Дар небес

9

— Миссис Лоусон… — со странной неуверенностью в голосе обратилась к Дженис экономка. — Там… В общем, вас желают видеть. Я объяснила ему, что вы отдыхаете, но он продолжал настаивать.

— Я никого не жду, — удивилась Дженис и нахмурилась. — Кто он, миссис Франклин? Как он выглядит?

На лице Лайзы Франклин появилась брезгливая гримаса.

— Он не местный, — ответила она уклончиво. — И он сказал, что вы не виделись с ним очень долгое время…

— Вот как? — Дженис была заинтригована. Она начинала скучать от сидячего образа жизни и бездействия, которые обещали затянуться еще на несколько недель, и поэтому обрадовалась возможности отвлечься. — Судя по всему, придется его принять, так? Кстати, как его зовут?

— Хьюго… Хьюго Уиллис, — выпятила нижнюю губу Лайза Франклин и, понизив голос, поинтересовалась: — Мистера Лоусона известить о визите?

— Этот… Уиллис… спрашивал мужа? Если нет, то вряд ли стоит беспокоить Адама. — Дженис расправила клетчатое хлопчатобумажное платье над своим заметно округлившимся после восьми с лишним месяцев беременности животом. — Он так не любит, когда его отвлекают от работы по пустякам!

Довод был непререкаемым. После того как Дженис в преддверии скорых родов уволилась с работы, Адам прекратил свои регулярные отлучки в столицу и предпочел работать дома, в непосредственной близости от жены. С этого времени Дженис и экономка объединились в иронично-снисходительном отношении к тому, как Адам болезненно реагировал на всякую попытку войти в его кабинет в рабочее время. Он сразу становился похожим на медведя, которого растолкали в его берлоге в разгар зимней спячки, и обе женщины, не договариваясь, решили, что мелкие проблемы можно решать и без участия хозяина поместья.

Разумеется, в том, что касалось здоровья и благополучия ребенка, дело обстояло совершенно иначе. В этом случае у Адама срабатывало какое-то шестое чувство, прямо-таки звериный нюх на опасность, угрожающую его еще не родившемуся наследнику, и даже если их с Дженис разделяли стены и несколько дверей, он возникал словно ниоткуда в самый нужный момент.

А таких моментов было несколько, вспомнила Дженис, вставая и разминаясь, чтобы унять боль в пояснице, мучившую ее последние несколько недель. Первый — в марте, когда она неделю провалялась с простудой. Второй — когда, оступившись на лестнице, покатилась по ступенькам. Их всего-то было пять, этих ступенек, и, слава богу, ничего она себе не отбила и не повредила, но, казалось, внутренний радар Адама мгновенно среагировал на такое чрезвычайное происшествие, и дверь его кабинета распахнулась еще до того, как она достигла пола. Еще через секунду Дженис была в его сильных, надежных руках, а сверху на нее глядело побелевшее от испуга лицо Адама.

А в последнее время ни с того ни с сего начало подскакивать давление. «Никаких оснований для паники, — заверил их доктор. — Лучше, конечно, на всякий случай быть осторожной, а поэтому рекомендую вам уменьшить нагрузки».

Адам, разумеется, понял его слова как указание ликвидировать всякие нагрузки вообще. Все было бы ничего, но при мысли о том, что еще несколько недель ей придется промаяться в кресле и в постели в самом разгаре лета, Дженис становилось не по себе.

Поэтому, когда дверь снова открылась, она быстро обернулась, предвкушая возможность хоть немного рассеяться.

— Мистер Уиллис? Прошу вас, входите!

Только теперь она поняла, почему была такой смущенной миссис Франклин. Хьюго Уиллис явно не принадлежал к категории тех людей, прихода которых ожидают в Поместье Лоусонов. На госте была потертая, изношенная одежда, обувь потрескалась и запылилась, каблуки истерлись. Он был довольно высок, но грузен и одутловат, а прямые волосы заметно поредели. В общем, этот пятидесятилетний на вид мужчина производил впечатление человека, преследуемого неудачами, а при виде выражения, написанного на его лице, Дженис засомневалась: правильно ли поступила, попросив миссис Франклин не беспокоить Адама.

— Чем могу служить? — спросила она вежливо.

— Скорее, этот вопрос ко мне, — робко улыбнулся незнакомец. — Ты не помнишь меня, нет? Что ж, оно и понятно! — Он глубоко вздохнул и пригладил рукой жидкие волосы. — Все естественно — я столько лет отсутствовал в твоей жизни. Зато я тебя узнал бы, где бы ни встретил. Эти глаза, эти волосы… совершенная копия матери!

— Я не очень понимаю, почему мы сразу перешли на «ты», — неуверенно произнесла Дженис. — Что вам от меня нужно, мистер…

Хьюго Уиллис как-то странно, выжидательно улыбнулся, как будто предоставлял ей право самой ответить на ею же заданный вопрос. И действительно, что-то дрогнуло в душе Дженис — странное, тревожное ощущение, словно кто-то шевельнул дно пруда, замутив ясную и спокойную воду.

— Вы… вы знали мою мать?..

Хьюго радостно закивал головой.

— Именно так, знал, и очень близко знал, — торопливо подтвердил он. — А чтобы помочь тебе вспомнить все остальное, скажу, что и прибыл-то я сюда в поисках Стефани. — Внезапно помрачнев, странный гость прикрыл ладонью глаза. — Откуда мне было знать, что она уже отошла в мир иной, оставив нас сиротами.

— Как вы сказали? Оставив нас сиротами? Нас… с вами?

— Совершенно верно! Так ты узнала меня, моя девочка?

Разумеется, Дженис его не узнала. В лучшем случае могла предполагать. Мать и в самом деле, кажется, упоминала про какого-то Уиллиса, правда, Дженис казалось, что это имя, а не фамилия.

— Ну, конечно, — не дождавшись ответа, сказал упавшим голосом Уиллис, — откуда тебе помнить меня? Ты вообще вправе указать мне на порог — и я буду последним, кто упрекнет тебя в этом! Разумеется, я был плохим отцом для тебя и не самым лучшим спутником жизни для бедной Стефи, царствие ей небесное, но человеку присуще раскаиваться, и сейчас, насколько это в моих силах, я хочу искупить свою вину…

Дженис ухватилась за стоявший рядом столик, испугавшись, что в следующую секунду ноги у нее подкосятся и она рухнет на пол. Язык у нее совершенно отнялся.

— Зачем вам понадобилось сейчас задавать ей эти вопросы!!!

Такой скрежещущий сталью голос мог принадлежать лишь одному человеку в доме.

Хьюго Уиллис испуганно обернулся. Адам в голубой джинсовой рубашке и серых брюках стоял в дверном проеме. Очевидно, миссис Франклин, почуяв, что дело нечисто, решила все-таки перестраховаться и предупредила хозяина.

— Адам!.. — взволнованно воскликнула Дженис, но ее супруг, хмуро посмотрев на нее, произнес:

— Сядь обратно в кресло, Джен! Ты еле держишься на ногах!

Усадив Дженис в кресло и примостившись рядом на подлокотнике, Адам перевел взгляд на нежданного гостя, который все это время терпеливо переминался у дверей.

— Вы, наверное, Адам — муж моей Дженни, — расцвел он в самой добродушной улыбке. — Рад, искренне рад познакомиться с вами!

Уиллис шагнул вперед, приветливо протянув руку, но, наткнувшись на ледяной взгляд Адама, тут же торопливо убрал ее.

— А вы, простите, кто? — не скрывая брезгливости в голосе, поинтересовался Адам.

— Хью Уиллис к вашим услугам! — Гостю потребовалась буквально пара секунд, чтобы оправиться от неловкости и снова засиять скромностью и доброжелательностью.

— А чем мы можем вам служить, мистер… Уиллис? — делая акцент на слове «мы», откликнулся Адам.

— Вы, надо полагать, Адам Лоусон, муж моей Дженни?

— Вашей Дженни? — презрительно поднял брови Адам. В эту минуту он держался как настоящий хозяин Поместья, высокомерный и убийственно-вежливый аристократ.

— Да, да! — восторженно закивал головой Уиллис, словно бы не заметив яда в вопросе Адама. — Моей Дженни, моей маленькой девочки!

— Если я вас правильно понял, вы утверждаете, будто вы — отец моей жены?

Судя по тону, сам Адам не верил ни единому слову из утверждения этого типа, и Дженис сжалась, испугавшись того, что способен сейчас натворить ее муж. Вот так, испуганно подумала она, он ведет, наверное, дела в бизнесе — непоколебимо и безжалостно.

— Я ничего не утверждаю, — сладко улыбнулся Уиллис, — потому что я и есть ее отец.

— И вы, разумеется, в состоянии подтвердить это?

— Вполне достаточно взглянуть на нас с Дженни — карие глаза, темные волосы… У меня, правда, мало что от них осталось. Но…

— Простите, но вы меня, вероятно, не поняли! Я спрашиваю, есть ли у вас доказательства ваших притязаний на отцовство? — неумолимо дожимал его Адам.

— Если речь идет о каких-то документах, всяких там официальных бумажках, то нет! Стефани и я так и не удосужились зарегистрировать наши отношения, — доверительно сообщил он. — Положа руку на сердце, старина, я все эти годы был сущим испытанием для любой, пусть даже самой терпеливой женщины на свете, а все потому, что не способен долго сидеть на одном месте. Только ради Стефи я попытался пойти на такую жертву, и меня хватило аж на целых три года! Но… в конце концов охота к перемене мест взяла верх, и мы расстались. Меня по-прежнему тянуло к ней, я все время собирался вернуться, но годы утекали сквозь пальцы, как песок. А когда я все-таки решился… Можете представить, старина, каким потрясением стала для меня новость о ее смерти!

Хьюго скорбно опустил голову и, казалось, даже смахнул слезу с дряблой, в синих прожилках щеки. Дженис невольно рванулась из кресла. Если это ее отец и если он плачет…

Но Адам, как клещами, сжал ей плечо и снова затолкал в кресло. После минутной паузы Уиллис не выдержал и звучно откашлялся:

— Вот так и получилось, что к Стефи я опоздал, но, слава богу, у меня есть моя Дженни, моя кровинка, и сейчас она больше, чем когда-либо нуждается в своем непутевом родителе.

— Больше, чем когда-либо? Почему же, если не секрет? — любезно поинтересовался Адам.

— Ну, это ж совсем просто! — искренне удивился Уиллис. — Когда малыш появится на свет, ему будет так важно посидеть на коленях родного деда!

— Если это действительно его дед.

— А кто же еще? — с укоризной спросил гость. — Дженни, дочка, ну скажи ты ему!..

— Ты его знаешь, Дженис? — сухо спросил Адам, не сводя глаз с Уиллиса.

— Знаю ли я его?..

Дженис показалось, что она пребывает в каком-то странном сне, но это была реальность, и надежды на пробуждение не оставалось. Ее широко распахнутые карие глаза перебегали от насупленного лица Адама к приветливо-заискивающему лицу пожилого визитера, темные глаза которого — так похожие на ее собственные, — казалось, умоляли ее поверить ему.

Он — ее отец? Он — тот самый человек, с которым она все эти годы хотела увидеться? Разумеется, в ее детских фантазиях отец представал совершенно другим, но детские фантазии вообще имеют мало общего с суровой правдой жизни.

— Да, мне кажется немного знакомой фамилия Уиллис… — через силу вымолвила она.

Но почему, почему в ее душе нет ощущения встречи с чем-то родным, ведь в ее жилах, если верить этому человеку, течет его кровь?!

— Не знаю! Я ничего не знаю! — вырвался из груди Дженис отчаянный вопль, и, словно испугавшись такого шума, в животе у нее шевельнулся младенец.

— Джен!.. Успокойся, дорогая, все в порядке! — поспешил утешить ее Адам, но его слова перекрыл умоляющий голос Уиллиса.

— Дженни, дочка, как же ты могла забыть своего родного папеньку! Когда ты родилась, а было это, если мне не изменяет память… седьмого мая, я купил тебе первую в твоей жизни игрушку — огромного плюшевого мишку Тедди!

Дженис встрепенулась, Адам тоже, но если она — с надеждой, то он — с такой ненавистью, что если бы огонь в глазах мог сжигать, то от Хьюго Уиллиса осталась бы сейчас лишь кучка пепла.

— После Тедди, — медленно и внятно вещал Уиллис, — наступила очередь плюшевого Братца Кролика.

У Дженис закружилась голова. Тедди, Братец Кролик! Откуда он может знать про это?

— Тедди? Кролик? — механическим, как у робота, голосом переспросил Адам.

— Ну да, я тогда хорошо зарабатывал и мог позволить покупать своей доченьке самые дорогие игрушки!

Дженис лишь кивнула в ответ, по щекам ее ручьем струились слезы. Ее отец!.. Она рванулась ему навстречу, но Адам снова заставил ее сидеть на месте.

— Мистер Уиллис, — хладнокровно поинтересовался он, — а откуда вам стало известно, что Дженис надо искать именно в этом доме?

— Ну, тут мне, прямо сказать, подфартило, — просиял Хьюго. — Поверите ли, но я прочел о ее счастливом замужестве в газете. На второй же день моего пребывания в Гринфилде, после того как я узнал о смерти бедной Стефи и нашел лишь заколоченные двери в доме на Дожд-роуд, я купил себе пива и рыбы у базарной торговки, и на обрывке газеты, в которую была завернута копченая треска, я прочел сообщение о свадьбе. Поразительно, не правда ли?

— Вы — лжец! — холодно и равнодушно заметил Адам. — Допускаю, что вы прочли сообщение в газете, допускаю, что вы даже жили когда-то на Дожд-роуд, но вы — не отец Дженис, и потому…

— Адам, не надо!.. — крикнула Дженис в отчаянии.

— Джен, дорогая, — терпеливо пояснил Адам, — ты сейчас не в том состоянии, чтобы рассуждать хладнокровно и принимать взвешенные решения. Поверь, я знаю, что делаю…

Он глядел на нее своими пронзительно-синими глазами, и этим глазам Дженис могла уступить все, что угодно. Все… кроме отца. Адам, казалось, тоже это понял, нахмурился, а потом вдруг негромко сказал:

— Да, да, помню. Братец Кролик. Но умоляю тебя, не спеши. Только не спеши…

Только не спеши… Она вдруг вспомнила давний день, когда, встретив на лугу Адама, прогуливавшегося с догом, она доверительно рассказала ему, что в раннем детстве у нее тоже был друг, правда, игрушечный, и звали его Братец Кролик. Словно со стороны Дженис услышала свой собственный голос: «Когда мне было четыре годика, соседские мальчишки оторвали ему лапу».

— Мистер Уиллис, — дрожащим от волнения голосом спросила Дженис, — скажите еще раз, когда я родилась?

— Я же сказал! — В голосе гостя сквозила легкая бравада. — В мае месяце, а число… кажется, седьмое.

— Нет, в каком году?

Адам одобрительно кивнул, словно говоря: «По верному следу идешь, молодчина!»

— Минутку… — засуетился Уиллис. — Тебе сейчас двадцать три, стало быть…

— Адам, вели ему уйти!

— Погодите! — нимало не смутившись, запротестовал Уиллис. — А что такого? Ну не помню я такой мелочи… Сколько ведь лет прошло!

— Вы ничего не помните и ничего не знаете, — прошипел Адам. — И это совершенно естественно, потому что вы не тот, за кого себя выдаете. Настоящий отец никогда не забудет года рождения своей единственной дочери. Видите ли, журналистам свойственно частенько публиковать непроверенные сведения. В том сообщении, которое вы прочитали, написано, будто моей жене двадцать три года, хотя на самом деле она на два года старше. А отсюда вторая ошибка: если вы, по вашему собственному признанию, прожили со Стефани Моррисон три года, вы не могли подарить малышке Джен никакую игрушку, потому что, когда она у нее появилась, ее папаша уже давно исчез.

— Ладно, убедили, черт побери! Всегда-то у меня были нелады с арифметикой! — огрызнулся Уиллис, и в озлобленном, воровато озирающемся человечке Дженис с трудом узнала смущенного и заискивающе и виновато улыбающегося мужчину, вошедшего в гостиную полчаса назад. — Просто захотелось испытать судьбу, да и кто бы другой избежал такого искушения на моем месте?! Я действительно знал малышку Дженни, поскольку жил по соседству с мисс Моррисон. А теперь, когда эта девчонка превратилась в знатную леди и денег у ее мужа куры не клюют…

— …То самое время попотрошить его, представившись тестем? — медленно поднимаясь, закончил Адам.

— Замнем дело, старина, ведь ваши деньги целы! — отступая к двери, предложил Уиллис.

— А как же быть с моральным ущербом, который вы нанесли моей жене?! Блудный отец, вернувшийся к дочери лишь после того, как она разбогатела и встала на ноги!.. Вон отсюда, негодяй! И если я хотя бы раз увижу тебя в Гринфилде, клянусь, засажу тебя в тюрьму за шантаж и вымогательство!

Как будто сквозь пелену тумана Дженис видела, как пулей вылетает из дверей ее мнимый отец. Наклонившись вперед, она зарылась лицом в ладони! Только-только она, казалось, обрела отца, восполнила самый болезненный и непереносимый пробел в своей жизни — и снова пустота!

— Джен! Боже, Джен, не надо! Успокойся, дорогая! — Сильные, теплые, надежные руки Адама обняли ее и прижали к груди, удерживая до тех пор, пока ее рыдания не прекратились. — Не плачь, моя девочка, ты же знаешь, что я не переношу, когда ты плачешь, и никогда не мог, с тех пор как увидел тебя сбитой мотоциклом возле автобусной остановки. Ты так мужественно держалась, и все же одна слезинка проложила дорогу по твоему запачканному грязью лицу. Как мне хотелось тогда махнуть волшебной палочкой, чтобы все снова стало хорошо и славно и ты была бы счастлива и весела!

— Что не помешало тебе, — проворчала Дженис, утирая слезы, — заявить, что только такую идиотку, как я, могло угораздить оказаться под этим чертовым мотоциклом! Что, забыл?

— Я прямо так и выразился? — недоверчиво поднял брови Адам. — Что ж, признаюсь, никогда не умел выражать свои чувства так, как мне на самом деле хотелось бы!

Вытащив из коробки, лежащей на столике, целую пачку бумажных салфеток, он вынул одну из них и стал вытирать ей щеки, перепачканные тушью для ресниц.

— У меня, должно быть, ужасный вид, — виновато глядя на него, сказала Дженис.

— Слегка раскрасневшиеся и от того еще более румяные щеки, чуть припухшие, но по-прежнему обворожительные глаза… Этот тип не стоит твоих слез, Джен, — сказал он со злостью. — Дешевый обманщик и профессиональный аферист!

— Но он мог и впрямь оказаться моим отцом.

— Мог бы! Но, к счастью, не оказался.

— Я знаю, Адам, ты с самого начала был враждебно настроен к нему, и это понятно. Какой-то опустившийся человек с улицы, весь в пыли, в потрепанной одежде и стоптанных ботинках! Конечно же, тебе не захотелось иметь такого тестя!

— Такого — точно.

— А если бы он на самом деле оказался моим отцом?

— Джен, ты действительно готова любого, кто назовет себя твоим родителем, встретить с распростертыми объятиями? — вполголоса спросил Адам.

— Тебе меня не понять, — вспыхнула Дженис. — Ты женился на мне исключительно из чувства долга и не знаешь, что такое — расти в одиночестве. Конечно, ты брал в жены только меня, и какой-то бродяга с улицы в нашем договоре не фигурировал!..

— Уймись, Дженис! — повысил голос Адам. — Долго ли еще ты будешь пренебрежительно называть наш брак сделкой. Да, я почувствовал бы себя обязанным жениться на любой женщине, которая бы ждала от меня ребенка, но все же… Прекрати терзать себя и меня! Ты моя законная жена, и в этом качестве тебя признал не только я, не только жители Гринфилда, но и моя мать!

— Твоя мать? — неуверенно переспросила Дженис.

— Да, а она разбирается в людях. Она очень рада за нас…

Действительно, по мере того как приближались сроки родов, отношения Дженис со свекровью медленно, но верно улучшались, и молодая женщина не могла этого не признавать. Узнав больше о прошлом этой респектабельной и ухоженной, но довольно несчастной пожилой женщины, она стала лучше понимать ее, и если друзьями их по-прежнему нельзя было назвать, то терпимость и понимание по отношению друг к другу миссис Лоусон-старшая и миссис Лоусон-младшая проявляли в полной мере.

На прошлой неделе Маргарет и вовсе удивила ее.

«Честно говоря, детка, — призналась она, — я немного сомневалась в вашем с Адамом браке, но все, кажется, — тьфу, тьфу, тьфу! — оборачивается гораздо лучше, чем я могла рассчитывать. Видишь ли, Дженис, я люблю сына до беспамятства, но его отношения с женщинами не могла до сих пор назвать образцовыми. Меня это всегда угнетало, но сейчас он демонстрирует ответственность в браке, о которой можно только мечтать».

Дженис в ответ пробурчала что-то невразумительное, но Маргарет явно не собиралась оставлять ее в покое.

«Я, бывало, думала, что это своего рода обратная реакция на наставления моего покойного мужа о долге, который накладывает на Адама его положение единственного наследника, — продолжала она. — Мне казалось, что на любовном фронте он так и останется игроком, не признающим никаких правил, но теперь я вижу, что он просто не встретил до тебя нужной женщины. Впервые в жизни он действительно стал домоседом».

— Твоя мать не знает, что ребенок — единственная причина, по которой ты взял меня в жены, — упрямо заявила Дженис.

— Послушай, Дженис, я хотя бы раз дал тебе повод заподозрить меня в том, что жалею о нашем браке?

— Нет… — Действительно, Адам все это время был внимателен, деликатен, великодушен, а когда ей нездоровилось — удивительно нежен. Но разве он сам не сказал минуту назад, что испытывал бы те же самые чувства к любой женщине, забеременевшей от него? — Но нам обоим известно, почему я здесь…

— И почему?

— Ты сам прекрасно знаешь! Я — не более чем инкубатор, в котором вынашивается твой… — Голос ее сорвался. Думать обо всем этом было непереносимо, но говорить вслух — и того хуже. И все же она продолжила: — Так уж сложилось, что нельзя без женщины родить ребенка на белый свет, а то бы…

— Как ты смеешь! — Адам стал чернее тучи. — Какого черта ты осмеливаешься обвинять меня в том…

— Нет, как ты осмелился жениться на мне, не испытывая… О боже!..

Она осеклась, рукой схватившись за округлый живот.

— Джен! — переменившись в лице, закричал Адам. — Что-нибудь случилось?

— Ничего, — еле слышно выдавила она из себя. — Просто ребенок… ворочается. Боже! Он снова шевелится!

Она импульсивно схватила руки Адама и прижала их к своему животу.

— Чувствуешь?

— Нет… Я… О да, да!..

Его лицо озарилось восторгом, от прежнего раздражения не осталось и следа.

— Здорово!

Неожиданно Адам сжал ее лицо в ладонях и поцеловал в лоб нежным, благодарным, но не имеющим никакого сексуального подтекста поцелуем. Впрочем, Дженис абсолютно не почувствовала себя уязвленной. Наоборот, от этого поцелуя душа ее буквально запела.

— Спасибо тебе, мой друг, — сказал он просто.

И она поняла, что все ее прежние страхи безосновательны. Их брак явно может иметь продолжение, и она готова терпеть все, что угодно, только бы хоть иногда он смотрел на нее и целовал ее так, как сейчас. Если будет это, то о большем она и просить не станет.

— Конечно, твой друг. Мы всегда были с тобой друзьями. Для этого нам совершенно не обязательно было становиться… — прошептала Дженис.

Адам, казалось, колебался, прежде чем ответить, но его нахмурившийся лоб был достаточно выразителен.

— По правде сказать, Джен, я все с большим трудом могу подобрать определение тому, что существует между нами. На самом деле я вовсе не думаю, что мы с тобой только друзья.

— Как так? — испуганно спросила она. — Разве мы не?..

Адам покачал головой, отметая ее возражения.

— Знаешь, Джен, отношения между друзьями имеют платонический характер, друзьям не полагается испытывать то влечение, которое я испытываю к тебе.

— Влечение?

— Неужели нужно что-то объяснять? Достаточно мне взглянуть на тебя, и я хочу… сама знаешь чего. Ты такая красивая…

— Неужели? — оборвала его Дженис. — Вот уж никогда не считала себя красавицей. Особенно теперь…

— Ты когда последний раз смотрелась в зеркало? — спросил он строго. — Тебе к лицу быть матерью: этот особый блеск глаз, жаркий румянец, это спокойствие во взгляде…

Только не сию минуту, подумала Дженис. Сердце у нее колотилось как сумасшедшее.

— Я не красивая, — с трудом ответила она. — По крайней мере, это определение не кажется мне подходящим. Уютная… милая… удобная… для тебя, но только не красивая. Вот Оливия Андерс…

Она поняла, что перегнула палку, но было уже поздно.

— К чертям собачьим Оливию Андерс! — взревел Адам. — Она не имеет к нам ни малейшего отношения!

Насколько легче Дженис стало бы, если бы она могла поверить в это. Но эта женщина всегда стояла между ней и Адамом, разделяла их…

И в этот момент приступ боли лишил ее всякой способности к осмысленному разговору, а в голове вспыхнуло ужасное подозрение, что на сей раз речь идет не просто о «шалостях» ребенка, а о чем-то более серьезном…

— Адам! — выдохнула она.

— Что? Что случилось, милая? — вскричал он, поймав ее пальцы в свою ладонь.

— Мне кажется… Ребенок…

— Не может быть!.. Доктор сказал, недели через две, не раньше…

— Мне… кажется, что он… решил не дожидаться предписанного срока! — прошептала Дженис, стиснув зубы от боли.

— Но слишком рано… Или неправильно определены сроки?

— Адам! — Несмотря на боль, она не могла не улыбнуться при виде растерянности, написанной на лице этого сильного хладнокровного мужчины. — Если в чем-то мы и можем быть уверены, то только в том злополучном дне, когда зачали этого младенца.

Это были последние слова, которые она сумела выговорить. Уже в следующую секунду она лишилась всякой способности размышлять, выброшенная волной боли из мира реального в мир горячечного бреда, сквозь который она самым краем сознания могла различать голос Адама, отдающего кому-то какие-то указания, топот ног и хлопанье дверей.

Затем ее подняли, понесли, так осторожно, что Дженис поняла: о ней позаботятся. Кажется, над ней было голубое небо, яркое солнце, а потом она оказалась в машине, рядом сидел Адам, держа ее за руку, а мотор с шумом заводился.

— Держись, родная, — прошептал ей в ухо его низкий, хриплый от волнения голос. — Все будет отлично. Главное — потерпи немного.

— Адам, любимый, — прошептала она, судорожно глотая воздух. — Адам… не оставляй меня… Пожалуйста, не оставляй…

— Никогда и ни за что, — заверил ее глубокий, низкий, переходящий на хрип, голос. — Никогда в жизни!..

Его твердые пальцы сжались в ответ на новый приступ схваток, в которых забилось ее тело, и, эхом слыша его слова, она прильнула к его сильной руке, словно от нее зависела сейчас жизнь в этом мире, превратившемся в нескончаемый бред.