Дагор

- Зря. - Юноша протянул ему насаженный на палочку бок оленька: хрупкий частокол ребер, обтянутый пленкой мяса. Отцу Игнасио ничего не оставалось, как принять его. Уже откусив первый кусок, он понял, что сделал ошибку: один лишь вид мяса заставил желудок в изобилии выделять пищеварительный сок. Его замутило.

- Вот, - Арчи протянул ему миску, - выпейте.

- Вы уверены, что это безопасно? - В миске плескалась белесая мутноватая жидкость. Многие здешние растения содержат алкалоиды.

- Я уже пил такое сегодня утром. И я, и Мэри.

Он глотнул. Горьковатый сок освежал и возвращал чудесное ощущение наполненности солнечным светом и воздухом. Отец Игнасио с облегчением перевел дух и улыбнулся Мэри. Она не ответила ему улыбкой. Сидела все так же, разве что руки ее теперь были сложены на коленях. Некрасивые руки девушки из народа с широковатыми пальцами лопаточкой.

«Какая она… твердая», - неожиданно подумалось ему.

И словно отвечая его мыслям, она сказала чужим спокойным голосом:

- Арчи, отойди. Я хочу поговорить с отцом Игнасио.

- Мэри! - молодой человек неуверенно взглянул на нее. - Быть может, лучше я?

- Нет, я должна. Отойди, Арчи.

- Я буду поблизости, Мэри, - сказал молодой человек. - Тебе стоит только позвать.

Он сидел съежившись, наблюдая, как Арчи движется в луче света, полотняная рубашка словно отбрасывает сияние на темные стволы.

- Я не вернусь в монастырь, отец Игнасио, - произнесла Мэри.

- Вы говорили про любовь, отец Игнасио. Вы лгали. Вы не знаете, что это такое. Ваша любовь - обман. Это от слабости, от бессилия. Как я могла поверить вам, поверить им, этим ужасным женщинам, не знавшим любви. Только теперь, отец Игнасио, только теперь. Я…

- Ты хочешь сказать, - отец Игнасио рассматривал свои пальцы, - что ты полюбила этого юношу, и он полюбил тебя, и ты познала настоящую любовь, и теперь хочешь уйти в мир и жить с ним как жена с мужем, так?

- Да, - коротко кивнула Мэри.

Он искоса поглядел на нее. Сильная женщина, дочь трущоб, привыкшая к грубой работе…

- Вчера ночью, - напомнил он, - погибла женщина.

- Это лес, - сказала она, - морок. Здесь легко умереть. Мы выйдем отсюда, и все закончится. Он будет вспоминать о ней… иногда. Пусть.

- Смерть нельзя отменить, - сказал он. - Он любил ее, и она погибла. Кто убил ее, Мэри?

- Что?

Боже мой, какие у нее сильные руки! Какие крепкие, широкие плечи.

- Ну, - сказал он, - выглядело все так, будто она упала сама. То есть поскольку даже леди иногда приходится отлучаться по надобности… а ловушка замаскирована ветками… Но у нее были синяки на шее. Следы чьих-то пальцев. Кто-то швырнул ее туда, Мэри. Со злобой, с силой. Кто?

Она больше не сидела неподвижно. Она вскочила. Крепкая, коренастая женщина, способная вытащить человека из горящего госпитального барака.

- Вы думаете… я? Нет!

- В самом деле? - кротко спросил он. - Багровые следы, а шея у нее такая белая. Я бредил в лихорадке, а Арчи спал, так, Мэри? Он не видел, как ты поднялась и пошла за ней.

- Нет! Нет! - она выталкивала слова сквозь стиснутые зубы. - Я спала! Я ничего не слышала! Это они, они!

- Ну да, - он отвел глаза, потому что смотреть на нее было невыносимо. - Маленькие люди, да? Или большие люди с белыми глазами? Покойники с болот? Обезьяны? - каждый раз он тихо качал головой, словно опровергая собственные слова. - Я не верю в них, Мэри. Злу вовсе не надо принимать чье-то обличье, чтобы ударить исподтишка.

Теперь она дрожала всем телом. «Оленек, - подумал он, - маленькое, хрупкое создание, разве что из пасти торчат клыки, будто у хищного зверя. Интересно, чем питаются эти оленьки? Мышами? Водяными крысами? Кем-то еще более беззащитным, более слабым, кем-то, у кого нет клыков или есть, но совсем маленькие».

- Я видела их, видела, отец Игнасио, клянусь, они шли за нами, идут за нами, черные, страшные, это они, они!

- Никто не видел их, кроме тебя, Мэри. Только ты.

- Богом клянусь!

- Не клянись Богом, Мэри, - он поднялся на ноги. Она была немногим ниже его. Он что же, умалился за время странствий по лесу? - Больше - нет. А теперь слушай. Ты пойдешь со мной. Вернешься в монастырь. Я напишу письмо настоятельнице. И это все, что я могу для тебя сделать.

- Но я…

- А теперь ступай. Позови Арчи. И замкни свои уста, слышишь, ты… просто скажи ему: пора собираться.

Она побежала к деревьям на краю поляны, оглядываясь через плечо. Он покачал головой и, наклонившись, стал разбирать скудные пожитки.

- Мы скоро выйдем из леса, - сказал молодой человек. - Я чувствую.

- Надеюсь, - отец Игнасио покачал головой. Особых изменений он не видел, впрочем… - вон там, да.

- Заросшая вырубка. Какое… какое облегчение, отец Игнасио, этот кошмар позади, и мы… - голос его упал до шепота. - Отец, что вы сказали Мэри? Она больше не хочет со мной говорить. И мне не нравится, как она смотрит.

- Я сказал ей, что она вернется со мной в монастырь, - сухо изрек отец Игнасио. - И прошу вас больше не говорить об этом. Ни с ней. Ни со мной.

- Но я только…

- Я не желаю это обсуждать, Арчи.

- Но я обязан. Она…

Юноша обернулся к Мэри, и на его лице, точно в зеркале, отразился чужой ужас.

Мэри открыла рот. Она пыталась крикнуть, но изо рта ее вырывались только бессмысленные кудахчущие звуки. Дрожащей рукой она указывала куда-то вперед, туда, где за вырубкой, поросшей желтыми цветами, раскачивались ветви.

- Мэри! - молодой человек повернулся к ней, схватил за плечи. - Мэри!

Она молчала, оседая в его руках, точно фигурка из воска, зрачки ушли под лоб, видны были лишь закатившиеся белки.

- Мэри, что там? Что ты увидела?

Она тоненько взвизгнула и лишилась чувств. Отец Игнасио с ужасом увидел, как на юбке ее расплывается мокрое пятно.

- Мэри!

Арчи положил ее, ставшую неожиданно тяжелой, на землю и снял с плеча карабин. Отец Игнасио следил за вороненым стволом - право-лево, право-лево.

Систола-диастола, систола-диастола.

- Ты слышал что-нибудь? - спросил он Арчи шепотом. Тот покачал головой.

- Ничего. Только бабочки.

- Бабочки…

Он всматривался в переплетение ветвей: пятна, пятна… некоторые двигаются, некоторые нет… мессмерическое движение пятен, от которого кружится голова. Теплый хаос, откуда прорастает безумие.

- Нет. Ничего. Что ты видела, Мэри? Мэри! Что с ней, отец Иг-насио, что с ней?

- Она мертва, - медленно сказал отец Игнасио, склонившись над девушкой.

- Мертва? Но как же? Почему?

Отец Игнасио поднял голову и поглядел в лицо молодому человеку выцветшими глазами в ободках воспаленных век.

- От страха, я полагаю, - сказал он.

Арчи опустился на корточки и протянул было дрожащие пальцы к бледному лицу, но отец Игнасио оттолкнул его с такой яростью, словно прикосновение этих пальцев несло с собой опасность. Они так и сидели рядом молча, а солнце все ползло по небу, невидимое сквозь кроны, и лишь свет вокруг менялся с золотистого на розовый, а потом на багряный.

Отец Игнасио поймал себя на том, что гладит высохшей узловатой рукой лежащую у него на коленях растрепанную голову.

- Бедная, - сказал он тихо, - бедная девочка.

Арчи пошевелился. Заходящее солнце било ему в спину, и светлые волосы, казалось, были обведены огненным ореолом.

- Кого она увидела, как вы думаете? - жалобно спросил он.

- Себя, - ответил отец Игнасио, - тебя. Нас.

- Вы хотите сказать, за нами никто не шел? Никто нас не преследовал?

- Никто. Только мы. Только мы одни. Отец Игнасио помолчал.

- Дагор, - сказал он наконец, - демон, которого боятся туземцы. Та тварь, которая росла у вас на груди. Кстати, Арчи, вы опять наглухо застегиваете куртку. Почему?

- Отец Игнасио, не думаете же вы…

- Всего лишь придаток. Почка. Ее можно убрать, и она отрастает вновь.

- Я человек, отец Игнасио, - спокойно сказал юноша. - Такой же, как вы.

- Такой же, как я? Нет. Вы и есть дагор, Арчи. То самое чудовище, которое сопровождало нас всю дорогу. Зачем вы пришли в миссию, Арчи? Не будь вас, мы были бы чисты. Лечили бы туземцев, несли им слово Божье. А вы бросили нас в топку адских страстей, вы играли на струнах похоти, алчности, гордыни… Вы к каждому подбирали свой ключ. Вы истребляли нас по одному.

- Томпсона укусила змея, - напомнил Арчи.

- Ну да. Вы властны даже над малыми тварями лесными. И еще - кто на самом деле убил Элейну, Арчи? Мэри? Или все-таки вы?

- Я любил ее, - тихо сказал юноша.

- И Мэри тоже? - горько спросил священник. - Вам стоило лишь поманить ее пальцем, и она пошла с вами. Что такое вы показали Аттертону, что заставило его бросить все, бросить молодую жену, славу, доброе имя и уйти навсегда. Откуда у вас такая власть? Дьявольская власть.

- Я дал ему счастье, - сказал Арчи мягко. - Я открыл перед ним двери.

- Эти двери ведут в преисподнюю, - сказал священник. - Четыре человека, Арчи, четверо - отданных на растерзание демону, умерших без покаяния. А сколько их было до этого? До того, как вы, умирая от истощения, добрались до миссии? Но я положу этому конец, Арчи.

Он осторожно снял голову девушки со своих колен и встал.

- Не хватайтесь за ваш карабин, Арчи. Он разряжен. Я разрядил его еще там, у костра. А это, - добавил он, извлекая из побуревшей потрепанной рясы блестящий предмет, - это пистолет Аттертона.

- Отец Игнасио, - юноша тоже вскочил, его детские губы дрогнули. - Убийство - тоже грех.

- Значит, это тот грех, который вы приготовили именно для меня. Я возьму его на душу.

Выстрел, ударивший в грудь Арчи, сотряс и его тело, Арчи пошатнулся и упал на колени, алое пятно спереди на рубахе стало расплываться, расплываться…

- Вы… не понимаете, отец Игнасио, - выталкивал он толчками вместе с кровью. - Вы… это чудо, вели… чественное чудо… обладание… покой… золотистый… по… Я не… одинок… никогда… а она… вечный брак… вечный… и нет вины… понимаете?

- Нет, - сказал отец Игнасио.

Белая, залитая кровью и лучами заходящего солнца фигура сложилась пополам, точно карманный нож, и уткнулась головой в траву.

Отец Игнасио постоял над ним, потом взял за руки и, кряхтя, перетащил туда, где лежала Мэри. Положил их бок о бок, точно двух больших кукол, и выпрямился.

Лес за его спиной вспыхнул алым и золотым - стайка попугаев, щебеча, уселась на ближайшем дереве и наблюдала, как отец Игнасио, взяв иззубренный топорик, отвалил первый пласт лесной подстилки.

***

В синих, вымытых добела солнцем, ветром и морем портовых городах есть места, темные, липкие, грубые места, куда не решаются заглядывать люди, которым есть что терять.

Но молодой человек, спустившийся по ступенькам, нагнул голову и шагнул в дверной проем.

- Хозяин сказал, что у вас есть что-то для меня, - начал он, стараясь не обращать внимания на густой жирный запах, казалось, липнувший к его полотняному платью.

Он был младшим сыном достойного семейства, и его только что услали в колонию из-за нежелательной любви. Он хотел вернуться назад в блеске богатства и славы, а на этой земле и то, и другое еще было доступно - впрочем, как и смерть от лихорадки или укуса ядовитого насекомого. Но он был юн, отважен и великодушен. А потому готов терпеть лишения и опасности.

Но здесь он не обнаружил никакой опасности - просто грязный подвал и человек на грязной подстилке, фитиль лампы дергался и коптил, в одно-единственное грязное узкое окошко под потолком билась огромная бабочка.

- Затерянный город? - молодой человек недоверчиво покачал головой.

Его было не так просто обмануть, он получил хорошее образование, и перед тем как оказаться здесь, читал записки путешественников и листал подшивки старых газет в местном клубе, у окна, выходящего на залив, где качались белые мачты.

- Записки лорда Аттертона, - сказал тот, что сидел на матрасе, - они у меня. Карта, рисунки, наброски…

- Но экспедиция Аттертона погибла, - молодой человек недоверчиво покачал головой. - Никто не вернулся.

- Один вернулся. Он принес вот это.

На узловатой ладони лежала статуэтка женщины с жабьей головой. Вставные глаза из желтых камней смотрели в потолок.

- Никогда такого не видел, - сказал молодой человек после долгого молчания. - Значит, затерянный город все-таки существует?

- Затерянный город существует, - подтвердил собеседник. Только теперь молодой человек разглядел, что он очень стар. - Арки над водой, храмы, в которых содержится нечто, недоступное человеку… Прекрасный, величественный город, а там, внутри, в золоте и блеске еще нечто более прекрасное, более величественное… Но туда не пройти одному.

- Нет? - молодой человек пожал плечами. Он и не собирался идти один, у него был слуга, тихий, спокойный, выносливый человек, и он собирался нанять туземных носильщиков, и охотника…

- Вам нужен проводник.

- Но если есть записная книжка… и карта… Сколько вы просите за них?

- Они останутся у меня. Я позволю вам их скопировать, но они останутся у меня. Тем более, они вам не помогут. Вам нужен кто-то, кто поведет вас туда.

- Вы? - молодой человек недоверчиво покачал головой. - Но вы… извините, но…

Он говорил обиняками, испытывая неловкость, свойственную молодым, здоровым людям, для которых старость - просто скверная неизлечимая болезнь вроде проказы.

- Нет, не я. Но я могу вам помочь. Подойдите ко мне. Нет, еще ближе.

Хозяин притона услышал за дверью приглушенный шум, короткий вскрик, звук падения.

Он лишь пожал плечами.

Здесь творилось и не такое. Через черный ход притона не раз глубокой ночью двое, сгорбившись, уносили третьего, чтобы бросить его в воды залива, а этот… поскольку такое повторялось уже не раз, он знал, что юноша вскоре встанет и выйдет, впрочем, он будет необычно бледен и выйдет он пошатываясь, со счастливым, пьяным выражением лица и застывшими, расширенными глазами, но уйдет он живым и на своих ногах. В соседнем подвале, подобном этому, располагалась опиумная курильня, оттуда выходили люди именно с такими выражениями лиц, так что ничего необычного здесь опять же не было.

А потом, со временем, придет другой. Из-за этого нет нужды беспокоиться, тем более, что старый постоялец ему неплохо платит.

«Не надо пытаться понять эту страну, - думал хозяин притона, - не надо проникать в ее тайны, они черные и гнилые, они убивают того, кто подошел слишком близко. Лучше сидеть здесь, в портовом переулке, и подсчитывать липкие монеты за стойкой, и видеть, как молодые люди, жаждущие богатства и приключений, приходят и уходят, приходят и уходят…»

«Как хорошо, - думал отец Игнасио, привалившись к стене и закрыв глаза, - как хорошо, какое счастье, золотистый покой… золотистый… ни вины, ни боли… Долго шел я к этому по темным дорогам, и наконец вот оно, рядом, сверкающее, неизбывное, вечное, то, чем можно делиться, но что невозможно отнять».

Узловатые, но крепкие пальцы пробежались по жесткому сукну, застегивая его на все пуговицы.