Очнулась с тревожным чувством опасности. Несколько секунд соображала где нахожусь, но когда увидела перед собой крепкую мужскую шею (в оправе белого воротничка) с диким воплем впилась в нее ногтями. Конечно я хотела задушить… Хоть кого-нибудь… И, естественно, мне это не удалось. Снова визг тормозов, слепящий свет фар и тьма.
Нет, тьмы не было. На этот раз из глаз посыпались искры (целый салют), такую он мне выдал оплеуху. Выдал и закричал:
– Ты что, сумасшедшая!
Я любовалась «салютом» и потому не откликнулась. Он повторил вопрос. Невежливо было долго молчать, и я с достоинством сказала:
– Не сумасшедшая, а абсолютно нормальная.
– Нормальные люди не бегают в платьях и босиком, когда на улице снег, и уж тем более не бросаются под колеса.
Действительно, за окном автомобиля шел снег, что для марта вполне естественно.
– Извините, я вас ударил, – прервал мои наблюдения незнакомец. – Мне очень жаль. Не сильно?
– Не переживайте, удар не слабый, – успокоила я его.
Он смутился.
– Это от неожиданности. А тут еще встречный идиот ослепил фарами. Чудом удалось избежать аварии. Вы кто?
– Разве не видите? Женщина.
– И вижу, что очаровательная, но откуда вы? Что с вами случилось? – спросил он и смерил меня красноречивым взглядом.
Я окончательно пришла в себя, осознала, что сижу на заднем сидении дорогого автомобиля, за рулем которого импозантный мужчина. На мужчине стодолларовый костюм, а на мне испачканное грязью и кровью, висящее клочками пастельно-розовое платье. К тому же я босиком, а у него бриллиантовые запонки. Было над чем задуматься. Я задумалась.
– Не хотите говорить, не надо, – сказал он, поворачивая ключ в замке зажигания и трогая автомобиль с места.
– Куда вы меня везете? – забеспокоилась я.
– В больницу. Судя по всему, вы ранены.
Я прислушалась к собственному организму и поняла, что не ранена. Глянула на часы: десять вечера – детское время.
– Тогда уж везите в мединститут, – посоветовала я, справедливо полагая, что «радовать» сообщением о пропаже «Хонды» безопасней всего Людмилу.
В том, что она пьянствует на кафедре у меня не было никаких сомнений.
Мужчина кивнул, не поворачивая головы. Мне стало обидно, что он так внимательно смотрит на дорогу, и я протяжно простонала:
– О-о-ох!
– Учтите, затормозил я вовремя. От колес до вашего тела было не меньше метра, – так же, не поворачивая головы, сердито сообщил он.
Какая черствость! «Вашего тела». Фу! Трус. Трус и сухарь.
– Вряд ли метр, – любезно уточнила я. – Самое большее сантиметров двадцать, но вы прекрасный водитель, и с моей стороны можете рассчитывать только на благодарность.
В ответ я получила роскошную улыбку. Он даже не поленился повернуть свою бычью шею.
– Вам там удобно?
Ого! Забота в голосе. Хорошее начало. Я решила изображать неприступность и ограничилась сухим «вполне».
– Не хотите пересесть на переднее сиденье?
– Думаете, заднее уже достаточно мною испачкано?
– Пустяки. Главное, – вы целы и невредимы.
– Ах, это главное, – рассеянно резюмировала я и принялась нервно грызть ногти.
Рассеянность моя объяснялась тем, что внезапно в голову ворвалась Катерина со своей «Хондой», Масючкой и рядом неразрешимых проблем. Больше всего беспокоили герани. Ведь они пропали вместе с «Хондой». Как я отчитаюсь перед бедной матерью героиней? То, что я цела и невредима, теперь не казалось таким большим преимуществом. Уж лучше бы меня несли на носилках.
– Вы поругались с мужем? – приятно отвлек от грустных мыслей вопрос незнакомца.
Все ясно, бедняга ломает голову, почему я в летнем платье и босиком. О пятнах крови уж и говорить не приходиться. Да, нелегко ему. Я бы умерла от любопытства.
– У меня уже нет мужа, – не без гордости сообщила я.
Мой ответ его доконал.
– Уже? – спросил он очень странным тоном, напрягаясь и ерзая на сиденье.
– Да. Уже много лет.
– Значит вы поругались с другом, – выдохнул он с огромным облегчением.
Такой болезненный интерес возвращал меня в страшный дом с его жутким подвалом, о чем вспоминать абсолютно не хотелось.
– Мы скоро приедем? – спросила я, вглядываясь в окно и сожалея, что так рано пришла в чувство.
– Минут через десять, – ответил незнакомец, усиливая мое сожаление.
Спасла меня исключительная способность вести непринужденные светские беседы в любых условиях. Благодаря этой способности остаток пути я провела в приятной обстановке: выслушала подробный отчет о состоянии автомобиля, под колеса которого не так давно пыталась угодить. Слава Богу, это дало возможность вздремнуть и собраться с силами перед встречей с Людмилой.
– Ну вот и приехали, – вывел меня из дремы голос незнакомца. – Я вас не очень утомил?
– Ну что вы, в жизни не слышала ничего интересней, – сдержанно зевая ответила я.
Выглянув в окно, я с ужасом обнаружила, что автомобиль стоит в воротах, за которыми раскинулся целый город. Ну, город не город, но то, что поиски Ивановой будут затруднительны стало очевидно.
– Это и есть мединститут? – растерянно спросила я, показывая рукой на ряд зданий.
– Ну да, – подтвердил незнакомец, явно ожидая распоряжений в каком направлении трогать с места.
Мне стало стыдно за свою безграмотность.
– Мне вон туда, – я неопределенно ткнула пальцем, не лишая его возможности выбора.
– Там гинекология.
Мой палец резко поменял направление.
– Тогда туда.
– А там – мертвые учат живых.
– Что вы имеете ввиду?
– Морг.
Меня передернуло, и я ткнула пальцем в здание, выглядевшее самым безобидным.
– Это психиатрия, – с усмешкой сообщил незнакомец.
– Вы так хорошо осведомлены, – удивилась я. – Может вы тоже доктор?
– Доктор? Боже меня упаси! Иметь дело с ненадежными людьми, которые в ответ на все старания только и норовят загнуться? Нет, это не для меня, но к медицине и я когда-то имел отношение. Моя бывшая жена врач. Невропатолог.
«Как бы мне она сейчас пригодилась,» – подумала я, одновременно ломая голову где именно искать Иванову.
– Учитывая вашу склонность бросаться под колеса, я бы повез вас в психиатрию и хирургию, – подсказал незнакомец. – Но начал бы с хирургии.
Я мгновенно вспомнила, что моя Иванова хирург и радостно закричала:
– В хирургию, конечно в хирургию, уж там-то ее каждая собака знает!
Он не стал задавать лишних вопросов, тронул автомобиль с места, и вскоре мы остановились у хорошо освещенного подъезда. Я собралась обратиться к своему спасителю с пламенной речью благодарности, после чего нежно проститься и отправиться на поиски Ивановой, но в этот миг дверь распахнулась, выпустив Катерину в новом костюме и плюгавенького мужичонку с огромным портфелем. Следом за ними походкой шагающего экскаватора бодро топала моя Иванова. Несмотря на ее низкий рост и чрезвычайную худобу, придающие ей сходство с подростком, было очевидно, что командир в этой компании она.
– За мной! – рявкнула Иванова, после чего Катерина и плюгавый тут же ее окружили.
Иванова, не теряя времени даром, энергично замахала руками, бойко чеканя фразы; хриплый прокуренный голос ее доносился даже до меня. Аудитория внимала с раскрытыми ртами.
– Главное – разработать маршрут, – гудела Иванова. – Вы, Ефим Борисыч, отправляетесь к своим знакомым, к этим, как их…
– К работникам милиции, – не отрывая от нее восхищенного взгляда, подсказал плюгавый.
– Правильно, к ментам, – рубанула воздух рукой Иванова, – а ты, Катерина…
В этом месте я не выдержала и с криками радости выскочила из машины. Компания застыла от удивления. Немая сцена длилась довольно долго. Первой нашлась Людмила.
– Оч-чень хорошо! – гаркнула она, принимая меня в свои объятия. – Ефим Борисыч, носилки!
И глазом моргнуть не успела я, как появились носилки и все необходимое к ним. Иванова скрутила меня в два счета, не дожидаясь помощи санитаров. Мои протесты лишь стимулировали ее к деятельности. Подлые санитары тоже не долго мешкали. Они дружно придали мне горизонтальное положение, накрыли простыней и потащили в здание.
– Зачем? Зачем? – вопила я, тщетно пытаясь вырваться и соскочить с носилок.
– На всякий случай, на всякий случай, – склонившись надо мной, участливо приговаривала Катерина, бегущая в толпе санитаров.
Здесь же, потирая руки, бежала и полная удовлетворения Иванова. Не отставал от нее и Ефим Борисович со своим портфелем.
– Осторожно! Осторожно! – басом чеканила Людмила.
– Слава богу, слава богу, – умильно радовался Ефим Борисович.
Катерина своей могучей дланью припечатывала меня к носилкам, не уставая повторять:
– На всякий случай, на всякий случай.
Санитары старались, сопели и явно шли на рекорд. Я вопила без всяких результатов.
Дурдом!
Таким образом меня затащили в операционную, положили на стол и, пристегнув руки и ноги, совершенно лишили подвижности. Распяли.
Иванова гаркнула:
– Свет! – и огромная лампа, висящая надо мной, вспыхнула своими хищными глазками.
И вот тут-то я и показала им всем (не исключая санитаров) на что способны мои голосовые связки. Я так орала, так орала, что даже дрогнула моя твердокаменная Иванова. Она набросила на мой рот компрессную повязку и приказала Катерине:
– Прижми.
Эта чокнутая тут же выполнила приказ. Я едва не лишилась своих ослепительных зубов, так добросовестно прижала повязку Катерина. Я пыталась ее укусить за руку, но подлая Людмила (женщина с опытом) предвидела это. Не зря же появилась на моем лице эта дурацкая повязка.
Пришлось смириться, тем более, что орать практически было невозможно, а издавать жалкое мычание после того концерта, который я им закатила, мне казалось унизительным.
Иванова склонилась надо мной, строго посмотрела в мои глаза и гаркнула:
– Заткнись. Произведем осмотр. Это не больно.
Я, всей душой желая вызвать доверие, бодро закивала головой, выражая готовность подчиниться и намекая на то, что пора бы уже снять компрессную повязку. Иванова проникаться доверием не пожелала и спокойно начала осмотр, снабжая его лаконичными комментариями типа «верхние конечности целы, ссадина в левом предплечье…»
Потом санитары дружно перевернули меня на живот, при этом подлая Катерина компресса со рта не убрала. Иванова, пользуясь моим беспомощным состоянием, задрала пастельно-розовое платье выше спины и отводила душу на всю катушку. «Гематома в нижней области таза… – жизнеутверждающе чеканила она. – Сильное уплотнение в области верхней трети бедра…»
И такой срам прямо на глазах у молодых санитаров. Уж лучше бы операция. Лучше бы она отрезала мне что-нибудь на свой вкус, садистка.
Потом меня опять перевернули на спину, Иванова рявкнула:
– Уколем, – и заговорщически посмотрела на Ефима Борисовича.
Тот кивнул с пониманием, пропищал: «Анечка,» – и бог весть откуда появилась медсестричка с розовой поросячьей мордочкой.
– Весь комплект? – жизнерадостно поинтересовалась она.
– Безусловно, – с умнейшим видом подтвердил Ефим Борисович.
Мне мигом впороли подряд три укола, после чего на лице Ивановой отразилось абсолютнейшее удовлетворение.
– Порядок, – резюмировала она и дала знак Катерине убрать с моего лица компресс.
И уж тут-то я не растерялась, разом высказала свое отношение к ее произволу.
– Иванова! – завопила я во все легкие, – Столько лет дружу с тобой, но даже не подозревала кто ты есть на самом деле! Подумать только, так издеваться над беззащитным человеком! И больные это терпят?
– Больные мне благодарны, – с достоинством пояснила Иванова.
– Несчастные, затравленные лечением больные, готовы руки тебе целовать, – я кивнула в сторону Катерины, – лишь бы ты не отрезала им что-нибудь необходимое, а ты их страх принимаешь за благодарность. Таких ужасов, каких я натерпелась на этом столе, не видела даже в подвале!
– В каком подвале? – заинтересовалась Людмила.
– В любом! – я заерзала, пытаясь освободить руки. – Выпусти меня отсюда, идиотка! Я чуть разрыв сердца не получила! Разве можно человека так сразу хватать и бросать на операционный стол? Без всякой психологической подготовки! Так подло! Так… Так…
Я кипела, я была сама не своя от гнева. Однако, Иванова – непробиваема. Она спокойно смотрела на мои страдания, потирая свои маленькие ручки и хрипло приговаривая: «Очень хорошо, оч-чень хорошо. Приходит в себя.» Я же старалась во всю, давая ей понять, что пришла в себя окончательно. Когда Ивановой надоело потирать ручки, она рявкнула:
– Заткнись. Могли быть переломы.
– Конечно могли, – завопила я с новым пылом. – Как же не быть переломам, когда твои балбесы с такой силой крутили мне руки и ноги.
Балбесы стояли поодаль. Они уже вдоволь налюбовались моим синяком на заднице и теперь с неослабевающим интересом наблюдали за нашей беседой. Глянув на них, я зашлась с удвоенной силой. Припомнила Ивановой все, начиная с юности и кончая сегодняшним днем. Иванова с бесстрастным видом слушала, кивая каждой фразе, словно всякое мое слово является подтверждением ее диагноза.
– Успокоилась? – строго спросила она, когда я иссякла.
Я парировала гордым молчанием.
– Отвяжите, – приказала Иванова санитарам, после чего я получила, наконец, свободу, вихрем слетела со стола, выбежала из операционной и помчалась по коридору.
– Куда? – завопила мне вслед Иванова.
– Куда она? – вторили ей плюгавый и Катерина.
Санитары сохраняли нейтральное молчание.
Я выбежала во двор и обнаружив, что машины с незнакомцем и след простыл, схватилась за голову и запричитала:
– Все пропало! Все пропало!
Катерина, Ефим Борисович и Людмила догнали меня и стояли рядом, молчаливо сочувствуя.
– Ничего не пропало, – вмешалась Людмила, когда решила, что я вполне уже накричалась. – Ты нашлась и здорова.
Ее сентенция не успокоила.
– А дом? А подвал? – заорала я вновь. – Где это? Только он знает, где я была. Я даже номера его автомобиля не знаю, а сама в жизни не найду того места, где он меня подобрал.
– Кто подобрал? – встрепенулась Катерина. – Мужчина? Симпатичный?
«Несчастная, – подумала я, – ты еще не подозреваешь, какое постигло тебя горе. Узнаешь, что „Хонде“ капут, сразу станет не до мужчин.»
Мысль о «Хонде» не добавила оптимизма, она вела за собой герани, и я завопила с новой силой:
– Это все ты, Иванова, ты виновата! Зачем было меня хватать и тащить? Не лучше ли сначала расспросить?
– Могли быть переломы, – настойчиво бубнила Иванова.
Мне стало невмоготу. Захотелось сделать ей больно.
– Да я убью тебя! – пообещала я. – У тебя сейчас будут переломы!
Гнев мой был так велик, что могло случиться по-разному, если бы не Катерина.
– Надо ехать домой, – вмешалась она, хватая меня за руку и волоча за угол здания. – Ты уже посинела от холода, да и мой Витька там с ума сходит. – Она оглянулась на плюгавого: – Ефим Борисыч, надеюсь вы с нами? На даче продолжим.
– На чем ехать? На чем ехать? – закричала я, собираясь объяснить, что стало с ее «Хондой», но в этот момент моему взору предстала живительная картина: автомобиль Катерины целехонький и без единой царапинки стоял на автостоянке.
Вкусив такой радости, я обалдело взглянула на Катерину и прошептала:
– Костюмчик у тебя что надо.
– Еще бы, – разулыбалась она, горделиво одергивая новый костюмчик, – два месяца шила.