Цвет надежд - зеленый

22

В начале тридцатых годов одному человеку вздумалось изменить свою фамилию. Он хотел, чтобы отныне его называли Болванусом.

В те времена прошения подобного рода подавались на имя Его Королевского Величества. Но каким образом то прощание рассматривалось на заседании Государственного совета в перерыве между обсуждением международного положения страны и государственного бюджета, мы точно сказать не можем.

Нам ничего неизвестно и о том, отнеслись ли кэтому прошению с тем же пониманием и серьезностью, как и ко всем остальным делам, рассматриваемым советом.

Единственное, что нам известно об этом эпизоде мы узнали из пожелтевшей заметки, в которой сообщалось о перемене фамилий. Такие заметки публиковались каждую неделю. Та заметка называлась так: «Не разрешается взять фамилию Болванус».

Так что сведения наши весьма ограниченны. Но мы полагаем, что прошение это принадлежало перу одного из шутников, которых в нашей стране столько же, сколько в тридевятом царстве, в тридесятом государстве молочных рек с кисельными берегами. Этому шутнику захотелось позабавить своих сограждан. Он представил себе, с каким хохотом будут встречать его фамилию при знакомстве, как добродушно будут посмеиваться всякие столоначальники, рассматривая его прошения об уменьшении налогов, освобождении от всеобщих поборов или выдаче ссуды.

Но Его Королевское Величество оказался дальновиднее, ибо Его Королевское Величество и должно быть дальновидным. Король подумал и о потомках господина Болвануса. О том, что с самого первого класса его сыну под смех товарищей придется громко и внятно отвечать «да», когда учитель будет опрашивать присутствующих. А его окрыленная счастьем дочь услышит перед алтарем, как пастор спрашивает у ее суженого, берет ли он в жены фрекен Болванус.

Нечто похожее, хотя и совсем в другом роде, переживала семья Густафссонов, оказавшись вдруг в центре внимания. Густафссон стал зеленым и поддался на уговоры Пружины воспользоваться этим обстоятельством, чтобы заработать побольше денег. Но это не прошло безболезненно для всей семьи.

Недалекие люди говорят иногда: «Это мое личное дело». Однако так никогда не бывает. Ты фальшиво свистишь, но слушают тебя окружающие, ты искалечишь свое тело, но ухаживать за тобой придется твоим близким, ты обанкротишься, но платить за это будут другие.

Семья Густафссона не могла одобрить тот способ зарабатывать деньги, какой Густафссону предложил Пружина. В доме царило мрачное настроение, нервы у всех были напряжены до предела, все жили под гнетом, от которого они никак не могли освободиться.

Был субботний вечер. Вся семья собралась в гостиной. Густафссон сидел у стола перед пустой чашкой, Уве расположился на тахте, разложив вокруг себя учебники. Грета сидела в своей любимой позе, свесив ноги с подлокотника кресла. Ингрид принесла из кухни выглаженную красную рубашку.

– Когда тебе надо туда идти?

Густафссон не ответил. Она повторила свой вопрос:

– Когда ты уходишь?

Он поднял глаза:

– В семь. Я уже сто раз говорил. Чего зря болтать!

Ингрид молча пожала плечами и показала емурубашку.

Он придирчиво осмотрел ее.

– Слава богу, успела. И что за дурацкая мысль выбрать красную рубашку?

– А при чем здесь я? Тебе известно, как я к этому отношусь.

– Знаю. Ну и что? Ты ко всему плохо относишься. Тебе не нравится, как я зарабатываю деньги, не нравится, что я не в тюрьме, я вообще тебе не нравлюсь.

– Это неправда! – запротестовала Ингрид.

– Думаешь, я ничего не чувствую? – вдруг взорвался он. – Думаешь, если у меня шкура стала, зеленой, так уж и нервов нет? Да у меня каждый нерв напряжен, вот-вот лопнет!

– Папа, милый, ну перестань! – Грета с сердитым видом встала и подошла к окну.

– Еще бы не милый! Вы только посмотрите, что я сделал с собой, чтобы быть вместе с вами. А вы…

Ингрид застыла у двери.

«Надо переменить тему разговора, – подумала она. – Он всегда все сводит к этому».

Она повернулась к Уве:

– Ты еще не говорил, как у тебя прошла контрольная по математике.

– Думаю, хорошо. Решил восемь примеров из девяти.

– А девятый?

– Я и его решил. Но восемь-то у меня решены правильно, это уже известно. А в девятом примере такой же ответ, как у меня, еще только у двоих. Вообще все девять примеров решили семь человек из всего класса.

– Хоть бы ты решил его правильно, – с надеждой сказала Ингрид.

– Отрадно, что хоть у одного из нас такие успехи, – кисло заметил Густафссон. – Как там ребята, говорят что-нибудь про меня? – спросил он у Уве.

– Да, наверно.

– Наверно?

– Ну, говорят, если тебе так хочется.

– Ясно. Из тебя сегодня слова не вытянешь. Что же они говорят? Отвечай!

– Всего я и не знаю, – неохотно ответил Уве. – Слышал раз на физкультуре. В раздевалке. Ребята не знали, что я там. Кто-то сказал, что у тебя явно не все дома.

– А другие? Давай выкладывай!

– Что ты смешной... глупый... темная личность...

– Как ты смеешь!

– Ты сам спросил. Они смеются над тобой. Над всеми нами.

– Это неправда!

Густафссон встал. Конечно, он не думал, что люди им восхищаются, как внушал ему Пружина. Но все-таки к нему проявляли определенный интерес. Он получал дружеские письма от совершенно незнакомых людей. Густафссон и не подозревал, что перед тем, как отдать ему почту, Ингрид отбирает злобные анонимные письма и выбрасывает их.

– Нет, правда! – сказала Грета. Она стояла у окна, повернувшись к нему спиной. Но ему не нужно было видеть ее лицо, чтобы понять, какой безысходной безнадежности полна его дочь.

– И ты туда же! – возмутился он. – А сама уверяла меня, что никто ничего не говорит.

– Раньше и не говорили. А теперь говорят, я это чувствую. – Она всхлипнула и подошла к Ингрид. – О, мама, мамочка...

– Грета, что с тобой? Грета не ответила, Уве поднял, голову:

– Ну как ты не понимаешь, мама! Это из-за Юнте.

– Юнте – кто это? – спросил Густафссон.

– Гретин дружок. – А что с ним? Уве хотел ответить, но Грета перебила его:

– Замолчи!

Уве закрыл рот, но, подумав, решил пренебречь этим предупреждением. Пусть будет скандал, так даже лучше.

– Он ее бросил.

Ингрид погладила дочь по волосам.

– Бедная девочка...

– Это еще не беда. – Густафссон попытался замять разговор, – Одного потеряешь, другого найдешь...

– Да ведь я же тут ни при чем! – всхлипнула Грета. – Если б я была виновата, это не из-за меня...

– Можешь не стесняться. Говори прямо: из-за меня?

Грета кивнула.

– Вот видишь? – Уве посыпал рану солью.

Густафссон понимал, что все это правда. Но не желал этому верить.

«Хотят все свалить на меня, – думал он. – Уве неправильно решил пример, Грету бросил парень, а виноват один я. Удобно иметь козла отпущения. Я-то у них всегда под рукой».

Это было так обидно, что у него сдавило горло.

– Да ведь я так поступил, чтобы не расставаться с вами! – вырвалось у него. Уве встал:

– Мы тебя об этом не просили.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Не просили так поступать. Лучше б ты там остался, Сейчас бы люди болтали о чем-нибудь другом.

– Не забывайся! – Густафссон замахнулся.

– Можешь меня ударить, пожалуйста.

С упрямым видом сын смотрел ему в глаза. Но не его взгляд заставил Густафссона опустить руку, а чувство беспросветной тоски, он сам не знал, чего хочет, и не понимал, что ему следует делать.

– Убирайся! – заорал он на Уве. – Ступай прочь! Видеть тебя не желаю. Нет, нет, не туда! – Он увидел, что Уве собрал свои книги и направился с ними на кухню. – Не хочу видеть тебя в доме, пока я не ушел!

Уве молча унес книги в свою комнату, потом они услыхали, как он в передней надевает куртку. Наступило мучительное молчание.

– Я тоже ухожу! – вдруг сказала Грета.

– Пожалуйста! – Густафссон задохнулся от горечи. – Никто тебя не держит.

Он снова опустился в кресло. Теперь он походил на мешок с трухлявым сеном, взгляд его был устремлен в пространство. Когда дверь за детьми захлопнулась, он поднял голову:

– А ты с ними не идешь?

– Нет, – коротко ответила Ингрид.

Она была на стороне детей, но не хотела ссориться с ним.

– К нам должен прийти дедушка. И доктор Верелиус.

– Доктор? Чего это он все время сюда бегает? Он был два дня назад.

– Обязан наблюдать за тобой, Пер. Ведь он желает тебе добра.

– Гм. Он, как и все, смеется за моей спиной. Он и пальцем не шевельнет, чтобы помочь мне.

– Ты несправедлив.

– Он мне только мешает.

– Если ты имеешь в виду, что ему не по душе твои выступления, это верно.

– А что в них плохого? В Болстаде все прошло хорошо. Ты бы слышала, как мне аплодировали!

Он не солгал. Там его действительно вначале встретили бурными аплодисментами. Но лишь вначале. Навязчивость Пружины проявилась и в том, что Густафссон исполнял только его песню. И ничего путного из этого не получилось – она пришлась по вкусу нескольким дряхлым старикам. Молодежь привлекали более веселые мелодии. Председатель клуба снабдил Густафссона песенником и попросил быть запевалой. Это оказалось делом нетрудным, песни, были старые и хорошо ему известные. Публика подпевала, оркестр играл в полную силу, и Густафссон легко справился со своей задачей. После четвертой песни большинство собравшихся захотело танцевать.

– А это клуб с хорошими традициями, – сказал Густафссон.

И это тоже была правда. Болстадский клуб «Очко» раньше назывался «Клуб одиннадцати». Это была футбольная команда, состоящая из молодых парней. Со временем им надоело гонять мяч, но они продолжали собираться вместе – теперь уже за каргами, отсюда и произошло новое название клуба. Название привилось, хотя здесь играли и в преферанс, и в бридж, было отделение для женщин, молодежь приходила потанцевать, а мальчишки – играть в футбол. Бесспорно, это был клуб с самыми разнообразными интересами.

– Энергичные люди, – сказал про них Густафссон. – Но выложили нам три сотни, не моргнув глазом. И сегодня будет столько же.

– Из которых половину получит Фредрикссон.

– Его ты не тронь. Без него и я ничего бы не получил.

Явился Пружина. Он был в отличном настроении и справился, готов ли «кумир». На автобусе ехать полчаса, точно в восемь Густафссон под восторженные аплодисменты должен появиться на эстраде.

– Не волнуйся, – сказал Густафссон. – Сейчас я буду готов. Правда, рубашка мне не нравится. Красный цвет к лицу только девушкам.

– Красный и зеленый – дополнительные цвета, – заявил Пружина. – Ты ведь видел светофоры?

– Я не светофор.

– Эка важность! Но ты зеленый. А зеленый значит – полный вперед! Поторапливайся.

С красной рубашкой в руках Густафссон скрылся в спальне. Пружина начал напевать свою песню, отбивая такт по столу. После второго куплета он попытался завязать беседу с Ингрид.

– Надеюсь, теперь вы довольны, хозяюшка? Не то что месяц назад?

– Теперь действительно все переменилось, – призналась она.

Пружина засвистел третий куплет. Мелодия то взмывала ввысь, то падала вниз.

«Совсем как в жизни», – подумал он.

– Никогда не надо отчаиваться. Каких-нибудь два месяца назад его выгнали с последнего места работы, а сейчас он уже менеджер.

– Господин Фредрикссон, – прервала его размышления Ингрид. – Вы уверены, что все это кончится добром?

– Добром? Неужели в этом можно сомневаться?

– Да это отличный бизнес, – уверил ее Пружина. – Разве вы не видите, как Густафссон становится знаменитостью? Он еще будет звездой века. О нем будут говорить, как о Рокфеллере, Повеле Рамеле и других знаменитостях.

– Вы меня не поняли, господин Фредрикссон. Мне хочется знать, какая от этого польза?

– Какая польза в том, чтобы зарабатывать деньги? Да это вам любой коммерсант объяснит! Польза? Чертовская польза, простите за выражение, хозяюшка. Деньги к нам скоро потекут рекой, Я только тем и занят, что налаживаю связи... Правда, устроители пока осторожничают, не дают окончательного ответа. Но дайте срок, скоро им придется платить нам по двойной ставке!

– Но ведь это еще нельзя назвать бизнесом?

– Нет, это бизнес! Продать можно все, что угодно, только одно продать легко, а другое – трудно. За примером далеко ходить не надо: я продавал эликсир для волос... Сперва я продавал средство от моли и комаров – смесь керосина с денатуратом, – но денег мне это не принесло. Тогда я смешал розовую эссенцию с касторовым и миндальным маслом и назвал это эликсиром для волос против перхоти и облысения... Эликсир для волос «Французское Домино» – вот как я назвал эту смесь, она предназначалась и для мужчин и для женщин. Дело у меня шло – лучше некуда.

– Жаль, что вы перестали этим заниматься, – вздохнула Ингрид.

– Видите ли, возникли неожиданные трудности; один дуралей взял да и облысел от моего эликсира. Он обратился с жалобой в газету, там взяли «Домино» на анализ и потом написали, что это снадобье не только огнеопасно, но и угрожает жизни. Это уже была наглая ложь, я сам пользовался им раза два. Но люди испугались и перестали его покупать. Однако вам, хозяюшка, бояться нечего. Густафссон не опасен с любой стороны, ха-ха. От него одна только польза.

– Вы так меня и не поняли, господин Фредрикссон. Мне интересно, кто счастлив от того, что ему приходится показывать себя за деньги? Будет ли Пер счастлив? И мы тоже?

– Счастливы? Дайте ему набрать силу. По новой дороге, пока она не наезжена, всегда трудно ездить. Густафссон как новая дорога. Ему нужно набраться опыта. Газеты нам с ним не страшны. Его на анализ не отправят. У него цвет натуральный. Не линяет.

– Это я знаю, – вздохнула Ингрид.

– И пресса нас поддерживает, – с воодушевлением продолжал Пружина. – Утром я звонил в «Квелльсбладет», просил, чтобы они написали о его предстоящем выступлении в Флеминге, Знаете, что они мне ответили? «Спасибо, – ответили они. – Мы уже напечатали сегодня статью о господине Густафссоне». Как вам это нравится? Мы еще попросить не успели, а они уже написали. Будто он король или представитель высших кругов. А эту газету читают все. Видите, какой на него спрос.

Ингрид охватило отчаяние. Она была в каком-то оцепенении, глаза у нее затуманились, руки упали на колени. Пружина наблюдал за ней.

– Это вас так удивило, хозяюшка? Признаться, меня тоже. Я сам еще не читал, что они там написали. Купил газету по пути к вам. Замечательная газета. Сейчас принесу, она у меня в пальто.

Когда он вернулся в гостиную, Ингрид по-прежнему сидела, закрыв глаза и опустив голову.

– Где же эта статья? – бормотал Пружина, листая страницу за страницей, – В театральном отделе нет. На странице юмора – тоже. Может, в торговом разделе? Где-то должна быть, они же мне твердо сказали, что материал помещен в сегодняшнем номере. Поищите вы, хозяюшка.

Он протянул Ингрид газету. Она взяла ее усталым жестом, бросила взгляд на первую страницу, перевернула ее и остолбенела:

– Да вот она!

– Действительно. Кто бы мог подумать! Сколько о нем накатали! Так пишут только о премьер-министрах или крупных преступниках. Густафссон на верном пути. «Зеленый Густафссон» – такой заголовок сразу бросается в глаза. Отличная газета. Ее все читают.

И Пружина углубился в статью. Вдруг он вздрогнул. Открыл рот. Лицо его вытянулось,

– Что за чертовщина! – воскликнул он.