Давай ограбим банк

5. Без шансов

Микки

Что я наделал, а? Я правда не понимаю. Просто мне не оставили выбора. Я должен был попытаться спасти Бонни. Этот отец Верены, он буквально из себя вывел. И жара, понимаете, жара на улице стояла дикая. В конце концов, теперь есть шанс. Если хочешь выиграть, нужно ставить на карту все…

В руках начинает вибрировать телефон.

– Как тебе удалось уговорить их на операцию? – спрашивает Ленц. Мутный тип, мой напарник по работе и возлюбленный Бонни.

– Радикальными мерами, – отвечаю я, глядя на дверь в подвал.

– В общем, ее отвезли в операционную. Ты приедешь?

– Нет. Может, позже, – говорю я.

В трубке уже звучат гудки. Беру ключи и выхожу на улицу. Черт, у меня в подвале живой человек заперт. Даже в качестве мысли эта фраза звучит коряво и нелепо. Нужно поехать на базу и написать заявление на отпуск. Потом понимаю, что лучше этого не делать. В новостях не сказали, кто ограбил банк, но полиция ведь должна искать психа.

Завожу машину и трогаюсь с места. Руки трясутся. Перед глазами до сих пор безразличная физиономия этого врача. Матеуша Вибека. Это было всего несколько часов назад…

Бонни лежит в реанимации. Вся ее голова в каких-то трубках и датчиках. Все пищит и мигает. Она не шевелится. Внутрь палаты меня не пускают. Тупо пялюсь в стекло и пытаюсь придумать, что делать дальше. В палате еще две кровати. На одной возвышается какая-то груда жира. Даже непонятно, какого пола этот пациент. На другой сидит парень лет тринадцати. Он очень смуглый и кучерявый. Скорее всего, из Индии, или Шри-Ланки там, Бангладеша. Откуда-то оттуда. Он в сознании и, похоже, чувствует себя совсем не так уж плохо, потому что в следующее мгновение парень тяжело слезает с кровати и идет к стеклу. Он открывает мне дверь с внутренней стороны, глядя мне прямо в глаза.

– Спасибо, – киваю я и собираюсь подбежать к кровати Бонни.

– Вообще-то я надеялся на более существенное спасибо, – картинно растягивает он слова. Капельница рядом с ним преграждает мне путь к Бонни. Я роюсь в карманах и достаю несколько смятых бумажек. Евро пятнадцать, наверное. Мальчишка, видимо, доволен добычей, потому что капельница отъезжает и я могу пройти к Бонни.

Ее лицо неестественного, желтоватого цвета. Она спит. Ресницы периодически подрагивают.

– Ты ей кто? – важно спрашивает парень.

– Я ей брат, – в тон ему отвечаю я.

– Это хорошо, что брат, – задумчиво отвечает он.

– Что, жениться собрался?

– Это вряд ли, – спокойно отвечает он. – У нее с собой сумка была. Она о ней все время говорила. Просила брату передать.

Я оглядываюсь на парня, стоящего теперь позади меня. Замечаю за стеклом какое-то движение. Сейчас меня увидит кто-нибудь из врачей и вышвырнет к чертовой матери. Под предлогом того, что здесь должно быть стерильно.

– А где сумка? – спрашиваю я. Мальчишка выглядит плохо. Получше Бонни, но сейчас видно, что он с трудом может ходить. Лицо такого же нездорового цвета. Несмотря на то, что он чуть полноват и должен выглядеть крепким, кажется, что если его пальцем толкнуть, он упадет.

– У врачей, наверное.

– Тебя как зовут? – спрашиваю я, замечая, как женщина лет сорока в форме врача подходит к стеклу и начинает гневно стучать по нему.

– Ифти, – отвечает он и протягивает руку.

– Микки, – осторожно пожимаю желтовато-коричневую ладонь. – Зачем тебе здесь деньги?

– Деньги везде нужны. Я с санитаром договорился. Он за десять евро согласен мне из «Макдональдса» еды принести.

– Не боишься, что тебе от бургеров хуже станет?

– Хуже не станет, недели через две меня вообще не станет, – вполне спокойно отвечает он.

– Пооптимистичнее, парень, – говорю я и невольно кошусь на Бонни.

– Если операцию не сделают, мне… – Он красноречиво проводит ребром ладони по шее. – А мне не сделают.

– С чего ты взял?

– У меня лишний вес, я азиат и недостаточно маленький и хорошенький для того, чтобы мне перечислили деньги на лечение, – с такой холодной рассудительностью могут говорить только дети.

– То есть за еду ты готов умереть? Не слишком дорого? – спрашиваю я.

– За хороший бургер жизни не жалко, – ухмыляется он.

Роюсь в карманах и нахожу еще одну бумажку.

– Следи за моей сестрой, понял? – говорю я. – Я могу на тебя рассчитывать?

Ифти кивает и кладет деньги под матрас. Он смотрит на кровать как на Голгофу, но все-таки залезает на нее.

– Молодой человек, немедленно покиньте палату, – раздается усиленный микрофоном голос женщины за стеклом. Она с тревогой наблюдает за мной и продолжает повторять эту фразу. Женщина стоит слишком близко к микрофону. Я могу слышать ее дыхание.

Поднимаюсь, касаюсь руки Бонни и иду на выход.

– Вы вообще понимаете, где находитесь? – шипит мне женщина-врач. Я ее не слушаю. Тут в коридоре замечаю парня из числа бывших друзей Бонни. На стуле для посетителей лежит его мотоциклетный шлем. Его руки в кожаных перчатках без пальцев сжимают стаканчик с кофе. Понимаете, да? Стаканчик с кофе!

– Пройдемте с нами, – говорит подошедший охранник и уже берет меня за локоть.

– Там моя сестра. Отведите меня к ее врачу, не тратьте время, – как можно быстрее говорю я.

– Родители приедут, разберутся, – бормочет тот, что постарше. Его одутловатое лицо и нависший над ремнем живот явно говорят о близости пенсии.

– У нее есть только я.

Воцарившаяся тишина напоминает минуту молчания. Я инстинктивно пытаюсь выдернуть руку из лап второго охранника.

В кабинете главного врача никого нет. Сажусь на стул и обхватываю голову руками. Так обычно делают, когда пытаются собрать расползшиеся мысли обратно в голову. Не получается. Мыслей нет. Только работающий на полную катушку кондиционер навевает ассоциации с моргом.

– Добрый день, молодой человек, – говорит вошедший в кабинет мужчина лет пятидесяти. Седой, толстый, какой-то обрюзгший.

– Может, расскажете, что случилось с моей сестрой? – не выдерживаю я.

Он начинает сыпать медицинскими терминами, которые я не то что понять, даже загуглить не смогу. Из всего более или менее понятные словосочетания: «критическое состояние», «требуется вмешательство».

– То есть ей нужна операция, да?

Вибек кивает. Воцаряется тишина.

– Молодой человек. Она попала в хорошую клинику, и здесь есть все необходимое для операции. Я узнал вашу ситуацию, и мог бы сделать все возможные скидки, но я не уверен… Не уверен, что это имеет смысл. Слишком сложная операция. Ваша страховка ее не покроет.

– Стоп. Государство очень мило отобрало у меня сестру, сказав, что я не в состоянии о ней заботиться. По большому счету детский дом должен заплатить за операцию или кто там?.. – начинаю я приходить в себя.

– Вы не правы. Девушка сбежала из интерната. Об этом успели уведомить полицию, поэтому как раз интернат никакой ответственности за нее не нес. Тем не менее Бонни можно поставить в очередь на операцию. Здесь вы правы.

– Очередь?

– Да, – это слово он произнес как приговор. – Поэтому я и не понимаю, что сейчас делать.

– Операцию, – отвечаю я. Обычно в фильмах люди не соглашаются на операцию. Их нужно уговаривать, чтобы врачи попытались спасти их близких. Обычно врачи переживают за пациентов больше, чем родственники. Почему сейчас все не так? Одутловатое лицо доктора Вибека смотрит на меня своими немигающими глазками под стеклами очков.

– С моей стороны это будет неверное решение.

– Как… вообще все это возможно, а? – спрашиваю я, обращаясь неизвестно к кому.

– Молодой человек. Я врач и должен пытаться помочь каждому, кто оказывается в этой больнице, но иногда я должен принимать трудные решения. Пересадка требуется троим в той палате. Бонни сбежала из интерната для трудных подростков, разбилась на мотоцикле, а в ее крови обнаружили наркотики. Причем это уже не первый раз, когда их обнаруживают. Более того, из-за них у нее и отказала печень. Интернат отказался оплачивать операцию. Хотя обычно директора таких мест готовы сами на улице подаяние просить, только бы спасти своих подопечных. Их можно обязать оплатить операцию в судебном порядке. Рассказывать, на сколько это может растянуться, или не стоит? Вы можете пойти в банк через дорогу и попросить кредит. Мы с ними сотрудничаем, у них льготные налоги и тому подобное. Но какой шанс, что вам дадут кредит? Я вижу, что вы реально оцениваете свои возможности. Хорошо, если предположить, что я не заметил этого и подал прошение на донорский орган… Каков шанс, что операцию одобрят девушке-наркоманке из интерната для трудных подростков? Разбившейся на мотоцикле? С минимальными шансами на успешный исход? – Каждое произнесенное слово заколачивает гвоздь мне в мозг.

Из нас двоих умной и красивой всегда была Бонни. А я был тем, кто должен защищать умную и красивую. Я просто должен кого-нибудь защищать, понимаете? Поднимаюсь со стула и направляюсь к двери. Эти три с половиной шага даются мне с большим трудом. Я как будто вспоминаю, как нужно правильно делать шаги. В голове шумит. Знаете, все звуки заслонил такой противный гул, какой обычно слышишь, если поднести к уху ракушку с дохлым моллюском внутри…

А потом я ограбил банк и взял в заложницы Верену Вибек. Что я натворил, а?