POV Дань
Он ушел… Дверь так осталась открытой. Может и стоило бы бросить проверить, следят ли за мной, но прикинула: масштаб разрухи и время, которое на уборку выделено, свои возможности для побега из дома, последствия в провальном случае… И принялась убираться.
Пока сваливала груды мусора, в комнату заглянул один из псов, кто меня охранял. Рулон пакетов принес, веник, тряпки, совок. С равнодушным лицом у двери бросил.
— А помочь? — уже в спину кинула, уходящему мужику.
— Иди в пизду! — через плечо и совершенно неуважительно.
— Я девок не люблю, — огрызнулась преисполненная обидой. Не за то, что послал, а за отказ.
— Тогда на хуй! — и знак показал.
— Я бы с радостью, да среди вас мужиков нет! — этого мАлого злить и бесить не собиралась, брякнула по привычке, а болван чуть было не повёлся на мою провокацию. Раздражённо всхрапнул, окатил яростью глаз, но бестолковую ругань не продолжил — просто ушёл.
Бл*, вот на х*я с ними перепираться взялась? Мне на него начхать!
Ещё раз крепко чертыхнулась и продолжила убирать то, что натворила от души, уже проклинали идиотскую идею достать Хан через погром. Хотя, главнее результат, а я, вроде, добилась желаемого.
Проверила, можно ли договориться с врагом.
Отец был прав когда, растормошив ночью, за несколько минут до взятия нашего особняка, признался, что никому не будет легко, но если делать все верно, Хан не убьёт сразу — даст шанс и выслушает! Папа не ошибся — Ханское чудовище умело слушать!
Может и глупа, но ровно на столько, чтобы играть ва-банк на чужой территории. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. И если ещё день назад я знать не знала Хана, то теперь очертания этого зверя стали прорисовываться — ещё не полностью, но уже яснее стало, что он из себя представлял. Осталось выдержать свою роль, а там — либо грохнет, либо сбегу. И моя попытка привела к тому, что Хан был готов к уступкам. Значит, я выбрала пусть рисковую, провокационно опасную, но удачную тактику.
Довести… и чуть уступить, пусть думает, что сломал. Мне не сложно, я умела быть разной. Хамелеон! Умела затаиваться, ждать и менять «цвет».
Душ приняла, чуть ли не на последних минутах отведённого времени. Пришлось в пижаму опять влезть, а уже на выходе их комнаты, обнаружила, что за мной не следили.
Хм, странно.
Хан себя вёл так, словно знал, что не сбегу… из этого особняка. Не собиралась пока ломать его убеждения. Я вообще себе дала пару дней на изучение стана врага и принятие решения, чуть поостыв от первого шока. Это делать, сидя взаперти, было крайне сложно. За то теперь, как поняла, мой демонстративный глас был услышан, значит, дом будет в моём распоряжении, но по умолчанию для меня — больше ничего не ломать!
Я вообще очень понятливая, особенно когда мне что-то нужно.
Огляделась. Никого, но из четырёх дверей на этаже помимо моей, была приоткрыта дальняя с противоположной стороны. Покосилась в сторону лестницы, опять на ту дверь. Не знаю, что меня туда тянуло, но пошла. Толкнула… и застыла на пороге.
Склонив голову и утопая в раздумьях, на краю постели сидел Хан — ноги чуть расставлены, локти на коленях, ладони замком сцеплены между.
На моё появление нехотя среагировал, не шевелясь:
— Это тебе, — даже тыкать было не нужно, я тотчас уставилась аккуратную стопку чёрных вещей возле него.
— Шутишь? — скривилась. — Когда успел купить?
— Давно, — обронил так, словно он вообще себя заставлял звучать, а потом на меня покосился.
— Не новые? — скептически нахмурилась. — Я не буду надевать чужие шмотки! — опять отыграла избалованную папину дочку, ещё и руки на груди сложив.
— Не хочешь, ходи в том, что есть! — ровно припечатал Хан, и встал.
Это моего желания добиться желаемого не охладило.
— Ты обманул! — наехала, спешно раздумывая какой погром за это учинить опять.
— Я не обещал поездки в магазин, — хладнокровно рассудил Хан. — Я согласился, что вещи нужны. И пока есть вот это… — кивнул на стопку.
Чёрт! Разложил-то верно и словами играл умело. Впредь буду умнее и прозорливей, тоже следить за точностью фраз.
— Твоей дочери? — с сомнением уточнила, но немного смилостивилась.
— Нет, — Хан как-то странно скрежетнул зубами и ещё рыкнул что-то… чёрт его поймёт, что.
Рассудив, что он в прав, подошла к шмоткам, верхнюю пальчикам приподняла. Чёрные джинсы… потом футболка, джемпер:
— Какое-то депрессивное, — только сейчас осознала, что звучу только я.
Обернулась к Хану, и глазами тотчас наткнулась на фотку в рамке, которую он держал. Я обще не привыкла к распечатанным фотография, рамочкам, а тут в комнате, как по старинке. Пусть не на стенках, но на письменном столе, возле которого и стоял Хан, ряд рамок красовался.
Я неспешно прошлась по комнате, только теперь в ней улавливая девичьи оттенки и элементы: резинки, заколки, духи, немного косметики, и запах тут был нежнее, тона декора мягче и пастельней.
Остановилась рядом с Ханом, глядя на фотки. На всех были двое… Девушка, примерно моего возраст или моей сестры, и маленькая девочка. То на руках, то в объятиях, и они всегда, всегда с искренне лучезарными улыбками. Парочка излучала любовь и свет.
У меня даже сердечко как-то странно ёкнуло. Не знаю почему. Я вообще не сентиментальная особа, но они мне душевными и милыми показались.
— Это кто? — ткнула на ту, кто постарше. Она была темноволосой и кареглазой. Я бы даже сказала, черноглазой. Худенькая, изящная, женственная и с очень необычной внешностью, которую бы я отнесла к восточной красоте.
— Сестра, — секундой погодя и глухо отозвался Хан.
— Сколько ей?
— Двадцать…
— Ого, и у неё уже дочка такая взрослая? — опешила, глянув на мелкую и прикидывая, во сколько сестра Хана её родила. Пятнадцать? Если вообще не тринадцать!
— Это Эсманур — моя дочь. А Разула — её тётка, — таким тоном будто я оскорбила его до глубины души.
— Ну прости, что ошиблась, — шикнула, не понимая с чего он такой рычащий. Ну да, влезла и что с того?! Захотел — ответил, а нет — ну и… я бы не обиделась!
— А сыну сколько?
— Двадцать три, — процедил, буравя меня тяжёлым взглядом. Я не удержалась, даже присвистнула:
— Поздравляю, ты по ходу детей штампуешь по неосторожности и не заморачиваясь разницей в возрасте, — поставила фотку, которую успела взять, чтобы поближе рассмотреть парочку, и к вещам на постели вернулась.
— Её стало быть? — проворчала, ещё раздумывая, как показать своё недовольство его коварством. Обещать — и исказить данное слово. — Нет, Хан, не надену шмотки твоей сестры. Лучше голой, — решила покапризничать, — пусть она сама их носит. — Хан как-то яростно всхрапнул. Видимо, я всё же его достала со своим мерзким избалованным характером. Поэтому решила дожать — трёпку устроит, значит так, потом слаще буду мстить:
— Или если у вас это так принято, пусть твоя дочь за ней и донашивает, а я…
Не договорила, аж взвизгнула от боли, когда меня Хан за гриву схватил, сильно дёрнул, прочь из комнаты выволакивая. Ничего не понимала из его утробного рыка на непонятном языке, но меня волной ледяного ужаса окатило. Руками в его руку, которой меня удерживал за волосы, вцепилась, и попискивала/поскуливала от боли, пока он меня за собой тащил. Слёзы глаза жгли, я даже ругаться не могла, как было больно и страшно. А Хан меня быстро волок: по коридору, ступеням… на первый, где мужики его, нас увидав, повскакивали с мест:
— Быстро, машину! — рыкнул громоподобно Хан, и его псы засуетились, на нас бросая настороженные взгляды.