Опубликовано 25 июля 2013
Психологи давно подметили, что с распространением общедоступных средств связи, в том числе и Интернета, люди стали меньше общаться друг с другом. Этот парадокс с новой силой дал о себе знать с появлением социальных сетей, самые активные пользователи которых испытывают нарастающее ощущение одиночества.
Как известно, лень — двигатель прогресса и главная причина возникновения самых важных изобретений в истории человечества. Но многие из этих изобретений имеют и побочный эффект, выражающийся в ненужности личного общения. Телефон сделал возможным общение через континенты, но из-за него мы перестали по-соседски заходить в гости. Благодаря магазинам самообслуживания мы можем тщательно выбрать продукты и внимательно изучить надписи на упаковке, но нам уже не о чем поговорить с продавцом. Билетный автомат позволяет быстро купить билет, но из-за него мы лишаемся возможности общения и приятных знакомств в очереди в кассу.
Развитие технологий провоцирует людей отдаляться друг от друга, а социальные сети подняли этот процесс на принципиально новый уровень. Виртуальные «френды» подменяют собой настоящих друзей, которых, по статистике, у современного человека становится всё меньше. Дошло до того, что при открытии аккаунта в Google+ и настройке круга «Друзья» сама программа слёзно просит включать в этот круг только настоящих друзей, с которыми вы можете поделиться чем-то личным.
Между тем поддержание виртуальных связей с псевдодрузьями, подавляющее большинство из которых вы никогда не встречали лично и, скорее всего, не встретите, исподволь провоцирует на совершенно определённый способ поведения, а именно на саморекламу, желание представить себя в максимально выгодном свете — и уж точно выглядеть «не хуже других».
Однако социальные сети, вопреки ожиданиям некоторых, вполне адекватно отражают статус пользователя в реальной жизни: успешные и популярные люди будут пользоваться успехом и в Facebook, а мало чего добившиеся одиночки будут ещё более одиноки на фоне виртуальных псевдодрузей.
Есть две категории пользователей социальных сетей вроде «Фейсбука» и его клонов (в том числе российских сетей «ВКонтакте», «Одноклассники» и т. п.).
Одни используют свой аккаунт, чтобы делиться интересными новостями и статьями, излагать своё мнение о каких-то событиях, фильмах или музыке, обмениваться сообщениями с новыми знакомыми или играть в пресловутую Candy Crush Saga. Это нормальное поведение для социализированного человека, уверенного в себе и не испытывающего проблем с общением вне компьютерных сетей.
Второй тип часами просиживает в Facebook за изучением лент чужих постов, изредка обновляя собственный статус и расставляя «лайки» тут и там. Особое внимание уделяется фотографиям, в частности снимкам, сделанным в отпуске, на отдыхе и во всевозможных путешествиях. Эта категория — в зоне риска: именно такие пользователи подвержены депрессии на фоне зависти, заниженной самооценки и затяжного одиночества. И именно они рискуют попасть в «замкнутое колесо», стараясь «конкурировать» с виртуальными френдами. Нарциссизм и одиночество — две стороны одной медали.
Наличие проблемы доказывают многочисленные научные исследования. К примеру, работа Института изучения взаимодействия человека и компьютера при Университете Карнеги — Меллона показала, что «пассивное потребление» записей френдов и собственное «вещание на неограниченную аудиторию» в Facebook напрямую коррелирует с чувством одиночества и способно вызывать депрессию. В исследовании немецких учёных говорится о том, что «пассивное чтение» Facebook вызывает у многих пользователей чувства зависти, обиды и возмущения — причём особо опасным раздражителем являются именно чужие фотографии из отпуска. Наконец, учёные из Университета Юты пришли к выводу, что чтение «Фейсбука» заставляет думать, что у всех остальных жизнь сложилась куда лучше и что другие намного счастливее, чем ты сам.
Впрочем, справедливости ради, нельзя не упомянуть, что некоторые учёные заметили и положительное влияние Facebook — правда, не без побочного эффекта: чтение своего собственного профиля может повысить вашу самооценку, но после этого у вас снизится эффективность… решения последовательных арифметических задач на вычитание.
Но Facebook — это ещё на самая ужасная социальная сеть, воспитывающая хронических неудачников. Намного страшнее Instagram, в котором практически нет текстов и который состоит из одних фотографий. Фотоснимок способен мгновенно вызывать сильные эмоции, он немедленно демонстрирует как явные, так и скрытые признаки счастья, успеха, богатства. Обновления статуса или какой-то текстовый постинг не способны сразу вызвать ощущение неполноценности или чувство зависти — в отличие от одной-единственной фотографии.
Человек, «подсевший» на изучение чужих снимков в «Инстаграме», намного несчастнее, чем читатель лент в «Фейсбуке». Представьте, что вы видите отличную фотографию у одного из своих френдов. Один из способов компенсировать возникающие эмоции — запостить в свой Instagram более замечательные фото. В ответ френды отправят ещё более «крутые» снимки, и так далее.
Начав саморекламу, невозможно остановиться, и вы будете уходить всё дальше и дальше от реальности. Разумеется, подобные «битвы» возможны и в Facebook или Twitter, но только в Instagram они проходят в «чистом» виде и без лишней болтовни.
Потратив полдня на поиски удачного снимка и тщательно его обработав, мало кто думает, что и другие пользователи Instagram не взяли первую попавшуюся фотку, а провели не меньше времени за экраном. Но ложное представление о жизни незнакомых людей укрепляется. Вы уже твёрдо убеждены, что все вокруг гораздо счастливее, успешнее и богаче вас. И с каждым новым снимком в Instagram самооценка опускается всё ниже и ниже.
Но если такие популярные социальные сети, как «Фейсбук» или «Инстаграм», провоцируют зависть и одиночество и делают людей несчастными, возможно ли создать сеть, которая сделала бы её участников счастливыми? Натали Коган из американского города Бостона считает, что да. Её создал молодой стартап под названием Happier — это сеть для счастливых людей.
По задумке авторов, подписчики Happier будут делиться друг с другом любыми счастливыми моментами, которых на самом деле великое множество в нашей обыденной жизни. Допускаются только посты о моментах счастья, никакого негатива.
Вы можете делиться своими постами с друзьями — либо сделать их видимыми для всех подписчиков Happier. Нажимая на смайлик, они смогут делиться своими впечатлениями: «Ваш момент счастья заставил меня улыбнуться». Доступна как онлайновая версия Happier, так и приложение для iPhone.
Всё так просто, но и удивительно приятно: это надо попробовать, чтобы понять, как здорово прочитать о чьём-то мгновении счастья, поделиться своим и получить в ответ улыбки. Сервис Happier был открыт в феврале 2013 года, но уже к июлю на него подписались сто с лишним тысяч человек и было отправлено более миллиона «моментов счастья».
* * *
Главная проблема социальных сетей заключается в том, что они провоцируют нас заносить в «друзья» незнакомых и малознакомых людей — друзей друзей, коллег, знаменитостей и политиков. Желание выглядеть «не хуже других» на фоне чужих людей, о реальной жизни которых вы ничего не знаете, порождает стрессы, депрессии, пониженную самооценку, а в результате — обострённое ощущение одиночества.
Конечно, можно «отгородиться», общаясь в закрытой группе родственников, близких знакомых или коллег, но сама природа публичной социальной сети будет постоянно вызывать желание «зафрендиться» с какими-то интересными незнакомцами. Сеть Happier предлагает ужасно наивное, однако чрезвычайно действенное решение проблемы: все делятся только моментами счастья, никакого негатива. Но кто даст гарантию, что подобные сети вылечат тех, кто уже поражён вирусом конкуренции с посторонними?
Опубликовано 25 июля 2013
Энтузиасты Quantified Self считают, что лучший способ достигнуть поставленной цели — это сбор и анализ информации о себе. По их мнению, снизить вес или, скажем, перестать прокрастинировать гораздо проще, когда точно знаешь, что именно с тобой происходит. Это любопытная идея, но она совсем не безобидна. Что будет, если её возьмут на вооружение не энтузиасты, желающие улучшить собственную жизнь, а компании, пытающиеся выжать из работников все соки?
Во всех подробностях о Quantified Self рассказывает статья «Дебаггер для человека». Если этот термин встретился вам впервые, лучше начать с неё. Вот суть: сторонники Quantified Self используют датчики и приложения, чтобы получить точные данные о своей физической активности и настроении, показателях состояния организма и потребляемой пище, перемещениях и времени, проводимом за выполнением различных задач. Сопоставляя эти сведения, они пытаются обнаружить истинные причины своих проблем:
«Перепады настроения, спонтанные решения или, например, трудности с концентрацией внимания нередко лишь кажутся случайными. В действительности у них вполне могут быть причины, просто их очень трудно заметить. Когда есть данные, всё меняется. Нет нужды двигаться вслепую и надеяться на удачу. Энтузиаст Quantified Self без особого труда может сопоставить собранные данные и обнаружить закономерности, которые не бросаются в глаза. Нужно ли объяснять, какие возможности это открывает?»
Понятно, какие возможности это открывает, но это не единственный вопрос, который тут можно задать. Важно не только то, какие откроются возможности, но и — перед кем они откроются.
В статье о Quantified Self, откуда позаимствована эта цитата, упоминается сервис RescueTime. Лучшей иллюстрации тому, о чём идёт речь, не придумаешь.
RescueTime позволяет следить за тем, что пользователь делает за компьютером. Незаметное приложение в уголке экрана запоминает каждую запущенную программу, каждый открытый документ и каждый загруженный сайт. Затем оно вычисляет «эффективность» пользователя — долю времени, в течение которого он занимался делом, а не развлекался.
Как правило, RescueTime устанавливают те же самые люди, которые пользуются замысловатыми менеджерами задач и читают книжки о том, как всё успеть, но всё равно ничего не успевают. Собранная этой программой статистика может быть очень полезна, когда нужно определить, куда утекает ценное время. Быстро выясняется, что доверять своим внутренним часам нельзя, а пустяки, на которые тратится по минуте там и сям, оказываются совсем не пустяками.
Нетрудно догадаться, что у этой технологии имеются и другие применения. Возьмём, к примеру, американский стартап Citizen. Он относится к числу компаний, оплачивающих опцию RescueTime Team Edition, которая превращает этот сервис из средства повышения собственной продуктивности в автоматического надзирателя, жалующегося начальству на отлынивающих сотрудников.
В Citizen следят не только за тем, как работают их сотрудники. Специальная система, предназначенная для внутреннего использования, агрегирует статистику RescueTime Team Edition, информацию из корпоративной системы управления проектами, данные о физической активности, фиксируемые Fitbit и RunKeeper, сведения о настроении сотрудников из сервиса Happily и даже списки композиций, воспроизведённых офисной аудиосистемой.
Зачем? Для того чтобы узнать, как различные факторы влияют на работоспособность сотрудников. Вот что пишет об этом Wired:
«Создатели этой системы надеются, что в будущем она поможет лучше разобраться в поведении сотрудников. Например, способно ли прослушивание музыки определённого толка поднять их продуктивность и страдает ли эффективность работы тех, кто недавно вступил в любовные отношения».
Иными словами, всё в полном соответствии с принципами Quantified Self, только в данном случае эти принципы работают не на человека, а на его работодателя. Сотрудник же оказывается в незавидном положении: он уже не равноправный партнёр, а скорее бессловесный скот, удои которого можно повысить с помощью успокаивающей музыки и правильных пищевых добавок.
В Citizen, вероятно, возмутились бы такой интерпретацией: это же совсем небольшая компания, где все свои, и связь между личным успехом и успехом компании всё ещё очевидна каждому. Люди, которые делятся своими данными, занимаются этим по собственной инициативе. Их никто не принуждал, они просто думают, что это принесёт пользу.
Однако даже в том случае, если авторы системы, используемой в Citizen, не замышляли ничего плохого, они вступили на путь, который ведёт в не очень приятные места. Чтобы убедиться в этом, достаточно заглянуть в более крупные компании, которые следят за каждым шагом своих сотрудников с помощью разнообразных технических средств.
Иногда — в самом буквальном смысле. В коридорах японской штаб-квартиры Canon Electronics установлены датчики, вычисляющие скорость, с которой передвигаются люди. Если хоть кто-то замедлит шаг или, ещё хуже, остановится, тут же завоет сирена, оповещая всех вокруг о том, что в компании завёлся «бездельник».
В Tesco, одной из крупнейших сетей супермаркетов в мире, каждый складской рабочий снабжён наручным терминалом Motorola — браслетом с трёхсотграммовым устройством, напоминающим карманные компьютеры 2005 года. Терминалы надзирают за скоростью, с которой рабочие разгружают товары, и оценивают их производительность.
Во время обеденного перерыва непрерывный отсчёт времени можно ненадолго остановить, но это единственная поблажка. На еду, отдых и отлучки в туалет выделено 25 минут в день. Когда они истекут, даже небольшая задержка может обрушить показатели рабочего — с неизбежными последствиями для провинившегося.
Работа без передышки — не единственное, чего компании ждут от сотрудников. С помощью системы, которую разработали в IBM, можно следить за их лояльностью и воодушевлением. Она ищет аномалии в электронных письмах, отправляемых сотрудниками, списках сайтов, ими открываемых, постах, которые они оставляют в социальных сетях. Резкое различие в эмоциональной окраске писем сослуживцам и разговоров о работе со знакомыми в соцсетях может сигнализировать о том, что сотрудник чем-то недоволен или затаил обиду на компанию. Система IBM пометит его как неблагонадёжного.
При этом совершенно понятно, почему тотальный учёт и контроль так привлекательны. Превратить людей в несамостоятельные элементы механизма, который можно починить, усовершенствовать или оптимизировать — очень заманчивая и совсем не новая идея. Служа не человеку, а корпорациям, Quantified Self напоминает новую итерацию тейлоризма (в Советском Союзе это учение было известно под названием «научная организация труда»).
В конце XIX века инженер Фредерик Тейлор предложил подойти к организации труда на заводах или фабриках как к технической проблеме: точно измерить продолжительность каждой операции, а затем найти самую эффективную последовательность действий. Рабочие должны были без раздумий следовать разработанной программе.
Несмотря на внешнюю логичность, почти все попытки Тейлора применить эти методы на практике закончились провалом. Рабочие ненавидели тейлоризм, вынуждающий их трудиться в несколько раз интенсивнее обычного и одновременно полностью лишающий их автономности. В лучшем случае вмешательство Тейлора и его последователей лишь портило отношения рабочих с владельцами предприятий (с предсказуемыми побочными эффектами — браком, воровством и высокой текучкой). В худшем случае оно становилось поводом для стачек и бунтов.
Всё это привело к закономерному итогу — постепенному падению интереса к тейлоризму. О том, что ждёт тейлоризм 2.0, пока судить рано: сейчас он делает первые робкие шаги. Ясно лишь, что если ему удастся встать на ноги, то результаты будут такими же неприятными, как и сто лет назад.
Опубликовано 25 июля 2013
Если я скажу, что Google только что провела совершенно бездарную презентацию, это будет не слишком грубо? И если спрошу: «Как вам не стыдно?» — будет не слишком прямо? Можно было бы приврать и приукрасить, но когда неделю ждёшь яркого, большого анонса, а получаешь такой вот, простите, пшик, возникает желание произнести нецензурное вслух.
На случай, если вы не курсе: неделю назад Google начала рассылать приглашения на «завтрак с Сундаром Пичаем» — человеком, который сменил легендарного Энди Рубина на посту руководителя Android. Google, Рубин, «Андроид» — этих трёх слов достаточно для волшебного эффекта: по состоянию на вечер среды (по нашему, российскому времени) прямую трансляцию готовились вести десятки, если не сотни сайтов. При этом никто точно не знал, что именно нам покажут: гугловская пресс-служба не обмолвилась и словом о теме встречи. Могло случиться даже и так, что Пичай просто пришёл бы познакомиться с прессой. Это, конечно, шутка, но догадок и в самом деле было огромное множество.
Ждали обновлённого планшета Nexus 7, фотографии которого просочились в Сеть из интернет-магазинов (якобы ничего особенного, разве что экран Full HD), ждали новой версии Android (4.3 — это ещё не десктопная «Пятёрка», но со своими плюсами: предполагался принудительно быстрый вывод на рынок новых версий, улучшенное энергопотребление, новый интерфейс и мн. др.), ждали таинственного устройства Chromecast (замеченного в эбаутах Google Play за сутки до часа X; никто, правда, понятия не имел, что же это такое).
Тем интересней, что всё это и в самом деле показали. Второе поколение Nexus 7 (производитель: Asus) оказалось симпатичным обновлением выпущенного год назад планшета: тоньше, уже, на полста грамм легче, ощутимо мощней (GPU аж вчетверо более производительное, с поддержкой OpenGL ES 3.0, которая должна будет встряхнуть мобильно-игровую вселенную), энергоэкономичней (10 часов веб-сёрфинга, 9 часов просмотра видео), с полным набором беспроводных интерфейсов (от NFC до LTE), а главное — с тем самым Full HD-экраном и разрешением 323 пикселя на дюйм. Для семидюймовых планшетов такая графическая плотность беспрецедентна (даже iPad Mini даёт всего лишь 163 PPI), но и выбора особого у Google не было. Сегодня каждый второй продаваемый в мире планшет управляется «Андроидом», а марка Nexus — всё равно что эталон, на который равняются другие производители. Цена традиционно низкая, всего 229 долларов (на прилавках уже с 30 июля). Но России в планах на ближайшие недели нет.
Управляет обновлённым «Нексусом» новая версия Android — да, за номером 4.3. Апдейт уже сегодня будет доступен для всех устройств линейки Nexus, но, честно говоря, изменений там кот наплакал. Коллеги Пичая посвятили новому «Андроиду» буквально несколько минут (из часовой презентации), сосредоточившись на двух деталях. Во-первых, 4.3, как и её предшественница, будет многопользовательской, что наверняка пригодится дома: включив планшет, каждый из домочадцев просто выбирает свой профиль. Во-вторых, профили между собой не пересекаются и могут быть ограничены в правах, что тоже пригодится прежде всего дома, для ограждения детей от опасных функций вроде внутриигровых покупок.
Раскрыли и тайну Chromecast. Им оказался микрокомпьютер размером с USB-флешку, работающий под управлением Chrome OS и предназначенный для подключения к телевизору. Идея простая: Chromecast сам скачивает из Сети нужный контент и воспроизводит его на широком экране, а управлять им можно с помощью любого (не только андроидовского) смартфона, планшета или ноутбука поблизости. Пока функционал ограничен музыкальными и видеосервисами (YouTube, Netflix и др.), но в будущем через него смогут показывать себя на телевизоре любые приложения (естественно, авторам придётся их слегка доработать). Chromecast заменит неудавшийся экспериментальный Nexus Q (см. «Made in USA»), а попутно, не исключено, станет и самым дешёвым способом превратить обычный телевизор в «умный»: стоит он всего 35 долларов. (PS: как выяснится позже, Chromecast запитывается через USB, а потому требует подключения к внешнему блоку питания или USB-разъёму на ТВ, если такой разъём имеется; в ходе презентации этот нюанс был скромно опущен — устройство спрятали за телевизором).
На этом «завтрак с Сундаром Пичаем» весьма резко (без всяких там глупых «спасибо, до свидания») завершился — и навалилось неприятное чувство, что нас… нет, не обманули, но скажем так, заставили смотреть плохо отрепетированный школьный спектакль. Ах, где ты, где ты, Стив?! Если будет время, посмотрите запись сами (P. S. Стыдно сказать, Google почему-то удалила её из YouTube, остался только коротенький пресс-релиз), а я не сильно совру, если скажу, что вместо живого «шоу» поисковому гиганту лучше было бы ограничиться парой пресс-релизов.
Бесспорно ориентируя новые продукты на самые широкие массы, Google с пришедшими на встречу людьми общалась словно с малолетними хакерами, «подсевшими» на гуглоконтент и готовыми поэтому впитывать любые данные в любых объёмах. Аудитория, подавленная вылитыми на неё тоннами цифр, молчала, не желая ни смеяться, ни даже улыбаться, и аплодисменты из неё приходилось буквально вымучивать. Явно не лучше чувствовали себя и хозяева: большинство жутко нервничали, так что текст (со шпаргалки!) читали словно роботы, без интонации, с произносимыми ровно-металлическим тоном «потрясающе», «удивительно», «беспрецедентно». Порой хотелось закрыть глаза, но тогда стоило заткнуть и уши: от фраз вроде «Динамик планшета теперь звучит как стереосистема 5.1» передёргивало, а в конечном счёте из груды мегапикселей и гигагерц не нарисовалось ни одной яркой, прорывной идеи. Банальное «быстрее, выше, сильнее»: всё это так или иначе, у Google или других, мы уже видели, а то и пробовали.
Закончился этот позор так же резко, как и начинался, — и, честное слово, он не стоил бы отдельной колонки, если бы не одно «но». Этим «но», этим главным и единственным настоящим подарком, преподнесённым Google, стал сам хозяин «завтрака» — 40-летний Пичай Сундараджан (таково его подлинное имя), едва ли не единственный из выступавших, кто говорил не по бумажке. Сегодня он старший вице-президент Google и возглавляет не только коллектив разработчиков Android, но ещё и отделения, отвечающие за Chrome OS и Google Apps (платная солянка из гугловских сервисов для веб-сайтов). Вам он, возможно, памятен как человек, который четыре года назад скромно ютился рядом с великими на первой презентации Chrome OS. Теперь Сундар отпустил брутальную щетину, заматерел и превратился в блестящего оратора: человек с тремя высшими образованиями, в прошлые свои появления на сцене он говорил словно синтезатор — быстро, рвано, совершенно непонятно. Живое воплощение гика из сериалов про «айтишников», без обид.
Чтобы понять, чем замечателен Пичай, стоит мысленно вернуться на год назад. Тогда, пожалуй, впервые со времён рождения iOS и Android в мозгах аналитиков затрепыхалась идея о слиянии мобильных и десктопных операционных систем. Конвергенция iOS с OS X, мобильных и настольных версий MS Windows, Android с Chrome OS вдруг показалась возможной, интересной и даже необходимой (см. «Системы завтрашнего дня»). Google, по крайней мере на словах, такой вариант эволюции для себя отрицала: ей нравилось владеть парой пусть родственных, но разнонаправленных платформ. Однако уже тогда её «нет» казалось наигранным, а за прошедший год курс на конвергенцию выявился совершенно определённо. Изначально «облачную», десктопную Chrome OS приспособили к работе офлайн, а мобильная Android энергично пересаживается на персоналки (см. «Андроид как король десктопа»).
Дело за малым: официально «оформить отношения» двух систем. Увы, сегодняшняя презентация оказалась посвящена другим вещам, но — читайте между строк! Пичай Сундараджан сам по себе и стал этим официальным признанием! Отдав ему «Андроид», Google сосредоточила в руках одного человека власть над обеими платформами. Вопрос теперь только в том, когда мы увидим результат.
Опубликовано 24 июля 2013
Apple — удивительная компания. Удивительная своим умением создавать «разговоры» там, где их не должно быть в принципе. Ну смартфон, ну планшет, ну ноутбук. Хорошие. Очень хорошие. Удобные в работе. Правда, звёзд с неба не хватают. Сколько же можно это обсуждать, мусолить, теребить, ломать копья, ругаться до посинения на форумах? Смотрю вокруг, оцениваю собственную «заряженность» темой и вынужденно констатирую: потенциал яблоговорения неисчерпаем.
Как Надкусану удается создавать подобный флёр вокруг своей скромной в контексте мировой культуры, цивилизации и истории персоны? Для меня, повторю, это величайшая загадка. Констатация, впрочем, не лишает смысла попытки докопаться до истины, понять удивительный феномен Apple или хотя бы свести его к нескольким более простым составляющим: психологической, социальной, мифологической, религиозной.
Сегодня я бы хотел обсудить с вами один из важных аспектов восприятия компании Apple и ее продукции, который условно можно обозначить как региональные иллюзии. Смысл этого явления прост: в разных частях света Apple воспринимают и оценивают по-разному. Но самое главное: радикально иначе по сравнению с тем, как Надкусан воспринимается у себя на родине, среди американских людей. Почему это происходит?
Поводом к написанию этого эссе послужила ремарка, с которой недавно в очередной раз столкнулся на американском форуме, посвящённом Hi-Fi-акустике. Поймал себя на мысли, что ничего нового в ремарке не было и раньше я уже многократно сталкивался с дословным её воспроизведением, однако никогда не обращал внимания (видимо, потому что не было информационного повода :-) ).
Ремарка такая: человек делится впечатлениями от прослушивания свеженького HiFiMAN HM-901, используя при этом совершенно неподходящие наушники, и восклицает: «Показалось, что даже мой «Айфон» играет лучше!»
На том же форуме, только уже в контексте обсуждения наушников: «Звук идет ужасный, словно вернулся к штатным «ушам» моего «Айфона»!»
Семантика подобных высказываний для нашего человек непривычна: iPhone выступает в роли метонимии посредственности. Посредственного качества. И одновременно — некоего эталона, понятного и знакомого всем. Наконец, последний нюанс: при всей посредственности звучания смартфона Apple он однозначно признается upper standard, то есть — однозначно не бросовым ширпотребом, то есть тем, что в наших — российских — реалиях принято называть китайской лавкой дядюшки Ляо.
Три акцентированных мною оценочных компонента — посредственность, эталон, upper standard — и есть тот ключик, который мы будем использовать для расшифровки феномена Apple в контексте неадекватного восприятия этого бренда за пределами Америки.
Как я уже сказал, Apple воспринимают по-разному в разных странах: в Китае «Айфоны» обменивают на почки, в Индии и Японии проявляют полную индифферентность, в Европе реагируют по-деловому спокойно, в России и Бразилии превращают в объект псевдоэлитарного культа. Для удобства и упрощения анализа я остановлюсь лишь на одной форме неадекватного восприятия — элитарной ауре, которой окутана продукция Apple в нашем отечестве.
Из чего складывается наша иллюзия элитарности продукции Apple? Из трех представлений:
— Apple — это стильно (дизайн, минимализм, использование шикарных материалов и т. п.); — Apple — это круто, потому что дорого (назовем условно этот элемент «комплексом нищеброда»); — Apple — это выбор элиты (от музыкальных и кинодив до нашего премьер-министра).
Эти представления, взятые по отдельности, вполне могут соответствовать реальности, однако в своей совокупности отливаются в сознании российского человека (здесь однозначно шире: «постэсэнговского»!) в иллюзию элитарности и эксклюзива.
Здесь нужно сразу четко определить понятия и задать ориентиры. В безбрежном море консьюмеризма (да-да, люблю я это слово :-) ) элитные и эксклюзивные вещи в общем и целом хорошо известны. Навскидку перечисляю то, что с ходу приходит в голову: бытовая аудио- и видеотехника Bang & Olufsen, итальянские спортивные машины (Lamborghini, Bugatti, Ferrari), фототехника Hasselblad, швейцарские часы «первого эшелона» (Audemars Piguet, Breguet, Patek Philippe, Vacheron Constantin и т. п.) и так далее.
Очевидно, что даже в воспалённом мозгу российского яблофана никаких коннотаций между перечисленными ориентирами и продуктами Apple возникать не должно. Иначе нам нужно было говорить уже о патологии, а не об иллюзии. Российская иллюзия, связанная с брендом Apple, имеет, слава богу, другую подоплёку.
Помимо перечисленного элитного эксклюзива, в современном консьюмеризме есть весьма обширный пласт того, что можно назвать первым приближением. Это товары (продукты), которые, не являясь элитным эксклюзивом, претендуют на место под солнцем, расположенное на одну ступеньку вниз от небожителей. Назовем этот пласт «вторым эшелоном».
Список «второго эшелона» также всем хорошо известен: Mercedes, BMW, Audeze, Ultrasone, Denon, Nikon, Breitling, Omega, Tag Heuer и т. п.
Именно в этот ряд попадает в представлении соотечественников продукция Apple. Попадает, разумеется, по недоразумению. Вернее — по иллюзии. Откуда берется это недоразумение? Из простого незнания некоторых тонкостей американского быта и американской культуры консьюмеризма. Незнание это, кстати, не является какой-то особенностью наших соотечественников: европейский консьюмеризм точно так же отличается от американского в данной тонкости и в этом отношении находится гораздо ближе к российским реалиям. (Об отечественных традициях говорить не приходится, потому как их нет в принципе: в нашей стране консьюмеризм родился 22 года назад, а до того на прилавках были только «колбаса», «сыр», «магнитофон», «холодильник», «телевизор» и «машина» — вернее, и их на прилавках не было.)
Уникальная особенность американского консьюмеризма, о которой идет речь, связана с феноменом, обратным немецкому Unterschätzung. О том, что это такое, я множество раз рассказывал в «Голубятнях»: если погуглите, сразу найдёте. Вкратце: это страсть немецкого потребителя к прибеднению, которая заставляет производителей выпускать вещи, внешне неотличимые от серийных моделей, однако по сути своей являющиеся предметами несопоставимо более высокого класса (хрестоматийный пример — BMW M5). О том, как глубоко в немецкой душе сидит соблазн Unterschätzung, вы можете перечитать в «Трёх товарищах» Ремарка.
Так вот, американский обыватель (потребитель) страдает прямо противоположным недугом, который можно назвать соответственно Overstatement, то есть переоценкой. В этом случае вещи (товары) выглядят (и поверхностно даже являются!) чем-то гораздо более совершенным и высоким по классу, чем они есть на самом деле.
Overstatement — это не какое-то исключение, а абсолютная норма американской цивилизации, проявляющаяся во всём и везде: в домах, бытовой технике, автомобилях, одежде и т. д., и т. п. Всё, что производится в Америке, непременно должно выглядеть круче, чем на самом деле. Самый выразительный и простой для восприятия пример — это американский автопром. Любой человек, хотя бы раз сидевший в американской машине, знает, до какой безумной степени доведена в них идея имитации люкса! Не случайно в базовой комплектации американских автомобилей «фарша» на несколько порядков больше, чем в европейских аналогах младшего и среднего класса.
В 1992 году у меня на пике перестроечного маразма родилась безумная мысль купить себе BMW. Непременно новую. Поэтому я взял 25 тысяч долларов (аккурат цена двухкомнатной квартиры на Ленинградском проспекте у метро «Аэропорт» — в доме, где был у меня офис) и отдал за 320i Dreier с нулевым пробегом.
Машину свою я, разумеется, обожал (хотя бы потому, что до этого у меня был 41-й «Москвич» :-) ), однако до конца своих дней не забуду недоумение, когда впервые сел за руль только-только доставленной из Германии красавицы. Комплектация была базовая, поэтому никакой кожи — велюрчик, никакого автомата — ручная КПП, никакого климат-контроля, никаких электроподъёмников стёкол — ручечки а-ля «Жигули»… И так далее в том же духе. Даже люк (экстра!) — и тот оказался на ручном приводе: для полного открытия требовалось сделать около 30 оборотов (ощущение, будто задраивал люк подводной лодки). По мысли немецкого автопрома, всё перечисленное — это излишество в базовой комплектации, поэтому — извольте платить дополнительные денежки!
Ровно через два года я отправился в свою первую продолжительную поездку в Соединенные Штаты, где исколесил всю страну от океана до океана и с севера на юг на десятках автомобилей. Так вот — я в себя не мог прийти от возмущения: любая машина американского производства даже народного класса была напичкана «люксами» до предела. Тут тебе и кожа, и автоматическая коробка передач, и куча рассыпанных по салону динамиков, и бортовой компьютер, и кондиционер, а даже голосовое занудство виртуальной барышни («Пристегните ремень, пожалуйста!»).
С ходу это ошеломляло, но… лишь до тех пор, пока не присматривался повнимательнее. И тут оказывалось, что салон — не кожа, а жуткого качества дешёвенький кожзам, бесчисленные динамики хрипят, характеристики «крутой» магнитолы чудовищные, АКПП тупит по-черному и т. д.
Вот это и есть американский фетиш Overstatement: во что бы то ни стало выглядеть по-взрослому! Выглядеть так, как крутые на крутых тачках с крутыми часами в крутых костюмах. Я человек простой, народный, но у меня тоже есть достоинство, и мой родной производитель сделает всё, чтобы дать мне товар, максимально напоминающий «первый эшелон».
Из этого феномена Overstatement и родилась российская иллюзия относительно элитарности («второго эшелона») продукции Apple. На самом деле продукция эта — и по стоимости, и по характеристикам, и по качеству материалов, и по качеству комплектующих, и по качеству чипов, и по упаковке, и по всему остальному — это образцово-показательный товар для простого народа с чувством собственного достоинства. В американском представлении того, как это должно выглядеть.
И сама Apple это прекрасно знает. И американские покупатели продуктов Apple тоже прекрасно осознают. И не строят никаких иллюзий. А просто — пользуются и получают удовольствие!
Чего искренне желаю и своим соотечественникам: пользуйтесь Apple — это очень удобно. Но только — пользуйтесь, а не понтуйтесь, потому как со стороны это выглядит запредельно уморительно. И — неадекватно.
Опубликовано 24 июля 2013
Социалистическая экономика былого СССР порождала такое неизбежное явление, как приписки. Управление из единого центра по неэкономическим параметрам неизбежно подталкивало управляющих нижних уровней оптимизировать этот параметр, повысив свою оценку в глазах управленцев верхних уровней и одновременно увеличив количество причитающихся благ. Завышали число вступивших в колхозы. Задирали урожай и урожайность. Приписывали объёмы выполненных работ при строительстве.
Об этом знали все. Приписки бичевали карикатуристы на страницах газет и журналов. Об их недопустимости произносились пламенные речи с партийных и советских трибун. За них наказывали. В «вегетарианском» 1960-м году кончал с собой Герой Социалистического Труда первый секретарь Рязанского обкома Алексей Ларионов, при помощи приписок поднявший производство молока и мяса втрое относительно плана. В ходе «хлопкового дела» — одной из последних попыток сохранить функционирование экономики СССР в рамках старой парадигмы, путём наведения порядка — за решётку отправлено около четырёх тысяч человек. Масштаб преступлений был такой, что хлопкоробами занялся КГБ СССР.
А теперь ситуация совершенно иная. Аграрии нынче пошли весьма скрытные. Они совершенно не склонны не только завысить объемы производства, но даже и показать полностью. Причина проста — налоги. (В справедливости слов автора каждый может убедиться, находясь на стоянке рядом с аграриями, прибывшими на своё совещание, и прикидывая, сколько стоят их машины…) И вот, похоже, аналогичные желания являются причиной дисторсии оценок объемов российского рынка информационных технологий.
Ну, пламенный интерес главы правительства Российской Федерации Дмитрия Медведева к продукции ИТ-отрасли хорошо известен россиянам. Уделяет он внимание и её состоянию. На заседании президиума Совета по модернизации при правительстве, состоявшемся в конце прошлого года, он оценил объём отечественного ИТ-рынка более чем в 700 миллиардов рублей. Рост по сравнению с годом предыдущим — на 50 миллиардов (на 7%).
А вот коммерческие аналитики рынка из известной компании IDC были в конце зимы этого года более оптимистичны. По их данным, приведённым директором по консалтингу IDC Россия и СНГ Тимуром Фарушиным, российский ИТ-рынок в 2012 году составил $36 млрд. Из этой суммы $24 млрд приходится на сектор оборудования, $7 млрд — на ИТ-услуги, и $5 млрд — на программное обеспечение. В рублях объём рынка исчислен куда солиднее, чем по оценкам Дмитрия Медведева: 1 118 миллиардов — более триллиона рублей! Долларовый рост, по оценкам IDC, составил 3,9%. (Правда, при учёте курса он должен был бы составить 12,1% или 18,4% в национальной валюте с учетом среднегодового курса.
Чему уже удивились журналисты CNews…) Так что, как мы видим, давнишнее утверждение, что мы живём в стране не только с неясным будущим, но и с непредсказуемым прошлым, явно остаётся актуальным. (Впрочем, «1984» писан не про нас: считать иначе могли только невыездные граждане СССР; равно диссиденты и коммунистические пропагандисты…) Уважаемый глава правительства и не менее уважаемая аналитическая фирма дают заметно разные оценки… Очень разные!
Объяснить скромность правительственных оценок можно лишь тем, что компьютерщики — люди не менее скромные, нежели аграрии. Пара знакомых фирм по производству экспортного ПО (одни работают на крупнейший производитель проприетарного софта, а другие — на крупнейшую систему кода открытого) отнюдь не намерена привлекать к себе внимание. И я бы не советовал очень уж усердствовать мытарям: они всё равно платят немалые косвенные налоги. А то пара знакомых офшорных программистов в этом году перебралась на юг Европы, где жизнь заметно дешевле, а климат лучше… Но — хватит о прошлом. Обратимся к будущему. Вслед за кабинетом министров, одобрившим проект «дорожной карты» по развитию информационных технологий на 2013–2018 годы. Правда, название «дорожная карта» там звучало зловеще. Заседание начиналось с минуты молчания в память жертв автокатастрофы в Подмосковье… Запомним этот факт!
А в остальном всё было хорошо. «Глава правительства поставил задачу увеличить к 2018 году их производство и экспорт вдвое. Темпы роста ИТ, по его словам, должны превышать средний темп роста ВВП не менее чем в три раза. А количество высокопроизводительных рабочих мест в ИТ-отрасли к 2018 году должно приблизиться к 600 тысячам». Попробуем проанализировать эти планы.
Ну, состояние дел оценивается адекватно; дадим дальше слово «Российской газете». «Пока что Дмитрий Медведев считает долю Россию на рынке ИТ-продукции крайне незначительной. Общий рост российского ИТ-рынка в прошлом году приблизился к 6 процентам. Однако доля отечественной продукции на мировом рынке информационных технологий, который сегодня оценивается в 1,7 триллиона долларов, составляет всего лишь 0,6 процента». Так оно, скорее всего, и есть… А ранее Медведев отмечал, что «в России в ИТ-секторе занято всего 0,6% работающих, в то время как в развитых странах этот показатель достигает 4–5%». Сравнения с Кремниевой долиной, где таковых больше четверти, мы приводить не будем, а попробуем понять, какие меры правительства смогут привести к названным выше результатам. Однозначно позитивными надо считать льготы по социальному страхованию для ИТ-компаний. (Хотя из дискуссии между главой Минкомсвязи и главой Минфина неясно, есть ли шанс на их сохранение после 2017 года.) А вот всё остальное…
Опять даём слово Тимуру Фарушину из IDC: «Хоть и говорят, что пик кризиса пройден, но те же цены на нефть не растут и дополнительных денег на развитие ИТ у компаний нет». Вот так, всё очень ясно и реально. Причём вспомним, что аналитики из IDC более оптимистичны в оценках ИТ-рынка, чем правительство… А вот разговоры главы Минкомсвязи о появлении «до 50 центров прорывных исследований в области ИТ-разработок», наоборот, мягко говоря, не совсем понятны. Неясна база, на которой их можно создать. Да, технопарк может быть центром роста, как кристаллик, брошенный в перенасыщенный раствор. Только вот раствора этого — не видно. Есть ИТ-структуры, обслуживающие крупные корпорации, сырьевые, финансовые, телекоммуникационные, дистрибьюторские… Но они завязаны на состояние дел в обслуживаемых бизнесах (о чём очень ясно и говорил Фарушин). Есть ребята из РУССОФТа, успешно наращивающие объемы экспорта ПО. (Вполне верится, что и удвоят к 2018 году; главное — им не мешать…) А вот высокотехнологическая промышленность…
Ну, не знаю я другой (за исключением опять-таки помянутого РУССОФТа), кроме «оборонки». А её сейчас душат конкуренты с помощью поразительно оригинальных приёмов. В игру вступили правозащитники из Human Rights First, в девичестве известной как Комитет адвокатов за гражданские права (Lawyers Committee for Human Rights). Сейчас эти достойные люди лоббируют в Конгрессе закон, запрещающий Пентагону закупать российское оружие. Направлено это на срыв поставок в Афганистан вертолётов Ми-17. А отсутствие экспортной выручки в оборонке – это и отсутствие зарплат у работников вертолётных заводов, и отсутствие средств на заказы оборудование, в том числе и ИТ. Придётся ограничиваться теми нефтедолларами, положение с которыми упомянул Тимур Фарушин. И интересно, последует ли адекватная реакция российского кабинета министров? (Конкуренты-то борются за сферы сбыта — мастерски!!!) И это – только о рынках…
А ещё — издержки. Они у нас весьма высоки. Один лишь пример. Вспомним о погибших в аварии, которых поминал и кабинет министров. Так скромная, но тяжёлая и рамная машина, дающая шанс выжить при столкновении с КамАЗом под управлением безответственного гастарбайтера, аккурат вдвое дороже у нас, чем в обанкротившемся Детройте. (Сказываются поддержка здешнего автопрома…) А это задирает стоимость воспроизведения рабочей силы. Особо не поконкурируешь на внешнем рынке…
А еще — образование. Обсуждавшееся на том же заседании кабмина. В регионах тоже весело: вот губернатор обещает увольнять директоров школ, где много не сдавших экзамены, равно как и не рвущихся брать в старшие классы вялоуспевающих. Мера грамотная с точки зрения демократической политики: избиратель же уверен, что деточка его замечательная, и только скверные учителя не могут её выучить… То, что есть дисперсия способностей, а в еще большей степени отсутствие дисциплины и трудолюбия, родителям объяснить трудно. Так что в хакинг ЕГЭ неизбежно включатся «новые отряды славных подруг», цитируя классиков. А мы сделаем вывод, что ждать улучшения кадровой ситуации вряд ли стоит…
Так что же будет с ИТ-рынком в 2018 году? Ну, на этот вопрос сможет ответить только тот, у кого есть хрустальный шар… Ведь пока неясен даже объём прошлогоднего рынка. Понятно только, что триллион — это много!
Опубликовано 24 июля 2013
Бесплатные приложения правят мобильный бал: таков, образно выражаясь, главный вывод из свежего большого исследования, посвящённого экосистемам iOS и (в меньше степени) Android от компании Flurry Analytics. Кто-то скажет, что постулировать подобное можно было и просто заглянув в рейтинги. Однако это тот редкий случай, когда в очевидном вроде бы наблюдении скрыто кое-что большее.
Изучая соотношение платных и бесплатных приложений Apple App Store в историческом разрезе (строго говоря, речь не о чистой сумме всех позиций, а о взвешенном по популярности учёте только 350 тысяч программ, то есть примерно каждой третьей в апп-сторе), Flurry рисует занятную картину. Начиная с 2011 года наблюдается явная тенденция к увеличению доли бесплатных приложений нарастающими темпами. С 80% три года назад этот показатель вырос до 90% сегодня — и если всё пойдёт так и дальше, то уже через пару лет платного софта в App Store не останется вовсе. Сами авторы отчёта озвучить прогноз в таком виде, конечно, не решились, но шутки шутками, а попробуйте аргументированно ответить: что именно помешает категории free занять абсолютные сто из ста?
Логично предположить, что у приложений, за скачку которых необходимо заплатить (пусть даже и символические 99 центов), должны быть многочисленные уникальные преимущества. На практике всё сводится к двум пунктам — отсутствию рекламы и полной, не ограниченной искусственно функциональности (наличие техподдержки, похоже, в мобильном сегменте роли не играет). Ничего удивительного в том, что в подавляющем большинстве случаев пользователи согласны терпеть урезанный набор функций, всплывающие баннеры, да даже и менее качественный контент, лишь бы цена была нулевой. Но ведь и разработчики идут у них на поводу! Одновременно — и даже быстрее, чем нарастает доля бесплатных программ, — растёт и процент приложений, которые родились платными, несколько раз сменили ценник в ту и другую сторону в поисках наилучшей цифры и остановились в конце концов на отметке «0».
Разработчиками движет желание обеспечить своему продукту максимальную популярность — а даже центовая цена резко негативно сказывается на привлекательности приложения для публики. На «Андроиде», кстати, предполагается аналогичная ситуация, усугублённая ещё тем, что среднестатистическая платёжеспособность здесь традиционно заметно слабее: средняя цена продукта из Google Play составляет всего 6 американских центов (сравните с 19 центами для iPhone).
Однако почему тем же разработчикам не потерпеть, пока спрос появится? Выпустить платное приложение и принципиально не снижать цену, дожидаясь своего покупателя? Увы, тут давит другой фактор — конкуренция. Попасть сразу в топ практически нереально (из сегодняшних топовых позиций только каждая двадцатая или около того принадлежит новичкам, взявшим её с наскока), а время идёт — и пока платный апп раскочегаривается, бесплатный уже наберёт критическую массу пользователей, которая подвинет его выше в рейтингах, и соберёт бесценные big data, на которых можно строить новые функции (хороший пример — RunKeeper). Кроме того, к настоящему моменту едва ли остались хоть какие-то популярные темы, для которых не написано сразу несколько приложений, — а потому на каждый платный апп всегда найдётся хоть один бесплатный аналог.
Flurry делает из этого печальный вывод: если вы планируете извлечь из своего продукта хоть какие-то деньги, имплантация в него рекламы — единственный гарантированный путь. Не надейтесь только, что реклама наверняка окупит ваши затраты: точной статистики, понятное дело, нет, однако мало кто сомневается, что большинство апп-девелоперов даже не выходят «в ноль».
Так что же в перспективе? Магазины мобильных приложений имеют все шансы повторить судьбу телевидения, радио и Веба — где рекламу приходится терпеть, и потребитель терпит ради бесплатного контента. А платные приложения останутся лишь в узких нишах вроде профессиональной медицины, финансов, студийных мультимедиа и прочих, где результат оправдывает приобретение программного инструментария по ценам выше символической.
Хорошая новость в том, что постигшая апп-сторы эпидемия бесплатности и спровоцированное ею процентное усыхание сегмента платных приложений для остающихся в нём разработчиков и издателей скорее благо, нежели напасть. Чем меньше девелоперов будет интересоваться платными приложениями, тем слабей станет конкуренция среди оставшихся. А значит, и пробиться к покупателю будет легче — легче даже, чем сейчас в сегменте бесплатного софта. Пользователи же, сделавшие осознанный выбор в пользу платных программ, остаются им верны: согласно статистике (Apsalar), длительность средней сессии в платном приложении выросла с весны прошлого года примерно вполовину, тогда как для бесплатных этот же показатель увеличился только на треть.
Наконец, стоит помнить, что, даже уменьшаясь в процентном выражении, платный апп-сегмент по-прежнему хорошо растёт в выражении абсолютном — вместе с рынком мобильных приложений. Считая вместе с капитализацией компаний, занятых разработкой и изданием софта для iOS и Android, объём глобального рынка оценивается теперь примерно в один триллион долларов. Но даже если ограничиться только суммами, выплачиваемыми разработчикам, речь пойдёт о миллиардах долларов в год и росте, измеряемом десятками процентов ежегодно: даже Google, владеющая апп-стором с не самыми богатыми пользователями, с начала нынешнего года уже выплатила авторам больше, чем за весь прошлый.
Так что если ещё не обнулили ценник, то и не спешите. Настанут лучшие времена.
В статье использована иллюстрация Cristiano Betta
Опубликовано 23 июля 2013
К сожалению, мало кто в мире (и совершенно никто — в нашей стране) изучает историю бизнеса и законы его развития, которые, наверное, более подготовленные авторы могли бы сформулировать фундаментальнее, во взаимосвязи с развитием общества и технологий. Уверен, что мы могли бы гораздо лучше предсказывать будущее бизнеса и менеджмента, а не просто констатировать уже де-факто свершившиеся изменения.
Но даже не обладая философским даром анализа и обобщения, попробуем на примере одной из молодых и очень динамично развивающихся отраслей заметить самые очевидные закономерности, что позволит нам понять сущность происходящих на наших глазах революционных изменений в информационных технологиях. Выбор именно ИТ-отрасли продиктован прежде всего личным опытом, а главное — фактически сроком жизни одного поколения от момента возникновения индустрии до наших дней.
Обычно принято отождествлять технологический прогресс и развитие отрасли, однако заметно — особенно на примере ИТ, — что развитие отрасли имеет, помимо технологического прогресса, вторую важнейшую составляющую, связанную с пользовательскими предпочтениями. Именно в силу этой особенности развитие отрасли в целом происходит не поступательно, а по спирали. Сами пользовательские предпочтения в ИТ-отрасли прежде всего основаны на стремлении к демократизации доступа к вычислительным ресурсам. Действительно, начав создание отрасли с технологии мейнфреймов, на следующем витке спирали мы увидели менее совершенные, но и не слишком дорогие персональные компьютеры, оказавшиеся способными сделать доступ к компьютерным вычислениям и созданию приложений по настоящему массовым.
Идея централизованной архитектуры не оставляла инженеров, но в реальный новый отраслевой стандарт она смогла вернуться только после того, как это позволила экономика, дав возможность еще более дешёвого и еще более массового доступа пользователям к огромному числу приложений. Именно так пришли в нашу жизнь «облачные» вычисления и мобильные устройства, которые сегодня на наших глазах в третий раз до неузнаваемости изменяют отрасль. Важно заметить, что каждый виток спирального отраслевого развития заметно менял не только бизнес-модели принятые на рынке, но и состав ключевых игроков. Многие основатели отрасли на нашей памяти полностью ушли из бизнеса после окончательного завершения эпохи мейнфреймов; в то же время эпоха персональных компьютеров дала рынку новых лидеров, а эпоха Интернета не только еще раз проредила лидерские списки, но и добавила в них новые компании.
Следующий передел рынка, связанный с «облачными» и мобильными технологиями, сегодня уже не только задевает традиционную ИТ-отрасль, но и фактически сливает ее с потребительской электроникой. В этой сфере всегда в гораздо большей степени действовали законы user experience (англ. «опыт взаимодействия») и продуктового дизайна, также оставляющие все меньше шансов чистым производителям компьютеров, которые работают в основном на корпоративном рынке. Важно понять, что новые тренды кардинально меняют структуру спроса на традиционную ИТ-продукцию. Это уже привело к драматическому снижению доли персональных компьютеров и даже ноутбуков в структуре спроса на потребительском рынке: их заменили планшеты и новый класс устройств smartTV. Точно так же на корпоративном рынке ноутбуки постепенно отвоёвывают территорию у десктопов. Не касаясь долей разных производителей, следует констатировать наличие совершенно новой мины, заложенной под большинство традиционных поставщиков именно для корпоративного сектора.
Речь идет о новой бизнес-модели потребления ИТ-оборудования корпорациями, которые с момента ввода в эксплуатацию полностью централизованных корпоративных «облачных» технологий все больше отходят от стандартизации персонального парка, предоставляя сотрудникам самостоятельно выбирать поставщика, а зачастую вообще полностью передавая вопрос приобретения и сопровождения персонального оборудования самому сотруднику и тем самым значительно экономя на издержках. А пользователи в таких условиях неминуемо начинают выбирать устройства более универсального характера, пригодные в том числе и для личных целей, а также те, у которых лучше эргономика и user experience. Например, первые эксперименты в крупной транснациональной корпорации, в которой я тогда — два года назад — работал, показали, что более 50 процентов заявок на новое оборудование касалось продукции Apple.
Ещё одна важная составляющая централизации корпоративных «облачных» архитектур и появления независимых «облачных» сервисов драматически снизила спрос на другой важный сегмент ИТ-продукции — серверы для подразделений и малого бизнеса. Поскольку все корпоративные вычислительные ресурсы сосредотачиваются в централизованных вычислительных центрах (как называли это в эпоху мейнфреймов), малый бизнес уходит вообще от собственной ИТ-инфраструктуры, арендуя её по требованию у «облачных» провайдеров, а также всё больше и больше арендуя собственно пользовательские сервисы даже в таком сегменте, вчера казавшемся ещё священной коровой, как ЕРП- и СРМ-системы. Всё меньше и меньше требуется пользователям копировальная, сканерная и печатная техника в связи с постепенным внедрением электронного документооборота — а значит, падают её закупки.
Как это начинает уже сейчас менять структуру рынка и какие прогнозы дальнейших изменений можно сделать? Приходит конец нишевым производителям персональной компьютерной техники, включая десктопы и ноутбуки, и серверов уровня подразделений для корпоративного и потребительского рынка. Приходит конец универсальным ИТ-корпорациям, стремившимся ещё вчера иметь в своем портфолио весь спектр компьютерной техники от сетевого оборудования и хранилищ информации до суперсерверов, поскольку весь секрет подобной стратегии состоял в комплексных корпоративных продажах, а удельные накладные расходы универсального производителя на меньший тираж каждого продукта всегда будут выше, тогда как меньшие издержки на единый канал продаж перестают работать. Все сложнее становится нишевой бизнес в области копирования, сканирования и печати.
Однако дальнейшая судьба трёх разных типов компаний мне представляется различной. Первая категория безвозвратно уйдет с рынка в ближайшие год — максимум три, последняя как то очень серьезно изменится — возможно за счёт консолидации, а вот ситуация с универсальными производителями, которые ранее уже прошли этап серьезной консолидации, более интересна и заслуживает более подробного анализа. Очевидно, что сегодня эти корпорации представляют собой потенциальное кладбище технологий, но именно это и дает определённый шанс на реанимационные процедуры. Уверен, что наибольший интерес для современного рынка представляют их подразделения суперсерверов (способных работать в «облачных» архитектурах — как корпоративных, так и публичных), количество которых совершенно счётное и требует постепенного перехода к прямым продажам. Для многих универсальных производителей представляют интерес подразделения программного обеспечения в случае их выделения в отдельные нишевые компании.
А есть ли корпорации, которые сегодня находятся на пике своих возможностей? Несомненно. Прежде всего это лидирующие нишевые производители систем хранения информации и сетевого оборудования. Еще несколько лет назад все сначала ждали, что они будут проданы универсальным ИТ-производителям, потом ждали, что они сами начнут покупать ИТ-производителей. Но благодаря счастливому стечению обстоятельств и (или) прозорливости менеджмента ни первое, ни второе не состоялось, а бизнес в этих нишах растет семимильными шагами — именно за счёт потребностей новых сегментов бизнеса в хранении и коммуникациях. Однако многие производители и первого, и второго типа должны быть готовы к уходу от продаж чистого аппаратного обеспечения к комплексным программно-аппаратным комплексам, поэтому можно ожидать сделок слияния и поглощения. Вообще я уверен, что время глобальных универсальных продающих корпораций подходит к концу, поэтому будущее за технологическими нишевыми компаниями на «облачном» рынке. А на рынке потребительском — как раз наоборот: будущее за интегрированными экосистемами, подобными Apple.
Опубликовано 22 июля 2013
В 1974 году Вадим Шефнер писал так:
Это знает Плутарх, это было на ранней заре Там, где старые стены, и склоки, и ссоры, и схватки, Там, где царства дрались, как мальчишки на заднем дворе, И империи клали друг друга на обе лопатки.
Моралист Плутарх из города Херонея в Беотии занимает особое место в европейской культуре. Именно он довёл до совершенства жанр «Сравнительных жизнеописаний» (заимствованный у римского историка первого века старой эры Корнелия Непота, который воспользовался им им в сочинении De viris illustribus, «О выдающихся мужах». Наверное, в этом Плутарху помогла его собственная жизнь: он родился в богатой семье, учился в Афинах и Александрии, неоднократно посещал Рим где вполне успешно подвизался при дворе, состоял в переписке с многими греками и римлянами, был счастлив в семье, старательно учил сыновей и детей друзей; земляки избирали его архонтом Херонеи и, возможно, беотархом, одним из правителей Беотии; «лучший император» Траян требовал от наместников провинции Ахайя советоваться с Плутархом… Всё очень добродетельно и удачно. Но над Плутархом тенью стояло жалкое (в политическом смысле; экономически греки в Pax Romana жили несопоставимо стабильнее, чем во времена Пелопоннесской войны) положение современной ему Эллады. Родной город Херонея — место, где объединённое войско Эллады было в 338 году до н. э. разгромлено македонцами. Именно разгромом беотийцев, предводительствуемых Феагеном, дебютировал в войне восемнадцатилетний царевич Александр… Потом Греция стала провинциями Римской сначала республики, потом империи… И вот Плутарх старательно пытался понять: в чём же дело; почему Греция, родина наук и искусств, не смогла создать, в отличие от римлян, эффективный государственный механизм? С этой целью он сводил биографии греков с биографиями римлян — законодателей Ликурга и Нумы, ораторов Цицерона и Демосфена, полководцев Александра и Цезаря… И метод его оказался поразительно эффективным; воспользуемся же им при описании процессов в мире информационных технологий, ведь в кипящих в нём конкурентных битвах деньги на кону стоят куда большие, чем в былых схватках империй.
Был когда-то такой класс вычислительной техники — мини-ЭВМ. Пара–тройка стоек, которые, в отличие от мейнфреймов того же времени, можно было не размещать в здании вычислительного центра, а пристроить в углу отдела или лаборатории — правда, в специально возведённом «аквариуме» и на фальшполу из металлических плит, покрытом «антистатическим» линолеумом. Технологически они основывались на микросхемах малого и среднего уровней интеграции; сначала на ферритной, а потом и на полупроводниковой оперативной памяти; на массовой памяти на жёстких магнитных дисках-«блинах» и «магнитофонах»; на монохромных дисплеях, алфавитно цифровых и векторно графических, перфолентах… И фактическим стандартом мини-ЭВМ (как IBM/360 в царстве мейнфреймов) стали изделия фирмы Digital Equipment Corporation — из серии Programmable Data Processor PDP-8 и PDP-11. (Советский Союз, лидировавший тогда на планете по числу учёных, пиратским образом копировал их под псевдонимом СМ ЭВМ — система малых ЭВМ). Устройства эти имели на североамериканском рынке лучшее соотношение цены и производительности, чем тогдашние мейнфреймы. Они прекрасно работали в реальном времени, позволяя связывать их с лабораторным и технологическим оборудованием, с аналоговыми ЭВМ и первыми сопроцессорами, векторными и матричными. Ну а операционные системы от DEC заслуживают отдельной серии разговоров…
Потом технология крутанула очередную спираль развития, и в мир пришли большие интегральные схемы, позволившие реализовать процессор на одном кристалле (вошло в оборот ныне забываемое слово «микропроцессор»). И Digital Equipment Corporation мимо новых возможностей не прошла. В 1982 году она анонсировала персональные компьютеры Professional 325 (PRO-325) и Professional 350 (PRO-350). Они должны были стать «конкурентами сверху» победно маршировавших тогда по миру IBM PC, функционирующими на кристаллах (вот — рука не хочет писать «микропроцессор»…) семейства F-11. У PRO-325 массовая память была на четырёхсоткилобайтных гибких дисках RX50, 350-е имели и встроенный жёсткий диск. И — превосходство над тогдашними ПиСи по производительности, а главное, по изобилию программного обеспечения. Разработанного для мини-ЭВМ PDP-11 и функционирующего под Professional Operating System (P/OS), представлявшей собой версию широко известной RSX-11.
А потом появилась и топовая версия — Professional 380 (PRO-380), работавшая под новейшим по тем временам семейством кристаллов J-11 от Harris Semiconductor (они использовались и в мини-ЭВМ PDP-11/73). Превосходная производительность. Изумительное качество янтарного свечения монитора. Превосходнейшие клавиатуры, тактильная память о которых сохраняется и через четверть века… Напомним и о колоссальном выборе накопленных программ одиннадцатой системы! И — провал… Сокрушительный провал на рынке. Полное вытеснение семейством IBM PC. (Ну напишите в комментариях, уважаемые читатели, помнит ли кто-то об этой превосходной машине?)
А теперь приходят очень интересные вести. На рынке России во втором квартале 2013 года доминировали планшеты. Устройства этого класса прибавили за год 149% (нетбуки упали на 67%, а ноутбуки — на 9%). То есть планшет — нынешний лидер рынка информационных технологий, такой же, каким в середине 80-х был персональный компьютер. А одновременно Microsoft отчиталась за IV квартал 2013 финансового года, который соответствует II кварталу 2013 календарного. И в отчёте этом бросается в глаза одна деталь — очень заметный неуспех планшета Surface. Корпорация списала в убытки 900 миллионов долларов, потерянных на планшете. С начала продаж до марта 2013 года было реализовано лишь 900 тысяч этих устройств. Почему же?
«Железо» устройства ничем не уступает более удачливым планшетам. (Ну, на вкус автора этих строк, весьма низко разрешение устройства.) И клавиатура более дорогой версии «мелкомягкого» планшета оживила в памяти тактильные ощущения от PRO-380. Она превосходна! По субъективной оценке — лучшая из всех устройств в классе. Но и это не самое главное. Для Surface же доступен практически весь массив программного обеспечения, накопленный во вселенной Microsoft. Но это на семимиллиардной планете привлекло всего лишь девятьсот тысяч человек… Точно так же, как и некогда возможность преемственности с массивом программного обеспечения для мини-ЭВМ оказалась не самой важной для покупателей персоналок…
У Плутарха тут было бы место морали. «Сопоставлению». Что ж, попробуем привести его. Digital Equipment Corporation когда-то не использовала полностью в своих PRO-380 потенциала чипсета J-11. Он работал на 10 мегагерцах, хотя вполне мог тянуть и 16–18… Это было сделано, как обычно считают, для того чтобы не создать внутренней конкуренции со стороны персоналок своим же микросуперЭВМ MicroVAX и мини-ЭВМ PDP- 11/73. Почему на Surface дисплей не слишком высокого разрешения, сказать трудно: даже китайские устройства, которые в конце зимы можно было приобрести в наших краях менее чем за 300 долларов (а на Дальнем Востоке наверняка ещё дешевле) имели разрешение 1920×1200. Вероятно, качество ограничили из-за стремления сберечь энергию (тоже не самое сильное место продукта). Но, похоже, самым главным является то, что в момент вывода на рынок принципиально новых классов устройств программное обеспечение оказывается подверженным некоей форме инфляции… Новые возможности персоналок середины восьмидесятых и планшетов первой трети второго десятилетия первого века третьего тысячелетия не требуют большей части из того, что было актуально в прошлом. И это — шанс для тех, кто сейчас выходит на рынок!