Дама с собачкой

– А кто мне запретит? Дедуля? Ха-ха. Давай оформляй меня, великий инквизитор.

Маккинби включил запись. Кэрол, явно наслаждаясь, надиктовала показания. В процессе она все чаще прикладывалась к бокалу и через час заметно опьянела.

– Вызвать тебе такси? – предложил Маккинби.

– Ну вот еще! Я сейчас еще выпью и поеду в клуб. Там та-акая новенькая певичка! И не смотри на меня. Я взрослая женщина, была замужем, имею дочь, которая любит пауков и разводит тараканов. Мне – можно!

Когда Маккинби все-таки выпроводил Кэрол, то почувствовал себя опустошенным. Так было всегда. Она болтала вроде бы и немного, но бессмысленно, прыгая с темы на тему, меняя тональность речи. О том, чтобы работать после общения с ней, нельзя было и подумать. Маккинби решил хотя бы полчасика подремать, тем более что утром поднялся слишком рано.

Через час он вернулся в кабинет с мыслью, что лучше бы и не засыпал.

Я обошла дом и посмотрела на окна. В спальне Августа горел свет. В пять утра. В это время он либо спит, либо кувыркается с очередной подружкой. Что ж, пока меня нет и домашние ссоры исключены по определению, парень отрывается. Вот бедолага Август: вынужден прятаться от собственного ассистента.

Свет горел и в кабинете: наверное, Август забыл его выключить. Я распахнула садовые двери и на цыпочках прокралась внутрь. Надо зайти в кабинет – поставить Мэри Энн на место, написать записку Августу, что я вернулась, а то он с утра наступит на меня в кухне и будет икать от неожиданности. И свет выключить, конечно.

Я вошла в кабинет и застыла. Положив голову на руки, за своим рабочим столом мирно спал Август. Я бесшумно поставила Мэри Энн, подкралась к клиентскому креслу и села. Смотрела на него и улыбалась. Подумала, что не надо записок, я передвину Мэри Энн так, чтобы он увидел ее, едва подняв голову. Поймет.

Август пошевелился, сделал попытку выпрямиться, но не справился с задачей. Распахнул сонные глаза, уставился на меня. Опустил подбородок на руки. На лбу у него отпечаталось красное пятно.

– О, мой верный хоббит, – внятно произнес Август.

Помолчал, подумал и добавил:

– Мой маленький верный хоббит. Пришел мой верный хоббит и принес в клювике планету. Раньше носил лопаты, теперь планеты. Я скучал без тебя. Где тебя носило?!

– Сам меня в отпуск отправил.

– Отпуск… а мне тут каково, ты подумала? Не нужны мне эти планеты, мне ты нужна… – Спохватился, прижал пальцы к губам: – Ничего не скажу. Ты, конечно, мне только снишься. Но тогда я тоже думал, что брежу. Спасибо, больше ничего не скажу. Даже во сне. Перебьешься. Бросила меня… Офелия, будь человеком – возвращайся. Честное слово, мне так тухло одному.

Я слушала его болтовню и улыбалась.

– Ты чего в кабинете уснул?

– Да? В кабинете? Нехорошо, нехорошо… Ай-ай-ай, как неприлично. Сейчас. Пойду в кровать. Офелия, отведи меня куда-нибудь, только не туда. Не могу. Мне там страшно.

– Пойдем, – сказала я и взяла его за запястье.

Он покорно встал и пошел за мной, свободной рукой придерживаясь за стену. Черт, что у него тут случилось, если он боится ложиться в своей спальне? А может, и ничего. Он же спит. Подумаешь, глаза открыты и разговаривает. Ничего не значит.

Я решила, что выйдет славная шутка, если Август проснется в моей спальне. Привела его, он послушно сел на кровать. Я раздела его, оставив только трусы, сняла защелку с хвоста волос. Август, который уже закрыл глаза, деловито стянул трусы и вручил их мне. Потом залез под одеяло и повернулся на бок. Обычно спал на спине. Я укрыла его, поставила свой чемодан на видное место, развесила его одежду на стуле.

Он спал так тихо и надежно, что я спокойно переоделась, приняла душ с дороги и пошла завтракать. Из чистого любопытства заглянула в его спальню. Никого и ничего, идеально застеленная кровать, все светильники включены и даже запаха человеческого нет. Август сюда не заходил неделю. Вот и оставляй его без присмотра.

Есть не хотелось, да и повар еще не проснулся. Я сварила гречневой каши в сметане для Августа, а себе – кофе. И пошла разбираться с делами. Надо же войти в курс событий.

Журнал событий выглядел так, что я не поверила своим глазам и полезла перепроверять даты. Нет, никакой ошибки. За неполных два месяца моего отсутствия Август проделал годичный объем работы. Надо же. Может, мне почаще уезжать, если у него в одиночестве такая бешеная работоспособность? Я заглянула и в журнал расхода боеприпасов. Похоже, он еще и без оперативника обошелся. Августу это особенно трудно, он слишком заметный, но вот, пожалуйста, сам шлялся по Танире и как минимум один раз куда-то стрелял, надеюсь, в потолок… В базе, где я оставила перед отъездом с полсотни неотвеченных заявок, было пусто. Я отлистала журнал событий на дату своего отъезда и стала вникать.

Наш журнал имел довольно странный вид. Август, разумеется, вел рабочую документацию, как его научили на факультете, вел педантично и старательно. В журнале событий регистрируется решительно все, что имеет отношение к деятельности инквизитора: звонки, визиты разных лиц, выезды, переговоры и так далее. Когда в приемной поселилась я, первое время журнал велся как положено. Но уже через год он превратился в дневник нашей жизни. Теперь сухие деловые строки перемежались записками вроде: «Август, ушла гулять, буду к полуночи» или: «Делла, свари каши, пожалуйста». Примерно раз в квартал я занималась редактурой – вычищала из журнала заметки, не относящиеся к делу.

Последние два месяца были просто криком души. Начинался этот долгий вопль с записи: «Проводил Офелию. В доме пусто». Собственно, почему Офелия? И во сне он называл меня Офелией. Дальше шли убористые, плотно набитые текстом пункты. Позвонил маме, договорился о встрече с Долорином, провел переговоры с Фионой… О, она тут была еще раз? Переговоры со Скоттом Маккинби по поводу Сонно, решение обсудить с Офелией, переговоры с Долорином, переговоры с тем-то, тем-то, тем-то… уладил вопрос с Кэрол Монро… взял контракт, закрыл контракт, взял контракт, закрыл контракт, звонила мама, они с Офелией летят на Землю, взял контракт, закрыл контракт… И после каждой пары пунктов фраза: «Не могу работать. Голова пустая, как барабан». Почти сразу появились записи о ночных страхах: «Приснилось, что Офелия умерла. Лучше пойду поработаю». «Приснилось, что Офелию убили. Господи, сколько крови! Пойду поработаю». «Приснилось, что Офелия в беде. Не успел. Ее убили, но испустила дух у меня на руках. Пойду поработаю». «Приснилось, что Офелию казнили. Пойду работать». «Не могу спать. Кровь, кровь, кровь. Работать тоже не могу». «Приснилась казнь. Офелию казнили вместе с Бергом. Завтра пойду к психологу». «Никогда больше не пойду к психологу. Она дура. Работа – лучшее лекарство». «Заставил себя досмотреть кошмар. Офелию казнили вместе с Бергом. Посадили на кол. Вокруг странные люди, в длинных плащах на голое тело, одни мужчины. Много крови». «Не могу ни спать, ни работать. Схожу с ума. Звонила мама, она задерживается на Земле и без Офелии не обойдется. Никто не думает обо мне».

Я просмотрела закрытые контракты – больше ради любопытства. Мне было интересно, права я в своих подозрениях или нет. Конечно, выслушивая клиента, мы сразу делали какие-то предположения. Особенно любила строить версии я. Ого, совпадение – процентов шестьдесят. Учусь, учусь.

Надо отметить, что поначалу меня здорово шокировала моя неспособность понять, кто преступник. Я привыкла считать себя хорошим разведчиком и самонадеянно полагала, что в амплуа оперативника буду поражать воображение. Ну да. В первые три месяца я угадывала хорошо если один раз из двадцати – и то в случаях, когда Август вовсе не брался за работу, считая результат очевидным для всякого дебила. Я тогда здорово подрастеряла амбиции. Потом до меня дошло, что у разведчика и следователя абсолютно разная специфика. Разведчик собирает информацию. И только. А следователь анализирует. Я, разумеется, азам аналитики обучена, но именно что азам. Более того, разведчика мало волнуют мотивации преступника – куда важнее, как компрометирующие факты биографии использовать для решения текущей задачи. А у следователя сама задача принципиально другая. И мозги под его задачи должны быть отстроены иначе. Поэтому я смирилась с открытием, что не самая умная, и принялась потихоньку учиться у Августа, расспрашивая его, как он пришел к тому или иному выводу. Спустя год у меня начало получаться.

Я нашла в документах записи, касавшиеся Сонно. Август возобновил контракт с Долорином, теперь у меня есть поверенный, я внимательно изучила условия договора. Скотт Старший предлагал довольно изящную схему, при которой Сонно мягко переходила в руки Маккинби. Если не принимать в расчет тщеславие семьи Берг, схема прекрасная. По крайней мере, насколько я видела, решался главный вопрос: положение четырнадцати миллионов поселенцев. Они получали надежное, стабильное управление и внятную программу на будущее. Пожалуй, соглашусь.

Я потратила на ознакомление половину дня. Прислуга обрадовалась моему возвращению, рассказала, что Август был как робот. Даже про коллекцию почти забыл. Ни на какие вечеринки не ходил, только работал. Не отдыхал.

В два часа дня в кабинет вошел Август. Подтянутый, безупречный, отчужденный. Я успела принять три звонка, отчиталась ему.

– Позвони, – он показал на первую заявку, – и скажи, что муж изменяет со сводной сестрой секретарши, причем втайне от секретарши, та противница адюльтера и мигом выдала бы любовников. Серьги не украдены, их подарил блудный муж.

– Как ты догадался?

– Никак. Я просто видел эту парочку, причем на девице были не подходящие по стилю серьги. Слишком вычурные и явно старинные. Звони-звони, гонорара такая работа не стоит.

Он сел за стол, раскрыл монитор и уставился в него с самым серьезным и озабоченным видом.

– Я пролистала журнал событий – Август, ты работал как вол.

– О черт! Я забыл почистить журнал. Не обращай внимания: я по натуре довольно эгоистичен. Когда уверен, что меня не разоблачат, оставляю подобные заметки, чтобы как-то бороться с эгоизмом. Как отдохнула?

– Мне перед отъездом тоже кошмары снились. Может, тебе надо отдохнуть? Голова не казенная.

– Все выяснилось. У них сломался погодный спутник. Все большие климатроны как взбесились. А я метеозависимый.

– Да, конечно, – вежливо согласилась я, давя смешок. Август, похоже, думает, будто я не знаю, как устроена система регуляции климата. Он вообще, когда начинал врать на ходу, очень смешно палился.

Он бросил на меня косой взгляд.

– Не знаю, как я оказался в твоей спальне, – сказал он. – Наверное, переутомился. Вроде никогда не ходил во сне. Засыпал у себя…

Я расхохоталась. Август смутился.

– Когда я приехала, ты мирно спал – только не в спальне, а здесь, на столе. В свою спальню ты идти отказался, поэтому я отвела в свою.

– Надеюсь, я раздевался без тебя, а ты просто сложила мою одежду?

– Раздевала тебя я, потому что ты сидел на кровати с закрытыми глазами и ничего не делал. Сам ты снял только трусы и торжественно вручил их мне. Как награду.

– Прости, – выдавил он, отводя взгляд.

– Зато я поняла, каким ты был в три года. Небось так же отдавал нижнее белье няне – с сознанием важности миссии, с гордостью за исполненный долг. Ты был так очарователен, что мне захотелось поцеловать тебя в лоб. Вовремя вспомнила, что тебе давно не три года. Тебе интересно, что еще ты делал предосудительного? Болтал вслух. Нес чушь. Больше всего тебя возмущало, что раньше я носила в клювике лопаты, а теперь планеты.

Август непритворно удивился:

– Интересно, что мне в этот момент снилось? Да неважно, это точно лучше того, что снилось в последние два месяца. Ты читала. Я даже подумал о разных суевериях, потому что обычные страхи могут пробиваться в кошмарах, но не с такой регулярностью и не с таким устойчивым сюжетом.

– А что сказал психолог?

– Как всегда. По-моему, это она больна. При чем тут регулярная половая жизнь, которой, по ее мнению, мне недостает? Я к ней пришел, чтобы она выписала мне какой-нибудь успокаивающий препарат, а вовсе не за дурацкими рассуждениями. Я сам могу работать психологом, что она мне тут будет рассказывать? Лучше ты расскажи, что делала.

– Несколько дней отдыхала на Кларионе. Он еще прекраснее, чем ты описывал. Хотя я там в основном спала. Потом мы с твоей мамой полетели на Землю. Твоя мама – ангел. На Земле я почти все время провела в четырех стенах и в больничном саду. Воспользовалась случаем решить одну старую проблему.

– Что-нибудь серьезное? Ты болела? Понятно, сейчас у тебя реабилитационный период…

– Нет. У меня никаких ограничений, кроме стандартных – почти все виды алкоголя, никотин, пряности. Кофе можно, но немного. Остальное как обычно, в рамках разумного. Я избавилась от одной из старых травм. Она никак не мешала мне работать, но порядком портила жизнь. Через полгода мне придется просить у тебя отпуск, чтобы провести дополнительный курс уже для гарантированного успеха. И все.

Август окинул меня долгим взглядом, но от расспросов отказался.

– Клиника хоть хорошая?

– Та, какую рекомендовала твоя мама.

– А, мама в курсе. Тогда отлично, я больше ни о чем не спрашиваю, она разберется. Понадобятся деньги – скажи.

– Вообще-то у меня, как я посмотрела, теперь есть свой поверенный. И деньги тоже есть. Думаю, я прекрасно решу этот вопрос сама.

– Кстати, про вопросы. Я обсудил ситуацию с дедом, он по-человечески тот еще сухарь, но прекрасный делец.

– Да, я нашла твои записи. Мне все нравится, так и делайте.

– Ты уверена?

– Совершенно. Вы нашли идеальный компромисс. С одной стороны, меня не будет мучить совесть за разоренных и обнищавших поселенцев, с другой – я буду исполнять сугубо формальные функции. Я очень внимательно читала, правда-правда. И вопросу о поселенцах уделила львиную долю внимания. План Скотта Старшего дает им, помимо всего прочего, еще и мотивацию. Это просто замечательно: людям будет ради чего жить на Сонно.

– Значит, ты не считаешь нужным беречь гордость Бергов?

– Они получат ренту после продажи княжества.

– Делла, ты хорошо понимаешь, что говоришь? Ты фактически лишаешь семью статуса принцев.

– Август, я отлично знаю историю семьи. Они могли лишиться этого статуса еще десять лет назад. Их спас Макс, вытащив Сонно из кредитной ямы. Не сделай он этого – княжество уже пошло бы с молотка. Но его родню урок ничему не научил. Я бывала на Сонно во всех ключевых точках. Нигде, ни в одном офисе, не работают Берги. Сейчас мне устроили двухдневную экскурсию по Клариону, и я поражена: везде, где происходит что-то значимое, крутится молодняк Маккинби. Твой отец сказал про них: да, по большей части ребята тут учатся, стажируются или делают какую-то работу по поручению семьи, потому что со своими предпочтениями еще не определились. А кто-то работает постоянно, потому что это важный узел и его нужно контролировать. На Сонно работают только наемные менеджеры. А Берги получают содержание и веселятся. Они бездельники и повесы, как сказала бы твоя мама. О ком я должна думать? О них или о миллионах поселенцев?

Август неодобрительно покачал головой. Я взорвалась:

– Знаешь что?! Меня в эту ситуацию загнал Макс! Я не просила, чтоб на меня взваливали княжество! Если он надеялся, что я теперь вместо него буду тянуть его безумную семейку, – он идиот! Потому что мне они никто! Если они лишатся титула, то благодаря Максу, а не мне и не тебе! А то Макс хитрый – сам от всего отказался, а виновата буду я!

– О чем и речь, – согласился Август. – О том, что у него будет ореол героя, а у тебя груз вины. Это несправедливо.

– Но другого выхода все равно нет.

– Делла, «выхода нет» и «мы пока не знаем другого решения» – не одно и то же.

– Послушай, тогда делай, что хочешь, – раздраженно ответила я. – Я ни черта в этом не понимаю.

Август покивал и внезапно сказал:

– Вчера звонил Дик Монро. У него к тебе важный разговор.

– О! Ну вот только Дика мне не хватало. И что за важность, ты не в курсе? Я ж его за последние пять лет видела максимум пять раз.

– Думаю, тебе лучше услышать от него. Мне он сказал, что информация касается тебя лично.

Я пожала плечами и поискала в журнале код Кэрол. Насколько я помнила, это был домашний канал, по которому отвечал секретарь.

– Добрый день, я Делла Берг. Будьте любезны соединить меня с мистером Монро, он ждет моего звонка.

Секретарь, достаточно приятный молодой человек, не потратил и доли секунды, чтобы свериться с базой хозяйских запросов.

– Подождите, пожалуйста, мисс Берг, соединяю.

Надо же! Похоже, Дику действительно что-то нужно от меня. Что – гадать бесполезно: это семейство славится капризами.

Дик ответил моментально:

– Здравствуй, Делла.

Я смотрела на мужчину, в которого когда-то, целую вечность назад, была влюблена. Обычно такие встречи производят на женщин угнетающее впечатление: они видят все недостатки и ужасаются себе. Но Дик в этом плане был вне конкуренции. Он практически не изменился. Десять лет назад он тоже был немолод, подтянут, элегантен. Циничный блеск в глазах только усилился, морщин не прибавилось, седины как будто стало меньше. Пожалуй, он по-прежнему импозантен. Приятно думать, что мне было чем увлечься.

– Добрый день, мистер Монро. Вы хотели кое-что мне сказать, я не ошибаюсь?

– Делла, Делла, – он укоризненно сдвинул брови, – зачем этот глупый официоз? Мы ведь близко знакомы, а разговор у меня к тебе отнюдь не делового свойства. Послушай, мне кажется или ты намеренно избегаешь меня? Я что-то не припоминаю, когда мы в последний раз оказывались на одной вечеринке.

– Вечеринки – часть моей работы, и я хожу лишь туда, куда необходимо.

– А как же свидания и досуг? Впрочем, неважно. Как ты смотришь на то, чтобы поужинать вместе? Желательно сегодня.

Я вопросительно глянула на Августа, он жестом показал, что не возражает.

– Хорошо.

– Я пришлю за тобой машину, – пообещал Дик. – К семи.

Я закрыла канал. Август молчал. То ли я за два месяца отвыкла от него, то ли он и вправду только притворялся равнодушным. Ну подумаешь, кто-то позвал меня ужинать. Не повод для волнения. А Август отчетливо волновался.

– Надеюсь, хотя бы Дик не станет рассказывать мне про Мэрилин и Кеннеди. И про гениальные романы.

Август промолчал и загадочно улыбнулся.

Дик Монро не разменивался на мелочи. Ужинать – так в самом дорогом кабаке Таниры. Когда шофер высадил меня у парадного входа «Короля Солнце», я подумала, что слишком просто оделась для этого места. Я выбрала маленькое черное платье из канского атласа с очень стильной бархатной отделкой, простые туфли на средней высоты шпильке – помнила, что Дик не мог похвастаться хорошим ростом. Ну а гарнитур с бриллиантами у меня был единственный, поэтому тут места для фантазии не оставалось. Волосы убрала в гладкий узел на затылке – у нас вроде бы деловой ужин намечается, не свидание. Черт, если бы знала, что Дик будет кормить меня в «Короле Солнце», надела бы лиловое платье в пол, которое я купила на свадьбу Эмбер Мелроуз.

Пафосный метрдотель проводил меня к столику. Столик, естественно, располагался в лучшем зале, куда не доносилась музыка, зато посередине возвышался ослепительно белый рояль. Стульчик перед ним пустовал – то ли инструмент тут царил декора ради, то ли время концерта еще не наступило.

Проходя по залу, я обратила внимание, что нигде не было рекламных меток. Даже в «Венеции», моем любимом ресторане, они нет-нет да и сверкали – с бутылок дорогого вина или с картины на стене. Само собой, метки оповещали об эксклюзивных продуктах и услугах, но от этого не переставали быть рекламой.

Дик ожидал меня за столиком в дальнем углу, за ширмой из живых разноцветных лиан. Поднялся навстречу, окинул придирчивым взглядом.

– Похорошела, – изрек он. – А фигура как была девчоночьей, так и осталась. Со спины я не дал бы тебе больше семнадцати.

Я молча улыбнулась. Подали аперитивы, я жестом отказалась от вина. Дик удивился.

– Не хочу, – ответила я как можно более мягко. Не объяснять же, что у меня курс лечения от бесплодия, что я принимаю лекарства, алкоголь разрешен в весьма скромных количествах, и то не всякий. Бокал качественного красного вина можно, а белого, например, – ни капли. Коньяк – пригубить, а виски или водку лучше даже не нюхать.

– Наверное, погода действует. Я с удовольствием выпила бы фреш «Осенний вздох», если его тут делают.

Дик послал официанта за напитком.

Мы обменивались незначительными репликами, приглядываясь друг к другу.

– Я смотрю, ты не стесняешься нашего прошлого, – сказал Дик удовлетворенно.

Я пожала плечами:

– Ты же не испортился за это время.

Дик рассмеялся:

– А дело именно в этом?

– Думаю, да. Неприятно разочаровываться в мужчине. Начинаешь думать о себе, что он-то всегда таким был, а вот ты просто была подслеповатой дурой. Даже обманутые надежды не так сильно влияют. Ну а раз ты нисколько не потерял в качестве, а надежд у меня не было – мне стыдиться нечего.

Дик чуть склонил голову, принимая комплимент.

– Странно, что ты выбрал Таниру в качестве резиденции. Раньше ты на дух не переносил курорты.

– Все очень просто. Я созрел до исполнения одной мечты. Мечта совершенно буржуазная, раньше я как-то даже скрывал ее. Мне казалось, она несовместима с моим имиджем. Потом осознал, что мой имидж только выиграет, и взялся за дело. Я, видишь ли, всегда хотел иметь сад. Да-да. С хвойными аллеями, с виноградными беседками и обязательно с розарием. Прямо спал и видел, как неторопливо подстригаю или опрыскиваю свои розы. Когда на меня находила хандра, я запирался в кабинете и часами просматривал энциклопедии растений, подбирая будущих жильцов моего сада. Таниру я выбрал из-за самого удобного экологического законодательства. В моем родовом доме, в Канаде, думать нечего посадить в открытый грунт растение не то что с другой планеты, а даже с другого земного материка. За растение из другого климатического пояса надо платить налог. Земляне помешались на сохранении естественной флоры. Делать мне нечего, как эмоционально спонсировать сумасшедших. Им ведь все равно, соглашаются с ними или спорят, главное – привлечь внимание. Перебьются. Поэтому я выбирал из колоний, где у меня есть интересы. На Большом Йорке проблемы с водой. Положим, я могу оплатить расход, но она же еще и некачественная. На Арканзасе прекрасно все, кроме климата и транспортных узлов. Я ведь собирался жить в своем саду. А арканзасский хаб не отвечает моим запросам. Да и климат там недостаточно хорош. Так что выбрал Таниру. Хаб тут тоже не идеальный, но есть возможность для расширения, я подумал и решил, что это интересно с деловой точки зрения. Климат – то, что надо. Экологическое законодательство – мечта идиота. Можно все, ограничение единственное: земельный участок должен быть в собственности. Да, разумеется, если мои растения начнут сорничать и появится самосев в сопредельных землях, я заплачу штраф. Но это мелочи. Зато теперь у меня есть сад. Я заложил его два года назад, сейчас он уже окреп и обрел достойный вид. При случае покажу тебе. Он хорош даже в ненастье.

Нам подали два бокала с фрешем.

– Не могу же я пить вино, если моя дама предпочитает соки, – пояснил Дик. – Тем более я сюда не напиваться пришел.

Фреш, на мой взгляд, не уступал тому, какой делали в «Венеции», но заметно отличался от него. Кажется, здесь использовали другой сорт клюквы, послаще.

– У меня к тебе будет просьба личного характера, – сказал Дик. – Ты ведь служила в четвертом округе. Там сейчас черт-те что творится. Энстон в бегах, зато хватают его клевретов. Аресты на каждой базе.

Я чуть повела кистью. О происходящем я знала ровно столько же, сколько любой обыватель: Август в расследовании не участвовал. Он ограничился тем, что свалил военного министра, покрывавшего Энстона, а дальше события развивались без него.

– Собственно, меня нисколько не волнуют аресты. Я считаю: не умеешь воровать – не берись. Если твоя безопасность держится только на омерте да на том, что тебя крышует министр, ты дурак. Рано или поздно навернешься со своего пьедестала, и тогда тебя разорвут. Тебя будут драть все, кто имеет законное право, а потом на твои ошметки налетит твое же шакалье. Поделом Энстону. Но я хотел попросить тебя о другом. Ты ведь водила знакомства с другими офицерами на базе?

– Разумеется.

– Женщины в этом плане наблюдательней мужчин. Да и информация у них несколько иного плана. Меня интересуют дети. Да-да, несчастные невинные детки, осиротевшие из-за того, что их родители были вписаны в коррупционные схемы. Пап-мам у них посадили, а деток рассовали по приютам. Попробуй вспомнить, кто из знакомых тебе детишек выделялся способностями. Область не имеет значения. Науки, искусства – неважно. Мне нужны талантливые дети.

Ну и семейка эти Монро, подумала я. Все чудесатее и чудесатее.

– Дик, это было давно. За четыре года многое изменилось. Дети, которые производили впечатление способных, могли стать обычными.

– Я не прошу тебя заняться отбором. Просто скажи, на кого обратить внимание. А проверю я сам. Видишь ли, в той кутерьме все торопятся, всем некогда, и есть шанс, что талантливого ребеночка не разглядят. Помоги мне.

– И что ты с ними сделаешь?

– Разумеется, возьму под крыло.

– Тебя небось в первую очередь интересуют девочки?

– Ну, Делла, – Дик даже обиделся, – зачем так шутить? Я не собираюсь вырастить себе гарем. Строго говоря, на мой вкус девочки из дальних колоний в гарем не годятся. Даже если они фантастически красивы. Уровень врожденной культуры не тот. Поэтому меня они интересуют исключительно в том качестве, о котором я сказал.

– Что это тебя на благотворительность потянуло?

Дик засмеялся и доверительно сказал:

– Делла, я дьявол. Даже если занимаюсь благотворительностью. И особенно если занимаюсь благотворительностью. Взять хоть сироток. Хорошо воспитанные богатые люди создают всякие фонды, берут попечительство – почему? Потому, что им совесть не позволяет вкусно кушать да сладко спать, когда там, где-то далеко, страдают детки. Голодные, холодные, испуганные детки. Люди чувствуют себя виноватыми перед ними, стараются помочь. Кто-то, понятно, ничего не чувствует, но зато заботится о своем имидже в глазах окружающих – и это хорошо, такие лицемеры, как правило, делают для детей больше. А что без любви, так поверь, это и к лучшему. Любовь обязывает того, кто ее принимает. И тут я. Я отбираю из сироток самых талантливых, помещаю в интернаты, плачу за их жизнь в нормальных условиях и за образование. Меня интересуют только талантливые. Я инвестирую в них. Каждый случай я рассматриваю отдельно. Мои сиротки не знают, что такое уравниловка, они получают ровно то, что каждому из них надо для наилучшего развития.

Я намеренно промолчала.

– Я циничен, – продолжал Дик. – Они попали в беду, тут появился Дик Монро, объяснил, что если они хотят помочь своим заблудшим родителям, то должны учиться, много зарабатывать, и эту возможность я им дам. Они привыкают, что я для них сделаю буквально все. Проходит год, два, и они – поскольку умные и талантливые – осознают, что их собственные родители никогда бы не сделали для них того, что я. Потому что родители бедные или мелочные, у них собственническое отношение к детям, словом, сиротке до-олго пришлось бы бороться за право быть собой. И что получается? А получается, что спустя несколько лет я приобретаю людей, абсолютно мне преданных. Вот для этого, Делла, я все и делаю.

– С другой стороны, рядовые попечители не стали бы так заботиться о растущем таланте…

– Вот именно. Я тебе больше скажу. Я никого не заставляю служить мне. Потому что служат на самом деле все, даже те, кто думает, будто выбрал свой путь. Они служат моей рекламой. Делла, даже самые талантливые люди зачастую не имеют достаточно силы воли, чтобы торить свою дорожку. Им проще положиться на кого-то заботливого вроде меня. Не надо думать, не надо нести ответственность за свои шаги, не надо беспокоиться о будущем. Поэтому из тех, кого я опекаю, в свободный полет уходят едва ли пять процентов. Остальные берут то, что я предлагаю им. Но и те, кто ушел, сохраняют ко мне доброе отношение. Взять хоть арканзасскую школу. Да-да, ту, которую закончила ты. Делла, как ты думаешь, сколько твоих одноклассников приняло бы мое предложение?

– Минимум половина.

– Половина, ха! Да все, кроме тебя. Другой вопрос, что меня в твоем классе интересовали лишь трое. Включая тебя. И всех троих я получил.

– Ну, если ты считаешь, что двухмесячный роман компенсировал тебе вложения… – Я пожала плечами.

– Почему же роман? Смотри дальше, Делла. Такие мальчики и девочки, как ты и твой брат Крис, – это моя ходячая реклама. Всякий раз я могу сказать: вот, смотрите, каких детей я воспитываю. Патриоты, герои, безупречно честные офицеры. Отечество может ими гордиться. Я умею взращивать лучших людей для страны. Мне ничего для них не жаль. Я трачу не только деньги, но и свое бесценное время. Я вникаю в каждую мелочь. Надо моей выпускнице Офелии Слоник собрать рекомендации для университета? Я сам, лично, обзваниваю нужных людей и говорю: Арканзас будет гордиться этой девочкой.

– Надеюсь, ты не ждешь, что я расчувствуюсь?

– С чего бы? Ты заслужила такое отношение. Все честно, Делла. Просто другие попечители вряд ли бы позаботились сделать то, чего достоин талантливый ребенок. У них свои дети есть. Или сделали бы, но объяснили, что тебя облагодетельствовали, ты теперь обязана им. А мне это не нужно. Мне нужно, чтобы в мире были известные люди, которые при случае уронят доброе слово в мой адрес – в присутствии важных особ. И главное, они сделают это совершенно искренне и добровольно. – Дик взял паузу, глядя на меня блестящими глазами. – Кстати, да, наш с тобой роман тоже неплохая компенсация. Сам по себе. Ты интересная женщина. Я с удовольствием вспоминаю те два месяца в твоем обществе.

Я не стала заострять внимание на сомнительном комплименте. Ответила улыбкой.

– Раз уж мы вернулись к арканзасским временам… Делла, что нового слышно о Крисе?

Это был удар ниже пояса. Я отдавала себе отчет в том, что Дик, имевший серьезные интересы на Арканзасе, знает или догадывается. Но стоило ли говорить о том?

– Ничего, – очень ровным тоном ответила я.

Дик сверлил меня взглядом.

– Одного не понимаю, – обронил он, – почему ты не искала его? Положим, у тебя был период, когда себя бы найти. Но потом? Ты работаешь у Маккинби, это прекрасная возможность. Но ты ею не пользуешься. Почему? У тебя так много братьев, что один оказался лишним?

Я посмотрела ему в глаза:

– Дик, ты ж не ищешь своего сына и внуков. Хотя статус у них такой же – пропали без вести, пусть и в гражданской версии.

Он чуть откинулся на спинку стула. Пальцы левой руки крутили вилку. Красивые у него руки – сухие, маленькие, цепкие.

– А ты, значит, не веришь, что я сам заказал убийство.

– Ни капельки.

– Правильно делаешь. Но никому не говори: я дорожу своей репутацией. Пусть меня боятся. А сына я ищу. У меня есть человек, которому я шесть лет плачу зарплату, и немаленькую. Просто за то, чтобы он проверял, не всплыла ли новая информация. Раз в неделю получаю рапорт. Все эти шесть лет. И не вижу ни одной причины бросить поиски.

– Дик, ты же понимаешь, что чудес не бывает.

– Бывают, и еще какие. Хотя меня устроила бы определенность. Не буду врать: сына я никогда не любил. Этот гаденыш с первого дня своей жизни только и делал, что пил мою кровь. Он больше ничего не умел. Я терпел его, потому что надеялся: вырастет и уйдет. Дам денег, и пусть проваливает, глаза б мои его не видели. Он не уходил и не уходил. А потом исчез. Вместе с сыновьями. Теперь я плачу деньги за то, чтобы мне его нашли. Десятки моих знакомых, имеющих отношение к розыску, знают: я заплачу за любые сведения о сыне. Даже твой Маккинби знает. Деньги ему не нужны, но он все равно скажет. В нем-то я ни капельки не сомневаюсь. Надеюсь, что и ты скажешь, если вдруг… Ты пойми: если выяснится, что этот мерзавец попросту удрал, бросив идиотку-жену и дуру-дочь, а мальчишек забрал и где-то с ними устроился, – скатертью дорожка. Пусть живет там, где живет. Если он в тюрьме – я пришлю ему адвоката, но тем и ограничусь. А вот если мне найдут его кости – я их похороню. На Земле. И я не понимаю: если я, не любя сына, беспокоюсь, отчего ты-то сидишь на ровной попе?

Я вздохнула:

– Дик, тебя это не касается. Вообще.

– Уверена?

Я внимательно оглядела его:

– У тебя есть сведения.

Дик с каменным лицом бросил мне карточку с чипом:

– Сведения четырехлетней давности. Но ты вряд ли знаешь об этой стороне жизни Криса. Он связался с дурными людьми. Должно быть, тебе известно, что коллекционеры чокнутые, взять хоть твоего босса. Но они делятся на две категории: те, какие хотят по закону, чтобы коллекцию выставлять, и те, кому на закон положить с прибором, важно заполучить желанный экспонат. Это касается всех, вне зависимости от предмета страсти. А хуже всего те, кто на поставках зарабатывает. Посредники и агенты. В моем круге общения хватает ненормальных, есть и один такой, которому закон побоку. Кстати, человек хороший. В жизни никого пальцем не тронул. Один у него порок: краденое купит и не поморщится. Я не назову тебе его имени, оно не нужно. Он попросил меня навести справки об одной индейской реликвии. Статуя то ли богини, то ли царицы. Золотая. В натуральную величину. Ну, я узнал в общем и целом. Очень красивый экспонат, должен тебе признаться, не ожидал я от этих дикарей… Такое ощущение, что статуя на них с неба свалилась: до такой степени она отличается от традиционных индейских поделок. Но это, опять же, не суть важно. А важно, что я нашел очень редкое фото. Оно здесь, на карточке. Одно-единственное. Я стал рыть дальше и выяснил еще кое-что. Все здесь. Разбирайся.

– Сколько я тебе должна?

– Нисколько, – ответил Дик, явно ожидавший этого вопроса. – Если вдруг что услышишь про моего сына, скажешь мне. И не болтай, пожалуйста, что его убил не я.

Домой меня доставил шофер Дика, хмурый, неразговорчивый парень. Я попросила остановиться у задней, садовой, двери. Вышла из машины, скользнула взглядом по окнам: в кабинете темно и в спальне Августа тоже. Скорей всего, уже лег спать. Обычно он ложился под утро, но если выдавался напряженный день без послеобеденного отдыха, то мог уснуть и задолго до полуночи.

Я поднялась в кабинет, где царил идеальный порядок. Никаких записок и памяток в журнале, значит, ничего срочного. Попросила Теда принести мне кофе – в «Короле Солнце» его варили пафосно и отвратительно, я чисто из вежливости пригубила – и развернула большой монитор, чтобы просмотреть карточку от Дика.

Индейская реликвия производила сильное впечатление, я поняла, что именно потрясло Дика. Во-первых, она действительно была красивой. Молодая женщина сидела на коленях и протягивала вперед сомкнутые лодочкой ладони, словно в руках была вода. Длинные волосы подняты с висков к макушке и отброшены назад, на спину. Золото, драгоценности в волосах, обнаженная натура. Во-вторых, тело ее соответствовало всем самым высоким требованиям к человеческой красоте, а вот лицо… лицо было чужим. Очень маленький, едва намеченный прямой носик, маленький рот, широкий лоб и узкий маленький подбородок, огромные, в половину лица, глаза. Лицо при всей своей чуждости показалось мне странно знакомым. В-третьих, даже на фото было видно, что статую эту изготовили при помощи технологий, которые индейцам неизвестны и не могли быть известны в прежние времена. Плавление золота и отливку они могли освоить, отполировать готовое изделие – невелика проблема, золото мягкий металл. Но камни, использованные для украшения, были ограненными!

А в-четвертых, женщина, послужившая моделью для статуи, была равно чуждой как для нас, землян, так и для индейцев.

И только в последний момент я обратила внимание на украшение, обвивавшее высокую и круглую шею женщины. Оно выглядело как черная щепка, оправленная в серебро, на серебряной же цепочке.

Мне показалось, что я оглохла.

Я знала, что это такое. Видела сколько раз в семейном архиве. Талисман капитана Уильяма Мбабете, «правой табуретки» моего предка Ивана Кузнецова. Осколок метеорита в серебре. Когда-то он подарил его маленькой девочке по имени Сара Сэйер, улетавшей пилотом на корабле инопланетных роботов.

Я дала максимальное увеличение. Никаких сомнений: это талисман Билли или очень похожий, но в любом случае земного происхождения.

Сара Сэйер побывала на Саттанге за триста лет до того, как его открыли, другого объяснения у меня не было. Возможно, она заглянула в святилище и пожертвовала талисман могущественной богине. А возможно, Сару убили там же, а ее украшение оставили в храме.

Я не успела просмотреть остальные материалы, потому что в кабинет пришел Август. Он был в уличном, на ткани блестели бисеринки влаги.

– Там снова дождь? – спросила я.

– Только что начался. Что это?

Конечно, Август заинтересовался. Я повернула монитор к нему.

– Красивая, – очень серьезно сказал Август, – на тебя похожа. Ты на Земле решила попробовать себя в качестве натурщицы?

Я опешила. Еще раз внимательно вгляделась в лицо статуи. Да нет же, ничего общего.

– Шутишь, – решила я. – Это какая-то индейская реликвия. Но меня беспокоит вот что. – Я показала на талисман. – Вообще-то эта штука пятьсот лет назад принадлежала твоему предку Билли Мбабете.

Август оживился и подсел ко мне. Интересно, зачем? Мог бы перевести изображение на стену или продублировать на свой стол.

– И как она попала на Саттанг? Я верно понял, что эта реликвия с Саттанга?

– Да. У меня одна версия: ее привезла Сара Сэйер.

– И ты думаешь, эта статуя каким-то образом связана с ее подопечными? Что она след той же цивилизации?

– Гм, – только и сказала я, – вот этого мне в голову не приходило.

– А с чего ты вообще заинтересовалась индейцами?

– Это материалы Дика Монро. Уверяет, что они имеют отношение к Крису…

Я прикусила язык, но поздно. Август очень внимательно на меня поглядел:

– Делла?

Я встала, отошла к окну. Да, и правда опять дождь. Серебряные нити в свете садовых фонарей.

– Крис погиб три с половиной года назад.

Август опешил:

– Как? Но ты…

– Я никогда не говорю о нем в прошедшем времени. Крис попал в третий округ, в самую гущу. Дослужился до капитана, был награжден. Дома его ждала беременная жена. Крис-младший родился через два месяца после того, как нашему отцу прислали извещение. Реджинальд Кристофер Слоник-младший. Крис хотел дослужиться до полковника, уволиться в запас, заняться политикой, баллотироваться на пост вице-губернатора Арканзаса… Получить полковника быстро можно только на Фронтире. Причем в самой первой линии. Шла высадка, ошибка командования, словом, там всех расстрелять надо, потому что одной роты недосчитались. С корабля ушла, на землю не пришла. Мрачная шутка – в воздухе зависла. Никаких следов. Официальная версия: пострадали от дружественного огня. Попали под корабельный залп.

У меня дрожали руки, но слез не было. Я никогда не плакала по Крису. Запретила себе оплакивать его. Он не мертв, он просто исчез.

– Он женился на Рождество, в феврале выпустился – терминаторов выпускают раньше остальных, сразу подписал контракт на Фронтир. Дело даже не в политике. Он женился на девушке, что называется, дочери почтенного семейства. По любви. Не поверишь – она с филфака. И попала туда вовсе не случайно. Девушка из той самой элитки, которую мы все так презирали. Вы с Максом – за душевную нищету, мы – за паразитизм. Но Мэг очень славная девчонка. Они с Крисом приезжали к нам с Максом, когда у меня случайно выдался отпуск на целых две недели. Они тогда еще были женихом и невестой. Но Крису, конечно, надо было прыгнуть выше головы. Ему никто этого не говорил, он сам понимал, что теперь ему одна дорога – головокружительная карьера в армии, потом политика. В июне, помню, он написал, что получил капитана. Я ответила, что мы с Максом хотим снова сойтись, с датой венчания пока не определились, но мечтаем его видеть на нашей свадьбе. Крис ответил, что у него вот-вот родится ребенок, Мэг будет рожать на Земле, и ему точно дадут отпуск, значит, можно совместить наше венчание и крестины его первенца. Через месяц у меня все рухнуло, я написала Крису. Он единственный, кому я могла все рассказать. Ответа уже не было. Когда я приехала домой, отец показал два извещения – на него и на меня. Мое порвал и сказал: «Может, и Крис вернется». У нас не поминают его. Мы даже не разрешили повесить его фото на факультетской Стене Памяти. Да, прошло много времени, уже все понимают, мы чаще и чаще говорим, что он погиб. Но поминать не будем.

– А его жена?

– Маргарет Хизер Хэтфилд, пресс-секретарь действующего вице-губернатора Арканзаса. Она была начальником его предвыборного штаба, провела блестящую кампанию. Через два года будет баллотироваться в парламент Арканзаса, а там посмотрим.

– То есть она поддерживает вашу реальность ожидания.

– Она просто однолюб. У нее есть сын, она член нашей семьи. Однажды я ей сказала: «Мэг, ну ладно мы, ты-то чего лучшие годы гробишь?» А она ответила: «Но ты ведь вернулась».

Август заметно огорчился.

– Макс частенько шутил, мол, Крис – будущий сенатор от Арканзаса, – убито сказала я. – Говорил, что поддержит. А сенатором, наверное, будет его вдова.

– Это не шутка, – возразил Август. – Наш большой план. Надо же, как неприятно…

– Ваш большой план? Ваш с Бергом? Легко вы отказываетесь от своих планов, звездные мальчики… Ладно, не дуйся, ты никогда не был с Крисом особенно близок. Но Макс-то, зараза, держался с ним как с ровней, повсюду таскал с собой, нахваливал перед влиятельными людьми… Они разве что по бабам вдвоем не бегали, хотя кто их знает, уж поддать и покуролесить на пару не упускали случая… Вот только стоило нам с Максом разбежаться – и трогательная дружба принца с нищим кончилась в один день. Ни разу Берг с тех пор даже не заикнулся – мол, как дела у Криса. Ни разу…

Вот за это вас, принцев, и не любят, едва не ляпнула я, но сдержалась. Август такого не заслужил. Насколько я знала, он не делал Крису никаких авансов, ничего не обещал. Если у Августа и были действительно свои виды на Криса, он просто ждал, когда придет время, а пока наблюдал, как человек себя проявит… Да ни черта он не наблюдал! Тогда знал бы, что Крис мертв.

Вот за это вас, принцев, и не любят.

– Можешь не верить, но я как раз думал списаться с Крисом, – сказал Август, глядя в сторону. – Мне нужен толковый вице-мэр на Сивиллу. И лучше – офицер. Условия в определенном смысле тепличные, в правительстве люди умные, подстрахуют новичка, и как раз можно было посмотреть, годится ли Крис в принципе для такой работы. Черт, как же неприятно!

– Дик попрекнул меня сегодня, мол, почему я не искала Криса, – зачем-то сказала я. Мне было важно оправдаться. – Я искала. Год назад я просила Мелви поднять архивы. Получилось очень глупо. Рота Криса не должна была идти на ту операцию. Она за сутки до этого вернулась с учений в четвертом радиусе. И ее сразу бросили в бой… А теперь Дик Монро уверяет, что Крис каким-то образом связан вот с этим. – Я показала на статую.

Август отошел к своему столу и плотно уселся.

– Давай на стену, – приказал он мне. – Проверим, что нашел Дик.

Я переключила видеоканал и запустила просмотр. На карточке были только фотографии. Все – четырехлетней давности.

Индейская статуя, потом она же, но с двух сторон от нее мужчины. Одного я узнала – Крис. Он был в охотничьем камуфляже, не в форме. Его спутник носил пехотную повседневку. Смутно видно убранство храма.

Следующий кадр – Крис, уже в форме, на фоне казармы, с неким полковником.

Следующий – тот же полковник, но уже в гражданском, на каком-то светском рауте. Разговаривает с женщиной, которая обилием украшений способна поспорить с индейской статуей.

И… всё.

– Негусто, – сказала я.

– Очень много, – возразил Август. – Каждый кадр по отдельности невинен. Но вместе они уже выдают систему. Женщина – миссис Говард, ее муж известен тем, что скупает антиквариат и предметы религиозного культа. Я не общаюсь с ним, у него дурная репутация. Ходили слухи, что не брезгует краденым. И иногда даже заказывает кражи. Последнее время переключился на индейские раритеты. Похоже, Дик намекает, что слухи недалеки от истины.

– Ага. Но чтобы покупать индейские реликвии, надо иметь к ним доступ. Либо через нашего посла на Саттанге, либо через контрабандистов. Последнее малореально – граница, там наши патрули. А вот если у него выход на военных, которые могут получить пропуск для пролета через зону Саттанга… Похоже, что этот полковник как раз и был таким.

Август быстро запустил поиск. Результат оказался обескураживающим.

– Эндрю Салливан, полковник тяжелой пехоты, третий округ. Был приглашен для дачи свидетельских показаний по делу о казнокрадстве. На суд не пришел, потому что застрелился.

– Очень вовремя для кого-то, – пробормотала я.

Казнокрадство в армии – вещь неизбежная. Но полковник не мог воровать один. Кто-то ему покровительствовал. И не факт, что он застрелился сам.

– Я не знаю, что это за статуя, но она золотая. Ее стоимость трудно вообразить, – продолжал Август. – Странно, что Крис ввязался в эту авантюру. Делла, ты можешь раздобыть его личную переписку?

– С женой и родными?

– Да, разумеется. Будут спрашивать – скажи, я просил разрешения ознакомиться с ней.

– Август?..

– Делла, никому не станет хуже, если мы получим определенность в этом вопросе.

– Хорошо, я напишу отцу.

– Дик сказал, откуда взял эти снимки?

– Нет.

– Узнай. Лучше – прямо сейчас.

Я посмотрела на часы. М-да, почти полночь. Дик поздно ложился спать, но он наверняка занят с очередной юной любовницей. Тем не менее худа не будет, если я оставлю секретарю просьбу перезвонить.

К моему удивлению, меня соединили с Диком.

– Я как раз собираюсь спать, – сказал он. – Ну как, что скажешь?

– По твоей просьбе – я вспомнила. Худи Элверт и Донна Элверт. Мальчик считался очень способным к математике, девочка отлично музицировала. Они должны были попасть в приют еще в октябре прошлого года, их родителей убили.

– Отлично, я разыщу их.

– Дик, где ты взял эти кадры?

– О, в разных местах. Криса с полковником – в архиве Мэгги, сцену на балу – в светской хронике. А фото со статуей – в архиве Ника ван ден Берга. Кстати, ты поосторожнее: Ник понятия не имеет, что я ознакомился с его архивом.

– О как!

– Да, – беспечно отозвался Дик. – Мне позарез нужна была кое-какая информация, причем так, чтобы никто не узнал о моих поисках. Я надеялся найти ее в архивах Ника ван ден Берга. Нашел. А попутно – вот эту прелесть.

– Очень интересно.

– Да, я тоже удивился. Но, сама понимаешь, расспрашивать его мне было не с руки. Я подумал, что у тебя это получится лучше. Тем более, судя по обилию твоих фото в том же архиве, Ник имеет на тебя какие-то виды.

– Спасибо, – ровно ответила я.

– Не за что. А про деток повспоминай еще.

Я пересказала разговор Августу. Надо сказать, что перспектива встречи с Ником меня нисколько не прельщала. А если честно: в списке людей, которых я не желала видеть, он занимал место в первой десятке. Однако работа есть работа, понадобится – встречусь. И даже буду ему улыбаться.

– Ник. – Август казался озабоченным.

– Я расспрошу его.

– Не нужно, – быстро сказал Август. – Я сам.

– Почему?

– Потому, Делла, что просто так подобные кадры в архиве не хранятся. Если Ник замешан в подпольной торговле роскошью или ведет журналистское расследование, он будет молчать как рыба. Разговорить его смогу я.

– Инквизиторский допрос?

– Естественно.

– Это если он согласится. Он же не арестованный, чтоб ты его не спрашивал.

– Согласится. – Август самоуверенно улыбнулся. – Куда он денется? Я умею убеждать.

– Как знаешь. – Я постаралась скрыть облегчение.

– Сваришь каши? А то утреннюю я всю съел. Пожалуйста.

– Да куда ж я денусь… Ты умеешь убеждать.

И я пошла на кухню.

Вот уж не думала, что весь день проведу, вспоминая, как работать с моделятором.

Большинство моих сверстников при слове «моделятор» ухмыляются, думая о тех детских игрушках, с помощью которых они лепили порнографические сценки. Ну а как еще его использовать, с тем ограниченным набором функций… Понятно, что востребованы были и бокс, и собачьи бои. Но все-таки мои одноклассники чаще всего обменивались именно порносценариями.

А в университете я работала не с гражданской версией (она же детская игрушка), а с полнофункциональным военным моделятором. Штука замечательная. Позволяет создать наглядное представление сколь угодно сложных процессов с неограниченным количеством объектов. Строго говоря, сложность и количество ограничиваются, конечно, но каждое новое поколение моделяторов раздвигает рамки доступного.

Мощный компьютер, мощный голопроектор и мощный софт: вроде бы по отдельности ничего сверхъестественного, а вместе – прекрасная вещь. Столь же прекрасная, сколь и дорогая.

Я и не знала, что у Августа есть моделятор.

– Конечно, – ответил он. – Я же говорил: на Кларионе каждый год учения и маневры. Ты считаешь, я в голове их планирую?

– От твоей головы можно ждать и не такого.

– Вот мне делать больше нечего, как тратить фантазию на маневры.

Моделятор у него стоял в мансарде над Гаражом, в том единственном помещении, где я не побывала ни разу за три года. И при расследовании преступления мы пользовались этим средством впервые.

Началось с того, что стали поступать ответы на наши запросы о Крисе. Август очень быстро получил пакеты от моих абонентов и больше всего заинтересовался личными письмами. Он читал, хмурился сильнее и сильнее, и в этот момент поступил вызов с незнакомого канала. Август ответил.

– Бенедикт Хэтфилд, – назвался абонент. – Я слыхал, вы интересуетесь парнем, за которого вышла замуж моя дочь.

– Да, – односложно подтвердил Август.

– Могу я узнать, почему?

– Если дадите достаточно веское обоснование своему любопытству.

– О, – хохотнул Хэтфилд. – Я наслышан о вас. Инквизитор первого класса. Единственный инквизитор с титулом. Конечно, дам. Насколько веское, зависит от того, вы ведете дело или сами любопытствуете.

– В данный момент я уточняю, есть ли основания для независимого расследования.

– Скажи, что ведешь. Мой отец в любую секунду подпишет контракт, – шепотом подсказала я. – Ты ж понимаешь: любимый сын пропал.

– Но если появятся, вы возьметесь?

– Безусловно.

– Я интересуюсь из-за дочери. Мне надоело глядеть, как она превращается в Деву Марию: вроде и замужем, но без мужа, и с младенцем на руках. Честно говоря, я бы даже нанял кого-нибудь с вашими полномочиями, чтобы положить конец этому мученичеству. Не хочет она второй раз замуж – ее проблемы, но зачем вот так висеть между небом и землей и истязать себя надеждами? Пусть наконец кто-нибудь точно скажет: да, погиб. Но не так. И пусть виновного в его гибели посадят. Так будет правильно.

– Я подумаю. На данный момент у меня нет данных, чтобы судить о чем бы то ни было определенно.

– Я просто хотел уточнить, что не выношу пустого любознайства. Либо работаем, либо нет.

– Пустое любознайство у инквизитора? – Август удивился. – Такое бывает?

– Ну, вам виднее. Я с вашими коллегами пару раз общался, но не по делу – так, встретился на вечере у одного знакомого, тот представил даму со словами: «На всякий случай». Алиша Бетар, если вы о такой слышали.

– Моя однокурсница. Прекрасный специалист.

– Я не стал обращаться к ней. Женщина. – Хэтфилд пожал плечами: – Что она понимает в армии?

– Мой ассистент-оперативник тоже женщина. Капитан тактической разведки, армейские реалии знает почище большинства мужчин.

– Ну, разведчик! Надо полагать, что знает…

– А мисс Бетар в прошлом году была моим партнером. Мы вместе расследовали и обосновали факты государственной измены, совершенной Нотторпом.

– Ох ты… – выдохнул Хэтфилд. – Про вас-то я знаю, а вот ее как-то пропустил… Ха-арошая, однако, дама. Спасибо, что сказали. Буду иметь в виду.

– Хотя в чем-то вы правы. Мисс Бетар специализируется на экономических и финансовых преступлениях. Очень хорошо иметь такое знакомство, если вы банкир или стали объектом рейдерской атаки…

– Вот и мне сказали то же самое. Я финансист.

– …а если бы вы поговорили с мисс Бетар, она рекомендовала бы вам обратиться ко мне.

– Так я и обратился.

– Мистер Хэтфилд, вы хотите поболтать или готовы выложить то, что вам известно?

– О как! А с чего вы взяли, будто мне что-то известно?

– Вы сами об этом сообщили: «Да, погиб, но не так».

Хэтфилд осторожно кашлянул в кулак.

– Мне не то чтобы известно. Просто есть несхождения. Значительные. Мой приятель, в колледже вместе учились, работает в военном департаменте. Поскольку при Нотторпе табу налагалось лишь на документы четвертого округа, а остальные хоть без спросу бери, он достал мне все, что есть по этому делу. Это же третий округ, а не четвертый. Короче говоря, я не понял, как это они сумели убить роту целиком дружественным огнем.

– Перешлите мне весь пакет.

– Хорошо. Отправляю…

– А пока оно до меня ползет, рассказывайте.

– Что именно?

– Все. Все, что, по-вашему мнению, имеет отношение к Кристоферу Слонику.

– Да я не очень хорошо его знал. Совсем почти не знал, если честно. Поговорить по душам удалось один раз. Парень как парень. Нельзя сказать, что я был так уж счастлив видеть его в зятьях, а с другой стороны, и не возражал. Мэг самая младшая из моих детей, у меня их трое. Чудачка. Всегда была чудачкой. Я, честно говоря, ждал, что она станет какой-нибудь матерью Терезой. Всех жалела. Но мозги-то есть, просто мудрости не дано было. Я не связывал с ней никаких надежд. Тут она приходит, она на втором курсе училась, и говорит, что собирается замуж. Я и опешил. Я-то думал, она вообще не хочет замуж. Рассказывает. Будущий офицер, тяжелая пехота. Я растерялся: армия?! Это моя-то дочь, ненавидевшая всякое насилие, выбрала себе военного?! Ладно, говорю, приводи знакомиться. Поглядел и совсем перестал понимать: он же здоровый шкаф, ну просто воплощение всего, что моя дочь терпеть не могла. Одно осталось неизменным в моей дочери: это ее возмущение социальной несправедливостью. Парень не нашего круга. Но я очень спокойно отнесся к нему. Опять же, его дружеские и родственные связи весьма привлекательны даже по моим меркам. Сестра вон за принца вышла. Оно, конечно, бывает, и не так редко, но вот чтобы принц при этом не пренебрегал родней своей жены – о таком слышу впервые. А сестра у него вышла за Максимиллиана ван ден Берга, и этот самый Берг с Крисом приятельствовал. Мэг однажды пригласила его на вечеринку – пришел и нос не драл, даже не пытался притвориться, что одолжение делает. Совершенно по-свойски держался. Я не то чтобы планы вынашивал, нет. Просто подумал: если Берг дружит с парнем не своего круга, может, парень того стоит? И надо брать? Так что я ладил с Крисом. Если вам скажут, что это я науськал его драть нос в армии и указывать полковникам их место, – не верьте.

– Вас часто в этом обвиняли?

– Часто. Тут надо понимать три вещи. Во-первых, Крис сам по себе человек своеобразный. Чувство собственного достоинства у него, мягко говоря, не по сословию. Не амбиции – амбиции там как раз по мерке. То, что он метил в сенаторское кресло, – это все чушь собачья, это его Берг уговаривал не скромничать, я сам слышал. А Крис ему отвечал, мол, скромность – это не про него, другое дело, что в качестве вице-губернатора Арканзаса он знает, чем заняться, а насчет Сената – даже не представляет. Крис хотел руководить исполнительной властью в масштабах планеты, и я бы не сказал, что он замахнулся выше головы. Да нет, нормально. С учетом его обстоятельств – высоко, но не чрезмерно. А вот чувство собственного достоинства у него было о-го-го. Шею ни перед кем не гнул… Во-вторых, а чего ему, выпускнику Военного университета, и не указывать место полковнику, закончившему колледж в Мухосранске? Знаю я, что такое Военный университет. А в-третьих, даже без первых двух я этому полковнику тоже указал бы на месте Криса. Бывают обстоятельства, когда подчиненный просто обязан сказать начальнику, что тот не прав. И на гражданке, и в армии бывают.

– Как звали полковника, не помните?

– Уолтер Тэтчер.

Мы с Августом коротко переглянулись: Тэтчер был прямым начальником Криса.

– Из-за чего у них случилась ссора?

– Как обычно. Крис уличил своего командира в халатности и воровстве. Главное, воровал этот дурак по-глупому и по мелочи, а вреда от воровства было много. Продукты с истекающим сроком годности, чуть-чуть уменьшенные порции, напитки сильнее разбавлены водой… А Крис для своих солдат был отцом родным. Твердил, что тяжелая пехота – это позвоночник любой армии и нужно следить, чтоб он не хрустнул. Зашел в столовую, проверил порции, вызвал эксперта – а еда подпорчена. Самую малость. Даже врачи сказали, что ничего смертельного. Персонал в столовой, понятно, мигом настучал на своего старшего, тот на следующего, а этот уже на полковника. Кому охота ссориться с терминаторами? Сами небось знаете, они ребята очень замотивированные на честную службу родине и потому, как бы сказать помягче, непосредственные. Не понимают, когда другие честно служить не хотят… Крис поговорил с полковником на повышенных тонах. Тот попробовал было слова через губу цедить, Крис ему ответил. Хорошо ответил. А ведь Криса и солдаты любили, и младший офицерский состав. Популярный человек. К нему из других рот за советом ходили и за помощью. Кончилось тем, что приехал командующий округом, генерал Мимору. Крис и с ним поговорил. Не, нормально. Объяснил свою позицию. И правильно ведь объяснил. Тяжелый пехотинец, которого от тухлого мяса разбирает понос, – это не боец. В тяжелой пехоте нагрузки такие, что ребят кормить надо действительно хорошо. Мимору и его выслушал, и полковника пожурил, ничего больше делать не стал. Только мне потом передали его слова, которые он за спиной Криса произнес. Выскочка, мол, с помойки вышел, а туда же – офицером себя мнит. Ну, знаете, тут уже я оскорбился. Потому что это мой зять. Через знакомых передал: объясните кто-нибудь этому Мимору, что зять Хэтфилда – это вам не кот нагадил. И если известная буквально всем офицерам, которые учились на Земле, династия Слоников – помойка, то мне не составит труда выяснить, чем таким славным известны предки Мимору. Вот с тех пор меня и обвиняют: дескать, зятя науськиваю, чтобы он воду мутил в третьем округе.

– Можете точно повторить, что вам сказали относительно подкопа под Мимору?

– М-м, сложно. Я такие вещи не запоминаю. Только приблизительно. Видите ли, сам Мимору слова доброго не стоит. Не знаю, насколько хорошо инквизиторам преподают историю…

– Мне – хорошо. У меня еще неоконченный историко-архивный.

– А-а! Был в Испании такой диктатор – генерал Франко. Мелкий, ограниченный, даром что личной смелостью блистал. Вот Мимору – это ухудшенный вариант. У него еще и с личной смелостью швах. Если кто и вышел с помойки, так это Мимору. Но амбиций море. И он тоже чей-то зять. А с его тестем я давно не в ладах. И самое заурядное армейское происшествие выставили как мою борьбу с тестем Мимору. Вроде как я ищу способ пошатнуть чужие позиции. А там, глядишь, лет через десять поставлю командующим округом своего зятя.

– О последнем – вам это говорили или вам так показалось, что ваши оппоненты подразумевают?

– Да ну что вы, сказали, конечно. Один раз и в запале, но сказали. Я бы такое не выдумал, мне в голову не пришло бы. Я же знал, что Крис в армии именно на десять лет, а дальше у него совсем другие планы. И когда мне буквально через полтора месяца позвонила дочь и сказала, что на Криса пришло извещение… Ну, сами понимаете, что я подумал.

– Пожалуй, мне важно знать, что именно вы подумали.

– Я подумал, что Мимору избавился от потенциального конкурента.

– Вместе со всей ротой?

– Да, этот момент меня слегка удивил. С другой стороны, в роте его любили. Такого офицера запросто не убьешь. Как минимум солдаты молчать не будут, если что заподозрят. А может, так было проще инсценировать гибель в бою… Но кто же так инсценирует, а? Даже у такого дилетанта, как я, вопросы появились.

– Вы служили?

– Да, срочную. Атмосферная авиация. Штурмовик я. Главное, я прекрасно знаю, как происходит десантирование тяжелой пехоты с воздуха, мы ведь для них площадки чистили. Их же не прямо с борта сбрасывают. Борт ниже двадцати километров не спускается никогда. С борта уходит беспилотная платформа, и прыгают уже с нее. С километра, с восьмисот метров, а лучше с пятисот, чтобы долго не болтаться под куполами. И у меня соответственно возникли вопросы. А что с этой платформой – она под обстрел попала? И как с борта, давшего тот злосчастный залп, не заметили эту платформу? А если есть платформа, значит, люди прыгают, стрелять широким сектором нельзя… Тогда я позвонил своему приятелю в военном ведомстве и попросил достать мне все материалы. Вы еще не получили их?

Август проверил.

– Да, получил. Погодите немного, я просмотрю, что вы собрали… План операции, рапорт, бортовые журналы, осмотр поверхности… снимки есть, замечательно… Благодарю вас, мистер Хэтфилд.

– Если согласитесь со мной, что там нечисто, звоните. Контракт подпишу.

– Я думаю, это будет политически ошибочно. Контракт я подпишу с отцом пропавшего.

– А, это еще лучше. Не в смысле денег, сами понимаете, мне ваши гонорары по карману, да я с Джулианом в доле буду, в любом случае меня тоже задела эта беда… Но вы правы. Если вас пригласит Джулиан, никто не скажет, что я рою под Мимору.

– Вы с отцом Криса ведь в хороших отношениях?

– Догадались, потому что я по имени его называю? Да, в хороших. Мэг ведь у него живет. Я езжу на Арканзас. Внука повидать, да и… Словом, там деловое поле весьма многообещающее, а у меня дочь внезапно политикой заинтересовалась… Хорошо, если что понадобится – звоните.

Когда Хэтфилд попрощался, Август несколько минут сидел, обхватив себя за подбородок. Потом велел мне связаться с отцом и уточнить, готов ли он подписать контракт, потому что пора прикрывать свой тыл законными документами. Отец обрадовался, да ему передо мной еще Хэтфилд успел позвонить.

Потом Август собрал все документы, и мы пошли в мансарду над Гаражом.

Три следующих часа Август диктовал мне данные, а я загоняла их в моделятор. Запустили. Вместо боя получилась каша. Перепроверили данные, нашли ошибку, исправили, запустили снова.

Я смотрела на процесс и не понимала.

В поле моделятора беззвучно – звук мы не задавали – скользили объекты. На цель заходит звено штурмовиков – первая волна подавления. Под их прикрытием сброшены десантно-штурмовые группы с тактической разведкой – для нейтрализации крупных наземных огневых точек. В атмосферу пошли транспорты с тяжелой пехотой и техникой. На высоте в двадцать один километр встали на позицию, истребители прикрытия выстроились. Пошли платформы с техникой. Встали. Пошли беспилотные платформы с людьми. С земли попытка контратаки, которая мгновенно подавлена, потому что уже и техника развернута, и истребители не спят. Вот бортовой залп пересекает траекторию интересующей нас платформы. Снимки поверхности мы тоже загнали в программу, вот оно, это попадание. Широкий сектор, выжженная проплешина овальной формы. Платформа продолжает спуск. Успешная высадка. И?..

Если верить записям в бортовых журналах кораблей, других залпов, теоретически опасных для своей пехоты, не было. Не было и характерных следов на поверхности. Август предположил, что командир виноватого корабля попросту стер улики из журнала – есть такие умельцы. Однако само расположение кораблей не позволяло нанести такой удар. Рота ведь высаживается не одномоментно, иначе у них парашюты спутаются, да и на земле давка будет. Учитывая, что это тяжелая пехота, каждый солдат весит не менее центнера и тащит на себе около семидесяти килограммов оборудования, будет не давка, а крошево. Плаформа движется со скоростью около пяти метров в секунду, высадка идет группами, и в атмосфере рота занимает очень приличный объем. К тому же, чтобы уничтожить всю роту целиком, не задев платформу, надо стрелять в тот миг, когда первый еще не коснулся земли, а последний уже спрыгнул. Но и это не все! Платформа рассчитана не на одну роту! Конкретно эта платформа была малой, на батальон, с одновременной высадкой с двух бортов. Как можно ухлопать одну роту, не задев вторую, мне лично непонятно.

Август уселся на полу у моделятора по-турецки, развернул с чипа большой монитор и погрузился в изучение бортжурнала того транспорта, на котором прибыл Крис.

– Очень интересно. А почему они ту платформу отправили с половинной нагрузкой?

– Что?

– На той платформе была только одна рота.

– Наземные условия? Нет места для полной высадки?

– Об этом ни слова. Никаких объяснений. Просто запись о рейсе.

– Вручную?

– Нет, авторегистрация. То есть платформа-то ходила. А ну-ка…

Август замолчал на полчаса. Я развлекалась тем, что заставляла моделятор выводить какие-то совершенно фантастические процессы. В мансарде было очень жарко, в скат крыши лупило закатное солнце, а климатрона тут, конечно, не стояло: на кой черт его разворачивать на чердаке, где люди бывают раз в месяц в лучшем случае? Я сбросила жакетик. Хоть и льняной, но все-таки лишний слой ткани. Краем глаза заметила, что и Август разоблачился. Не отрывая взгляда от монитора, снял пиджак, аккуратно сложил его – я так понимаю, машинально, потому что пиджаки осознанно складывают только маньяки, – вынул запонки из манжет и закатал рукава выше локтей. Этого ему показалось мало, потому что он расстегнул воротник и освободил волосы от заколки.

Я самозабвенно мучила один из истребителей в моделяторе, заставляя его пройти под платформой вверх брюхом. Моделятор выдавал ошибку, но я не сдавалась. Иногда я искоса поглядывала на Августа. В мансарде было не только жарко, но и влажно, потому что его волосы, несмотря на тонну выпрямляющей косметики, уже принялись свиваться в упрямые колечки, приподнимаясь из гладкой укладки. Я посмеивалась про себя.

Август поднял голову, рассеянно посмотрел на моделятор и приказал:

– Выключай его. Пошли в дом, там прохладно и есть кофе. Данные можешь не сохранять.

– Уверен?

– Если только на всякий случай. Криса там вообще не было. Ни одного, ни вместе с его ротой.

Ничего себе заявленьице! Август ушел, я быстро усыпила моделятор и поскакала за боссом.

Догадливый Тед уже сервировал на веранде легкий стол – кофе, лимонад, печенье и фрукты. Август плотно уселся в плетеное креслице, жалобно скрипнувшее под его немалым весом, с удовольствием выпил чашечку капучино. Я выбрала холодный лимонад: Август не женщина, ему все равно, что от кофе на жаре портится цвет кожи.

– Итак, – произнес довольный Август, наливая себе вторую чашку, – Крис в этом бою не участвовал вовсе. Почему? Основной документ – бортовой журнал транспортного корабля. И даже не в разделах летных событий, а в разделе технических сведений. Транспорт рассчитан на шесть батальонов тяжелой пехоты. Людей перевозят в изолированных отсеках побатальонно. На это количество берется запас воздуха, воды и пищи. Есть нормы среднего расхода в сутки на голову. В действительности расход немного отличается – когда больше, когда меньше. Незначительно. В этом рейсе на борту было четыре батальона плюс отдельная рота. В четырех батальонных отсеках расход реальный, в отсеке, где была одна рота, нормативный. Абсолютно четко нормативный. Думаю, если показать этот журнал понимающим людям, нам скажут, что данные были внесены вручную и позже указанной даты.