Далайя

523 год до н. э.

Глава первая

Иониец Форкис был нарождён пятым младшим сыном в многодетной семье в небольшом рыбацком селении на самом юге острова Самос, расположенном в Эгейском море, у западного побережья Малой Азии.

С самого раннего детства вместе с молчаливым престарелым отцом он часто выходил на небольшой лодчонке в море, что плескалось в приливы почти у самого порога их скромного жилища, и всегда возвращался домой, хоть и с небольшим уловом, но очень довольный тем, что удавалось помочь родителю.

Трое старших его братьев, о которых доводилось слышать ему от матери в отсутствие отца, не желавшего ничего знать о них, когда-то тоже помогали ему в промысле рыбы, но однажды, забросив надоевшее занятие, тайком покинули дом в не известном никому направлении. С тех пор от них не было ни одной весточки.

Сестра, что была на пять лет старше его, имела прескверный характер. Он побаивался её и старался не оставаться в жилище с ней наедине.

Всегда чем-то занятая, быстрая на руки и вообще вся какая-то стремительная, она разительно отличалась от спокойной и уравновешенной матери. Ничто на всём белом свете не могло заставить её улыбнуться. Порой юноше казалось, что не она дочь своих родителей, а все они – её дети. Ему не доводилось видеть, когда она засыпает и встаёт, или хотя бы заметить, как она ест и просто, присев, отдыхает. Даже при трапезе её не было за столом, но он точно знал, что всю эту еду чаще всего готовила именно она.

В делах она всегда опережала всех, в том числе и его. При такой её активности он чувствовал себя неумехой, и ему становилось стыдно в первую очередь перед отцом.

Но всё же с годами он стал ценить в ней два её удивительных качества. Во-первых, в семье она никогда никого ни за что не упрекала. Во-вторых, ни при каких обстоятельствах она не нуждалась ни в чьём внимании. Это было довольно странно, особенно в первом случае и, как он полагал, по отношению к нему, почти бездельнику и уж точно нахлебнику.

Единственной работой среди всех семейных хлопот, которой она не касалась, была ловля рыбы. Наверное, поэтому он желал поскорей уходить в море и как можно дольше не возвращаться. Там, в морских просторах, он забывал о ней и от этого чувствовал себя свободным и полноценным человеком.

Море было всепоглощающей его страстью. Ничто во всём мире не радовало его так, как это великое, божественное творение. От прохладных солёных брызг при частых ударах волн о борта у него захватывало дыхание, замирала его душа. Каждый раз, отойдя далеко от берега, когда его уже не было видно и всюду, сливаясь с небом, простиралась вода, он словно заново рождался. Он знал, что такое возвышенное чувство невозможно испытать на суше, на твёрдом земном побережье.

Глядя на увлечённого промыслом сына, старый рыбак широко улыбался щербатым ртом, утирая мозолистыми, узловатыми пальцами то ли капли воды, то ли скупые слёзы радости.

Рыбу ловили на верши и небольшие сети, хотя всегда брали с собой и удочки. Чаще попадалась всякая мелочь, но были и превосходные уловы. Особую радость доставляли макрель, каракатица и осётр, но когда изредка попадались угорь и усач, восторгу не было предела. Эти два вида рыбы были в большой цене и поставлялись на столы богачам. На добычу тунца выходили совместно с другими рыбаками, так как в одиночку ловить их было почти невозможно.

Пойманную рыбу женщины варили, солили, коптили, вялили и вместе со свежей при хорошем улове, выплатив часть в виде налога, продавали торговым людям – скупщикам, которые, в свою очередь, доставляли её на рыбные рынки. Тем и кормились.

В те редкие дни, когда не выходили в море, немногословный хозяин семейства, занимаясь починкой лодки и снастей, сам того не замечая, начинал предаваться воспоминаниям. Скрипучим, протяжным голосом под тихий всплеск прибрежных волн он каждый раз сызнова приступал к повествованию о своём прошлом и о былой жизни своего народа, и юноша в который уже раз слушал его слова очень внимательно, не перебивая его и не отрываясь от работы. Он понимал, что вот таким незамысловатым способом его престарелый отец старается помнить о своих корнях и передать эти знания ему, своему сыну, дабы и он не забыл о том, откуда он родом.

Из рассказов отца юноша знал, что род, из которого вышла их семья, принадлежит к ионийцам – одному из четырёх наиболее крупных греческих племён. Помимо них были эолийцы, дорийцы и ахейцы. Часть его предков когда-то давно, ещё при вторжении родственных им дорийцев, переселилась на этот остров, и с тех самых пор они, их потомки, и обитали здесь. Многие их соплеменники расселились по другим островам или же остались в приморских материковых землях.

Когда старец умолкал, юный Форкис позволял себе задавать вопросы. Прошлое, безусловно, являлось важным, но то, что творилось сейчас, для него всё-таки было гораздо интереснее.

– Отец, а кто самый главный теперь на нашем острове? – начинал он.

– Зачем тебе это, сынок? – нехотя бурчал тот.

– А кто такой Поликрат? – не унимался любопытный юноша.

– Уж лучше бы кто другой был, чем этот самозванец, – попавшись на хитрую приманку сына, начинал старик.

Видя, что отец уже почти готов к рассказу о властителе, Форкис подстёгивал его другой уловкой:

– Скажи, отец, а правду говорят, что это он построил храм Геры и все эти красивые гавани и большие корабли?

– Он, сынок, он. Кто же ещё-то. Теперь все мы под ним ходим. Убили бы твоего Поликрата, что ли. Да простят меня боги, – отец с досадой махал рукой.

Больше он ничего не говорил.

Устало поднявшись, он внимательно осматривал работу сына, затем, пошаркивая ногами, направлялся в дом.

Если что-нибудь и изменялось в жизни острова, то происходило это, прежде всего, в его главном городе Самосе. Здесь же, на окраинах, всё узнавали в последнюю очередь. К тому же все эти перемены не очень отражались на жизни простого бедного рыбака, решавшего извечную проблему: что, наконец, придумать такого, чтобы всегда был хороший улов?

Островитяне, проживавшие в срединной части, были гораздо богаче. Множество их овец и коз паслось на обширных и сочных лугах, что раскинулись среди густых зарослей виноградников и садов с плодовыми деревьями. Шерсть и вино очень ценились у скупщиков на огромном городском рынке.

Но всё же основными занятиями, приносящими настоящее богатство, являлись кораблестроение и выплавка руды, получившие бурное развитие при деспотичном хозяине острова Поликрате, бывшем в недавнем прошлом торговцем и ставшем тираном – человеком, захватившим власть и установившим на острове единоличное, довольно жестокое правление.

Всякие слухи ходили о нём среди простого народа. Одни поговаривали, будто бы он вовсе и не был таким злым, иначе для чего, резонно подмечали они, при его дворе находились учёные умы и разные мастеровые? Видя его отношение к богам, коим он щедро воздвигал храмы, другие не считали его жадным, стараясь оправдать такими его поступками всё возрастающие поборы и не замечая его пристрастия к роскоши.

Форкис часто видел в море военные корабли. Он восторженно замирал, стоя посреди своей лодки, и провожал их долгим взглядом. Отец при этом задумчиво поглядывал на сына, выбирая из воды сети.

– Эх, сынок, сынок, – вздыхал он тихо. – Где-то там на них твои братья. Они тоже, как и ты, мечтали попасть туда. Жаль, не доглядел. Ничего теперь не поделаешь.

Лёгкие волны от мощных гребков на ближнем судне добегали до их лодчонки, раскачивая её и креня на бок. Старец тут же брался за вёсла и разворачивал своё хрупкое судёнышко носом к волне, боясь опрокидывания.

В такие вечера, вернувшись к дому, юноша подолгу сидел на песчаном берегу у костра, обхватив колени и упершись в них подбородком, и не сводил глаз с морского заката.

Однажды Форкис, разделывая большую рыбину, сильно порезал руку и по настоянию отца остался дома. Родитель в одиночку ушёл на промысел и больше не вернулся. Юноша несколько дней подряд выходил с соседями в море, но всё было тщетно, даже лодку не удалось найти. Пучина поглотила старца. Такое среди рыбаков считалось хорошим концом жизни.

Отца помянули, как смогли, сдержанно, пригласив лишь троих его старых товарищей.

Семья лишилась не только отца. Теперь у них не было и того, что кормило и давало средства к существованию, – не было лодки. Поначалу сердобольные рыбаки приносили им часть своего улова, но со временем они перестали это делать, на что были разные причины, и главная из них заключалась в их собственной нищете.

Вскоре слегла мать, тихо ожидая своей смерти.

Сестра была неизменна. Как прежде, она находила какое-то занятие, ухаживала за матерью, не забывала заботиться и о нём, Форкисе, обстирывая и латая его изрядно прохудившуюся одежду. Продукты, обменянные на снасти, быстро закончились. Другого в доме ничего не было.

Наступали мучительные голодные дни. На удочку с берега ничего не ловилось, и тогда Форкис решился на то, что назойливо вертелось в его голове последние дни. Он подался к ближайшему от их селения богатому дому, где, выждав наступления темноты, проник во двор, желая поживиться хотя бы птицей. Всё закончилось довольно печально: его схватили и бросили в отстойную яму.

В тот же день в их доме появился прислужник богача, сообщивший обо всём случившемся. Сестра, выведя его из жилища, стала умолять отпустить глупого брата, но тот, безразлично выслушав её, пожал плечами и предложил обратиться к хозяину. Набросив на плечи длинный старый плащ, она направилась к богачу.

Уже к полудню Форкис был дома, не понимая, почему его отпустили, но радуясь вновь обретённой свободе и купаясь в море, чтобы смыть зловонный запах. К вечеру сестра не появилась. Мать спала, попив принесённой сыном воды. Эту ночь они впервые провели вдвоём. Он не сомкнул глаз, выбегая из дома на каждый шорох.

Лишь с рассветом вернулась сестра. Она тихо прошла к своей лежанке и легла, свернувшись клубком.

Форкис, не понимая, где она была, в душе радовался её возвращению, и, хотя и видел странные перемены в её поведении, не стал мешать её отдыху, ушёл к морю. Тёплые лучи восходящего светила быстро пригрели его, и он уснул, растянувшись на мягком песке.

Ближе к полудню его разбудил то ли чей-то крик, то ли стон, поначалу непонятный ему и казавшийся каким-то очень далёким. Он вскочил на ноги, оглядываясь по сторонам. На берегу никого не было. Прислушавшись, он вдруг понял, откуда доносились звуки, и тут же помчался домой. Вбежав с яркого солнца в тёмное помещение, он едва различил мать, лежавшую на животе на полу.

Она, словно рыба, выброшенная на сушу, бессловесно открывала рот, тараща страшно выпученные глаза и протягивая дрожащую руку куда-то в глубь жилья. Форкис бросился к ней, пытаясь поднять её и уложить обратно, но она яростно замотала косматой седой головой, смотря мимо него. Он оглянулся и в ужасе замер.

Прямо посреди дома, медленно вращаясь, как-то очень неестественно склонив к плечу голову, высунув кончик языка, на верёвке, привязанной к толстой потолочной балке, висела его сестра. В страхе попятившись, не сводя с неё глаз, юноша упёрся спиной в стену, вцепился дрожащими пальцами в её шероховатости и стал сжимать кулаки, царапая камень ногтями, сдирая их и оставляя тонкие кровавые полосы. Всё живое в нём, подкатив к самому горлу, вдруг застряло там комом, сперев дыхание, туго пульсируя и наполняя рот горькой тягучей массой. Судорожно схватившись одной рукой за горло, другую прижав к губам, он перевёл почти невидящий взгляд на мать. Она по-прежнему лежала, но больше не двигалась и даже не стонала, уткнувшись лицом в пол. Его, едва успевшего выскочить из дома, тут же за углом вырвало. Низко склонившись, он долго стоял у стены, то задыхаясь, то натужно кашляя. Пустой желудок, сжимаясь до колющей боли, выделял лишь тягучую горьковатую слизь. Выступившие на его глазах обильные удушливые слёзы заслонили всё своей прозрачной пеленой, стекая по щекам, перемешиваясь на подбородке со слюной.

Вскоре он устало присел, часто дыша, прижимаясь к прохладной стене ноющим затылком, с облегчением вытягивая онемевшие ноги. В голове сильно шумело, а перед глазами долго наплывали и исчезали блёклые круги.

Придя в себя через некоторое время и только лишь теперь осознав всё случившееся, Форкис поднялся и, пошатываясь, вошёл обратно в дом. Мать была мертва. Взяв со стола нож, он забрался на лежанку, перерезал верёвку и, с трудом удерживаясь на ногах, опустил тело сестры на пол.

Вечером в дом к Форкису, держа в руках две рыбины, заглянул по-соседски старый рыбак. Довольный хорошим уловом и возможностью угостить семью покойного друга, он переступил порог и в ужасе замер, выронив дары. Посреди жилья в полумраке спиной к входной двери на полу сидел сам Форкис. Слева и справа от него находились тела матери и сестры. Юноша медленно раскачивался из стороны в сторону, тихо и жутко подвывая. Старик, опершись подрагивающей сухенькой рукой о дверной косяк, чуть замешкался, потом развернулся и что есть сил на полусогнутых ослабших ногах побежал к себе.

Уже через мгновенье он едва поспевал за своей старухой.

Форкис, заботливо уложенный ими на лежанку, всю ночь обливался холодным липким потом. Его то знобило до дробного зубного стука, то бросало в жар, и дом наполнялся стоном и громким скрежетом крепко сжатых зубов.

Покойников хоронили всем селением без осиротевшего Форкиса.

Юноша не пришёл в себя и на следующий день, и ждать его прихода в чувства не стали, так как знали, что в жару нельзя оставлять тела без погребения.

Довольно скоро люди уже молча разбредались от свежих могил, над которыми, громко крича, иногда пролетали чайки.

По прошествии трёх дней Форкис исчез.

В ту же ночь всех рыбаков разбудило страшное зарево. Что-то сильно горело возле дома местного богача, находившегося на небольшой возвышенности невдалеке от их селения.

Форкис, никогда ещё не бывавший в главном городе родного острова, очень долго бродил по нему среди людской толпы, открыв от удивления рот в восхищении перед строениями и площадями. Здесь всё для него было новым и необычным. Поднявшись по мощёной улице к одному из холмов, он присел на камень, с восторгом взирая на огромный храм.

– Ты знаешь, как называется это сооружение?

Юноша вздрогнул, услышав сбоку от себя чей-то голос. Рядом с ним, опершись двумя руками на обычную, но обструганную палку, стоял молодой человек, возрастом лет на пять старше него. Поверх нового голубого хитона у него была наброшена белоснежная шерстяная хламида с серебряной пряжкой на правом плече. На его красивом лице светились умные, добрые глаза. Он почему-то сразу показался знакомым, но в то же время юноша точно знал, что они никогда прежде не встречались. Форкис почтительно встал, уступая ему своё место.

– Это гекатомпедий. Здание только такого размера может называться так. В нём храм в честь нашей верховной богини, царицы богов волоокой Геры. Ты слышал о ней? – сам же ответив на свой вопрос, вновь спросил незнакомец.

Юноша кивнул.

– Ему уже около трёхсот лет. А его длина ровно сто футов, – любуясь величественным храмом, тот ненадолго замолчал.

Форкис тоже перевёл взгляд на храм.

– Богиня Гера – дочь покровителя урожая бога Кроноса и богини Реи, – незнакомец присел, вытянув одну ногу.

Кожаные сандалии тонкими ремешками удобно обвивали его щиколотки.

– Ты должен знать о ней как можно больше. Она сестра многих богов: Деметры – богини земледелия и плодородия, Аида – бога подземного мира, Гестии – богини каждого домашнего очага, Посейдона – бога морей, всех источников и вод и её супруга Зевса – бога неба.

Странный собеседник посмотрел в лицо юноше, улыбнулся и замолчал. О чём-то подумав, он продолжил:

– Тебе нужно знать и всех их детей: Ареса – бога войны, Гебу – богиню цветущей юности, Гефеста – бога огня и кузнечного ремесла. Да, и Илифию – богиню родов, ты тоже должен знать.

Форкис смутился. Конечно же, он слышал о некоторых из них от отца, но всё же многого из того, о чём говорил этот незнакомый человек, он не знал.

– Вон, видишь тот храм? – собеседник указал рукой чуть правее, туда, где в отдалении также на возвышенности белело удивительное здание. – То строение называется диптер. Пойдём туда, поближе к нему. Я давно не был там.

Он поднялся, выпрямил спину и зашагал вниз по улице, увлекая за собой удивлённого юношу.

Вблизи храм был великолепен. Сдвоенные ряды высоких колонн тянулись по всему его периметру. В отличие от прежнего храма он был почти новым.

Вновь присев на тёплый плоский камень, проведя ладонью по лицу и лёгким прикосновением пальцев протерев глаза, незнакомец, восхищённо взирая на красивое строение, с удовольствием цокнул языком и произнёс:

– И в наше время умеют творить чудеса. Ведь этот храм был завершён незадолго до моего рождения. Да, да, – он утвердительно покивал головой, посмотрев на юношу. – Я лично знаком с его творцами. Это удивительные люди. А знаешь, как их зовут?

Юноша мотнул головой, давая понять, что этого он не знает.

– Ройк и Феодор.

Он замолчал.

– Я не сказал тебе название храма? – вдруг, будто забыл что-то важное, нахмурив брови, спросил он.

Форкис вновь отрицательно покачал головой.

– Надо же! Не сказал ещё. Так вот, это третий Герайон – храм Геры, – выпятив нижнюю губу, снова кивая головой, ответил незнакомец.

– А где первый? – тихо поинтересовался Форкис.

– Какой первый? – не понял тот.

– Ну, если тот храм, где мы были, второй, а этот храм уже третий, то должен же быть первый. Или тот был первый? Тогда где второй? – юноша объяснил свой вопрос.

– Ах, вот ты о чём! Нет. Всё обстоит несколько иначе. Только вот этот храм выстроен на месте двух прежних. Поэтому он третий. Но есть самый древний храм богини Геры. Ему, наверное, семь сотен лет или даже больше того. Он находится не здесь. Там, далеко на западе, – собеседник непонятно махнул рукой, уставился себе под ноги и задумался.

Форкис молча рассматривал его.

– Как твоё имя? – неожиданно подняв голову, спросил тот.

– Форкис, – ответил юноша.

– Кто тебе дал его? – улыбнулся собеседник.

– Отец, – смутился он.

– Да. Очень интересно. Очень. Имя твоё действительно удивительное. Я бы сказал, даже весьма необычное, – вглядываясь в его глаза, размышлял незнакомец. – А ты знаешь, что оно означает?

– Нет.

– Ну да ладно. Когда-нибудь ты узнаешь всё о нём, – собеседник перевёл взгляд в сторону. Глядя куда-то в низину, указав палкой, он вновь спросил: – Вон, видишь, множество людей занято работой.

В небольшом отдалении, внизу, сквозь деревья виднелось скопление народа. Там всё пребывало в каком-то быстром движении. Оттуда по узкой дорожке в сторону этого храма тянулись повозки с различным строительным материалом. На подступах к холму они исчезали и вновь появлялись в стороне от здания, на самой возвышенности, снова скрываясь, но уже за ним.

Форкис кивнул.

– Там, в том месте, Поликрат начал подготовку всего необходимого для возведения нового, очень большого и красивого храма, – как обычно, со знанием толка во всём, что он говорит, произнёс незнакомец.

Услышав имя хозяина острова, юноша замер, широко открыв глаза, с трудом сдерживая желание расспросить о правителе. Он был уверен в том, что этот человек знаком с ним и может многое о нём рассказать, но вместо этого совершенно неожиданно для него самого вырвался совсем другой вопрос:

– А где будет новый храм?

– Он ещё не решил. Вернее, решил, но, я думаю, неверно, – спокойно ответил странный собеседник. – Повернув к юноше голову, он спросил: – А знаешь, почему? Нет. Ты, конечно же, пока не можешь этого знать. Поликрат возжелал выстроить новый четвёртый Герайон на месте третьего. Вот этого.

– Зачем? – Форкис был искренне удивлён.

– Представь себе, он считает, что этот храм уже слишком мал и нужен другой, гораздо больший по размерам и по-настоящему достойный богини Геры, – иронично ответил незнакомец, поднимаясь с камня.

Он ненадолго задумался.

– Что ж. Может, он и прав. Спрошу-ка я у него, что всё-таки с этим будет? Как он намерен с ним поступить? Хотя всё и так уже мне известно. Коль третий храм заменил второй, а тот когда-то заменил первый, то что должно произойти? – улыбаясь, шутливо спросил он юношу.

– То четвёртым будет заменён третий, этот, – Форкис сам не поверил в то, что сказал.

Он не мог представить, что скоро такой красоты не станет.

– Вот именно. Правильный ответ. Стало быть, и спрашивать мне его об этом уже не стоит, – весело произнёс незнакомец, склонившись к нему.

Юноша серьёзно посмотрел ему в глаза, затем с сожалением взглянул на храм.

– Прощай, Форкис. Мне уже пора идти. Нужно много трудиться, чтобы о тебе узнали люди, – подчеркнув его имя, тот стал разворачиваться.

– А как же имя моё, что оно означает? – не сдержался юноша, видя, что незнакомец собирается уходить.

– Об этом мы с тобой поговорим как-нибудь в другой раз. Хорошо? – странный собеседник направился вниз по дороге.

– Когда? – почти с криком вырвалось у Форкиса.

– Через три дня я буду свободен. Найди меня. Моё имя Пифагор, – не оборачиваясь, почти пропел тот.

Весь остаток дня Форкис продолжал бродить по улицам, но, где бы он ни был, а таких величественных сооружений больше не увидел.

Ближе к вечеру, постоянно вдыхая ароматные запахи различной еды, густо пропитавшие воздух и витавшие по всей округе от огромного рынка, расположенного на красивой площади в самом центре города, он сильно захотел есть. Ещё никогда юноша не испытывал такого голода.

Торговые люди уже увозили и уносили оставшиеся продукты. Народ разбредался по домам, но некоторые из них, видимо прибывшие сюда из селений, оставались на ночлег недалеко от города, прямо под открытым небом.

После дивного заката, ненадолго покрывшего землю бледно-розовым цветом, мазнувшего золотистыми лучами по белоснежным стенам храмов, наступила ночь.

Пристроившись у одного из костров, Форкис раздумывал над словами странного собеседника по имени Пифагор: «Почему он не сказал сразу мне о значении моего имени? Странно это. Он знает самого Поликрата! Надо же! Интересно, кто он сам?».

Отсюда, с этого места, была видна рыночная площадь. Наверное, поэтому, подумал он, эти люди устраивались на ночлег именно здесь.

Юноша взглянул туда и вновь залюбовался. Сейчас, при разожжённых там огнях, всё выглядело иначе, красивее и таинственнее. К площади вели две главные улицы города, пересекаясь прямо на ней. Сама же площадь со всех сторон была окружена высокими колоннами, и лишь на входах с улиц располагались пропилеи – крытые ворота с выступающими вперёд стенами.

Кто-то тронул его за руку. Повернувшись, он увидел старика, протягивающего ему небольшую вяленую рыбу. Быстро и с удовольствием съев её, юноша растянулся на мягкой траве и уснул.

Наутро, узнав, где находится гавань, Форкис направился туда, желая поскорей увидеть корабли.

Вскоре он вышел к берегу. Море было спокойным и искрилось в лучах восходящего солнца. Лёгкий ветерок, пробегая над самой водой, оставлял на ней мелкую ослепляющую рябь. Вся набережная, покрытая гравием, была защищена от бурь каменной насыпью мола, протянувшегося далеко в воду. Мол окаймлял большую бухту, оставляя широкий проход для кораблей. Крепкие деревянные мостки, по бокам от которых стояли суда, ровными рядами уходили вдаль от плоского берега. Справа от них находилась верфь. Там повсюду трудились люди. Вся гавань была наполнена различными звуками: громкими голосами, стуком, скрежетом и криком чаек. Невиданное доселе зрелище было восхитительным.

Форкис сбежал вниз, на набережную. Мелкие острые камушки не давали ему идти быстро, больно врезаясь в мозолистые стопы. Но он не смотрел под ноги. Его внимание захватили боевые корабли, стоявшие в бухте в большом количестве. Приблизиться к ним не позволяла вооружённая охрана, выставленная вдоль берега и на мостках. Но даже с того места, где он находился, они выглядели неимоверно внушительными, длиной почти двести футов и шириной около двадцати. Юноша стал рассматривать самый ближний из них.

Единственный большой светлый парус, имевшийся на корабле и прикреплённый к широкой верхней рее, был поднят и удерживался при помощи многочисленных канатов, свисая нижним краем параллельными складками.

Вёсел у большинства кораблей, как и у этого, не было, но маленькие оконца, куда их втянули, чернели тремя ярусами по каждому борту, причём в каждом ряду их было около тридцати. На одном, самом дальнем от берега, вёсла ещё не убрали, и от этого он был гораздо красивее остальных. Вся гавань была заполнена множеством открытых лодок, сновавших между кораблями и берегом и доставлявших различные грузы и такелаж.

Форкис направился в правую сторону, туда, где строились суда. Здесь всё было иначе, и даже запах был совершенно другим. Подойдя поближе к почти завершённому остову какого-то корабля, установленному прямо на берегу, он присел на бревно, внимательно рассматривая его и следя за работой строителей.

Там, в гавани, где корабли стояли на воде, их донных частей не было видно. Это же судно выглядело совсем иначе. При первом, поверхностном осмотре корабль, весь опутанный деревянными подпорками и разными канатами, больше походил на толстого гигантского жука с тонкими ножками, будто пойманного в сеть и подвешенного на её нитях. Но при пристальном рассмотрении уже казалось, что он выше и как бы стройнее тех, что в бухте. Поначалу юноша лишь смутно уловил, что в верхней части не хватало чего-то важного, имевшегося на других кораблях. Уже через миг он догадался: на нём не было мачты.

Множество мастеровых, облепив остов судна, копошились внутри и снаружи корпуса, стуча топорами, что-то прибивая, постоянно принимая бесконечно подносимые к ним различные материалы, в огромной массе поглощаемые его ненасытным нутром. Вместе с запахом древесины от корабля веяло ещё и свежестью. Он был каким-то светлым и от этого воздушным в отличие от тех, что стояли на воде, чернея бортами. Сквозь маленькие вёсельные оконца с того места, где сидел Форкис, виднелось синее небо.

Форкис окинул взглядом корпус и тут же ощутил лёгкую оторопь. Из носовой части корабля, обращённой к нему, мощно выступал невероятно огромных размеров заострённый деревянный шип. Страшный, хищного вида, он производил удручающее и очень даже пугающее впечатление, вмиг изменив в юной душе отношение к постройке. Сразу исчезло доброе и светлое восприятие этого судна, только что так восхищавшего его. Воистину это был боевой корабль, создаваемый для войны на море, о чём почти забыл впечатлительный Форкис.

– Что, нравится тебе он? Это истинная мощь, – вдруг рядом с ним кто-то неожиданно произнёс громоподобным голосом, сильно напугав его.

Юноша вскочил на ноги, готовый бежать. Но бесшумно подошедший человек вовсе не выглядел враждебно и спокойно присел на бревно. Это был худощавый мужчина средних лет, очень высокого роста, с чёрной копной кудрявых волос и такого же цвета усами и бородкой. Одет он был просто и обычно. Белый льняной хитон с короткими рукавами аккуратно подпоясан и закреплён бляшками на плечах. Поверх него накинута белая же хламида, застёгнутая железной пряжкой на правом плече. На ногах старые, затёртые и оттого бесцветные сандалии.

– Сиди. Не бойся, не трону, – вновь пробасил он.

Форкис присел чуть поодаль, не сводя с него глаз.

– Что-то я тебя раньше не видел. Ты в первый раз здесь? – взглянув ему в лицо, спросил тот.

– Я просто смотрю, – растерявшись, невпопад ответил юноша.

– Я тоже иногда смотрю на него со стороны, а то всё больше как-то наоборот приходится, – не очень понятно произнёс незнакомец и перевёл взгляд на строящийся на стапели корабль.

Видя, что этот великан ничего не имеет против его нахождения на этом месте, Форкис успокоился и, посмотрев туда же, спросил:

– А что это там у него за штука впереди острая?

– О! Это главное оружие на этом корабле, передняя часть форштевня, а называется оно таран. Его позже обошьют железом. Им пробивают корпус вражеского судна, и оно тонет, – с восторгом ответил мужчина. Затем, вновь взглянув на юношу, он с интересом спросил: – Ты хоть знаешь, как называется этот корабль?

– Нет.

– Хочешь узнать?

– Да. Я видел их часто, когда с отцом выходили в море.

– Выходит, ты из рыбацкой семьи. Что ж, значит, море тебе знакомо. Это хорошо. Нет ничего прекраснее моря.

Прищурившись, взглянув вдаль, он недолго помолчал, вздохнул и продолжил:

– Такой корабль называется триера. Вон, видишь, в три ряда ярусы, вёсельные оконца на бортах? Поэтому и триера. Знаешь, что такое палуба? Это как бы горизонтальный помост, пол внутри корабля. Он разделяет его слоями от борта до борта. Так вот, триера – корабль трёхпалубный. Верхняя палуба открытая. Понял?

– Да. А этот скоро будет построен?

– Скоро. Очень скоро. Теперь нужно строить быстро и много, – вмиг посерьёзнев, ответил тот.

– Почему?

– Война, юноша. Опять война.

– А с кем? – не унимался он.

– С Персией. Есть такая страна, там, на востоке от нас.

Незнакомец в раздумьях замолчал. Форкис не мешал ему. Сегодня он снова услышал много нового и удивительного. Теперь ему казалось, что его вчерашнее прошлое было долгим сном и что все свои годы он даже и не жил. Там, где он существовал, всё было однообразным и тихим, каким-то закрытым и отдалённым от того, что творилось в мире. Здесь же всё было гораздо интереснее. Вот только его голод был прежним – знакомым и неуёмным.

Становилось жарко. Наступал полдень. Незнакомец встал, отряхнулся, взглянул на остов судна и направился в сторону города. Форкис тоже поднялся, развернулся и посмотрел ему вслед. Тот, пройдя пару десятков шагов и словно почувствовав его взгляд, остановился, повернулся к нему и громко произнёс:

– Эй, тебя, наверное, заждались дома? Смотри, не огорчай отца.

Форкис тут же сник, с горечью вспомнив об опустевшем доме. Он обессиленно присел обратно на бревно, отвернувшись к морю. Только теперь он по-настоящему ощутил одиночество. На всём белом свете у него не было ни единой родной души, кому он был бы нужен. Ему очень хотелось, чтобы старшие братья нашли его и забрали с собой. Но их, к его сожалению, как не было раньше, так и теперь не было рядом с ним.

«Может быть, они где-то здесь, среди этих людей? Но никого из них я уже не узнаю. Да и они меня тоже», – тоскливо подумал он.

– Ты что, сбежал из дома? – спросил вернувшийся незнакомец, вновь напугав юношу.

– Нет. Я не сбегал. Я просто ушёл, – не вставая, ответил он.

– Это одно и то же. Не так ли? Или я чего-то не понимаю? – продолжал спрашивать тот.

Форкис встал. Ему было неловко сидя разговаривать со стоящим человеком, причём старшим по возрасту. Он молчал, тупо уставившись себе под ноги.

– Тебя, что, выгнали?

Незнакомец по-дружески слегка потормошил кудрявые волосы Форкиса. Его голос не был осуждающим.

Не дождавшись ответа и понимая, что юноша не может сказать всего, он неожиданно предложил:

– Ладно. Не хочешь говорить, не говори. Пойдём со мной, а то я что-то проголодался. Не бойся, я не питаюсь взрослыми мальчиками.

И это шутливое приглашение, и обращение незнакомца с ним были приятны Форкису, и он искренне захотел пойти с ним, улавливая его доброе расположение к себе.

На самой окраине города, в стороне от улицы, ведущей к гавани, в тени раскидистого дерева стоял приземистый каменный дом. Из-за угла, виляя хвостом, выбежала лохматая собака. Пригнувшись и потрепав её по шее, хозяин подошёл к низкой двери, отворил её и вошёл внутрь. Форкис зашёл следом.

Дом состоял из одной просторной комнаты. В ней было прохладно и поначалу немного сумрачно. Мужчина прошёл к очагу, расположенному у левой стены, и чем-то занялся. В дальнем углу находилась лежанка. Посреди комнаты стоял деревянный стол, возле которого стояли два табурета. У дальней стены размещался большой ларь, а другой, чуть поменьше, – в левом углу, за очагом. Больше ничего не было.

Пообвыкнув после яркого солнца, Форкис заметил много разного оружия на стене возле лежанки, подошёл туда и стал рассматривать. Прямой обоюдоострый меч висел на кожаной перевязи. Рядом с ним также свисали кинжал, лук и колчан со стрелами. Здесь же были прислонены к стене длинные и короткие копья, а прямо над изголовьем лежанки повешены два железных щита – большой овальный и маленький круглый. Так близко, причём столько оружия сразу Форкис видел впервые.

Вскоре затрещал огонь в очаге. Дом стал наполняться аппетитным запахом еды, от которого у юноши невольно потекли слюни, и ему приходилось их часто сглатывать. Через некоторое время мужчина пригласил его к столу.

Такого изобилия Форкис не видел никогда. На тарелках клубились горячие куски мяса, лежали подрумяненные лепёшки, было много сыра, зелени и фруктов. Почему-то не было рыбы. Видимо, радушный хозяин, как подумалось юноше, счёл её излишним блюдом, полагая, что она поднадоела ему, рыбацкому мальчишке.

Ели молча, с огромным аппетитом. Форкис не стеснялся сотрапезника, но всё же старался не спешить, боясь поперхнуться. Еду он запивал холодной родниковой водой, осторожно наливая её из глиняного кувшина-ойнохои с одной ручкой и горлышком с тремя стоками в такой же глиняный кубок-канфар на высокой ножке с двумя ручками. Хозяин же, сытно икнув, потянулся за бронзовой ойнохоей с виноградным вином и, ловко наполнив из неё стоящий перед ним бронзовый же канфар, стал с удовольствием потягивать прохладный напиток. Осушив его до дна, он встал, собрал кости, подошёл к двери и бросил их ожидавшему там псу. Затем, открыв большой ларь, он достал оттуда шерстяное покрывало и подал Форкису:

– Приляг. Отдохни.

Сам он улёгся на лежанку. Юноша, расстелив покрывало в другом углу, тоже прилёг и тут же крепко уснул.

Пробудился он поздним вечером. Лежанка была пуста. Сложив покрывало, он вышел из дома. Хозяин сидел у стены.

Увидев юношу, он спросил:

– Не хочешь пройтись со мной к морю? Или тебе пора идти?

– Мне хотелось бы знать, как отблагодарить тебя за всё? – в свою очередь спросил гость.

– Пойдём, я покажу тебе одно место. Мне кажется, оно самое красивое на всём побережье, – словно не услышав его, произнёс незнакомец, вставая.

На землю уже опустилась ночь. Небо светилось множеством больших и малых звёзд. Спутники прошли вверх по тёмной узкой улочке, встревожив во дворах собак, повернули вправо, обошли небольшой холм и вскоре оказались над прибрежным песчаным обрывом. Внизу, охватываемая с боков почти ровным полукругом суши, плескалась морская лагуна, блестя отсветами звёзд. Зрелище мгновенно захватило их души. Оно было потрясающим и очаровывало своей невиданной красотой. Где-то вдали, сверкая мириадами искорок, небо сливалось с водой, отражавшей яркими бликами его отблески, не давая возможности понять, где заканчивается одно и начинается другое.

Это видение очень сильно будоражило сердца своим неописуемым величием, невольно подчёркивая собой всю мизерность и никчёмность человеческого существа, способного лишь на суетливую возню в довольно ограниченной среде.

Казалось, что огромный, прозрачный, сияющий полушар своим одним округлым краем касался дальнего, невидимого горизонта, а другим заходил им за спины, накрывая куполом всё пространство вокруг.

– Там, где ты живёшь, есть что-нибудь подобное этому? – тихо спросил мужчина.

– Такое я вижу впервые! – заворожённо, будто пребывая в дивном сне, также тихо ответил юноша.

– Такого нигде нет. Поверь мне. Уж я-то повидал всякое, – опускаясь на тёплый песок, восхищённо прошептал тот.

Они ещё долго любовались заливом.

Со стороны города всё реже доносился собачий лай. Всё живое засыпало, погружаясь в ночь.

Ранним утром Форкис, привыкший за долгие годы просыпаться ещё до зари, бесшумно вышел из жилища и присел у стены. Он не знал, как вести себя дальше с этим странным, но очень добрым и приветливым человеком. Лишь одно, главное, он осознавал довольно уверенно: нельзя было оставаться у него, подвергая его опасности и тем более не принося какой-либо пользы. Следовало дождаться утра и пробуждения хозяина и, поблагодарив его, удалиться.

Вернувшись обратно и тихонечко опустившись на пол, на покрывало, он задумался: «Куда мне идти дальше? Чем кормиться? Где жить? Может быть, вернуться в свой дом, попробовать построить лодку и, как прежде, заниматься рыбной ловлей? Выходить в море. Да, но там, наверное, мне уже не стоит появляться. Если тот богатый скупщик не сгорел и остался жив, то наверняка уже ищет меня. Что делать? А вдруг он найдёт меня, что тогда будет со мной? Но находясь здесь, я могу невольно навредить этому доброму человеку».

Тяжёлые мысли, словно булыжники, медленно переваливались в его голове. Поворочавшись с боку на бок, устав от дум, он все же уснул, так и не приняв никакого определённого решения относительно своего ближайшего будущего, утвердившись лишь в одном – не быть дармоедом в этом доме.

Проснулся он поздно, к полудню. Хозяина жилища уже не было. Его не оказалось и во дворе. Лишь пёс, приветливо вильнув хвостом, улёгся в тени дерева. Полагая, что мужчина может находиться у гавани, Форкис направился туда.

Едва он сделал несколько шагов по дороге, как вдруг, оглянувшись, замер. По улице, широко ступая, шествовал человек по имени Пифагор. Через плечо его был перекинут плащ, в руке он держал ту же палку.

– А, старый знакомый по имени Форкис! Как твои дела? – пророкотал он, приветливо улыбаясь, но не остановился, а прошёл мимо него.

Юноша растерянно молчал.

– Я очень спешу. Если хочешь, то можешь пройтись со мной до гавани, – не оборачиваясь, предложил ему Пифагор. – К тому же мы должны были завтра встретиться с тобой, не так ли?

Форкис поспешил за ним, удивляясь тому, что он помнит его имя.

– Если бы ты, Форкис, не повстречался мне сейчас, то мы бы больше не увиделись, – повернув на ходу к нему голову, вновь удивил мужчина.

Они быстро спускались к набережной.

– Я уплываю с этого прекрасного острова. Наверное, даже навсегда. Вон, видишь корабль? – он указал палкой на судно, что стояло ближе всех у мостка. – Вот на нём. Всё уже погружено, остался только я.

Форкис почти бежал возле него.

Они подошли к началу мостка, где стояла охрана.

Пифагор остановился, повернулся к юноше, по-доброму взглянул ему в глаза и с теплотой в голосе произнёс:

– Прощай, юноша. Думаю, тебя ожидает удивительная судьба. Больше ничего не спрашивай, я всё равно не успею ответить. Если ты по-прежнему хочешь узнать значение своего имени, то завтра поутру появись в доме Поликрата и спроси Демокеда. Он предупреждён мной о твоём приходе.

Пифагор стремительно зашагал к кораблю. Вскоре небольшое судно вышло из гавани в открытое море.

Форкис ещё долго стоял бы на этом месте, провожая его взглядом, но бдительный стражник прогнал его, громко топнув ногой о доски, при этом пугающе нахмурив густые брови.

Бронт возвращался с рынка, неся различную еду. Прежде для него такое хождение не было особо приятным занятием, но сегодня он спешил с искренним желанием, ведь ему следовало хорошо накормить своего молодого гостя.

Много лет проживая в одиночестве, большую часть времени проводя в походах на кораблях, он давно забыл того, кто был последним посетителем его скромного жилища, и лишь вчера вновь ощутил приятное человеческое соседство.

Не застав дома юношу, он слегка огорчился, но решив, что тот может находиться в гавани, спешно направился туда. С высоты, взглядом окинув берег и не увидев его у строящегося корабля, Бронт спустился ближе к верфи и присел на своё излюбленное место.

«Может быть, он ушёл в город и скоро вернётся? Так было бы лучше, нежели он отправился к себе домой. Хотя дом есть дом. Наверняка его заждались там. Мало ли что бывает среди родных. Не убегать же от них по всякому поводу. Что ж, раз так случилось, то ничего страшного. Кто я ему, чтобы оставаться долго у меня? Так, случайный человек, угостивший разок и приютивший на ночь. Всё правильно. Жаль, не спросил его имени. А может, это и к лучшему?» – размышлял он, оглядывая набережную. Его внимание привлекли трое мужчин. Они явно не вписывались в обычную картину, царившую здесь. Сгрудившись над чем-то, с трудом передвигаясь да ещё при этом что-то злобно приговаривая, они поднимались в направлении города, но не по основной дороге, ведущей к нему, а в значительном отдалении от неё, по узкой крутой тропинке, терявшейся в кустах на прибрежном склоне. Всмотревшись пристальнее, он вдруг понял, что они тащили человека, сильно отбивавшегося ногами и норовившего вырваться.

Быстро поднявшись и подойдя ближе к ним, Бронт окликнул их:

– Эй! Что вы делаете? Сейчас же прекратите!

– Шёл бы ты отсюда, – недовольно процедил сквозь зубы один из них, с трудом удерживая ноги захваченного.

Пот заливал его лицо.

– Тебе не следует грубить. Ну-ка, отпустите его, – пророкотал Бронт, поднявшись к ним.

– Да пошёл ты! Чего привязался? Не понимаешь, что ли, по-хорошему? – взревел здоровяк, с ненавистью взглянув на него.

В этот момент тот, кого тащили, сильно взбрыкнул, ударил обидчика прямо в лицо, и он, не удержавшись на ногах, полетел прямо на стоящего ниже Бронта. Едва успев зацепиться рукой за кусты, Бронт вовремя отскочил в сторону, и здоровяк, поднимая пыль, кубарем полетел вниз.

Только теперь Бронт смог рассмотреть схваченного ими человека. Это был его гость. Тот самый юноша.

Воспользовавшись замешательством среди напавших на него людей, юноша вырвался и стал быстро карабкаться наверх, на ходу срывая повязку со рта.

– Ах ты, гадёныш! Ну-ка стой! Сейчас я тебе покажу, как убегать, – заорал один из троицы и стал преследовать его.

Третий же из них, что остался на тропе, не мешкая, кинулся на Бронта, замахнувшись на него кулаком. Но тот ловко отстранился, и драчун полетел вниз.

Забравшись наверх, Бронт увидел, как юноша, пробежав до деревьев, скрылся среди них. Преследователь стоял невдалеке, слегка наклонясь вперёд, упершись руками в полусогнутые колени и тяжело дыша.

– Послушай, что он натворил? – спросил Бронт, подойдя к нему.

Мужчина молча взглянул на него, затем оглянулся назад на тропинку, выпрямился и уставился в сторону сада.

Отдышавшись, он зло бросил:

– А, это ты, заступничек. Чего лезешь, коль не знаешь? – Окончательно придя в себя, он добавил: – Этот сопливый разбойник хотел спалить дом моего хозяина. Только мы нашли его, а тут ты влез. Тебе что, делать больше нечего?

– Ладно, не гневайся на меня. Я же не знал ничего этого, – несколько растерянно ответил Бронт и направился в другую сторону.

Вечером, сидя в одиночестве, он услышал сиплый лай старой собаки. Отворив дверь, он увидел юношу. На миг они замерли, вперившись глазами друг в друга. Первым, не заметив страха во взгляде гостя и не уловив в нём ни обиды, ни хитрости, отвернулся хозяин. Он вернулся в дом, не затворяя за собой двери, тем самым приглашая гостя войти. Еда, так и не тронутая никем, находилась на столе. Форкис молча присел, зажав ладони между колен и опустив голову. Бронт нервно плеснул себе немного вина.

– Это правда. Я поджёг дом скупщика. Вернее, какую-то пристройку, – дрогнувшим голосом начал юноша, и на одном дыхании рассказал всё, что случилось в его семье.

Он не знал того, что произошло с его сестрой в доме богача, но был уверен в том, что причиной её кончины был именно он, этот человек, чем-то очень обидевший её. Бронт внимательно слушал, изредка пригубляя напиток. Юноша замолчал.

– Ешь, – хозяин пододвинул еду. – Кстати, как твоё имя?

– Форкис.

– Да ешь ты. Небось проголодался. Я, признаться, тоже голоден.

С этими словами Бронт взял большой кусок мяса, отрезал дольку и стал аппетитно жевать её.

– А как твоё имя? – спросил юноша.

– Моё имя Бронт, – отпив вина, ответил хозяин.

– Никогда не слышал такого имени. А что оно означает? – надломив лепёшку и отправляя ломтик в рот, поинтересовался юноша.

– Говорят, так звали одного из троих сыновей Урана и Геи. Они были непобедимыми великанами с одним глазом во лбу. Заточённые отцом в земных глубинах, освобождённые самим Зевсом, они щедро отблагодарили спасителя, подарив ему молнию и гром.

Форкис внимательно слушал.

Мужчина улыбнулся:

– Ты ешь, ешь. Разговорами сыт не будешь.

Закончив трапезу, они вышли из дома. Уже потемнело. Бронт разжёг небольшой костёр, у которого они и присели.

– Тебе нельзя возвращаться домой. Оставайся у меня. Хотя и здесь они тоже могут найти тебя. То, что ты совершил, карается очень жестоко, – тихо произнёс мужчина.

– Я не должен был этого делать. Отец поучал меня, что нельзя творить плохого. Может быть, мне самому явиться к ним? – спросил юноша.

– Теперь не следует этого делать. Поздно. Они не простят тебя. Меня беспокоит другое. Скоро я уйду в море. Достроят корабль – и всё. Наступит пора для похода. Что тогда ты будешь делать? – вздохнув, Бронт поковырял палочкой в огне, взметнув кучу искр.

– А мне нельзя с тобой уйти? – Форкис взглянул на него с затаённой надеждой.

– Сколько тебе лет?

– Шестнадцать.

– Я думал, ты старше.

– На сколько старше? – глаза юноши вспыхнули, словно два огонька.

– Ишь ты! Торопится повзрослеть! – усмехнулся Бронт.

– Я знаю, что ты воин. Столько оружия не бывает у простого моряка. Научи меня сражаться и возьми с собой, – не унимался Форкис, видя, что Бронт не отказал ему сразу.

– Рано тебе воевать. Тебе учиться нужно.

– Я всё равно стану воином, – слегка обиженно, тихо буркнул юноша.

Бронт посмотрел на него и задумался.

– Ладно, нам пора отдыхать. Пойдём в дом, – поднимаясь, он завершил беседу.

Наутро юноша вновь не застал в доме хозяина. Вскоре тот появился. Он был каким-то возбуждённым и радостным.

– Больше никто тебя здесь не тронет, – сообщил он Форкису.

В это утро сбережения Бронта уменьшились ровно наполовину.

Форкис, не желая покидать доброго покровителя, к дому Поликрата не явился и с человеком по имени Демокед так и не повстречался.

Все последующие дни, вплоть до спуска достроенной триеры на воду, Бронт, уступив просьбам юноши, обучал его возле дома в тени дерева воинскому искусству: стрельбе из лука, владению мечом, щитом и длинным копьём, метанию короткого копья и вязанию морских узлов.

Несколько раз, наняв лодку, они выходили в море, где Бронт объяснял Форкису премудрости абордажа – рукопашного боя, целью которого является завладение судном неприятеля. Также он много рассказывал и о других тонкостях морских сражений, в том числе и о проходе кораблей вплотную друг к другу, борт о борт, для поломки весёл противника, дабы тот утерял свою боеспособность и не сумел больше атаковать.

В часы отдыха они спускались в гавань и со своего излюбленного места наблюдали за ходом работ на корабле. Его уже конопатили.

Однажды, придя пораньше на набережную, юноша впервые смог наблюдать волнительный момент спуска готового корпуса триеры со стапели на воду. При помощи многочисленных воротов и полиспастов, подъёмных устройств, в которых канаты пропускались через неподвижные верхние блоки и подвижные нижние ролики, по каткам судно было стянуто к пристани, после чего началось его снаряжение.

В этот вечер мужчина и юноша всё больше молчали, переживая за предстоящее расставание. Каждый из них понимал, что иначе поступить нельзя, но от этого им было не легче.

Бронт подошёл к большому ларю, открыл его и стал доставать оттуда своё снаряжение: металлический шлем с тканевым шеломником, кожаный панцирь, кольчугу и наручи с поножами. Форкис с трепетом принимал защитное оснащение, с нескрываемым интересом рассматривая его и раскладывая на лежанке. Затем они вместе приводили всё в порядок, сидя возле дома и вдыхая приятную прохладу вечера. До выхода кораблей в море оставалось два дня.

Точно в указанный ему срок Бронт явился к командующему флотом Пиндару, назначенному самим правителем Поликратом. Здесь же находились и его военачальник и все остальные воины, с кем доводилось служить ему на прежнем корабле.

Напомнив всем присутствующим о том, что воинская служба является гражданской обязанностью каждого, сообщив верховное веление о выходе в поход в составе пяти кораблей, Пиндар, по заведённому на флоте правилу, испросил причины, по которым тот или иной воин не мог нести службу. Таковых не оказалось, но ему было сообщено о недавней кончине одного человека из их постоянного состава, получившего тяжёлые ранения.

Исполняя строгое указание командующего о необходимости срочной доукомплектации корабельного отряда, военачальник поинтересовался у своих подчинённых, не желают ли они предложить ему какое-либо лицо для подходящей замены. В ответ на это к нему обратился Бронт с просьбой взять в отряд своего племянника.

– Ты же знаешь, что к воинской службе пригодны только граждане от восемнадцати до шестидесяти лет. От во-сем-на-дца-ти, – растягивая последнее слово, особо подчеркнул командир, выслушав Бронта. – А ты мне кого предлагаешь? Твоему юноше лишь шестнадцать. Бронт, я давно знаю тебя и очень ценю наши с тобой отношения. Уж лучше бы ты не говорил правды о его возрасте, тогда и мне не о чем было бы волноваться. Ну а теперь, как я смогу пойти на такое нарушение? К тому же ты знаешь, что это не прогулка по морю, а боевой поход, где может случиться так, что важна будет каждая единица, каждый воин. Настоящий воин, а не ребёнок.

Беседуя, они отошли в сторону.

– Послушай, Теофил, ты хотя бы взглянул на него. Я ведь сам готовил юношу к служению на флоте, – Бронт коснулся плеча товарища.

– Бронт, я знаю, что ты одинок, и у тебя, насколько я помню, никогда не было никакого племянника, – взглянул ему в глаза собеседник.

– Ну хорошо, он мне никем не доводится. Но что это меняет? Я ведь не прошу тебя освободить кого-то от службы. Я прошу взять на службу, – объяснял Бронт. – Да к тому же вот, – он протянул небольшой кожаный мешочек, туго набитый серебряными драхмами.

Теофил взглянул на деньги, улыбнулся, задумчиво посмотрел ему в глаза и проникновенно произнёс:

– Дружище, ты и впрямь не в своём уме. Предлагать мне, старому вояке и товарищу по мечу, деньги! Плохо же ты думаешь обо мне, а? Так нельзя. Ты почти оскорбил меня. Будь на твоём месте кто другой, я бы ответил иначе.

– Не обижайся. Я ведь вовсе не это имел в виду и никогда бы себе не позволил такого отношения к тебе. Они пригодятся на содержание юноши, если ты согласишься. Ну а если нет, то эти деньги мне не так уж и нужны. Ты правильно сказал насчёт моего одиночества, – Бронт растерянно кивнул, отвёл глаза, собираясь уйти.

– Ну вот. Что за день сегодня? Теперь я невольно обидел тебя. Прости, – Теофил тронул его за руку и весело спросил: – Здесь, похоже, все твои сбережения, за всю службу, а?

– Так мне позвать его сюда? – не принимая шутки, но уловив перемену в настроении командира, в свою очередь спросил Бронт.

– Позови, – серьёзно и тихо ответил тот, уступая просьбе друга. – Но знай и помни, что ему для всех, кто будет интересоваться, – восемнадцать лет. Ты понял меня? Кстати, он хоть выглядит на эти годы?

Бронт не ответил, махнув кому-то рукой. Тут же из-за дальнего дерева выскочил юноша, бегом направился в их сторону и предстал перед ними.

– Как твоё имя? – с интересом рассматривая его, спросил Теофил.

– Форкис, – твёрдо ответил тот.

– Хочешь служить на флоте?

– Да.

– А если буря или вражеские корабли?

– Я буду очень стараться.

– Что ж, выглядишь ты действительно подобающе. Думаю, что из тебя, Форкис, получится хороший, а со временем и настоящий могучий морской воин, – довольный увиденным, искренне произнёс военачальник.

Бронт молчал. Он строго смотрел на Форкиса, внешне не выражая никаких чувств, но душа его была переполнена одновременно и радостью за одобрение друга, и сильными переживаниями за судьбу юноши.

– Ученик Бронта не может быть плохим воином. Запомни это!

Теофил пристально взглянул в глаза юноши, затем повернулся и, утвердительно кивнув Бронту, зашагал по своим делам.

– Он не взял денег! – восхищённо произнёс Форкис, провожая взглядом командира.

– Он никогда этого не делал. Боюсь, что я очень обидел его, – Бронт, вздохнув, обнял юношу. – Пойдём, мне ещё нужно подготовить тебя.

Они дружно зашагали по улице, направляясь в сторону мастерской оружейника.

Уже на следующий день никто из тех, кто ещё недавно видел Форкиса, не узнал бы его в молодом, статном воине, облачённом в сияющие доспехи.

Сто семьдесят невольников-гребцов, все закованные в цепи по рукам и ногам, нескончаемым потоком поднимались по сходням на борт триеры.

Двадцать вооружённых воинов во главе с военачальником Теофилом и шесть матросов за исключением такого же их числа, занятого на судне рабами, выстроились на пристани для встречи командующего кораблём. Тот не заставил себя долго ждать и прибыл сразу после размещения гребцов, стремительно поднявшись на борт в широко развевающейся за спиной пурпурной хламиде.

Вскоре все пять триер под опущенными парусами, ощетинившись вёслами, выходили друг за другом из гавани, удаляясь в открытое море.

Глава вторая

Иллириец Рупилий был пиратом в третьем поколении. Его родной дед Батикл, выходец из далёкой и бедной местности Эпир, расположенной за горной цепью Пинд, к западу от плодородной Фессалии, когда-то ещё по молодости доведённый до отчаяния страшным нищенским существованием, что влачили его родители, не выдержал и примкнул к горстке отъявленных головорезов.

Совершив с ними несколько разбойных нападений на местных мелких торговцев, преследуемый властями, он бежал на большой остров Керкира, что расположен в Ионическом море к северо-западу от берегов Греции, где затерялся среди множества народа. Ощутив вкус лёгкой добычи, он не желал менять начатого образа жизни. С его стремлением продолжить подобные занятия, а также отменными физическими данными и недюжинным умом он вскоре был замечен владельцем униремы – боевого корабля – и принят к нему на службу. Не бывавший в своём прошлом даже простым рыбаком Батикл поначалу с интересом изучал небольшое судно. Оно, по обыкновению, было беспалубным, с двенадцатью парами вёсел, расположенных по бортам в один ряд, на каждом из которых было по два гребца раба. Помимо вёсел на нём был парус.

Команда состояла из шести матросов и десяти воинов, среди которых теперь оказался и он, сумевший уговорить хозяина взять к себе на службу ещё четверых его товарищей. При первом же выходе в море владелец корабля был зарезан Батиклом и его людьми и выброшен за борт вместе с двумя матросами и одним воином, вступившимися за него.

Именно с этого похода началась удивительная, полная приключений жизнь прямого предка Рупилия, признанного новым хозяином судна и всей команды, принявшей с восторгом такие перемены. Под его умелым командованием они стали часто и успешно нападать на торговые корабли, быстро разживаясь различным добром и неимоверно богатея. При этом разбойничий флот расширялся.

Рабы, от которых зависела скорость передвижения униремы, отныне получали хорошее питание и более человеческое обхождение, и были весьма довольны своим изменившимся существованием, усердно его отрабатывая.

Поскитавшись по морям, долго и тщательно выбирая подходящее для себя удобное, потаённое и надёжное пристанище, однажды они остановились на непродолжительное время на маленьком острове Эфира, расположенном в Миртосском море между Пелопоннесом и островами Киклады, да так и остались там навсегда, довольно скоро обзаведясь семьями, плодя детей, но продолжая своё опасное ремесло. Там же появился на свет отец Рупилия, наречённый именем Эреб, а через много лет и он сам.

Расположение острова было очень удобным для пиратов, так как в непосредственной близости от него проходили морские торговые пути, а во множестве разбросанные среди воды островки не позволяли возможным преследователям угнаться за ними и вообще обнаружить их.

Так, в достатке и сытости прошло детство Рупилия.

Крутой характером и очень властолюбивый Батикл упорно приучал его к разбойничьей жизни, гордясь ею и не желая слышать об иной судьбе для своего единственного внука.

Отец не был таким многословным и громким, как дед, но имел свои особенные качества, из-за которых, как казалось юному Рупилию, дед где-то в душе побаивался его. И этим качеством была необузданная жестокость Эреба. За малейшую провинность он страшно карал любого, тут же отрубая ему голову, при этом хладнокровно поднимал её и подолгу рассматривал, оценивая точность своего удара. В сражениях, что зачастую случались при абордаже торговых судов, ему не было равных. Он сметал всех на своём пути, почти не оставляя работы для своей команды, за что одни сильно уважали его, другие побаивались, но так или иначе они все беспрекословно исполняли любое его веление, помня о том, что он сын их хозяина.

Теперь же, к двадцати годам, Рупилий имел и свой корабль с крепко сбитой, сплочённой вокруг него командой. Предусмотрительным дедом к нему был приставлен престарелый и многоопытный пират Феогнид, всюду тенью следовавший за ним.

Весь разбойничий флот состоял из четырёх унирем, одной из которых командовал его отец.

В море выходили нечасто, но все вместе. Шли под парусами, не утруждая до поры гребцов. Атаковали на вёслах, сильно ускоряясь и быстро маневрируя. Захваченные корабли с собой не уводили, а, лишь слегка повредив их, оставляли вместе с матросами, зная, что те вскоре устранят неполадки и вновь с грузом пойдут по морю. Военную охрану всегда уничтожали.

В этот день по велению Батикла пираты вышли на свой очередной опасный и страшный промысел.

Имевший во все времена сильный и многочисленный флот, Египет, завоёванный жестоким и деспотичным персидским царём Камбисом II, теперь направлял свои боевые корабли в интересах нового властелина, стремившегося расширить морские границы державы.

Прежние добрососедские отношения, возникшие между Поликратом и фараоном Амазисом и поддерживаемые ими длительное время, были уже нарушены. Отныне распоряжения последнего, согласно которым он предоставил некую торговую монополию грекам в их колонии Навкратисе в дельте реки Нил, были отменены новым фараоном персидских кровей.

По всему морскому бассейну, простиравшемуся от Греции до Египта, воцарилось напряжённое противостояние, очень невыгодное для торговли.

Шесть египетско-персидских унирем под командованием флотоводца карфагенянина Гамилькара обошли с востока большой остров Крит, прошли всё Критское море и, войдя в воды Эгейского моря, на десятый день похода приблизились к маленькому островку Анафа.

Наступившее утро, совершенно не схожее с предыдущим, ясным и солнечным, было пасмурным и чрезмерно ветреным. Небо, сплошь затянутое серыми тучами, предвещало бурю. Идти дальше по ненастью, как понял Гамилькар, не следовало.

Было решено бросить якоря в небольшой бухте невдалеке от берега, дабы в случае штормовой угрозы успеть избежать столкновения со скалами и иметь возможность уйти в море.

К полудню слегка распогодилось.

Корабли, вновь опустив свои одиночные паруса, двинулись по курсу к Иосу, одному из Кикладских островов, расположенному между островами Наксос на севере и Фера в южной стороне.

Гамилькар, получивший приказ охранять торговые суда и атаковать любой греческий военный корабль, всегда помнил об извечной вражде на море между греками и его народом и был не зря назначен главным в этот поход. Его неприязнь к греческим мореплавателям да к тому же отменный опыт в корабельном деле и флотовождении были весьма выгодны новому правителю Египта.

Ночь, вопреки ожиданию, прошла довольно спокойно. Море не волновалось. Изредка набегал низкий сильный ветерок, поднимая одиночную волну и плавно раскачивая корабли. Ближе к рассвету над водой, полностью скрывая её от глаз, лёг удивительный покров – туманная кисея, обволакивающая всю округу бело-дымчатой пеленой. По небу, то обнажая, то вновь прикрывая собой яркие близкие звёзды, небольшими клочками медленно тянулись серые облака. Лёгкие мелкие волны, набегая, тихо ударялись о борта, напоминая людям своими слабыми всплесками о том, что они находятся на открытом морском просторе.

Бесшумно сменились матросы. Воины отдыхали, дружно расположившись на корме. Рабы, особо не потревоженные в эти дни, также ещё спали, укрывшись старыми, дырявыми плащами.

Корабли медленно двигались по заданному курсу.

С первыми солнечными лучами был замечен греческий военный флот, состоящий из пяти триер. Он шёл прямо на них по направлению с севера-востока, пройдя между островами Наксос и Аморгос. Скорое сражение становилось неизбежным.

Внезапно усилившийся западный ветер стал тут же нагонять огромные волны, от соприкосновения с которыми опасно накренились все египетские суда. Их продвижение строго на север значительно затруднилось.

По команде гребцы взялись за вёсла, изменяя галс. Опустив лопасти в воду, держа их неподвижно по правому борту и подгребая по левому, они стали разворачиваться к противнику. Вскоре Гамилькар уже умело использовал попутный ветер в паруса и повернул все свои корабли навстречу вражеской армаде.

Ослабшая накануне буря теперь надвигалась по-настоящему, яростно набирая силу с каждым мгновением и внося свои безжалостные коррективы в действия двух небольших противоборствующих флотов, из-за чего их сближение шло не по планам командующих.

Встречный шквальный ветер вынудил Пиндара убрать паруса. Используя всю мощь своих гребцов, он повернул триеры на запад и стал быстро продвигаться на вёслах.

Расстояние между кораблями стремительно сокращалось. Небо заволокло свинцовыми тучами. Стало темно. Пошёл дождь. Видимость значительно ухудшилась.

У обеих сторон невероятно возросла опасность столкновения своих же судов. Огромные волны поднимали их высоко на гребни и тут же бросали в свои низины, пронося на довольно большие расстояния.

Первыми, по удивительному стечению обстоятельств, сблизились корабли двух командующих. Унирема Гамилькара, имевшая сорок восемь гребцов на двадцати четырёх вёслах, так и не сумев совершить быстрого манёвра перед стасемидесятивёсельной триерой Пиндара, была тут же насажена правым бортом на его почти трёхфутовый таран. Очередная сильная волна мгновенно разъединила суда. Вода хлынула тугим потоком в пробоину, и уже через миг корабль устремился в морскую пучину.

Гамилькар, оказавшись в открытом море, с трудом успел ухватиться за опущенное весло на вражеском судне и чудом удерживался на поверхности.

Буря не утихала.

Форкис, заметив человека за бортом, бросил ему конец спасательного каната и вместе с подоспевшим к нему Бронтом вытащил его наверх.

Других кораблей поблизости не было видно.

Теперь же основной задачей для всех стало удержание судна поперёк волны во избежание бортового крена и опрокидывания. Рабы трудились весь день. Только к закату, при относительно успокоившемся море, по команде втянув вёсла, они обессилено отвалились от них.

Ближе к полуночи небо прояснилось и посветлело, освобождаясь от туч, быстро убегавших на восток.

Значительно ослабшие волны уже были не так опасны для корабля, но теперь командующего Пиндара тревога охватила от другого. Нигде не было видно ни одного судна, ни вражеского, ни своего. Повсюду простиралась пустынная водная гладь. Предоставив гребцам непродолжительный отдых, он вновь поднял их. Навалившись на вёсла, они выправили корабль курсом на запад. Пиндар очень надеялся обнаружить свой флот, хотя бы одну триеру.

Пираты, которых шторм застал вблизи острова Иос, среди разбросанных многочисленных клочков земли, переждали его в небольшой уютной бухте и сразу после наступления затишья вышли в море. Пройдя под парусом до самого утра, они заметили одинокий корабль, идущий на вёслах навстречу к ним. Это была мощная греческая триера.

Эреб, обычно никогда не вступавший без особой надобности в бой с военными кораблями, был искренне удивлён: до сих пор ему не доводилось встречать одиночное военное судно, тем более такого вида. Представив на миг, что среди его унирем может оказаться и этот удивительный корабль, да к тому же ещё предвидя радость отца от такого приобретения, он принял решение атаковать неприятеля и взять триеру на абордаж.

Рабы тут же налегли на вёсла, мгновенно увеличив скорость всех четырёх пиратских судов.

– Это не мои корабли. Это пираты, – прохрипел пленённый Гамилькар, видя, как внимательно всматриваются в сторону приближающихся четырёх судов греческий командующий и его воины.

Услышав это, Пиндар быстро взглянул ему прямо в глаза, но, ничего не сказав, отвернулся.

– Разделиться по бортам, – скомандовал Теофил.

Двадцать воинов равномерно распределились за каждым из бортов, закрепив к ним перед собой большие щиты.

Бронт находился рядом с Форкисом ближе к корме с правого борта. Напряжение нарастало. Юноша тревожно вглядывался в сторону подплывающих кораблей, сильно сжимая в руках лук и стрелы. Ему было очень страшно, да так, как не случалось ещё никогда.

По команде Пиндара триера стала разворачиваться, описывая большой круг и поднимая парус. Это означало, что они отступали, ложась на обратный курс. Манёвр был завершён, но скорость судна упала, и быстрые униремы настигали их, заходя попарно с двух сторон. Вскоре триера оказалась посреди них.

Началась перестрелка. Низкие борта пиратских кораблей не могли спасти их людей от копий и стрел, летящих сверху, и они слегка отдалились, пока не решаясь на абордаж. Уставшие гребцы триеры не задали хорошего темпа, отчего Пиндар не сумел воспользоваться возникшим небольшим преимуществом для отрыва от противника.

В какой-то момент ему удалось резким манёвром взять правее и пройти очень близко к одной из унирем, при этом втянув свои вёсла и переломав все вёсла по её левому борту. Повреждённое судно сразу потеряло скорость. Шедшая следом за ним вторая унирема тут же налетела на него. Оба судна стали отставать. Теперь два пиратских корабля под командованием Эреба и Рупилия шли по левому борту триеры.

Догадавшись о том, что могло произойти с выбывшими из строя пиратскими судами, Рупилий стал заходить справа.

Наступил жаркий солнечный день. Испарявшаяся влага обильно поднималась над поверхностью моря. Если наверху лёгкий ветерок хоть как-то освежал своим дуновением, то всё стеснённое пространство под обеими нижними палубами триеры наполнила нещадная бездвижная духота. Гребцы выбились из сил окончательно. Их не могли поднять ни окрики, ни удары плетей. Онемевшие тела не чувствовали боли, а кисти рук, от неимоверного напряжения сведённые судорогой, уже не могли сжимать древки вёсел.

Вдобавок ко всему наступило полное безветрие, и парус мгновенно обвис. Корабль, проскользив недолго по водной глади, замер.

Больше не теряя времени, пираты, прячась под щитами, подошли вплотную к бортам триеры и начали абордаж. Почти равные по количеству силы сошлись в ближнем бою за этот корабль, ставший вдруг столь нужным для наживы одних и бывший выстроенным для чести других. Битва была упорной.

Разошедшийся по своему обыкновению Эреб схватился с Теофилом и был сражён им. Рупилий, не подоспевший вовремя к отцу, но всё же добравшийся до его убийцы, ударом меча снёс ему голову, однако получил ранение в руку и рухнул без сознания на палубу. Окровавленный Пиндар, отступая шаг за шагом от наседавших на него двоих пиратов, рубанул мечом одного из них, замахнулся на второго, но поскользнулся на крови и, не удержавшись, упал за борт. Гамилькар, схвативший кем-то оброненный меч, яростно сражался с захватчиками, отступая к корме по правому борту.

Довольно быстро ряды обеих противоборствующих сторон почти вдвое уменьшились числом. К ужасу защитников триеры, с подошедшей униремы к ним на борт поднялось ещё полтора десятка пиратов, что и решило исход битвы.

Раненные Бронт и Гамилькар стояли на самой корме, прикрывая собой Форкиса. Ещё трое воинов находились чуть в стороне от них, по левому борту. Остальные воины и матросы погибли. Вся палуба была завалена телами и залита кровью. Повсюду слышались людской стон и хрипы. Высоко в небе кружили чайки, дополняя пронзительными криками и без того жуткие звуки на корабле.

– Смотри, – вдруг шепнул на ухо Бронта Форкис.

С востока к ним быстро приближались две униремы.

– Кажется, твои, – Бронт слегка задел мечом по ноге Гамилькара.

Тот оглянулся и посмотрел в их сторону. По его лицу уже было понятно, что всё обстоит именно так, как и предположил Бронт.

– Ну что ж. Это неплохо. Весьма кстати. Выходит, мы ещё поживём, – улыбнулся Гамилькар, вытирая рукой окровавленное лицо.

– Ты, может, и поживёшь ещё, – с трудом усмехнулся Бронт, морщась от боли от полученной раны в левом боку.

– Эй, вы, сдавайтесь, пока не поздно! Вам не уйти! – неожиданно для стоящих рядом, во всё горло выкрикнул Гамилькар.

В этот миг в их сторону бросилось несколько пиратов, которым тут же преградили путь трое оставшихся воинов.

Ещё мгновение – и они были бы сражены, но Гамилькар, не мешкая, бросился им на помощь. Следом за ним побежали и Бронт с Форкисом. Бой возобновился.

Рупилий, уже пришедший в себя и наблюдавший за приближением вражеских кораблей, перевёл взгляд на сражающихся. Видя, что его люди вот-вот изрубят горстку окружённых смельчаков, он повелел им остановиться. Подойдя к оставшимся в живых защитникам корабля, придерживая раненую руку, он внимательно всмотрелся в их лица.

Гамилькар, пошатываясь, стоял на одном колене. По его правой щеке от самой макушки обильно стекала кровь. Держась рукой за левый бок, бросив меч, склонившись, стоял Бронт. Форкис лежал рядом с ним, пытаясь поднять окровавленную голову, раз за разом делая это всё слабее, со стуком роняя её на палубные доски.

Египетские униремы были уже на расстоянии полёта стрелы, когда Рупилий по совету опытного Феогнида скомандовал одной группе пиратов идти на своём корабле навстречу врагу и задержать его приближение. Тут же с двух других пиратских унирем на борт триеры были подняты все рабы, быстро заменившие брошенных в воду измождённых гребцов с нижней палубы. Триера стала вновь набирать ход, сокращая расстояние до одной из вражеских унирем, и очень скоро пронзила её борт огромным тараном. Участь второго египетского судна была также вскоре решена. Ему не удалось избежать потопления пиратами.

Теперь на воде оставались три пиратские униремы и захваченная ими греческая триера.

Морское сражение завершилось к самому закату. Из всех защитников триеры в живых осталось всего три израненных человека, один из которых был совсем ещё юн.

Бросив якоря на ночь на месте прошедшего сражения, пираты наводили порядок на всех кораблях, готовясь провести на рассвете обряд похорон Эреба и других погибших собратьев.

Гамилькар, Бронт и Форкис находились на корме триеры. Ближе к полуночи юноша пришёл в себя. Все трое чувствовали себя прескверно. Полученные ими раны, со слов Бронта, осмотревшего их, оказались не очень опасными для жизни, но сильно кровоточили и были болезненны.

Частые всплески воды возвещали о сбросе за борт тел всех убитых защитников корабля, что действовало на пленников угнетающе.

Вскоре всяческие движения на судне затихли. Команда после тяжёлого дня расположилась на отдых. Мысли пленённых были весьма горестными. Каждый из них думал о том, что ожидает его с наступлением нового дня.

Ночная прохлада обдавала уставших людей свежестью, помогая им превозмочь боль и отвлекая от неприятных мыслей о предстоящем будущем. Плавное раскачивание корабля и тихий размеренный плеск редких слабых волн постепенно убаюкивали их, укачивая и заволакивая сознание мягким податливым туманом, забирая всё глубже в дремоту, заслоняя её густеющей пеленой страшную реальность, избавляя сердца от тягостных переживаний, расслабляя души спасительным сном. Прижавшись друг к другу, чтобы согреться телесным теплом, вскоре они уже крепко спали.

Рупилий, обессиленный долгим напряжением и болью в руке, также уснул, отбросив до утра все свои планы. Даже мысль о гибели родителя отодвинулась в нём куда-то вглубь под натиском ужасного измождения. «Прости, отец, но во мне сейчас нет сил скорбеть по тебе. Я всё знаю, всё понимаю, но ничего с собой пока поделать не могу. Дай мне немного отдохнуть», – бормотал он, погружаясь в царство Морфея.

– Форкис, просыпайся. Только тихо, не шуми, – услышал юноша шёпот Бронта в самое ухо.

– Что случилось, Бронт? – также прошептал он спросонья, не понимая происходящего.

Звёздное небо низко нависало над мачтой, отбрасывая тусклый свет по всему кораблю.

Гамилькар сидел у самого борта, вглядываясь за него.

– Ты можешь плыть? – спросил Бронт.

– Да, – Форкис повернулся на бок и пополз за ним.

Приподнявшись над бортом возле Гамилькара, юноша чуть не ахнул, но его рот вовремя был зажат ладонью Бронта. Две триеры, чернея мощными корпусами, словно призраки, бесшумно стояли в небольшом отдалении.

– До них доплывёшь? – шепча, спросил Гамилькар.

– Да, – вновь ответил Форкис.

– Главное, нужно очень тихо спуститься в воду и как можно дольше держаться под ней, – взглянув ему в лицо, произнёс мужчина.

– А где эти, остальные? – спросил юноша, кивая назад, имея в виду другие корабли пиратов.

– Они там, сзади. Отошли немного. Насколько я помню, из них только на одном есть гребцы, – ответил Бронт.

– А почему наши не атакуют? – удивился Форкис.

– Боятся навредить, – непонятно прошептал старший товарищ.

– Ну, всё. Нам пора. Сперва ты. Это ваши корабли, и тебя с них должны сразу узнать, – Гамилькар посмотрел на Бронта. Быстро переведя взгляд на Форкиса, он добавил: – Затем ты. Я замыкаю. Вперёд.

Бронт, зацепившись за борт, перелез через него и повис над водой на высоте в три своих роста. В этом месте не за что было держаться, и он, стараясь быть как можно тише, соскользнул в воду. Следом за ним, не мешкая, поочерёдно покинули судно и Форкис с Гамилькаром. Всё удалось без лишнего шума.

Вынырнув на довольно большом расстоянии от корабля, они все трое размашисто поплыли к триерам, стоявшим по-прежнему неподвижно. Их заметили и тут же бросили спасательные канаты. Военачальник Саул был несказанно рад, узнав в одном из троих поднявшихся на борт людей своего старого товарища Бронта. Они крепко обнялись.

Тёплые шерстяные плащи быстро согревали продрогшие тела пловцов. Промытые и перевязанные раны уже не так саднили и беспокоили. Вино и пища мгновенно восполняли силы.

Определив на отдых двух других беглецов, Саул присел возле Бронта. На его вопрос о судьбе остальных триер он лишь пожал плечами. Стало понятно, что Саул не нашёл их, так же, как и не встретил ни одной вражеской униремы. В свою очередь Бронт рассказал ему обо всём случившемся с его кораблём, о гибели Пиндара, Теофила и всех воинов.

– Кто этот воин, что прибыл с тобой? – спросил военачальник.

– Мне кажется, это командующий вражеским флотом. Он не перс и не египтянин. Скорее всего, он финикиец на службе фараона. Хорошо владеет нашим языком, – ответил Бронт. На миг задумавшись, он взглянул в лицо Саула и добавил: – Он настоящий воин и крепко сражался за нас против пиратов.

– По-моему, у него просто не было другого выхода, – резонно подметил Саул.

– Один выход уж всегда есть. Смерть. Я видел, как он хотел погибнуть в последней схватке, но главарь разбойников разгадал его планы и почему-то не дал ему умереть. Впрочем, как и нам с Форкисом. Мне трудно сейчас здраво судить обо всём случившемся. И всё же, мне кажется, есть в нём что-то настоящее, да такое, что достойно уважения, – поделился своим мнением Бронт.

– Я знаю и всегда помню о благородстве твоей души, Бронт. Я верю тебе. Ну а что представляет собой вожак пиратов? Можешь сказать? – поинтересовался Саул.

– Ты не поверишь, но он произвёл на меня неплохое впечатление. Нет, не подумай, что я так говорю из-за того, что он оставил меня в живых. Просто я видел и его глаза, и глаза всех других пиратов. Они совершенно разные. Нет в нём слепой ярости, присущей остальным. Он не поглощён всецело тем, что совершает. Мне показалось, что он безразличен к наживе и почему-то вынужден заниматься этим диким промыслом.

Бронт вновь посмотрел в лицо товарища. Тот внимательно дослушал его.

– Ладно, я всё понял. Мне пора. Нам следует немедля отбить корабль и уничтожить пиратов. Если мне доведётся пленить их главаря, то я обещаю отдать его тебе. Будешь сам вершить его судьбу, – Саул дружески хлопнул его по плечу и поднялся.

Греки атаковали внезапно, тихо подойдя к триере с боков. Не ожидавшие нападения пираты, расслабленные до состояния полной безответственности, были быстро уничтожены при абордаже, практически не оказав никакого сопротивления. Лишь старый Феогнид исполнил свой долг до конца – бросился на защиту своего подопечного, сразив двоих воинов, и рухнул у ног Саула, пронзённый в грудь его острым мечом.

Вожак пиратов был пленён.

Из находящихся невдалеке трёх унирем одна стремительно удалялась на запад. Но это были её последние мгновения. Быстрая триера настигла её, с ходу протаранила ей корпус и отправила на морское дно. Несколько пиратов беззащитно бултыхались на поверхности воды.

Всего за одну ночь, казалось бы, изначальная благосклонность судьбы к морским разбойникам обернулась для них погибелью, в который раз продемонстрировав её непостоянство относительно заблудших людских душ.

Потеряв в походе две триеры, командующего флотом и более двадцати воинов, уничтожив две из четырёх пиратских унирем со всеми их людьми, потопив три униремы персидско-египетского флота, захватив в плен его командующего да к тому же завладев двумя их униремами, три боевых корабля Поликрата возвращались к родным берегам.

Войдя в гавань, все были немало удивлены, увидев стоящие там среди других военных судов две триеры из своего флота, считавшиеся ими пропавшими в море.

На третий день после возвращения из похода в дом Бронта прибыл сам военачальник Саул, торжественно сообщивший о похвале Поликрата и передавший ему и Форкису денежное вознаграждение. Ещё через день он вновь посетил этот дом, сопроводив Гамилькара и Рупилия, отданных правителем в полное распоряжение Бронта, их нового хозяина. Благосклонности властителя не было предела.

Отныне в небольшом доме, расположенном на самой окраине Самоса, стали проживать четверо мужчин, сведённых волею судьбы из разных земель под одну крышу.

Если для многих война становится разлучницей, то для этих людей, вопреки всем её суровым правилам, она впервые свершила исключение, зародив меж ними мужскую дружбу.

Форкис, кого в детстве покинули трое старших родных братьев, через много лет, минувших с той поры, в первом же своём морском походе обрёл стольких же братьев, но иных, не по крови, а по духу.

Прошла зима. Полученные в боях раны давно зажили.

Дружную четвёрку часто видели и в гавани, и в ружейных мастерских, и на рынке, и у строящегося огромного храма богини Геры.

В соседней персидской державе вступил во власть новый царь, Дарий I, развивший бурную деятельность, в том числе и в области торговли.

В один из дней Бронт был срочно приглашён в дом Саула. Вернувшись, он сообщил о предстоящем походе с самим правителем Поликратом в город Эфес, находящийся в подданстве персидской державы, на восточном побережье Эгейского моря. Оттуда, как он пояснил, они должны подняться вверх по реке Каистр и, уже в срединном её течении сойдя на берег, прибыть в город Сарды на встречу с персидским сатрапом Лидии Оройтом для ведения переговоров, связанных с торговлей.

По настоянию Бронта и по прошению Саула все – Рупилий, Гамилькар и Форкис – вошли в отряд сопровождения Поликрата.

В поход направлялись три корабля: одна унирема и две триеры. Но более лёгкий первый корабль дальше Эфеса вверх по небольшой реке должен был идти один.

Тем временем на берегу далёкого пиратского острова Эфира старый Батикл, целыми днями сидя у самой воды, вглядывался подслеповатыми глазами в морскую даль в надежде увидеть корабли сына и внука, не обращая внимания на истечение всех отведённых для их возврата сроков. Он приходил на своё излюбленное место с раннего утра и возвращался оттуда почти с закатом. Отменный аппетит и крепкий сон уже давно покинули его. Так продолжалось до самой весны, пока однажды в один из вечеров он по какой-то причине не вернулся домой. Его престарелая жена, почувствовав неладное, что есть сил бросилась к нему. Ещё издали она увидела его, сидящего на небольшой возвышенности в розовых закатных лучах. Подойдя ближе, с трудом отдышавшись, она тронула его за плечо. Вопреки её ожиданию, он не повернул к ней головы. Обойдя его спереди, она присела перед ним и к своему ужасу вдруг поняла, что он мёртв. По его щекам катились мелкие, искрящиеся на свету капли. Было трудно понять, чем они были на самом деле: то ли последними горькими слезами старца, то ли прощальными брызгами так любимого им моря.

Глава третья

Несмотря на смену подданства от лидийского царя Креза, покорённого персидским владыкой из династии Ахеменидов Киром II Великим, до вступившего ныне в господство царя Дария I, город Эфес по-прежнему был заселён греками-ионийцами, являя собой крупный деловой центр на самом западном побережье Персии. Его просторный порт был на редкость переполнен разными судами, преимущественно торговыми.

Оставив здесь для ожидания обе триеры, Поликрат даже не ступил на берег и не стал задерживаться в гавани, а прошёл на униреме по каналу через весь город, попутно любуясь величественными храмами и другими, не менее изящными сооружениями, и вошёл в русло Каистра. Неглубокая посадка судна и сравнительно небольшие его размеры давали возможность довольно быстро продвигаться на вёслах вверх по течению этой почти несудоходной реки. Скалистые берега, порой достигавшие значительных высот, были сплошь покрыты яркой, сочной зеленью. Всюду, выступая к воде витыми корнями, росли деревья и кустарники.

Подойдя к концу второго дня к небольшому городу Ларисе, Поликрат велел пристать к одинокому мостку слева по ходу и высадился на берег. Его ожидали конные посланцы сатрапа Лидии. Захватив с собой четверых военачальников и оставив на корабле Саула с его людьми, он направился в Сарды.

Бронт, Гамилькар, Рупилий, Форкис и ещё трое воинов расположились невдалеке от корабля на песчаном побережье. Пятеро матросов по команде Саула выводили по сходням на землю закованных в цепи гребцов.

Наступила ночь. Выставив парный дозор, все приступили к приёму пищи, устроившись у разожжённых костров. Утомившиеся за время похода рабы, насытившись едой, растянулись на тёплом песке и быстро заснули. Решили отдохнуть и воины.

Где-то в прибрежных зарослях долго щебетала встревоженная птица, но и она, вскоре угомонившись, умолкла. Небо было на редкость тёмным, неприветливым. Тихий поток реки лишь изредка нарушался звуками всплесков воды при накатывании к бортам судна мелких волн. Вдали виднелись огни небольшого города, имевшего такое странное и необычное название – Лариса.

Следующие три дня прошли как один – однообразно и уныло.

– Интересно, как долго изнемогать нам здесь от жары? – Бронт, отойдя на невысокий холм, вглядывался в сторону города.

– Думаю, за это время мы успеем съесть все наши запасы пищи, – как-то печально и в то же время с лёгкой иронией ответил стоящий рядом с ним Саул.

Яркое солнце нещадно палило с самого утра. Дни становились длиннее и всё жарче. Начавшееся лето обещало быть знойным и сухим. Люди старались меньше двигаться, дабы не потеть и не терять влагу. Матросы часто поочерёдно обливали весь корабль речной водой, не допуская опасного рассыхания древесины.

Прошло ещё три дня. Всё было по-прежнему, без перемен.

Теперь было трудно отличить одного человека от другого. Бронзовый загар одинаково покрывал почти обнажённые тела. Раскалённые цепные колодки оставляли сильные ожоги на ногах и руках рабов. Под постоянным и пристальным присмотром команды им разрешалось окунаться в реку во избежание попадания грязи в свежие раны. К тому же в воде железо немного охлаждалось, уменьшая боль.

Потеря гребцов была бы крайне нежелательна в сложившейся ситуации. Обратный путь, хотя и не был далёким, но проходил по чужой, оттого, возможно, враждебной земле.

Рупилий и Форкис в эту ночь находились в дозоре, расположившись под высоким деревом на небольшой возвышенности примерно в ста футах от реки по направлению к городу.

Всё пространство от них до берега было открытым, как на ладони, и напоминало собой неглубокую плоскодонную чашу, равномерно заросшую слоем тёмно-зелёной травы, посреди которой, разделяя её на две половины, тянулась местами виляющая тропинка. По окраинам долины густели леса, за которыми виднелись невысокие скалистые горы.

Желтоватый рожок полумесяца, окружённый туманным бледно-синим ореолом, нависал почти над самым селением, рассеивая по округе такой же причудливый, неестественный свет, и от всего, что было выше травы, падали чёрные неясные тени.

Ближе к полуночи от воды потянулась долгожданная прохлада. К этому времени успокоилась и птичка в кустах. Теперь, в эту ночную пору, лишь стрекотание цикад напоминало о продолжении неуёмной жизни средь этой дивной, отдыхающей природы.

– Взгляни-ка туда, – шепнул Рупилий Форкису, указав рукой в сторону спящего города, взяв чуть левее от тропы.

Форкис всмотрелся, но поначалу ничего не заметил. Быстро взобравшись по ветвям на дерево и заслонившись ладонью от светлого осколка луны, он стал вглядываться вдаль и вскоре тоже увидел странное перемещение нескольких всадников. Все они, вместо того чтобы продвигаться по удобной тропе, огибали долину по окраине леса и явно следовали в их сторону.

– Может быть, это сам Поликрат возвращается? – неуверенно спросил Форкис, мягко спрыгнув на землю.

– Вряд ли в такое время он двинулся бы в путь, – с сомнением ответил Рупилий и вновь спросил: – Сколько их там?

– Не меньше десятка.

– Буди наших. Я отсюда послежу за ними, – теперь уже Рупилий взобрался на дерево.

Саул со всеми воинами вскоре появился возле Рупилия.

– Вон они, – показал тот рукой.

Отсюда было видно, как этот отряд, численностью не менее полутора десятка всадников, неспешно, но очень скрытно приближался к середине расстояния, разделявшего город и их расположение.

– Бронт, возьми троих и выдвинься им навстречу. Только незаметно. Думаю, они, раз так затаённо приближаются к нам, скоро оставят лошадей где-нибудь недалеко. Мы будем сзади вас, – тихо скомандовал Саул. Дождавшись ухода Бронта, он продолжил: – Остальные за мной, вон к тому леску. Всем приготовить луки.

Быстро и бесшумно преодолев около пятидесяти футов по открытой местности, четверо воинов вбежали в лесную гущу и исчезли в ней. Бронт, ловко огибая деревья, вскоре подал сигнал поднятой рукой. Все, сдерживая дыхание, замерли, притаившись за стволами.

Впереди послышались приглушённые голоса. Стало понятно, что люди сходят на землю.

Бронт прислушался. Кто-то на чистом греческом языке произнёс слова, резанувшие слух:

– Сейчас покончим с этими, получим награду и заживём так, как ещё не жил никто. А? Чего молчишь? Хочешь хорошо жить? То-то. Поликрат своё пожил на славу. Хватит ему мешать другим. Всё правильно. Тебе что, жаль его? Глупец ты. Он бы пожалел тебя, как же! Персы не сегодня, так завтра весь мир подомнут под себя, а ты всё сомневаешься. Не видел, что ли, как они с ним обошлись? Так даже с паршивой овцой не поступают. Вжик – и полетела головушка. Вот только зря они его распяли на воротах. Ни к чему это. Да и вонь такая пошла.

Бронт понял, что самое худшее свершилось, но не мог пока поверить в такое. Этот мерзкий голос стал всё больше раздражать его, а сказанное им распаляло гнев и презрение к нему, предавшему своего собрата по крови.

– Пошли. Только тихо, – вновь послышался голос предателя.

Заложив стрелы, Бронт и трое воинов присели.

Среди крайних деревьев, отчётливо выделяясь на фоне светлеющего неба, появились крадущиеся в сторону корабля вооружённые люди.

– Первых четверых пропускаем. Отстреливаем следующих за ними, – шёпотом скомандовал Бронт.

Тут же четыре стрелы с лёгким свистом рассекли воздух и мгновенно впились в тела врагов. С небольшим опозданием повалилась на землю и первая их четвёрка. Выставив копья, оставшиеся быстро сгрудились, ничего не понимая и озираясь по сторонам. Вновь восемь выпущенных стрел настигли свои цели, и теперь среди противников уже никто не стоял на ногах. Убрав лук и выхватив меч, Бронт со своими воинами помчался к ним. Справа приближались Саул и остальные. Пришедшие люди были окружены.

Для прояснения ситуации следовало быстро выявить раненых и допросить их.

Неожиданно услышав стук копыт, все оглянулись в сторону, где находились лошади пришельцев, и лишь теперь заметили, как быстро, низко пригнувшись к шее коня, удалялся одинокий всадник.

– Поликрат убит, – нарушив тишину, произнёс Бронт.

– Что-о?! – взревел Саул, не веря сказанному.

– Среди этих есть греки, – Бронт кивнул в сторону лежащих людей. – Я слышал их разговор. Они пришли сюда за нами.

Саул метнулся к ним, внимательно рассматривая убитых и раненых. К своему удивлению, он увидел тех, о ком говорил Бронт. Это были двое из четверых военачальников, что ушли с Поликратом. Один из них был ещё жив. Он лежал на боку, держась слабеющими руками за стрелу, вошедшую ему в середину груди, и в ужасе таращил глаза на подошедшего к нему Саула.

– Где Поликрат? – зло прошипел Саул, пригнувшись над ним.

– Распяли, – захлёбываясь кровью, прохрипел тот.

Саул вздрогнул, порывисто выпрямился и коротким быстрым ударом отрубил ему голову.

– Рупилий, грузи корабль. Этих всех добить. Собрать оружие и всю конскую упряжь. Уходим, – распорядился он.

Ничего не понимающие спросонья рабы, поёживаясь, занимали свои места на сиденьях. Сёдла, сбруи и оружие были брошены на корме. Корабль разворачивался на обратный курс.

– Не туда. Идём вверх, – грозно скомандовал Саул.

Гамилькар бросил на него удивлённый взгляд.

– Нам теперь нельзя идти обратно. Наверняка, там уже ждут нас для расправы, – тихо объяснил ему свои доводы командующий и тут же обратился к Бронту: – О чём вели разговоры те двое?

Бронт передал всё услышанное от них слово в слово.

– Так, значит, это правда, – вздохнул Саул.

Недолго постояв в раздумьях, он мотнул головой и с досадой добавил:

– Заманили всё-таки в ловушку.

Воцарилась тишина. Вёсла шлёпали лопастями о поверхность воды. Один из матросов начал было выбивать на огромном барабане ритм для гребцов, но Саул окликнул его, запретив всяческий шум. Рабы, напуганные такими переменами, гребли и без того слаженно и дружно.

К следующему полудню они дошли до места, где русло реки сильно сужалось и круто поворачивало на север. Дальше идти на корабле не представлялось возможным. Побережья на изгибе были каменистыми и пологими, хотя невдалеке виднелись горы.

Пристав к правому берегу, Саул по сходням быстро сошёл на сушу, но, задумчиво осмотревшись, вновь вбежал на корабль.

– Бронт, выбери из рабов с десяток самых рослых и крепких. Освободи от цепей, – повелел он.

Затем, окинув всех жёстким взглядом, коротко добавил:

– Выгружаемся.

Всё, что могло пригодиться, вскоре находилось на земле. Все в ожидании дальнейших распоряжений молча стояли в стороне. Саул поднялся на корабль. Тридцать восемь прикованных к судну рабов с тревогой взирали на него.

– Ты, – командующий указал пальцем на сидящего переднего правого загребного, – поведёшь корабль обратно в Эфес. Нигде не останавливаться. Дойдёте – всем будет дарована свобода. Ни на чьи расспросы не отвечать. Таково веление Поликрата. Уходите немедля.

Он сошёл на берег. Подоспевшие двое матросов стянули на землю сходни.

Корабль, стеснённый узостью реки, но умело управляемый гребцами, медленно развернулся и плавно заскользил вниз по течению, провожаемый в последний путь последней его командой.

К исходу дня, не подчиняясь окрикам персов, как и велел Саул, у того самого мостка, где совсем недавно они провели множество беспокойных дней и ночей, рабы вместе с судном загорелись от запалённых стрел, но не остановились, а продолжали своё движение, факелом освещая берега. Пройдя какое-то расстояние по речной глади, остов униремы, прогоревший до самого днища, плавно погрузился в воду, унося с собой скрюченные, обуглившиеся тела невольников.

Всю эту ночь Саул и его люди провели на берегу, не разжигая костров. Пятеро матросов были полностью вооружены трофейным оружием. Десять отобранных рабов, сразу освобождённые от оков и, получившие тёплые шерстяные плащи, преданно ожидали команды хозяина. До самого утра никто не сомкнул глаз. Сильное возбуждение, охватившее всех людей, постепенно проходило, уступая место нарастающей тревоге.

Гамилькар, в отличие от остальных, не был глубоко потрясён смертью незнакомого ему Поликрата. Он восхищался тем, что сделал командующий Саул, так как тот, отправив на верную погибель рабов вместе со своим кораблём, спас от неминуемой смерти и его, и всех находящихся здесь людей и, более того, убедил персов в уничтожении судна с командой, тем самым предотвратив возможное преследование. Такое незаурядное поведение, как понимал Гамилькар, было присуще не каждому военачальнику, коих повидал он в своей жизни немало. Его удивляла и сама быстрота мышления Саула, принявшего в такой короткий срок, почти в одно мгновение, единственно правильное решение. Саул, по мнению Гамилькара, был действительно достоин истинного уважения и почитания.

Места были совершенно незнакомыми. До сих пор никому из отряда не доводилось здесь бывать. Теперь следовало определиться в дальнейших действиях, прежде чем начинать движение.

Всем им было понятно, что вокруг них простиралась земля персидской державы, а это, в свою очередь, означало только одно – их окружали враги.

– Если нам и доведётся вернуться к себе, то ничего хорошего нас там уже не ожидает, – начал Саул. – Вернее всего, нам придётся держать ответ за смерть Поликрата, и никому не будут нужны наши доводы и объяснения. Нет правителя, но почему-то жива почти вся его охрана, то есть все мы. В нашу преданность при таких обстоятельствах поверит разве что скудный умом или малое глупое дитя, но, к сожалению, больше никто. Все наши прежние заслуги отныне просто тлен. Главное наше предназначение нами же и не исполнено. Для всех в родной земле мы ничем не лучше тех двоих, что предали Поликрата и пришли за нашими душами. Стало быть, перед всеми людьми нет для нас никаких оправданий на всём белом свете. Одно утешает. Перед богами мы не повинны в смерти правителя. Но они – немые свидетели, и помощь от них не так уж и велика. Не знаю, как вы, а я принял решение. Для меня обратной дороги нет.

Воцарилась гнетущая тишина. Все впервые задумались всерьёз о своём будущем.

– Вот только знать бы, куда дальше идти? – после долгого молчания он дополнил вопросом сказанное и, прищурившись, уставился немигающим взором вдаль.

– Ты прав, Саул. Я согласен с тобой и тоже остаюсь, – бросив в воду камень, решительно произнёс Бронт. Взглянув на сидящего рядом юношу, он спросил: – Ну а ты, Форкис, как? Чего призадумался?

– Я с тобой. Ты это знаешь, – твёрдо ответил тот.

– Гамилькар, Рупилий, вы свободные люди и имеете свой выбор, – не поворачивая головы, подчеркнул Саул. – Так что решайте сами, как быть.

– Морей я насмотрелся вдоволь. Наверное, для меня наступила пора познать и земную твердыню, – с улыбкой произнёс Гамилькар, тем самым давая понять, что он остаётся.

– Мне дорого и интересно всё, что случается со мной в моей же жизни. Так угодно богам, и не стоит противиться судьбе. Не думаю, что она зря однажды свела нас всех и привела сюда лишь для расставания. Посмотрим вместе, что ожидает нас за той излучиной реки, – Рупилий откинулся на горячие камни, с наслаждением вытягивая длинные мускулистые ноги.

– Ну а вы что скажете нам? – Саул, повернувшись, взглянул на троих воинов, сидевших рядком за его спиной.

– Мы всегда шли за тобой, позволь и теперь быть рядом, служа тебе, – с достоинством ответил за всех один, тот, что был чуточку старше годами.

– Что решили вы? Говорите, – командующий повернул голову туда, где находились пятеро матросов.

– Нам хотелось бы быть полезными тебе не только на кораблях. Если ты позволишь, то мы тоже будем с тобой, – встав, тихо ответил старший.

– Что ж, теперь настало время определиться, куда следовать нам и к чему мы все готовы, – Саул поднялся и повернулся к отряд у.

– Позволь спросить, для чего ты оставил всех этих рабов? – Бронт также поднялся и подошёл к нему.

– Я полагаю, хозяин может освободить лишь тело невольника, сбросив с него оковы. Настоящей, полной волей одаривает себя только сам человек, доказывая преданность ей своими достойными поступками. Посмотрим на деле, прав ли я, – Саул с иронией посмотрел в глаза старому товарищу. Чуть помедлив, он добавил: – Дорога наша не изведана никем из нас, оттого и опасна. К тому же нас мало, и может наступить время, когда пригодится каждый из оставшихся. Ценою жизни тех невольников, которые разделяют печальную участь нашего корабля, я предоставил этим рабам шанс стать свободными людьми. Они должны это понять.

– Ты хочешь доверить им оружие? – удивился Бронт.

– Нет. Пусть сами добудут. А случай наверняка им скоро представится.

Распределив груз поровну на всех, отряд двинулся в путь на восток.

Для начала следовало перебраться через горы и осмотреться.

Прошло двадцать дней. Обходя небольшие селения, проводя ночи в отдалённых расщелинах в стороне от многочисленных дорог, свидетельствующих о нахождении в этих местах оживлённых торговых путей, наблюдая со скальных вершин за проходящими караванами, отряд Саула продвигался по намеченному им направлению.

Обширная гористая местность чередовалась то с безжизненными отрогами, то с небольшими, но травянистыми долинами, пестревшими яркой зеленью, где паслись отары овец, ближайшие из которых по ночам теряли по несколько голов, подкармливая скрывающихся путников. Изредка в довольно неожиданных пустынных местах они замечали большие вооружённые конные группы, доходившие числом до сотни. Вероятно, как полагал Саул, это были персидские дозоры, охранявшие знатных людей, караваны и дороги.

Чем дальше он продвигался со своими людьми, тем оживлённее становилась местность. Селения появлялись всё чаще, причём они были гораздо крупнее тех, что прежде попадались на их пути.

Идти становилось опаснее, и отряд повернул на юго-восток, стараясь обойти эту густозаселённую область.

– Куда мы идём? – однажды, пройдя очередной день пути, спросил у Саула Бронт, присев возле него к костру.

– Нам нужно дойти до реки Евфрат, а там, если нам удастся, следует постараться попасть на какое-нибудь судно, следующее к южному заливу, и оттуда к морю. По нему, пройдя на восток, можно попасть в воды далёкой реки Инд, побережья которой несказанно богаты. Мы все могли бы именно там начать новую жизнь. Я слышал об этой земле из уст Поликрата.

– Думаешь, получится у нас?

– Теперь мы не сможем быть незамеченными. К тому же здесь труднее добывать пищу. Вон сколько народа вокруг. А нас двадцать три человека. Придётся брать еду силой, а это больше по части Рупилия, – то ли пошутил, то ли всерьёз ответил ему Саул, намекая на пиратское прошлое Рупилия.

– На лошадях было бы быстрее продвигаться всем нам. Там, недалеко отсюда, был целый табун. Может, вернёмся сейчас, пока темно, и добудем их? Не зря же мы тащим с собой эти сёдла и всю конскую упряжь. Ты ведь сам велел захватить их, – предложил Бронт.

– Не думал я, что однажды вдруг стану самым обычным разбойником, – с досадой процедил сквозь зубы военачальник. – Но, видимо, такое угодно судьбе. Да и было бы глупо умирать нам на половине пути от голода, когда кругом столько разной обильной пищи. Надеюсь, боги простят нам такие поступки. Без нужды не стали бы брать чужого.

– В таком случае я возьму с собой всех рабов. Пусть они докажут, что не зря ещё живы. Ну а если всё сложится не так, как надо, то нашей вины в их погибели не будет, – Бронт решительно поднялся.

– Хорошо, Бронт. Иди. Но всё же возьми с собой Рупилия. Он, похоже, удачлив в таких делах, – вздохнув, одобрил Саул.

Вскоре Бронт, Рупилий и все десять невольников тихо исчезли в ночи, унося с собой только верховые сбруи. Вернулись они к рассвету. Их первый крупный воровской шаг был успешным. Без потерь и без пролития чужой крови им удалось увести тридцать лошадей, при этом ещё и разжиться свежей бараниной и кое-какой другой снедью.

Главное же открытие было в другом. О нём с восторгом Саулу сообщил Бронт. Оказалось, что двое из рабов были мидийцами. Они довольно сносно понимали греческий язык и даже могли, хотя и с трудом, но всё же изъясняться на нём. Ну а самое важное заключалось в том, что они в совершенстве владели родственным им персидским языком. Помимо этого, их родные земли, прежде завоёванные Лидией, а затем и Персией, находились на северо-востоке от этих краёв и простирались почти до берегов Каспийского моря. Такая новость была очень кстати, так как пребывание в персидских землях без знания их языка сулило большие проблемы для всего отряда.

Теперь для Саула возникал другой вопрос: насколько можно было доверять этим людям? К его большому сожалению, для их проверки пока не было никакой возможности. Он решил идти по другому пути, дабы из осторожности обезопасить себя в случае их предательства. Предварительно пообщавшись с ними, он повелел одному из них находиться всегда возле Бронта и обучать его персидским словам. Второго же он стал держать рядом с собой по той же причине.

За четырнадцать последующих дней познания в персидском языке, хотя и с большим усилием, но значительно продвинулись. Особенно легко это давалось Форкису, всё время находившемуся с Бронтом. Никак внешне не выказывая интереса к обучению, он внутренне с удовольствием впитывал значение каждого слова. Бронт старательно запоминал слова, но уже через короткий промежуток времени или забывал, или путал переводы, при этом злясь на свою никчёмную память.

В один из дней похода совершенно неожиданно для Саула и его людей закончилась гористая местность. Впереди внизу простиралась бескрайняя долина, сочная от буйной зелени лесов и полей, на которой вдали, блестя сине-серебристым гибким телом, несла свои воды пока не полноводная река Евфрат. Они дошли до неё.

Это было радостным и в то же время тревожным событием.

Не вступая в благодатные земли ночью, решили провести время до утра наверху, на окраине плато в небольшой уютной расщелине, в стороне от возможных дорог.

– Там, ниже по течению, думаю, в пяти, может, семи днях пути должен находиться город Вавилон, – Саул вполголоса вещал сидящим у костра. – Чуть более пятнадцати лет тому назад он был завоёван персами. С тех пор, говорят, он не раз поднимался против них, но всё безуспешно. Они пришли навсегда. Я слышал, что это огромный город, каких ещё не было на земле. Там полно всякого люда, что для нас было бы очень удобным. Никто бы не обратил внимания на такую группу людей, как наша.

Все учтиво, не отвлекаясь, слушали рассказ старшего. Он многое знал и был интересен. Ему верили без малейшего сомнения, не задумываясь над тем, где он почерпнул всё то, о чём уверенно говорил.

По тому, как сидели люди, сгрудившись ближе друг к другу, было заметно их волнение от предстоящего посещения первого на их пути столь большого персидского поселения. Тревога за будущее, не так остро ощущаемая во время пути, сейчас достигла своего пика. Только теперь до каждого из сидящих дошло истинное их положение. Они были далеки от родной земли, где хоть и с трудом жилось, но дышалось вольготно. Там кругом были свои. Здесь же любой человек, что появлялся на их пути, был чужим для них и мог даже беспричинно навредить им. Но самое страшное заключалось в том, что им не у кого было искать защиты. От осознания того, что где-то под боком, совсем близко, находился пугающий их город, схожий с каким-то ненасытным всепоглощающим чудовищем-великаном, им становилось жутко. Хуже всего при этом было, что они на рассвете сами, добровольно последуют в его пасть, словно заворожённые им жертвы. Такого не могли понять ни простые воины, ни тем более рабы, но о том, чтобы спросить у Саула, для чего это нужно, у них не было даже малейшей мысли. Такое поведение считалось непозволительным.

Новый день, вопреки всему задуманному накануне Саулом, внёс свои неожиданные коррективы в действия греческого отряда.

С первыми лучами солнца они увидели внизу, на самых подступах к подножью их горы, продвигающиеся по окраине долины пешие персидские войска. Шли они нескончаемым потоком, размеренно и уверенно. Такого большого числа воинов никто среди греков до сих пор ещё не видел.

– Куда их столько? – припав к большому валуну, шёпотом произнёс Форкис.

– Идут на юг. Стало быть, неспокойно в Вавилоне, – высказал догадку Саул.

Помолчав, следя за войсками, он добавил:

– Там, на северо-востоке, – он взглянул сперва на небо, затем на дерево и поправился, – вернее на востоке, есть мидийский город Экбатана, теперь он персидский. Видимо, оттуда они идут. Хотя могут быть посланы откуда угодно. Скорее всего, откуда-то из северных сатрапий. Зачем им совершать такой обход, огибая Тигр?

Саул развернулся, прислонился спиной к скале и в задумчивости тихо сполз.

– Выходит так, что мы, хоть и не ко времени подошли к этой долине, но вовремя остановились, – Бронт опустился рядом с ним.

Было заметно его сильное волнение.

– Это верно. Спустись мы вчера туда – и всё для нас было бы кончено. Сейчас лежали бы все до одного в той густой травушке, – согласился с ним Саул. – Ну, дела. Видать, боги ещё не отвернулись от нас. Как ты думаешь? – он посмотрел в лицо товарищу.

– Похоже, что ещё нет. Они пока благоволят нам в дороге, – поддержал его тот, в душе не переставая удивляться таким существенным переменам, случившимся в течение всего лишь одной ночи.

– Что теперь будем делать? Куда нам податься? – вновь спросил он.

– Одно ясно, Бронт, не в Вавилон. Туда нам уже нельзя идти, – твёрдо ответил Саул, продолжая размышлять, покусывая травинку.

– Такое большое войско, наверняка, будет усиленно охранять и все их корабли. Нам придётся искать другой путь, – резонно подметил Бронт.

– Обойти всю эту долину по течению реки до самых её низовий мы не в состоянии. Это попросту несбыточно. Мы не сможем совершить переход. Слишком много народа обитает здесь, да к тому же и войск прибавилось. Положа руку на сердце, я должен признаться, что совершенно не ожидал ничего подобного. Предусмотреть всё это заранее не смог бы никто. Ну а теперь, даже если нам и удастся раздобыть для себя целый корабль, то всё равно нам невозможно будет бесконтрольно миновать укреплённые берега, не говоря уже о том, чтобы спокойно пройти на нём вниз и выйти в море, – с сожалением покачивая головой в такт произносимым словам, был вынужден признаться Саул.

Наступила тишина. Внизу продолжали шествовать войска. Были слышны приглушённые голоса, топот ног и бряцание оружия. Иногда, обгоняя ряды пеших воинов, проскакивали небольшие конные отряды. Зрелище продолжалось до самого вечера. С последними лучами солнца миновали отставшие воинские обозы.

Саулу и его людям на ночь пришлось остаться на прежнем месте. Приготовили пищу. В небольшом ручейке, протекавшем за их спинами среди деревьев, напоили коней.

Оттого, что теперь уже не нужно было идти в этот ужасный город, поначалу всем стало спокойнее на душе. Но возникшая неопределённость в действиях постепенно брала своё, так как таила в себе не меньше тревог. Мысли о ней стали всё сильнее нарастать, захватывая людей в свою власть.

– Бронт, послушай меня, – когда все уснули, Саул дотронулся до его плеча. – Ты спишь?

– Нет, – откинув плащ, тот присел, разминая с хрустом спину.

– Есть ещё один путь, ведущий к Инду, – опустившись рядом с ним, тихо произнёс Саул.

Костёр отбрасывал дрожащий свет, искажая вокруг все виды. Искры, взлетая высоко вверх, тут же подхватывались лёгким ночным ветерком, разметались им в стороны и угасали в его порывах.

Бронт внимательно взглянул на Саула.

– Если нам пройти через долину, преодолеть Евфрат, а затем и потоки Тигра, обойти Экбатаны, мы окажемся на пути многочисленных караванов, идущих из Персии на восток, – он смотрел в глаза товарищу, пытаясь определить, понял ли тот сказанное.

– Караваны-то следуют, это верно. Но при чём тут мы, не пойму? У них своя охрана, к тому же состоящая из персов. Ты что, думаешь, они доверят нам оберегать свои бесценные грузы? – удивился Бронт, не понимая до конца предложение товарища.

– Да нет же, не доверят. Я о другом говорю. Мы можем захватить один из них. Среди погонщиков всегда есть опытные проводники, те, что знают многие дороги. Есть и знатоки в торговых делах. Всё так же, как и на море. Вот что я предлагаю, – наконец объяснил Саул.

– А что, кажется, неплохо всё придумано. Можно сказать, даже умно и толково. Вот только их хозяева, наверное, умеют оградить свои богатства от таких как мы? Что скажешь? – с иронией произнёс собеседник.

– Мне не до шуток, Бронт. Сидеть здесь или в каком другом месте без дела для нас означает бессмысленную погибель, – Саул отвернулся к огню.

– Послушай меня, я не шучу, не то время. Давай разбудим Гамилькара, Рупилия и Форкиса и посоветуемся с ними. Будем решать все вместе. Дело серьёзное и очень опасное. К тому же оно касается всех нас. Как считаешь? – изменив тон, спросил Бронт.

– Буди. Нужно определиться, – согласился Саул.

Выслушав его, все задумались. Форкис первым нарушил молчание, выразив своё согласие. Иного никто от него и не ожидал. Бывалый флотоводец Гамилькар как-то грустно улыбнулся, оглядел всех сидящих и твёрдо и коротко бросил:

– Я принятых решений не меняю. Мне по-прежнему интересен мир.

– Ну а что скажешь ты, Рупилий? То, что предлагает Саул, в большей степени связано с твоим бывшим ремеслом. Прости меня, но, может быть, пришло твоё время? – Бронт незлобиво пошутил, по-братски положив руку на плечо сидящего рядом товарища.

– Дело знакомое. Что верно, то верно, – зная характер доброго воина, не обижаясь на него, начал тот и замолчал.

Ковырнув веткой угольки, он продолжил:

– Правильнее всего держаться нам всем вместе. Особенно сейчас. И идти к намеченной цели тоже сообща, что бы ни случилось. К чему я это говорю? Так, пришло в голову. Дед, помнится, учил, да и жизнь показала многое. Мы просто должны учитывать то, что нас мало. В походе на восток и земля наша будет дальше, и нас станет меньше.

Он вновь замолчал.

Сказанное им, словно камень, брошенный в воду, пустило круги и по сознаниям, и по душам товарищей, будоража их своей глубокой точностью и жестокой правдивостью.

– Допустим, мы дойдём до тех земель, – вдруг опять продолжил он. – Увидим их. Возьмём всё, что нужно. А что потом? Ведь нам лишь сейчас кажется, что мы там осядем и продолжим жизнь. Сколько раз такое бывало со мной. Так мыслит каждый, кому вдруг стало плохо там, где он почему-то не был понят или оказался отвергнут. Но всё это со временем проходит, и каждый начинает осознавать всю нелепость таких затей. Сами всё скоро увидите.

Рупилий окинул всех спокойным взглядом.

– Что ты предлагаешь? К чему это говоришь? – спросил Бронт.

– Обратно нам нужно идти морем. Вот что я предлагаю. Тому много причин, и вы все догадываетесь о них, – объяснил Рупилий, вновь ковырнув веткой в углях, взметнув пучок искр.

– Хорошо. Всем нужно отдохнуть и с зарей выдвинуться в долину, – завершил беседу Саул.

Перейдя на другой берег неширокого в этом месте Евфрата, пройдя долину в общей сложности за одиннадцать дней, люди преодолели и воды Тигра. На левом берегу этой реки вдали были расположены руины Ниневии, бывшего главного города Ассирии, её столицы. Оставив их далеко позади, отряд вновь вступил в горную местность, направляясь к Экбатанам. Держались южнее всех попадающихся дорог.

То, что опасность для них всех с каждым днём только возрастала, они понимали, так как узнали от Саула о том, что этот город является одной из резиденций самого персидского властителя Дария.

По мере приближения к нему они стали чаще замечать конные разъезды и дозоры.

Шли довольно медленно, спустившись ещё южнее, направляя вперёд многоопытных Бронта и Гамилькара.

Опасаясь любой случайной встречи даже с одиночными пастухами, овец не крали. Для пропитания закололи одну из шести свободных лошадей. Иного выхода не было. Но и при этом им долго не удавалось сварить мясо хотя бы один раз.

Слегка подсолив его и разделив между всеми поровну, они неспешно продвигались дальше, на ходу посасывая маленькие кусочки мякоти.

То, как охранялся этот город даже на таком, довольно безопасном отдалении, поразило всех. Войск было очень много. Конные персидские сотни попадались на их пути в самых пустынных и, казалось бы, никогда не обитаемых или же давно заброшенных местах. Благополучно обогнув эту ужасную территорию, пройдя всю дорогу без отдыха и пропитания, на восьмой день они впервые расположились у долгожданных костров, заварив в небольших котлах конину. Безмерно уставшие люди, не имея сил для насыщения, засыпали тут же, сжимая в руках недоеденные куски мяса.

Лето было в самом разгаре. Стояли сухие, безоблачные дни. Над каменистой землёй дрожало марево, искажая видимость и обманывая зрение.

Отойдя дальше на восток ещё на четыре дня пути, отряд расположился в небольшом урочище, следя за округой. Судя по всему, именно здесь проходили караванные дороги. Никто не знал, что за земли простирались дальше. Даже Саул отмалчивался, не желая вести разговоры на эту тему.

Все поняли, что и его познаниям наступил конец. Они заканчивались здесь, в этом совершенно чуждом краю. В дозоры попарно выставлялись все, кроме рабов. Саул по-прежнему не спешил вооружать их.

Он выжидал подходящей для этого поры и всегда помнил, что оружие в достатке осталось после разгрома персидского отряда на берегу реки Каистр.

На третий день стало меньше ещё на одну лошадь.

Отдохнувшие люди были сыты, но бездействие и однообразное существование в такую жару сильно утомляло их.

Ближе к полудню показался всадник, спешивший к урочищу. Это был Форкис, посланный из дозора Бронтом.

С запада, находясь в однодневном переходе от них, в их сторону под сильной охраной двигался большой караван. Такая новость в один миг изменила настроение людей. Все враз нашли себе занятие, готовясь к захвату.

Направив на смену Бронту двоих опытных матросов, Саул в волнении ожидал возвращения товарища, дабы поподробнее узнать из его уст всё о столь желанном караване. Бронт вскоре прибыл. Он подтвердил слова Форкиса, но его рассказ был малоутешителен: охрана каравана насчитывала не меньше целой сотни персидских конных воинов. Только теперь решили вооружить и рабов, иначе всё для отряда могло обернуться бедой. О нападении на караван отныне уже не думали.

Главным было остаться незамеченными и по возможности избежать столкновения с персами.

Урочище следовало срочно покинуть.

Небольшие передовые отряды персов уже находились на полпути от них.

Саул, поручив Гамилькару и Форкису срочно отвести всех людей за скалистую возвышенность, совместно с Бронтом и Рупилием направился навстречу каравану.

Отправив повстречавшихся двоих дозорных к остальным, они втроём, оставив лошадей у подножья, осторожно поднялись на высокий холм. Десяток персов был уже недалеко. Отсюда можно было рассмотреть их довольно хорошо.

– Всё. Уходим, – Саул поспешил вниз, стараясь не поднимать пыли.

Отряд в ожидании находился на указанном месте.

Приближаясь к нему, военачальник выкрикнул поравнявшемуся с ним Бронту:

– Если останемся в живых, нужно будет сменить всем одежду. Смотри, какие мы приметные. Ну а если не доведётся, то наше белое одеяние будет как нельзя лучше для последнего пути.

Гамилькар и Форкис тронулись навстречу к ним.

– К сожалению, этот караван не наш, – остановив разгорячённого коня, произнёс Саул. Развернув скакуна, он добавил: – Мы с Бронтом остаёмся. Нужно следить за ними. Гамилькар, уводи остальных вон за тот холм и ожидай там.

Он указал рукой на виднеющуюся вдали возвышенность.

Дождавшись ухода отряда, Саул и Бронт, скрытно обогнув урочище, вновь оставили внизу лошадей, взобрались на высоту и прилегли, наблюдая за появившимися персами. Те неспешно въехали в заросли, недолго побыли там и появились на их дальней окраине. Не последовав вперёд, они пустили своих коней шагом и направились в сторону каравана.

– Похоже, решили здесь заночевать, – шёпотом предположил Саул.

– Подождём их подхода тут, – предложил Бронт.

– Да, верно. Иначе потом уже не сможем подобраться сюда. Вот только кони бы не подвели, – согласился Саул, оглянувшись назад.

Было жарко. Раскалённые камни сильно обжигали кожу. Караван всё не появлялся. Терпеть такое пекло становилось невыносимым.

– Если они не появятся до заката, от нас останутся одни кости, – печально пошутил Бронт, облизывая пересохшие губы.

– Смотри. А это кто такие? – почему-то прошептал Саул.

Бронт перевернулся на живот. Не увидев никого, он недоумённо посмотрел на товарища.

– Ты не туда смотришь. Вон. Взгляни, – Саул показал пальцем вправо.

Только теперь Бронт понял, о ком говорил тот.

За таким же холмом, расположенным примерно в двух с половиной стадиях от них, неизвестно откуда вдруг появилась конница численностью не менее сотни всадников.

– Похоже, не одни мы ожидали подхода этого каравана, – Саул был сильно взволнован.

– Нужно уходить отсюда, пока не заметили нас. Эти явно не союзники персов, – Бронт с тревогой посмотрел в лицо Саулу.

– Да. Уходим. Иначе будет поздно, – сползая вниз, согласился тот.

Едва они опустились к подножью и сели на лошадей, как с диким воем из-за этого же холма вылетела конница. Саулу и Бронту сразу стало понятно, что всадники подобрались к ним с восточной стороны и были частью обнаруженного ими формирования. Налетев словно ураган, они окружили их плотным кольцом. И здесь была целая сотня.

Ловко наброшенные арканы в одно мгновенье стянули Саула и Бронта на землю. Они ещё не успели опомниться, как их тут же разоружили и крепко связали по рукам колючей верёвкой.

Со стороны возвышенности, за которой должен быть притаиться их отряд, также выдвигалась конница. Впереди неё на длинных арканах вели связанных людей. Это был крах.

Непонятно чьи внезапно наскочившие сотни сноровисто, быстро и умело захватили греческий отряд, так тяжело, но довольно благополучно дошедший до заветных земель. Собранные в одно место, там, где совсем недавно ожидали из дозора Бронта, они, связанные и избитые, были оставлены под охраной полусотни захватчиков. Теперь их стало на двоих меньше. Тела тех рабов, что были сразу сражены меткими стрелами, лежали за дальним холмом.

Всё случившееся было настолько неожиданным для всех, что они ещё долго не могли поверить в такой поворот судьбы. Сотворённое с ними было похоже на страшный сон. Лёжа на горячей пыльной земле, постепенно приходя в себя, озираясь по сторонам и видя, к своему ужасу, связанных собратьев, люди каменели, тараща друг на друга наполненные страхом глаза. От охватившего их оцепенения никто из них не мог пошевелить даже языком.

До заката охрана каравана была разгромлена превосходящими силами напавших конниц.

Спешно покончив со всеми персидскими воинами, проводниками и старшим каравана, не оставив в живых ни одного человека, тщательно проверив поверженных и убедившись в их смерти, захватчики без промедления двинулись на северо-восток, ведя позади гружёных мулов и лошадей. И ещё случайно пленённых иноземцев.

Шли очень долго. Пара глотков воды трижды в день, что позволялись пленным, являли собой настоящее издевательство над ними, отчего они были на грани сумасшествия. Распухшие языки едва вмещались в пересохшие рты. Никто уже не мог сообразить, жив он или нет.

Не выдержав таких пыток жаждой, один за другим, тихо опускаясь на ходу на землю, умерли все рабы. Из-за своих неимоверно тяжких былых судеб они оказались гораздо слабее остальных. Но им впервые завидовали те, кто прежде были вольными людьми и оставались пока в живых. Каждый из них теперь проклял всё на этом свете, желая потухающим сознанием скорейшего избавления от страшных мук.

Форкис с большим усилием приходил в себя от льющейся ему на лицо прохладной влаги. Разлепить загноившиеся веки без помощи рук он не мог.

«Вот этого уже совсем не нужно. Меня нет. Я ничего не чувствую. Или пока ещё не чувствую, или уже не чувствую», – пронеслось у него в голове.

Но вода текла сквозь губы, наполняя рот. Он стал захлёбываться. Сильно и натужно закашлявшись, он всё же сумел открыть один глаз, но тут же в него попала вода. Самое приятное для него заключалось в том, что вода прошла в горло, чудом минуя плотную заслонку языка. Желудок ощутимо наполнялся увесистой прохладой, но долго не мог погасить свой жар и утолить жажду во всём теле, словно существовал сам по себе.

Лишь через два дня, когда они пришли в себя окончательно и могли с трудом, но говорить, они узнали, что находятся в Кяте – главном городе персидской сатрапии Хорезм.

Ещё через день их руки и ноги заковали в цепи. С этой поры потянулись долгие годы рабства. Первые восемь лет они с множеством таких же невольников работали за городскими стенами, выкапывая глубокие и протяжённые каналы от реки Окс по всей хорезмийской земле. Им также приходилось возводить многочисленные дамбы, прорывать арыки, строить мосты и укреплять берега.

Однажды, на шестой год такой жизни, при весеннем разливе, когда в подготовленном котловане ещё находились люди, от бурного паводка, не выдержав сильнейшего натиска потока, прорвалась недавно возведённая дамба, и тут же, сметая всё на своём пути, холодная вода мгновенно поглотила рабов. В этот день из тринадцати пленённых греков в живых остались лишь трое: Бронт, Рупилий и Форкис. Остальные морские души нашли свою погибель в речной пучине за тысячи стадий от родных земель и морей.

На следующие четыре долгих года, освобождённые от оков, они, как наиболее терпеливые, уравновешенные и не опасные для общества, были переведены в город на лёгкие работы, где каждый день с раннего утра и до позднего вечера под присмотром охраны очищали уличные арыки. После поистине нечеловеческих условий и невыносимых трудов эти занятия были для них настоящим подарком судьбы.

Владея персидским языком, они вскоре довольно сносно стали знать и некоторые другие.

Форкису несколько раз выпадала честь расчищать красивые фонтаны во внутреннем дворе дворца правителя Хорезма сатрапа Ардавы, где ему доводилось издали украдкой созерцать этого полубога. Прежде чем ввести рабов на территорию двора, их вновь заковывали в цепи. Это была единственная неприятная процедура.

Так проходили дни, сливаясь в годы.

Именно там Форкис познакомился с довольно интересным человеком, таким же, как и он, рабом, но почему-то, несмотря на недавнее пленение, допущенным к этому почётному труду. Из коротких бесед с ним Форкис узнал, что его род происходит из земли Кармании, персидской сатрапии, находящейся далеко на юге, и что имя его Фардас. Как он попал сюда и почему к нему было такое снисходительное отношение, Форкис не знал. Сам же карманиец на эту тему ничего не говорил.

Обитали греки совместно с остальными сорока рабами в небольшом помещении, расположенном на окраине города.

Здесь же, недалеко от них, за высокой каменной стеной находились казармы военных, чья численность не на шутку удивляла их. Невольники часто видели, как те под покровом ночи целыми сотнями покидали свои расположения и по прошествии нескольких дней, также ночами, шумно возвращались, сопровождая захваченные караваны.

Поначалу греки не могли понять происходящего, ведь сатрап Хорезма был подданным персидского царя, и караваны тоже были персидскими, но, прожив здесь достаточно длительный срок, они разобрались в этих хитросплетениях.

Всё было гораздо проще, нежели казалось прежде. То, что творили военные люди, исходило от самого Ардавы, с его высочайшего негласного одобрения. Местные купцы, действуя от его имени в дальних восточных странах, получали огромные прибыли за товары, совершенно не принадлежащие ни им, ни повелителю Хорезма, после чего вновь наживались, но уже на западе, возвращаясь оттуда и щедро пополняя его личную сокровищницу. При этом во избежание скандального разоблачения и немилости царя царей, властителя всей Персии, они полностью заменяли сопровождение караванов своими людьми, не беря в плен и не оставляя в живых ни одного свидетеля творимых ими безобразий.

Справедливости ради следовало отметить, что такие их невиданные и неслыханные дерзновенные своеволие и самоуправство происходили не всегда, и многим иноземным караванам удавалось благополучно миновать хорезмийские земли.

Однажды, ещё задолго до того, как в зимнюю пору среди невольников появился странный человек по имени Фардас, до них донеслись слухи о разорении кочевыми сакскими племенами соседней сатрапии Бактрии. И вновь грекам было непонятно, почему же Хорезм не вступился за единодержавников, а молча, словно ничего не произошло, воспринял такое дерзкое свершение дикарей.

Но с той самой поры в главном городе стало неспокойно. Всё реже стали доноситься звуки веселья из воинских казарм, и всё чаще и надолго они покидали свой стан. Затевалось что-то серьёзное.

Обычно молчаливый Фардас в один из вечеров обмолвился о гонце, спешно прибывшем во дворец из сатрапии Согдианы, но больше он ничего о нём не знал. Вскоре этот визит стал понятен.

Правитель Хорезма в окружении свиты и в сопровождении личной гвардии двинулся навестить соседнюю Согдиану. Накануне в ночь все войска покинули городские стены, оставив в нём лишь небольшой гарнизон. Рабов с этого дня из помещения не выводили.

– Послушай, что я хочу сказать тебе, Бронт. Это очень важно, – Форкис шёпотом обратился к старшему товарищу, тихо придвинувшись к нему на лежанке. – Самое подходящее время для нас наступило. Думаю, мы можем сбежать отсюда навсегда. Нужно убрать охрану. Это не составит большого труда. На днях я присмотрел одно местечко, недалеко от этой казармы, где можно разжиться лошадьми. Что думаешь?

– Ну ты и сказал! С чего это ты вдруг всполошился? Надо же, ты такое придумал, что прямо дух захватывает! Ложись и спи, – недовольно буркнул тот, поворачиваясь к нему.

– Время подходящее. Вот чего. Война. Все ушли в поход. Мы вроде как и не нужны никому теперь, – объяснял Форкис.

– А дальше что? Куда подадимся? Забыл уже, как все мы сюда попали? Или ты по рытью канав соскучился? А может, ты и у кочевников в неволе побывать хочешь? – Бронт резонно остужал пыл собеседника.

– Ты что, собрался до самой старости быть рабом? Не понимаю я тебя. Ведь столько лет мы мечтали о побеге отсюда, и вот на тебе – он ударился в воспоминания. Тут жизнь, может быть, только начинается у него, а он даже слушать ничего не хочет, – искренне возмутился Форкис.

– Это для тебя она начинается. Тебе и тридцати лет нет. Сравнил тоже. Куда я такой? Вон с Рупилием и убегай, если он согласится, – откидываясь на спину, произнёс старый воин.

– При чём тут годы? Ты что, не хочешь увидеть родную землю? Старый он стал, как же! Ладно. Так и быть, я тебя лично там похороню. Согласен? – примирительно проговорил Форкис, поняв, что тот его раззадоривает.

– Ты толком говори, чего надумал. А то заладил: лошади, похороны, – наконец серьёзно сказал Бронт.

– Вот это уже другой разговор. Значит, так. Я привожу лошадей. Вы с Рупилием, устранив охрану, будете ждать меня у реки. Ты знаешь, где это. Да, обязательно захватите их оружие. Ну а дальше, как судьба пошлёт, – присев и страстно потирая ладони, поделился планом Форкис.

– А остальные чего? Вдруг захотят с нами, тогда как? – озадачил Бронт.

– Что ты предлагаешь? Взять и всем сейчас обо всём объявить? Цепи вон, наготове лежат, только пожелай – враз окольцуют, – Форкис замолчал, понимая, что Бронт прав.

– Этого не нужно бояться, – неожиданно произнёс приблизившийся к ним в темноте Рупилий. – Мало кто из них хочет оставаться здесь до самой смерти. Если и найдутся такие, то их сразу будет видно. Но и они уже не помешают нам. Потому как не успеют.

– Тогда я пошёл. Нечего тянуть время. Коней приведу, сколько смогу, а там, дальше, пусть сами решают, что да как, – Форкис поднялся, сжимая в руке верёвочную связку.

– Смотри, будь осторожен. Может, мне пойти с тобой? – тихо спросил Рупилий.

– Нет. Одному сподручней.

Темнота сомкнулась за бесшумно ступающим Форкисом.

Поглощённая беседой охрана даже не взглянула в его сторону. Мало ли кому захотелось справить нужду.

Чей-то загон для лошадей располагался совсем недалеко. Обычно, как иногда невольно подмечал Форкис, в нём находилось не меньше двух десятков голов. Сколько сейчас их там было, Форкис не знал.

Тёмная, безлунная ночь приближалась к своей середине.

Ещё издали он услышал знакомый конский запах и тихий топот копыт.

Три десятка рабов, наиболее молодых возрастом, во главе с Бронтом и Рупилием что есть сил бежали к берегу небольшой реки, расположенной вблизи от городской окраины с южной стороны.

Форкис ждал. Лошадей оказалось девятнадцать. Повязав на скакунов кто верёвочные, а кто ременные уздечки, вброд переведя их через воду и забравшись на них попарно, рабы устремились к границе Хорезма. Светало. Фардас, отставший со своим напарником от остальных, первым увидел появившийся вдали справа и следующий за ними небольшой отряд.

В какой-то момент сидящий сзади него беглец ослабил хватку и вскоре слетел с коня. Метко выпущенная стрела сразила его наповал. Лошадь, освободившаяся от лишнего груза, ускорила бег, благодаря чему довольно быстро Фардас настиг скачущих впереди людей. По тому, как стали отставать преследователи, беглецы поняли, что хорезмийские земли закончились. Отойдя на более безопасное расстояние, все спешились, давая передых натруженным скакунам. Слева от них простирались пески. Справа же находились бескрайние долины.

Отдохнув почти до полудня, они двинулись шагом на запад, в надежде найти воду и что-нибудь для пропитания. Теперь для них самым важным было не выйти на врагов. Их на пути не оказалось, впрочем, как и воды с пищей.

На ночлег остановились посреди долины. После дневной изнуряющей жары наступила холодная ночь, отнявшая жизни у шести человек, ставших лишь вчера вольными как ветер.

Наутро одна лошадь также не поднялась. Она не выдержала нагрузок предыдущего дня. Её успели заколоть.

Тела людей предали земле.

Первая через многие годы рабства свободная заря окрыляла людей, так неожиданно обретших волю благодаря трём грекам, пришедшим однажды сюда, в этот край, совсем с другой, к их сожалению, несбывшейся мечтой. Для них начиналась новая жизнь, полная иных надежд и более земных желаний.

На следующий день, когда отряд косматых, измождённых оборванцев продолжил путь, дорогу им внезапно преградила сотня диких кочевников, стремительно выскочивших из-за холма и в один миг охвативших их плотным кольцом.

Воля, едва успев зародиться в сердцах и душах рабов, вновь сжалась в маленький дрожащий комочек, оттесняясь куда-то вглубь неожиданно постигшей бедой.

Бронт, Рупилий и Форкис, вооружённые мечами, захваченными у казарменной охраны, сгрудившись чуть в стороне, решили не сдаваться и принять этот неравный, наверняка, как полагали они, свой последний в жизни бой. Огромный сотник с интересом молча рассматривал их, видимо, не понимая, с кем он имеет дело. Поправив волосатой рукой островерхий головной убор, коснувшись пальцами густой бороды, он слегка кивнул. В тот же миг, просвистев в воздухе, на окружённых людей полетели арканы. Ловко наброшенные петли туго стянули тела и сдёрнули их на землю.

– Они без оружия. У этих троих мечи, – услышал чей-то голос Форкис.

Сказанное было на сакском языке.

– Что за воинство такое? – удивлённо произнёс кто-то другой.

– У них у всех на руках и ногах следы от оков. Похоже, это беглые рабы, – вновь послышался голос первого.

– Поднимите их, – повелел второй.

Подбежавшие к пленённым спешенные воины быстро поставили их на ноги, подтащили к сотнику и сбили грубыми толчками в плотный круг.

– Чьи вы? Куда идёте? – спокойно, прищурив левый глаз, спросил сотник, подавшись вперёд и опершись локтем на луку седла.

Неожиданно для всех, протиснувшись между окружившими его людьми, Фардас твёрдым голосом произнёс:

– Мы уходим из хорезмийского плена. Я когда-то служил Далайе и верховному правителю массагетов царю Турпану. Да продлятся их дни! Ваш великий вождь Дахар, да будет вечен он под этим небом, сокрушил бактрийцев в совместном походе с массагетами. А эти люди, так же, как и я, были невольниками у Ардавы.

Изумлённый сотник спрыгнул с коня и подошёл к говорившему. Бронт, Рупилий и Форкис в недоумении переглянулись. Одно для них было теперь совершенно ясным. Из поверженных они превращались в гостей. Через мгновенье все захваченные люди были освобождены от пут. А ещё по прошествии очень короткого промежутка времени они во главе с сотником уже следовали в северо-западном направлении, к ближайшему селению кочевников.

Пробыв у радушных хозяев три дня, получив в дар лошадей, оружие и одежду, снабжённые пищей и водой, освободившиеся рабы с почётом были препровождены обратно до границы владений хаомаваргских племён, к одному из которых принадлежала сотня.

О том, что творилось в соседних землях, беглецы ничего не узнали. Молчаливые саки не вступали в беседы с ними, покорно исполняя веления своего старшего.

Тепло попрощавшись с сотником, отряд прошёл недалеко на юг и, скрывшись за холмами, остановился. Следовало решить, куда направляться дальше.

– Мы уходим на запад. Тебя благодарим за помощь, – произнёс Бронт, спрыгнув с лошади, оглядев всех и подойдя к Фардасу.

– Не стоит. Я ведь наёмник и служу тому, кто платит. Если есть для меня подходящее занятие, согласен идти с вами, – улыбнувшись, ответил тот.

– Что ж, хорошо. Такой спутник никогда не бывает лишним в дальней дороге, – Бронт коснулся его плеча и запрыгнул на коня.

– Те, кому с нами не по пути, прощайте! – он развернул скакуна и в сопровождении Рупилия, Форкиса и Фардаса двинулся строго на запад.

Никто из остальных за ними не последовал. Хотя и были они родом из разных стран, но их земли находились на юге и востоке, а там, куда направились эти люди, простиралась чужбина.