Цветные сны Agam

II. Розовые листья

Не знаю, как Ммарику это удавалось. Каждый раз, когда он ставил перед собой какую-то задачу — она автоматически становилась важнейшим делом для всех окружающих. Искра разжигала нас, заставляла ловить каждое слово Ммарика, словно он был древним пророком, а мы боговерной толпой горожан.

Проповеди Ммарика.

— Зачем тебе это нужно? — спросил я у него.

— Затем же зачем тебе.

— Что?

Он улыбнулся, словно добрый дядюшка, растолковывающий мудрость нерадивому племяннику.

— Мне до одури всё это надоело, Agam.

— Но…

— Не знаю аргумента весомее. А ты?

Я знал. По крайней мере, так думал. Пустота его слов задевала мою трагедию. Но так было всегда. Там, где мы прорывались сквозь кровь и пот — Ммарик играл. Двигался со своим проклятым танцем среди наших калеченных тел.

— Моя жизнь, — сказал я, — то, что они со мной сделали. Чего лишили.

— И ты решил мстить?

Я осёкся. Так просто тут не ответить.

— Ну… не…

— Конечно, нет, — отмахнулся Ммарик, — кому мстить? Обществу, которое спасло тебе жизнь? Как по мне, полный бред.

Полный. Но как же? Я опустил взгляд. Подходящие слова не приходили. Что это — протест ради протеста? Ненависть ради ненависти?

— Я… теперь не знаю, как сказать.

— Ты удивишься насколько просто. Ну, вопрос прежний: есть ли у тебя аргумент весомей?

И тут всё раскололось. Стеклянный ливень из моих планов, идей, надежд.

Зачем я это делаю?

— Нет.

— Именно, — кивнул Ммарик, мол — урок усвоен, — всё дело в обычном капризе. Мне надоело, тебе надоело. В нашем маленьком раю появилась плесень, запахло гнилью. Ты будешь сидеть среди плесени и вдыхать гниль, Agam?

Я ответил не сразу. Просто стоял, разглядывая трещины в досках под ногами. Столько путей, развилок. Забавно. Вся наша жизнь — просто старая, затёртая и чертовски скрипучая доска.

— Мне снится только темнота.

— Что? — Марик вскинул бровь.

— Раньше. В детстве — сны были цветными.

— До «Resqum»?

— Да. Я не могу вспомнить — как это, но что-то… что-то там было. Настоящее. Даже когда я просто цепляюсь за эту мысль мне становится легче.

— А наше дело? Как сны с ним связаны?

— Ты говорил про месть? Это не она. Память? Да, я бы так это назвал. Ты сражаешься, потому что нужно что-то изменить. Я — потому, что что-то изменило меня.

Ммарик дал моим словам повиснуть в воздухе. Потом пожал плечами.

— Знаешь, есть таблетки. Они могут такое сотворить со снами…

Он продолжал говорить, но суть спора подошла к концу. Я знал, что Ммарик меня не поймёт, что для него существовала лишь одна точка зрения. И эта точка зрения почему-то никогда не резонировала с его целями и желаниями. Так даже лучше. Что не говори, а именно в этом детском неверии существовала вся магия жизни Ммарика.

Со мной всё хорошо.

Я несусь по мигающему коридору. Слышу мерное щёлканье за стенами, грохот за спиной. Мне страшно. Да, страх сильнее калечных эмоций. Сильнее всего. Древний исполин, живущий в нас с начала времён. Светящиеся в темноте глаза хищника, пришедшего сожрать кого-то из наших далёких предков. Или куча дронов, летящая за мной, ломаными поворотами. Страху плевать.

Наш страх немного Бог.

Сворачиваю у расплавленной двери. В тусклом свете плавают сожжённые перья. По полу разбросаны выпотрошенные подушки. В центре водяное кресло. Подле него обезглавленный труп. Чуть дальше ещё один. Этот почти добежал до запасного выхода.

— Где они?

Я вздрагиваю. Ммарик выходит из темноты, в руке он сжимает Chp. Рука у него, к слову, вся в крови.

— Где Во? — проверяю каждый угол, каждый закуток темноты.

Там за водяным креслом. Прислонилась к спинке. В полутьме разглядишь не сразу, но она же вся бледная. Да, кожа отдаёт синевой, лицо белое. Во взгляде Во я прочитал мольбу. Прочитал или это только так показалось?

— В неё попали. Задели артерию, я смастерил повязку, но крови она, конечно, потеряла прилично.

Когда-то Во заботилась о ранах Ммарика. Он не рассказывал, кого встретил на улице, но ночью пришёл весь избитый: с красными синяками, треснутыми рёбрами и тремя сломанными пальцами. Во просидела с ним всю ночь. Мы все переживали, но Во явно больше прочих. Конечно, он его любила. Не болтуна Кацмана, не меня — мертвеца с пластмассой в башке. Ммарика — ублюдка, улыбающегося, как святой.

Теперь он платил ей той же монетой.

— Ну! — крикнул он. — Что у вас случилось? Где Кацман?

И тут пришло осознание. Девушка внизу. Она нас вычислила, она позволила мне уйти, чтобы я привёл дронов к Кацману. А Ммарик? Неужели она знала и про него?! Нас съели с потрохами. Моё маленькое чудо оказалось расчётливой ловушкой.

Лебедь.

— Кацман мёртв. На нас вылетела пара дронов. В него попали.

— Да, — в голосе Ммарика не было сожаления, — значит нас трое. Бомба?

— Что? Какая бомба? Надо валить!

— Бомба, — голос Ммарика стал холоднее, — у тебя?

Я кивнул.

— Отлично. Мы тут отлично всё зачистили. Ставим и салют.

— Да что ты несёшь?!

— Спокойно, — он протянул руку, — давай. Рванём вручную. Хватит, чтоб всё здание провалилось. Эти цветные уроды разлетятся, как розовые листья.

Я отвожу руку с бомбой.

— Сдурел? Что ты собрался рвать? Кацман мёртв, Во подстрелили. Берём её и валим.

— Нет, Agam. Это ты сдурел, как мне кажется. Мы стольким пожертвовали, и теперь ты решил уйти…

— Я решил не умирать ради сраного взрыва!

Ммарик тяжело вздыхает.

— Вернёшься к своей великолепной калечной жизни? Ну? Пластмассовое счастье, а?

— Я…

— Тебе же так хорошо гниётся, почему бы не продолжить?

— Ммарик…

Коридор налился шумом. Дроны щёлкают совсем близко.

— Мы всё решили. Мы все знали куда идём, — он больше не улыбался, лицо стало непривычно серьёзным, — я назад не вернусь. А ты?

Пустые, стерилизованные мысли, ложные воспоминания. Мир в котором я не я. Так или… Зачем я это делаю? Это не месть, не ненависть? Зачем?

Да. Чтобы не возвращаться к своему калечному существованию. Только так, только здесь.

Ммарик действительно умел убеждать.

— Здесь Во, — умел, но только не сегодня, — мы не можем решать за неё. Нам сейчас нужно её вытащить.

— Так вот в чём дело? В Во?

Киваю.

— Да.

Я знал, что Ммарик меня не поймёт, что для него существовала лишь одна точка зрения.

Рука с Chp тянется в сторону Во.

— Что ты…

И эта точка зрения почему-то никогда не резонировала с его целями и желаниями.

Чёрный конус на долю секунды загорается красным.

Так даже лучше.

Во падает без крика. Только содрогается всем телом. Ломается, точно игрушечная.

Что не говори, а именно в этом детском неверии существовала вся магия жизни Ммарика.

— Я знаю-знаю, — шепчет Ммарик, — но ты должен понять — она бы не выжила.

Мои пальцы такие слабые. Не получается сжать их. Он вырывает бомбу. Праздничный торт, но на чужом празднике. Зачем бы мне чужое?

— Это всегда трудно. Но кому-то приходится быть уродом, чтобы другие…

Дроны замерли на местах. Не высовываются. Их наводчики знают, каков риск ошибки.

— От имени Совета, — женский голос. Я уже слышал его. — Прошу вас оставаться на своих местах!

— Видишь, — шепчет Ммарик, — выбора нет.

«Resqum» не настолько плох. Светлые стороны есть. Эта херня позволяет быстрее реагировать.

Ммарик не успевает отшатнуться. Я бью точно в челюсть. Его голова дёргается, ноги запинаются. Выхватываю бомбу из ослабевшей руки и что есть силы врезаюсь ему в грудь плечом. Глухой вздох. Протараненный Ммарик падает на спину. Бьётся затылком о плитку.

Я медленно поворачиваюсь. Дроны уже здесь. Окружают со всех сторон. Она тоже пришла. Мой проклятый Лебедь. Смело. Но ведь кто-то должен успокаивать безумцев, предотвращать катастрофы.

Пальцы сжимаются на бомбе. Забавно. Обычно она несёт смерть всем вокруг, но сейчас я жив только благодаря ей.

— Положи на пол, — у неё мягкий голос. Не умоляющий, но спокойный. Даже ласковый.

Ребёнок взял в руки нож, и мама пытается забрать.

— Я не… — осекаюсь под красным глазом дрона.

— Медленно.

Что за безумие?

— И тогда мы поговорим, — кивает она.

Да, завалимся в угловой ресторанчик и будем болтать про новую кофейную начинку и первых поцелуях. Если меня, конечно, не пристрелят.

Дроны скорее всего склоняются ко второму.

Кацман мёртв. Во мертва. Ммарик — грёбаный психопат. Наш маленький бунт сыграл по необычному сценарию. Наш херов бунт сыграл в ящик, если без иллюзий.

— Положи.

Я теперь один. Только я, Лебедь и сотни людей. Интересно, многих уже успели эвакуировать? Сомневаюсь. Такие огромные муравейники обычно медленно функционируют.

— Медленно, — ты, что пошла по второму кругу?

Какой тут может быть выбор? Умереть или УМЕРЕТЬ?

Я ходячий труп, картонная голова. Я не могу вспомнить даже на что похожи сны. Настоящие сны.

— Тебе нужно просто опустить её. Тебе никто не угрожает.

Зачем она всё это говорит? Неужели кто-то правда ведётся?

— Медленно положи, и мы…

А к чёрту!

Люди живут, люди умирают. Охренеть как банально, но что сделаешь?! Похоже, вся соль именно в мире. Он виноват. Он банален, а мы просто подстраиваемся. Подстраиваться — важнейшее качество.

Люди живут, люди умирают. Монетка подброшена. Крутится, крутится и всегда падает на нас самих, давит. Монетка падает, а я закрываю глаза. Какой смысл в этом жребии? Кто-то давно всё расписал за нас.

Мой Лебедь не соврала. В меня действительно никто не стрелял. Мы даже поговорили, хотя разговор получился слишком коротким, на мой взгляд.

Сейчас я отбываю свой счастливый финал в тюремной камере. Замечательная белизна стен. Навивает воспоминания о «Resqum». Но что поделаешь? Жребий.

Или всё же выбор?

Я… У меня была мысль по этому поводу. Ну, про выбор. Про эти самые трещины в доске нашей жизни.

Мир — хреновая шутка, так уж вышло. Для меня точно. Я лишний на этом странном, ужасно-прекрасном пути. Мы все были такими. Кацман, Во, даже Ммарик. Особенно Ммарик. Сиротливые, озлобленные уроды. Мы думали, что мир вокруг — враг, а мы в роли спасителей. Единственные, кто понимает всю ущербность окружения. Да, на этом мы построили наши догматы. За это мы готовы были погибнуть. Отчасти так и случилось.

Но сейчас я понимаю. На самом деле, удивительно, что раньше не понимал. Не мир был врагом. Это мы сами угрожали всем вокруг, даже самим себе. Не святые в городе безумцев. Лишние — вот и вся загадка.

Пора уже окончательно разобраться с этим.

Смертная казнь, по моему скромному мнению, — вещь отменная. По крайней мере, для меня. В ней есть что-то особенное. Что-то переходящее из эпохи в эпоху. Но не буду развязывать демагогию на эту тему.

Главное, что я день за днём жду назначенный срок. С благоговейным придыханием. Теперь я снова помню, что это такое.

Протезы «Resqum» в моём теле больше не работают. Их невозможно отключить сразу, но с каждой минутой ограничители слабеют. F411 я жду, как старую вздорную подругу.

Иногда мне становится грустно. Я вспоминаю всё светлое, всё настоящее.

В моей камере нет окон, цвет стен — пустота. Всё чисто до омерзения.

В моей камере нет окон, но я могу чувствовать запах мокрой земли, хлеба и дождя. Подставлять лицо лучам солнца. Плакать жарко, навзрыд.

А ночью, когда я устраиваюсь на простой, жёсткой кровати — приходят цветные сны. Как в детстве. Просто закрой глаза и…

Со мной всё хорошо.