Цикл произведений 'Родина'

Раян Фарукшин

Цикл произведений "Родина"

От автора.

Эти небольшие рассказы написаны о событиях, терзающих нашу страну войной на Северном Кавказе. Войной, для многих непонятной и неприемлемой. Чеченской войной.

Я не пытаюсь дать ответы на все возникающие в ходе боевых действий вопросы. Это невозможно. Я лишь хочу отразить действительность глазами солдата, простого деревенского парня, волею судьбы оказавшегося у "черта на куличках". Все мои рассказы написаны на основе воспоминаний моих друзей. Все, о чем я написал, действительно имело место. Реальные события плюс внутренние переживания моих героев. Что-то вроде документальных исторических очерков. Но это не значит, что я всего лишь дословно пересказал чьи-то слова. Я пытался объединить небольшие, несвязные разговоры в единое целое. Целое, которое может дать определенное представление о происходившем и на поле боя, и за его пределами.

Настоящие герои немногословны. Они не любят вспоминать о своих мужественных поступках, зато с удовольствием делятся впечатлениями о подвигах братьев по оружию "из соседней роты". Может, именно по этой причине что-то у меня и не получилось.

По просьбе моих друзей - героев рассказов - я не указываю их фамилий и скрываю некоторые подробности такими значками ***. Почему? Когда я написал "Это случилось в окрестностях Бамута" и дал прочитать готовый материал рассказчику, он побледнел и сказал: "Убери тут, тут и тут. А вдруг ОНИ это прочтут? Чечены сейчас по всей стране творят что хотят. А у меня жена, дети. Не дай бог, будут разборки. Пусть люди знают, что там происходило, но и я жить хочу."

Повторюсь, моя цель - отражение "окопной правды". Черной или белой, приятной или неприятной. Правда - она всегда в единственном числе. Но и у нее есть лицевая и изнаночная сторона. Всегда есть выбор, с какой стороны взглянуть правде в глаза. Выбор за вами. У всех есть дети, некоторые из которых - призывного возраста. Я хотел, что бы вы, прежде чем отправлять сына в армию или собирать справки о его непригодности к строевой службе, задумались: "Стоит ли?". Получилось у меня или нет, задел я вас "за живое" или не смог, это другой вопрос. Выводы делать вам, читатель.

P.S.

Благодарю всех, кто помог мне собрать материал. Особая благодарность моим родителям (за терпение), Шварцу, BIG ILL Дакоте и Оксане В. Спасибо.

С уважением, Раян Фарукшин

* 1. РЯДОВОЙ Усман *

"Вряд ли стоит мне вам объяснять,

что такое для меня и для моих друзей война..."

А. Розенбаум

Плакали мы все...

(новогодняя ночь)

Построили нас всех и сказали, что мы едем на большие общевойсковые учения в Свердловск. Зачитали какой-то приказ. Дали время на сборы и подготовку техники для погрузки. Еще раз построили, пересчитали, погрузили в вагоны, повезли.

Настроение будничное, как всегда. Предчувствий или предзнаменований о крутых переменах, которые ждут нас в недалеком будущем, не было. Сначала ехали спокойно, без происшествий, но уже на второй день пути поползли слухи, что начинается война и нас везут в сторону границы для участия в боевых действиях. Нашлись умники, подбивающие соседей по вагону на побег. Смельчаков, решивших дать деру, было не много, но они все-таки были безумцы спрыгивали с поезда прямо по ходу движения или дезертировали во время кратких остановок на станциях. Бежали, кто как мог. Ну а я, рядовой срочной службы Уральского военного округа, приехал на Северный Кавказ.

Через день после приезда, нам объяснили, чего от нас хотят Ельцин и Грачев, и кто такие эти непослушные дудаевцы. Боевиков объявили малограмотными и не способными к обороне, а мирных жителей назвали стариками, жаждущими освобождения от уз кровожадного взбунтовавшегося генерала. Я встретил такие новости в прекрасном расположении духа. До дембеля мне оставалось тянуть пять месяцев. Настроение офицеров, определивших, что для полного покорения Грозного нужно около двух недель, а на разоружение всей республики уйдет не более двух месяцев, перекинулись и на меня. Возвращаться назад в часть так быстро не хотелось, казалось скучным и обыденным, поэтому я надеялся застрять в Чечне еще на несколько месяцев. "После разгрома их банд наверняка сделают как в Молдове и Абхазии, а значит, настроят блок-постов и оставят контингент миротворцев," - думал я - "что неплохо для меня, ведь можно будет спокойно дослужить до дембеля здесь, и поехать домой прямо из района "горячей точки", а не путешествовать туда-сюда от Кавказа до Урала".

И я действительно до дембеля оставался в Чечне, но "спокойной службой" те пять месяцев назвать никак не могу. Это были пять месяцев кромешного ада, пять месяцев ранений, смерти, голода и сумасшествия. Сумасшествия целой страны. Солдаты и офицеры, боевики и мирные жители: все смешались в одну большую кровавую кучу. Мы все сошли с ума. Навсегда.

В новогоднюю ночь, 31 декабря 1994 года вышли на марш. Цель освобождение от незаконных вооруженных формирований города Грозный и наведение конституционного порядка в городе и предместьях. На это задание штабисты выделили несколько суток. Сколько там этих самых формирований, тогда нам, естественно, не сообщали. Надеялись, что боевиков не много. На самом деле, в городе сосредоточились несколько мобильных, хорошо обученных и превосходно вооруженных группировок дудаевских войск общей численностью до 10 тысяч (!) человек. Огромную роль играли отряды ополченцев, прекрасно знающих все ходы-выходы родного города и постоянно пользовавшихся этим преимуществом - они появлялись в самых неожиданных местах и били нас в спину. На самых стратегически важных объектах оборонялись бойцы чеченского спецназа и повоевавшие в различных горячих точках планеты наемники со всего мусульманского мира. На заранее пристрелянных узлах сопротивления боевики использовали крупногабаритные капитальные строения, откуда прямой наводкой расстреливали нашу бронетехнику. Наше же командование ничего не смогло сказать ни о характере ожидающих нас столкновений, ни о маршруте передвижения внутри городских кварталов. У нашего ротного имелась единственная карта, и то, на ней не оказалось около трети пройденных нами позже объектов. Видимо, карта была, во-первых, не армейской, а во-вторых, устаревшего образца. Так же, нас зачастую не информировали и о том, какое здание уже взято, а какое еще нет. Иногда мы обстреливали дома, ранее занятые соседними соединениями. Обнаружил себя и недостаток внимания к укреплению морального духа - нас никто не учил, как вести себя в психологически сложной обстановке, поэтому, в моменты отчаяния мы терялись и вели огонь во все стороны, в том числе и по своим тылам. Радиоэфир свирепствовал, на связь выходили все, кому не лень, в том числе и дудаевцы, активно призывающие нас сложить оружие. Полный бедлам. Само собой, такие ляпы затрудняли наши передвижения. Из солдат никто ничего не соображал итак восемнадцатилетние дети, а тут - такое. Мы, впрочем, как и наши командиры, не знали даже элементарных правил ведения боя в городе, поэтому порой совершали грубейшие ошибки, которые нередко оказывались роковыми.

...Оборачиваешься назад - а там - темнота, хоть глаз выколи, ничего не видно, ночь. А впереди - пылающая адским пламенем столица Чечни. Как-то так получилось, что мы попали прямо в самый центр города без потерь. Не могу найти объяснений, почему нас не обстреляли. Повсюду стреляют, горит все, что еще может гореть, от количества трупов кружится голова, а перед нами открытая дорога. Дорога, отворяющая двери в ад. Нашему взводу, наступавшему под прикрытием бэмпэшек и бэтэров, необходимо было продвинуться по одной из улиц до конца нескольких небольших кварталов. Мотострелки, действуя в пешем порядке, вели огонь по первым этажам и подвалам зданий. Бронемашины бомбили по вторым и третьим этажам. Иногда получалось не плохо. Несколько часов мы практически не встречали сопротивления, что придавало уверенности в своих силах. Трупов, покалеченных и раненых, было много, как духовских, так и наших, но конкретно из моего окружения - все уцелели. Оказывается, когда умирают другие, незнакомые люди, пусть даже свои, десантники, - не страшно. Вроде как смерть проходит мимо. Чувствуешь себя уверенно, стреляешь, кричишь, бежишь. Но как только убивают твоего служака, знакомого и, особенно, друга, становится ой как страшно. Жить не хочется, а умирать тем более. Как же так, за что, почему он, кто следующий? До сих пор не пойму, почему нас не убило в первые часы штурма. Судьба? Может, она или он, бог, оберегали нас? Если так, тогда за какие заслуги? Или это случайно все? Жизнь и смерть. Смерть и жизнь. Не объяснимо...

Остановились. Вылезли из танков и бэшэк. Собрались небольшими группами по восемь-десять человек. Кто посмелей - сел на броню, остальные - на землю. Холодно. Вспотевших от работы, а война - это работа, мороз начинает доставать нас, забравшись под "афганки", щипать затвердевшую кожу, царапать, щекотать. Достали сухпайки. Жуем, пытаемся с помощью еды отойти от суровой действительности. Еда застревает в горле, вытирая сопли, пытаемся сглотнуть пищу. Наш ротный, двадцатидвухлетний лейтенант ***, прихвативший по случаю нового года бутылку шампанского (не знаю, где он ее нашел и как смог довезти), бегал между бронемашинами и разливал напиток по кружкам. Поздравлял своих, ошалевших от жестокой реальности войны, подчиненных. Желал счастья и долгих лет жизни. Уверял, что скоро все кончится и надо потерпеть совсем чуть-чуть. Бегал и, как говорится, добегался. Убили его. Прямым попаданием артиллерийского снаряда. Разорвали на кусочки, спалили. Это ударило по мозгам сильнее всего увиденного ранее, ведь смерть впервые коснулась одного из нас. И командир, и человек он был хороший, все его уважали, хоть он и был старше нас лишь на пару лет. Черт возьми, где-то на гражданке у лейтенанта остались жена и дочь, а его останки догорают на наших глазах! Я трясся от холода и страха: черт со мной, лишь бы родители мои не узнали, где я и что здесь происходит. Я вспомнил мать, отца, деревню. Испугался, что больше никогда не увижу родных мест. Испугался, что если погибну, причиню боль самым близким мне людям. Испугался за мать, она не выдержит, если узнает...

...Подошли несколько человек. Не из наших. Рослые, здоровые, видно, что мужики уже, лет под тридцать. Форма грязная, окровавленная, висит лоскутами. Сразу и не разберешь, кто такие. Оказывается, морские пехотинцы. Из тех, кто шел на штурм в первых рядах. Познакомились. Разговорились.

- Я сам видел, как наших перебили. Всех. Остались только мы. Там, блин, мясорубка... Эти чечены долбанные... били нас со всех сторон. Подбили несколько танков, а мы остались между, ни вперед, ни назад не протиснуться. Насквозь простреливали, свинца, как воды во время дождя, немерено. Руку не поднимешь, башку снесет на хрен. Не знаю, как меня не задело. Судьба... Они, суки такие, еще на нашу частоту влезли. То на своем орут, то по-русски сдавайтесь типа, и останетесь живыми. Деньгами, суки, заманить хотят... сбиваясь и плюя матом через каждое слово, рассказывал один из них, - хрен им, я лучше сгорю, чем сдамся.

Другой, самый физически здоровый пехотинец, видимо старший по званию, пристально посмотрев на нас, добавил:

- Не везет вам. Технике здесь вообще не место. Не пришей кобыле хвост. Улицы узкие, кругом завалы, замесят вас, сожгут. До завтрашнего вечера не доживете...Они, сволочи, из гранатометов мочат. Потом гранатами закидают, даже вылезти не успеете. Сгорите живьем. Я сегодня сколько таких видел, сосчитать трудно... Да-а. Все мы здесь останемся, все мы - трупы завтрашнего дня. Покойники долбанные...

Мужики рассказывали нам о пережитом. А мы, перепуганные до смерти, плакали. Да, плакали мы все, не взирая на возраст и звание. Кто-то громко, а кто-то молча смахивая слезы с лица...

(6.08.01)

Не спешите нас хоронить...

всем известным и неизвестным героям Первой Чеченской

Танкисты.

Россия. Кавказ. Чечня. Грозный. Ночь с первого на второе января 1995 года. Расположение *** бригады. То есть никакое, конечно, это не расположение, а просто один из многочисленных городских кварталов, из которого днем мы вышибли местных аборигенов, чеченов, и теперь несколько "жилых" пятиэтажек и трехэтажное здание общежития ПТУ находятся в нашем "полном распоряжении".

В соседнем квартале идет бой, но нам до него нет никакого дела, у нас передышка, мы получили час на отдых. Один час - целых шестьдесят минут, которые надо грамотно использовать - надо поспать.

Я не спал больше суток. От недосыпания голова моя гудит паровозом прошлого века, мозг отдает команды вяло и неохотно, а тело выполняет их со сбоями первых японских роботов - идет не туда, куда надо и делает не то, что нужно, тормозит по полной программе. Мозг спит, тело дремлет, а суставы сами по себе, работают на автопилоте. Желание одно - поскорее лечь и заснуть. Но, несмотря на прелесть долгожданного момента "отбоя", заснуть не удается: не закрываются глаза - тратят драгоценное время, настырно целясь в пустоту, в неизвестную чеченскую ночь. Мою вторую ночь на войне.

Я сижу на броне своей БМП-1. Жду приказов. Я - Усман, рядовой срочной службы, наводчик-оператор, мне 19 лет, я татарин из Татарстана. Рост метр-семьдесят, вес 65 кг, волосы черные, кучерявые, глаза карие, брови густые, широкие, черные. Особых примет нет. Одет в обычный черный комбинезон танкиста, фетровые сапоги и шлем. Да, вот шлем мне достался хороший, новый, на меху. Мех, конечно, искусственный, но все равно, шлемак у меня классный.

Оттягивая шею грязным потертым ремнем, на коленях лежит АКСУ. Лет ему почти столько же, сколько и мне, но пока он не подводил, работал исправно, молодец. А две ручные гранаты РГД-5, увесистыми комками покоящиеся в накладных карманах, вынуждают меня чувствовать себя довольно уверенно в любой незнакомой обстановке.

Уверенно я продержался на броне ровно две минуты. А потом свистящие потоки пуль, выпущенные чеченами из девятиэтажек, выгоревших на все сто процентов и пугающих своими холодными внутренностями, закинули меня внутрь бэшки, где одиноко загорал мой дружок, механик-водитель рядовой Александр Шапошников. Это для офицеров он - "рядовой Александр Шапошников", а для меня он - Сосед.

Сосед родился и вырос в малюсеньком, и богом и чертом забытом поселке Курганской области. Путчи, приватизации и демократизации, захлестнувшие крупные города, благополучно обходили поселок стороной, и жизнь там текла по своим, десятилетиями неменяющимся законам. Сенокос, битва за урожай, борьба за повышение надоев литра молока с отдельно взятой буренки, вывоз натуральных удобрений - навоза - на поля, посевная кампания и, главное хобби ста процентов населения российской глубинки - каждодневное поголовное пьянство. Вот и вся жизнь, скукотища полная, никаких странствий, похождений или приключений, одна мирская суета. Так бы и помер Сосед в своей дыре, да в безвестности, но вот исполнилось ему полных 18 лет, и вспомнила Матушка-Россия о далеком отпрыске, и призвала его на охрану своих необъятных просторов. И целый год рулил Сосед на разных бэшках по серпантинам Уральских гор, и рулил бы себе аж до дембеля, но родной президент дядя Боря, проснувшись после очередной архиважной международной попойки, решил приструнить непослушных, по глупости своей горской, чеченов, и отправил Соседа порулить по горам по Кавказским.

- Спишь?

- Сам такой! Лежу, балдею, мечтаю о жареной курице и картофельном пюре. Бабуля моя та-акую курочку жарила, пальчики оближешь! - расплавился от сладких воспоминаний Сосед. - И о горячем кофе мечтаю. Обязательно с лимоном и сахаром. Так вкуснее. Жуешь хлебное печенье и запиваешь черным кофе. Балдеж.

Сосед недавно отпраздновал свое девятнадцатилетие. Всегда уверенный в себе, высокий и сильный, с русыми волосами и голубыми глазами, он выглядел Казановой местного масштаба. Ходил прямо, говорил сладко, да еще и на гитаре играл. А как пел! "Чайф", "ДДТ", "Чиж", "Наутилус" - Сосед знал большинство песен этих популярных рок-групп. Здорово он пел, эмоционально, сопереживая героям. А анекдоты? У-у! Анекдоты, байки, шутки и розыгрыши были неотъемлемой составляющей его существования. Симпатяга парень, свой в доску, душа компании - говорят о таких балагурах как он. Он легко мог найти общий язык с любым незнакомцем, раскрутить на сигарету любого скупердяя сержанта, откопать - неизвестно где и как - продукты и запросто накормить ими все отделение. Он всегда был в курсе последних событий и знал все вперед всех. Он был лучшим механиком во всей части и лучше других стрелял из всех видов оружия. Он всегда и во всем был первым. Одним словом - Сосед.

- Чего нового?

- Поговаривают, что какая-то десантура сильно встряла в самом центре. Нас, наверное, и пошлют на выручку. А нам бы самим кто помог. Ты знаешь, сколько сегодня наших полегло? - Сосед поежился и, расстегнув спальник, сонно потянулся.

- Слышал...

- То-то и оно.

Послышался стук. Кто-то торопливо стучал по броне. Сосед, резко вскочив, ударился головой о приборы, негромко матюкнулся, почесал затылок и высунулся наружу, где его, сверкая немигающим взглядом, встретил "любимый" штабной офицер.

- Так, слушай мою команду. Прямо сейчас заводите свой драндулет и через пятнадцать минут уходите на задание. Ты и наводчик-оператор. С вами будет восемь человек. Это бойцы элитного подразделения "В***". Слыхал о таких? Так вот, идете за колонной танков и оставляете мужиков там, где скажут. Ясно? Вопросов не задавать, ни с кем не базарить, постоянно находиться на связи. К этим снецназерам не прилипать, у них спецоперация, секретная. Ясно? Ясно! Все. Свободен!

- Товарищ старший лейтенант! А нам что делать? Ну, после того, как спецов оставим. Какие наши дальнейшие действия?

- Разворачиваетесь и на полном газу назад. Все. Свободен!

- Так точно, товарищ старший лейтенант!

Я слышал весь разговор полностью, но не высовывался. На всякий случай.

- Усман, - улыбнулся Сосед, заводя свою старушку. - Готовь орудие к бою! Выезжаем! Приходил замначштаба, ну, этот, сопливый старлей, и сказал, что повезем спецов из "В***". Круто, да?

- Неплохо.

- Щас мы покажем этим черномазым выскочкам, кто здесь хозяин!

Через пятнадцать минут, когда мы, готовые сражаться и побеждать, пристроились в хвост отъезжающей танковой колонне, восемь здоровенных мужиков молча залезли в десантное отделение нашей коробочки. Даже не поздоровались. Обидно стало - что мы, не люди что-ли, не спецназ конечно, но тоже воюем.

Кто-то постучал автоматом по броне:

- Трогай!

Спецназовцы были одеты как-то уж слишком по-праздничному. Конечно, может им так и удобней, но я бы так в атаку не ходил. Касок спецы не одели, только черные спортивные шапочки, то есть небольшой осколок - и все, капут. На ногах не берцы, а потертые кроссовки - и как по обломкам стройматериала бегать будут, не знаю, только ноги переломают себе, изувечатся, намучаются в такой обуви. Жалко, свои же мужики, нашенские. Но самое непонятное - они даже бронежилеты не одели, так и поехали в одних тонких черных свитерах, без верхней одежды. Зачем? Вспотеть, что-ли, боятся? Как они воевать-то будут? Замерзнут. Да и боекомплект у них слишком уж маленький - у каждого АКМ 7,62 и четыре наступательных гранаты. Никаких спецсредств. "Че это они, налегке поехали, как деревенские депутаты на концерт саратовского симфонического оркестра", - подумал я, а вслух сказал:

- Я сверху прокачусь. Так интереснее.

Вылез наружу, сел. Еду, глотаю выхлопные газы, всматриваюсь в остатки городского пейзажа. Не видно ни хрена. Один дым.

Выезжаем из контролируемого квартала, проезжаем мимо наших скрытых постов, приезжаем в неизвестность. Теперь мы на их, чужой, враждебной чеченской территории. "Бамс, бамс, бамс" - рядом стреляют из гранатометов. Я спешно нырнул внутрь бэшки и закупорил все люки.

- Страшно? - ориентируясь лишь по засаленным триплексам, руля коробочкой почти вслепую, спросил Сосед.

- Бля... - только и смог ответить я, подавляя неприятные ощущения. Очково там. Лучше тут...

- Ой!

Бэшку резко качнуло и подкинуло вверх. Мы ударились головами о броню и громко выругались. БМП остановилась, Сосед махнул наружу:

- За мной!

Страшный азарт захватил наше сознание. Не понимая чего творим и зачем, мы вылезли наверх, встали в полный рост на броню и мигом опустошили магазины своих автоматов. Стреляли по окнам первого этажа гигантской девятиэтажки, перед которой и остановились. "Ура! Смерть фашистам! Бей гадов! За Родину!" - проносилось в моей голове. Что поделать - сказывались издержки воспитания советским кинематографом, когда "наше дело правое и мы победим", при чем "все наши станут героями, а все враги сдадутся в плен", и ни убитых тебе, ни раненых, все здоровы и живут себе припеваючи. Военная романтика, она, конечно, дело хорошее, но на самом деле все совсем не так, "всамделишнее кино" намного страшней и неразборчивей.

Из десантного раздавался непонятный шум, напомнивший о спецназовцах. Они, оказывается, застряли и не могут открыть "парадную дверь". Пришлось им помочь.

Обласкав нас матом последней московской моды, спецы рассыпались по кварталу и исчезли в ночи. А мы так и стояли на броне еще секунд десять-пятнадцать, мечтательно смотря им вслед и видя себя на крыше Рейхстага с красным знаменем в руках. Стояли и мечтали, пока духи не начали обстреливать нас с верхних этажей. Мы сразу назад, вовнутрь, да как вдарим из пушки! И еще, и еще, и еще! Духи замолчали.

Не успели мы обрадоваться нашей микро-победе, как обнаружили, что были не единственными освободителями этого дома - на противоположной стороне улицы засел целый полк, гвоздивший закрепленный квартал уже целые сутки.

Подбежал солдат, стучит по броне:

- Живы? Эй, придурки, живы?

Сосед высунулся и ответил тем же:

- Придурки живы. А дураки как?

- Хорошо хоть у них выстрелов к гранатометам не осталось, иначе зажарили бы вас немедля. Вы че остановились у быка на рогах? Давай, откатывай машину вон туда, надежней будет, - солдат, по одежде и интонации "махра", стволом автомата указал на относительно непострадавшее одноэтажное здание из красного кирпича.

- А че там?

- Это котельная. Вот, между ней и забором приткнитесь, и хрен вас кто достанет. Если что, окружать надумают или невмоготу станет вам одним, бегите к нам, мы во-он там. Места у нас много, и вам хватит. Только без машины, конечно.

Солдат вкратце описал положение дел в квартале и за его ближайшими пределами. Картина относительно спокойная, а по сравнению с другими местами, даже привлекательная. Хозяйничает в квартале 81-й мотострелковый полк, прибывший из-под Самары. Тяжелого вооружения у них нет, но ничего, и так неплохо справляются.

Выслушав солдата, представившегося младшим сержантом, старшим группы разведчиков, Сосед, от гостеприимного предложения остаться, отказался.

- Нет, спасибо, мы уходим к своим.

- Какой, нахрен, к своим! Туда нельзя, там чечены везде! Квартал снаружи обложен полностью! Одни не пробьетесь! - повысил тон сержант.

- Не, мы попробуем. Мы вон, оттуда приехали.

- Да не оттуда вы приехали, - сержант махнул на восток, - а оттуда, я же видел!

- Ты путаешь. Не могли мы оттуда приехать. Вроде, вон, с того поворота мы сюда вывернули,- попытался возразить ему Сосед.

- Нет, - не уступал упрямый разведчик, - вы повернули с того поворота, - он повернулся и помахал в темноту, - оттуда.

- Как ты мог видеть, если темно вокруг, не видно ничего! - рассердился Сосед. - Даже не видно твоего поворота.

- Ладно, делай, как знаешь, я предупредил. Мой дело предложить, твой дело отказаться, - сержант развернулся и пошел в темноту. - Фамилию хоть свою скажи, и адрес домашний, чтоб было куда написать, что сожгли тебя, непослушного придурка! - крикнул он напоследок.

- Во заколбасил, а! - Сосед, обращаясь ко мне, покрутил пальцем у виска. - Как он мог видеть откуда мы свернули, если ни фига не видно.

Сосед попытался развернуть машину. Не удалось. Сначала мы снесли невесть откуда появившееся дерево, потом зацепили большую бетонную плиту и заглохли.

С третьей попытки Сосед все же смог развернуться. И только он повел бэху в сторону предполагаемого поворота, как начался новый обстрел. Пули с новой силой забарабанили по броне. Где-то неподалеку раздались взрывы. Стало страшно. Я решил попросить Соседа остаться здесь до утра. Не успел.

- Усман! Надо оставаться, иначе не доедем, - первым выпалил Сосед.

- Я двумя руками "за"! Рули куда сказали, к котельной.

Удачно приткнув БМП к стене котельной, мы дождались относительного затишья и обошли прилегающую к нашей машине территорию, более детально ознакомившись с местностью. От котельной до дороги буквой "Г" стоял высокий двухметровый бетонный забор, закрывавший духам обзор на всю свою длину, метров на сорок. С другой стороны, впритык друг к другу, горбатились три длинные пятиэтажки, надежно укрывавшие нас с тыла. Пехота, видимо, обосновалась именно там, рассосавшись по всему освоенному периметру. Это обнадежило. И только спереди нас ничего не закрывало от удара прямой наводкой, но пустырь, метров на сто излучавший вселенскую пустоту, сам по себе держался под прицелом всей нашей - с пехотой - братией. Получалось, прав был тот солдат, место действительно удачное.

- Во, дебилы! - я слегка ударил себя ладошкой по лбу. - Рация же есть!

- Ничего ты с этой рацией не сделаешь. Не мучайся, толку нет. Только засветишь перед духами наше хреновое настроение, - Сосед, тремя короткими предложениями, вернул меня с облаков на землю.

- Думаешь, не поможет?

- Уверен, что нет.

Напрасно я мучался с рацией. Ничего кроме сквернословия я, в ответ на свои призывы о помощи, не услышал. Русские орали друг на друга многоголосым матом, а чеченцы клялись Аллахом, что зарежут всякого, не сдавшегося в плен до конца этой бурной ночи. Все кому-то что-то передавали, но никто ничего ни от кого не принимал. Вот такая оказия.

Посидели на картонных коробках у стены, поежились от нехолодного, но страшного войной холода, стали грузиться суицидальными мыслями. Боялись погибнуть здесь, прямо на этом месте. "Нас не найдут и объявят, что мы пропали без вести, а может и вовсе, сбежали. Обзовут трусами и дезертирами. И родителям так напишут, что мы добровольно сдались в плен, что мы предатели..." - лезли в голову отвратительные своей правдоподобностью мысли. Чтобы как-то отвлечься и воспрянуть духом, Сосед решил напиться. Но никакого спиртного у нас, разумеется, не было, и он решил напиться хотя бы воды. Но даже воды у нас в бэшке не нашлось ни грамма. Сосед расстроился еще больше:

- Попить бы чего! - он жалостно, словно маленький ребенок, почмокал ртом. - В горле пересохло, петь не смогу.

- А не нужно было целый день огуречный рассол хлебать. Ты ж один - три литра выдул. Говорил я тебе, а ты и слышать не хотел. Один все выдул, жаба.

- Нашел дурака. Да кто в нашей жизни от рассольчика отказывается? Да и с хлебушком. Нам эти огурцы от чистого сердца подогнали, а я от чистого сердца их съел. И, что такого?

- Ничего. Мучайся теперь. Хрен мы тут воду найдем.

- А вон, смотри, - Сосед показал на желтую пятисот литровую бочку-полуприцеп, брошенную по середине дороги. - Там наверняка что-то есть.

- Где-где? - сощурился я.

- Да вон, что по левую сторону от ТП.

- А, теперь вижу. Пошли?

До бочки идти семь секунд - десять метров, но нам это расстояние дается примерно за час с небольшим: мешает снайпер, неожиданно объявившийся в недавно покоренной нашими совместными с "махрой" усилиями девятиэтажке. Этот козел и попасть в нас не мог, снайпер хренов, и успокоиться никак не желал, палил, да палил. Мы лежали, уткнувшись носами в гусеницы БМП. Я хотел спрятаться "дома" - внутри, но боялся встать, а Сосед хотел набрать во фляжки воды, но тоже боялся встать. Как только кто-то из нас поднимался и делал какое-то движения, мудак, считавший себя снайпером, открывал огонь. Куда стрелять в ответ, мы не знали. Так и лежали, пока снайпер сам не смолк. Патроны у него, наверное, кончились. Сосед резко вскочил и, сделав три быстрых шага, рухнул на землю. Выстрелов нет. Сосед снова повторил свой незамысловатый трюк, и снова - выстрелов нет. Последний рывок и Сосед, радостно скаля лошадиными зубами, полулежа, вытянутыми руками с трудом откручивает вентиль крана бочки. Какая-то жидкость звучно струится во фляжку.

- Прикинь, вода! - Сосед радостно сообщает приятную новость мне, а заодно и всему кварталу, который отзывается разнокалиберной стрельбой во всех направлениях. - Достал, сейчас напьемся!

Вода оказалось не родниковой, но ничего, пить можно. Напились от души. Сидим, молчим, слушаем отголоски боя. Стреляют достаточно далеко от нас. Обрадовались, успокоились, невольно заулыбались. И вдруг, как обухом по голове - внезапно из-за стены выскакивают солдаты, все в мыле, в рваных бушлатах, без головных уборов. Бегут, что-то кричат. Сосед сразу напрягся, соскочил с брони, подбежал к одному солдату, остановил. Тот, сбиваясь, сообщил, что чечены идут в прорыв и скоро будут здесь. Пока Сосед думал что спросить, солдат сорвался догонять своих.

Обсудив наше непростое положение и решив, что деваться нам все равно некуда, Сосед почесал свои грязные, поцарапанные ладони и постановил: "Остаемся!"

От греха подальше забрались в бэшку. Напряженно выискивали врага, ждали чего-то страшного. Все нормально, в квартале никто не появился. Плюнули на войну и решили поспать. Определяя очередность дежурства, дернули спички мне выпало отдохнуть первым.

Согнулся котенком, лежу и снова не могу заснуть: думаю о доме и вспоминаю родителей. Никак не получается вспомнить черты лица отца. И так его в мыслях поверну, и эдак, но так и не вижу его глаз, не вижу губ. Только голос слышу: "Ты когда вернешься, сынок?" Аж слезы на глазах навернулись, как домой охота.

Прошло не больше получаса, мне страшно захотелось в туалет. Ёрзал я, ерзал, - не помогает, выпитая недавно вода упрямо рвется наружу. Делать нечего, надо вылезать в ночь и делать свои маленькие дела.

- Сосед, мне сходить надо, отлить. Поспи ты, я подежурю.

- Попробуй, - Сосед за три секунды развалился, на сколько это возможно в тесноте БМП, по отсеку и, приторно посапывая, захрапел бурым, впавшим в глубокую зимнюю спячку медведем.

- Во люди дают, - прошептал я и только хотел выполнить свой план, как раздалось несколько десятков мощных взрывов и автоматная трескотня стала звучать все ближе и ближе. Послышались крики - это соседи-мотострелки готовились к встрече незваных гостей. Дышать свежим воздухом мгновенно расхотелось, но мочевой пузырь гневно продолжал настаивать на освобождении своих пространств. Я сидел в замешательстве, а стрельба за бортом приняла новый, еще более неприятный оттенок. Подумав, я решил лишний раз головой не рисковать и, высунув в люк одни лишь причиндалы, начал свое мокрое дело.

- Сколько время? - неожиданно открыл глаза Сосед. - Ты че делаешь, пенек? Отстрелят тебе щас женилку, останешься без наследства. Ну, ты, крендель, придумал! - он звонко, нарочно смущая меня хохотом, заржал.

- Лучше без женилки, чем без головы. А женилку, между прочим, и новую могут пришить. Это сейчас умеют.

- Не дай бог, новую. Мне и со старой не плохо. - Сосед прекратил ржач. - Расслабься ты, женилка! Нельзя без отдыха, отдыхай!

Снова пытаюсь заснуть. Фиг там.

Пролежал с закрытыми глазами еще с полчаса. Сознание, в глубине души рисуя страшные картины смерти, не позволяет уснуть. Страшно умереть во сне, и на яву страшно. Страх охватывает меня и прожигает насквозь. Страх, страх, страх.

Грубый автомобильный сигнал чуть не поверг меня в шоковое состояние. Боясь открыть глаза и увидеть страшное, зажмуриваю и без того закрытые глаза. Лежу без движения, как труп.

В подсознание врывается Сосед:

- Ну и дела... Вылезай, смотри, фура приехала!

- Какая фура? - я открыл глаза.

- "КамАЗ", фура! Как она досюда доехала, ума не приложу.

- Что за фура? - оцепенение наконец-то пошло на убыль. Я, вслед за Соседом, поспешил увидеть это чудо собственными глазами.

Перегородив поперек всю улицу, рядом с нашей коробочкой стоял "КамАЗ" фура, огромный полуприцеп. Особых повреждений ни на кабине, ни на кузове я не заметил. Целехонький "КамАЗ", как с неба спустился, прилетел.

- Э, мужик! - Сосед осторожно открыл дверцу "КамАЗа". - Мужик! Ты откуда?

В стельку пьяный водитель, еле окинув нас мутным взором, прошептал:

- С Новым годом... сегодня же Новый год... А где ***ая бригада?

- Не знаю. А что тебе?

- У меня продуктов... полная машина... продуктов. Забирайте все, мне ничего не надо, - водитель кое-как подбирал нужные слова. - Забирайте все... Я домой хочу... Забирайте все... Меня сожгут, пропадут продукты... забирайте, - он чуть не вывалился с сиденья.

- А твоя бригада? - я, придерживая его за рукав, заглянул этому пришельцу в лицо и увидел черноволосого, лет тридцати пяти, мужчину с волевым подбородком и орлиным носом. Абсолютно нетрезвый, растерянный, неконтролирующий свои эмоции, он почти повис на моих плечах.

- Братуха... Открывай там, бери, все забирай. И друг твой пусть берет... А я домой хочу, домой... Берите, мужики...

- Сосед! Берем?

- Бери, солдат, пока дают! Беги, солдат, когда пошлют! Базара нет, будем брать!

Закрыв дверцу кабины, мы заглянули в кузов.

- В рот компот! Сыр, настоящий голландский сыр в моей любимой красной упаковке! Усман, давай, таскай! - Сосед не мог скрыть радости от такого шикарного подарка. - Больше сыра бери!

Целиком забив немаленькое десантное отделение БМП колбасой, сыром, хлебом, консервами, тушенкой и свежими куриными яйцами, мы поблагодарили водителя и отправили его в сторону пятиэтажек, к "махре". Так решил Сосед.

- Щас его там встретят, разгрузят, положат отоспаться, - оправдывался он мне. - Пусть лучше эта жратва пацанам достанется, чем душманам. Все равно бедолага до своей бригады не дотянет. Считай, мы доброе дело сделали. Может, именно за такие благие дела люди потом в рай попадают. И мы, значит, попадем.

- Благими намерениями выложена дорога в ад! - я вспомнил где-то ранее услышанную фразу. - Сечешь?

- That's all right, mama, that's all right! - напел Сосед.

- Че?

- Элвис Пресли. Великий и могучий. Таких надо знать, дюревня ты невоспитанная. Дэбилла из Нижнэго Тагилла! Деревенщина татарская! Запомни: Элвис Пресли - король мирового рок-н-ролла. Это музыка такая: рок-н-ролл. Быстрая, заводная, танцевальная. Элвис жил в Америке в шестидесятые, но он и сейчас считается непревзойденным, настоящим королем. Элвис Пресли - король мирового рок-н-ролла. А я, Сосед, король чеченского. Король чеченского рок-н-ролла! Звучит, как ты думаешь?

- Звучит. С тобой все звучит. Балабол чеченского рок-н-ролла. Вот ты кто. Балабол, - впервые за последние две недели я весело рассмеялся, хренового, потного, вонючего чеченского рок-н-ролла...

Удалось вздремнуть. Усталость, притупив инстинкты, победила страх и минут сорок я был в полной отключке. Дрыхнул, как кот на лавке. Проснулся от голода.

- Сосед, спишь?

- Нет. Тебя охраняю.

- Жрать охота. Давай, похаваем, еды-то навалом.

- Согласен.

Вылезаем на броню. Светает. В квартале тихо - не свистят мины, не взрываются снаряды, не стонут раненые. Почти мирная тишина. Смотрю на небо смог над израненным городом закрывает восходящее солнце, тучи темные, тяжелые, агрессивно-дымчатые. Смотрю на землю - снега нет, асфальта нет, только грязь, неприятная свинцово-пепельная жижа. Смотрю на БМП поцарапанная, замасленная, закопченная, с многочисленными выемками и вмятинами от осколков и пуль, раненая. Смотрю на Соседа - общий вид отвратителен, морда черная, волосы торчком, глаза красные-красные, усталые.

Больно мне, больно. Покажите мне другую, мою Россию.

Вздыхаю, громко сморкаюсь, сплевываю горькую вязкую массу за прошедший день забившую мою носоглотку. Теперь можно дышать.

Раскладываем еду: толстыми кусками нарезаем сыр и колбасу, большими ломтями ломаем хлеб, торопливо - царапаясь о края крышки - штык-ножом открываем консервы. Слюни, переполняя рот, вытекают и свисают на подбородке. Сосед довольно смеется, напевает что-то под нос, шутит.

Сделав бутерброд из всего, что было, я поднес его ко рту. Откусить не успел - вывернув из-за забора, на полном ходу к нам летел БТР.

Отбросив бутерброды, мы схватили калаши. Бэтэр тормознул резко, и трое бойцов, сидевших снаружи, едва не слетели на землю.

- Здравия желаю, мужики! Лейтенант ***, ***ой парашютно-десантный полк! - отчаянно пытаясь перекричать рев двигателей, тоненьким голоском представился худой миниатюрный боец, оказавшийся офицером.

Никаких знаков отличия ни на ком нет. Снайпера чеченские не разрешают звезды носить, звездных - "снимают" первыми. И офицеров от солдат здесь можно различить только по возрасту, да по густой щетине, черной полосой выделяющейся на неделю небритых рожах. А этот лейтенант - молодой, "зеленый", ни усов, ни бороды у него и в помине не было, может, он и не брился еще никогда. И не отличишь его от простого бойца. И по одежде не скажешь, что он - десантник, ростом не вышел. Я думал, таких мелких, как он, в десантуру и не берут.

А Сосед вытянулся в струнку и, как на конкурсе строевого смотра, отчеканил:

- Рядовой Шапошников!

- Это улица Госпитальная? А где улица Госпитальная? - спросил лейтенант и наклонился к открытому люку. - Выруби движки! Не слыхать ни хера!

- Не знаю, что за улица, товарищ лейтенант! - Сосед опустил автомат и вопросительно взглянул на меня. Я пожал плечами.

- Мне сказали, что здесь находится или госпиталь, или санчасть, или медсанбат, - разочаровался лейтенант. - Не важно кто, но кто-то из них должен быть. Объясняли, что где-то здесь или медгородок, или госпиталь. Если это, конечно, улица Госпитальная. Я не знаю, может, наши сами какую улицу так по-русски окрестили, чтоб сподручней было. Сказали, улица Госпитальная. Короче, мы будем прорываться к своим, на улицу П***, знаете, где это?

- Нет.

- А нам надо оставить в этом госпитале вот их, - лейтенант откинул угол брезента, который я поначалу и не заметил. Под откинутым брезентом, посредине между бойцами, на красном одеяле лежали два сильно обгоревших трупа. Очень сильно обгоревших, одни кости и сапоги, больше ничего.

- Мы их можем потерять при попытке прорыва, а хотелось, чтоб пацанов похоронили по-человечески. Это танкисты из нашего сопровождения. Имен я, к сожалению, не знаю. У них и документов-то не осталось никаких. Из "Мухи" их подбили, - лейтенант, по лицу ему дашь не более двадцати лет, снял каску. Боже мой! Лейтенант оказался седым! Седым - в двадцать лет!

- Ни хрена! - вырвалось у меня. - Весь седой!

Кушать расхотелось моментально. Я обмяк, сердце защемило. Мне снова стало больно. Больно за лейтенанта, за его десантников, за танкистов, за всех нас, за всех солдат необъявленной чеченской войны. И за родителей, которые получат похоронки и умрут от горя, умрут вместе со своими сыновьями, навсегда искалечив свои души гибелью ни в чем неповинных детей.

Не услышав моего восклицания, летеха продолжал:

- Их трое было. Эти выбраться не смогли... Когда мы их подбирали, они еще горели. А третий... третий вылез. Так снайпер, сука, сначала в одну ногу его ранил, потом в другую. Так он и лежал, кричал, помощи просил... Он знал, что мы рядом и что мы видим его, тоже знал. И снайпер, сука, знал, что мы рядом. А у меня из двенадцати подчиненных - осталось двое...

Я робко посмотрел на выживших в безумной передряге бойцов: каски набекрень, кирзачи рваные, некогда камуфлированные свитера стали черными и изодранными в локтях. Бронежилеты кривые, помятые, с мелкими пробоинами.

Бойцы сидели неподвижно, с усталыми, а потому беспристрастными, пустыми, отрешенными лицами.

- ... и я решил пожертвовать танкистом, ради спасения жизни моих двоих. По-другому я сделать не мог, - сам перед собой оправдывался лейтенант, снайпер положил бы всех. Я сделал, что мог сделать, но пацанам своим не разрешил ползти за танкистом. Они плакали, говорили "лучше умрем, но смотреть на это больше не можем". Но я не дал им возможности пойти за раненым... Снайпер, по одному, снял бы всех. Он притих, падла, притаился, ждал нас, я знаю, ждал, дав нам сойти с ума от стонов танкиста. Но мы сидели тихо, мы не показывались. А он, видимо решив, что мы ушли, добил танкиста и ушел. Ушел живым, падла... Но мы с ним еще встретимся... Я сам найду его, лично...

- Он снес ему голову... Тому танкисту, сука снес голову... разлетелось все... все... - безликим, почти равнодушным голосом выдавил из себя один из рядовых. - Он внутри у нас лежит... его тело... без головы... лежит...

Я смотрел то на останки несчастных танкистов, то на седого лейтенанта, то на его бойцов. Глаза мои наполнились слезами, в горле образовался ком, ладони вспотели, пальцы ног свела судорога. Стало неловко оттого, что мы тут спокойно сидим с колбасой и тушенкой, а летеха уже стал седым, а два танкиста превратились в маленькие нелепые обугленные фигурки, а их третий...

- Мужики, есть хотите? - я не нашел других подходящих слов.

- Чего? - на мое счастье лейтенант не расслышал моего глупого вопроса. - Не знаете где их оставить, да?

- Не знаем, мы сами заблудились, это не наша территория. Но думаю пехота, вы сейчас мимо них проедете, они вот, в этих пятиэтажках через дорогу, - указал на соседей Сосед, - должна знать про госпиталь. Если он здесь имеется, пехота вам покажет. Это их квартал.

- Спасибо! Счастливо... - БТР резко взял с места, и бойцы вновь чуть не попадали с брони.

- Не нарвитесь на духов! - Сосед помахал отъезжающим рукой. - Удачи вам, мужики! Удачи!

Я даже не попрощался с бойцами и не посмотрел им вслед. Я не замечал ничего и никого вокруг. Я стал одиноким. Злым, одиноким волком. Волком, которым руководит месть. Волком, готовым убивать. Волком, которому нужна новая, свежая кровь. Я был на взводе. Я рвался в бой. В безумный, кровавый, с кишками наружу.

Я решительно встал и снял автомат с предохранителя. Щелк! Патрон в патронник.

- Ты куда? - заглянул мне в глаза Сосед. - Э нет, так не пойдет. Жопой чую, сейчас натворишь ты глупостей, и придется мне тоже искать этот медгородок, чтоб тело твое сдать. Усман, послушай меня. Иди, полежи. Ты долго не спал, мозги твои выкипели, глаза не видят ни фига, стресс у тебя, браток. Стресс. Ничего ты сделать не сможешь, и погибнешь напрасно. Давай, договоримся так: ты поспишь, отдохнешь, наберешься сил. И мы вместе пойдем и порвем этих гребаных уродов на части. Я обещаю. Мое слово. Вместе вышибем говнюкам мозги. За наших погибших пацанов: и за "десу", и за танкистов, и за морпех, и за "махру". Мы с тобой за всех отомстим. Но только потом. А сейчас иди, полежи. Полежи.

Сосед медленно забрал у меня автомат, поставил его на предохранитель, повесил себе на плечо:

- Иди, лезь, полежи, давай-давай, я подежурю.

Я, словно под гипнозом, последовал советам Соседа и выполнил все его просьбы. Я уснул.

Политика.

Весь день провели с пацанами-пехотинцами.

С утреца к нам подошел какой-то мужик: чистый, статный, атлетически сложенный, лет тридцати. Поздоровался, представился капитаном, заместителем начальника штаба самарских. Расспросил, откуда мы и как оказались на его территории. Постоял, подумал и описал оперативную обстановку. Ровным, спокойным тоном объяснил, что живыми дойти до своих нам не светит. Предложил на время, "раз уж вы здесь стоите", присоединиться к одному отделению, у которых не хватало двоих - их накануне убило. Обещал бесперебойное обеспечение водой, едой и боеприпасами. Дал пять минут на раздумье. Пока капитан курил, мы с Соседом устроили тайное голосование. Особого выбора у нас не было, пришлось соглашаться. Согласились.

Знакомились с новыми сослуживцами с чувством вины за тех двух погибших. Я думал, что нас не примут, будут сторониться и игнорировать, может даже подставлять. Ничего подобного. Пацаны попались классные: добродушные, веселые, не жадные. Поделились всем, что есть. Хорошие ребята, с такими и погибнуть не зазорно. Особенно мы сдружились с двумя друзьями - не разлей вода - рядовыми с погонялами Сапог и Виноград. Не знаю, почему их так назвали, но ребята - от души. Все объяснили, расставили по полочкам, разжевали и помогли проглотить.

На боевые в этот день мы не ходили, работали на пункте временной дислокации. В работе, а мы укрепляли под огневые позиции окна квартир первого этажа, то, что потяжелее - Сапог с Виноградом охотно делали сами. Нам оставляли то, что полегче. Время пролетело незаметно, но результаты работы говорили сами за себя, потрудились мы на славу. На славу Отечеству.

Вечером появилось свободное время. Вчетвером сели кругом у нашего БМП. Кто курит - покурили, остальные, поеживаясь, подышали сигаретным дымом. Настроение не сказать, что отличное, но и не поганое, как было вчера вечером. За день никого из знакомых не убило - и уже хорошо.

Посидели, помечтали. Заурчало в желудках. Покушать надо. Расстелили газету, загремели мисками, ложками.

- Внимание, фокус! - Сосед, взмахнув указательным пальцем как волшебной палочкой, удивил наших новых друзей обилием хлеба и консервов всех известных наименований, а я поверг "махру" в шок, когда, как бы невзначай, вынул из-за пазухи колбасы и сыра.

Оглядев наши богатства, Виноград одобрил это дело, многозначительно вскинув вверх большой палец правой руки. А Сапог быстренько куда-то слетал и, с улыбкой на всю морду своего веснушчатого, покрытого большими красными болячками лица, продемонстрировал новый черный дипломат. Мы, затаив дыхание, ждали чуда. Сапог, с величественным видом древнеримского аристократа, торжественно открыл дипломат и развернул зевом к нам. А там - типичное солдатское счастье: пол-литра сорокоградусной - "Столичная" и пять бутылок другого превосходного спиртного, раньше отечественного, а теперь забугорного, импортного, а значит, более желанного - "Бальзам Рижский". Бальзам этот - спиртное для эстетов: бутылочки шикарные, глиняные, вылепленные в виде вытянутой груши, по 0,375 литра. Пробочки красивые, элегантные, оригинальные - под цвет и дизайн сосуда, а этикеточки кругленькие, ровненькие, приклеенные на самое дно, и поэтому не нарушающие естественной цветовой гаммы спиртного контейнера.

Бальзам, посоветовавшись, оставили до лучших времен, до завтра. А водку, растянув, чтобы хватило на три тоста, выпили. После "третьего", распитого по традиции молча и стоя, всем взгрустнулось. Каждый вспомнил, кого он потерял за первые дни нескончаемой, до самого ссудного дня, войны.

Сделали молчаливый перекур. Потом голодными дворовыми псами накинулись на еду. Кушали вкусно и сытно. Наелись. По телу разлился долгожданный плотский балдеж, аж вспотели. Настроение улучшилось до веселого. Травили анекдоты, житейские басни, да небылицы из армейской повседневки "до войны".

Несмотря на обилие первоклассной закуски, я опьянел. Не пил давно спиртного, и не расслаблялся давно, а тут разом - и то, и другое, вот и опьянел. Сидел, слушал рассказы двух "С" - Соседа и Сапога, и тихо посмеивался в кулак над их очередной сказкой.

Чем дольше сидели, тем байки становились жизненней и безрадостней. В итоге, дошли до ручки, стали обсуждать войну и политику нашего государства "в целом, в рамках мирового сообщества". Загнались конкретно. Грузанулись по полной. Сошлись на том, что "политика - дело грязное и правительство алчные сволочи; Ельцин - тупой маразматик, а Грачев - его прихвостень; но Россия - страна Великая, и воевать за нее будем до последнего".

- Вот у меня, дядя воевал в Афгане. И что он имеет? Если не считать двух ранений и контузии, то ничего. Ровно десять лет назад пришел он из армии. Ему - тридцать. Ни квартиры, ни машины, ни хрена у него нет. А ведь обещали помочь. Да и помощь-то нужна мизерная, в основном - моральная. Ну и в санаторий какой съездить не помещало бы. Для восстановления организма. У него ведь, если дождь идет, или снег, или град, ну, при перемене погодных условий, болит все, ноет внутри. Кричит по ночам, на помощь зовет. Нормальный он мужик, люблю я его. Когда трезвый - нормальный. А как выпьет, продыху нет. Никто не против алкоголя, в умеренных дозах даже, говорят, полезно. А он, по любому поводу водку жрет. День ВДВ - он пьян, день автомобилиста - он пьян, день инженера подзаборных наук - он все равно, пьян. Жена раз пять от него уходила, да возвращается, не хочет, чтоб сын без отца рос. Молодец-женщина, терпит. То, что дядька пьет как скотина, я не одобряю. Он же мужик, десантник. Мужик должен держать себя в руках. При любых обстоятельствах. А он... Душа у него болит. Лечить его надо. Лечить. Показать, что он - нужен, что он - нужный нам человек. Лицом к нему повернуться, добрым словом помочь.

- Ходить, просить надо. Никто не придет, не скажет: "На, хлопец, съезди на море, подлечись!", в карман путевку не положит. Сам, наверно, помощи не просит.

- Да ходил он и в военкомат, и в администрацию местную, и в больницу. Просил помочь с лечением. А там - все друг на друга ссылаются: "Сходи сюда, сходи туда". Походил он так, по кругу, да плюнул на всех.

- Пьет?

- У-у, страшно.

- И так тяжело, а ты тут про своего дядю. Он, хоть, на войне выжил, и сейчас дома, на гражданке, а мы на войне - сейчас, и нам бы самим продержаться. Если тут не убьют, на гражданке, уверен, не затеряемся! Сапог снял каску и простучал по ней какой-то латиноамериканский ритм.

- Это ты сейчас так говоришь. Посмотрим, как лет через пять запоешь, когда и тебе по ночам одни духи будут сниться.

- Так это ж, политика все, - покачал головой Виноград.

- В смысле?

- Сейчас стране нашей плохо. И ты, рядовой дебил Сапог, стране своей в ее трудную минуту помогаешь. Выполняешь свой долг! - последние слова Виноград произнес торжественным голосом. - А когда тебе будет плохо, и ты страну о помощи попросишь - шиш ты ее, помощь, получишь. Кончиться война - и ты стране станешь не нужным. А когда ты осознаешь это, когда до твоей тупой башки дойдет, что тебя использовали как пушечное мясо, как в жопе затычку, и ты попросишь чего-то в замен, да хотя бы туже грошовую путевку в санаторий, хрен тебе страна даст, а не санаторий. Ты думаешь, кто-то из погибших при штурме удостоиться памятника, или, думаешь, денег их мамам дадут? Ничего подобного не будет. Деньги они, мудаки кремлевские, на себя потратят, на свое, потерянное в кабинетах власти, драгоценное здоровье. Ты думаешь, что они, победить хотят этого несчастного Дудаева?

- А че? - Сапог, изображая поиски смысла жизни, сморщил лоб и одел каску. - Разве не хотят?

- Да он сам, бедолага, - жертва политических игр Москвы! Я думаю, пацаны, если бы Ельцин хотел победить Дудаева, мы бы здесь сейчас не сидели.

- А где бы мы сидели? - Сапог снова снял каску и помассировал затылок. - Где?

- Дома!

- Как это, дома?

- Если бы Москва хотела победить Грозный, она бы просто дала 24 часа ультиматума для разоружения. А по истечении времени, в случае отказа сложить оружие, применила бы ракеты. Сравняла бы этот сраный город с землей. Бумс ракетой! Представляете? Прошло полчаса, а война уже кончилась, Москва победила, и у нас потерь нет, и Ельцин - герой Советского Союза, а мятежный бандит Дудаев пал. Все!

- Ну, ты и завернул.

- А мне кажется, ты прав! - сказал свое веское слово Сосед. - Если мы тут и выживем, о нас потом никто не позаботиться. Кинут на произвол судьбы, как кинули афганцев. Скажут: "Мы вас туда не посылали", и делу конец. Скажут: "Лечите ваши раны сами, это же ваши раны, а не наши, вот и лечитесь, а мы, как-нибудь, и без вас теперь проживем." Так и будет. Солдат нужен только во время войны, а после войны нужен строитель, врач, учитель, но только не солдат. С окончанием войны кончиться наше время. О нас сразу забудут, похоронят живыми. Так и будет.

- А прикиньте, пацаны, - Сапог, осененный мудрой мыслью, аж вскочил. Получается, если твой дядя - афганец, то мы кто, чеченцы!? Это значит, меня что, потом всю жизнь чеченцем будут называть. Ни хера себе, я - чеченец!

- Тихо ты, сядь!

- Че вскочил? Не ори!

- Ай, блин, как всегда, мне и слова молвить нельзя, - деланно надул щеки Сапог, но, оглянувшись по сторонам, сел.

- Вот увидите, мужики, вы еще вспомните, как Виноград вас жить учил, продолжал свою сагу Виноград, - но поздно будет. Хорошая мысля - приходит опосля! Зря мы сюда приехали. Грязное это дело - война. Нехорошее. Ведь и жалеть их, сук, нельзя. Вот и вчера, когда пацана малого с гранатами поймали, наши деды хотели его отпустить. А я им и говорю: "Сегодня отпустишь, по доброте душевной, пацана, а завтра он придет и захерачит в спину гранатой", и убил его. Сам убил мелкого. Убил, потому что он - враг. И он пришел убивать нас. Независимо от нашего возраста, он бы подорвал нас всех, не задумываясь и не каясь. Война - это такое дело, когда либо ты его, либо он тебя. Ничьей на поле боя быть не может. Один умрет, один будет жить. Это у политиков, при дележе финансовых средств, может возникнуть выгода ничейного результата, вот они и придумывают всякие перемирия и прекращения огня. А в дуэли, в период схватки, ничья не возможна. И если Ельцин вдруг остановит войну и заключит с чеченами мир, все, считайте нас подставили, предали. Значит, все погибшие и покалеченные за эти страшные дни - дань неуемных политических амбиций. Очередная игра власти. Афера. Аукцион по продаже вооружений... Эта война, она еще многому нас научит. И страну, и народ, и армию научит. Но научит-то на крови, на нашей с вами крови. Потом, через какое-то время, все сделают свои выводы, все, кроме Кремля. Усман, вот твоей БМП сколько лет?

- Старье! Да она, поди, списана, лет сто назад! Бедный Сосед, как он мучается с бэхой, все время что-то исправляет, ремонтирует, налаживает, ковыряет. С другим водилой она бы и с места не сдвинулась. Ладно, Сосед клевый механик, а то я не знаю, как бы мы ездили! - я похлопал Соседа по плечу.

- Вот оно! Ельцин тратит деньги на фейерверки и праздничные столы! По случаю рождества, наверняка закатят банкет в Большом Кремлевском зале, кучу бабок прожрут, пропьют и просрут.

- Точно!

- А могли бы купить новую бэшку и подогнать тебе. На мол, Усман, тебе технику в отличном состоянии, не волнуйся, ничего не полетит, не сломается, трать время только на уничтожение противника. Воюй на здоровье! Представляешь?

- Не верю, что такое возможно.

- То-то! Или вот даже возьмем эту войну. Война забирает львиную долю бюджета.

- Долю чего, какого бю? - впервые услышал непонятное заморское слово Сапог. - Ты это, по-русски обьясни!

- Бюджета, то есть народных денег, полученных государством путем сбора налогов, продажи акций и других махинаций, безмозглая твоя голова. Чтобы самолеты летали и танки ездили - необходимо купить горючее, чтобы пушки, гранатометы и автоматы стреляли - необходимо запастись боеприпасами и запасными частями всех этих творений безумного человеческого разума. В конце концов, чтобы солдаты шли в атаку - необходимо обеспечить их одеждой, питанием, медикаментами и так далее и тому подобное. Все это - огромные тысячи миллионов рублей.

- Ого! Никогда об этом не задумывался!

- А такие большие деньги можно было бы потратить... ну, например, на образование. В школах ни компьютеров нет, ни спорт инвентаря, да ничего нет! На все не хватает средств. Школы бедствуют, учебников не хватает! От того народ в нашей стране и темный, что не выгодно государству растить умных людей. А вдруг такие умники будут грамотно работать и сместят тупорылую бюрократическую номенклатуру? И тогда...

- Кончай грузить! Я ни хера не понимаю в твоей болтовне! - Сосед резко прервал политическую муть Винограда. - Если ты шаришь в разных темных делах, если ты умный такой, что же ты тогда здесь делаешь? А, Виноград? Что же ты не в институте каком, а здесь, в этом бесом проклятом Грозном? А? Навыдумывал хренатени всякой и грузишь нас. Болтун! Может, переименуем тебя? Будешь у нас не Виноград, а Студент, или Профессор, а?

- Смейся, смейся. А кем ты сам будешь работать без образования? Тебя, с твоей деревянной головой, и в ПТУ учиться не возьмут, бездарь. Что, песенки будешь петь в подземных переходах? Слушать надо, пока умные люди дают бесплатные советы. А я решил, приеду домой и в институт поступлю.

- Поступишь. Если у них лапшавешательский факультет есть. Или возьмут тебя в губораскатнический институт, ха!

- Урод полуграмотный! - отмахнувшись от Сапога, Виноград устало уставился в зарево далекого пожара. - Я бы еще сказал, почему у духов и оружия, и боеприпасов больше, чем у нас. Сами-то они его не производят. Ни патронов, ни автоматов, ни, тем более, танков. А ведь у них все есть, и все новое. Спрашивается, откуда?

- И откуда?- поинтересовался я.

- Схема простая. Сначала...

- Ладно тебе, - Сосед пресек нашу последнюю попытку продлить дебаты. Лучше скажи, доживем мы до конца войны? - он убрал остатки пищи с воображаемого стола и выжидающе посмотрел на собеседника.

- Вин, скажи! - я положил руку ему на плечо.

- Хренушки... - совсем не весело рассмеялся Виноград, - хренушки...

Вишневое варение.

Стояли у трехэтажки, разговаривали. Я, Сосед и Сапог. Удивлялись услышанному по радио: возмущались, по-своему, в тихушку, бунтовали, обзывали всеми известными неприличными словами высокое штабное начальство. А все из-за того, что утром по радио передали сводку по убитым и раненым в наших войсках за истекшие сутки. Нам, всем четверым, показалось, что количество убитых сильно занижено. Даже не показалось, а мы точно знали, что убитых гораздо больше. В действительности, только по 81-му полку потерь было в два раза больше, чем "по официальным данным" во всей группировке войск в Грозном.

- Опять наша страна пытается нас надуть. Что за хренатень такая? Нам-то, зачем по ушам ездить, если мы сами живые свидетели этих потерь. Сами чуть потерями не стали! Говнюки, они что, не понимают, что такой фальшью только злят нас! Уроды, лучше бы позаботились о том, как трупы с улиц собрать, да на родину на погребение отправить! - голосил Сапог. - Что у нас за армия вшивая, если даже погибших героев не уважает, в своих крысьих интересах скрывает их честные фамилии!

- Бля, тут эти собаки гребучие, трупы наших пацанов грызут, а им - хоть бы хрен! Песни поют о минимальных потерях и максимальных успехах, - я угрожающе скривил рот в жалком подобии ухмылки. - Я за эти дни столько дерьма увидел, что мне на всю оставшуюся жизнь хватит! Мутят всякую чушь, сволочи!

- Кретин ты, Усман, - постучал мне по лбу Сосед. - Данные искажают для того, чтобы поднять боевой дух оставшегося в живых солдата, то есть твой боевой дух. Типа "все окей, духаны воевать не умеют, еще чуть-чуть и мы победим". Понял?

- А я не хочу понимать!

- Ну тогда...

- Пацаны! Пацаны! - прервал наши жаркие дебаты голос Винограда.

- О, зырьте! Виноград прется. Опять где-то жратвы надыбал! - показал я на него пальцем.

Виноград трусцой спешил к нам:

- Во, там, в подвальчике нашел! Наткнулся ногой, пошарил, взял на руки, смотрю - варение. Все, думаю, живем! Есть с чем чаек погонять!

Он, восстанавливая сбитое дыхание, охал и плевался, но, одновременно, спешно вытирал трехлитровую банку с варением. Несколько раз похвалив себя, любимого, Виноград полюбовался находкой и, практически натерев банку до прозрачного блеска, передал ее мне.

- Держи, Усман! Спрячь в коробочке, а будет время, вечерком чаи погоняем и похаваем. Только не урони, а то башку твою кудрявую оторву и чеченам сдам на память. Любишь варение?

- Вишневое, мое любимое, - громко облизнулся я. - Может, прямо сейчас схаваем? Че на завтра оставлять то, что можно съесть сегодня?

- Доверь козе капусту.

- Ты кого с козлом сравниваешь? Я наводчик-оператор, а не мент.

- Да это пословица такая.

- Нашли козла отпущение. Я вам такого козла покажу, не обрадуетесь. А это, - я, держа банку за крышку двумя пальцами на весу, поднес ее к самому своему лицу, - это я сожру один. За возмещение морального ущерба.

"Пух!" - банка лопнула и рассыпалась на мелкие кусочки. Меня всего осыпало малюсенькими стекляшками и залило сладким варением. С шеи и груди виноградными гроздьями свисали и капали сморщенные пунцовые вишенки, а стеклянные градинки хрустели не хуже первого ноябрьского инея. По счастливой случайности стекло не попало ни в глаза, ни в приоткрытый на радостях рот. Продолжая держать у заляпанного варением лица пластиковую крышку, я недоуменно посмотрел на пацанов. А они и сами обалдели от неожиданности. Через секунд десять наше шоковое состояние прервал автомат Сапога, висевший на его левом плече. Автомат резко вздрогнул, и от него отвалились крупные щепки раздробленного приклада.

- Снайпер!!! - заорали мы всей толпой и рухнули на землю.

Снайпер продолжал методично обстреливать нас, но успеха добиться не смог. Мы заползли в подъезд, забежали в первую попавшуюся квартиру, благо, дверь оказалась выбитой, и сели на полу на кухне. Мебели никакой там не осталось - мародеры все вынесли, даже табуреток не было, а газовая плита валялась в проходе и загораживала проход в какую-то комнату. Но это не важно, главное - окна выходили в противоположную от позиции снайпера сторону. Мы успокоились Поудобнее прислонившись к стене и вытянув уставшие ноги, я, успевая громко ругаться, стирал липкое варение с лица:

- Вот сука, а! Чуть мозги мне не вышиб!

- Мазила хренов! Напугал до боли в жопе! Ладно приклад отшиб, а не руку!

- Кончать надо этих духанов! Заколебали уже, суки!

- Кажется мне, что снайпер этот специально вас не снял. Поиграл, показал, что все видит и все контролирует, - сделал резюме Виноград. - Если бы он хотел, он бы не банку разнес, а башку твою. Повезло тебе, Усман, повезло.

- Слышь, Усман, ты же этот, мусульманин. Ты, давай, сиди и молись своему Аллаху, он же и у тебя, и у снайпера этого - один, этот ваш Аллах. Вот и попроси его о помощи. Только хорошо проси, а то, наверняка, и духан этот тоже сидит в своем укрытии и Аллаха молит, что бы тебя, в следующий раз, снять. Так что - кто Всевышнего перемолит, тот и победит. Давай, Усман, молись, твоя жизнь - в твоих молитвах! - кряхтя и вытирая со лба пот, посоветовал Сосед. - Молись, а я послушаю, может, и мне это поможет.

- Вот тебе и варение. Поели, аж устали доедать, - Виноград разочарованно посмотрел на мои красные от варения руки.- Вишневое варение, сгреб вашу мать! Эх, скоты, лишили ребенка последней сладости. Совести у вас нет. Разбить три литра отличного варения! Варвары... вар-ва-ры...

Рикошет.

Самарцы долбили девятиэтажку из всех видов оружия. Грохот стоял невообразимый. Думал, что после такой канонады оглохну или, как минимум, стану инвалидом по слуху. Земля, пытаясь уйти из-под ног, шевелилась как живая. Дом вибрировал, но стоял крепко, не рассыпался. Строили его, видать, качественно.

Не знаю зачем, но духи не отсиживались в укрытиях, а пытались отвечать на наш ураганный огонь. Они тоже палили из всего, что там у них было. Палили, зная о своей неотвратимой кончине. Не боялись умереть что-ли. Нам бы их смелость. Нет, это все же не смелость, а безрассудство, сумасбродство, наплевательское отношение к своей собственной жизни. Боевики в девятиэтажке просто смирились с тем, что они - смертники, поэтому и не бежали, не отлеживались, а сопротивлялись. Они или наркоманы, или, действительно, фанатики какие-нибудь, реальные верующие. Но скорее - накаченные героином салаги, которым без разницы, за что погибать.

Мы с Соседом сидели в своей БМП. Нам в атаку идти не разрешили. Приказали сторожить бэшку. Но эмоции, адреналин, азарт - в нас всего было в переизбытке. Хотелось стрелять. Мочить духов. Разрушить их постройки. Уничтожить этот дом, сравнять его с землей, опустить "ниже уровня моря".

Прошло больше трех часов. Руки по-прежнему чесались стрелять, но мы не вмешивались, наблюдали за боем со стороны.

Мимо нас пронесли раненых, человек тридцать. Некоторые молчали - может, терпели, а может, потеряли сознание. Но большинство кричали, матерились, плакали, угрожали вернуться и разделаться со своими обидчиками. Нам по новой захотелось в бой - отомстить и за этих пацанов, и за нас самих, но мы мужественно терпели, отодвигая чувства на задний план.

Когда мимо нас потянулась очередная вереница бойцов с носилками и одеялами, на которых лежали убитые и раненые, наше терпение лопнуло.

- Бля, не могу смотреть! Давай, снимай с полозьев ПКТ! Разнесем их на хер! - Сосед вытащил ящики с патронами и принялся убирать мусор с бетонной площадки.

- На хрена?

- Да ты че? Опух? Снимай, я сказал! Или будешь ждать, пока они и до нас доберутся? - Сосед уже организовал место для установки пулемета. - Давай быстрее!

Чуток повозившись, я снял с бэшки пулемет и передал его Соседу. Он помучился немного с установкой, но поставил его грамотно и, хищно сверкая глазами, приготовился открыть огонь.

- Куда стрелять, знаете? - перед нами возник боец.

- Куда? - растерялся Сосед, но осмотрев бойца кивнул:

- А ты, кто такой?

- Раненого относил. Назад иду. Только там делать нефиг, наши уже в здание вошли. И вы, отсюда не стреляйте, своих заденете.

- В здание вошли, - повторил Сосед, - отсюда не стреляйте, своих заденете.

- Точно говорю. Вы лучше из пушки долбаните по верхним этажам, или из гранатомета. Есть гранатомет?

- "Муха" есть, два выстрела. А ты че, умеешь? - спросил я недоверчиво.

- А ты че, нет? - удивился он.

- Ни разу не стрелял. Не учили.

- Давай, покажу, ничего сложного. А может, и АГС у вас есть? Постреляем, если что.

- Постреляем! Только я и с него ни разу еще не стрелял.

- А че ты мне втираешь, что стрелять не учили. Не может такого быть! Кто твой командир? Номер части?

- Ты кто такой, КГБ что-ли? Я никому не обязан ничего говорить. Хочу говорю, не хочу - пошлю на три известные буквы.

- Пошлешь старшего по званию?

- А ты кто? - я придирчиво оглядел бойца.

Невысокий, чуть выше меня, плотненький. В берцах, бушлат рваный, каска загаженная, знаков отличия нет. Лицо грязное, не разглядеть толком, но морщины на лбу и под глазами достаточно глубокие, и значит ему, как минимум, лет тридцать пять. Здесь, и в таком возрасте, вероятнее всего - офицер.

- Извините, вас от рядового бойца не отличишь.

- А вот это хорошо! Так держать, боец!

Я достал "Муху" и осторожно передал офицеру.

- Учись, трудного ничего нет. Для неграмотных тут и инструкция есть. Читать-то, надеюсь, умеешь? Ладно, смотри, просто делаешь вот так, - он, злорадствуя, смачно сплюнул и нацелился в сторону девятиэтажки. - Компания Джонсон энд Джонсон представляет одноразовый гранатомет РПГ-18. Ловите, духи черномазые! Новогодний подарочек от ... Как тебя?

- Усман.

- ... от Усмана! - офицер выстрелил навесом, чтобы случайно не угодить в наш спаситель-забор.

Мощный взрыв порушил часть стены шестого этажа, выдав вверх неслабое, темно-серое, бетонно-блочное облако.

- Ух ты! - я подпрыгнул от удовольствия. - Трындец там кому-то!

Схватив второй, последний выстрел, я спешно повторил процедуру, ранее проделанную офицером. Толком не прицеливаясь, я встал на колено и выстрелил. "Вшу-у-уй!" - оставляя едва заметную белесую полосу, заряд устремился к заданной цели. Попал примерно туда же, что и первый, но взрыв получился более колоритным и смотрибельным, чем предыдущий. Рвануло как в кино - с высоким столбом пламени, пожирающим все живое и не живое.

- Получите, уроды, подарок от сына татарского народа! - чувство гордости за проделанную работу переполняло меня.

- Зашибись рвануло! В боеприпасы что-ли попал? - офицер закурил и, понюхав сигаретного дыма, спросил:

- Ты из Татарии вроде родом?

- Да! - я отбросил ненужный тубус. - А чего?

- Зря ты радуешься.

- Чему зря радуюсь?

- Скажу тебе по секрету, как боевой офицер младшему товарищу, что есть новый приказ. Секретный.

- И что там? - забеспокоился я.

- Через две недели, когда раскутачим всю Чечню, поворачиваем танки и идем прямым ходом на Татарию. Восстанавливать конституционный порядок.

В голове закружились страшные картины возможного будущего. Я представил, как танки обстреливают мою деревню и, круша на своем пути хозяйственные постройки, ровняют с землей мой дом. Я представил, как ненасытный огонь пожирает наши золотистые ржаные поля и взрывает нефтяные вышки. Я представил перепуганных, бегущих в неизвестность людей. Представил отца, стоящего на дороге с охотничьим ружьем в руках, и еле сдержал слезы. Настроение испортилось безвозвратно. Неужели это возможно? Впервые, как-то подсознательно, я пожалел чеченцев: "Народ, в принципе, и не виноват. Из-за придурка Дудаева страдает вся Республика. За что? Блин, а вдруг я только что убил не боевиков, а мирных жителей, не успевших покинуть свои квартиры? Что за дурдом! Неужели и у нас так будет? О, Аллах, помоги мне, грешному!"

Офицер, посмотрев в мое окаменевшее лицо, спешно попрощался:

- Не унывай, татарин! Если ваш президент отдаст нефть добровольно, может войны и не будет. России - нефть, Татарии - свобода! Давай, счастливо оставаться.

Выкинув окурок, он трусцой побежал к месту боя. Я затравленно смотрел ему в след. Что делать?

- Не грузись! Воевать надо! - вмешался в мои мысли Сосед. - Отойди!

- Он же сказал, не стрелять, - я загораживал Соседу видимость.

- А я говорю - отойди!

Отодвинув меня от ствола пулемета, Сосед дал длинную очередь по верхним этажам окончательно задолбленной девятиэтажки. Следов попадания мы не видели, далековато.

- Мощная штука, не слабее твоей "Мухи"! Постреляешь?

- Не...

- Да не грузись ты, не нужна нам твоя Татария!

- Что значит "нам"?

Сосед не ответил, а улыбнулся и продолжил обстрел здания:

- Ну, как вам там, а? Жарко, суки?! Получите и распишитесь!

Сосед расстрелял две коробки патронов и радостно всматривался в стены по-прежнему атакуемого нашими солдатами дома. Я сидел рядом и думал о перспективах военной кампании России против родного Татарстана. Волновался, сердце билось громче разрывов авиабомб, в висках стучало, я начал задыхаться. Мне перестало казаться, что такое невозможно. После Чечни возможно все!

Вдруг, откуда не возьмись, появился Виноград. Посмотрел на нас и тоже решил принять участие в уничтожении противника. Взял РПК и с рук, как в американском кино, стал вторить Соседу, отправляя в девятиэтажку тучи пуль 5,45.

И так - минут двадцать.

- Етит вашу мать! - обогнув забор, навстречу нам бежал боец. - Кто стрелял? Кто стрелял, козлы?

Остановившись, он долго не мог успокоить дыхание и, тяжело выдыхая, вытирал пот со лба. Мы молчали.

- Майор ***! Мои штурмуют здание! А отсюда лупанули из пулемета! - он снял бушлат и бросил его на бетон. - Какого, спрашивается, хрена? Кто стрелял и по какой надобности? Вы стреляли?

- Я стрелял, - тихо признался Виноград.

- У меня, бля, сегодня итак, пятьдесят человек полегло! И ты тут, козел безрогий! - отчаявшись, майор махнул рукой, присел и закурил. - Скажи, боец, какого хрена ты отсюда стрелял? Насмотрелся фильмов и решил поиграть? Рэмбо хренов! Может, наградить тебя?

- За что, товарищ майор?

- Скоро сам увидишь! Салага, бля, долбанутый! Даже бить тебя, и то желания нет! Козел! - майор встал и, окатив нас пренебрежительным взглядом, пошел по направлению к временному штабу самарских. - Поиграть решили, вояки хреновы. Что же вы в атаку под пули не идете? Из-за спины бьете. Эх, понабрали детей...

Через минуты три мы увидели двух бойцов, бежавших с раненым на руках. Парень обмяк и обвис на своих товарищах. Рана была тяжелой - из пробитого горла фонтанчиком била кровь. Раненый дрожал неестественной дрожью и несколько раз резко дернулся, похоже, отходя в мир иной.

- Что с ним? - Сосед, посмотрев на раненого, покраснел и вспотел.

- Мы на втором этаже на лестнице с двумя духами бились. Он стоял напротив окна. Пуля попала в горло... сзади... рикошетом...

- А духов че, грохнули?

- Когда его ранило, мы уже срубили духов...

Бойцы ушли, оставив нас наедине с нашими мыслями. Мы молчали. Не слышали и не видели ничего. Просто сидели и молчали.

- Это я его... задел... я... - Виноград пнул ящик из-под патронов и посмотрел на пулемет. - Это я его... убил...

Гороховый суп.

Утро. Семь часов. Просыпаюсь. Спал хорошо, не жалуюсь. Но глаза открывать не хочется, хочется спать до бесконечности, до конца войны, чтобы открыл глаза и раз - ты уже дома. Но и спать страшно, придется встать и вылезти наружу. Открываю глаза - возвращаюсь к реальности, которую и не покидал. "Вжик, вжик, вжик, вжик, вжик..." - тот же свист пуль, что и вчера, и позавчера, и, кажется, всю жизнь, целую вечность одно и то же - "вжик, вжик, вжик, вжик, вжик...". Спал-то всего ничего - четыре часа, а бок ноет, будто на голом льду лежал неделю. Тут почки застудить - за делать нефиг, быстро, как в аду поджариться. Чувствую, еще пару дней такого скрюченного недосыпания внутри бэхи, и все - или от простуды загнусь, или с ума сойду.

Сосед тоже проснулся: дергается, ворчит чего-то недовольно, постанывает, поскуливает. Я трясу его за плечо:

Сосед! Мыться пошли!

Пошел ты! Никуда я отсюда не пойду, мне и здесь хорошо. Домой хочу!

Сосед!

- О-о-о! Иду, иду, - Сосед, сморщившись от неприятных предвкушений, поднимает свои опухшие веки. - Иду, будь ты неладен.

Отбрасываю спальник, открываю люк, выбираюсь наружу. Сосед лезет следом:

Ну, че? Кончилась война?

Свист пуль ему в ответ.

Сам знаю, что нет. И спросить уже нельзя! - он взял какие-то замасленные рваные тряпки. - Усман! Мыться пошли!

Идти мыться - это значит подбежать к забору, под которым лежит тонкий слой черного как смоль снега, согнуться в три погибели, чтоб ненароком не задело осколками или еще чем, соскоблить с земли снег и тщательно размазать его по лицу и шее. Когда под тройным слоем липкой слизи уже не видно лица, полученный концентрат следует смыть водой из фляжки. Благо, хоть вода пока есть, ее из Сунжи бидонами натаскали наши новые друзья, а мы позаимствовали этой мутной речной жидкости у них.

Закончив водные процедуры, мы обтерлись тряпками и выкинули их тут же, у забора.

Хорошо! - к Соседу вернулись его обычная беззаботность и бодрое расположение духа. - Че будем делать? Может, пожрем? Жрать охота!

Пошли, консервы пожуем. Делать все равно нечего, хоть пузо наполним, может жить легче станет.

Я выпрямился, потянулся, вдохнул полной грудью, и ... уловил приятный запах свежего супчика. Невероятно! Я не верил самому себе, но сквозь вонь пожарищ мой чуткий нос уловил столь непривычные для этих мест оживляющие пары деликатеса. Вру, конечно, ничего я не вынюхал, я ж не собака Павлова. Заметил краем глаза бойцов на четвереньках и смекнул, что к чему. Да какая разница.

Ого! Супец!

Где? - недоверчиво повертел головой Сосед. - Где ты занюхал?

А вон! - ткнул я пальцем в двух бойцов, пристроившихся у небольшого костра недалеко от нашей БМП.

Не сговариваясь и не переглядываясь, мы одновременно рванули в сторону незнакомых поваров.

Бойцы сидели на обломках бетонных плит у стены старого двухподъездного трехэтажного здания из красного кирпича. Снаружи здание было почти неповрежденным, выбитые стекла и двери не в счет, и поэтому надежно закрывало поваров от обстрела с тыла.

Здорово бойцы! - Сосед сильно стиснул ладонь и яростно потряс за руку сначала одного, а потом и второго бойца.

Привет, потерянные в раю, - хором ответили они. - Кушать будете?

А че там у вас? - Сосед важно нахмурился и заглянул в котелок. - Мы ведь что попало не едим.

Суп гороховый! - ответил боец, одетый в черный бушлат и рваные в коленях камуфляжные штаны. Был он щуплый, высокий и худой, и каска, надетая поверх солдатской шапки самого маленького размера, сползала ему на глаза. Ща все будет чики-пуки и готово!

Зашибись! - только и смог выдохнуть Сосед, пафос которого сразу пропал, как водой смыло. - Нам плеснете? - он подсел к бойцам.

Базара нет! А ты, не стой, не на параде, - кивнул мне другой боец. Он был без головного убора, в рваном свитере и бронежилете. На ногах - жалкое подобие кроссовок. Но бросилось в глаза другое - ремень его штанов, увешанный гранатами Ф-1, магически притягивал мой взгляд. "Зачем он туда гранат понавешал?" - подумал я - "чуть его цепанут, и он сам взлетит к ядрени фени на луну."

Присаживайся! Или нет, говорят, у вас полная машина консервов и колбасы. Может, принесешь чего. Сапог и про сыр что-то говорил. Прихватишь чуточку?

Ноу проблем, сэры! - заверил бойцов Сосед, а меня дернул за рукав:

Вместе слетаем, принесем чего.

Хлеб нужен? - я посмотрел в кипящий гороховым лакомством котелок.

Не, хлеб есть. Тушенку давайте, да все тащите, что не жалко, - короткой алюминиевой ложкой помешивая произведение своего кулинарного искусства, боец в бронежилете скороговоркой повторил:

Тушенку давайте, тушенку.

Сбегаете?

Мы мигом! Только без нас не начинайте, не ломайте кайф первой ложки, шутливо, по-детски, пальцем пригрозил ему Сосед.

Ага, ждем.

Подбежав к бэшке, мы открыли люк десантного отделения и осмотрели свои богатства. Сыр, яйца и колбасу мы уже съели, оставалось ящиков по пять тушенки и рыбных консервов. Хлеба тоже, пока хватало. Взяли каждый по три банки и того и другого, и по буханке хлеба, все равно - плесневеть начал, лучше уж съесть, чем потом выкинуть. А с бульончиком за милую душу съедим, и думать не будем!

Сосед дернул меня за плечо:

Усман, подожди, давай автоматы возьмем, вдруг пригодятся. Не бежать же сюда за ними обратно.

А я без калаша никуда идти и не думаю. Мы на войне находимся, а не на заграничном курорте, - я достал автомат и проверил магазин. В этот момент раздалась серия взрывов, но мы, прикрытые с одной стороны нашей железной коробочкой, а с другой - котельной, даже особо не нагибались, по звуку определив, что грохнуло чуть левее от нас.

Достали, суки! Вот пожру, и за вас примусь! - словесно пригрозив кому-то неизвестному, Сосед для уверенности выпустил очередь в сторону бледно светящего солнца. - Козлы гребаные!

А солнце тут при чем? Кончай выкобениваться, пошли!

Рассовав продукты по карманам, мы захлопнули люк и, пригнувшись и не поднимая головы, побежали к ожидающему нас вкусному завтраку.

Когда до супа осталось шагов двадцать, я почувствовал, что что-то не так. И точно - ни бойцов, ни супа у здания не было. "Исчезли, бля! Кинули нас, "махра" беспонтовая!" - зло подумал я, но тут же чуть не захлебнулся собственной слюной. На месте, где три минуты назад, в предвкушении сытного завтрака мы мило беседовали с бойцами, зияла воронка от 120 миллиметровой мины.

- Ахрене-еть! Суки! Суки!! Суки!!! - все громче крича, Сосед закрутился волчком, поливая из калаша окрестности.

Я замер на месте. Слов не было. Только страх. Я боялся шелохнуться, боялся думать, боялся дышать, боялся говорить, боялся жить. Я боялся жить. На мгновение я умер. Умер вместе с этими двумя пацанами, имя которых даже не знал, не спросил, не поинтересовался. Один - худой и в каске, а другой - в жилете и с гранатами. Варили гороховый суп. Все, больше о них я ничего не знаю.

- Суки! Я найду, кто это сделал! - у Соседа кончились патроны и он, отбросив автомат, упал на колени. - Мы же могли погибнуть вместе с ними! Усман! Мы могли погибнуть с ними!!!

Заглушая "вжики" пуль, послышался нарастающий гул и свист.

- Мины! Усман, бежим! - Сосед вскочил, поднял автомат и уже был готов дать деру. Но я охладил его пыл:

- Я остаюсь здесь. Все! Я никуда не пойду!

- Да ты че? Охренел? Здесь решил подыхать? Минометный обстрел!

- Я никуда не пойду! И тебя не пущу! Кругом мины! - я рухнул на землю и схватил Соседа за ноги. - Все заминировано! Стой!!!

- Да не заминировано! Это чечены из минометов стреляют! Стреляют из минометов! В пацанов попала мина, выпущенная из миномета! Она с воздуха прилетела, сверху на них упала! Тупой ты, татарин! Тебя чему в учебке учили? А? Усман? Ты че, с ума бежишь? Крыша едет? Усман, не молчи!

Я вспомнил про минометы - "подносы" или как их там. До войны видел пару раз. Да где мне их видеть, если я целый год в части только и делал, что снег кидал, да лед долбил. Лопата и лом - вот оружие, которым я овладел в совершенстве.

- Извини, братан! Извини, торможу. Как же так, только мы с ними тут разговаривали...

- Усман, все нормально, Усман!

Сосед сел рядом, вытянул ноги и закрыл глаза. Глубоко вздохнув и сплюнув, он положил свою руку мне на плечо и заключил:

- Ладно, посидим немного и пойдем. Хрен с ними, с минами.

Я успокоился. Дрожь в коленях прошла, дыхание выровнялось, тошнота отступила, зрачки вернулись в орбиты. Я снова мог здраво рассуждать и принимать решения. Я поднялся на ноги, подобрал автомат:

- Сосед, пошли отсюда, пока миной не накрыло.

- Да-да, идем.

- И пошли!

Сосед открыл глаза и медленно встал.

- А ты смотри, Усман, хорошо смотри, - он показал на обожженный кусок человеческой ноги. Кусок ноги - от колена до ступни - вот и все, что осталось от двух молодых парней. - Узнаешь кроссовки? Это он, который в жилете был. Был, да сплыл. А вон и пластины его. Смотри!

В нескольких метрах, в коричневой луже крови лежал ярко-красный кусок мяса. Квадратный такой, сантиметров пятнадцать на пятнадцать. Рядом, вплотную, валялся обрывок бронежилета. Прямо на нем лежала граната, вся в крови.

- Граната! И как она не разорвалась, не пойму! Эх, не пропадать же добру, надо забрать. Надо, - Сосед сел на колени и осторожно подобрал гранату. - Извини, боец, но тебе она больше не пригодиться. Извини. А я использую ее по назначению, я отомщу им за тебя твоей же гранатой. Извини, боец, но мне эта граната нужней.

Он встал, обтер гранату об штаны и поклонился до самой земли:

- Извини, боец.

Потрясенный увиденным, я почти потерял сознание, похолодел и покрылся испариной. Голова закружилась, ноги подкосились под весом враз обмякшего тела. Вцепившись в цевье калаша, я прошептал:

- Пошли отсюда...

Не обращая внимания на упорство автоматных очередей, я поплелся в сторону зданий, где засела "махра". Сосед, молча постояв еще несколько секунд, поднял кусок бронежилета и накрыл им останки радушного бойца, искренне желавшего угостить нас свежим завтраком. Гороховым супом.

Тридцать первый.

Сидели внутри котельной, ужинали. Набор продуктов небольшой: рис в банке, тушенка, да рыбные консервы - килька в томатном соусе. Еда не для гурманов, для

бойцов. И что бы как-то скрасить сей скорбный прием пищи, мы вспомнили о спиртном. Голосованием единогласно постановили, что черный день, на который оставляли бальзам, наступил именно сегодня. С удовольствием, одна за одной, мы осушили все бутылки - выпили весь запас знаменитого бальзама. Согрелись, опьянели, расслабились, раздобрели. Сидели и шутили шутки.

- ... да-да-да, так и сказал, "копайте от забора и до обеда", - смеялся Сапог. - Вот дурень был, этот наш прапор!

Чтобы не отморозить "личное имущество", я сидел не на голом бетоне, а на своем бронежилете, который хоть и слабо, но защищал мою задницу от холода. Ноги поджал под себя и старался шевелить пальцами, а то мокрые носки неприятно студили ступни. Руки скрестил на груди. Голову я прислонил к стене, глаза закрыл и старательно косил под пьяного, пытаясь поймать кайф. Думать о чем-либо не хотелось, устал.

Сосед отдыхал справа от меня и полностью копировал мою позу. Виноград и Сапог примостились напротив, и активно обсуждали очередной анекдот. Еще трое бойцов устроились между нами. Они, вытянув ноги, замыкали общий полукруг. Автоматы и каски лежали рядом, в коридоре у стены. Пустые консервные банки мы, собрав в кучу, неспешно кидали в угол занятого нами помещения.

Все слышали, что начался минометный обстрел, но большого значения этому не придали - свою отрицательную роль здесь сыграл алкоголь - и оставались на своих местах. Минометный обстрел, своим свистящим воем летящей с неба смерти, каждый день сводил меня с ума. Это так страшно и неприятно - свист летящей в тебя мины. Свист, плавно переходящий в гул, всегда забивал мое тело страхом. Страхом ужасной, разрывающей меня на кровавые обрубки, смерти. Умирать я не хотел. Перспектива стать инвалидом меня, конечно, тоже не радовала, и в плен попадать желания не было, но все другие страхи быстро меркли перед страхом смерти. Смерти от мины.

Взрыв страшной силы прогремел как всегда неожиданно. Кирпичная стена за спинами мотострелков треснула и обрушилась на их головы. Меня оглушило и я, на десяток секунд, потерял ориентацию в замкнутом пространстве красно-серой пыли, забившей мне нос, рот и уши. Голова загудела звуком авиационных двигателей, видимо меня слегка контузило. Постепенно зрение мое восстановилось, но я смотрел на мир глазами наркомана - все непонятно и в тумане. Покашливая, я сорвал шлем и ощупал голову - вроде, череп в норме. Ноги, руки, грудь, живот, пах - я потрогал все, и с радостью отметил, что ничего не болит. Опираясь на остатки стены, я медленно попытался встать на ноги. С четвертой попытки мне это удалось - шатаясь, я стоял и шальным взглядом рыскал в облаке пыли, пытаясь понять, что стало с остальными. Все, кто серьезно не пострадал, вскочили и, не дожидаясь повторных взрывов, ломанулись на улицу. В котельной остались только я и Сапог.

Сапог лежал на животе, но в абсолютно неестественной позе: ноги, выгнув колени в обратную сторону, запрокинулись на спину, руки, скрючившись и пальцами сцепившись между собой, торчали поверх ступней, голова, почти надвое расколотая кирпичом, судорожно дрыгалась вверх-вниз. Крови почти не было видно, все засыпало мелкой кирпичной крошкой. Я заплакал и, схватив Сапога в охапку, выбежал на улицу. Кругом все взрывалось и моросило осколками, землей и стройматериалом. Пригнув голову, я с предельной скоростью помчался к зданию, в котором, по словам мотострелков, находилось что-то типа полевого госпиталя.

За стеной, прямо у входа в здание, дежурили два бойца. Окинув меня равнодушным взглядом, они указали мне на лестницу в подвал. Стараясь не трясти залитую кровью голову друга, я осторожно спустился вниз.

Ничего более жуткого я, в своей недолгой жизни, еще не видел. В подвале, и справа, и слева от ступенек лестницы, по которой я только что спустился, на старых разодранных одеялах аккуратно сложенными в ряд лежали тела наших солдат. Разные тела - обгоревшие, без рук и без ног, с вывернутыми наружу внутренностями, с размноженными черепами, с едва заметными дырочками от пуль. В тусклом свете одиноко мерцавшей засаленной лампочки, все это походило на ад, огненным смерчем выжегшим эту землю и в поисках новых жертв ушедшим дальше.

Пораженный такой страшной картиной я молча стоял и плакал от бессилия. Как-то машинально руки мои разжались и опустились, бесформенной кучей выронив тело друга на утоптанный песчаный пол.

Я не заметил, как из темноты появился боец. Он дыхнул на меня перегаром, потряс за плечи и крикнул:

- Ты не стой здесь, иди наверх.

- А он? - тихо отозвался я.

- Я сам о нем позабочусь. Иди.

- А они?

- Погибли. Мотострелки из 81-ой. Их сейчас только принесли. Их ровно тридцать. Твой, если уже умер, - тридцать первый.

- Тридцать первый... Это Сапог... Мой друг... Помоги ему... Он жив, я чувствую, он жив. Он - не тридцать первый, он живой. Его надо спасти.

- Ты иди, я помогу, - боец, полотенцем вытерев мне лицо, развернул меня к лестнице. - Иди-иди, подымайся.

Глухо шаркая по бетонным ступеням, я очень-очень медленно поднялся до первого этажа. Один из бойцов караула, схватил меня за руку и остановил:

- Эй, ты как, в порядке?

- Тридцать первый, - безразличным голосом ответил ему я, и вышел под обстрел на улицу.

Бойца по прозвищу Сапог я больше никогда не видел.

Братья.

- Задолбала такая жизнь! Все! Не могу я так! Лучше погибнуть, чем сидеть здесь и смотреть на это! Эй, Усман, собирайся! Едем к своим! - Сосед в ярости отшвырнул с брони пустую коробку из-под патронов к ПКТ. - Чего ждать? Пока они придут сюда и здесь нас поцокают? Нет! Уезжаем прямо сейчас!

Сосед завел машину и на прощание махнул рукой самарцам, толпившимся вокруг какого-то офицера, щедро раздававшего бойцам пачки с сигаретами.

- Эй, братва! Счастливо оставаться! - он сжал пальцы в кулак и с силой выкинул его в воздух. - Но пасаран, мужики!

Самарцы помахали ему в ответ.

- Скатертью дорожка! Долгих лет жизни! Гуд-бай, ребята! - кричал кто-то из толпы. - Гуд-бай! Ни пуха!

Сосед забрался на свое место и, высунув голову в открытый люк, скомандовал:

- Усман, на место!

Я повиновался. Деваться некуда. Не оставаться же здесь одному на съедение чеченским волкам. Я залез в машину и закрыл свой люк. Дернул Соседа за руку:

- Спрячь голову и люк закрой! Или хочешь, чтобы снайпер тебе башку отстрелил?

Настала очередь Соседа беспрекословно послушать мое наставление. Он закрыл люк и недовольно фыркнул:

- Не вижу я так ни фига!

- Ничего, неделю сидел на одном месте, все видел! А от пяти минут не убудет!

- Тебе хорошо говорить!

- А чего хорошего? Если подобьют, все равно вместе сгорим.

- Не каркай, скажешь тоже, "подобьют"...

Минут двадцать мы на полной скорости неслись по улицам Грозного. Искали знакомые здания, но ничего интересного не нашли, - все вокруг одинаково грязное, серое и разрушенное. Изуродованное войной.

"Берлин 45-го" - уныло подумал я, но Сосед перебил:

- Сталинград 43-го.

Обогнув какой-то обгорелый кинотеатр (или Дом Культуры), выезжаем на небольшую квадратную площадь. Картина впечатляющая - повсюду дымят подбитые танки, БМП и БТРы, а вперемешку с оторванными башнями, колесами, траками и бронелистами валяются обезображенные людские трупы. Не знаю чьи - наши или духовские. Скорее всего - вперемешку. Кто-то, контролирующий опоясывающие площадь четырехэтажки, завидев нашу движущуюся бэшку, открывает огонь из автоматов и гранатометов. Что-то попадает в установленный на нашей башне прожектор и взрывает его. Но мы едем дальше.

На пути попадаются и наши солдаты, перебегающие дорогу в разных направлениях и необращающие на коробочку никакого внимания, и боевики, сидящие на обочине и удивленно глазеющие вслед нашей, быстро удаляющейся от них, БМП.

Несколько раз, круто вырулив из кварталов, мы едва не наезжали на женщин славянской наружности. Они стояли скученными группами по четыре-пять человек вдоль узких дорог. Держали какие-то таблички в руках. У некоторых таблички висели на груди. Сосед притормозил около одной из женщин. Не по сезону легко одетая, худая седовласая мать держала в руках белый самодельный плакат, где большими черными буквами было написано: "Ищу сына, ф.и.о., 1975 г.р. из 131 омсбр ". Мурашки побежали по моей спине, когда я, прочитав страшные слова плаката, представил на месте этой несчастной женщины свою мать. Не дай Бог ей оказаться в таком положении!

- Вот дерьмо! - только и смог подумать я о трагедии этих людей.

- Да, бардак! - откликнулся Сосед не отрываясь от управления скачущей по колдобинам коробочки. - Не повезло. Влетели люди по-крупному!

Дорогу преградила искусственно насыпанная преграда.

- Приехали, бля! - разочаровался я.

- Гребаный город! - заорал Сосед, пытаясь с первого наскока преодолеть внезапно возникшее препятствие. Не тут-то было, подергавшись и покрутившись на месте, мы заглохли:

- Приехали, бля-буду-мантана!

Не успели мы отдышаться и оглядеться, как к машине подбежали трое.

- Вас к нам на помощь прислали? А что так долго? - увидев мою голову, поднимающуюся из открытого люка, спросил один из них.

- Вы где катались, паразиты? Целый час прошел, как мне передали, что вы выехали к нам! - прокричал другой, с эсведэшкой в руках.

- Да мы не к вам, мы своих ищем! - ответил я. Но его мой ответ как-то мало волновал:

- А что, вы только двое? Где остальные? Почему десантное отделение пустое? Я еще с вами разберусь, обезьяны!

- Вы зачем так орете? - на свет появился бойкий на язык Сосед. - Вы кто?

- Майор ***, разведбат *** вдд, - перестал ругаться тот, который был со снайперской винтовкой. - Вы что, не к нам?

- Нет, товарищ майор, мы своих ищем, - вежливо улыбнулся Сосед и вкратце описал офицеру наши последние злоключения.

- Тогда понятно. Но рядом ваших нет. Это точно. Рядом только чечены. Мы отсюда второй день выйти не можем, технику ждем. Но на вашу БМП мы все не полезем. Нужны еще две коробки. Плюс убитые и раненые, - почесал подбородок майор. - Слушайте, вы лучше здесь останьтесь, помогите нам, а завтра я вам помогу. Придет техника - вместе отсюда и выйдем. Потом найдем ваше подразделение, обещаю. Ну как, согласны?

- А куда матросу деваться из подводной лодки? Согласны! - бодро кивнул Сосед.

Мы помогли разведчикам сгруппироваться и закрепиться на обозначенной местности - быстро подготовились к ночной обороне кирпичной двухподъездной пятиэтажки. Заложили камнями и кирпичами окна, завалили барахлом проходы, заминировали подвальные лестницы. Притаились и ждали врага у самодельных бойниц - я с РПК, Сосед с ПКТ. Но никто на нас не напал. Где-то сбоку стреляли, но ближе к нам - тишина. И хорошо, что так.

Стемнело. Дело запахло ужином. Разведчики обещали угостить чем-то вкусненьким, и мы с нетерпением ждали приглашения к столу. Скоро оно последовало:

- Мужики, айда, бросайте свой трактор, пошли кушать.

- Идем-идем, сейчас, - сразу выскочил я.

Мы вошли в одну из квартир на первом этаже, где нас уже ждали пятеро разведчиков. Все устроились на полу, так как мебель отсутствовала полностью, видимо мародеры поработали на славу, вытащив из оставленных квартир все нажитое бежавшими хозяевами имущество.

Подкрепились холодной кашей-сечкой и тушенкой. Попили полупрозрачного чаю с сахаром. Все обыденно, ничего вкусненького. Мы уже встали и, поблагодарив пацанов за радушный прием, собирались отойти на позиции, когда новые хозяева квартиры вспомнили о самом главном.

- Мужики, мне кажется, что что-то грустно мы сидим. Может, дербалызнем по стаканчику? - воровато оглядываясь, спросил один из разведчиков, сам худой и нескладный как Буратино.

- А че, есть? - обрадовался Сосед. - А то я думаю - обещали чего-то необычного, а кормят гречкой.

- Обижаешь, - скривился "Буратино" и слегка постучал указательным пальцем себе под подбородок. - У нас без этого дела - большие дела не делаются. А просидеть здесь целую ночь - это большое дело. Но лишь бы оно не стало последним.

- Я тоже выпью. Устал я от этой жизни. Не знаю, что дальше делать. Одно только остается: напиться и забыться, - прошептал я и добавил погромче, главное лишнего не перепить.

Все дружно засмеялись. Усатый разведчик, из-за своих густых темных усов казавшийся старше остальных, достал две бутылки водки. Не тостуя и не чокаясь, мы живо выжрали его сорокоградусные припасы. Все расслабившись и разговорились. И только я сидел молча. Ворошил охапку чьих-то рваных тряпок, сконфуженно молчал и слушал невеселые рассуждения своих новых братьев по оружию.

- Че молчишь? - подвыпивший усатый толкнул меня в плечо. - Как, говоришь, тебя зовут?

- Усман.

- Усман? Ты че, Усман, мусульманин что-ли? - заулыбался усатый. - Я ведь тоже! Тоже мусульманин!

- Ну и хорошо, - спокойно отозвался я.

- Как это: "хорошо"? - усатый поднялся на ноги.

- Так, хорошо, не плохо же, - ответил я и тоже встал.

- Это не просто "хорошо", это здорово! Братан! Абы! Как дела? Ты откуда? - пьяный разведчик обнял меня и потрепал по плечам. - Брат, братишка, братуха! Мы же братья с тобой, братья! Братья!

- Братья! - подтвердил я. - Мусульмане!

- Слушай, брат, оставайся у нас! - вдруг осенило усатого. - Будешь разведчиком! Вместе будем чеченов мочить! За нас, за Родину, за разведку, за ВДВ!

- Точно, оставайтесь с нами, - подтвердил опьяневший майор. - На вот, Усман, возьми мой офицерский ремень. Я, боевой офицер ВДВ, дарю тебе свой ремень как родному младшему брату, носи на здоровье.

- Спасибо, - пробормотал я неуверенно. Но тут же добавил:

- Спасибо, товарищ майор! Служу Отечеству!

- На вот, я тебе тельник свой дарю! - усатый уже скинул бушлат и, стянув тельняшку, протянул ее мне. - На, одевай.

Я скинул свое вонючее белье и натянул подаренную тельняшку, на удивление оказавшуюся почти свежей. Усатый обнял меня и погладил по голове:

- Все, теперь мы точно кровные братья!

- Мы - элита, мы - разведка ВДВ! - вторил ему я.

- Служу России! - ударил кулаком по полу майор.

- Служу России! - растроганный до глубины души, я прослезился. Вслед за мной не стерпели и остальные. Вытирая сопли и слезы, еще минут десять мы обнимали и тискали друг друга. Потом мы уснули.

Не спешите нас хоронить.

Утром на выручку разведчикам пришли свежие силы, а с ними машина ЗИЛ-131, кунг которой был плотно забит грузом-200. Грузом из знакомого самарского полка. Ребят жалко.

Тела погибших разведчиков в переполненный ЗИЛ не влезли, и их загрузили в подъехавшие позже коробочки.

Пока мы собирались, пока разбирались что к чему, к нам подтянулись бойцы из смежного квартала. Пошел с ними знакомиться и... О Боже мой! Люди, я не верю своим глазам! Спецназовцы из "В***"! В полном составе, без потерь!

Сухо и без лишних эмоций, командир спецназовцев объяснил, как добраться до своих. Подумав, он попросился с нами. Я, с плохо скрываемой радостью, согласился. Через полчаса, попрощавшись с разведчиками, мы, загрузив в десантное отделение наш доблестный спецназ, рванули "домой".

Приехали, нашли замначштаба, доложили об успешно выполненном задании. Старлей посопел-посопел, но наш сбивчивый рассказ о приключениях "двух остолопов в Голливуде", слушать не стал. Прервал убийственной фразой:

- А я думал, вы погибли давно.

Никак не ожидав такого поворота событий, мы с Соседом оторопели, но мгновение спустя одновременно выдохнули:

- Что???

- А что? Неделя уже прошла, как вы сгинули. Либо погибли, либо без вести пропали, либо плен, либо СОЧ. Такое здесь каждый день, - старлей, лихорадочно смяв и выкинув пустую сигаретную пачку, нервно закурил. - Вас уже и с довольствия сняли, и документы соответствующие подготовили, и домой письма накатали. А вы как хотели? Неделя же прошла, а о вас ни слуха, ни духа. Так вот, ребята. Сейчас разбираться с вашими проблемами времени нет. Тут у меня такой приказ поступил, хоть вешайся сразу...

Дальше я ничего не слышал, стоял, ловил широко открытым ртом воздух...

- Ну, покойничек, как дела? - на выходе из штаба спросил меня Сосед. Я лишь молча пожал плечами. А он, одним прыжком заскочив на башню родной бэшки, встал в полный рост и, влюбленными глазами глядя в небо, запел:

- Не спешите нас хоронить...

(август 2003)

* 2. РЯДОВОЙ Валера *

"Врагом становится любой,

кто говорит о Вас правду" Э. Хаббард

Если служить, то только в элитных войсках...

В ряды вооруженных сил меня призвали осенью 1994 года. Решил, что если уж служить, то только в элитных войсках, а значит в ВДВ, в десантуре.

После прохождения дополнительного медицинского осмотра в республиканском военкомате, попросился в 7-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию города Новороссийска, которую считали одной из лучших. Офицеры татвоинкомата, посмотрев на мои физические данные, меня туда и направили.

На удивление, чуть ли не четверть всей дивизии оказались призванными из Татарстана или татарами. Даже из моего родного, относительно небольшого Азнакаевского района нас в дивизии служило четверо. Но хотя земляков было полным-полно, это никак не облегчило мою службу. Доставалось по полной программе, как всем.

С самого начала Чеченской кампании наша дивизия была активно задействована в боевых действиях на самых сложных участках: в труднодоступных горных районах и на подступах к Грозному. Замену "дедов" на "молодых" командование проводило раз в три месяца, то есть, если ты попал служить в нашу часть, то наверняка попадешь и в Чечню. Но это не означает, что на войну посылали всех без разбора. На бойню отбирали только сливки, лучших из лучших. По крайней мере, у нас отбор был жестким.

Через год обучения в Новороссийске я прошел отбор в разведывательную роту и, в составе сводного батальона, в марте 1996 года оказался в Чечне. Расположились мы на станции Ханкала, до которой добрались автоколонной из Новороссийска через Моздок. А уже оттуда, из Ханкалы, для выполнения различных спецопераций, нашу разведроту на вертушках перебрасывали из одной точки республики в другую.

"Alea jasta est." Напрягали не только непосредственно боевые действия, но, даже в большей степени, ожидание этих самых действий. Ведь в Ханкале обстановочка тоже дай бог. Каждая часть сама по себе, сама за себя, никто толком не владеет достоверной информацией о происходящем вне станции. Нам, рядовым солдатам, никто ничего не объяснял. Что происходит, где, как, почему? Рядом война, "молодые" стремятся на боевые, кто-то уже ходит с медалями, а кто-то ворует тушенку, предназначенную для таких же голодных, вернувшихся с заданий солдат. Дедовщина тоже имела место - "деды", уже поучаствовавшие в боях, притесняли "молодых", еще не нюхавших пороху, пацанов. Если надо, могли отобрать сухпай или треснуть пару раз по шее чтобы жизнь медом не казалась, а могли рассказать какую-нибудь захватывающую историю о ратных подвигах или дать несколько полезных советов "на будущее". И меня уму разуму учили и, позже, я сам присматривал за молодежью. Чего скрывать, всякое бывало.

Что мне запомнилось больше всего? Без сомнений, штурм Бамута. Дважды наши генералы пытались овладеть этим укрепрайоном сразу, наскоком, "на халяву" - не вышло. Лишь с третьей попытки, все обдумав и взвесив, операцию подготовили и провели успешно. Как и должно было быть. Об этом потом все газеты писали, мол, чуть ли не единственная грамотно спланированная операция в районах границы Чечни и Ингушетии.

"Allons, enfants de la patrie!" Весь процесс блокирования и уничтожения бандформирований в области Бамута занял не многим более недели времени. Жара, а мы в полном снаряжении протопали в горах более тридцати километров. Полное снаряжение? Полное снаряжение - это автомат Калашникова и 450 патронов в 15 запасных магазинах, подствольный гранатомет с гранатами, гранатомет "Муха", две ручные гранаты РГД-5, бронежилет, РД - рюкзак десантника, плащ-палатка, каска, два сухпайка и булка хлеба. Когда участвуешь в таких походах, пытаешься захватить с собой как можно больше боеприпасов, игнорируя все остальное. Боеприпасы - это жизнь. Если в бою кончатся патроны, никакие продукты тебя не спасут...

Совершив марш-бросок, заняли позицию на вершинах гор вокруг данного населенного пункта, тем самым, окружив его. После крепкой артподготовки, вслед за подразделениями спецназа и бригадами внутренних войск, мы вошли в село. Разгромив банду боевиков, с минимальными по такой обстановке потерями, отрапортовали командованию об успешном завершении операции.

"Morituri te salutant" Нас сразу перебросили в другую горячую точку 28 мая 1996 года в Чечню пожаловал глава государства - Борис Ельцин. Целью его визита являлась, нет, не прекращение боевых действий и не переговоры с лидерами бандформирований, а предвыборная агитация. Да, ему нужен был голос армии и, чтобы остаться президентом РФ еще на один срок, он не щадя громких слов, завалил солдат похвалами и даже назвал нас "победителями мятежного режима". Но дело не в этом. А в том, что я впервые увидел такое скопление вооруженных сил в Чечне. Я даже приблизительно не могу ответить на вопрос, сколько сил и средств было потрачено на охрану Ельцина и его политических приспешников. Знаю только, что много, очень много. Столько самолетов и вертолетов в небе над столицей Чеченской Республики не было задействовано, наверное, ни в одном войсковом мероприятии против боевиков. Охрана Президента, а по совместительству и Верховного Главнокомандующего, обеспечивалась тройным кольцом окружения, которым опутали Грозный верноподданнические штабные генералы. Моя рота десантировалась на один из холмов на окраине города и, с десяти часов вечера до пяти часов утра, охраняла дорогу возможного передвижения президентского кортежа. Каждые десять минут все тридцать бойцов моей роты выстреливали вверх двумя осветительными ракетами. Настоящий салют получался. Маскарад. А Ельцину что? Он приехал, выступил, наобещал и уехал. А война продолжалась, но он-то от войны далеко, ему тепло и сытно. А солдату? Солдату тяжело. Тяжело когда дедовщина, когда нечего есть, когда нет медикаментов, когда кончаются патроны, когда погибают товарищи. Но тяжелее всего - когда некому верить. Не веришь никому, никто не верит тебе, каждый существует в своем закрытом субъективном мире. Каждый - одинок по-своему, а потому - безнадежен. Обречен умирать в одиночку.

Солдат. Да и вообще, кто такой солдат в современном российском обществе? Солдат - это тот, у кого нет денег для получения образования, нет денег для того, чтобы "отмазаться" от призыва, нет работы, но есть перспектива загреметь в места не столь отдаленные и вот чтобы туда не попасть, приходится идти защищать Родину. Конечно, есть и те, кто после завершения вуза добровольно идет в армию "чтобы стать настоящим мужиком", но таких меньшинство. А чтобы с высшим образованием еще и в Чечне служили? Я такого идиота знаю только одного, ну максимум двух. В общем, в Чечне со мной служили пацаны со средним и даже незаконченным средним образованием, в большинстве из деревень или маленьких провинциальных городков, и, в основном, воевать не желавшие. Но воевали они еще как! Простодушные и неказистые с виду, они горой стояли за свое Отечество, искренне верили, что идут на риск за правое дело, надеялись, что их простят, не ждали похвалы, ненавидели врага и презирали смерть. Верили в победу, верили в плечо друга, верили в жизнь. Были, конечно, и исключения: в семье не без урода. Вчерашние уголовники, надев камуфляж и взяв в руки автомат, не изменили свою крысиную натуру. Они мародерничали, не выполняли приказы, обижали слабых и "молодых". Но таких уродов, к счастью, было ничтожное меньшинство. На войне, когда цена человеческой жизни падает до минимума, появляется иллюзия вседозволенности, всесилия "человека с ружьем" по отношению к остальным, но это - палка о двух концах. Такие обычно сами не доживали до дембеля. И таких - никто не жалел. А лучшие воины, чем дольше находились на передовой, тем больше проникались идеями "войны до победного конца", и если бы не правительство со своими бесконечными перемириями и переговорами - войну эти пацаны выиграли бы давно и с гораздо меньшими потерями. Потому, что русский солдат воевать умеет! Видимо, в крови...

После трех месяцев боевых действий в Веденском ущелье и охраны тактической группировки в Ханкале, я, в группе сопровождения автоколонны войсковой маневренной группы, вернулся в Новороссийск. Последние сто дней до дембеля готовился к первенству ВДВ по рукопашному бою, после выступления на котором и был уволен в запас.

Это случилось в окрестностях Бамута.

Наша штурмовая группа, преодолев за тринадцать часов более тридцати километров пешком и в полной снаряге, остановилась у подошвы горы, в самом низу, у реки. Название реки, я, к сожалению, уже не помню. Название горы не помню тоже. Помню, что вода была очень мутной, даже неприятной какой-то, и река несла ее быстро, с остервенением ударяя о камни и переворачивая на скалистых угрюмых порогах. А гора, по словам офицеров, достигала семисот метровой высоты над уровнем моря. Рядом возвышалась вторая гора, практически полностью идентичная первой. Горы-близняшки были сплошь покрыты лесом, по нашему - зеленкой, что благоприятствовало скрытому передвижению боевиков и мешало передвижению нашему. Река разделяла Чечню и Ингушетию, то есть была вроде естественной границы. Мы, сорок десантников, расположились на территории Ингушетии, спиной к горе ингушской, лицом к горе чеченской. Отдохнули минут десять, оценили обстановку. Решили основаться наверху, на опушке, где небольшая поляна делила лес пополам.

Уставшие, голодные, в мокрых и вонючих от пота "камках", мы принялись за окопы. Три рядя окопов, вырытых в круговую по всему периметру вершины горы, устроили командиров и нам, в конце концов, разрешили поспать.

По любым законам природы мое, ломившее от усталости тело должно было погрузится в сон через секунду после команды "отбой!", но оно упорно отказывалось подчиняться приказам мозга и исступленно таращило глаза в черную кавказскую ночь. Нашелся еще один, мучающийся от бессонницы, боец. Он подполз поближе ко мне и, шепнув: "Это я, Малыш", лег рядом. Тишина, темнота, жуть. Лежим и, чтобы не боятся, начинаем разговаривать. Вспоминаем дом, родителей, друзей, делимся впечатлениями о службе. Вдруг, почти одновременно, мы вскрикнули и затихли. Показалось, что кто-то медленно движется по направлению к нашей траншее. Точно, это часовой, испугавшись одиночества, покинул свой пост и подполз к нам. Чуть не избили его с перепугу. Пофыркали, но договорились помочь ему охранять тревожный сон наших собратьев по оружию. Все равно ведь не спится. Легли лицом к лесу. Спать неохота, разговаривать тоже не тянет, и время идет медленно, издеваясь над нами своей тихоходностью.

Примерно через час, метрах в ста от нас, заметили какое-то движение. Я посмотрел в прибор ночного видения - между деревьев явно кто-то ходил. Посоветовавшись, Малыш и часовой поползли вперед, к деревьям. Я, в случае форс-мажорных обстоятельств, вызвался прикрыть их маневр огнем из автомата. Вижу - друзья уже в непосредственной близости от места происшествия. И тут мое сердце екнуло! Правее от них блеснул зеленый огонек прибора ночного видения! Там точно кто-то есть! И если он увидел свет моего "ночника", то понял, что засветился, обнаружил себя. Невидимый враг легко мог убить меня, ведь попасть ночью из стрелкового оружия в световое отражение прибора ночного видения опытному бойцу не составляет труда. До конца вычислить последствия я не успел. Видимо, мои соратники тоже заметили подозрительное мерцание и незамедлительно открыли огонь на поражение. Не выдержав напряжения, я, дернув затвор, нажал на спусковой курок. На шум проснулись с десяток солдат. Они сразу стали стрелять из подствольников и швырять в сторону возможного нахождения противника гранаты. А заодно, чуть нас не угробили. Через несколько минут, не встретив сопротивления, мы прекратили огонь. Как только расцвело, нас троих, как виновников происшествия, отправили в разведку. Посмотреть на последствия ночного обстрела. Трупов, или хотя бы следов крови мы не обнаружили. Зато нашли две гранаты Ф-1, осколки которой разлетаются до двухсот метров от очага взрыва. Гранаты лежали у ближайшего до наших окопов дерева. В ста метрах от места, в котором ночью мы мечтали о скорейшем возвращении домой. К нашему ужасу, мечта могла осуществиться слишком быстро...

Буквально в километре за нашими окопами находился ингушский аул, жители которого отнеслись к нашему появлению с опаской. Короче, мы их не трогали, но чувствовали их негативное влияние. Это негативное влияние подкреплялось еще и активной стрельбой снайпера. Подлец засел между аулом и горой и, с поразительным постоянством, час за часом, обстреливал наши позиции. Как не гостеприимно! Мы здесь всего лишь второй день, да еще и после активной ночи, а нас опять пытаются убить! Однако сначала мы на него особого внимания не обращали, ведь стрелял он неудачно. Но когда наш уважаемый командир, прошедший без единого ранения Афган, получил от этого снайпера "подарок", в виде пули в предплечье, он распорядился "изловить гада".

Гада нам изловить не удалось. Зато нашли его укрытие и небольшую заначку боеприпасов. Ждали его там около суток, не дождались, пошли искать дальше. А дальше - больше. Нашли землянку, видимо использываемую боевиками как пункт передачи информации. Такой вывод мы сделали, когда пошли по следам связного, которого могли взять, но вспугнули в самый последний момент. Связной залегал в укрытии у дороги, связывающей две республики, и наблюдал за передвижением нашей бронетехники. Количество машин и людей, направление и время выдвижения колонн он тщательно исследовал и заносил в специальную тетрадь. Потом эту информацию анализировал и отсылал дальше по цепочке. Тетрадь мы обнаружили и забрали с собой, а землянку уничтожили. В итоге добились поставленной задачи - снайпер больше не показывался.