Дар

I

Посвящается моему любимому мужу.

Нет ничего хуже, чем в Рождество быть нищей, как церковная мышь.

Хотя… беру свои слова обратно. Работать в двойную смену в канун Рождества в закусочной тоже довольно скверно. Но если я её не отработаю, то не смогу наскрести достаточно денег, чтобы в этом месяце заплатить за квартиру. А если и есть нечто похуже, чем оказаться нищебродом в Рождество, так это оказаться в этот праздник бедняком и бездомным.

Работать сегодня в двойной смене было бы не так плохо, будь это в каком-нибудь приличном заведении, куда в канун праздника приходят люди с семьями и оставляют хорошие, щедрые чаевые, которые я смогла бы использовать в качестве пополнения своей оскорбительно и невыносимо низкой зарплаты. Но нетушки. Я работаю в «У Стиви», где, по моему убеждению, на двери должна висеть табличка: «ЗАГЛЯДЫВАЙТЕ, ЧТОБЫ НЕ ЗАКАЗЫВАТЬ НИЧЕГО, КРОМЕ КОФЕ». Я в любое время разливаю кофе половине клиентов, которые впоследствии оставляют на чай только мелочь, в основном медяки.

Вам доводилось когда-либо собирать копейки из почти пустой кофейной чашки? Мне доводилось. Каждый божий день.

Всё, что я могу сказать хорошего, — это то, что смена почти заканчивается. «У Стиви» закрывается в одиннадцать вечера, на три часа раньше, чем обычно, а затем я отправлюсь домой к своему мужу Джастину, чтобы насладиться остатком рождественского вечера.

— Жду не дождусь, когда слиняю отсюда, — говорит мне моя коллега Бесси. Она сидит за одним из пустых столиков и раскладывает столовое серебро, а я сижу за столом в нескольких футах от нее и жду, пока последние бродяги допьют свой чертов кофе. — Как только вернусь домой, я сразу же залягу в ванну и буду отмокать, пока не взойдет солнце.

Я хмыкаю в знак согласия. Я провела на ногах последние двенадцать часов. Даже у моих мозолей появились мозоли. Это не преувеличение — на днях я обнаружила мозоль, из которой росла другая. Ученые должны написать об этом случае в медицинском журнале.

Бесси вскидывает бровь, глядя на меня.

— А ты, Стелла? У тебя есть планы с Джастином? — она разражается хриплым кашлем, который был у нее с тех пор, как я начала здесь работать, вот уже два года, и он, похоже, с каждым днем становится все сильнее. — Может, водные процедуры с ним.

— Я буду просто счастлива, если у нас будет горячая вода, — говорю я. Мы опоздали с оплатой счета за отопление, поэтому пришлось некоторое время обходиться без тепла. Но сегодня его должны снова включить — небольшой, приятный рождественский подарок.

— Ну, — начинает она. — У тебя есть милашка, который согреет тебя.

С тех пор как вырубили настоящее отопление, мы с Джастином провели много времени, обнимаясь на диване, чтобы воспользоваться преимуществом тепла человеческого тела. Он также стал больше времени проводить в библиотеке юридического университета. Джастин учится на втором курсе, поэтому в основном счета оплачиваю я. Официанство — это моя вторая работа, первая — работа в детском саду, где я могу использовать свое образование в области воспитания детей младшего возраста, и все это за минимальную зарплату. Четыре года учебы в колледже, куча долгов, а мне нужно работать на двух работах, чтобы просто оплачивать счета. Мне следовало бы специализироваться на «Не Быть Бедняком».

Бесси зевает и трет глаза, размазывая тушь. Она вдвое старше меня и красится вдвое ярче.

— Как думаешь, что нужно сделать, чтобы все прямо сейчас свинтили? — шепчет она мне. — Я не понимаю, какой психопат захочет пить кофе без пятнадцати одиннадцать?

Я окидываю взглядом безотрадную закусочную. Несмотря на то, что мы с Бесси вымыли все столы, они покрыты толстым слоем грязи, которую мы никак не можем оттереть. Даже при дневном свете «У Стиви» никогда не бывает ярким и веселым, а ночью и вовсе кажется, что находишься в морге. Лампы вечно мерцают, и два оставшихся посетителя, кажется, этого не замечают. Один из них — мужчина, который за всё время пребывания здесь не снял ни пальто, ни шляпы, попивает кофе, а второй — пожилая женщина, сидящая в кабинке в самом конце закусочной.

Еще пятнадцать минут. Пятнадцать минут, и мы сможем спровадить этих двух людей на улицу, после чего я смогу отправиться домой.

Я достаю из сумочки резинку и собираю свои светлые волосы в пучок. Многие официантки собирают волосы во время смены, однако я выяснила, что мои чаевые как минимум в два раза больше, когда мои волосы распущены. (Естественно, в два раза больше — это почти что ничего). Мои волосы цвета кукурузных рылец и, безусловно, являются моей лучшей чертой — люди постоянно делают мне комплименты по поводу моих волос и иногда протягивают руку, чтобы их потрогать. За последнее десятилетие я их только подравнивала, поэтому они у меня до самой спины, шелковистые и блестящие.

На всем остальном я экономлю. Я почти не сплю. Пропускаю приемы пищи. Ношу то же зимнее пальто, что и последние пять лет. Но я всегда забочусь о своих волосах. Мои черты лица заурядные, и без волос я была бы невзрачной. Когда меня называют милой, то лишь благодаря им, и уж точно не из-за тонких губ или слишком близко посаженных глаз.

Убрав волосы с лица, я достаю телефон, чтобы отвлечься. Я просматриваю новости в поисках интересных сюжетов. На прошлой неделе парень выиграл в лотерее «Мощный шар» огромный джекпот, а теперь появилось новое известие о том же парне, который, судя по всему, помер от сердечного приступа на следующий же день. Безумие.

Я не вижу никаких сообщений от Джастина, поэтому пишу ему сама:

«Не терпится отпраздновать наше первое супружеское Рождество».

На экране загораются три точки, и через минуту появляется его ответ:

«Мне тоже не терпится. Во сколько ты вернешься домой?».

Мы с Джастином поженились летом, после того как были вместе последние два года. Церемония была дивной, даже несмотря на то, что в тот день лил дождь. Это наше первое Рождество в качестве мужа и жены, что делает этот день особенным. В последнее время он очень переживает ввиду учебы, а отношения между нами были немного напряженными, поэтому я еще больше хочу, чтобы мы провели этот праздник вместе. Я быстро набираю ответ:

«Я выйду в одиннадцать».

Его ответ появляется почти тут же:

«Буду ждать. Думаю, мы должны обменяться подарками в полночь».

В животе сводит. Мне всегда нравились подарки на Рождество, но в этом году у меня голяк. Когда ты не можешь оплатить даже счет за отопление, ты никому не купишь хорошего подарка. Он просто не светит. К примеру, маме я купила шапочку и подходящие перчатки в магазине «Все за доллар», а отцу я подарила зарядку для Айфона из того же магазина. «Все за доллар» — был моим лучшим другом в этот праздничный сезон.

Но Джастину я не смогла заставить себя купить подарок в долларовом магазине. Он значит для меня гораздо больше, и мне хочется, чтобы он это знал. Свеча, пахнущая яблочным сидром, не говорит о моих глубоких чувствах.

Да и как сделать идеальный подарок любимому мужчине, если в кармане нет денег?

— Что стряслось, Стелла? — интересуется Бесси. — Выглядишь обеспокоенной.

Я морщусь.

— Я так и не купила Джастину рождественский подарок. А он хочет обменяться подарками сегодня вечером. Даже если бы я могла позволить себе купить ему хоть что-то, все магазины уже закрыты.

— Ну, может быть, возьмешь что-нибудь из закусочной… — Бесси хватает столовое серебро из одной из сложенных ею стопок. — Вот, держи. Ничто так не говорит о любви, как вилка.

— Бесси…

Она берет салфетку из другой стопки на столе.

— Готова поспорить, что ты сможешь сложить что-то типа журавлика-оригами.

Ну здорово. Надо было купить ему подарок в долларовом магазине, пока еще была возможность.

— Я хотела подарить ему в этом году что-то особенное, — заявляю я ей. — Ведь это наше первое Рождество в качестве супружеской пары.

Мое заявление не производит никакого впечатления на Бесси. Она была замужем три раза, поэтому не понимает.

— Это всего лишь подарок. Наверняка он не так парится об этом, как ты.

Я в этом не уверена. Несмотря на то, что мы с Джастином договорились слишком не тратиться на подарки друг другу, он придал большое значение тому, что это наше первое супружеское Рождество. Мой муж наверняка подготовил какой-нибудь значимый подарок, а я буду выглядеть бессердечной ворчуньей, если приду ни с чем.

Мужчина в пальто и в высокой шляпе наконец-то поднимается со своего места. Он бросает на стол два доллара, которые едва покрывают стоимость его кофе, и, не говоря ни слова, проходит мимо нас. Колокольчик на двери звенит, когда мужчина удаляется, увлекая с собой слабый запах мочи.

— Счастливого Рождества! — кричит ему Бесси, хотя он уже ушел.

Я смотрю на часы — до одиннадцати часов осталось две минуты. Пожилая женщина все еще сидит за своим столом, и не делает никаких движений, чтобы уйти. Не уверена, понимает ли она, что мы закрываемся. Я должна ей об этом сказать. У меня плохое предчувствие, что она окажется одной из тех многочисленных посетительниц, которые вдруг понимают, что потеряли кошелек. Если так, то, наверное, мы просто дадим ей уйти. Мы же не собираемся звонить в полицию в канун Рождества, чтобы сообщить о хрупкой старушке, которая не может заплатить за свои сэндвич с индейкой и картошку фри.

— Я скажу старушке, что мы скоро закрываемся, — говорю я Бесси. — Чек есть?

Бесси вскидывает плечо.

— А я почем знаю? Это же ты ее обслуживала.

— Нет, не обслуживала. Столик в углу был твоим.

— Неа, угловой столик был твоим.

— Нет, — стискиваю зубы я. — Думаю, я была бы в курсе, если бы обслуживала ее.

— А я бы не знала?

Я бросаю взгляд на пожилую женщину, сидящую в этой кабинке в полном одиночестве.

— То есть, хочешь сказать, что никто её не обслуживал, пока она была здесь?

— Поскольку мы здесь только вдвоем, думаю, что нет.

Я хмурюсь.

— Давно она там сидит?

Бесси пялится на свои ногти, которые достаточно остры для того, чтобы в случае необходимости кого-то разорвать. Она говорит, что они служат ей защитой во время возвращения домой.

— Не меньше часа. Может, больше. Каждый раз, когда я смотрела, она сидела там.

Я поправляю пучок на затылке.

— Давай-ка я с ней поговорю.

Я встаю, скрипнув стулом по линолеуму. Мои мозоли — и старые, и новые — отзываются жгучей болью, но я успокаиваю себя тем, что скоро буду дома с моим замечательным мужем. И нет, у меня нет для него подарка, но я найду способ загладить свою вину. Если, конечно, мне удастся выбраться из этой дыры.

Я пробираюсь по проходу к кабинке в самом конце, где сидит пожилая женщина, мои шаги гулко отдаются в закусочной. Дешевая кожа на сиденьях разодралась в нескольких местах, являя миру желтый поролон. Перед женщиной нет никакой еды. На столе лежит салфетка с вилкой и ножом, и никто не подал ей даже стакана воды.

Не понимаю. Если она сидит здесь уже больше часа, почему она не попыталась привлечь наше внимание, чтобы мы обслужили её?

Подойдя ближе, я могу различить морщинистые черты её лица: у нее широкий нос, а губы, кажется, поглощены отвисшей челюстью. Её седые волосы собраны в пучок, такой же густой, как у меня.

Самое примечательное в старушке — это её глаза. Кажется, что некогда они были глубоко черного цвета, однако теперь они помутнели от катаракты. И когда я подхожу к ней, они не моргают: они уставились вперед. Она восседает в кабинке, слегка ссутулившись, неестественно неподвижно.

— Мэм? — зову я.

Она не двигается. Старушка не поворачивается в мою сторону и не произносит ни слова.

— Мэм, — снова пытаюсь достучаться до нее я. — Мы… э-э, мы скоро закрываемся.

И вновь — она словно не замечает, что рядом с ней кто-то стоит. Её тело абсолютно неподвижно.

Матерь божья!

Кажется, она мертва.