Цифровой журнал «Компьютерра» № 199

Была ли общая теория относительности подтверждена в 1919 году Дмитрий Вибе

Опубликовано 17 ноября 2013

Начало ноября 2013 года ознаменовалось солнечным затмением, полоса которого пересекла Атлантику и ступила на африканский континент на территории Габона, незадолго перед этим пройдя к югу от островов Сан-Томе и Принсипи. В силу труднодоступности полосы для европейцев особого внимания это затмение к себе не привлекло, однако напомнило о другом, намного более интересном затмении, случившемся 29 мая 1919 года. Его полоса пересекла Южную Америку и Атлантический океан, а затем также прошла по Гвинейскому заливу и Центральной Африке. Наблюдения этого затмения в Бразилии и на острове Принсипи вошли в историю как первое экспериментальное подтверждение общей теории относительности Эйнштейна.

История началась в 1801 году, когда немецкий астроном Иоганн фон Зольднер, опираясь на корпускулярную теорию света, рассчитал, как будут двигаться в поле тяготения Солнца световые частицы, приходящие из бесконечности. Согласно ньютоновской теории гравитации, такие частицы движутся по гиперболическим орбитам. Конечный итог их пролёта у Солнца состоит в отклонении от первоначальной траектории на угол, величина которого зависит от расстояния до светила и у самой поверхности Солнца составляет 0,87 угловой секунды (сам Зольднер получил менее точное значение — 0,84"). Столетием позже, точнее, в 1915 году, Альберт Эйнштейн, опираясь на общую теорию относительности (ОТО), вывел вдвое большее значение отклонения.

Искривление световых лучей приводит к тому, что Солнце в процессе своего видимого годичного перемещения по небосводу немного искажает видимое положение звёзд. Величина искажения максимальна у самого Солнца и быстро падает с удалением от него. Измерив кажущиеся смещения звёзд, можно сделать вывод о том, кто прав — Зольднер или Эйнштейн, — тем самым проверив или опровергнув ОТО. Сдвиг у самого Солнца не так уж мал; астрометристы уже в XIX веке умели измерять значительно меньшие смещения, но только на ночном небе. Как измерить положения звёзд вплотную к Солнцу?

Такую возможность предоставляют полные солнечные затмения. Правда, у затмений есть, как минимум, пара недостатков. Во-первых, они происходят весьма редко, во-вторых, полная фаза видна с весьма ограниченной части земной поверхности. История знает множество примеров, когда кратковременная непогода или даже одно крохотное облачко сводили на нет многомесячные усилия по подготовке экспедиции в полосу полного затмения. Добавьте к этому чисто технические сложности проведения качественных наблюдений не в оборудованной обсерватории, а на малоприспособленной площадке.

Тем не менее затмение 1919 года стоило риска. Оно было очень длительным (с продолжительностью полной фазы больше 7 минут) и к тому же происходило вблизи рассеянного звёздного скопления Гиады, то есть для измерений было доступно много относительно ярких звёзд. Поэтому Великобритания решила снарядить даже не одну, а две экспедиции, хотя подготовка к ним шла в особо сложных условиях — в Европе, только что прошедшей через большую войну, к тому же для проверки теории, выдвинутой германским учёным.

Поначалу экспедиции вообще оказались под угрозой срыва, поскольку почти все нужные специалисты либо работали в военной промышленности, либо были призваны в армию. К ноябрю 1918 года в Королевской Гринвичской обсерватории не оказалось даже плотника, который мог бы упаковать экспедиционное оборудование. Но потом всё как-то устроилось. Организаторы экспедиции Ф. Дайсон и А. Эддингтон решили послать наблюдателей в город Собрал на севере Бразилии и на остров Принсипи у берегов Африки. В каждую экспедицию отправлялось по 13-дюймовому телескопу-астрографу. В Собрал, кроме того, отправили небольшой инструмент с 4-дюймовым объективом.

Телескопы в Собрале (Бразилия). Слева в круглой трубе — 13-дюймовый астрограф, справа в трубе квадратного сечения — 4-дюймовый вспомогательный телескоп. Свет Солнца направляется в неподвижно закреплённые телескопы при помощи специальных подвижных зеркал — целостатов.

Погода в Собрале не подвела, но снимки, полученные на «основном» телескопе-астрографе, оказались очень нерезкими: наблюдатели не угадали с фокусировкой — точнее, не учли, что она зависит от температуры. На острове Принсипи, где экспедицией руководил сам Эддингтон, подкачала погода: Солнце и окружающие его звёзды начали проглядывать лишь к самому концу затмения (через 10 минут после его окончания небо полностью расчистилось). Для измерений оказались пригодными лишь две пластинки с пятью звёздами на каждой. Хорошие изображения были получены только на «вспомогательном» 4-дюймовом телескопе в Собрале.

Не удивительно, что такое несчастливое стечение обстоятельств привело к довольно противоречивым результатам. Пластинки, полученные на расфокусированном астрографе в Собрале, дали отклонение 0,93 угловой секунды (величина, приведённая к краю солнечного диска), формально близко к ньютоновскому отклонению, но с неясным значением ошибки. Результат астрографа в Принсипи оказался ближе к эйнштейновскому предсказанию — 1,61" со стандартным отклонением 0,45". Наконец, маленький телескоп в Собрале отработал лучше всех, обеспечив наименьшее значение ошибки. Его результат — 1,98" плюс-минус 0,18". По совокупности обстоятельств и чисел организаторы экспедиции пришли к выводу, что результаты измерений подтверждают предсказания ОТО и не согласуются с ньютоновскими предсказаниями, о чём и доложили Королевскому обществу 6 ноября 1919 года.

Поначалу результат английских экспедиций казался триумфом и в газетах представлялся исключительно как полнейшая революция в науке. Однако со временем всё популярнее становились критические замечания в адрес Эддингтона и его коллег, причём не только со стороны записных противников ОТО. Например, С. Хокинг в книге «Краткая история времени» написал: «Результат англичан был либо чистым везением, либо тем нередким в науке случаем, когда получают то, что хотелось получить». Д. Сиама в книге «Физические принципы общей теории относительности» также намекает на то, что участники экспедиции находились под влиянием знания «правильного» результата.

Что уж говорить о менее лояльных критиках! В основном Дайсону, Эддингтону и Ко вменяют в вину три деяния. Во-первых, отбрасывание неугодных результатов с астрографа в Собрале, который, согласно анализу тех лет, дал примерно ньютоновское отклонение. Во-вторых, ограничение возможных результатов всего тремя вариантами: отклонение нулевое, ньютоновское, эйнштейновское. Поэтому результат 4-дюймового телескопа был сочтён подтверждением ОТО, хотя формально значение для ОТО (1,75") отличается от измеренного (1,98") больше чем на одно стандартное отклонение. В-третьих, Дайсон и Эддингтон якобы продуманной пиар-кампанией подготовили прессу к тому, чтобы она заурядный и не особенно убедительный результат подала как триумф.

Но что значит «отбросили неугодный результат»? Они же не разбили пластинки, чтобы скрыть их от общественности. Все обстоятельства и все измерения подробно описаны в статье Дайсона с соавторами, посвящённой результатам экспедиций. Авторы сочли результаты астрографа в Собрале недостоверными? Это их право, при условии что они не утаили эти результаты и объяснили причины их исключения из анализа. Больше того, пластинки из Собрала сохранились и в 1979 году были повторно измерены с использованием более современной техники. И что вы думаете? Для пластинок с бразильского астрографа был получен результат 1,55" плюс-минус 0,34".

О том, что возможно более трёх вариантов результата, Дайсон и др. сами пишут в уже упомянутой статье: «Наряду с возможными сюрпризами, по-видимому, есть три альтернативы». Да, они называют дополнительные варианты сюрпризами, но они ведь именно таковыми и были бы. При этом, чтобы стать сюрпризом, результат должен отличаться от предсказания как минимум на три сигмы, а не на одну.

Обвинения же в пиаре по нынешним временам и вовсе смотрятся наивно. Теперь любая мелочь часто преподносится как результат, переворачивающий основы науки.

Но в итоге-то что получается? Подтвердили английские экспедиции теорию относительности или нет? Судя по всем результатам, включая позднюю переобработку, таки да. Конечно, хотелось бы более убедительных измерений, но, к слову сказать, попытки измерить отклонение света вблизи Солнца во время затмений и в дальнейшем особого успеха не имели: не хватало звёзд, не везло с погодой… А потом и интерес поугас, так как нашлось множество других способов проверки ОТО, не связанных с подобными рисками.

К оглавлению

Ещё раз о природе этноса, а также о разнообразии надсистем Дмитрий Шабанов

Опубликовано 17 ноября 2013

«Понял, что нужно уточнить понятия. Эпифеномен для меня — это когда «они» ведут себя одинаково просто потому, что сами одинаковы…»А. П. Расницын

Вот всё-таки обсуждение моей Кто-токто-топредыдущей колонки, той, что была посвящена критике взглядов Льва Гумилёва на природу этноса, показало, что споры с читателями-комментаторами могут быть полезными. согласился с моей логикой, её решительно отверг. Я пришёл к выводу, что использованную мной дихотомию «феномен — эпифеномен» надо было обсудить (и обосновать) более подробно. В этой колонке я хочу не торопясь поразмышлять о том, какие бывают надсистемы (системы, состоящие из интересующих нас систем), а также к какой именно категории следует относить этносы.

Знаете, что такое синхронизмы? Слово, запущенное в обиход Юнгом… Многозначительные совпадения наших мыслей и внешних событий, кажущиеся нам исполненными смысла. Думая о том, как функционируют системы, построенные на горизонтальных связях, я вспоминал о движении стай скворцов и, кстати говоря, головастиков серых жаб. О стаях скворцов мне написал Александр Павлович Расницын, объяснивший, с чем он не согласился в моей предыдущей колонке. Я как раз начал об этом писать (не совсем то, что читаете сейчас вы, потому что на окончательный текст повлияло проявление синхронизма). Тут моя жена, переключая каналы на телевизоре после выпуска новостей, попадает на концовку «Генезиса». Я говорю о фильме Клода Нуридзани и Мари Перену, где африканский колдун (Сотиги Куяте) рассуждает о жизни, сопровождая своими размышлениями великолепные документальные съёмки живой природы. Далеко не все сентенции умудрённого жизнью колдуна следует понимать буквально (там много чрезмерных упрощений и формально попросту неправильных утверждений), но общее ощущение, которое оставляет фильм, — великолепное. Так вот, в конце этого фильма летают стаи птиц (включая скворцов) и плавают косяки рыб. Если не видели «Генезис», советую его посмотреть, а ссылку на этот кусочек (связанный с предчувствием смерти) я всё-таки рискну поместить и здесь.

http://www.youtube.com/watch?v=pJsRt9tl9tY

Феномен стая скворцов или эпифеномен? Сложный вопрос. Давайте обсуждать. Начнём с того, что стая скворцов — система, состоящая из отдельных особей. Рассмотрите видео внимательно — и вы убедитесь, что в показанных стаях нет вожаков. Слаженность их движений — не следствие команд из единого центра, а результат «горизонтальных» взаимодействий особей с особями.

Два с половиной года назад я объяснял, в каком случае в той иерархии систем, которую мы принимаем, надо выделять отдельный уровень. Меня искренне удивляют авторы научных и учебных текстов, обсуждающие, какой именно набор уровней биосистем следует считать «правильным». Какая важная проблема: следует выделять в качестве основных уровней только клеточный и организменный — или между ними должны располагаться тканевой уровень, уровень органов и уровень функциональных систем?

Дать ответ на заданный вопрос можно, сославшись на афоризм Аристотеля: «Система больше суммы своих частей». Аддитивные свойства систем являются суммой соответствующих свойств их компонентов, а их эмергентные свойства возникают на уровне системы как целого. Причина эмергентных свойств системы — во взаимодействии её компонентов. Если нас интересуют такие процессы, в которых мы видим несколько «этажей», уровней, на которых новые свойства возникают в результате взаимодействия рядоположенных компонентов, нам нужно рассматривать несколько уровней иерархии систем. Изучая какие-то другие процессы, мы не увидим ничего подобного.

Поясню на примерах. Мы изучаем размножение человека. Нас интересует организменный уровень и уровень клеток (хотя бы половых). Ткани, органы и системы органов для нас не важны. С той точки зрения, с которой мы смотрим на изучаемый процесс, на этом уровне не происходит ничего интересного. Однако если мы увидим, что на нормальный процесс оказывают влияние какие-то нарушения процессов трофики (питания; обмена веществ) задействованных клеток, в нашем поле зрения тут же возникнут эмергентные свойства тканевого и органного уровней (и, соответственно, сами эти уровни организации биосистем). Возможно, изучая причину обнаруженных аномалий, мы увидим, что на уровне регуляции организма как целого возник перекос в сторону повышения активности одной из физиологических систем (например, опорно-двигательной у профессионального спортсмена), и от этого страдают иные системы и их функции (например, репродуктивная). В таком случае нам важно будет рассматривать и уровень физиологических систем.

Разобравшись с этим, мы сосредоточиваемся на изучении генеалогий. Раз так, нас уже интересуют только организмы… Так какой же перечень систем является правильным, привилегированным? Его не существует, как не существует привилегированной системы отчёта в эйнштейновской физике: все зависит от того, как наблюдатель взаимодействует с наблюдаемой им действительностью.

Давайте не погружаться в споры, «существуют» ли те системы, о которых мы только что говорили, и «существует» ли стая скворцов как отдельная система. Спор об их «существовании» — не спор о свойствах систем, а спор о семантике слова «существовать». Обсуждение вопроса о том, можем ли мы сказать что-то определённое об «объективном», не связанном с нашим познанием, мире, уведёт нас в сторону от темы сегодняшнего обсуждения. Напомню, что мы его достаточно подробно обсуждали прежде (и в этом кратком обзоре, и в этих трёх колонках, и даже ещё раньше).

Для меня достаточно того, что нам удобно рассматривать стаю скворцов как систему. Двигается она как согласованное целое? Значит, стая обладает определённым качеством, возникающим на её уровне, вследствие объединения её частей. Но, возвращаясь к предыдущей колонке, вспомню, что система может быть как феноменом, так и эпифеноменом — некой вторичной, несамостоятельной сущностью. Чтобы прояснить это различие, разберёмся в том, какими могут быть системы (или надсистемы, если мы смотрим на них с предыдущего «этажа»).

Размышляя над этим вопросом, я пришёл к выводу, что для описания разнообразия надсистем очень существенными являются две их характеристики. Первая: из сходных ли компонентов строится надсистема — или из функционально различных? Вторая: есть ли в надсистеме специфические управляющие структуры — или все её свойства являются результатом «горизонтального» взаимодействия её компонентов? Раз так, возникает простая матрица 2×2. Обозначим типы надсистем буквами (от A до D) и охарактеризуем их с помощью типичных примеров. Результат — перед вами.

Дифференциация компонентов

Управление

Результат взаимодействия компонентов, только горизонтальные управляющие сигналы

Наличие специализированных управляющих структур, нисходящие управляющие сигналы

Сходные

Тип A

«Популяция»

Тип C

«Государство»

Функционально различные

Тип B

«Биоценоз»

Тип D

«Организм»

С одной стороны, я нарисовал именно матрицу 2×2. С другой — охарактеризованные четыре типа надсистем составляют последовательный ряд с нарастанием уровня дифференциации частей и интегрированности целого.

Смотрите. Однородные элементы, взаимодействующие друг с другом, формируют систему типа A, «популяцию». Если эти элементы в функциональном отношении принципиально различаются, мы будем иметь дело уже с надсистемой типа B. Их примером может быть биологическое сообщество, биоценоз. В его составе есть растения, создающие органические вещества, животные, поедающие иные живые организмы и их остатки кусками, а также грибы и бактерии, разрушающие органические соединения, потребляя их в растворенной форме.

Биоценоз — сложная система, которая зачастую может весьма успешно поддерживать своё существование в меняющихся условиях. Но в нем нет никаких «главных», управляющих компонентов.

Управляющие компоненты могут функционировать опять-таки в системах из однородных и неоднородных компонентов. В человеческом обществе, состоящем в общем-то из примерно одинаковых компонентов (людей), некоторые начинают заниматься управлением. Поэтому систему, напоминающую государство (не современное, высокотехнологичное, но, к примеру, соответствующее своим ранним образцам в истории человечества), мы относим к следующему типу, C.

Наконец, самый сложный известный нам тип надсистем (тип D) реализуется в сложных организмах. Тут есть принципиально различные компоненты и высокоспециализированные системы управления. К примеру, наш организм имеет три серьёзно различающиеся типа управляющих систем: нервную, гуморальную и иммунную.

Разделены ли четыре описанных мной типа непреодолимыми разрывами? Нет. К примеру, даже особи в популяции могут различаться. Наиболее однородны особи в популяциях бесполых организмов, особенно если они представлены индивидами одного поколения. Многие популяции характеризуются специфичной половой и возрастной структурой, «продвигаясь» в направлении надсистем типа B. Популяции животных со сложным поведением могут характеризоваться важной для них иерархической структурой, напоминая системы типа C. Наконец, даже организмы, системы типа D, возникли из популяций клеток. По похожему пути преобразования идут некоторые современные колонии, как, например, колонии сифонофор. Обсуждать последний пример я не буду из-за ограниченности места, но если вы не знаете, что за существо изображено на фотографии ниже, попробуйте разобраться в этом: вам будет интересно.

Настало время вернуться к надсистемам, состоящим из людей. Демографические системы, состоящие из людей, принадлежат к типу A. Не будем забывать, что люди относятся к двум полам и имеют разный возраст, но в целом это не делает их принципиально различными. Саморегулирующаяся рыночная экономика является системой типа B (роли продавцов и покупателей принципиально различны, а специализированных органов управления в общем нет). Плановая экономика и государство ближе всего к типу C. А вот высокоинтегрированные системы, относящиеся к типу D, из людей образоваться не могут. Их формирование потребовало бы слишком глубокой потери самостоятельности (в том числе — физиологической) каждого отдельного человека.

Да-да, в силу неких причин (которые стоило бы обсудить особо), высокоинтегрированные уровни организации чередуются с малоинтегрированными. Обращу внимание ещё на одно интересное различие систем типов A и D. Системы типа A (и в целом типа B) обычно не имеют отчётливых границ. Системы типа D (и, в некоторой степени, типа C) отграничены от своего окружения (иногда государственной границей, иногда покровами, разделяющими внутреннюю и внешнюю среду). Относительное постоянство состава характерно только для систем типа D. Системы типа D могут быть уникальными, а системы типа A всегда всего лишь ситуативны.

Вернёмся к разнице феноменов и эпифеноменов. Мне кажется, что организмы и иные высокоинтегрированные системы обладают самостоятельным физическим и биологическим бытием. Их можно считать феноменами. Популяции — как «рыхлые» надсистемы, лишённые отчётливой внутренней структуры, постоянных границ, специфических управляющих механизмов и многого другого — являются, как мне кажется, эпифеноменами. Как с этой точки зрения правильно рассматривать системы типов B и C, я точно не знаю.

Где в обсуждавшейся схеме находятся этносы? Конечно, в первой ячейке, соответствующей типу A. Люди образуют и более интегрированные системы (экономику, социум, государство), но эти надсистемы связаны с привлечением иных взаимодействий между элементами, чем те, которые образуют этнос.

Да, и ещё одна деталь. Один из читателей упрекнул меня, что, признавая человека феноменом, а этнос — эпифеноменом, я лью воду на мельницу либералов. Вот уж упрёк так упрёк — особенно для человека, который уверенно выбирает либерализм. (Дисклаймер: либерализм — это нечто принципиально иное, чем взгляды лидера либерально-демократической партии и (или) вороватых беспредельщиков.) Ещё интереснее было рассуждение другого читателя. Он сказал: в силу того что «надчеловеческие», ориентированные на этнос ценности могут способствовать выживанию популяции (и отдельных людей), они должны обладать большей ценностью, чем отдельные люди. С моей точки зрения, это аналогично утверждению, что раз ремни безопасности могут спасать жизнь водителя и пассажиров, то в едущем автомобиле самым ценным, наиболее нуждающимся в сохранении являются ремни безопасности, а вовсе не люди.

Впрочем, разговор о ценностях — это уже другой разговор. Скажу здесь только то, что не человек ценен своей принадлежностью к этносу или популяции, а этнос и популяция ценны тем, что состоят из людей. Принципиальная разница в интегрированности, знаете ли…

К оглавлению

Мигранты времени: как это делается Василий Щепетнёв

Опубликовано 17 ноября 2013

Я знаю человека, променявшего наше время на двадцатый век — точнее, на тысяча девятьсот семьдесят девятый год. Впрочем, слово «знаю» уместно не вполне. Правильнее будет — знаком. Не то чтобы шапочно, но и не сказать, чтобы пуд соли съели.

Познакомились мы на почте: я рассчитывался за электричество, а он получал корреспонденцию. Мы и прежде изредка виделись, но, не будучи представлены друг другу, шли каждый своей дорогой. Случай на почте всё изменил. Иван забрал прессу и теперь стоял рядом с окошком, листая журнал. А я спросил у почтмейстерши, нет ли на моё имя каких-либо новых квитанций. Конечно, назвался: живя в деревне месяц-другой в году, трудно рассчитывать, что тебя запомнят накрепко. Хотя деревенские много памятливее городских. Потом, уже на крыльце, Иван остановил меня: не тот ли я Щепетнёв, что печатался здесь прежде — и показал мне свеженький уральский журнал. Да, тот, не стал отпираться я. А я Иван, представился Иван. Так и познакомились.

Жил Иван в совсем уже крохотной деревеньке, в двух километрах от моей. Ни почты, ни магазина в той деревеньке нет, и походы сюда составляют и моцион, и развлечение, и пользу. Тем более что почтальонов в сельской местности практически извели, и корреспонденцию каждый получает лично. Пришёл и забрал, всего-то. Полчаса ходьбы, может, чуть больше, поскольку нужно подниматься в гору. Зато назад идти легче, особенно с грузом. У Ивана есть машина, без машины жить на селе нельзя, но он не хочет упускать ни одной возможности проветриться на солнышке. Иначе моль заест, да и подгнить недолго.

Раза три я встречал Ивана то на улице, то в магазине, а потом, гуляя мимо крохотной деревеньки (речка протекает буквально рядом с огородами), был зван в гости. Запросто — посидеть в тени дерева, попить чаю. Ну и поговорить о том о сём: без этого в деревне редко обходится.

Иван сказал, что он — военный пенсионер. Переселился в деревню несколько лет назад, почувствовав, что город утомляет. Купил вот домик и не тужит. Военная пенсия позволяет жить безбедно, а по деревенским меркам даже роскошно: не возиться на огороде, не держать скотину и время от времени покупать в магазине настоящую водку. Кстати, не хочу ли я?

Я отговорился жарой (в тени было плюс тридцать), и мы продолжили чаепитие. Без сахара, но с мёдом, который ели вприкуску. Мёд оказался вкусным: некогда деревенька славилась пасеками, да и сейчас, стоит отойти на километр, увидишь ульи с настоящими живыми пчёлами. Прежде кругом были сады; остались они и сейчас, но без ухода одичали. Впрочем, на вкусе мёда это не сказывается.

Жили в деревеньке преимущественно дачники, то есть летом. На зиму же она засыпала, дым шёл из пяти труб — буквально, он считал. Деревня умирала, но умирала с достоинством, как старое дерево на опушке леса. В заброшенных домах (а таких немало) окон не выбивали и стены доступными народу словами не расписывали.

Не скучно ли зимой, поинтересовался я. Совсем не скучно, ответил Иван. Ну да, конечно, предположил я, интернет, социальные сети, «Скайп»…

Нет, перебил меня Иван. Интернетом он не пользуется. Даже не потому, что кабель до деревеньки не дотянули, а воздушная связь чахлая. Просто ни к чему ему ни ньюсгруппы, ни чаты, у него и компьютера-то никакого нет.

Как нет, удивился я, отметив про себя «ньюсгруппы». А так, нет — и всё. Зачем ему компьютер? Чтобы ощущать пульс жизни, предположил я. Если ему захочется вдруг пульсов жизни, он вернётся в Москву, никаких препятствий к тому не имеется. А сюда он не за пульсами жизни приехал, а за самой жизнью, поняв, что никакого «завтра» нет, а есть вечное «сегодня», и потому жить нужно так, как хочется, — если, конечно, выпадает такая возможность. А выпадает она куда чаще, чем считают, просто не каждый решается жить по-своему, а не как все.

Ну, если хочется жить в тишине, тогда что ж, тогда ладно, примирительно сказал я. Мне и самому здесь нравится, иначе что бы я тут делал. Но обстоятельства таковы, что мой максимум — месяц, много — два.

Действительно, рассуждал я по пути домой, пульсы жизни, они кому как. Ведь пульс в переводе на русский язык — это удар. Иной столько пульсов получил — живого места не осталось. Но как далеко можно зайти, уклоняясь от пульса жизни?

Иван обустроил быт по выкройкам семидесятых годов. Так и говорил мне: мол, хочу чувствовать себя в семьдесят девятом году. И поступал соответственно. У него не только компьютера не было, но и вообще предметов из двадцать первого века я не замечал. То есть обувь, одежда, носки всякие, лампочки сделаны были сегодня, но джинсы, они и есть джинсы, технология проверена временем. А вот телевизор был старый, ламповый, черно-белый, «Рекорд В-312», принимавший пару федеральных каналов. Видеомагнитофон «ВМ-12» с дюжиной кассет — «Цирк», «Чапаев», «Карнавальная ночь». Радиола «Ригонда» и много-много виниловых пластинок: «Самоцветы», «Ариэль», «Песняры» и «Звезды зарубежной эстрады». Кассетный магнитофон «Воронеж». Опасная бритва с длинным названием на лезвии. Электрочайник опять же старый, советский. Газовая плита (газ баллонный). Холодильник «ЗИЛ». И машина была оттуда, из советских времён, «ВАЗ 2121», хотя по виду — как новенькая.

Впрочем, может, так оно и было. Читал Иван традиционные бумажные книги, выписывал полдюжины журналов и три газеты: «Труд», «Советский спорт» и районную «Звезду». Иногда он сидел на крыльце и слушал магнитофон — «Битлз» или «Весёлых ребят», совсем как сельские пареньки в семьдесят девятом году. Порой я заходил к нему, и мы пили чай, пиво (только бутылочное «Жигулёвское») или — изредка — «Столичную» под килечку. Единственной уступкой веку был мобильный телефон — «на всякий пожарный», как объяснил Иван. За всё время, проведённое за чаем, разговорами или за шахматной доской, он не звонил ни разу. Мне он номера, кстати, не сообщил (да я и не спрашивал), потому и не уверен, что телефон был настоящим.

Нельзя сказать, что жизнь Ивана диктовалась отсутствием средств. Средства у Ивана были: не моргнув глазом, он при мне выложил тридцать тысяч за ящик коньяка, привезённого из уездного города молчаливым армянином. Тридцать тысяч за спиртное по деревенским меркам — безумство и мотовство. Коньяк оказался на уровне лучших советских стандартов, а пили мы его из пузатеньких гэдээровских бокалов. И книги Иван покупал хорошие, за большие тысячи. Редко, но покупал. И ещё он читал фантастику. Всякую — классическую и современную, утверждая, будто во все времена её писали одинаково плохо, зато интересно. А исключения (тут он, глядя мне в глаза, неопределённо улыбался) лишь подтверждают правило.

Я порой представлял Ивана то разведчиком на покое, то спецназовцем. Побуждало к этому и то, что он просил не фотографировать ни его самого, ни дом, в котором он живёт. Нет, он ни от кого не прячется, да прятаться в деревне и глупо, прятаться куда надёжнее в Москве. Просто ему не хочется оставлять следы на цифровых устройствах. Вот на плёночный фотоаппарат — со всей душой.

Признаюсь, аргумент показался мне надуманным, но я не настаивал. Не хочет так не хочет. Тем более что дом неподалёку схож. Так жили когда-то.

Наверное, не думали, что деревня опустеет до гулкости и вечерами из чёрных окон будут выглядывать вурдалаки. Иногда мечтал, что вот собрать бы в деревне сто или двести прекраснодушных семей да организовать Утопию на разумных началах, но реалистическая закваска побеждала. Не выйдет ничего. Вряд ли. Разве что кнутом. Но кнута и без того в истории России предостаточно, а толку-то…

Завидовал я Ивану? Если и завидовал, то не образу жизни, а уверенности, что он вправе жить как хочет. Уверенность дорогого стоит. Когда постоянно сомневаешься в каждом шаге, сомневаешься в праве на принятие решения, боишься последствий, а потому замираешь перед настоящим, словно лягушка перед ужом, уверенный человек не может не казаться образцом для подражания. Но ведь жить в деревне — его выбор, а не мой. А в чём — мой? В мечтах мне бы хотелось и одного, и другого, и третьего, и ещё компота, и потому часть жизни я и провожу в мечтах и фантазиях, сделав их профессией. Тоже неплохо.

С Иваном же случилось странное: в августе он вдруг сел в «Ниву» и уехал, ни с кем не попрощавшись. Ставни, однако, закрыл, на дверь повесил замок, а на почте мне сказали, что на второе полугодие подписки на газеты и журналы он не оформлял.

Возможно, он и в самом деле разведчик, и теперь на задании где-нибудь в Южной Америке. Или просто переехал в тысяча девятьсот семьдесят девятый год окончательно.

К оглавлению

Не пропивай глобус Родины, сынок! Сергей Голубицкий

Опубликовано 16 ноября 2013

Сегодня наша киносуббота посвящена модному-премодному фильму Александра Велединского «Географ глобус пропил». Фильм мне посоветовали посмотреть читатели — за что большое спасибо: мыслей нароилось много :-).

Александр Велединский постучался в Храм Вечности больше всё-таки как сценарист: (сериалы «Дальнобойщики» и «Бригада»), хотя и режиссёром отметился крепко (дебютный «Анфан Террибль», что-то такое мистическое на мотивы чеченской войны «Живой»). Творческая биография, впрочем, в контексте «Географа» не важна, потому что, даже если бы Велединский не снял больше ничего за всю жизнь, всё равно бы запомнился лёгкостью стиля и органичностью картинки: «Географ» смотрится на одном дыхании.

Безусловно, заслуга столь положительного эффекта не только в работе режиссёра, но и во всех остальных компонентах фильма: изумительной игре актёров (причём — редчайшее явление! — всех — от мимолётного эпизода до каждой фигуры крупного плана), поразительной по правдоподобию сценографии, работе костюмеров, искусстве оператора и — наверное, в первую голову — совершенству сценария.

Фильма поставлен по одноимённому роману Алексея Иванова, писателя очень ярко звучащего и очень популярного (к сожалению, мне почитать ничего не довелось, но и оснований для сомнений в правомерности оценки, данной книгам Иванова профессиональными критиками, нет никаких). Перечислю несколько заголовков лишь романов (Алексей Иванов пишет ещё повести и рассказы) — и читатели сами подтвердят справедливость моих слов: «Общага-на-Крови», «Блуда и МУДО», «Комьюнити». Все корешки — согласитесь — на слуху.

Роман «Географ глобус пропил» был написан в 1995 году. Александр Велединский перенёс действие в наше время, однако в сюжете, в замысле, в идеях, в правдоподобии не изменилось ровным счётом ни грана: отражение жизни (условно эту жизнь можно обозначить так же, как поступил герой книги/фильма учитель географии Виктор Сергеевич Служкин, выведя мелом на доске — «Родина, сынок») устрашающе точно по беспросветности и безнадёжности.

Теперь позвольте разговор непосредственно о фильме завершить (вердикт по нему однозначен: смотреть нужно непременно, если не ради идей, то хотя бы для наслаждения игрой Константина Хабенского, Елены Лядовой, Евгении Хиривской, Анны Уколовой, Александра Робака, а также юных Андрея Прыткова и Анфисы Черных) и перейти к идеологической (идейной) составляющей фильма.

Разумно предположить, что Александр Велединский ничего оригинального в идею книги Алексея Иванова не внёс и даже сохранял её с трепетной осторожностью. Оно понятно: идея «Географа», похоже, определяет львиную долю популярности романа, которую режиссёру по понятным причинам очень хотелось прописать и в активы собственного творения.

Если коротко: то идея фильма (о романе не буду поминать ради чистоты эксперимента, ибо не читал) чудовищна. Скажу больше: это одна из самых омерзительных и самых вредных идей, какие только отравляли русскую нацию на протяжении последней четверти века. По крайней мере я другой такой проказы не знаю.

«Географ глобус пропил» — это ироничная (и самоироничная до уничижения) история тридцати-с-гаком-летнего интеллигента-ничтожества. Неудачника, циника, лжеца, лицемера, конформиста, труса, пьяницы, который телепается по жизни — вот уж когда слово приходится тютелька в тютельку! — как говно в проруби.

Учитель Служкин (имя безусловно говорящее) в гениальном исполнении Хабенского предстаёт перед зрителем полноценной метафорой угробленной жизни: на подходе сорокушник, за плечами ноль достижений: жена с малолетней дочерью, которых нечем кормить (по гордо-ироничному признанию героя: на покупку советской машины на зарплату при отказе от еды и питья уйдёт 150 лет), абсолютная деградация личности, даже не пытающейся скрыть своего ничтожества за трюизмом алкоголизма и chain-smoking, круговая оборона случайного траха, трусливые, но, слава богу, ещё находящиеся под контролем разума, мысельки о педофилии, абсолютная профнепригодность, вопиющее непонимание смысла и технологий учительского ремесла (уроки Служкина — это чтение вслух учебника географии и принудительное конспектирование бубнежа учениками) и т. д.

Итак, вот человек, чья жизнь очевидно не удалась. Центральная фигура повествования, в которой половина населения страны читает собственную биографию и оттого проникается искренним доверием. Доверие это, однако, переходит в экстатическое восхищение в точке объяснения автором (романистом и режиссёром) причин неудавшейся жизни. Виновата... правильно догадались: «Родина, сынок». Вернее, неправильная геолокация: Пермь как символ российской провинции. Провинции, убивающей все живое своим запустением, разрухой (постсоветской), деградацией нравов, беспросветным бытом, чернухой повседневного бытия и люмпенизацией населения. Жуткая школа, тупая учебная программа, ворье чиновничества — знакомые атрибуты, не правда ли?

Что я могу сказать по поводу этой самоуничижительной идеологии? Да я уже сказал: это проказа. Это проклятие мироощущения, присущего в первую очередь самой гнусной части общества — той, что Вождь именовал не иначе как «говно нации». Набегавшись всласть в 90-х годах по митингам в поддержку Ельцина, охрипнув от призывов «раздавить гадину», обнищав на челночестве, провинциальная интеллигенция деградировала в викторов сергеевичей служкиных — почти конченых алкашей, скрывающих ужас подсознательного понимания собственной ничтожности за самоиронией (учитель по требованию пролетарского заправилы класса, сидя в ледяной воде, 10 раз повторяет: «Я бивень»).

Истоки этой истерии русской интеллигенции начали проявляться ещё в XIX веке (Чернышевский, Белинский), однако тогда генетической пассионарности ещё хватало и на бунт (народовольцы), и на энергичное действие (хождение в народ разночинцев). В ХХ веке пассионарность утекла в мистику и экспрессионизм творческих увлечений (в первую очередь, конечно, поэзии) и жалкие попытки втиснуть своё никчёмное тельце в Большую Политику. После большевистского путча интеллигенция либо отвалила за бугор, либо самоликвидировалась, поддавшись инстинкту самосохранения и мимикрировав под трудящиеся классы.

В этом подпольном существовании «говно нации» пролежало 50 лет, обретя второе дыхание лишь в «протесте» шестидесятников. Так оно и дотелепалось до Перестройки, в которую поверило всем сердцем. В 90-е давило гадину, хлебнуло горя и под конец капитулировало перед историей. Самым ярким символом этой капитуляции стало окончательное вырождение эстетических вкусов. В фильме Велединского эта капитуляция замечательно передана в сцене празднования дня рождения Служкина: учителя-интеллигенты сначала скачут козлами под музыку Арама Хачатуряна, а потом, отбросив даже эту пародию на духовность, погрузились в выдави-слезу «Владимирского централа». Всё. Чижик сдох. Finita la Comedia!

Наконец, последнее: почему я считаю, что идеология фильма (книги?) «Географ глобус пропил» не только мерзкая, но и смертельно опасная? Совершенно понятно, что и писатель, и режиссёр в душе осуждают и даже оплакивают деградацию интеллигенции. Живописуют её во всей неприглядности, не преминув при этом восхититься остатками остроумия и всполохами красноречия (в промежутках между буханием). Ужас этой идеологии — в обвинительном персте! Персте, направленном... нет, не на самого учителя Служкина, а на «Родину, сынок»! Вот она, гадина, виноватая во всех несчастиях нашего брата, интеллигента! Вот она, проклятая немытая Рашка, из-за которой пришлось мне себя похоронить заживо!

Это обвинение и есть самое страшное. Потому что, если тебе не нравится эта Рашка, у полноценной личности есть миллион вариантов сохранения человеческого достоинства — от эмиграции до простого отрыва ленивой жопы и переноса тушки, не находящей себе применения в Перми, в любое другое место бескрайней страны. Не хотите ехать в Нью-Йорк, езжайте в Москву, на худой конец! А лучше — вообще никуда не заглядывайте, а делайте хоть что-нибудь у себя дома.

Не знаете, что делать? Разуйте глаза и оглядитесь вокруг! В мире множество мест, жителям которых не нравится, как обустроена их жизнь. Посмотрите, что эти жители делают, как меняют собственными руками действительность. А пропивание глобуса — это самый постыдный и самый оскорбительный путь, какой только можно себе представить. Лучше вообще не жить, чем коптить небо своим перегаром.

К оглавлению

Вот пришли фотографы — и все заплакали Сергей Голубицкий

Опубликовано 15 ноября 2013

Я давно ждал, когда наконец случится неизбежное и мировая копирастия своими претензиями доведет ситуацию до того сладостного состояния абсурда, за которым жить по-прежнему станет невозможно. И оно случилось!

Контора по имени CEPIC (Center of the Picture Industry, Центр изобразительного бизнеса: какое волшебное по саморазоблачению название!) накатало жалобу в Антитрастовую комиссию Евросоюза на поисковые системы, которые не только злостно нарушают авторские права на визуальные произведения искусства, но и способствуют распространению пиратства.

Архиврагом присосавшихся к фотографам (а под визуальными произведениями искусства, разумеется, подразумеваются именно фотографии) — кто бы сомневался! — назначена Google: «После того как Google перестроила свой сервис Google Images в январе 2013 года, ситуация резко ухудшилась», — жалуется CEPIC евробюрократам.

«Ухудшение» усматривается в том, что теперь на Google Images картинки представлены в разрешении хоть и не full size (которое на снимках, сделанных современными даже полумыльницами, приблизилось к 10 тысячам пикселей: 7728×5368 у Nokia 808 PureView), но вполне достаточном для «коммерческого использования». Мало того что Google вывешивает полноразмерные снимки прямо у себя на сайте, делая тем самым посещение сайта с первоисточником избыточным, так ещё и позволяет нетизанам-беспредельщикам скачивать сокровенные картинки.

Наконец, самое страшное: Google информирует пользователей о защите копирайта недостаточным образом — что-то там такое внизу страницы мелким шрифтом невразумительное. Следовательно, делает вывод в своей ламентации CEPIC, Google не просто выступает пособником пиратства, но и сама является первым бандитом на селе, потому что использует не принадлежащие ей и защищенные копирайтом фотографии для прямого извлечения материальной выгоды.

Иллюстрируя масштабы злодеяний, CEPIC приводит поистине ужасающие цифры: 85% всех фотографий, выдаваемых поисковым движком Google, представляют собой незаконные копии защищённых копирайтом шедевров, а 80% этих украденных картинок распространяется с помощью систем, подобных Google Images. В общем, жуткое дело.

Прежде чем мы начнём разбираться с наездом по существу, расскажу, чего добивается CEPIC (помимо, разумеется, штрафных санкций с шестью нулями). Фотолюди (именно фотолюди, то есть пиявки на теле фотографов) хотят, чтобы Google позволила им самостоятельно контролировать изображения, индексируемые и переносимые на серверы Google Images, для того чтобы «не допускать незаконных загрузок». Надо так понимать, что речь идет о контроле разрешения фотографий, попадающих в распоряжение Google, поскольку никаких иных «технических решений контроля» представить себе невозможно.

Оставим Еврокомиссию пыхтеть над изобретением новых санкций против поискового Архиврага, тем более что ничего путного она изобрести не сможет по определению (как вам последний всплеск гениальной евромысли: создать интернет, ограниченный шенгенской зоной, ради защиты от промышленного и политического шпионажа извне?!), а сами займёмся осмыслением иска CEPIC в контексте глобального противостояния копирастии естественному прогрессу цивилизации.

Почему я решил, что копирастия претензиями фотолюдей довела ситуацию до абсурда? Потому что фотография как объект авторского права — это совершенно иная качественная данность по сравнению с произведением литературы, видеопродуктом или музыкальной композицией.

Эта специфичность объясняется не каким-то внутренним дефектом фотографии, а её технологическим своеобразием, с одной стороны, и особенностями коммерческого применения — с другой. В плане технологии фотография есть продукт моментального соединения «застывшей реальности» (то есть определённого места и времени), «угла зрения» (под которым я понимаю соединение ракурса, уникальной комбинации настроек — диафрагмы, выдержки, глубины резкости, светочувствительности и т. п.) и инструмента (то есть непосредственно камеры, которой производится съёмка).

Из всего перечисленного лишь «угол зрения» является чисто креативным компонентом, поэтому концептуально копирайт должен распространяться именно и только на него. И здесь начинается самое интересное. Не подумайте только, что я хочу принизить фотографическое искусство (которое, безусловно, искусством является). Дело не в принижении, а в специфической ценности подобного креатива («угла зрения»). Таковых две: чисто эстетическое удовольствие, которое фотография доставляет зрителям, и контекстуальная ценность, то есть совершенно определённый контекст, в котором фотография будет использоваться.

Контекст этот, как правило, уникален и — главное! — моментален. То есть фотография имеет ценность в определённом сюжете, в определённом журнале, в определённом рассказе об определённом событии. Это как ложка, которая хороша к обеду, но никак не к утренней чистке зубов.

То есть вы понимаете, что я хочу сказать: фотограф, выполняя ли заказ редакции, по собственному ли наитию, удачнейшим образом запечатлевает момент истории («застывшую реальность»). Не важно, что — пейзаж, портрет, сюжетную сцену (от землетрясения до теракта) и т. д. Фотограф предлагает свой продукт заказчику, заказчик его покупает, размещает в собственном контекcте, и на этом история с материальной ценностью заканчивается. Ложка сослужила свою службу.

Что происходит далее? Далее фотография попадает в цифровое пространство и начинает жить своей вторичной жизнью. Обратите внимание: ни у книги, ни у музыкального клипа, ни у видеофильма этого разделения на первичное применение и вторичную жизнь нет в столь выраженной форме, как у фотографии. У фильма не бывает первичного потребления и вторичного потребления. У книги нет первичного читателя и вторичного читателя. У музыканта нет первичной и вторичной аудитории. И то, и другое, и третье постоянно потребляют!

Фотография же — одноразовый продукт! Как только она исполнила свою первичное назначение (её опубликовали в контексте, для которого, собственно говоря, и изготавливали), она переходит в иное состояние — превращается в нейтральный объект ноосферы.

И тут на сцену выходят фотолюди — все эти бесчисленные архивариусы и хранители заплесневелых фотоархивов — и пытаются использовать презерватив по второму, по третьему, по сто пятидесятому разу! Причём оцените удобство: даже стирать с антисептиком фотографию между употреблениями не требуется! Замечательное такое представление об авторском праве на цифровую фотографию.

Каким образом ущемляют авторские права на фотографию нетизаны, загружающие ее из Google Images на жёсткий диск своего компьютера? Абсолютно никаким! Разве что просто любуются, потому как вторичное использование где-то отработавшей уже и принёсшей автору и оригинальному СМИ фотографии — это элемент китча, а не искусства. Тем более что в 99,99% случаев фотографии загружаются пользователями на компьютер из Google Images даже не для вторичного использования, а из эстетических соображений: просто картинка нравится, и хочется ею любоваться.

Как подсчитывают фотолюди убытки, предъявляя иски Google и прочим злостным нарушителям священного права (права пиявок на теле художника сосать кровь)? Берут число загрузок подконтрольной (пасущейся в фотобанке) картинки и умножают на её стоимость при первичной продаже. Ну, может быть, великодушно делая скидку на репродуцирование — процентов так 20–30. Получаются сотни миллионов «недополученных» долларов. В фотографии эта квинтэссенция абсурда копирайта на цифровой продукт и достигает своего апогея в силу выше перечисленных причин.

К оглавлению

Медитируем над географией доменов верхнего уровня: немецкий прорыв Сергей Голубицкий

Опубликовано 14 ноября 2013

Ученые мужи из Оксфорда, изрядно покопавшись в Whois и информационных базах Мирового банка, составили весьма информативную визуализацию текущего состояния интернета в аспекте использования доменов верхнего уровня («текущего», впрочем, это громко сказано, потому что данные Мирового банка датированы 2011 годом).

Речь идет о работе Марка Грэхема и Стефано де Саббата из Оксфордского института интернета, с которой авторы (кликабельно для детального рассмотрения)познакомили общественность на прошлой неделе. Выводы, по крайней мере те, что было решено вынести на всеобщее обозрение, удивляют трюизмом и идеологической ангажированностью (собственно, чтобы сказать то, что сказали Грэхем/Саббата, не нужно было вовсе визуализировать: большинство доменов (78 %) зарегистрировано в Европе и Северной Америке (читай: вот он, очаг мировой цивилизации!); хуже всего обстоят дела в Африке и на Ближнем Востоке (читай: негры и террористы-арабы), не далеко от аутсайдеров продвинулись латиноамериканцы (4 % — читай: вот он — результат пагубного увлечения идеями боливаризма).

Все эти корреляции с концепцией англосаксонского эпицентризма нам хорошо известны, но за усилие все равно — большое спасибо, потому что визуализация содержит еще очень много ценной информации для глубоких раздумий, которыми и предлагаю заняться. Разумеется, не всеми аспектами сразу, а всего лишь одним-единственным, зато показательным и занимательным.

Прежде чем мы перейдем к медитации над феноменом, который меня поразил больше всего в диаграмме Грэхема/Саббата, пару слов о статистике, извлеченной самими авторами, которая по-прежнему банальна, однако льет воду на менее одиозную (чем англосаксонский комплекс Прометея) мельницу стереотипов.

Оказывается, в среднем в мире на 10 пользователей интернета приходится лишь один зарегистрированный домен. Эта информация хоть и коррелирует с известной пропорцией пассионариев / абсорбентов (90/10 — точно, кстати, так же, как и в соотношении нормальных людей и дислекторов), тем не менее на региональном уровне отражает совершенно иную дихотомию: глубокое отличие цивилизаций, основанных на коммунальных идеалах, и цивилизаций, утверждающих приоритет личности над коллективом.

Так, в Европе и Северной Америке среднее соотношение рядовых пользователей и количества зарегистрированных доменов составляет 3 к 1 (в таких странах как Нидерланды и Швейцария — вообще 2 к 1!). В то время, как в коммунальной до духу Азии пропорция деградирует до позорной 50 к 1 (разумеется, в Африке и на Ближнем Востоке :). Даже в относительно продвинутом по части виртуализации общества Китае на 1 зарегистрированный домен приходится целых 40 пассивно воспринимающих действительность «блуждающих теней».

Несмотря на то, что дорогие авторы постоянно срываются в больную идеологию («в Узбекистане больше пользователей интернета, чем в Швейцарии, однако число открытых узбекских веб-сайтов в 100 раз меньше, чем швейцарских — видимо, в результате массовой интернет-цензуры, существующей в Узбекистане») либо — в вульгарный марксизм («уровень страны по показателю ВВП на душу населения существенно коррелирует с отношением количества зарегистрированных доменов к числу пользователей интернета»), ряд приводимых ими примеров однозначно свидетельствует о том, что разделение проходит именно по принципу эгоцентричности / коммунальности цивилизации (оксфордские люди, разумеется, ничего об этом не говорят, потому как вряд ли вообще догадываются о существовании этой дихотомии. Разве что Гумилева и Зиновьева).

Самый характерный пример — это Япония, где пользователей интернета в два раза больше, чем в Великобритании (что понятно: японцев — 127 миллионов, а англичан — 63), но при этом количество зарегистрированных в зоне JP доменов составляет лишь 30 % от домена UK. Поскольку Японию очень сложно заподозрить в идеологическом терроризме, цензуре или низком уровне ВВП на душу населения, единственное объяснение пассивности японских серферов — в их ИНЬ-мировоззрении, в предпочтении не генерировать, а абсорбировать информацию, держаться в коммунальной тени, подчинять индивидуальные импульсы более важным субстанциям — семейному клану, группе, трудовому коллективу, нации.

И все же — перехожу теперь к основной идее своей реплики — ничто не потрясает так сильно, как огромная красная клякса в самом центре диаграммы Грэхема/Саббата, затмевающая своими размерами все вокруг за единственным (очевидным и естественным) исключением (США). Имя этой кляскы — домен DE.

Допускаю, что читатели, не следившие целенаправленно за развитием интернета в Германии, ничего удивительного в размерах национального домена DE не найдут. В самом деле: как еще должно выглядеть интернет-присутствие крупнейшей экономики Евросоюза?! Между тем ситуация реально парадоксальная, потому что на протяжении едва ли не полного десятилетия немцы демонстрировали крайне консервативное отношение к интернету!

Дело даже не в пантагрюэлианской одержимости Германии «приватным статусом частной жизни», которая отлилась в нескончаемые потоки исков немецких граждан ко всем сетевым ресурсам, которые покушаются на святая святых (хрестоматийный пример — это, конечно же, Google с его картами!). Дело в прямо-таки демонстративном нежелании рядовых немцев оцифровываться и виртуализироваться. Свои выводы я строю на личных наблюдениях и общении с немецкими друзьями и знакомыми, изучении немецких пристрастий по части компьютерной техники, а также (на мой взгляд, очень показательный момент) на вопиющем опоздании, с которым технология e-ink пробивалась на немецкий рынок.

Помнится, у нас была даже «Голубятня», посвященная тому, как сложно найти электронные версии книг на немецком языке. В той статье я делился впечатлениями от наблюдения за немецкими форумами, связанными с художественной и специализированной литературой, на которых люди, словно иголку в стогу сена, пытались отыскать то или иное произведение в оцифрованном виде. По большей части — безрезультатно.

А потом случилось чудо. Немецкие люди словно с цепи сорвались, массово подавшись в интернет — в очередном своем Drang nach. Для меня здесь очень показательной лакмусовой бумажкой стало волшебное преобразование такого нетривиального ресурса как Avaxhome (коим не перестаю восхищаться, кажется, уже лет 10, и искренне полагаю, что Нобелевскую премию мира нужно присваивать этим подвижникам свободных знаний, а не баракобамам).

На «Аваксе» всегда было море французской, итальянской, испанской и даже португальской литературы (включая разнообразнейшую периодику и аудиокниги). В абсолютном меньшинстве всегда были только немцы. В лучшем случае раз в неделю появлялась случайная залетная книга, а журналы ограничивались Frankfurter Allgemeine и Der Spiegel. Ради любопытства загляните на портал сегодня: на нем чуть ли не половина общего книжного потока идет на немецком языке! Выкладываемого, как вы понимаете, немецкими людьми.

«Медленно запрягают, зато быстро едут» — мне всегда казалось, что это русская поговорка, а не немецкая. Факты, все же, говорят за себя. Если кому-то моя подборка симптомов, использованных для выводов об очень замедленном, однако же неумолимом натиске немецкой нации на виртуальное пространство, видится неубедительной и произвольной, предлагаю сравнить два графика, чья показательность не может быть подвергнута сомнению.

Вот так развивалась англоязычная Википедия:

А так — немецкая:

Как говорится — почувствуйте разницу.

Теперь — самое интересное: почему случилось немецкое торможение и — главное — почему произошел взрыв? Неужели немцы отказались от своей одержимости приватностью и решили покорить новые территории? Пусть даже и виртуальные?

Ответ: пока не знаю! Собственно, тему для всеобщего обсуждения я представил как раз потому, что еще не нашел окончательного ответа. Обнародовать сырой недодел догадок было бы не правильно, зато найти адекватное объяснение очень хочется. Надеюсь, кто-нибудь да подкинет на водку :)

К оглавлению

Препарируем фантом FOMO Сергей Голубицкий

Опубликовано 13 ноября 2013

О FOMO мне все уши прожужжали еще до того, как я ушел из «Фейсбука». Впервые столкнувшись с этим термином вульгарной социологии, я ознакомился с определением, немного подумал и... пожал плечами: раз людям так хочется придумывать какие-то лишние сущности — на здоровье! Я-то тут при чем? По крайней мере, удаляя аккаунт из совхоза Цукерберга, я меньше всего думал о FOMO как о мотивации, которая меня в нём удерживала целых полгода.

Но не тут-то было! FOMO продолжало свое наступление по самым разнообразными информационным клизмам: порталы, журналы. Дошло до визуального промывания мозгов: вчера посмотрел интервью с Рэнди Цукерберг, гендиректором «Цукерберг Медиа» и автором монографии «Усложнённая точка: распутываем наши виртуальные жизни» («Dot Complicated: Untangling Our Wired Lives»), в котором среди прочего сестра Марека объясняла пристрастие людей торчать 24 часа в сутки в интернете (в первую, конечно, очередь в социальных сетях) все тем же пресловутым FOMO! Тем самым FOMO, которое я лично в упор не вижу и даже не понимаю до конца всей полноты смысла. Пора разбираться!

Начнём с сухого определения. FOMO — это акроним Fear Of Missing Out, страха оказаться не в теме (не у дел, что-то пропустить и т. п.). Впервые во всю мощь современных мозгопромывочных СМИ о FOMO заговорили в 2011 году, выдвинув смелую идею, что FOMO — это модернизация социального аргумента «Keeping up with the Joneses» («Как бы не отстать от семьи Джонсов»), которая случилась по вине социальных сетей.

Логическая цепочка классического научно-популярного изложения FOMO выглядит следующим образом: «Сначала приходит приступ зависти. Затем появляется беспокойство, утрата уверенности в себе, гнетущее ощущение собственной неадекватности. В заключение все эти эмоции сплавляются воедино, наполняя вас желчным раздражением».

Соответственно, для того чтобы «ломка» FOMO не наступила, необходимо постоянно принимать «дозу» — а значит, появляться в «Фейсбуке» или «Твиттере» как можно чаще, желательно — каждые 15 минут: не дай бог вы пропустите что-то интересное в своей френд-ленте, не сможете адекватно отреагировать, отстанете от жизни и т. д., со всеми остановками по пути деформации личности.

Классическое представление о FOMO, данное цифровой цивилизацией в 2011 году, вертелось вокруг священной коровы либерального общества — Их Величества Choices. Эти самые choices (выборы, возможности, варианты) определяют меру свободы индивида в обществе. Таким образом понятая свобода на самом деле является жесточайшей иллюзией, однако внутри самой социальной системы рассматривается как, с одной стороны, гарант, с другой — главный критерий полноценного бытия.

Иными словами: если у тебя есть choices, ты полностью реализовался и «соответствуешь» ожиданиям окружающего общества. Нет choices — oh-ow! — ты в беде, и нужно срочно что-то исправлять.

В подобной парадигме FOMO воспринимается как естественная и адекватная реакция индивида, который (вполне справедливо) обеспокоен утратой своих choices! Соответственно, FOMO рассматривается не как наркотик, а скорее как безобидный допинг, позволяющий человеку обрести равновесие и восстановить свои козыри в общепринятой ценностной системе.

Разумеется, компоненты страха, входящие в определение FOMO, не новы, и уж появились никак не в 2011 году. Однако именно тогда произошло качественное переосмысление виртуальной реальности и её роли в жизни современного человека. Причем переосмысление это случилось не на уровне бульварной публицистики, а на уровне научной теории. В частности, профессор социологии Массачусетского технологического института (MIT) Шерри Тёркл издала книгу «Одиночество вдвоём: почему мы ожидаем так много от технологий и так мало от друг друга», в которой констатировала полное фиаско её же собственных иллюзий относительно объединяющих и раскрепощающих достоинств интернета.

В первой апологии виртуального бытия — «Жизнь на экране: идентичность в эпоху интернета» (1997) — профессор Тёркл восхищалась компьютерами, потому что они позволили человеку произвести переоценку индивидуальности и раскрыть в себе новые таланты благодаря не только качественно расширившемуся информационному полю, но и знакомству с поистине безграничным числом людей, идей и проч.

В 2011 году Шерри Тёркл прозрела и поняла, что countless хуже, чем few, то есть избыточность информации гораздо менее продуктивна, чем её недостаточность. Или, переводя разговор в плоскость социологии, миллион друзей хуже пятерых друзей.

Логично было предположить, что в последующие годы (после первичной идентификации FOMO в 2011-м) снисходительное отношение к «новому наркотику» (было же время, когда кокаин продавался в каждой аптеке!) перерастёт в суровое его порицание и даже обструкцию. Куда там!

Помянутое выше интервью Рэнди Цукерберг служит хрестоматийной иллюстрацией того, как западная цивилизация сублимирует серьёзные проблемы, подменяя их решение какими-то безумными и лживыми химерами. Знаете, как предлагает сестрица Марека бороться с FOMO и интернет-зависимостью? Вы не поверите: для начала нужно осознать, что «time is a very valuable currency», поэтому прежде, чем навязывать своим «френдам» фотографии пищи, употреблённой вами за завтраком, нужно подумать об этикете и воздержаться от злоупотребления «ценной валютой» — чужим временем!

Кульминацией подноготной глубины мысли социологов новой волны служит идея «цифрового шаббата», которую Рэнди Цукерберг зачем-то представила как собственное великое изобретение. Смысл «цифрового шаббата» — раз в неделю перестать

Конечно, сестра Марека ничего не придумала, а химера «цифровой субботы» давно уже оформилась в общенациональное движение, которое аж с 2010 года озабочено «замедлением нашей жизни». Называется движение Sabbath Manifesto, манифест шаббата, и занимается оно пропагандой 10 здоровых заповедей :-).

Помимо очевидных методологических изъянов, «рецепты» (и концепты) Рэнди Цукерберг (и стоящих за ней манифестантов шаббата) угнетают ещё и полной своей беспомощностью перед лицом FOMO. Создаётся впечатление, что западная цивилизация, по традиции ловко и умело диагностировавшая недуг, ощутив на подсознательном уровне полную неспособность выработать лечение, пошла путём маскировки а-ля Петька и Василий Иванович («Петька, ты меня видишь? Нет? Вот и замаскировались!»): отключите штепсель на день раз в неделю — и будет вам счастье!

Природа наделила меня самым действенным противоядием от «страха оказаться не в теме» — солипсизмом и эгоцентризмом, которые автоматически деградируют любую тему, возникающую за пределами моего собственного «Я», как минимум до состояния «может подождать, никуда не денется». По этой причине я не в состоянии ощутить на себе всю разрушительность FOMO. Скажу больше: я вообще сомневаюсь, что у этого феномена есть право на самостоятельное существование.

Корень моих сомнений зарыт неглубоко. Я полагаю, что FOMO — всего лишь субпродукт меркантильной цивилизации, напрямую завязанный на её аксиологию. До тех пор пока материальное потребление остаётся высшей ценностью общества и все члены этого общества стремятся в первую очередь удовлетворять голод обладания вещами, FOMO будет сопутствовать этому обществу как органичный атрибут на уровне физиологии!

FOMO — это жабры Homo consommatus и Homo parcus, человека потребляющего и человека сберегающего. Лишите это несчастное существо жабр — и оно тут же склеит ласты. На интуитивном уровне общество это понимает, поэтому не предлагает никакой радикальной хирургии, ограничиваясь плацебо «цифрового шаббата».

P.S. Дабы не заканчивать на нигилистической ноте, предлагаю в качестве бонуса ознакомиться с когда-либотекстом выступления моего друга Александра Усанина на Втором Общественном Форуме государственно-патриотических сил России. Александр предложил уничтожить диктат навязанного миру «прогресса потребления» и заменить его на «прогресс отношений», который является поистине главной целью человеческой жизни. На мой взгляд, это самая блестящая идеологическая концепция, какую доводилось слышать. Обратите внимание: не абстрактная идея, а именно идеологическая концепция, то есть нечто, уже отлитое в простую, краткую и доступную пониманию всего общества форму. Концепция, готовая к немедленному волевому воплощению силами государства. (Вот только где это государство?)

Единственная оговорка: способ воплощения этой идеологии, предложенный Александром Усаниным («Правительству нужно немедленно запретить в СМИ всё, что способствует разрушению отношений различного уровня: запретить передачи, в которых свободный секс преподносится как норма поведения, которые пропагандируют гомосексуализм, лесбиянство, — поскольку они разрушают семью»), совершенно идеалистичен и обречён на провал. Все эти «не пущать!» мы уже проходили, и ничем, кроме невроза двойной морали, они не заканчиваются.

К оглавлению

Касперский рассказал о Stuxnet на российской АЭС Михаил Ваннах

Опубликовано 12 ноября 2013

Выступая 7 ноября 2013 года в австралийском Национальном пресс-клубе в Канберре, глава «Лаборатории Касперского» Евгений Касперский сделал сенсационное заявление. По его словам, широко известный боевой червь — вирус Stuxnet — был обнаружен на одной из российских атомных электростанций! (Увидеть его вы можете здесь, минуты с 26-й.) Новость действительно в высшей степени серьёзная: получается, что кибервойна, диверсии на высокотехнологических объектах, осуществляемые путём скрытой модификации программного обеспечения, доползли и до нашей страны.

Попробуем же разобраться в сути происходящего. Прежде всего посмотрим на само заявление. Сделано оно было в непринуждённой атмосфере встречи с журналистами, среди многих других анекдотов и баек, и сопровождалось весёлыми смешками австралийцев. Названия объекта, на котором произошёл инцидент, и даты происшествия Касперский не привёл. Равно как и каких-либо последствий, вызванных этим проникновением, кроме самого его факта — о котором отечественный гуру кибербезопасности узнал от одного из сотрудников заражённого ядерного предприятия.

Но вот картина из непринуждённых слов Евгения Касперского вырисовывается весьма серьёзная. Естественно, внутренняя сеть ядерного объекта была изолирована от интернета. Но Stuxnet’у это ни чуточки не помешало: он въехал в неё на USB-носителе, воспользовавшись одной из уязвимостей, на которые рассчитывали его создатели. И затаился, ожидая возможности прийти в действие. Создателя Второго рейха князя Бисмарка, как известно, интересовали не намерения его врагов, а их возможности. Так вот, по словам Касперского, такую возможность Stuxnet на отечественном ядерном объекте получил.

Насколько можно всему этому верить? Ведь Касперский — бизнесмен, зарабатывающий именно на кибербезопасности. Больше страхов — больше денег! Вот только что в машине слушал трогательную рекламу о горестной судьбе директора гимназии, случайно попавшего на «странный» сайт… Может, и это такой же пиар? М-м-м… Знаете ли, есть такая забавная книжка — «Уголовный кодекс Российской Федерации». А в ней — статья 207, «Заведомо ложные сообщения об акте терроризма»… И есть поминание в ней «иных действий, создающих опасность гибели людей, причинения значительного имущественного ущерба либо наступления иных общественно опасных последствий»…

И санкции, которые предусмотрены за такое действие, весьма серьёзны… И ограничиться тем, что, получив подобную информацию, ты рассказал о ней лишь журналистам на пресс-конференции, отнюдь не информируя правоохранителей, тоже нельзя. Есть ещё статья 316, «Укрывательство преступлений». Правда, применима ли она — или, может, дело идёт просто об изъятом из нынешнего УК РФ недоносительстве, юристы смогут спорить до бесконечности… Вот только рисковать таким образом никто из нормальных людей, тем более бизнесменов мирового уровня, не станет. Так что будем исходить из простой посылки: факт проникновения был!

И ошибиться, впасть в «добросовестное заблуждение» Касперский никак не мог — ведь по миру весть о Stuxnet пошла с конференции по кибербезопасности Virus Bulletin, где о новинке одновременно рассказали именно Kaspersky Lab и Symantec… Так что приметы зловредного червя сотрудникам «Лаборатории» должны быть ведомы весьма хорошо. Значит, на ядерный объект нашей страны действительно проник профессионально изготовленный «кибертеррорист». О его повадках «Компьютерра» рассказывала давно и очень подробно («Боевой червь Stuxnet», «Американо-израильское происхождение боевого трояна Stuxnet подтверждено»).

Что ж, впадать в панику — что явно в ближайшее время начнут делать представители СМИ «общего интереса» — явно не стоит. Создатели Stuxnet сделали очень многое, чтобы обеспечить его «доброкачественность»: он способен, никак не проявляя себя, сожительствовать со штатным программным обеспечением. И со средой-переносчиком, Windows. И с «целевым органом», контроллером Siemens S7 SPS, который и являлся целью вируса. Начать вредить червь должен был, лишь обнаружив частоты, характерные для центрифуг, использовавшихся в ядерной программе Ирана для обогащения урана.

А такие в России вряд ли присутствуют... Персидские происходят от центрифуг, использовавшихся в пакистанской ядерной программе, а отечественная ядерная техника имеет совсем другие корни и на десятилетия старше… Но вернёмся к афоризму Бисмарка: в его терминах целевая ориентация на центрифуги должна проходить по разряду намерений, но вот способность к проникновению — однозначно возможность. И не важно, что те уязвимости, которыми пользовался Stuxnet, в современных системах отсутствуют. По миру стоит достаточно старого софта, который уже не поддерживается, а в новом неизбежно будут новые дыры…

Ну а промышленное оборудование — оно куда консервативнее компьютеров. И управляющие им контроллеры — также консервативны. Siemens Simatic S7, принцип «порчи» которых путём перепрограммирования PLC (programmable logic control — программируемый логический контроллер) продемонстрировал Stuxnet, родом из девяностых годов, времён Windows 3.11 и трёхдюймовых дискет. Но это — очень добротные и очень распространённые контроллеры, сертифицированные и германским DIN, и нашим ГОСТом, и даже «Российским морским регистром судоходства», с его традиционно очень серьёзными требованиями…

И вот такое оборудование оказывается уязвимым. Да, уязвимость «реализована» не была — никакое оборудование не портилось, никакие штатные процессы не нарушались. Но это не имеет никакого значения… Евгений Касперский обозначил очень серьёзную вещь, которую мы возьмём на себя смелость назвать. Нормальная, естественная «эволюция» технических систем, даже в самых ответственных отраслях человеческой деятельности, отнюдь не порождает систем, удовлетворяющих современным требованиям безопасности, не защищают от угроз, присущих современному информационному обществу…

Давайте представим, как всё происходило. Сначала была классическая инженерия, с её расчётами механических конструкций, пресловутым сопроматом; с паровыми машинами вроде турбин Парсонса и электрическими машинами — часто от той же Siemens… Потом технология начала использовать ядерные процессы — учитывать всякие там эффективные сечения ядерных реакций в барнах. Но все эти алхимические процессы шли в устройствах, созданным по принципам классической инженерии: те же самые инженеры из КБ Грабина, кто перед войной рисовал пушки на конной тяге, после войны проектировали атомные котлы…

Управление сначала тоже было традиционным. Сервомеханизмы середины века на реакторах, самая что ни на есть обычная автоматика и телемеханика на энергетической части, такая же, как на ТЭС. Для связывания компонентов в единую систему использовались сначала аналоговые вычислители, потом — первые цифровые, сугубо специализированные машины. Те, которые давала тогдашняя технология. Медленные, дорогие, требующие непрерывного и квалифицированного обслуживания, но застрахованные от «вирусов» и самой структурой, и тем, что касательство к ним имел узкий круг профессионалов, со времён главы атомного проекта Берии «просвечиваемых рентгеном».

Но старые машины — изнашиваются. Запчасти для них — кончаются. Старые кадры — готовые за скромную зарплату выполнять требующий большого количества специфических навыков труд — уходят: хорошо если на пенсию, а то и на ближайший погост… Всё, что касается вычислительной техники, очень легко заменить на современные устройства — высокопроизводительные и мощные, легко программируемые, не требующие постоянного обслуживания. С которыми сопрягаются современные (или относительно современные — вспомним о консервативности промоборудования) средства промышленной автоматики… Так что, скорее всего, такая замена и произойдёт!

Но почему современные ИТ столь дёшевы и мощны? Да вне зависимости от технологий главный секрет (на данном этапе развития!) состоит в массовости производства и харда, и софта. Классические ПК — Intel с AMD; планшеты и «интернет вещей» — ARM… Windows, Android, Linux… Невероятная мощность и сложность всего, доступного за скромные деньги, объясняется тем, что это же доступно сотням миллионов (а то и миллиардам) людей и десяткам миллионов фирм. Есть массовая и однородная среда, в которой могут передвигаться и размножаться вирусы. Windows — и на ядерном гиганте, и у бухгалтера крошечной НКО…

И вот эта-то универсальная и всеобщая среда проникла и на специализированные, строжайше защищённые объекты, унаследованные от более ранних эпох технологии. Сделав их уязвимыми… Тут опять попрошу помощи читателей-медиков: наверное в человеческом организме тоже есть уязвимости, сформированные предыдущими этапами эволюции, подскажете?.. И гальваническая и логическая развязка, как показал Касперский, гарантии от заражения не даёт. (Может, тут подойдёт аналогия с туземцами, которых косили завезённые конкистадорами болезни, но которые щедро рассчитывались с ними «модной болезнью»…)

А ведь в наше время даже «умный» замок Lockitron требует серьёзного анализа с точки зрения кибербезопасности («Новые проблемы «умных» домов»). Программные системы явно стоило бы проектировать «сверху вниз», на базе открытого кода, со всесторонним рассмотрением возможных уязвимостей и итеративной отработкой их закрытия (премии за найденную «дыру» и т. п.). Но, похоже, нужна ещё одна дисциплина — эволюционная технология (по аналогии с эволюционной биологией), способная учесть исторические особенности развития техники для современного обеспечения безопасности!

Скажем просто: антивирус на домашнем или офисном компьютере — это одно. Компьютерный замок требует уже другой уровень безопасности. Ну а система кибербезопасности сложной технической системы неизбежно должна учитывать характерные свойства самой этой системы. И чем больше вокруг нас будет умных машин, тем это требование должно соблюдаться строже! Ну а пока писалась эта колонка, в массовых СМИ началось то, что лучше наблюдать, запасшись попкорном. «Для нас это тоже было неожиданностью. Мы запросили все атомные станции на всякий случай, хотя понятно, что это маловероятно. Получили ответ, что ни на какой из наших станций... компьютерных вирусов Stuxnet нет». Так сказал директор департамента коммуникаций государственной корпорации «Росатом» Сергей Новиков. Ну что же, подождём дальнейшего хода событий.

К оглавлению

Обладает ли этнос самостоятельным бытием? Размышления о несогласии со Львом Гумилёвым Дмитрий Шабанов

Опубликовано 12 ноября 2013

В трёх колонках (вот они: , и), написанных в августе этого года, я вторгся на территорию, на которой чувствую себя не вполне уверенно. Попытка охарактеризовать разнообразие экологических ниш, которые занимали представители нашего вида в традиционных обществах, имела для меня не только академический интерес. Мне кажется, что характер экологической ниши (особенностей связи со средой обитания) определённого общества задаёт множество особенностей его культуры и даже в некотором роде судьбы. Конечно, этот фактор — далеко не единственный, влияющий на культуру, есть и другие — вероятно, даже более важные. Но всё-таки этот фактор является особым хотя бы в силу того, что он катастрофически недооценён.первая вторая третья

Начиная развивать в колонках эту тему, я ожидал, что получу отповедь, в которой мне укажут на недостаточный уровень моей компетентности и на то, что я лишь искажаю выводы Льва Николаевича Гумилёва. Странно: на мою некомпетентность читатели «КТ» чаще жалуются, когда я пишу о вопросах, связанных с экологией (а в этой области у меня как-никак и учёная степень, и определённое количество работ, посвящённых популяционной экологии, да ещё и более двух десятков лет опыта преподавания общей экологии). Колонки об особенностях культур с этой точки зрения как-то не критиковали… А со взглядами Гумилёва то, что я писал, сравнить надо все равно. В зависимости от того, соглашаемся с Гумилёвым или нет, мы будем по-разному отвечать на вполне животрепещущие вопросы современности. Среди них — проблема отношения к мигрантам, представляющим другие этносы. Некоторые из критиков прошлой колонки высказывали суждения, вполне вписывающиеся в логику Льва Гумилёва. Я с ними не согласен, и хочу обосновать, почему.

Сразу надо сказать, что Лев Николаевич Гумилёв — человек исключительной судьбы. Сын Николая Гумилёва и Анны Ахматовой, он родился в 1912 году, и уже вскоре отношения между его родителями разладились. В 1921 году Николай Гумилёв был расстрелян. По жизни Льва Гумилёва прошёлся тяжёлый каток: арест, освобождение ненадолго, ещё арест, срок, поражение в правах, война, небольшой мирный промежуток и защита кандидатской, снова арест, снова лагеря… Эта последовательность событий заняла промежуток с 1935 по 1956 год. Потом — защита докторских диссертаций по истории и географии (географическую не утвердили). Научная работа на фоне неодобрения его идей значительной частью научного сообщества, неудачные выборы в Академию наук, пенсия в 1986 году и смерть в 1992-м.

Гумилёв рассматривает историю человечества как следствие развития и взаимодействия этносов. Понятие этноса очень непростое, и разные научные школы трактуют его по-разному. Ближе всего это понятие ко всем известному слову «народ». Этносы характеризуются определённой общностью с точки зрения их культуры (включая язык и религию), происхождения (пресловутого родства по «крови») и самоидентификации (представлениями об общности, характерными для составляющих этносы людей). Одни авторы придают особое значение именно самоидентификации, другие (как Гумилёв) — происхождению. Особое внимание Гумилёв придаёт становлению этноса, в ходе которого он оказывается связан с тем или иным ландшафтом (территориальным комплексом, характеризующимся определённым единством с точки зрения рельефа, климата, геологического строения, биологических сообществ). В результате неизвестного взаимодействия с ландшафтом представители этноса могут получить определённую социальную энергию, которая называется пассионарностью. Историю, по Гумилёву, творят пассионарии…

Характеризуя свой подход, Гумилёв пишет вещи, которым радуется моя душа. Он декларирует, что хочет рассматривать культурную эволюцию человечества, используя системный подход, действуя так, как принято действовать в естественных науках. Кстати, меня очень радует, что, характеризуя ландшафты, Гумилёв использует термин «антропофауна». Другой вопрос, действительно ли удаётся Льву Николаевичу применить естественнонаучный подход — или все ограничивается декором?

«“Но ведь это биологизм!” Так кричат те, кто не задумывается над сущностью явлений природы. <…> Это — дополнение к социальной эволюции, а не замещение её, ибо прогресс — процесс развития социума, а этнос может быть сопоставлен с мелкими таксономическими единицами внутри вида Homo sapiens, рода Hominides, отряда Primates, семейства Mammalia (млекопитающих) и класса Animalia (животных). Мы порождение земной биосферы в той же степени, в какой и носители социального прогресса.

Естественники приняли системный подход с радостью, а гуманитарии его игнорировали. И это не случайно: филологи и историки черпают первичное знание из письменных источников, а в оных о системных связях нет ни слова. С их точки зрения, системы — выдумка, к тому же бесполезная.

Лев Николаевич Гумилёв. «Этносфера: история людей и история природы»А как же быть с этносами? Очень просто: надо различать их по названиям; узнать же эти названия следует у них самих, как в паспортном столе милиции. Нет, это не шутка, а, увы, научная установка, бытующая поныне».

Тут у меня возникают вопросы. Один из них связан с тем, что доктор наук, гуманитарий, ссылающийся на естественнонаучное знание, не берёт на себя труда в этом знании разобраться. Название нашего вида — Homo sapiens, и уже отсюда со всей непреложностью следует, что мы относимся к роду Homo. Увы, огромное количество пишущих людей не понимает сути бинарной номенклатуры. В зоологии латинское название вида (а только оно и является настоящим; правила Кодекса зоологической номенклатуры не распространяются на иные языки) состоит из двух слов. Первое слово — родовое имя (оно всегда пишется с прописной, «большой» буквы), а второе — видовой эпитет (всегда пишется со строчной, «маленькой»).

Может, Гумилёв перепутал род с семейством? Название семейства, к которому мы относимся, похоже на то, что он написал, но все равно иное — Hominidae. Конечно, млекопитающие — класс, а не семейство, животные — царство, а не класс… Это, вообще говоря, азбучные истины, основы школьной программы.

Вы скажете, я цепляюсь к мелочам? Они кажутся мне многозначительными. Так или иначе, основная проблема такова. Является этнос системой, которую нужно изучать естественнонаучными методами, или это что-то такое, о чём нужно просто спрашивать его представителей (да-да, спрашивать надо представителей этносов, а не сами этносы, как пишет Гумилёв). Является этнос чем-то самостоятельным, существующим, как существуют иные системы, исследуемые естественными науками, или это попросту результат самоидентификации отдельных людей? Эту ключевую проблему можно сформулировать и так: этнос — феномен или эпифеномен? Феномен — нечто явленное, эпифеномен — то, что обладает лишь кажущимся бытием.

Если ключевой причиной, формирующей этносы (точнее, представления о них) является самоидентификация составляющих их людей, этносы можно рассматривать как эпифеномены. При взгляде «со стороны» не существует русского народа, чеченского народа или еврейского народа, есть лишь люди, которые воспринимают себя как часть русского народа, чеченского народа или еврейского народа.

Если, как считал Гумилёв, этнос является чем-то целостным, связанным общим происхождением с определённым ландшафтом, получающим и перераспределяющим энергии, питающие его пассионарность, он, конечно, является феноменом.

На языке этнологов тот выбор, который я сейчас охарактеризовал, можно представить как выбор между примордиализмом (этнос — нечто первичное) и конструктивизмом (этнос — то, что конструируется в культуре составляющих его людей).

Может быть, проблема, которую я только что охарактеризовал, представляет исключительно академический интерес? Если бы! Идеология национализма рассматривает нацию (нечто родственное этносу в трактовке Гумилёва, с акцентом на «кровь») как то, что обладает самостоятельной ценностью, превосходящей ценность отдельных индивидов. И Гумилёв, и многие из националистов обосновывают свои выводы ссылками на биологию. И тут-то я чувствую, что эти рассуждения касаются той сферы, которая представляет для меня профессиональный интерес. Ну что, есть с чем разбираться.

Конечно, первое ощущение биолога, который видит, как гуманитарии подпирают свои рассуждения ссылками на биологию, — возмущение. Ну почему они не пытаются разобраться в том, на что ссылаются? Думаете, путаница с классами-семействами — единственный пример?

«Непонятно было лишь, как возникают сами пассионарии и чем они отличаются от своих соплеменников. Друг биолог, тоже студент, подсказал слово: «мутация». А ведь и верно! Только это микромутация, меняющая что-то. в гормональной системе организма и тем самым создающая новый поведенческий признак. Человек остаётся самим собой, но ведёт себя по-другому»

Л. Н. Гумилёв«Пассионарность — наследственный признак, видимо, рецессивный, так как он передаётся, минуя детей и внуков, к правнукам и праправнукам».

То, что сын двух поэтов, который провёл значительную часть жизни в лагерях, не знает школьного курса биологии, вполне простительно. То, что доктор наук, обосновывающий свои концепции с помощью терминов из малоизвестной для него области знания, даже не стал в них разбираться, на мой взгляд, совершенно недопустимо. Увы, приведённая цитата показывает, что Гумилёв не понимает, как возникают поведенческие признаки (и, кстати, какую роль в их происхождении играет культура), не понимает, как работают гормоны, какую роль наследственные признаки играют в управлении поведением, не понимает значения слов «мутация», «микромутация», «рецессивный». Печально…

Для меня как для биолога интересна тема связи этноса с ландшафтом. Гумилёв говорит о том, что предлагает классификацию культур по принципу их взаимодействия с природой, и даёт очень простое разделение этносов на две группы — вписанные в ландшафт и изменяющие его (этносы в персистентном или историческом состоянии). Персистентные этносы он рассматривал как часть ландшафта (их антропофауну), игнорируя изменения биоценозов, являющиеся следствием присутствия в них человека. Этносы в историческом состоянии ландшафты всё-таки меняют, но… Просто обидно читать! Гумилёв пишет об изменении этносом ландшафта, а не о характере отношения этноса с ландшафтом, то есть, по моему мнению, путает следствие с причиной. Изменение ландшафта, если оно имеет место, является следствием характера отношений с ним. Например, если некий народ сводит леса, практикуя подсечное земледелие, географ будет цокать языком, наблюдая изменение ландшафта, а его причину (специфику использования ресурсов, вызванную характером земледелия) увидит прежде всего эколог.

И экологу будет ясно, что в одном и том же ландшафте могут жить народы, взаимодействующие со своей средой по-разному. В лесу и степи можно жить охотой, а можно заняться скотоводством (преимущественно в степи) или земледелием (на территории, отвоёванной у леса). Множество особенностей культуры этносов, населяющих эти регионы, будет определяться именно их образом жизни и, кстати говоря, будет перестраиваться в случае изменения отношений со средой.

Теперь насчёт ссылок на биологию. Не вижу в них ничего, кроме натянутых аналогий. Единственное «доказательство» биологической природы пассионарности, которое я нашёл у Гумилёва, — аналогия с перелётами саранчи. После работ сэра Бориса Уварова (российского энтомолога, переехавшего в Британию), вышедших в начале XX века, мистический ореол с перелётов саранчи снят. Никаких оснований подозревать, что у человека есть механизм, переключающий индивидуальное развитие на одиночную или стадную фазу, нет. Аналогия не работает.

Вообще, бедой многих людей, рассуждающих на околобиологические темы, является непонимание специфики разных уровней биосистем. Да, живые системы организованы иерархически. Да, есть некая аналогия в том, что клетки образуют организм, а организмы — популяцию. Но из этого совершенно не следует, что организм и популяция функционируют сходным образом. Организм — отграниченная от среды система, которая выживает и размножается как единое целое и имеет специфические управляющие системы (нервную, гуморальную, иммунную). Популяция может не иметь никаких границ, кроме чисто статистических, функционирует благодаря размножению, развитию и гибели составляющих её организмов (связанных самыми разными отношениями, включающими в себя и конкуренцию) и лишена управляющих структур. Я совершенно согласен с Гумилёвым, что мы являемся порождением земной биосферы, но это не мешает мне видеть кардинальную разницу между таксономическими группами и этносами. Такие аналогии только мешают пониманию.

Представление о самостоятельном бытии этносов, «объективности» принадлежности к ним отдельных людей (примордиализм) не имеет биологического фундамента (как, предполагаю, и любого другого). Мифология чистой воды. Биология (и экология, как её часть) могут помочь этнологии в другом — в понимании взаимосвязей со средой отдельных людей и их динамически возникающих и перестраивающихся групп. Тут есть о чём думать и что изучать…

Итак, мне стало ясно. Этнос — эпифеномен.

К оглавлению

Micromax, ты кто такой? Давай, до свидания! Сергей Голубицкий

Опубликовано 12 ноября 2013

Добрые люди, зная мои индийские пристрастия, подкинули линк на статью, опубликованную в рамках проекта Russia & India Report, который, в свою очередь, является частью Russia Beyond the Headlines — глобального усилия «Российской газеты», направленного на облагораживание международного образа нашей Родины. Статья называется «Micromax ожидает серьёзная конкуренция на российском рынке смартфонов» (написана по-английски, разумеется), и в ней рассказывается о том, как один из лидеров индийского смартфоностроения — компания Micromax — вроде бы собирается стать (по слухам) «первым индийским производителем телефонов на российском рынке».

Поскольку я неплохо знаком с индийскими брендами мобильных трубок и неоднократно рассказывал читателям «Компьютерры» и «Бизнес-журнала» о чудесах Maxx, Spice, Karbonn и Micromax («Тихая революция», «Доши, бхавы, раши, Capo», «Ждите вечно!»), публикация в «Русско-индийском докладе» меня изрядно повеселила. Впрочем, от критики постараюсь воздержаться, поскольку информационный ресурс носит ярко выраженный агитационный характер и аналитические прорывы в его повестку дня не входят: главное, чтобы Отечество было показано в достойном свете и наши друзья не обиделись.

Установка на дружбу между народами принесла единственно возможный плод: в тональности анекдота про генерала, рядового Рабиновича и орла, Micromax приободрили похлопыванием по плечу: «Будет, браток, на российский рынок пробиться сложновато, ну так — чем чёрт не шутит! — лиха беда начало, кто не пробует, тот не выигрывает, ну и вообще: счастья вам, ребята, потому как ещё старик Хоттабыч завещал: «Хинди руси бхаи бхаи!»

На самом деле, если мы и вправду считаем, что хинди руси бхаи бхаи, нужно бить набат, связываться с офисом Micromax и отговаривать его что есть сил от похода на русский рынок, ибо манёвр этот ничем, кроме потерянных денег, не обернётся. Больших и серьёзных, потому что шансов у индийского бренда даже на обеспечение себе маргинального присутствия нет никаких.

Весьма показательно, что причина моего пессимизма далека от самой Micromax и целиком заключена в своеобразии дорогого Отечества. Причём не отечественного рынка даже, а национальной ментальности, психологии и тех тонких материй, которые только и способны метнуть граждан на амбразуры прилавков, стимулируя расстаться с кровно заработанными деньгами.

Начну, однако, по порядку, дабы у читателей не сложилось впечатление, что его против воли заталкивают в заранее заготовленную ментальную конструкцию, к реальности отношения не имеющую.

Итак, Micromax — это бенгальский (восточное побережье Индостана) ответ компании Maxx из штата Махараштра (западное побережье). Оба титана смартфонного рынка Индии появились на свет на рубеже веков и выросли из не пойми чего (розничная торговля бытовой и компьютерной электроникой и производство аккумуляторов у Maxx, софтостроение — у Micromax). И Maxx, и Micromax успешно возделывают общую жилу по имени «Великая шаньджайская революция», вернее даже — маленькую её вариацию: уникальный микросхемный конструктор, который сложила из своих Systems–On–Chip (SOC), «систем на чипе», тайваньская Mediatek.

Иными словами, китайский производственный гений великодушно предоставил Индии возможность создавать собственные неповторимые смартфоны, складывая их из пазла готовых микросхем. Для Индии, производственные возможности которой в сфере компьютерных технологий почти не отличаются от российских (читай — никакие), схема сотрудничества пришлась по душе: бесконечно одарённые в эстетическом отношении индусы разрабатывают собственный оригинальный дизайн смартфонов, а затем передают заказ на Тайвань, где пластиковую или алюминиевую коробочку наполняют чипами беспроводной коммуникации, интегрированными фотокамерами, ускорителями кодеков MP4/H.263 и H.264, видеочипами, передовыми матрицами экрана и т. д. В итоге Индия получает внешне неповторимый, элегантный смартфон, непременно с двумя сим-картами, иногда с FM-радио, достойной производительностью класса upper-middle и ценой от $200 до $300, достаточной, чтобы сдвинуть с пьедестала именитые интернациональные бренды вроде Samsung и Nokia.

О динамике экспансии Maxx / Micromax / Karbonn, умудрившихся за несколько лет полностью перекроить местный рынок и заставить мировых грандов серьёзно волноваться, я повторять не стану, потому как подробно описал ситуацию в «Тихой революции». Скажу лишь, что Индия — это крупнейший в мире рынок мобильных телефонов (сильно больше Китая), который стимулируется двумя факторами — приоритетом эстетики над функциональностью и сокрушительной бедностью населения. От этих двух печей и пляшут местные «производители», с лёгкостью обставляющие транснациональных грандов.



И вот теперь представьте себе, что одна из таких индийских компаний — в нашем случае это Micromax — собирается покорить российский рынок мобильных телефонов (вернее, смартфонов). Как же она намеревается это делать? Чем будет брать?

В статье, опубликованной в Russia & India Report, автор (Александра Кац), полагаясь на здоровую интуицию (в том смысле, что понимает: Micromax не пройдёт), обращается за разъяснениями к отечественным аналистам, которые отвечают, как и полагается честным аналистам, цифрами и рассуждениями о трендах. Ребята добросовестно рассказали о росте рынка смартфонов в России (аж 12,3 миллиона штук, проданных в 2012 году) и о процентном увеличении доли смартфонов относительно традиционных мобильных трубок (аж 5,8% за год). Не забыли помянуть о любви россиян к серьёзным брендам — Samsung, Nokia, Apple, HTC, FLY и LG.

Из всего сказанного сделали вывод, что Micromax придётся тяжко. Для утешения на посошок, правда, напутствовали: россияне, оказывается, не прочь купить дешёвенькое (глава в статье так и называется — «Price matters»), поэтому растут продажи в самом недорогом секторе (смартфоны дешевле $100 оттягивают на себя целых 15% рынка).

Проблема, однако, в том, что всё перечисленное не имеет ни малейшего отношения к Micromax. Во-первых, смартфоны Micromax вовсе не относятся к low to low-middle class; во-вторых, все эти цифры-продажи-проценты сами по себе напрочь лишены смысла в рамках парадигмы либертарианской «икономикс».

Мне искренне думалось, что в 2013 году люди уже набрались достаточно опыта, чтобы выбросить на свалку истории все экономические теории, из которых выхолощены национальные, культурные, социальные и цивилизационные детали. Представление о том, что все рынки в мире одинаковы и что все экономические (не говоря уж об общественно-политических и социальных) законы действуют везде одинаково — это чудовищная химера, которая уже тысячекратно продемонстрировала своё неумение не то что предсказывать будущее, но даже адекватно отражать настоящее.

Ан нет! Упорно продолжают нести чикагскую чушь о том, что все люди одинаковые и мотивации китайских, индийских, русских и зимбабвийских потребителей точно такие же, что и французских, норвежских и американских! Когда же этот морок закончится? Когда они наконец перепишут свои MBA-шные учебные программы и начнут вдалбливать в бошки будущих аналистов концепты, которые позволят адекватно отражать жизнь?!

У Micromax нет никаких шансов пробиться на русский рынок не потому, что русские любят Samsung, Nokia или Apple. В данном конкретном случае дело не в брендах, а в национальном самоощущении. Русскому человеку скоро уж 100 лет как вбивают в голову представление о второсортности. И не нужно строить иллюзий: вся советская грандомания — от полётов в космос до строительства БАМа — не более чем компенсаторная антитеза: мы, мол, может, и второсортные, но морду, если надо, набить сможем!

Подобные контрпроекты способны создать иллюзию морального удовлетворения, но ненадолго: человек, порадовавшись за атомный ледокол «Ленин» и Белку со Стрелкой, отрывался от телеящика/газет, выходил на улицу и видел такое вокруг убожество (автомобили, магазины, продукты питания, одежда, сервис, инфраструктуры, жилье, дороги и т. п.), что быстро трезвел и возвращался туда, куда его глобально воткнули, — в ощущение собственной непришейрукавности.

В рамках этого мироощущения у русских людей сформировалась параллельная табель о рангах. На вершине этой табели находятся немцы и японцы. Чуть пониже — прочие европейцы. Еще ниже — канадцы и американцы. Последние, впрочем, на уровне национального русского менталитета воспринимаются иронично: воевать не умеют, пустобрехи, наглецы, трусы, двойная мораль и т. д. В соответствии с этой национальной табелью о рангах выстраиваются все глобальные предпочтения брендов на российском рынке. Лучше немецкого качества нет ничего на свете (ох, как замечательно этот урок усвоили ребятки из Bork’a!). Надпись Made in Japan — гарантия запредельного качества (а уж если предмет изготовлен для внутреннего японского потребления, то ему вообще цены нет!). И так далее.

Разумеется, с частными вариациями: косметика и парфюмерия — непременно французские, обувь и мужские наряды — итальянские, закос под аристократические манеры должен быть английским. В общем, понятно.

Где в этой табели о рангах находятся индийцы? Нет, сперва — китайцы! Китайцы находятся очень и очень низко. Для того чтобы переубедить рядового российского потребителя и заставить его поверить в то, что Китай — это не символ «наколенной сборки дядюшки Ляо», а место, где давно уже производится ВСЁ НА СВЕТЕ, потребуется, думаю, ещё не одно десятилетие. После бурного жизненного опыта 90-х годов веры нет никакой. По этой причине так мучительно продвигаются на российском рынке чайнафоны, которые по большей части в технологическом отношении дадут фору любому мегабренду. К тому же за одну пятую цены.

Ан нет! Не покупают чайнафоны, и всё тут! Хоть тресни. А почему? Потому что нет доверия.

Теперь — момент истины: какое отношение на российском рынке к Made in India? Для меня Бхарат — духовная родина, но истина дороже: отношение чудовищное! Более низкого рейтинга представить себе невозможно. Если уж русское все разваливается по пути из магазина домой, то индийское непременно должно развалиться ещё на прилавке. «Индийский код», «индийское качество», «индийские ткани» — это мифологемы, которые вытравить из национального русского сознания в обозримом будущем невозможно.

Что же делать Micromax? Ведь смартфоны под этим брендом объективно выходят замечательные! Увы, это никого на российском рынке волновать не будет, поэтому придется начинать маркетинговую кампанию с усилий доказать: наши смартфоны — индийские лишь по дизайну! Внутри они самые настоящие китайские!

Вот только... поможет ли такая тактика? С учётом печального места, которое занимает Китай в российской табели о рангах.

P.S. Есть, правда, ещё одно хитрое решение: всячески скрывать своё происхождение! Как показывает опыт бесчисленных российских фирм-перевёртышей (от Bork до Vitesse), наивный отечественный потребитель, в массе своей далёкий и от иностранных языков, и от понимания национальных тонкостей, отлично ведётся на такой мякине и бойко разбирает якобы «немецкие» и якобы «французские» товары. Так что для Micromax не всё потеряно. Вот только согласится ли индийский бренд на такую дискриминацию? Хочется надеяться, что не согласится.

К оглавлению

История одного виртуального убийства Сергей Голубицкий

Опубликовано 11 ноября 2013

Аналитики, тем более финансовые, очень редко используют резкие выражения в своих отчётах. О том, чтобы подписывать приговоры, вообще не может быть речи: компании, чей хлеб с маслушком зависит от корпоративного рынка, никогда в жизни не станут размазывать по стене другие компании — даже в угоду своим непосредственным клиентам. И дело тут не в корпоративной этике (тем более что это чистый оксюморон), а в дальновидности: негоже плевать в колодец, из которого наверняка когда-нибудь придется испить водицы.

Тем более удивительно в подобном статус-кво встретить не просто исключение, а исключение прямо-таки вопиющее. 28 октября 2013 года агентство Forrester Research опубликовало аналитический отчёт (линк, впрочем, бессмысленный, потому как для любопытствующих стоимость документа — $499) своего вице-президента Нейта Эллиота, посвящённый эффективности рекламных компаний онлайн — и в частности в социальной сети Facebook.

О том, что будет весело, можно догадаться уже по названию: «Почему Facebook подводит маркетологов». Однако гораздо интереснее выводы, которые делает аналитик Forrester: «Отдача от рекламных кампаний в Facebook значительно ниже, чем от любой другой цифровой маркетинговой площадки, поэтому... даже не думайте выделять для Facebook отдельного рекламного бюджета» (!!!).

Ни много ни мало. Генри Блоджет, гендиректор The Business Insider, в телевизионной программе Yahoo! Finance когда-либозаявил, что это самая жесткая формулировка в аналитическом отчёте, которая попадалась ему на глаза: Forrester прямым текстом говорит своим клиентам: не покупайте рекламу у Facebook — это пустая трата денег, потому что отдача получится самая мизерная. По сути, это акт виртуального убийства! Причем — кого: фаворита рынка и крупнейшей в мире социальной сети! С ума сойти можно. Что ж, попробуем разобраться.

Для начала, чтобы у читателей не создалась иллюзия басни Крылова, небольшая справка: Forrester Research — это самое авторитетное в мире независимое аналитическое агентство, специализирующееся на высоких технологиях. У Forrester пять исследовательских центров в США (в Кембридже, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Вашингтоне и Далласе), четыре — в Европе (в Лондоне, Амстердаме, Франкфурте и Париже) и четыре — в Азии (в Дели, Сингапуре, Пекине и Сиднее). Годовой доход Forrester — $292 млн, чистая прибыль — $26 млн. Клиентами Forrester являются практически все крупные компании, имеющие прямое или косвенное отношение к высоким технологиям.

Я далёк от мысли, что аналитический отчет Forrester, опубликованный 28 октября, оказал прямое влияние на текущие биржевые котировки Facebook (хотя чисто визуальные коннотации и напрашиваются), однако в том, что в ближайшие кварталы доходы Facebook от рекламы будут скорректированы, причём в меньшую сторону, можно не сомневаться: подобные «призывы к убийству» даром никогда не проходят.

Что же конкретно вменил в виду Facebook Нейт Эллиот? Исходным материалом для аналитических выкладок послужил репрезентативный опрос 395 рекламодателей, которые используют все ключевые маркетинговые площадки интернета. Опрос показал, что реклама на Facebook уступает по эффективности не только всем традиционным формам прямого маркетинга (обзоры и рейтинги на сайтах, использование поисковых машин, почтовые рассылки, создание бренд-сообществ, вирусный маркетинг), но и кампаниям, проводимым в других социальных сетях.

Facebook обошли Google (номер 1 мире по эффективности рекламы), LinkedIn и Yahoo. Хуже — только Twitter и MSN. Что не удивительно: с MSN и так все ясно, а реклама на Twitter в сегодняшнем её виде — это просто пародия.

Разумеется, Forrester не просто констатирует низкую эффективность отдачи рекламных компаний на Facebook на основании опроса рекламодателей, но и анализирует причины подобного результата.

Во-первых, это отсутствие механизмов и каналов на площадках Facebook, которые обеспечили бы обратную связь между рекламодателями и его потенциальной аудиторией (в реалиях Facebook речь идёт о тех пользователях социальной сети, которые нажали на кнопку Like под публикациями, размещёнными либо на выделенной странице рекламодателя, либо под конкретной статьей, представляющей тот или иной продукт рекламодателя). Было бы логично, чтобы сайт в автоматическом режиме поставлял в ленту «фанов» бренда (или продукта) все последующие посты, связанные с этим брендом (или продуктом), однако это происходит лишь в 16% случаев (то есть дальнейшей проработке подвергается лишь 16% пользователей Facebook, «лайкнувших» ранее релевантный пост).

Во-вторых, у Facebook очень низкий показатель таргетинга целевой аудитории (менее 15% рекламных объявлений поставляется тем, кому эти объявления потенциально могут быть интересны). Как следствие, CTR ниже, чем у остальных социальных сетей.

Причину столь нерадивого отношения к рекламодателям, по мнению Forrester, можно объяснить таким простым словом, как «зажрались». В прошлом году Facebook удалось собрать более $4 млрд на рекламе, поэтому банально не хочется совершать лишние телодвижения: зачем что-то улучшать, если и так рекламодатели придут как миленькие? Придут, потому что деваться некуда: как-никак — крупнейшая в мире социальная сеть! Кто же станет добровольно отказываться от аудитории в 1 миллиард потенциальных покупателей?!

Последнее обстоятельство служит поводом для глубокого пессимизма Forrester Research, которое полагает, что в обозримом будущем у Facebook не возникнет побудительных причин для повышения эффективности своей рекламной площадки. Отсюда и рекомендация: не несите деньги Мареку Цукербергу!

В Facebook аналитический отчёт Forrester, ясное дело, проигнорировали (общепринятая практика), зато дали волю эмоциям в письме, направленном на портал The Business Insider, который этой теме по всем правилам сенсационной журналистики придал вторую жизнь (одно дело — аналитический отчёт, распространяемый по специалистам за $500, другое — публикация на открытом портале с аудиторией в несколько миллионов посетителей): «Мы, конечно, соглашаемся, что социальные сети находятся ещё в стадии своего становления, однако выводы, сделанные в отчёте, местами выглядят нелогичными, а местами — так и вообще безответственными. Реальность такова, что реклама на Facebook работает. Именно поэтому у нас более миллиона активных рекламодателей, в том числе и все из списка Ad Age 100 [100 крупнейших рекламодателей Америки. - С. Г.]. Многочисленные исследования показали, что маркетинговые компании на Facebook обеспечивают значительную отдачу».

Справедливости ради скажем, что Forrester Research и не говорило никогда, что реклама на Facebook не работает. Было бы странно такое говорить про компанию, которая ежегодно собирает с рекламодателей по $4 млрд. Нейт Эллиот писал лишь о том, что эффективность рекламы на Facebook ниже, чем у конкурентов.

Теперь самое интересное. Гарри Блоджет указывает на прямые ошибки в аналитическом докладе Forrester Research. Так, Нейт Эллиот предсказывает, что «умные» деньги уйдут из Facebook: «Ряд именитых брендов уже пролил первую кровь, объявив о полном своем выходе из этой социальной сети». На самом деле отказались размещать рекламу на Facebook пока только две компании — General Motors и Mark Cuban. Причём General Motors уже успела передумать и вернулась обратно. Вот только меняют ли что-то в общей картине подобные нюансы?

На мой взгляд, аналитический отчет Forrester Research — это хрестоматийный пример того, как любой профессиональный подход рискует попасть пальцем в небо при попытке осмыслить явление, не выходя за пределы его внутренней системы. Происходит это потому, что всякий взгляд изнутри неизбежно ведёт к игнорированию обратных связей, которые устанавливаются между явлением и внешним миром.

Конкретно в случае с Facebook: Нейт Эллиот констатирует низкую эффективность рекламной кампании по сравнению с другими социальными сетями. Можно ли считать это фактом? Безусловно можно. Следует ли из этого, что Facebook будет терять клиентов и рекламная выручка упадет? Никаким образом не следует! Рискну предположить, что доходы от рекламы Facebook будут и дальше увеличиваться, причём многократно.

Почему так? Потому что феномен виртуальной жизни под названием Facebook давно вышел на такой уровень влияния на общество, когда частности его внутренней системы (в том числе и эффективность рекламы) становятся ничтожными на фоне глобальных коннотаций. Коннотации же эти таковы, что Facebook — это самая крупная в мире социальная сеть с самой большой аудиторией, игнорировать которую невозможно ни при каких обстоятельствах! Даже если эффективность отдачи от рекламы на Facebook снизится еще на порядок, все равно все без исключения рекламодатели будут вынуждены проводить в социальной сети Цукерберга свои маркетинговые кампании. Только потому, что место Facebook в мировой ноосфере уникально.

По той же причине, кстати, безудержно растут котировки FB на бирже. Растут и будут расти и дальше. Можно не сомневаться, что через два–три года акции FB будут стоить не менее $200 за штуку (а может, и все $500). Инерция глобального статуса — штука совершенно необоримая и неудержимая.

Один таки вопрос у меня остается нерешённым: зачем Нейту Эллиоту (и Forrester Research) понадобилось писать отчёт, который заведомо уведёт клиентов в ложном направлении? Призыв к отказу от рекламы на Facebook — это абсолютный нонсенс, противоречащий здравому смыслу и реальности. Зачем же понадобилось этот отказ предавать публичной огласке?

К оглавлению