Цифровой журнал «Компьютерра» № 201

История с астрономией, или процесс важнее результата Дмитрий Вибе

Опубликовано 01 декабря 2013

После одной из недавних лекций я услышал упрёк, что слишком много внимания уделил истории вопроса, из-за чего у меня меньше времени осталось на описание современного состояния дел. Я и в самом деле люблю углубиться во тьму веков и попытаться осознать самому (и объяснить другим), как именно астрономическая наука пришла к тому или иному пониманию. Это всегда поучительно: снова пройти всю логику рассуждений и заблуждений на пути к решению какой-либо конкретной задачи.

Мне субъективно кажется, что истории в школьном курсе физики всегда было больше, чем в школьном курсе астрономии. Вспомните учебники физики: можно ли найти такой, в котором рассказ про тело, погружённое в жидкость, обходился бы без легенды о голом Архимеде? Заговорите об ускорении свободного падения — и в памяти возникнет Галилей, бросающий что-то с Пизанской башни. А вот подумайте о законах Кеплера. Легко ли приходят в голову (и приходят ли вообще) какие-либо «бытовые» подробности их открытия? (Что-нибудь типа «Кеплер открыл свои законы, наблюдая за шариком рулетки в казино».) Конечно, на астрономию всегда давали мало часов, и их не хватало на всякие исторические красивости. Но есть, я думаю, и другая причина. В силу специфики астрономических методов познания путь к более или менее «окончательному» пониманию оказывается куда более извилистым, чем в физике или химии. Описывать все его виражи — даже самых щедрых часов не хватит.

С другой стороны, если представлять читателю или слушателю только конечный результат, обоснованность этого результата может вызвать законные сомнения. То есть так можно было поступать лет тридцать–сорок назад, когда утверждения учёных воспринимались как безусловная истина. Но сейчас далеко не все, например, слушатели готовы покорно верить всем словам, например, лектора. Это вполне объяснимо: я лет тридцать–сорок назад лекции не читал, но подозреваю, что тогда к лекторам, да и вообще к людям, говорящим от имени науки, требования были выше, чем сейчас. Современные же требования хорошо иллюстрируются тем, как ТВ обычно объясняет желание взять именно у меня комментарий по какому-либо вопросу: «Ну и что, что это не ваша тема. Зато вы так хорошо говорите!»

Согласитесь, что в этих обстоятельствах слушатель имеет право на некоторое недоверие. А я, в свою очередь, не имею права автоматически загружать его набором фактов и интерпретаций. И потому я часто пытаюсь разговор собственно по теме предварить некоторым историческим экскурсом, который может, во-первых, быть не менее интересным, чем сама тема, во-вторых, раскрывать её более полно, чем простая констатация текущего положения дел.

Добавьте к этому специфичную для астрономии ситуацию с терминологией: астрономический термин часто отражает именно историю своего появления, но никак не связан с текущим смыслом. В отрыве от истории термин иногда становится не указателем на пути к пониманию, а, напротив, препятствием на этом пути. Классический пример — Большой Взрыв. Сколько людей, услышав про него, начинают ломать себе голову над вопросом, что и где взорвалось? И насколько им было бы легче, если бы они с самого начала знали, что в основе этого словосочетания лежит то ли шутка, то ли метафора, усугублённая крайне неудачным переводом на русский язык... (Кстати, не знает ли кто-нибудь, кто автор этого перевода? В интернете пишут исключительно, что термин «Большой Взрыв» придуман Фредом Хойлом. Вот так он взял и придумал: «Bolshoj Vzryv». И ехидно засмеялся.)

Ещё один экземпляр из этой же области — чёрная дыра. Исторически чёрные дыры — это что-тогипотетические объекты, существование которых предсказывается общей теорией относительности. Но эта история многими забыта, и потому нет-нет да и появляется типа «нерелятивистского объяснения природы чёрных дыр», хотя у них по определению не может быть нерелятивистского объяснения. Оно может быть у объектов в ядрах галактик, в квазарах, в рентгеновских двойных, но не у чёрных дыр.

Или, например, почему Солнце называется звездой главной последовательности? Кто и куда следует по этой последовательности? Почему спектральные классы OB называются ранними, а классы KM — поздними? Это невозможно объяснить без вылазки в историю — историю о том, как в XIX веке считалось, что звёзды светятся за счёт сжатия, что они появляются на свет горячими и яркими, а потом постепенно остывают и становятся холодными и тусклыми, сдвигаясь по диаграмме Герцшпрунга-Рессела вниз и вправо — вдоль главной последовательности. Звёзды ранних спектральных классов и на самом деле считались молодыми, а звёзды поздних спектральных классов — старыми. Конечно, сейчас так уже не считают, но если не полениться и всё-таки рассказать об этом, станет понятно, что нынешняя термоядерная теория энерговыделения в звёздах появилась не в результате произвола всё того же Эддингтона, а только после того, как были отвергнуты другие объяснения, до поры казавшиеся более правдоподобными.

Вообще, стоит ли тратить время на прошлые заблуждения? Кому и что станет яснее в астрономии, если он узнает, что Гершель допускал наличие жизни на Солнце? В чём познавательная ценность истории с марсианскими каналами? Но нас же всё время призывают учиться на чужих ошибках. Сделать это невозможно, если о чужих ошибках своевременно не узнать. Конечно, астрономам в силу вечного недостатка наблюдательного материала свойственна большая фантазия, чем тем же физикам, но ведь Гершель писал об обитаемости Солнца не совершенно без оснований. Он пытался на основе имеющихся у него данных осмыслить природу солнечных пятен и совершенно правильно догадался, что пятна глубже и холоднее остального солнечного диска, но несколько преувеличил разницу температур.

Ещё один пример раскопал недавно, разбираясь с историей представлений о звездообразовании. Был в XIX веке такой замечательный человек Уильям Хеггинс, который первым пронаблюдал спектр газовой туманности (доказав тем самым, что она газовая). Ранее Гершель (уже совершенно без оснований) высказал предположение, что из некоторых туманностей могут рождаться звёзды. Хеггинс же на основании своих наблюдений считал, что закрыл это предположение. Он видел в спектрах туманностей линии излучения, а в спектрах звёзд наблюдались линии поглощения; если бы звёзды образовывались из туманностей, мы должны были бы наблюдать переходные объекты — одновременно и с линиями излучения, и с линиями поглощения. Поскольку Хеггинс таких объектов не видел, он счёл следующее: (попробую цитатой передать его пафос; сейчас в научных статьях так не пишут) «Туманности, испускающие газовый спектр, есть системы, структура и предназначение которых в отношении вселенной совершенно самостоятельны и имеют другой порядок, нежели обширная группа космических тел, к которой принадлежат наше Солнце и неподвижные звёзды».

Многие статьи прежних лет невероятно красивы стилистически, и их хотя бы за это стоит почитать. Но их достоинство не только в стиле. Верные слова и ошибки в них в равной степени представляют собой ту самую логику познания, о которой сейчас много говорят как о главном смысле изучения наук в школе. В этом контексте гершелевская жизнь на Солнце является примером того, чтчто-тоо сейчас называется сверхинтерпретацией наблюдательных данных. А история каналов на Марсе — не просто забавная басня из прошлого, а нагляднейшая демонстрация того, что если человек хочет увидеть, он это видит.

Отдельно хочется упомянуть такое занудство, как методики прошлых лет и веков. Это кажется уж совсем ненужным: какая сегодня разница, как был устроен спектроскоп Хеггинса и какими химикатами один из величайших наблюдателей Вальтер Бааде обрабатывал фотопластинки, чтобы повысить их чувствительность? Но мне кажется, что об этом тоже не нужно забывать. Во-первых, чем древнее прибор, тем проще объяснить принцип его действия. Во-вторых, изобилие астрономических фотографий создаёт иллюзию простоты их получения: ну что там, прицепил к телескопу фотик, открыл затвор, и всё. Но на самом деле всё гораздо сложнее, и здесь может быть важно узнать, какие ухищрения приходилось изобретать, чтобы пробиться во Вселенную глубже хотя бы ещё на одну звёздную величину.

На мой взгляд, история науки — этот тот случай, когда процесс не менее важен, чем результат. Пропуская описание процесса, преподнося современное знание на блюдечке с голубой каёмкой, мы в какой-то степени девальвируем его, низводя до уровня астрологии и прочих разновидностей маскирующегося под науку шоу-бизнеса, которым в плане процесса предъявить как раз нечего.

К оглавлению

О горьком яде тайпана Сергей Голубицкий

Опубликовано 30 ноября 2013

Борис ХохловЭто броское, смелое и вызывающее, но ни в коем случае не пошлое кино — и, к слову, после него патриотизм и любовь к своей стране и народу просыпаются не в меньшей степени, чем после той же «Легенды № 17.

Я не случайно вывел в эпиграф фразу редактора русскоязычной версии журнала «Empire», ибо она максимально точно соответствует пафосу, вложенному в фильм создателями «Горько!». Судя по единодушной восторженной реакции российских кинокритиков, пафос проник в самое сердце зрителей: «И когда все хором, со слезами уже не растерянности, но любви, всё-таки запевают треклятую лепсовскую “Натали”, сам себе не веря, начинаешь подпевать. И все печали утолены» («Афиша», Антон Долин).

Субботний рассказ о фильме «Горько!» я бы хотел вывести по мере возможности на философский уровень, поскольку о самой картине много сказать не получится. На уровне же «высокого послания» «Горько!» блестяще иллюстрирует аксиому о том, что кино из всех искусств является самым страшным и самым мощным оружием идеологической пропаганды. Здесь же — парадоксальная ирония: чем выше в художественном отношении кинофильм, тем смертоноснее его воздействие.

«Горько!» не случайно называют «одной из лучших российских комедий последних лет, которая может стать по-настоящему народной» (уже помянутый Хохлов): она и в самом деле лучшая по всем показателям. И оттого — опаснее яда тайпана.

По форме «Горько!» — это свадебный псевдорепортаж, который снимает младший брат главного героя Ромы, журналиста печатного листка посёлка Геленджик. «Оператора» на протяжении фильма все гоняют, шпыняют, гнобят и даже бросаются в него камнями, поэтому его увёртывания натуральным образом создают эффект «субъективной камеры» :-). В стилистике фильма — очень уместный.

Фабула фильма внешне выглядит незамысловато, однако в каждой реплике, в каждой сцене и в каждой интермедии прочитывается выверенный расчёт: сделать так, чтобы максимальное число зрителей почувствовало себя дома, узнало себя в героях, не испытывало ни грана отчуждения от действия, развивающегося по ту сторону экрана.

Юная сотрудница «газовой компании» Наташа выходит замуж на журналиста Рому. У Наташи есть отчим — бывший десантник, участник, видимо, чеченских боевых действий, а ныне — кто-то из второго эшелона муниципальных начальников. Во всяком случае Борис Иванович наворовал нещадно — судя по интерьеру жилища, семейным автомобилям и манере общаться с окружающими.

Родители Ромы — это такие же родители Наташи, только не сумевшие «подняться по жизни»: отец-идиот, в свободное от прозябания время изготавливающий блёсны, мать-парикмахерша, сын-журналист, сын-уголовник и сын-фотолюбитель (тот, которого все шпыняют).

Первый пафосный мотив «Горько!»: все различия между семьями героев фильма — не более чем игра социального случая. Если бы папа Ромы сумел украсть так же, как папа Наташи, то у его семьи были бы точно такие же люстры-диваны-камины-мерины, равно как и патологические музыкальные вкусы. Почему? Потому что, по версии создателей «Горько!», обе семьи молодожёнов — представители единого и монолитного постсоветского народа.

По мере развития сюжета в «Горько!» появляется даже третий социальный слой российского общества — столичные мажоры, косящие под олигархов, однако и он на поверку оказывается плотью от народной плоти парикмахеров-блесноделов-морпехов. Расхождение музыкальных вкусов — лишь жалкий камуфляж, призванный скрыть истинные пристрастия.

 В историко-культурологическом плане никаких парадоксов (тем более — откровений) в социальном эгалитаризме создателей фильма быть не может, потому что народ, успешно экстерминировавший национальную элиту более полувека назад, не может отличаться типологическим разнообразием: он монолитен на всех срезах социальной иерархии.

Помните, как изображались высокие советские начальники в советских же фильмах? Скромные партейцы, режущие правду-матку, народные по языку и манерам поведения, непримиримые к врагу, справедливые к людям труда... В фильме «Горько!» все эти атрибуты «народной власти» сохранены до мельчайших деталей. И в этом — художественная правда кино, потому как внуки и правнуки что большевистских карателей, что раскулаченных крестьян (семья Ромы, кстати, из таких) не могут принципиально отличаться от своих предков.  И здесь мы выходим на второй пафосный мотив «Горько!»: иллюзорны не только социальные расхождения, но и возрастные. Иными словами, пресловутый «конфликт поколений» — это выдумка, достойная добродушной инвективы. Чему, собственно говоря, и посвящена вся картина: Наташа и Рома, чувствуя непреодолимую пропасть между собой и своими родителями с их невыносимыми былдяцкими вкусами, задумывают устроить две свадьбы — одну для предков, вторую для себя и себе подобных.

То, что ничего из противопоставления не выйдет, понял с первых кадров, в которых Наташа озвучила собственное представление о «правильной свадьбе»: она, переодетая в костюм русалки (обсессия детства), встречает на берегу моря своего избранного принца, плывущего к ней на парусной лодке. Ассоль, ёпрст. Чем это лучше быдлосвадьбы с конкурсами эротического мужского танца и пьянством до бессознательного скотства?

Да ничем! И «Горько!» блестяще иллюстрирует эту идею, уничтожая под конец все искусственные барьеры и разграничения на пути к катарсическому объединению поколений и социальных классов. Под занавес полуторачасовой буффонады, после того как персонажи упьются, наблюются, начистят друг другу морды, настреляются, наворуются, нахамят, натанцуются и наорутся до усёру, все в заключительных кадрах сольются в экстатическом объятии, проливая слезы счастья и осознания великого народного единства. Вон даже кинокритик Антон Долин не удержался и затянул на брудершафт с актёрами на экране «треклятую лепсовскую “Натали”»!

Фильма «Горько!» — очень весёлая, очень добротная и очень опасная кинокомедия. В последнее время я стал замечать, что именно этому жанру повсеместно в мире отводится роль главного убойного оружия идеологической пропаганды (чего стоят одни только «шедевры» Саши «Барона» Когана!). Выбор, впрочем, логичен, поскольку именно удачная комедия способна оказать на зрителя воздействие, не сопоставимое по мощи ни с какими драмами и трагедиями.

Правда, и требования к удачной комедии несопоставимо выше, чем к мелодраме или той же трагедии: снять по-настоящему смешной фильм очень и очень сложно. Создателям «Горько!» задача оказалась по плечу: фильм веселит и развлекает на протяжении полутора часов.

Расстраивает лишь самая малость — лживый пафос фильма, оправдывающий любую мерзость и скотскость хмельного, воровского, бездуховного и безнравственного бытия народа ради иллюзорной сверхзадачи — гражданского примирения. Из-за этого пафоса фильм «Горько!» я не могу расценивать иначе как образец охранительного казённого искусства. Правда, высококачественный и талантливый. Оттого — ещё печальнее.

К оглавлению

Wiki, Германия, суд и мудрость короля Сергей Голубицкий

Опубликовано 28 ноября 2013

Мне нравится, как обитатели виртуального пространства искренне верят в свою неуязвимость, недосягаемость, защищённость и безнаказанность. Видимо, есть что-то магическое в самой среде Интернета, подпитывающее эту всеобщую иллюзию.

Догмат «жизни в коконе», безусловно, является иррациональным и, видимо, религиозным убеждением (Абсолютная Свобода, Анонимность и Автономность = Отец, Сын и Святой Дух интернет-язычества). От этого, впрочем, он не перестаёт оставаться привлекательным для подавляющего большинства нетизанов.

О балансе между свободой и беспределом, справедливой критикой и глумлением, самореализацией и ущемлением прав окружающих в виртуальном пространстве можно дискутировать до бесконечности. Я лично давно не вижу в этом никакой практической пользы, поскольку каждый человек воспринимает мир не сообразно логике этого мира, а в жёсткой привязке с моральными и духовными ценностями, которые человеку привили в детстве (если повезло — то в семье, не повезло — на улице и в казённых учреждениях).

Получается, что мы спорим и дискутируем не ради истины и не для лучшего понимания собеседника, а для констатации банальных и давно всем известных истин (семейное воспитание и образование — это добро, школа улицы — это зло, бедность уродует детские души, богатство развращает и т. п.). Если вы не страдаете комплексом Руссо / Вольтера, вам подобные «откровения» всегда будут казаться обременительными.

Moralité вместо преамбулы в сегодняшнем «Битом Пикселе» призвано задать тональность очень необычному и чрезвычайно важному информационному поводу — вердикту, вынесенному вчера Верховным земельным судом Штутгарта в иске частного лица к организации Wikimedia Foundation.

Читатели, следящие за моими писаниями, не дадут соврать: до недавнего времени в 10 случаев из 10 я занимал сторону Виртуального Мира в его борьбе с поползновениями Риаллайфа на Священные Догматы (те самые Свободу — Анонимность — Автономность). Занимал не потому, что во всех 10 случаях Виртуальный Мир был прав, а потому, что он всегда выступал ответчиком и был вынужден обороняться от посягательств традиционного мира на установку красных флажков по жёсткому контуру и навязывание вериг в виде традиционных представлений о нравственности, авторском праве и т. п. И дело тут не в защите «маленького и слабого», а в выборе между двух зол в пользу меньшего. Таким меньшим злом мне всегда представлялись Священные Догматы Виртуального Мира.

Штутгартский вердикт в корне изменил ситуацию. Не столько потому, что в данном конкретном деле правда безусловно пребывала на стороне Риаллайфа, а не Виртуального Мира, сколько потому, что Риаллайф едва ли не впервые продемонстрировал такую меру здравого смысла, такое величие рассудительности, справедливости и гармоничного компромисса, что я, признаюсь, даже опешил. Никогда бы не подумал, что в Риаллайфе сохранилось столько мудрости, тем более — в трухлявой Европе, прогнившей до легализации педерастии.

Суть судебного иска заключалась в следующем. Некий немецкий предприниматель, которые по этическим соображениям фигурирует в деле под инициалом «Н», обратился в суд о защите чести и достоинства. У данного иска в нашем Отечестве так много омерзительных чиновничьих коннотаций, что заведомо проигрышно даже поминать данную статью вслух. Как бы там ни было, в Германии защита чести и достоинства не является средством борьбы с журналистами, поэтому никакой предвзятости поминание иска не вызывает (к чему и призываю читателей).

«Н» является владельцем локальной телевизионной станции, и этого обстоятельства оказалось достаточно, чтобы угодить в местную (немецкую) Википедию. Выяснилось, однако, что статья об «Н» была создана не ради прославления местной знаменитости, а ради сведения с ним счётов.

Среди прочего в википедийной статье об «Н» говорилось, что он:

— прямо в телевизионном эфире поднял руку в гитлеровском приветствии; — в рамках юридической программы высказался за терпимое отношение к сексу с несовершеннолетними; — постоянно запугивал своих подчинённых; — подвергал сотрудников «промыванию мозгов»; — создал на рабочем месте «атмосферу культа личности».

Как видите, полный джентльменский набор мерзостей, которые давно уже используются в западной цивилизации для дискредитации неугодных. Не хватает лишь венца навета — обвинений в антисемитизме и отрицании Холокоста (видимо, потому их нет в википедийной статье, что обе позиции по немецким законам влекут за собой тюремную посадку — а значит, требуют серьёзных доказательств и долгих судебных разбирательств).

Когда господин «Н» прочитал о себе столько всего очаровательного в статье, опубликованной в Википедии, он долго пытался сообразить, с кого же ему спрашивать за наветы «народной энциклопедии». Оказалось, что, кроме Wikimedia Foundation, спрашивать не с кого.

«Н» написал письмо в соответствующую структуру, в котором определил все «факты» его мнимой биографии, отражённые в статье, как ложь, попросил провести расследование и удалить информацию, порочащую его честь и достоинство.

Wikimedia Foundation ответила, что сведения в статье об «Н» были заимствованы её автором из публикации местной газеты, на что дана соответствующая ссылка. А значит — «всё по Станиславскому», и гражданин может идти лесом.

«Н» возразил, что в местной газете была напечатана все та же «ложь» — и это не повод, чтобы тиражировать наветы на весь мир через Википедию, которую используют в тысячу раз больше людей, чем читают местную газетёнку.

Wikimedia Foundation гражданина «Н» отправила гулять лесом. «Н» подал в суд, и суд Штутгарта принял постановление, которое, на мой взгляд, достойно вхождения в историю как образец мудрости.

Главный вывод суда: Wikimedia Foundation обязана нести ответственность за то, что публикуют в Википедии авторы, пусть даже они все и самозваные и самоназначенные! Оцените, однако, гибкость и изящность вердикта: Wikimedia не должна ничего проверять до тех пор, пока к ней не поступит конкретная жалоба. В этом случае Wikimedia не только принуждается к проверке, но и обязуется удалить всю информацию, не соответствующую действительности.

По поводу ссылки на публикацию в местной прессе суд резонно обратил внимание Wikimedia Foundation на несоизмеримость аудиторий и признал повторение информации, порочащей достоинство человека, «недопустимым тиражированием».

Далее — вообще шедевр! В результате проверки информации, приведённой в статье Википедии о господине «Н», суд постановил подлежащими удалению пассажи о гитлеровском приветствии и терпимости к сексу с несовершеннолетними, однако упоминание «промывания мозгов» и «запугивания подчинённых» суд разрешил оставить, мотивируя своё решение тем, что необходимо проводить строгое разграничение между «фактами и высказыванием личного мнения»!

То есть — вы понимаете: «Heil Hitler!» нужно доказать, а «факт запугивания» — это лишь трансляция личного ощущения, на которое любой человек имеет полное право.

Наконец, главным критерием для работы Wikimedia Foundation с жалобами должна выступать презумпция невиновности.

Окончательный вердикт суда: Wikimedia Foundation обязана удалить все пассажи в статье о «Н», признанные лживыми. В случае отказа компания будет наказана в порядке, соответствующем немецкому законодательству.

Рискну предположить, что Wikimedia Foundation с немецким судом спорить не станет: себе дороже. И тому есть замечательный пример — Google, которая беспрекословно выполняет все вердикты немецкой Фемиды, озабоченной ущемлением права немцев на частную жизнь.

Не знаю, как вам, но мне решение штутгартского суда показалось подлинным шедевром юриспруденции.

К оглавлению

Что рассказывают о будущем цифры HP Сергей Голубицкий

Опубликовано 27 ноября 2013

Вчера Hewlett-Packard отчиталась о результатах финансового года, и цифры мне показались не столько сенсационными, сколько пророческими. Увы, поддержки своим наблюдениям в мейнстримной прессе я не обнаружил: биржевые аналитики смаковали дорогой сердцу уолл-стритовца лубок «Beat-the-market», профессиональные ИТ-журналисты скрещивали пальцы наудачу, разглядев возрождение ПК-индустрии в показателях, больше напоминающих трупную «позу боксёра», чем второе пришествие Голема. Но никто почему-то не обратил внимания в сухой статистике 8-K на проблески зари совершенно незнакомого и непривычного будущего.

Начнём с самих цифр, затем попытаемся осмыслить их в контексте корпоративных мытарств НР последних двух лет, а потом перейдём к сравнению стратегических усилий компании с тем путём, который избрала близкая ей по духу Dell. Надеюсь, из этого сравнения читатели и сами почувствуют дыхание будущего, какое ощутил я сам.

По гамбургскому счёту НР ничего выдающегося за последний финансовый год не продемонстрировала: основные стратегические направления бизнеса как сокращались в прошлом году, так и продолжили сокращение в нынешнем. Единственная радость (боюсь, иллюзорная) — этот процесс замедлился, видимо, потому что дальше уже просто некуда.

Главная радость Уолл-стрит: продажи НР в финансовом году, завершившемся 31 октября, составили $29,1 млрд. Это на 3% хуже, чем в прошлом году (и поверьте: это ОЧЕНЬ большое снижение!), однако сильно лучше $27,9 млрд, которые напророчил НР консенсус биржевых аналитиков. Для биржи «whisper numbers» всегда были важнее реальности, поэтому бумаги компании вознеслись сегодня почти на 9%:

На фоне хронического отсутствия пульса, которое мы наблюдали накануне, спурт смотрится героически. Победный мотив Beat-the-street звучит тем убедительнее, что НР показала по итогам финансового года даже чистую прибыль, причём солидную — $1,4 млрд! Если вспомнить о кошмаре, случившемся годом ранее, когда НР отчиталась об убытках гомерического размера — $8,9 млрд! — связанных со списанием Goodwill после покупки пустышки — британского софтодела Autonomy (во всей красе этот умопомрачительный гешефт я описал и проанализировал в целой серии публикаций на НДС и портале «КТ»: «Загадочный пушок», «Добрая воля, и как лучше ею злоупотребить», «Hewlett-Packard, Билл Шоп, Козьма Прутков и автомобили Fisker Karma» и «Закатное аномальное»).

Результатом нечеловеческих усилий (гендиректриса Мег Уитмен: «НР завершила финансовый 2013 года на мажорной ноте благодаря улучшению показателей, серьёзному снижению затрат и поддержке наших клиентов и партнёров») стало выдавливание прибыли в расчёте на акцию в размере 1 доллар и 1 цент. На фоне прошлогоднего результата (того, где было списание Goodwill!) — результат катастрофический (сокращение на 13%), но даже он оказался выше ожиданий аналитиков (которые, по всему видать, НР уже похоронили заживо).

На этом триумфальные данные, способные оказать влияние лишь на самую бездумную часть ноосферы — фондовый рынок, заканчиваются — и начинаются цифры, приоткрывающие завесу над тайнами будущего:

— продажи подразделения корпоративного бизнеса НР выросли на 2% благодаря успешной реализации серверов (что характерно: не *nix, а х86!) и сетевого оборудования; — продажи подразделения персональных компьютеров упали на 2%; — продажи принтеров, программного обеспечения и корпоративных услуг — всё сократилось (а это — ключевые направления бизнеса компании, между прочим).

Итак, что у нас в сухом остатке? Вот что. — Сердце рынка персональных компьютеров остановилось с полной однозначностью, а замедление падения продаж отражает не улучшение состояния пациента (после летального исхода улучшений не бывает), а скукоживание рынка в целом (то есть: продажи падают медленнее, чем годом ранее, потому что рынок ПК в 2013 году уже несопоставимо меньше, чем в 2012-м). — Ключевые направления бизнеса НР — принтеры, софт и корпоративные услуги — также демонстрируют снижение продаж. — Единственное, что ещё дышит, — это сетевое оборудование и корпоративный сектор, но не весь, а лишь в сегменте серверов x86.

Может показаться, что в серверах x86 — главная надежда НР на выживание в будущем. Но это не так, потому что динамика на этом рынке печальна: последняя статистика, какая мне попадалась (от Gartner), датирована вторым кварталом 2013 года, и по ней наблюдалось глобальное сокращение продаж серверного оборудования на 3,8% (по данным IDC — 6,2%!). При этом доходы НР снизились на 17,5%, а IBM — на 9,7%. И только у Dell продажи серверов выросли, причём колоссально — на 10,7%!

Иными словами, в единственной сфере, где у НР есть хоть какая-то надежда продержаться на плаву, у компании сложилась такая тяжкая конкуренция, что не позавидуешь. В остальных секторах рынка, как мы только что убедились, полный швах.

Заключительный аккорд — самый интересный по фактуре. Если кто-то сделал из всего сказанного вывод о том, что НР загибается, то вынужден разочаровать: компания, которая ежегодно продаёт оборудования на $29 млрд, загнуться не может в принципе! Такие не загибаются, потому что столь колоссальные размеры выручки создают совершенно безграничные возможности для маневрирования, реструктуризации, перепрофилирования и вообще чего угодно. Причём процессы эти могут растягиваться на десятилетия. Будут сокращаться продажи в одном секторе рынка — перебросят деньги, интеллектуальные и производственные ресурсы в другой. Потребуется — пересидят на сухом пайке любое количество времени. Ну и так далее в том же духе.

Одним словом, печали мои и заботы отнюдь не о НР. Меня волнует общая картина ИТ-будущего, которая упрямо вырисовывается из цифр НР. Картина складывается следующая. Вся армия частных пользователей компьютеров радикально выдавливается в облегчённые мобильные технологии (в первую очередь, конечно, на планшеты) и облачные системы. Последние предполагают не только определённую форму хранения данных, но и — главное! — иную парадигму использования софта. Программное обеспечение в том виде, каким мы его знали на протяжении последних двух десятилетий, в ближайшие годы исчезнет, а вместо него повсеместно утвердятся две новых формы — выполнение пользовательских задач на удалённых серверах и подписная схема услуг.

Соответственно, все производители «габаритного железа» переключатся на эксклюзивное обслуживание корпоративных нужд. Максимум, на что можно будет надеяться простым смертным, — это ноутбуки (скорее даже ультрабуки). Не понятно, правда, зачем они нам понадобятся в ситуации, когда вместо локального софта будет одно лишь облачное делегирование задач. Для таких задач ноутбуки ни к чему: хватит и смартфона.

Читаю написанное выше и не перестаю дивиться: до какой же степени гениальны создатели Sun Microsystems, предсказавшие ещё в 80-е годы: «The Network is the Computer»!

К оглавлению

Эпитафия WinAmp: Лама, которую хлестали по заднице 16 лет Сергей Голубицкий

Опубликовано 26 ноября 2013

На протяжении 15 лет при установке культового MP3-плеера на компьютере уши пользователей пилил джингл, смысл которого пролетал мимо, как фанера над Аризоной: «Winamp, it really whips the llama’s ass!» («Winamp, ты реально круто хлещешь по заднице ламу!»).

Что вертелось в голове Джастина Франкеля, когда он придумывал фразу-зацепку для своего программного творения, восстановить сегодня уже не представляется возможным, однако софтину он залудил знатную: $80 млн за два года — как вам такой персональный Гиннесс?!

В 1997 году 19-летний пацан-хакер из деревни Седона (штат Аризона) налабал плеер, который умел проигрывать только-только входящие в моду MP3-файлы. Плеер был чудовищный, код — ещё более жуткий, с учетом профессиональной биографии Джастина Франкеля. Начинал он методом тыка: вызвался установить локальную сетку в родной школе, для которой даже набросал некое подобие почтового frontend’a.

Направление мыслей Джастина можно представить по второй программе, им написанной: keylogger для слежения за компьютерами приятелей. Кульминация деструктивного нонконформизма (вот она — Ее Величество Матушка Панк-Культура!) — в названии «компании», от имени которой юный Франкель клепал свой код. Nullsoft — с жирным таким намеком на Microsoft, однако же и со скромностью, достойной уважения (если программы редмондских кудесников достойны оценки micro, что же говорить о null?).

В 1996 году Джастин Франкель поступил в Университет штата Юта по специальности «компьютерные науки», однако через полгода оттуда вылетел. Свободного времени было много, голод не мучил (папа Джастина, Франкель-старший, — самый настоящий юрист), и Джастин набросал код музыкального плеера, который получил название Winamp. В какой мере идея и реализация плеера принадлежали ему, а в какой — его приятелю Дмитрию Болдыреву, мы здесь и сейчас выяснять не будем.

О том, что представлял собой первый Winamp, я знаю не понаслышке не только потому, что скачал плеер практически сразу, как он появился в Сети. В те годы я тесно сотрудничал с замечательной компанией «Мультимедиа технологии» и вместе с её ведущим программистом Владом Дмитренко готовил обучающий курс TeachPro Internet (второй нашей совместной работой стала программа TeachPro Internet Trading, из которой затем вырос vCollege).

В свободное от прямых обязанностей время Влад денно и нощно корпел над собственным MP3-плеером, рисовал для него сменные «шкурки» и напрямую состязался с Winamp по эффективности работы (почему-то главным критерием в те годы выступала лишь загрузка процессора — видимо, из-за общей хилости и хлипкости Windows 98).

Джастин Франкель за работой Влада Дмитренко следил очень внимательно и всегда реагировал на появление каждого нового билда. Реагировал, между прочим, с большим достоинством и дружелюбием. Дело в том, что плеер Влада был на голову лучше Winamp’a, потому как, используя те же библиотеки, создавал чуть ли не в три раза меньшую нагрузку на процессор. Франкель это дело знал и писал Владу краткие письма: «Nice work», «Well done» и в том же духе.

Дальнейшая судьба двух плееров сложилась по-разному: Winamp благодаря американскому сегменту интернета взлетел на вершину популярности, а плеер Влада (забыл, как он называется: Влад, если ты читаешь эту «Голубятню» у себя там в Австралии — напомни старику :-) ) благодаря захолустности рунета сошел на нет.

Ну а если серьезно, то, конечно, не сошел: Влад просто забросил его развитие, погрязнув в рутине подневольных программерских забот.

В 1998 году Winamp скачали более 15 миллионов пользователей. Программа была donation-ware, однако без всяких подлостей, подковёрной рекламы и лича: Джастин предлагал каждому, кому плеер понравится, подарить ему $10. Иногда выходило под $100 тысяч дохода ежемесячно.

В июне 1999 года великая и ужасная America-On-Line (AOL) купила компанию Nullsoft вместе с музыкальным порталом Spinner.com за $400 млн, расплатившись собственными акциями. Джастину Франкелю лично на руки досталось 522 661 бумага AOL (по тогдашнему курсу — $59 млн). Жизнь, как вы понимаете, удалась.

Попав под контроль AOL, Джастин Франкель по инерции и наивности продолжал заниматься тем, что ему нравилось: программированием, балансировавшим на грани запретного. Его первое крупное детище — пиринговая сеть Gnutella — вызвало истерику в рядах управленцев Time Warner, которая в те годы аккурат готовилась к слиянию с AOL. «Гнутеллу» из корпоративного сервера Nullsoft выбросили, однако Франкель не унимался: написал поисковый движок MP3-файлов и патч для AOL Instant Messager, который блокировал всю рекламу в хозяйской программе.

Терпение AOL лопнуло, и она прикрыла к чёртовой матери осиное гнездо — офис Nullsoft в Сан-Франциско, уволив 450 сотрудников. В ответ Джастин Франкель хлопнул дверью, оставив своего любимого ребёнка — Winamp — сразу после выпуска пятой версии.

На выпуск следующей, половинчатой версии 5.5 у AOL ушло четыре года (октябрь 2007-го). В ней имелось много новых фич (поддержка обложек альбомов, широкая локализация и т. п.), однако не было понятно главное: зачем AOL это фриварное бремя, за которое компания десятью годами ранее заплатила по глупости десятки миллионов долларов?! Winamp — это продукт совершенно иной культуры и цивилизации.

Ладно там сам MP3, с существованием которого копирастическая мафия с годами была вынуждена примириться. Но кросс-платформенная Shoutcast, разработанная в недрах все той же Nullsoft и тесно интегрированная в Winamp?! Каким местом этот рассадник халявной музыки может соединиться с фасадом копирастического Мордора, каковым является AOL при Warner Brothers?

Вопрос риторический — никаким местом. Тем не менее AOL стоически тянула лямку до последнего. Наконец — свершилось: 20 ноября 2013 года вместе с анонсом версии 5.666 (хороший юмор) AOL заявила не только о прекращении разработки Winamp, но и — а это уже сюрприз! — об отключении загрузок и ликвидации самого портала Winamp.

Если б всё ограничилось традиционным свёртыванием проекта, AOL можно было бы понять и никакого особого информационного повода я бы не имел. Эка невидаль — испустил дух очередной старожил интернета, культовый продукт, давным-давно утративший и проигравший популярность. Однако радикальное искоренение инфраструктуры, связанной с Winamp, заставляет серьёзно задуматься.

Ведь портал Winamp — это пусть и пребывающая в летаргическом сне, но все же цельная экосистема: каталог радиостанций Shoutcast, форум, блог, гигантская коллекция «шкурок» (фирменная фича плеера, выпустившая из бутылки псевдокреативного джинна миллионов обитателей интернета), а также превосходная площадка для рекламы всей связанной с музыкой параферналией (вроде Acoustimass 6, которая красуется на баннере BOSE в настоящее время).



Худо-бедно у Winamp есть мобильные приложения для «Андроида» и «Мака», есть какая-никакая, но всё же налаженная система синхронизации. Это добро развивать да развивать. Ан нет: AOL предпочла выкорчевать всё дотла и искоренить саму память о некогда гремевшем на всю планету MP3-сообществе.

Полагаю, после убийства Winamp придет очередь Shoutcast, который, конечно, не ликвидируют, но всякие глупости про 51 730 бесплатных интернет-радиостанций изведут дустом так, что даже воспоминания не останется. Как в скором времени не останется памяти и о Winamp.

К оглавлению

Холодные цифры и выверты разума, или Зачем Apple НИОКР Сергей Голубицкий

Опубликовано 25 ноября 2013

Меня давно восхищает способность нашего мозга с лёгкостью генерировать любые ментальные конструкции с единственной целью — оправдать собственные иррациональные убеждения. Вы даже представить не можете, как далеко способно зайти наше сознание по пути отрицания объективной реальности во имя обеспечения внутреннего комфорта. Комфорта, который только и возникает при гармонии между подсознательными догматами и рациональным их объяснением (подтверждением).

Я, наверное, излишне витиевато выразился, поскольку описываемая ситуация проще пареной репы. Представьте, что у вас есть стройное представление о каком-то предмете (явлении). Любом: на бирже это убеждённость в росте котировок, на портале «Компьютерры» — в том, что Голубицкий — безумный тролль и графоман, в риаллайфе — убеждённость, что ваша зарплата не соответствует вашему вкладу, талантам, достоинствам и т. п.

Теперь представьте, что произошли события, в пух и прах разносящие ваши стройные «убеждения»: котировки вашего индекса с грохотом обвалились, Голубицкому вручили Нобелевскую премию по литературе, вместо повышения зарплаты вас вообще уволили с формулировкой о полной профнепригодности.

Как в этой ситуации поведёт себя ваш мозг? Все зависит от меры пассионарности. Если по жизни вы пессимист, если не умеете держать удар, то реакция на события, противоречащие вашим внутренним (и по большей части — интуитивным) убеждениям, будет пассивная: вы впадёте в уныние, депрессию, начнёте хандрить и вянуть.

Совсем иначе будут развиваться события при наличии в вашем характере мощной пассионарности. Первое, что сделает ваш мозг, — это выработает адаптивную теорию, сотканную из хитрых оправданий возникшего противоречия между реальностью и вашими убеждениями. Мозг услужливо придумает тысячу причин, почему Голубицкому дали Нобелевскую премию, а вас уволили (мировой заговор сионизма, родовое проклятие, наложенное злой цыганкой на вашу прабабушку в 1898 году, и т. п.). Как бы там ни было, произойдёт адаптация — и невроз снимется.

Мысли эти пришли мне в голову сегодня утром в процессе наблюдения за совершенно сенсационной, на мой скромный взгляд, диаграммой, опубликованной CNN Money и отражающей уровень инвестиций в НИОКР компаний — лидеров ИТ-рынка.

Сенсационность этой информации отнюдь не заключается в том, что Apple находится на позорном 46-м месте в мировом рейтинге по данному показателю. Мои ментальные конструкции основаны не столько на интуиции, сколько на внимательном наблюдении за тупиковым вектором развития, который демонстрирует эта компания в последние два года. Сенсационность — в незамедлительной реакции возмущённой общественности на публикацию CNN Money.

Если коротко, эта реакция свелась к одной фразе: показатель вложений Apple в НИОКР, составляющий $3,5 млрд в год (в два раза ниже, чем вкладывает Microsoft, и более чем втрое — нежели Samsung) — это-де полная ерунда, ничего не значит и ни о чём не говорит! Происки врагов, так сказать.

Трудно и представить, что воспалённый мозг способен пойти даже на такую аберрацию (откровенный подлог!) действительности с единственной целью — защитить собственные ментальные конструкции. Ментальные конструкции, которые говорят: раз продукция Apple пользуется такой популярностью, раз поклонники этой компании демонстрируют признаки абсолютно религиозного фанатизма — значит, дела идут замечательно и смехотворные вложения в НИОКР должны иметь какой-то особый глубокий смысл и объяснение.

Тот факт, что Apple с головокружительной скоростью теряет рынок планшетов — последнее пристанище после капитуляции, случившейся ранее на рынке смартфонов, — никого не волнует. Равно как не волнует и прозрачная, лежащая на поверхности связь между высокомерным отказом от подлинных (а не фиктивных и декоративных!) инноваций и утратой лидерских позиций на рынке. Что же волнует?

А вот что: «Полагаю, совершенно неправильно уравнивать инновационную деятельность с общей суммой денег, которые тратятся на НИОКР. Мудрое и целевое расходование средств в заданном направлении — гораздо более выигрышный путь, чем своевольное разбрасывание денег во все стороны в надежде зацепиться хотя бы за что-то и получить прибыль для компании».

Это пишет не абы кто, а Джим Линч, видный аналитик IT World, специалист по технологиям, чьи публикации появлялись во всех ключевых изданиях ИТ-отрасли.

Критиковать эту умопомрачительную демагогию бессмысленно, равно как бессмысленно высмеивать претензии Apple на «мудрое и целевое расходование средств в заданном направлении», потому что это направление, навязанное Карлом Иканом, заключается в выкупе собственных акций на радость биржевым спекулянтам. Бессмысленно критиковать эту демагогию, потому что, в первую голову, это не демагогия вовсе, а чистая компенсаторная работа мозга, пытающегося состыковать априорные догматы с суровой действительностью.

Вот ещё перл: «Линейка продуктов Apple отличается от Microsoft, Google или Samsung. Поэтому нет смысла напрямую сравнивать расходы на НИОКР Apple с расходами этих компаний».

В одном Джим Линч прав: Apple — это не Microsoft, Google, Samsung и вообще не ИТ-компания! Я об этом давно догадывался, только никак не мог подобрать верный ключ для понимания того, чем же является корпоративный феномен из Купертино.

Как чаще бывает в жизни, подсказку дал случай. Недавно я написал статью для «Бизнес-журнала», посвящённую корпоративной биографии Jimmy Choo, самого модного и крутого современного бренда женской элитной обуви. В процессе изучения материалов я за две ночи проглотил сенсационную автобиографию Тамары Меллон, учредившей Jimmy Choo в 1996 году. Информация из первых рук о том, каким образом создаётся «уникальный имидж» бренда в индустрии моды, оказалась для меня бесценной именно для понимания некоторых реалий ИТ-рынка, и в частности сущности компании Apple.

Тамара Меллон самозабвенно рассказывала, как она с подругой обходила все международные выставки сезона, внимательно присматривалась к доминирующим трендам, делала эскизы приглянувшихся моделей. Затем садилась за стол и рисовала нечто новое, своё и «оригинальное» — эдакий коктейль из чужих идей и разработок.

Свои эскизы Меллон передавала на итальянские обувные фабрики, которые славились хорошим качеством работ и использованием первосортных материалов (кожи, клея, каучука для подошв и т. д.). Полученные шедевры снабжали лейблом, носящим имя очень именитого китайского сапожника, который изготавливал по индивидуальному заказу туфли для самой принцессы Дианы. Ах да: Тамара Меллон предусмотрительно взяла Джимми Чу в долю, который получил 50% только за своё имя (к дизайну модных туфель его не подпускали на пушечный выстрел, потому что китаец ничего не понимал в моде в принципе).

Так вот: Apple и есть Jimmy Choo ИТ-индустрии! Apple — это дизайнерская контора, создающая модные концепции, которые затем передаются для изготовления настоящим айтишным работягам. И — таки да! — Джим Линч ещё раз прав: зачем НИОКР портным haute couture, которые ничего не изобретают в технологическом отношении?! Зачем тратить больше того, что уже тратится, если всё ноу-хау создаётся в головах художников и прочих креативных товарищей?!

К оглавлению

Как в ходе эволюции возникают адаптивные признаки, или Какую из теорий эволюции подтверждают данные современной генетики? Дмитрий Шабанов

Опубликовано 25 ноября 2013

В последних колонках я не раз обращался к теме ЭТЭ — эпигенетической теории эволюции. Её сторонники (и я в их числе) считают эту теорию серьёзной альтернативой распространённым в эволюционной биологии «по умолчанию» взглядам. СТЭ (синтетическую теорию эволюции, дефолт-взгляды, которые преподают в школе и вузах) давно уже нельзя считать продуктом современной биологии: она на восьмом десятке. За семьдесят с лишним лет после создания этой теории биология узнала едва ли не больше, чем за всю свою предшествовавшую историю. Излагая СТЭ, приходится или возвращаться назад во времени, или серьёзно ретушировать поправками и заплатками старый костяк теории.

Да, я критично настроен к СТЭ, но, пожалуйста, не ищите в этой колонке ни отрицания эволюции, ни скандальных новостей. Речь идёт о проблемах, связанных с развитием живой и сложной науки — эволюционной биологии. Увы, в наше время внутринаучные дискуссии (как противостояние СТЭ и ЭТЭ) теряются за шумными нападками на науку со стороны лженауки, всяких «научных креационизмов». Здесь я не буду размениваться на обсуждение аргументов профессиональных отрицателей факта эволюции, а поговорю о спорах относительно её механизмов.

Я весьма скептически отношусь к цитированию Википедии в научных спорах, но тут не могу удержаться. Вот как неизвестные мне авторы этой энциклопедии определяют СТЭ. Выделение в цитате моё: я хочу, чтобы вы оценили, как сочетаются друг с другом подчёркнутые слова в тексте сторонника обсуждаемой теории.

«Синтетическая теория эволюции (также современный эволюционный синтез) — современная эволюционная теория, которая является синтезом различных дисциплин, прежде всего генетики и дарвинизма. <…> Синтетическая теория в её нынешнем виде образовалась в результате переосмысления ряда положений классического дарвинизма с позиций генетики начала XX века».

История становления СТЭ началась в 1926 году (году публикации статьи С. С. Четверикова), а закончилась в 1942-м, с публикацией книги Джулиана Хаксли. Творцы этой теории вызывают у меня искреннее уважение. Те упрощения, которые были приняты ими семь с лишним десятилетий назад, способствовали росту понимания и доказали (для своего времени) свою полезность. Но те, кто до сих пор считают их достижения «современным» эволюционным синтезом, демонстрируют просто леность мысли.

Очень коротко, СТЭ — это представление об эволюции как результате изменения частот аллелей (вариантов генов), вызываемого естественным отбором организмов по признакам, которые определяются этими аллелями. Помните опыты Менделя в школьном изложении? Один аллель гороха вызывает зелёную окраску семян, другой — жёлтую. Сохраняя в ряду поколений преимущественно зелёные семена, мы повысим частоту «зелёного» аллеля и сдвинем равновесие в сторону преобладания этого признака…

ЭТЭ рассматривает свойства организма как результат индивидуального развития (онтогенеза). Популяционная норма может развиваться на весьма разной генетической основе вследствие длительного отбора на устойчивость её воспроизведения (стабилизирующего отбора). При изменении условий отбор начинает дестабилизировать прежнюю норму, а затем стабилизировать новую, которая возникает как ответ на изменения среды. Хотите разобраться в этой теории получше — читайте её краткое описание в одной из прежних колонок, а ещё лучше — разберитесь в работах М. А. Шишкина, А. П. Расницына и А. С. Раутиана, которые выложены у меня на сайте.

Ключевые для ЭТЭ идеи были высказаны И. И. Шмальгаузеном и К. Х. Уоддингтоном во второй половине прошлого века. В отдельную теорию эти взгляды сложились в работах московского палеонтолога Михаила Александровича Шишкина, опубликованных начиная с 1984 года (относительно полное изложение — в статье 1987 года).

Итак, ЭТЭ подходит к тридцатилетнему рубежу. Казалось бы, возраст зрелости… Увы, у неё относительно немного сторонников. Одна из причин состоит в том, что для того, чтобы её понять, надо посмотреть на вещи, описанные в школьных учебниках, под непривычным углом зрения. Многие на это неспособны и компенсируют недостаток своего понимания с помощью издёвки (как, к примеру, тут) или странных обвинений (хотел привести примеры, описал кое-что обидное… и убрал, чтоб не раздувать ссоры).

Одной из специфических причин слабой известности ЭТЭ является то, что сторонники СТЭ любят обсуждать критику своих взглядов с точек зрения альтернативных теорий эволюции, являющихся её «сверстниками», то есть имеющих тот же или даже больший возраст. Процитированная мной статья Википедии относительно успешно «отбивается» от неодарвинизма (понимая его как вейсманизм, перешагнувший столетний юбилей), мутационизма (сальтационизма, столетней во возрасту теории, сводя к ней и сорокалетнего «юношу» пунктуализм), и упоминает номогенез (празднующий свою девяностолетнюю годовщину). Получается довольно убедительно, если не знать, что обсуждаемые проблемы представляют в основном исторический интерес. ЭТЭ принято замалчивать, если не затыкать её сторонникам рот. Вот, посмотрите. На сайте А. В. Маркова в когда-топодборке материалов по ЭТЭ висит ссылка (непрямая) на сетевую дискуссию, в которую я ввязался (с 13-й страницы). Дискуссия связана со статьёй М. А. Шишкина, опубликованной в 2006 году в журнале «Онтогенез» (саму статью можно прочитать и у Маркова, и на моем сайте). Меня искренне поразило, что ряд сторонников СТЭ настаивает на запрете публикации статей, столь сильно не соответствующих их взглядам.

Конечно, СТЭ очень неоднородна. Авторы, принимающие её на словах, могут отстаивать весьма разные взгляды, которые, как мне кажется, не могут совмещаться в одной теории. Одной из современных версий СТЭ (может быть, школой внутри СТЭ, может быть, «дочерней» теорией, а может, даже и альтернативой) является концепция Evo-Devo.

Evo-Devo (evolution-development, то есть «эволюция-развитие»), или эволюционная биология развития — относительно молодое направление исследований, сложившееся в конце прошлого века, но уходящее своими «корнями» ещё в XIX столетие. Основное внимание в Evo-Devo уделяется изменению онтогенеза в эволюции. Неплохое представление об этом направлении даёт caenogenesis, ЖЖ Сергея Ястребова (чтобы разобраться в материале, записи в этом блоге лучше читать от самых старых к более новым).

ЭТЭ часто сравнивают с Evo-Devo, и это не случайно. И тот и другой подход рассматривают эволюцию как перестройку онтогенеза. Однако классики ЭТЭ категорически не согласны со сближением их детища и Evo-Devo. Глубокие различия этих подходов перевешивают отдельные черты их сходства. Главное различие состоит в том, как они рассматривают возникновение адаптивных, приспособительных признаков. По этому вопросу подход Evo-Devo не отличается от такового у классической версии СТЭ. Вот, посмотрите на схемы. В них показаны причинно-следственные цепочки, приводящие к элементарному эволюционному событию с точек зрения сравниваемых концепций.

И СТЭ, и Evo-Devo видят причину появления новых признаков в мутациях. Классическая СТЭ в основном рассматривает возникновение новых аллелей, характеризующихся относительно небольшим эффектом. Для Evo-Devo характерно внимание к мутациям ключевых регуляторных генов (с этой точки зрения эволюционная биология развития продолжает традиции сальтационизма, идущие от таких классиков генетики, как Х. Де Фриз и Р. Гольдшмидт). Если мутация окажется полезной, отбор будет преимущественно сохранять её носителей.

С точки зрения ЭТЭ все выглядит иначе. Мутация практически никогда не может создать сложный новый признак. Его создаёт изменение онтогенеза, после того как изменение среды делает неустойчивым нормальное развитие. А затем, если поколение за поколением отбор будет поддерживать новый признак, произойдёт то, что К. Х. Уоддингтон называл «генетической ассимиляцией»: генотип изменится так, что устойчивым окажется тот вариант развития, который был востребован средой.

Слева на схеме мутация является причиной признака (в том числе изменения онтогенеза), справа первичным является изменение онтогенеза, а уже потом отбор создаёт генные механизмы, способствующие его устойчивому осуществлению.

Различие понятно? Тогда посмотрим, какую из точек зрения подтверждают последние результаты сравнительной геномики.

Сформулирую прогнозы.

СТЭ и Evo-Devo. Если гены являются причиной признаков, одновременно (в эволюционных масштабах) с появлением соответствующих генов должны проявляться и их эффекты.

ЭТЭ. Если гены лишь перестраиваются, чтобы быть переключателями изменений онтогенеза, происходящих в ответ на изменения среды, важные эволюционные нововведения сплошь и рядом должны опираться на давно существовавшие гены.

Далеко ходить не буду, процитирую несколько свежайших обзоров последних достижений, выложенных на «Элементах». Сергей Ястребов (тот самый, caenogenesis) пересказывает следующее.

У губок, самых-самых простых многоклеточных животных, нет ни нервной системы, ни клеток, специализирующихся в роли органов чувств. Тем не менее у губок есть гены (и даже генные сети, пусть даже состоящие всего из двух взаимодействующих друг с другом генов), которые управляют кому-торазвитием глаз. Очевидно, что гены, которые кажутся «причиной» развития глаз, появились несравнимо раньше.

Может, в регуляции развития отдельных органов возможно выстраивание генных сетей «под готовый результат», а общая конструкция организма определяется иначе? Нет. Гомеозисный (работающий в определённых частях тела, то есть определяющий план строения организма) ген Brachyury определяет у нас и других хордовых самую нашу характерную особенность — образование хорды. Можно было поверить, что он характерен не только для хордовых, а и для всей огромной группы заднежгутиковых эукариот (куда относятся все-все животные, грибы и воротничковые жгутиконосцы)? Некоторые грибы этот ген потеряли, но иные — сохранили! Естественно, никакой хорды у них нет и в помине. Просто, когда у наших предков появилась хорда, они использовали для включения её развития один из генов, который имелся у них давным-давно и который сохранился у множества их родственников!

Почитайте Ястребова — и узнаете, что если в зародыш лягушки с заблокированным геном, который якобы является «причиной» развития хорды, ввести ген одноклеточного капсаспоры (у которой хорды отродясь не было и быть не может), этот ген «заработает» в лягушке и обеспечит начало формирования столь важного органа.

А ещё вы можете узнать, что многие черты сходства разных групп организмов в работе их Hox-генов, самой важной группы регуляторов плана строения, не унаследованы от общих предков, а вырабатывались независимо.

Ещё один интересный результат излагает Елена Наймарк. Оказывается, разные организмы, вырабатывая сходные приспособления, могут использовать для них одни и те же гены. В обсуждаемой работе это показано на примере развития способности к эхолокации у дельфинов и у летучих мышей — не таких уж близких родственников. Эхолокацию развивали независимо, а гены используют одни и те же!

Таким образом, эволюционные нововведения не являются следствием мутаций (хоть и используют их). Отбор выстраивает механизм генной регуляции под такую перестройку онтогенеза, которая «затребована» средой. Эта мысль кажется вам невероятной? А можно я, чтобы усилить ваш когнитивный диссонанс, процитирую И. И. Шмальгаузена — авторитета, которого сторонники СТЭ считают «своим»? Это из статьи «Стабилизирующий отбор и эволюция индивидуального развития».

«Мутации вводятся все более в русло направленных изменений. В основном они используются для наследственного “фиксирования” индивидуальных приспособлений, приобретающих постоянное значение в данных условиях существования. Вместе с тем усложняется система внутренних факторов развития, всё более занимающих место “недостаточно надёжных” внешних факторов, основные морфогенетические процессы защищаются всё более сложной системой регуляций. Благодаря регуляторным механизмам создаётся более прочная основа не только для индивидуальных онтогенезов, но и для дальнейшего процесса исторического образования организмов, и вся эволюция приобретает характер устойчивого движения». И. И. Шмальгаузен

К сожалению, эти мысли Шмальгаузена просто игнорируются сторонниками СТЭ (впрочем, и сам Шмальгаузен временами сам себе противоречил).

СТЭ пытается объяснить онтогенез на уровне отдельных генов. Чем дальше уходит в своём развитии генетика развития, тем более сложной становится эта задача. Сказанное мной не означает, что онтогенез не опирается на гены. Опирается, но на их уровне он необъясним. Приведу аналогию. Свойства газов можно изучать на уровне их отдельных молекул и на уровне газа как физического тела. Гены и их эффекты взаимодействуют намного сложнее, чем молекулы газа. Поэтому взаимодействие влияющих на онтогенез причин намного сложнее описать «на языке» отдельных генов, чем, например, описать цикл Карно «на языке» отдельных молекул.

Итак. Критики ЭТЭ упрекают её (увы, в большой мере справедливо) за избыточную теоретичность. Но ситуация в науке меняется: сейчас благодаря успехам сравнительной геномики получен огромный массив данных о том, как меняются гены организмов по мере их эволюции. Пока этот массив изучают в основном для реконструкции филогенеза (определения «траекторий» эволюции), но его анализ может дать много ценной информации и о механизмах регистрируемых изменений.

Означает ли то, что я написал, недоверие к результатам, полученным в рамках концепции Evo-Devo? Нет, конечно же, речь идёт о чрезвычайно ценном материале! Просто, по моему мнению, для её сторонников настало время переоценить ценности и отказаться от упрощённой логики СТЭ.

…

Интересно, а как то, что я здесь написал, будет восприниматься через десять и через двадцать лет?

К оглавлению