Цыплёнок и ястреб

Промокший до нитки Коннорс ввалился в палатку. Снаружи яростно молотил дождь. Коннорс посмотрел на земляной пол и сказал:

— Я армейский авиатор, элегантный, как рояль.

— «Изящный, как рояль», так лучше, — ответил я.

— Да без разницы.

Глава 6 ПРАЗДНИКИ

Когда мы вернулись из Иадранг, то увидели, что крысы прогрызли упаковки с едой, а по всей заплесневелой палатке остались художественно выложенные кучки крысиных какашек. Вонь стояла ощутимая. Но мы были дома. И ни один пилот в нашей роте не был убит — еще один повод для благодарности.

В первую же неделю по возвращении мы настелили пол и купили стулья, циновки и прочие вещи, чтобы привести палатку в порядок. Я даже повесил лампочки.

Неделю спустя полковник созвал офицеров батальона на грязную площадку между нашим расположением и территорией Змей. Он встал, скрестив на груди костлявые руки и оглядел сначала неровный строй, а потом землю — словно ожидал найти какой-нибудь ящик, чтобы на него взобраться.

— А я промок, — сказал Коннорс сквозь морось.

— Джентльмены, мне надо сказать вам несколько вещей. Во-первых, мы вернулись всего неделю назад, но ВП[30] уже жалуется на офицеров, которые ломятся через ворота по ночам, чтобы попасть в деревню, на офицеров, пьяных за рулем, на офицеров, вовлеченных в акты противоестественного секса в местных барах, — полковник разочарованно покачал головой. — Медики говорят, что количество ВЗ[31] выросло вчетверо. Такое поведение противоречит кодексу чести американского офицера, оно аморально и отвратительно. Я решил, что с этим надо что-то делать.

Полковник опустил руки и хотел сделать шаг вперед, чтобы подчеркнуть свои слова, но грязь его остановила.

— Начиная с сегодняшнего дня всем офицерам запрещено садиться за руль. Хоть джип, хоть грузовик, хоть даже «мул» — без разницы. Хотите куда-то поехать — вызовите водителя. Исключений не будет. Во-вторых, проблема ВЗ. Джентльмены, я знаю, каково вам приходится. Я и сам человек. Но какой пример вы подаете рядовым? Эти девицы в городе кишмя кишат болячками, очень цепкими видами ВЗ, — полковник сделал паузу, его лицо было очень озабоченным. — А потому пока что я призываю всех проявлять благоразумие и держаться подальше от этих женщин.

По толпе поползли смешки и шепот. Он что, правда считает, что офицерское воздержание как-то повлияет на рядовых? Прямо сейчас Анкхе был наполнен сотнями рядовых, которые, ясное дело, кидались на каждую женщину, попавшую в поле зрения.

— Джентльмены, серьезные ситуации требуют необычных решений. Я знаю, что это может показаться вам оскорбительным, но и я, и мое начальство считаем, что — э-э — онанизм теперь вполне оправдан.

— Это приказ?

— Кто это сказал?!

Ответа не было. Полковник с яростью вперил взгляд в нашу ораву, пытаясь отыскать червивое яблочко. Наглец не вышел вперед и не бросился в грязь у полковничьих ног, моля о прощении. Полковник с отвращением продолжил:

— Нет, это не приказ, это предложение. И если будут новые случаи триппера, я закрою деревню для всех. Вообще никаких увольнительных.

— Он чего, приказал нам всем обдрочиться? — раздался из глубины строя негромкий голос Коннорса.

Строй захихикал. Полковник не услышал этого замечания.

— У меня есть план, как всех занять, пока мы не летаем. Вот на этом самом месте мы построим офицерский клуб.

Штабные офицеры зааплодировали.

— Гляньте правде в глаза. Мы здесь пробудем очень долго. И у нас будет настоящий клуб — чтобы выпить после долгого дня, поговорить с медсестрами, посидеть в плюшевых креслах, послушать музыку. Если начать прямо сейчас, то все это возможно.

— С медсестрами? — это опять Коннорс.

— Ну да, с медсестрами. На дивизионном уровне есть медсестры. Вы же не хотите, чтобы они навещали вас в этих тухлых палатках?

— Хочу.

— А это кто сказал?! — взгляд полковника заметался в поисках критикана.

В строю все смотрели друг на друга, демонстрируя полную невинность. Капитан Уильямс со злостью оглядывал нашу группу, а особенно Коннорса.

— Джентльмены, с таким отношением к делу мы будем жить, как зверье, — полковник сокрушенно покачал головой. — А потому, начиная с этого самого момента, мы собираем первые взносы на клуб. Эти деньги понадобятся, чтобы купить всякие стройматериалы. Отвечать за все будет капитан Флоренс, потому что на гражданке он был подрядчиком.

Флоренс вышел вперед и кивнул.

— Трудиться будем добровольно. Я рассчитываю, что каждый человек отработает свою долю в каждый месяц, пока мы не закончим работу.

Через несколько дней у меня брал интервью японский репортер. Несколько ребят глазели на то, как фотограф снимает. Среди них был и долговязый капитан, которого я до сих пор вспоминаю, как Нового Парня. Его окружала аура здоровья, уверенности в себе — то, что успело повыветриться у ветеранов.

— Если им нужна новая столовая, так построим ее! — сказал он, когда Уильямс объявил, что кроме клуба нужна еще и столовая. — Я в своей жизни построил кучу вещей. Да я один, наверное, смог бы это сделать. Черт возьми, что угодно будет лучше, чем эта паршивая палатка.

Райкер уставился на него и проворчал:

— О, блин.

— Ага-ага, — закивал Коннорс.

Банджо фыркнул. В тот самый день Новый Парень принялся строить столовую.

— Э-э, Боб, — сказал Новый Парень.

Японский фотограф сгорбился передо мной, выискивая нужный ракурс.

— Чего?

— Может, тебе убрать эту картинку?

Я обернулся, глядя на плакат, приколотый к стене со стороны койки Райкера.

— А ну оставь Кэти в покое, — заявил Коннорс. — Пусть ребята в старой доброй Японии видят, за что мы сражаемся.

— Но что, если его жена это увидит?

— «Это»? Я тебя умоляю. Перед тобой Кэти Роттенкротч, эмблема нашей палатки. Она — не «это», как ты сам прекрасно видишь.

Репортер засмеялся, а фотограф передвинулся так, чтобы Кэти попала в кадр.

— На что это похоже — летать под пулями? — спросил репортер.

Кому-то понадобилось мое мнение? В Иадранг я много думал о пулях. Мне всегда было страшно. Это и есть ответ: мне всегда было страшно, каждый раз. Перед тобой, мистер репортер, сидит цыпленок в военной форме.

— Ну, поначалу страшновато, но когда выполнишь несколько посадок, привыкаешь.

Привыкаешь, блин, ага. Жду не дождусь, когда займусь этим вновь.

— А бывало действительно опасно?

И еще как. Так опасно, что мурашки по коже. Я мог попасть в эту кучу трупов.

— Да не опасней, чем у других ребят. Всякие вещи типа прострелов кабины.

— При штурмах вы носите вот это? — я был одет в форму, бронежилет и носил пистолет, так захотел фотограф.

— Да.

— А вот это… — он указал пальцем.

— Бронежилет.

— Этот бронежилет останавливает пули?

— Нет. На самом деле, он их даже не замедляет.

Все засмеялись.

Мы выполняли поддержку конвоя, идущего в Плейку и должны были на два часа встать лагерем на Индюшачьей Ферме.

Вихрь от двух десятков вертолетов прибил к земле траву высотой в фут. К полудню, когда мы разобрали коробки с пайками, кто-то во главе строя опрокинул самодельную печку.

— Пожар! — раздался чей-то крик.

Рядом с несколькими головными «Хьюи» над травой поднялся дым. Я вместе со всеми побежал к огню. Оранжевые языки пламени начали прорываться сквозь траву. Люди пытались сбить их, хлопая футболками, но без толку. Ветер погнал огонь к замыкающим машинам. Мой вертолет и еще два оказались как раз на пути. Я бросился назад.

Ричер встал позади моего кресла:

— Скорее, сэр!

Я начал нащупывать ремни, но, увидев окружавший нас дым, понял, что на это нет времени. Я проклял себя за то, что не подготовил машину к взлету заранее. Разболтался. Перебросил переключатели и нажал кнопку стартера.

— Скорее, сэр. Почти горим!

Лопасти провернулись медленнее, чем когда-либо в жизни. Стена огня была меньше чем в сотне футов и приближалась очень быстро. Индикатор ТВГ показывал высокую температуру. У нас еще и горячий запуск? Нет, стрелка вернулась в зеленый сектор. Винты замелькали, приближаясь к рабочим оборотам. Я потянул шаг еще до того, как турбина разогналась полностью и машина со стоном поднялась в воздух. Когда я нажатием педалей развернул хвостовую балку от огня, моя дверь рывком распахнулась. Черт. Даже не запер. Шум казался очень громким; я чувствовал горячий ветер и понял, что не надел шлем. Дебил! Из висения я сдал назад и опустил вертолет. Две машины позади меня тоже убрались с пути огня.

Коннорс завис, чтобы перехватить линию горящей травы. Он зашел с подветренной стороны, остановив пламя потоком от своих винтов. Я вновь перешел в висение и присоединился к нему и еще одному вертолету, словно загоняя зверя. Столкнувшись со стеной ветра, огонь погас.

Пока мы были в Иадранг, начали прибывать рождественские посылки. Подарки, ветчина в консервах, печенья, открытки. В нашу столовую даже принесли большую картонную коробку с письмами от школьников со всей Америки. «Дорогой американский солдат, — писалось в одном из них. — Я тобой очень горжусь. Я знаю, что ты победишь. Бекки, пятый класс, класс миссис Лейк». Еще я получил пирог, который Пэйшнс послала мне в сентябре. После трех месяцев в дороге есть его было нельзя.

За две недели до рождества мы вновь начали штурмовать Счастливую, высаживая солдат не внизу долины, а на вершинах холмов.

Теперь мы с Реслером летали вместе. Мы были самыми молодыми уоррентами в роте и то, что нам доверили собственный вертолет — это была честь. Обычно я записывал свой налет как командирский.

— Это еще почему? Знаешь, мы оба равны, — сказал Реслер.

— Не совсем. Я выпустился на месяц раньше твоего.

— И что?

— А то, что я выше тебя по старшинству. Ты второй пилот, а я командир.

— Мы будем меняться!

— Возможно.

Летая с более опытными пилотами, мы оба натренировались садиться на вершины. Это все равно что заходить на остров, плывущий по небу. Некоторые из вершин возвышались над долиной на восемь с лишним сотен футов. Фокус был в том, чтобы держать место посадки ниже уровня горизонта. Если оно поднялось выше, вы идете слишком низко и оказываетесь во власти взвихренного ветра с подветренной стороны холма. С тяжелым грузом, который мы возили, вертолет, попав в нисходящий поток, мог провалиться прямо до склона холма. Восстановить управление было сложно, потому что вам некуда было пикировать, чтобы набрать больше скорости. Несколько дней назад один капитан в соседнем взводе совершил ошибку — его машина опрокинулась и покатилась по склону, расшвыривая из дверей и людей, и имущество. Он выпрыгнул наружу и приземлился руками и коленями на батарею кольев-пунджи. Не так плохо, если учесть, что два других человека на борту погибли. Теперь ему пришлось ехать в Японию, чтобы там из дыр в коленях вытащили всю эту дрянь.[32]

У нас с Реслером получилась хорошая команда. Мы не давали друг другу попасть в неприятности.

Пилотировал Реслер, сбрасывая скорость на подходе к вершине травянистого холма. Из-за восьми сапог проседали мы быстро и оба знали, что посадка будет жесткой.

— Добавь газу, — сказал я.

— Это максимум.

— Тогда подорви сильнее. Ты слишком жестко ударишься.

— Слушай, Мейсон, я тут пилотирую. Справлюсь.

К счастью, было ветрено. К счастью — потому что ветер трепал траву и как раз там, где мы собирались сесть, я увидел часть большого валуна. Удар об него опрокинул бы нас; мы скатились бы по другому склону холма.

— Камни!

— А? — Гэри не видел их, потому что сидел справа и не мог выглянуть вниз.

Мы шли к удару.

— Камни! — я схватил шаг-газ и резко рванул.

Ноги на педали не поставил, из-за этого вертолет рыскнул вправо. Мы неуверенно заколыхались над валунами, поток винта прибил траву и Гэри тоже их увидел. Машина лениво проплыла над ними. Когда мы прошли над вершиной, Гэри повел вертолет вниз, чтобы набрать падающие обороты несущего винта.

— Я только что спас твою жалкую жизнь, — сказал я.

— Да ну? И от чего же ты ее спас?

— От этих камней, мудак ты слепой.

— Каких еще камней? — Гэри начал закипать. — Ты чего так за шаг-газ хватаешься? Чуть нас не угробил.

Пока мы набирали высоту, выходя из долины, Гэри с серьезным видом качал головой:

— Что бы ты без меня делал.

Даром, что мы летали каждый день, всегда находилось время, чтобы сделать нам прививки — от чумы, от желтой лихорадки, от гепатита. На регулярной основе. Прививочный день мы, естественно, все ненавидели.

Ожидая внутри палатки, я смотрел, как солдату обрабатывают палец. Я внимательно наблюдал, как хирург осматривал ноготь. Раздавленный, почти черный. Когда хирург начал его вытягивать, хлынул черный гной. Когда ноготь освободился, я опустился на колени. Я глазам не верил: простенькая операция поставила меня на колени. Чуть сознание не потерял.

— Вы уж не смотрите, если не можете, — сказал медик.

— Вы правы, — я слабо кивнул с пола. — Может, была бы это обычная кровь…

Коннорс должен был водить вертолет со съемочной группой CBS, сопровождая нашу с Гэри машину.

— В общем, ребята, сделайте красиво, — Коннорс подошел к моей кабине.

— В смысле?

— В смысле, развороты покруче, полет пониже, подрывы вообще крутые. Типа того. Ну, вы поняли: сделайте красиво.

В общем, пока мы носились по долине, высаживая солдат — в этот день войны не было — нас снимали. В развороте на предельно малой я прошел так близко от дерева, что причесал листья винтом. В зоне высадке сделал такой подрыв, что сапоги вскрикнули.

— Недурно, — заметил Коннорс.

Пэйшнс видела эту запись по телевидению. Она знала, что это был я, потому что на двери был квадрат, опознавательный знак нашей роты и надпись «Этот пилот летает так, как вы водите машину».

Как-то утром Нэйт, Реслер и я отправились в город. Дел на сегодня не было, а потому мы зависали в барах и смотрели на девушек. Нэйт заявил, что у него иммунитет к вьетнамскому трипперу, а потому почти все удовольствие досталось ему.

И тут что-то началось, но поскольку нас на месте не было, рота улетела без нас. Когда мы вернулись после обеда, то попали в лагерь-призрак. Не было никого, кроме штабных близнецов.

— Прямо к северу от «Лимы» большой бой, — сказал Оуэнс. — Где вы вообще были? Майор злится. Увольнительная есть? Там жарко. Нет правда, майор здорово злится.

Нэйт решил, что настала пора открыть консервированную ветчину, которую он сберегал на Рождество. Мы тихонько посидели в палатке. Ветчина была хорошая.

Сразу после рассвета в палатку ворвался Лиз:

— Новый Парень погиб.

— Что? — сказал Гэри.

— Новый Парень. Ну, знаешь, тот, кто прибыл на замену. Попали в голову. Так, ребята, давайте собирайтесь.

Я подумал: если что, мне уделили бы столько же внимания? «Мейсону попали в голову. Так, ребята, давайте собирайтесь».

— Что там? — спросил я.

— Жарко, — ответил Лиз. — Плотный автоматический огонь. И все в том же месте, где мы шарились последние две недели. Вчера чарли решили повоевать. Вы должны взять две машины, которые сейчас вернутся. Моя пошла по пизде. Нэйт, мы с тобой берем первую, а вы с Гэри займете следующую. Ага?

Между отлетом Лиза с Нэйтом и прибытием нашего вертолета был почти час. Мы с Реслером в одиночестве сидели в уголке палатки. Я курил. Реслер похрустывал костяшками пальцев.

— Милях в двадцати от Кинхон есть островки, — сказал Гэри.

— Знаю.

— В двадцати милях. Еще и совершенно необитаемые.

— А ты откуда знаешь?

— Рассказывали.

— Потрясающе.

— Никогда не думал о том, чтобы смыться?

— Иногда.

— Вот и я. Иногда. Получается, мы с тобой трусы.

— Выходит так. Но мы же летаем, верно? Не такие уж, значит, и трусы.

— Да, наверное так, — он сделал паузу. — Когда начинается штурм, я чувствую себя храбрым, мне почти хорошо в гуще всего этого. Я как ястреб, что ли.

— И я тоже. Когда в гуще. Но вот сейчас я бы смылся при малейшем поводе. Так кто я? Цыпленок или ястреб?

— Ты цыпленок-ястреб, — улыбнулся Гэри.

— Ага.

Наступило молчание. «Да, — подумал я. — Мы оба перепуганы до безумия». Я чувствовал себя так, словно меня ведут на казнь.

— Как думаешь, на сколько бы нам хватило вертолета с полным грузом пайков? — спросил Гэри.

— Ну блин, на несколько лет, наверное. Две тысячи фунтов еды.

— Может, стоит взять меньше еды и вместо нее прихватить несколько девчонок, когда полетим.

— Куда полетим?

— На остров.

— Знаешь, а ты прав. Такое можно сделать.

— Я знаю, что можно, — Реслер гордо улыбался.

Я был в восторге от идеи. Да, Боже, мы можем такое сделать!

— Вот и все. Вот и ответ. Мы просто продолжаем летать. У нас будет большой груз пайков. Мы можем задержаться в Кинхон, взять нескольких женщин, долететь до острова, приземлиться, выгрузить и то, и другое. Потом один из нас должен увести вертолет от острова и избавиться от него.

— А зачем избавляться? Можно ведь его просто замаскировать. Может, там хватит деревьев и всякой хрени, чтобы спрятать «Хьюи». А если не будет, тогда мы его выбросим.

— Согласен. Если не будет.

— И еще бухла возьмем. Видал? Мы с тобой, плюс две офигенные девчонки лежим под пальмами. Нужно еще радио взять, чтобы следить за событиями на войне. Ну, типа чтобы знать, что мы пропускаем.

Гэри стал озабоченным:

— Может, надо сначала залететь в Плейку.

— Зачем?

— Ну, не знаю, хочу ли я там жить вообще с любой девчонкой. Помнишь Мэри, там, в Плейку, где я провел целую ночь?

— Ага.

— В общем, она меня любит.

— Ах, Гэри, она… — не любит она тебя, ей нужны твои деньги. На билет из этой долбаной страны. — …Она хорошая, да?

— Она меня любит.

И вдруг мы оба замолчали. Каждый смотрел в сторону, погрузившись в мысли. Мои силы ушли. Что за дурацкая идея. Ебаное желаемое за действительное, не больше. Посмотри правде в глаза. Правде в глаза. ПРАВДЕ В ГЛАЗА!

— Гэри, похоже, в Плейку нам нельзя. У нас может выгореть, только если мы будем нормально лететь, а потом исчезнем. Может, нам сойдет с рук посадка в Кинхон. Там плотное воздушное движение.

— Только с Мэри.

— Гэри, не сходи с ума.

— Так, ребята, ваша очередь, — в палатку нырнул Уэндалл.

Остров с пальмами и бронзовые девичьи тела растворились в воздухе.

— Борттехник латает кое-какие дырки, но лететь можно будет уже через минуту. — Уэндалл выглядел бледноватым. — Старик хочет, чтобы вы присоединились к группе в «Лиме». На сегодня есть кое-какие задания. Надеюсь, так вам будет лучше.

Борттехник вместе со старшим инженером осматривал вертолет. Их беспокоили пробоины в хвостовой балке, потому что пули могли пробить трансмиссионный вал рулевого винта или тяги управления. Но этого не случилось. Борттехник заклеил дыры зеленой лентой, почти совпадавшей по цвету с краской обшивки. Теперь это был наш вертолет.

Небо, словно намекая на что-то, было затянуто облаками. На перевале Анкхе Гэри пришлось опуститься до пятидесяти футов, чтобы не терять видимость. Мы приземлились в «Лиме».

— Что там такое на дороге? — спросил я Коннорса.

Пока мы кружили над «Лимой», выполняя заход, заметили толпу людей вокруг какой-то большой кучи, накрытой брезентом и перевернутый «мул».

— Сапог, водитель «мула», потерял управление и перевернулся.

— Покалечился?

— Нет. Погиб.

— Вы с Реслером — «Красный-4», — сказал Лиз и помчался к голове строя.

Зона «Лима» просто бурлила. Солдаты перебегали в небольших группах, разыскивая назначенные им вертолеты. Несколько «Хьюи» поднимались в воздух с грузом на подвеске. На посадку заходил «Чинук», принесший с зоны «Гольф» толстую черную топливную емкость.

— Сэр, моим людям занять места? — спросил меня сержант Кавалерии.

— Давай, сержант. Забирайтесь, — я поглядел на другие отделения, выдвигающиеся к машинам. — Уже скоро вылетаем.

Он обернулся:

— Пошли!

Они вскочили в вертолет секунд, наверное, за пятнадцать.

Строй был чудовищный, больше сорока машин. Я такие особенно ненавидел. И мы опять занимали четвертую позицию. Нам приходилось здорово разгоняться, оказавшись на внешней стороне разворота и сбрасывать скорость, как бешеным, если строй поворачивал в нашу сторону. И потом, машина была развалюхой. Когда мы взлетали, турбулентность от строя прибила нас к земле и вертолету пришлось изо всех сил напрягать свои бедные потроха. Мы нагнали строй уже на крейсерской высоте и смотрели, как идет подготовка. Дым поднимался длинными полосами, уходящими на запад. Жокеи из ВВС с грохотом промчались обратно на базу — их работа была окончена. Теперь по зоне работали наши ганшипы — ракетами и пулеметами. Пилотировал Гэри, а я просто смотрел на шоу, покуривая сигарету. Будто в кино. Сапоги позади меня орали друг на друга сквозь вертолетную какофонию, ухмылялись, смеялись, курили, напуганные до одури. Машины в строю поднимались и опускались по волнам воздушного моря. Когда вы летите в строю, он всегда выглядит неуклюжим, потому что два вертолета никогда не бывают на одной высоте. Если смотреть с земли, то вы видите плоскую букву «V», и она смотрится красивей. Одним из радиошумов был голос полковника:

— «Желтый-4», ближе. Это что, по-вашему, строй?

Полковник, будучи полковником, летел выше нас. Не зря их называют полканами, это у них такая должность — должность пса. Другого от них ждать и не приходится.

— Стрелки, готовы? — спросил Гэри.

Теперь мы быстро теряли высоту, пройдя стартовую точку, жалкую хижину возле высокой изгороди, означавшей финальный участок маршрута. Зона высадки была от нас в двух милях.

— Готов.

— Готов.

— Стрелять только по моему приказу, если не увидите что-то очень явное. Не стрелять по хижинам.

— Есть, сэр.

— Есть, сэр.

По хижинам стрелять нельзя. Если выстрелить по хижине, можно убить ВК.

Когда мы помчались к земле для захода на предельно малой, я мягко положил руку на ручку управления, ноги прикасались к педалям, левая рука потрагивала шаг-газ.

— Подрыв.

За полсотни футов от земли Гэри справлялся хорошо. Он отвернул хвост от нескольких деревьев как раз тогда, когда я подумал, что он в них врежется. Строй выполнил посадку. Солдаты выскочили наружу, ведя огонь.

— «Желтый-1», впереди слишком жарко. Рекомендую развернуться в висении и вернуться тем же маршрутом, которым вы прибыли, — это говорил один из Герцогов, ганшипов, атаковавших что-то на дальнем конце зоны.

Ребята спереди орали, что там непрерывная стрельба, но с моей позиции видно ничего не было.

— Вас понял. Звено, возвращаемся старым маршрутом. Ждите своей очереди.

Ведущий поднялся повыше, завис и развернулся, чтобы пролететь над нами. Так же сделали и все, проходя над нашей машиной один за другим. К тому времени, как наступила наша очередь, первые вертолеты уже начали сообщать о попаданиях. Когда мы присоединились к ним, то удар получила машина впереди; нас обдало плексигласовой крошкой. А потом я услышал звук «цок-цок-цок» и над нашими головами в плексигласе появились пулевые дырки. Гэри дал полный газ, чтобы подняться повыше, но даже пустой вертолет оставался развалюхой — мы отставали от остальных. «Цок». Куда-то в фюзеляж.

Где-то на тысяче футов я закурил сигарету и оглядел новые пробоины. Неудачно как попали — в дождь будет течь.

До «Лимы» мы не долетели. Нас и еще три вертолета из звена «Красных» отозвали для нескольких срочных эвакуаций. Мы с Гэри последовали за Фаррисом и Кайзером на «Красном-3», чтобы вытащить раненых из горячей зоны. Две другие машины болтались где-то еще.

Фаррис сделал несколько кругов, чтобы убедиться в отсутствии огня. Предполагалось, что мы выждем, пока сапоги не зачистят зону.

— «Красный-3», все чисто, — а я слышал стрельбу где-то на заднем плане, пока солдат разговаривал с Фаррисом.

Фаррис тоже слышал.

— Уверен?

— «Красный-3», подтверждаю. Посадку разрешаю.

Врал, конечно. Я бы на его месте тоже соврал.

На заходе Фаррис занял место, на которое я нацеливался, так что мне пришлось пролететь в сотне футов позади него. Я приземлился на травянистый пятачок рядом с изгородью. Везде были видны ползущие пехотинцы.

— Зачистили, блин, — сказал Гэри.

Двое пригнувшихся людей с носилками бросились к нам. Из травы неподалеку ударили фонтанчики песка и люди бросились на землю. Тело на носилках дернулось, как кукла.

— Огонь с фронта, — сообщил я Фаррису.

Люди с носилками поднялись и добежали до боковой двери, а там борттехник быстро выскочил, схватил один конец носилок и забросил внутрь. Перед нами в землю врезалось еще несколько пуль. Я поглядел на радиоантенну, болтающуюся над фигурой пехотного командира:

— Вот же брехло ебучее.

До другой двери дотащили еще одни носилки; там помогал стрелок. Мы были прикованы к земле. Фаррис сообщил, что уходит.

— Давай! Давай! — орал я назад, перегнувшись через спинку.

На борт закатились двое ходячих раненых. Секунду командир сапог стоял на месте, потом бросился на землю. Все, что я слышал — вой нашей турбины. Никаких выстрелов. Лишь облачка песка в низкой траве. У изгороди человек поднял вверх два пальца. Он показал на другого человека, лежащего у его ног и покачал головой. Только тут я заметил этот труп. Конечно, труп. На его животе лежали жгуты внутренностей, вырванные пулями. Такой мог подождать и подольше.

Я взлетел. Разворот на месте. Нос вниз. «Цок». Пошел. «Цок». Набор высоты.

Четверо раненых выжили.

Мы провели дождливую ночь на старой доброй «Лиме». Из новых пулевых дырок текло.

Наступило рождественское перемирие, но мы все равно летали, перебрасывая патрули, чтобы проверить сообщения о нарушениях ВК на нашей территории. Для меня это смотрелось, как полная дикость: мы могли договориться не убивать друг друга несколько дней, а потом начать все по новой. Впрочем, тогда я был молод.

Но на самом деле, летать на Рождество мне пришлось из-за моего проеба несколько дней назад, когда я вел вертолет вместе с капитаном Джиллеттом, нашим снабженцем. Мы были в ведущей машине и вели строй из сорока с лишним вертолетов, работая в холмах. Возвращаясь, я постоянно думал об этой массе, следующей за мной. Я в жизни не вел такой огромный строй.

Все, что от меня требовалось — вернуть их для дозаправки, как раз в то место, где вьетнамский рабочий умер от укуса змеи. Ведущая машина должна лететь плавно — никаких быстрых разворотов, постепенные снижения. Но когда я начал сбрасывать скорость для захода, то повел себя слишком осторожно. Мне постоянно казалось, что сейчас все они меня протаранят. Я сбросил скорость слишком поздно и в результате проскочил заход. Блядь, я промазал мимо всего поля! Джиллетт смотрел на меня в ужасе. Говорили, что Мейсон неплохой пилот, и только гляньте — Мейсон промахнулся мимо всего поля, на вертолете! Делая разворот, чтобы вернуться, я так и представлял, как весь строй хохочет надо мной. Но все оказалось еще хуже. Развернувшись, я увидел, что остальные не стали меня дожидаться и выполнили посадку, пока их лидер держал курс куда-то на Страну Чудес. Я горел от стыда и ума не мог приложить, как жить с этим дальше.

А потому на Рождество я обнаружил себя летающим с Фаррисом. Он особо не разговаривал, но проверял меня, чтобы понять, почему я допустил проеб. Я вновь был ведущим, но столько передумал и пережил из-за своей ошибки, что делал отличные заходы. Я выбирал верные места. Я оставлял достаточно места для посадки остальных. Взлеты, посадки, все остальное получались прекрасно.

— Джиллетт сказал, что у тебя какие-то мелкие проблемы на заходах, — тактично заметил Фаррис.

— Было один раз.

— Вижу. Сегодня у тебя все получилось хорошо.

— Спасибо.

— С наступающим.

Этим вечером, когда мы доставили рождественский ужин всем патрулям, то съели и свою индейку. Потом мы спели несколько песен, съели всякое, что нам прислали семьи, жены и я пролил несколько слез, когда укладывался спать.

— Глазам не верю, — сказал Гэри Реслер, скрючившись у своей койки. Снаружи нашей палатки слышалась яростная стрельба. — Почему?

Я покачал головой в темноте:

— Безумие.

Рядом с палаткой забил пулемет. Я вдавил свою задницу глубже под раскладушку, упершись в опоры. Закрыл глаза, чтобы хаос снаружи оказался сном. Пулеметная очередь растворилась в волне из сотен других выстрелов. Я прятался от безумия.

По проходу пробежала тень, наступив на отставшую доску под моей головой. Внутри палатки раздались пистолетные выстрелы и тень исчезла.

Стрельба продолжалось. Райкер был внутри, вместе со мной и Гэри. Остальные прятались в траншее — наверное, так было безопасней. Раскладушка не остановила бы пуль, но мне было спокойней лежать на полу в темноте.

— Может, нам выйти наружу, — сказал Гэри из своего угла.

— Уже пробовали, забыл? — и прямо рядом с брезентовой стенкой раздалось стаккато из выстрелов. — Их не остановишь!

Безумие шло, как буря. «Похоже, рождество 1965 года я не забуду никогда», — так я подумал.

Наступило легкое затишье и Гэри сказал:

— Вроде стихает. Пойду наружу.

— Ты вернешься?

Он меня не услышал. Я почувствовал, как заскрипели доски, когда он вышел. Вернулся минут через пять.

Кто-то вновь топал по проходу.

— Мейсон, Реслер, ребята, вы здесь? — это был капитан Фаррис.

— Ага, — ответил я с пола.

— Выбирайтесь и остановите их. Остановите их.

— Уже пробовали.

— Ну так попробуйте еще раз. Пошли, — и он вынырнул наружу.

— Глазам не верю, что за хрень, — услышал я свой голос.

— Ладно, двинули, — ответил Гэри.

Под небом, озаренным трассерами, стоял спец-пять[33] с пулеметом М60 у бедра, стреляя во все стороны. Свет был тусклым, но дьявольское выражение на его лице читалось явно.

— А ну стой! — заорал я. — Убрал оружие!

Спец-пять покачал головой и зловеще ухмыльнулся. Он глядел, как трассеры взмывают в небо и летят к холму Гонконг. Господи, подумал я, на вершине холма же люди, масса людей.

Все началось со стрельбы в воздух на Рождество. Теперь ситуация полностью вышла из-под контроля и пули летели в сторону команды связистов на холме. Внезапно они полетели и с вершины — связисты открыли ответный огонь по дивизии.

Полковник, как паук перебегал от мешков с песком к канавам и палаткам и натыкался на своих обезумевших подчиненных. В пятидесяти футах от нас он остановился и рявкнул на человека с пулеметом:

— Отставить! Приказываю отставить!

Человек сделал паузу; на лице у него появилось раздраженное выражение. Батальонный командир мешал ему жить. Он угрожающе усмехнулся и поднял М60 от бедра, тщательно нацелив полковнику в грудь. Полковник шарахнулся назад и обернулся ко мне с Гэри:

— Сделайте что-нибудь! — он уставился на нас.

— Что? — пожали мы плечами.

Он пригнулся и побежал к своей палатке.

Наконец, наступила тишина. Примерно в двенадцать тридцать битва за холм Гонконг прекратилась. Самолеты, которым пришлось кружить над полосой, когда началась заваруха, смогли приземлиться. Люди убрали оружие. Это был все еще Новый год, но очень тихий.

— У техников есть убитые, — сказал Коннорс.

— Сколько? — спросил кто-то.

— Семеро, кажется. Раненые тоже есть, — он говорил без выражения, глядя в пол. — Некисло отметили, а?

Нельзя на войне разрешать праздники.

Глава 7 СТРЕЛЬБИЩЕ

Вскоре после того, как мы с Реслером обсуждали исчезновение «Хьюи», вертолет Змей, бортовой 808, туманным утром вылетел в «Лиму» с грузом пайков и припасов, да так и не прилетел.

Пилоты вышли на связь только один раз, до того, как пересечь перевал. Они сообщили, что видимость почти нулевая, но пройти можно. К 09:00 к поискам подключили меня. К сумеркам их все еще не нашли. Ни малейшего следа.

— Думаешь, они это сделали? — спросил Реслер.

— Да ну. Дурацкая это затея.

На следующий день полдюжины вертолетов батальона прочесывали джунгли за мили от перевала, разыскивая хоть какие-то признаки катастрофы. Не было ничего.

Первая Кавалерийская — та самая вертолетная дивизия — потеряла свой собственный «Хьюи» прямо на заднем дворе. Для морали пилотов это было нехорошо.

А в это самое время сержанты-снабженцы по всему батальону держали кулаки. Им выпала редкая возможность свести баланс в своих книгах — раз и навсегда.

Позвольте мне объяснить. В армии некие количества военного снаряжения распределяются по ротным отделам снабжения. Один-два раза в год генеральные инспекторы, агенты штаба, приезжают и убеждаются, что имущество лежит на складе или правильным образом используется. Если это не так, нужно исписать гору бумаги, включая объяснения командира и офицера-снабженца. Организуются поиски. Это формальная армейская система.

Неформальная армейская система действует в обход таких правил. Снабженцы просто меняются друг с другом излишками, чтобы прикрыть свои жопы, а генеральные инспекторы ничего об этом не знают. Разумеется, если они сами раньше не были снабженцами. Благодаря неформальной системе с отчетностями все было в порядке, а снабженцам ничего не угрожало, но у нас все еще не было тропических ботинок и броневых нагрудников. Кое-чем приходится заниматься самому. Я сумел выменять у сержанта-снабженца пару ботинок за виски. Нагрудников, однако, не было вообще. На весь батальон их насчитывалась всего горстка.

Все снабженцы мечтали свести баланс — раз и навсегда — без этих обменов и махинаций. Борт 808 выглядел, как ответ на вопрос.

Еще через два дня поисков «Хьюи» нашелся. Это были обломки курьерского вертолета, исчезнувшего в ходе вылета из Плейку годом раньше. Поиски прекратились и борт 808 был объявлен пропавшим без вести.

От такого объявления бумажные шестерни завертелись по всему батальону. Вопрос, который снабженцы просто обожают слышать, звучит так:

— Не было ли у вас какого-нибудь имущества на борту пропавшего вертолета?

— Ну, раз уж вы об этом заговорили, у меня там было шесть шанцевых инструментов. Плюс несколько ремней — семь ремней, чтобы быть точным. Плюс три герметичных пищевых контейнера, четыре аптечки первой помощи, двадцать четыре фонарика, — и так далее.

Когда все рапорты были сведены воедино, капитан Джиллетт сказал мне, что армейского имущества на борту набралось на пять тонн. Раз в пять больше, чем мы обычно поднимали.

— Нехреновый вертолет, ага? — сказал Джиллетт.

— Может, поэтому он и упал? — заметил Гэри. — Слегка перегружен. Тысяч так на восемь фунтов, я бы сказал.

— Точно. Такое только раз в жизни можно увидеть.

Бои в Счастливой опять затихли. В штабе это расценивали как нашу победу. В чем была победа? Во-первых, враг оставил больше трупов, чем наши. И потом, мы владели небом. Уэндалл считал, что коммунисты решили временно прекратить борьбу, как они часто делали, воюя с французами. Вместо того, чтобы взяться поутру за винтовку, чарли шел работать на рисовое поле. Мы в такое не верили. Нам казалось, что мы разбили адские вражеские орды и они, скуля и зализывая раны, откатились в джунгли. Но Уэндалл сказал, что они среди крестьян. Потому что они и были крестьянами.

Примерно в Рождество группа наемников-монтаньяров в районе перевала Мангянг подняла мятеж и перебила больше двадцати офицеров АРВ. После этого Кавалерия начала охранять перевал и мосты на Дороге 19, ведущей в Плейку. Американские патрули разместили штаб рядом с дорогой. Мы каждый день доставляли им горячую пищу, одежду, почту и боеприпасы. Этим занимались четыре-пять вертолетов нашей роты. Один из них водили мы с Реслером, ежедневно налетывая шесть-восемь часов. Привыкнуть к мирной жизни было тяжело. Смерти, риск и общий бешеный темп нескольких последних недель выработали боевое настроение, ожидание, что драка будет продолжаться. Летать, чтобы просто снабжать патрули на безопасной дороге, казалось настолько нудным, что мы придумывали всякие игры, дабы сделать жизнь поинтересней. Мы шли на бреющем, закладывая виражи и смотрели, кто из нас сможет удержаться над дорогой. А еще причесали колонну. ВП в колонне решили, что мы маньяки и вызвали наш батальон по радио. Когда к ночи мы вернулись домой, Фаррис нас ждал. Он сказал, что мы здорово напугали полицейских.

— Если вы и дальше будете ковбойствовать, я… — и тут он замолчал и задумался.

Ну и что он сделает? Отстранит нас от полетов? Пошлет домой? Что он мог сделать такого, что бы нам не понравилось?

— Завтра у вас выходной. И вы двое только что вызвались добровольцами на постройку клуба.

Отлично.

Сначала загуляли слухи, а потом появились и новости. 229-й батальон собирались перебросить в долину Бонсон. Каждый вертолет-разведчик, посланный в эту прибрежную долину в пятидесяти милях к северу от Кинхон, подвергался обстрелу с земли. ВК считал это место своей собственностью. Была спланирована огромная операция с участием Кавалерии, морпехов, флота и АРВ. Флот будет бомбардировать зоны высадки из своих тяжелых пушек. Морпехи высадятся на берегу к северу от долины. Кавалерия отправится в самую середину и захватит территорию. Ну и АРВ тоже будет где-то болтаться.

Один из вертолетчиков-разведчиков, уоррент из соседнего взвода, вошел в штабную палатку роты и сдал свои крылышки, серебряные крылышки, которые он получил еще до Второй мировой войны. Он положил их на стол и сказал: «Хватит».

— Господи! Что же с ним сделают? — сказал Гэри.

— Не знаю. Это законно — просто взять и отказаться? — спросил я Коннорса.

— Без понятия, — ответил Коннорс. — Его, наверное, расстреляют, или отрежут яйца, или, может, даже заставят строить клуб.

Дело замяли. Через несколько недель мы узнали, что отказавшийся теперь служит в армейском центре отдыха, в Сайгоне.

Мы никогда не думали, что можем отказаться. С технической точки зрения, мы все были добровольцы и если кто-то не выдерживал, то мог просто выйти из летного состава. Но действительно сделать такое… отказаться. Вещь, определенно, разумная, но настолько нелепая. Как теперь этот человек будет жить с самим собой?

Через несколько дней мы устроили прощальные штурмы в старой доброй Иадранг — вслед за докладами АРВ, что АСВ накапливает силы вдоль камбоджийской границы. Туда послали примерно двадцать четыре машины батальона, включая и мою с Нэйтом, чтобы мы там пошарились.

Шерман редко возглавлял строй. Стареющему капитану — ему уже шел пятый десяток — был нужен боевой налет, чтобы стать майором. На постановке задачи лихой командир операции в страшной долине Иадранг заметно нервничал. Его план состоял в том, чтобы долететь до лагеря спецназа в Плейджеренг, рядом с камбоджийской границей, а потом разбиться на группы по четыре, чтобы высадить сапог в стратегически важных точках.

Всю дорогу пилотировал Нэйт, а я развлекался с картами. При полете в строю заниматься навигацией не было нужды, но мне всегда было любопытно, в какие ебеня нас занесло на этот раз. Мы прошли Индюшачью Ферму на 2000 футов, направляясь на запад-юго-запад. Через полчаса в пяти милях слева от нас я увидел нечто, напоминающее лагерь, но Шерман продолжал лететь прямо вперед.

— Приближаемся к границе, — сказал я.

— И близко мы? — спросил Нэйт.

— Ну, похоже, что сейчас мы почти что прямо над ней.

— Правда?

— «Желтый-1», «Желтый-2». — «Желтым-1» был Шерман, «Желтым-2» — Моррис с Деккером.

— Вас слышу, «Желтый-2», продолжайте.

— «Желтый-1», думаю, нам надо повернуть. И очень скоро, — протянул Моррис.

Наступил момент тишины. Я представил, как Шерман разворачивает и комкает карты, пытаясь понять, в какой кусок этих паршивых джунглей мы залетели.

— «Желтый-2», мы на верном курсе.

— Э-э, не подтверждаю, «Желтый-1». Мы прошли мимо нашей цели.

Вот таким образом Моррис сообщил, что мы летим над Камбоджей.

Вновь молчание.

— Не подтверждаю, «Желтый-2». Я лежу на курсе.

Моррис заколебался; были слышны помехи от его микрофона:

— Вас понял.

Бедняга Шерман все проебал и даже сам этого не заметил. Вот тебе и самый первый настоящий боевой вылет под твоим началом. Можешь попрощаться с майорскими мечтами.

Углубившись на пять миль в пространство, помеченное на карте «Камбоджа», машина Шермана задергалась. Прежде чем он по-настоящему выполнил разворот, она шарахнулась сначала влево, потом вправо. Он ничего не объявил, просто повернул обратно.

— Тяжело идиотине ориентироваться над этими ебаными джунглями, — заметил Нэйт.

Радио молчало до тех пор, пока наша экспедиция не вернулась в нужную страну. С этого самого дня бедный Шерман не получал заданий более увлекательных и престижных, чем возглавлять рытье ротного колодца.

Когда мы пересекли границу, радио вновь ожило. Шерман вызвал Коннорса и сообщил, что наше звено должно остаться на земле и служить резервом. Потом он приказал всем нам перестроиться в колонну.

Вертолеты вытянулись в одну линию, чтобы сесть в Плейджеренг. Как только первые машины зашли на посадку, поднялась рыжая пыль, поглотившая их полностью. Спецназовцы обработали взлетную полосу бульдозерами и в сухой сезон все это превратилось в пыль.

— Не зависать. Садиться с ходу, — радировал Шерман.

В этих рыжих облаках мы даже не различали вертолеты, которые уже сели.

Я шел за Коннорсом. Когда он оказался в 50 футах от земли, его поглотило облако пыли, поднятое предыдущей машиной. Он скомандовал:

— На повторный.

После чего поднялся и ушел вправо. Я следовал за ним. Третий и четвертый вертолеты следом за нами сели, а следом и остальные. Описав круг, мы оказались в хвосте строя. Когда мы предприняли вторую попытку, я ушел дальше от Коннорса, чтобы не попасть в его пыль. За десять футов до земли Коннорс исчез. Теперь наступала моя очередь — сажать последний вертолет.

В самом конце полосы дико переплелись корни и безлистный кустарник. Когда я сделал подрыв, поток от винта поднял пыль и все мгновенно растворилось. Я почувствовал, как вертолет обо что-то ударился. По звуку было похоже на пень, ударивший в брюхо, что при штурмах бывало довольно часто, а потому я решил приземлиться в нескольких футах впереди. «Впереди» — это куда? А «вверх» — это куда? На размышление оставались секунды. Компас показывал, что нас разворачивает вправо. Я нажал левую педаль, чтобы остановить вращение. Ничего не вышло.

Это был отказ рулевого винта. Решение заключалось в том, чтобы быстро сбросить газ, не дав машине вращаться под несущим винтом, а потом перейти в авторотацию с висения. Мы отрабатывали все это в летной школе. Сотни раз.

Я попытался выкрутить газ, чтобы остановить вращение, но ручка была заблокирована. Нэйт, сидя справа, блокировал ее в режиме полета по маршруту. Освободить ее со своего места я не мог. Обсудить проблему с Нэйтом не оставалось времени. Вращающаяся машина должна была опрокинуться и разбиться вдребезги, и очень скоро. А потому я решил опустить ее до того, как она раскрутится слишком сильно. Вертолет ударился, провернулся на полозьях, накренился влево, неуверенно побалансировал и грохнулся в нормальное положение.

Мы выскочили наружу задолго до того, как осела пыль. Все было не так уж и плохо. Вертолет кривовато стоял на полозьях. Трансмиссия рулевого винта висела на механических приводах. Сам винт был изогнут и покорежен.

Подбежал явно озабоченный Коннорс:

— Что случилось?

— Точно не знаю, но я задел обо что-то рулевым винтом.

Я с Нэйтом, Коннорс с Банджо и резко помрачневший Ричер принялись бродить вокруг машины, выискивая пень, камень или что-то еще, что могло вызвать такие повреждения, но ничего подходящего не обнаруживалось. Наконец Нэйт, присев над чем-то, подозвал нас.

— Корень? — воскликнул я.

— Да похоже на то, — ответил Нэйт. — Гляди, вот здесь ты его и отрубил.

И он показал свежий разрез на тощем корне, торчащем из пыли. Корень был разрублен на высоте двух футов от земли.

— А, черт, — сказал я.

— Ты, Мейсон, не переживай. В такой пылище его было не разглядеть, — сказал Нэйт. — Я его не видел.

— Ага, вот только пилотировал не ты.

— Ничего не поделаешь.

Я еще какое-то время клял судьбу, но Нэйт с Коннорсом повторяли, что я ни в чем не виноват.

Подошел Ричер и сказал:

— Все в порядке, мистер Мейсон. Мы ее мигом исправим.

Мне стало получше. Уж Ричер в этом разбирался. Это был его вертолет, самый мощный в роте, тот самый, на котором Лиз поднимал невероятные грузы. Если Ричер говорил, что не все так плохо, значит, не так все плохо.

Мы отправились к штабному домику спецназа, чтобы подождать обратного рейса. Ричер решил остаться с «Хьюи», пока не прилетит «Чинук», который на внешней подвеске отнесет нашу машину домой для ремонта.

— Пива хотите? — спросил один из советников.

Он носил камуфляжную форму, похожую на форму вьетнамских рейнджеров; ее покрывала рыжая пыль. Рыжая пыль была на коже у каждого.

— А как же, — ответил Нэйт.

Летать нам сегодня уже не придется, так что можно было выпить и пива.

— Ну и как вам? — спросил советник.

— Пиво-то?

— Да нет, это место. Плейджеренг. Самая жопа мира.

— Пыльно.

— Ага, мы его специально таким держим. Чтобы всяким говном не воняло.

Близ лагеря сел одиночный курьерский «Хьюи». Он подбросил нас с Нэйтом до Плейку. Мы слышали, как пилот вызывает наших, чтобы сообщить, где мы будем. Шерман сказал, что ближе к концу дня пошлет кого-нибудь за нами. Лагерь Холлоуэй близ Плейку был знакомым местом. Мы немедленно двинулись в офицерский клуб, выпили еще пива и поиграли в игральные автоматы. Мне все еще было погано из-за поврежденного вертолета. Получать удовольствие от происходящего я не мог никак. Пока все остальные летали под огнем, я вел себя, как типичный советник — пил пиво, играл в автоматы, короче, валял дурака. И все было из-за моей некомпетентности; больше никто не зацепился за корень. А потому я выпил пива больше, чем следовало. И Нэйт тоже. Он сказал, что раз уж мы здесь проторчим до заката, то можно сходить в город. Я согласился. Мы решили, что лучше всего пройтись пешком, чем и занялись. Мы прошли примерно милю по дороге и тут свет дня начал меркнуть.

— Слушай, Нэйт, у меня с глазами что-то. Все тускнеет, — я остановился.

— Ага. И у меня тоже.

Небо стало бледно-оранжевым, хотя солнце было еще высоко.

— Знаешь, каждый раз, когда пью с утра, мне бывает хуево. Но так еще не было, — сказал Нэйт.

Пока мы таращились на угасающий мир, то увидели, как строй наших вертолетов приближается к лагерю Холлоуэй. Солнце стало ярче.

— Ага! — вскричал я. — Это не из-за бухла, это было затмение.

— О, точно, — ухмыльнулся Нэйт.

Мир явно не собирался померкнуть до полной тьмы.

Солнце вновь засияло и строй вертолетов с громом и шипением зашел на посадку. Мы побежали обратно в Холлоуэй, чтобы встретить наших товарищей.

Изначально ущерб оценивался в 10 000 долларов; впоследствии эта цифра выросла до 100 000. Аварийная комиссия решила, что причиной стали условия исключительной запыленности. Они позволили мне соскочить с крючка. Обычным вердиктом была «ошибка пилота». В смысле, если лопасти отлетят в полете, то пилоту посмертно предъявляется обвинение в небрежном предполетном осмотре. Однажды я видел, как винт стоящего на земле «Хьюи» прорубил кабину и обезглавил двух пилотов. Они были виновны в том, что не обратили внимания на «красный крест», поставленный техником, работавшим над поводками винта. Ошибка пилота. Если вы на «Хьюи» напоролись на острый пень в ходе штурма, это ошибка пилота. Если вы покатились с холма, пытаясь сесть на вершину под огнем, это ошибка пилота. Других выводов обычно не было. Так что комиссия и впрямь проявила щедрость, объявив, что причиной аварии стали условия исключительной запыленности. Но угадайте, что думал я…

Это была ошибка пилота.

Мы уже захватили Счастливую, но нам пришлось вернуться, чтобы поставить несколько заплат на нашу победу. Кто-то забыл сообщить чарли, что они проиграли, а потому они, уебки тупые, все продолжали там торчать, сбивая вертолеты.

Новости о нашей победе над регулярной армией Северного Вьетнама в Иадранг были так хорошо поданы, что Кавалерию стали наделять некими мифическими качествами, какие обычно приписывались лишь морской пехоте. Мы были профессионалами.

Я знал, что пресса мощно нас разрекламировала. Мы поддерживали часть, вновь прибывшую с Гавайев. Когда мы приземлились, чтобы взять людей, они ринулись к нам, как дети — стоило лишь им увидеть, что экипажи машин из той самой легендарной Кавалерии. Мы были знаменитостями, авангардом все новых частей, которые выдавят коммунистов обратно на север, как последнее дерьмо.

В течение двух дней мы выполнили двенадцать штурмов тех самых мест, которые раньше захватывали уже по нескольку раз. Чтобы посыпать нам раны солью, ВК дрались еще упорней.

Одна зона лежала близ редких джунглей у подножия холмов. Я занимал позицию номер три с левой стороны строя. Наше отделение было вторым в очереди на посадку. Ганшипы по бокам с грохотом выполняли боевые заходы, а бортовые стрелки косили кусты. Дым от огневой подготовки поднимался к небу, и когда мы оказались в пятистах футах от земли, мимо нас понеслись красные трассеры. К тому моменту я уже научился сосредотачиваться на своей работе и подавлять страх. Я чувствовал себя почти что храбрым. Это была Счастливая. Я побывал здесь кучу раз и в ней никогда не было так скверно, как в Иадранг. Кроме того, я был одним из профессионалов.

По мере того, как мы приближались, ответный огонь от невидимых чарли становился все интенсивней. Мы продолжали двигаться прямо вперед.

Уже в конце захода, футах в ста от земли, я увидел ровный поток трассеров, уходящих влево от меня. Целятся в кого-то другого? Кто там за мной? Потом поток начал двигаться в сторону моей машины. Кто-то выбрал нас своей целью. И мы попались. Черт возьми, мы попались.

Я не мог сдвинуться со своей позиции, или даже слегка уклониться. Я был вплотную к номеру два и кто-то еще был вплотную ко мне. Просто двигаться дальше. Я почувствовал, как Гэри взялся за управление. Трассеры были близко, всего за секунду от того, чтобы разнести кабину.

Я напряг живот, словно это заставило бы пули отскочить от него. Мои плечи напряглись, напряглась челюсть, напряглись ладони. Пули не должны пройти сквозь меня. И почему-то перед моим взглядом ясно встали наручные часы. Как я мог видеть часы? Я даже не смотрел на них. Золотые квадратные «Хэмилтон», доставшиеся от деда. У секундной стрелки был собственный циферблатик снизу. И стрелка не двигалась. В этот момент я мог отстегнуться, открыть дверь, выйти наружу, покурить и посмотреть на строй, замерший неподвижно прямо в разгар штурма. Я смог бы прогуляться между трассерами и прикурить от одного из них. Я видел, как строй неподвижно висел в воздухе. Я видел себя, сжавшегося в ожидании этого режущего огня. Было почти что смешно.

Взрывное «щ-щух!», раздавшееся снаружи кабины, заставило стрелку начать двигаться вновь. Навстречу трассерам полетел дымящий ракетный залп — и они прервались. Ганшип Герцогов прибил пидораса, выпустив ракету точно в огненный поток. Я был спасен. На земле, после посадки, огня стало еще больше, но он ничего не мог сделать. Все это не имело значения: я был спасен.

В зоне «Гольф» нам сообщили, что первый штурм Бонсон назначен на следующее утро.

Первый штурм должен был состояться в зоне «Пес», чтобы захватить плацдарм для дальнейших действий сапог. Флот молотил «Пса», армия обстреливала его из своей артиллерии, морпехи высаживались на берег за десять миль отсюда и Кавалерия послала сотню сликов, чтобы взять это место.

Строй из сотни вертолетов превращается в процессию из не связанных частей, которые сжимаются и растягиваются, словно поток обычного дорожного движения. В какой-то момент вы пытаетесь сократить разрыв между собой и остальным строем, а в следующую секунду практически зависаете, чтобы держаться от них подальше.

Деревушки, которые мы видели на пути к зоне «Пес», были как островки в море рисовых полей. Мы шли над одной из самых ценных вьетнамских долин — из-за ее больших рисовых урожаев. Люди, которые здесь жили, симпатизировали дядюшке Хо — как и 80 процентов остальных вьетнамцев. Остальные 20 процентов, жившие в городах под контролем Америки, поддерживали колониальную систему, налаженную французами и теперь использовавшуюся американцами. Я все это знал, потому что мне рассказал Уэндалл. Он говорил: «Просто прочитай „Улицу без радости“ и сам увидишь». Но здесь не было ни одного экземпляра этой книги и, к тому же, это все равно не имело значения, потому что я просто ничему не верил. Я не верил, потому что и Кеннеди, и Макнамара, и Джонсон и все остальные уж точно знали про «Улицу без радости» и все же послали нас сюда. Мне было очевидно, что Бернард Фолл был еще одним из этих умников, крестным отцом подонков-вьетников, которые грызли нашу страну, как раковая опухоль. И уж конечно, главным доказательством было то, что сам Уэндалл был здесь и занимался в точности тем же, что и я. И даже Уэндалл не был настолько тупым.

— «Желтый-1», вы отклонились от курса.

Нет ответа.

— «Желтый-1», возьмите 20 градусов влево.

«Желтый-1», ведущая машина нашего колоссального строя, все еще не отвечал. Вместо этого он еще больше сбросил скорость и еще сильнее ушел от курса. Нэйт и я (Реслер был в увольнении) шли далеко от него; мы были где-то на сороковой машине. Скорость у нас составляла 20 узлов. Весь строй изломался и заклубился над какими-то деревнями на высоте 100 футов.

— «Желтый-1», как слышите?

Нет ответа.

— «Желтый-2», вы ведете. Возьмите 40 градусов влево.

— Вас понял.

У нас вновь появился ведущий. Радио «Желтого-1» было прострелено и его пилот пытался жестом показать «Желтому-2», чтобы тот занял ведущую позицию, но пока он отворачивал в сторону, «Желтый-2» просто повторял его маневры.

У крестьян под нами был пикник — они стреляли по вертолетам, летящим низко и медленно. В одной деревне я увидел толпу в пятьдесят человек, они ничего не делали, просто смотрели на наше шоу, прикрыв глаза руками от солнца. Кто-то внизу стрелял, потому что вертолеты сообщали о попаданиях. Я не видел никого с оружием, только лишь толпу женщин, детей и мужчин, глазевших на наш вертолетный парад.

Когда строй пошел над следующей деревней, о попаданиях сообщили многие. У Коннорса был пробит топливный бак и ему пришлось покинуть группу. Еще один вертолет сообщил, что на нем убит пилот и повернул обратно. Кто-то в деревне старался от души, но пока что оставался невидимкой. А мы все еще продолжали ковылять, низко и медленно.

О попаданиях сообщил вертолет прямо впереди от нас. И в этот самый момент я увидел огневую позицию. Посреди людей, быков, тростниковых хижин и кокосовых пальм собралась невинно выглядящая толпа. Я заметил, что из ее центра поднимался дымок, а потом разглядел и стрелка. Он стоял за пулеметом.

Прежде чем я попал в армию, мне задали вопрос, который задавали всем потенциальным сапогам: допустим, вы на большой скорости ведете грузовик с солдатами по скользкой дороге. С обеих сторон обрывы. И тут на вашем пути вдруг оказывается маленький ребенок. Вы постараетесь объехать его и свернете навстречу верной смерти, или продолжите ехать прямо и убьете его? Что ж, все знали верный ответ: убить ребенка. Большого значения это не имело, потому что и ребенок и вся ситуация все равно были ненастоящими. Ну, я и сказал:

— Остановлю грузовик.

— Нет, нет, вы не можете остановить грузовик. Вы едете слишком быстро.

— Тогда, значит, в первую очередь я не буду ехать так быстро по такой плохой дороге.

— Вы, кажется, не понимаете. Предполагается, что у вас нет выбора. Либо убить ребенка, либо себя и своих товарищей.

— Если выбора нет, тогда я еду дальше и убиваю ребенка.

— Вот это уже лучше.

Теперь вопрос стоял так: как уничтожить этого стрелка, который уже убил нескольких пилотов и не тронуть живой щит из невинных людей, который его окружал?

— Вижу пулемет, сэр! — сказал Рубенски, бортовой стрелок.

— Стреляй сначала в землю. Отпугни их, — ответил я.

— Есть, сэр.

Рубенски, один из самых метких стрелков, открыл огонь, когда мы подлетели ближе к пулеметной позиции. Толпа стояла на краю деревни, прямо справа от нас, на расстоянии в сто ярдов.

Пули взбили фонтанчики грязной воды на рисовом поле, быстро приближаясь к группе. Стрелок ВК сосредоточился на другом вертолете и пока что не увидел очередь Рубенски. Я и в самом деле ожидал, что сейчас черные пижамы, конические шляпы, дети рассыплются в стороны и откроют пулеметчика. Их приковали к месту? Когда очередь подошла на пятьдесят футов, я уже знал, что они не будут двигаться. Когда в них попадали, они вскидывали руки и, кружась, опускались на землю. Мне показалось, что прошло очень много времени, пока все еще стрелявший пулеметчик не оказался открыт. Рубенски продолжал вести огонь. Пулеметный ствол ВК свесился вниз на станке, пулеметчик соскользнул на землю. Вокруг него лежала дюжина людей, словно кегли. Грузовик сбил ребенка.

Пока мы летели к зоне «Пес», двадцать машин были повреждены и пять сбиты. Погибли два пилота и два стрелка. Сама зона «Пес» была древним вьетнамским кладбищем и мы захватили ее без особых неприятностей. Вертолеты садились в группах, высаживали сапог и возвращались, чтобы доставить еще больше. К этой ночи зона «Пес» стала форпостом американцев во вьетнамской глуши. Я с Нэйтом и еще три машины получили приказ провести здесь ночь, оставаясь в распоряжении командира сапог на всякий случай. Всю ночь моросило.

— Почему они не пригнулись? — я сидел в своем кресле, глядя в темноту.

— ВК заставил их там стоять.

— Ну как ты заставишь людей стоять под пулеметным огнем?

— Если бы они побежали, он застрелил бы их.

— Но если бы они разом побежали, он не смог бы их застрелить, тем более, что мы стреляли по нему.

— Видно, они боялись его больше, чем нас.

— И это все? Они так боялись быть убитыми, что остались стоять и оказались убиты?

— Восточные люди думают не так, как мы.

Всю ночь потрескивали перестрелки, но я не спал не из-за них. Я все прокручивал в голове эту сцену. Лица были ясно видны. Одна старуха жевала бетель и слабо кивнула, когда ее распороли пули. Один ребенок повернулся, чтобы убежать и в него попали как раз в этот момент. Женщина прикрикнула на ребенка; потом ее тоже убили.

Стрелок продолжал бить. Я видел все вновь и вновь, пока все лица в группе не стали мне знакомы. И они тоже узнавали меня, кивали, улыбались, оборачивались, кружились и умирали.

В три утра перестрелка на краю кладбища вдруг стала яростней. Подбежал сапог и сказал, чтобы мы запускались. Через пятнадцать минут наступило затишье и нам передали, что можно глушить машины.

На следующее утро мы с Нэйтом вылетели в место под названием «Стрельбище», в пятидесяти милях к югу; остальной батальон и часть 227-го разбили там лагерь. Мы заняли палатку с Моррисом, Деккером, Шейкером, Дэйзи, Шерманом и Фаррисом. Реслера все еще не было. Моя раскладушка тоже пропала и я соорудил гамак из двух жердей и одеяла, натянутого на два патронных ящика.

Лагерь стоял на месте старого стрельбища АРВ недалеко от деревни Фукат, рядом с Дорогой 1. Нашу безопасность обеспечивала примерно тысяча корейцев из дивизии «Тигр». И это было хорошо, потому что эти корейцы были головорезами по призванию. Утро они начинали с того, что избивали друг друга, просто ради удовольствия.

Быстро пообедав, мы с Нэйтом поднялись в воздух: два отделения возвращались в зону «Пес». Там мы взяли на борт сапог и вылетели на задание.

Группу вел Фаррис. По дороге мы должны были встретить командный вертолет, который покажет нам зону.

— «Священник-6», как видите меня?

— Вижу, — ответил Фаррис.

— Просто следите за мной. Я делаю заход.

Вертолет снизился до 1000 футов и зашел на одно из свободных мест. Я думал, что он проскочит мимо, но он завис и опустился на зону. Вкруг него заколебались круги ростков риса.

— Вот прямо здесь, Священники. Все чисто.

Такую технику я видел один-единственный раз и она показалась мне весьма неплохой. Зона, которая действительно оказалась тихой. Вертолет опустил нос и взлетел на север, направившись к линии деревьев.

— К пулеметам, — скомандовал Фаррис.

Зона была узкой и я немного сдал назад, чтобы приземлиться за машиной номер два.

Когда мы зависли, вокруг нас закружились брызги воды от рисового поля. Я решил не садиться полностью, а зависнуть так, чтобы полозья слегка касались поля. Сапоги выскочили еще до касания — не из-за штурмового азарта, а просто по привычке. Обычная высадка в холодной зоне.

Мы подождали тридцать секунд, пока Фаррис убедился, что все высадились. Пулеметная стрельба пошла с трех позиций. Нас прижали огнем с фронта, левого фланга и тыла. Я видел дульные вспышки в линии деревьев за пятьдесят ярдов, они блокировали путь нашего взлета. Пока мы висели, я яростно жал на педали и швырял вертолет в стороны, ожидая Фарриса. Единственная пулеметная позиция, которую я различал, была та, что с фронта, и оттуда по нам били, как хотели. Наши пулеметы не могли развернуться так далеко вперед, а потому стрелки сосредоточились на атаках с флангов. Пока я шатался влево-вправо, то услышал единичный «цок», а потом Фаррис взлетел, проходя правее переднего пулемета ВК. Мы держались вплотную к его винту. Когда мы пересекали линию деревьев, еще один вьетконговский пулемет открыл огонь, поливая трассерами траекторию нашего полета. Я поднялся выше остального строя, делая маленькие, быстрые повороты влево-вправо. По мере набора высоты все пулеметы внизу сосредоточили огонь на наших восьми вертолетах. Я продолжал раскачивать машину, будучи твердо уверен, что Лиз был прав: все, что вы делаете, чтобы стать сложной целью, идет вам во благо. Через несколько мгновений мы выскочили из их радиуса поражения. Шесть из восьми вертолетов были повреждены и двое стрелков убиты. В нашу машину попала одна пуля, еще на земле.

Уже потом, глядя на угол, под которым пуля ударила в вертолет, я обнаружил, что попадание произошло, когда я вращал машину педалями в низком висении. Пуля вошла прямо рядом со мной, на уровне груди и ушла в основание хвостовой балки, позади меня. Я был убежден, что моя тактика уклонения спасла мне жизнь.

— Если бы ты вообще не двигался, то она, наверное, все равно прошла бы мимо, — сказал Нэйт, когда мы вернулись на «Стрельбище».

— Именно эта пуля попала, когда я повернул вправо. А значит, если бы я не повернул, она бы влетела в кабину.

— Ты не можешь этого знать. Это случайность.

— Ага. Счастливая случайность.

— Но все-таки случайность. Что, если бы ты повернул ей навстречу? Этот же прием точно так же может тебя и убить.

Он, разумеется, был прав, но я был убежден, что действительно увернулся от пули.

— Ну а как насчет взлета? Всех остальных исполосовали, — возразил я.

— Слушай, Мейсон, если настал твой черед погибнуть, то все. Ты не контролируешь шансы. Просто сегодня была не судьба, чтобы тебя сделали.

— Значит, ты хочешь сказать, что я должен сидеть тихо и взлетать ровно по линейке вместе с остальными? Я так не могу. Я вполне представляю, как я пытаюсь сбить «Хьюи». Если один вертолет в строю ведет себя, как псих, я даже не буду пытаться попасть в него. Я займусь другими.

Нэйт кивнул и отхлебнул кофе:

— Ну, если тебе так легче, то продолжай это делать. Но по-моему ты просто ссышь против ветра.

Мы узнали, что один стрелок получил прямое попадание в броневой нагрудник (ему повезло, что для него такой нашелся) и нагрудник остановил пулю полностью. Тут я припомнил свое близкое попадание, которое тоже могло прийтись в грудь, и разозлился от того, что нагрудников в роте почти не было. После всего огня, который мы приняли за последние пять месяцев, их насчитывалось всего несколько. Мы просто еще не потеряли достаточное количество пилотов.

В этой долине ВК стреляли интенсивно. Это был их дом и они здорово зарылись в землю. Куда бы мы не летали, нас обстреливали. В течение двух дней в наших батальонах сликов сорок пять машин оказались серьезно повреждены. «Чинуки» из 228-го подверглись обстрелу (что нечасто случалось в Иадранг) и потеряли десятерых пилотов. Еще мы считали, что С-130, разбившийся на перевале Анкхе днем раньше и убивший восемьдесят человек, был сбит огнем с земли.

Этим вечером Нэйт, я, Моррис и Деккер отправились в близлежащую деревню. Я сделал несколько снимков улыбающихся детей. В маленьком магазинчике мы купили свечей и мыла. По дороге обратно, в кузове грузовика, мы ворчали насчет отсутствия броневых нагрудников. Моррис сидел, скрестив руки.

— Говорил я с приятелем из батальона, — заметил он. — Он сказал, что мы получим кучу нагрудников со дня на день.

Грузовик остановился рядом с кухонной палаткой и мы выбрались наружу.

— Ага, со дня на день, — проворчал Деккер. — Интересно, как быстро он бы их доставил, если б ему самому пришлось бы летать в этом говнище.

На следующий день, 31 января, у нас было еще одно задание. Эта зона называлась «Квебек». Она находилась в пяти милях дальше «Пса».

Теперь зона «Пес» была очень большим лагерем, где располагалась основная масса наших войск. Если в долине и было какое-то безопасное место, то это был «Пес». На этом задании двенадцать машин пересекли реку, чтобы выполнить заход и тут кто-то с правой стороны строя получил выстрел из «дружественной» деревни.

Мы болтались на земле примерно час, наблюдая, как «Фантомы» ВВС обрушивают на «Квебек» тонны бомб и напалма. Я сидел на крыше моего «Хьюи» и глазел на шоу. В нижней точке пике «Фантомы» проседали и включали форсаж, чтобы выйти. Шоу было неплохое. Я мог бы на него смотреть целый день.

Пока все это происходило, я от нечего делать глядел, как двое сапог вышли, чтобы установить в сотне ярдов от нас мину «Клеймор». В ходе продвинутого курса подготовки пехотинца меня обучали взрывному делу, так что стало очень интересно. «Клеймор» сделан в виде полумесяца. Его выгнутая сторона направляется в сторону противника. Мина подрывается дистанционно, выбрасывая миллионы обрезков проволоки, которые рвут на куски свои жертвы. Когда они ставили ее на место, она взорвалась. Обоих людей отшвырнуло назад, по обе стороны от меня — изорванные, безжизненные кучи.

«Что же будет дальше на этом карнавале?», — подумал я.

«Фантомы» завершили обработку «Квебека» и воздушное шоу закончилось.

— Теперь мы. Пошли! — крикнул Уильямс.

На каждый вертолет запрыгнуло по восемь сапог. Мы запустились, проверили радио и взлетели. Нэйт и я следовали за машиной номер два, Моррисом и Деккером.

Над «Квебеком» лениво плыл дым, поднятый ударами ВВС. Мы прошли мимо, чтобы выполнить заход на юг.

— «Священник-6», «Антенна-6». Курс на юг. Автоматический огонь ВК по маршруту, — «Антенна-6», полковник, шел выше нас.

— «Священник-6», вас понял, выполняю, — Уильямс начал разворот на зону.

— «Священник-6», артиллерия все еще работает по зоне. Осторожней.

— Вас понял. «Священник-6» на заходе.

Зона была узкой полоской грубого, сухого песка; она располагалась рядом с подножиями холмов на западной стороне долины. Выполняя предыдущие указания, мы выстроились в изломанную колонну.

— «Священник-6», стрелковый огонь с запада! — это был Коннорс.

— «Желтые», «Священник-6». Выбирайте площадки. Зона неровная, — Уильямс был прямо рядом с землей, выполняя подрыв.

Моррис с Деккером были на пятидесяти футах, а я шел следом, футах на ста.

— «Священник-6», я «Желтый-2». Капитан Моррис ранен. Капитан Моррис тяжело ранен! — машина Морриса внезапно резко провалилась с двадцати футов и сильно ударилась о землю.

— «Желтый-4», обстрел справа, — справа ничего не было видно, кроме длинной полосы сухого кустарника.

— Капитан Моррис убит! Капитан Моррис убит!

— Вас понял, «Желтый-2».

— Машина разбита. Я выбираюсь наружу!

Когда мы сели позади Деккера, я увидел, как он выскакивает из «Хьюи». Он бросился на землю рядом с вертолетом, взяв на изготовку свой обрез дробовика. Деккер лежал спиной к ВК.

Нэйт сделал вызов по радио:

— «Священник-6», я «Желтый-3». Мы подберем Деккера и его экипаж.

— «Желтый-3», не подтверждаю. Освободите зону для следующей группы.

Сапоги выскочили. Несколько из них под огнем добрались до Деккера и помогли повернуться в нужную сторону. Пехота прижималась к земле. Огонь ВК поднимал песок в воздух.

— «Желтые», пошли, — и Уильямс взлетел.

Пока я разгонялся для взлета мимо еще запущенной машины Деккера, то бросил взгляд на кабину и увидел на правом сиденье Морриса, опустившего голову на грудь. Казалось, что он решил вздремнуть.

«Цок».

— Попадание.

«Цок-цок-цок».

Стрелок, доставший Морриса, теперь добирался и до нас. Я дал большой газ и поднялся в небо. Я набрал куда большую высоту, чем Уильямс и примерно на тысяче футов двигатель отказал. Тишина. Я сбросил шаг.

Это была моя первая настоящая вынужденная посадка и мне невероятно повезло. Место, куда я нацеливался, оказалось то самое, куда мне в любом случае предстояло сесть. Оно было безопасным. После удара я проскользил десять футов, винты тихо замедлились и остановились.

Еще до того, как я вылез, борттехник уже осматривал повреждения.

— Четыре попадания в топливопроводы, сэр.

Сегодня нам на этой машине летать уже не придется. Пока наша группа возвращалась в «Квебек», мы с Нэйтом оставались рядом с вертолетом. Не знаю, как Нэйт, а я на палящей жаре чувствовал себя холодным и липким.

Батальон всегда держал в готовности по крайней мере один вертолет как раз для таких ситуаций, как наша. Этот вертолет садился в безопасных местах, чтобы определить, можно ли выполнить ремонт на месте.

Когда эта машина проходила «Пса», в двух милях от нас, я услышал громкие хлопки ее винта. Как вообще группа «Хьюи» могла застать кого-то врасплох? За четверть мили удары несущего винта стали тише; на смену им пришло жужжание рулевого винта и шипящий вой турбины. Вертолет приземлился в сотне футов позади нас, подняв короткую песчаную бурю, пока пилот не сбросил шаг. Турбину заглушили и винты остановились. Два специалиста, механики, побежали к нашей машине. Борттехник, откинув кожух двигателя, показывал им повреждения. Все они засунули свои носы во внутренности «Хьюи». Я оставил их наедине с работой и пошел к вертолету поддержки — мне хотелось узнать, кто его пилотирует.

Это был Райкер.

— Все целы? — спросил Райкер.

Он еще не знал о Моррисе.

Райкер освободился от ремней, когда я, стоя у полозьев, подбирал слова, чтобы рассказать о случившемся. Когда я заговорил, мое лицо исказила болезненная усмешка.

— В Морриса попали. Он погиб.

Секунду на лице Райкера читались потрясение и отчаяние, а потом на нем проступила все та же животная ухмылка.

— Правда? Моррис?

— Да. Всего несколько минут назад. В «Квебеке».

Я говорил отрывисто, пытаясь согнать с лица это выражение. Как я только мог улыбаться?

У Райкера была та же проблема. Его рот кривился в улыбке, но на лице была боль.

— Сильно твою машину достали?

— Не особо. Пробиты топливопроводы.

— С твоей машиной все в порядке? — спросил он рассеянно.

— Ага. В порядке.

— Куда ему попали? — резко спросил Райкер.

Бороться с выражением лица было выше его сил, оно постоянно растягивалось в этом жутком оскале.

— Точно не знаю, но по-моему, в грудь.

— Да?

— Похоже на то.

Нам было стыдно друг перед другом, так что мы замолчали, сели на траву и закурили. Механики возились с моим вертолетом. Нэйт, с любопытством наблюдавший за ними, подошел к нам.

— Боб сказал тебе про Морриса? — Нэйт выглядел отважным и деловитым.

— Ага. Кстати, Деккер в порядке? — спросил Райкер.

— Он все еще в зоне, — ответил Нэйт.

— Правда? А почему его не подобрали?

— Огонь был слишком плотным, Деккер выпрыгнул и укрылся на земле. К тому же, Уильямс запретил нам ждать его.

— Это почему?

— Ну, вообще он был прав. Следующая группа шла прямо за нами и, наверное, если бы мы попытались его взять, пострадал бы кто-то еще.

— Нехорошо как-то бросать его прямо там.

— С ним все будет в порядке, — сказал Нэйт. — У него с собой был его старый верный дробовик.

— Сэр, машину не отремонтируешь, — сказал механик Райкеру.

— Ладно, — и мы все встали. — Ребята, вас чисто случайно не подбросить до «Стрельбища», за новым вертолетом?

— Еще бы, — ответил я. — Жду не дождусь, когда полечу в бой.

При виде моей фальшивой бравады Нэйт и Райкер улыбнулись. Потом Райкер сказал:

— А помните модель «Кроэйтана», которую он строил?

— Ага.

— Интересно, где она сейчас?

Часом позже мы с Нэйтом вновь были в воздухе. Мы присоединились к группе, доставившей в «Квебек» еще больше сапог. Во второй половине дня, после того, как мы заменили двух убитых вторых лейтенантов, подбросили подкрепления и вывезли раненых, сапоги наконец-то взяли «Квебек», оба его песчаных акра. В длинной траншее, скрытой под невинной полосой кустарника, нашлись два пулемета и десять винтовок. В сумерках мы приземлились на «Стрельбище».

Деккер сидел на своей раскладушке, поставив локти на колени и обхватив ладонями лицо.

Я был рад его видеть.

— Эй, Декк…

Кто-то остановил меня, покачав головой. Я кивнул. Вместо того, чтобы пройти мимо, я вышел наружу, зашел через другой вход и сел в свой гамак.

Нэйт, сидя напротив, наливал «Олд Грэндэд» в крышку фляги:

— Не хочешь?

— Не откажусь, пожалуй.

Я наполнил свою кружку на пару дюймов, долил воды и разболтал пальцем. Мы сидели молча. Нэйт перечитывал одно из писем, а я смотрел на Деккера. Все в палатке переговаривались тихо, обходя стороной скорбящего человека.

Он был бледен. Один раз он поднял взгляд и это был взгляд ребенка в тоске. Он покачал головой и слабо улыбнулся:

— Он вышел на авторотацию.

Мы все глядели на него, ожидая продолжения, но он вновь замолчал.

Шерман нарушил тишину:

— Моррис?

— Ага. Когда он умирал, то сбросил шаг для авторотации. Но мы были слишком близко к земле, вертолет клюнул носом и зарылся по кабину.

Деккера перекосило от боли и вновь наступила тишина.

Я размышлял. «Клюнул носом»? С его машиной все было в порядке. Она ударилась сильнее обычного, но когда Деккер выскочил, все еще была на ходу.

Деккер мрачно продолжал:

— Пуля влетела через треугольное стекло и прошла через бронежилет так, будто его и не было. И попала в сердце. Жилет остановил ее на другой стороне. Он сбросил общий шаг так, словно делал авторотацию и мы разбились, прежде чем я успел что-то сделать, — он на секунду замолчал. — Был бы я побыстрее, я бы не дал нам разбиться.

— Ты все сделал, как надо, — сказал Шерман.

— Это тебе так кажется. Каково бы тебе было, если бы убили твоего лучшего друга, а ты даже не смог удержать этот ебаный вертолет? Видите, он даже когда умирал, поступил правильно. Он перевел нас в авторотацию, но я действовал слишком медленно, чтобы все спасти.

— Но, Деккер, Моррис уже был мертв. Посадка — это неважно, — сказал Шерман.

Внезапно Деккер вскочил:

— Он погиб, и это я виноват!

Он схватил свой дробовик и вышел наружу.

— Господи, — сказал Нэйт.

— Не понимаю, почему он себя обвиняет, — заметил Шерман. — Моррис уже был убит. И потом, ведь вертолет не разбился.

Мы все поглядели на Шермана. Конечно, он был прав. Но никто не хотел размышлять здраво. Это было настолько… не к месту.

Старик ничего не сказал о Моррисе, только заметил, что нам надо собрать деньги на цветы его жене, но Шерман счел нужным произнести небольшую речь.

— Что ж, пока нам везло. Это был лишь вопрос времени. В других ротах погибших куда больше чем у нас, так что теперь пришел и наш черед. Похоже, что в целом соотношение один к пяти. Каждый пятый пилот погибает. Мы потеряли только двоих ребят, а значит, мы на пятерых лучше средней статистики. Нам просто везло.

Я ненавидел Шермана. Значит, у нас просрочены смерти? Мы отстаем от графика, да? Ладно, посмотрим. Вообще, давайте все пойдем и сдохнем!

Со следующим рассветом прилетел «Чинук», на фоне которого наши «Хьюи» казались карликами. К откинутой рампе подъехал грузовик и люди принялись перегружать в кузов броневые нагрудники. Сотни нагрудников.

Глава 8 ДОЛИНА БОНCОН

Берег был покрыт скользкой рыжей глиной. Коннорс заявлял, что тут лучше, чем на Карибах. «На Карибах ты из-за песка в воду не соскользнешь».

Так оно и было. Если вы усаживаетесь на берегу, не держась за кусты, то соскальзываете в теплую рыжеватую воду. Когда вы двигаетесь к центру пруда, на ноги налипают слои глины и кажется, будто вы идете по дну, хотя это не так.

Банджо совершил акт невероятного мужества: нырнул с головой и вынырнул несколькими футами дальше.

— Парень, как ты только можешь совать башку в эту дрянь? — спросил Кайзер.

Кайзер, как и я, нырять не стал бы ни за что. Он забрался в воду по шею, отмокая в относительной прохладе.

Банджо только расхохотался и вновь нырнул. Старушка-вьетнамка, половшая сорняки на поле вокруг пруда, смеялась над ним. Четыре-пять женщин и двое мужчин глазели, как мы голышом купаемся в буйволином водопое. Женщины застенчиво улыбались. Голые иностранцы явно строили из себя идиотов. Мы расценили их улыбки, как признак дружеского настроя.

Корейский дорожный патруль, охранявший мост, стоявший в нескольких сотнях футов от нас, тоже смеялся. Уже потом я узнал, что корейцам было запрещено раздеваться при вьетнамцах: считалось что поступить так — значит, показать свою уязвимость перед лицом врага.

Нэйт загорал на берегу, усевшись на своей одежде и тут материализовалась девушка с колой. Увидев ее, он скромно скрестил ноги.

Девушки с колой были вездесущи. Они появлялись в наших лагерях, разнося кока-колу в пластиковых сетках.

— Пятьдесят центов, джи-ай. Купить кроакакрола?

Они были такие молоденькие и миленькие, что я ни разу в жизни не купил у них колы. Я был твердо убежден, что газировка отравлена.

— Слышь, Нэйт, а я твой болтик вижу! — завопил Коннорс.

Нэйт глянул на него, отказался от колы и плотнее сдвинул ноги:

— Тихо, умник. Это я их приманиваю.

— Ух ты, так вот как оно делается! А приманка-то небольшая.

Все захохотали.

— Ты бы, Коннорс, молчал уж. Твоим-то инструментом можно грампластинки проигрывать.

— Так ты всерьез собираешься? — спросил я.

— Ага. И ты сам об этом подумай, — ответил Кайзер.

— «Эйр Америка». Кто они такие?

— Считается, что они гражданская вертолетная компания, но на самом деле это прикрытие для ЦРУ.

— И много платят?

— Вот это и есть лучший момент. Гарантируют двадцать тысяч, а в среднем получаешь тридцать пять. Плюс скидки в магазинах, на авиалиниях и десять дней отпуска каждый месяц.

— Двадцать тысяч? — я получал семь.

— Ну. Ты можешь поступить к ним прямо сейчас, до того, как уйдешь из армии.

— И ты так и сделаешь?

— Вообще, мне осталось всего два месяца, а потому я закончу это дело и перееду в Сайгон, как гражданский, — и Кайзер хлопнул по ладони конвертом. — Вот, получил письмо сегодня. Все устроилось. Что скажешь, Мейсон? Хочешь, дам тебе адрес?

— Не. Я лучше буду поля опылять во Флориде, чем болтаться во Вьетнаме со всякими црушниками.

— Ты станешь агентом ЦРУ? — спросил Нэйт.

— Не агентом, а пилотом. Ну, знаешь, «Эйр Америка».

— Думаешь, тебе такое подойдет?

— Да блин, они не летают на штурмы. Работа в основном курьерская, ну и надо забрасывать радистов в Камбоджу. Или подбирать сбитых пилотов там, куда армии соваться не с руки. Мы рискуем куда больше чем они, и за какие-то гроши.

— Так почему ты решил, что они и близко подпустят к своим делам такого придурка, как ты?

— Мы тут не все придурки, Нэйт. Сам увидишь. Через два месяца я буду получать двадцатку, а работать и рисковать придется куда меньше твоего.

Нэйт ставил пластинку на коробку — из угла коробки торчал звукосниматель.

— Проигрыватель, что ли? — спросил я.

— Ага. Ничего так, а? Это жена мне прислала на рождество, а он только сейчас доехал.

Заиграла музыка.

— Ты издеваешься, что ли? — спросил Кайзер. — «Пафф, дракон волшебный»? Меня стошнит сейчас.

Он встал и вышел.

— Вешайся, Кайзер! — и Нэйт замурлыкал под песню.

В палатку нырнул Барбер, приятель Уэндалла:

— Мейсон, Уэндалла не видел?

— Нет.

— Я видел. Он у столовой ячейку себе копает, — сказал Нэйт.

— Спасибо, — и Барбер ушел.

— А зачем он ее копает? — спросил я.

— Он все говорит, что нам врежут. Похоже, стал всерьез Ханойскую Ханну слушать, — ответил Нэйт.

От «Паффа, дракона волшебного» мне стало не по себе. Слащавая песня, в честь которой назвали эти жуткие С-47,[34] вооруженные гатлингами. Слушать я не мог.

— Пойду гляну, как там у Уэндалла дела.

В сумерках я различил кучку земли рядом с соседней взводной палаткой. Подойдя ближе, я увидел вроде как шапку, лежащую на земле. Шапка шевельнулась и под козырьком сверкнула улыбка Уэндалла.

— Привет, Мейсон.

— Привет, Уэндалл. Хорошую ты ячейку откопал.

— Думаешь, я спятил?

— Нет. Правда не думаю.

Уэндалл, пытаясь удержать подбородок у края пятифутовой ямы, опустил плечи, доставая что-то со дна. Грудью он прижал к стенке большую жестянку с песком. Потом высыпал песок в кучу рядом.

— ВК обожают минометы, а защиты у нас нет, — сказал он.

— Нам запрещают рыть ячейки. Предполагается, что мы залезем в ту большую лощину.

— Эта лощина слишком широкая. Если туда влетит минометная мина, получится гамбургер. Вот поэтому я здесь и копаюсь. Я опускаюсь ниже уровня земли и представляю собой минимальную цель.

— Довольно толково.

— Да не особо. Это толково лишь по сравнению с тем, что нам приказывают всякие идиоты.

Он говорил о политике Кавалерии — не менять ландшафт; эта политика все еще оставалась в силе.

— Иногда такое чувство, что войной командует садовник, — добавил он.

Я зашел на площадку техобслуживания и, поставив длинную выдержку, сфотографировал Ричера и каких-то других ребят, работавших над «Хьюи» в свете прожекторов. В лучах кружились тысячи мошек, а Ричер с Рубенски, вооружившись ключами и отвертками, готовили машину к завтрашним полетам. Так они делали каждую ночь. На «Стрельбище» наши вертолеты стояли длинным строем, нос к хвосту. Я видел штук восемь, остальные в безлунную ночь были неразличимы.

Когда я вернулся, музыка стихла и Нэйт спал. Я разделся до белья и заполз под свое пончо.

Я не мог заснуть. Почему я не могу, как Кайзер? Устроиться в «Эйр Америка» и выбраться из всего этого? Только представьте: двадцать тысяч долларов в год. В своих письмах Пэйшнс жаловалась на проблемы с финансами. Мы платили за новую «Вольво», слишком дорогой мебельный гарнитур, страховку жизни, плюс арендная плата на Кейп-Корал тоже была немаленькой. Двадцать тысяч — это самая настоящая новая жизнь. Но такую жизнь придется провести в этой вонючей стране. Ничего хуже быть не может.

В мою руку впился москит, но я не дернулся. Я знал одного парня в соседней роте, который до сих пор был в Японии — лечился от малярии.

Я стал нервным, тревожным. Спать по ночам становилось все тяжелее. Подумал: не вздрочнуть ли, но решил, что не стоит. Здесь надо действовать очень осторожно: малейший шорох или скрип — и кто-то шибко умный заорет: «Эй, да у нас тут кое-кто в кулак ебется!» Некоторые его поддержат, чтобы замаскировать свои собственные финальные, торопливые движения. Меня пока что не накрыли. Я знал, что это всего лишь вопрос времени.

Как обычно, мои мысли вернулись к задаче, которую я придумал для себя сразу, как приехал. Я мысленно конструировал часы из бамбука. Теперь я уже определился, сколько и каких шестерен мне понадобится, как я разрежу бамбучины, чтобы получились эти шестерни, как устрою спуск — почти все, что нужно. Я вновь мысленно оглядел конструкцию, выискивая ошибки. И постепенно заснул.

«В-вум! В-вумп-в-вумп-в-вам!»

Я вскочил, ничего не понимая. Со стороны лощины раздались очень мощные взрывы, сотрясавшие землю.

— Минометы! — заорал кто-то.

Минометы? Блин! Я схватил пистолет и сунул ноги в ботинки. Мимо меня носились люди.

Мины взрывались за песчаным откосом рядом с лощиной. В траншею набились люди. Я туда не полез. Уэндалл был прав: если здесь взорвется мина, это будет массовое убийство. Я решил спрятаться где-нибудь еще.

Пока я бегал, то держал пистолет перед собой. Незашнурованные ботинки соскальзывали с ног, член высунулся из трусов и болтался во все стороны. Наши минометные батареи открыли ответный огонь. Пилоты, назначенные на эвакуацию вертолетов, лихорадочно вызывали друг друга. Я участвовал в эвакуационном плане, а потому продолжал искать, где бы спрятаться. Наконец, закатился под грузовик и принялся смотреть на взрывы. Они были до жути мощными и приходились куда попало. Пока что ни один не раздался в комплексе. Я провел под грузовиком несколько минут, прежде чем до меня дошло, что если сюда попадет мина, грузовик взорвется и порвет меня в клочья. Тогда я выкатился наружу и залег в мелкой песчаной ложбинке. От осветительных ракет метались тени. Над головой с кажущейся неторопливостью пролетали трассеры пятидесятого калибра. Они шли в нашу сторону, значит, стреляли ВК. Я услышал гул «Хьюи», но они не взлетали. В свете ракет, взлетевших над корейскими позициями, я разглядел каску Уэндалла, движущуюся посреди его песчаных куч. И почему он всегда бывает прав?

Из темноты раздалась пулеметная стрельба. Наши ганшипы поднялись в воздух и выпускали потоки трасс по подножиям холмов позади корейских позиций. В лощину все еще не попала ни одна мина. Вертолеты стояли на земле, на холостом ходу, не взлетая.

Через пятнадцать минут обстрел прекратился. Остались лишь знакомые звуки ответного огня. Я встал и попытался отряхнуть песок со вспотевшего тела. Руки тряслись, и я проклял Вьетконг, минометы и армию.

Пилоты, назначенные на эвакуацию, возвращались с площадок:

— Слушай, придурок, я был назначен на два-два-семь. Хули ты делал на моем месте?

— Майор сказал, что его пилотирую я, псих ты ненормальный!

Вертолеты не взлетели, потому что в них набилось слишком много людей. Вес пилотов и техников удержал машины на земле, в то время, как экипажи спорили, кто должен пилотировать.

Корейцы выслали вперед свои команды «Тигров». Они вернулись с минометными стволами, плитами и отрезанными головами ВК. Еще корейцы жаловались, что огнем с ганшипов у них было убито несколько человек.

Мы по сравнению с корейцами были просто кучкой любителей.

Остаток ночи я постоянно вскакивал так, будто вновь что-то случилось. Но ничего не происходило.

— «Священник-6», пулеметная позиция по курсу вашего взлета.

Молчание.

— Левее! Левее! — пилот ганшипа, глядя, как мы взлетаем, двигаясь к позиции, о которой он нас предупредил, терял хладнокровие.

Это был одиночный пулемет. Когда мы прошли над ним, он всадил нам очередь в брюхо.

— Сэр, один из сапог ранен! — сказал Миллер, борттехник.

Сапог, чернокожий парень, получил пулю в жопу. Я услышал, как наш стрелок, Симмонс, что-то неразборчиво вопит сквозь вертолетный грохот.

— Сэр, это брат Симмонса, — сообщил Миллер.

— «Священник-6», у нас на борту раненый. Уходим к госпитальной позиции.

— Вас понял.

Мы приземлились на площадку рядом с госпитальным модулем, который «Скайкрейны» перетащили из зоны «Гольф». Медики выбежали и погрузили человека на носилки. Симмонс бегал вокруг, плача и подгоняя их. Мы ждали. Он вернулся через несколько минут, с мокрыми щеками, но уже улыбался.

— Врачи говорят, все будет в порядке. Он домой поедет, — сказал он борттехнику.

Ах, эта знаменитая рана на миллион долларов. И тут я вспомнил, что Симмонс нашел другого своего брата в куче трупов в Плейку.

Ни братья, ни отцы с детьми не должны находиться на одном и том же театре военных действий в одно и то же время. Я узнал, что во Вьетнаме обнаружились два человека, которым не следовало здесь быть.

Когда мы вернулись на «Стрельбище», я поговорил с Симмонсом.

— Да, сэр, знаю, — ответил он.

— Ну так скажи командиру. Он тебя вытащит отсюда. Ты потерял одного брата, а второй ранен. С твоей семьи хватит.

Он улыбнулся:

— Нет. Я останусь.

— Почему?

— Ведь кто-то должен это делать.

Он и в самом деле такое сказал. Мне показалось, что я попал в кинофильм. Ему, возможно, тоже.

Бои продолжались — от низа долины у деревни Бонсон до севера, где лежала узкая долина Анлао, окруженная крутыми горными склонами. Мы приземлились на рисовое поле в низу долины.

Сапоги, выскочившие из машины, обнаружили, что приходится медленно брести до укрытия — перемычки между полями. Поля были штукой коварной. Если постоять на них какое-то время, то вертолеты уйдут вниз по брюхо, влипнув в грунт. Еще в Счастливой, за месяцы до нынешних событий, Лиз показал, как надо правильно взлетать с такого места.

— Нельзя просто рвануть со всей дури и выскочить, — сказал он. — Во-первых, подними нос, чтобы полозья начали высвобождаться. Потом выровняй машину и тяни вверх медленно, очень медленно, пока полозья не выскользнут. Если так не сделать, один полоз вырвется первым, а второй останется увязшим. После чего ты перевернешься и разобьешься.

Со мной был Реслер, только что вернувшийся из отпуска. Мы приземлились на поле у Анлао, ожидая сапог, которых предстояло эвакуировать.

На земле каждый «Хьюи» превратился в островок на озере, где растили рис. Жара стояла жуткая. Влажность была плотной, как земля под нами.

Вертолетчики, совсем как кошки, очень не любят мочить ноги. Поэтому они и пошли в пилоты. Сапоги лезут в грязь, пилоты нет — так уж устроена жизнь. В общем, мы с Реслером переползли через кресла, уселись в тени грузовой кабины и принялись выбирать себе пайки, чтобы поесть.

Когда боевой ритм прерывался такими затишьями, мы иногда развлекались тем, что в армии называется «ухвати за жопу». То есть, пытались рассмешить друг друга.

— Эй, а как мы вскипятим воду для кофе? — спросил Реслер.

— Дай вон ту банку. Сейчас я печку сделаю.

— Да ну? А как ты к сливному клапану доберешься?

— А ведь и правда. Пусть Миллер топлива добудет.

— Нет, — сказал Миллер.

— Да ладно тебе. Ты же хочешь, чтобы мы были бодрыми, а? А если мы заснем и разобьемся?

— Не заснете. А за топливом я в это говно не полезу.

Я поглядел на Рубенски, сидевшего в «кармане» у своего пулемета:

— Рубенски, сапоги вроде как любят грязь. Не добудешь мне немного JP-4?[35]

— Нет. И я не сапог. Я был сапогом, а теперь я стрелок.

— Какая разница?

— А такая, что сапог полез бы за топливом, а я — нет.

— И то верно.

Я огляделся и увидел на перемычке коптящую печку, рядом с соседним «Хьюи».

— Эй, мужики! — крикнул я. — Угостите кофе, а?

— Спляши! — заорал ухмыляющийся Нэйт.

— Слушайте, имейте совесть. Без кофе с утра я ничто.

— Да ты и так ничто, Мейсон.

— Блин, не могу я слышать все это нытье. Пойду достану вам топлива, на хуй, — Рубенски выскочил наружу и ушел по колени в топь, кишащую пиявками.

— Вот она, подлинная решимость американского сапога! — вскричал я.

— Стрелка! — отозвался Рубенски, тяжело бредя к машине Нэйта.

Он уже почти добрался и тут раздалось:

— Запуск!

— А, черт! — Рубенски развернулся и пошлепал обратно. — Блядь!

Мы запустились и проверили радио. Сапоги шли по полю, каждый шаг давался им с трудом. Они были уставшими, оборванными, небритыми и мрачными. Патронные ящики тяжело лязгали об пол машины. За ними следовали винтовки, фляги и каски. Когда на борт взобрались восемь человек, пол исчез под слоем грязи и обрывков рисовых ростков.

Ведущий дал команду взлетать. Одна за другой машины вырывались из грязи. Поднимая шаг, я покачал вертолет вперед-назад, а потом влево-вправо. Здесь грунт был особенно липким.

Вертолет перед нами был машиной Змей, приданной на время операции. Им управлял то ли новый пилот, то ли старый, но очень торопившийся. Он выскочил из грязи рывком и тут же опрокинулся. Винты ударили по полю, разломавшись на куски. Вал отвалился. Разные части полетели во все стороны. Когда «Хьюи» замер, люди начали выбираться наружу из грузовой двери, оказавшейся сверху помятого и испачканного фюзеляжа. С командирской машины нам приказали уходить — людей они возьмут сами. Когда мы описали круг, направляясь к склону долины, то увидели, как командирский вертолет и легкий ганшип выполняют посадку и эвакуируют людей. Представив, о чем думал пилот, разбивший свою машину, я усмехнулся.

Вот уже больше двух недель мы преследовали чарли по их долине, налетывая каждый день слишком много часов. Доклады или наблюдения вражеских передвижений немедленно сопровождались штурмами. Третья бригада Кавалерии дралась без устали в этой лихорадочной беготне и записывала впечатляющие вражеские потери. Морская пехота на северо-восточных берегах сидела без дела. Пока что они не вступили в контакт с противником, но один морпех повредил себе ногу в ходе высадки. У пилотов дела шли лучше — на занятых территориях нас обстреливали все реже и реже. Вопрос стоял так: перестали ли чарли драться, потому что побеждены, или потому что на время решили стать гражданскими?

Командующий Третьей бригадой полковник Лестер, наверное, думал о том же. Он решил выяснить это, поставив ВК в такое положение, когда драться им придется, потому что отходить станет некуда. ВК всегда точно знали где мы, потому что следили за «Хьюи».

Первой частью плана было высадить почти три батальона в точке слияния семи долин, в двенадцати милях к югу от Бонсон. Здесь все было как обычно, за исключением того, что после высадки мы не возвращались для поддержки солдат. Вместо этого они, взяв запас пищи на несколько дней, должны были действовать самостоятельно. В течение трех дней они должны были незаметно развернуться в этом районе и устроить засаду для ВК, которые двинутся в их направлении.

Часть вторая заключалась в том, чтобы убедить чарли, будто мы высаживаем большие силы на склонах длинной долины, ведущей к слиянию. Это мы сделали, два дня летая на пустых вертолетах к нормально подготовленным зонам высадки. На каждой из таких фальшивых зон мы проделывали все детали обычного воздушного штурма. На заходе стрелки косили кусты. Выполнив посадку, мы оставались на земле секунд на тридцать, а потом улетали. После этого мы возвращались с регулярными интервалами, «снабжая» несуществующие войска. Вот такой был план. И то, что план существовал, было уже чем-то новым. Итак, два дня ВК наблюдали за наращиванием сил и решали, не станет ли в долине слишком жарко и не пора ли отходить на юг — где их ждала ловушка.

После того, как воображаемые войска высадились на склонах, реальные солдаты заняли низ долины, чтобы стать ударной силой. Иногда им попадались отдельные вьетконговские команды прикрытия, жертвовавшие собой, чтобы их товарищи могли отойти в безопасное место. В ходе нескольких следующих дней мы снабжали эти ударные силы горячей пищей и новой одеждой, попутно нанося фальшивые визиты призрачным войскам.

Жизнь у сапог в долине была невеселой. За несколько дней они превратились в промокших, усталых людей, покрытых коркой от укусов пиявок. Одна рота устроила привал в особенно живописном месте на реке. Сто пятьдесят человек скинули гниющую одежду, чтобы искупаться на песчаных отмелях, оставив нескольких солдат в качестве прикрытия. Чарли их здорово опередили. Никто не заметил ни малейшего признака засады.

Совершенно внезапно ВК открыли огонь. Пули вспенили воду, голые люди рассыпались во все стороны. Часовые не могли понять, откуда стреляют. На протяжении долгих минут все были абсолютно уязвимы. Потом они добрались до оружия. Ход боя резко изменился и чарли были отбиты.

Я приземлился на берегу вскоре после перестрелки и голые солдаты все еще смеялись. Никто серьезно не пострадал. Это было невероятно, а значит, смешно.

Мы оставили им пищу и подождали, пока они поедят. Несколько раз мне приходилось ночевать с этими ребятами. Как обычно, несколько сапог собирались вокруг машины и задавали всевозможные технические вопросы. Насколько быстро она может летать? Сколько продержится на одной заправке? Почему вы не всегда взлетаете вертикально? Вам бывает страшно? Другие же стояли в отдалении и многозначительно усмехались. Обычно так бывает, когда люди окружают автогонщиков.

Вокруг нас солдаты открывали ящики со свежей формой. Предыдущие комплекты, прослужившие два дня, буквально разваливались у них на спинах от гнили.

Один показал на пулевую дырку в двери:

— А куда эта пуля пошла?

Я выдвинул бортовую бронепанель и показал вмятинку в месте удара.

— Черт побери, вот это повезло.

— Пожалуй. Не попади она сюда, меня, наверное, убило бы, — ответил я.

Кто-то засунул голову в кабину:

— И вы правда используете все эти приборы, кнопки и все такое?

— Ага, только не все сразу. Мы на них смотрим в определенном порядке.

— А вот эта штука что делает?

— Это авиагоризонт. Он тебе показывает, где находится горизонт, если ты его не видишь. Скажем, в плохую погоду.

Солдат кивнул и сказал:

— Хотел бы я летать на таком.

— Чего? Дэниэлс, ты охуел? — отозвался его друг. — Мишенью решил подработать?

— Это лучше, чем быть сапогом, дубина. Не измажешься.

— Да какая разница? Мы перемажемся грязью, но мы хоть можем в эту грязь залечь, когда стрелять начнут. Тебе что, высадок было мало, чтоб от страха обоссаться? На этой ебаной войне хуже всего подлетать к зоне, прикрытия-то нет. Если бы не все это говно, я бы каждый раз, как выскакиваю, землю целовал.

— Ага, но медсестры-то на базе по вам уж точно с ума сходят, да? — спросил Дэниэлс.

— На базе? — я начал было объяснять, что наша база — просто куча песка близ Фукат и я не видел ни одной женщины-европейки с тех самых пор, как здесь нахожусь. — Ну да, на базе хорошо. В смысле, мы такие же, как и вы. И да, медсестры выходят из-под контроля.

— Видал, мудила? Вот он, класс, если ты сразу не понял. В смысле, тут мозги нужны. Мы тут землю жрем и в кулак ебемся, а они спят на мягких постелях и засаживают всем подряд.

На его друга это впечатления не произвело:

— Пускай их засаживают. Ты глянь на эти дыры. И в крыше, и в дверях, и в стеклах. Это ж решето, блядь. Я останусь на земле и буду мучить мой бедный несчастный хуй, пока не поеду домой к мамочке.

— Аминь, блядь, — согласился кто-то.

Дэниэлсу я сказал:

— Если хочешь на вертолет, нам всегда нужны стрелки. Можешь вызваться добровольцем.

— Да, могу, наверное, — Дэниэлс, кажется, расстроился. — Но вообще у меня и так получается. Еще шесть месяцев, и домой.

— Ну, если передумаешь…

— Да, если передумаю.

К кабине подошел Рубенски:

— Только что друга нашел, мистер Мейсон.

— Он служит в этой части?

— Ага, это моя бывшая рота. Сейчас хочу, чтобы он перевелся в 229-й, бортстрелком.

— А он чего?

— Говорит, давай. Только представьте нас двоих на одном вертолете. Мы ВК просто распашем, реально распашем.

Один из стрелков должен быть борттехником, как Миллер, что я тут же и объяснил.

— А-а, неважно. Достаточно, чтоб мы были в одной роте. Мы с ним в Чикаго прошли огонь и воду. И планы на будущее у нас тоже есть. Знаете, сэр, нас тут столькому научили, что мы с другом, пожалуй, даже сможем выставить банк.

— Выставить банк? Вы хотите ограбить банк?

— Да, мелочевка, конечно. Может, мы возьмемся за что-то посерьезней, чем банк. Вот почему нам так важно быть вместе. Мы можем придумать правильный план. Он — мозг, а я — мускул.

Я бы в жизни не подумал, что Рубенски хочет посвятить себя преступной карьере. Скорее всего, это были просто мечты, которые помогали ему держаться. Я рассмеялся.

— Думаете, шучу?

Я опять засмеялся.

— Подождите, мистер Мейсон. Вот увидите. Рубенски и Макэлрой. Запомните эти имена, сэр. Лучшие из лучших.

— Буду читать газеты, Рубенски.

— Отлично. Вот и все, что мне нужно. Читайте газеты. Дайте нам шанс.

Рубенски обернулся и увидел, что сапоги организуются:

— Сейчас вернусь, — и помчался к группе солдат.

Переодевшись в свежую форму, сапоги возвращались к делу. На борт нам погрузили пустые продуктовые контейнеры плюс пару ребят с легкими ранениями. Когда солдаты уходили от вертолета, я увидел, как Рубенски обнимает одного из них на прощание. Он запрыгнул на борт как раз, когда я запустил двигатель.

ВК, которых выдавливали на юг, двигались к слиянию в долине Кимсон. В этой долине один поворот реки был такой крутой, что почти образовывал петлю. И в этой петле стояла большая деревня.

На «Стрельбище», в штабной палатке майор Уильямс показал на карту:

— Это зона «Птица». В ней и в джунглях к северу от нее закрепились северовьетнамцы и Вьетконг. Мы будем штурмовать непосредственно деревню. Заход идет над возвышенностью к югу от «Птицы» и предполагается, что здесь огня с земли не будет. В «Птице» обнаружены зенитные позиции, но до нашей высадки зона будет тщательно подготовлена. После того, как первая волна окажется на земле, часть наших машин вернется в зону подскока, чтобы взять подкрепления. Удачи. Пошли.

Пока мы шли к машине, Реслер сказал:

— Господи, мне иногда кажется, что я прямо на войне!

— А ты что думал? Что когда ты вернешься, война кончится?

— Надеялся. Боже, видел бы ты Бангкок. Совершенно потрясающие женщины, отличная еда, дикие пейзажи и, самое главное, не стреляют.

Мы подошли к вертолету и забросили шлемы с нагрудниками в кабину перед креслами. Гэри делал предполетный обход вертолета,[36] а я забрался наверх, чтобы проверить винт и вал.

— Эти девочки такие хорошенькие и застенчивые. Ты натурально в шоке, когда обнаруживаешь, что они просто обожают ебаться.

— Хорош, — ответил я.

С винтами было все в порядке, отслоений не обнаружено.

— Нет, правда. Они на меня практически вешались.

И он тут же сказал технику:

— Здесь заклепки не хватает. Не знаю, важно ли, если рядом вот эта пулевая пробоина.

Демпферы были разблокированы, трещин не образовывалось, главная гайка была на месте и видимых повреждений не нашлось. Я спустился вниз.

— Сапфиров-то достал? — спросил я.

— Нет, я в них не разбираюсь. Зато натрахался.

— Гэри, я тебя убью, если ты не заткн…

— У них самые большие глаза, какие ты только видел. Тонкие такие черты. Маленькие, твердые груди и маленькие тугие дырки.

— Тугие? — вздохнул я.

— И сочные, — Гэри хихикнул и пошел вокруг машины, чтобы залезть вовнутрь.

— Господи, мне надо в Бангкок, — пробормотал я. — И дорого это?

— Бесплатно, — ответил Гэри, пристегиваясь.

— Бесплатно?

— Ну. Все твои, сколько выдержишь. И если уйдешь на своих двоих, значит, вообще не пытался.

— Запуск! — заорал кто-то.

Я забрался в свое кресло и пристегнулся:

— Этой ночью, Реслер, я тебя задушу.

Он хохотал до слез.

Строй из пятидесяти машин мчался в прохладном воздухе к зоне «Птица». Мы с Гэри были где-то двадцатыми. По дороге говорили немного. Странное щекочущее чувство в животе при начале каждого штурма было у меня, пожалуй, не от страха. По крайней мере, я не осознавал, что боюсь. Вместо этого я сосредотачивался на радиопереговорах, чтобы быть в курсе, как идут дела, напрягал и расслаблял мышцы, чтобы не деревенели шея и плечи (от этого никуда не денешься) и похлопывал по пистолету.

Когда мы прошли гребень, то в котловине увидели зону. Потоки дыма от подготовки поднимались вверх и уносились прочь. Двадцать машин перед нами образовали колонну и пошли вниз, как по лестничным пролетам. Через строй безмолвно проносились здоровенные трассеры от зениток. Единственные звуки боя, которые я слышал, доносились сквозь шлемофоны. За разговорами пилотов я слышал стрельбу их бортовых пулеметов.

— Борттехник тяжело ранен! Я возвращаюсь, — радировал кто-то впереди.

Рядовой первого класса Миллер получил прямое попадание в нагрудник, но осколки пули оторвали ему левую руку. Если бы пилот мгновенно не вышел из боя, Миллер истек бы кровью до смерти.

— Вас понял. Доставьте его к госпитальному модулю.

Единственной причиной для выхода из боя было ранение члена экипажа или тяжелое повреждение машины. Если ранят сапога, ты продолжаешь идти вперед.

Пилотировал Гэри. Мягко удерживая управление, я рискнул и сделал несколько снимков. Я не смотрел в видоискатель, просто щелкал затвором наугад.

Никогда не понимал, почему кажется, что трассеры летят так медленно. Я знал, что они движутся очень даже быстро, но всегда казалось, что их полет ленив. Безошибочен, но ленив.

Ребята впереди нас сделали всю работу, приняли на себя весь риск и потеряли две машины. К тому моменту, как подошли мы, сапоги уже уничтожили тяжелые зенитки, только одна еще продолжала бить.

Мы приземлились на чьем-то огороде и сапоги выскочили, устремившись к опушке. Гэри опустил нос вертолета вниз и мы сорвались с места. Ушли. Целехонькие. Обратно в прекрасное небо, где в прохладном воздухе плывут облачка.

— Отдаю, — сказал Гэри.

— Взял.

Нам предстояло взять на борт еще солдат и вернуться. Гэри настроил радиокомпас на станцию в Кинхон. Нэнси Синатра исполняла «Сапожки, чтоб пройтись».

— Довольно неплохой прием, на такой высоте, — заметил Гэри.

— ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй! — раздалось по радио.

— Ух ты, чарли вышел на нашу волну, — сказал я.

— Чарли, прошу повторить, — отозвался Гэри по тому же каналу.

— ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй…

— Кто вызывает чарли? — рявкнули с командирского вертолета.

— ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй, — продолжал голос с восточным акцентом.

Я повернул верньер компаса и когда стрелка пришла в ноль, получил примерное направление на передатчик:

— С юга.

Гэри вызвал командира:

— Перехватываем передачу чарли с южного направления.

— Вас понял.

— ПошелнахуйДжиАй… — высокий голос все продолжал и замолчал, как только «Хьюи» развернулся в его сторону.

— У мелкого гука явно яйца есть, ага? — сказал Гэри.

— Это точно. Они, небось, больше, чем он сам.

Если бы всех гуков поубивали, то лучше бы этот остался. Каждый раз, слыша его вдохновенное стаккато насчет «Пошел на хуй, Джи-Ай», я хохотал до потери пульса. Кто-то еще в этом мире ссал против ветра.

Пока командирский вертолет пытался запеленговать вьетконговскую передачу, мы с Гэри добрались до зоны подскока и взяли солдат на борт.

Вторая посадка прошла без приключений. Мы приземлились справа от деревни в каких-то садах. Нам приказали заглушить двигатель и ждать, пока на борт погрузят трофеи, захваченные в бою.

Пока мы шли пешком к захваченной и уничтоженной деревне, «Чинуки» доставляли артиллерию. Когда-то колыхавшиеся пальмы превратились в нелепые палки, торчавшие между воронок и сожженных хижин. Я не видел ни одного живого вьетнамца.

Трупы ВК складывали рядом с бункером. У некоторых не хватало голов или конечностей. Другие были обожжены, их лица исказились в болезненном, гротескном крике. Стрелок ВК лежал у пулемета, его рука, прикованная к оружию, задралась вверх. Американские солдаты обыскивали трупы и, найдя оружие, складывали его во все растущую кучу. Большинство улыбались победной улыбкой. Дым от сгоревшего дерева хижин мешался с вонью от сгоревшего мяса и волос. Солнце палило, воздух был влажный.

На берегу реки несколько сапог развлекались с лодками-корзинами — плетенками шести футов в диаметре. Солдаты плескались, как дети. Крестьяне использовали эти лодки для рыбалки. Сейчас, конечно, никаких крестьян не осталось.

Над рекой все еще вращалось гигантское водяное колесо. Оно было футов двадцать пять в диаметре, пять футов шириной и сделали его исключительно из бамбука. По периметру колеса горизонтально располагались длинные бамбуковые трубы, закрытые с одного конца. Внизу они наполнялись водой, а вверху опорожнялись в желоб, проводящий воду на поле. Вода поднималась больше чем на двадцать футов и методично выплескивалась в желоб, безразличная к судьбе строителей.

Сапог внизу схватил колесо, попытавшись его остановить. Оно подняло его из воды. Он выпустил его, поднявшись на десять футов. Тут же еще один сапог тоже вцепился в колесо. Оно пронесло его до самого верха и вновь опустило в реку. Двое попробовали одновременно и колесо замедлилось, почти остановилось, но все же протащило их через верх. Когда этим занялись трое, колесо все же подняло их воды, прежде чем замереть. Они разразились радостными воплями. Победа!

Я осмотрел одну из плетенок. Она была настолько туго и точно сплетена, что не пропускала воду. Ее не конопатили между полосами, но все же лодка не текла. И лодку, и колесо построили из материала, который рос вокруг деревни. Мне стало интересно: как наши технологии могут помочь вьетнамцам? Может, после того, как мы поубиваем таких людей, как эти крестьяне, которые были способны так элегантно жить в своей стране, тем, кто останется, понадобится наша технология. Водяное колесо было эффективно ничуть не меньше, чем любой механизм, который смогли бы создать наши инженеры. Знание, которое помогло его построить, систематически уничтожалось.

Мы провели час в «Птице». Я все смотрел на колесо и на людей, которые с ним играют и думал, кто же здесь варвар.

Когда мы взлетели, я увидел, куда шла вода. По этому полю не ходили люди и там ничего не росло. Вода заполняла воронки от бомб.

На следующий день, вместо того, чтобы отправить нас с Гэри на штурм, нам придали специальную команду радиоразведки, чтобы выследить ВК, который все еще вел передачи по нашим каналам. Разведка выяснила, что северовьетнамский генерал передавал сообщения своим войскам, не стесняясь нашего присутствия. В штабе решили взять этого генерала. Особые команды солдат стояли в готовности.

В грузовую кабину поднялись четверо со здоровой антенной пеленгатора. Мы летали по долине то туда, то сюда, выполняя их требования. Один хлопнул другого по плечу и вызвал меня через переговорное устройство:

— Ладно, ложитесь на курс один-восемь-ноль. Попался, уёбок.

Высадили солдат, окруживших запеленгованное место. Те обнаружили горевшие костры, всякое разное имущество и еду, но не нашли ни радио, ни ВК, ни генерала.

— Ладно, возвращайтесь на два-семь ноль, — сказал нам командир группы.

Пилотировал Гэри, так что я развернулся, чтобы поглазеть на разведчиков.

Они, похоже, разозлились.

— Чего там? — спросил я.

— Гуковский генерал опять в эфире. И ржет.

Они продолжали вращать крестообразную антенну. Мы несколько раз сменили курс, прежде чем они вновь вычислили местоположение генерала. Пока мы возвращались для дозаправки, туда послали еще одну команду солдат.

Вновь поднявшись в воздух, мы узнали, что место опять было пустым, за исключением признаков того, что его поспешно покинули. Люди в грузовой кабине качали головами. Один из них сказал мне:

— Охуеть. Этот гук — натуральная лиса.

После еще двух часов полета над долиной, генерал позволил обнаружить себя еще раз. За каким дьяволом ему это было нужно? Вновь послали команду. И опять обнаружился поспешно оставленный лагерь. Операцию прекратили с началом сумерек и решили возобновить наутро.

Генерал играл в свою игру еще два дня, пока она не потеряла смысл. Разведрота Кавалерии взяла в плен северовьетнамского полковника. Тот заговорил и выдал расположение штаба, который генерал пытался спасти. Это место, прозванное Железный Треугольник, находилось в противоположном направлении. Генерал уводил нас от своего гнезда. Больше его не слышали. Железный Треугольник был захвачен после двух дней ожесточенных схваток. Все решили, что с чарли в Бонсон наконец-то все. Но бои продолжались.

И вскоре после этого мы с Гэри вновь услышали знакомые песнопения нашего старого приятеля: «ПошелнахуйДжиАйпошелнахуйДжиАй…».

Хуже, чем сорняки выводить.

Кайзер, ссутулившись, глядел вперед. Казалось, что он игрок проигрывающей футбольной команды, но на самом деле он был уставшим вертолетчиком.

Я курил «Пэлл-Мэлл», прислонившись к двери, чтобы расслабить ноющую спину. Мы летали на штурм больше восьми часов подряд, без перерывов, и теперь направлялись обратно на «Стрельбище».

— «Желтый-2», «Священник-6».

— «Священник-6», вас понял, продолжайте.

— Вас понял. Ложитесь на курс два-шесть-девять и сделайте, что можете.

— Вас понял, — ответил я.

Пока я настраивался на частоту сапог, Кайзер качал головой.

— «Желтый-2», «Росомаха-1–6». Мы под плотным минометным огнем, у нас несколько тяжелораненых.

— Вас понял, скоро будем. Ваши координаты?

Лейтенант прочитал шесть цифр и я нанес их на карту. Место было всего в двух милях. Я показал на карту Кайзеру и тот молча изменил курс. Я прислонился к двери и выкинул в окно сигарету. Может, она расчистит джунгли.

По дыму, заполнявшему поляну, найти их было несложно. Если не считать дыма, никакой другой активности я не видел.

— «Желтый-2», у нас чисто. Повторяю, чисто. Минометы прекратили огонь.

— Вас понял, садимся.

Типа того. Никто из нас не думал, что часть попала в ловушку, окружена. Что минометы могут начать стрелять в любой момент. Всем было без разницы.

Мы зашли на поляну в тенях, заходящее солнце было впереди нас. Даже когда Кайзер провел машину над высокими деревьями, я не почувствовал адреналина. Я выпрямился, расправил плечи, положил руки на управление, но не встревожился.

Рубенски внезапно дал очередь по деревьям справа от нас.

— Попал? — спросил я.

— Не уверен.

— Ну, замечательно.

Кайзер привел нас на землю почти без удара. Мы оказались на миниатюрной полянке, окруженной высокими деревьями. Трава была невысокой, словно ее подстригали. Я начал оглядываться вокруг. На лужайке в аккуратной линии лежали десять трупов. Одному распороло брюшную полость, его рука была скрыта под кишками. Казалось, что другой спит в тени. Пока сапоги добирались до нас, таща пятерых человек, я смотрел на него. Вот оно что, подумал я, заметив бледное пятно за головой. Не спит. Выбило мозги.

Прежде чем минометы начали стрелять, на борт успели погрузить двоих раненых. При взрывах сапоги залегли, прихватив раненых с собой. Ну вот, блин, подумал я, еще одна заминка.

Когда в сотне футов взорвалась мина, я обратил внимание на то, сколько оранжевого света исходит из сердцевины взрыва. На фоне столба расширяющихся газов и осколков комья земли кажутся черными силуэтами.

Сапоги, похоже, вымотались не меньше нашего. После первых нескольких мин они встали и погрузили оставшихся троих раненых. Впереди от нас продолжали греметь взрывы.

Я глянул на последнего взятого. Ниже колена у него не было ноги. Жгут почти остановил кровотечение. Рубенски долбил по опушке на нашем правом фланге. И давно он этим занимался?

— И все, «Желтый-2». Осторожно, впереди вас пулемет.

Кайзер поднял шаг, я ответил:

— Вас понял.

В полусотне футов, на два часа разорвалась мина.

Кайзер рванул вверх так, что завыла сирена предупреждения о низких оборотах. Он сбросил газ настолько, чтобы тревожный сигнал умолк и развернулся влево, уходя от пулемета, о котором нас предупредили.

Когда мы пересекли границу лужайки, я услышал, как Рубенски бьет из пулемета, а потом раздалось «цок-цок-цок». А, наверное, еще пулемет. Три пули без вреда прошли сквозь лист алюминия и застряли в выхлопной трубе.

Все опять стало мирным. Я закурил и смотрел на закат.

— Вы, ребята, здорово впечатлили командира сапог, — сказал Нэйт, когда мы вернулись на «Стрельбище». — Я слышал, он хочет вас представить к «Кресту за Летные Заслуги».

— Не та медаль, — ответил уже пьяный Кайзер. — Нужны медали «Мне Похер», со знаком «V» за доблесть.[37]

После того, как мы оставили четверых раненых в зоне «Пес», нам с Банджо и Дэйзи с Джиллеттом пришлось возвращаться на «Стрельбище» ночью. Ведущим был Дэйзи и он решил использовать радарное сопровождение «Пса», чтобы получить курс на «Стрельбище».

В летной школе, когда нас обучали приборным полетам, мне пришлось использовать радарное сопровождение всего один-два раза. Я не был с ним слишком хорошо знаком, чтобы захотеть к нему обратиться. Мне даже и в голову не пришло использовать что-то помимо компаса. Дэйзи опасался влететь в гору, но если мы останемся подальше от гребня с западной стороны, горы нам не угрожают.

Итак, Банджо вел машину в строю с Дэйзи, пока мы по спирали набирали высоту над «Псом».

— Священники, курс один-семь-ноль, — передали с радара.

Сам радар был зеленой коробкой четыре на четыре фута, установленной на трейлере.

Дэйзи лег на новый курс и Банджо искусно удержался в строю. Оказалось, что здесь легче держаться очень близко, так близко, что видна красная подсветка приборов соседней машины. На таком расстоянии слышно, как рядом с тобой жужжит рулевой винт.

— Священники, — сообщил оператор радара. — Я вас потерял.

Потерял? Мы лежали на курсе каких-то две минуты. И в тот же момент мы потеряли из виду Дэйзи, потому что влетели в облака. Стало по-настоящему темно — ни верха, ни низа. Куда летел Дэйзи? Влево? Вправо? Вверх?

— «Желтый-2», ухожу влево, — вызвал нас Дэйзи.

— Вас понял, — ответил Банджо. Он повернул вправо. Я следил за компасом.

Мы развернулись на север, а потом на запад. Как раз на западе были горы.

— Эй, Банджо, нам на запад не надо, — сказал я.

— Знаю.

— Ладно.

Я ждал, когда он сменит курс, но он не стал. Вместо этого он вошел в пике. Указатель скорости перешел 120 узлов. Вариометр показывал, что мы теряем больше тысячи футов в минуту.

— Банджо, мы пикируем.

— Со мной все в порядке.

— Глянь на скорость.

Он глянул и вертолет замедлился до 90 узлов, до нормальной крейсерской скорости. Вариометр показывал легкий набор.

Где же был Дэйзи?

— «Желтый-2», «Желтый-1». Мы снижаемся, чтобы выйти из облаков. Рекомендую поступить так же.

Я так и видел, как Дэйзи, барахтаясь в этой мерзости, пытается нащупать нижний край облачного слоя, а облака кончаются как раз там, где начинается гора. Я представил, как мы пытаемся проделать это вместе и сталкиваемся еще до того, как врежемся в гору.

— Банджо, не надо. Продолжай набор. Мы выйдем сверху и рванем в Кинхон.

— Дэйзи сказал снижаться.

— Дэйзи не понимает ни хера. Куда снижаться? Где мы сейчас? Над долиной? Или над горами?

— Ладно, пойдем вверх.

— Может, я поведу?

— Нет, со мной все нормально.

— Тогда ты не мог бы повернуть на юг?

В нашем безликом мире Банджо принялся выполнять разворот. Летя вслепую, вы можете чувствовать изменения при начале виража, но когда крен установился, вы не ощутите разницы с полетом по прямой. Банджо уставился прямо в пустоту и вертолет опять пошел вниз.

— Банджо, вариометр.

Он промолчал, но остановил снижение и вновь начал набор.

Я смотрел на свои приборы, следя за Банджо. Хотелось, чтобы пилотировал Гэри или я. Банджо выпустился из летной школы годами раньше, когда еще не преподавали вертолетный полет по приборам. Гэри и я сдали приборный полет в Форт-Ракер на «Хьюи». Банджо был старичком с большим налетом. Для него я все еще был новичком.

Мы опять снижались.

— Банджо, если ты будешь так снижаться, мы окажемся по уши в говне.

Вертолет качнулся — снижение прекратилось, но теперь нас разворачивало на запад.

— Компас, — я заговорил совсем как мой бывший инструктор. — Компас.

Он прекратил разворот, но вновь пошел вниз.

— Скорость.

Указатель скорости мгновенно сообщает вам, набираете вы высоту, или теряете. Если скорость растет, значит, теряете. Банджо явно гордость не позволяла признаться, что он ни хуя не понимает в том, что делает. Особенно мне. Его придется провести сквозь все это, словами.

— Девяносто узлов, — сказал я.

Такая скорость обеспечит нам набор высоты.

Теперь он опять поворачивал!

— Компас.

Он исправил ошибку. «Да, все правильно», — подумал я. FAA проверяла на тренажерах опытных пилотов — смогут ли они летать без ощущений, при нулевой видимости. Разбились сто процентов.

Боже, хотел бы я хоть что-то увидеть. А если облака доходят до двадцати тысяч футов? Без кислорода выше десяти-двенадцати не поднимешься. Над океаном, наверное, ясно. Ага, давай лети над океаном и вернись, покрытый флагом.

— Банджо, еще на восток.

На высотомере было 4000 футов. Господи Иисусе, должно же это закончиться.

— Мейсон, а что, если эта дрянь не кончится? — спросил Банджо. — Думаю, нам надо снизиться, как Дэйзи.

— Нет.

— Что значит «нет»? Я командир экипажа.

— Нет — значит, не надо снижаться, ты не знаешь, где находишься. Ну еще несколько сотен футов осталось. Я уверен. Скорость! — пока мы говорили, то потеряли 500 футов.

Еще минуту, слушая мои инструкции, Банджо сражался с «Хьюи». Скоро мы вновь перешли в набор, перескочив четырехтысячную отметку во второй раз.

— Я поднимусь до пяти тысяч. Если там не прояснится, буду снижаться.

Я промолчал. При мысли о снижении вслепую над горной местностью я начал паниковать. «Идти вверх — это правильно», — твердил я себе.

— Скорость! — я резко вскрикнул, выпустив часть паники наружу. — Банджо, черт возьми, следи за скоростью. Держи нас в наборе.

Потом я успокоился и сказал:

— Банджо, точно не хочешь, чтобы я взял управление? Ненадолго.

— Нет, я поведу. Ты только за приборами следи.

— Ладно, буду следить за приборами.

Пять тысяч футов и все еще ничего.

— Снижаюсь, — сказал он.

— Стой! — заорал я. — Набирай. Мы почти добрались. И потом, мы летим к морю, там облака кончаются. Мы ничего не теряем, набирая высоту, а вот снижаясь, потерять можем все. Понял?

— Будь оно проклято! — ответил Банджо и продолжил набор.

Я моргнул. Пятна в глазах? Звезды? Да, звезды! Почти на 6000 футов мы прорвались наружу. Борттехник и стрелок разразились радостными воплями. Мы все разразились, даже Банджо. Вселенная вернулась к нам, теплая, мерцающая. Мы видели бриллианты света Кинхон.

К моменту посадки мы страшно злились на Дэйзи. Он втянул нас в эту погань. Если бы мы шли к «Стрельбищу» по нормальным ориентирам, то никогда бы не попали в приборный полет. Не выяснилось бы, что Банджо не умеет это делать. Мне не пришлось бы тащить его сквозь погоду.

Когда мы шли от посадочных площадок, то увидели Дэйзи, прихватившего бутерброд из кухонной палатки. Банджо преградил ему дорогу.

— Говнюк ты тупой! — рявкнул он. Дэйзи отпрыгнул. — Ты нас чуть не угробил!

На капитана напал чиф-уоррент. Капитан отступал.

— Слушай, Банджо, надо было просто снизиться в долину, как я.

— Классно придумано, Дэйзи. В горах в такую погоду не снижается никто. Говнюк ты тупой.

— Я все время знал, где долина, — сказал Дэйзи.

— Врешь.

Я прошел мимо них в палатку. Фаррис захотел узнать, с чего столько шума.

— Дэйзи решил пройти на радарном сопровождении от «Пса» и завел нас в облака.

— И в чем проблема?

— В облаках радар нас потерял и Дэйзи приказал снижаться.

— И ЧТО?

— А то, что никто из не знал, над долиной мы, или над горами.

— И что вы сделали? — спросил Фаррис.

— Мы с Банджо перешли в набор, пока не вышли из облаков на шести тысячах.

— Так чего ты бесишься?

— Если бы мы сделали, как он сказал, то могли глотнуть земли. Меня бесит, когда такие ведущие, как он, творят, что хотят.

— То есть, ты открыл для себя, что даже ведущие делают ошибки.

— Да, похоже на то, если считать Дэйзи ведущим. По мне он больше похож на дебила, который почему-то стал капитаном.

Фаррис кивнул и понимающе улыбнулся:

— Ну что ж, мне надо закончить это письмо. Утром увидимся.

Я пытался заснуть и все не мог понять, почему мне так паршиво. Я просыпался и вскакивал безо всякой причины. Похоже, так прошла вся ночь.

Я постоянно слышал звуки рикошетов и каждый раз пригибался. Фаррис, увидев это, улыбнулся. Фаррис не пригибался.

— Что еще это за хуйня? — спросил я.

— Да ничего. Не волнуйся.

«Ничего» не рикошетит. Я не то что был встревожен, скорее раздражен. Мы были в середине очередного бивуака в еще одном разрушенном саду. Двадцать заскучавших вертолетных экипажей сидели на корточках у своих машин или слонялись вокруг, вспотев до самых мозгов. Когда поверху визжали пули, лица поднимались к небу, пытаясь следить за ними.

Рядом с нашим бивуаком стояла деревня. Из-за деревьев высотой в сотню с лишним футов со стоянки было не увидеть хижины. В темно-зеленое море вела тропинка. Я решил по ней пойти.

Сделав всего несколько шагов, я оказался в другом мире. Под зеленым пологом было прохладно и сумрачно. Хорошо протоптанная, чистая тропинка вела к чему-то вроде двора и обрывалась.

В сотне футов сверху сквозь кроны прорывался кружок света. Я оглянулся, выискивая людей, неизбежную толпу «Эй-твоя-Джи-Ай». Никого. Хижины соединяло что-то наподобие тротуара. Я заглянул в двери первой. Пусто. Осторожно сунулся вовнутрь (где-то в голове зазвучал голос, предупреждавший о минах-ловушках) и увидел, что огонь в очаге еще горит. Вновь оглядел окрестности — никого.

Я подошел к следующей двери, заглянул вовнутрь — и увидел лицо. Лицо было женским; женщина пыталась спрятаться за стенкой рядом с дверью. Женщина улыбалась, но ее лоб покрывали тревожные морщины. Из-за ее черных пижамных штанов выглядывал маленький мальчик.

Она слегка поклонилась, что-то сказала мне и кого-то позвала. Я, занервничав, вышел наружу, задумавшись, хули я приперся сюда в одиночку. Женщина и мальчик последовали за мной, нервно улыбаясь и кланяясь. У себя за спиной я услышал еще один голос. Я резко обернулся и увидел древнюю старушку в черном, ковылявшую через двор.

Она улыбнулась, обнажив черные зубы. Я не помнил по-вьетнамски ни слова, только цифры. Единственное, что я смог сказать:

— Вы Вьетконг?

Неожиданно все трое показали куда-то на окрестности деревни:

— Вьетконг.

Я хотел спросить, где их мужья, но не знал нужных слов. В конце концов, я поступил по-американски и сфотографировал их.

Когда они со страхом сбились в кучку на дорожке, я засмущался. Я объяснил им, что просто пошел по тропинке и глазею вокруг. Я помахал им рукой на прощанье.

Тропинка привела к точно такому же двору. И здесь никого не было дома. Очаги тоже горели, но все, кто был, явно поспешно убежали. Оказавшись в одиночестве я потрогал плетеные стены и сел в гамак. Бамбуковые балки и стропила у меня над головой, похоже, были сделаны на совесть. Пол, хоть и земляной, оказался чистым. Вообще-то неплохое место. Уж точно лучше, чем палатка, в которой я спал. Не средний американский дом, конечно, но навряд ли жителям приходилось много платить за аренду.

Я пошел по деревне дальше, миновав подозрительную кучу рисовых стеблей, вероятно, маскировавших вход в подземные туннели и бункеры. Можно было подойти и проверить. А еще можно было взять пистолет и застрелиться. Результат в обоих случаях стал бы тот же самый.

Последняя хижина, которую я осмотрел, была домом мастера-плотника. Я нашел его инструменты. Они лежали в ящике размером с небольшой чемоданчик, в аккуратных гнездах. Тускло поблескивала латунь, сверкали стальные кромки. Лезвия прочно держались в рукоятях. В остальных ящичках лежали всевозможные наборы для резьбы по дереву. Увидев такое разнообразие и качество инструментов, я понял, что эти люди, или, по крайней мере, этот человек, уж точно не дикари.

Я в жизни не слышал про гука, плоскомордого, косоглазого, динка[38], который бы занимался чем-то еще, кроме как жрал рис, срал, и вел бесконечные войны. Эти инструменты плюс водяное колесо убедили меня, что вокруг нас люди могут жить и как-то по-другому. Но все, что мы видели — это дикари, тупые дикари, дравшиеся против коммунистических орд с севера. Почему, когда появились американцы, все мужчины этой милой деревушки убежали? Если на них напали коммунисты, разве они не должны приветствовать тех, кто пришел на подмогу? Или я представляю все неправильно? Может быть, все, кому мы здесь нужны — это сайгонские политики, набивавшие себе карманы, пока мы здесь? От этой деревни до Сайгона дорога неблизкая. И люди здесь богатыми не были. Просто люди.

Плотник сделал скамейку, части которой были так хорошо пригнаны, что не требовали гвоздей. Выверенная работа, правильный материал — и скамейка держалась без посторонней помощи, не рассыпаясь. Я увидел в этом символ, проливающий свет на подлинную природу вьетнамского народа, а потому скамейку я украл. Я понес ее на плече обратно по тропинке, мимо рисовой кучи, мимо двух дворов, мимо все еще улыбающихся женщин в сияние солнца в нашем саду. Дойдя до своего вертолета, я поставил скамейку в тени винта, сел и сказал:

— Гляньте, никаких гвоздей.

Я поерзал по скамейке взад-вперед, показывая, что она не шатается. Кайзер подошел глянуть.

— Видал? — сказал я. — Так хорошо подогнали, что гвоздей не надо.

— А им по-другому никак. Тупые гуки не умеют делать гвозди, — ответил Кайзер.

Когда зона «Гольф» попала под минометный обстрел, нас уже там не было больше месяца. Несколько человек погибли, около полусотни были ранены и несколько «Хьюи» порвало на куски. Но это не помешало запланированному визиту посла Лоджа, который официально окрестил наш дивизионный комплекс «Лагерь Рэдклифф». Было слишком поздно. Название «Зона Гольф» уже прилипло; мы это место по-другому не называли.

— Не волнуйтесь за Макэлроя, он о себе способен позаботиться, — сказал Рубенски.

Взвод Макэлроя оказался окружен и мы никак не могли до них добраться. Вокруг взвода, на склонах холмов, чарли разместили зенитки, и кто-то уже погиб, пытаясь проскочить мимо них. Теперь мы сидели в темноте, в зоне «Пес» и ждали, пока ВВС разбомбят их позиции.

— Само собой, — сказал я. — Но одно дело — позаботиться о себе, а вьетконговская засада — совсем другое.

— Если бы вы знали Макэлроя, то не сомневались бы. Все будет хорошо, — и лицо Рубенски, покрытое шрамами, озарила хитрая ухмылка.

Он как-то сказал мне, что чуть не пролетел мимо армии из-за старых переломов черепа, которые получил в ходе своего взросления в Чикаго.

— Вот послушайте, какой у нас план, — продолжал он. — План Макэлроя.

— Уже не с банком.

— Нет. Фигня этот банк. Тут другое. У Макэлроя есть ум.

— Так что за план?

— Озеро Тахо.

— О, Господи.

— Минуточку, сэр. Дайте мне шанс.

— Вы хотите ограбить озеро Тахо?

— Просто послушайте. А потом скажите, если увидите какие-то слабые места, ладно?

— Ну давай. Я пока что все равно никуда не собираюсь.

— Наша цель — казино Тахо. Это Макэлрой уже видит, но пока что не знает точно, насколько часто каждую неделю они увозят выручку от игорных столов и автоматов. Мы должны последить за этим местом, чтобы уточнить график. В общем, они собирают все деньги в тележки и выкатывают их к броневику. Вокруг стоит охрана, но примерно на минуту миллионы долларов просто так и торчат, подходи да забирай.

— То есть, всего-то навсего пройти мимо кучи охранников…

— Подождите, сэр, дайте доскажу, — сказал Рубенски с жаром. — Мы применим газ, совсем как здесь. Трое наших устроят засаду и выпустят газ, когда деньги окажутся снаружи. А потом, когда мы зайдем в облако, чтобы взять тележки, прилетаете вы на «Хьюи» и садитесь на дорогу, в дымзавесе.

— Я? А я-то как попал в этот план?

— Это должны быть вы, мистер Мейсон. Я сто раз видел, как вы проделываете такие штуки. Макэлрой — он гений. Мы берем все, чему мы здесь научились, и пустим это в дело дома. Видите?

— Ага. Так и вижу, как вы летаете туда-сюда, прикидывая где бы посадить «Хьюи» с кучей денег, чтобы никто ничего не заподозрил.

— А это самый лучший момент, — продолжал он. — Когда мы выбросим CS, рвотный газ, никто без противогаза не захочет шляться рядом. Мы еще сбросим кучу дымовых шашек, чтобы прикрыть погрузку и взлет. Возьмем всех на борт и уйдем на малой высоте. Мы направимся к озеру, которое знает Макэлрой. Там есть хижина, куда мы сложим деньги и будем там жить полгода, пока все не уляжется.

— И никто не заметит, что там стоит «Хьюи»?

— Ах, да. «Хьюи» мы угоним у Национальной Гвардии, а потом утопим его в озере. И проторчим там шесть месяцев, соображая, как лучше потратить по миллиону с лишним долларов на каждого. Представляете?

— Ну, это классика.

— Я так и знал, что вам понравится.

— Я не сказал, что мне понравилось. Я сказал, что это классика.

Звезды светили достаточно ярко, чтобы заметить какой-то черный силуэт, метавшийся от вертолета к вертолету. Когда он подбежал к соседней машине, мы услышали, что ищут Рубенски. Рубенски крикнул, что он здесь и, выскочив, встретил фигуру на полдороге.

В засаде погибли несколько человек. Среди них был и Макэлрой. Рубенски вернулся, примостился у своего пулемета и заплакал. «Хьюи» заполнился сдавленными всхлипами.

Уставясь во тьму, я тоже пролил несколько слез по Макэлрою, хотя даже не знал его.

— Поверить не могу, что бывают дебилы, способные попасть под рулевой винт.

— Знаю. Да еще и такие, которые летали на кучу штурмов, — мы смеялись.

Сейчас, в кузове грузовика, направлявшегося в Кинхон, нам было смешно. А прошлой ночью, когда мы возвращались из зоны «Пес», один сапог шагнул прямо под вращающийся рулевой винт машины, стоявшей передо мной. И тут я почти сдался. Это было уже чересчур. Я не мог выдержать мысль о том, что «Хьюи» убьет человека сразу после того, как спас ему жизнь. Турбина умолкала, я стягивал шлем и тут увидел парня, выскочившего из боковой двери. Прежде чем я даже сообразил крикнуть «Стой!», он полетел на землю. Рулевой винт ударил его по голове. Бац. И на землю.

Я не сдался. В этом-то и был фокус: парня не убило. Жизнь ему спасла каска. Он отделался сильным сотрясением и кое-какими порезами.

— Ебанько, небось, уже домой едет, — сказал Кайзер.

— Заслужил, — отозвался Коннорс. — Если ты выжил после такого, то тебе должны дать медаль и билет на самолет домой.

Вот эта поездка на грузовике стала для нас первым перерывом за месяц. Другие группы пилотов уже добрались до Кинхон, а теперь настал и наш черед.

То ли случайно, то ли нет, я ехал в своей обычной компании — с Коннорсом, Банджо, Кайзером, Нэйтом и Реслером. С нами был и Фаррис, чтобы убедиться, что мы вернемся вовремя.

Двадцатимильная дорога от «Стрельбища» близ Фукат до Кинхон — это почти два часа тряски на ухабах между бесконечных рисовых полей. Время от времени нам попадались островки деревень.

— А вот так, блядь, подумать, наша армия могла бы, блядь, и «Хьюи» дать разок, для нас, для асов, — сказал Коннорс.

— Свободных машин нет. Слишком много на профилактике, — ответил ему Фаррис, представитель той самой армии.

Когда движение стало плотным, мы припарковали грузовик и наняли мальчика, чтоб следил за ним. А потом, в поисках развлечений, двинулись по улице.

Коннорса остановил военный полицейский:

— Виноват, сэр. Положено закатывать рукава выше локтей.

— Чего?

— Ваши рукава, сэр. Вы должны закатать их выше локтей.

— Ты шутишь, что ли?

— Никак нет, сэр.

Коннорс вызверился на полицейского. И мы все тоже. Ни у кого из нас рукава не были закатаны так высоко, как надо.

— А если я рукава так и оставлю?

— Тогда мне придется арестовать вас, сэр.

— Ты меня арестуешь за незакатанные рукава?

— Так точно, сэр. Такие у меня приказы.

— Скажи-ка мне, — негромко заговорил Коннорс. — Ты знаешь, что тут война идет?

— Так точно, сэр. Конечно, я знаю, что война идет.

— ТАК ХУЛИ ТЫ ДОЕБАЛСЯ ДО МОИХ РУКАВОВ?!

Полицейский подскочил.

— Мне-то без разницы, сэр. Но если я не буду следить за формой одежды, меня за жопу повесят.

— Ах, вот оно что. Если я не закатаю рукава выше локтя, тебя повесят за жопу. Теперь ты рассуждаешь здраво, — и Коннорс принялся закатывать рукава. — Видите, джентльмены, мы не имеем дела с личными извращениями данного специалиста, заставляющими его следить за формой одежды в военное время. Мы имеем дело с личными извращениями его тылового босса.

И Коннорс угрюмо кивнул:

— Так, специалист?

— Именно так, сэр.

Мы все, похоже, обозлились, но рукава закатали.

— Дьявол, все время забываю, что пока нас нет, армия живет нормальной жизнью, — сказал Гэри, озвучив наши мысли.

Мы шли все дальше по многолюдной улице. Еще у грузовика Фаррис сказал нам вернуться к 16:00, на что мы с радостью согласились.

Кайзер бывал здесь раньше:

— Первое, мужики, что нам нужно, так это зайти в баню, чтоб красотки не шарахались.

— А! Красотки! — впал в экстаз Коннорс.

— Тебе, Коннорс, бани не хватит… — сказал Банджо.

— Обожаю красоток.

— …А понадобится пластическая операция, — закончил Банджо.

Мысль насчет бани мне нравилась всегда, но такого я совсем не ожидал. Там было жарко, слишком жарко, чтобы получать удовольствие. Через две минуты, как я вошел в парилку, мне пришлось опуститься на пол, где, согласно мифам, воздух был прохладней. Это что, весело? Еще через две минуты, когда я убедился, что отключаюсь, я практически выполз наружу, на массажный стол.

Вьетнамец средних лет тщательно разместил меня на столе и обрушил восточную ярость на мое западное тело.

— Хорошо, нет? — сказал он, долбя меня по спине. — Вам понравится… это.

Я так и содрогнулся, когда он завел мои локти мне за голову. Несколько минут он продолжал в том же духе, потом нагнулся и негромко спросил:

— Хотеть отсос?

— Нет, — тут же ответил я, сильно смутившись.

— У меня есть девочка, прийти, отсосать по первый класс.

Я испытал облегчение, узнав, что речь идет о девочке, но не заинтересовался:

— Спасибо, не надо.

— Надо-надо, Мейсон, — раздался из-за перегородки голос Кайзера. — В любом месте ты должен наслаждаться лучшим, что есть. А лучшее, что здесь есть — это Нэнси. И ее волшебные губки.

Вьетнамский массажист кивнул в ожидании, но я сказал, что нет. Он пожал плечами и вновь принялся избивать меня.

Несколько часов мы бродили по улицам, выпивая и заходя в магазины, более или менее вместе. Я переставал понимать, где нахожусь. Где-то в сердце Кинхон, то на солнечных улицах, то уходя с солнечных улиц. Четверо из нас сидели за столом в чудесном маленьком баре на симпатичной солнечной улочке и болтали с очаровательными девушками, которые хотели ебаться с нами, не глядя. Кайзер выпил еще; он пытался уговорить смеющуюся девушку оплатить его услуги. Покрасневший Гэри общался с образом возлюбленной. Нэйт стал трезвым интеллектуалом, обсуждавшим мировые проблемы с кивающей женщиной. Я выпивал и смотрел на все, что происходит в этом прекрасном, залитом солнцем баре. Никогда не знал, что бурбон может быть настолько хорош.

— Секрет? — голос моей спутницы отвлек меня от мыслей. — Где?

Она привлекла меня к себе, чтобы прошептать свой секрет. Грянул смех: девушка Кайзера все же призналась, что поебется с ним бесплатно, именно так, как он и говорил. Как же здесь все-таки здорово, с такими милыми людьми.

— Если это секрет, почему ты раздеваешься? — о, надо быть остроумным и она тебя полюбит.

Она поморщилась, запутавшись ногами в трусиках. Она торопилась, ее лицо стало беспокойным. Волшебным образом я тоже оказался раздет. Когда я вошел в нее, она вздрогнула, но пока я барахтался, выпутываясь из месяцев накопленной похоти, все же оставалась похвально сосредоточенной. Долго ждать ей не пришлось. Вскоре меня уже вели обратно в бар, где я и принялся восхищаться тем, как приятно трахать этих замечательных, радостных людей.

— Ведь правда же? — заплетаясь, сказал Кайзер. — Эти милашки — самые милые милашки? А?

— Правда! — отозвался Нэйт и стукнул лбом по столу, чтобы подчеркнуть свои слова.

С этого момента я плохо запоминал, что было. Вторую половину дня мы шатались по улицам и пили. К тому времени, как мы вспомнили про Фарриса и добрались до джипа, то уже опаздывали на час.

— Заблудились, — объяснил Кайзер.

— Ага. Двинули, — резко бросил Фаррис.

К сожалению, после двухчасового пути на «Стрельбище», я был трезв, как стеклышко. Мы опять тряслись на ухабах, пока мимо нас проплывала деревня за деревней, пока не появился зеленый, пыльный палаточный городок. «Ах, — подумал я, — наконец-то дома».

Глава 9 НАПРЯЖЕНИЕ

Я и тридцать рядовых стояли на бетоне аэропорта Анкхе. По моим бокам тек пот, оставляя темные пятна на форме. Мы наблюдали за рулящими самолетами, гадая, который из них доставит нас в Сайгон. Серебристый транспортник С-123 выкатился в центр поля и заглушил двигатели. Армейский «Карибу», выруливавший к нам, заблокировал один из колесных тормозов и развернулся, обдав нас потоком горячего ветра, высушившего пот. Это был наш самолет.

Серебристый С-123 опустил рампу. Вышли четыре человека, которые направились к нам. Открылась и рампа «Карибу». Спустился бортинженер, принявшийся с недоверием оглядывать нас, земных личностей. Я разглядел пилотов в кабине. Один из них увидел мои крылышки и кивнул в знак приветствия. Люди с серебристого самолета подошли достаточно близко и мы увидели, что это высшие офицеры — один армейский и трое флотских. Бортинженер открыл рот, чтобы позвать нас на борт. Пилот махнул ему, показав планшет в знак подтверждения.

Большое начальство быстро приближалось. Тот, кто шел первым, был высок, широк в плечах, носил звезды, а рука у него была на перевязи. Я начал быстро соображать. Кто у нас широкоплеч, носит звезды, рассекает на серебристых самолетах и у кого рука на перевязи?

— А это не Уэстморленд? — спросил рядовой позади меня.

Точно! Уэстморленд, властелин Вьетнама, был всего в сотне футов от нас и дистанция сокращалась. Я обернулся, выискивая лейтенанта или капитана, который поставит нашу ораву по стойке «смирно» и проделает все остальное, что положено делать, когда на горизонте возникает ебаный генерал. В результате поисков стало ясно, что старший по званию здесь я.

— Смир-р-рна! — заорал я.

Мешки и тюки грязного белья полетели на землю. Все принялись строиться.

Ему такое понравилось. Когда я обернулся, Уэстморленд уже почти нависал над нами, все еще шагая, улыбаясь, и присматриваясь к тощему уоррент-офицеру, который отдал честь с идеальной четкостью. Я держал руку поднятой, пока он не остановился и не ответил на приветствие. Генерал и трое его друзей-адмиралов стояли лицом к лицу со мной и тремя десятками рядовых.

— Вольно, мистер Мейсон, — прогремел голос.

Уэстморленд подошел достаточно близко, чтобы прочитать мое имя на нашивке. Он казался еще выше, чем был на самом деле. Какое еще звание ему могли присвоить? Такие просто обязаны быть генералами.[39]

— Мистер Мейсон, — заговорил он небрежным тоном, — у меня и моих друзей важное дело, а мой самолет только что сломался.

Его самолет? Все самолеты — это его самолеты. И все вертолеты. И все корабли. Уэстморленду принадлежало все, даже пушечное мясо, с которым он сейчас разговаривал.

— Сожалею, сэр.

— Благодарю вас. Что ж, мистер Мейсон, если вы не против, я хотел бы взять ваш самолет, чтобы доставить этих джентльменов на их корабли вовремя.

Адмиралы заулыбались шутке насчет «если вы не против».

— Так точно, сэр, — разумеется, мой самолет — ваш самолет…

— Спасибо, мистер Мейсон, — над квадратной челюстью появилась откровенная улыбка, а в глазах блеснул понимающий огонек. — А теперь, если вы уберете этих людей с дороги, нам действительно надо поторапливаться.

— Есть, сэр, — я развернулся и дал команду — С дороги!

Началась легкая неразбериха, пока все хватали свои вещи и отбегали в сторону.

Адмиралы поднялись в самолет, заняв три из тридцати пяти мест. Уэстморленд задержался:

— Еще раз спасибо, мистер Мейсон. Надеюсь, вы из-за этого не опоздаете… куда вы направляетесь?

— В отпуск, сэр.

— А, в отпуск. Совсем скоро будет еще один самолет.

Человек Года, как назвал его «Тайм», присоединился к адмиралам. Четыре человека расселись по местам в салоне «Карибу», похожем на пещеру. Бортинженер, выглядевший так, будто получил повышение сразу на несколько званий, нажал на кнопку — рампа поднялась, запечатывая фюзеляж. Нас хлестнул вихрь от винтов, самолет удалился, становясь все меньше и взмыл в небо. Позади меня запыленная толпа переговаривалась:

— Хе-хе, я надеюсь, им там не тесно.

— Нельзя мешать генералов с рядовыми, сам знаешь.

— С хуя ли?

— От вони рядовых у них серебро чернеет.

На борту авиалайнера, летевшего к Тайваню, лаская бокал, я начал понимать, как мне повезло. В кондиционированном воздухе пот высох. Глядя на море через иллюминатор, я подумал, что Реслер и остальные сейчас пытаются избавиться от плесени и крысиных какашек — и улыбнулся.

Мы вернулись из Бонсон всего два дня назад. ВК внезапно то ли сдались, то ли исчезли. После сорока одного дня в долине Бонсон было объявлено, что враг понес серьезные потери. Победа была за нами. А теперь давайте и домой.

После этих сорока дней мы не могли просто взять и прилететь обратно. Надо было изобразить что-то величественное. В конце концов, мы же были Первой Командой.

Над перевалом Анкхе сотня «Хьюи» выстроилась в колонну и, изгибаясь по небу, как змея, попыталась зайти по спирали на посадку в зоне «Гольф». Люди на земле говорили, что впечатляло. Они не слышали наших радиопереговоров — все орали, насколько уебищным получился строй, как мы собираемся в кучу и что о нас подумает вся остальная Кавалерия. Сто вертолетов приземлились, подняв бурю. Экипажи пошли к своим палаткам.

Крысы вновь одержали верх. Какашки лежали беспорядочно; было ясно, что крысы себя чувствовали, как дома. Плесень покрывала все. Когда мы зашли вовнутрь, в разные стороны брызнули черные силуэты со сверкающими глазками.

— Убить крыс на хуй! — крикнул Коннорс.

Я по-идиотски улыбался и подошла стюардесса:

— Не хотите еще выпить, сэр?

— А? Да, конечно.

Когда Коннорс зверел, это всегда приводило меня в восторг. Как-то раз он вернулся из увольнения и принялся пьяным голосом объяснять, почему пологи палатки должны быть опущены. Сидя в темноте на раскладушке, он громко перечислял недостатки поднятых пологов. А потом дернул за шнур, освобождавший тот, который был рядом. Полог оказался наполнен водой. Когда он раскатился, галлоны воды выплеснулись на Коннорса и залили ему постель. Коннорс разразился серией яростных ругательств.

Еще он одолжил мне сотню долларов для отпуска. Прямо перед штурмом днем раньше, он сказал:

— Мейсон, будь очень, очень осторожен, ладно?

— Я всегда осторожен.

— Да, но ты еще не разу не стоил для меня сотню долларов.

К тому времени, как мы приземлились в Тайпее, мне стало по-настоящему хорошо. Дядя Сэм, в своей безграничной мудрости, создал для своих воинов все условия — только следуй по маршруту. В Сайгоне мы разбирались по разным городам: Тайпей, Бангкок, Сидней и прочим. В каждом городе нас привлекало одно и то же: выпивка и ебля. Или ебля и выпивка, в зависимости от ваших моральных принципов.

Когда мы сошли с самолета, улыбающийся госслужащий направил нас к автобусу. Автобус колесил по улицам, а нам перечисляли разные отели, называя цены и местоположение. Я решил остановиться в «Кингс».

Когда правительство высадило нас у отеля, в бой пошла китайская часть команды. Добродушный, знающий китайский гид вцепился в нас, едва мы вышли из автобуса.

— Ладно, ребята. Вы прибыли туда, куда надо, — и он тепло улыбнулся. — Идите сюда, я помогу вам занять номера, но мы должны торопиться. У нас в Тайпее куча дел.

Я швырнул свой мешок в комнату. В номере напротив расположился человек по имени Чак. Чаку было сорок с лишним лет, он был капитан. Здесь же он одевался почти совсем как я — хлопчатобумажные брюки, рубашка в клетку и мягкие кожаные туфли. Не успели мы представиться друг другу, как примчался Дэнни, наш гид.

— Джентльмены, быстрее, быстрее. У нас в Тайпее куча дел.

Дэнни потащил нас к лифту:

— Запомните, джентльмены, вы здесь, чтобы развлекаться, а моя работа — помогать вам. Во-первых, перейдем через дорогу, чтобы зайти в высококлассный бар и обсудить наши планы. Вы скажете мне, что собираетесь делать, а я стану вашим гидом.

Дэнни, непрерывно разговаривая, шел чуть впереди нас, чуть ли не задом наперед. Его настолько переполнял энтузиазм, что можно было подумать, будто он и сам приехал из Вьетнама.

Дэнни провел нас через дверь бара. Вдоль стены сидели тридцать-сорок женщин, в один ряд. Он повел нас к началу ряда.

— Марта! Рад тебя видеть, — сказал он первой девушке.

Она тепло кивнула Дэнни, а потом и нам.

— Привет, — сказал я. — Я Боб Мейсон.

Марта, кажется, была очень рада познакомиться.

Мы шли вдоль длинного ряда девушек, здороваясь почти с каждой. В конце мы поднялись на второй этаж и разместились за столиком, на который какой-то из друзей Дэнни уже подал напитки.

— Итак, джентльмены, вам каких?

— В смысле, каких девушек?

— Ясное дело. Скажите, какая вам понравилась и она будет с вами вот прямо так, — он щелкнул пальцами.

— Ну, мне вроде понравилась одна, но я не запомнил ее имя, — сказал я.

— Где она сидела?

— Примерно десятая по счету. На ней фиолетовое платье.

— А, Шерон. У тебя очень хороший вкус, Боб.

— Спасибо.

Чак описал девушку, которая ему запомнилась, Дэнни встал и извинился:

— Я совсем скоро вернусь. Выпейте!

Как только Дэнни исчез, появилась девушка в фиолетовом, Шерон. Она была не одна; ее проводили до столика в другом конце зала. Она уселась напротив своего спутника, лицом ко мне. Как я мог чувствовать, что меня обманули, я ведь даже не знал этого человека? Из всех в ряду она смотрела на меня непрерывно. Сейчас, глядя на нее, я понял, что совершенно влюблен. Было в ней что-то знакомое. Встречаясь глазами со своим спутником, она мягко улыбалась, но ее выражение слегка менялось, когда она смотрела в сторону. Она не отворачивалась и я знал, что она тоже меня любит.

Дэнни вернулся, идя позади двух женщин. Обе они были хорошо одеты и несли сумочки. Они уселись напротив нас с Чаком.

— Линда, это Боб. Вики, это Чак, — некоторое время Дэнни, ухмыляясь, оглядывал наши счастливые парочки. — Посмотрю, что там с вашей выпивкой.

Прежде, чем он ушел, то наклонился ко мне и прошептал:

— Шерон уже…

Я быстро кивнул.

Линда наклонилась ко мне через столик и прошептала:

— Как жаль, что вам не досталась та, кого вы любите. Хотите, я уйду?

Да, этого я и хотел. Эта девушка, Шерон, была восточной версией Пэйшнс. Именно так Пэйшнс смотрела на меня, когда мы встретились в первый раз. Но я уже залил в себя достаточно виски, чтобы очерстветь. Тот факт, что Линда хотела уйти, быть отвергнутой, стер то, что оставалось от моих чувств и я ответил:

— Нет, конечно нет.

— Она красивей, чем я, — сказала Линда, напрашиваясь на комплимент.

На самом деле, Шерон была красивей, но я напомнил себе, что ни та, ни другая не были бы со мной, если бы я не собирался платить. Через четыре дня все кончится.

— Не глупи, ты красивей.

— Спасибо за ваши слова.

Шерон все еще поглядывала на меня время от времени. Я так и не понимал, почему. У меня остались смутные воспоминания о разных клубах, о том, как я пел на улицах, о ярких огнях и такси. Я даже проснулся в другом отеле. Моей спутницей, за десять долларов в день, была Линда. Она показывала мне разные виды острова, в промежутках между утолением моей отчаянной страсти. Каждый вечер мы ужинали в разных клубах и ресторанах, никогда не заходя никуда дважды. Иногда я видел, как Шерон поглядывает на меня знакомым взглядом.

Четыре дня пролетели мгновенно.

Как ни странно, когда мы приехали в аэропорт, девушки столпились у автобуса. Солдаты прощались со своими китайскими подружками. Девушки в самом деле плакали. Почему? Люди, бывшие совершенно чужими пять дней назад, прощались со слезами на глазах. Я выбрался из автобуса, но не видел Линды. Пройдя мимо обнимавшихся парочек, я двинулся к терминалу. За пять шагов до двери я услышал, как меня зовут по имени. Оглядевшись, я увидел Шерон. Она широко улыбалась, но по щекам у нее текли слезы. Она протянула руки, и инстинктивно я обнял ее. Я все не мог понять, зачем она это делает.

— Пожалуйста, берегите себя, — сказала она.

Когда я сошел с самолета в Анкхе, меня охватил почти истерический страх. В душной жаре страх переполнял меня, переходя в колючий, леденящий ужас. Слегка поежившись, я загнал демонов вглубь и отправился на поиски полевого телефона. Меня трясло, пока в темной палатке я ждал, когда меня соединят с моей ротой.

— Добро пожаловать обратно, мистер Мейсон, — сказал сержант Бейли и я мгновенно успокоился, услышав его голос. — Прямо сейчас пошлем за вами джип.

День снаружи был серым, пасмурным, влажным, невероятно жарким. Я закурил «Пэлл-Мэлл» и принялся ждать.

Через несколько дней мне удалось почти полностью подавить страх. В горах, где нынче рыскала Кавалерия, стреляли в нас нечасто. Больше всего на настоящий бой стало похоже, когда ганшип сбил слик.

Майор Астор, замена Моррису, был высоким, крепко сложенным человеком с короткими светлыми волосами. Он больше был похож на стереотипичного морпеха, чем на армейского пилота. Он прибыл к нам сразу после долины Бонсон и участвовал только в разных скучных вылетах, что привело его к неверным выводам.

— Они дают нам пройти всюду, куда мы захотим, — сказал майор Астор Джону Холлу. — Сколько еще протянет ВК, если мы будем контролировать воздух, как сейчас?

— Мы не контролируем. Они контролируют, — ответил Джон.

— Ага, видел я, какие они крутые. Ну что, спрашивается, они могут сделать против наших вертолетов? — Астор усмехнулся.

— Майор, вы неправы. Просто маленький народ решил сделать небольшой перерыв.

Джон пил виски, майор — пиво, а я слушал. Мы были в баре офицерского клуба, построенного нашими руками; клуб вот-вот должен был открыться. Бармена пока что не было. Люди просто приносили свои собственные бутылки.

— Вы называете их «маленький народ»?

— Иногда.

— Вроде как эльфы какие-то.

— Ну вообще иногда кажется, что у этих сволочей какой-то волшебный порошок. Они могут оказаться там, где ты их хочешь видеть меньше всего.

Зашли Коннорс и Банджо. Рубашка Коннорса прилипла к его потному телу. Банджо, по сравнению с ним, выглядел сухим.

— Бармен! — заорал Коннорс. — Пива! Пива мне!

— Тут же нет бармена, — сказал Банджо.

— Да я знаю. Я тренируюсь, — оглядевшись, Коннорс увидел нового майора. — Добрый вечер, сэр.

— Добрый вечер, мистер Коннорс. Я слышал, вы ротный инструктор.

— Так и есть. Я натуральный вертолетный ас.

— Пока винт не фиксирует, — вставил Банджо.

— Банджо, иди на хуй.

— Преподавали в летной школе? — спросил Астор Коннорса.

— Пока что нет. Наверное, придется, после того, как закончу с этой херней. А что? Вы инструктор?

— Нет, — ответил Астор. — Я только выпустился. Программа в Ракере впечатляет.

— Да, обучение вертолетам там лучшее в армии. После выпуска ты почти безопасен.

— «Почти безопасен»? — Астор рассмеялся.

— Именно так. Любой пилот-новичок все еще опасен. Новички знают ровно столько, чтобы суметь вляпаться в неприятности. Когда они наберут еще пятьсот часов и поймут, как обращаться с машиной, то, я бы сказал, они почти безопасны. Если ты остался жив после тысячи часов, ты уже весьма неплох. Но это в Штатах. Здесь все происходит быстрее, под давлением, когда в тебя стреляют, — и Коннорс взял пиво, которое поставил перед ним Банджо.

— Вообще, по-моему, чертовски хорошая программа, — сказал Астор. — А когда я тут полетал, то еще больше понравилось, как там учат.

— Да, неплохо. Только не судите по тому, что успели увидеть. Когда вы начнете делать заходы на узкие зоны, в строю, а ВК будут стрелять по вашей жопе, станет тяжеловато.

— Если и так, с вами все будет в порядке. Если делать, как учили.

— Что я могу сказать? Идею вы уловили, — Коннорс повернулся к нам с Холлом и закатил глаза.

— За армейскую авиацию, — и Астор поднял свой бокал.

— А? — не понял Коннорс.

Я покинул клуб, чтобы написать ежедневное письмо и начал мысленно подсчитывать свой налет. Если верить Коннорсу, то я был чуть более, чем почти безопасен — семьсот часов. Сам Коннорс налетал почти три тысячи, и главным образом на «Хьюи». Все это доказывало, что я становлюсь профессионалом. Вертолетчиком. Вернувшись домой, я смогу основать собственную вертолетную компанию. Надо только вернуться домой.

Той же ночью, позже, я услышал пронзительные крики. Так кричит безумец. Я выскочил наружу, разом покрывшись мурашками.

— Будь они прокляты! Будь они прокляты!

Неподалеку от клуба я увидел, как четверо человек тащат вопящего, извивающегося, отбивающегося капитана Фонтейна. Фонтейн ненавидел Оуэнса и Уайта.

— Я их убью! Я их убью!

— Успокойся…

— Убью-ю-ю! — голос Фонтейна перешел в жуткий визг.

Он был, как свинья, которую волокут на бойню, но четверо, одним из которых был Коннорс, держали его крепко и дотащили до домика. А ведь Фонтейн был таким спокойным человеком.

— Ебнулся, — сказал Коннорс.

— Сам вижу. С чего? — спросил я, сидя в нашей палатке и глядя, как Банджо варит кофе рядом со своей раскладушкой.

— Да эти блядские Оуэнс с Уайтом, — Коннорс сел на раскладушку. — Фонтейн сказал, дознался, что эти двое подделывают свои летные книжки. Записывают себе кучу боевых вылетов, хотя каждый знает, что они вообще не летают. Короче, вызвал Оуэнса на разговор. А Оуэнс говорит, ты просто завидуешь. Вот ведь пидор! Думает, что все такие же уроды, как он сам.

— А зачем им налет?

— Ну, такой деятель, как Оуэнс, скоро должен стать майором. Ему нужен боевой налет. Он может даже какие-нибудь медали за это получить.[40]

— А вот и кофе! Извините, ребята, хватит только на меня, — рассмеялся Банджо.

— А зачем сказал тогда?

— Сам не знаю. Наверное, мне как-то веселее от того, что я живу лучше, чем вы, — Банджо засмеялся опять. — Печенья не хотите?

— Вы такой щедрый, мистер Бэйтс.

— Ах, пустяки, мистер Коннорс, — Банджо поклонился с улыбкой. — Мейсон?

— Нет, спасибо, — ответил я. — Я лягу посплю.

Когда вы опускаете противомоскитный полог, то чувствуете себя изолированным, даже если лежите в тесной палатке. Вас может видеть кто угодно, но все равно кажется, что вы наедине с собой. Я укрылся своим пончо и попытался заснуть.

Вокруг упала чернота, в которой меня преследовало что-то бесформенное. В мой разум нырнуло чужое присутствие и сердце захлестнул непреодолимый ужас. Я вскочил, приподнявшись на локтях. Сквозь полог я увидел Коннорса, глядевшего с другой стороны палатки. Я попытался припомнить, что меня напугало, но не смог. В лагере все было спокойно. Почувствовав усталость, я опустился вниз и принялся разглядывать верх полога.

На следующий день Астор вылетал на свое первое задание в качестве ведущего и нас с Гэри придали его взводу. Большую часть времени мы доставляли пайки разным патрулям, прочесывавшим кусты в поисках чарли. Чарли пока не попадались. Сообщали о редких снайперских выстрелах. Старые лагеря. Новые лагеря. Даже несколько пленных. Но с практической точки зрения и джунгли, и кустарник были необитаемы.

В начале задания у Астора получалось очень даже ничего. Он приказал восьми своим машинам разделиться и обслуживать каждой свой район. Так работа пошла быстрее. Большинство пилотов считают снабжение унылой работой, но мы с Гэри использовали эти восхитительно скучные задания, чтобы поиграть с вертолетом. Ничего плохого, типа причесываний военной полиции, просто что-то такое, что испытывает ваше мастерство.

К примеру, на посадке можно прикоснуться несущим винтом к ветке дерева — чтобы посмотреть, насколько близко вы можете подойти. В Штатах такой жест считается глупым. Здесь же подобный глазомер способен спасти жизнь.

На сей раз я экспериментировал с «зацепом» «Хьюи». Если на взлете слишком сильно опустить нос, то давление потока на плоскую крышу заставит его опуститься еще ниже. Вертолет с ускорением затянет в пике. Если такое происходит рядом с землей, вы попадаете в скверный замкнутый круг. Если взять ручку на себя, то это не перевесит давления на крышу. Если добавить шаг, чтобы набрать высоту, то система просто получит дополнительную энергию и вы врежетесь в землю на большей скорости. Если ничего не делать, только материться, то врежетесь на меньшей. Во всех случаях, вы проиграли.

Однажды я чуть не попался на «зацеп» и теперь хотел узнать, с какого момента действительно становится опасно. Разобраться удалось, имитируя горизонтальный взлет с вершины холма.

Я очень резко опустил нос и добавил шаг настолько, чтобы вертолет летел горизонтально над землей. Подвигал ручку управления, но машина не отвечала. Я так и почувствовал, как оно происходит. Добавление мощности лишь ухудшило бы дело. Когда я увидел, как устроена эта ловушка и выяснил, как в нее попадают, то понял: случайно я уже в нее не попаду. Свои эксперименты я ставил над долиной, и таким образом, чтобы выйти из опасного режима, достаточно было просто перейти в пике.

Ближе к концу дня, до темноты, чарли решили уничтожить взвод-другой. Мы стояли близ полевого командного пункта, вертолеты загружались и тут командир сапог вызвал Астора в штабную палатку.

У нас было шесть «Хьюи». Вернувшись минутами позже, Астор дал сигнал на запуск, а потом подошел к нам с Гэри.

— За несколько километров отсюда взвод подвергся атаке. Чтобы их вытащить, нам нужны всего пять машин, — Астор застегнул «молнию» бронежилета. — Вы остаетесь здесь и следите за нашими переговорами, на тот случай, если понадобитесь.

И он пустился рысью к своему вертолету, винт которого уже вращался.

— Опасное задание, ничего не скажешь, — заметил Гэри.

Мы поднялись в кабину. Гэри запустил двигатель, чтобы можно было слушать радиопереговоры, не разряжая аккумуляторы. Неожиданно влететь непонятно во что в наши планы никак не входило.

Я настроил радио.

— «Чарли-1–6», «Священник-Желтый-1», — это говорил Астор.

Ответа не было.

— Вас понял, «Чарли-1–6», сближаемся, ставьте дым.

Ответа по-прежнему не было. С земли мы могли слышать только то, что говорит Астор. Похоже, у него все было схвачено.

— «Желтый-1», они с той стороны деревьев, — это был голос Джона Холла.

— «Желтый-4», не подтверждаю. Вижу дым, — ответил Астор.

Я начал пристегиваться. Если им осталось так немного до посадки, то нам придется быть в воздухе через считанные минуты.

— «Желтый-1», не подтверждаю. Цель с наветренной стороны от дыма, — сказал Холл.

— «Желтый-4», я здесь главный.

— Вас понял.

— Думаешь, надо взлетать? — спросил Гэри.

— Не, рано еще. Пусть Астор даст приказ.

— «Желтый-4», плотный огонь от деревьев! — закричал Холл.

Астор, который, возможно, уже был на земле, не ответил.

— «Желтый-1», мы уходим. Мой борттехник ранен, — слушая Холла, мы различали, как бьют пулеметы его вертолета.

— Лучше нам двинуть, — сказал я.

— Точно, — Гэри набрал рабочие обороты и быстро взлетел.

— «Желтый-1», я «Чарли-1–6». Вас вижу. Вы примерно в пяти сотнях метров у нас под ветром.

Нам с Гэри стало ясно, что Астор в чистейшем виде продул все дело. Он приземлился с подветренной стороны от безопасной позиции сапог, последовав за дымом, который отнес ветер, даже при том, что Холл видел правильное место. Я увидел строй и вызвал Астора, сообщив, что мы занимаем свое место. Тот ответил отрывистым «Вас понял». Присоединившись, мы выполнили посадку на позицию без малейших приключений.

В зоне «Гольф», когда экипажи перемешались, Астор отдалился от толпы и быстро ушел.

— Ходячая неприятность, — заметил я.

— Да уж, натуральная катастрофа… О! Майор Катастрофа! — сказал Гэри. Все засмеялись: крещение состоялось.[41]

Холл встретил нас в палатке. Его борттехник, Коллинз, был убит. Машина получила двадцать с лишним попаданий. Холла трясло от ярости. Он был прав: Катастрофа пропустил его предупреждения мимо ушей.

— Я его убью, — сказал Холл.

— Я тебя понимаю, — ответил я.

— Нет, я правда его убью. В смысле, насмерть.

С этими словами Холл расстегнул кобуру и пошагал к домику Катастрофы. Сначала я подумал, что это он не всерьез, но минут через пятнадцать, в очереди за едой, услышал, как Катастрофа зовет на помощь.

Холл молча стоял во весь рост, подняв пистолет и держа в левой руке банку пива. Он занял позицию между домиком Катастрофы и кухонной палаткой. Человек тридцать, дожидавшиеся еды, с интересом смотрели за происходящим.

— Холл, если ты немедленно не уберешь оружие, пойдешь под трибунал, — раздалось из-за двери домика.

— А выйди, майор, тебе придется, рано или поздно.

— Ты ненормальный! Ты не имеешь права направлять оружие на вышестоящего офицера и не давать ему выйти из собственного жилья. Если ты не уберешь оружие, у тебя будут большие неприятности. Прямо сейчас!

— Ты, майор, убил Коллинза. Теперь твоя очередь, — и Холл поднял пистолет, беря дверь на мушку.

— Помогите! — завопил Катастрофа, увидев, что к кухонной палатке идет Уильямс.

Уильямс оглянулся и разглядел Холла в сгущающихся сумерках. Катастрофа с робкой надеждой высунул нос наружу и закричал вновь:

— Помогите! Майор Уильямс, уберите от меня этого психа!

Уильямс кивнул, сполоснул свою посуду и зашел в палатку.

На помощь Катастрофе так никто и не пришел. Время от времени мы слышали его вопли. Никто не обращал ни малейшего внимания. Но позже ночью Холл утратил бдительность. Я слышал, как он где-то снаружи моей палатки распевает песни пьяным голосом. Наутро он все еще был настолько пьян, что его не допустили к полетам.

Этот инцидент ознаменовал начало серии конфликтов — общее напряжение брало свое. Как-то ночью Холл избил Дэйзи и рассек ему губу. Он продолжал преследовать Катастрофу по всему лагерю, меча в того монтаньярские копья. Вскоре после того, как визжащего капитана Фонтейна уволокли в его домик, Шейкер сказал Райкеру, чтоб тот шел строить клуб — и услышал в ответ вполне ясное предложение катиться куда подальше. Коннорс с Нэйтом повздорили из-за того, где сушить белье. У Нэйта с Кайзером возник территориальный конфликт.

Прощальная вечеринка Уильямса прошла очень тихо. Майора, великолепного командира-авиатора, переводили в штаб бригады, в Сайгон; это было повышение. Тихо было потому что Уильямс держался слишком далеко от нас, не так, как Филдс.

На следующий день, после церемонии награждения Воздушными медалями, наш новый командир, майор Крейн, произнес вступительную речь.

— Думаю, здесь все просто отлично, за исключением вашего внешнего вида, — сказал Крейн. — У этой роты впечатляющий послужной список. Наверняка, вы были просто слишком заняты и потому немножко распустились.

Сам он носил хрустящую форму и ботинки, начищенные до блеска. Даже Уильямс, мистер Каменная Жопа собственной персоной, не беспокоился о такой херне. Уильямса волновало, как мы выполняем задания. Крейн с самого начала заговорил о рутине.

— Может вам и кажется, что носить заправленную рубашку в расположении роты — кстати, рубашки должны быть заправлены — не слишком важно, но я так не думаю. Да, здесь суровая жизнь. Это война. Но если всего один аспект нашего профессионального поведения упадет вот настолько, вся наша эффективность снизится, — он сделал паузу и улыбнулся, как нормальный человек, всего лишь выполняющий свою работу. — А потому с этого момента мы непрерывно подчиняемся стандартным правилам ношения формы. Заправленные рубашки, брюки с напуском, чистая форма.

«Мы сами виноваты, — подумал я. — Мы вбили столько труда, чтобы сделать это место цивилизованным, что парню кажется, будто он до сих пор в Форт-Беннинге».

— Что касается чистоты, то у меня есть и хорошие новости. С завтрашнего дня мы будем копать ротный колодец, так что у нас будет собственный душ, — он, улыбаясь, сделал паузу, видимо ожидая восторженные крики, но мы молчали. — Отвечать за проект будет капитан Шерман и я надеюсь на ваше полное с ним сотрудничество. Все свободны.

— Моя бедная ебаная спина, — сказал Коннорс в палатке. — Я-то уже привык мыться по-своему.

— Блин. Ну и как ты моешься? — спросил Банджо.

— Да так же, как и остальные. Я ношу форму, пока к шкуре не присохнет, а потом отдираю вместе с коркой.

— От душа я бы не отказался, — сказал Гэри.

— Я бы тоже. Вопрос, глубоко ли рыть придется, — заметил я.

— Может, до самого Цинциннати! — сказал Гэри.

Вошел Фаррис:

— У меня для вас новое объявление, — он подождал, пока мы все соберемся вокруг него. — Нам нужны добровольцы, которые переведутся в другие части, чтобы у нас возникло место для замен.

— Перевестись из Кавалерии? — спросил Гэри.

— Ну да.

— Когда? — спросил кто-то.

— Что-то в районе от прямо сейчас до конца следующего месяца.

Это был мой шанс. Может, я получу непыльную работенку в Кинхон, буду возить советников или что-то в этом роде. Я поднял руку.

Следующие несколько дней я либо летал на рутинные задания, либо копал новый колодец. Наполняя ведра и глядя, как их поднимают на веревке, я предавался мечтам о своем новом назначении. Мой приятель по летной школе написал, что получил назначение на авианосец и свой собственный «Хьюи». Я знал, что бывает служба и получше, чем в Кавалерии. Может, пилот курьерского вертолета в Сайгоне, с девяти до пяти. Вы только представьте, ни грязи, ни палаток.

На двадцати пяти футах мы наткнулись на камень. Шерман вызвал саперов и те сказали, что придется взрывать.

По дороге в Счастливую мы с Гэри залетели на шоу Боба Хоупа. А развозя всякое разное во второй половине дня, услышали самые необычные переговоры по радио в моей жизни.

— «Ворон-6», «Дельта-1». Цель вижу.

«Дельта-1» — это был ганшип.

— Вас понял, «Дельта-1». У них на спинах что-нибудь есть?

— Не подтверждаю.

— Ладно, тут гарантий быть не может. Вперед, достаньте их.

— Вас понял.

— Они вообще о чем? — спросил Гэри.

Мы только что взяли пустые продуктовые контейнеры и скользили вниз над склоном горы.

— Без понятия, — ответил я.

— «Ворон-6», наши пулеметы их не берут.

— В голову пробовали?

— Вас понял.

— Применяйте ракеты.

— Вас понял.

Наступила тишина. Гэри начал выполнять заход, чтобы повстречаться с дорожным патрулем на нашем пути.

— «Ворон-6», «Дельта-1». Есть. Сделали обоих.

— Рады слышать, «Дельта-1». Я уже начал думать, что слонов нам ничем не взять.

Слонов? Мы убиваем каких-то ебаных слонов?

— Вас понял. Что-то еще?

— А как же, «Дельта-1». Спускайтесь и достаньте бивни.

— Меня стошнит сейчас, — сказал Гэри. — Грохнуть слонов — это все равно, что свою бабушку замочить.

Когда в роте узнали, что слоновую кость отправили в штаб дивизии, все возмутились. Убивать людей на войне — дело нормальное, но ни в чем не повинных слонов трогать не надо.

— Любой, кто так сделает, может залезть к тебе в дом и убить твою собаку, — сказал Деккер.

— Мейсон, бери свой фотоаппарат, — крикнул Шерман.

— Чего еще случилось?

— Будем взрывать колодец. Бери аппарат.

Я встал на удалении от колодца и поднял аппарат.

— Все отошли? — крикнул Шерман.

— Все.

«Бонк». Над колодцем на пять футов поднялось облачко пыли. Я его сфотографировал.

— Блин, я думал, сильнее бабахнет, — буркнул Шерман.

— Взрыв-то был?

— Вода пошла? — все склонились над колодцем.

— Ура, бля, — подытожил Коннорс. — Там опять земля.

— Будем копать дальше, — объявил Шерман.

Кто-то расписал стену нашего нового клуба пейзажем зоны «Рентген». Я прохаживался, держа в руках бокал с разбавленным бурбоном. Мебель, доставленная из Штатов, выглядела какой-то иностранной. Кресла были бамбуковыми, на подушках был рисунок на тропическую тему. Ножки столов тоже были из бамбука, а столешницы — из огнеупорной пластмассы.

Все было готово к официальному открытию. Мы знали, что прибудет полковник. С медсестрами. В его ожидании примерно сотня человек коротала время, в быстром темпе поглощая напитки за двадцать пять центов.

Здесь были почти все из нашей роты. Нэйт и Кайзер вели серьезную беседу у стойки бара; Нэйт барабанил пальцами в такт песне, звучавшей из новой стереосистемы. Коннорс и Банджо чему-то смеялись, сидя за столиком неподалеку. Фаррис пил «Севен-Ап», но все равно улыбался. Холл устроился в углу, разглядывая нарисованный пейзаж. Реслер, глядя на вторую кружку пива, радовался, как ребенок. Красное лицо Райкера сияло ярче — он выпил больше, чем обычно. Я стоял у стойки и соображал, где подцепил триппер — во Вьетнаме или Тайпее.

— Ты не… больная, — я показал ей между ног, — да?

— Я? — ее лицо выразило боль. — Я? Не говори глупости. Я не больная.

— Чего я не могу, так это подцепить триппер, — сказал я.

— Вообще, — обиделась она, — я почти девственница.

Только я заметил, что наступила тишина, как меня толкнул Реслер:

— Боб, — прошептал он, — медсестры прибыли.

Полковник появился без предупреждения, зайдя через заднюю дверь и сопровождая обещанных медсестер. Я уверен, они и не подозревали, что стали источником того вдохновения, которое и воздвигло этот клуб. Похоже, им было невероятно неловко. Весь клуб молча вперил взгляды в четырех старушек, носивших форму высокопоставленных офицеров медицинской службы. Тут было отчего занервничать.

Старушки уселись за столик рядом с полковником. Музыка продолжала играть. Возникли два пухлых лейтенанта. Я продолжал глядеть на дверь, ожидая, кто войдет следом. Но это было все. После долгой минуты это понял каждый. Разговоры возобновились.

— Должны же быть в этой ебаной дивизии настоящие медсестры, — прорычал Коннорс.

Банджо хохотал, утирая слезы.

— Они медсестры, — сказал Реслер.

— Ты прекрасно знаешь, о чем я, — сказал Коннорс. — Медсестры, понимаешь? У медсестры сиськи торчат вверх. А не свисают вниз. Блин, моя бабушка и то симпатичней.

Полковник оглядывался по сторонам, а его помощники переговаривались с медсестрами.

— Леди, — пьяный уоррент-офицер вышел вперед и вежливо поклонился медсестрам. — Дженнлльмены… — он кивнул лейтенантам. — Сэр… — новый поклон.

Полковник одарил уоррента очень неприятным взглядом. Медсестры рассмеялись. Когда уоррент повернулся, чтобы уйти, полковник несколько расслабился. Но в тот момент, когда наступила тишина и каждый взгляд был прикован к этой сцене, пьяный перданул с таким звуком, что у всех замерло сердце.

Полковник, его люди и медсестры подскочили. Побагровевший полковник начал подниматься из кресла, вероятно, чтобы убить наглеца. Но вдруг в клубе вновь стало шумно. Все хохотали. Каждый чувствовал себя, словно честь так пердануть выпала ему самому и полковник это понял. Он беспомощно осел обратно в кресло. Медсестры объяснили, что им пора обратно, и прямо сейчас.

Фаррис сказал:

— Пожалуй, вам, ребята, хватит пить и пора по домам. Завтра у нас большое задание.

Оно не было особо большим, просто долгим. Когда я вернулся из отпуска, мы выполняли ежедневные задания в горах, в сорока и пятидесяти милях к северу от Анкхе. Каждый день, с 05:00, мы брали на борт сапог в зоне «Гольф» или в точке дозаправки, доставляли их в горы, высаживали в разных зонах, а потом забирали раненых и убитых у патрулей, которые уже были развернуты.

Для пилотов все это было не слишком плохо. Нас не убивали. Сапоги, однако, хотя и не оказывались побеждены, несли потери от постоянного снайперского огня и коварных мин-ловушек.

После недели перевозок раненых и мертвых пол и переборки грузовой кабины здорово испачкались. Под сиденьями собралась засохшая кровь, а к металлу прилипли всевозможные клочки мяса. Когда становилось совершенно необходимо отмыть вертолет и вывести запах, пилот делал заход на мост, ведущий к Анкхе и сажал машину в воду.

Помывка «Хьюи» вызвала к жизни новую индустрию среди жителей Анкхе. Стоило нам приблизиться к мосту, как местные ребятишки сбегались к песчаным отмелям, готовые поработать.

Единственное, о чем нам приходилось беспокоиться, так это о том, чтобы не залить электронику. На все остальное ниже уровня пола вода не действовала. Я зависал над отмелями, держа полозья под водой, пока не находил место с нужной глубиной. Если вы следите за рулевом винтом, то все это безопасно. Стоило двигателю умолкнуть, как ребятишки хватали щетки и ведра и принимались отскребать машину. Борттехник, как правило, снимал сиденья, чтоб было удобней.

Я снимал ботинки и носки, клал их на верх приборной панели, закатывал штанины и добирался до берега. Пока я стоял на отмели, борттехник наблюдал, как идет дело, а основную часть работы выполняли мальчишки. Они даже забирались на крышу и заливали воду в выхлопную трубу — совершенно ненужный признак усердия.

Это был не единственный бизнес, процветавший на отмелях. Во-первых, была еще и «Кока-Кола». Во-вторых, русалки. Кока-кольное дело шло на эксклюзивной территории. Девочку, работавшую там, где я обычно приземлялся, звали Лонг. К отмелям летать приходилось часто и мы хорошо знали друг друга.

Лонг было лет десять, ее черные волосы спускались до талии. Глаза у нее были черные, а кожа темнее, чем у большинства вьетнамцев. Очень славная, радостная маленькая девочка.

— У тебя есть жена? — спросила она, когда мы встретились впервые.

Я сказал, что да.

— Она такая высокая, как ты?

— Нет, у нее рост до моего подбородка.

— Ой, какая высокая. А у нее волосы на руках, как у тебя?

— Не как у меня, как у тебя, — и я легонько погладил пушок на ее руке.

— О, это хорошо, — и она засмеялась.

Ей не приходилось видеть европейских женщин.

За несколько месяцев мы стали друзьями. Обычно, пока «Хьюи» отмывали, Лонг усаживалась рядом со мной на песчаном берегу и говорила о том, как будет хорошо, когда война закончится. Она считала, что это будет очень скоро. Вокруг ходили слухи о начале мирных переговоров.[42] Она не могла представить, что ВК способны победить солдат, марширующих по небу.

Когда вертолет был отмыт, борттехник, как правило, давал ему немного просохнуть. А потом раздевался и отправлялся «поплавать». На такое спортивное и оздоровляющее поведение его вдохновляли девушки постарше, которые оккупировали островки ниже по течению и изображали из себя русалок.

Русалки появились на реке на следующий же день после того, как из-за высоких показателей социальных болезней генерал закрыл Анкхе. Пока близ города строилась деревня, управляемая американцами и пользующаяся дурной славой, русалочий бизнес процветал. Сам я никогда не отдавался на волю течения, но судя по тому, что видел, и в самом деле получалось очень неплохо.

Рано или поздно вертолет просыхал, а борттехник возвращался с улыбкой на лице. Лонг поднималась, чтобы попрощаться. Стоя, она была всего на несколько дюймов выше меня, когда я сидел.

— До свиданья, Боб. Всего хорошего, — и она, улыбаясь, бежала продавать свои товары к другим «Хьюи», садившимся на отмелях.

Когда я вел машину к реке, то обычно пытался научить борттехника элементарным приемам пилотирования, чтобы если пилота ранят, он мог взять управление и опустить вертолет на землю, как говорится, одним куском. Результаты разочаровывали, потому что для их достижения никогда не хватало времени. Как следствие, мне ни разу не попался борттехник, который сумел бы выполнить самый рудиментарный заход.

То, что казалось мне самым элементарным человеческим умением — удержать вертолет в висении — почему-то не давалось даже самому толковому борттехнику. Но среди всех, кого я пытался учить, Ричер стоял особняком. Я летал с ним столько, что он почти научился зависать. И считаю, что в случае чего он смог бы посадить машину одним куском. Или двумя.

Ходили слухи, что в Иадранг опять становится жарко. Первый Девятого вынюхивал там врагов, а мы по-прежнему возили «жопы с мусором» по окрестностям базы. От таких полетов вертолетчики уставали, а машины страдали от механических эквивалентов апатии и разгильдяйства. Пригодных к полетам было меньше 50 процентов. В тот самый день, когда сбили «Чинук», четыре «Хьюи» в нашей роте были повреждены просто из-за неуклюжего пилотирования. Общая реакция на новость была такой: теперь водить надо на четыре «Хьюи» меньше. Все вымотались.

Как-то во второй половине дня в мой экипаж назначили свеженькое пополнение — капитана Герца. Другого новичка пристроили к Нэйту и мы собирались слетать в Кинхон и обратно, чтобы выяснить, что из себя представляют эти ребята.

Когда небо у нас за спиной стало тускло-оранжевым, мы пересекали перевал Анкхе, направляясь на восток. Герц управлял машиной с самого момента взлета. У него нормально получалось держаться рядом с Нэйтом. В воздухе мы немного поболтали. Он сказал мне, что в Штатах набрал большой налет.

В Кавалерии катастрофа в строю убила десятерых.

Мы слышали доклады и о других катастрофах, по всей стране. Умение летать в строю ночью было абсолютно критично. Крохотный проеб одного человека может угробить кучу людей — если винты схлестнутся.

Как только стемнело, Герц начал отставать от Нэйта. Я воодушевил его на то, чтоб придвинуться ближе. На слишком большой дистанции вы теряете перспективу ведущей машины.

— Подойди ближе, так, как днем в строю летаешь.

Герц приблизился к Нэйту примерно на два диаметра винта. К несчастью, еще он начал раскачиваться, то слишком удаляясь, то слишком сближаясь. Пытаясь погасить раскачку, он действовал слишком резко. Я молчал. Еще раз качнувшись в сторону Нэйта, он испугался и отстал еще сильнее.

— Надо ближе, — сказал я. — Если бы мы шли в нормальном строю, то всем бы крови попортили. А если Нэйт прямо сейчас решит сделать левый разворот, мы об этом не узнаем, пока не окажемся прямо над ним.

— Я просто для безопасности сдал назад.

— Знаю. Поверь на слово, ближе безопасней.

— Ладно.

Как только он занял нужное место, то опять начал раскачиваться. Как маятник — то к Нэйту, то обратно. Одно из двух: либо он знал какой-то совсем уж хитрый вертолетный фокус, либо у нас с Нэйтом получится коктейль из лопастей. В самый последний момент я понял, что никакого фокуса он не знал и схватил управление.

— Взял, — я резко взял ручку на себя и вернул нас на место.

— Это почему?

— Потому что ты врезался бы в Нэйта.

— Я и близко не был, — сказал Герц.

— Ты был достаточно близко, чтобы мне пришлось взять управление.

— Ну, я так не думаю.

— Хорошо, мы здесь в твоих интересах, не в моих. Давай еще раз.

Он опять взял управление и опять начал раскачиваться. Думаю, проблема у него была в страхе столкновения. Страх рациональный, но неправильно повлиявший на его оценку ситуации. Он реагировал слишком резко, наслаивая ошибки друг на друга, пока они не выходили из-под контроля. Когда его дико отшвырнуло назад, я спросил:

— Ты в порядке?

— Вас понял, — ответил Герц.

Потом его понесло к Нэйту и я вновь взял управление:

— Взял.

Вот тут он вскипел:

— Так у меня управление не отбирал еще никто, и уж точно не уоррент!

Ах, так здесь у нас, значит, лакированный сноб, который ненавидит уоррентов.

— Что ж, капитан, сам я считаю, что ты должен благодарить меня за спасение твоей жизни. Мне ночные тренировки нужны, как лишняя дырка в жопе.

— Когда вернемся, я подам на тебя рапорт за нарушение субординации.

— Точно-точно. Ладно, пора и поворачивать. На обратном пути ведомым будет Нэйт. А ты возьмешь управление и развернешь эту штуковину на запад. Отдаю.

Герц взял управление. На обратном пути к зоне «Гольф» мы молчали. Я подумал, не положить ли машину в крутой вираж, отстегнуть ему ремни, открыть дверь — и одним мудаком меньше. Но это было невозможно.

Герц выполнил очень неплохой заход. Сказать по правде, единственное, что с ним было нехорошо — вот эта раскачка в строю. Я мог бы ему помочь, если бы он просто расслабился. На земле он распахнул дверь и выскочил наружу. Я заполнил журнал, записав себя, как командира, а Герца как второго пилота.

— Ну, как прошло? — спросил Гэри, когда я бросил свои вещи на койку.

— Паршиво. Этот новенький, Герц, собрался угробить меня с Нэйтом, а когда я перехватил управление, обиделся.

— А-а. Я только что слышал, как он на Фарриса орет.

— Чего говорит?

— Точно не скажу, но твое имя он назвал не раз.

Вошел ухмыляющийся Нэйт:

— Ну, Мейсон, здорово ты нового капитана взбесил.

— Да уж знаю. Он сказал, что подаст рапорт за нарушение субординации. Может, меня домой пошлют до срока.

— А вот тут тебе не повезло, — Нэйт уселся на мою скамейку. — В конце концов, Фаррис его отодрал.

— Правда? И что сказал?

— Сказал, что неважно у кого какое звание, а командиром был ты. И еще сказал: «Если Мейсон говорит, что ты шел слишком близко, значит, ты шел слишком близко».

— Правда?

— Ну, — Нэйт вертел в руках пластмассовую шахматную фигурку с доски, на которой я расставил шахматы до вылета. — А еще Герцу придется перед тобой извиниться.

Тут мне стало по-настоящему хорошо.

— Сгоняем партийку? — Нэйт взял две пешки.

— Никогда не откажусь, — ответил я.