Дали

КРАСНОЕ ЗНАМЯ

Красное знамя, весть о пролетариате,

Извиваясь кольцом,

Плещет в голубые провалы вероятия

Над Кремлевским дворцом;

И новые, новые, странные, дикие

Поют слова…

Древним ли призракам, Мойрам ли, Дике ли,

Покорилась Москва?

Знаю и не узнаю знакомого облика:

Все здесь иным.

Иль, как в сказке, мы все выше леса до облака

Вознесены?

Здравствуй же, племя, вскрывающее двери нам

В век впереди!

Не скоро твой строй тараном уверенным

Судьба разредит!

Лишь гром над тобой, жизнь еще не воспетая,

Свой гимн вопил,

Но с богами бессмертье — по слову поэта — я

Заживо пил.

Волшебной водой над мнимой усталостью

Плеснули года.

Что-нибудь от рубцов прежних ран осталось ля?

Грудь молода.

С восторгом творчества, под слепыми циклонами,

Мечту сливать

И молодость в губы губами неуклонными

Целовать.

24 марта 1922

МЫ ВСЕ — РОБИНЗОНЫ

Все же где-то в сонном атолле

Тень свою пальмы купают.

В Рязанском пруду оттого ли

До страдания бледны купавы?

В океаны вдвинутый стимер

Уследишь ли с пляжа лорнетом?

И станет ли наш сон возвестимей

В синеве горящим планетам?

Мы радио бросаем в пространство,

Видим в атоме вихрь электронов,

Но часто мечтаем про странность

Природы, мимозу тронув.

Мы все — Робинзоны Крузо,

И весь мир наш — спокойный остров;

Он без нас будет мчаться грузно

В ласке солнца, знойной и острой.

И вся груда наук и раздумий,

Картин, поэм и статуй —

Станет пепл, что в огонь не раздует

Налет кометы хвостатой.

Пирамиды, спите над Нилом!

Слоны, топчите Гвинею!

По-прежнему в болоте немилом

Незабудкины слезы синеют.

11 декабря 1921

КРУГАМИ ДВУМЯ

Авто, что Парижем шумят,

Колонны с московской ионией,—

Мысль в напеве кругами двумя:

Ей в грядущие ль дни, в Илион ли ей?

В ночных недвижимых домах,

На улицах, вылитых в площади,

Не вечно ли плач Андромах,

Что стучат с колесницами лошади?

Но осой загудевший биплан,

Паутина надкрышного радио,

Не в сознанье ли вчертанный план,

Чтоб минутное вечностью радовать?

Где в истомную дрожь путь, в конце ль

Скован каменный век с марсианами,—

В дуговую багряную цель

Метить стрелами осиянными?

Искрометно гремящий трамвай,

Из Коринфа драконы Медеины…

Дней, ночей, лет, столетий канва,

Где узора дары не додеяны.

20 ноября 1921

ЛЕГЕНДА ЛЕТ

Мощь — в плиты пирамиды; гнев холодный —

В сеть клинописи; летопись побед —

В каррарский мрамор; в звоны бронз, в полотна —

Сказанья скорбные торжеств и бед;

Мечты и мудрость — в книги, свитки, томы,

Пергаменты, столбцы печатных строк! —

Клад всех веков, что нищенских котомок

Позорный сбор, — запас на краткий срок!

Тем — статуи, музеи — этим! Чтите,

В преданьях стран, певцов и мудрецов! —

Иной поэт пел в дальней Атлантиде,

Все к тем же звездам обратив лицо.

При прежнем солнце глянет день, и, к тайнам

Причислен, станет баснословен — слон.

Бред в смене бредов — Архимед с Эйнштейном,

Легенда лет — Москва иль Вавилон.

Искать? чего? — крупинки в вихрь вселенной

Не вдвинуть! Сны? — им все во власть ли ты

Предашь? Длить вечность Фаусту с Еленой,

Где призрак-мысль и призрак-страсть слиты!

8 февраля 1922

ПРИНЦИП ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Первозданные оси сдвинуты

Во вселенной. Слушай: скрипят!

Что наш разум зубчатый? — лавину ты

Не сдержишь, ограды крепя.

Для фараоновых радужных лотосов

Петлицы ли фрака узки,

Где вот-вот адамант Leges motus'oв

Ньютона — разлетится в куски!

И на сцену — венецианских дожей ли,

Если молнии скачут в лесу!

До чего, современники, мы дожили:

Самое Время — канатный плясун!

Спасайся, кто может! — вопль с палубы.

Шлюпки спускай! — Вам чего ж еще?

Чтоб треснул зенит и упало бы

Небо дырявым плащом?

Иль колеса в мозгу так закручены,

Что душат и крики и речь,

И одно вам — из церкви порученный

Огонек ладонью беречь!

15 марта 1922

NIHIL[1]

Как мечты о мечтах отошедшего детства,—

Над папирусом никнуть в святилище Ра,

В тогу на форум небрежно одеться,

Влюбленным трувером у окна замирать…

Наука над ухом: «Голос атавизма!..

Сложность клетки!» — и много прочих слов.

Акула, наш дух! ты ль — веками давиться,

Где песчинки в самуме — тысячелетий число!

Я был? я ли не был?.. И были и небыль —

Цветное круженье молекул в мозгу:

Зачерпнуть ли под череп с созвездьями небо?

На ладонь уложить ли золотую Москву?

И, поклонникам кинув легенды да книги,

Оживленный, быть может, как дракон на звезде,

Что буду я, этот? — не бездонное ль nihil,

Если память померкла на земной борозде,

Если я не узнаю мило-мнимых мгновений,

Где вот эти губы припали к лицу,

Если — раб роковых межей, мановений

Вечности, веющей вслед беглецу!

1 февраля 1922

POU STO[2]

Ты ль пригоршнями строфы по радио,

Новый орфик, на Марс готовишь?

Но короче аркан, — земной радиус:

Вязнешь по пояс в прошлом, то бишь!

Этот стих, этот вскрик — отзвук: выплакать

Страх, что враг камень в лоб загонит,

Черепка скрип на сланце, а вы: плакат

Там, в межзвездном, — Lux-Zug[3] — вагоне!

Бедный бред, что везде — скреп Эвклидовых

Тверд устой: столп, шатнуть нельзя!

Все ж в веках пробил час, где б выкидывать

Истин груз, все их в муть неся!

Прометей ли пришел? укажи: pou sto?

Иль Фиджийский вождь встал с рогожи?

Смысл веков не броженье ль во лжи пустой!

Время, место — мираж прохожий!

Только снег, зелень трав, моря мантия,

Сговор губ к алтарю Селены —

Свет насквозь смертных слов, пусть обман тая,

Нам наш путь в глубину вселенной.

11 января — 17 февраля 1922

МЫ И ТЕ

Миллионы, миллиарды, числа невыговариваемые,

Не версты, не мили, солнце-радиусы, светогода!

Наши мечты и мысли, жалкий товар, и вы, и мы, и я —

Не докинул никто их до звезд никогда!

Велика ли корысть, что из двух соперников древности

Пифагором в веках побежден Птоломей,

Что до нас «е pur se…» Галилей умел донести,

И книга его, прозвенев, стала медь?

Велика ли корысть, что мы славим радостно честь свою,

В обсерватории на весы Сатурн опустив,

Посчитав на Венере градусы по Цельсию,

Каналы на Марсе ловя в объектив?

Все равно! все равно! И ничтожного отзыва

Нет из пространства! терпи да млей!

Мы — что звери за клеткой! Что ж, нововолосого

Марсианина, что ль, мы ждем на земле?

Так растопчем, растопчем гордость неоправдываемую!

Пусть как молния снидет из тьмы ночи ловец —

Брать наш воздух, наш фосфор, наш радий, радуя и мою

Скорбь, что в мире смирил умы не человек!

17 февраля 1922

РАЗОЧАРОВАНИЕ

Вот замолкла, заснула, закуталась

Черным ворохом чуткая полночь.

Дверь в миры отперта; из-за купола

Марс мерцает приближенный. Полно!

Ты — мой бред! ты — мой призрак! Лилит моя!

Мозг пилить невозможным ты снова ль?

Что мы? — капля, в вселенную влитая,

Нить, где взвита в бездонность основа!

Те мечты я сотру, мел на аспиде!

Сеть каналов твоих смажу тушью!

Прокричи из ночи еще раз: «Приди!»

Мне ль углей мировых внять удушью?

Пусть нигде, пусть никто, всех семи планет,

Нам не отзыв, не зов: лед и зной лишь!

Вечность нас зевом медленным выплюнет,—

Мы — лишь бедный цветок, ах! весной ли?

Прежде, после, — ей что? наших выкладок

Ей не брать, — единиц в биллионе!

Звезд ряды строить в небе привыкла так,

Что меня, здесь во тьме, для нее — нет!

1 марта 1922

МОЛОДОСТЬ МИРА

Нет! много ли, мало ли, чем бы ты вымерил

Все, что в тысячелетия, как в пропасть упало,—

Материки, что исчезли, расы, что вымерли,

От совета Лемуров до совета в Рапалло?

Имена персеидами падают в памяти,

Царей, полководцев, ученых, поэтов…

Но далеко ль еще по тем же тропам идти,

Набирая в ненужный запас то и это?

На пути библиотеки стоят цитаделями,

Лагерями — архивы, загражденьем — музеи…

Вдребезги грудь о песни к Делии,

Слеп от бомб риккертианства, глух от древних Тезеев.

Но океаны поныне кишат протоплазмами,

И наш радий в пространствах еще не растрачен,

И дышит Земля земными соблазнами,

В мириадах миров всех, быть может, невзрачней.

А сколько учиться, — пред нами букварь еще!

Ярмо на стихии наложить не пора ли,

Наши зовы забросить на планету товарищу,

Шар земной повести по любой спирали?

Человек! свои мерки опять переиначь! а то

Уронишь афишу, озадаченный зритель!

Человечеством в жизни ныне не начата ль

Лишь вторая глава там, в Санта-Маргарите?

1 мая 1922