Дар богов (СИ)

— Я хочу, чтобы ты осталась со мной, — с нажимом сказал он.

Ангрбода опустила руки, не торопясь, подошла к изножью кровати и принялась водить по нему сверху указательным пальцем, внимательно наблюдая за собственными действиями.

— Ты хочешь, чтобы твои братья увидели нас вместе, — произнесла она. — И Маргрета тоже. Хочешь показать, что они все ошибались. Хочешь, чтобы узнали, что ты все-таки можешь удовлетворить женщину. Не волнуйся. Они узнают и так.

Ивар медленно выдохнул, поджав губы. Она была права. Он уже не раз прокрутил в голове сцену за столом, во время которой он обнимал бы Ангрбоду под ошеломленными взглядами братьев и Маргреты.

Он сел на кровати, спустив ноги вниз.

— Я не хочу с тобой расставаться, — признался он и, потянувшись к изножью, схватил Ангрбоду за запястье. Ее хотелось затащить на колени и целовать до умопомрачения.

Он потянул ее к себе, но Ангрбода уперлась и не поддалась.

— Ивар, я не могу быть всегда с тобой, — сказала она посмотрев в его сторону, но сквозь него. — Я твоя женщина, а не твоя вещь.

В первый момент Ивар яростно стиснул зубы, но тут до его сознания дошли слова «твоя женщина». Значит, эта ночь была первой, но уж точно не последней. А Ангрбода была не прочь принадлежать ему: не как служанка, рабыня или вещь, а как женщина. Но все же принадлежать.

Ивар кивнул и отпустил ее руку. Ангрбода подошла к нему, положила ладони на плечи и, наклонившись, поцеловала. Он приобнял ее и уже раздумывал, не завалить ли ее обратно на кровать, но Ангрбода выскользнула из его рук и быстрым шагом вышла из комнаты. Сквозь оставшуюся приоткрытой дверь было видно, каким изумленным взглядом проводил ее проходивший мимо Уббе.

Помедлив, Ивар принялся натягивать рубаху. Голова была тяжелая после выпитого накануне, а вот по телу, напротив, разливалась непривычная легкость. Он долго не мог понять, откуда она взялась, пока не осознал: боль ослабла. Назойливым червяком она все еще шевелилась внутри позвоночника и тянула, скручивая, ноги, но это не шло ни в какое сравнение с тем, к чему привык Ивар за все годы своей сознательной жизни.

Когда он выполз из комнаты, братья уже раскладывали еду по тарелкам. Он искоса поглядывал на них, пока добирался до стола и пока залезал на стул. Они были увлечены своими делами и делали вид, что его вообще нет. Только Маргрета сидела, низко опустив голову и к еде даже не притрагивалась.

Ивар стиснул зубы и принялся накладывать ложкой кашу (судя по ней, был все же завтрак, хоть и очень поздний), намеренно зашвыривая ее себе в тарелку с большой высоты, чтобы пшеничные комки разлетались в стороны. Братья просто лишились такого замечательного повода злорадствовать! Потому и делают вид, что ничего не знают и ничего не заметили.

— Говорят, ночью, пока мы были в доме ярла, — оглядев братьев, с лукавой улыбкой проговорил Хвитсерк, — наш собственный дом скрипел и шатался так, что все решили: верно, етуны пытаются сравнять его с землей. А когда под утро мы все же пришли сюда, то оказалось, что никаких етунов не было и в помине. Это наш братишка Ивар наконец-то трахнул женщину! Да еще и с таким жаром, что мы все ему позавидовали! — последние слова Хвитсерк произнес, уже весело хохоча, и, сорвавшись со стула, обогнул стол и обнял Ивара за плечи.

Тот, засмущавшись, опустил глаза и глупо заулыбался. Уббе тоже в стороне не остался. Он перегнулся через стол и взъерошил волосы Ивара.

— Ну что братишка, — широко улыбаясь, спросил он, — каково это переспать с девушкой, о которой грезил столько лет?

— Настолько хорошо, — неторопливо проговорил Ивар, прищурившись и оглядывая поочередно братьев с выражением собственного превосходства, — насколько вы не можете себе представить даже близко в самых своих смелых мечтах.

— Э-эй! — Хвитсерк пихнул его кулаком в бок. — Не зазнавайся! Мы все еще твои старшие братья.

Они все рассмеялись, и даже Сигурд похлопал Ивара по плечу и сказал, что он молодец.

Только Маргрета сидела бледнее свежевыпавшего снега и боялась поднять глаза.

Это ожерелье Ивар заметил совершенно случайно — на небольшом лотке, который висел на груди у бродячего торговца в серой шляпе, на веревках, перекинутых через шею. Он никогда не обращал внимания на побрякушки, а сейчас взгляд почему-то упал на выкованные из железа листья, тонкие, с прожилками и зубчатыми краями — будто настоящие — прикрепленные как подвески к цепочке. Торговец назвал до смешного низкую цену, но Ивар никак не мог решиться — он никогда не покупал таких вещей… и не дарил.

— Если у тебя к этой вещице лежит сердце, бери и не думай. А не возьмешь — будешь жалеть и искать везде такую же. И не сможешь найти.

Откуда взялась Лагерта, Ивар не заметил — настолько был увлечен ожерельем. Она стояла возле его колесницы и тоже разглядывала товары на лотке торговца.

— Твоих советов я не спрашивал, — с презрением бросил ей Ивар.

— То, что советы даю я, — не повод разбрасываться ими, если они полезны, — спокойно ответила Лагерта. — А сейчас они полезны. Железные листья для Ангрбоды из Железного Леса. Бери это ожерелье, Ивар, и даже не думай! — Она тепло улыбнулась и медленно пошла дальше вдоль улицы.

Ивар отсчитал и бросил торговцу монеты. Тот поблагодарил его и отдал ожерелье. А уходя, похлопал по холке коня.

— Красивый! Как его имя?

— Слейпнир, — улыбнувшись, ответил Ивар.

Сегодня, пока Уббе ходил за упряжью, он подтянулся за балку возле ворот стойла и, свободной рукой потрепав коня по гриве, впервые назвал его по имени. Конь удовлетворенно зафыркал и ткнулся носом в плечо, требуя еще ласки.

— Хорошее имя. И очень ему подходит, — сказал торговец, кивнул на прощание, легонько коснувшись шляпы, и через пару мгновений затерялся в толпе.

— Не прошло и полдня, как я ушла от тебя, а ты уже подле моих дверей, — сказала Ангрбода, выйдя из дому. Возле нее крутились, выгибая спины и обтираясь боками о ее ноги, две полосатые кошки.

— Подойди, — сказал ей Ивар. Слезать с колесницы и ползать перед Ангрбодой, как краб, не хотелось совершенно.

Она приблизилась, положила руки на обтянутый кожей борт и уткнулась в них взглядом.

— У меня кое-что есть для тебя. — Ивар достал из ташки ожерелье и, помедлив, протянул ей.

Она взяла его в свои ладони, прикоснулась пальцами к железным листьям.

— Тебе нравится? — осторожно поинтересовался Ивар.

— Ты решил, что такие украшения мне к лицу больше, чем синяки? — не поднимая головы, ответила Ангрбода.

Он схватил ее за ворот платья и отдернул вниз. Справа, чуть ниже ключицы, темнел след от свежего засоса — вчерашнего.

— Твой отец меня убьет… — обреченно выдохнул Ивар, покачав головой.

— Я совру, что мне это нравится. Тогда не убьет, — спокойно сказала Ангрбода.

— Соврешь? — на всякий случай уточнил он.

Она кивнула и подняла на него глаза:

— Мне нравится это ожерелье. Наденешь? — И она развернулась к Ивару спиной.

Он отвел вбок ее волосы, соединил крючок с петелькой на концах цепочки и не удержался — поцеловал Ангрбоду в основание шеи, туда, где, выделяясь сильнее других, торчал один из позвонков. Она склонила голову набок, сильнее открывая шею, и накрыла его руки, лежавшие на ее плечах, своими ладонями.

Спустя недолгое время Ивар с большим трудом заставил себя остановиться.

— Иди ко мне. — Взяв Ангрбоду за руки, он затащил ее на колесницу, усадил на колени и, ударив Слейпнира поводьями, пустил его рысцой и направил в сторону леса.

Ивар поправил свободную полу шерстяного плаща, которой была укрыта Ангрбода. Плащ он предусмотрительно захватил из дома, и они расстелили его в лесу, на поляне, покрытой мягким пушистым мхом, сквозь который там и тут пробивались кустики брусники. Среди мелких кожистых листьев уже виднелись бледно-розовые, похожие на маленькие колокольчики, цветки, а кое-где можно было уже разглядеть крохотную зеленую завязь. Ивар будет еще в Англии, когда брусника созреет…

— Мы отомстим за отца. Почтим его память кровью короля Эллы, который убил его, и кровью короля Эгберта, который приговорил его к смерти, — говорил он, глядя вверх, туда, где на фоне безоблачного голубого неба сходились макушки сосен.

— Все так и будет, — ответила Ангрбода. Она водила кончиками пальцев по его обнаженной груди, и это было щекотно и до невозможности приятно одновременно.

Слейпнир, довольно пофыркивая, ходил где-то неподалеку. Ангрбода распрягла его, когда они только приехали на эту поляну.

— Мы нанесем «кровавого орла» на спины обоих королей. А ребра Эгберта я сам разведу в стороны и буду наслаждаться, глядя, как он извивается от боли, истекает кровью и медленно умирает.

Ангрбода молчала.

— В походе на Англию я всем докажу, что я самый достойный из сынов Великого Рагнара Лодброка. Отец был убежден в этом. Он говорил, что будущее нашего народа связано именно со мной.

— Твой отец не ошибался, — сказала Ангрбода и коснулась губами груди Ивара — слева, там, где билось сердце.

Он приподнял ее лицо, взявшись пальцами за подбородок. Хотелось убедиться, что она говорит все это не просто так, чтобы поддержать разговор или сделать приятно. Ивару хотелось, чтобы она действительно верила в то, что он говорил. Верила в него. Но по ее вечно спокойным, подернутым дымкой голубым глазам понять что-либо было трудно. Все равно что смотреть в озерную гладь и пытаться прочесть свою судьбу в глубине воды, среди водорослей и шустрых мелких рыбех.

— Я хочу, чтобы ты отправилась в Англию вместе со мной, — на одном дыхании произнес Ивар.

Хельга была права: времени мало, и нельзя просчитаться. А Ивар все же просчитался. Ангрбода вернулась в Каттегат больше месяца назад, а насладиться ею можно было лишь одну неделю, последнюю перед походом — и та подходила к концу.

— Нет, Ивар, — Ангрбода покачала головой. — Это твоя месть. Твой поход. И твоя судьба — не моя.

— Но почему? — взвился Ивар. Он даже приподнялся, оперевшись на локоть. — Твоя мать не раз ходила в походы с твоим отцом. Многие женщины сопровождают своих мужчин, даже если не сражаются.

— Я не моя мать, — взмахнув ресницами ответила Ангрбода. — И мне нет дела до других женщин. Каждый выбирает по себе.

Ивар опять упал спиной на плащ и уставился в небо. А потом не выдержал и резко сел, оперевшись на руки. Ангрбода осталась лежать на плаще, почти обнаженная — шерстяное сукно прикрывало лишь ее ногу и часть бедра — ее светлые волосы разметались по зелени мха, а несколько прядей, зацепившись, повисли на кустиках брусники.

— Ты опять уйдешь из Каттегата? — с претензией бросил ей Ивар. Он и впрямь боялся, что это случится — каждый день.

— Возможно. Когда-нибудь. — Теперь на небо смотрела она.

Ивар яростно мотнул головой. Почему с Ангрбодой ничего нельзя было знать наверняка?

— Ты будешь спать с другими мужчинами! — выкрикнул он таким тоном, что было сложно понять, вопрос это или утверждение. Впрочем, он и сам толком не знал.

— Ты хочешь, чтобы я пообещала тебе, что не буду? — поинтересовалась Ангрбода, посмотрев в его сторону. — Любые обещания — всего лишь слова. Разве ты не будешь сомневаться, что я сдержу их, ведь это даже не клятва, которую дают богам.

Ивар медленно выдохнул и прикрыл глаза.

— Я женюсь на тебе, — решительно заявил он, снова посмотрев на Ангрбоду. Он все равно уже думал об этом не раз, так какая разница, случится это до похода в Англию или после? — У нас есть еще пара дней в запасе. Мы успеем провести церемонию.

Ангрбода рассмеялась.

— Почему ты так хочешь завладеть мной любыми путями? — Теперь она все же посмотрела Ивару в глаза.

Он хотел бы ответить искренне на этот вопрос, но совершенно не умел говорить о чувствах — тем более, таких. Потому просто стиснул кулаки и отвел взгляд.

— Зачем тебе это нужно, Ивар? — спросила Ангрбода, поднявшись с плаща. Теперь она была совсем рядом и ее подобранные под себя ноги, которые она обхватила руками, касались бедра и бока Ивара. — Я и так с тобой, по доброй воле. Но тебе этого мало, ты хочешь владеть мной. Но так нельзя. Ведь владение — противоположно любви.

Ивар искоса глянул на нее. Она была так притягательна — всегда! А обнаженная — совсем по-особенному. Как можно было не желать обладать ею, он не понимал.

— Ты говоришь, что ты со мной, — зло процедил он. — Но ты не будешь моей, когда я вернусь из Англии. — О том, что он может не вернуться, Ивар старался не думать.

Ангрбода улыбнулась и провела пальцами по его волосам — от виска до затылка. От этого мурашки побежали по коже.

— Ты не можешь знать. Ты ведь не пробовал.

— Что я не пробовал? — опешил Ивар.

— Возвращаться, когда я тебя жду, — ответила она с теплотой.

Ивар взял ее лицо в свои ладони.

— Так значит, ты будешь меня ждать? — с надеждой спросил он.

Ангрбода не ответила. Она придвинулась ближе, обвила его шею руками, прикрыла глаза и потянулась за поцелуем.

*

Небеса были цвета свинца, а тучи затянули небо от горизонта до горизонта. Благо волны еще не разбушевались.

— Будет шторм, — сказал Флоки. — Но мы успеем дойти до Каттегата. Осталось совсем немного.

Слейпнир нервно бил копытами и рвался с поводьев, за которые был привязан к мачте. Он плохо переносил путешествия по морю, но если по пути в Англию Ивар успокаивал его, как мог, то теперь попросту не обращал внимания. Почти. Нет, Слейпнира, конечно, было жаль, но у Ивара не получалось выдавить из себя даже каплю сочувствия для кого-то другого.

Он сидел на носу драккара, рядом с фигурой резного дракона, облокотившись о борт и положив голову на скрещенные руки, и смотрел вдаль, туда, где в сером туманном мареве вскоре должны были проявиться очертания побережья. И Каттегата.

Ивар мечтал о том, как вернется сюда героем, достойнейшим сыном своего отца, и тогда бы все перестали видеть в нем лишь никчемного калеку, которого когда-то родители из жалости оставили в живых. И поначалу все даже шло как надо. Он спланировал сражение с войском короля Эллы так хитро, что викинги понесли наименьшие потери. И братья, и ярлы, и простые воины стали смотреть на Ивара иначе, с уважением.

Бьерн нанес королю Элле на спину кровавого орла, почтив память отца. А Ивар предвкушал, как сделает то же самое с королем Эгбертом. Он знал, что отец хотел бы этого, и уж точно хотели боги! Но старый хитрец выторговал себе легкую смерть в обмен на законное право викингов претендовать на земли Восточной Англии, закрепленное в документах, которые он подписал собственной рукой и скрепил королевской печатью.

Ивар планировал совсем иное, когда отправлялся в Англию. Но даже так все складывалось неплохо. До тех пор, пока Бьерн не объявил, что хочет пойти дальше — исследовать Средиземное море. И многие — слишком многие! — решились на поход с ним. И были те, кто желал вернуться домой — тоже немало — так как не верили в спокойную земледельческую жизнь в Англии (слишком хорошо помнили горькую судьбу поселения в Уэссексе) и не хотели продвигаться дальше бывших владений короля Эгберта — завоевывать новые земли. Ивар прокричал тогда перед всеми, что готов возглавить тех, в ком еще осталось мужество воевать и искать приключений, тех, кто готов пойти за ним на битву ради собственной славы и во славу Одина, отца всех воинов! Нашлись те, кто принялся вслед за ним выкрикивать имя бога войны и победы и стучать оружием по щитам так громко, что было слышно в самой Вальгалле.

Но тут Сигурд, как обычно, начал высмеивать его. Сказал, что не пойдет с ним, и с презрением добавил, что Ивар безумен и у него разум ребенка. Ивар не остался в долгу, припомнив своему мерзкому братцу и его грешки. И тогда Сигурд сказал то, чего не стоило говорить, уж точно не при всех: «Мне смешно смотреть, как ты ползаешь, словно младенец! Ты даже не мужчина, Ивар! Какая женщина согласится разделить с тобой постель? Только такая полоумная, как твоя ненаглядная Ангрбода! Ты, верно, и ее-то отыметь не можешь, но она настолько глупа, что не понимает этого. Не так ли, Бескостный? О-ох, как ты рассвирепел! Конечно, тебе тяжело, ведь твоя мать мертва. А кроме нее, тебя никто никогда и не любил!»

Ивар озверел в тот момент, как никогда прежде. Он схватил свой топорик и метнул в Сигурда, прямо ему в грудь. И, видят боги, в первые мгновения, когда он понял, что наделал, то даже ощутил нечто вроде удовлетворения.

После, те, кто кричал, что готов пойти с ним, засомневались. Ивар в их глазах стал не просто калекой, а братоубийцей. Уббе и Хвитсерк и раньше не могли решить, чего хотят: остаться возделывать земли Восточной Англии, идти завоевывать новые или вернуться в Каттегат. А Бьерн забрал с собой основную часть войска для похода в Средиземное море.

Все, чего Ивар добился с невероятным трудом, он сам же и разрушил. И убил собственного брата — боги не прощают такого.

Теперь остатки Великого войска язычников (как прозвали его саксы) возвращались домой, на родные берега. Ходили разговоры, что в следующем году они соберутся все вместе вновь и вновь отправятся в Англию: одни — с семьями и орудиями, чтобы возделывать землю, другие — со щитами, мечами и топорами, чтобы идти дальше и покрывать себя славой. Ивар повторял себе раз за разом, что у него еще будет возможность исправить все… или хоть что-то. Будет возможность доказать, на что он способен и повести за собой людей, свой народ — как говорил отец… Но от этих мыслей горечь не становилась меньше.

— Смотри, Каттегат, — сказал Флоки, положив руку ему на плечо. — Скоро будем дома.

Ивар так глубоко погрузился в размышления, что даже не заметил гряду побережья, темневшую на горизонте.

— Как думаешь, что нам там уготовили боги? — спросил Флоки. Он явно нервничал. Это заметно было по голосу, слишком часто срывавшемуся на высокие ноты, и по жестам — слишком резким и слишком странным даже для него.

Ивар пожал плечами и покачал головой.

— Я все думаю, Ивар, — снова заговорил Флоки спустя некоторое время, когда в очертаниях побережья начали проявляться острые и угловатые линии — постройки Каттегата, — все ли я правильно делал в Англии? Довольны ли мной боги? Или я снова разгневал их, а дома меня ждет наказание…

Ивар прикрыл глаза и до боли стиснул кулаки. Он понимал, о каком наказании идет речь: Ангрбода. Флоки боялся, что боги снова заберут ее. И Ивар тоже боялся этого. Не потому что Флоки совершил что-то неугодное им, а потому что такое совершил он сам. Потому что Ангрбода была важна для него не меньше, чем для своего отца — боги не могли этого не знать. И если уж она была тем даром, который они преподносят и забирают, то наказывать в первую очередь они должны были его, Ивара.

Когда Каттегат можно было уже легко различить вдали, гребцы будто со свежими силами налегли на весла. Драккары неслись по водной глади словно птицы над морем в бреющем полете, словно мифические драконы, резные головы которых украшали их носы.

На пристань высыпали люди, издали завидевшие их приближение — жены, дети, матери и отцы тех, кто возвращался из похода, и тех, кто ушел в Вальгаллу с английских земель.

Ледяной ветер — предвестник скорой зимы — пробирал до костей. Ивар кутался в плотный шерстяной плащ с меховой оторочкой, но это не помогало: его трясло, и он подозревал, что не только от холода. Он вглядывался в силуэты на побережье, ища глазами знакомый, и боялся того, что может увидеть. Точнее — не увидеть.

— Смотри, наши женщины! — громко хохотнув, Флоки ударил его по плечу и указал направление.

На пристани, среди прочих, обнимая друг друга, чтобы согреться, стояли Хельга и Ангрбода.

Ивар приподнялся, оперевшись руками о борт и широко заулыбался — впервые за долгое время. Сердце заколотилось как бешеное, но сейчас он был этому только рад.

Когда их драккар подошел уже близко, Ангрбода отпустила Хельгу и пошла вместе с другими женщинами навстречу по причалу. Флоки не стал дожидаться даже, пока на кнехты накинут швартовы — легко коснувшись борта рукой, он выпрыгнул из драккара и быстро зашагал, почти побежал, к дочери. Он подхватил Ангрбоду на руки — за талию — и покружился с ней на месте. Она запрокинула голову к небу, и ее волосы развевались на ветру. Флоки часто так делал с ней, когда она была еще ребенком. Потом он поставил ее на место, крепко поцеловал в щеку и подтолкнул в сторону драккара, а сам пошел к Хельге.

Ивар не знал, что должен делать. Да и что бы он мог, кроме как неуклюже перевалиться через борт, а потом ползать по доскам причала? Потому просто ждал.

Ангрбода шла ему навстречу, улыбаясь своей обычной улыбкой со вздернутым вверх с правой стороны уголком губ. И смотрела в глаза Ивару теплым, с поволокой, взглядом.

Он схватил ее за плечи и прижал к себе, зарываясь носом в волосы.

— Ты здесь, — прошептал он.

— Здесь. Ты же сам видишь, — усмехнулась Ангрбода и поцеловала его.

Значит, боги все же смилостивились. И, если Ивар и совершил то, что прогневило их, это пока не переполнило чашу их терпения. А может, за этот дар ему еще придется хорошенько послужить им в будущем.