Цугуми

Чужая

Почему так происходит?

Когда теплоход входит в порт, у меня всегда, даже в прошлом, возникает смутное чувство, что я здесь чужой человек. Что-то подобное, закрадывалось в душу даже тогда, когда я уезжала на экскурсию, а потом на этом же теплоходе возвращалась назад. По необъяснимой причине я всегда ощущала, что откуда-то сюда приехала и что рано или поздно должна буду вновь покинуть город.

Я думаю, что когда ты находиться в море и видишь удаляющиеся причалы, подёрнутые дымкой, то начинаешь отчётливо понимать, что теперь можешь полагаться только на себя и что уже не принадлежишь тому месту, которое только что оставил.

День клонился к вечеру. Волны ослепительно сверкали в лучах заходящего солнца, и там впереди под оранжевым небом уже можно было различить пристань, которая вставала из воды, как мираж в пустыне. Из старого динамика на корабле раздались звуки музыки, и капитан объявил название приближающегося города. На палубе, видимо, было ещё очень жарко, но в каюте был включён кондиционер, и я даже замёрзла.

Всю дорогу на скоростном поезде до посадки на теплоход я была в возбуждённом, радостном настроении, но в море от небольшой качки вскоре задремала, а когда проснулась, то почувствовала, что возбуждение улеглось. Сквозь забрызганные морской водой стёкла иллюминатора было видно, как хорошо знакомый и любимый берег становится всё ближе и ближе.

Раздался гудок, и теплоход, описав дугу, приблизился к причалу. Я уже смогла различить Цугуми, которая в белом платье, скрестив руки на груди, стояла рядом с рекламным щитом, на котором было написано «Добро пожаловать!».

Теплоход медленно подходил к причалу и, уткнувшись в него, остановился. Матросы бросили канаты и установили трап. Собрав свои вещи, я вышла на палубу и попала в жаркое лето. Когда я сошла на берег, Цугуми приблизилась ко мне и без каких-либо приветствий типа «как я давно тебя не видела, всё ли у тебя в порядке», с хмурой надутой физиономией заявила:

– А вы опоздали.

– А ты совсем не изменилась, – ответила я.

– Я здесь почти зачахла, – отрезала она и, даже не улыбнувшись, пошла впереди.

Я ничего не сказала, но меня настолько развеселила эта характерная для Цугуми манера встречи, что я не смогла удержаться от смеха.

Гостиница «Ямамотоя» стояла на том же месте, но, когда я её увидела, мною овладело странное чувство – будто что-то не в порядке, будто я наткнулась на дом, который мне только снился. Однако всё встало на свои места, когда Цугуми закричала в сторону открытой двери вестибюля:

– Прибыла нахлебница!

Пуч начал лаять за забором, и тётя Масако, улыбаясь, появилась из дома со словами:

– Цугуми, так говорить нехорошо. Выскочила также Ёко, радостно приветствуя меня:

– Привет, Мария, давно тебя не видела.

Я сразу почувствовала себя как дома, и сердце учащённо забилось.

У входа в гостиницу стоял ряд пляжных сандалий, и чувствовалось, что последний летний сезон проходит очень активно. Исходящий из дома запах заставил меня вспомнить рабочий ритм, которым живёт гостиница.

– Тётя, чем-нибудь помочь? – спросила я.

– Нет-нет, заходи и попей чаю с Ёко. – И тётя Масако побежала на кухню, из которой доносились громкие звуки.

Это предложение прозвучало как раз вовремя, так как Ёко должна была что-то перекусить перед уходом на работу, а тётя и дядя находились в самом разгаре процесса подготовки ужина для гостей. Каждый день в гостинице протекал в одном и том же ритме.

Внутри Ёко ела рисовые шарики, но, увидев меня, достала мою старую чашку и налила чаю.

– Мария, хочешь рису?

– Дурочка, ты хочешь этой ерундой испортить шикарный ужин, который её ожидает.

Цугуми сидела в углу комнаты, опершись спиной о стену и вытянув ноги. Она перелистывала журнал и даже не смотрела на нас, когда говорила.

– Это верно. Мария, тогда я принесу домой пирожные, ладно? – предложила Ёко.

– Это будет здорово, – согласилась я. Мимо открытых окон гостиницы проходили возвращающиеся с моря постояльцы, громко и весело разговаривая. В это время во всех гостиницах города начинался ужин, и, казалось, что всюду кипела работа. Небо ещё оставалось светлым, и по телевизору передавали вечерние новости. Слабый ветерок приносил с собой запах моря и далёкие крики чаек. Был обычный летний вечер, но я уже знала, что ничто не может быть вечным.

– Мария приехала? – раздался голос, и послышались приближающиеся шаги. Из-за занавески появилось лицо дяди.

– А, правильно сделала, что приехала. Отдыхай спокойно. – Улыбнувшись, он снова исчез.

Цугуми встала, подошла к холодильнику, налила ячменный чай в стакан с изображением Микки-Мауса, который ей довольно давно подарили в винной лавке. Выпив чай, она ополоснула стакан и поставила его на полку.

– И с такой рожей он собирается открыть пансион. Наш отец только и хочет, что создать всем неприятности.

– Это была его давняя мечта, – произнесла Ёко, опустив глаза.

Всё, что нас окружало, казалось таким солидным и крепким, и не верилось, что следующим летом здесь уже ничего не будет. Этого я не могла понять и думаю, что девочки тоже не могли себе это представить.

Каждый день, проведённый в этом маленьком рыбацком городке, был для меня удачным или неудачным. Я здесь ложилась спать, утром вставала, питалась – в общем, жила. Смотрела телевизор, влюблялась, училась в школе, но обязательно возвращалась в этот дом. Вспоминая эти, похожие друг на друга дни моей прежней жизни, я вновь осознала, что они останутся в моей памяти как что-то тёплое и чистое, подобное нагретому солнцем песку.

Ощущая нежную теплоту уходящего дня и чувствуя усталость от поездки, я позволила себе погрузиться в рассеянные мечты о предстоящем лете, которое уже наступило, но никогда не повторится вновь. Это понимание вряд ли заставило бы нас иначе проводить отпущенное нам время, но мы остро чувствовали, как оно, это время, уходит. Мои чувства были настолько обострены, что становилось грустно, но в тоже время я была необъяснимо счастлива.

Когда после ужина я отнесла свои вещи в отведённую мне комнату, послышалось радостное повизгивание Пуча. Из окна моей комнаты был виден задний двор гостиницы, и, посмотрев вниз, я заметила, как Цугуми пристегивала поводок к его ошейнику. Заметив меня, она спросила:

– Ты пойдёшь с нами гулять?

– Иду, – ответила я и бросилась по лестнице вниз.

Хотя на западе небо было ещё светлым, уже зажглись уличные фонари. Как и раньше, Пуч тянул Цугуми вперёд.

– Сегодня ты устала, поэтому дойдём только до входа на пляж, – заговорила Цугуми.

– Вы гуляете каждый вечер? – с удивлением спросила я, зная, как слаба Цугуми здоровьем.

– Это потому, что ты приучила Пуча. После твоего отъезда он каждое утро, когда подходило время для прогулок, начинал громко лаять и греметь Цепью. Конечно, маленькая Цугуми с её хрупким здоровьем просыпалась. А что мне оставалось делать? Но мы уговорили Пуча перенести прогулки на вечер и теперь выгуливаем его вместе с Ёко.

– Это здорово.

– Я сама чувствую, что для моего здоровья полезно, когда Пуч таскает меня на своем поводке, – рассмеялась Цугуми.

Цугуми постоянно жила с болью в какой-либо части своего тела, но она никогда не упоминала об этом даже в шутку. Она замыкалась в себе, а потом выплёскивала свои страдания на окружающих и в одиночестве ложилась в кровать. Но она никогда не падала духом. Я считала, что она ведёт себя мужественно, но, откровенно говоря, иногда это действовало на нервы.

Хотя уже совсем стемнело, жара всё ещё не спала. На берегу там и сям дети запускали петарды. Мы прошли до конца дороги, покрытой гравием, пересекли мост и, выйдя на берег, взобрались на дамбу и отпустили Пуча. Нас приятно обдувал ветерок с моря, на бегущих волнах кое-где появлялись отблески уже почти зашедшего солнца, лучи которого пробивались сквозь бегущие облака. Однако темнота завоёвывала всё большее пространство. Пуч убежал так далеко, что мы потеряли его из виду, но затем он вернулся с обеспокоенным видом и начал лаять на Цугуми. Она улыбнулась и, протянув руку, потрепала его по голове.

– Вы действительно превратились с Пучем в хороших друзей, – сказала я, тронутая тем, что их отношения стали теплее, чем были прошлым летом. Цугуми ничего не ответила.

Когда она молчала, то, в самом деле, становилась похожа на двоюродную младшую сестру. Однако через некоторое время Цугуми вдруг заявила с кислой миной:

– И это не шутка. Самое плохое, что я чувствую себя как обольститель, который оказался привязанным своим чувством к девственнице и по рассеянности женился на ней.

– О чём это ты? О своих отношениях с Пучем? Мне казалось, я догадываюсь, что она имеет в виду, но мне хотелось, чтобы она высказалась полнее, поэтому и спросила её. Цугуми ответила:

– Именно так. Я содрогаюсь от мысли, что подружилась с собакой. Объективно говоря, это довольно неприятно.

Я рассмеялась:

– И из-за этого ты чувствуешь себя неловко?

– Не шути. Ты, оказывается, меня совсем не понимаешь. Сколько лет мы провели вместе. Пошевели немного мозгами, – сказала Цугуми, ехидно улыбаясь.

– Я понимаю. Я только подшучивала над тобой, – сказала я. – Но знаю, что ты не можешь не любить Пуча, не так ли?

– Да. Пуча я люблю, – согласилась Цугуми.

Сгущавшаяся вокруг нас темнота казалась неоднородной и состояла из нескольких слоев разных оттенков, которые периодически менялись местами. Волны размеренно ударялись о волнорез и, разлетаясь на мелкие брызги, исполняли свой причудливый танец. В небе подобно маленькой лампочке засверкала первая звезда.

– Мерзкие люди проповедуют свою мерзкую философию. Я против этого, – продолжала Цугуми. – Люди, которые доверяются только собаке, слишком примитивны.

– Мерзкие люди? – рассмеялась я.

Определённо, с тех пор как мы расстались, в душе у Цугуми многое накопилось, и она хотела от этого избавиться. Только мне она могла раскрыть свои чувства. После того случая с «Почтовым ящиком привидения» я была единственной, кто понимал её, даже тогда, когда она хотела поделиться мыслями, которые не имели отношения к моей жизни.

– Вообрази, что во всём мире наступит голод.

– Голод?… Ну, это уж слишком. Извини, я не могу себе этого представить…

– Мария, помолчи. Так вот, когда совсем нечего будет есть, я могу просто убить Пуча и съесть его. При этом не собираюсь после оплакивать его, извиняться перед всеми, ставить ему памятник, делать талисман из его костей и постоянно носить при себе, а наоборот, если, конечно, смогу, не испытывать сожаления и угрызений совести и спокойно говорить с улыбкой: «Да, Пуч был вкусным». Вот такой я хочу стать. Конечно, это только один пример.

Огромная пропасть между внешним видом самой Цугуми, которая сидела, обхватив колени своими тонкими руками, и теми словами, которые она только что произнесла, вызвали у меня странное ощущение, как будто я вижу существо из другого мира.

– Такого человека невозможно понять, он чем-то постоянно поражает окружающих, да и сам не понимает, что происходит в нём и куда всё это его ведёт, но в конце концов он оказывается прав, – хладнокровно продолжила Цугуми, не переставая смотреть на потемневшие волны моря.

Это не было самолюбованием и отличалось от каких-либо эстетствующих самовыражений. Я пришла к выводу, что в сердце Цугуми вживили хорошо отполированное зеркало и она верит только его отражению, не пытаясь задуматься ни о чём другом.

Несмотря на это, я, Пуч и, вероятно, все окружающие любили Цугуми и были привязаны к ней. И это не имело ничего общего с её настроением или с тем, что она говорила, а что касается Пуча, его не волновало, что его когда-нибудь убьют и съедят. Создавалось впечатление, что в глубине ее души был спрятан мощный источник отрицательной энергии, который руководил её словами и поступками, и о существовании которого она не подозревала.

– Уже стало темно и похолодало. Пошли домой? – сказала Цугуми и встала.

– Цугуми, поправь юбку, а то видны твои трусики, это неприлично.

– Если это только трусики, то я перенесу.

– Но лучше и их не показывать.

– Ладно, обойдётся, – рассмеялась Цугуми и стала громко звать Пуча.

Пуч стремглав примчался к нам по длинной дамбе и начал лаять, как будто хотел что-то сообщить.

– Ну-ну, перестань, – сказала Цугуми.

Когда мы пошли, он обогнал нас, потом остановился, затем, как будто заметив что-то, поднял голову, бросился вперёд и спустился вниз с дамбы на её противоположную сторону. Оттуда раздался его громкий лай.

– Что-то случилось?

Мы побежали за ним и увидели, что он резвится вокруг маленького шпица, который был привязан к белой статуе, стоящей в небольшом парке у входа на пляж. Вначале Пуч, видимо, намеревался поиграть со шпицем и призывно вилял хвостом. Однако шпиц, явно обезумев от страха при виде прыгающей рядом большой собаки, с громким тявканьем укусил Пуча. Он с визгом отскочил и мгновенно принял воинственную позу, готовясь ринуться в бой.

– Стой, Пуч! – закричала я, и одновременно раздался голос Цугуми: – Пуч, вперёд!

Это был момент, когда можно было отчётливо понять разницу в наших характерах. Мне ничего не оставалось делать, как подбежать к Пучу и силой попытаться оттащить его. В этот момент пес укусил меня за ногу.

– Ой, больно! – закричала я и услышала:

– Вот здорово. Теперь деритесь втроём! Обернувшись, я увидела радостно улыбающееся лицо Цугуми.

И тут это случилось.

– Эй, Гонгоро, прекрати! – с этими словами появился молодой человек.

Это была наша первая встреча с Кёити, ставшим нашим товарищем в это последнее, прекрасное лето. Нас окружала прозрачная темнота ранней летней ночи. Как будто нарисованная на картинке луна только начала подниматься над берегом.

Кёити произвёл на меня странное впечатление. Он был примерно одного с нами возраста. Широкие плечи и могучая шея контрастировали с его длинным и стройным телом, но вместе с тем создавали ощущение таящейся в нём физической силы. Его волосы были коротко подстрижены, а тонкие брови придавали верхней части лица несколько суровое выражение. Белая рубашка хорошо сидела на нём, и в целом он выглядел опрятным молодым человеком. Но что поражало, так это его глаза, взгляд которых был необычайно глубоким и заставлял думать, что он знает что-то очень важное.

Я находилась в центре вновь начинавшейся драки между Пучем и Гонгоро, когда Кёити бросился к нам, схватил свою возбуждённо прыгающую собаку и спросил:

– Вы не ранены?

Я смогла наконец освободить свои руки, с силой удерживающие Пуча, и встала.

– Нет, всё в порядке. Наша собака начала первой, так что это вы нас извините.

– Ничего страшного. Эта собачонка боец по своему характеру и ничего не боится, – сказал он со смехом.

Увидев Цугуми, он спросил:

– А вы не пострадали?

Цугуми моментально изменила свой тон.

– Нет, всё в порядке, – ответила она с улыбкой.

– Тогда всего хорошего, – сказал он и, держа Гонгоро на руках, пошёл в сторону берега.

За это время уже наступила настоящая ночь. Пуч с упрёком поглядывал на меня и Цугуми, тяжело дыша.

– Пошли, – сказала Цугуми, и мы не спеша двинулись к дому.

Здесь и там вдоль дороги прятались ночные тени. Воздух, казалось, был наполнен особым ароматом, который придавал нам дополнительную энергию. Дующий с моря лёгкий ветерок приносил с собой приятные, характерные запахи. Навстречу нам часто попадались оживлённо разговаривающие люди.

– Когда вернёмся, Ёко как раз принесёт пирожные, – вспомнила я.

– Вы можете ими вволю насладиться. Ты же знаешь, как я отношусь к этим невкусным пирожным, – сказала Цугуми несколько рассеянным тоном, чем я и воспользовалась, чтобы подразнить её:

– А ты, похоже, положила глаз на этого парня. Однако Цугуми тихо ответила:

– А он необычный человек. – Это прозвучало как предчувствие.

– А в чём? – несколько раз переспросила я, так как ничего особенного в нём не заметила. Но Цугуми, ничего не сказав, продолжала идти с Пучем на поводке по ночной дороге.