Цифровой журнал «Компьютерра» № 37

Кафедра Ваннаха: Факторизация войны Ваннах Михаил

Опубликовано 04 октября 2010 года

Была когда-то в школах такая дисциплина — арифметика. А у арифметики была основная теорема, гласящая, что большее единицы натуральное число можно единственным образом представить в виде произведения простых чисел. Операция разложения натурального числа в произведение простых множителей зовется факторизаций.

Аудитории «Компьютерры» излишне напоминать о той роли, которую задача факторизации играет во взломе и оценке стойкости шифров с открытым ключом, к примеру. И о возможных применениях полуми(ст/ф?)ических квантовых компьютеров для факторизации с полиномиальной сложностью тоже многие наслышаны. Сейчас, похоже, на повестке дня оказывается задача «факторизации» такого старого и доброго явления, как война.

В древности все было просто — «Иду на вы!». И даже если формального объявления войны не было, то определить с кем воюешь было нетрудно. И тайные операции были тайными только до определенной черты. Вот одна из самых известных — инцидент в Гляйвице, ознаменовавший начало Второй мировой. Не успели лихие ребята из RSHA переодеть десяток дюжин эсэсманов в польскую форму, и приготовить «консервы» из трупов переодетых в ту же форму зеков, не менее лихие конкуренты из Abwehr «слили», — в духе старой доброй розни между спецслужбами, а не из-за любви к человечеству информацию журналюгам из AP. Началу глобальной бойни это, впрочем, не помешало — у войн причины не случайные, а экономические...

Вот еще забавный инцидент с американским летуном-шпионом Гарри Пауэрсом. 1 мая 1960 года в 8:53 по московскому времени его сбили над Свердловском, в 15:00 того же дня привезли во Внуково. Следователи, ведшие дело, найдя у Пауэрса отравленную булавку для самоликвидации, полагали, что хозяева сбитого пилота хотят спрятать концы в воду. Даже экспонировавшиеся на специальной выставке бесшумный пистолет, 48 золотых монет, двое золотых часов и листовка на русском о том, что Пауэрс не имеет злых намерений, их не насторожила... А дело-то было в провокации спецслужб США против курса Эйзенхауэра на нормализацию отношений с СССР. Хрущев, действительно, возмутился. Потом были Кеннеди, Карибский кризис, курс на экономической изматывание СССР. (История и этой, успешной, провокации подробно описана отечественным историком Н. Н. Яковлевым.)

Но сейчас все становится действительно тайным. Про вирус Stuxnet читатели «Компьютерры» тоже знают. Штука по сложности и добротности явно государственного выпуска. Западная пресса уже разродилась по этому поводу многочисленным выводком гипотез. Кто-то, соотнося греческое и еврейское названия мирта, находит указания на ветхозаветную книгу Есфири. В связи с этим поминают полулегендарное израильское подразделение 8200, специализирующееся на информвойне. Авторитетная The New York Times вообще полагает, что Stuxnet уже успешно сработал прошлым летом, поразив системы управления иранских центрифуг, выполненных на контроллерах Simatic S-7 фирмы Siemens. Это привело к снижению числа работоспособных устройств по обогащению урана на 23%, в результате чего разведка Израиля сдвинула сроки ожидаемого появления у персов ядерной бомбы на 2014 год.

Если это так, прецедент интересный. Получается, что мы впервые сталкиваемся с действительно тайной, — и уже не операцией, а войной! Войны индустриальной эпохи оставляли материальные следы. Это отображалось даже в массовой культуре — в пьесе «Посол Советского Союза» фигурировал осколок с клеймом «Сделано в Германии», с помощью которого разоблачали замыслы наци втянуть Швецию в войну против СССР (будто у вермахта было мало трофейных боеприпасов...). У Тома Клэнси в The Sum of All Fears Третью мировую останавливают, выяснив что бомба, испепелившая стадион в Денвере, сделана из плутония, подаренного янки израильтянам. А вот в мире информационных технологий такие трюки уже не пройдут. Бит, «сделанный» американским или израильским программистом, невозможно отличить от бита «произведенного» индусом или россиянином. Война становится по-настоящему анонимной. Ее средства, — как и во время оно, — насильственны. Именно ими продолжают политику. Но кто?

Понятно, что тот, кому выгодно. Но выгоды в нашем сложном мире многообразны. Одна — у государства. Вторая — у политиков, рвущихся к власти в этом самом государстве, или желающих сохранить ее. Третья — у бюрократов, которые еще делятся на карьерных дипломатов и рыцарей плаща и кинжала. А есть и бизнесмены, играющие и на понижение, и на повышение... И смастерить боевой вирус по силу каждой из перечисленных групп влияния (большой бизнес настолько тесно связан с государством, что Stuxnet может обслуживать и его интересы.

Значит, если предположения об успешной работе червя против Ирана верны, — мы вошли в новую эпоху. Эпоху криптовойн, «факторизация» которых если и не невозможна в принципе, то до крайности затруднена. И все это происходит не в провидческих текстах Лема (прежде всего — «Мир на земле»), а в самой что ни на есть реальной политике. И политика эта может коснуться всех нас. Даже в связи с Ираном. Участие российских госкомпаний в строительстве АЭС в Бушере хорошо известно. А теперь представим себе, что червь атакует не только центрифуги, но и силовые котлы. В худшем случае — новый Чернобыль. Толпы беженцев, претензии и на межгосударственном и на межконфессиональном и на бытовом уровнях. В лучшем — парализация работы весьма дорогой технологической системы. И кто будет за это отвечать — генподрядчик, подрядчики, поставщики контроллеров? Спишут ли ущерб на форс-мажор, на обстоятельства непреодолимой силы? Не придется ли отвечать за ущерб бюджету государства, из которого происходит фирма-генподрядчик? Забавные вопросы...

И джинна уже не загнать в бутылку. Кибернетическая криптовойна (даже если оценки ущерба, нанесенного ядерной программе Ирана червем Stuxnet и преувеличены) стала реальностью. Это — заслуга технологии. Если есть возможность нанести противнику или просто конкуренту весьма значительный ущерб, оставив свои деяния в тайне — то кто то этим обязательно, — хоть на государственном, хоть на частном уровне, — воспользуется. И если обществу захочется знать, откуда на него обрушатся новые беды, ему придется создавать методики факторизации войны, некоей междисциплинарной науки, объединяющей ИТ с геополитикой, экономикой, стратегией и чем-то там еще...

К оглавлению

Василий Щепетнёв: Мандарины бочками Василий Щепетнев

Опубликовано 05 октября 2010 года

Жизнь и литературный вымысел порой настолько сплетаются, что и не понять, где находишься — в романе, кинофильме или в реальности два дробь одиннадцать.

Ну вот хотя бы происшествие, имевшее место в минувшую субботу. Не где-нибудь, а в Москве, да еще в здании серьезного учреждения, Роскомстата, что на Мясницкой, рабочие меняли трубу отопления. По необходимости сломали кирпичную стену, разделявшую подвальное помещение, а за стеною, говоря языком новостной ленты, «обнаружились древние саркофаги с человеческими останками». Реальность? Разумеется. Но искушенные читатели знают: именно с этого и начинаются захватывающие повествования о вампирах. Теперь кто-нибудь непременно совершит некий ритуал, вампиры восстанут из «древних саркофагов», как восстали они из литературы девятнадцатого века в веке двадцать первом, и Москва погрузится в бездну крови...

Но оставим до поры вампиров. Один из сюжетов того же девятнадцатого века: человек в нужде получает возможность разбогатеть. Всего-то и нужно ему пожелать смерти китайскому мандарину. Желание волшебным образом очень быстро сбывается, мандарин умирает и герой произведения получает кругленькое состояние. Собственно, писателей девятнадцатого века интересовало, как далеко может пойти человек ради собственной выгоды, если на пути у него не будет ни технических трудностей, ни страха наказания. Сейчас все эти рассуждения кажутся наивными, глупыми. Жизнь разрешила вопрос однозначно. Подумаешь, китайский мандарин! И — сколько за него дают? Миллион? Но разве можно быть счастливым, имея всего лишь миллион? Для счастья нужен, по крайней мере, миллиард, лучше пять, а чтобы счастье было полным и безоблачным — двадцать пять. И поэтому грузите мандарины (мандаринов) бочками. И срочно!

Уберем выгоду собственную, и заменим ее общим благом. Не уверен, что оно существует, общее благо (что одному благо, другому порой острый нож), но пусть так считает главный герой. Пусть он, главный герой, будет умеренно молодым, умеренно образованным и умеренно обеспеченным горожанином времен Иоанна Васильевича, сиречь Грозного. Почему я обратился к старине? Помните, прежде сказки обыкновенно начинались словами «в тридевятом царстве, в тридесятом государстве». Или же «давным-давно, еще при царе Горохе жил-был». Не задумывались, отчего? Я задумался и решил: эти фразы нужны были для того, чтобы оградить сочинителя или рассказчика от обвинений в экстремизме, клевете, призывах к насильственному свержению власти, разжигании классовой, племенной и расовой розни, потрясении устоев и так далее. Сказал — и спроса никакого, не у нас это было, а в Тмутаракани в незапамятные времена.

Так вот, жил-был купец Калашников. Торговал, наживал, по сторонам особенно не смотрел, пустопорожними разговорами не баловался, общественными нуждами не интересовался. Считал, что счастье человека в его собственных руках. Если он, человек, умен, настойчив и трудолюбив, то беспременно пойдет в гору. А если не может из оврага вылезти, то сам и виноват: верно, ленив, глуп, да еще пьет горькую без меры.

Так бы и прожил счастливо, но в недобрый час вздумал он с молодой женой и с маленьким ребенком погулять по бульвару. В самой прогулке не было ничего предосудительного, гуляли они осторожно, переходили дорогу лишь на красный свет, и то старались подземным переходом пройти, да и бульвар был местом покойным, ни буянов, ни черни на нем не водилось, а чтобы и впредь ее не было, патрулировала бульвар особливая стража, к добропорядочным гражданам приветлива, к буянам сурова.

Вроде и неоткуда беде быть, но — случилась. Заехала на бульвар немецкая тяжелая коляска, запряженная шестеркой злых вороных коней, и в один миг раздавила и жену купца Калашникова, и малолетнего сына — сам Калашников отошел бульварный листок в киоске купить, видеть все видел, но сделать ничего не мог, не успел, так неожиданно все случилось. Стража с алебардами наперевес подбежала — и замерла: на козлах был и коляскою правил не кто-нибудь, а свояк Малюты Скуратова. Свояк и трезвый был не сахар, а во хмелю, как сейчас, и вовсе не подступись. Но — подступили, взяли свояка под белы руки, усадили уже в другую коляску и увезли прочь.

Калашникова же добрые люди довели до дома и помогли с похоронами.

Немного отойдя, стал Калашников спрашивать, какую же кару понес свояк. Оказалось, на свояке вины не сыскали, поскольку тот во время происшествия сидел дома, о чем могли поклясться три дюжины добропорядочных горожан. А коляску его, запряженную вороными, угнал некто, лишь внешне похожий на свояка, да еще вопрос, похожий ли.

"Как — вопрос?" — нашел силы возмутиться Калашников. — «Подавайте его сюда, я и посмотрю». «Подать его сюда нет никакой возможности,» — отвечают ему, поскольку вор от стражи сбежал, а видеокамеры, которые во множестве стояли на бульваре (купленные, понятно, на деньги обывателей), в тот день находились на плановой профилактике, и потому нет никаких оснований отныне и впредь связывать печальное событие с именем малютинского свояка. А тебе, купец Калашников, нужно домой идти, и там, погоревав положенное, снова жениться, — и с тем из приказа купца выставили.

Ничего, решил купец, я этого не оставлю. До Симеона Бекбулатовича дойду, а правды добьюсь (в ту пору Иоанн Васильевич царство Симеону передал, а сам вышел из города, жил на Петровке, и ездил просто, как боярин, в оглоблях).

Это, собственно, присказка, сказка будет дальше, а сейчас, когда я пишу эти строки, воскресный день вступает в права.

Время пить мед и пиво!

К оглавлению

Кивино гнездо: Перед прочтением сжечь Берд Киви

Опубликовано 06 октября 2010 года

В истории книгоиздания наверняка не раз бывали случаи, когда полностью готовый тираж книги не доходил до магазинов и библиотек, а вместо этого подвергался тотальному уничтожению. Однако то, что учудили в сентябре американские спецслужбы с мемуарами одного из своих бывших сотрудников, прецедентов, судя по всему, еще не имело.

Точнее говоря, нечто довольно похожее по степени абсурдности событий, происходящих вокруг мемуаров шпиона, не так давно было очень смачно показано в очередном шедевре братьев Коэнов «После прочтения сжечь». Но только там была ядовитая коэновская сатира, а здесь — реальная жизнь во всей ее загадочности и красе.

Случилось же со шпионским мемуаром вот что.

Ныне подполковник армейского резерва США Энтони Шэффер (Anthony Shaffer) в конце 1990-х и начале 2000-х годов служил в составе военной разведслужбы DIA, что на русский по давней традиции принято переводить как РУМО или Разведуправление министерства обороны. Причем служил там Шэффер довольно замысловато. Поначалу он был гражданским сотрудником, занимавшимся компьютерами, сетями и добычей разведывательной информации из открытых и полуоткрытых источников. Однако затем, с приходом к власти воинственной администрации Дж. Буша, Шэффер в чине майора уже оказывается в Афганистане, где под псевдонимом Крис Страйкер занимается тайными разведоперациями ради победы американской демократии в отдельно взятом азиатском регионе.

Воевал, судя по всему, «майор Страйкер» весьма браво, поскольку за боевые заслуги перед отечеством был награжден медалью Бронзовая звезда и повышен в звании до подполковника. С другой стороны, возвращение Шэффера с войны обратно к работе в стенах РУМО явно не задалось. В 2005 году его лишают всех допусков к секретным документам, а в 2006 — и вообще увольняют из состава разведслужбы (после чего Шэффер продолжает служить — на вполне достойных должностях — в составе армейского резерва).

Конечно же, опасная и насыщенная событиями работа в качестве специалиста по тайным операциям в одной из наиболее горячих точек планеты оставила в жизни Шэффера неизгладимый след. Результатом чего, собственно, и стала книга его мемуаров, рассказывающая о приключениях военного разведчика в Афганистане и получившая название Operation Dark Heart, т.е. «Операция Темное сердце», — по кодовому наименованию одного из тайных мероприятий, в котором автор принимал личное участие.

Хорошая получилась у Шэффера книга или никудышная, для сути истории, в общем-то, неважно. Потому что куда важнее то, что начало происходить вокруг этих мемуаров в период, когда их уже напечатали первым тиражом в количестве 10 000 экземпляров, а в середине лета примерно 500 сигнальных экземпляров книги разошлись из издательства по редакциям СМИ, потенциальным рецензентам и ведущим онлайновым магазинам. Остальные 9500 копий остались на складе до планового начала продаж в последние дни августа. И вот тут-то в процесс вмешалось высшее руководство РУМО, категорически потребовавшее остановить распространение мемуаров и полностью уничтожить весь напечатанный тираж…

Пикантность ситуации заключалась в том, что формально автор книги и его издательство St. Martin's Press были абсолютно чисты перед законом. Шэффер, как дисциплинированный военный человек, перед публикацией мемуаров представил свою работу для ознакомления в соответствующие военно-бюрократические структуры — по линии текущего места службы в армейском резерве, естественно. Местные бюрократы не углядели в книге ничего крамольного, и после внесения нескольких косметических поправок соответствующее официальное разрешение военного начальства на публикацию было выдано еще в январе 2010.

Зато потом, когда сигнальный экземпляр уже напечатанной книги летом увидели высокие чины РУМО, ЦРУ, АНБ и прочих разведслужб Америки, то разразился большой скандал. В этих структурах, судя по свидетельству директора РУМО генерал-лейтенанта Рональда Берджеса, обнаружили, что книга содержит по меньшей мере 250 фрагментов, разглашающих важные секреты разведки и ставящих этим под угрозу национальную безопасность страны (люди из АНБ, к примеру, углядели раскрытие их тайн аж до уровня Top Secret).

Американским книгоиздателям национальная безопасность, ясное дело, не безразлична. Но и бизнес есть бизнес. Поэтому шпионам был предложен компромиссный вариант: книга не пойдет в продажу, если вы согласны выкупить весь напечатанный тираж. Но коль скоро весь первый тираж, считай, таким образом уже распродан, то будет быстренько допечатан и следующий — теперь уже со всеми цензурными изъятиями, какие потребуют внести спецслужбы…

Поскольку другого варианта в сложившихся условиях у разведслужб, похоже, не было, весь тираж книги был действительно выкуплен и уничтожен. Но самое забавное, что второй, отредактированный цензурой, вариант книги вышел из печати в виде исходной верстки — где практически все изъятые фрагменты остались на своих местах, но только теперь в виде вымаранных черной краской абзацев, строчек и отдельных слов. Ну и коль скоро по рукам у людей свободно ходит несколько сотен книг из первого «уничтоженного» тиража, все тут же бросились с интересом выяснять, что же за страшные тайны так неуклюже пытается скрывать американская разведка?

Всех интересующихся ожидало сильнейшее разочарование.

По сути дела, все, что вымарала цензура во втором издании мемуаров Шэффера, либо давным-давно известно, либо легко доступно при поисках информации в открытых источниках. О том же самом, собственно, говорил в комментариях и сам автор книги, подчеркивавший, что при написании воспоминаний весьма тщательно следил за тем, чтобы ненароком не выдать ничего лишнего.

В итоге же некоторые известные печатные и сетевые издания, имевшие в своем распоряжении оба варианта книги — вроде «Нью-Йорк Таймс» или сайта Федерации американских ученых — опубликовали оба варианта некоторых из отцензурированных страниц. Чтобы публика сама убедилась, какими глупостями занимаются за счет налогоплательщиков национальные спецслужбы (выкуп тиража обошелся казне примерно в 250 000 долларов).

Вымаранные цензурой места, спору нет, выглядели не просто глупо, а очень и очень глупо. Ну в самом деле, делать тайну из того, что штаб квартиру АНБ в Форт-Миде неформально называют «Форт»? Или что общеизвестная аббревиатура SIGINT обозначает Signal Intelligence, т.е. «разведку сигналов (связи)»? Или, что уж совсем удивительно, вымарывать аббревиатуру IRGC, обозначающую иранский Корпус стражей исламской революции?

Судя по всему, самым большим из разглашенных Шэффером секретов о работе АНБ оказался удаленный из книги фрагмент, который в максимально общих словах сообщает детали такой операции технической разведслужбы. Специалисты АНБ в Афганистане планировали немного переделать одно из устройств бытовой электронной техники и поместить его в квартиру, находящуюся рядом с жилищем одного из подозреваемых боевиков в Пакистане. После чего это устройство «действовало бы как губка, впитывающая в себя любые маломощные сигналы, слишком слабые для их обнаружения более далеко расположенной аппаратурой АНБ».

Судя по этому краткому описанию, речь идет об одной из известных разновидностей технологии Tempest, позволяющей добывать информацию из побочных излучений аппаратуры. (Как сказал в свое время один из специалистов, самой большой тайной технологии Tempest являлся сам факт ее существования.) Однако все прочие «упрятанные обратно секреты» радиошпионажа в книге Шэффера выглядят куда более одиозно. Например, в одном из абзацев цензура вымарала фразу «ребята с телефонами всегда были великолепным источником разведывательной информации»…

Короче говоря, буквально все, что так нелепо и абсурдно было проделано руководством разведки с книгой мемуаров Шэффера, выставило спецслужбы США в самом глупейшем свете. Хотя там наверняка работают очень неглупые люди, прекрасно понимавшие, во что могла вылиться вся эта странная затея.

То есть всплывает очевидный вопрос: зачем умным людям устраивать подобную глупость?

Если покопаться в сопутствующих истории обстоятельствах, то наиболее правдоподобный ответ на этот вопрос выглядит следующим образом.

Автор книги подполковник Шэффер в действительности является далеко не безвестным для публики и СМИ человеком. Именно он был тем сотрудником военной разведки США, кто в 2005-2006 годах рассказал о секретном и упорно замалчиваемом датамайнинговом проекте Able Danger (Вероятная угроза). В рамках этого проекта, можно напомнить, примерно за год до терактов 11 сентября 2001 по разрозненным фрагментам открытой информации специальной программой анализа были установлены и классифицированы как «особо опасные» четверо будущих угонщиков самолетов во главе с их лидером по имени Мохаммед Атта.

В вышедшей ныне мемуарной книге Энтони Шэффера среди прочего упоминается и эпизод 2003 года, положивший начало всей истории вокруг долгих и противоречивых разбирательств с Able Danger. В то время, когда Шэффер уже работал под прикрытием в Афганистане, в эту страну приезжал Филипп Зеликов (Philip Zelikow), глава аппарата и исполнительный директор правительственной «Комиссии 9/11», расследовавшей обстоятельства крупнейших террористических актов в истории США.

Шэфферу довелось лично присутствовать на встрече Зеликова с американскими военными, поэтому он решил воспользоваться случаем. В подходящий момент Шэффер взял слово и как непосредственный участник проекта рассказал руководителю высокой комиссии и об Able Danger вообще, и о том, в частности, что в РУМО Мохаммед Атта и еще несколько будущих террористов-смертников были вычислены еще в 2000 году. После его заявления, как пишет автор, в комнате повисла гробовая тишина… По окончании той встречи, продолжает далее Шэффер в своей книге, Филипп Зеликов отвел его в сторонку и сказал: «То, что вы рассказали сегодня, очень важно. Нам будет нужно связаться с вами, как только вы вернетесь после своих дел здесь в Афганистане».

Вернувшись в США, Шэффер без промедления обратился в Комиссию 9/11. Однако там, абсолютно без всяких объяснений, ему сообщили, что его история никого больше не интересует. А в итоговом отчете комиссии, соответственно, не появилось никаких упоминаний об Able Danger…

Все, что происходило с Шэффером далее, уже не относится ни к его мемуарам, ни к операциям разведки в Афганистане. Теперь это скорее история конфликта человека со спецслужбами. Человека, судя по всему, искренне считающего себя патриотом и потому решившего добиваться правды. И спецслужб, где его правда, мягко говоря, абсолютно никому не требуется.

Когда Шэффер по собственной инициативе в 2005 году вышел на депутатов Конгресса и парламентский комитет по разведке, пообещав им предоставить показания свидетелей от участников проекта и документальные подтверждения своим словам, то его под надуманным предлогом (за перерасход средств на командировки и мобильные звонки) лишили допусков к секретным документам и к собственному рабочему кабинету. Когда же личные вещи из кабинета вернули, то там не оказалось ни одной копии документов, связанных с Able Danger — хотя формально это была открытая информация. Официально собранные материалы в рамках этой программы были уничтожены значительно раньше, а один из других главных свидетелей — после соответствующей с ним работы — со временем изменил свои показания на прямо противоположные. Лично же Шэфферу командование разведки в приказной форме запретило давать какие-либо показания на соответствующих слушаниях в Конгрессе в 2006 году. А когда эти слушания прошли, то его из состава РУМО уволили — поскольку какой прок в сотруднике, не имеющем допусков к секретам?

Ну а далее, как известно, всю эту историю с Able Danger замяли по давно уже известным сценариям. Все, кто интересовался, интересоваться перестали. Кто что-то знал и говорил, стали говорить нечто совершенно иное. В итоге же, по заключению закрывшей дело комиссии от генеральной инспекции министерства обороны, ничего такого серьезного проект Able Danger не находил, а лично подполковнику Шэфферу все это померещилось. Благо никаких документальных свидетельств в поддержку его слов не обнаружено…

И вот теперь всплывают мемуары все того же Энтони Шэффера, в которых он опять напоминает о давних «скелетах в шкафах» разведслужб (в новых условиях, кто знает, потенциально чреватых и новыми расследованиями). Понятно, что столь неудобный для спецслужб эпизод о встрече автора в Афганистане с Филипом Зеликовым во втором тираже оказался полностью вымаран цензурой разведки. Однако на фоне еще 250 куда более вопиющих в своей нелепости вымарываний изъятый фрагмент об Able Danger прошел в комментариях СМИ как будто незамеченным.

Вполне возможно, что именно в этом и заключался расчет.

К оглавлению

Василий Щепетнев: Первый мандарин Василий Щепетнев

Опубликовано 07 октября 2010 года

Можно долго рассуждать, где проходит граница между праведным гневом и патологической мстительностью.

Любое субъективное определение выводится прежде всего из собственного опыта, а за неимением такового — из привитых в детстве и юности понятий и правил. Уже и видишь, что жизнь сложнее представлений о ней, что реальность не оставляет камня на камне от заложенного кем-то и когда-то фундамента, а — все равно: не могу поступиться принципами, и баста. Солнце вращается вокруг Земли, все работы хороши, партия прикажет, молодежь ответит «Есть!». А если не отвечает, не берет под козырек — значит, это неправильная, плохая, выродившаяся молодежь. Вот прежде...

А как — прежде? Откуда нам знать, как было прежде, если мы и настоящего толком разглядеть не можем, порой доверяя телеящику больше, нежели собственным органам чувств?

Но иногда, иногда...

Иногда удается увидеть и прошлое.

Итак, времена Иоанна Васильевича: укрепление административной вертикали, разделившей страну на земщину и опричнину, борьба за власть, борьба против власти, а посреди всего — обыкновенный, средний человек, купец Калашников, потерявший семью волею случая.

Но случая ли?

Зять Малюты Скуратова, правя в нетрезвом (или трезвом) виде шестеркой вороных, раздавил жену и ребенка Калашникова — и остался безвинным. Велено было считать, что наезд совершил вовсе не зять, а лихой человек, только издали похожий на зятя.

Однако Калашников своим глазам верил больше, нежели чужим словам, и потому требовал справедливости.

И успокаивали его, и увещевали, даже блаженный Василий навестил Калашникова. Говорил, что нет злого умысла у малютинского зятя, он случайно давит людей, ну вот как обычный человек, гуляя, давит мураша или другую насекомую. Если насекомая будет докучать, жужжать, а пуще жалить, тогда ее раздавят непременно, потому смени гнев на покой и смири гордыню, человек. Пока не поздно, пока не опоганил бессмертную душу.

Но Калашников блаженного выслушать выслушал, а успокоиться не успокоился. Горько ему стало от сравнения с бессловесным мурашом, решил он добиваться правды даже ценой спасения души. Хотел поначалу фузею фряжскую купить, да издали зятя малютинского и выцелить, как писано в «Повести о стрелке Шиловского Вора», но был Калашников человеком трезвомыслящим и знал, что никто ему запросто на базаре фузею не продаст, а вот его самого продадут обязательно.

Пытался он челобитную царю подать, Симеону Бекбулатовичу, да только не такое это простое дело — дотянуться до царя. Аудиенции людишкам калибра Калашникова царь не давал, по протоколу не положено. Бояре, что имели доступ к Бекбулатовичу, прослышав, что дело касается Малюты, наотрез отказывались передать челобитную, не прельщаясь ни соболями, ни златом-серебром. Посылал Калашников челобитную и почтой простой, и почтой фельдъегерской, и почтой голубиной, но тщетно. С отчаяния обратился купец к заветной книжке заклинаний и волшбы, в ней и узнал, как докричаться до царя. Вечером полной луны пошел он в старый-старый чулан, заросший паутиною, в ту паутину крикнул свои укоризны — и стал ждать. Часа не прошло, как явился усатый фельдъегерь и принес пакет запечатанный, а в пакете — царево письмо, мол, так и так, царь разделяет скорбь, но нужно понимать: есть презумпция невиновности. Лучше отпустить десять виновных, нежели наказать одного невинного, таков наш русский закон, а он, хоть и царь, закону повинуется и перед законом немеет. Поскольку нет твердой уверенности в вине малютинского зятя, а, напротив, есть сомнение, то и речи о наказании вести не должно. Дата, подпись.

Другой бы это письмо в рамочку поместил, на видное место повесил, а Калашников в сердцах скомкал, да в угол бросил, и той же ночью пошел на Кукуй, где жили иноземные купцы. Хотел и в самом деле фряжскую фузею сторговать, да по пути напали на него злые люди, стукнули по голове, подвезли к реке, порытой льдом (на дворе уже стоял декабрь), где и бросили в прорубь, приговаривая: не суйся, куда не след.

И кажется Калашникову, будто несет его по темному коридору, и великая стынь борется с ним, сковывая члены, язык, мысль. А в конце коридора — свет, и голоса любимой жены и малого дитяти. Он — к ним тянется, но течение несет мимо, во тьму, в которой лишь малиновые огоньки мерцают. Тогда он успокоился сердцем, перестал противиться неизбежному и пустил стынь в душу.

Очнулся Калашников от того, что чужие руки нещадно мяли и щипали его иззябшее тело. Оказывается, течением вынесло его верстой ниже в другую прорубь, и бабы-портомойки ухватили Калашникова, вытащили, отнесли в избу, раздели, влили в горло горячего хлебного вина и растирали, покуда не привели в чувство.

Купец поблагодарил спасительниц и отправился восвояси. Как он не умер, проведя в воде с полуночи до утра? Знать, такой ему жребий. Стал он спокоен и холоден, прекратил искать справедливость, и вдругорядь его топить передумали: покорность купца пришлась кому-то по душе, сломать всегда слаще, чем убить.

Прошло четыре недели, наступило новое полнолуние.

Заперся он в кабинете (хотя от кого запираться — слуг он рассчитал, оставил при себе лишь трех-четырех, которые хозяина сами обеспокоить не смели) с куском хлеба, чаркой водки да гвоздиком двухдюймовым. Первым делом выпил он чарку водки, вторым — пожевал хлеб, но не проглотил, а из мякиша слепил фигурку да положил в лунный свет. Третьим делом пронзил фигурку гвоздиком, да пошел спать. Поутру мякиш в очаг бросил, а гвоздик сохранил, чувствовал — много работы будет гвоздику.

А по Москве пошли слухи: скончался малютинский зять, занялся синим пламенем и, страшно вопия, сгорел. Верно, черти заживо утащили его в ад за грехи — много православных душ загубил. Хотя куда ему до тестя...

Прерву повествование. Условия заданы: обыкновенный, не злой человек теперь может уничтожить любого, о ком помыслит. Никаких преград нет. Боязни наказания тоже.

Каков дальнейший путь Калашникова? Остановится он, или пойдет дальше, поняв, что обидчик без потатчиков никогда бы не обрел той силы, которую имел? Оглядев окрест себя, увидев тысячи обиженных, станет ли он мстить за них? Единственное ограничение, которое я, волею автора, накладываю на Калашникова, это возможность извести лишь одного человека в полнолуние, то есть чертову дюжину в год. Калашников молод и здоров, способен прожить еще и тридцать лет, и больше, то есть счет потенциальных мишеней идет на сотни.

Если шире: может ли индивидуальный террор изменить если не мир, то хоть что-нибудь?

Смерти Александра Второго, Плеве, Столыпина, думается, повлияли на историю России. А если чиновников и сановников казнить народной волею (чем Калашников не народ?) в иное время?

Интересно, кого выберет Калашников в следующее полнолуние?

К оглавлению

Кафедра Ваннаха: История с географией Ваннах Михаил

Опубликовано 08 октября 2010 года

Есть такое почтенное занятие — искать объяснение своим неудачам. Денег нет; девки (или, политкорректно, мальчики…) не любят; во Всемирную лигу сексуальных реформ с жалобой не обратиться, ибо основатель последней Магнус Хиршфельд усоп аж в 1935 году… Поскольку при этом очень тянет пожалеть себя, любимого, то причину перманентных горьких фиаско возлагают обычно на нечто внешнее. Власть не та (с Марса, наверное, прилетела, и навязала себя с помощью теплового луча), история тяжелая (а у галлов что, гильотины не было?), враги злющие (верить, что британцы воевали в восставших американских колониях по правилам Гуго Гроция могут лишь те, кто делает свой маленький бизнес на Единичности и Неповторимости Холокоста…).

И есть объяснение последнее. Как Генерал Мороз приходил на помощь нашим войскам в Отечественных войнах (хм, мерзли почему-то лишь лягушатники и колбасники, русским сие шло на пользу), так и на климат удобно возложить вину за наши неудачи. Лаконичней всего сформулировал это Юрий Визбор — "В России, дескать, холодно купаться, Поэтому здесь неприглядный вид". Ну а систематичней всего изложил эти взгляды Андрей Паршев в работе «Почему Россия не Америка», 1999, многократно переиздавалась. Несмотря на глумливый характер предыдущих абзацев, книга Паршева, безусловно, принадлежит к разряду must read. Это общепонятный ответ гаммельнским крысоловам, который своими дудками заманивали Россию в глобальный рынок, побуждая сдать при этом национальные интересы. Предположим, что книгу Паршева многие читали, поэтому напомним ее аргументацию в логической последовательности.

Реформаторы 90-х исходили из того, что стоит объявить в России рынок и раздать собственность прихватизаторам, как заводы и фабрики загудят-оживут, начав выпускать востребованную рынком продукцию. Реальность, как мы знаем, оказалась несколько иной — кончились игры младореформаторов дефолтом. И причины этого попытался объяснить Андрей Паршев, введя «горькую теорему», — "в условиях свободного мирового рынка уровень производственных издержек почти любого российского предприятия выше среднемирового, и поэтому оно является инвестиционно непривлекательным". Суровый российский климат, большие расстояния — все это делает нашу промышленность неконкурентоспособной по сравнению с промышленностью ЮВА. Так оно и вышло — процветание нулевых обусловлено выгодной конъюнктурой на сырье на внешних рынках — заводы в стране строились импортозамещающие, сборка авто для рынка внутреннего, производство гигиенических прокладок...

Автор этих строк склонен считать, что большую роль в стагнации постсоветской российской промышленности играет не климат, а ПОСТИНДУСТРИАЛЬНОЕ ее состояние (в отличие от партнеров по БРИК, Бразилии, Индии и Китая). Дело в том, что мы уже истратили сельское население, жившее натуральным хозяйством, — неприхотливое и трудолюбивое, приученное пахать от света до света, — в индустриализацию 1930-х и послевоенное восстановление. И Россия, кстати, похожа на Америку — в Штатах Лестер Туроу описал аналогичные процессы, приведшие к кризису 1970-х (см. The Zero-Sum Society, 1980 ). США вышли из него, превратившись из страны индустриальной в штаб-квартиру глобальной экономики. Россия своего стабильного места в глобальном мире пока не нашла, роль экспортера сырья бывшую сверхдержаву устроить не может, а об инновационном развитии говорить могут только клинические оптимисты…

Так что обращаясь в будущее, необходимо оглянуться и на историю с географией. Взглядам Паршева противоречит очень бодрый рост отечественной экономики в конце Империи царей, происходивший в условиях открытого рынка. Правда, тут попались на глаза очень забавные цифры, подтверждающие для этого периода взгляды Паршева. Ну, как мы представляем себе отношения России и Германии перед Первой мировой? Мы вывозим хлеб, немцы поставляют нам машины и технику. Да! Но вот в начале второго десятилетия ХХ века обозначилась интересная тенденция. Германия начала ЭКСПОРТИРОВАТЬ в Россию рожь. За 11 месяцев 1912 года в Россию было ввезено 4631 тысяч пудов ржи, а за тот же период 1913 года — уже 10875 тысяч пудов ржи. В Царстве Польском, Прибалтике, Финляндии германские хлебопродукты начали вытеснять русские. В конце 1913 года царь согласился с предложениями Совета министров по поводу увеличения пошлин на ВВОЗИМЫЕ хлебопродукты… (Подробнее см. А.С.Аветян, «Русско-германске дипломатические отношения накануне первой мировой войны 1910-1914», М., 1985, сс.59-63) Так что у кузенов Вилли и Ники были, — и помимо семи пулек в Сараево, — вполне рациональные и сугубо рыночные мотивы к началу общеевропейской бойни. Раздел рынков — это серьезно! Правда, и тут сложно сказать, помогал ли прусским юнкерам климат, или же успехи в применении удобрений, — пока естественных, — которыми в это время, до того как травить газами солдат Антанты, занимались химики Габер и Нернст… Еще в прямом противоречии с позицией Паршева современное состояние стран ЕС. В самом благодатном климате Средиземноморья, куда коммунистический утопист И.А. Ефремов мечтал, в «Туманности Андромеды», переселить большинство населения (в реальности, в процессе комстроительства, переселяли-то в Воркуту и Магадан…) потомки эллинов и римлян, наследники Испанской и Португальской империй пребывают на грани дефолта. Ну а обитателям европейского севера приходится их спасать трудовым евро… И расходы на кондиционирование (что многие почувствовали этим летом, могут быть почище трат на отопление).

Так может быть стоит сделать следующий шаг? Осознать, что уровень жизни государства зависит не от климата (который для нас данность), и не от наличия рыночного хозяйства (альтернативы которому на планете нет), а от места страны в этом самом глобальном рыночном хозяйстве. Которое на самом деле — едино!

Знаете, россияне «россыпью», поодиночке, вписываются в него весьма успешно. В самых разных сферах деятельности. Вот Нобелевские премии российским физикам, — они же британские профессора, — Гейму и Новосёлову. А вот в США проходит крупнейшая в истории облава на интернет-мошенников. Что характерно — российских… Так что мы все, — и гении, и жулики, — живем уже в большом всепланетном мире. Где можно устраиваться самому, где нужно обустраивать свою страну. Ну зачем вам, если вы планируете выпуск какого-либо продукта, производить его здесь? Сделайте это там, где дешевле, как это делает весь мир. Ведь информационные технологии снижают издержки на такие операции до предельно низкой величины (нарисовать пресс-форму в AutoCAD-е, перекинуть данные в Китай и получить посылку с готовым изделием для мелкого бизнесмена много дешевле и быстрей, чем заказать на ближайшем заводе…). Не пускают на рынки развитых стран — так кузены-императоры из-за этого пошли на Мировую войну, почему же вам должно быть легче? (Да и отечественные, скажем, антивирусы, вполне прилично идут по миру!) Суровый климат — так не посмотреть ли на него, как на Вызов (в смысле А. Тойнби), побуждающий к действии. Суровый климат нагорий Каледонии вынуждал горцев вербоваться в полки, какие какой-нибудь безнаследный младший сын графа Морнингтона, — будущий герцог Веллингтон, — приводил к стенам какого-нибудь Серингапатама. И тогда шотландцы озверело лезли на стены — истово желая пограбить казну Типпу-Саиба; тогда полдюжины европейских полков громили всех владык сказочной Индии. Да и наши казаки-землепроходцы, наши солдаты и офицеры немногих рот Кауфмана и Скобелева, покоривших Среднюю Азию, застенчивостью не отличались. Так что может, чем ныть, стоит присмотреться к возможностям, которые открывает глобализованный мир, размеры которого смяты информационными и транспортными технологиями почти до габаритов заднего двора. А уж определить, где клетку с кроликами пристроить, а где волкодава привязать — дело хозяйское. И если Андрей Гейм весьма резко высказался по поводу предположений о его переезде в Сколково, — не слишком высоко оценивая возможности для работы в России, — так это объяснимо (в том числе с точки зрения гипотезы Паршева). Так это — объективность окружающего мира, которую просто надо учитывать. Визборовский технолог Петухов же не опровергал взгляд африканского наследника, что у нас холодно, он только намекал, что мы делаем ракеты…

К оглавлению