11

Над долиной и горами разыгралась сильнейшая гроза. Темные, почти черные тучи охватили весь горизонт и их почти непрерывно прорезывали огненные зигзаги молнии. Страшные раскаты грома обрушивались на землю, и эхо от них еще долго звучало в воздухе. Бурный ливень, не переставая, длился более часа, оставляя после себя следы разрушения.

Высоко в горах гроза превратилась в снежный ураган, бушевавший со страшной силой. Вокруг маленькой горной гостиницы старика Амвросия белый пушистый снег совершенно покрыл зеленую траву; старая серая крыша домика тоже побелела, но сам домик продолжал стоять так же крепко, как и раньше; он перенес уже не одну бурю и стойко выдерживал ее натиск. Ветер несколько утих, но снег продолжал падать большими хлопьями, и в воздухе висел густой туман, не позволявший рассмотреть то, что делалось на расстоянии нескольких шагов.

В большой, но низкой комнате горной гостиницы сидел за столом и обедал Амвросий со своими домочадцами – старой Кристиной и мальчиком.

– Вот так погодка! – проговорила Кристина. – Теперь, слава Богу, становится тише, а я уже думала, что на этот раз и наш дом не устоит на месте.

– Нет, ему ничего не сделается, он крепок, как скала, – возразил Амвросий.

Мальчик, сидевший у самого окна, машинально посмотрел на улицу и вдруг удивленно вскрикнул:

– Посмотрите, хозяин, сюда кто-то идет, какие-то люди!

– В такую-то погоду? – проворчал Амвросий и, поднявшись с места, тоже подошел к окну.

Действительно, со двора слышались чьи-то голоса, и сквозь туман можно было рассмотреть темные силуэты человеческих фигур.

– Так это и есть горная гостиница? Сразу видно, что она уже находится в области этих проклятых ледников, – раздался резкий мужской голос. – Все вокруг покрыто снегом, точно зимой. Худшей дороги я еще не видел за всю свою жизнь, и, по всей вероятности, мы совершенно напрасно предприняли это опасное путешествие. Я убежден, что они преспокойно сидят в теплой комнате гостиницы, и будут смеяться над нами, что мы взобрались на горы в такую бурю, чтобы искать их среди снегов.

– Дай Бог, чтобы ваши слова оказались верными, но я сомневаюсь в этом, – ответил другой, более мягкий голос. Амвросий быстро открыл дверь и сразу заметил, что произошло что-то не совсем обычное. Прежде всего, ему бросилась в глаза широкоплечая фигура хозяина нижней гостиницы, а возле него стоял доктор Эбергард в наскоро наброшенном дождевом плаще. За их спинами виднелись головы еще нескольких человек.

– Благослови, Боже, Амвросий, – проговорил отец Гундель, снимая шапку. – Ты, конечно, удивлен, что мы взобрались к тебе сегодня в такую погоду? Вероятно, у тебя есть еще гости, кроме нас?

– Нет, сюда никто не приходил. А вы надеялись кого-нибудь встретить здесь? – спросил Амвросий, отходя в сторону, чтобы дать возможность пришедшим войти в его дом.

– Да, одного путешественника, который с двумя проводниками отправился на вершину горы. Мы думали, что они уже успели спуститься и сидят у тебя. Ты никого не видел?

– Ведь я сказал вам, что здесь не было ни души! – повторил Амвросий.

– В таком случае они сидят в сторожке наверху, – ворчливо заметил Эбергард, но в его тоне чувствовалась затаенная тревога. – Что за глупое времяпрепровождение лазать по горам и ледникам, – сердито продолжал доктор, – точно нельзя сломать шею, сидя внизу!

– Это знаменитый доктор Эбергард, который гонит всех прочь из своего дома и вообще отличается грубостью, – прошептал отец Гундель на ухо Амвросию. – Он всю дорогу бранился, но не отставал от нас и, несмотря на дождь и ветер, шел так бодро, словно родился в горах.

Все общество вошло в большую комнату, где сидели мальчик и Кристина, во все глаза смотревшие на неожиданных посетителей. Гости присели, чтобы отдохнуть, и рассказали хозяину гостиницы, каким образом они попали к нему.

Вчера после обеда один из туристов отправился в горы с двумя проводниками. Погода была прекрасная. Они хотели переночевать в сторожке, чтобы на рассвете подняться еще выше, на Снежную вершину. Наверно, они выполнили свое намерение, так как утро было солнечное и ясное; теперь они должны были бы уже быть здесь, но неожиданно разразившаяся буря застала их в пути. Если им не удалось добраться до сторожки, то можно было ожидать самого худшего. Родственники молодого путешественника страшно тревожатся. Они предложили большое вознаграждение тем, кто решится поискать туристов и в случае нужды окажет им помощь. Нашлось несколько смельчаков, которые не побоялись трудной и опасной дороги, и отправились на поиски. Во главе отряда храбрецов находился отец Гундель, считавшийся одним из лучших проводников. Доктор Эбергард тоже присоединился к ним, не объясняя причины, для чего он пускается в такой опасный путь. Решили, прежде всего, справиться в горной гостинице, нет ли там путешественников, и если окажется, что их нет, попытаться пробраться еще выше, к сторожке.

– Как вы думаете, можно будет дойти до сторожки? – спросил хозяин нижней гостиницы.

– Вряд ли, – ответил Амвросий, задумчиво покачав головой. – Буря особенно свирепствовала в том направлении, и я думаю, намела непроходимые сугробы снега. Да, по-моему, вам и незачем идти дальше. Если путешественники успели добраться до сторожки, то они могут спокойно просидеть в ней до утра – сторожка построена крепко, и находящимся в ней не грозит ни малейшая опасность; если же буря застала их на открытом месте, то тут уже не поможет никто!

Отец Гундель молча кивнул головой в знак согласия, а все остальные только переглянулись. Амвросий считался авторитетом в этом отношении; если он находил, что помочь несчастным нельзя, то оставалось лишь подчиниться его решению. Только доктор Эбергард, не признававший вообще никаких авторитетов, резко запротестовал:

– Значит, по-вашему, мы должны спокойно сидеть в теплой комнате, зная, что люди борются со смертью в снежных сугробах? Хорошо нас встретят внизу, когда мы объявим там о наших подвигах. Бедная госпожа Рефельд умрет на месте, когда услышит о гибели путешественников. Если бы она еще могла плакать, тогда другое дело, но молчаливая тревога и взгляд, которым она окинула меня, когда я объявил ей, что тоже иду искать безумцев, совершенно убедили меня, что она умрет на месте, узнав о несчастье. К чему же тогда я мучился с ней целый год, к чему вырвал из когтей смерти! Шарлатан Мертенс, не разбирая причины, будет торжествовать и смеяться надо мной! Он объявит, что давно нашел состояние госпожи Рефельд безнадежным и оказался прав, а я останусь в дураках. О, только бы мне заполучить этого Генриха Кронека, уж досталось бы ему от меня на орехи!

Услышав имя Кронека, Амвросий вздрогнул как от удара.

– Как вы сказали? – дрожащим голосом спросил он. – Как фамилия туриста?

– Кронек, молодой Кронек, – ответил отец Гундель – Вы его знаете, Амвросий; он часто заходил к вам в прошлом году. Он взял с собой в качестве проводников Винцента Ортлера и Себастьяна.

На загорелом, обветренном лице старика выразилось чрезвычайное беспокойство.

– Разве он опять здесь? – задыхающимся голосом спросил он. – А я ничего не знал. Его необходимо спасти!

Старик быстрыми шагами подошел к окну и несколько секунд пристально всматривался в темноту. Все ждали в напряженном молчании, когда он заговорит.

– Ну, как, есть надежда добраться до сторожки? – спросил, наконец, хозяин нижней гостиницы.

– Может быть! – коротко ответил старик, отходя от окна. Его седые брови были мрачно сдвинуты, а глаза горели каким-то жутким огнем. – Может быть, – повторил он, – только дорога будет очень рискованна; возможно, что придется поплатиться жизнью. Вы оставайтесь, а я пойду один.

С этими словами Амвросий снял со стены свой плащ и накинул его на плечи. Взяв свою альпийскую палку, он уже собирался выйти, но хозяин нижней гостиницы преградил ему дорогу и решительно сказал:

– Мы все пойдем с вами; шести человекам легче будет чего-нибудь достигнуть, чем одному. Доктор, конечно, останется здесь!

– И не подумает! – воскликнул Эбергард. – Доктор тоже идет с вами!

– Вы не выдержите такой трудной дороги, – возразил Амвросий, – ведь каждый из нас рискует своей жизнью!

– Это уж мое дело; вас совершенно не касается вопрос о моей жизни, я могу распоряжаться ею как хочу, – сердито ответил Эбергард. – Трудность пути меня не пугает; если вы можете преодолеть ее, то и я также. Словом, я иду, и конец! Если мы, действительно, найдем этих несчастных, то я как врач окажусь более необходимым, чем вы все.

Последнее обстоятельство оказалось настолько убедительным, что никто не решился возражать доктору, и даже Амвросий замолчал. Он пошел вперед во главе маленького отряда, двинувшегося в путь на помощь погибающим.

Дорога к сторожке и в обычное время была не совсем безопасна даже для опытных горцев, теперь же опасность увеличивалась из-за тумана и недавно выпавшего снега. Овраги и обвалы были полускрытые этой свежей пеленой, так что, прежде чем сделать шаг, нужно было попробовать палкой, не проваливается ли под ней земля. Местами туман был настолько густой, что нельзя было различить проложенную тропинку. Иногда люди попадали в огромные сугробы снега и с трудом выбирались оттуда; кроме того, нужно было все время остерегаться, чтобы сверху не упала ледяная глыба, которая могла бы сразу убить весь маленький отряд. Амвросий был прав – отважные люди неоднократно рисковали своей жизнью, совершая свой недлинный, но бесконечно тянувшийся переход от горной гостиницы до сторожки.

Дорогой путники почти не говорили, но все время, не останавливаясь, двигались вперед. Крестьяне привыкли к горным путешествиям в любую погоду, им уже не раз приходилось спасать людей почти при таких же условиях, но все с молчаливым уважением смотрели на доктора Эбергарда, мужественно выносившего все трудности пути.

Наконец, еле дыша от усталости, маленький отряд заметил низкую крышу сторожки. Если турист со своими проводниками был там, то все обстояло благополучно. Еще издали начали звать их, но из сторожки не раздавалось в ответ ни одного звука, и когда дверь открылась и люди вошли внутрь, то там не оказалось ни одного человека.

Для всех это обстоятельство явилось горьким разочарованием. Теперь почти не оставалось надежды найти кого-нибудь в живых.

Если бы путешественники спрятались в расщелину какой-нибудь скалы, чтобы переждать непогоду, то теперь они должны были бы находиться в сторожке. Прошло уже более трех часов, как ветер стих, у путников было достаточно времени, чтобы добраться до безопасного места, тем более что проводники прекрасно знали, как страшно было бы провести ночь на открытом месте во время метели.

Отдохнув немного, отряд начал совещаться о том, как поступить дальше: оставаться ли здесь или вернуться обратно в дом Амвросия? Мнения разделились.

– Сделаем еще один последний рывок, – предложил Амвросий, – дойдем до следующего подъема, и если и там не окажется никаких следов, то этим на сегодняшний день закончим наши поиски и вернемся обратно.

Это предложение было встречено общим согласием, и маленький отряд снова отправился в путь. Сторожка, служившая для туристов, взбиравшихся на горы, ночным приютом, находилась в выемке громадной горы; за ней начинались ледники и снежные сугробы. Тропинка вела по краю обрыва; в ясную погоду она не представляла особой опасности, но во время метели или тумана терялась из виду, и тогда положение становилось критическим.

Около четверти часа люди очень медленно поднимались вверх, ничего не видя перед собой; наконец их труды увенчались успехом. Амвросий, шедший впереди, наткнулся на что-то темное, полузанесенное занесенное снегом; не было сомнения, что это лежал человек. При помощи лопат и заступов люди быстро и дружно начали работать и через несколько минут откопали и подняли с земли Винцента Ортлера. Он закоченел, был без сознания, но, по уверению доктора Эбергарда, проявлял некоторые признаки жизни.

Пока несчастного приводили в чувство, часть отряда двинулась вперед и вскоре наткнулась на другое тело, почти совсем занесенное снегом; это был второй проводник, Себастьян. Вероятно, одна из снежных глыб скатилась сверху, упала на проводников и так ушибла их, что они лишились сознания. Если бы они не были в бессознательном состоянии, то им ничего не стоило бы подняться и пойти дальше в более безопасное место. Себастьян пострадал больше чем Винцент, и, осматривая его, Эбергард с сомнением качал головой.

Теперь нужно было найти третьего. Но долго и тщетно искали Генриха Кронека. Все близлежавшие сугробы были обысканы; Кронека звали отовсюду, но он не откликался.

Амвросий взобрался один еще выше, но тоже не нашел Генриха; молодой человек исчез. По-видимому, он отстал от своих товарищей и свалился в пропасть.

После долгих тщетных поисков решили вернуться обратно, чтобы оказать помощь найденным проводникам. Это легче было сделать в сторожке, чем под открытым небом.

Амвросий, только что вернувшийся после своих тщетных поисков, не принимал участия в обратных сборах.

– Вы идите, а я останусь здесь и не вернусь, пока не найду молодого Кронека, – решительно заявил он.

Крестьяне неодобрительно покачали головами.

– Ты никогда не найдешь его, – возразил отец Гундель. – Он, вероятно, лежит в какой-нибудь пропасти. Будь благоразумен, Амвросий, иди с нами! Ну, где ты будешь искать Кронека?

– В снежных сугробах, у ледника, он, наверно, там, – глухо, но решительно ответил старик.

– Господи, взбираться к леднику теперь – все равно, что броситься в пропасть! – с ужасом воскликнули все в один голос, и только Эбергард, не представлявший себе, как опасен замысел Амвросия, живо спросил:

– Почему вы думаете, что он там?

– Я нашел след и потому знаю, где искать.

– Амвросий, да ты, право, с ума сошел! – воскликнул хозяин нижней гостиницы. – Идти к леднику в такую непогоду! Ты знаешь, что в таких случаях никто не возвращается обратно.

Амвросий неподвижно стоял на месте, опираясь на свою палку, и пристально смотрел в густой туман, расстилавшийся над ледниками.

– Да, я это знаю! – спокойно ответил он.

– И все-таки идешь? Тебе хочется погибнуть, во что бы то ни стало? Будь же благоразумен, старик! – уговаривал Амвросия отец Гундель.

Все остальные крестьяне окружили старика и пытались убедить, что его затея – полнейшее безумие. Они все рисковали своей жизнью для того, чтобы спасти погибавших, но идти на верную смерть, зная, что это ничего не даст, было уже полным безрассудством.

– Послушайте, мой друг, – обратился к Амвросию и Эбергард, – разве возможно взобраться теперь на ледник? Ведь ваши товарищи говорят, что это совершенно немыслимо!

– Не знаю, возможно ли это или нет, а все-таки попытаюсь! – так же глухо ответил упрямый старик.

Хозяин нижней гостиницы снова начал убеждать eгo вернуться с ними, но Амвросий рассердился и резко воскликнул:

– Оставьте меня в покое! Несите лучше скорее в сторожку обоих несчастных. Я сказал, что пойду, и вы не уговорите меня изменить свое решение. Если я не вернусь, так прощайте, храни вас, Бог!

– Оставьте его, он сам должен знать, в конце концов, что его ожидает! – вмешался доктор. – Пойдемте скорее назад, уже давно пора оказать настоящую помощь пострадавшим… Прощайте, Амвросий, да поможет вам Господь!…

Над ледниками все больше и больше сгущался серый туман и окутывал все вокруг непроницаемой пеленой, как будто стремясь захватить в плен как можно больше жертв, а по снежной пустыне блуждал, тщетно стараясь найти выход, одинокий молодой человек. Час тому назад огромная глыба снега сорвалась сверху и засыпала его двух проводников; он шел сзади них и потому избежал этого несчастья, но зато на него обрушилось другое, еще более сильное. Генрих напряг все свои силы, чтобы вытащить из-под снега обоих проводников, но не в состоянии был сделать это один, а потому решил спуститься к горной гостинице и позвать людей на помощь. Однако непрерывно сыпавшийся снег совершенно занес тропинку, и, таким образом, молодой турист свернул с проложенной тропы и очутился в снежной пустыне.

Страшное чувство пережил Генрих, когда постепенно убедился, что для него нет выхода, что он не может рассчитывать ни на какую помощь. До сих пор мужество и молодые силы не оставляли его. Он отважно перескакивал через овраги, карабкался на ледяные скалы и лишь каким-то чудом не свалился в пропасть. Наконец он почувствовал, что ему изменяют силы как физические, так и духовные. Он не мог идти дальше и волей-неволей должен был подчиниться своей ужасной судьбе. А между тем он так любил жизнь, в особенности теперь, когда узнал счастье разделенной любви, когда его ждали слава и все земные радости! Еще сегодня утром, когда он стоял на вершине горы, ему казалось, что он победил мир, расстилавшийся внизу у его ног; солнце светило ему особенно ярко, и он был горд сознанием, что достиг своей цели.

Прошло лишь несколько часов, и картина так страшно изменилась! Он погибал один, оторванный ото всех, в ледяной пустыне. Вокруг него лежали ослепительно белые сугробы снега. Сквозь густой серый туман не проникал ни один светлый луч, ни один звук не долетал снизу, повсюду царила глубокая могильная тишина. Ледяное море отделяло заблудившегося туриста от прекрасной цветущей земли, от всего того, что было ему дорого, что он любил!

Генрих собрал последние силы, чтобы не упасть и победить необыкновенную усталость, манившую его прилечь на белый мягкий снег и уснуть. Его ноги были точно свинцом налиты, он еле передвигал их, но твердо помнил, что стоит ему присесть, и все счеты с жизнью будут покончены. Он сделал еще несколько шагов и сразу упал на замерзший снег. Перед его глазами поплыли чудные картины; он увидел среди белой равнины темно-синий прекрасный цветок; ему казалось, что он срывает его со скалы, а белая пена водопада касается его лба и освежает голову. В ушах раздается шум воды, похожий на звук органа, а над головой расстилается чистая синева неба. Затем эта картина исчезает и вместо нее над ним наклоняется прелестное бледное личико с большими темными глазами. Горячие губы прикасаются к его холодному лбу, и в ту же минуту он чувствует, как холодная дрожь охватывает его тело и доходит до самого сердца. Бесшумно падает снег; все ниже и ниже опускаются тучи, и какие-то невидимые тени простирают руки, чтобы схватить свою жертву. Вдруг издали, сквозь снег и туман, прорвался какой-то звук и через некоторое время повторился снова. Это был человеческий голос; он явственно приближался. До слуха терявшего сознание Генриха донеслось его собственное имя и заставило очнуться. Молодой человек хотел подняться, откликнуться на зов, но окоченевшее тело отказывалось служить, и с его уст сорвался только сдавленный стон.

– Генрих, Генрих, Генрих! – раздавалось все ближе, затем этот звук начал вдруг удаляться – по-видимому, искавший стал уклоняться в сторону, потеряв след.

Мысль, что помощь сейчас исчезнет и тогда уже не останется никакой надежды на спасение, заставила Генриха собрать все силы и победить безграничную усталость. Со всей энергией отчаяния он крикнул во весь голос, и этот крик достиг, наконец, ушей его спасителя.

– Я иду; говорите, какое нужно взять направление! – отчетливо донеслось до Генриха.

Сознание, что в непосредственной близости находится человек, что есть надежда на спасение, сразу оживило несчастного туриста и придало ему бодрости. Он с трудом поднялся на ноги и, шатаясь, пошел по направлению голоса, не переставая перекликаться с ним. Наконец сквозь туман показался Амвросий; он поспешно подошел к шатающемуся молодому человеку и обхватил его стан.

– Амвросий, ну, слава Богу! – прошептал Генрих и тяжело прислонился к плечу своего спасителя.

Старик сразу увидел, как плохо обстоят дела. Ни слова не говоря, он достал из сумки бутылку крепкого вина, влил значительное его количество в рот молодого человека, а затем смочил его лоб и виски живительной влагой. Точно тепло разлилось по окоченевшему телу Генриха; он глубоко вздохнул и окончательно пришел в себя. Он хотел немного отдохнуть, но Амвросий поспешно увлек его за собой.

– Скорей, скорей отсюда, – торопил он. – Туман становится все гуще, через час наступит ночь, и тогда мы не найдем выхода.

Старик взял Генриха под руку, и они осторожно побрели вдвоем по снежной пустыне.

Они уже прошли большую часть дороги, как вдруг Генрих остановился, еле дыша.

– Я не могу идти дальше, – проговорил он. – Дайте мне отдохнуть хоть одну минутку.

Но Амвросий обхватил его рукой и заставил идти приговаривая:

– Минута отдыха будет для вас последней минутой жизни! Вперед, вперед!… Да идите же!

Слова старика были напрасны. Генрих инстинктивно подался вперед, чтобы следовать за своим спасителем, но пошатнулся и как сноп повалился на снег.

Амвросий стоял несколько секунд неподвижно, вглядываясь в лицо молодого человека. Какая-то необыкновенная сила была в этом высоком старике, одиноко стоявшем среди белой таинственной пустыни. Ему казалось, что невидимые руки простираются к нему и требуют вернуть им их добычу. Он знал, что если уйдет отсюда и вторично в своей жизни вернется с ледника один, то он лично будет спасен. Но ему не так дорога была своя жизнь, как жизнь этого чужого юноши, лежавшего у его ног. Угрюмо сдвинув брови, с железной решимостью во взгляде Амвросий наклонился над Генрихом, находившемся в бессознательном состоянии, взвалил его себе на плечи и отправился со своей тяжелой ношей в дальнейший путь…

Доктор Эбергард со своими спутниками находился уже в сторожке, до которой они добрались без особого труда. Винцента и Себастьяна уложили на койки и развели в печке огонь, который не только согревал, но должен был и освещать комнату, так как уже начало темнеть. У Эбергарда была с собой небольшая аптечка, при помощи которой он мог оказать помощь пострадавшим. Доктор всем дал работу, командовал и, не переставая, бранился, переходя от одного больного к другому и оказывая им помощь.

Винцент Ортлер скоро пришел в себя и мог рассказать, хотя и очень сбивчиво, то, что произошло с ними. Утром они достигли вершины при ясной, тихой погоде, а на обратном пути их застигла буря. Себастьян, как опытный проводник, привел их в углубление высокой скалы, где они могли просидеть несколько часов, пока буря не утихнет, а затем еще до сумерек подыскать себе приют на ночь. Несмотря на глубокий слой снега, за короткое время покрывший тропинку, спуск они совершили вполне благополучно; они уже находились возле сторожки, где намеревались переночевать, как вдруг сверху свалилась огромная глыба снега и придавила их. Что было потом, Винцент не знал, так как сразу потерял сознание и очнулся лишь в сторожке. Одно он помнил хорошо – что перед тем, как случилось несчастье, Генрих Кронек отстал от них на несколько шагов.

– Ну, значит, он там и останется, и Амвросий вместе с ним! – вполголоса проговорил хозяин нижней гостиницы и скорбно покачал головой. – Слава Богу, Винцент, что удалось, по крайней мере, спасти тебя! Я думаю, что моя девчонка сошла бы с ума, если бы ты не вернулся.

Винцент слегка вздрогнул и приподнялся на своем ложе.

– Гундель? – робко спросил он.

– Конечно, Гундель, кто же еще? Я, собственно, никак не пойму, что происходит между вами. Ты недавно заявил мне, что между вами все кончено, и ты никогда больше не придешь в наш дом, потому что Гундель не желает выходить за тебя замуж. Да, так оно и было! А сегодня, когда стало известно, что ты находишься в горах во время снежной бури, моя девчонка совсем сошла с ума. Она чуть не на коленях умоляла меня пойти вместе с другими к тебе на помощь. Она даже сама хотела отправиться с нами, но я объяснил ей, что это вовсе не женское дело. Она так плакала и отчаивалась, что на нее жалко было смотреть. «Отец, – кричала она, – если Винцент не вернется, если он умрет со злобой против меня, то я не переживу этого!» Я думаю, она в состоянии была бы, действительно, наложить на себя руки.

Винцент, затаив дыхание, слушал рассказ отца Гундель. Его бледное лицо постепенно покрывалось румянцем.

– Я так и думал! – радостно воскликнул он. – Я знал, что в душе она любит меня. Теперь мы ни за что не расстанемся с ней!

– Что тут происходит? – спросил Эбергард, только что подошедший и услышавший конец разговора. – Мне кажется, что у этого юноши опять любовь в голове? Не успел еще оправиться от пощечины, которую ему нанесла снежная лавина, а уже заговорил о любви и тому подобных глупостях. О, эти влюбленные люди! – сердито прибавил он, вспомнив об ассистенте и «юной особе».

Винцент спокойно выслушал замечания доктора; он не мог сердиться на него, так как знал, сколько труда доктор приложил, чтобы вернуть его к жизни.

– А что с Себастьяном? – спросил молодой крестьянин. – Он поправится?

– Возможно, – ответил Эбергард, пожав плечами. – Пока он еще лежит без движения, хотя я употребил все средства, чтобы привести его в чувство.

– Бог вознаградит вас за это, господин доктор! – сказал отец Гундель. – Он бедный человек, и если умрет, то его жена и семеро детей останутся без куска хлеба. Они уже и так нуждаются в самом необходимом.

– Что вы говорите? – сердито воскликнул Эбергард. – У него семеро детей! Да он с ума сошел! Как ему не стыдно? У самого нет ни гроша за душой, а он позволяет себе иметь семерых малышей, которые хотят есть и пить! Это бессовестно!

С этими словами доктор бросился к Себастьяну и с удвоенной силой начал растирать бесчувственно лежащего крестьянина, пока тот не стал подавать признаки жизни.

Между тем в сторожку вернулись два крестьянина, время от времени выходившие посмотреть, не возвращается ли Амвросий. На этот раз они тоже не могли сообщить ничего утешительного; сколько они ни кричали, ни звали Амвросия, ни он, ни Кронек не откликались.

– Ну, наконец, и этот вне опасности, – заявил доктор, когда Себастьян, благодаря энергично принятым мерам, окончательно пришел в себя. – Ну, а что будет с теми двумя? Как вы думаете, они вернутся?

Никто не ответил. Крестьяне, насупившись, смотрели вниз, боясь взглянуть друг на друга.

– Нет, господин доктор, они не вернутся! – уверенно ответил отец Гундель после некоторого молчания.

– Я тоже так думаю! – проворчал Эбергард, но в тоне его голоса слышалась глубокая скорбь. – Зачем же в таком случае я карабкался на этот проклятый ледник? Я ведь хотел спасти только Генриха Кронека, и как раз он-то именно и погиб! Всегда коварная судьба выкидывает самые нелепые штуки.

Он вдруг остановился и стал прислушиваться; все остальные тоже вскочили со своих мест, так как за дверью послышались какие-то странные звуки, похожие на тяжелые шаги и хриплое дыхание какого-то человека. Отец Гундель быстро подскочил к двери, широко открыл ее и не то радостно, не то испуганно закричал:

– Великий Боже, да ведь это Амвросий!

Это, действительно, был Амвросий. Он тяжело дышал и, шатаясь, вошел в комнату. Все бросились к нему и взяли из его рук неподвижное тело Генриха.

– Слава Богу, он еще дышит! – торжествующе воскликнул Эбергард, одним из первых бросившийся освобождать Амвросия от его тяжелой ноши.

Доктор распорядился, чтобы Генриха положили на койку, и принялся приводить его в чувство. У молодого человека был лишь глубокий обморок, происшедший от истощения сил. Он очнулся быстрее, чем его проводники, так как ему не пришлось лежать несколько часов в снегу как тем двум. Вскоре он открыл глаза и как только пришел в сознание, тотчас пожелал видеть своего спасителя.

– Амвросий, где Амвросий? – слабым голосом спросил он.

– Амвросий, куда же вы запропастились? – воскликнул Эбергард. – Он, наверно, нарочно спрятался, чтобы люди не выражали ему своего восхищения по поводу его геройского поступка. Но это ему не поможет. Второго такого героя не найдется, пожалуй, во всем мире. Господи, да что с вами, старик? Вам дурно?

Последние слова были произнесены с таким беспокойством, что все присутствующие тревожно взглянули на Амвросия. До сих пор все они были так заняты молодым Кронеком, что совершенно забыли о его спасителе, который молча опустился на деревянную скамью. Теперь он сидел неподвижно, прислонясь к стене, и колеблющееся пламя огня слабо освещало его побледневшее лицо.

– С ним дело плохо, – пробормотал доктор, подойдя к старику, – гораздо хуже, чем со всеми другими. Дайте мне скорее те капли в темной бутылочке.

Бутылочку моментально передали в руки доктора, но Амвросий решительным жестом отстранил ее.

– Оставьте, дело подходит к концу, – с большим трудом пробормотал он. – Я только хотел бы еще раз посмотреть на господина Генриха. Доктор правой рукой считал пульс старика, а левую положил ему на лоб.

– Можете ли вы подняться, Кронек? – спросил он. – Амвросий не в состоянии подойти к вам.

Генрих приподнялся. Двое из присутствующих поддержали его и подвели к старику. Теперь для всех стало ясно то, что опытный глаз доктора увидел сразу, – на лице спасителя Генриха лежала печать смерти.

– Я здесь, Амвросий, – сказал молодой человек, – придите в себя, выпейте капли, вам будет лучше! Ведь это только сильнейшая усталость, не правда ли? – обратился он к доктору.

Эбергард молча отрицательно покачал головой.

– Нет, это смерть, – чуть слышно пробормотал Амвросий. – Возьмите вот это, – прибавил он, доставая из кармана какой-то предмет. – Эта вещица указала мне путь, где вас следует искать, без нее я не нашел бы вас. Она лежала на земле, полузанесенная снегом.

Какой-то маленький предмет выскользнул из дрожащих рук старика и упал на пол. Отец Гундель быстро поднял его и спрятал. Что касается Генриха, то он даже не взглянул на то, о чем говорил Амвросий, так как все его внимание было поглощено умирающим стариком. Он схватил обе его руки и наклонился над ним.

– Нет, нет, Амвросий, вы не умрете, – воскликнул он. – Бог не допустит, чтобы вы поплатились жизнью за мое спасение!

Глаза старика вдруг заблестели. Весь остаток жизни вспыхнул последним пламенем.

– Вы все-таки подали мне руку, господин Кронек, – срывающимся голосом, но торжествующим тоном прошептал он. – Теперь вы не отвернетесь от меня за то, что произошло когда-то в ледниках.

Амвросий тяжело свалился на скамью, в его груди что-то заклокотало, он глубоко вздохнул несколько раз и вытянулся во весь рост.

– Все кончено! – скорбно сказал Эбергард.

Все присутствующие собрались возле умершего старика и мрачно молчали.

– Проклятые ледники все-таки погубили человека! – заметил доктор, стараясь скрыть свое волнение.

– Вероятно, это ваша вещица, господин Кронек? – спросил хозяин нижней гостиницы, подавая Генриху какой-то темный предмет, выскользнувший из рук умершего старика. – Амвросий сказал, что только благодаря этой вещице нашел вас.

Генрих машинально взял маленький темный бумажник, еще влажный от снега. Кожа не пострадала, но замок был испорчен. Как только молодой человек взял его в руки, он открылся сам собою, и в глубине его, на фоне белой бумаги, лежал темно-синий цветок, прозванный «альпийской феей». Эта «фея» и на этот раз спасла Генриха.

Загрузка...