Цвет моей магии

1

Каждое утро повторялось одно и то же. Громкий лай уличной шавки вырывал меня из сна. Солнечные лучи едва заглядывали в комнату в летнее время, сейчас же, на исходе зимы, серая хмарь, проникавшая в окна, считалась утренним светом. Я выработала прекрасную привычку отгонять любые мысли, приходящие при пробуждении, и сразу начинать заниматься делами – только так был шанс смириться с новым днем.

– Да заткнись уже! – звук удара о землю. Шавка, как обычно, получила на завтрак кость. Зачем ее хозяин держит, не пойму. Пользы от этой собаки никакой, весь день гоняет кошек и соседских детей. Впрочем, иногда и дети гоняли дворнягу, зачастую с палками в руках. А кошки… Они не ввязывались в эту войну, предпочитая шипеть, сидя на заборе.

Быстрое умывание холодной водой взбодрило, но не принесло удовольствия. Моя квартирка на втором этаже старого дома не являлась образцом тепла и уюта, и поэтому каждое утро, встреченное в ее стенах, представляло своего рода испытание – силы воли, терпения и чего там еще принято испытывать? Хлеб, купленный вчера в пекарне со странным названием «Сладкая пухля», оказался довольно неплох. По крайней мере не заплесневел и не зачерствел за ночь. Чего не скажешь о сыре. Он был еще пригоден для употребления в пищу, но затвердел и противно скрипел в зубах. Откусив большие куски сыра и хлеба, я поставила чайник на огонь. Травяной сбор, присланный матушкой в качестве гостинца, уже почти заканчивался. Я нахмурилась. Нет, не стану писать матери с просьбой о добавке. Загляну вечером на рынок да отыщу недорогое сено, гордо именуемое чаем.

Серый рассвет за окном становился все светлее. Крепко сжимая в руке чашку с горячим напитком, я подошла к шкафу и достала одежду. Теплое шерстяное платье, мягкие колготы, потертая вязаная муфта, довольно-таки истоптанные, но еще нестарые сапоги – достаточный гардероб для промозглого дня. Бросила быстрый взгляд на улицу – к счастью, ночной дождь прекратился, и в просветах облаков виднелось небо, по-утреннему безрадостное.

Здесь, в столице, не принято предаваться унынию. В этом я убеждалась каждый раз, выходя на улицу. Люди спешили, взрослые торопили детей, уличные животные бегали, стараясь не попадать под ноги прохожих. Цокот лошадей был не размеренным, как у нас в пригороде, а торопливым, нервным. Однако все вокруг кипело такой энергией, что казалось, окружающие готовы взорваться от ее избытка, если сию же секунду не побегут, не помчатся делать неотвратимые утренние дела.

Я вливалась в поток. Каждое утро он подхватывал меня, влек вдоль мощеных тротуаров, между серых каменных домов. Нес прямо в центр столицы, туда, где находилось самое сердце города, так называемое Триздание – Ратуша, Учебный корпус и Библиотека. Три исполина, три самых заметных и красивых здания в городе. Ратуша – невысокая, но обширная, занимающая бо́льшую площадь из трех. Она словно соткана из кружева, что придает постройке воздушность. Учебный корпус представляет собой трезубец, устремленный пиками вверх. Внутри он делится на множество секций, согласно количеству действующих факультетов.

И, наконец, Библиотека. Один единый шпиль из темно-серого камня, за строгим фасадом которого скрывается целый лабиринт. Несмотря на неприветливый внешний облик, внутри библиотека является островком покоя и гармонии. Там, где необходимо, высокие окна с витражами обеспечивают прекрасное освещение. В книгохранилищах царит приятный полумрак. Неповторимый аромат древней бумаги, теплой пыли и чернил витает в каждом уголке этого огромного помещения. Да, библиотека – особенный, отдельный мир. Мир, который я знала так хорошо. Ибо уже который год являлась его частью. Я была сотрудником библиотеки.

Возле входа в здание уже топталась Анника, моя коллега.

– Прилетела, ранняя пташка, – улыбнулась она мне, роясь в недрах огромной холщовой сумки. – А я где-то ключи потеряла… Ой, вот же они!

С видимым облегчением Анника достала звонкую связку ключей и отперла массивную дубовую дверь. С шуточным поклоном махнула мне рукой:

– Прошу, госпожа Мара!

Но не успела я войти, как с веселым: «А, в общем, сначала я!» Анника нырнула в дверной проем и показала язык. Я ухмыльнулась. Рядом с веселой и жизнерадостной коллегой я чувствовала себя грузной и старой. А ведь разница в возрасте у нас была небольшой.

Аннике было 21. Мне – 25.

За спиной раздались возбужденные голоса, и стайка студентов пробежала по центральной площади по направлению к Учебному корпусу. По старой привычке я всматривалась в лица девушек-студенток, выискивая свою сестру. И лишь потом вспоминала, что Арла уже выпустилась из учебного корпуса. Одна из лучших учениц, одна из лучших выпускников, целеустремленная и хваткая. Именно за невероятные деловые качества и получила сестра место в Совете магов практически сразу после выпуска. И в тот же момент стала настоящей знаменитостью на нашей родине. Дэдда, утирая слезы, рассказывала, как с малых лет заметила талант и упорство Арлы. На матушку весь город смотрел с уважением, ведь не у каждого ребенок способен добиться таких успехов в столь молодом возрасте. А Арла была счастлива. Обзавелась прекрасным жильем недалеко от городского центра, нашла целый ворох друзей, приятелей и поклонников. Мы нечасто с ней пересекались. Не враждовали, нет, но и сестринской любви друг к другу не испытывали. Холодная вежливость, почти официальные вопросы о здоровье, неискренние пожелания доброго дня – вот и все редкое общение. Никаких обид к Арле я не испытывала. В конце концов, каждый из нас пошел той дорогой, которая оказалась назначенной судьбой.

– Не спи на ходу, Мара!

Легкий тычок локтем от Анники оторвал меня от мыслей. Я вошла в здание Библиотеки и поспешила за коллегой. До того момента, когда придут остальные сотрудники, оставалось не так уж много времени.

Утром в нашем здании, даже с началом рабочего дня, царили покой и тишина. Студенты начинали приходить только после обеда – кто-то по окончании занятий, кто-то – в перерывах между уроками. Преподаватели и вовсе посещали библиотеку исключительно по вечерам. Соответственно и сотрудники освобождались с работы довольно поздно. Но никто не жаловался, ибо быть библиотекарем было особой честью, особенно для недавних выпускников учебного корпуса. Для того, чтобы тебе разрешили присматривать за книгами, нужно было заручиться поддержкой ректората, продемонстрировать отличные знания практически во всех областях науки, а также обладать усидчивостью, скрупулезностью и даже определенной педантичностью. Потому как человеку, неспособному упорядочить мысли в собственной голове, никак невозможно доверить поддержание единого распорядка книгохранилища или консультирование посетителей о том, на какой полке и в каком томе они могут найти необходимую информацию.

– Вот так-так! Господа библиотекари вчера вечером натоптали в коридоре, – усмехнулась Анника. – Ничего, сейчас мы все исправим.

Поистине, ничто не могло испортить настроение этой девушки. Она нырнула в узенькую незаметную дверь и через несколько минут выпрыгнула оттуда, одетая в стандартную униформу – хлопковое платье до щиколоток, обвязанное ремнем. Я вошла переодеваться следующей. Каморка, где хранилась наша рабочая одежда, была настолько крохотной, что уместиться в ней мог лишь один человек. Я сложила свое повседневное платье на полку, надела униформу, пропахшую сухой пылью, достала из шкафа метлу и ворох старых тряпок.

Да, мы с Анникой приходили раньше всех и уходили из библиотеки поздно вечером. Мы не считались библиотекарями. Мы были уборщиками. Теми, у кого не хватило ума поступить или доучиться в учебном корпусе.

2

– Твоя очередь подметать в приемной господина Даррела, – длинный палец Дирны, старшей уборщицы, чуть ли не воткнулся мне в грудь.

Уборщики терпеть ее не могли – долговязую, костлявую Дирну, единственная работа которой – раздавать нам поручения да следить, чтобы ни одной лишней пылинки не осталось после уборки. Но еще больше мы ненавидели прибираться в приемной комнате и кабинете господина Даррела – директора Библиотеки. Для этих помещений были по-настоящему жесткие требования – чтобы каждая мельчайшая статуэтка на шкафу ежедневно очищалась от пыли, а все поверхности блестели, как зеркало, и даже воздух был прозрачен и чист. Господин директор, вечно хмурый и недовольный, самолично проверял качество уборки и, если что-то ему не нравилось, заставлял перемывать все.