Глава 5

— Когда мистер Камерон прибудет на Кейп? — спросил Генри Хардинг из адвокатской конторы «Хардинг, Хардинг и Саммерс» к концу приятного, но слишком долгого дня на вилле.

— Думаю, не скоро.

Слабая тень неудовольствия скользнула по лицу пожилого мистера Хардинга.

— Но мне показалось, что вы намерены сегодня же завершить все формальности.

— Да, сегодня.

Между ними на столе лежал текст завещания.

— Тогда, я полагаю, документы должны быть переданы лично ему и…

— Зачем, черт побери? — Нэнси не смогла скрыть раздражения. — Это мое завещание. Почему Джек обязательно должен знакомиться с ним?

— Ну конечно же, не должен! — воскликнул Генри. — Просто он всегда проявлял большой интерес к вашим делам…

— Завещание — мое личное дело.

— Но при этом ваш муж может оказаться лицом, чьи интересы так или иначе ущемляются. Почему бы не обратиться к нему и не выслушать его замечания? — В голосе Генри Хардинга прозвучала нотка сожаления. По его глубокому убеждению, жены должны обязательно завещать свое имущество мужьям. Дети зачастую слишком безрассудно распоряжались деньгами, если они не вложены в падежные предприятия.

— Я хочу подписать завещание сейчас же, мистер Хардинг, — твердо заявила Нэнси. — Моя экономка и горничная могут быть свидетелями.

Мистер Хардинг снял свое пенсне и начал яростно протирать его. Он считал, что леди из высшего общества не подобает столь поспешно решать такие дела.

Нэнси вызвала миссис Эмброузил.

— Пожалуйста, позовите Марию, — сказала она, когда та вошла в комнату.

— Хорошо, мадам.

Острый взгляд миссис Эмброузил заметил на столе документы, перевязанные зеленой ленточкой, и ее охватило нехорошее предчувствие. Два дня в доме находились финансовые консультанты миссис Камерон, а когда они уехали, прибыл мистер Хардинг. Лежащие на виду документы позволили ей сделать вполне определенный вывод.

— Я хочу, чтобы вы расписались в качестве свидетелей на моем завещании, — сказала Нэнси женщинам.

Они расписались под ее подписью, и мистер Хардинг неодобрительно покачал головой. Видимо, случилось что-то из ряда вон выходящее, если женщина составляет завещание на два миллиона долларов, не посоветовавшись с мужем, Конечно, к завещанию всегда можно сделать нужное дополнение, но он тут же отбросил этот вариант. Возможно, придется составить совершенно новый документ. Времени для этого вполне достаточно. В его практике женщины меняли свои завещания почти каждый год, что составляло основную часть его дохода. Миссис Камерон занялась этим в необычно раннем возрасте, и такое увлечение сулило компании «Хардинг, Хардинг и Саммерс» существенные гонорары. Подобная перспектива очень порадовала его, и на прощание он улыбнулся Нэнси с искренней теплотой.

Нэнси с чувством облегчения откинулась на спинку кресла. Два дня ей пришлось заниматься довольно неприятным делом и обращаться за советами к различным людям. Теперь все закончилось, и ее завещание, составленное так, как хотела она и никто другой, надежно хранилось в сейфах Хардинга. Наследство Патрика О'Шогнесси не будет объединено с миллионами Камерона.

Наступили сумерки, и сотни морских птиц, круживших берегом, уселись на фронтон дома, готовясь к ночлегу. В доме никого не было, кроме немногочисленной прислуги, находившейся здесь круглый год, да Марии с Моррисом. В камине потрескивали поленья, и приятный сосновый аромат наполнял комнату. Нэнси встала и, не вызывая Марии, надела английское пальто из верблюжьей шерсти поверх теплого свитера и брюк, к которым мистер Хардинг относился весьма неодобрительно, хотя и не выражал этого вслух. Туфли были на шпильках, но она не надела другие, отправляясь на прогулку вдоль берега. Нэнси туго затянула пояс на талии, подняла воротник и, глубоко засунувруки в карманы, тихо выскользнула из дома.

Она прошла быстрым шагом по влажной траве аккуратно подстриженных газонов и спустилась вниз по заросшим сорняками дюнам к безлюдному простору побережья.

Ей было всего семь лет, когда умер ее дед, но она хорошо помнила его. Бабушка умерла на год раньше, но для Нэнси она была более призрачной фигурой. Нэнси помнила только, что даже в старости волосы у Моры были темные, а голос — мягкий, с очаровательной ирландской певучестью. Чипс очень переживал, когда она умерла. Единственный раз в жизни Нэнси видела, как отец плакал. Деда она помнила лучше. Патрик частенько усаживал ее на колени и потчевал рассказами об Ирландии. Нэнси восхищенно слушала его, по не ощущала этой страны так живо, как ее отец. Сказалось влияние матери, принадлежавшей к истинно английскому обществу, которое дед ненавидел всей душой. Нэнси не могла припомнить случая, чтобы мать и дед вместе находились в одной комнате. Когда Патрик умер, мать даже не появилась на похоронах. Будучи ребенком, Нэнси считала такое поведение странным, теперь же она многое поняла.

Патрик и Мора были парой из сотен тысяч таких же людей, которые бежали от голода, разразившегося в Ирландии в середине девятнадцатого века. Из рассказов Патрика Нэнси узнала, как равнодушно отнеслись англичане к бедствию, постигшему их соседей. Его глубокий звучный голос был полон горечи, когда он говорил о том, как британские аристократы бросили свои ирландские поместья и, с комфортом посиживая в клубах святого Иакова, дожидались, когда ирландские арендаторы один за другим перемрут.

Предки Нэнси с материнской стороны принадлежали как раз к этим самым аристократам. Неудивительно, что Патрик не желал даже слышать имени невестки в своем присутствии.

* * *

Над головой кружили чайки, а с моря дул сильный ветер, обжигая щеки и развевая волосы. Некоторые из рассказов деда в детстве вызывали у Нэнси ночные кошмары. Он поведал ей о кораблях-гробах, перевозивших голодающих в Америку, о том, как он угрожал слугам своего хозяина-англичанина, чтобы выбить из них причитающиеся ему деньги, купить билеты и отправиться в трехнедельное плавание в страну, о которой знал лишь понаслышке. Затем резкие черты его лица смягчались, он трепал ее локоны и говорил, посмеиваясь, что Бог помогает тем, кто сам себе помогает.

Нэнси часто думала: хорошо бы Бог помог им немного пораньше, и тогда они никогда бы не покинули Ирландию с ее зелеными полями, голубыми горами и озерами, где прятались эльфы и феи. Однако она смутно чувствовала, что дед вряд ли одобрит подобные мысли, если она выскажет их вслух. Бабушка — другое дело. Казалось, она сама думала так же.

На борту корабля случилось то, что резко изменило дальнейшую судьбу Патрика. Отец Рамона упал за борт, а Патрик спас его. Нэнси откинула голову назад и глубоко вдохнула соленый свежий воздух. Если бы он не сделал этого, Рамон никогда бы не родился, и она не бродила бы сейчас по темному побережью, отсчитывая часы до встречи с ним.

Ее дед очень дорожил дружбой с Лео Санфордом. Сейчас Нэнси уже не помнила, как он отнесся к тому, что его сын и сын Лео стали непримиримыми врагами, но могла представить себе боль, с которой он это воспринял. Он был бы очень рад, если бы его внучка и внук Лео стали друзьями и их отношения были бы похожи на те, что искренне связывали его с Морой.

Нэнси подняла горсть гальки и стала бросать камешки в набегавшие свинцовые волны.

Она оставляла мужа, чтобы быть с Рамоном, и было бы вполне естественно предположить, что Патрик воспринял бы это как нарушение законов католической веры. Странно, но ей почему-то казалось, что он отнесся бы к ней с сочувствием. Ему всегда были чужды условности. Отец унаследовал эту черту характера в еще большей степени. Однако в ней преобладало чувство долга. Сейчас же она удивлялась самой себе. Она не собиралась заводить тайный роман, быть хладнокровной, осторожной и осмотрительной. Она готова лишиться всего, что составляло ее жизнь — семьи, друзей, репутации, — ради человека, с которым не провела вместе даже суток. Теперь ей казалось, что предыдущих тридцати пяти лет просто не было. Реальностью был только Рамон.

Стало совсем темно, и огни Хайянниса мерцали вдалеке, словно гирлянды китайских фонариков.

Нэнси повернула к дому. Завтра она напишет письмо Ве-рити. Сделать это будет не просто, но она не могла больше это откладывать. У Верити своя жизнь, и она не изменится, если дочь узнает о тревогах и душевных муках матери. Несомненно, сообщение о том, что ее мать намерена перевернуть свою жизнь, вызовет у нее шок, но это, пожалуй, единственное, что ей придется пережить. Она также напишет второе письмо дочери с просьбой вскрыть его только после ее смерти.

Нэнси брела по мрачным дюнам подобно дикому животному, которое инстинктивно находит дорогу в темноте. Ее дом приветливо белел на фоне деревьев. Нэнси задержалась на минуту, любуясь виллой, прежде чем войти внутрь. Она знала, что, покинув его в конце недели, больше никогда сюда не вернется. Карниз под крышей гроздьями облепили чайки. Жалюзи в комнате Верити были плотно закрыты, и сквозь них не пробивалось ни полоски света, которая означала бы, что девочка читает в постели. Нэнси еще глубже засунула руки в карманы. У человека дом там, где его душа, а ее душа уже простилась с виллой. Она была с Рамоном, куда бы он ни поехал.

На следующее утро позвонил доктор Лорример. В это время Нэнси уже устроилась в кресле у окна с чистым листом бумаги на коленях. Она почувствовала даже некоторое облегчение от того, что ее внимание что-то отвлекло.

— Как насчет того, чтобы провести дней пять в клинике? Не больше.

— Но зачем? — спросила Нэнси. Этот вопрос она не раз задавала себе. — Вы же говорили, что ничего нельзя изменить. Зачем же мне ложиться в клинику?

— Мы должны понаблюдать за вами, — сказал доктор Лорример с успокаивающей, как он думал, веселостью. — Понаблюдать за болезнью и взять кровь на анализ.

— Разве он покажет что-нибудь другое?

— Другое? В каком смысле?

— Например, что я абсолютно здорова, — сказала Нэнси отрывисто.

— Нет, нет. Диагноз окончательный.

— Извините, доктор Лорример, — раздраженно прервала его Нэнси, — но я не вижу смысла лежать пять дней в клинике ради бесполезных анализов крови, — Но за болезнью надо…

—…наблюдать, — закончила за него Нэнси. — Не вижу в этом смысла, доктор Лорример. Я хочу хотя бы ненадолго забыть о своей болезни, а ваши анализы не дадут мне отвлечься. Через несколько дней я уезжаю из страны и потому следовать вашим советам будет весьма затруднительно.

— Вы отправляетесь в круиз? — радостно спросил Лорример и подумал, почему он сам не догадался посоветовать Нэнси предпринять морское путешествие. Многие из его клиентов искали утешения в кругосветном плавании, хотя, к сожалению, лишь немногим удавалось его завершить. — Пожалуй, это мудрое решение, миссис Камерон. Однако уверен, что мистер Камерон из предосторожности захочет взять с собой врача и медсестру.

Нэнси с трудом сдержала желание рассказать доброму доктору, что ее муж до сих пор еще не позвонил из Чикаго и пребывал в счастливом неведении относительно ее состояния. Вместо этого она сказала:

— Полагаю, муж сделает все необходимое.

— Конечно. Ведь он же благородный человек… — начал было доктор.

— Очень благородный, — сказала Нэнси и резко повесила трубку.

Доктор Лорример, поколебавшись некоторое время, не позвонить ли еще раз, решил не делать этого. Порой обреченные пациенты вели себя крайне несдержанно. Миссис Камерон прекрасно владела собой и приняла правильное решение. Он мог поздравить себя с тем, что благополучно уладил это дело.

— Следующий, пожалуйста, — обратился он к медсестре и подумал, что, если ему удастся в очередной отпуск поймать на крючок еще одного марлина, он сделает чучело и выставит его на удивление пациентам.

Нэнси вернулась в кресло у окна и решительно написала:

«Дорогая Верити».

Затем, прежде чем продолжить, помусолила кончик ручки и засмотрелась на летящих к морю чаек.

«Знаю, милая, что это письмо может повергнуть тебя в изумление, но я долго усиленно думала, перед тем как принять решение».

Она снова сделала паузу, наблюдая в окно, как какой-то мужчина бросал мячик своему тявкающему терьеру. Да, она долго и напряженно готовилась к этому письму. Целых три дня. И твердо решила написать дочери. Она знала, что делает и зачем. Но как добиться того, чтобы Верити поняла ее без упоминания о медицинском заключении, лежащем в офисе Генри Лорримера?

Это была трудная задача. В конце концов она написала просто:

«Я полюбила Рамона Санфорда. Мы уезжаем вместе через несколько дней. Куда, пока не знаю. Напишу еще раз, как только будет известен наш адрес. Конечно, если ты хочешь этого. Надеюсь, что это так, Верити. Когда-нибудь ты поймешь меня. А пока хочу сказать лишь, что очень люблю тебя». Она подписалась просто: «Мамочка». Затем принялась за другое письмо, которое должно быть прочитано только после ее смерти.

Она ни в чем не оправдывала себя. Не ссылалась на длинный список любовниц Джека. Джек всегда был слишком поглощен своими финансовыми делами и политикой, забывая о том, что он отец. Однако, может быть, после ее смерти он станет ближе к дочери. Нэнси очень надеялась на это и не стала писать ничего, что могло бы воспрепятствовать таким отношениям.

Когда письмо было запечатано, она позвонила отцу в Бостон:

— Я буду в Бостоне завтра. Мне надо поговорить с тобой.

— Только не завтра, — поспешно возразил Чипс. В ближайшие сутки О'Шогнесси предстояло выяснить отношения с женой, и он не хотел, чтобы дочь стала свидетельницей скандала. — Я занят по горло, радость моя, — пытался объяснить он. — Не могла бы ты приехать к концу недели?

В голосе отца чувствовалась усталость, и Нэнси прекрасно понимала причину. Месяцы и особенно последние недели перед выборами вконец измотали его.

— Тогда в пятницу. Так будет даже лучше. — Она сможет до этого повидаться с Джеком. Чипс не воспримет серьезно ее решения, если узнает, что она не поговорила с мужем. Если же Джеку все будет известно, отец поверит ей.

Рассказать обо всем отцу будет нелегко. Она всегда была для него маленькой голубоглазой девочкой, которую он оберегал как зеницу ока. И Нэнси никогда не разочаровывала его. Если мать испытывала неприязнь к предвыборным делам отца, то Нэнси, напротив, всегда помогала ему. Она была его дочкой — сообразительной и хорошенькой. Он никогда не испытывал ни малейшего разочарования, что у него родилась девочка, а не мальчик. Ему было достаточно Нэнси, и она знала это. Сейчас он был на пороге переизбрания мэром города, которому служил всю жизнь. Враждебная ему пресса наверняка постарается выбить из-под него опору, которой он так гордился. Нэнси казалось, что она нашла способ избежать публичного скандала. Ее связь с Рамоном продлится всего несколько месяцев. А может быть, даже меньше. Все это время они постараются вести уединенный образ жизни. Рамон сам предложил уехать в Акапулько или на Тобаго.

— Прекрасно, дорогая. У меня как раз будет встреча с пожарниками, я приготовил речь, которая до основания потрясет старого Флинна.

Нэнси рассмеялась.

— Хорошо, я буду там, — сказала она и повесила трубку.

С Джеком невозможно было связаться. Его вашингтонский секретарь дал ей номер чикагского зала заседаний, а там ей сообщили номер телефона в отеле. Минут двадцать она пыталась определить местонахождение мужа и поняла, как далеки они друг от друга.

Конференция была в самом разгаре, и сенатора нельзя было беспокоить. Нэнси оставила ему послание с просьбой позвонить ей на Кейп-Код. В половине четвертого она позвонила ему еще раз, и ей сообщили, что сенатор получил ее послание.

В половине седьмого Нэнси снова попыталась связаться с ним. Конференция уже закончилась.

— Может быть, — предположил доброжелательный голос, — сенатор уже в отеле?

Нэнси с трудом сдерживалась, но терпеливо ждала, когда ее снова соединят с Чикаго. Сенатор был на обеде. Нэнси попросила к телефону его помощницу. Оказалось, что мисс Гизон сопровождала сенатора. Нэнси положила трубку и налила себе бренди. Она вовсе не злилась. Поведение Джека больше не могло причинить ей неприятности. Он и раньше ничего не замечал, даже если что-либо случалось с Верити. Нэнси никогда в жизни не пыталась связаться с ним во время важных заседаний. Поэтому в последние дни ее настойчивые попытки поговорить с ним должны были бы навести его на мысль, что речь идет о чем-то очень серьезном. Она отказалась от обычной прогулки и сидела перед камином в ожидании, когда Джек наконец вернется к себе в номер после вечерних встреч и вспомнит о доме. Небольшой томик стихов на ее коленях был открыт на стихотворении Эмерсона «Пожертвуй всем ради любви». Именно это она и собиралась сделать.

Зазвонил телефон, и Нэнси отложила книгу.

— Так что же сообщил тебе доктор Лорример? — спросил Джек сквозь помехи на линии.

— Он сказал, что у меня анемия! — прокричала Нэнси, так как связь была отвратительной.

— И что же? Разве недостаточно таблеток доктора Пинкертона?

Джек никогда не был так весел. Она подумала, уж не пьян ли он.

— Я буду дома к концу месяца. Если ты так обеспокоена, мы проконсультируемся с кем-нибудь еще.

Нэнси не стала напоминать, что доктор Лорример — специалист с мировым именем в области болезней крови и заключение любого другого врача только подтвердит известный ей диагноз или явится недооценкой ее состояния. Она не хотела обсуждать с Джеком свою болезнь.

— Я хотела поговорить с тобой не о диагнозе доктора Лор-римера, — сказала она.

— Хорошо, Нэнси. Рад, что все не так страшно. Скоро увидимся.

— Меня здесь не будет, Джек.

— Что ты имеешь в виду? Ты уезжаешь в Бостон?

— Нет, Я пока не знаю, куда уеду.

— Тебе лучше сообщить мне на случай, если возникнет необходимость связаться с тобой. — Джек не сказал, какой случай он имел в виду.

— Пожалуйста, приезжай домой, чтобы мы могли спокойно поговорить. У нас не было такой возможности уже несколько лет. Я не хочу продолжать этот разговор по телефону.

— Нет, Нэнси, говори, и побыстрее. Мне надо еще продиктовать доклады к завтрашнему дню.

Ей хотелось сесть с ним и попытаться прийти к подлинному взаимопониманию. Хотелось, чтобы он понял, почему она так поступает. Не ее вина, что разговор наедине стал невозможен.

— Я ухожу от тебя, — сказала она чуть слышно.

— Лучше, если бы ты отправилась на отдых в марте. Ты будешь нужна мне в поездке по Техасу. После этого предстоит еще одна обычная встреча, но я думаю, там Сайри поможет мне.

— Да, — живо откликнулась Нэнси, — она очень хорошая помощница, не так ли?

На другом конце линии возникла пугающая;тишина.

— Кажется, я что-то не так понял, Нэнси.

— Ты все правильно понял, но я не собираюсь извиняться и не хочу продолжать разговор на эту тему. Ни ты, ни Сайри Гизон не удержите меня.

— Ты говоришь какими-то загадками, Нэнси, — сухо произнес Джек. — Уже поздно, и я очень устал. Увидимся вскоре на Кейпе.

— Я уезжаю отсюда в конце недели, — твердо заявила Нэнси, — и покидаю страну вместе с Рамоном Санфордом. Я уже написала обо всем Верити. Сожалею, Джек.

Да, она действительно сожалела, но не по поводу своих действий. Она сожалела о потерянных годах и о том, что ее ждет неизбежная смерть в самом расцвете жизни.

— С кем? — По голосу чувствовалось, что Джек никак не мог поверить в услышанное.

— С Рамоном Санфордом, — твердо повторила Нэнси. — Я люблю его.

Было слышно, как Джек резко втянул в себя воздух, затем последовала длительная пауза. Когда наконец он снова заговорил, тон его был крайне резким:

— У него другие интересы, Нэнси. Только вчера Риа Долтрис посвятила в газете целую колонку предстоящей помолвке Санфорда с княгиней Марьинской. Княгине всего двадцать пять, а большинство его любовниц лет на семь моложе ее. Утром я позвоню доктору Лорримеру. Может быть, у тебя не анемия, а ранний климакс…

— Я буду здесь до пятницы, — процедила она сквозь зубы. — До свидания, Джек.

Нэнси положила трубку и несколько минут стояла, обхватив себя руками. Затем погасила свет и легла. Она беспокойно металась, обуреваемая сомнениями, которые Джек посеял в ней. Что, если она восприняла слова Рамона не так, как он на самом деле думал? Может быть, он точно так же говорил княгине Марьинской, леди Линдердаун и сотне других девиц о том, что любит их. Конечно, он занимался с ними любовью. Рамон никогда не делал из этого секрета. Нэнси зажмурилась, чтобы отогнать неприятные мысли. Утром она соберет свои вещи. Это не займет много времени. Она решила взять с собой самое необходимое. В пятницу поедет в Бостон и увидится с отцом. В субботу встретится с Рамоном в Нью-Йорке. Три дня. Более шестидесяти часов. Нэнси закрыла глаза и начала подсчитывать минуты.

* * *

Мария ничуть не удивилась, когда после пяти дней пребывания на вилле ее попросили снова упаковать вещи. Миссис Камерон приказала Моррису принести еще два чемодана из телячьей кожи, и Мария стала послушно заполнять их разложенными на кровати безделушками и старыми вещами, которые Нэнси бережно хранила. Среди них было несколько томиков стихов, альбом с фотографиями Верити, дешевые, украшенные бисером четки, принадлежавшие бабушке миссис Камерон и без хозяйки утратившие свое сентиментальное значение. Рядом лежала выглядевшая совершенно неуместно длинная двойная нитка бесценного жемчуга, доставшаяся Нэнси от матери. Мария быстро отвела взгляд, когда миссис Камерон сняла свое обручальное кольцо с изумрудом и бриллиантами и положила его в шкатулку с драгоценностями, которую обычно всегда возила с собой. На этот раз она оставляла ее.

Мария и Моррис делали свое дело спокойно и умело, размышляя, возьмет ли их хозяйка с собой и куда. Дважды звонил телефон, и миссис Камерон оживленно отвечала, затем опускала трубку с плохо скрываемым разочарованием, извиняясь за то, что не может принять приглашения.

Ее беспокойство становилось все более явным по мере того, как время близилось к полудню. Чемоданы были уложены, и миссис Камерон сообщила Коллинзу, что завтра утром в девять часов она едет в Бостон. Мария и Моррис удивленно переглянулись. В Бостон? Укладывая чемоданы, они готовились к поездке на Багамы.

— Я пойду прогуляюсь, — сказала Нэнси. — Если приедет мистер Камерон, скажите ему, пожалуйста, что я на берегу.

Затянув потуже пояс на пальто из верблюжьей шерсти и подняв воротник, она направилась на пустынный берег Атлантического океана. Если бы Джек захотел, он был бы уже здесь. Высокие каблуки глубоко утопали в рыхлом песке дюн. Она отцепила приставшие к брюкам колючки и пошла прямо к твердой песчаной полосе у самой кромки воды. Резкие порывы ветра обжигали щеки и покрывали водяной пылью лицо и волосы. Опустив голову, Нэнси слепо брела вдоль берега против ветра.

Отсутствие Джека наглядно доказывало, что он на самом деле не считал ее намерение уехать с Рамоном пустым звуком. Набежавшая волна со стуком накатила гальку на ступни Нэнси и, схлынув, оставила влажный след соли на ее розовых кожаных туфлях с открытым носком. Нэнси брела, ничего не замечая. Может быть, она наивна и простодушна? Наверняка в данный момент Рамон соблазняет очередную глупую, жаждущую любви женщину, а имя Нэнси Ли Камерон лишь пополнило длинный список его любовниц.

Вдалеке покачивались пустые лодки, их мачты рисовались на фоне затянутого облаками неба. Но даже если это так, в оставшиеся несколько месяцев или недель она будет жить с сознанием того, что испытала истинное счастье.

Нэнси крепко сжала кулаки в карманах пальто.

— Господи, прошу тебя! Пусть Джек окажется не прав, — сказала она вслух. — Пусть Рамон полюбит меня хотя бы ненадолго. — Над головой, громко хлопая крыльями, к морю пролетели буревестники.

— Нэнси!

Она ничего не слышала. Несколько часов назад Коллинз отвез в Хайяннис письмо к Верити. Она не раскаивалась в том, что отправила его. Что бы там ни было, она написала правду. Она полюбила другого мужчину и покидает виллу и Кейп. Ничто не помешает этому.

— Нэнси!

Быстро обернувшись, она споткнулась. По дюнам с высокого берега поспешно спускалась, перепрыгивая с бугра на бугор, еле различимая фигура. Вглядываясь в нее, она не верила своим глазам. Джек все-таки приехал, несмотря ни на что. Она оказалась для него важнее конференции.

— Нэнси!

Сердце ее чуть не выпрыгнуло из груди. Она засмеялась и заплакала, бросившись навстречу, не разбирая дороги. Это был не Джек. Это был Рамон!

Он подбежал к ней, подхватил на руки и закружил ее в воздухе.

— Люблю тебя! — задыхаясь, прошептала она, и ветер унес еле слышные слова. Рамон крепко обнял ее и поцеловал.

— Слишком долго ждать целую неделю, — сказал он наконец, улыбаясь, и, подняв Нэнси на руки, понес к дому.

— Я решила, что это Джек. — Она обнимала его за шею, прижавшись щекой к темной шевелюре.

Он резко остановился.

— Если ты так же встречаешь его, я брошу тебя в море.

Нэнси завизжала, протестуя, когда он угрожающе направился к кромке воды:

— О нет! Пожалуйста, не надо! Никого в жизни я так не встречала!..

— Учти, я очень ревнив. — Он смеялся, но его глаза сохраняли серьезное выражение.

— Знаю, — прошептала она, изо всех сил обнимая его за шею. — И рада этому.

— Дай мне твои губы, — сказал он хрипло. — Я хочу тебя прямо здесь, но на берегу чертовски холодно.

— А как насчет того, чтобы у камина?

— Камин — это восхитительно, — согласился он, продолжая нести ее на руках и решительно направляясь к дому.

Они не стали терять времени. Быстро раздевшись, он яростно овладел ею, а она едва не потеряла сознание от охватившей ее страсти. Когда его блаженство внезапно и бурно достигло наивысшего предела, она громко застонала, не заботясь о том, что Мария и Моррис находились в соседних комнатах, миссис Эм-броузил — на кухне и с минуты на минуту в дом мог войти Джек. Весь мир завертелся у нее перед глазами и канул в вечность.

Потом он лежал, опершись на локоть, и нежно водил пальцем по контурам ее прекрасного лица.

— Я думал, что там, в Нью-Йорке, мне все это только приснилось, — сказал он, и его губы тронула легкая улыбка. — Я даже не смел думать, что это может снова повториться.

— Но все сбылось.

— Да. — Он поцеловал ее с безграничной нежностью. — Знаю.

Она надела свитер и потянулась за брюками.

— Хочешь чаю?

Он усмехнулся:

— Теперь я вижу, что ты действительно наполовину англичанка. Да, я выпил бы чашечку.

Он был уже полностью одет, когда миссис Эмброузил вошла в комнату с чайным столиком на колесиках.

— Благодарю, — сказала Нэнси.

Глаза экономки удивленно расширились, когда она увидела босые ноги хозяйки и выражение ее лица.

Миссис Эмброузил поспешно удалилась. В отличие от Марии она была предана сенатору в не меньшей степени, чем его жене. Принимать мужчину в четыре часа дня! Она не могла смотреть сквозь пальцы на такие вещи. Миссис Эмброузил не понимала, как можно так вести себя. Она, конечно, сразу же узнала это смуглое, как у пирата, лицо. Рамон Санфорд, «Пантера-плейбой», мужчина, за которого ее любимая кинозвезда едва не вышла замуж в прошлом году. Она не предполагала, что миссис Камерон может водить дружбу с мужчинами такого сорта. Если слово «дружба» в данном случае вообще уместно.

— Поедем со мной сегодня же, — прошептал Рамон.

— Нет. Завтра я должна повидаться с отцом и обо всем рассказать ему.

Рамон оцепенел. Он не предполагал, что она будет говорить с отцом перед отъездом.

— Твой отец сделает все возможное, чтобы ты изменила свое решение, — сказал он.

— Знаю, но у него ничего не выйдет.

— Ты еще не знаешь, что он может сказать.

— Меня это не волнует. Что бы он ни говорил, я поступлю по-своему.

Нэнси подошла к нему. Без туфель она была ему по грудь. Рамон обнял ее, но его лицо было мрачным.

— Давай уедем сейчас же, Нэнси. Напиши отцу или позвони. Не надо встречаться с ним.

— Я должна. Я не смогу жить спокойно, если не сделаю этого. — Она прижалась к нему. — Я знаю, он рассвирепеет как бык, и потому не рассчитываю на его сочувствие. Он наверняка напомнит мне о старой вражде с твоим отцом. Но это ничего не изменит. Их отношения не должны нас касаться.

— Не стоит подвергать испытанию свою волю, — упорно настаивал Рамон.

Она засмеялась и, приподнявшись на цыпочки, поцеловала его.

— Все мой корабли уже сожжены. Я обо всем написала Верити и рассказала Джеку. Что бы ни говорил и ни делал отец, ничего изменить нельзя.

Она закрыла глаза и снова поцеловала Рамона, не видя взволнованного выражения его лица.

Встреча Нэнси с отцом явно была рискованным делом. Однако, зная отношения между Чипсом и его дочерью, он понимал, что, если они не поговорят, Нэнси потом будет мучиться всю жизнь. С другой стороны, если они встретятся…

Он чувствовал биение ее сердца на своей груди.

— Я люблю тебя, — сказал он страстно. — Никогда не забывай об этом.

— Не забуду. — Нэнси любила его всей душой.

Чай так и остался нетронутым. Рамон нежно целовал ее. Когда же они снова предались любви, казалось, их движения напоминают замедленную киносъемку. Они дорожили каждым мгновением, смакуя и растягивая во времени свою близость, как будто хотели запомнить ее навсегда. «Наверное, так бывает, когда хотят зачать ребенка», — подумал он, но затем вспомнил, что у нее больше не может быть детей. Не важно. Она нужна ему. Только с ней он узнал, что такое подлинная любовь. Понял, как прекрасно не только получать желаемое от женщины, но и отдавать ей всего себя. Испытал истинную страсть. Рамон вспомнил о маленьком толстом человечке в бостонском Сити-Холле, о его крикливости и равнодушии, о его способности любить и ненавидеть и испытал ранее незнакомое ему чувство — страх.

Когда он снова посмотрел на Нэнси, его лицо выражало твердость и непреклонность. Огонь камина освещал ее темные локоны. Ресницы, как два мягких черных крыла, оттеняли гладкую белизну ее щек. Он вспомнил, что говорил ей в Нью-Йорке. Если потребуется, он увезет ее насильно. Даже против ее желания. Ничто не разлучит их и уж, конечно, не коротконогий заносчивый мэр Бостона.

— Ты уложила веши в расчете на дальнее путешествие до Тобаго или в Акапулько? — спросил он, стараясь отделаться от мыслей о мэре Чипсе О'Шогнесси.

— Я просто сложила вещи, не думая о том, куда мы отправимся.

— А как? — В глазах его засветились веселые огоньки.

— Поездом до Акапулько или на яхте до Тобаго.

Улыбка на его лице стала шире.

— А если на самолете?

— Но до Тобаго нет авиарейсов.

— Если ты пилот, то можешь лететь, куда захочешь.

Нэнси рассмеялась:

— Значит, мы действительно можем улететь до заката?

— Как две птички, — сказал он и нежно поцеловал изгиб ее подбородка. Затем их губы встретились, и прошло немало времени, прежде чем они снова смогли продолжить разговор.

— Не будет ни корреспондентов, ни фоторепортеров? — спросила она, прижавшись лицом к его груди.

— Никого.

Она вздохнула и слегка коснулась пальцами его крепкой мускулистой руки.

— И чем же мы будем там заниматься?

— Любовью, — ответил он. — Будем наслаждаться счастьем.

— А ты не будешь скучать по Нью-Йорку, Парижу и…

—…по той жизни, которую я вел раньше? — закончил он улыбаясь.

— Да. — Она неотрывно смотрела в его глаза, ожидая ответа.

— Нет. Я уже достаточно повращался среди прожигателей жизни, — спокойно сказал он. — Это до двадцати лет забавляло меня, затем вошло в привычку. А сейчас уже надоело.

Поленья в камине потрескивали и шипели. Яркое пламя освещало комнату золотистым светом.

— От скуки я провел четыре месяца в Гималаях и еще полгода в ужасной экспедиции к верховьям Амазонки. Именно скука заставила меня участвовать в скоростных гонках на воде и состязаться в скорости и высоте полета на своем самолете. Риа Долтрис писала, что я самоубийца. Нет. Просто мне было скучно. Мне надоели глупые светские девицы, княгини-эмигрантки и дочери американских железнодорожных магнатов и сталелитейных королей. Я пресытился мимолетными, пошлыми связями. Пресытился сексом, но никогда не любил.

Он еще крепче прижал ее к себе, ощущая ее грудь на своей груди.

— Я не буду скучать по всему этому, — сказал он. — Я буду скучать только по тебе.

— Я всегда буду с тобой. — В ее тихом глубоком голосе звучала твердая уверенность. — Всегда.

— Давай вместе вернемся в Нью-Йорк, — предложил он наконец.

Она отрицательно покачала головой:

— Нет. Завтра я встречаюсь с отцом в Бостоне, а в субботу буду в Нью-Йорке, и мы больше не будем разлучаться.

— Что же, ждать осталось недолго, — сказал он, улыбнувшись.

Нэнси ощутила щемящую боль в сердце.

— Нет, — повторила она, — недолго.

Через полчаса Нэнси стояла на дороге, обсаженной деревьями, и смотрела вдаль, пока огни его «даймлера» не скрылись в ночи. Какие-то тридцать шесть часов, ну, может быть, сорок, и они снова будут вместе. Она вернулась в дом, сознавая, что скоро покинет его, чтобы встретиться со своим счастьем.

* * *

— Доброе утро, миссис Камерон!

— С возвращением вас, миссис Камерон!

Нэнси шла по лабиринту коридоров Сити-Холла. Ее появление вызвало необычайное оживление среди служащих. Из обшарпанных дверей офисов выглядывали любопытные головы. Каждый стремился взглянуть на нее и пожелать удачного дня. Многие из старожилов Сити-Холла еще помнили, как торжествующий отец носил ее здесь на плечах, когда она была совсем ребенком. Для них годы, когда Чипс упорно отказывался баллотироваться на пост мэра, были годами изгнания. Теперь они снова оказались в центре внимания и радовались этому.

— Сегодня вечером будет потрясающая встреча, — обратился к ней Симас Флэннери.

Она улыбнулась и кивнула головой. Симас был ближайшим другом отца. Это он рассказывал ей на ночь ирландские сказки с такой убежденностью, что она до сих пор верила в гномов и фей. Помощники Чипса, снующие перед его офисом, остановились, чтобы поприветствовать ее. Молодой клерк, никогда раньше не видевший Нэнси, застыл с остекленевшими глазами, глядя, как она идет в святая святых — кабинет мэра. Нэнси всем широко улыбалась, а то, как она радостно откликалась, когда старые служащие обращались к ней просто по имени, стало для него откровением. Он наконец ощутил то очарование, которое покоряло всех, кто встречал Нэнси. Она была не только красива. Он с трудом подыскивал нужное слово, и в конце концов оказалось, что утомительные годы, проведенные в школе, пошли впрок. Она обладала харизмой, исключительным даром привлекать к себе людей. Когда Нэнси переводила зрачки в уголки глаз, она становилась очень похожей на шаловливого котенка. Клерк следил, как исчезает хвост ее лисьей горжетки за дверью кабинета мэра, и понял, что влюбился.

При виде отца Нэнси сначала подумала, что он болен. Голубые глаза, всегда горевшие живым огнем, стали тусклыми и неподвижными. Плечи сгорбились, а подбородок отвис. Однако через мгновение он просиял, обнял ее и с энтузиазмом начал тыкать указательным пальцем в проект новой скоростной трассы.

Она поцеловала отца, стряхнула пепел сигары с его груди, села и, не обращая внимания на его восторженные возгласы по поводу новой автомобильной дороги, спросила:

— Что случилось?

— Ничего. — Его отрицание было слишком выразительным, чтобы быть правдой.

Нэнси молчала и ждала.

Неожиданно он улыбнулся, как школьник:

— Ничего существенного, о чем можно было бы тревожиться.

— Это касается тебя или города?

— Я чувствую себя прекрасно, а город — еще лучше. Он мчится вперед в сороковые годы, а не ползет, как больная собака. — Чипс отрезал ножницами кончик сигары. — По крайней мере так будет, пока я мэр.

Нэнси рассмеялась, радуясь, что к нему так быстро вернулась его жизненная энергия. Он не болен, а просто устал.

— Сегодня вечером будет как в старые добрые времена, — сказал он. Вокруг его головы клубились облака сигарного дыма. — У пожарников состоится обед. Ты всегда была их любимицей. Завтра я выступаю в Нэхант-клубе, и несколько твоих слов будут дороже золота. В полдень состоятся похороны старого Монагана. Весь Норс-Энд будет там, и мне тоже необходимо присутствовать. После этого тебе предстоит играть роль хозяйки в Леди-клубе.

— А Глория все еще в Нью-Йорке? — спросила Нэнси, отвлекая внимание отца перед тем, как сказать, что не сможет уделить его избирателям достаточно времени.

Чипс сжал зубами сигару.

— Нет, — ответил он кратко. — Она на Ямайке.

Глаза Нэнси расширились от удивления. Сначала она думала, что Глория сбежит в первые же месяцы после свадьбы или отец выгонит ее. Однако потом вынуждена была признать, что этот странный брак оказался на редкость устойчивым. И вот теперь подтверждались ее первоначальные предположения.

— О, понимаю, — сказала она, и ей стало ясно, почему он не был похож на себя, когда она вошла в его кабинет.

— Ничего ты не понимаешь, но это не важно.

Он повернулся к ней спиной, расставив свои короткие крепкие ноги, сжимая и разжимая пальцы соединенных сзади рук. Когда отец вновь повернулся к ней, на его лице не осталось и следа переживаемой боли и горечи.

Отец снова улыбался:

— Рад видеть тебя, Нэнси. Ты проводишь слишком много времени на Кейпе. Теперь, когда Верити в Европе, почему бы тебе не вернуться в Бостон? Мне было бы очень приятно, да и Джеку полегче.

Нэнси не могла обмануть его притворная улыбка и веселость. Глория нанесла ему жестокий удар. Теперь будет вдвойне тяжелее сообщить ему свою новость.

— Джеку все равно, где я нахожусь, — осторожно начала она.

Взгляд отца стал пронзительным.

— Не думаешь ли ты уехать в Европу? Оставь Верити в покое хоть ненадолго, Нэнси. Это ведь ее жизнь. Пусть она сама в ней разберется. — Он усмехнулся. — Графиня Мезрицкая! Я думаю: что бы сказали мои отец с матерью по поводу брака Верити?

— Полагаю, их комментарии были бы весьма резкими и краткими, — сухо ответила Нэнси.

Чипс разразился громким смехом:

— О Боже, думаю, ты права! Однако готов спорить, что, когда они покидали Ирландию в одних лохмотьях, им было бы очень приятно заглянуть в будущее. Мой отец никогда ничего не сказал бы твоей матери, но я всегда чувствовал, что он втайне гордился сыном, женившимся на женщине из общества, до которого ему было так же далеко, как до небес.

— Твой отец жил так, как хотел.

— Да, это так. И он был просто удивительным человеком. Когда мне было пять, я бегал босиком по улицам Норс-Энда в заплатанных штанах. А в десять уже выходил из Сити-Холла, полного слуг, отправляясь в бостонскую католическую школу. Отец добился этого всего за несколько лет. Он на всю катушку использовал свой шанс и работал не покладая рук по двадцать часов в сутки.

— Ты тоже жил, как тебе нравилось, — продолжала Нэнси.

Чипс хотел было закончить часто повторяемый рассказ о блистательной карьере отца, но внезапно уловил скрытый подтекст в словах дочери.

— Ну и что? — спросил он подозрительно.

— И я хочу жить так же, — просто ответила Нэнси.

Чипс пожал плечами:

— Конечно, ты можешь жить как пожелаешь. Ты ведь О'Шогнесси. Разве ты не поступаешь как тебе хочется?

— Нет, — мрачно сказала Нэнси. — Я делаю только то, что хочешь ты или Джек.

На бульдожьей физиономии Чипса отразилось замешательство. Он как-то не подумал об этом. Нэнси наклонилась и взяла отца за руку.

— Я хочу сделать кое-что для себя. Наверняка это огорчит тебя, но я не могу поступить по-другому.

— О чем ты говоришь, Нэнси? — Он пристально и настороженно смотрел на нее.

— Я собираюсь уйти от Джека.

— Пресвятая Мария! — Сигара выпала у него изо рта, глаза вылезли из орбит, щеки покрылись красными пятнами. — Нет, ты никогда не сделаешь такой глупости!

— Сделаю, — спокойно сказала Нэнси. — Уже сделала.

Он пнул ногой кресло, обогнул стол и, схватив ее за плечи, начал трясти как тряпичную куклу.

— Ты… не… сделаешь… этого!

Она молчала. Затаили дыхание и люди за дверью кабинета.

Тяжело дыша, он выпустил ее и рывком открыл дверь.

— Вон! — завопил Чипс так, что на висках его вздулись вены.

Секретарь и оба советника поспешили удалиться.

Чипс с трудом овладел собой. Он никогда раньше не кричал на Нэнси. Когда приемная опустела, он прикрыл дверь.

— Расскажи мне обо всем, Нэнси, — обратился он к дочери, успокоившись. — Если Джек обижает тебя, я поговорю с ним.

Нэнси решила стоять на своем. Время, когда можно было повлиять на Джека, давно прошло.

— Извини, папочка. — Так ласково она не называла его уже много лет. В наступившей тишине слышен был слабый гудок парохода и отдаленный звон колокола на пароме в восточной части Бостона. — Я полюбила другого человека и ухожу к нему. Я уже обо всем написала Верити и сообщила Джеку.

— И кто же этот другой, в которого, как тебе кажется, ты влюблена? — Слова его, полные злобы, прозвучали как удары хлыста. — Будь так добра, скажи, кто этот человек, лишающий тебя шансов стать первой леди величайшей страны в мире? Кто разрушает мои надежды снова стать мэром этого города? Кто пытается втоптать в грязь имя О'Шогнесси?

— Рамон Санфорд.

Нэнси не могла даже предположить, что это имя произведет такое впечатление на отца. Он молча открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег, безуспешно пытаясь что-то сказать. От злости по его лицу и шее побежали красные пятна, сменяющиеся мертвенной бледностью. Он выпучил глаза, схватился за грудь и повалился на стол.

Нэнси пронзительно закричала и бросилась к отцу. С грохотом свалилась на пол настольная лампа. По комнате рассыпались бумаги и ручки.

— Папочка! — Она пыталась удержать его за плечи, но он постепенно сползал на пол. Нэнси рыдала, звала на помощь, развязав галстук и расстегнув ему ворот рубашки, умоляла сказать хоть слово.

Он пытался, но не мог. В его глазах отражались ее волнение и страх.

— В больницу! — крикнула она, задыхаясь, когда Симас Флэннери нерешительно высунул голову из-за двери.

— Мэру плохо! — На крик Симаса собрались все толпившиеся у кабинета. Сильные руки подняли Чипса. Нэнси села в кресло, дрожа и плача, в то время как отца заворачивали в одеяло.

— Прости меня, — бессвязно повторяла она, когда они мчались на служебном лимузине в Центральную больницу в сопровождении вереницы «фордов» и «кадиллаков». — Прости меня! Прости. Пожалуйста, не умирай!

В больнице она уже не могла держать отца за руку. Его быстро увезли на каталке, а ее окружили незнакомые лица в масках и белых халатах. Увидев Симаса Флэннери, она подошла к нему и без сил упала в его объятия.

— Я убила его! — всхлипывала Нэнси. — Я убила его. Симас!

— Он поправится, вот увидите, — с дрожью в голосе бормотал Симас. — Легкий сердечный приступ не может свалить Чипса О'Шогнесси.

Врачи хотели отправить Нэнси домой, но она не ушла. Они обещали позвонить ей сразу же, как только Чипс почувствует себя лучше и сможет говорить с ней, но она не двинулась с места. Она целый день сидела на деревянном стуле с прямой спинкой рядом с Симасом и ждала. Наконец к ней подошел врач. Колени ее подогнулись, когда она встала ему навстречу и увидела выражение его лица.

— Ему лучше?

— Судя по тому, как он командует мной и медсестрами, ему, несомненно, лучше.

— О, слава Богу.

— Он хочет видеть вас.

— Да, да, конечно. — Она все еще нелепо сжимала в руках большой носовой платок Симаса, входя в отдельную палату, где лежал ее отец и толпилась целая армия медсестер.

— Убирайтесь! — потребовал Чипс, указывая медсестрам на дверь. На этот раз голос его звучал намного слабее, чем несколько часов назад, когда он выгонял своих сотрудников.

— Извините, мэр О'Шогнесси, но…

— Убирайтесь! — повторил Чипс с сердитым выражением глаз на побледневшем лице.

— Только на минутку, — сказала Нэнси сестре. — Я позову вас в случае необходимости.

— Это противоречит правилам. Я не уверена…

— Убирайтесь! — еще раз повторил Чипс, приподнимаясь на подушках.

Сестра вовсе не желала отвечать в случае ухудшения состояния мэра.

— Десять минут, — сказала она, плотно сжав губы. — Вот звонок, миссис Камерон. Пожалуйста, звоните, как только мэр почувствует себя хуже.

— Все сестры — старые девы, и эта — одна из них, — сердито заметил Чипс. — Ей нужен мужик, а мне — сигара.

Нэнси облегченно вздохнула:

— Сигару ты получишь только через мой труп. — Она села на край кровати и взяла отца за руку. — Ты так напугал меня.

Чипс усмехнулся, и в его глазах сверкнули прежние искорки.

— Да и мне самому было не очень-то весело.

Они рассмеялись.

— Мы должны закончить наш разговор, Нэнси, — сказал он сдержанно через некоторое время.

— Давай поговорим позже, когда ты окончательно поправишься.

— Нет, сейчас.

Если не уступить ему, он снова разозлится, но она, как и медсестра, опасалась последствий. Нэнси долго молчала, борясь с собой. Чипс ждал, что она изменит свое решение и откажется от Рамона. Он похлопал ее по руке, широко улыбаясь. Ее жизнь будет продолжаться, словно ничего не случилось. Или же она потеряет отца. А он был ей дороже всех на свете, если не считать Рамона. Пришло время самого жестокого испытания их отношений.

— Я очень люблю Рамона Санфорда, — сказала она наконец. — Завтра мы собирались вместе уехать из Нью-Йорка. На поскольку сейчас ты в больнице, я подожду до твоего полного выздоровления.

— Значит, ты все-таки уедешь?

— Да.

Чипс смотрел прямо в глаза дочери, тяжело дыша. Он столкнулся с такой же, как у него, непоколебимой волей.

— Прежде чем ты уйдешь, — сказал он, — позволь мне кое-что рассказать тебе о Санфордах.

Загрузка...