Дар богов (СИ)

========== — один — ==========

Ангрбода выкладывала на песке затейливые фигуры из камней и гвоздей. В хижине Флоки было много гвоздей и еще целая куча плотницких инструментов. Ивар как-то сказал, что тот, верно, жалеет, что не зачал сына, ведь дочь никогда не станет корабельщиком и не продолжит его дело. Флоки рассмеялся и ответил, что Ангрбода — дар богов, а боги лучше знают, что нужно человеку. Флоки был очень религиозен, потому мать и отдала Ивара ему на воспитание, решив, что так он научится чтить веру и обычаи викингов. Спорить с богами Ивар не брался, но если бы Ангрбода была мальчиком, у Ивара был бы настоящий друг. Нет, они, конечно, и без того уйму времени проводили вместе, но совсем не так, как братья — Уббе, Хвитсерк и Сигурд — и другие парни, которые учились драться и быть викингами. Ивар мог только трястись в тележке, в которой возил его Флоки или Ангрбода, и метать топорик в деревья — это у него, к слову, получалось так, как ни у кого больше.

— Эй, калека, а до той ольхи докинешь? Или у тебя руки работают не лучше ног? — выкрикнул Уббе из толпы парней, устроивших ристалище на лесной поляне.

Ольха была старая, раскидистая, с толстым стволом. Но росла слишком далеко, Ивар вечно мазал на такое расстояние, и Уббе знал это. Можно было приказать Ангрбоде подкатить тележку поближе или подползти самому, но тогда бы это не считалось.

— А ты встань возле дерева — и я точно докину, — ощерился Ивар, глянув Уббе в глаза.

— Нашел дурака! — фыркнул Уббе. — Мне суждено погибнуть в битве, как настоящему воину, а не подохнуть от твоей кривой руки.

Ивар стиснул зубы и до боли сжал рукоять топорика. Братья то и дело выводили его из себя, и хоть мать и уверяла, что на самом деле они его любят, в такие моменты на это было плевать: Ивар их ненавидел!

— Трус! — выкрикнул он и окинул взглядом остальных парней, включая Хвитсерка и Сигурда. — Вы все трусы!

— Да ты не злись так, братишка, — начал Сигурд спокойным голосом — и в этом уже чувствовался подвох, — а то еще того гляди разревешься, придется тебя к матери тащить, чтобы сопли утерла! — Он расхохотался, и его смех подхватили остальные парни.

У Ивара на глаза и впрямь навернулись слезы, которые едва получалось сдержать. Он опустил голову и уставился на лезвие топорика, представляя, как оно вонзается в златовласую голову Сигурда.

То, что смех утихает, Ивар сообразил не сразу. А когда поднял взгляд, увидел, как сквозь толпу парней медленно, своей привычной расслабленной походкой идет Ангрбода — прямо к злополучной ольхе!

Остановившись возле серого, покрытого трещинами ствола, Ангрбода помедлила мгновение — и развернулась. Она прижалась к ольхе спиной, вытянув руки вдоль туловища, подняла голову и посмотрела на Ивара. Ее глаза были спокойными и холодными — как лед. У них и цвет был как у льда, который покрывал озеро зимой, — глубокий голубой, с сероватым оттенком.

Ярость, испепелявшая Ивара, мигом затухла — будто колодезной водой из бадьи окатили. Он с ненавистью посмотрел на Ангрбоду: что она еще удумала?

— Ну что, теперь докинешь? — с усмешкой поинтересовался Хвитсерк.

Хвитсерк не верил в Ивара. Никто не верил! Никто, кроме Ангрбоды. Или ей было просто все равно?

Ивар выдохнул. Вдохнул. Перехватил поудобнее рукоять топорика. Замаханулся. Прицелился. И на выдохе, между двумя ударами сердца запустил топорик в дерево.

Лезвие вошло в серый ствол до середины, срезав светлую с легким медным оттенком прядь с макушки Ангрбоды.

Ангрбода моргнула, на шаг отошла от ольхи и с трудом, в раскачку, не с первой попытки вытащила топорик из древесины. А после молча вернулась к Ивару под ошарашенными взглядами парней.

Ивар водил точильным камнем вдоль лезвия топорика. Топорик был острым и так, но заняться все равно было нечем. Флоки ушел в лес — слушать деревья, он опять мастерил что-то интересное, но не рассказывал, что именно. Хельга отправилась в Каттегат. А Ангборду железо и камни, как это часто бывало, интересовали больше всего остального. Она выложила на песке целый горный массив из угловатых камней, которые притащила из оврага в лесу. Морские, круглые и обкатанные, ей не нравились. Вокруг «гор» в песок она натыкала гвоздей, много, целый лес — Железный Лес. От своей работы она не отрывалась и головы не поднимала. Казалось, ничто вокруг ей не интересно. Ивара это злило, чем дальше — тем больше.

Почти не целясь, он запустил топорик в груду проклятых камней Ангрбоды. Одни разлетелись в стороны, другие обвалились, сбив стройные ряды гвоздей. Ангрбода вздрогнула, будто очнувшись ото сна, и подняла голову. Но Ивару и это не понравилось: она, как всегда, смотрела не так!

В Каттегате говорили, что дочь Флоки пошла в отца — такая же странная. Но это неправда: не такая же. Флоки смотрел людям в глаза, когда разговаривал, а Ангрбода смотрела сквозь людей или в сторону. Ей будто вообще ни до кого не было дела!

— Сколько можно заниматься этой ерундой?! — в гневе закричал на нее Ивар. — Неужели нет других дел?! Займись чем-нибудь еще!

— Чем? — Ангрбода моргнула и наконец посмотрела на него.

Ивар хотел, чтобы она занялась чем-то вместе с ним: приносила бы топорик после метания в дерево или чем-то еще интересным. Ивар мог бы ей приказать, но это было бы не то.

— Не знаю, — фыркнул он. — Сама придумай.

Может, она догадается?

Ангрбода снова отвела взгляд. Пожала плечами. А потом поднялась на ноги и, взявшись за подол туники, стянула ее с себя. Оставшись в исподней рубашке, она пошла к воде. От ее босых ног оставались следы на песке.

Ткань рубашки трепетала на ветру, обхватывая тело Ангрбоды то с одной, то с другой стороны. Она всегда была тощая и высокая, с худыми руками и длинными ногами-палками, плоская как доска — как Флоки, она и в этом пошла в отца. Так, по крайней мере, думал Ивар… до этого момента. Теперь под рубашкой Ангрбоды он заметил округлости бедер — почти как у настоящей женщины. Впрочем, она и была почти женщиной — в следующем месяце Ангрбоде исполнялось четырнадцать, она была младше Ивара всего на полгода. Братья в том же возрасте считались уже мужчинами, Уббе на свой день рождения даже хвастался, что отымел одну из служанок накануне. Ивар тогда еще не совсем понимал, что это значит. Тогда, но не теперь.

Ангрбода зашла по пояс в воду и нырнула, погрузившись с головой. В этом она явно отличалась от отца: Флоки не умел плавать, даром что корабельщик. Ангрбода же любила воду, она могла барахтаться в ней по полдня и заплывать в море так далеко, что Ивар терял ее из виду. Хельга частенько вытаскивала дочь из воды силой, уже под вечер, посиневшую от холода, но как никогда довольную, доносила на руках до берега и заворачивала в шерстяной плащ от ног до головы, так, что только нос торчал наружу — прямой и чуть вздернутый вверх на самом кончике.

В этом году Ангрбоде повезло: лето выдалось теплым, можно было плавать дни напролет. Вот только Ивару это совсем не нравилось — ему приходилось сидеть на берегу в одиночестве все это время. В еще большем одиночестве, чем когда она строила свои горы и леса на песке.

Ангрбода плескалась в волнах, словно рыбина, ложась на воду то животом, то спиной. Ивар уже много раз пожалел, что разрушил ее постройки. Он подполз к топорику, взял его в руки и снова принялся затачивать, злясь все больше и больше с каждым движением, которое точильный камень совершал вдоль лезвия.

— Иди ко мне! — крикнула Ангрбода.

Она стояла неподалеку от берега, вода плескалась у нее под самой грудью, а накатывавшие волны то и дело ложились на плечи подобием синего плаща с оторочкой из белых брызг. Ангрбода всегда говорила Ивару «иди», а не «ползи», как остальные, и это ему нравилось. И частенько звала к себе, когда плавала. Мать лезть в воду запрещала строго-настрого, она говорила, что Ивар утонет, а он всегда ее слушался.

— Я утону. Я не умею плавать, — повторил он как заклинание то, что всегда говорил Ангрбоде в таких случаях.

— Ты не можешь знать. Ты ведь не пробовал, — ответила Ангрбода собственным «заклинанием».

Не было еще и полудня, солнце стояло над лесом, бросая серебристые отсветы на покрытое рябью море. В его свете Ивар заметил под мокрой рубашкой, облепившей тело Ангрбоды, очертания грудей. Их не было раньше… Или раньше он просто не замечал?

Два небольших округлых холмика… Ивар не мог оторвать от них глаз. А когда очередная набежавшая волна скрывала их из виду, он считал мгновения, дожидаясь, пока она откатит.

Ангрбода постояла еще немного, глядя на Ивара и сквозь него одновременно, легла на спину и поплыла прочь от берега.

А Ивар понял, что его колотит и бросает из жара в холод. Он закрывал глаза и тер их руками, но все равно видел грудь Ангрбоды, словно все еще стоявшей перед ним.

Затачивать топор больше не получалось — и древко, и точильный камень то и дело скользили во влажных ладонях. Сердце колотилось так, что отдавало в ушах. И каждое мгновение казалось невыносимо долгим — Ивар не желал дожидаться, пока Ангрбода наплескается в море, он хотел видеть ее перед собой прямо здесь и сейчас!

Он откинул топорик и точильный камень в сторону и подполз к полосе прибоя. Море лизнуло кончики пальцев на руках влажным языком подкатившей волны. Вода показалась достаточно теплой. Ивар прополз еще немного, и очередная волна легла ему на плечи и затекла под живот, намочив одежду. Так, он все равно уже мокрый почти весь, и это почти не страшно. Можно было бы двинуться дальше, но Ивар совершенно не представлял, что надо делать на глубине. Да еще и ноги…

— Плыви сюда, не бойся! — раздался голос Ангрбоды. Она снова стояла неподалеку, на сей раз чуть выше пояса в воде.

— Я не умею! — крикнул ей Ивар.

— Это легко. Ложишься на воду и расслабляешься. И делаешь руками вот так! — Она показала движение, наподобие того, что делают лягушки лапками.

— А ноги? — Ивар знал, что, когда люди плавают, они шевелят еще и ногами.

— Просто расслабься! — повторила Ангрбода. — И тогда ноги тебе не будут нужны. Смотри! — И она легла на воду и проплыла немного сначала в одну сторону, а потом в другую, двигая лишь руками.

Ивар глубоко вздохнул и полез в воду. Мать бы этого никогда не позволила! Хорошо, что она не видит.

Пока он мог касаться ладонями песка, все шло не так уж плохо. Голову можно было вытянуть над водой и дышать, а с помощью рук пробираться вперед.

— Не держись за дно! — крикнула Ангрбода. — Расслабься!

Ивар, может, и не послушал бы ее, но дно внезапно ушло не только из-под ладоней, до него невозможно было дотянуться даже кончиками пальцев! А набежавшая волна приподняла еще выше. Внезапно охвативший страх сковал все тело, Ивар забарахтал руками изо всех сил. Вода накрыла с головой, и невозможно было определить, где верх, а где низ.

— Расслабься! — донесся сквозь воду голос Ангрбоды.

Но тщетно. Воздух в легких закончился, а вынырнуть так и не получалось. Грудь изнутри жгло огнем, и Ивар все-таки сделал вдох, втянув вместо воздуха соленую воду. И тут же ею захлебнулся. И закашлялся, втягивая все больше и больше.

А потом он вдруг оказался над поверхностью и смог наконец дышать. Кашлять, отхаркивая воду, но все же дышать. Когда муть перед глазами рассеялась, страх отступил, и Ивар снова мог думать почти как обычно, он понял, что из воды его вытащила Ангрбода и теперь держит, обхватив руками под ребра.

— Я же говорил! Я же говорил, что утону! Я не умею плавать! — с яростью накинулся он на Ангрбоду.

Все же мать была права…

— Утонуть в луже может только дурак. А ты не дурак, — спокойно ответила Ангрбода.

Она, как обычно, смотрела мимо Ивара — на воду. Ивар тоже огляделся. Волны плескались возле бедер Ангрбоды, совсем низко. Чтобы достать руками до дна с поверхности, не хватало всего нескольких пядей. Действительно, лужа… Ивар понял, что краснеет.

Еще сильнее он покраснел, когда увидел, как мокрая рубашка облепила тело Ангрбоды — очертания бедер и треугольника, в повернутой книзу вершине которого сходились ее ноги. Закружилась голова, а во рту мигом пересохло.

Ангрбода сделала полтора шага назад и погрузилась в воду до пупка, все еще придерживая Ивара на вытянутых руках.

— Расслабься и двигай руками, — сказала она.

Ивар послушался — ничего больше не оставалось. Ангрбода таскала его вперед и назад вдоль берега, а он барахтался в воде, словно щенок.

Наконец начало что-то получаться — Ивар даже не понял, как. Ангрбода убрала руки, и он ощутил, что плывет — сам, навстречу ей.

Один гребок. Другой. Третий. Четвертый… Ангрбода с каждым движением Ивара отходила на шаг, а Ивар двигал руками вновь. Он наконец понял, что значит расслабиться — и плыть. Это оказалось куда приятнее, чем ползать по земле — чем-то напоминало полет. Нет, летать Ивару не приходилось, но он был уверен, что птицы чувствуют нечто подобное: упругий воздух под крыльями — как воду под руками — на который можно опереться — пусть всего на несколько мгновений — и двигаться дальше. Но если расслабиться, действительно расслабиться, как говорила Ангрбода, и делать так, чтобы конец одного движения становился началом другого, казалось, что паришь. Что вода, как, наверное, и воздух, может держать. Что можешь двигаться так легко, как никогда не получалось на земле!

Ивар не понял, что он сделал неправильно. И в нем ли вообще было дело. Просто очередная волна захлестнула с головой, и он снова потерял ощущение верха и низа и начал задыхаться. Ангрбода опять выдернула его из воды.

Ивар вцепился в нее, обхватив руками за плечи.

И, отдышавшись, почувствовал, как через рубашку Ангрбоды и его собственную ощущаются ее груди. Перед глазами все помутилось, ощущения стали ярче и четче — и помимо двух упругих, не слишком заметных на привычно плоском теле Ангрбоды бугорков, Ивар почувствовал еще и ее соски — неожиданно твердые (хотя вообще-то, какими обычно они должны быть у девочек, он себе с трудом представлял).

В этот момент ничего не хотелось сильнее, чем потрогать груди Ангрбоды, погладить их пальцами, сжать их в ладонях… Нет, Ивару даже казалось, что ему вообще никогда и ничего не хотелось сильнее!

Но где-то на краю сознания витала мысль, что если он вот так запросто сейчас сделает это, то это будет неправильно. Он ненавидел в этот момент себя — за нерешительность, а Ангрбоду — за то, что она была… такой.

И не мог ничего поделать с собой и со своими желаниями. Потому взял — и ущипнул Ангрбоду за грудь, прямо возле соска — со всей силы!

Ангрбода взвизгнула, и в следующий момент у Ивара перед глазами все помутилось и зашлось разноцветными пятнами: она врезала ему по уху — тоже со всей силы — возле виска.

Ивара снова накрыло волной: Ангрбода оттолкнула его, и он был не в силах удержаться на плаву.

Она все же вытащила его из воды — в который уже раз? И смотрела прямо в глаза — строго, с осуждением, как никогда раньше не смотрела. Ивар стиснул зубы, вздохнул и, чувствуя, как краснеют уши, вымолвил:

— Я больше так не сделаю.

========== — два — ==========

Ивар открыл глаза и застонал от разочарования. Это был всего лишь сон. Опять всего лишь сон…

Внутри все жгло огнем, огонь растекался по телу с каждым ударом сердца, а в висках стучало так, что от этого мутилось перед глазами.

Тот день преследовал Ивара — все образы и ощущения. Ощущение полета — в воде — и ощущение груди Ангрбоды, ее твердых сосков — через мокрую одежду. Ивар не мог этому найти объяснения. Он видел Маргрету обнаженной и трогал ее, где хотел, — не единожды. Он даже пытался заняться с ней любовью. Но то далекое, почти детское, воспоминание не шло со всем этим ни в какое сравнение.

Ивар уткнулся лицом в подушку, пытаясь отогнать картины из сна, — тщетно. Мышцы сводило от возбуждения, которое требовало выхода. Ослабив шнуровку на штанах, он запустил туда руку.

Воссоздать в воображении нужные образы было легче легкого. Они, казалось, всегда были с Иваром. Стоило лишь закрыть глаза, чтобы очутиться в том теплом летнем дне много лет назад, снова обхватить Ангрбоду за плечи, прижаться к ней всем телом и прикоснуться — в этот раз по-настоящему — к ее груди, найти своими губами ее губы, ощутить на них вкус морской соли, а другую руку запустить в волосы на ее затылке, в ее мокрые светлые волосы, игравшие в солнечных лучах легким оттенком меди…

Ивар глухо застонал в подушку, когда наслаждение от фантазий достигло своего пика. А потом еще лежал какое-то время не двигаясь, пытаясь прийти в себя.

Наконец он перевернулся на спину одним резким решительным движением и вытер покрытую липкой влагой руку о льняную простыню.

Он проводил с Ангрбодой уйму времени вместе, но тот раз так и остался самым-самым — навсегда.

*

В том же году незадолго до Йоля Уббе сказал как бы невзначай:

— Ангрбода стала хорошенькая. Ее теперь есть, за что пощупать.

— Пока ты мечтаешь, Ивар уже, наверное, щупает вовсю, — усмехнулся Хвитсерк и покосился на Ивара.

Ивар опустил глаза и понял, что краснеет. Нет, он не щупал Ангрбоду, он вообще не прикасался к ней так, как братья прикасались к девчонкам.

— Вот уж нет! — фыркнул Сигурд. — Уверен, он целыми днями с ней только тем и занимается, что ставит к дереву и метает топорики!

— Скажешь еще слово, и я метну его в тебя! — ощерился Ивар, взглянув ему в глаза, и подкинул топорик в руке.

Сигурд всегда цеплялся к нему больше других. Но самое обидное, что на сей раз он был прав: когда Ивар метал топорики или стрелял из лука (недавно он начал осваивать и это оружие), а новое, больше прежнего, расстояние никак не давалось, Ангрбода становилась к дереву, поднимала на Ивара взгляд — и все получалось, как по волшебству. Она начала делать так после того самого, первого, случая. И после того случая братья начали относиться к Ивару иначе: стали брать его с собой в лес и тренироваться вместе с ним.

— А хочешь, мы поможем тебе с Ангрбодой? — предложил Уббе.

В канун Йоля после всех ритуалов жители Каттегата собрались в доме ярла на пир.

— Держи! — Уббе протянул Ивару кубок, наполненный элем.

— Я не хочу. Я и так уже пьян! — возразил Ивар заплетающимся языком.

— Пей и не спорь. — Уббе сунул кубок ему в руку. К слову, далеко не первый раз за вечер. — Тебе ведь не нужно опасаться, что не сумеешь устоять на ногах.

Ивар глянул на него исподлобья, но мысли уже настолько затуманились, что достойный ответ в голову так и не приходил.

— Все будет хорошо, — шепнул Уббе на ухо. — Обещаю.

Ивар поймал обеспокоенный взгляд матери, сидевшей за соседним столом. Ей все это явно не нравилось, но она молчала. Ивару скоро исполнялось пятнадцать, и он был уже почти взрослым мужчиной, она наверняка понимала это.

Он окинул мутящимся взглядом залу. И с трудом смог найти Ангборду на другом конце. Она сидела в темном уголке рядом с Сигурдом, который подливал в ее кубок эль из большого кувшина и что-то шептал на ухо, отводя пальцами прядь ее волос.

Ивар раздраженно сплюнул и хлебнул эль большим глотком. Что бы ни задумали братья, то, что Сигурд был возле Ангрбоды, выглядело как насмешка. Сигурд всегда говорил, что Ангрбода слабоумная, и частенько вворачивал что-то в духе, что два калеки нашли друг друга: один без ног, другая без мозгов. Но все это было неправдой! У Ивара были ноги, хоть и толку от них никакого. А Ангрбода не была слабоумной, она просто не от мира сего, как и Флоки. И, как и Флоки, она говорила порой такие вещи, до каких не мог додуматься никто другой.

Кажется, Уббе залил в Ивара еще пару кубков прежде, чем наконец сказал:

— Пора.

Он попытался помочь Ивару, хотел закинуть его на спину и донести, но тот только оттолкнул его руки и слез со скамьи на пол — сам справится.

Ползти пьяным между пьяных оказалось делом не из легких, кто-нибудь так и норовил наступить, и некоторым это даже удавалось. Но Ивар решил, что пора привыкать. От тележки он не так давно отказался, он сильно подрос за последние полгода, и Ангрбоде стало тяжело возить его, Флоки был часто занят своими плотницкими делами, а Уббе и Хвитсерк таскали его на спине, если требовалось идти в лес или еще куда-то далеко.

Поначалу было трудно привыкнуть — оказались слабоваты руки, но они крепли с каждым днем. А вот ноги доставляли проблем: за первый месяц Ивар умудрился вывихнуть стопу на правой и сломать на левой берцовую кость. Мать была вне себя от ярости и отказывалась выпускать Ивара из дому. Кто знает, сколько бы это продлилось, если бы Флоки не удалось успокоить ее. Хельга и Ангрбода смастерили для Ивара лубки для ног из толстой кожи, чуть позже оказалось, что перевязывать ноги еще и ремнями удобнее — они не разъезжались в стороны при движениях и при необходимости их можно было легко подтянуть к себе руками. А для рук потребовались толстые длинные перчатки, чтобы не сдирать ладони и предплечья в кровь, пока ползешь.

Уббе привел Ивара в спальню родителей — Ивару нравилось думать о ней именно так, хотя с тех пор, как пропал отец, здесь безраздельно властвовала мать. Они выпили еще по кубку эля, прежде чем появился Сигурд, который вел, приобнимая за талию, пошатывающуюся Ангрбоду. Хвитсерк зашел последним и плотно притворил за собой дверь.

Ангрбода огляделась и стала, как вкопанная. Сигурд потянул ее дальше, но она не двинулась с места.

— Не бойся, — сказал ей Хвитсерк и положил руки на плечи. Ангрбода дернулась, стряхнув их.

— Все хорошо, — подтвердил Уббе, поднимаясь с пола, с медвежьей шкуры, на которой сидел вместе с Иваром. Он подошел к Ангрбоде и провел кончиками пальцев по ее щеке. — Ты так похожа на Хельгу!

Лицом она действительно пошла в мать: тот же овал, те же чуть выдающиеся скулы и большие круглые глубоко посаженные глаза, даже улыбка немного набок, впрочем, Ангрбода нечасто улыбалась при посторонних. Только лоб чуть пониже и светлые брови вздернуты вверх на концах, и взгляд более открытый — когда она все же смотрела на кого-то, а не в сторону. А еще за полгода у нее изменилась фигура — стала более женственной, еще сильнее округлились бедра и грудь, плечи перестали быть такими острыми, как раньше, да и руки с ногами уже не выглядели как палки. Ивар часто заглядывался на Ангрбоду, когда знал, что она не замечает.

— Подожди, — сказал ей Уббе и полез в ташку у пояса. Он достал оттуда красивое золотое ожерелье и протянул Ангрбоде. — Нравится?

Она смотрела на ожерелье как завороженная и молчала. Уббе помедлил, глянул на Ивара, но тот не знал, что нужно делать. Тогда Уббе надел ожерелье Ангрбоде на шею, Сигурд приподнял ее волосы на затылке, а Хвитсерк помог с застежкой.

Ангрбода подняла руку и провела пальцами по затейливому узору на золоте.

— Дар четырех гномов?.. — полусказала-полуспросила она.

— Что? — Уббе удивленно вскинул брови.

— Брисингамен, — догадался Ивар. — Золотое ожерелье, которое братья-гномы подарили Фрейе за то, что она провела в их пещере четыре ночи. Со всеми четырьмя братьями сразу.

Эту историю рассказывал Флоки не раз.

Уббе, Хвитсерк и Сигурд переглянулись. И посмотрели на Ивара. Их и впрямь было четверо — братьев.

— Да, — улыбнулся Уббе и приподнял лицо Ангрбоды за подбородок. Но она, как и обычно, смотрела в сторону — не в глаза. — Тебе нравится? Ты хочешь быть похожей на Фрейю?

Хвитсерк провел ладонями по спине Ангрбоды сверху вниз и остановился, положив их на бедра. Сигурд оттянул прядь ее волос возле виска и накрутил на палец.

— Нет, — твердо сказала Ангрбода. — Не хочу.

— Почему? — Уббе положил руки ей на плечи. — Ты боишься? Не стоит. Мы не причиним тебе зла. Мы тебя знаем с детства. Все будет хорошо. Ивар здесь, посмотри. Ты же не боишься Ивара? Ты ведь доверяешь ему?

— Я не хочу! — на сей раз почти выкрикнула Ангрбода. — Не хочу! Отпустите! — И она дернулась, желая вырваться, но братья удержали ее.

Ангрбода посмотрела на Ивара — прямо в глаза — и в ее глазах он прочитал ярость и страх. А потом перевела взгляд на Уббе. Тот чуть отпрянул, но все же не отпустил ее.

— Я не хочу! — вновь повторила Ангрбода.

— Успокойся, — снова начал Уббе.

А Ивар почувствовал, что вмиг протрезвел.

— Отпустите ее! — приказал он.

— Эй, ты чего? — удивился Хвитсерк.

— Ивар, мы же договорились… — опешил Уббе. — Все будет хорошо.

— Не будет! — отрезал Ивар. — Она не хочет, неужели не видно? Отпустите ее! Немедленно!

Он выдернул из-за пояса топорик и, оскалившись, посмотрел на Уббе, затем на Хвитсерка и после на Сигурда.

— Ну уж нет! — прошипел Сигурд и притянул к себе Ангрбоду за плечи.

Ивар, не раздумывая, метнул в него топорик, но промазал. Топорик улетел в сторону кровати и грохнулся на пол возле стены.

— Проклятый калека! — выкрикнул Сигурд.

А Ивар в пару движений оказался возле него и, ударив под колени, повалил на пол. Уббе удержал Ангрбоду от падения, обхватив за талию. Ивар успел пару раз врезать по смазливой роже Сигурда и получить ответный удар в ухо, прежде, чем Хвитсерк вцепился ему в плечи, пытаясь оттащить в сторону.

— Уходи, — сказал Уббе Ангрбоде и подтолкнул ее в сторону двери.

Она не стала медлить. Рванула прочь, чуть пошатываясь. Не без труда распахнула тяжелую дверь и, на мгновение задержавшись на пороге, чтобы сорвать с себя ожерелье, выскочила наружу.

Ивар едва успел проводить ее взглядом, как ему прилетело в челюсть — кулаком Сигурда.

— А ну, перестаньте! — скомандовал Уббе, схватил Сигурда за шиворот и оттащил в сторону от Ивара, которого крепко держал Хвитсерк.

Уббе кое-как успокоил всех — словами и подзатыльниками. И налил всем по кубку эля. Топорик Ивара забрал Хвитсерк и не собирался возвращать до утра — пока все не протрезвеют.

Из-за распахнутой двери доносился гомон множества пьяных глоток и громкие песни, в которых славились храбрые викинги, Один и Вальгалла. А сквозь приоткрытые оконные ставни раздался волчий вой — протяжный, заунывный. Сначала один голос, потом к нему присоединился еще один, и еще, и еще…

— Волки так близко к Каттегату?.. — удивился Хвитсерк.

— Целая стая… — шепотом добавил Уббе.

А Ивара словно ледяной водой окатили.

— А если Ангрбода там? Снаружи… — спохватился он и кинулся к двери.

— Ну куда ты! — устало взвыл Уббе и схватил его за плечи. Ивар брыкался и пытался вывернуться, но Уббе был старше и все еще сильнее — он прижал его к полу и никуда не пустил.

— Да ничего с твоей полоумной не сделается! — зло бросил Сигурд.

Ивар рычал и сквозь зубы выплевывал все ругательства, какие только знал на тот момент.

И каждый из них был по-своему прав. Ангрбода в ту ночь действительно выскочила из дома ярла и пошла домой через лес. Но с ней ничего плохого не случилось.

========== — три — ==========

За полдня братья успели уже несколько раз вывести Ивара из себя. И вот сейчас — опять. Вместо того, чтобы молча поработать в кузне и заточить оружие, они уже битый час долбили: Бьерн то, Бьерн это, Бьерн созывает ярлов для похода на Англию, Бьерн строит драккары, Бьерн готовит войско. Бьерн, Бьерн, Бьерн…

Ивар то и дело отпускал по этому поводу гаденькие шуточки, но братья, похоже, сговорились и специально не обращали внимания, как он ни старался.

Ивар опять был словно пустое место! А ведь это он убедил братьев — и Бьерна в том числе — что они должны отомстить за смерть отца. А теперь, когда час расплаты приближался, все забыли об этом.

Когда решали, кто должен возглавить поход в Англию, все сошлись на том, что это будет Бьерн. Он ведь старший сын великого Рагнара Лодброка! А еще он сын Лагерты, которая убила мать и захватила власть в Каттегате! Когда Ивар заводил разговор о том, что нужно расквитаться с Лагертой, Уббе, Хвитсерк и Сигурд сразу же вспоминали про Бьерна, ведь он их единокровный брат, а Лагерта — его мать. Про свою собственную мать они почему-то не помнили! Стоило Аслауг умереть, и ее сыновья забыли о почтении — все, кроме Ивара.

Впрочем, отца братья тоже не слишком-то почитали — вот его как раз еще при жизни. Обвиняли в том, что он бросил своих детей и свой народ, в том, что утаил ото всех гибель поселения в Уэссексе, в том, что сошел с ума под старость, и в том, что позорит себя и свою семью, затевая самоубийственный поход в Англию с кучкой жалких наемников, которым заплатил сокровищами из собственного клада. И никто не согласился пойти с ним. Никто, кроме Ивара.

Так и кто после этого был самым достойным среди детей Рагнара Лодброка? Кто, если не Ивар?

— Вы с таким благоговением говорите о Бьерне, что, кажется, скоро начнете целовать его зад, — отпустил он очередную колкость.

— Ты говоришь об этом с такой обидой, что кажется, если это случится, ты будешь нам завидовать, — ухмыльнулся Хвитсерк, подняв голову от точила. Он восхищался Бьерном больше других после похода в Средиземное море, в котором участвовал под его предводительством.

Уббе и Сигурд хохотнули, но сдержанно — нарываться на крупную ссору с Иваром они явно не хотели. По крайней мере, сегодня.

— Завидовать чему? — ощерился Ивар. — Тому как ты, Хвитсерк, будешь облизывать вонючую медвежью жопу Бьерна? — И, высунув язык изо рта, Ивар принялся двигать им, словно что-то лизал.

— А у тебя неплохо получается, — усмехнулся Хвитсерк. — Но если будешь делать так с Бьерном, смотри, чтобы на улице было не холодно. А то вдруг у Бьерна Железнобокого железными окажутся не только бока, но и зад. Тогда твой язык примерзнет, и нам придется его отдирать.

Вот теперь Уббе и Сигурд согнулись от хохота. К ним присоединились даже кузнец и подмастерье. Ивар был вне себя от ярости. Но где-то на краю сознания понимал, что если сделает глупость, станет только хуже. Нужно было зайти с другой стороны — без промаха ударить по живому, притом лишь на словах.

— Надеюсь, вы не забыли, что мать Бьерна убила нашу? — процедил Ивар. — И теперь она живет в том доме, где мы родились и выросли. И правит — к слову, вместе с Бьерном — Каттегатом, который завоевал наш отец и в котором долгие годы властвовала наша мать. Вы не забыли, как Лагерта лишила нас того, что наше по праву? Если так, то не забудьте еще, что Бьерн — ее сын, и свою мать он будет защищать до последнего. — Ивар медленно, со скрежетом, провел точильным камнем вдоль лезвия длинного ножа, оглядывая каждого из братьев по очереди. — Надеюсь, вы не раздумаете мстить Лагерте, когда придет время, — добавил он и со всей силы воткнул нож в доски дубового стола, возле которого сидел.

— Не раздумаем, — коротко бросил Уббе, отвернулся и закопался в куче оружия, выбирая, какое еще требуется заточить.

— Наша мать не была безгрешна, — заявил Сигурд, отложил точильный камень и попробовал пальцем острие топорика. — Если уж на то пошло, изначально она отняла у Лагерты мужа и право жить в Каттегате. А еще она изменяла нашему отцу с Харбардом. И Харбарда она любила больше, чем отца.

— Сигурд! — строго сказал Уббе. Этот разговор случался уже не раз и никогда не приводил ни к чему хорошему.

— Не-ет, пусть продолжит, — процедил Ивар, не сводя с Сигурда взгляда. — Я хочу знать, что он на сей раз скажет про Харбарда и нашу мать.

— А почему же про нашу мать? — оскалился Сигурд, подкинув в руке топорик. — Может поговорим о том, что сделал Харбард с Ангрбодой?

*

Тем летом Ивару уже исполнилось пятнадцать. Бьерн созвал мужчин Каттегата в небольшой поход вдоль северного побережья, похожий на тот, с каких начинал отец. Уббе и Хвитсерк ушли с ним, Сигурд тоже хотел, но ему сказали, что он еще слишком юн, хотя дело было не в этом. Мать вынудила всех оставить его, чтобы Ивару не было обидно киснуть единственному из братьев дома. Сигурд злился, кричал на мать, уходил в лес и не появлялся по нескольку дней кряду, а Ивару при каждой встрече заявлял, что в следующем году точно пойдет в поход, потому что тогда ему будет уже семнадцать, и никто не сможет сказать, что он не настоящий мужчина!

Мать тоже злилась — часто и на всех. Возможно, она даже жалела, что поступила так с Сигурдом, но, конечно, никому не признавалась в этом. После того, как она неделю не разговаривала со служанками иначе, чем криком, и без устали гоняла их с пустыми поручениями, в Каттегат опять пришел Харбард. Мать выскочила ему навстречу, разъяренная как кошка, и кинулась на него чуть ли не с кулаками. Харбард подхватил ее под бедра, перекинул через плечо и молча унес в спальню, не обращая внимания на то, что она молотила его ладонями по спине и что есть сил брыкала ногами.

Они не появлялись до вечера. Сигурд, в гневе хлопнув дверью, опять ушел в лес. А Ивар теперь — в этот приход Харбарда — был уже достаточно взрослым, чтобы понимать, что означают доносившиеся из родительской спальни звуки.

Служанки возбужденно шептались, что Харбард не изменился ни капли: не прибавилось ни единой новой морщины на лице, ни одного седого волоса на голове, хотя с последнего его появления прошло почти десять лет.

Он вышел в общий зал чуть раньше матери и, завидев Ивара, первым делом подошел к нему:

— О, ты стал совсем взрослый, ты помнишь меня?

Ивар кивнул, хотя на самом деле помнил Харбарда плохо. Только то, что он приходил раньше, и что мать была рада ему, а вот как он выглядел — нет. И еще помнил слова Сигурда о том, что Харбард, кроме матери, отымел половину каттегатских женщин, и мать прогнала его, когда узнала.

А потом Харбард перевел взгляд на Ангрбоду. Она сидела на расстеленной на полу бараньей шкуре рядом с Иваром и штопала рубаху, которую он порвал на днях.

— Ты ведь Ангрбода, дочь Флоки и Хельги? — Харбард наклонился к ней, уперев в колени руки.

Она кивнула, не поднимая головы.

— Ты выросла такой красивой. Будто живое воплощение Фрейи, — сказал он.

Вообще-то Ангрбоду сложно было назвать красивой, как и Хельгу, и Флоки. Но Ивару все равно нравилось смотреть на нее, ее лицо притягивало чем-то другим — не красотой.

— Я совсем не похожа на Фрейю, — спокойно ответила Ангрбода и в очередной раз проткнула ткань иголкой.

— Ошибаешься, — покачал головой Харбард. — В каждой женщине есть Фрейя, каждая на нее в чем-то похожа.

— Но я еще не стала женщиной, — так же спокойно сказала Ангрбода и вытянула вверх иголку. Нитка с тихим шорохом прошла сквозь ткань.

Ивар понял, что краснеет, когда до него дошел смысл ее слов. С ним Ангрбода о таких вещах никогда не говорила. Он был уверен, что она, как и он сам, стесняется подобных тем.

— О-ох, дитя! — улыбнулся Харбард и, взяв лицо Ангрбоды в свои руки, приподнял его вверх. — Это лишь вопрос времени.

Она моргнула и подняла ресницы, посмотрев прямо на Харбарда. Ивар так и не смог понять, какое в ее глазах было выражение.

Мать наконец вышла в общую залу, на ходу пытаясь поправить взмокшие, слипшиеся волосы, и одарила Харбарда таким взглядом, после которого он сразу же отпустил Ангрбоду и выпрямился.

— Кажется, с появлением Харбарда мать стала меньше любить своего драгоценного Ивара! — смакуя каждое слово, проговорил Сигурд спустя пару недель.

Они с Иваром сидели за обеденным столом вдвоем, а из родительской спальни доносились ставшие уже привычными за это время звуки.

— Зато она не стала больше любить тебя! — процедил Ивар в ответ и оторвал зубами кусок от запеченной бараньей ноги.

Сигурд взял в руки нож и потрогал его острие кончиком указательного пальца.

— Ангрбоду ты тоже готов делить с Харбардом, как делишь с ним мать? — с едва скрываемой улыбкой поинтересовался он.

— Что?! — Ивар бросил баранью ногу на стол, промахнувшись мимо тарелки.

— А ты не знал? — Теперь Сигурд уже улыбался вовсю. — Харбард целовал Ангрбоду. На людях. В губы, как мужчина целует женщину. И не один раз. Все видели это. Как думаешь, они до сих пор только целуются или дело пошло дальше?

Ангрбоду Ивар нашел на побережье неподалеку от каттегатской пристани. Она явно недавно плавала и только что вылезла из моря: на тунике были темные пятна от влажной исподней рубашки, надетой под низ, а с мокрых волос все еще понемногу капала вода. Закатное солнце играло с волосами Ангрбоды, расцвечивая их яркими оттенками меди.

Ползать по песку Ивар ненавидел. Это было труднее, чем ползать по твердой земле, которая давала неплохую опору для рук. А еще песок вечно забивался под одежду, в штаны — особенно неприятно, и его приходилось вытряхивать оттуда, иначе можно было стереть в кровь кожу на животе, бедрах и ногах. Впрочем, Ивар так и не мог решить, что хуже: песок или чавкающая жидкая грязь, в которой мало, что измажешься с головы до ног, так еще и вымокнешь. Из-за нее весной и осенью, и летом — во время дождей — приходилось торчать дома, если кто-то из братьев или Флоки не соглашался потаскать Ивара на спине.

Ангрбода сидела, опустив голову, и медленно вычерчивала указательным пальцем на песке изогнутые линии — одну за другой. Ивар, пока искал ее, успел мысленно высказать столько гадостей, сколько раньше и представить не мог в отношении Ангрбоды. А теперь подполз на расстояние вытянутой руки, но слов найти не получалось.

— Что у тебя с Харбардом? — наконец спросил он, постаравшись, чтобы это прозвучало угрожающе, но голос подвел его и дрогнул. — Что он делал с тобой?

— Ничего такого, о чем тебе стоит знать, — ответила Ангрбода тем же спокойным тоном, каким говорила Харбарду, что еще не стала женщиной — несколько недель назад.

— Почему это мне не стоит знать? — сквозь зубы проговорил Ивар, чувствуя, что злость возвращается — к счастью.

— Потому что я — не твоя собственность. Я могу делать, что хочу. — Ангрбода пририсовала овал на конце очередной линии — такой же, какие были и на концах других, с двумя точками внутри. Голова, понял Ивар. Ангрбода рисовала змей.

Ивар зарычал и принялся раскидывать руками песок в разные стороны, уничтожая все ее рисунки. Ангрбода выпрямила спину, положила ладони себе на колени и смотрела теперь на них. Опять не на Ивара!

Он яростно встряхнул ее за плечи — бесполезно, она не подняла головы. Тогда он повалил ее на песок и навалился сверху, придавив предплечьем шею, — он часто делал так, когда боролся с братьями. Ангрбода вцепилась в его руку своими руками, но все еще не смотрела в глаза.

— Не смей больше общаться с Харбардом! — в отчаянии прокричал Ивар.

— Ты не можешь мне приказывать! — хрипло ответила Ангрбода и наконец посмотрела на него — спокойными, как озерная гладь, глазами.

Ивар действительно не мог. Он постепенно понял это за последний год. Ангрбода слушалась его, угождала его капризам (порой, таким, от которых даже мать недовольно сводила брови и качала головой), но лишь тогда, когда хотела. Если же Ангрбоде что-то действительно не нравилось, заставить ее было невозможно. Ивар мог кричать, обзывать ее, щипаться или швырять в нее вещами — тогда она просто уходила, молча. И со временем поступала так все чаще и чаще. Она была словно вода в ладонях: бери и делай, что угодно — хочешь пей, хочешь держи, но одно неосторожное движение — и она протекала сквозь пальцы, мгновение — и ее уже не остановить.

Ивар, тяжело дыша от едва сдерживаемой злости, смотрел в глаза Ангрбоде, а она смотрела в его глаза — почти безо всякого выражения. Казалось, это может продолжаться вечно.

Ивар снова зарычал и, приподнявшись на одной руке, что было сил оттолкнул Ангрбоду.

— Ненавижу! Ненавижу тебя! — прокричал он. — Ненавижу!

Ангрбода уселась рядом и, подтянув к себе ноги, обняла руками колени. И, глядя на море, проговорила тихим ровным голосом:

— Харбард сказал, что пришел в Каттегат на зов Аслауг, но понял, что другая в нем нуждается сильнее. — И она вновь посмотрела Ивару в глаза. Какое было в ее взгляде выражение, он так и не понял: вызов, надежда — или что-то еще?

— Вот и иди к своему Харбарду! — выкрикнул Ивар. — Можешь даже уйти вместе с ним, он ведь всегда уходит! Я не хочу тебя больше видеть! Никогда! Уходи! Ненавижу тебя!

Ангрбода смотрела на Ивара, а он все кричал и кричал, повторяя одни и те же слова. Он даже несколько раз швырнул в нее песком, который загреб ладонями. Песок прилип к ее мокрым волосам и одежде.

А потом Ангрбода отвернулась, поднялась на ноги и пошла прочь. Больше он ее не видел.

Харбард в тот же день ушел из Каттегата, и те, кто видел это, говорили, что Ангрбода ушла вместе с ним.

Флоки выравнивал рубанком сосновую доску. Он строил для Бьерна очередной драккар. Ивар сидел по другую сторону от доски на толстом высоком пне и смотрел, как волны подкатывают к берегу — одна за другой. Рядом с мастерской Флоки всегда были замечательные виды и море казалось особенно манящим и красивым. Может, поэтому Ангрбода так любила его.

Ее не было уже год. Ивар тосковал по ней невыносимо. Но никому не говорил об этом, даже матери и Флоки. Когда братья подкалывали его насчет Ангрбоды, он делал вид, что только рад ее уходу: раз Харбард был ей так дорог — то и пусть. И изо всех сил старался в эти моменты не показывать, как зол на самом деле, чтобы никто не догадался, что он врет.

— А знаешь, у вас глаза похожи, — сказал вдруг Флоки.

— Что? — Ивар удивленно повернул в его сторону голову.

— У тебя и Ангрбоды, — пояснил Флоки, отложив рубанок. — Ну знаешь… очертания, брови… — Он взметнул вверх руку, и пальцы на ней принялись исполнять затейливый танец, пока он говорил. — И цвет немного… хотя у Ангрбоды хоть и голубые, но все же темнее. И чуть крупнее. Вот взгляд — взгляд непохож.

Ивар недоуменно поморщился и уже хотел было спросить, что это за бред, но тут до него дошло: Флоки тоже тоскует по Ангрбоде. И тоже не знает, как высказать эту тоску.

— Зачем ты назвал ее так: та, что приносит горе — Ангрбода, зачем? — с обидой бросил Ивар.

Флоки тяжело вздохнул и мотнул головой.

— Я хотел обмануть богов, Ивар. Я считал, что не заслуживаю такого дара. Хотел показать им, что рождение дочери ничего для меня не значит. Я боялся, что если боги будут знать, как она мне дорога, то отнимут, если я сделаю что-то неугодное им.

— Какая чушь! — фыркнул Ивар.

— Чушь? — переспросил Флоки, и уже обе его руки взлетели вверх и принялись вырисовывать в воздухе странные линии. — Вовсе нет. Боги чуть не отняли ее у меня много лет назад. Тогда Рагнар приковал меня в пещере, чтобы наказать за убийство своего друга Этельстана. Там я висел дни и ночи, и со сводов мне на темя капала вода: кап, кап, кап, кап… и мгновения сливались в бесконечность. Ангрбода заболела тогда и чуть не умерла. Хельга выходила ее — чудом. Мне кажется, после той болезни Ангрбода и стала… такой. Хотя Хельга говорит, что я все придумываю. Боги тогда наказали меня. Они хотели забрать у меня дочь, но сжалились, и забрали только ее часть.

— Разве боги могли наказывать тебя за убийство христианина? — удивленно вскинул брови Ивар. — Разве они сами не желали его смерти от твоих рук?

Флоки закатил глаза и на его лице заиграла полубезумная улыбка.

— Смерти христианина — конечно, желали. Но Этельстан был другом Рагнара, Рагнар очень ценил его и любил. И, убив Этельстана, я вырвал кусок сердца из груди Великого Рагнара Лодброка — своего собственного друга. Боги за это наказали меня.

Ивар потер ладони о колени. Под перчатками они вспотели и начали чесаться, но высушить их, не снимая намотанных поверх слоев толстой кожи, не было никакой возможности.

— За что боги наказали меня теперь, я не знаю, — вздохнул Флоки и снова взялся за рубанок. — Видимо, я много грешил, и им опостылело смотреть на это.

Ивар отвел взгляд. Он-то знал, в чем было дело: это он прогнал Ангрбоду, и в тот раз она почему-то решила выполнить его приказ. Но духу не хватало рассказать об этом — даже Флоки. Такая слабость была недостойна викинга, но Ивар ничего не мог с собой поделать.

— Почему ты думаешь, что ее забрали боги? — спросил он у Флоки.

— Потому что Харбард — одно из имен Одина. Потому что первое появление Харбарда в Каттегате предвестил один и тот же сон, привидевшийся трем женщинам, среди которых была моя Хельга и твоя мать — Аслауг. Потому что Харбард своим прикосновением унял те боли, что мучили тебя с рождения.

Про то, как Харбард унял боли Ивара, не раз рассказывала мать. Она говорила, что с младенчества он плакал днями и ночами, и она не знала, как ему помочь. А потом пришел Харбард и забрал часть его боли себе. Ивар знал точно, что всего лишь часть, потому что боль осталась с ним, может, меньше, слабее, но осталась. Боль была с ним днем и ночью, во сне и наяву, она ломала и выкручивала его тощие ноги с ломкими костями, обтянутыми кожей без единого намека на мышцы, боль разламывала на части поясницу и поднималась выше — по позвоночнику — к шее и голове. Боль заставляла злиться, все время злиться, злиться и ненавидеть — всех и все вокруг.

— Каждый раз, когда приходил Харбард, тонули дети, — повторил Ивар тот слух, который витал в Каттегате. — В первый раз, когда, как вы все говорите, он вылечил меня, утонули двое. И еще двое — мои братья, Уббе и Хвитсерк, — чудом спаслись. Во второй раз утонула маленькая дочь Бьерна — Сигги. И в третий раз, год назад, — еще двое. Разве Один может быть так жесток к невинным детям?

— Это были жертвы, которые необходимы для явления бога людям. Смерть тех детей была так же чиста, как и смерти во время ритуалов или смерти в бою, с оружием в руках, — со значением сказал Флоки и провел рубанком вдоль доски. Опилки под его инструментом свились в длинные кудри. Разыгравшийся ветер поднял их в воздух и унес прочь — к лесу.

— А что если это не был Один? — все не унимался Ивар. И, помедлив, все же произнес то, о чем боялся сказать: — Ведь тот же Локи может принимать разные обличья…

— Локи? — Флоки тряхнул головой. — Что ж, я назвал дочь в честь его первой жены. И если он решил взять Ангрбоду себе, разве я вправе противиться этому?

========== — четыре — ==========

Лагерта разрешила провести пир в честь свадьбы Уббе и Маргреты в доме ярла. Братья были довольны, и лишь Ивар не уставал повторять, что это и так было их право. Точнее, было бы, если бы Лагерта не убила мать…

Уббе выглядел невероятно счастливым, а Хвитсерк и Сигурд бросали в сторону Маргреты недвусмысленные взгляды. Но сама Маргрета чаще всего посматривала на Ивара — с опаской. Он отвечал ей — то многообещающим подмигиванием, то улыбкой с угрожающим оскалом. После похода в Англию он уже почти и не цеплялся к ней по-настоящему, но Маргрета все еще боялась его — и это хорошо!

В разгар пира Ивар незаметно выполз из дома ярла. Смотреть на чужое счастье было омерзительно. Он пробирался по улочкам Каттегата, чувствуя на себе чужие взгляды. Все знали, что он сын Рагнара Лодброка. И все считали, что он недостоин быть его сыном, жалкий калека. Даже отец думал так долгие годы — до похода в Англию. Но он свое мнение сменил. В темнице короля Эгберта, когда они виделись последний раз прежде, чем Ивара отправили домой в качестве залога мира между саксами и викингами, отец сказал Ивару: «Люди думают, что ты для них не угроза. Но я считаю иначе. Я верю, что будущее нашего народа связано именно с тобой. Тебе многое дано. И твой гнев — это дар. То, что у тебя в голове, — это дар. Ты думаешь иначе, чем другие. Ты непредсказуем. И это очень поможет тебе. Используй свой гнев с умом, и я обещаю тебе, сын мой, однажды весь мир узнает и будет бояться Ивара Бескостного!»

Ивар хотел отправиться к морю — просто посмотреть на волны и ни о чем не думать, хотя бы какое-то время. Но на пристани толпилось слишком много народу — Каттегат при правлении Лагерты становился крупным торговым городом — поэтому пришлось отползти в сторону, к побережью. Туда, где Ивар в последний раз видел Ангрбоду.

Песок уже не казался серьезной помехой — да, неприятно, но не больше. За время путешествия с отцом приходилось сталкиваться и с проблемами похуже: острые камни, холод и грязь, непролазные лесные чащобы, голод, даже ужасный шторм, который потопил драккары и большую часть команды. Ивар выжил в нем чудом (хотя даже мать, вельва, предсказывала его смерть, которую увидела в вещем сне) и еще благодаря Ангрбоде, которая научила его плавать.

— Где ты сейчас? — спросил Ивар, глядя на море.

Ветер, уже с утра порывистый и сильный, к вечеру разыгрался вовсю. Волны вздымались высокими горбами и с грохотом подкатывали к берегу, обдавая холодными брызгами лицо и грудь. Закатное небо было настолько ярким, что казалось, будто оно окрашено кровью.

Ивар понимал, что выпил больше, чем следовало, и из-за этого слишком размяк. В трезвом рассудке на такие глупости его бы не потянуло.

— Там, где ты сейчас, тебе хорошо?! Или ты пожалела, что ушла?! — выкрикнул Ивар в сторону моря и ударил кулаком по песку. — Наверняка пожалела… — со злорадством добавил он.

Одна из волн, особенно высокая, обрушилась на берег и, рассыпавшись в белую пену и сотни брызг, подкатила особенно близко, так, что почти коснулась рук. Почти как тогда, когда Ивар впервые полез в море — за Ангрбодой. Вот только тогда был ясный теплый день, а не вечер накануне шторма.

— Ангрбода… — тихо проговорил Ивар. — Возвращайся…

Маргрета готовила еду — как и раньше. Разносила посуду за столом — как и раньше. Убирала дом — как и раньше. Трахалась с Уббе, Хвитсерком и Сигурдом — как и раньше. Ивару казалось, что в ее замужестве не было никакого смысла. Впрочем, теперь она сидела за столом со всеми вместо того, чтобы стоять позади и прислуживать. И смелее смотрела на Ивара, явно полагая, что, будучи женой его брата, она в большей безопасности. Ивар мог бы легко доказать ей обратное, но после путешествия в Англию утратил к издевательствам над ней почти всякий интерес. Он был сыном Рагнара Лодброка, единственным достойным продолжать его дело, отец сам сказал так — и только это имело значение.

Маргрета поставила тарелку на стол перед Уббе. Он погладил ее по руке — снизу вверх, от запястья к локтю. Маргрета улыбнулась и поставила другую тарелку перед Хвитсерком, и он тут же хлопнул ее по заднице. Сегодня ночью они опять трахали ее вдвоем, Ивар слышал это через стену и даже видел немного сквозь приоткрытую дверь. Братья не слишком-то скрывались. Сигурд же обычно брал ее в одиночку, он не любил делиться.

Уббе женился на Маргрете по праву старшинства, но считал, что не может отбирать ее у братьев насовсем. Они все спали с ней, когда она была служанкой, и продолжали делать это теперь. И никто из них не вспоминал, что это Ивар первым обратил на нее внимание, начал щипать ее за зад и отпускать недвусмысленные шуточки. И уже потом они — втроем — разрешили Ивару тоже переспать с ней.

— Когда Маргрета понесет, а потом родит, как вы будете решать, кто отец ребенка? — с ехидной ухмылкой поинтересовался Ивар, после того как Маргрета закончила с тарелками и уселась за стол.

— Как-нибудь разберемся, — коротко ответил Уббе и принялся накладывать себе пшенную кашу с ягодами. Маргрета услужливо полила ее сверху медом.

— Отец стыдился бы за вас! — бросил Ивар и с силой воткнул нож в столешницу. — Представь, Уббе, что было бы, если бы ты не знал, чей именно сын: Рагнара Лодброка или его брата Ролло?

— Ивар, не выдумывай! — закатил глаза Хвитсерк.

— О, я вовсе не выдумываю, — покачал он головой. — Наш отец знал, что сам зачал своих сыновей, и в этом никто не посмеет усомниться. — Он краем глаза глянул в сторону Сигурда, тот уже подобрался и выпрямил спину, готовясь к ответному выпаду. Наверняка опять заладит что-нибудь про Харбарда.

— Наши дети — не твоя забота, Ивар, — медленно проговорил Сигурд. — Мы разберемся и с Маргретой, и между собой. А вот ты, похоже, просто завидуешь нам, потому что никогда не сможешь зачать своих.

Ивар открыл было рот, да так и не смог произнести ни слова. Он просто задыхался от ярости!

Маргрета вжалась в резную спинку стула и бросала до одури испуганные взгляды то на Ивара, то на его братьев. Она прекрасно помнила, как он обещал убить ее, если она проболтается, что у них ничего не вышло в постели и что он не может удовлетворить женщину. И все-таки проболталась…

Уббе и Хвитсерк переглянулись — тоже обеспокоенно.

— Ивар, послушай… — начал Уббе, примирительно разводя руками. — Маргрета больше не служанка, она моя жена. И если с ней что-то случится…

Ивар зарычал и швырнул в него тарелкой — пустой — наполнить ее кашей он так и не успел. Уббе увернулся, тарелка пролетела мимо и, ударившись о стену, разлетелась на куски.

Одним движением Ивар вытащил нож, воткнутый в столешницу, и Хвитсерк подскочил на ноги, замахав руками:

— Эй-эй, успокойся!

Ивар уже не зарычал — взвыл. Воткнул нож обратно в столешницу — до середины лезвия.

— Зато никто из вас не достоин называться сыном Рагнара Лодброка! — яростно процедил он, слез со стула, чуть не упав, и пополз прочь.

«Ничего, пусть радуются своей победе, — говорил он себе. — Пусть считают меня никчемным калекой. Придет время, и я еще всем покажу, чего стою! Отец не сомневался в этом!»

В Каттегат прибыло еще несколько ярлов, готовых присоединиться к Бьерну в походе в Англию. Ивар подъехал к пристани на колеснице, с которой почти не слезал в последнее время, хотя перемещаться на ней по узким улочкам было не слишком удобно — ни разогнать как следует коня, ни войти на одном колесе в поворот. Люди разбегались врассыпную, когда Ивар правил в их сторону, и ему это нравилось: когда он ползал по земле, все так и норовили наступить, а теперь он был хозяином положения.

Ярлы объясняли Бьерну, что хотят взамен за согласие пойти с ним в Англию. Бьерн старался сбить цену, как мог, но все же обещал многое, очень многое. Чтобы отомстить королям Элле и Эгберту за смерть отца, и воинов тоже нужно было много — чем больше, тем лучше. И цена не имела значения.

В отдалении — в сторону побережья — тащилась похоронная процессия. С тех пор, как Каттегат начал разрастаться и в него потянулось больше людей, здесь стали чаще рождаться и чаще умирать. Ивар особо не интересовался этим — это его попросту не касалось — но сейчас почему-то припомнил, что хоронить должны были того маленького мальчика, что утонул на днях. О нем плакали накануне служанки в доме ярла, который теперь принадлежал Лагерте.

Ивар, поравнявшись с Бьерном и ярлами, молча слушал их разговор. Его, как и обычно, не принимали всерьез. Пусть. Отец считал, что это лишь дает преимущество. А Ивар решил для себя, что просто слушать, о чем говорят другие, и наблюдать, стараясь понять, о чем они не говорят, — куда важнее, чем сторговываться о походе в Англию, с этим справится и Бьерн.

— Те драккары построил ваш корабельщик? Тот, о ком ходят слухи, что сами боги благословляют его труды? — спросил у Бьерна один из ярлов, кивнув в сторону пришвартованных у пристани каттегатских драккаров.

— Да, — кивнул Бьерн. — Его зовут Флоки. И он, к тому же, храбрый воин — не только корабельщик. А еще плотник и мастер на все руки. Колесницу для брата тоже сделал он. — И Бьерн указал взглядом на Ивара.

Когда стало ясно, что походу в Англию быть, Ивар попросил Флоки помочь: пора было перестать передвигаться ползком, особенно на поле боя. И Флоки смастерил колесницу с сиденьем и высокой лукой, наверху которой был широкий и мягкий упор для груди, обтянутый кожей. Ивар был счастлив, а Сигурд и тут не упускал возможности позлорадствовать, мол, калека все равно останется калекой там, где не пройдет конь и застрянут колеса, да и с тем, чтобы этого коня запрячь он сам не справится. Да, не справится: мышцы на ногах были настолько слабы, что простоять дольше нескольких мгновений без опоры было невозможно. Приходилось просить братьев о помощи в том, чтобы ухаживать за конем, надевать и снимать с него упряжь.

— И где сейчас этот чудо-мастер? С ним можно встретиться? — спросил ярл у Ивара — не просто заметил его существование, но и снизошел до разговора, надо же!

Ивар удовлетворенно ухмыльнулся и мотнул головой:

— Я не видел его в Каттегате больше недели. Наверное, он строит драккары и не хочет отвлекаться.

— Думаю, Флоки сейчас немного не до драккаров, — покачал головой Бьерн. — Его пропавшая дочь вернулась — спустя много лет. — И заметив, как изменился Ивар в лице при этих словах, удивился: — А ты разве не знал? Ангрбода пришла домой неделю назад.

Ивар гнал коня через лес так быстро, как только мог. Колесница то и дело заваливалась на кочках на какой-то из боков, и выровнять ее стоило немалых усилий. Ветви деревьев хлестали по лицу и голове. Листья папоротников наматывались на оси колес.

Ивар слышал раньше, что при езде верхом всадник выматывается не меньше лошади. Вероятно, управление колесницей было в чем-то легче, но к тому времени, как вдалеке, в конце лесной тропинки показалась знакомая крыша дома, в мыле был и конь, и он сам. Ивар натянул поводья и пустил коня шагом, пытаясь отдышаться. Но когда колесница съехала вниз по склону, сердце все еще колотилось как бешеное, и дышать получалось через раз.

Дверь была открыта нараспашку. Ангрбода — ее нельзя было не узнать — сидела спиной ко входу возле прялки и вытягивала нить, наматывая ее на веретено. Ивар никогда раньше не видел ее за такой работой, казалось, она и не умеет прясть… в отличие от его матери…

Конь зафыркал и начал бить копытами. Ангрбода вздрогнула и обернулась. Можно было момент за моментом отследить, как на ее лице сменялись переживания: растерянность, удивление, узнавание, радость… По крайней мере, Ивару хотелось думать, что улыбка, заигравшая на ее лице, означает радость. А еще Ангрбода смотрела на него, прямо в глаза.

Ивар как завороженный глядел на нее, забыв не только как шевелиться, но и как дышать. А Ангрбода поднялась с табуретки и пошла ему навстречу своей расслабленной походкой — это в ней точно не изменилось. Зато изменилась внешность. Стали совсем взрослыми черты лица, а фигура — совсем женской, со всеми округлостями на груди и бедрах, без острых углов и детской неуклюжей худобы. Ангрбода не была красива, подобно Маргрете, правильной, привычной красотой. Но от нее, в отличие от Маргреты, нельзя было отвести взгляд, настолько она была притягательна. Может, своими неправильными чертами, а может, взглядом — странным, пронзительным, с поволокой.

Ангрбода вышла из дома, и конь прянул ей навстречу. Она взяла его морду двумя руками, погладила по носу и щекам, провела ладонью во взмокшей белой шерсти.

— Красивый, — сказала она, будто конь был единственным, что ее занимало. Будто с Иваром они виделись буквально вчера, а не пять лет назад! Конь удовлетворенно фыркнул и ткнулся носом ей в плечо. — Как его зовут?

— Я… еще не придумал имени… — опешив, проговорил Ивар.

Ангрбода, словно через гребень, пропустила сквозь пальцы конскую гриву. Провела рукой по вздымавшимся бокам.

— Назови его Слейпнир, — сказала она.

— Как восьминогого коня Одина?

— Да.

Потрогав упряжь, Ангрбода пошла навстречу Ивару. Ее ладонь прошлась по оглобле, а потом перелетела на борт колесницы.

— Это работа твоего отца, — зачем-то решил уточнить Ивар.

— Знаю, — тихо ответила Ангрбода.

Знает? Получается, она говорила о нем с Флоки. Говорила, но не пришла в Каттегат, не пыталась искать встречи — ни разу за неделю!

— Где ты была все это время? — с претензией бросил ей Ивар.

— Странствовала, — пожала плечами Ангрбода, рассматривая кожаную оплетку на бортах колесницы. И сделала еще пару шагов навстречу ему.

— С Харбардом? — стараясь не выдать чувств, поинтересовался он.

— По большей части.

Ангрбода подошла уже близко. Слишком близко.

Ивар схватил ее за запястье и резко дернул на себя. Она ахнула и упала ребрами на борт колесницы.

— Харбард был хорош в постели? — сквозь зубы поинтересовался Ивар, уткнувшись носом в волосы Ангрбоды у виска. Они пахли солью и морем, как и всегда.

Она не ответила. Просто замерла, словно статуя, вытесанная изо льда.

— Он был настолько хорош, чтобы уйти с ним? — не унимался Ивар. — Или, может, у тебя были другие мужчины, куда лучше, в твоих… странствиях? А?

— Ты ведь не хочешь знать этого, — тихо, но твердо ответила Ангрбода.

— Почему это не хочу? — взвился он, сжав ее запястье еще сильнее. Наверняка ей было больно, но ничего в ее лице не изменилось при этом. — Если я спрашиваю, значит, хочу!

— Нет, — сказала Ангрбода. И подняла на Ивара глаза. Ее взгляд был спокойным и уверенным. Таким же, как в те моменты, когда она вставала к дереву, а Ивар метал туда топорики или пускал стрелы. Или как в тот день, когда она сказала, что он не может приказывать ей. — Ты не хочешь этого знать. Ты хочешь сделать мне больно. А причинишь боль себе.

Ивар опешил, потеряв дар речи. Может, он бы и придумал, что ответить, но тут до него донесся голос Флоки:

— Что, решил-таки заглянуть в гости, маленький засранец? Я уж думал, не дождусь! — Он быстрым шагом спускался со склона со стороны леса с широкой улыбкой на лице.

Ивар расслабил пальцы, и запястье Ангрбоды тут же выскользнуло из них. Она выпрямилась и спрятала руки за спиной, почти незаметно потирая запястье.

========== — пять — ==========

Закатав выше колен штаны, братья бродили по мелководью лесной реки с острогами в руках. Иногда кто-то из них делал резкое движение, пронзая острогой водную гладь, а потом выпрямлялся и вытаскивал добычу — насаженную на металлические зубья форель, которая отчаянно трепыхалась, сверкая на солнце серебристыми боками. Ивар сидел на берегу и разводил костер.

Раньше они все вместе частенько выбирались порыбачить после тренировок в лесу. А потом был поход Хвитсерка в Средиземное море, путешествие Ивара в Англию, гибель матери, неудачная попытка поквитаться с Лагертой и, наконец, подготовка похода в Англию — чтобы отомстить за смерть отца. И вот теперь, впервые за столь долгое время, снова рыбалка — как в старые добрые времена.

Когда солнце уже садилось за макушки сосен, растущих на другом берегу, а вода в реке играла отсветами золотистого с примесью пурпура, на дне принесенных из дому фляг оставалось уже совсем немного эля. Костер давно догорел, но угли еще тлели, давая немного тепла, а редкие порывы ветра раздували их, и тогда их черные бока оживали алыми отсветами. Пара несъеденных форелей, насаженных на палки, которые установлены были на рогатины, коптилась сверху.

Болтали о всякой ерунде. Ивар, как и обычно, подначивал братьев, а братья его. Когда разговор зашел о женщинах, можно было сразу догадаться, что ни к чему хорошему это не приведет. О Маргрете Ивар в последнее время старался помалкивать, потому что при любом его выпаде всплывала та тайна, которую она не смогла сохранить.

— Интересно, чему научилась Ангрбода за пять лет с Харбардом? — спросил вдруг Сигурд. Он лежал на спине, заложив руки за голову и смотрел в небо. И едва заметно покосился на Ивара, который сидел чуть в стороне. — Харбард ведь был настолько хорош в постели, что удовлетворил чуть ли не всех каттегатских женщин. — Сигурд с особым выражением произнес слово «удовлетворил» — явно намеренно. — Ангрбода в постели с мужчинами так же искусна, как и Харбард в постели с женщинами?

Ивар ощутил, как в груди закипает ярость и потянулся к топорику. Об Ангрбоде он с братьями не говорил, но проклятый Сигурд будто прочитал мысли, не оставлявшие с тех пор, как стало известно о ее возвращении.

Уббе резко сел, обеспокоенно поглядывая на Ивара.

— Об Ангрбоде, в отличие от Харбарда, никаких слухов не ходит, — сказал Хвитсерк, перевернувшись на живот, чтобы видеть остальных, и подпер руками голову. — Если бы она была так же любвеобильна, как Харбард, мы бы уже знали об этом, верно? — Он явно хотел перевести тему и успокоить Ивара.

Никаких слухов об Ангрбоде и впрямь не ходило. Она вообще редко появлялась в Каттегате — только чтобы купить то необходимое, чего не доставало дома — да и то почти всегда в компании Хельги. Встреч с Иваром она все так же не искала, да и вообще ни с кем не общалась без необходимости. А он с того раза не наведывался в гости к Флоки — просто не знал, как вести себя с Ангрбодой, о чем с ней говорить. Она делала вид, будто ничего не случилось, будто она не пропадала на годы. И, как и годы назад, она была такой же отстраненной и немногословной.

— Верно, — согласился Сигурд. Все так же, лежа на спине, он глянул на Хвитсерка. — Но кто-то ведь должен однажды решиться и проверить, каково у нее между ног. Кто-то, кто может взять ее, как мужчина, — добавил он и перевел взгляд на Ивара.

Уббе и Хвитсерк сорвались с мест быстрее, чем Ивар и Сигурд успели сцепиться, — младших братьев, готовых чуть что поубивать друг друга, они давно уже изучили и всегда были наготове при случае.

Вечером следующего дня Сигурд не пришел к ужину. Лишь когда Маргрета уже поднялась из-за стола, чтобы собрать грязные тарелки, он появился на пороге, злой и потрепанный. Его правая щека и шея были расцарапаны в кровь — явно женскими ногтями, левая бровь — рассечена (похоже, ударили чем-то тяжелым), а ниже, под глазом, разливался огромный синяк.

— Неужто проиграл в битве с инеистой великаншей? — хохотнул Ивар.

— Да пошел ты! — рявкнул на него Сигурд. — Вместе со своей полоумной! Строит из себя целку, бешеная сука!

Ивар в первый момент потерял дар речи и даже не сразу понял, что, отпустив обычную колкость, ткнул пальцем в небо — и угадал: Сигурд пытался трахнуть Ангрбоду. И ничего из этого не вышло! Ангрбода не далась!

Ивар припомнил, как сам много лет назад получил увесистый удар по уху, когда ущипнул ее за грудь в воде. И расхохотался.

Сигурд метнулся было к нему, но Уббе поднялся из-за стола и шагнул навстречу, перегородив путь. Сигурд зарычал, сжав кулаки, и быстрым шагом ушел в свою спальню, так хлопнув дверью, что та чуть не слетела с петель.

Через несколько дней Ивар увидел Ангрбоду в Каттегате. Одну. Хотя ему казалось, что после случая с Сигурдом без Хельги она и вовсе перестанет появляться.

Ангрбода несла, прижимая к левому боку, большую корзину без ручки. Приблизившись, с высоты колесницы Ивар разглядел лежащий поверх сверток льняной ткани (видать, купила его у прибывших накануне купцов), из-под него выглядывала сырная голова и кусок солонины. Наверняка внутри было что-то еще: корзина выглядела увесистой и заставляла клониться вправо, чтобы легче было нести.

— Ты без Хельги сегодня? — поинтересовался Ивар, поравнявшись с Ангрбодой. Глупо было такое спрашивать — видно же, что да. Но как еще начать разговор, он не знал.

Она кивнула, не поворачивая в его сторону головы.

— Я сказал Сигурду, что если он снова притронется к тебе, я его убью, — на одном дыхании проговорил Ивар. Это была правда.

Ангрбода вскинула на него удивленный взгляд:

— Не думала, что ты так обо мне беспокоишься.

— Почему? — удивился Ивар. И тут же пожалел об этом: он вовсе не хотел показывать Ангрбоде, что переживает за нее — и сильно, хотел, чтобы фраза про Сигурда прозвучала как нечто само собой разумеющееся… но выдал себя с потрохами.

Она отвела глаза и смотрела теперь вперед — в конец улицы, которая выводила из Каттегата на дорогу, идущую к лесу.

— Потому что с того раза, как ты приехал к дому отца и спрашивал меня о Харбарде, ты делаешь вид, будто меня не существует.

Ивар опешил: это было не так! Когда она приходила в Каттегат с матерью, он всегда подъезжал к ним поздороваться и перекидывался с Хельгой ничего не значащими фразами. Хотя, конечно, в сторону Ангрбоды старался не смотреть — иначе так бы и пялился, не в силах отвести глаза. А когда она была одна, заставлял коня ходить по кругу неподалеку (под колесницей, которая тоже ездила кругами, в сырую погоду при этом даже замешивались целые озера из грязи).

Покачав головой, Ивар невесело усмехнулся. Выходит, он так упорно старался скрыть свой интерес, что ему это даже удалось.

— Что ты тащишь там, в этой корзине? — с раздражением бросил он. — Она же тяжелая!

— Разве я должна отчитываться тебе о своих покупках, Ивар? — Ангрбода бросила на него короткий взгляд.

Она явно стала смотреть на людей чаще, чем раньше, но все же большую часть времени оставалась странной — отрешенной и погруженной в себя.

Ивар раздраженно выдохнул и потянул поводья. Конь ушел вбок, почти уперевшись мордой в стену чьего-то дома, а колесница перегородила Ангрбоде дорогу.

— Давай сюда корзину! — приказал Ивар, протягивая руки. — И сама полезай в колесницу. Довезу тебя.

Он подал ей руку, помогая влезть, хоть и был уверен, что она прекрасно справится сама. Просто хотелось прикоснуться к ней — ненавязчиво и незаметно.

Ангрбода встала позади, и пошатнувшись, чуть не упала, когда колесница тронулась, — только в последний момент успела схватиться за борт.

— Держись за меня! — велел Ивар, глянув снизу вверх.

Она положила ему руки на плечи и прижалась животом и ребрами к его спине. От этого вдоль позвоночника побежали мурашки и перехватило дыхание.

Ивар погнал коня рысцой, и уже через несколько мгновений они оказались за пределами Каттегата.

— Ты дал ему имя? — спросила Ангрбода. — Своему коню.

Ивар не ответил. Просто не знал, что. Он назвал братьям кличку коня, они отпустили на эту тему несколько шуточек, и принялись окликать его Слейпниром, когда помогали с уходом или упряжью. Братья — не Ивар. Это имя никак не ложилось ему на язык. Может, потому что он не считал себя похожим на Одина?

Скорость сводила Ивара с ума. Всю жизнь он завидовал даже тем, кто ходил спокойным шагом — ведь это все равно быстрее, чем перемещаться ползком. Теперь же, на колеснице, он не просто ездил — летал! «Это твои ноги, Ивар, — сказал Флоки, когда принес его однажды в лес, и там, на поляне, сквозь пелену густого тумана проступили очертания колесницы. — Это твои крылья».

Ивар гнал коня вперед по лесной дороге. Свежий ветер бил в лицо. Сердце колотилось так, что казалось вот-вот выскочит из груди — то ли от того возбуждения, которое вызывала быстрая езда, то ли от присутствия Ангрбоды… Ее руки уже не просто лежали на плечах, она обвила ими грудь Ивара и тесно прижалась к его спине, чтобы не упасть. А когда колесница подскакивала на кочках, Ангрбода пригибалась, ее волосы щекотали шею, а объятия становились крепче. От этого у Ивара начинала кружиться голова, и он подгонял коня все быстрей и быстрей…

Глубокую яму, в которую ухнуло правое колесо, Ивар даже не заметил. Колесницу тряхнуло, его самого подкинуло вверх и швырнуло на упор для груди так, что ударом выбило весь воздух из легких и едва не поломало ребра. Ангрбода же полетела вперед. Ивар чудом успел обхватить ее левой рукой за талию и удержать.

Колесница выровнялась, и он натянул поводья, заставляя коня замедлиться, а Ангрбоду прижал к себе. Ивар не смог понять, сама Ангрбода, еще не обретя равновесия, упала к нему на колени или он неосознанно усадил ее. Он обхватил ее еще крепче, прижав к себе. Она, вроде, была не против…

Ее сердце билось так громко, что Ивар ощущал его удары собственными ребрами. И его сердце билось в такт, может даже, еще сильнее.

Ангрбода выдохнула, посмотрела с улыбкой в лицо Ивару и облегченно рассмеялась. Она всегда была храброй, просто раньше он не понимал этого.

Колесница теперь ехала медленно, плавно покачиваясь на ухабах. Ангрбода одним боком прижималась к упору для груди, другим — там, где сердце, — к Ивару. А у него от такой близости огонь разливался по телу. Он незаметно — старался, чтобы было незаметно — утыкался носом в ее волосы возле шеи, чуть ниже мочки уха, и вдыхал их запах — запах моря.

Ангрбода высвободила свою левую руку и обняла Ивара за спину. Он глотнул ртом воздух и сжал в пальцах ткань ее платья — и не выдержал: поцеловал ее шею. Сначала чуть ниже уха, потом еще чуть ниже, и еще…

Едва слышно ахнув, Ангрбода отклонила голову в сторону, открывая сильнее шею. А Ивар спустился с поцелуями уже до ключицы. Левой рукой — пальцами, свободными от перчатки, — он провел вверх по ее боку и остановился возле груди, не решаясь прикоснуться. А правой натянул поводья, заставил стать коня и обнял Ангрбоду за плечо.

Это было что-то невероятное! Словно воплотился один из снов, часто приходящих под утро, или одна из фантазий, которым можно было предаваться в одиночестве. Только это было гораздо лучше, ярче любого сна или фантазии.

Ивар чувствовал, как пьянеет от запаха Ангрбоды… от ее тела под своими руками, которое ласкал и гладил — он все же прикоснулся к груди, небольшой и упругой… пьянеет от ее теплой, нежной, сладкой кожи, которая словно патока ощущалась под губами… от ее волос, мягких, словно иней на траве, в которые он запустил пальцы правой руки…

Как же он хотел этого все эти годы! Он хотел ее, по-настоящему — только ее, не Маргрету…

Ангрбода тяжело дышала, как и он. Она гладила его ладонью по спине, поднимаясь вдоль позвоночника, очерчивая линию лопаток и снова опускаясь. А другую руку запустила в волосы на затылке.

Ивар понял: она тоже хотела его, сейчас, прямо здесь. А он… что он мог сделать?

Он прижал ее к себе еще крепче, с силой потянул ее за волосы, запутавшись в них пальцами, и отчаянно впился губами в шею возле ключицы.

— Ивар! — воскликнула Ангрбода.

Ну уж нет! Если отпустить ее сейчас, такого может больше не повториться!

Ивар вцепился в ее бок и в плечо сильнее прежнего, сжал ее кожу пальцами.

— Отпусти! — почти крикнула Ангрбода и забилась в его руках, желая освободиться.

— Нет! — прорычал Ивар.

Он, может быть, даже сумел бы что-то объяснить… но не успел. Она врезала ему локтем под ребра, от резкой боли перехватило дыхание. Он расслабил руки, и Ангрбода в тот же миг выскользнула из них.

Словно вода протекла между пальцев… опять.

Когда Ивар смог выпрямиться и снова нормально дышать, Ангрбоды рядом уже не было. Быстрым уверенным шагом она уходила вдаль по лесной дороге.

Корзина с покупками так и осталась в колеснице. Ивар долго смотрел на нее, не в силах ни на что решиться. Потом все же легонько ударил поводьями коня, и колесница медленно двинулась вперед.

К дому Флоки Ивар подъезжал с опаской. Что сказать Ангрбоде? А если она не захочет с ним говорить? Или уже наболтала невесть что родителям? Хотя это вряд ли, про Сигурда она ведь, кажется, никому не рассказала…

На нагретой солнцем лавочке под окном сидели две полосатые кошки. Одна вылизывала холку другой, и та блаженно жмурилась и мурчала так громко, что это можно было различить на расстоянии. На пороге показалась Хельга, видимо, заслышав стук копыт коня и поскрипывание колесницы.

— Ивар, здравствуй! — широко улыбнулась она. — Какими судьбами?

— Я… — начал он было и осекся, поняв, что на вопрос ответить не сумеет. — Вот корзина Ангрбоды. — Он поднял ее со дна колесницы и протянул Хельге.

— А я все гадала, куда моя дочь подевала покупки, — рассмеялась она, забрав корзину. — И ведь спрашивать без толку. Не захочет — не ответит. Ну ты же знаешь, какая она. — Хельга вздохнула и с легкой грустью взглянула на Ивара. — Может, хоть ты расскажешь, что случилось?

Ивар помедлил и решил ничего не говорить.

— Ангрбода в порядке? — осторожно спросил он, постаравшись, чтобы в голосе не скользнуло чувства вины.

— По виду — да, — пожала плечами Хельга. — Сидит за прялкой и молчит. Все как обычно. — Она поставила корзину на землю и шагнула ближе, испытующе посмотрев Ивару в глаза. — Между вами что-то произошло?

Ивар отвел взгляд и принялся теребить поводья в пальцах. Надо было перевести тему.

— Не знал, что у вас есть кошки. — Он кивнул в сторону лавочки. — Недавно завели?

Кошки отвлеклись друг от друга и теперь смотрели на Ивара пристальными взглядами желтых глаз.

— Они пришли вместе с Ангрбодой, — сказала Хельга, тоже глянув в их сторону. И, снова обернувшись к Ивару, предложила: — Заходи в дом. У меня эль свежий, только сегодня добродил. С Ангрбодой заодно пообщаешься…

— Нет, — мотнул головой Ивар. Общаться с Ангрбодой — последнее, что ему стоило делать сейчас. Вот только Хельге этого не объяснишь. — Не сегодня. В Каттегате много дел… из-за похода на Англию…

Хельга улыбнулась — очень загадочно — и покачала головой:

— Дел всегда много, Ивар. А времени — мало. И только боги знают, сколько именно тебе отведено. Выбирая, на что важнее тратить время, не просчитайся.

— Боги… — ощерившись, процедил Ивар. — Боги, конечно, знают. Но и выбрали они все за меня — остается только смириться. — И, яростно выдохнув, он добавил уже чуть мягче: — Спасибо за приглашение. Но мне пора.

========== — шесть — ==========

Это был последний пир перед походом на Англию. Бьерн составлял окончательные договоренности с теми ярлами, что еще пытались выторговать себе лучший кусок. Остальные приглашены были просто ради приличий. И хоть в Каттегат прибыли не все (многие решили, что лучше потратить последнюю неделю на подготовку), дом ярла был переполнен людьми. Столы ломились от яств, эль лился через край, сотни глоток орали лихие песни — разные чуть ли не за каждым столом, а сотни кулаков и сотни ног отбивали такт, долбя о столешницы и пол.

Ивар сидел за одним столом с братьями, как равный, — наконец-то! — но не испытывал особого удовольствия. Особенно, когда все важные вопросы были обговорены. Через пару столов от него сидела Ангрбода в компании смазливого ярла из какого-то небольшого поселения, название которого Ивар, как ни старался, не мог припомнить. Этот ярл был старше Ивара, пожалуй, ровесник Уббе, и выглядел очень разудало. Наверняка ходил уже во многие походы и не раз участвовал в сражениях. Ангрбода слушала его, хоть и смотрела большей частью в сторону, улыбалась ему и смеялась над какими-то его шуточками. И то и дело поправляла рукой волосы, чтобы прикрыть начавший уже желтеть синяк на шее.

Ивару было не по себе. Он не слишком-то переживал из-за того, что чуть не придушил Маргрету, когда понял, что не может быть мужчиной в постели. В тот момент он хотел скрыть это любой ценой, и ничто больше не имело значения. А из-за тех двух женщин, которых убил в Англии, не переживал вообще. Отцу нужно было добить остатки своего отряда, чтобы двигаться дальше незамеченным, и Ивар помог ему в этом. Вот только Ангрбоде он не хотел причинять боль — совсем. Это вышло случайно. Так же случайно, как шутливые перепалки с братьями (с Сигурдом — особенно) частенько перерастали в драки. Братья считали, что дело в Иваре, в его жестоком, необузданном нраве. Мать говорила, что он ни в чем не виноват — всегда. А отец — что ярость дает преимущество. Кто был прав — неизвестно, но сейчас Ивар чувствовал себя на редкость погано.

— Ты всех настолько доконал своими издевками, что даже пить с тобой никто не хочет. Так, маленький калека? — Флоки уселся на лавку рядом с Иваром и взъерошил ему волосы.

— Не больше, чем ты своим надоедливым гудением про богов, старый занудный корабельщик! — процедил Ивар, покосившись на него и едва сдерживая улыбку. Без таких взаимных подколов не обходился ни один разговор с Флоки. — И вообще, это я не хочу пить с другими, а не они со мной.

— Да-да, продолжай успокаивать себя как последний неудачник! — поддразнил его тот.

— О, раз ты так умен, то, может, расскажешь мне, как себя вести, чтобы не быть неудачником? — Ивар многозначительно глянул на Флоки. Он ожидал ответной шутки, но Флоки только улыбнулся, а потом посерьезнел.

— Советчик из меня, быть может, и не самый лучший. Но я точно знаю, что если есть девушка, к которой ты неравнодушен, то не стоит сидеть сложа руки и ждать милости богов.

Ивар удивленно глянул на Флоки. Таких разговоров у них никогда не было. Неужели он догадался насчет Ангрбоды?

— И еще, — добавил Флоки, — если хочешь понравиться девушке, не нужно оставлять ей синяков. — Ивар смущенно сморгнул и отвел глаза. А Флоки продолжил, задумчиво выводя в воздухе рукой затейливые фигуры: — Если это, конечно, не засос, оставленный в порыве страсти… Хотя и это не каждой девушке понравится. Впрочем, я слышал о таких, что напротив любят, когда им делают больно…

Он еще долго рассуждал о постельных пристрастиях. Ивар не вникал: он услышал главное, а остальное было лишь пустой болтовней. Он осушил свой кубок до дна и прервал Флоки на полуслове:

— Я не прикоснусь к Ангрбоде и пальцем. Не беспокойся.

Флоки замолчал, замерев с открытым ртом и вскинутой вверх в очередном странном жесте рукой. А потом резко уронил ее и чувствительно врезал Ивару по ребрам на излете.

— Дурень ты, Ивар! Вот кажется мне иногда, что у тебя покалечены не только ноги, но и голова. — Флоки постучал двумя пальцами по лбу Ивара. — Я разве был когда-то против того, чтобы ты прикасался к моей дочери? Ладно, когда она была еще ребенком, если бы тебе вздумалось прикоснуться к ней в том самом смысле, я бы тебе руки оторвал и не посмотрел бы, что ты без них не сможешь ползать. Но теперь-то дело иное. Я вижу, как ты смотришь на нее. С каким мужчиной быть, решать Ангрбоде, я ей не указ. Но ты-то разве не способен на большее, чем ставить засосы ей на шее, а потом уползать и прятаться, словно краб под камнем?

— Ты ничего не знаешь, — процедил Ивар сквозь зубы и отвернулся.

Флоки, похоже, действительно не знал о том, что Ивар не мог считаться мужчиной. Хоть за это братьям можно было сказать спасибо — не разболтали.

Было давно уже заполночь. Все важные разговоры завершились, осталась лишь пьяная болтовня. Некоторые, перебрав, уже дрыхли на столах и под лавками. Другие вовсю горланили песни, рассказывали хвастливые байки, пытаясь перекричать песняров, лапали женщин, своих и не своих, а служанок — особенно часто и откровенно. Ярл, что ухлестывал за Ангрбодой, усадил на колени одну из них и тискал ее груди. Девица была сильно пьяна и уже с трудом понимала, что происходит, а голова ее то и дело сонно клонилась то набок, то на плечо ярла. Самой Ангрбоды видно не было. Ивар в какой-то момент упустил ее из виду, и теперь оставалось только догадываться, где она и с кем. Впрочем, Флоки прав: ей самой решать, с каким мужчиной быть.

Допив остатки эля в кубке, Ивар слез со скамьи. В сравнении с ездой на колеснице ползать было отвратительно. Нет, это было отвратительно всегда, но раньше Ивару просто не с чем было сравнить. Когда его возили в тележке или таскали на спине, это было не то, совсем не то… А благодаря колеснице мир будто перевернулся с ног на голову, на людей появилась возможность смотреть не снизу вверх, а сверху вниз, а еще можно было не бояться, что кто-то наступит на тебя, не заметив, это другие теперь опасались попасть под копыта коня или колеса. Эх, как все же жаль, что в дом ярла на пир нельзя было заехать на колеснице!

Улица встретила ночной прохладой, ясным небом с россыпью ярких звезд и запахом моря, которому можно было только подивиться, ведь по ночам ветер дул с побережья. В темной подворотне кто-то трахал девицу, которая громко стонала и просила не останавливаться. Ивар поморщился и постарался быстрее проползти мимо, но зацепился ногой за какой-то инструмент — то ли мотыгу, то ли лопату, почему-то прислоненную к стене дома, и, уронив, наделал много шума и спугнул любовников, которые тут же затихли. Какие робкие, однако! Вот братья, когда занимались любовью с Маргретой, не стеснялись ничего.

Ивар не думал, что настолько пьян, пока сидел за столом в доме ярла. Теперь же он, с трудом преодолевая головокружение, добрался до своей комнаты и поленился даже захлопывать дверь. Зажег пару свечей в подсвечнике, что стоял на крышке кованого сундука напротив кровати, отполз чуть в сторону — к изножью и привалился к нему спиной. Медвежья шкура, расстеленная на полу, была теплой и мягкой, и лезть в постель совершенно не хотелось. Ивар смотрел, как пляшут огоньки свечей. С ними играл легкий ветер, проникавший сквозь открытые ставни — то клонил их вбок, то давал подняться и выпрямиться, то заставлял трепетать.

Ивар слышал, что кто-то вошел в дом, но не придал этому значения. Наверное, вернулся кто-то из братьев. И лишь спустя какое-то время ощутил на себе чужой взгляд. Поежившись, Ивар повернул голову.

На пороге стояла Ангрбода, прислонившись плечом к дверному косяку. Будто призрак, выхваченный из темноты неровным светом двух огоньков. Сейчас, в полумраке разглядеть ее было трудно, но Ивар вдоволь наглазелся на нее в доме ярла и знал, что сегодня она была в голубом платье под цвет глаз, а волосы у ее висков убраны в косы с вплетенными в них соколиными перьями. Из-за них казалось, что она вот-вот обернется птицей, взмахнет крыльями — и улетит.

— Что ты здесь делаешь? — возмущенно спросил Ивар. И тут же подвинулся ближе к изножью кровати, чтобы сесть поровнее, и пригладил ладонью волосы.

— Стою у тебя на пороге, — спокойно ответила Ангрбода. По части странных разговоров она ничуть не изменилась.

— Почему ты не в доме ярла? — Ивар решил задать вопрос иначе, хотя и не понимал, зачем допытывается. Он был рад видеть Ангрбоду вот так, одну, в своей комнате, на такое он даже не надеялся.

— Там слишком шумно. — Она пожала плечами. — Я устала.

Ивар с усилием провел ладонью по лицу, пытаясь стереть с него дурацкую изумленную мину.

— Заходи.

Ангрбода закрыла дверь и шагнула в комнату, и он разглядел у нее в руках оплетенную лозой бутыль. Он подвинулся, освобождая место на медвежьей шкуре. Ангрбода уселась рядом и поставила свою ношу на пол.

Повисшую тишину нарушал лишь стрекот сверчков. Ангрбода смотрела на пламя свечей, как и Ивар недавно. А сам он украдкой поглядывал на нее. Сидеть вот так, молча, в полутьме было очень странно, но и очень хорошо. Впрочем, ко всему странному, что происходило рядом с дочерью Флоки, давно уже пора было привыкнуть.

Ангрбода сидела так близко, что кожей ощущалось тепло ее тела, а запах ее волос сводил с ума. Ивар незаметно придвинулся ближе, так, что еще чуть-чуть — и их плечи бы соприкоснулись.

— Я не была в твоей комнате с тех пор, как мы были детьми, — сказала вдруг Ангрбода. — Правда тогда ты жил в другом доме.

Верно. В доме ярла, где теперь властвовала Лагерта. Проклятая Лагерта!

Ярость всколыхнулась при воспоминании о ней, и момент был испорчен, а слова Ангрбоды прозвучали как издевка.

— Ты могла бы просто никуда не уходить из Каттегата! — жестко сказал Ивар и отодвинулся подальше от Ангрбоды. Даже подтянул руками поближе к себе замотанные в кожаные лубки ноги.

— Не могла, — коротко ответила она, все так же глядя на пламя.

— Интересно, почему же? — скривившись, поинтересовался Ивар. — Тебя разве кто-то гнал отсюда?

Этот вопрос был подначкой. Ивар устал винить себя в ее уходе и хотел знать правду хотя бы теперь. Но Ангрбода молчала.

— Дело ведь было в Харбарде, да? — взвился он. — Он настолько хорошо трахал тебя, что ты не смогла с ним расстаться!

— Ивар… — покачала головой Ангрбода, наконец-то взглянув на него.

В ее глазах было сочувствие. Вот еще не хватало! Она что, все знает? Сигурд рассказал? Он мог, этот слизняк!

Ивар хотел было спросить об этом напрямую, но в последний момент передумал: вдруг нет? Вдруг он сам себя сейчас выдаст, в то время как Ангрбода все еще считает его настоящим мужчиной?

Дело никуда не годилось. Ивар мотнул головой, схватил с пола бутыль и, одним движением сорвав пробку, приложился к горлышку. Эль внутри был крепкий и быстро ударил в и без того хмельную голову.

Ивар даже не сразу почувствовал, как Ангрбода прикоснулась к его плечу. Подняв глаза, он встретился с ней взглядом.

— Ивар, ну почему всегда Харбард? — спросила она. — Почему ты всегда о нем…

— Почему? — перебил он на полуслове и, яростно дернув плечом, сбросил ее руку. — Потому что ты бросила меня ради него! — Выкрикнув это, Ивар осекся и замер с открытым ртом. Он не хотел говорить этого… просто само с языка слетело.

Ангрбода хлопнула ресницами и отвела взгляд. Она была такой красивой сейчас, в отсветах свечей. Сидела вполоборота, чуть опустив плечи и сложив на коленях руки. Будто выточенная из мрамора статуя, наподобие тех, что стояли в замке короля Эгберта. С таким же подернутым дымкой взглядом — словно она находилась здесь и не здесь одновременно.

И от этой ее красоты становилось еще поганей! Другой мужчина брал ее, наверняка не раз. Может, и не один мужчина за эти пять лет. А Ивар не мог, даже если бы захотел. А он хотел…

— Я не могла бросить тебя, — сказала Ангрбода. — Ведь я тебе не принадлежала. Я не была тебе женой. И не была невестой. Я просто присматривала за тобой, потому что так велел мне отец.

Ивар не сразу смог дышать после этих слов. Будто ударом по ребрам вышибло из груди весь воздух. Как тогда в колеснице…

— Просто присматривала… — проговорил он. — Вот значит как. Присматривала за калекой. Выходит, я больше ничего для тебя не значил.

Ангрбода вскинула на него взгляд.

— Разве дело было во мне? Я хотела быть твоим другом. Всегда хотела. А кем считал меня ты? Служанкой? Рабыней? Я возила тебя в тележке по ухабистым дорогам, хотя сама была легче тебя. Я лечила твои раны и старалась делать так, чтобы ты получал меньше новых. Я штопала твою одежду. Я играла с тобой в то, во что хотел играть ты. Я делала все, что ты мне говорил. Пока не повзрослела и не поняла, что все зря. Ты не видел во мне друга и никогда бы не увидел. — Ивар не знал, что у Ангрбоды могут быть такие глаза: в них полыхал настоящий огонь — злости и давней обиды.

Вот, значит, почему она тогда перестала выполнять его приказы — поняла, что не станет другом, несмотря ни на что. И была права: им ее Ивар и впрямь никогда не считал. А когда захотел, чтобы она стала чем-то большим, чем друг, не знал, что нужно для этого делать.

Он опустил голову, а Ангрбода продолжила:

— И еще. Я ушла из Каттегата не ради Харбарда. Я ушла ради себя. Я хотела понять, кто я. А рядом с тобой я могла лишь вечно прислуживать и исполнять твои желания. — Она замолчала, и в комнате надолго повисла тишина.

Вспоминалось детство. Ивар тогда ведь и впрямь не задумывался о том, чего хочет Ангрбода, — никогда. А она никогда об этом не говорила.

Просить прощения было глупо. К тому же, Ивар этого не умел. Он осторожно, не поднимая головы, протянул руку и сжал пальцами ладонь Ангрбоды, лежащую у нее на коленях. С перчаткой, закрывавшей его собственную ладонь, прикосновение наверняка вышло жестким.

— Я ничего не знал о твоих желаниях, — тихо сказал он. Пожалуй, это сошло бы за извинение или оправдание…

Ангрбода усмехнулась:

— Я тоже.

А потом она поцеловала Ивара — в губы. Это было настолько неожиданно, что он в первый момент даже не понял, что происходит и чуть не дернулся в сторону. А когда все-таки сообразил и ответил, то осознал, что это не идет ни в какое сравнение с поцелуями, которые он столько лет себе воображал. И с поцелуями Маргреты — тем более.

Маргрета согласилась переспать с Иваром по просьбе братьев, сама же явно не желала этого. Ее жалость и отвращение буквально висели в воздухе и ощущались кожей. Ее холодные сухие губы и заученные движения не вызывали у Ивара почти ничего, кроме ощущения собственной никчемности и все сильней нараставшего страха.

Сейчас все было иначе. Ивар в первые мгновения разволновался и старался, как мог, чтобы не выглядеть в глазах Ангрбоды неумехой: посильнее придавил ее губы своими и пустил в ход язык. А потом она сделала глубокий вдох и сжала пальцы, которыми он держал ее за руку, своими — и все перестало иметь значение.

Он хотел притянуть ее к себе другой рукой за затылок, чтобы поцелуй был крепче, но не смог удержать равновесие и завалился спиной на изножье кровати, а Ангрбоду, которой успел вцепиться в плечо, утащил за собой. Она упала Ивару на грудь, хихикнула и снова прильнула к его губам. А он уже совершенно не думал о том, как правильно и неправильно целоваться, — просто делал то, что хотелось. Он упивался Ангрбодой, словно прохладной родниковой водой после долгого пути в жаркий день.

А она отвечала на поцелуи, которые становились все более страстными. Ивар откинул рукой ее волосы, держал ее за шею и водил большим пальцем вдоль линии подбородка. И никак не мог оторваться от ее мягких теплых губ. Ангрбода сначала обняла его свободной рукой за поясницу, а потом и вовсе запустила ладонь под кожаный жилет и гладила ей вдоль позвоночника через пропитавшуюся влагой от взмокшей кожи рубаху.

Ивар все еще держал другой рукой ее руку, теперь он переплел свои пальцы с ее, и с каждым новым приливом желания сжимал их все сильней и сильней. В какой-то момент она высвободилась, и он уже успел испугаться, что снова причинил боль, и Ангрбода опять уйдет. Но она положила ладонь ему на грудь и вскоре принялась распутывать завязки его кожаного жилета. Ивар гладил ее по ягодице и притянул поближе к себе. Ангрбода прижалась животом к его бедру. К тому моменту с завязками на жилете она окончательно справилась и пробежалась пальцами поверх рубахи от шеи по груди и вниз — к животу.

Ивар схватил ее за запястье, когда ее рука оказалась слишком низко и весь подобрался, оборвав поцелуй. Ангрбода уставилась на свою руку и замерла.

— Что случилось? — наконец спросила она.

Ивар выдохнул и расслабил пальцы. И понял, что его потряхивает — и вовсе не от возбуждения.

Ну как объяснить ей, в чем дело?

— Все. Достаточно. Я больше не хочу, — отрывисто сказал он и отвернулся.

— Это ведь неправда.

Конечно, неправда. Все мышцы сводило и скручивало — настолько хотелось продолжения.

Он оттолкнул Ангрбоду — несильно, но так, чтобы больше не касаться ее даже случайно, даже одеждой. Запахнул полы жилета. Провел ладонью по лицу, стирая капли пота с висков и лба. И, схватив бутыль, принялся хлебать эль большими глотками. Уж лучше напиться и считать все очередным сном.

— Чего ты боишься? — спросила Ангрбода, глядя в пол.

— Я? Боюсь? — хохотнул он. — С чего ты взяла?

Все же от странностей Ангрбоды была польза — врать, когда тебе не смотрят в глаза, легче.

— Ты ведь хочешь меня, Ивар, я вижу.

Он сжал в руках бутыль так, что оплетка из лозы до боли впилась в кожу и прикрыл глаза.

— Нет. Ты все не так поняла.

— Ивар, я больше не маленькая девочка, — твердо сказала Ангрбода. — Я верю собственным глазам, а не твоим словам.

Вскинув голову, Ивар посмотрел на Ангрбоду. «Не твоим словам…» Значит, все же тогда на побережье, когда он прогонял ее и кричал, что ненавидит, она поверила…

— Ты все не так поняла, — покачав головой с горечью повторил он.

Скрывать все и дальше просто не было смысла. Не хватало еще опять обидеть Ангрбоду и снова жалеть об этом годами.

— Дело не в тебе. Я не могу удовлетворить женщину — вот в чем дело, — решительно сказал он.

Ну вот и все. Когда-нибудь она все равно бы узнала. Сколько бы он ни пытался строить из себя полноценного мужчину, настоящего викинга, он все равно оставался калекой. Отец видел в этом особый дар, но отец ничего не знал о том, что прозвище Бескостный точнó не только в отношении ног.

— С чего ты взял? — Ангрбода подняла на Ивара глаза. Она улыбалась, и уголок ее губ с правой стороны привычно уполз вверх выше, чем с левой.

Ивар не знал, что ответить. О том, что было с Маргретой даже вспоминать не хотелось, не то что рассказывать. Это все было похоже на какой-то ритуал, подготовленный заранее, но совершенно бездушный, не освященный богами. Впрочем, в чем-то и было так. Уж точно — касательно подготовки.

Братья в старом охотничьем домике на берегу озера расстелили постель и зажгли десятки свечей, и привели туда Маргрету. Маргрета, когда они с Иваром остались наедине, помогла ему снять одежду — так, словно раздевала ребенка перед купанием. Больше всего он переживал из-за ног, у него самого они вызывали отвращение, и, конечно, любая девушка, глядя на них, не могла чувствовать иное.

Маргрета научила его целоваться в губы, погладила руками грудь, облизала соски. Ивар тоже пытался ласкать ее, как умел. Повторял что-то из того, что видел, подглядывая за братьями, трахавшими ее, а до нее — и других женщин. Маргрета спустилась с поцелуями ниже и принялась ласкать ртом его член, который все никак не становился твердым.

— Ангрбода… — начал Ивар, с трудом подбирая слова. — Я пробовал. Я не смог. Я калека. И слабые у меня не только ноги.

Ангрбода отвела взгляд и покачала головой. А потом придвинулась ближе, так, что почти легла Ивару на грудь, и сказала:

— Даже будь так, чтобы удовлетворить женщину, у тебя всегда остаются губы и язык, — и она прикоснулась пальцами к его губам, — и руки, — она взяла его ладонь в свою. А потом посмотрела ему в глаза своим притягательным, с поволокой взглядом и добавила: — Но это не так. Тогда, в колеснице, я точно чувствовала, что это не так, когда сидела у тебя на коленях. Да и теперь, пока ты не прервал все, я уверена, никакой слабости не было.

Ивар ощутил, как заливается краской. Все же хорошо, что было достаточно темно, чтобы скрыть это. И хорошо, что он так пьян, иначе провалился бы сквозь землю от стыда — каким бы невозможным это ни казалось. Ивар приподнялся на руках и еще сильнее вжался спиной в изножье кровати. На Ангрбоду он старался не смотреть.

— Это потому что… мы с тобой не начинали… заниматься любовью, — попытался объяснить он. Оставалось лишь надеяться, что она поняла, о чем речь.

Ангрбода устало прикрыла глаза руками, вздохнула, а потом провела ими по волосам, касаясь пальцами вплетенных в косы перьев, которые при этом легонько затрепетали.

— Послушай, Ивар, — начала она, взяв его лицо в свои ладони, и с теплотой посмотрела в глаза, — так не бывает. Если нет слабости, когда ты целуешь и обнимаешь девушку, значит, ты сможешь удовлетворить ее и в постели. И не только руками и ртом. Ты ведь доставляешь себе удовольствие, когда бываешь один, верно?

Это было уж слишком! Даже когда братья разглагольствовали на такие темы, Ивар либо отмалчивался, либо поддевал их, не говоря о себе ни слова. Если же отпускали что-то в его сторону, то хорохорился или переводил разговор. А обсуждать такое с девушкой было и вовсе немыслимо.

Да, он удовлетворял себя — и часто. Но это ничего не значило. И попытка переспать с Маргретой это доказала.

Ивар схватил Ангрбоду за запястья и отдернул ее руки от своего лица.

— Ты ничего в этом не понимаешь! — зло прошипел он, глядя на нее.

— Мне кажется, я понимаю в этом побольше твоего, — мягко улыбнулась она. Высвободив свои руки, она взяла бутыль и приложилась к горлышку, а потом протянула ее Ивару. — Давай поговорим.

— Не о чем тут разговаривать, — отрезал он.

Ангрбода села рядом, тоже привалившись спиной к изножью кровати. Ее плечо касалось плеча Ивара. Это и раздражало, и было приятно одновременно. Свечи сгорели наполовину и основательно закапали жиром крышку сундука. В комнате стало немного темнее, но почему-то уютнее.

— Ты пробовал переспать с девушкой всего однажды? — спросила Ангрбода.

Ивар, помедлив, кивнул. Она, не отрываясь, смотрела на пламя, но он был уверен, что его движение она заметила.

— С Маргретой, — зачем-то добавил он. — Это было с Маргретой.

— Я догадывалась.

Ивар удивленно посмотрел на Ангрбоду. Она повернула в его сторону голову, но ее взгляд, как это часто бывало, проходил сквозь него.

— Четыре брата-гнома и золотое ожерелье, — напомнила она.

Ивар раздраженно мотнул головой.

— Я не хотел тогда, чтобы так вышло.

— Знаю.

Она взяла из его рук бутыль и отхлебнула эля.

— Ты сильно волновался? — снова спросила она. И, отдав бутыль, уточнила: — С Маргретой.

Ивар промолчал. Просто забрал бутыль и тоже выпил. Еще недавно казалось, что он ужасно пьян, но от таких разговоров протрезвел в момент.

— Она была сверху? — задала Ангрбода следующий вопрос. Очевидно, ответ на прошлый она знала и так.

Ивар прикрыл глаза. С Маргретой у них долго ничего не получалось, пока он не разозлился и не подмял ее под себя. Он облапал ее жестко и постыдно — за грудь, за зад, между ног. В тот момент невыносимо хотелось отыграться, завладеть ее телом хотя бы так. Маргрета пищала и пыталась вырваться, но Ивар держал ее крепко, а ее сопротивление только сильней заводило, окрашивало каждое его прикосновение в особые краски, которые доставляли что-то вроде удовольствия.

Когда член стал тверже, Ивар удивился сам. И постарался вставить его побыстрей Маргрете между ног, но так долго возился, что Маргрета не выдержала и, несмотря на испуг и отвращение, принялась помогать. Наверно, решила, что чем быстрее все закончится, тем лучше для нее.

Ивар много раз видел, как это делали братья, а иногда даже удавалось подглядеть и за другими парнями. И даже обрадовался, что возьмет женщину вот так, сверху, как настоящий мужчина. Но оказалось, что все было просто лишь со стороны. Или — для тех, у кого было все в порядке с ногами. Ивар пыхтел, поднимался на руках и снова заваливался на Маргрету, кости его худых бедер впивались ей в живот, она хныкала и жалобно скулила. Если поначалу член хотя бы немного затвердел, то под конец размяк окончательно и бесповоротно. Ивар завалился на постель рядом с Маргретой, а она принялась оправдываться и уверять, что причина не в ней.

— Сверху был ты? — изумленно спросила Ангрбода.

Он открыл глаза и встретился с ней взглядом.

— Ивар… — покачала она головой. — Ты ведь сам во всем этом ничего не понимаешь.

Она обвила руками его шею и прильнула к его губам.

— Что ты делаешь? — обиженно спросил Ивар, оборвав поцелуй. Сейчас он был готов расплакаться, словно ребенок. Еще немного — и он снова захочет ее, и снова не сможет взять.

— Учу тебя удовлетворять женщину, — ответила она и, перекинув ногу, уселась ему на колени, лицом к лицу.

Ангрбода ослабила шнуровку на платье и стянула с плеч синюю шерстяную ткань. Ее грудь оказалась обнажена наполовину — ровно настолько, что были хорошо различимы округлости, но скрыты соски. И этакая недоговоренность, недорисованность картины невероятно притягивала взгляд. На след от засоса на ее шее Ивар старался не смотреть — было стыдно.

Он коснулся пальцами кожи Ангрбоды чуть ниже ключиц. Она склонилась к нему и снова поцеловала — долго и мягко.

— Расслабься, — прошептала она ему на ухо и легонько прикусила зубами мочку. Это было настолько приятно, что Ивар и впрямь выдохнул с некоторым облегчением и притянул Ангрбоду ближе, обняв за талию.

Она запустила пальцы в волосы на его затылке, ее губы опускались вниз по шее, а другой рукой она распустила завязки на его рубахе и провела кончиками пальцев по обнаженной груди. Ивар задышал чаще и глубже, и огонь снова начал разливаться по телу. Он гладил Ангрбоду по бедрам, спине и бокам и особенно надолго задерживался, когда касался ее груди.

Ангрбода снова поцеловала его в губы и принялась расстегивать ремешки перчаток сначала на одной, потом на другой руке. За пять лет он, ползая, стер десятки перчаток и заказал у кожевника десятки новых, а она все еще легко и умело снимала их — по памяти, почти на ощупь.

Прикасаться к ее телу без слоя толстой кожи, покрывавшей ладони, стало куда приятнее.

В то, что у него с Ангрбодой действительно что-то получится, Ивар все же не верил. Но она была права: у него оставались еще руки и губы с языком, и он даже примерно представлял, что нужно делать — видел, как это делали братья. Если она говорила, что так можно, то, наверное, не сильно бы расстроилась, если бы этим все и ограничилось. Да и вообще, вот так, просто, ласкать ее и чувствовать, что ей это нравится, было чудесно само по себе. Так Ивар ощущал себя мужчиной куда больше, чем тогда с Маргретой, когда все-таки вошел в нее и пытался трахнуть.

Он покрывал грудь Ангрбоды поцелуями и гладил ее по ягодицам. Она откинула голову назад и перебирала пальцами его волосы. Ивар приподнял вверх подол платья и провел ладонями по ее ногам — от щиколоток до бедер. Ее ноги, такие же длинные, как и в детстве, теперь лишь стали стройнее.

После очередного долгого поцелуя в губы Ангрбода сняла с него кожаный жилет и, поддев низ рубахи, прошлась по животу и груди Ивара руками — от этого мурашки побежали по всему телу, он крепче вжался своими губами в ее и, кажется, даже немного их прикусил. Он помог ей стянуть с себя рубаху и уже потянулся к шнуровке на ее платье, чтобы ослабить ее окончательно и полностью обнажить грудь, но Ангрбода принялась за завязки на его штанах.

Все повторилось сначала — он схватил ее за запястья и подобрался.

— Расслабься, — тихо сказала Ангрбода и поцеловала его.

— На мои ноги не стоит смотреть, — заявил он, глянув на нее исподлобья.

Вообще-то дело было не только в ногах — лучше было оставить все как есть, без вида вялого члена. И хотя сейчас все было не так, Ивар знал, что это временно. Но и в ногах отчасти тоже…

— Я видела их в детстве сотни раз, — подняв глаза вверх, вздохнула Ангрбода.

— Это было в детстве, — отрезал Ивар.

— Это было, — в тон ему ответила она.

Она слезла с его колен, сняла с его ног сапоги и начала расстегивать ремни, которыми связаны были голени, и разматывать кожаные лубки. Ивар обреченно вздохнул и принялся ей помогать.

— Оставим штаны, если тебе так спокойнее, — сообщила она, когда казалось, что история с Маргретой вот-вот повторится.

Ивар улыбнулся и с облегчением кивнул. Ангрбода сунула ему в руки бутыль, и он отхлебнул из нее, совершенно не чувствуя ни крепости эля, ни собственного опьянения. Все и так происходило в каком-то то ли полусне, то ли полубреду.

А Ангрбода взялась за подол платья и одним движением стянула его с себя. При виде ее обнаженного тела Ивар даже забыл о том, чего боялся всего несколько мгновений назад.

Она склонилась к нему и поцеловала. А он провел ладонями по ее лицу и волосам и попытался вытащить из них перья.

— Не ломай птице крылья, — улыбнулась Ангрбода на свой манер — правой стороной губ — и сама распустила косы. Соколиные перья опали на медвежий мех и грудь Ивара. Она собрала их и бережно уложила на пол в стороне.

Ивар притянул ее за талию и усадил себе на колени. Отвел волосы с шеи — там, где еще желтел след от синяка — и уткнулся в нее губами и носом, сходя с ума от запаха ее тела и растворяясь в нем. Он прикоснулся к ее грудям и взял их в ладони — впервые по-настоящему, без одежды, как всегда мечтал с того дня. Провел рукой вниз, по ее животу и еще ниже — чуть раздвинув ноги. Ангрбода ахнула и закусила нижнюю губу. Другой рукой Ивар взял ее за затылок, притянул к себе и поцеловал. Она изогнулась, подавшись навстречу его движениям, прикрыла глаза и издала тихий стон. Ивар улыбнулся: значит, он все делал правильно.

Ее возбуждало то, что он делал с ней, и ему передавалось ее желание, усиливая собственное в разы. Словно волны накатывали, одна за другой, и каждая новая была сильнее прошлой.

Ангрбода слезла с его колен и, не разрывая поцелуя, потянула Ивара вниз. Он опустился на шкуру, ощущая спиной жесткие медвежьи шерстинки. Ангрбода легла сверху и снова шепнула:

— Расслабься. И закрой глаза.

Он так и сделал. Он уже плохо понимал, что происходит. Он ласкал ее, а она его. И он был совершенно опьянен — то ли элем, то ли Ангрбодой.

Как она распустила завязки на его штанах, он даже не понял. Он осознал, что это произошло, лишь когда ощутил, как его напряженный член входит в ее тело. И это было настолько умопомрачительно приятно, что он даже испугаться не успел, что ничего опять не выйдет. Ивар втянул воздух сквозь зубы и впился губами в шею Ангрбоды — снова оставит ей засос…

А Ангрбода двигалась, и с каждым ее движением волны желания становились все сильней. Ивар положил руки ей на бедра и помогал задавать ритм. Она вздыхала и откидывала голову, а потом снова склонялась и целовала его — в губы, в шею, в грудь. А ее волосы при этом падали с обеих сторон от лица и приятно щекотали кожу.

Последняя волна была самой сильной. Ивар прижал Ангрбоду к себе, обхватив за спину и плечи и глухо застонал, уткнувшись носом ей в волосы.

— Ну вот, а говорил, что не можешь удовлетворить женщину, — улыбнулась Ангрбода, приподнявшись на локтях, когда он отдышался и смог ослабить объятия и отпустить ее.

— Кажется, я все-таки не успел тебя удовлетворить, — смущенно ответил он.

— Ты еще можешь это сделать, — сказала Ангрбода, и в ее вечно спокойных глазах заиграли лукавые огоньки. — У тебя для этого все так же есть руки, губы и язык.

Ивар очнулся от яркого света — солнечный луч упал на лицо. Ангрбода мирно спала в его объятиях, повернувшись к нему спиной. Кажется, они заснули уже на рассвете и сами не заметили, как, — видимо, слишком вымотались. Ночью они все же перебрались в постель. И Ивар в конце концов лишился штанов.

Он пошевелился, стараясь улечься так, чтобы солнце не светило в глаза. И потревожил Ангрбоду. Она проворчала что-то в полусне и, протянув назад руку, безошибочно нащупала его ладонь и уложила себе под грудь, замыкая объятье.

Ивар усмехнулся и улегся обратно. Потерпит он солнце, так и быть.

Он уткнулся носом в светлые с легким медным оттенком волосы на ее затылке и вдыхал их знакомый аромат. К их вечному запаху — моря — теперь примешивался другой. Но почему-то не запах пота, как стоило ожидать после столь бурной ночи, а запах железа.

— Почему ты вернулась, Ангрбода? — шепотом спросил Ивар, не ожидая, что она услышит.

— Ты позвал меня, — тихо ответила она.

Ивар приподнял голову и прислушался к дыханию Ангрбоды — редкому и глубокому. Она крепко спала.

========== — семь — ==========

За дверью, в общей зале, скрипели половицы и громыхала посуда — Маргрета накрывала на стол. То ли завтрак, то ли, скорее, уже обед… Когда братья вернулись с пира, Ивар не слышал, но явно не раньше, чем рассвело.

Он покончил с завязками на штанах и потянулся к рубахе, которую Ангрбода накинула на изножье кровати. Сама она уже надела платье и теперь пыталась прочесать пятерней спутавшиеся волосы, которые отливали в солнечных лучах, проникавших сквозь раскрытые ставни, всеми оттенками меди.

— Останься на завтрак, — сказал ей Ивар. Насчет того, что речь шла именно о завтраке, он все же не был уверен, но расставаться с Ангрбодой совсем не хотел.

— Зачем? — поинтересовалась она, не отрываясь от своего занятия.

— Поесть, конечно! — фыркнул Ивар, закатив глаза.

— Поесть за одним столом с детьми Великого Рагнара Лодброка, — задумчиво проговорила Ангрбода. — Дочери простого корабельщика. В самый обычный день. Что скажут люди?

— Да плевать я на них хотел! — раздраженно бросил он и ударил кулаком по матрасу.

Когда-то Уббе сказал, что Маргрета не сможет отказать Ивару, потому что он сын Рагнара Лодброка. А что теперь? Ангрбода отказывает ему именно из-за этого? И всего-навсего в такой ерунде!