Дар или проклятье

8

Я не нервничала. Я была абсолютно спокойна до сегодняшнего утра, но сейчас, когда я толкаю тяжелую дверь книжной лавки Беластра, меня вдруг охватывает дурацкое желание подхватить свои юбки и умчаться прочь. Я оглядываюсь на наш экипаж, но Джон, убедившись, что со мной все в порядке, уже тронул лошадей в сторону хозяйственного магазина. Вряд ли будет разумно припустить вслед за ним по улице.

Подразумевается, что в данный момент я беру урок акварели, но я сказала Елене, что не могу вдохновиться корзиной с фруктами, и ушла якобы на пленэр, в сад. Елена легко с этим согласилась — видимо, пейзажи сейчас в моде, — а я пробралась на конюшню и попросила Джона взять меня с собой в город. В Мамином дневнике, кроме имени Зара, было только одно имя. Имя женщины, которой Мама доверила свою тайну. Марианна Беластра.

— Вас не затруднит прикрыть дверь?

Это голос Финна. Вот незадача! Я-то рассчитывала, что он будет строить беседку.

Я захожу внутрь.

Лавка Беластра — это ночной кошмар пожарного инспектора. Тут от пола до потолка тянутся лабиринты книжных стеллажей. Их полки всегда кажутся полными, независимо от того, сколько книг сейчас запрещено цензурой Братства. Тут пахнет, как в кабинете Отца, — ароматным трубочным табаком, древесиной и пергаментной бумагой. Там, где посветлее, в солнечных лучах кружатся пылинки, но дальние углы магазина укрывает таинственный полумрак.

Мне всегда было здесь как-то неспокойно. Я никогда не понимала, как Отец и Маура способны проводить тут целые часы, любовно поглаживая пальцами корешки книг, благоговейно пролистывая старые тексты, в немом преклонении шевеля губами и пробегая глазами по строчкам. Я понимала их благоговение не более, чем понимала Братьев.

Финн Беластра не спеша появляется откуда-то из-за задних рядов полок. Сегодня на нем приличный пиджак, а не рубаха.

— Могу ли я помочь вам найти… о, добрый день, мисс Кэхилл!

Я жмусь к двери, в смущении вспоминая наши вчерашние приключения под сенью яблони.

— Добрый день, мистер Беластра! Ваша матушка тут?

Финн качает головой:

— Она неважно себя чувствует. Головная боль. Я тут вместо нее. Я чем-то могу быть полезен? — Он перебирает книги на прилавке. — У нас ничего нет для твоего отца. Разве он что-то заказывал?

Мне было непросто ускользнуть от внимания сестер и от бесконечных Елениных уроков хороших манер. Я оказалась совершенно не готова к тому, что, когда я в конце концов найду силы и возможность повидаться с Марианной, ее может не оказаться на месте. И что отвечать на мои вопросы будет некому.

— Я тут не по поручению Отца, — юлю я, стараясь не дать своему раздражению вырваться наружу. Финн не виноват в том, что его мама заболела, или в том, что я пришла именно сегодня, а не в любой другой день.

— О, — Финн одаривает меня своей обаятельной усмешкой, — так ты пришла за Арабеллой?

— Нет. Я надеялась… Как ты думаешь, может быть, твоя матушка сможет прийти на минуточку повидаться со мной? Это важно.

Финн пальцем поправляет очки на носу.

— Послушай, я знаю, что ты сомневаешься в том, что я приличный садовник, но могу тебя заверить, что книготорговец я очень приличный. Так что же ты ищешь?

Я не могу попросить у него книгу по колдовству. Но если я сейчас развернусь и уйду, моя поездка будет напрасной. Кто знает, когда мне опять подвернется случай выбраться в город без сестер?

— Я слышала, что у вас есть реестр судебных решений. — Эти слова слетают с моих губ прежде, чем я успеваю подумать о последствиях. А что, если Финн не знает, где он хранится?

Он смотрит на меня вприщурочку.

— Где это ты такое слышала? — В его голосе звенит металл. — А если даже у нас и есть нечто подобное, зачем эта вещь девчонке вроде тебя?

— Девчонке вроде меня? И какая я, по-твоему, девчонка? — злобно говорю я. — Что, если я не сижу целыми днями, уткнувшись носом в книгу, я уже не могу интересоваться… э-э-э… местной историей?

— Я не об этом, — поспешно говорит Финн. — Просто мы не выдаем эту книгу тем, кому она нужна просто ради прихоти. Зачем она тебе понадобилась?

— У меня была крестная, — медленно говорю я. — Они с моей Мамой дружили еще со школы, но ее арестовали за колдовство. Я хочу почитать о ней.

Финн подходит ко мне поближе.

— И я могу тебе ее доверить?

Я раздосадовано вскидываю руки.

— Да! Я же доверяю тебе в том, что ты не загубишь мои цветы, правда же? Вот и ты дай мне шанс.

Склонив голову, Финн долгую минуту изучает мое лицо, и, судя по всему, я прохожу проверку, потому что он говорит: «Ладно, жди здесь», — открывает дверцу у лестницы и исчезает в чулане. Мгновение спустя он появляется, держа в руках нечто, напоминающее амбарную книгу.

— Идем со мной.

Я иду следом за ним меж запутанных рядов книжных полок, и мои нервы гудят от напряжения. В самом дальнем углу он останавливается у стола.

— Ты знаешь, когда ее арестовали?

— Нет. Очевидно, меньше, чем шестнадцать лет назад, но больше, чем десять. Она моя крестная и значит, присутствовала у меня на крестинах. Но я совсем ее не помню.

— Записи, конечно, сделаны в хронологическом порядке, — говорит Финн.

Я устраиваюсь на стуле, а он опирается на книжный шкаф.

— Уж конечно, — передразниваю я, поднимаю глаза и вижу, что он пристально на меня смотрит. — Что?

— Твои волосы.

Капюшон упал, и стали видны косы, венцом уложенные вокруг моей головы. Это Маура причесала меня так сегодня утром, ориентируясь на модные журналы Елены.

— Они красивые. Тебе идет такая прическа.

— Спасибо. — Мои щеки вспыхивают, и я поспешно перевожу взгляд на книгу. — Ты так и будешь тут торчать? Обещаю, что не сбегу с ней.

— Нет, я пойду, — говорит он, но при этом явно колеблется. — Мать предпочла бы, чтобы в Братстве не знали об этой книге. Если услышишь, как зазвонит дверной колокольчик, сунь ее в ящик и возьми что-то другое. Это и для твоей безопасности, не только для нашей.

— Я… то есть, конечно. Спасибо тебе.

Я жду, пока он идет к прилавку. Пол деревянный, поэтому мне отлично слышен каждый его шаг. Здесь непривычно тихо. Снаружи, под открытым небом, никогда не бывает такой тишины — там всегда жужжат насекомые, поют и перекрикиваются птицы, шелестит в ветвях ветерок… но тут стоит жуткая, мертвая тишина.

Я открываю книгу, и ее переплет с резким треском ударяется об стол. Я листаю страницы на шестнадцать лет назад — 1880 год — и начинаю просматривать имена в левой колонке.

Харвуд до конца жизни только за поцелуй с другой девушкой? Это кажется чересчур суровым.

Чтение оказалось захватывающим. Я никогда раньше не видела обвинительных заключений Братства, так внятно изложенных. Обычно все связанное с решениями суда окутано тайной и обсуждается только шепотом, словно бука под кроватью.

Где-то в середине записей за 1886 год я наткнулась на нужное имя.

Только то, что я узнала на чаепитии у миссис Ишиды, ничего нового. Крестной удалось передать мне письмо из приюта для умалишенных преступников. Только вот как она узнала, что мы в опасности? Разве что, может быть, Бренна что-то предсказала?

Я продолжаю чтение. Миссис Беластра пишет о приговорах, которые были вынесены в Чатэме, и упоминает о слухах, что доходили из соседних городов, где, конечно, тоже шли суды. Подавляющее большинство девушек приговаривалось к каторжным работам на побережье, некоторых, как Бренну, определяли в Харвуд. Еще некоторых отпустили, ограничившись предупреждением. Миссис Беластра отмечает, что все они потом либо переехали куда-то, либо пропали без вести.

Что же случилось с этими женщинами? Конечно, после суда им было непросто жить в Чатэме, ведь они знали, что глаза — и шпионы — Братьев бдительно следят за ними повсюду. Быть может, они перебрались в большие города, где легче затеряться в толпе, остаться незамеченными? Или их постигла другая, куда более зловещая участь?

Мама писала в своем дневнике, что понять, по каким признакам выносится приговор, невозможно; чем больше я вчитывалась в строчки судебных решений, тем больше с ней соглашалась. Женщин, которые всего лишь крали хлеб или заводили любовника, могли приговорить к многим годам изнурительной каторги, а других, обвиненных в колдовстве, просто отпускали на все четыре стороны. Как такое могло случиться при том, как одержим Брат Ишида борьбой с магией? Или Братья все-таки понимают, как редко встречается настоящее колдовство? Это еще хуже. Это значит, что они хватают женщин не из-за их проступков; они делают это, просто чтобы держать нас в страхе.

Я возвращаюсь к реестру. Самым младшим обвиняемым по двенадцать лет — девчонки, такие как моя Тэсс. Самой старшей, домохозяйке миссис Клей, — сорок. Это одно из самых громких дел последнего десятилетия. Миссис Клей призналась, что делила ложе не только с мужем. Городские кумушки никогда не называли имени ее любовника, но оно было тут, выведенное аккуратным каллиграфическим почерком миссис Беластра: «Миссис Клей заявила, что, если ее признают виновной, виновным должен считаться также Брат Ишида, с которым она и совершила грех прелюбодеяния».

Брат Ишида? Я думаю о его холодных глазах и тонких губах, и моя кожа покрывается мурашками. А наказана, как всегда, только женщина.

Я справляюсь с отвращением. Мне нужно выяснить еще одну вещь. Я возвращаюсь к записям за октябрь и пробегаю глазами столбик имен. «Бренна Эллиот, шестнадцати лет. Преступление: колдовство. Обвинитель: ее отец. Приговор: Харвудская богадельня. Выпущена летом 1896 года по настоянию ее деда. Очевидные попытки самоубийства».

Всего десять месяцев в богадельне, и Бренна уже готова умереть. А моя крестная провела там почти десять лет.

Я прохожу в переднюю часть магазина. Финн читает книжку, положив подбородок на руки. Его глаза быстро бегут вдоль строк.

— Благодарю вас, мистер Беластра, вы мне очень помогли.

— Ты нашла то, что искала? — Его карие глаза ищут мои.

Найти-то я нашла, только вот это ни на шаг не приблизило меня к пророчеству.

— Да. Оказывается, она себя опозорила. Ее отправили в Харвуд.

— Мне жаль это слышать. — Финн поднимается из-за прилавка. — Я могу чем-то еще тебе помочь?

— Нет. И я буду тебе очень благодарна, если ты вообще забудешь, что я тут была.

Я набрасываю капюшон и направляюсь к двери. В панорамное окно мне виден Чатэм; даже озаренный полуденным солнцем, он выглядит каким-то сонным и погруженным в полузабытье.

— Погоди. Мисс Кэхилл, вас же ни в чем не обвиняют? И ваших сестер тоже?

Я разворачиваюсь. Плечи Финна под пиджаком напряжены, а челюсти сжаты.

— Нет! Конечно, нет. С чего ты взял?

Он хмурится.

— Ну ты же хотела посмотреть реестр.

— Я ведь сказала, мне было любопытно, что случилось с крестной. И потом, если бы нас в чем-то обвиняли, я бы вряд ли сидела здесь и почитывала книжечки. Какой с этого толк?

— А что бы ты делала, если бы тебя обвинили? — В глазах Финна напряженное внимание. Странно.

Я глубоко вздыхаю. Никто никогда раньше не задавал мне этого вопроса, но он давно уже не дает мне покоя. Если какой-то недоброжелатель застигнет нас за колдовством, я изменю ему память. Не могу сказать, что меня не будут потом терзать угрызения совести, но я это сделаю.

Только я не могу рассказать об этом Финну Беластре.

— Не знаю, — говорю я.

Потому что это тоже правда. Если мы не узнаем о доносе, пока не станет слишком поздно, если Братья со стражниками явятся к нам в дом и предъявят обвинения так же, как это было с Габриэль… Я не знаю, что стану делать в таком случае. Я не думаю, что моей колдовской силы хватит, чтобы стереть память полудюжине людей.

Я долгие часы ломала голову над этим вопросом, но так и не нашла решения. Может быть, его и нет вовсе.

Вот в чем все дело. Мы всецело зависим от милости Братьев.

— Я сбегу, — говорит Финн, водя ладонью по гладкому дубовому прилавку.

Мое сердце замирает. Не знаю уж, что я ожидала от него услышать, но явно не это.

— Ты мужчина. Они никогда тебя ни в чем не обвинят.

Финн мрачно смотрит на меня. Я не могла вообразить, что нескладный книготорговец, умненький мамин сын, может выглядеть так зловеще. Похоже, он — личность, с которой следует считаться.

— Я имею в виду, если обвинят Клару. Или матушку. Я возьму их и сбегу. Мы постараемся затеряться в большом городе.

Мой капюшон снова сваливается на плечи. Я не обращаю на это внимания и замираю на месте. Я ни разу не слышала подобных слов от мужчины. Это предательство. И это — завораживает.

— А как ты собираешься сбежать от стражников?

Финн понижает голос:

— Убью их, если понадобится.

Можно подумать, это так просто! Раз — и убийство готово!

— Как? — Я стараюсь, чтобы мой голос звучал скептически. Мне трудно вообразить Финна Беластру, голыми руками убивающего здоровенных стражников.

Он наклоняется и достает из сапога пистолет. Я подхожу поближе. Я должна бы прийти в ужас — добронравные девушки в таких случаях всегда ужасаются, — но я очарована. У Джона есть охотничье ружье, он бьет им кроликов и свиней к обеду; но оно не предназначено, чтобы убивать людей. Даже стражники Братьев не носят оружия — во всяком случае, открыто. Убийство — это грех.

Как, впрочем, и колдовство.

Финн взвешивает пистолет в руке. Похоже, ему не впервой.

— Я отличный стрелок. Отец занимался со мной каждое воскресенье после церкви.

Наши глаза встречаются, и у меня возникает внезапное, беспримерное стремление признаться ему. В том, что я тоже готова, если придется, убить за моих сестер. Ради них я пойду на все.

Как и он. Это четко и ясно написано на его лице.

— А с чего им к вам приходить? — спрашиваю я.

Неужели Марианна тоже ведьма? И Мама именно поэтому доверяла ей?

— Матушка слишком независимая, чтобы им нравиться. Братья подозревают, что она пренебрегает их правилами и торгует запрещенными книгами. И они правы, — говорит он, и на его губах появляется ехидная улыбка. — Ну и от меня они не в восторге. Они предложили мне членство в Совете и место школьного учителя, если я соглашусь закрыть нашу лавку. Я думаю, что своим отказом задел их гордость.

Как глупо. Не удивлюсь, если Братья уничтожат его бизнес. Если бы он согласился, его семья была бы в безопасности.

— Почему ты отказался? — шепчу я.

Он склоняется над прилавком так, что наши лица почти соприкасаются, и тоже понижает голос. От него пахнет чаем и чернилами.

— Этот магазин служил источником доходов моего отца. Он был его мечтой. Я не отдам его Братьям.

— Это так смело — отказать им.

Его вишневые губы кривятся:

— Смело или глупо? Прошлой ночью скончался Брат Эллиот. Они прочили меня на его место. Если я снова откажусь, они наверняка примут меры.

Я холодею. Пророчество Бренны опять оказалось верным.

— Почему ты рассказываешь мне это? — Мой голос звучит как-то придушенно.

Он должен бы знать, что я могу донести на него. Рассказать о реестре, о пистолете, об угрозах в адрес Братьев.

Финн наклоняется и отправляет пистолет обратно за голенище сапога.

— Возможно, чтобы ты поняла, что можешь мне доверять.

Я доверяю. Вернее, хотела бы доверять. Просто поразительно, как сильно мне этого хочется. Странно, ведь Пола я знаю с детства и никогда не была настолько близка к тому, чтобы открыть ему мою тайну.

— Но зачем?

Он выпрямляется.

— Даже Арабелла иногда нуждается в помощи.

Бедный рыцарь, как он заблуждается! Даже если я настолько сойду с ума, чтоб ему довериться, он все равно ничего не сможет для меня сделать. Особенно если для него так важно защитить свою семью.

— Ты… ты уже мне очень помог, — запинаясь, говорю я и снова надеваю капюшон. — Благодарю вас, мистер Беластра.

Какое-то мгновение он изучающе на меня смотрит, словно надеясь прочесть, как одну из своих книг. Хвала небесам, он не задает вопросов, на которые я не могу — и не хочу — отвечать.

— Пожалуйста, Кейт.