Да будет воля моя

Я не часто вспоминал ее, но если уж такое случалось, то мне с трудом удавалось выбросить из головы мысли о ней.

Она стала призраком, который меня преследовал и лишь издевательски ухмылялся в ответ на мои попытки избавиться от него. Она всегда возвращалась ко мне тогда, когда я уже надеялся, что забыл ее. И вот тогда появлялась она. Достаточно было всего на миг утратить бдительность. Стоило только прикрыть глаза, как она тут же появлялась, будто садилась рядом. Она улыбалась, показывала кровь и смерть и выкрикивала мое имя.

В такие мгновения казалось, что мир собрал все горести и несчастья в один комок и в таком сконцентрированном виде натравил их на меня. Я стоял перед лицом своей беды, словно артист под светом прожекторов. Целыми ночами я лежал без сна, заставляя тело оставаться в постели, – мне казалось, что я лежу в камере, а в это время тюрьму заполняют водой или крысы обгрызают мне ногти на руках и ногах. Я лежал под одеялом, даже когда пот катил с меня ручьями, и продолжал борьбу до тех пор, пока не всходило солнце.

Я точно знал, что достаточно только раз проявить слабость и взять телефон или засесть за компьютер, чтобы начать искать ее. Найти ее было бы несложно, но вместе с ней я нашел бы и то, что она обещала в кошмарных снах, – кровь, леденящий ужас, смерть.

Мне можно было и не надеяться, что это останется сном. Это было обещанием. Предсказанием и угрозой.

Один раз мне не удалось избежать контакта с ней. Он был односторонним, она ничего не знала и, наверное, так никогда и не узнала о нем. И тем не менее я долго боялся, что чем-то выдал себя и теперь она сможет меня найти.

Уже не помню, какой это был год, помню лишь свое тогдашнее настроение. Вашингтон казался депрессивным и угрюмым, виноватым в этом, без сомнения, было политическое положение, но мы все списывали на погоду, ведь о ней было легче говорить. Стоял конец лета, уже чувствовалось приближение осени, и люди боялись зимы еще до того, как она наступила. Между двумя интервью я случайно встретил в гостинице женщину, которая знала ее, и на секунду потерял осторожность. Мы сели за столик у окна в баре отеля, выпили по бокалу вина. Завели светскую беседу. А затем я спросил о ней. Как у нее дела. Вроде бы совершенно невинный вопрос. Но я думал о крови, смерти и ледяном ужасе.

Женщина вздохнула так, словно это был вздох из могилы. Показалось, что у нее было так же мало желания говорить о ней, как и у меня, но она была слишком вежливой, чтобы оборвать разговор, а я на какой-то момент стал слишком фаталистичным.

Женщина сказала, что она одинока. И еще что-то, о чем я позже забыл, потому что это не имело никакого значения. Женщину, казалось, это задело, она вдруг стала очень печальной, хотя знала ее всего лишь поверхностно.

– Как жаль, – все время повторяла она.

Одинока. Одна. Это объясняло все. Вот в чем была причина, вот почему время от времени она приходила ко мне и делилась со мной картинами, которые навязывала мне. Кровь, смерть и… Да вы уже знаете. Она должна была со всем этим прийти ко мне: для нее существовал только я.

Я заметил, что это вполне в ее духе, что она всегда была одинокой. Я попытался быть вежливым, чем-то развеселить эту печальную женщину и сказал, что если одиночеству когда-нибудь захочется получить новое имя, то оно возьмет себе имя «Дерия», а ей отдаст свое.

Попытка была честной, но явно неуклюжей – и без того печальная женщина стала еще печальнее, а за окном среди потоков дождя появился снег.

Позже я подумал, что не надо было обмениваться именами. Одиночество просто должно было взять себе имя Дерии. А самой Дерии вообще не нужно было имя. Все равно уже не осталось никого, кто мог бы назвать его.

Никого, кроме меня.

Когда-нибудь мне придется вернуться к ней.

Этот день мог стать самым обычным, нормальным днем. Хорошим днем. Спокойным.

Но вместо этого вдруг возвращается он, и у нее становится тепло на душе.

Он возвращается, сдвигает брови – так, словно человек пытается кого-то вспомнить, но не может узнать лицо стоящего напротив, – улыбается и поднимает руку в знак приветствия. Он разрушает то, что она ненавидит и одновременно отчаянно пытается спасти. Свою нормальную до тошноты жизнь.

«Время, дитя мое, излечит все твои раны», – так всегда говорила ей бабушка. Эта пожилая женщина умела своими наивными фразами свести к мелочам то, что причиняло Дерии боль.

Время излечит все твои раны, дитя мое, так что нам беспокоиться не о чем.

Дерия так тоскует по бабушке, что иногда ей от боли тяжело дышать.

Она с трудом приходит в себя. Она вынуждена поставить поднос на полку между пакетами с молоком и пакетиками с сахаром, прислониться к стене и закрыть глаза, чтобы собраться с силами. Руки дрожат, и это чувство ей уже знакомо – они теперь будут дрожать несколько минут, словно резко упал уровень сахара в крови. Ей не удастся даже подать посетителю один-единственный бокал, не разбив его при этом. Во всяком случае, до тех пор, пока он сидит там, за столиком, словно никогда и не уходил оттуда.

Проклятый подлец! Как он мог решиться сейчас вернуться сюда? Сейчас, именно тогда, когда она всего-навсего официантка? Где он был, когда ее фотографии красовались в газетах и глянцевых журналах, когда она могла выбирать, идти ли ей на съемки шоу к Маркусу Ланцу либо Гюнтеру Яуху или лучше согласиться на бутерброды в передаче с безобидным обменом колкостями со Штефаном Раабом? Однако жизнь с шампанским и канапе закончилась, и сегодня она сама – та, что подает напитки и бутерброды. А у времени, как у проклятой ведьмы, было целых пятнадцать лет, и за эти пятнадцать лет ее раны еще сильнее загноились.

Он, конечно, узнал ее, хотя она сразу же отвернулась, чтобы сбежать на кухню. Это был почти пируэт. Как тогда, в балетном зале, когда он…

Вот только об этом думать ей нельзя – ей вообще нельзя думать о нем.

Прижавшись спиной к кафельной стене, она ждет, надеется, что к ней подойдет коллега и она сможет придумать какой-нибудь предлог, чтобы извиниться и уйти. Врать она не умеет, и ей нужна хорошая отговорка. «Думай, Дерия, думай», – заставляет она себя. Думай о чем угодно, только не о нем, только не о нем!

Я…

Подходящим поводом был бы приступ мигрени или что-нибудь вроде сердечного приступа – тут ей бы поверили. После пережитого страха она уже и так наверняка бледная как смерть.

Як…

Позже нужно будет пойти за покупками – обязательно за покупками. Молоко, йогурт и корм для кошек. Кошачий корм, ни в коем случае не забыть любимый корм Одина, иначе кот обидится и наблюет ей в туфли.

Яко…

Вечером у нее дежурство на кассе. С шести до десяти, хорошая смена – приходит много покупателей, клиенты, и все они страшно спешат. Люди, с которыми время проходит быстрее. Люди, которые почти не удостаивают взглядом ее, кассиршу. И это именно то, чего ей больше всего хочется. Такие смены утомляют, они парализуют мысли – мысли, которые мешают ей. Засыпать в такие вечера легче и…

Якоб

Якоб. Якоб. Якоб.

Светлые каштановые волосы. Светло-карие глаза. Слегка загорелая кожа. Прошло так много лет. Он не изменился.

Зато изменилась она. И как изменилась! Она на какое-то мгновение думает о крови, смерти и ледяном ужасе, всего лишь на миг, и этого объяснить себе не может. Дежавю?

Она выбрасывает эту мысль из головы. Забудь немедленно! Такого никогда не было.

– Дерия?

Открывается раздвижная дверь. За ней стоит Тони – ее шеф. Собственно говоря, Тони на самом деле зовут Давид Шмицке, но он подкрашивает волосы в черный цвет и поэтому слегко похож на итальянца. Должно быть, оттого он и назвал свое кафе «Тони’с» – именно так, с глупым апострофом. Это приводит Дерию в отчаяние каждый раз, когда она видит логотип над дверью, на фартуках и бумажных салфетках. Но вскоре все начали называть его Тони.

Тони, ничего не понимая, переводит взгляд с нее на поднос, там медленно оседает молочная пена на двух чашках латте макиато:

– Ты что здесь делаешь, гости ведь ждут, что случилось, и вообще, что у тебя за вид?

Дерия трет лоб:

– Я… у меня закружилась голова. Я вынуждена была…

Щеки горят, она чувствует, как лицо краснеет от вранья.

– Надо же было сказать мне! – Качая головой, Тони отодвигает ее в сторону и берет у нее из рук поднос. – Я поработаю вместо тебя, приляг на полчасика, только не падай тут перед нами в обморок и, пожалуйста, пожалуйста, смотри, чтобы тебя не стошнило! А то что подумают люди?

– Извини, Тони, – бормочет она.

Но ее неудержимый шеф, по своему обыкновению, уже устремился дальше, выдав какой-то непонятный поток слов. Вот его худощавая фигура скрывается за поворотом. Тони не останавливается ни на секунду, никогда. Наверное поэтому, частенько приходит ей в голову, он такой тонкий, просто как нить. Шефу надо бы питаться, как профессиональному спортсмену, но на это ему, как гастроному, при всем желании не хватает времени. Тони за целый день не успевает выпить даже собственную чашку кофе. Или не хочет, чтобы не проводить в туалете ни единой минутой больше, чем абсолютно необходимо.

У Дерии подкашиваются ноги, возникает ощущение, словно она идет по толстому поролону. Наконец она падает в кресло в помещении для отдыха. С помощью одной из маленьких бутылочек воды, которые стоят здесь наготове, она пытается охладить пылающие щеки, но вода теплая и ничем ей не помогает. Дерия надеется, что коллеги не увидят ее в таком состоянии. Ей стыдно, что какой-то мужчина времен ее молодости так выбил ее из колеи. Ведь она уже давно не девочка-подросток, а женщина тридцати двух лет, да с жизненным опытом, которого наберется на все шестьдесят. Тем не менее она чувствует себя маленькой и беспомощной – точно такой же, какой была, когда познакомилась с Якобом.

И тут опять появляется он и поворачивает время вспять.

Якоб уже был главным редактором школьной газеты, она тогда училась в шестом классе, а он – в восьмом. Его пальцы умело и быстро бегали по пожелтевшей клавиатуре старенького компьютера «Коммодор», стоявшего в маленькой комнате, которую они именовали редакцией. Отопление здесь потрескивало громче, чем в любом помещении школы. Она печатала куда медленнее Якоба, щелканье клавиш было не музыкой, а треском без всякого ритма. Ее первой статьей для школьной газеты был отчет о выступлении их танцевальной группы «Танц-АГ» на городском празднике. Она занималась балетом и танцевала, именно поэтому ей и поручили это задание. Фотография была не резкой, а ее текст – угнетающе плохим. Но ей разрешили продолжать.

– Дерия, нужно ставить пробелы после точек, – объяснял Якоб и при этом заглянул ей через плечо, так что его щека оказалась совсем близко к ее щеке.

– А разве так нужно? – Ей не хотелось возражать, ей просто хотелось поговорить с ним подольше.

– Да, именно так.

– Почему после? Почему не перед? Так ведь было бы логичнее?

– Потому-у что. – Якоб взглянул на нее и промолвил так протяжно, что ей показалось, что слово коснулось ее кожи: – Потому что это так.

– А кто это сказал? – Всего лишь дыхание, но она чувствовала себя храброй и бесстрашной, словно их диалог был чем-то великим. Коленки под столом дрожали, но он не мог этого видеть.

Короткий смешок – вот и весь ответ.

Улыбка на его губах была нежной:

– Просто ставь пробелы.

И он снова убежал.

Якоб. Единственный танец на карнавале, когда она была в седьмом классе, а он в девятом. Под музыку «Ветра перемен» группы «Скорпионс» они переносили тяжесть тела с одной ноги на другую и смотрели мимо друг друга. Ее руки лежали на его плечах, а его – на ее бедрах. Его лицо было пурпурно-красным. И это было видно даже под гримом черта. После танца он прямо так, с рогами на голове, уехал на своем велосипеде «BMX» домой, а счастливая Дерия осталась, ведь он танцевал со всеми другими девочками, но после танца с ней – уже ни с кем.

Якоб. Робкий поцелуй в девчачьем туалете, когда она была в восьмом классе, а он – в десятом. Она прищемила себе пальцы дверью, да так сильно, что пошла кровь, а он отвел ее к умывальнику и держал ее руку под струей воды. Он держал ее крепко и нежно, а ледяная вода обжигала ей рану. Затем он бесконечно долго удивлялся слезам в ее глазах, которые она изо всех сил пыталась удержать. Наконец он нагнулся к ней и просто притронулся к ее носу своим. Она подняла голову, и он поцеловал ее, и это было прекрасно, и больше ничего.

Это было шестнадцать лет назад, однако вкус его губ все так же жил в ней, точно так же, как запах дезодоранта, которым он тогда пользовался, – «Nivea for men», – да и какая теперь разница… Она купила себе точно такой, чтобы каждый день слышать его и чувствовать его запах в своей постели. Ей хотелось, чтобы здесь пахло им, словно он лежит рядом с ней, когда она закрывает глаза.

Якоб. Ее друг. Ее лучший постоянный друг, ее первая любовь – и если оглянуться назад, то и единственная. После десятого класса он заявил, что переедет в Соединенные Штаты, чтобы исполнить свои мечты. Это было как бомба, разорвавшая жизнь Дерии.

Планы. Будущее. Планы на прекрасное лето, прежде чем она продолжит учебу. Все это он разорвал на тысячу мелких частей. Осколки она могла бы собрать и снова склеить. Но такие крохотные, мельчайшие частички – уже нет.

– Поговори со мной, – умоляюще сказала она. – Почему? Почему ты не сказал об этом раньше?

– А разве это что-нибудь изменило бы? Ты вообще ничего не понимаешь и никогда не поймешь. Оставь меня в покое!

Он напился и на школьном дворе оттолкнул Дерию так, что она в своем коротком платье упала на асфальт. Кто-то вынужден был держать его под руки, настолько он был пьян. Дерия, ничего не соображая, могла только смотреть со стороны, как единственный человек на свете, который мог сделать ее жизнь уверенной и управляемой, сам полностью потерял контроль над собой. Немного позже его стошнило в какое-то мусорное ведро, а после этого он рыдал, как ребенок, в объятиях Кристины Штальман – это же надо было, чтобы именно у нее! – и велел Кристине послать Дерию прочь. Больше всего Дерии хотелось умереть, но это было невозможно.

Это был последний раз, когда она видела его, прежде чем он исчез. Это был тот момент, когда вместо детских мечтаний о счастье возникла реальность. И она перестала мечтать навсегда.

Проходит действительно бесконечное время, прежде чем Дерия решается покинуть комнату для отдыха и выглянуть в кафе. Якоб ушел. Конечно, это был он. Он вообще не узнал ее, да и, конечно, вряд ли помнит ее.

– Я опять в порядке, – сообщает она Тони, получает от него целую кучу указаний и снова приступает к работе, словно ничего не случилось. Легкую дрожь в руках она игнорирует, ждет, когда она уляжется сама собой, и вместе с дрожью исчезает страх, что Якоб может внезапно снова появиться в кафе.

Зачем ему это нужно? Даже если бы он узнал ее, то сделал бы вид, что ничего этого не было. Это неписаный закон, которого придерживаются все люди из ее детства и молодости, – Дерия не узнает никого, и никто не узнает Дерию. Она понимает последствия, во имя которых соблюдается это правило, поэтому и сама следует ему.

Она начала новую жизнь, с самого начала, с нуля. Новую жизнь, до тошноты нормальную, спокойную, стабильную жизнь. И это все, чего она хочет.

Так было до тех пор, пока здесь не появился он. И теперь Дерия вынуждена признать, что у нее больше нет ничего.

В конце концов, всегда все выглядело как несчастный случай.

Это было целью, но не менее важным был также путь. Если уж он прилагал усилия к тому, чтобы убить кого-нибудь, то тот, кто должен был умереть, не должен был уйти в смерть, как бы случайно споткнувшись, не должен был беззвучно исчезнуть из жизни. Жертва должна была постепенно осознавать, какая роль ее отведена. Она должна была заметить, что все взгляды останавливаются на ней и что это взгляды острых глаз, куда более острых, чем ее собственные. Человек должен был почувствовать, что он стал частью плана, придуманного разумом, куда более гибким, чем его собственный. Он должен был начать замечать, что безопасность – всего лишь плод воображения, и теперь ему придется об этой кажущейся безопасности забыть.

Жертвы должны были ощущать страх. Они заслужили этот страх, а он уж позаботится о том, чтобы они получили то, что заслужили.

Когда он впервые увидел свою новую жертву, она еще не имела ни малейшего понятия о том, что ее ожидает. Но он уже знал, как умрет жертва.

В конце концов, все будет выглядеть так, словно произошел несчастный случай.

Когда Дерия открывает дверь дома, ее соседка и лучшая подруга Сузанна в коридоре и собирает с пола апельсины, которые, наверное, вывалились из переполненной корзины, сплетенной из лозы. Пара апельсинов катится вниз по лестнице. Один апельсин летит прямо под ноги Дерии, и она останавливает его кончиком туфли.

– Дерия, дорогуша! Привет! Ты пришла очень вовремя. Фрукты хотят разбежаться.

– Привет, Солнце. – Дерия ставит на пол пакет с покупками, чтобы помочь подруге собрать фрукты.

Достаточно произнести прозвище подруги вслух, как на душе у Дерии становится легче. Как-то светлее. Да, это прозвище никому не подошло бы лучше. Сузанна – это женщина, лицо которой постоянно сияет, а ее светлые непокорные локоны напоминают солнечные лучи. Кроме того, у нее розовые щечки, похожие на яблочки, и выглядят они так, словно их разрисовали, она применяет косметику только для того, чтобы как-то затушевать эти яркие щеки. При всем желании Дерия не может понять, зачем она это делает. Про себя она называет щеки Сузанны щеками летнего солнца и даже завидует ей. Сама она всегда бледна, причем это такая бледность, что все парикмахеры советуют ей перестать красить волосы. Никто не хочет верить, что это ее естественный цвет лица, – так не подходит ее светлая кожа к ее черным волосам.

Солнце работает половину дня в страховой компании, однако ее настоящим призванием является маленький «Интернет-шоп», через который она продает сшитые ею самой, да к тому же с большой любовью, обложки для книг, сумочки для мобильных телефонов, наволочки для подушек и трогательных плюшевых зверушек, с которыми она по отдельности прощается, прежде чем послать их покупателю. Дерия не может объяснить себе, почему у такой притягательной и яркой личности, как Сузанна, нет кучи подружек, как у Кэрри из «Секса в большом городе». Вместо этого Солнце держится за Дерию, которая рядом с ней чувствует себя, словно луна – бледная и холодная. Это не мешает и не смущает Дерию. Нет, она даже вынуждена признать, что чувствует себя очень уютно в приятном тепле Солнца.

– И что же ты собираешься делать со всеми этими фруктами? Разве ты никогда не слышала об опасном шоке от витамина С? Или о гипервитаминозе?

– Будь сильной! Я купила их для тебя. Я хотела принести их тебе. – Солнце бросает Дерии один из апельсинов и вместе с ней поднимается по лестнице на первый этаж, в квартиру Дерии.

– Прогноз погоды угрожает нам целой неделей затяжных дождей, и я подумала, что смогу сделать нам пару смузи типа «Грипп – нет, только не для меня».

– Очень приятно, что ты думаешь обо мне.

– В своих собственных интересах, – улыбается Солнце. – Дело в том, что мне нужен твой совет. И, кроме того, у меня сломался миксер. У тебя же есть?

– У меня есть миксер для пюре. Кажется.

– С ним тоже можно поработать.

Дерия открывает дверь, снимает туфли и заносит свои покупки и покупки Солнца в кухню, прежде чем снять пальто и тщательно, без складок, развесить его на плечиках. Кот по кличке Один приветствует их мяуканьем и так настойчиво трется о ноги, словно хочет сбить ее с ног.

– Ты – зажравшееся белое чудовище, – ласково ругает она кота. – Неужели ты всерьез думаешь, что получишь ужин вот так сразу? Солнце, хочешь кофе, прежде чем мы займемся фруктами?

Солнце тоже сняла куртку, теперь Сузанна садится за кухонный стол и усаживает кота к себе на колени:

– Спасибо, нет. Ты ведь знаешь, что я не смогу уснуть, если вечером выпью кофе.

У Дерии та же история, и именно поэтому она пьет кофе.

– Меня все время удивляет, что ты приходишь из итальянского кафе и, едва попав в дом, сразу же включаешь эту ужасную штуку.

– Привычка, – отвечает Дерия и снимает чашку с тщательно вытертой полки.

– Скорее всего, это каприз, почти такой же, как твоя привычка к чистоте. Эта квартира вызывает у меня угрызения совести – когда в нее ни войдешь, все выглядит так, будто ты только что все здесь вычистила.

– Я просто люблю чистоту.

– Нет, просто у тебя нет никакого хобби.

Честность – это второе имя Солнца, и тут она редко идет на компромисс. Но у нее такой характер, что даже спорить с ней приятно.

– Пару маленьких капризов ты можешь и оставить мне… Иначе мы начнем спорить о твоей ужасной коллекции фарфоровых слоников. А сейчас я выпью кофе. На работе я не успеваю это сделать. Да и мой собственный кофе все равно лучше.

«По крайней мере я знаю, что мои чашки чистые», – мысленно продолжает она.

– Твоя хозяйка не должна допустить, чтобы ее горячий итальянский шеф с горячей кровью услышал такое, – говорит Солнце, обращаясь к Одину.

Кот переворачивается на спину и подставляет живот, и Солнце начинает самозабвенно чесать его.

– Он бы выгнал меня ко всем чертям, – шутит Дерия. – А теперь признавайся – какой тебе от меня нужен совет?

Солнце вздыхает, а Дерия знает свою подругу достаточно хорошо, чтобы предвидеть ее ответ.

– Опять речь идет о твоем брате? Ему нужны…

«…снова нужны твои деньги», – хочет сказать она, однако вовремя успевает остановиться. Она не хочет обидеть Сузанну, но такой излишней прямолинейностью легко может это сделать.

– Он попросил еще раз помочь ему… – бормочет Солнце. – Но я не знаю, действительно ли так для него будет лучше.

Дерия отставляет кофе в сторону, садится за стол рядом с подругой и берет ее за руку.

– Значит, он снова не пошел на эту терапию, да?

Сузанна качает головой и вдруг становится ужасно усталой:

– Он сочиняет, что у него не было времени.

– Но ты ему не веришь.

– Нет.

– Зачем ему в этот раз нужны деньги?

Солнце невесело улыбается:

– Чтобы отремонтировать машину. Вроде бы она уже не может ездить, а это для него настоящая катастрофа… Говорит, она ему нужна, чтобы ездить к врачу, и на терапию, и вообще куда угодно, куда ему срочно нужно. Странно только то, что вечером машина стоит перед его квартирой, а целый день ее там нет. Значит, не настолько уж она неисправна. Почему он все время врет мне, Дерия, почему?

У Дерии нет ответа, которого не знала бы сама Солнце. Не говоря ни слова, она обнимает ее. Наверное, очень тяжко наблюдать со стороны, как твоего младшего брата пожирает зависимость, а ты сама только беспомощно следишь за этим. Дерия не знает ее брата и, наверное, лишь приблизительно может представить себе, что чувствует подруга.

– Ведь у него нет никого, кроме меня, – шепчет Солнце.

Сейчас она кажется очень маленькой, Дерии хочется спрятать ее себе под куртку и защитить от жестокостей этого мира. Мира, который часто оказывается слишком грубым, холодным и безнадежным для такого человека, как Солнце.

Ее собственные заботы кажутся мелкими и сморщенными, как изюминки, перед лицом этой проблемы. Каким незначительным вдруг кажется вопрос, заметил ли ее мужчина, которого она знала еще в юности. Не все ли равно, вспоминает он время от времени о ней или уже нет?

Кого она сейчас пытается обмануть? Ведь этот мужчина наверняка Якоб.

И это меняет все.

Когда вечером она сидит за работой и пробивает на кассе покупки поздних посетителей, она снова невольно вспоминает о Якобе. Никто здесь даже в самой малой степени не похож на него, но ей кажется, что везде, куда она только ни посмотрит, сразу узнает его глаза. Обычно Дерии удается хорошо спрятаться за своей работой.

– Семнадцать евро девяносто семь, пожалуйста. У вас есть карточка скидок?

– Нет.

– Вы собираете наши баллы лояльности?

– Да, спасибо.

– И два евро три цента сдачи, пожалуйста. Приятного вам вечера.

Работа кассирши просто прекрасна для нее и ее неврозов – из-за этих самых неврозов она злится на себя, но их же и пестует, как маленьких милых домашних животных, ведь без них она бы не была собой.

Сидя за кассой или работая официанткой кафе, ей без труда удается общаться с незнакомыми людьми, улыбаться, время от времени поддерживать ни к чему не обязывающий разговор… Все это ей нужно, чтобы быть уверенной, что она просто немного странная, но вовсе не серьезно психически больная. Робкая – это да, пусть, но все же не погрязшая в социофобии. Раньше она частенько впадала в панику: ей казалось, что с ней что-то не так, что она выбивается из того русла, в котором двигаются нормальные люди. Люди искусства считаются особенно подверженными душевным болезням – она должна радоваться, что теперь уже не так близка к искусству. Но нет, она этому не рада.

За это время Дерия поняла, что хотя и попала в штопор, но все же вписалась в поворот. Ее психотерапевт утверждает это. И Солнце с этим мнением соглашается. И ее работа, во время которой она не моргнув глазом общается с чужими людьми, тоже доказывает это.

– Сорок пять евро двенадцать центов, пожалуйста. У вас карточка есть?

– Нет. Я плачу картой ЕС.

– Пожалуйста. Вставьте карточку вот сюда, введите ПИН-код и подтвердите нажатием на зеленую кнопку. Вы собираете наши баллы?

Ее работа – это шарф и шапочка, с помощью которых она согревает и хранит свое одиночество. Ее фразы – маска, которая демонстрирует улыбку, независимо от того, что за ней скрывается. Это никого не касается.

Она воспроизводит один и тот же набор фраз покупателю за покупателем, но в мыслях она уже далеко в прошлом, вернулась на многие годы назад. Раньше на каждом углу еще стояли киоски, в которых вечером или по выходным можно было купить напитки, сладости и сигареты. Она еще помнит, что всегда заказывал Якоб: пачку сигарет «Лаки Страйк» и пакетик сладостей за две марки. Якоб, который тогда еще не был уверен, превратился он уже во взрослого мужчину или остался еще юношей, почти подростком. Сейчас маленьких киосков в Дюссельдорфе почти нет – да и кому они нужны, когда все супермаркеты с понедельника до субботы открыты до позднего вечера? Дерия спрашивает себя, курит ли еще Якоб – уже тогда он хотел бросить курить – и любит ли еще жевательную резинку со вкусом вина.

Следующий покупатель кладет на транспортер «Лаки Страйк» и два пакетика «Харибо». Дерия медленно, очень медленно, поднимает глаза. Надеется. Боится. Молится.

Это может быть Якоб.

Но это не он, это подросток лет пятнадцати, и прическа у него такая же, какая была у Якоба. Однако волосы светлые, а не каштановые. И глаза синие, а не карие. Он возмущается и обзывает ее дрянью, когда она, увидев сигареты, просит предъявить паспорт… Якоб так бы никогда не сделал.

Он был убежденным убийцей и был этим вполне доволен.

У него не было безумного убеждения – он не обязан делать в жизни что-то хорошее. Он не верил в глупости вроде божьего предначертания, которое подталкивало бы его к этому. Никто не заставлял его убивать. Ни один из этих жалких людишек. Он не убивал ни по финансовым, ни по эмоциональным причинам, из жадности или иных низких побуждений.

Он был прагматиком, и если время от времени, после тщательного расследования оказывалось, что убийство будет эффективным решением проблемы, то он садился за столик в кафе, где был постоянным посетителем, заказывал чайничек чая и следующую пару часов разрабатывал план операции, начиная со сближения с жертвой, далее – нападения, потом фазу наказания, вплоть до вопроса, каким образом нужно будет устранить труп, чтобы все выглядело как безобидный несчастный случай.

Он был педантичнее, чем любой другой, которого он знал, он был умным, осторожным, но не испытывал страха и обладал талантом не только в планировании, но и в импровизации. Но прежде всего по своему душевному складу он был очень последовательным. Он не допускал, чтобы рутинная работа стала для него злым роком. Каждое убийство должно быть доведено до конца и происходить, как предыдущее.

У него были высокие запросы. Он ко всему на свете относился терпеливо, но только не к себе. В конце концов, он настолько хорошо знал себя, чтобы ожидать от самого себя абсолютного совершенства. Когда его спрашивали, почему он стал психологом, почему он играет в теннис или сочиняет песни за роялем, он отвечал: «Потому что я это умею» – и именно таким был бы его ответ, если бы его спросили, почему он убивает.

То, что никто и никогда его об этом не спрашивал, было еще одним этому подтверждением.

Уже почти половина одиннадцатого ночи, и Дерия наконец отправляется домой. Ветер время от времени проникает ей под пальто и хватает ее за спину, словно грубая холодная рука. Она устала и замерзла. Возле киоска с греческими блюдами, который еще открыт, она заказывает себе большой кофе и высыпает туда три пакетика сахара.

– Так поздно, почему вы еще не дома? – спрашивает мужчина за прилавком. Он похож на пастуха из рекламы, вот только одет в темный спортивный костюм, обтягивающий его начинающий расти живот. – Совсем одна?

Дерия делает вид, что не слышит, отсчитывает деньги, кладет их на прилавок и уходит.

Картонный стаканчик греет ей руку, но уже не позволяет прятать кулаки в карманы пальто. Кофе не помогает ни против озноба, ни против усталости – эти ощущения кажутся ей чужими и неуместными, словно складка в стельке ее любимых туфель. Что с ней происходит? После работы она всегда идет домой пешком и обычно наслаждается покоем позднего часа. Сегодня все как-то не так. Ну, если быть честной перед собой, то уже вчера все было по-другому. Ведь именно тогда она случайно увидела Роберта, бывшего мужа. Он сидел в автобусе, проезжавшем мимо, что, очевидно, означает, что он снова выпил слишком много. Может быть, у него наконец отобрали водительское удостоверение. Роберт по своей воле никогда не оставляет свою машину. Дерию он совсем не заметил – и к счастью! Тем не менее теперь она уже не могла спокойно идти домой, а вынуждена была торопиться.

В душе она ругает его и то, что ее, оказывается, так просто вывести из равновесия. Она идет медленнее и специально дышит глубже. «Если хочешь преодолеть свои страхи, нужно посмотреть им в лицо», – повторяет она слова своей докторши. Она ни в коей мере не хочет позволить портить свои вечерние прогулки – никакому мужчине на свете, а уж этому – трижды тем более.

Услышав позади шум, Дерия вздрагивает. Она огладывается через плечо. На другой стороне улицы пожилая женщина выводит на газон мохнатую дворнягу, чтобы та сделала свои собачьи дела. Когда собака заканчивает, женщина уводит ее в ближайший подъезд дома. Это безобидно. Но Дерию все равно трясет: она совершенно одна между закрытыми дверьми и опущенными жалюзи. Дома, казалось, закрыли глаза.

И тем не менее у нее такое чувство, словно кто-то за ней наблюдает.

Она ускоряет шаг. Холод пробирается к ней через воротник и рукава. Кофе в стаканчике остыл еще до того, как Дерия выпила половину, и пальцы снова дрожат. Она швыряет стаканчик в урну, проходя мимо, и втягивает руки в спасительные рукава так, что их совсем не видно. Дрожа, она обхватывает себя руками. Когда же вдруг ей стало так холодно? Ноги заледенели так, что она уже не чувствует пальцев. А идти еще далеко, и Дерия в душе ругает все такси города, которые никогда не проезжают мимо, когда они так нужны.

Она снова озирается по сторонам. Никого не видно. Она смеется тихо, но тем не менее истерически. Что ж, как ни стыдно в этом признаваться самой себе, но она боится. Она любит бывать одна, ей больше всего нравится быть одной, и только в одиночестве она себя чувствует хорошо.

«Почему же сейчас все не так?» – думает она, а затем тихонько шепчет в такт стуку своих каблуков:

– По-че-му сей-час не так – по-че-му сей-час не так?

От ускоренного дыхания у нее першит в горле. Снова взгляд через плечо. Да нет там никого, проклятье! Чего же она боится – если нет ничего и никого? В душе она сражается за свой последний бастион. Если она не может преодолеть этот страх, то больше уже ничего не будет – перерывов на отдых в одиночестве и даже немного спокойствия среди постоянной людской болтовни. Она испытывает злость к себе, почти такую же, как и страх.

А затем появляется какая-то фигура.

Дерии уже не нужно оглядываться. Она знает, что за ней кто-то идет. Это мужчина – она это чувствует. Он, кажется, движется бесшумно, она его не слышит, но знает, что он находится так близко, что она, собственно, должна была бы слышать его. Неужели потому, что ее сердце стучит так громко? Кровь шумит в ушах. Она не знает, откуда появился этот мужчина. Может быть, из какого-то въезда во двор или из какой-то двери дома, но более вероятно, что он уже давно идет вслед за ней и просто не хотел раньше обнаруживать себя. Неужели он выискивал ее целенаправленно? Беззащитная жертва, хрупкая и нетренированная, которая живет одна и пропажу которой быстро не обнаружат? У нее с собой нет ничего, что могло бы оправдать грабителя. Но она подозревает, что этому человеку не нужны ни деньги, ни дорогой мобильный телефон. И, несмотря на это, ей хочется крикнуть: «У меня нет денег! Может быть, на мне дорогое пальто, но оно старое. Я – просто официантка и кассирша. У меня даже нет мобильного телефона». Дерия идет быстрее, уже почти бежит. Мужчина сохраняет дистанцию, следуя за ней. Ей хочется побежать со всех ног, но она не делает этого только потому, что знает – ее преследователь побежит тоже. К сожалению, спринтер из нее никудышный, во время утренней пробежки у нее уже через полкилометра сбивается дыхание. Ее взгляд мечется от двери к двери. Может быть, где-то можно нажать кнопку и попросить помощи? Навстречу ей движется легковой автомобиль. Она хочет выскочить на проезжую часть и остановить его, но ей не удается быстро преодолеть себя, и машина проезжает мимо. Когда Дерия смотрит вслед машине, то замечает в свете задних фонарей мужчину, массивный темный силуэт без лица.

На следующем перекрестке она замедляет шаг. Если она свернет направо, то ей придется идти мимо кладбища, зато всего через километр она выйдет на главную улицу, где между жилыми домами втиснулись бары и игровые казино. Где двери открыты всю ночь. Где нападение не пройдет незамеченным.

Она, долго не раздумывая, поспешно сворачивает за угол и пробегает несколько шагов, чтобы увеличить дистанцию, и лишь потом переходит на шаг и оглядывается. Может быть, она все же ошибается, может быть, это какой-то безобидный парень, который хочет побыстрей попасть домой к жене и детям и торопится лишь потому, что стало холодно. Может быть, она просто выставляет себя в абсолютно смешном виде.

«Да, – думает она, – он определенно просто пройдет мимо».

Мужчина вслед за ней поворачивает на эту же улицу. Он уже ближе, чем был раньше, намного ближе.

Шум в ушах Дерии превращается в свист. Она уже сейчас еле дышит. Держась поближе к кирпичной ограде кладбища, она спешит дальше, словно пытаясь скрыться в ее тени. Она перебегает от одного уличного фонаря к другому, в центре светового пятна она каждый раз переводит дух, словно свет представляет собой ее защиту, а затем, задерживая дыхание, бежит к следующему фонарю. На другой стороне улицы фонарей нет. Лишь деревья и кусты, отделяющие тротуар от дороги. За ними находится городской парк. Роберт всегда предупреждал ее, чтобы она остерегалась бездомных бродяг, которые шляются по парку небольшими группами. Сейчас Дерия мысленно молится, чтобы увидеть хоть пару этих бродяг. Однако там нет никого. Она, кажется, осталась одна на свете, а за ее спиной – мужчина, одетый в темное. Он приближается.

Следующие два уличных фонаря не работают. С кладбища доносится крик какого-то мелкого зверька. Перед собой невыносимо далеко Дерия видит мерцающие лучи автомобилей, которые проезжают по главной дороге. Она хочет подбодрить себя: «Смотри, Дерия, ты уже почти добралась», однако преследователь, кажется, тоже заметил прожекторы. Он знает, что она будет в безопасности, если сумеет добраться до улицы. А он хочет не допустить этого. Он сокращает дистанцию.

Мужчина переходит на бег в тот же самый момент, что и Дерия. И бежит он быстрее, чем она. Ветер задувает ей в пальто, гладкие подошвы обуви скользят, а дыхание обжигает легкие. Тем не менее она бежит, насколько несут ее ноги, бежит сквозь темноту. Она уже слышит позади себя тяжелое дыхание преследователя. Ограда кладбища сбоку становится все ниже, и вот она уже может различить надгробья, они как светлые тени. Они стоят там как призраки. Смотрят и ухмыляются, потому что чувствуют, что им придется освободить еще одно место между собой. Дерия видит далекий свет улицы уже сквозь слезы. Это горькие слезы страха и злости.

– У меня нет ничего! – кричит она изо всех сил. – Оставьте меня в покое! У меня нет денег!

Можно подумать, что этому грязному типу нужны ее деньги.

«У меня в кармане перечный спрей!» – хочет крикнуть она, но у нее не хватает дыхания, да и она сама не верит, что такая дешевая ложь заставит его оставить ее в покое.

И вдруг перед собой в нише каменной ограды прямо у земли она замечает какое-то движение, что-то отделяется от ограды, но, прежде чем она успевает увернуться, ее нога цепляется за что-то. Она падает, ударяется лбом об ограду, перед глазами вспыхивают звезды. Она поспешно старается выпрямиться, но все же, кажется, что-то в нее вцепилось. Что-то теплое, подвижное, оно ворочается и брыкается. Сначала в голову ей приходят руки, которые вылезли из-под земли или из ограды. Ее собственный крик звенит в ее ушах. Продолжая кричать, она все же замечает, что упала из-за того, что споткнулась о человека, сидевшего на земле на корточках. Какой-то маленький человек, может быть, ребенок? Он дико ругается и чуть отодвигается от нее, так что Дерия с трудом может встать. Она испуганно смотрит на улицу. Ее преследователь – он почти догнал ее. Он должен…

Он исчез.

На другой стороне улицы раздается треск кустов. Затем все стихает. Он действительно исчез.

– Вот дерьмо! Ты, наверное, сдурела!

То, что Дерия изначально приняла за ребенка, оказывается маленькой молодой женщиной с хриплым голосом и с таким диким и злобным взглядом, словно она собирается выцарапать Дерии глаза.

Дерии больше всего хочется обнять ее.

– Спасибо, – шепчет она.

Маленькая женщина грубо отталкивает ее, она чертовски сильна для своего роста, и Дерии с большим трудом удается удержаться на ногах.

– Пошла вон! – хрипло ругается крошка, что-то ищет вокруг себя, наверное то, что было некоторое время назад ее спальным мешком, а затем заползает ногами вперед опять в маленькую нишу в каменной стене кладбища, где и усаживается на корточки.

– Что ты уставилась на меня? За разглядывание – пять евро.

В голове Дерии все смешалось. Шок отпускает ее, и, словно в вихре, наверх выскакивают обрывки мыслей, которые на какой-то момент проясняются, прежде чем снова исчезнуть в хаосе. На нее чуть не напали. Маленькая женщина выползла из стены. У нее болит голова. Чего хотел тот мужчина? Неужели она здесь спит? Идти в больницу? Изнасилование? Помочь?

– Вы… Вы не можете просто оставаться здесь, – заплетающимся языком произносит Дерия. У нее дергается колено, которое она ушибла при падении. Не ушиблась ли эта маленькая женщина тоже?

– Чего это я не могу? – отвечает та. По ее резкому тону ясно, что она еще как может оставаться здесь. – Где я буду, тебе до лампочки.

– Но тот мужчина!

– Какой мужчина?

– Меня преследовал мужчина, вот поэтому я и бежала! Идемте со мной, давайте исчезнем отсюда! Пожалуйста!

Маленькая женщина подтягивает ноги к телу, как заградительную стену:

– Ты не слышала выстрела, леди?

– Когда он вернется…

– Тогда я передам ему привет от тебя и потребую с него кружку пива. А теперь убирайся-ка ты лучше отсюда.

Глупая маленькая женщина! Дерия искоса оглядывается назад на улицу, а потом снова смотрит на кусты напротив, где черные тени играют с мрачными ночными тенями. А что, если мужчина не исчез? Он мог ведь тоже побежать через парк, чтобы отрезать ей путь. Может быть, он и подстерегает ее там, где-то в кустах, и все еще наблюдает за ней.

Она выпрямляется, двигает плечами:

– Я сейчас уйду. Пожалуйста, идем со мной, здесь опасно.

– Здесь всегда безопасно, – раздается сонный голос из ниши. – Для меня. Всегда. Каждую проклятую ночь. Пошла вон отсюда, леди.

Чтобы идти дальше, Дерии приходится собрать все свои силы. Шаг за шагом, несмотря на головную боль, несмотря на разбитое колено, несмотря на головокружение. Но хуже всего – это страх. Каждый листочек, который колеблется на ветру, снова выжимает у нее пот из всех пор. А что, если этот человек вернется? А что, если он нападет на маленькую женщину, которая сидит на корточках в нише кладбищенской стены и у которой нет ничего для защиты, кроме рваного спального мешка?

«Но я ведь попыталась, – хочет успокоить свое чувство вины Дерия. – Силой я ее вряд ли оттуда утащу, и, может быть, она не такая уж беспомощная, как выглядит. Она могла спрятать какое-то оружие в своем рваном спальном мешке».

В свете фонарей главной улицы, между проезжающими мимо машинами и автобусами, мигающими огнями неоновой рекламы, и при виде первых предрождественских украшенных витрин с души Дерии падает камень весом в тонну. Кажется, никто уже не преследует ее. И тем не менее, а также потому, что из-за распухшего колена она сильно хромает, она подзывает к себе такси.

– Добрый вечер.

– Тяжелый был рабочий день.

– Я это знаю.

– Обо что-то споткнулась и упала.

– Ах да, иногда такое бывает неожиданно.

– Некоторые дни можно действительно вычеркнуть из календаря.

– Похолодало, правда?

– Да, очень, действительно неуютно. Приятного вечера.

И хотя действительно никто больше не шел вслед за ней, и никто не преследовал ее, и она закрыла входную дверь, все окна, и опустила жалюзи, до самого рассвета Дерия лежит и не может уснуть. Ей бьет озноб, и она размышляет.

– Сегодня вы все сделали очень хорошо, – сказал он и ласково улыбнулся.

Его пациентка скривила губы. Она тоже попыталась улыбнуться, однако он знал, насколько тяжело это сделать в ее ситуации.

– Ну, хорошо. Не надо сейчас делать вид, что все в порядке.

Словно отпущенные на свободу, по ее искаженному лицу покатились с трудом сдерживаемые слезы. Как прекрасно она выглядела, когда только пришла сюда. Волосы имели шелковистый блеск, их удерживала заколка, маленькие неровности на коже лица прятались под косметикой, губы были накрашены помадой ненавязчивого цвета персика. Она действительно была гением в умении превращения себя в произведение искусства – безукоризненная и неприкасаемая.

Теперь же эта пациентка сидела перед ним с всклокоченными волосами, стертой косметикой, а помада собралась в маленьких складочках ее губ. Она была такой прекрасной, что захватывало дух, и у нее была такая власть, словно в момент, когда раннее утро вытесняет ночь. Вот такой он хотел видеть ее, чтобы обосновать свое решение. Однако сейчас сомнений больше не было. Заколка все еще лежала на столе, и он надеялся, что она забудет ее взять. Он очень любил такие маленькие безобидные сувениры.

– Сегодня вы сделали очень большой шаг вперед. Вы можете гордиться собой.

Она взяла бумажный платок из коробки на столе и промокнула слезы.

– Я не чувствую себя так, словно есть причина чем-то гордиться.

– Потому что вы плачете? Это все в порядке. Это помещение – защищенное место, в котором позволительно быть слабым, чтобы добраться до цели. Чтобы заплакать, нужно было сделать усилие над собой, разве не так?

Она всхлипнула и кивнула.

– Ну вот видите. И вы с этим справились.

Он встал с плетеного кресла:

– А теперь оставлю вас одну. Оставайтесь здесь так долго, как хотите. Вы можете даже принять ванну, вы же знаете, где она находится. Значит, следующий прием будет в пятницу, остаемся при этом?

– Да, большое спасибо, – ответила она.

Он остановился, чувствуя, что в воздухе повис какой-то вопрос, которого она еще не задала.

– Знаете, я уже несколько недель прихожу к вам…

– И делаете поразительные успехи.

– Да, в этом я как раз не сомневаюсь. Меня только удивляет. Что мы… что мы…

Он еще раз сел напротив и кивнул, подбадривая ее.

– Я ведь изначально пришла сюда из-за своего мужа, – тихо сказала она, – но мы так и не начали говорить о нем.

– Это все нормально. – Он снова улыбнулся. – Всему свое время. Вы пришли сюда не из-за своего мужа. В первую очередь вы пришли сюда ради себя.

«И, кроме того, сердце мое, я и без тебя уже знаю о твоем муже все, что должен знать».

– Дерия, как ты выглядишь? Что случилось?

Симона – коллега Дерии по кафе – озадаченно смотрит на нее. Дерия может ее понять. Она попыталась скрыть шрамы, кровоподтек на лице, круги вокруг глаз и покрасневшие от бессонницы веки косметикой, но от этого получилось еще хуже. Так что она, в конце концов, все смыла. У нее такой вид, будто она всю ночь проплакала. Словно жертва домашнего насилия.

– Я по дороге домой споткнулась и упала, – говорит она.

Звучит это вяло, и она сердится на саму себя. Хотя Симона и замужем, но, за исключением своего мужа и Тони, каждый мужчина в мире кажется ей потенциальным преступником-насильником, и она редко это скрывает. Как и ожидалось, она критически поднимает бровь с пирсингом и рассматривает Дерию так, словно обладает экстрасенсорными способностями.

Наверное, она считает себя женщиной – детектором лжи и тайно носит кепи с буквой L, перечеркнутой красной линией.

– Что бы ты ни думала, – бормочет Дерия, – это не так. У меня нет даже любовника.

Симона, застигнутая врасплох, пожимает плечами и говорит:

– Это твое дело, Дерия, меня это не интересует, – и отворачивается.

Проклятье. Это было лишним. Симона ничего не сказала, хотя по ее лицу, как в открытой книге, можно было прочитать все. Дерия ненавидит свою тонкокожесть, из-за которой она часто, как по рефлексу, становится надменной. Наверно, причиной тому нехватка сна. Дерии хочется извиниться перед Симоной, но тут в кафе входит группа болтающих между собой школьниц и Дерия хватает свой фартук, повязывает его и идет принимать заказы.

И лишь когда вечером в кафе становится немного спокойней, при полировке бокалов у нее появляется возможность еще раз поговорить с Симоной.

– Перед этим, – говорит Дерия, – я не то имела в виду.

Симона даже не смотрит на нее.

– Мне очень жаль, правда. Я отреагировала слишком бурно.

– Ты знаешь, Дерия, с тех пор как ты здесь, мы пытаемся принять тебя в нашу команду. – Симона откладывает в сторону полотенце для посуды. – Что бы мы, как коллеги, совместно ни предпринимали, мы всегда приглашаем тебя. Однако ты никогда никуда не ходишь с нами.

– У меня есть вторая работа.

– Да, а у нас, остальных, есть дети, партнерши, партнеры, собаки, бабушки, за которыми нужен уход, и целая куча других обязательств. И тем не менее мы с этим справляемся. Мы много раз предлагали устраивать встречи так, чтобы было удобно тебе, но ты не задерживаешься даже на четверть часа дольше, чтобы выпить с нами. И как только кто-нибудь что-нибудь тебе говорит, что не касается погоды, ты тут же замыкаешься в себе.

Симона смотрит на Дерию, и вид у нее очень озабоченный. Большие участливые глаза придают ей печальный вид, словно ей действительно не все равно. Дерии хочется отвернуться, она чувствует, как в ее душе вырастает стена, а из бойниц уже готовы вылететь слова в свою защиту. Вместе с тем ей становится жалко, что Симона из-за нее чувствует себя несчастной. По крайней мере хоть немного, потому что Симона на самом деле далеко не такая несчастная. Но не из-за нее. Все это – только фасад.

– Ты уже почти год у нас, Дерия, но до сих пор я знаю о тебе не больше того, что могу видеть. То, что у тебя хороший стиль, что ты любишь красивую обувь, – но все это на поверхности. У меня такое чувство, что ты себя чувствуешь пятым колесом в телеге, и я бы с удовольствием все это изменила, но я просто не знаю как.

Дерия продолжает полировать бокал, хотя он уже давно безукоризненно блестит:

– Я просто такая, немного сдержанная. Разве это плохо?

– Но ты ведь сама от этого несчастлива, – возражает Симона.

Это констатация факта, а не вопрос. В голове Дерии упрямство снимает оружие с предохранителя и хочет выстрелить чем-то острым в ответ. Она с трудом берет себя в руки и даже не знает почему. Потому что Симона хочет как лучше? Потому что она, может быть, права?

В конце концов она преодолевает себя и заставляет себя улыбнуться, отчего становится больно:

– Просто невозможно сразу изменить свои взгляды.

– Но ты могла бы хотя бы попытаться и чуть-чуть приоткрыться.

– Ну ладно, – говорит Дерия и в тот же момент решает уволиться. – Что ты хочешь знать обо мне?

– Давай начнем с того, что ты мне расскажешь, где купила свою прекрасную сумочку.

Сумочка была подарком. Роберт когда-то привез ей сумочку из Парижа, а теперь, когда Симона упоминает эту сумку, Дерии приходит на ум, насколько не к месту она продолжает носить ее. Она никогда об этом не задумывалась.

– Она правда тебе нравится? Хочешь, она будет твоей? Я тебе ее подарю.

Маленькая морщина образуется между бровями Симоны.

– Собственно… я просто хотела непринужденно побеседовать с тобой.

Дерия кивает. Естественно. Она все еще полирует бокал и не решается отставить его в сторону, потому что ее руки внезапно начинают дрожать. Симоне не нравится сумка, может быть, она считает ее ужасной. Ее просто захотелось поболтать о разных неважных вещах.

Значит, Дерия еще раз выставила себя на посмешище и доказала, насколько она не способна к общению, насколько ее утомляет повседневность. Ей точно придется уволиться.

После такого решения она чувствует себя лучше. Симона может думать о ней все, что хочет, но скоро ей больше не придется стоять напротив нее, уже совсем скоро.

– Извини, – опять фальшивая улыбка. – Мой бывший муж купил мне эту сумку. Он привез ее из Франции, как мне кажется. Я бы спросила его, но мы недавно развелись, и контакт с ним…затруднен.

– Ой! Как неловко с моей стороны. Извини.

Достойно восхищения то, как считает Симона, что она легко умеет выйти из неудобной ситуации.

– Да не стоит.

Симона на какое-то мгновение кажется смущенной:

– Ах, тут я только вспомнила, что сегодня перед обедом здесь был какой-то мужчина и спрашивал о тебе. Он был где-то за полчаса до твоего прихода. Я хотела сказать тебе еще раньше, но забыла. Сорри.

– Мужчина? – Дерию охватывает озноб. – Что за мужчина, как он выглядел?

«Это преследователь», – проносится у нее в голове. Она смотрит на большие окна и почти уверена, что где-нибудь увидит его силуэт. Но ничего не видно.

Симона наклоняет голову:

– Он выглядел очень приятно. По-настоящему хорошо.

«Хорошо», – думает Дерия. Значит, худой и высокий. Это мог быть и ее преследователь.

– А что точно он сказал?

Волнение Дерии, казалось, испугало Симону:

– Он просто спросил, тут ты или нет.

– Он назвал мою фамилию? Он знал, как меня зовут?

– Да. Он знал и твое имя, и фамилию. Он зашел и очень вежливо сказал: «Добрый день, вы можете мне сказать, работает ли у вас Дерия Витт?», а я сказала: «Да, но она придет только через полчаса».

Дерия кусает губы. Кто же это мог быть?

– А он спросил, когда я заканчиваю работу, или нет? И ты его сегодня уже больше не видела?

– Ни то, ни другое. Нет. Но чего ты так разволновалась? Ты очень побледнела. Ты думаешь, что это был твой бывший муж?

Представить себе это оказывается не лучше, чем то, что преследователь мог узнать ее фамилию:

– Не знаю. Может быть.

И снова ее взгляд скользит по окнам. Пока что еще не стемнело, лишь смеркается. Однако, когда закончится ее смена, на улице уже будет темно и ей придется идти пешком домой, не зная, не спрятался ли он за одним из углов и не наблюдает ли за ней.

– Симона, послушай. Посетителей не так уж много. Как ты думаешь, я могу тебя оставить тут одну и уйти? Это всего лишь час, а я у меня уже несколько сверхурочных часов.

Симона опирается на один из стульев за прилавком и скрещивает руки на груди:

– Да просто какой-то мужчина спросил о тебе. Это не причина, чтобы сразу же убегать.

Ну нет, это уже причина.

– Нет, конечно нет. Но если это был мой бывший муж, я должна это выяснить.

Она заговорщически понижает голос:

– Ему суд предписал определенные условия, понимаешь?

Это ложь, но она срабатывает, потому что это именно то, что хочет услышать Симона.

Симона поспешно кивает:

– О, я понимаю. Вот задница! Да, конечно, тогда на сегодня заканчивай работу. И говори, если тебе когда-нибудь что-то понадобится.

Дерии не нужно раздумывать, есть ли у нее лишние деньги, она заказывает такси. Едва добравшись домой, она звонит в REWE[1] и говорит, что заболела.

В кафе она может сказать об этом завтра, а сейчас она разыскивает нужный номер телефона. При этом она в своем карманном календарике находит данные Ханны Зайдель, ее врача. Во время развода она регулярно посещала ее, но теперь, поскольку она живет одна, уже давно у нее не была. Может быть, нужно поговорить с ней об этом преследователе? О ситуации с коллегами у Тони и… о Якобе.

Прежде чем надолго задуматься, она набирает номер. И только собирается положить трубку, как Ханна подходит к телефону. Краткими фразами Дерия описывает ей, что с ней случилось. Собственные слова беспокоят ее, заставляют руки дрожать, несмотря на то, что она стирает пыль с комода, хотя на нем нет ни пылинки.

– Естественно, мы можем встретиться, – говорит Ханна Зайдель своим обычным спокойным уравновешенным голосом, да так, что Дерия невольно вспоминает свою седую бабушку с вязанием на коленях, хотя Ханне нет даже сорока лет и у нее огненно-рыжие волосы, а пестрыми платьями она напоминает повзрослевшую Пеппи Длинныйчулок. – Вы звоните в нужный момент. Только что одна из моих клиенток перенесла визит, поэтому завтра после обеда у меня найдется время для вас. Встретимся в парке, как всегда?

Дерия невольно улыбается. Значит, даже зимой Ханна остается верной своим необычным привычкам и ведет собеседования под открытым небом.

– С большим удовольствием. Замечательно, что вы так быстро все устроили.

– Для вас – всегда, Дерия.

Следует пауза, а Дерия уверена, что Ханна сейчас думает о том, спросить ли о ее новом романе. Она всегда об этом спрашивала, всегда. От «Зеркальных капель» Ханна была в полном восторге, поэтому она с нетерпением ждет появления второй книги Дерии. Когда книга была издана, она посчитала ее очень милой.

И с тех пор Ханна спрашивает ее о следующей книге, всегда. Однако Дерия до сих пор вынуждена разочаровывать ее.

– До завтра, – говорит Ханна, а Дерия ждет, пока та положит трубку.

Затем она тихо говорит:

– Мне очень жаль.

Потому что Дерия постепенно уже готова к тому, чтобы признаться самой себе, что новой книги не будет. Никогда.

После обеда стало свежо, поднялся ветер, но было солнечно. Дерия только что купила новое теплое пальто, большой шарф, две пары перчаток и несколько шапочек и как раз вовремя входит в банк. Ей кажется, что за ней кто-то наблюдает. Не столько тот мужчина – теперь она думает, что он не целенаправленно преследовал именно ее, а просто случайно погнался за первой попавшейся женщиной. Ей просто не повезло. Однако официально она сейчас больна и лежит в постели – поэтому лучше не попадаться коллегам на глаза во время покупок или в парке.

Она встречает Ханну, как всегда, на скамейке у пруда, где та наблюдает за детьми, которые кормят уток и лебедей.

– Странно, – говорит Ханна словно про себя. – Присаживайтесь. – Она ожидает, пока Дерия поставит свои пакеты и усядется рядом с ней на скамейке. – Вы так не находите? Мы – взрослые женщины и называем себя защитницами животных, не так ли? Разве вы не были вегетарианкой?

– Правильно, – говорит Дерия. Удивительно, что Ханна еще до сих пор помнит об этом.

– Я за это время стала веганкой, – говорит Ханна. Она все еще носит на ленточке на шее обрамленную золотом звезду из стекла, точно так же, как и раньше. – И я знаю, что для животных и для экологической системы пруда довольно большая катастрофа, когда уток кормят остатками хлеба. И все равно мне не хочется подойти к детям и сказать им об этом. Я не хочу лишать их радости, вы это понимаете? При этом пара мгновений радости все же не является большой ценой за здоровье уток, а вы как думаете, Дерия?

Дерия не уверена, что они действительно говорят об утках, детях и хлебе. С Ханной она никогда не уверена, о чем они, собственно, говорят. Это состояние нравится ей, потому что оно оставляет некоторые пути, даже бесконечные возможности, когда можно сказать «я имела в виду иное». В общем, путь для отхода.

– Может быть, и нет, – говорит она. – Но, может быть, из этих нескольких моментов радости вырастет нечто иное. Может быть, что эти дети позже станут защитниками природы, потому что у них сохранятся такие прекрасные воспоминания об утках, которым они сейчас бросают хлеб.

Ханна смотрит мимо детей и мимо уток. Один лебедь держится на большом расстоянии от других плавающих птиц. Дерии он кажется жирным, может быть, он пресыщен и уже не хочет видеть этот проклятый хлеб.

– Детские воспоминания, – бормочет Ханна. – Мощный инструмент, который может сотворить очень многое. Вы правы, Дерия, – улыбается она. – Вы абсолютно правы. Вы – писательница. Я не хочу оказывать на вас давление, я знаю, что это – яд для вашей работы, но, может быть, вы расскажете мне какую-нибудь историю?

Дерия выросла у дедушки и бабушки.

– Твоя мать не хотела тебя, она оставила тебя у нас, как ребенка-подкидыша, значит, она для тебя умерла, – это были единственные слова, которые услышала Дерия от дедушки про своих родителей.

Ее дед был строгим человеком, который педантично жил по правилам и законам, которые он создавал себе сам. В семье он был законодателем, исполнителем и судьей одновременно, а самая его большая проблема состояла в том, что весь остальной мир не хотел подчиняться его власти.

Она испытывала к нему уважение и настоящий страх, но все же не могла вспомнить, было ли для нее наказание хуже, чем запрет смотреть телевизор. В остальном не было ничего, что можно было бы у нее отнять. Школа – а это Дерия обнаружила очень рано – относилась к таким вещам, которые ее дед не мог ей запретить или не хотел, а в остальном у нее не было никакой свободы. Оставались лишь сериалы вроде «Клиника в Шварцвальде», «Добрые времена, плохие времена» и «Колесо счастья», которые он мог отнять у нее, если она в чем-то возражала или в глазах дедушки и бабушки была слишком плаксивой, задумчивой или неряшливой.

Дерия с самого раннего детства научилась спасаться бегством.

Она убегала в свои истории, где она была принцессой, которую держал в заточении жадный дракон. Все ее школьные друзья, постепенно, друг за другом, даже не подозревая об этом, становились героями, фавнами, гномами, сатирами, нимфами, ведьмами, эльфами, которые вместе отправлялись в путешествие, чтобы спасти принцессу. Однако никому это не удавалось, все они попадали в плен, и в конце концов их мучили до смерти разными видами пыток, так что дракон мог поедать их остатки в виде удобных для проглатывания лепешек.

Собственно говоря, они этого и заслуживали, ведь они постоянно дергали Дерию за косички и называли ее Белоснежкой. И совсем не так, как это иногда делала бабушка – потому что у Дерии была бледная кожа и черные волосы и фамилия ее была Витт[2], – а скорее презрительно, потому что она, казалось, постоянно о чем-то мечтала и забывала об окружающем, словно спала в стеклянном гробу.

Лишь один человек не делал ничего подобного – мальчик с каштановыми волосами и светло-карими глазами. Она быстро узнала, что его зовут Якобом и что он ходит в седьмой класс, и этих двух маленьких кусочков информации хватило ей для того, чтобы сделать его героем всех историй, которые теперь уже были связаны не с принцессами и драконами, а с гангстерами и похищениями. Холодная опасность намного лучше подходила Якобу из седьмого класса, чем блестящая корона.

Когда Дерии было одиннадцать лет, дед умер. И это многое изменило.

Насмешки прекратились. По крайней мере на какое-то время. Якоб выразил ей соболезнование. По неписаным законам школьного двора он не мог говорить с ней, потому что она была в пятом классе и из-за этого, конечно, над ним могли насмехаться. Однако то, как он посмотрел на нее однажды в школьном дворе, сказало очень многое. Этот взгляд был целой трилогией, да что там, целым сериалом. Его взгляд был печальным, сочувствующим, но одновременно и понимающим. Когда она ответила на этот взгляд, уголки его рта вздрогнули и он опустил глаза.

Этим было сказано все. Все.

Ей надо было познакомиться с ним поближе. Но это все же оказалось не таким простым делом, и Дерия для начала довольствовалась тем, что в перерывах наблюдала за ним издали. Иногда после уроков балета она видела его, когда он с теннисной ракеткой в специальной сумке ожидал автобус. В мечтах она спрашивала бабушку, не могла ли она подвезти его домой. Тогда наконец-то выдалась бы возможность поговорить с ним. Может быть, о том, что ему нравится, что он любит, какие группы слушает… Ничего этого она не знала, но очень хотела это узнать.

К сожалению, Дерия слишком хорошо знала свою бабушку. Одно то, что Якоб, судя по фамилии, был поляком и что это было, наверное, слышно по его акценту, могло привести к скандалу. Ее бабушка вступила в наследство мужа и унаследовала его ненависть к иностранцам и особенно к полякам.

Наверное, он понял ее, потому что однажды, когда Дерия была уже в шестом классе и остальные ученики называли ее, как и раньше, Белоснежкой, он заговорил с ней. Он заговорил с ней действительно просто так, в коридоре между классом для занятий химией и туалетом для девочек.

– Эй, подожди-ка, – сказал он и тронул ее за плечо. – Ты Дарья?

Она смогла лишь молча посмотреть на него. Все в нем было мягким: ласковые глаза, красиво очерченные губы. Цвет его волос – коричневый, как карамель, почти совпадал с цветом его глаз, и все так прекрасно подходило к его теплому голосу. В тот момент, когда он ласково улыбнулся, Дерия поняла, что пропала. Она будет любить его всю жизнь. Он мог называть ее Дарьей или любым другим именем, которое придет в его голову, пусть, лишь бы он оставался и дальше таким красивым. И улыбался ей.

– Я видел тебя несколько раз перед танцевальной школой, – продолжил он после того, как она некоторое время смотрела на него с открытым ртом, словно она была рыбой, а он – акулой. – Ты берешь там уроки?

Дерия кивнула два раза.

– Круто. – Его улыбка стала еще шире. – Может быть, окажешь нам любезность?

– Нам? – повторила Дерия. Она даже закашлялась. – Нам?

– Школьной газете, – объяснил он, как само собой разумеющееся. – Мы ищем клиентов, которые хотели бы разместить у нас рекламу, чтобы мы могли финансировать работу. Дело в том, что школа не тратит на свой бульварный листок ни единой марки.

– Я должна… спросить свою преподавательницу балета, не хочет ли она разместить у нас рекламу. – Она удивилась, что ей удалось произнести эту фразу, почти не заикаясь. Это было похоже на чудо, ведь она стояла напротив самого красивого мальчика во всей школе. Она уже заметила, что девчонки из девятого и даже десятого класса засматривались на него. Но он интересовался только ею. И разговаривал с ней одной. Ну да, по крайней мере в этот момент.

– Вот именно, полстраницы стоит тридцать две марки. Можешь обратиться ко мне, если у кого будет интерес, тогда я скопирую договор.

Дерия наигранно небрежно пожала плечами:

– Я спрошу. – Собрала все свое мужество, глубоко вздохнула и удержала его, когда он со словами «круто, спасибо» уже хотел повернуться и уйти.

– Якоб?

Черт возьми, теперь он знал, что она знала, как его зовут. Но почему бы и нет? Он же знал ее имя. Почти. Он, казалось, не удивился, лишь поднял брови. Было почти похоже на то, что он интересовался тем, что она ему хочет сказать. Она не могла упустить такой гигантский шанс. Ни в коем случае!

– Скажи-ка, вы еще ищете людей, которые хотели бы участвовать в выпуске школьной газеты?

– Ну, если ты умеешь писать статьи.

– Я могу научиться. Определенно.

– Круто.

В следующую пятницу после шестого урока она в первый раз сидела на совещании редакции.

И с того момента все пошло вверх. Медленно, но неудержимо она становилась все ближе и ближе к Якобу. Через полгода он уже знал ее полное имя и фамилию. Вскоре после этого он стал ни с того ни с сего называть ее по имени, как будто оно ему нравилось. Словно ему нравилось произносить его. Еще через полгода он взял у нее послушать кассету с хитами «Браво» и в качестве благодарности подарил кассету Майкла Джексона. Он записал ее сам, большинство песен были записаны с радиоприемника. «Liberian Girl» была первой песней.

«Liberian girl, you know that you came and you changed my world»[3].

Летом они случайно увиделись в бассейне. Дерия наблюдала, как Якоб прыгал с пятиметровой вышки. Конечно, вниз головой и не без того, чтобы не бросить короткий взгляд в ее направлении, прежде чем разогнаться и шагнуть в глубину. Он переплыл бассейн и добрался до нее, сидевшей на краю бассейна. Он даже не вытерся – просто сидел рядом, и капли воды еще несколько минут стекали с его волос, оставляя блестящие следы на загорелой коже.

В ее историях Якоб стал сыном гангстерской парочки, которая заставляла его воровать до тех пор, пока девочка-сирота не спасла его после некоторых опасных приключений. Иногда их похищали из школы преступники, и когда один из них получил пулю, был ранен, причем опасно для жизни, то другой спас их обоих.

В конце седьмого класса случился поцелуй в туалете для девочек, за которым последовал второй и третий поцелуй, а также публичное заявление Якоба: «Будем дружить, будем ходить вместе».

У Кристины Штальман, блондинистой кудрявой красотки из класса Якоба, с холодными, нет, ледяными серо-синими глазами, из носа полилась «кока-кола», когда она узнала об этом, а затем она целые полнедели прогуливала школу.

Вторник начинается с телефонного звонка в 4 часа 43 минуты утра. На сонное «алло?» Дерии в ответ раздается лишь чье-то дыхание.

– Алло? Алло. Кто это? Проклятье, что за чертовщина? Это ты, Дарт Вейдер?

Звонивший кладет трубку. В 4 часа 45 минут звонок повторяется. Дерия изо всех сил, в два пальца, свистит в трубку, и звонивший отключается. Для того чтобы повторить звонок в 4 часа 47 минут.

Дерия обзывает его онанистом, вытаскивает вилку своего древнего телефона с дисковым набором из розетки и снова ложится в постель. Кот Один присоединяется к ней, хочет приласкаться и сворачивается возле ее головы. Вряд ли существует что-то, что Дерия любит нюхать больше, чем шерсть своего кота, но каждый раз, когда она засыпает, Один теснее прижимается к ее лицу и она просыпается с таким чувством, что вот-вот задохнется. В конце концов она встает с постели. Еще даже нет пяти утра, она на больничном, а желудок сводит судорога, словно она съела что-то испорченное. Она готовит кофе. Он получается слишком горьким, а с сахаром – слишком сладким, а с молоком – слишком холодным. Один засовывает мордочку в чашку и отхлебывает немного сладкого, еле теплого напитка.

– Не завтрак, а просто скверный кофе с утра, – ругает его Дерия. – У тебя такие же нездоровые привычки в еде, как и у меня.

Она снова подключает телефон, он звонит, и кто-то опять дышит в трубку. Во рту у Дерии становится сухо. Маленький глоток кофе оставил у нее на языке отвратительный привкус, кислый и горький.

– Ах, в конце концов, – говорит она в трубку, – это, конечно, всего лишь технический сбой.

Она снова вытаскивает вилку из розетки. Она знает, что это не технический сбой. Ретротелефоны с диском не могут иметь технических дефектов. Но тот, кто звонит, не должен считать себя важнее, чем технический дефект.

Когда она около девяти часов выходит из дому, то знает, зачем и как использует этот день. Она планирует купить новый телефон – дополнительный. Смартфон. После развода она забыла свой смартфон в доме Роберта и не купила другого взамен. Это было приятное чувство – знать, что ты можешь быть постоянно вне зоны досягаемости. И чтобы не было возможности везде получать электронную почту. Она чувствовала себя хорошо, зная, что никто, даже Марк Цукерберг, не ведает, куда она идет. В обществе, в котором люди наблюдали на маленьких экранах за концертами, боксерскими боями, футбольными играми, дорожно-транспортными происшествиями и даже за похоронами, она чувствовала себя особым человеком, потому что все могла переживать в реальном размере. Она была храброй женщиной, той, которая видит жизнь не через окно.

После того как она решила все-таки купить себе такое окно – просто так, ради безопасности, ведь никогда не знаешь, что будет, – ей становится все-таки жалко той особенности, от которой она сейчас отказывается. Она наслаждалась тем, что она – женщина без смартфона, но признается себе, что в ее ситуации это не разумно – не иметь связи. Она с ужасом думает о вечере в прошлый четверг, когда ее преследовали и кто-то гнался за ней по улицам.

Продавец в специализированном магазине очень милый, кофе там имеет приятный вкус, и Дерия подписывает договор, о котором знает, что он слишком дорогой. Но она ценит сервис. Она получает прямо в руки новый смартфон, и когда, подмигнув продавцу, спрашивает его, не хочет ли он внести туда свой номер, он тут же соглашается. Это так легко – говорить, смеяться и флиртовать, когда собеседник совсем не знает, кто ты на самом деле. «Он не имеет ни малейшего понятия, – думает Дерия, – и считает меня просто беззаботной красивой женщиной. Он считает, что я милая».

Она входит в роль, исполняет ее несколько минут, пока длится разговор, и уносит это чувство с собой, как и покупку, когда уходит из магазина. Она улыбается своему отражению в витрине – собственно говоря, у нее нет причины не улыбаться – и решает, что на следующий день опять пойдет на работу. В обувном магазине она награждает себя за хорошее настроение парой новых сапожек и, довольная, возвращается на улицу, где уже начался дождь. Прохожие раскрывают зонтики, а какая-то маленькая женщина держит над головой наполовину разорванный пластиковой пакет, словно капюшон. Дерия удивленно останавливается и присматривается к ней. Она знает эту персону. Эта женщина – из ниши в кладбищенской стене. Коротко и небрежно остриженные волосы, узкое лицо, похожее на лицо феи, и изящное, словно детское, тело. На ней даже те же самые вещи, не считая спального мешка. Может быть, он в огромном рюкзаке, который она тащит с собой, хотя вид у него такой, словно он весит больше, чем та, которая его несет. Юная женщина натягивает на плечи капюшон из пластика как можно сильнее, но защититься от непогоды ей удается с трудом. Ее джинсовая куртка уже совсем потемнела от дождя. Дерии становится холодно уже при ее виде.

«Может, я могу ей помочь? – думает она. – Судя по всему, эта женщина – бездомная, но все-таки она ведь мне помогла избавиться от того типа. Может быть, несознательно или даже невольно и нехотя, но разве в этом дело?»

Дерия идет вслед за молодой женщиной, однако та идет то вправо, то влево, уставясь в пол, словно боясь заблудиться, и никак не реагирует на робкое «извините?», которое Дерия сказала ей вслед, сказала, наверно, слишком тихо. В конце концов она исчезает между темными зонтиками и Дерия уже не видит ее.

Значит, так и должно быть. Однако вдруг маленькая женщина снова возникает впереди и целенаправленно устремляется в универсальный магазин. Дерия идет вслед за ней, снова теряет ее из виду и наконец обнаруживает в спортивном отделе, где та в стороне от всех зеркал примеряет куртку. Ярко-синего цвета с желтыми полосками. Ее мокрая джинсовая куртка лежит на полу. Дерия хочет заговорить с ней, но по какой-то причине медлит. Она хочет сначала дать возможность этой женщине совершить свою покупку, она сама не любит, когда ей при этом мешают. Пребывая в ожидании, она рассматривает пуловеры спортивных дизайнов, о которых Солнце всегда говорит, что этот дизайн даже худощавых женщин заставляет выглядеть бесформенными. На какой-то момент она предается размышлению, не купить ли себе такой. Затем вспоминает совет подруги и оставляет пуловер на месте.

Маленькая женщина заходит в одну из кабинок с целой охапкой курток в руках, но, судя по всему, она примерила только одну, ту самую синюю с желтыми полосками. Эта куртка и сейчас на ней, когда она выходит из кабинки и развешивает полдюжины других курток на их места. Затем она уходит, останавливается еще возле пуловеров, марширует мимо Дерии, даже не взглянув на нее, и по дороге к эскалатору смотрит только на свою обувь. Мужчина, который до этого сосредоточенно рассматривал футбольное трико, идет к кабине, в которой была маленькая женщина, и распахивает занавеску. Его голова вращается во все стороны – он нацелился на маленькую женщину. Та вздрагивает и бросается бежать.

– Не паникуй, я помогу тебе, – говорит Дерия, однако ее мужество разрешает ей издать только шепот, а маленькой женщине надо бы уметь читать мысли, чтобы услышать ее. Она шустрая, как хорек, однако мужчина – явно детектив из магазина – оказывается очень спортивным. Дерия пытается незаметно перегородить ему дорогу. Но детектива это задерживает всего лишь на одну секунду, однако иногда достаточно и одной секунды. Маленькая женщина проскакивает мимо эскалатора и влетает в лифт. Дверь закрывается до того, как детектив добегает до лифта. Он бежит по лестнице, а Дерия следует за ним, подгоняемая странным чувством, что она должна помочь маленькой воровке, независимо от того, хочет ли та ее помощи или нет.

Лампочки возле лифта показывают, что он на пути вниз. Дерия устремляется по лестнице. Она знает, что там находятся туалеты для покупателей и входы для сотрудников, кроме того, внизу есть подземный гараж. Топот по бетону указывает ей путь. Магазинная воровка бросилась прятаться между машинами. Дерия не может увидеть ее, зато детектив не упускает ее из виду. Он следует за ней по пятам, бежит за ней целеустремленно и, кажется, уже схватил ее. Дерия слышит вскрик молодой женщины. Что-то, возможно часть тела, с грохотом ударяется о припаркованную машину. Другая женщина, которая как раз ставит свою машину на стоянку, ускоряет шаг и выскакивает наружу, подальше от звуков борьбы. Дерия бежит туда.

Мужчина ухватил маленькую женщину за воротник слишком большой сине-желтой зимней куртки и теперь пытается захватить ее руки. Она вертится, снова и снова выскальзывает у него из рук и бьет его ногами, однако он не сдается и прижимает ее к бетонной стене.

– Эй! – кричит Дерия. – Немедленно отпустите девушку!

Тихий голос в ее подсознании напоминает ей, что эта бедная девочка как раз попыталась украсть куртку стоимостью приблизительно двести пятьдесят евро. Дерия должна помочь детективу задержать ее. Вместо этого она выпрямляется во весь рост и упирает кулаки в бедра:

– Вы что, плохо слышите, вы, грубиян! Отпустите девушку!

– Эта девушка, – с трудом переводя дыхание, говорит мужчина, все еще борясь с ловкими руками и ногами, – совершила кражу из магазина. Я имею право временно задержать ее до приезда полиции.

– Ты, идиотская задница! Это моя куртка! – шипит сквозь зубы маленькая женщина. – Отвали, ублюдок, чтоб ты сдох!

– Вот, слышите! – Дерия подходит ближе. – Немедленно отпустите ее. Вы причиняете ей боль. Вы что, этого не замечаете?

– Полиция уже на пути сюда, – отвечает мужчина и только крепче хватает девушку.

Молодая женщина визжит и усиливает попытки вырваться, что заставляет детектива лишь крепче обхватить ее руку.

– Немедленно прекратите! – Дерия слышит, как громко звучит ее собственный голос в подземном гараже. – Здесь есть кто-нибудь? На помощь! Помогите! Тут пристают к девочке!

– Да нет же! Вы что, такая глупость, она…

– Пожалуйста, помогите мне, этот засранец просто схватил меня своими противными грязными лапами!

– Помогите! – кричит Дерия. – Помогите! Тут мужчина пристает к девушке!

Лицо детектива становится багровым, а в груди Дерии радуется злобное маленькое дитя и даже прыгает от восторга. Ее сердце бьется как сумасшедшее. Неужели она когда-нибудь совершала вот такую глупость, как сейчас?

Двое молодых мужчин подходят ближе, Дерия еще раз отчаянно зовет на помощь, и оба решительно направляются к детективу. Один из них уже закатывает рукава кожаной куртки. Для детектива дело пахнет жареным.

Куртка, без сомнения, дорогая, но она явно не стоит того, чтобы из-за нее связываться с двумя обуреваемыми гражданским мужеством «героями». Детектив отпускает молодую женщину. Та успевает еще дать ему пинка в ногу, отскакивает на пару шагов на определенное расстояние между собой и мужчиной, в конце концов показывает ему средний палец и убегает.

– Великолепно, – бормочет детектив и бросает на Дерию злобный взгляд. – Благодаря вам только что сбежала воровка с фирменной курткой. Вы имеете понятие, сколько она стоит?

«Она – теплая, – думает Дерия, – потому что это, наверное, все, что было важным в этой куртке для маленькой женщины. Она – теплая и не пропускает дождь и снег».

А зима будет холодной.

– Все здесь о’кей? – спрашивает один из мужчин, которые уже подошли поближе. У них такой вид, будто бы они ждут слова «нет» от Дерии. Скучающие парни, ищущие развлечений. Улыбка Дерии, ее кивок настолько невинны, что оба разочарованно удаляются.

– Она вообще не хотела красть эту куртку.

– Но украла.

Дерия колеблется между чувством, что она помогла кому-то, кому это было крайне нужно, и стыдом, что тем самым поставила в трудное положение другого человека.

– Это вы сможете сейчас рассказать полиции, – детектив вытаскивает свой мобильный телефон из сумки, бросает на него взгляд и недовольно качает головой.

«Нет связи», – предполагает Дерия. Есть время убедить его, что полиция тут не нужна.

– Посмотрите, – говорит она, – мне кажется, что все это – недоразумение. Молодая женщина думала, что за куртку уже заплатили.

– Ах да? Кто же?

– А вы что думаете? Я, конечно.

– Вы ее знаете? Ну, тогда я крайне заинтересован в личных данных этой дамы.

– У меня их нет. – И это не ложь. Угол ограды, под которым ночует молодая женщина, вряд ли является ее официальным адресом.

– Вы покупаете незнакомой женщине куртку за триста евро? Кому вы хотите это рассказать?

– Я творила еще бóльшие глупости за триста евро.

И это несомненно. Однако в то время она не была в такой трудной финансовой ситуации, как сегодня. Есть ли у нее на счету столько денег? Дерию бросает в пот, но пути назад уже больше нет. Маленькая женщина на прошлой неделе, наверное, спасла ее от нападения – может быть, Дерию без нее могли изнасиловать или сделать еще хуже. Если это не маленькая благодарность в форме срочно необходимой ей теплой куртки – что тогда?

– Вы понимаете, я перед этой девушкой в некотором долгу, поэтому ее сегодняшняя покупка будет за мой счет. А теперь извините меня, пожалуйста, но я не буду больше обсуждать с вами, что я буду делать со своими деньгами, а что – нет.

– Если вы собирались купить ей эту куртку, – настойчиво спрашивает детектив, – почему же она заменила на одежде этикетку безопасности металлической проволокой? Я нашел и то, и другое в кабинке.

– Откуда я знаю? Просто так, чтобы пощекотать нервы. Просто она хотела знать, получится ли такое.

– Тогда почему же она убежала, когда я обратился к ней?

Дерия закатывает глаза:

– Она очень робкая. Вы ее напугали. И меня тоже – ведь каждый может приставать к беззащитной женщине и выдавать себя за детектива. В следующий раз попробуйте быть несколько любезнее.

Мужчина скрещивает руки на груди:

– Вы это всерьез, да? А теперь вы пойдете со мной к кассе, мы подберем сорванную этикетку в примерочной кабине и вы оплатите куртку?

Дерия изображает холодную улыбку:

– До вас дошло, хотя и медленно. Все можно было сделать проще.

Проходя по магазину, детектив идет прямо за Дерией: ей кажется, что она ощущает его дыхание у себя на затылке. Без сомнения, он ожидает, что она попытается сбежать. Дерия злится, что он считает ее такой дурой. В сапогах на высоких каблуках-танкетках заниматься спринтом не особо рекомендуется.

Капля пота сбегает по спине. А что, если у нее на счету недостаточно денег, чтобы заплатить за куртку?

Придя в спортивный отдел, она подбирает с пола джинсовую куртку, которую оставила маленькая женщина. Материал сильно потерт на рукавах. Этикетка на воротнике выдает ее размер. Сто шестьдесят четыре – детский размер. Сколько же лет ей может быть, этой маленькой женщине?

Детектив забирает этикетки и магнитный маркер из кабинки для переодевания и сопровождает Дерию к кассе. Он перебрасывается парой слов с кассиршей, которая сначала критически смотрит сквозь очки, однако потом все же изображает улыбку в направлении банковской карточки ЕС Дерии. Цена появляется в виде приветливых зеленых цифр на кассе. На Дерию цифры действуют, словно звук сирены. Она не дышит, передавая карточку, и смотрит, как карточку протягивают через считывающее устройство. Проходит слишком много времени. Кассирша смотрит на детектива из магазина, тот пялится на считывающее устройство, а само считывающее устройство в глазах Дерии выглядит чем-то злобным. Что будет с ней, если она не сможет оплатить куртку? Неужели ее слова теперь сделали ее саму магазинной воровкой? Она вспоминает о табличке на входе. Каждому магазинному вору угрожает заявление в полицию, штраф и запрет посещать магазин. Ей становится почти смешно. Этот магазин такой несовременный, что она и сама добровольно никогда сюда бы не зашла. Раньше здесь делала покупки ее бабушка.

– Спасибо за покупку, – вдруг говорит кассирша.

Дерия смотрит на свою банковскую карточку и на этикетки, которые ей протягивает женщина через прилавок. Неужели получилось? Получилось. Ей приходится сосредоточиться, чтобы не выдать себя и не показать свое облегчение.

– Пакет вам нужен?

Дерия кивает и получает огромный крепкий блестящий пакет со старомодными надписями магазина. Пакет подходит к украденной зимней куртке, которую она только что купила. Она бросает в пакет маленькую влажную джинсовую куртку, любезно прощается с магазинным детективом и с высоко поднятой головой выходит из магазина. И лишь очутившись на улице под моросящим дождем, она облегченно вздыхает. В ушах у нее шумит, глаза горят. Проклятье, что это на нее нашло? Денег на счету еле-еле хватило на куртку, но теперь ее счет, наверное, опустошен. Кроме той пары банкнот, которые еще остались у нее в сумке, она – банкрот. Но тем не менее она чувствует себя хорошо. Даже в состоянии некоторой эйфории, как раньше, когда она за свои собственные деньги покупала красивые вещи, которые, правда, были слишком дороги, но которые она все же могла себе позволить. Этого чувства ей в последние годы очень не хватало. Сначала все было нормально и она могла позволить все, о чем мечтала. А затем не стало ничего, о чем она могла бы мечтать. Когда она шла за покупками, это был лишь поиск и оплата, безо всякого чувства счастья. Она искала его везде, это чувство, при многочисленных походах-шопингах и тем не менее никогда его не встречала. До сегодня. Куртка, которую она купила и которую, наверное, никогда больше не увидит, придает ей это чувство.

Целый день Дерия не возвращается домой. Она разгуливает по городу и улыбается, проходя мимо универмага, словно в чем-то перехитрила его. В обед она перекусывает в суши-баре, потом идет в парк погулять и смотрит на уток, которые со скучающим видом плавают по воде под дождем и мечтают о лучшей погоде, прохожих и хлебе.

Когда она все-таки возвращается домой, какой-то простой конверт в почтовом ящике за секунду уничтожает ее хорошее настроение, прижимает ее к земле, чтобы там растоптать ногами. Дерии кажется, что она слышит звук, словно треск жука, хитиновый панцирь которого раздавливает подошва сапога. Ей становится плохо.

На конверте написаны фамилия и адрес ее бывшего мужа, а внутри конверта она находит письмо. Письмо, написанное от руки. Если Роберт пишет письма от руки, значит, они имеют наивысшее значение. Дерия не хочет быть больше наивысшим значением в жизни Роберта. Она была им достаточно долго, научилась это выдерживать и принимать во внимание.

Если бы тогда не было Мартина…

Она отбрасывает от себя эту мысль. Эти времена прошли навсегда.

Легче всего было бы выбросить письмо в урну, не читая, – но сегодня у нее достаточно сил, чтобы прочитать его.

Она несет конверт домой и кладет на полку, где его почти не видно среди рекламных проспектов и прочей почты. Сначала она заносит пакет из магазина в коридор к другим пакетам, купленным вчера, среди которых новый пакет выглядит словно королева среди простого народа. Кот Один, громко мяукая, задает вопросы, как обычно это делают глухие кошки. Каждый второй вопрос касается его ужина. Дерия снимает пальто и сапоги, при этом рассказывая Одину о том, как прошел ее день, и думает, что он, как минимум, понимает в этом столько же, сколько и любая другая кошка, которая может слышать. Но она не считает, что глупо разговаривать с глухой кошкой, по крайней мере не глупее, чем говорить с неглухой кошкой. Кроме того, к совместной жизни кошек и людей относится также то, что они должны быть немного глуповатыми. Она выбрасывает подсохший завтрак Одина, соглашаясь с ним, что это есть уже невозможно, споласкивает его мисочку и заполняет новым кормом. Кот обнюхивает еду, признает ее недостаточно хорошей, и вместо этого облизывает пластиковые пакеты, а это как раз тот вид деятельности, при котором ему лучше не мешать. Дерия не находит ни единой причины, чтобы дольше игнорировать письмо. Она хочет побыстрее покончить с этим, открывает его и пробегает глазами строчки.

Роберт, якобы обеспокоенный ее здоровьем, спрашивает об этом, чтобы уже в следующей фразе начать ныть, что он чувствует себя одиноким. Он утверждает, что ломает себе голову над ее финансовой ситуацией только для того, чтобы она знала, что у него достаточно денег для двоих. Он внушает ей смутное чувство. Ты ведь никогда не любила быть одна, Дерия, а теперь тебе придется постоянно оставаться такой! Не без того, чтобы продемонстрировать ей его единственное логическое решение: «Между нами ведь не все было плохо!!!»

Резюме Дерии звучит так – сочувствие и жалость к себе как эмоциональное падение. Письмо является обзором их отношений – аргументы для того, чтобы снова жить вместе. Собрание различных восклицательных знаков: толстых, тонких, больших и особенно больших. Список преимуществ. Единственное, чего не хватает, так это ссылки на тот пункт, который все аргументы сводит к нулю и ведет к тому, что человек забывает любой, еще бóльший недостаток.

Любовь.

Любви в их отношениях никогда не было – ни перед вступлением в брак, ни после. Даже тогда, когда Роберт и она в церкви сказали «да», даже тогда не было любви. Были совсем другие вещи: Роберту захотелось иметь женщину. А она тосковала о спокойствии и безопасности и мечтала забыть Якоба, который исчез из ее жизни именно тогда, когда был нужен ей больше всего.

Конечно, ничего хорошего из этого не получилось, и вообще не могло получиться. Хотя Роберт и она – каждый со своей стороны – получали то, что хотели, однако они никогда не могли дать друг другу то, что им нужно было по-настоящему.

Дерия тогда убеждала себя, что они были слишком молоды. Это могло быть правдой или нет. В конце концов, они по-любому были теми же, что и раньше, – ужасно одинокими.

– Сегодня я уже не такая, – решительно заявляет она Одину, который уже удалился к своему дереву для точки когтей и, словно белый сфинкс, возлежит на самом верхнем этаже и согласно моргает ей.

И словно в подтверждение этого раздается звонок у двери. Наверное, у Солнца снова нет молока в доме, у Дерии его так же точно нет, так что они усаживаются в кухне Дерии и пьют чай, потому что кофе без молока они терпеть не могут.

– Может быть, мне все же надо как-то позвонить ему, – вслух размышляет Дерия, потому что где-то в подсознании она испытывает к нему сочувствие. – Просто поговорить с ним?

Солнце ставит чашку на стол и скрещивает руки на груди. Ей не нужно ничего говорить, Дерия понимает ее и так.

– Я не говорю об идее фикс, типа «мой бывший муж будет моим лучшим другом» или нечто в этом роде, но не считаешь ли ты, что когда-нибудь ведь можно нормально поговорить друг с другом?

– Абсолютно, – отвечает Солнце и указывает на письмо, которое лежит между ними на столе. – Но это ведь не нормальное начало разговора. Он не хочет разговаривать. Это – новая попытка заставить тебя делать вещи, которых ты не хочешь.

– Вполне может быть. Но тут я тоже имею право слова. То, что у меня некоторое время – ну ладно, очень долгое время – в постели нет мужчины, не заставляет меня сразу же терять волю.

– Ты же знаешь, что я не это имею в виду. Если бы речь шла просто о сексе, я бы сказала: «Иди, Дерия, уложи своего бывшего, тогда ты, по крайней мере, знаешь, чего ожидать».

Дерия отмахивается рукой:

– Скорее, чего я не могу ожидать. Что касается секса, то отношения с Робертом – это последнее, что я могла бы возродить в жизни. Вот с Якобом – наоборот…

– Якоб? – спрашивает Солнце, как будто она никогда до этого не слышала этого имени.

– Да. Я ведь тебе сегодня о нем рассказывала.

– Да, но почему ты вдруг о нем вспомнила? С тех пор ведь прошла целая вечность.

Маленькое слово «вечность» вызывает у Дерии меланхолию. Солнце права. Прошло так много лет.

– Ах, – тихо говорит она, – я тоже не знаю. Недавно я подумала, что снова встретила его. Но теперь мне кажется, что это был мужчина, просто похожий на него.

– Такое свидание с юношеской любовью чаще всего лишает человека прекрасных иллюзий, – заявляет Солнце и отпивает глоток чаю. – В твоем случае это звучит так, словно этот человек – просто посторонний. Может быть, ты еще увидишь его снова, и я желаю тебе удачи. Но еще раз, возвращаясь к Роберту, Дерия, – не недооценивай его. Я не думаю, что он хочет секса. Не только. Он… – Черты лица Солнца становятся жесткими, пока она подыскивает слова. – Он хочет тебя. Тебя всю. Контролировать тебя и владеть тобой. Как тогда. Подумай о том, что ты мне о нем рассказывала. Все, как всегда, начиналось очень легко. Пара ласковых слов, милых просьб, от которых ты не могла отказаться, потом то здесь, то там маленькое воспоминание и напоминание о том, что без него ты – никто и ничто. А затем, когда тебе было плохо и ты была там, где он хотел, чтобы ты была, – а именно в самом низу, – он мог делать с тобой то, что всегда хотел сделать, а ты с этим соглашалась. Этот мужик систематически делал тебя слабой и ничтожной, сладкая моя. Это был психический террор, а именно – ужасно умелый! Ты знаешь, как тебе было трудно расстаться с Робертом. Пожалуйста, не попадай под его влияние!

– То, что ты говоришь, звучит почти так, словно Роберт может быть опасным.

– Он и на самом деле опасен! Он знает, что может нажать на тебя и использовать для своих целей. И у него многолетний опыт в этом деле. Он опасен для твоего сердца, а еще больше – для твоей души.

– Нет, он больше ничего не сможет сделать со мной. – Дерия убеждена, что она раз и навсегда рассталась с бывшим мужем.

Она понимает сомнение Солнца, ведь та ничего другого не могла посоветовать, однако, по ее мнению, никакого риска больше нет. Она больше не даст Роберту уболтать себя. Он достаточно долго держал все ее ниточки у себя в руках. До тех пор, пока она все эти нити просто не обрезала. Сейчас у Роберта нет никакой власти над ней. У него – нет.

– Ты врешь сама себе! – резко говорит Солнце. – Ты хочешь сказать мне, что не боишься его?

– Нет. Страха у меня нет.

– Действительно нет? – Солнце отпивает глоток чаю. Ее губы сжаты, словно во рту находится что-то горькое. – А надо бы. Его действительно нужно бояться.

Когда бабушка Дерии узнала, что врач предполагает у нее болезнь Альцгеймера, то для бабушки рухнул весь мир, а для Дерии открылся горизонт.

Ей было стыдно, и она ненавидела себя за то, что только болезнь бабушки дала ей ту свободу, которая для других детей из ее школы была сама собой разумеющейся и о которой она так тосковала. Она, наверное, была очень плохим человеком, потому что радовалась этой свободе. Она старалась подавить чувство вины тем, что стала как можно больше помогать по хозяйству. К тому же она складывала с ней пазлы и часами слушала противные шлягеры, которые так любила бабушка. Мучившие ее чувства Дерия могла забывать лишь тогда, когда выходила из квартиры. Однако не позже вечера вина возвращалась со всей страшной силой, а потом Дерия лежала и плакала, не в силах уснуть. Но все же те часы, которые она проводила без бабушки, были слишком теплыми и солнечными, чтобы отказываться от них, а песни птиц были только на одну-единственную тему – тему свободы.

Если ей раньше нужны были отговорки, вранье и истории, чтобы проводить время с Якобом, то теперь даже не нужно было объяснять, куда она уходит. Время от времени бабушка все еще спрашивала, куда уходит Дерия и когда вернется, но чаще всего забывала ее ответы, прежде чем Дерия выходила из дому. Она постоянно забывала вставные зубы в самых невозможных местах, выбрасывала рекламную почту во включенную духовку, а приготовленную пищу швыряла в мусорное ведро. Дерия прятала как одеяло с электроподогревом, так и утюг – из страха, что ее бабушка может с их помощью устроить пожар и погибнуть в огне.

Свобода, в которой Дерия передвигалась, словно в невесомости, была волнующей, но в той же степени вызывала и страх. Иногда она боялась заблудиться или что ее могут похитить и никто не будет ее искать, потому что ее бабушка просто забудет заявить о том, что она пропала без вести. Может быть, она даже забудет о том, что Дерия вообще существует. Год назад Дерия даже не имела права сама решать, какие передачи смотреть по телевидению или какие брюки или футболки носить. Еще недавно ей запрещалось притрагиваться к плите, потому что могла обжечься. Теперь она отвечала за то, чтобы подавать еду на стол. Если бы бабушка попыталась сделать это сама, то соседям пришлось бы звонить в пожарную службу. Бабушка упорно настаивала на том, что все в порядке и что пожилые люди просто немного забывчивы. А Дерия готовила еду, наводила порядок в квартире, заботилась обо всем и начисто выбросила слово «Альцгеймер» из головы, словно могла этим стереть болезнь из реальности.

Якоб был прибежищем Дерии, когда историй перестало хватать, чтобы убежать от реальности. В его глазах она была прекрасна, в его присутствии она чувствовала себя в безопасности и ощущала себя свободной в его объятиях.

Только в обществе его друзей она чувствовала себя не совсем уверенно. Первоначальная гордость от того, что она – его подруга и что самые крутые мальчики и девочки приняли ее в свои ряды, улеглась. В конце концов, ни у кого из них не было к ней настоящего интереса. Нет, совершенно определенно они только планировали завоевать ее доверие, чтобы отнять у нее Якоба.

Ревность ощутимо грызла ее. Это было желание ни с кем не делиться близостью Якоба. Если какая-то другая девочка просто дружеским жестом клала ему руку на плечо или даже гладила по голове, Дерия чувствовала, как желчь подкатывает к ее горлу. Другие девочки были старше ее. Более зрелые. У них были груди, настоящие груди, а не поздно выросшие и мелкие бугорки. Когда Якоб касался их – а он касался их часто, – ее улыбка скрывала страх и неуверенность. Улыбка, которую могли бы продемонстрировать ее соперницы с красивой грудью. И уже вскоре ее сердце перестало учащенно биться, когда его руки залезали к ней под футболку. Она научилась воспринимать это как должное, научилась тому, что это ей нравится. И однажды она забыла свой страх.

Очередь девочек, ожидавших окончания их отношений, а значит, и своего шанса очутиться рядом с ним, была длинной. Дерия знала, что она не имеет права разрешить себе сделать ошибку.

Пассивность – это была возможная ошибка, о которой даже не думала Дерия. Она решила подвергнуть сомнению то решение – «мы еще подождем», – которое Якоб без вопросов принял за них двоих. Когда Якоб стоял под душем, она расставила свечи в его комнате, поставила в магнитофон специально записанную для этой цели кассету с романтической музыкой и положила презерватив на ночной столик. Она ждала его в нижнем белье.

И через пять минут в том же нижнем белье она, рыдая, выскочила из квартиры.

– Подожди, Дерия. Дерия, пожалуйста. – Якоб побежал вслед за ней по лестнице вниз. Она бежала быстрее, но он все же догнал ее возле двери. – Успокойся, эй! – Он попытался привлечь ее к себе, однако она разгадала его игру и грубо оттолкнула его от себя.

– У тебя есть другая! – крикнула она ему. – Не изображай мне тут ничего, я это знаю! Поэтому ты не хочешь меня, потому что она… она…

Ее голос сорвался, она с трудом дышала и ненавидела себя за слезы, которые жгли ей щеки, как кислота.

– Она красивее, чем я?

– Дерия, никто не…

– У нее большие груди? Настоящие большие? Большие сиськи?

Он ничего не ответил, лишь провел рукой по голове. В его глазах были беспомощность и отчаяние, ему не хватало слов.

И это говорило обо всем!

– Я должна была знать об этом! – с трудом вымолвила она. – Да и зачем тебе любить меня?

– Но-о-о, – пробормотал он, заикаясь и беспомощно обводя ее полуголую фигуру взглядом сверху донизу. – Но я ведь люблю тебя!

– Нет, не любишь! – Дерия выхватила у него из рук свою одежду. Один носок упал на пол, и она оставила его там. – Не любишь, не любишь!

Дверь квартиры на нижнем этаже открылась, и оттуда появилось морщинистое лицо пожилого мужчины.

– Что здесь происходит?

Дерия проигнорировала и это. Якоб бросал на мужчину беспомощные взгляды.

– Ты не любишь, – сказала Дерия еще раз, в этот раз тихо и глухим голосом.

Нет, почему у него должно получиться то, что не удалось ни одному человеку на свете? В этот момент, когда она, истерически всхлипывая, стояла перед ним, ей также стала ясна причина всего. Никто и никогда не мог любить ее – даже ее родная мать. И это была ее собственная вина, вот только что она сама дала лучшее подтверждение этому. Никто не мог любить такую фурию, какой она была. Никто, у кого был здравый рассудок. Никто. Как бы там ни было, но и она сама просто не способна любить. Как иначе можно объяснить то, что она кричала на Якоба, который любил ее так, как никого другого на свете, что она оттолкнула его от себя, а какая-то противная часть ее души ликовала, потому что это повергло его в ужас. Ей было стыдно, очень стыдно, и от стыда она задрала подбородок еще выше.

– Все, конец, Якоб. Ты заслуживаешь лучшего. А я – ничего.

– Дерия, что ты говоришь?

– Я прекращаю отношения.

Она выскочила из дома, за следующей автобусной остановкой поспешно натянула одежду и плакала до тех пор, пока у нее не разболелась голова.

В этот вечер она получила один из самых важных уроков в своей жизни. Она поняла, что была права. Она не стоила любви, она была монстром, не заслуживала любви и сама не могла никого любить. Тот, кто любит, не ведет себя так, как она!

Она также поняла, какую силу над людьми имеет этот недавно обнаруженный в себе монстр, какую силу он имеет над Якобом. Больше, чем было у нее, больше, чем было у любви, потому что когда через несколько часов она добрела домой, он сидел на ступеньках перед ее дверью и с заплаканными глазами просил у нее прощения. Он отвел ее к себе домой, где она получила, что хотела, и, несмотря на его нежность и осторожность, это был не очень приятный опыт, но тем не менее в тот вечер она уснула довольная.

– О, привет, Дерия, прекрасно, что ты снова здесь. Мне кажется, вчера вечером кто-то о тебе спрашивал.

Дерия молча смотрит на свою коллегу Римму. То происшествие с ее преследователем шесть дней назад, наверное, уже ничего не значит. Но эти страшные минуты все еще незримо присутствуют в ней, словно фильм, который показывают в маленьком, тихо бубнящем работающем телевизоре в углу ее сознания. Такие слова, как эти, моментально раздвигают маленький экран на всю стену и включают звук на всю мощность. Басы громыхают в груди Дерии.

– Женщина, может быть, еще девочка, я не уверена, – говорит Римма и чешет затылок, где большие этикетки, торчащие из полиэстеровых халатиков, мешают всем сотрудницам. Им запрещается отрезать этикетки, нужно возвращать неповрежденные халаты, когда человек увольняется с работы.

Значит, женщина. У Дерии с души падает камень.

– Что она сказала?

– Ну, только то, что ищет кассиршу с длинными черными волосами. Она могла иметь в виду тебя или меня, но я ее не знаю.

– А как она выглядела?

– Мелкая. – У Риммы рост почти метр восемьдесят. Она показывает на уровень своей груди. – И у нее были короткие волосы. Была похожа на этих «Мончини», помнишь этих обезьянок из восьмидесятых годов?

Дерия невольно улыбается:

– Конечно.

Ей тоже всегда хотелось иметь такую игрушку, но бабушка считала их уродливыми и никогда не покупала. Бабушка, конечно, посчитала бы эту маленькую женщину, бездомную бродяжку, воровку из магазина, тоже страшной. Речь может идти только о ней, и описание совпадает точно.

– Я ей сказала, что сейчас будет твоя смена, но что я не уверена, что ты полностью выздоровела, потому что ты некоторое время была на больничном. А что с тобой, собственно, было?

Дерия ищет слова и не находит ни одного. «Ночью за мной следили, я упала, и вид у меня был такой, будто меня побили. Достаточно ли этого для того, чтобы не выйти на работу?»

– Да, собственно, мне нет до этого дела, – говорит Римма. – Но эта женщина все равно хотела зайти сюда.

– Спасибо, благодарю тебя. – Дерия берет кассету с разменными деньгами и идет к своей кассе.

Она вынуждена ждать до послеобеденного времени и сначала даже не замечает эту маленькую женщину. В слишком большой зимней куртке и бейсболкой на голове, косо сидящей на коротко стриженных волосах, она скорей похожа на мальчика, которого на вырост так одела мать, чтобы он мог носить эти вещи следующие две зимы. Дерия поднимает глаза, потому что рядом с тройной упаковкой дешевых черных хлопчатобумажных носков и пакетом сыра «Гауда» на подносе лежат еще две бутылки пива и теперь придется спрашивать у покупательницы паспорт. Однако этот вопрос застряет у нее в горле, когда она узнает худое лицо под кепкой-бейсболкой.

– О, – говорит она, – это ты.

– Да, – отвечает маленькая женщина. – Я.

На кассе высвечивается цена. Маленькая женщина засовывает руку глубоко в карман своей сине-желтой зимней куртки, вытаскивает пригоршню мелочи и оплачивает всю сумму десяти- и двадцатицентовыми монетами. Вблизи ее глаза выглядят старыми и усталыми. Вопрос о паспорте или удостоверении личности Дерия может и не задавать. Она принимает деньги, а маленькая женщина засовывает носки в карманы куртки, берет кусок сыра под мышку и хватает в руки бутылки с пивом.

– Я бы хотела с тобой поговорить, – тихо произносит она. – Только между нами. У тебя время есть?

– Я заканчиваю работу в два часа.

– Я буду ждать тебя у входа.

– О’кей. Тогда я приведу в порядок кассу и переоденусь. Это займет минут десять, может быть, четверть часа.

– Я жду тебя, – повторяет маленькая женщина, а потом уходит, прежде чем Дерия успевает спросить, как та ее нашла.

– Я уже бывала здесь, делала покупки и видела тебя, – говорит маленькая женщина вместо приветствия, когда Дерия выходит из супермаркета часом позже и, в порядке исключения, через вход для посетителей. Маленькая женщина прижимается к стене, чтобы спастись от ноябрьского дождя. – Я не забываю ни одного лица, поэтому я тебя сразу узнала и поняла, где могу найти тебя.

Маленькая женщина чуть-чуть улыбается. Эта робкая улыбка очень осторожная, но для Дерии, которая чувствует себя очень усталой, это уже слишком.

– Тебе можно позавидовать, – отвечает она устало. – Я с большим трудом запоминаю лица.

– Зато вчера утром ты меня сразу же узнала, – констатирует маленькая женщина. – Хотя было темно, когда мы виделись в последний раз. – Она указывает подбородком вниз по улице. – Прогуляемся немножко?

Дерия согласна, и они, опустив головы, плетутся под дождем рядом друг с другом.

– Я не могла тебя забыть, – объясняет Дерия. – В конце концов, ты меня как-то… спасла. Я так думаю.

– На прошлой неделе? Вечером?

– Да. Я шла с работы. Ночная смена заканчивается в десять. Кто-то преследовал меня.

Маленькая женщина пожимает маленькими плечами:

– Я не видела никого. Точно никого.

– Но он… – «он был там», – хочется крикнуть Дерии. Вместо этого она тоже пожимает плечами. – Ах, я тоже ничего не знаю. Может быть, я отреагировала слишком бурно.

– Да ничего. Я ночью тоже постоянно вижу призраков. Вот. – Она протягивает Дерии одну из двух бутылок пива.

Дерия колеблется:

– Это для меня?

– Купила специально для тебя. Хотела пригласить тебя на пиво. В пивной оно стоит почти в два раза дороже. Или ты ничего не пьешь? – Под тенью бейсбольной кепки на щеках маленькой женщины вырисовываются красные пятна. – Но сказать «спасибо» было бы уместно. Я что, все испортила?

– Нет, ничего. – Дерия невольно улыбается. Она не любит пиво, тем более после обеда, у всех на виду и прямо из бутылки. Но ей хочется, чтобы маленькая женщина заговорила. Она напоминает книгу, первые строчки которой ее захватили и которую ей хочется пролистать дальше во что бы то ни стало.

Маленькая женщина вытаскивает зажигалку из кармана куртки, забирает у Дерии бутылку пива из руки, открывает ее умелым движением и возвращает ей, прежде чем открыть вторую бутылку. Затем она делает глоток и улыбается.

– Этот тип в магазине поймал бы меня, если бы ты мне не помогла, – говорит она тихим голосом. – Я надеюсь, у тебя не было неприятностей?

– Да не стоит об этом говорить. – Она тоже отпивает глоток пива и подавляет в себе дрожь. Ужасное, горькое, дешевое пиво. И почти в полтретьего после обеда. Как низко она пала! От страха она сразу же делает второй глоток.

– Зачем? – спрашивает она.

– Да, зачем? – говорит маленькая женщина нежным голосом. – Зачем воруют куртки? Если ты живешь на улице и скоро будет зима, а там, где выдают одежду для бездомных, можно будет найти только заношенные до дыр блейзеры и свадебные платья?

Она задирает голову, чтобы посмотреть на небо:

– Может быть, мне было просто скучно.

– Зачем ты делаешь все так по-глупому, что даже этот магазинный шпик-детектив вынужден был тебя поймать?

Маленькая женщина улыбается:

– Я уже сама себя спрашивала. – Она вздыхает, и это какой-то слишком усталый вздох для такой молодой женщины. – Я просто переутомилась. Ночь была страшной, на моем обычном месте валялся кто-то другой – какой-то очень странный тип. Большинство из нас – милые люди, но тот… Как-то все пошло по-дурному. Я была мокрая, замерзшая, и нервы у меня были на пределе. Иначе бы он меня ни за что в жизни не поймал.

Мимо проезжает автобус. Дерия ждет, когда шум стихнет, затем говорит:

– Ты ведь никогда раньше не воровала?

Плечи молодой женщины опускаются.

– Нет, все же воровала. Иногда пакетик колбасы или банку пива.

– Значит, ты недолго так живешь? Я имею в виду, на улице?

– А что? – раздраженно возражает маленькая женщина. – Ты считаешь, что тот, кто долго живет на свободе, автоматически должен воровать?

Дерия, защищаясь, поднимает свободную руку:

– Это просто предположение, я никого не хочу ни в чем подозревать. Я никого не знаю, кто… как ты это называешь? Никого, кто живет на свободе?

– Я называю это так, потому что так оно и есть.

– И что, я права?

В ответ ей звучит продолжительный вздох:

– Да. Это моя первая зима. Я летом… попала сюда.

Судя по ее ударению, можно предположить, что она, собственно, хотела сказать что-то другое. Может быть, рассказать, откуда она попала сюда?

– Конечно, летом было легче, сплошное easy, иногда даже очень круто. Люди были милыми и расслабленными, а дома думали… – Маленькая женщина говорит все быстрее, ей голос становится громче. Ее слова пытаются спрятать то, что она не хочет упоминать, и то, что, несмотря ни на что, все же вырывается наружу. – Дома думали, что я просто немного побродяжничаю по стране. Кауч-серфинг и все такое. По крайней мере я всегда об этом говорила.

Значит, она удрала из дому еще летом.

Дерия бросает вопросительный взгляд на ее лицо. Ее глаза все еще выглядят старыми и усталыми. Но, скорее всего, похоже на то, что это еще ребенок, старый и измученный, а не женщина.

– Сколько тебе лет? – напрямую спрашивает она.

Плечи маленькой женщины устремляются вперед, а руки вдруг образуют вокруг своего тела защитную стену. Она захлопывается, как устрица.

Значит, маленькая женщина еще молода, очень молода. Возможно, слишком молода, чтобы решать, где и как она хочет жить, когда наступит зима и ноябрьские дожди беспощадно смоют все краски.

– Расслабься, – говорит маленькая женщина. Сейчас ее голос звучит резко, а взгляд становится оборонительным. Она распахивает зимнюю куртку, роется во внутреннем кармане и вытаскивает оттуда удостоверение личности. – Вот, посмотри, иначе ты сразу же позвонишь в это дерьмовое управление по делам молодежи.

Она держит пластиковую карточку так, что ее пальцы с обгрызенными неровными ногтями прикрывают ее фамилию, но вида фотографии достаточно. Это она. Удостоверение выглядит как настоящее. Оно подтверждает, что маленькой женщине восемнадцать лет и восемнадцать лет ей исполнилось точно четыре недели назад.

Дерия вздыхает:

– Ну, ты себе тут настроила планов. Ты не считаешь, что…

– Это не слишком трудно, нет. И не слишком опасно. Это просто хорошо. Нет никакой альтернативы, и я так хочу. Я делаю, что хочу. Всегда, до тебя дошло? А сейчас я хочу уйти.

– Подожди, пожалуйста. – Дерия хочет инстинктивно взять маленькую женщину за руку, но та делает шаг назад и засовывает руку в карман куртки. – Ты могла бы поблагодарить меня за помощь. Кстати, спасибо за пиво. Но ты мне тоже помогла, на прошлой неделе, когда меня преследовали. И я хочу поблагодарить тебя за это. Значит, мы квиты.

Маленькая женщина ничего не отвечает. Ее взгляд представляет собой сплошное недоверие, но она не уходит. Дерия находит помятую визитную карточку своего кафе в кармане пальто.

– Здесь я работаю. Большинство дней с утра до вечера.