Цветок камалейника

Глава 5

Как известно, все плохое в человеке от Темного Иггра, а хорошее – от Светлого и равно угодно Двуединому. Формально не различались и Его служители: носили одинаковые одеяния и знаки, обладали изначально равной силой Взывания (с годами и опытом она крепла) и читали одни и те же проповеди. Однако все прихожане знали, к кому лучше обратиться за ирной плодородия, а кто быстрее изведет мышей или усмирит взбунтовавшихся рабов. Но, по большому счету, все это было по плечу любому йеру.

При таком раскладе твори, казалось бы, что угодно – какой-нибудь из божьих ликов да улыбнется, да вот беда: понятия о награде у них были разные. Если последователей Светлого Иггра ждали семь лет пиров и увеселений с последующим возрождением в человеческом облике, то Темный и сам был не прочь поразвлечься с уподобившимися ему людишками, причем весьма своеобразно, а очередную жизнь им предстояло провести в виде дикой твари вроде крысы или, того хуже, растения.

К «темным» йерам это не относилось: они и на том свете оставались верными слугами божества – кол там заточить, крючок подать, дыбу смазать, чтобы не скрипела…

Вот Приближенный Архайн и тренировался – между потолком и полом неподвижно, будто распятое на невидимой паутине, висело обнаженное мужское тело. Голова с сосульками седых волос бессильно свешивалась на грудь, живот и ноги обвивали потеки крови, медленно капавшей в лужицу на полу.

Йер бросил остывший прут поперек жаровни, отошел к столу, черканул пару строк и плеснул в стакан вина. Небольшая передышка только обостряет ощущения – как жертвы, так и экзекутора. Разумеется, трактат «О пределах выносливости тела и рассудка человеческого» вряд ли выйдет за пределы храма, однако и здесь принесет немалую пользу – на некоторых людей увещевания Светлого Иггра о праведной жизни почему-то не действовали, приходилось вразумлять их с помощью Темного.

К тому же творческий процесс всегда интереснее результата.

Посещать святилище дозволялось только Приближенным, йерам высшего храмового чина. Но если остальная шестерка заглядывала сюда только во время обрядов или по зову дхэров, то Архайн высоко ценил здешнюю тишину и уединение, обустроив себе уютную рабочую комнату, даже с диванчиком. Хозяева не возражали. Кажется, их это даже забавляло – как ужимки домашней кошки, играющей в своей корзинке с пойманной мышью.

О нет, Архайн не страдал от излишнего честолюбия. Умный кот не станет бунтовать против человеческой власти, а заодно опеки и кормежки, даже если это всего лишь огрызки с хозяйского стола.

Ему вполне достаточно быть первым среди котов.

В спину дохнуло ветром, словно незапертая дверь распахнулась от гуляющего по коридорам сквозняка. Но в святилище, казалось, даже пылинки со времен божественной битвы парили на одних и тех же местах, а нижняя петля имела обыкновение негромко поскрипывать, предупреждая йера о незваных гостях.

Зато хозяева в дверях не нуждались. В неярком свете единственной свечи, оттеняемой алым маревом жаровни, мантия дхэра казалась абсолютно черной. Морда терялась в складках капюшона – словно ее там не было вовсе, а бархатная материя облегала сгусток тьмы.

– Архайн-н-н… – свистяще дохнула она.

– Да, господин? – Йер обернулся и с тщательно отмеренным почтением склонил голову: чуть выше – оскорбить хозяина, чуть ниже – унизиться самому.

– Покой святилища оберегается твоими заботами?

– Да, господин. – Поклон поглубже, так ведь и тон опаснее.

– Почему же тогда он оказался нарушен двумя чужаками?

Архайну страшно захотелось выругаться, причем Иггровым именем; Темный бы не обиделся, но за дхэра Приближенный не ручался. Опять это семижды проклятое ворье ищет легкой поживы, позабыв о тяжкой смерти! Причем как раз когда он настроился на любимую работу, и она так хорошо пошла!

– Госп… – Йер все-таки выругался. Хозяин исчез так же бесшумно и молниеносно, как и явился, дабы ткнуть обленившегося «кота» в погрызенный мышами сыр. А, пропади оно пропадом! Все равно ночь безнадежно испорчена.

По раздраженному взмаху руки «паутина» исчезла, пытаемый кулем рухнул на камни.

– Сегодня тебе везет, раб, – отрывисто бросил Архайн, залпом допивая вино и ставя кубок на стол. Человек на полу медленно подтянул под себя колени, напряг дрожащие руки и кое-как поднялся. – Иди в святилище и отыщи проникших туда идиотов. Убей обоих. Хотя… Нет. Одного приведи живьем. Любого. Я хочу узнать, что им здесь понадобилось, кто они и как проникли в храм.

– Да, повелитель, – безжизненно подтвердил мужчина, переводя стеклянный взгляд на дверь. – Я выполню все, что вы желаете.

– Так пошел вон! – Вдогонку свистнула плеть, оставив на спине раба кровавый прочерк. Человек пошатнулся, на мгновение сбившись с шага, однако в его лице по-прежнему не дрогнуло ни жилки.

Архайн снова наполнил бокал, отсалютовал им висящему на стене диптиху с ликами Иггра и откинулся на спинку кресла, вытянув ноги к оставшейся не у дел жаровне. Тратить на незваных гостей больше одного взмаха плети йер счел непозволительной роскошью.

Все равно перелезть через стену святилища в обратную сторону невозможно.

Темнота внутри не шла ни в какое сравнение с темнотой снаружи. Если ночная Орита напоминала амбар с расхрабрившимися мышами, то сейчас Джай словно провалился в могильный склеп. Все городские звуки остались за стеной, обережнику удалось прихватить с собой только шарканье подошв по гравию. Как ни пытался он ступать осторожнее, камушки продолжали скрежетать друг о друга, словно ябедничая рыщущим во мраке стражам. Что они из себя представляют, Джай старался не думать – порождения Темного были многочисленны и разнообразны, а уж для своего-то святилища он не поскупится.

Горца с его кошаком они, похоже, уже сожрали.

Обережник заставил себя сосредоточиться и оценить обстановку с точки зрения стража закона, а не объятого ужасом воришки. С площади казалось, будто между святилищем и оградой от силы четыре семерика шагов, но на деле было раза в полтора больше. Ни собак, ни прочих сторожевых тварей, включая двуногих, двор просматривается от стены до стены. У Джая слегка отлегло от сердца, на разбитые повсюду клумбы он поглядел уже с оттенком пренебрежения: это сколько же ирн на такую ерунду ухлопали! Вместо вон того колючего куста с бледными пахучими цветами целый сад можно было осенить, не всякий богач себе такую роскошь позволит.

А еще за этой дурацкой ботвой очень удобно прятаться.

Обежать святилище и удрать через забор с другой стороны «сорока» не успевал, хоть какой шорох Джай да услышал бы. Значит, горец где-то поблизости: спрыгнул со стены, шмыгнул в ближайший куст и затаился, выжидая, что будет делать обережник.

Возле места приземления беглеца росло аж три куста, заставивших парня мрачно вспомнить игру в «кукушкины гнездышки». Ну и в какое из них сподобилась подкинуть яйцо мифическая птичка? Джаю с детства не везло в угадайку, и соответственно он терпеть ее не мог. А ведь этот гад наверняка его видит и злорадно хихикает, наблюдая за муками выбора!

Ничего не попишешь, придется обшаривать все по очереди…

ЭрТар злобно мерз за кустом (тонкий шелковый халат оказался никудышным довеском к мокрой одежде), в то же время искренне восхищаясь упорством противника. Оказывается, среди равнинников тоже встречаются достойные воины, любящие сдобрить жизнь глоточком риска! И это при их-то фанатичном преклонении перед Двуединым!

Кошак следил за опасливо приближающимся обережником, как за снующей в траве крысой. Даже хвост так же азартно извивался. Горец предусмотрительно прижал его ладонью, чтобы, не дай Темному повода, не высунулся из-за куста. А учитывая, что равнинник пер прямо на их убежище, не помешало бы предпринять что-нибудь еще.

Охотник нашарил у себя под ногами плоский камушек и, примерившись, легким движением кисти отправил его в полет.

Ушибленная веточка обиженно тряхнула листвой. Белобрысый остановился и призадумался, косясь то на облюбованный куст, то на его оклеветанного соседа. ЭрТар с трудом сдерживал смех: уж больно глупо выглядел обережник – испуганный и растерянный, но по-прежнему горящий желанием исполнить служебный долг.

Горец подобрал второй камушек, но бросать пока не стал. Эх, недооценил он равнинника – тот рассудил, что в эту игру вполне можно играть вдвоем, и, попятившись, скрылся за третьим кустом. Гадай теперь, как он будет его обходить! Если высунется слева, то окажется на одной линии с ЭрТаром, а если выждет, пока занервничавший охотник переберется на другую сторону, и выглянет справа, то опять-таки его застукает. Горцу оставалось только занять нейтральную позицию позади куста, откуда самому ЭрТару было ни Иггра не видать. К тому же теперь прямо на него пялились черные дыры окон, переплетами рам непривычно разбитых на треугольники.

Охотнику на мгновение показалось, что он снова сидит на кишащем краггами поле, только уже изъеденном ими до редких островков зелени. Ну подумаешь, святилище! Делать Иггру больше нечего, только лично спускаться к дхэрам ради бесед о вечном, когда рядом стоит храм с куда более интересной приманкой! Напустили туману, запугали народ, чтоб никто не подсматривал, как они там скваш распивают да приходские деньги делят…

И тут Тишш вздрогнул, молниеносно развернулся к стене, прижал уши и, сгорбившись, злобно и испуганно зашипел.

Если храм напоминал сдвоенную луковицу – одна макушка выкрашена в белый цвет, вторая в черный, – то семигранное святилище здорово смахивало на приземистого клопа, затаившегося в ее тени. Здания не сообщались, хотя всегда строились в паре, а соединяла их высыпанная дробленым известняком дорожка (которую, кстати, очень любили оритские коты, за что были люто ненавидимы Внимающими).

Бегать за горцем вокруг клумбы Джай не собирался, избрав более трудоемкое, но и более перспективное решение «сорочьей» проблемы – под прикрытием кустов обойти святилище и схватить мерзавца за задницу. Глаза попривыкли к темноте, и дело вместе с обережником успешно двигалось вперед, быстро перевалив за середину. Так, еще несколько шагов – и должен открыться вид на те два куста. Джай приподнял и выставил вперед руку с мыслестрелом. Интересно, ни в одном окне ни огонечка. Что, дхэрам свет вообще не нужен, как кошкам? (Или, скорее, змеям?) Но зачем им тогда окна?

Парня снова окатило холодной, липкой волной страха. А может, ну его, этого горца, к Темному в собутыльники? Увидит, что обережник убрался, и тоже вылезет…

Джай в раздумье покосился на ограду и понял, что его предыдущие страхи были всего лишь легкой щекоткой нервов.

А «ужас» – это когда немеют ноги, останавливается сердце и прерывается дыхание, зато оживают волосы. То есть как сейчас.

С ограды беззвучно, маслянисто стекала тень, как будто сам Иггр потянул луну за веревочку, сдергивая с небес. Только происходило это вдоль всей ограды, сужающимся кольцом затопляя двор и с задержкой сглатывая островки клумб. Запах цветов усилился, как перед грозой, а потом сменился тленом. Под кустами пошел снег из лепестков, бутоны скукоживались и отваливались целиком, листья никли, засыхая прямо на стеблях.

Ни никнуть, ни засыхать Джаю совершенно не хотелось. Как, впрочем, и вышибать локтем окно – но что поделать, если прочие части святилища, к которому он прижался спиной, оказались менее податливы, а тень уже подбиралась к носкам сапог?!

ЭрТар по-кошачьи приземлился на все четыре конечности и замер, прислушиваясь и осматриваясь. Впрочем, в зрении он быстро разочаровался – тень плотной шторой задернула за ним окно, отрезав от и без того скудного лунного света. В самом же святилище не горело ни лучинки, даже Тишшевым глазам нечего было отражать.

Кошак пощекотал хозяйское лицо усами, облизнулся и беззвучно скользнул вперед. Что ж, торчать возле разбитого окна нет смысла, да и опасно. Не говоря уж о том, что холодно.

Пол под ногами оказался неровный, как будто даже земляной, усыпанный не то опилками, не то соломенной сечкой. Прям пещера какая-то! И плесенью со страшной силой воняет… Лично он, ЭрТар, постеснялся бы сюда гостей приглашать, тем более бога!

Интересно, а где сами хозяева? Звон стекла в такой тиши трудно не услышать, да и кромешная тьма, судя по всему, им не помеха. Может, стоят вокруг, от смеха давятся…

Парню почудились такие же крадущиеся шаги в противоположной стороне зала… а может, в соседней комнате или коридоре – сейчас он не мог поручиться даже за существование собственного носа, не говоря уж о пальцах слепо вытянутой вперед руки. Куда его занесло и, главное, вынесет ли?!

ЭрТар вздрогнул и споткнулся – по святилищу гулко разнесся характерный и совершенно неуместный звук, с которым очень большая кошка увлеченно загребает опилки.

– Тишш! – шепотом цыкнул горец. – Мне тоже страшно, но я же терплю!

– У-фрр? – обиженно отозвался кошак, продолжая пакостничество. Опилки кончились, когти начали царапать обо что-то железное, лязгающее.

– Ну что там у тебя? – заинтересовался охотник, на ощупь находя сначала корлисса, а потом предмет его раскопок. – Ого…

Когда Джаю надоело дергать за кольцо в полу, из-за которого он чуть не сломал ногу, и обережник с досадой пришлепнул его обратно к плите, что-то хрустнуло, и она сама отъехала в сторону. Сноп шибанувшего из-под нее света показался парню до того ослепительным, словно его угораздило наткнуться на скважину Иггровой шкатулки, в которой по ночам хранится солнце. Впрочем, глаза быстро опомнились и развенчали «божественный светоч» до обычного огня, а там и довольно тусклого свечения.

Устав гадать, обережник наклонился и заглянул в проем. Внизу оказался довольно широкий, шагов пять, коридор, в который стекала странного вида лестница: прямоугольный, отполированный до блеска желоб с «елочкой» набитых на дно планок. В выемках стен на разной высоте коптили обыкновенные плошки-горелки с зеленоватым маслом. Запах от него исходил скорее неприятный, но притягивающий и въедливый – им были насквозь пропитаны и храмы, и одежды йеров. Так вот где настоящий дом Иггровых Глашатаев, верхнее здание только для отвода глаз! Теперь понятно, почему никто не спешит навстречу святотатцам – отсюда их мышиная возня просто не слышна.

Обережник задумчиво почесал висок краешком мыслестрела. Сидеть на оцепленном тенью «чердаке» до утра или появления хозяев – значит сдаться и признать свою вину. А Джай, хоть заочно и записал себя в покойники, вовсе не отказывался еще немножко пожить. В конце концов, он обережник, а не грабитель! Вдруг у дхэров тоже бывает хорошее настроение, и он отделается каким-нибудь заиканием или чирьями? А может, Иггра встретит и сам все ему объяснит… Джай невесело усмехнулся. Как же. Светлый еще до его рождения дал понять, что не желает иметь с ним никаких дел, – а Темный, напротив, не устраивал Джая. Так что выгоднее всего найти запасной выход и тактично через него смыться.

Попытавшись и так и эдак, обережник по-простому сел на задницу и заскользил вниз, придерживаясь за края желоба и часто перебирая ногами. Интересно, йеры тоже так корячатся? Или какими-нибудь посохами вместо хвостов упираются?

Дверей и ответвлений в стенах коридора не было, так что выбор обережнику предстоял невеликий: вперед или назад. Назад почему-то не хотелось, и Джай обреченно, как на заклание, двинулся в путь. Под ногами мягко пружинили все те же опилки; хорошо хоть утоптанные, не шуршат.

Шагов через сорок коридор резко свернул влево, потом вправо, и так несколько раз, безо всякого, с точки зрения Джая, смысла. Лично ему это только добавило хлопот – приходилось на цыпочках подкрадываться к каждому углу, осторожно выглядывать, восстанавливать напрасно затаенное дыхание… и в конце концов это окупилось сполна.

За очередным поворотом обережнику открылся зал – небольшой, освещенный чуть поярче и, главное, обитаемый. Пол в центре вздувался высоким, в человеческий рост, конусом со срезанной макушкой, где смоляной статуей застыл дхэр. Джай даже не сразу его разглядел, приняв за одну из причудливо переплетшихся теней. И лишь когда тот повернул морду на шум шагов – к счастью, не Джаевых – обережник чуть не ойкнул от неожиданности.

Из соседнего коридора (а их сюда стекалось семь штук, Иггрово число) медленно и торжественно выступили два йера в темно-синих одеяниях Приближенных. Между ними, деревянно, словно во сне, переставляя ноги, шла обнаженная девушка. Золотые кудри водопадом струились по спине, плечам и высокой груди, кончиками щекоча талию.

У возвышения йеры остановились. Девушка начала подниматься, развернувшись к Джаю лицом. Темная повязка скрывала глаза – но не маленький тонкий носик, упрямый и одновременно изящный подбородок, милые ямочки на щеках, приоткрытые в предвкушении губы…

Обережник прикусил край рукава, сдерживая крик.

Уланна. Драчливая девчонка из соседского дома, конопатый подросток с вечно исцарапанными локтями, неприступная красавица-мечта, любовница какого-то знатного богача – сначала тайная, а потом брошенная…

Иггрова Невеста.

Что она делает в святилище, когда ей полагается молиться в храме в ожидании супруга?!

…Зимой в центральном оритском храме, как и по всему Царствию Иггрову, проводились Смотрины – главный ежегодный праздник, на котором дхэры отбирали восемь женщин, дабы потом в начале каждого месяца по одной сочетать их узами брака с самым завидным женихом Царствия – самим Двуединым.

На руку божества могла претендовать любая незамужняя женщина, включая вдов, старух, нищенок и блудниц. Порой Двуединый (видимо, для разнообразия) снисходил до таких уродин, что их пугались даже собаки, не говоря уж о прочих женихах. Единственным условием было согласие невесты, что она подтверждала дважды – во время Cмотрин и самой свадьбы. Если божья избранница в последний момент трусила и требовала разрыва помолвки, ее не неволили, да и другие желающие тут же находились, однако «изменница» покрывала себя несмываемым позором: семьи женщин получали хорошее приданое, к тому же числиться в свояках у бога было очень почетно.

После торжественного шествия по городу и венчания со статуей Иггра новобрачную оставляли одну в пустом храме, поутру находя там только сброшенные ею одеяния. Подсматривать за интимной жизнью бога считалось кощунством, поэтому двери на ночь опечатывали, а утром торжественно взламывали, предъявляя толпе кружевные свидетельства божественного вмешательства (которые чуть попозже можно было купить на талисманы незамужним девицам)…

…Как она сюда попала?! И зачем?!! И…

Из рукава вынырнула когтистая семипалая лапа, привлекая невесту к Глашатаю. Да девушка и сама с готовностью приникла к нему всем телом…

…не подозревая, что в следующий миг капюшон склонится к ложбинке меж ее ключиц, стройные ноги подломятся, а спустя несколько минут на землю сухо упадет обтянутый кожей костяк, как оболочка высосанной пауком мухи.

На вознесение в Иггровы чертоги это походило меньше всего. Разве что в переносном смысле.

И уж тем более ясно, что ни Уланна, ни Джай, три месяца назад мрачно отметивший с друзьями ее «удачу», согласия на такое не давали.

Говорят, что дхэры неуязвимы для оружия – тем более мыслестрелов, работающих только благодаря ирнам. К тому же Джай своими глазами видел, как пальнувший в Глашатая безумец (дело было пару лет назад, в этом же храме, во время ежемесячного объявления Иггровой воли), не успев даже опустить руку, почернел и захлебнулся хлынувшей горлом кровью. Дхэр же едва пошатнулся, довел речь до конца и без спешки удалился обратно в святилище.

Но, увы, это было единственное, что Джай мог сделать для своей первой юношеской любви. И цена его не остановила.

Вот только стрелок на сей раз было две.

И вторая – красная.

Вот гадство, так они еще и людей жрут?! Нa тебе на закуску!

Вылетевшая из коридора с другой стороны зала стрелка попала дхэру в голову. ЭрТар по охотничьей привычке бил ниже, в грудь. Сочно, двукратно хрупнуло, дхэр, сначала издавший что-то вроде издевательского смешка, попятился, споткнулся, скатился по ступеням и в корчах забился у ног служителей. Капюшон свалился за плечи, открывая клином вытянутую вперед башку, лупатую, гладкую и блестящую, как у крагги-переростка. Под задранной мантией мелькало светлое брюхо с недоразвитыми, прижатыми к нему лапками, хвост извивался перерубленным лопатой червяком.

Йеры оцепенели, не в силах отвести глаз от издыхающего Глашатая. Охотник позволить себе такую роскошь не мог и, развернувшись, на цыпочках посеменил обратно, ибо ничто так не располагает к погоне, как удаляющийся топот ног.

Шагов тридцать он выиграл, поддав жару только после исступленного, сотрясшего святилище вопля – причем накатившего как будто не сзади, а сверху.

У ЭрТара мелькнуло нехорошее подозрение, что Иггру, наверное, просто нравится смотреть на бегающих горцев, вот он и гоняет их туда-сюда!

Кишкообразный коридор, по которому он крался минут пять, на сей раз отнял считаные секунды. Охотник промчался мимо лестничного желоба и с досадой понял, что, не промахнись он тогда с выбором направления, уже давно был бы если не на воле, то в более подходящем для человека месте: дальнейший тоннель хоть и растраивался, зато правый отвилок вел вверх, а на опилках виднелись многочисленные отпечатки йеровых сапог. Опередивший хозяина корлисс топтался там же, пока не убедился, что ЭрТар следует за ним, после чего снова рванул вперед.

Обережник без колебаний свернул влево – из двух других, уходящих во тьму коридоров, хищно разило тем же плесневым смрадом, что и в наземном святилище. Либо йеры заготовили какую-нибудь пакость впереди, либо слухи о их всемогуществе были сильно преувеличены, но шагов за спиной Джай до сих пор не слышал, и эта издевательская тишина гнала его вперед успешнее бешеной собаки. Он даже не успел затормозить перед замыкающей коридор дверью – только развернулся, врезавшись в нее не носом, а боком. Трясущимися руками отодвинул засов, распахнул – и увидел гробоподобный, смутно знакомый закуток три на три шага, сплошь обшитый досками.

Взвыть от разочарования Джай не успел, разглядев, что часть противоположной стены – раздвигающиеся гармошками двери. Обережник нащупал выемки для пальцев, рванул в стороны и очутился… в храме.

Все тут же стало на свои места. «Гроб» – ирница для знатных горожан, их в храме несколько штук, раскиданных по разным углам, чтобы из соседних клетушек нельзя было подслушать, о чем молящий уговаривается с божьим посредником. Джаю пару раз доводилось сопровождать к ней Хорва, но с этой стороны он в нее никогда не попадал, да и понятия не имел, что там есть вторая дверь.

С потолка ласково улыбался и злорадно ухмылялся Иггр, намалеванный в виде двух стоящих спиной к спине человек, отбрасывающих одну тень. С рук Светлого взлетала стая белых птиц, на серповидные когти Темного было нанизано по корчащемуся злодею. На стенах висели иконы поменьше, перед которыми мирно бодали воздух «божьи рожки». В центре зала, как и положено, лежала одежда злосчастной Уланны. Завтра глупенькие девчонки будут толпиться вокруг, благоговейно скрещивать руки и исподтишка пихать соперниц локтями, пытаясь хоть кончиком пальца дотронуться до «счастливого» платья невесты, не догадываясь, что ей уготовано не вечное блаженство, а свалка скопившихся за века костей, как в дальнем углу лисьей норы…

Из соседней ирницы бочком выбрался горец, заметил обережника, широко ухмыльнулся и взмахнул рукой, но Джай лишь скользнул по нему взглядом и отвернулся. Он уже не испытывал почти никаких чувств: устал как злиться, так и бояться. Привычный мир рухнул – еще в святилище, при виде умирающей в дхэровых лапах подруги, и сейчас парню больше всего хотелось даже не спасти свою шкуру, а глотнуть свежего, не отравленного дымом и плесенью воздуха.

Двери-то опечатаны, а вот окна – парень глянул вверх – заперты изнутри на простые щеколды. Обережник деловито, как при штурме дома, ухватил ближайшую скамью (освященную! резную! из мореного дуба!) за край и поволок к окну, как простую едальную лавку. Примерился – нет, еще штуки три надо. Развернулся – и нос к носу столкнулся с горцем, тоже не сидевшим сложа руки.

После туповатой паузы Джай молча выдернул у него вторую скамью, кивком отправив за следующей. Дымчатый кошак с ходу вспрыгнул на подоконник, робко поскреб лапой витражное матовое стекло и с надеждой оглянулся на людей. Вот бы цопнуть тебя за хвост и подтянуться, как по веревке…

По шее мазнуло легоньким сквознячком, но бывалому обережнику хватило даже такой малости, чтобы поспешно обернуться.

Дверцы третьей ирницы были распахнуты, и от них, по спинкам скамей как по ровной тропке, беззвучно мчался к Джаю совершенно голый мужчина.

Сбитый с толку парень так и застыл в обнимку с поднятой на дыбы скамьей. Это еще что за Иггров недоделок?! Седые, лохмами развевающиеся волосы, бледное лицо с черными провалами глаз, неплотно стиснутые кулаки чуть отведены в стороны и назад, словно в них зажаты рукояти фьет…

– На пол, дурак!!! – Вопль горца полоснул обережника почище Иггровой плети. Кошак шипел с подоконника, как лепешка в кипящем жиру. Джай непонимающе глянул под ноги и завязавшейся в узел селезенкой понял, что сам готов взбежать по отвесной стене не то что до окна – до потолка!

Потому что у струящихся за безумцем теней клинки были.

Мужчина молниеносно обернулся на голос, едва различимый блик скользнул через весь зал, на какой-то шаг разминувшись с горцем, успевшим кувыркнуться и залечь за скамьей. Один из Иггровых светильников разлетелся вдребезги, сдвоенный огонек остался висеть на прежнем месте, медленно тускнея и уменьшаясь.

Джай крутанулся вокруг скамьи, толкнул ее на убийцу, отскочил назад и вскинул руку с мыслестрелом. Вот зараза, нарвались-таки на йера! Хотя… обережнику по должности положено знать всех Взывающих в лицо, и этого среди них не было. Может, из новеньких, только после Приобщения[20]? По возрасту не тянет, перестарок…

Половинки скамьи грохнули об пол, тоненько зазвенела упавшая рядом стрелка – седой поймал ее даже не глядя, тут же выронив. От второй, третьей и четвертой он попросту уклонился – едва ли не раньше, чем Джай их выпустил.

Обережь заряжала оружие перед заступлением на дежурство, под расписку получая стрелки у Хорва, а поскольку за день парень успел поистратиться, пятой не последовало. Пятиться обережнику было уже некуда, а судя по нечеловеческой реакции противника, из угла тот его не выпустит.

– Хэй-най, а со мной так играй, э? – перебил предсмертные мысли Джая звонкий, задорный горский говорок.

От обережника йера отделяло каких-то три шага. Правильнее было покончить сначала с ним, но аргумент на четырнадцать дул оказался весомее.

Все повторилось заново: первая на пол, вторая-третья мимо, замах тенью…

Горец виновато ухмыльнулся, пожал плечами и почти в упор разрядил в противника… все дула одновременно.

Ничего себе, горский бродяга! Джай о таком оружии знал только понаслышке, причем был уверен, что это пустой треп: в обережных, лучших в Орите мыслестрелах, пружины и то спускались поочередно, с секундными промежутками.

Охотничьими стрелками человека убить сложно – разве что попадешь в глаз или точно в сердце. Йер – или кем бы он ни был – прянул влево, одновременно разворачиваясь боком, чтобы пропустить мимо если не весь рой, то хотя бы половину. Так оно и вышло: в нарочно подставленное плечо кучно воткнулись всего четыре стрелки.

Три красных и одна синяя.

«Четыре семерика плетей и два года каторги за нелегальное хранение», – машинально отметил Джай. Перевел глаза на лицо убитого, но еще не знающего об этом человека и отчетливо понял: тот успеет его прикончить. А потом с разворота располовинит, как скамейку, зарвавшегося, слишком близко подскочившего «сороку»…

Кошак неистово заскребся в окно обеими лапами, и старая щеколда не откинулась – вылетела вместе с гвоздями. Створки тут же распахнулись внутрь, сбросив корлисса, и бешено, как крылья попавшей в силок птицы, заколотили по стенам, роняя разноцветные перья осколков. Запах грозы мокрым душистым веником размел по углам дым курительниц, на пол сыпанули дождевые капли, и Иггровы огни потускнели рядом с красноватым, робко вползшим в окно свечением.

Удара Джай так и не дождался.

Мужчина поднял лицо к свету, упал на колени и, бессильно царапая воздух скрюченными пальцами, зашелся в надрывном, не то отчаянном, не то ликующем крике, переходящем в звериный вой.

Из хода в подземелье потянуло уже не сквозняком – ураганом. Воздушный поток ударил безумца в грудь и… развеял в мелкую серую пыль, заволокшую храм под самые маковки.

Три минуты Джай был близок к тому, чтобы самому завыть и свихнуться, а потом о него споткнулся горец, нечаянно треснув обережника мыслестрелом по уху. Ничто так не поднимает боевой дух, как взаимная ругань, и две последние скамейки будто сами собой вспорхнули к окну, а по ним, подсаживая и подтягивая друг друга, вскарабкались парни.

Снаружи неистовствовала буря. Косой дождь ломился в крыши, из желобов хлестало через край, водосточные трубы гудели, подобно храмовому органу. Вышли из берегов даже сточные канавы. Одуревшие от страха крысы с писком пересекали пенящиеся лужи, карабкались по стволам и стенам, а поток уже нес темные всклокоченные трупики. Ветер яростно трепал деревья за гривы, швыряя в небо горсти мокрой листвы. Землю устилали отломанные ветки, а уцелевшие испуганно гнулись к земле, словно умоляя Иггра сменить гнев на милость.

С ураганом и ливнем средь ясного седьмушку часа назад неба еще можно было примириться, но Темный ими не ограничился: над городом как будто растянули меховой плащ, по изнанке которого плясали отблески чудовищного пожара – алые, желтые, малиновые, оранжевые и пронзительно-золотые. Сливаясь, они порождали багровое сияние, превратившее ночь в гнетущее подобие заката, а капли дождя – в капающую с небес кровь.

Как ни странно, кошака сбрендившая стихия ничуть не смутила. Призывно мявкнув, он выпрыгнул из окна и с задранным хвостом понесся к ближайшему переулку. Вдохновленные его примером парни решили поберечь ноги, для начала повиснув на руках. Пяткам все равно пришлось несладко, но, по крайней мере, они не помешали беглецам без оглядки рвануть в разные стороны.

А небо в последний раз полыхнуло пурпуром и начало потихоньку угасать.

Знак был подан.

И понят.

Архайн вернулся в свою комнату только перед рассветом, накомандовавшись и наспорившись до хрипоты. Панику среди йеров, особенно младших, кое-как уняли, указания раздали, разбитые окна временно забили досками, в храме прибрались и шпионов озадачили. То бишь, сделали все, что могли, и Архайн пребывал в состоянии холодного бешенства, ибо надо было сделать куда больше.

Верно говорят: три мыши больше двух, но меньше одной – когда бегут в разные стороны, а бедному коту хоть ты разорвись.

Зато игрушечная мышка всегда в его распоряжении.

Йер снял с шеи кристалл на серебряной цепочке, в который раз глянул на свет. Никакой ошибки, внутри вихрилась слабо опалесцирующая дымка. Вот везучие мерзавцы! Спасибо, что вообще храм не развалили…

Архайн подошел к диптиху, но вместо молитвы непочтительно нажал Темному на нос. Крашеное полотно вдавилось, и, едва Приближенный отдернул руку, сдвоенная рамка распахнулась на манер ставен, открывая квадратное углубление, где впритык помещались шкатулка с торчащим сбоку ключом, пачка перевязанных лентой бумаг и небольшой кожаный мешочек. К нему-то йер и потянулся. Распустил стягивающий горловину шнурок, пропустил сквозь пальцы горсть каплевидных, иссиня-черных семян. Последнее задержал в щепоти и вытащил. Задумчиво подбросил на ладони, стиснул кулак и, закрыв тайник, вернулся в центр комнаты.

Опилки хороши для змей и крадущихся котов, но в своем жилище Архайн предпочитал чувствовать под ногами твердый пол. Древесные разводы на светлых, некрашеных досках придают дому уют, теплоту, особый запах… а свежая кровь на них вообще смотрится бесподобно.

Йер присел на корточки возле квадратной дыры в полу, поворошил пальцами влажную, комковатую землю, почти до верха заполнявшую каменную яму. Пора бы уже ее сменить, принести ведро лесного перегноя, куда более восприимчивого к ирне, чем огородный, даже самый лучший чернозем. Но на один раз хватит и этой.

Архайн машинально, почти не отвлекаясь от совсем иных дум, воззвал к Светлому Иггру, прося его благословить сию ниву. Потом к Темному, ибо урожай, который он собирался пожать, находится в его ведении. Пропустил кристалл через кулак с семенем и быстро, словно оно превратилось в живую муху, воткнул его в почву.

Не успел йер отряхнуть ладони, как земляные крошки зашевелились, раздвигаясь перед бирюзовым жальцем ростка. Мотыльковыми крылышками распахнулись два изначальных, еще круглых листочка, выпустив на волю два вертлявых усика и основной стебель. Бесплодно пощупав воздух, он начал быстро расползаться по земле, спиралью завиваясь вокруг основания. Гибкие хлыстики побегов безостановочно трепетали, извивались и раздваивались, цеплялись друг за друга в тщетной попытке хоть немного приподняться к небу, а чуть пониже, на быстро одревесневающих стеблях, разворачивались темно-синие листья, напоминающие клеверные трилистники – только с шипами в пазухах.

Через несколько минут (Архайн давно утратил интерес к происходящему, наполнил бокал подвыдохшимся вином из забытой на столе бутылки и уселся в кресло) посреди комнаты лежала на полу сплетенная из ветвей кукла размером с человека. Лоза больше не росла, одревеснев до самых кончиков, но продолжала изменяться: листья заворачивались внутрь, колючки втягивались, ветки все теснее прижимались друг к другу, в конце концов слившись. Кора разглаживалась и светлела, по ней пробегали волны, все четче обозначавшие рельеф мышц и костей.

Судорога.

Кашель.

Обреченный стон.

– Ты не выполнил мой приказ, раб, – скучным голосом констатировал йер, отставляя бокал.

– Простите, господин! – Седовласый мужчина ткнулся лбом в пол. – Я запомнил их и найду где угодно, только прикажите!

– Это само собой. Но… – Архайн оперся на подлокотники и поднялся. Висящий на шее кристалл был прозрачен, как слеза, – в следующий раз. Когда рассчитаешься со мной за этот.