Д-р

Действие первое

Кабинет Животы Цвийовича. Стол, несгораемый шкаф, два телефона – один внутренний. На стене над шкафом в роскошной рамке – диплом доктора философии, к диплому привязана на лентах большая печать в круглой коробочке.

Живота, Пикколо.

Живота (достает из открытого шкафа деньги и, взглянув на счет, лежащий на столе, отсчитывает три банковских билета по тысяче динаров и мелкие деньги.) Вот, и скажи своему директору, что с этого дня я не признаю никаких счетов.

Пикколо (берет деньги). Понимаю!

Живота. Так и скажи: господин Живота сказал – признавать не будет и платить не будет.

Пикколо. Ваш покорный слуга! (Уходит.)

Живота, Марица.

Живота (размахивая оплаченным счетом, идет к дверям). Марица, Марица!

Марица (входит, после небольшой паузы). Слушаю вас.

Живота. Милорад дома?

Марица. Ваш сын, сударь, еще спит.

Живота. Спит?… (Смотрит на часы.) Без четверти одиннадцать.

Марица. Господин сын вернулся ночью, очень поздно.

Живота. Вот как?… Пойди, Марица, разбуди господина сына и скажи ему, что его зовет господин отец.

Марица. Я боюсь… У господина Милорада привычка, когда его будят, бросать сапогами, подсвечниками и всем, что под руку попадет.

Живота. Неужели? Очень хорошая привычка!.. Тогда позови госпожу Мару.

Марица. Слушаюсь! (Уходит.)

Живота, Мара.

Мара (входит слева). Девушка сказала, что ты меня звал.

Живота. Молодой барин еще спит?

Мара. Спит ребенок, что ж что спит…

Живота. Что? Ничего… ребенок спит, а отец счета оплачивает.

Мара. Какие счета?

Живота. Какие? Вот, смотри какие! (Показывает ей.) Три тысячи четыреста двадцать три динара!.. И ты знаешь за что? Вот и это послушай: три ужина в отдельных кабинетах! Ты когда-нибудь ужинала в отдельных кабинетах?

Мара. Неужели же ты…

Живота. Не я!.. Он ужинал. Ты только посмотри, чем он украсил свой ужин: шампанское, ликер, коктейль, за шампанское – две тысячи триста динаров, за ликер – двенадцать динаров, за коктейль – триста динаров! Видишь, а ты никогда не пробовала коктейля и даже не знаешь, лимонад это или пирожное.

Мара. Эх, чудно нынче стало. Молодой человек собрался с друзьями…

Живота. Добро бы с друзьями, так нет. Пусть хоть с приятельницами, – и это принимаю. Так и не с приятельницами, а с певичками!

Мара. Какие певички? Оговорил кто-то ребенка, а ты тоже – певички!

Живота. Ну певички, так певички, а зачем зеркала бить?

Мара. Ох, господи, какие зеркала?

Живота. Зеркала!.. За разбитые зеркала я уплатил семьсот шестьдесят динаров. И пусть бы он по крайней мере разбил, а то ведь певички! Певички зеркала бьют, а я все это оплачивай, – вот что всего обиднее!

Мара. Ну что за певички?! Что случилось?

Живота. Три тысячи четыреста двадцать три динара я уплатил – вот что случилось. Ладно, пусть в конце концов будут певички. Но зеркала-то бить зачем?

Мара (вздыхает). Что поделаешь, молодость!

Живота. Молодость? Какая молодость? Ты била зеркала в молодости? Нет! И я не бил. А мы были молодыми. Спит до обеда – молодость, ничего не делает – молодость, зеркала бьет – молодость, долги делает – молодость. И если бы один раз молодость, куда бы ни шло, а то я три дня назад заплатил (достает из стола книжку) тысячу семьсот динаров!.. В прошлом месяце еще за одну молодость – девятьсот шестьдесят динаров! До каких пор, ты думаешь, так будет продолжаться!

Мара. Что мне. Это твоя забота, ты отец.

Живота. Отец!.. Отец!.. Но я не для того отец, чтобы только долги платить! Ты посмотри, счета заверяет, как контролер из счетной палаты. Заверяет господин такой-то – оплатить!.. Э нет, дорогой, это не может так продолжаться!.. Этому нужно положить конец!

Мара. Перестань платить, вот и все.

Живота. Перестань! Ты думаешь, я плачу потому, что мне приятно. Но ведь надо же сохранить достоинство, и не столько его, сколько достоинство этого диплома. Доктор философии! Представь себе, как доктора философии выбрасывают из кабаре только потому, что он не заплатил по счету!

Мара. Не знаю уж, как тебе в голову-то пришло сделать его доктором философии?

Живота. Как пришло?! Для его же пользы сделал. Куда теперь сунешься без диплома. Не потому, что философия чего-нибудь стоит, я за нее копейки не дам: умный человек не станет тратить деньги на пустые звуки. Ты пойми, мне нет дела до философии, но я хотел, чтобы перед его именем стояло: «Д-р!..»

Мара. Да зачем ему это «д-р»?

Живота. Как зачем?… Разве павлин без хвоста был бы павлином? Никто и не посмотрел бы на него. Но оставим павлина, возьми, например, меня! Работал, война, то да се – разбогател. Все есть, что нужно. И люди меня почитают, не скажу, что не почитают! Ну, а если бы перед моим именем стояло какое-нибудь «д-р», тогда держись!..

Мара. Тебе еще «д-р» нужно!

Живота. Я не говорю, что мне нужно. Я свое дело сделал. Ему нужно! Думаешь, молодым нынче легко? Если к учению есть способность – другое дело, а ты же знаешь, как он тащился из класса в класс. Разве мне это малых денег стоило!

Мара. Ну, ладно, все кончилось – паренек вырос. Довольно ты с ним нянчился.

Живота. Вырос, а что из того, что вырос? Нынче не ум, а титул открывает двери!

Мара. Не лежит у него душа к учению! К философии, говорит, я непригоден… Какой из меня доктор!

Живота. А почему бы ему не быть философом? Почему нет?… Мало ли нынче всяких докторов – по музыке, по финансам и разных других? Толку-то от них никакого. Зато степень у них есть, а этого уже достаточно.

Мара. Как же так не знать, на чем груши растут, и быть доктором философии?

Живота. А разве, чтобы быть философом, надо знать что-нибудь? Кто настоящий философ, тот и без диплома философ.

Мара. Это так. Только тут уж особая философия. А доктор философии совсем другое дело.

Живота. Другое!.. У него только диплом докторский, а экзамены за него держал я вот е этой кассой.

Николич, те же.

Николич (входит). Простите, телеграмма.

Живота. Откуда?

Николич. Заграничная.

Живота. Из Будапешта?

Николич. Нет, не деловая. Адресована вашему сыну.

Живота (Маре). Вот увидишь, наверняка какой-нибудь счет. (Николичу.) Распечатайте, я за него прочту.

Мара. А ребенок не рассердится?

Живота. Будет сердиться!.. Но я же заплачу. (Николичу.) Распечатывай!

Николич (распечатывает телеграмму и смотрит). Из Швейцарии, из Фрейбурга.

Живота. Из Фрейбурга?… Кем подписана?

Николич. Профессор, д-р Райсер.

Живота. Бог знает, кто такой.

Николич (читает сначала про себя, а потом вслух). «По дороге в Афины я проеду через Белград с первым экспрессом. Принимаю ваше приглашение остановиться на день-два в вашей столице».

Живота. Ну вот, теперь гостей пригласил… (Маре.) Пойди разбуди его, пусть сейчас же придет сюда.

Мара уходит.

Живота, Николич.

Живота. На биржу пошел кто-нибудь?

Николич. Господин Даич.

Живота. Напомните фирме «Адор А. Д.», что второй день идет понижение.

Николич. Я уже писал.

Живота. Что еще… ничего, я сейчас спущусь вниз.

Николич выходит.

Живота, Милорад, Мара.

Входит Милорад, невыспавшийся, в легкой шелковой пижаме. За ним Мара.

Живота. Ну, ты проснулся?

Милорад. Да.

Живота. Тебе телеграмма.

Милорад. Так меня из-за этого и разбудили?

Живота. А откуда я знаю, для тебя это, может быть, очень важно. Телеграфирует какой-то профессор Райсер.

Милорад. В первый раз слышу это имя.

Живота. Но ведь он отвечает на твое приглашение!..

Милорад. На мое приглашение?… Не из Фрейбурга ли эта телеграмма?

Живота. Да!

Милорад. Чего ж вы тогда удивляетесь?… Позовите вашего Велимира, эта телеграмма ему.

Живота (догадывается). Да, верно!.. А я и не догадался.

Мара. Вот видишь, а напал на ребенка.

Живота (берет трубку домашнего телефона, в телефон). Это вы, господин Николич? Пошлите слугу на улицу Негоша, дом номер тридцать семь, второй этаж… он знает, ходил… Пусть найдет Велимира Павловича, того молодого человека, который часто бывает у меня. Пусть позовет его ко мне сейчас же. (Кладет трубку.)

Милорад (хочет идти). И зачем только разбудили.

Живота. Подожди, я с тобой хочу поговорить… Ладно, телеграмма не тебе, но тут-то ты не скажешь, что и эта депеша не для тебя… (Дает ему счет.)

Милорад рассматривает счет.

Живота. Три тысячи четыреста двадцать три динара!.. Ты бы столько не истратил, если бы не пил всю ночь да зеркала не бил.

Милорад. Ну и ну, вот так чудо!

Живота. Как так чудо!.. Это твоя подпись?

Милорад. Моя.

Живота. Д-р Милорад Цвийович!.. Неужели я для того тебя доктором сделал, чтобы ты подписывал кабацкие счета?

Милорад. А что же мне другое-то подписывать?…

Живота. Ну прилично ли доктору, да еще доктору философии, подписывать кабацкие счета?

Милорад. Потому что только доктора кабаки и поддерживают, а если ждать от таких, как ты…

Живота. Замолчи!.. (Маре.) Слышишь его? Да ведь ты же не какой-нибудь доктор, а доктор философии, понимаешь?

Милорад. Да что тут понимать?… Если я не имею права подписи, так за каким дьяволом навязали мне на шею этот докторский титул?

Живота. За каким дьяволом? Чтобы человека из тебя сделать, понял? Ведь не ради же этой пустой рамки я тратил деньги.

Милорад. Со своим дипломом вы создаете мне одни неприятности. То не смей, этого не делай!..

Мара. Ребенок правду говорит. Из-за какого-то «д-р» уж и не жить, что ли?

Живота, Защищай его! Защищай!.. Ребенок? Ребенок, а жрет зеркала на три тысячи семьсот динаров. Диплом ему тут не мешает.

Милорад. Здесь, может, и не мешает. Но мне мешает то, что вы ставите меня в неловкое положение!

Живота. Мы ставим его в неловкое положение'! Шляется с певичками, а мы его ставим в неловкое положение!

Милорад. Певицы певицами – из-за них никто надо мной смеяться не станет. А вот другое! Месяц назад вы заплатили Велимиру, чтобы он от моего имени напечатал статью «Динамический механизм подсознания…» Недавно встречает меня на улице профессор Радославлевич и поздравляет: «Отлично, отлично, только, разумеется, вы базировались в основном на теории Фрейда Адлера». Я ему отвечаю: «Базировался». Что же я еще мог ответить? Откуда мне знать, на чем я базировался. Зачем, спрашивается, все это?

Живота. Зачем? У меня планы есть, дорогой сынок! У каждого должны быть планы, надо всегда стремиться к чему-нибудь. Ты, например…

Милорад. Я ни к чему не стремлюсь.

Живота (Маре). Ты слышишь? Неужели у тебя, сынок, нет никакой цели?

Милорад. Есть – получить от тебя наследство!

Живота. Слышишь, какую он избрал цель?… Вот уж не было печали. Нет, ты будешь человеком, если не по доброму желанию, так поневоле. У меня есть планы!

Милорад. Планы? Что тебе одного «д-р» мало?

Живота. Это только начало. Ты должен в течение года стать доцентом университета.

Мара. Пусть, пусть, сынок, это хорошо!

Милорад. О каком доценте ты говоришь? Доцент университета! Вот же диплом, не хватит ли тебе?

Живота. Диплом еще не все, диплом может иметь всякий идиот.

Милорад. Не пошлешь же ты меня читать лекции? Я двух слов не могу связать, а ты хочешь, чтобы я пустился читать лекции!..

Живота. Ты станешь доцентом не для того, чтобы лекции читать, а чтобы войти в высшее общество. Я тебя сделаю зятем премьер-министра. Я для этого и деньги на диплом тратил, понял теперь?

Милорад. Пожалуй.

Мара. Сыночек, Милчо, ты отца слушайся!

Милорад. Пожалуй… (Смеется.)

Живота. Ты чего смеешься?

Милорад. Да у премьер-министра нет дочери!

Живота. Это теперь нет, что ж из того? За год или за два три премьера сменятся. И какой-нибудь из них окажется с дочерью.

Милорад. Отец, я тебя прошу оставить меня в покое с твоими планами. Какой из меня доцент университета? Ты же очень хорошо знаешь, что я никогда не был и не буду доктором философии.

Живота. Почему?

Милорад. Да потому, что я не рожден быть ученым!

Живота. Не рожден?… Разве все доктора ученые! Или, ты думаешь, люди родятся готовенькими: тот родился быть генералом, этот – владыкой, третий – судьей и так далее. Как раз наоборот! Родился фонарщиком, а стал профессором, родился трактирщиком, а стал художником, родился балериной, а стал архимандритом, родился разбойником, а стал министром! Вот как в жизни-то бывает, сударь.

Милорад. Может быть, и так, но что касается меня, так ты лучше оставь свои планы!

Живота. Планы оставь – а счета оплачивай, так что ли?

Марица, те же.

Марица (входит). Господин Живота, вас ждут две дамы.

Живота (Маре). Наверняка твои родственники. Иди и сама занимайся с ними.

Мара. Я не знаю…

Марица. Нет, они сказали, что хотят видеть господина Цвийовича.

Живота. Тогда они к этому господину. (Показывает на Милорада.)

Милорад. Ко мне домой дамы не ходят.

Живота. Знаю, тебя навещают в других местах, где зеркала бьют!.. Может быть, и счет какой-нибудь принесли!

Милорад (рассержен). Им нечего здесь делать! (Выходит.)

Мара. Послушай, Живота, ты перебарщиваешь, не надо так! Ты уж очень строг. (Уходит.)

Живота. Иди, иди, утешай его, раз так жалеешь. (Марице.) Пусть дамы войдут.

Марица выходит.

Живота, госпожа Протич, госпожа Спасоевич.

Протич и Спасоевич (входят). Мы, господин Цвийович, члены Совета управления детского приюта номер девять. Этот приют…

Живота. Пардон, прошу вас, садитесь.

Дамы. Мы, уважаемый господин, члены Совета управления детского приюта номер девять, который, как и все важные учреждения в нашей стране, не имеет никаких средств и держится только на добровольных пожертвованиях.

Живота. Я просил бы вас… Никак не могу разобрать, какое у вас дело.

Протич. Постойте, госпожа Спасоевич, позвольте я объясню…

Спасоевич. Пожалуйста.

Протич. Милостивый государь, мы члены Совета управления детского приюта номер девять… такое важное учреждение…

Спасоевич (перебивает ее). …совершенно не имеет собственных средств.

Протич…и существует только за счет добровольных пожертвований…

Спасоевич. Вы, как самый почтенный гражданин с благородным сердцем…

Живота. Понял, вы за добровольными пожертвованиями… Только позвольте сказать вам: от этих добровольных пожертвований я совершенно растерялся. Одни хотят помощи для дневных приютов, другие – для ночных, одни ищут помощи для падших девушек, другие – для девушек, которые еще не пали. Все запутались…

Дамы. Да, но сейчас речь идет об одном учреждении, которое за время своего долголетнего существования дало столь хорошие результаты во имя социальной справедливости: приютило массу бедных детей, утешило их родителей, освободило от забот столько несчастных матерей…

Живота. Да, да, понимаю. Я не отказываюсь, я сделаю все, что могу. Но должен вас предупредить, не ждите бог знает сколько. Я дам… не говорю, что не дам… Только, по моему мнению, от добровольных пожертвований пользы мало: надо постараться обеспечить более серьезные доходы… Не лучше ли будет, скажем, попросить кого-нибудь из наших ученых прочитать публичную лекцию в пользу вашего приюта.

Протич. Это не так легко, господин Цвийович. Кто только не читает нынче лекции – и платно, и бесплатно.

Живота. Но я говорю, какой-нибудь видный ученый.

Спасоевич. А если видный ученый, он такой гонорар потребует, что только на него и соберешь денег. Это не так легко!

Живота. Я не говорю, что легко, но цель-то какая благородная. Я верю, кто-нибудь да откликнется… Вот, например, мой сын, доктор философии. Молодой, усердный… вот и диплом его в большой рамке. Окончил с отличием. Я никогда об этом не говорю, потому что он мой сын, но, поверьте, он один из первоклассных философов – все знают об этом Он все ночи не спит и постоянно философствует. Не знаю, читали ли вы его последнюю статью о динамике. Это не статья, а сенсация! Профессор Радославлевич из Государственного университета до сих пор не может прийти в себя от восхищения. И я, говорит, сам философ, но сын Животы!.. И не только он, академики, ученые, авторитеты, университеты, факультеты, деканаты, ректораты… все восхищаются! За день, за два получил целую гору писем с похвалами… Вот и теперь только получил это письмо – три тысячи четыреста двадцать три динара чистых денег, собрали их для поощрения…

Дамы. Но согласится ли он?

Живота. Он немного суров и горяч. Однако для такой цели… Только, прошу вас, пусть он не знает, что подал вам эту идею я.

Протич. Разумеется, как можно!

Спасоевич. А здесь ли господин доктор?

Живота. Здесь, но…

Протич. Тогда, нельзя ли нам сейчас же поговорить с ним?

Живота. Нет, теперь он углубился в науку… Еще с ночи углубился и до сих пор головы не поднял. Работает над большим сочинением, опять что-то по динамике. А когда он работает, то не любит, чтобы его беспокоили…

Протич. Что же вы посоветуете? Как нам поступить?

Живота. Пошлите ему письмо от имени вашего общества и попросите прочесть одну публичную лекцию.

Дамы. О, разумеется, с удовольствием!

Живота. А что касается меня (достает из шкафа деньги), примите сейчас эти сто динаров. В лучшие времена…

Дамы. Мы очень благодарны.

Живота. Только прошу вас без благодарности. Я даю это от чистого сердца и не хочу, чтобы меня благодарили. Вы можете написать об этом в газету, но не ради меня, а так, для примера другим.

Дамы. О да, это само собой разумеется.

Протич (встает). Значит, вы советуете послать господину доктору письмо?

Живота. Да, и как можно скорее.

Спасоевич. Сегодня же отправим.

Живота. Да. Сразу же напишите, а я все устрою.

Дамы. Благодарим вас, большое спасибо. Прощайте! (Уходят.)

Живота (провожает дам до дверей). Прощайте. Вот увидите, эта лекция будет настоящей сенсацией. Прощайте.

Живота один.

Живота (возвращается, потирает руки как человек, довольный успешно выполненной работой; звонит домашний телефон). Алло! Господин Николич! Что? Что? Господин Даич вернулся с биржи? А? Неужели? Тогда у нас большой убыток!.. Можно, я не говорю, что нельзя, но… А что говорит господин Даич об этом неожиданном падении репарационных акций? Да, да, сейчас спущусь вниз… (Кладет трубку и идет к левой двери.) Славка! Славка! (Кому-то в дверь.) Не тебя. Где Славка, позови ее! (Возвращается к столу и запирает на ключ шкаф.)

Живота, Славка.

Славка (входит). Папа, ты меня звал?

Живота. Я жду звонка из Будапешта от моего агента и не хочу, чтобы в канцелярии слышали разговор. А мне надо спуститься вниз. Ты постой здесь у телефона и, как только позвонят, сразу же крикни мне.

Славка. Я только книгу возьму.

Живота. Иди возьми! (Целует ее.) Ты мой самый милый секретарь. (Выходит.)

Славка, Велимир.

Славка уходит в комнату налево, в это время входит Велимир и останавливается в дверях.

Славка (возвращается с книгой. Удивленно). О!..

Велимир. Добрый день!

Славка. Каким чудом вы здесь?

Велимир. Меня позвал ваш отец.

Славка. Это ясно, иначе вы и не догадались бы прийти к нам.

Велимир. Признаюсь, и оправдаться нечем.

Славка. Значить, это не невнимательность, а равнодушие.

Велимир. Неправда!

Славка. Раньше, как школьный товарищ моего брата, вы часто приходили к нам и дружили со мной. По крайней мере воспоминания детства должны были бы привязать вас к нашему дому…

Велимир. Поверьте мне, я с большой радостью вспоминаю это время.

Славка. Вы знаете, я до сих пор храню одно ваше любовное письмо. Я тогда была в третьем классе, а вы в шестом.

Велимир. Умоляю вас, не храните его… мне так стыдно…

Славка. Вот как? Теперь я понимаю ваше равнодушие. Вы стыдитесь любви ко мне.

Велимир. Ах, умоляю вас. Ведь кто знает, какие грамматические ошибки найдутся в этом письме.

Славка. Любовь никогда не считается с грамматикой. Напротив, чем слабее грамматика, тем сильнее чувство. Впрочем, если вас это так беспокоит, я могу дать вам письмо для исправления ошибок.

Велимир. Дайте, дайте, я исправлю ошибки.

Славка. Может быть, вы захотите исправить в нем и ваше чувство?

Велимир. Зачем же?

Славка. Впрочем, вы его уже откорректировали. Вы так от всех отдалились…

Велимир. Нет, нет, вам только так кажется, поверьте!

Славка. Вы перестали дружить с моим братом.

Велимир. Но он вращается в обществе, которое мне не подходит.

Славка. И дружбу со мной… забыли.

Велимир. О, как был бы я счастлив вернуться к этой дружбе.

Славка. А что же вас останавливает?

Велимир. Обстоятельства… В жизни не все происходит так, как хочется.

Славка. Я вас не понимаю.

Велимир. Верно, я недостаточно ясно сказал. Да я и не умею говорить ясно.

Славка. Или искренне?

Велимир. Вы сомневаетесь в моей искренности?

Славка. Да, и не без оснований. В этом доме что-то произошло, а от меня скрывают, но я чувствую, что здесь что-то творится. Шепчутся при закрытых дверях, ведут секретные разговоры. Вас очень часто вызывает мой отец.

Велимир. Да, но здесь нет ничего таинственного. Ваш отец получает немецкие и французские письма, которые не хочет передавать в канцелярию.

Славка. И вы переводите их для него?

Велимир. Вы знаете, как я ему обязан. Я должен оказывать ему всевозможные услуги.

Славка (не убеждена). И все-таки я чувствую, что вы недостаточно искренни.

Живота, те же.

Живота (входит). А, пришел?

Велимир. Вы меня звали?

Живота. Да, звал. (Славке.) Не звонили?

Славка. Нет.

Живота (ласкает ее). Ты читала?

Славка. Ах, нет! Меня развлекал господин Павлович, хотя он и был сегодня очень скучен.

Живота. Хорошо, душечка, а теперь оставь нас, я хочу кое о чем поговорить с господином Павловичем с глазу на глаз.

Славка (подчеркнуто). Ну, конечно! С глазу на глаз! (Выходит.)

Живота, Велимир.

Живота (после того, как они остались одни) Что лее это такое, братец?

Велимир. Что?

Живота (дает ему полученную телеграмму). Вот это.

Велимир (посмотрев на подпись). Д-р Райсер!

Живота. Кто это такой?

Велимир. Д-р Райсер?… Профессор Фрейбургского университета. Знаменитый ориенталист. Знает языки восточных народов – еврейский, арабский, турецкий, абиссинский, древнегреческий, из славянских – наш и чешский; чтобы слушать его лекции, приезжают из разных знаменитых университетов. Он автор монументальных трудов. Я не был его студентом, но лекции посещал регулярно, а поскольку он изучал славянские языки, мы сдружились.

Живота. Я тебя не спрашиваю, у кого и что ты учил, а спрашиваю, откуда и зачем эта телеграмма моему сыну?

Велимир (смотрит на адрес). Ну, а как же иначе?

Живота. Раз ты с ним подружился, почему же он тебе не прислал телеграмму?

Велимир. Но, господин Живота, вы же прекрасно знаете, что я жил в Фрейбурге под именем вашего сына: и он, и все знали меня только под этим именем.

Живота (понимает). Хорошо, пусть будет так, но что нужно этому твоему монументальному профессору в Белграде, зачем ты приглашаешь его, вот об этом ты мне скажи!

Велимир. Он сам говорил, что по пути в Афины завернет к нам на день, на два.

Живота. К нам? Что ему у нас надо? Ты хочешь сказать – к тебе?

Велимир. Да, он едет ко мне, но можно сказать – к вам.

Живота. Как так ко мне?

Велимир. Для него я ваш сын. И, возможно, он пожелает прийти с визитом к моим родителям. Я так много говорил ему о вас и о вашей любви ко мне.

Живота. Ну, а зачем ты болтал ему такую ерунду?

Велимир. Я был вынужден: он так внимательно относился ко мне, часто приглашал к себе домой, иногда оставлял обедать или ужинать.

Живота. Ты хочешь сказать, что я должен пригласить его?…

Велимир. Разумеется.

Живота. И при этом изображать твоего отца? Только этого мне не хватало! Вот видишь, молодой человек, хорошую же кашу заварил ты.

Велимир. Я и сам вижу, в какое неприятное положение поставил вас, но иначе было невозможно. Этого требовало приличие.

Живота. Э, коли ты пригласил его только для приличия, так только для приличия и принимай.

Велимир. Я чувствую, что вы сердитесь, но поверьте, это произошло во время обыкновенного разговора. Он говорил, что очень хотел бы побывать в Афинах, и я между прочим сказал ему: когда будете на пути в Афины проезжать через нашу столицу, заходите. Из простой учтивости я должен был ему это сказать.

Живота. Да, да, и он теперь из учтивости завернул.

Велимир. Более того, из учтивости и внимания к вам он, наверное, захочет вас навестить.

Живота. Эй, надо, чтоб он отказался или пусть не обижается, если я не буду так учтив, как он.

Велимир. Он знает, что я сын богатого отца.

Живота. Кто сын богатого отца?

Велимир. Я.

Живота. Да ведь твой-то отец – рассыльный в училище?

Велимир. Но об этом отце я не говорю, я о вас говорю.

Живота. Ну что ты все меня впутываешь?

Велимир. Потому что, возможно, потребуется немного потратиться на экипаж, на какую-нибудь экскурсию или, может быть, на обед.

Живота. Теперь пошло, опять расходы. А у твоего профессора нет привычки бить зеркала?

Велимир. Мне неприятно причинять вам беспокойство и вводить в расходы, но…

Живота. Тебе неприятно вводить меня в расходы, а мне неприятно платить Один из приличия бьет зеркала, а я плати. Другой из приличия приглашает знаменитостей – опять я плати. Так больше продолжаться не может!.. При случае я тебе помогу кое-что заработать, а его встречай на собственные денежки.

Вел ими р. Отчего же нет? Еще лучше!..

Живота. Мне нужна какая-нибудь публичная лекция, сядь и напиши ее – вот и заработаешь на расходы.

Велимир. Вам? Какая лекция?…

Живота. Милораду нужно. Дамы из высшего общества пригласили его прочитать публичную лекцию.

Велимир. И он согласился?

Живота. Он нет, я согласился; разумеется, рассчитывая на тебя.

Велимир. Вам скоро нужно?

Живота. Как можно скорее.

Велимир. Как раз сегодня я пишу одну работу.

Живота. Тогда беги заканчивай ее.

Велимир. Хорошо, я закончу, тем более утром приедет Райсер.

Живота. О нем еще поговорим, время есть. Ты только лекцию закончи.

Велимир. Я вам больше не нужен?

Живота. Нет! Не нужен.

Велимир. Тогда прощайте!

Живота. Прощай.

Велимир выходит.

Живота, Благое.

Благое при входе сталкивается с Велимиром.

Живота (заметив Благое). Куда ты пропал, человече? Нигде тебя нет… Столько времени…

Благое. Дело не такое легкое, как ты думаешь. Ты просишь меня: сделай, Благое, это, сделай то, а потом – где ты? Я был у профессора.

Живота. У самого?

Благое. Да, и разговаривал с ним так, как сейчас с тобой разговариваю.

Живота. И?…

Благое. Расскажу все по порядку… Он пригласил меня войти, и я сел. Эх, братец, как хочешь, а профессорское кресло было неплохим. Сел я и почувствовал себя профессором.

Живота. Ну кто тебя спрашивает, как ты себя почувствовал. Ты скажи, о чем разговаривал?

Благое. Точно, как ты мне сказал. Господин, говорю, профессор, мой родственник Живота Цвийович богатый человек. Дал ему господь все; опять же он ценит науку и ее представителей.

Живота. Так, а потом?

Благое. А потому, говорю, пока он жив, хочет для науки что-нибудь сделать. Вот и послал он меня к вам, потому что слышал, что вы всегда стоите во главе больших начинаний и…

Живота. Ты ничего не пообещал ему?

Благое. Мастерски ускользнул. «У нас, – говорит, – при университете есть студенческая столовая. Ваш родственник хорошо сделал бы, оказав некоторую помощь этой столовой».

Живота. Это брошенные на ветер деньги.

Благое. Ну я ему этак академически ответил: столовая, господин профессор, не для вечности; если на вспомоществование, которое даст мой родственник, купят посуду – так ее перебьют, если купят продуктов – студенты съедят их, а мой родственник не хочет, чтобы скушали его память.

Живота. Это ты умно сказал.

Благое. Итак, после этого мы продолжили разговор о столовой, о рыночных ценах на продукты.

Живота. Да разве я тебя затем посылал, чтобы ты говорил о ценах на продукты?

Благое. Ну, прошу тебя, подожди. Я увидел, что этот разговор будет продолжаться без конца, и потому мастерски его повернул. Профессор начал возбужденно говорить, как сильно подорожали помидоры, и тут у меня мелькнула мысль: ага, помидоры – самый удобный повод, чтобы изменить тему разговора, и на этом месте я его прервал. Да, говорю, приходится признать, что помидоры дороги, но, кажется, и черепица дороговата… А вы, говорю, господин профессор, единственный кто остался без дома. Все профессора построили – кто виллу, кто дом, – только, говорю, вы довели свой до крыши и остановились.

Живота. Ага, так. А он, он-то что?

Благое. «Архитектор, говорит, обманул меня. И смету точно высчитал, а как начал строить – что на сотню рассчитывал, получилось на двести. Денег ему и не хватило». Вот так раз, говорю, вы такой ученый. Как можно! У вас столько почитателей… «Эх, говорит, чем больше чести, тем меньше денег. От большого почета, говорит, до крыши достроил, а завершить не могу… и нужно мне каких-нибудь десять-пятнадцать тысяч динаров».

Живота. Так и сказал – десять-пятнадцать тысяч динаров, а?

Благое. Это пустяк, говорю, столько вам дал бы и мой родственник господин Цвийович… в долг без процентов.

Живота. Ага! А он что?

Благое. Удивился. «Как, почему? Я, говорит, и не знаком с ним…» Как он мне сказал так, я увидел, что настало время открыть карты. Господин профессор, сказал я, на философском факультете есть два свободных доцентских места, а у господина Цвийовича сын – доктор философии и…

Живота (с любопытством). И что же он сказал?

Благое. Ничего, больше мы с ним не разговаривали.

Живота. Как так?

Благое. Так… не успел я опомниться, как он схватил меня за шиворот и вышвырнул из кабинета… «Я, говорит, сударь, профессор университета и потому не продаюсь!»

Живота. Дурак!

Благое. Кто?

Живота. Кто! Он… Не был бы дураком, так не стал бы и профессором, был бы чем-нибудь поумнее.

Благое. Спускаюсь я по лестнице университета, и что-то в душе у меня горит… Сказать тебе по правде, мы перехватили… Все-таки профессорское место не товар для продажи!

Живота. Что «не товар для продажи?» И ты тоже, посидел немножко в профессорском кресле и уже профессорского ума набрался… Какой же это товар нельзя продать?

Благое. Я не знаю, но вижу, как получается!

Живота. Коли не знаешь, так замолчи!.. Не для продажи! Все теперь продается! (Достает из несгораемого шкафа конторскую книгу.) Деньги есть, так все купишь. Вот видишь?… (Показывает расписки.)

Благое (читает расписки). Расписка на десять тысяч динаров.

Живота. Совесть я купил за десять тысяч динаров.

Благое. Какую совесть?

Живота. Совесть, вот. Может быть, скажешь дорого заплатил? Верно, дорого. На бирже ценится только то, на что спрос есть. А совесть – не дефицитный товар, потому и не стоит ничего.

Благое. Оно… если смотреть так…

Живота. Вот я так смотрю, жизненно, а кто смотрит на это по-профессорски, тот и живет без крыши… А вот здесь, видишь, за шесть тысяч динаров честь куплена…

Благое. Честь, скажи пожалуйста, только-то всего и стоит.

Живота. Ничего не стоит. Стоит столько, сколько залежавшийся в магазине товар, вышедший из моды. Его можно купить по цене ниже себестоимости.

Благое. Да, это так.

Живота. Честь! А вот тебе и другая расписка о покупке чести. Это я купил за три тысячи семьсот динаров. И не какая-нибудь, а девичья!.. Три тысячи семьсот динаров вместе с расходами на адвоката…

Благое. Ну уж ты, братец, в твои-то годы?

Живота. Кто тебе сказал – я?… Это мой доктор философии…

Благое. И это все такие же расписки?

Живота. Да, нынче все на торгах продается: честь, совесть, любовь, власть, дружба, убеждения… все, братец, все! А этот, в университете, вбил себе в голову, что не может продать свой голос. Теперь вот – университет!.. (Показывает на кассу.) А не его!..

Благое. Пожалуй, что и так.

Живота. Ладно, оставь его. Не он один профессор. Найдем какого-нибудь другого… А по другим делам узнал что-нибудь?

Благое. Да.

Живота (с любопытством). Ну?…

Благое. У премьер-министра дочери нет, а у министра путей сообщения есть девица на выданье.

Живота (пренебрежительно). Мне нужен премьер-министр, какое значение имеют другие министры!

Благое. Как какое?… Железнодорожный будет поважнее премьер-министра. Ты что, не читал в газетах: начинается строительство трансбалканской линии.

Живота. А что это такое трансбалканская линия?

Благое. Как что такое?… Железнодорожная линия. Ты разве не слышал о транссибирской железной дороге? Трансатлантические сообщения?… Транс… Трансильвания, Трансвааль… Когда говорят «транс» – знай, что это большая работа, красивая, продолжительная!

Живота. Транс… А много ли километров значит – транс?

Благое. Много.

Живота. И у министра путей сообщения, говоришь, есть дочь?

Благое. Есть… А я знаю некую госпожу Драгу, дальнюю родственницу моей покойной жены. А эта госпожа Драга бывает в доме министра и…

Живота. Ты говорил с ней?

Благое. Да, но только так, издалека. Я ей сказал, чтобы она пошла разнюхала обстановку. Только послушай, Живота, было бы хорошо, если б о Милораде что-нибудь написали в газетах…

Живота. Я знаю, и не сижу сложа руки… Пиши, что я буду говорить, и, смотри, протолкни это в газету. Если сможешь, устрой, чтобы с портретом, этак-то лучше будет. За клише я заплачу… Пиши!..

Благое берет со стола бумагу и ручку.

(Диктует.) «По приглашению самых видных дам столицы, представительниц женских обществ, наш молодой ученый д-р Милорад Цвийович скоро прочтет лекцию… о… о…?» Э, но о чем?…

Благое. Из области философии.

Живота. Можно и так. «Из области философии». Подожди, не все. (Диктует.) «В знак внимания к нашему молодому ученому из Фрейбурга специально на лекцию приедет всемирно известный философ д-р Райсер…» (Дает телеграмму Благое.) Посмотри-ка, так его зовут?

Благое (смотрит подпись). Да, д-р Райсер.

Живота. Тебе повезло, ты хоть умеешь читать и говорить по-немецки.

Благое. Это у меня еще от школы осталось.

Живота. А, если бы от школы, так ты ни слова не знал бы, ты бога благодари, что до войны служил официантом на австрийском пароходе и там выучил немецкий язык.

Благое. Все равно, знаю ведь.

Марица, те же.

Марица входит, несет два письма, одно из них подает Животе.

Живота (распечатывает письмо). А другое?

Марица. Вашему сыну.

Живота. Хорошо, передай ему.

Марица. А если он спит, я боюсь.

Живота. Тогда оставь здесь. Я ему передам.

Марица оставляет письмо на столе и уходит.

Живота, Благое, позже Мара, Милорад, Славка.

Живота (быстро просмотрев свое письмо). Вот, дамы сообщают, что послали моему сыну письмо с просьбой о лекции. Наверняка это оно. (Берет со стола письмо и разглядывает.) Нет. Адрес на чужом языке, да и марка не наша. Наверное, из-за границы.

Благое. Уж не от доктора ли Райсера?

Живота. Вероятно. Ты можешь прочесть почтовый штемпель, чтобы знать, откуда оно пришло?

Благое (смотрит и напрягается, чтобы прочитать). Фер… фар… фрих… Фрейбург.

Живота. Фрейбург!.. От профессора! Тогда мы можем его распечатать… (Распечатывает письмо.)

Благое. А он? (Показывает на комнату Милорада.)

Живота. Это дело его вообще не касается. Читай. (Дает письмо Благое.)

Благое (читает). «Майн либер Миле». (Прерывает чтение.) Это значит…

Живота. Понятно, столько-то и я по-немецки знаю. Что дальше написано?

Благое читает про себя и качает головой.

Что там?

Благое. Это не от профессора. (Смотрит на подпись.) «Евиг дайне Клара».

Живота. Ну, ты – Клара?! Посмотри лучше! Может быть, написано – Карло, а ты – Клара.

Благое. Нет, клянусь тебе, хорошо и отчетливо написано – Клара.

Живота. Клара?… Но ведь это женское имя!

Благое. Я тоже так думаю.

Живота. Не жена ли Райсера пишет?

Благое. Какая жена Райсера?

Живота. Жена д-ра Райсера. Может быть, она. Читай, что написано.

Благое (читает, удивляется, качает головой). Клара… (Снова качает головой.) Ну… как бы тебе сказать… Это ему жена пишет.

Живота. Чья жена?

Благое. Твоего сына.

Живота. Эй, сударь, пьян ты, что ли?… Какая у моего сына может быть жена?

Благое. Так в письме написано.

Живота. А ты уверен, что хорошо знаешь немецкий?

Благое. Мне и не надо лучше знать, если тут четко и ясно написано (читает): «Сообщаю тебе тяжелую весть о том, что моя добрая мама умерла, и мы, – сказано, – я и ребенок, теперь одни…»

Живота. Опять двадцать пять. Откуда ребенок?

Благое. Очевидно, ее ребенок.

Живота. Конечно, ее. А зачем она моего сына впутывает в это?

Благое (смотрит на конверт). Да, прямо ему пишет.

Живота. Почему же ему?… (Догадывается и вздрагивает.) А, это да… теперь догадался… Это опять Велимир напутал. Он, конечно… Читай, что она еще ему пишет?

Благое (смотрит в письмо). Сказано: «Поэтому я решила приехать к тебе».

Живота. Кто решил приехать?

Благое. Клара.

Живота. Как это так: «решила приехать к тебе?» Родила и «решила приехать к тебе».

Благое. Она обвенчана, Живота.

Живота. Кто тебе сказал?

Благое. Да так написано. (Читает.) «Поскольку, обвенчавшись с тобой, я получила югославское подданство, югославское посольство сделает все, чтобы облегчить мне переезд…»

Живота. Видал, до чего может довести легкомыслие. Беден, гол как сокол, я на свой счет отправил его в Фрейбург, а он женился и детей завел. На что, спрашивается, ребенка и жену содержать будет когда они повиснут у него на шее? Ну, скажи, на что он их будет содержать?

Благое. Кто это?

Живота. Да этот Велимир.

Благое. Но ведь она не его жена.

Живота. А чья же?

Благое. Твоего сына.

Живота. Ты… у тебя, видно, винтики подзаржавели… Сам не знаешь, что говоришь!

Благое. Я говорю, что есть.

Живота. Как же так!.. У тебя все наоборот. Велимир ведь был в Фрейбурге, сидел там четыре года, женился, обзавелся ребенком, а ты теперь: жена твоего сына!

Благое. Ну да, был Велимир. Я не говорю, что не был. Только ты ведь знаешь, в Фрейбурге-то он жил под именем твоего сына, диплом получил на имя твоего сына, а это значит…

Живота. Значит, кто-нибудь уедет за границу, возьмет мое имя, женится там, наплодит детей, а потом в один прекрасный день явится и скажет: «Прошу вас, господин Живота, вот ваша жена и ваши детишки…» Как, по-твоему, так, что ли, должно быть?

Благое. Может быть, и так!.. Если ты согласился, чтобы он поехал под твоим именем, и, более того, посылал ему деньги…

Живота. Смотри… Если что-нибудь случилось, я тебя убью! Это ты меня надоумил!

Благое. Как я, что ты?

Живота. Молчать! Ты!.. Кто говорил мне: «Не мучь ребенка, не видишь, что ли, что из него ничего не выйдет? Деньги только зря тратишь».

Благое. Я и не говорю, что вышло бы, но…

Живота. Что за «но»?! Разве не ты меня научил: «Отправь за границу этого бедняка Велимира под именем сына. Он привезет тебе диплом доктора, да еще с отличием».

Благое. Так он же и привез, разве я тебя обманул?

Живота. А теперь ты что поешь?

Благое. План был мой, я признаю, чего ж не признать… А ты уцепился – сделаю сына доктором!.. Кто выдумал этого доктора, а? Я, ну-ка скажи?! Диплом да диплом, д-р да д-р, вот тебе и д-р!

Живота. А насчет фальшивого имени кто посоветовал, ответь-ка?

Благое. Я согласен, не ори… Насчет фальшивого имени я не отказываюсь. Это на себя принимаю: я служил в полиции и знаю, как такие вещи делаются.

Живота. Ты знаешь, а если знаешь, так и отвечай.

Благое. Чего ты на меня теперь налетаешь? Забыл, что ли, когда я был в полиции, так чего мы с тобой только не вытворяли…

Живота. А, в полиции – другое дело. Там можно было уговорить кого-нибудь голосовать под чужим именем, но нельзя же жениться под чужим именем. Голосование – это, так сказать, невинное дело. Можно подделать один-другой бюллетень. А это же не бюллетень, а ребенок. Ты понимаешь, не бюллетень, а ребенок! Попробуй-ка его подделать!..

Благое. Как же ты его подделаешь – ребенок законный.

Живота. Как так законный?

Благое. Да разве ты не видишь, что Клара – законная жена твоего сына!

Живота. Ты идиот!.. Скажешь, и ребенок…

Благое. И у него фамилия твоего сына!

Живота (испуган). Как же это можно? Сын мой не бывал в Фрейбурге, ни с какой Кларой знаком не был, а теперь сразу – женат, да еще и ребенок… Разве возможно такое беззаконие?!

Благое. Возможно! По закону – возможно!

Живота. Как так по закону? Как же может быть его ребенок, если он и матери-то не видывал?

Благое. Но в данном случае в роли твоего сына действовал другой.

Живота. Меня не интересует, кто и как действовал. Если я посылал его, так не действовать, а учиться. Понял?

Благое. Так-то так, это твое право, но, ты видишь, вышло совсем другое.

Живота. Я не признаю. Хоть и вышло так, а не должно бы… А тут вон как здорово. Сразу тебе и сноха, и внук. Так полагается, что ли?

Благое. Я не говорю, что так, но как же иначе? Женщина обвенчана с доктором Милорадом Цвийовичем. А д-р Милорад Цвийович – твой сын, об этом все знают.

Живота. Я буду его судить! Я отправлю его в тюрьму!.. Как он посмел венчаться под именем моего сына?!

Благое. Твое право его судить, и, поверь мне, его отправят в тюрьму. Но отправят и того и другого.

Живота. И его и жену. Это ничего, пусть отправляют!

Благое. Не его и жену, а его и твоего сына! Понял?

Живота (вскакивает как ошпаренный и хватает стул). Эй, Благое, еще одно слово – и я тебя убью.

Благое. Ладно, буду молчать.

Живота (возбужденный, ходит по комнате. Резко останавливается). Ну, хорошо, чего же ты молчишь?

Благое. Разве ты не велел мне молчать?

Живота. Да, да, молчи, не болтай глупостей, а умные вещи ты можешь говорить… (Снова прохаживается и останавливается.) Хорошо, а ну-ка скажи теперь, за что моего сына отправят в тюрьму?

Благое. За то, братец, что он соучастник в приобретении фальшивого диплома. Понял? Теперь помалкивай!

Живота. Как фальшивого диплома? Я столько денег на него истратил.

Благое. Деньги деньгами, а почему в дипломе имя твоего сына? Поразмысли-ка?

Живота. А? (Таращит глаза.)

Благое. Весь дом детьми наполнится, так и то молчать будешь.

Живота. Ты прав, я связан по рукам и ногам. Нужно молчать. (Сломленный, облокачивается на стол, какой-то момент стоит задумавшись, после чего с отчаянием смотрит на диплом; тяжело вздыхает.) Ну, а теперь?…

Благое. Теперь? Во-первых, чтобы уяснить положение, надо разобраться в обстоятельствах.

Живота. Хорошо, давай разбирайся!

Благое. Эта Клара – жена Велимира. Так ведь?

Живота. Так…

Благое. И та же самая Клара по закону является женой твоего сына.

Живота. Этому не бывать. Моя касса и не в таких случаях была посильнее всяких законов. Я буду бороться!

Благое. Я и не говорю, что не сильнее, а кому ты дашь деньги? А? Ей? А зачем они ей, если она твоя сноха? Велимиру? Незачем. Если он ее бросит – для тебя еще хуже. Возьмет к себе? Как же он ее возьмет, если она законная жена твоего сына? А дашь деньги своему сыну…

Живота. Да, я, кажется остался в дураках.

Благое (рассуждает). Можно было бы, скажем, сделать как-нибудь так, чтобы перед людьми она была женой твоего сына, а на самом деле того – другого.

Живота. Неужели ты думаешь, что мой сын с этим согласится? Он бы согласился скорее, чтобы перед людьми она была женой Велимира, а на самом деле – его.

Благое. Это так. Ты прав.

Живота. Да если бы он и согласился, я никогда не соглашусь. Я не хочу, чтобы в глазах общества мой сын был женат. Не хватало еще, чтобы я стал дедушкой неизвестно кого. Я никому не дедушка, так и знай.

Благое. А Клара говорит, что ты дедушка. Так и пишет. (Читает.) «Пепик с нетерпением ждет, когда он сможет поцеловать руку гросспапе и гроссмаме».

Живота. Кому поцеловать руку?

Благое. Тебе. Ты – гросспапа.

Живота (в недоумении). Кто я?

Благое. Гросспапа, а Мара – гроссмама. Пепик…

Живота (истерически кричит). Какой Пепик, какой Пепик! Что вы от меня хотите?… Я не позволю!.. Я вас убью, всех убью, всех, всех, всех!

Благое. Ради бога, Живота, успокойся!

Живота (хватает стул и пытается его ударить). Ты эту кашу заварил. Тебя первого… (Кидается на него.)

Благое (бежит влево к двери и зовет на помощь). Мара, Мара, дети, Мара, скорее, бегите сюда!..

Живота. А университет, а дочь министра путей сообщения, а Трансвааль, а все мои планы?! И кто это разрушил? Какой-то Пепик! Какой-то ничтожный Пепик!

Все (быстро входят; в один голос). Что такое?

Мара. Ради бога, что здесь случилось?

Благое. Я не знаю, он с ума сошел!..

Славка. Папа, что с тобой?

Мара. Живота!

Живота. Я не Живота, я гросспапа.

Мара (недоумевая, смотрит на всех). Что ты говоришь?

Живота. А ты гроссмама!..