Дальней дороги

3

– Вот, – заканчивал в этот миг Витька. – Вот как мы это собираемся сделать. И вот для чего.

– Как, – задумчиво протянул гость, – мне понятно. И Волгину вновь почудилось, что где-то уже слышал он такую манеру растягивать слова в минуту задумчивости.

– А для чего – разве вам неясно?

Гость помолчал. Потом ответил:

– Тут могут быть сомнения.

Секундная пауза. И озадаченное Витькино:

– Да-а?

– Естественно. Потому что есть существа, которые настолько приспособлены к существованию в космосе и выполнению связанных с этим задач, что человеку до них всегда будет далеко. Есть ли смысл пытаться создать несовершенное их подобие?

Вот тут Волгин начал ощущать злобу, потому что почувствовал, о чем пойдет речь дальше.

– Это вы об этих? – нерешительно спросил Витька.

– О рамаках, конечно.

Волгин прямо физически почувствовал, как Витька замешкался. И не случайно: само имя рамаков у Волгина было под запретом.

– Ну да, – промямлил Витька наконец. – Ну да, я понимаю. Только… Они же все-таки не люди, правда?

– Правда, – сказал гость. – А что? Какая разница?

– По-моему, очень большая, – ответил оправившийся от легкого потрясения Витька. Люди и не люди – очень большая разница.

– Мы ведь не об этом говорим, – сказал гость. – А о том, что если, допустим, вам известна обстановка в работающем реакторе, то не потому, что там находятся люди, а как раз по той причине, что там размещены не люди.

Волгин сердито засопел. Но Витька и сам нашел ответ.

– Так там приборы. А рамаки – разве приборы?

– Не совсем, конечно… Но можно сказать и так: приборы – или аппараты, – обладающие суммой качеств, необходимых в той обстановке, в которой им придется работать.

– А разум – одно из этих качеств?

– Разум – одно из этих качеств.

Витька подумал.

– Но ведь приборы постоянно находятся под контролем человека. А рамаки, как только их выпустят, уйдут из-под этого контроля.

– Так и должно быть.

Волгин настороженно вслушался: гость ответил вроде бы убежденно, и все же не было в его голосе должной уверенности. Словно бы он и сам сомневался в собственных словах и оттачивал мнение, полемизируя с собеседником. Противника, правда, избрал не очень сильного. Но, по правде сказать, и не такого уж слабого.

– А если так и должно быть – что нам толку от этого? Зачем нужен в реакторе прибор, не дающий нам никаких сведений?

– Прибор не нужен, разумеется. Но ведь, скажем, современный реактор ведут автоматы. Они не сообщают нам о каждой мелочи, потому что справляются сами. Так и здесь.

– По-вашему, освоение Большого космоса – мелочь?

– Нет. Но это – процесс сложный, и многое зависит от того, что считать в нем главным. Само течение процесса – или наше в нем участие.

Говорит неглупо. И все же сам он не совершенно уверен. Нет.

– Для меня, – решительно сказал Витька, – именно участие человека – главное.

– Ну что же: с этим, быть может, многие согласятся. А многие нет. Как и почти всегда, тут трудно достичь полного единомыслия. Во всяком случае, пока вы разрабатывали методику и готовились к вашему эксперименту, другие создали рамаков и тоже подготовили их к решающему эксперименту. И если он удастся, я не вижу причины, которая помешала бы рамакам выйти в пространство и начать экспансию.

Витька пробормотал что-то неразборчивое.

– Посудите сами. Какими бы качествами, физическими и психическими, ни обладал бы человек, большая часть планет практически останется для него закрытой. Мы слишком хрупки и привередливы. Нам подавай температуру – в узких пределах, атмосферу – строго определенного состава, напряжение гравитации – от и до, интенсивность ультрафиолетового излучения – не более известного уровня, и так далее, и тому подобное. Нам подавай продолжительность полета опять-таки не дольше известной величины, да к тому же еще и коллектив – человек, оставшийся на чужой планете в одиночестве, гибнет, – да к тому же и комплекс орудий, приборов, машин, без которых человек беспомощен, и еще – мощную биологическую защиту, препятствующую болезнетворным бактериям и вирусам расправиться с нами в два счета; а если все эти условия соблюдены – что бывает в крайне редких случаях, – вступает в действие новая группа факторов…

Шпарит, как по писаному. Вот в этом всем он уверен, чувствуется по тону. Вроде бы не сторонник рамаков. Но – склоняющийся. А кто бы это мог быть? Откуда? До сих пор любопытствующие тут лекций не читали. А этот не испугался. Но если он чересчур разойдется, придется выйти и прервать. Иначе парень начнет сомневаться. А именно в эти дни сомнения страшнее всего. Но надо слушать.

– …Потому что люди неизбежно образуют общество. Общество не только разумных, но и эмоциональных индивидуумов. Для того чтобы оказаться устойчивым, общество это, в свою очередь, должно обладать необходимым минимумом качеств, что не всегда удается обеспечить. Качеств, начиная с личности руководителя – или руководителей – и кончая… Кончая…

Тут гость запнулся. Волгин чуть усмехнулся: кончая численным соотношением представителей обоих полов – вот что хотел сказать посетитель, но вовремя спохватился: вспомнил, что разговаривает с мальчишкой, чей возраст еще не позволит оценить всю важность этого обстоятельства. Ну, ну?

– …Кончая еще сотней условий, над соблюдением которых в поте лица работают психологи, социологи, физиологи, инженеры – и далеко не всегда достигают цели.

Что же, завершил достойно. Только, любезный просветитель юношества, ты не учитываешь одного: что мы как раз и работаем над тем, чтобы обеспечить устойчивость такого общества – даже если оно будет состоять всего из двух человек. Большинство несчастий происходит оттого, что человек – исследователь и космический колонизатор – не чувствует себя дома на чужой, необитаемой планете – а обитаемых нам не попадалось, да их и колонизировать, разумеется, никто не стал бы. Он переживает, он тоскует, как бы ни уходил в работу, – а память о Земле висит над ним и гнетет, а исчезнет она лишь в следующем поколении. Это на планете; что же говорить об открытом космосе, где так подолгу приходится жить в тесной коробке корабля, выход из которой приносит не облегчение, а лишь новое напряжение. Но мы сделаем, обязательно сделаем так, что человек будет считать и корабль, и даже скафандр своим настоящим домом, а новую планету – землей обетованной, а себя самого – предназначенным именно для выполнения задач по обнаружению и приспособлению планет для жизни. Такие люди и обеспечат нам проникновение в космос. Нет, уважаемый лектор, ты, видимо, все же теоретик – один из тех, кто постигает мироздание по бумагам, а поездку на Лунные станции считает космическим путешествием. Вот если бы ты хоть разок побывал в Дальней разведке – сразу понял бы, что к чему, и какие в космосе бывают люди… А что он там еще рассуждает?

Волгин приставил к уху ладонь: человек, видимо, устал и теперь говорил тише.

– …Кристаллический мозг, манипуляторы, диагравионный двигатель и устройства для преобразования энергии. Вот и все. Как видите, рамак – сам себе корабль, силовая станция, мастерская и – главное – сам себе разум. Так что из тех человеческих слабостей, которые мы тут с вами перечисляли, он не обладает практически ни одной. А разум у него не слабее нашего. Сильнее, пожалуй. Кроме того, эмоциями он не обладает, полом – тоже, а воспроизводится путем создания себе подобных из имеющихся вокруг материалов. И вот получается, что если из ста планет для нас пригодна одна, то для рамака – девяносто девять. И если даже он попадает на планету один как перст – все равно он начнет воспроизводиться, и через краткий срок рамаки заселят планету и начнут приводить ее в порядок.

Тут Витька наконец подал голос.

– В порядок – для нас?

Человек замялся.

– Не обязательно. Вообще – в порядок. Станут поднимать ее на новый уровень. Это, по-видимому, неизбежный этап в эволюции Вселенной. И главную часть этой работы рамаки способны выполнить куда лучше нас.

Ну и нахал, подумал Волгин. Каков нахал! Приходит прямо ко мне в лабораторию – и начинает проповедовать рамакизм! Нет, кажется, пора положить этому конец. Выйти и сказать: эй, вы…

Волгин поморщился и вздохнул. Нет, не стоит. Ввязаться сейчас в спор – значит бесповоротно испортить себе настроение на весь день – и хорошо еще, если только на один день. Какое-то невезение сегодня: сначала – это свидание с рамаком, первая попытка увидеть противника в натуральную величину, а теперь и этот гость, дилетант какой-нибудь, торопящийся, как и всякий дилетант, блеснуть крохами весьма поверхностных знаний перед первым попавшимся слушателем. А Витька, конечно, не искушен в дискуссиях… Нет, выходить не стоит. Спорить и опровергать будем не таким образом. Проведем эксперимент. Объявим. И скажем: пока не будет ясен результат, от операций с рамаками следует воздержаться, какие бы блестящие результаты ни дало их испытание. Ждать придется лет двадцать; что же, нас это устраивает. Надо набраться терпения…

Терпения Волгину как раз никогда и не хватало. Он протянул руку к интеркому, нажал нужную клавишу.

– Ну, как со столом?

Виноватый голос пробормотал что-то в ответ.

– То есть как это – не опробован? В таком случае работать будете вы сами – на собачьем столе. Ах, не будете? А я вас заставлю! – Брови Волгина столкнулись на переносице, вертикальная морщина перечеркнула лоб, и он пожалел, что нельзя говорить в полный голос: услышат в лаборатории. – Нет, ничего не желаю знать. А почему же вы эту следящую автоматику не получили? Мало ли – не дают… Должны были предупредить меня еще вчера. Только сегодня? Все равно вы должны были знать еще вчера. По голосу надо чувствовать: если они вчера обещали, а сегодня не дали, то они и вчера уже не были уверены, а это следует чувствовать по голосу. Ну довольно: сейчас иду к вам. Все.

Волгин нажал выключатель, экран погас. Придется идти. Нельзя медлить: не что-нибудь, а сама история человечества, кажется, входит в крутой поворот и даже, как и всегда на поворотах, слегка накреняется при этом. Усилия всего института слились в одном русле, и вот завтра…

А этот все говорит? Вот неиссякаемый источник! Что он?

– …Но даже если их будет много, это не явится обществом в нашем понимании этого слова. Так что и такого рода случайности исключены. Вот как обстоит дело с рамаками… Ну, спасибо за беседу, мой мальчик. А Волгина, очевидно, я так и не дождусь.

– Он, – обиженно сказал Витька, – все равно с вами не согласился бы.

– Не сомневаюсь. Но я хотел просто навестить его. Воспоминания, воспоминания… нежные мелодии юности. Как-никак, мы с ним съели вместе не один килограмм стимулятора. Ну, друг мой, дэ-дэ.

– Что?..

Но дверь – было слышно – затворилась. Волгин с опозданием выскочил из-за стола, остановился посреди комнаты, опустил руки. Неужели ему не почудилось, и такой голос когда-то был в его жизни?

Несколько секунд он напрягал память. Да нет же, нет. Не было. Но иногда в голосе что-то проскальзывало, и вот это «что-то» определенно было. Но когда, где? Что упущено, что забыто?

– Дэ-дэ? – едва слышно спросил он. – Дэ-дэ? Неужели? Но я ведь помню всех отлично. Все лица, все голоса. Кто?

Он на миг закрыл глаза. Потом решительно тряхнул головой, пожал плечами.

– Не все ли равно? Узнаю днем позже. Сейчас главное – проклятый стол!

И решительно направился в опустевшую лабораторию.