Давай оставим грусть…

Джимми окончил работу на ранчо

Раньше на час-другой,

А потом он ее кончил раньше,

Что завтрашний день – выходной.

Он был музыкален, как все, немножко,

Даже про ноты слыхал,

И вот, доставши губную гармошку,

Пронзительно так заиграл.

Хозяин у Джима был бывший пастор,

Сенатор добрейший Джон Грэй,

В сенате он отвечал за кадастр

И земли в руках у людей:

Он земли на откуп давал – честь по чести,

И, как уверяет молва,

За ранчо свое, что в себя город вместит,

Он отдал доллар иль два.

Джон был доволен работой Джима,

Но мучил его вопрос:

Джимми не соблюдал режима

И бодр был, пусть не тверёз…

Сенатор, бывало, вытягивал гири,

И в тире из кольта стрелял,

Но нервничал часто от внешнего мира,

И быстро всегда уставал.

Как раз в тот вечер играл Джим для Джона,

А тот молча виски хлебал,

Потом он сказал: «Ты как заряженный,

А я – за неделю устал…

Я лаюсь больше со старою Мэри…

Чего ты мне скажешь, ковбой?»

А Джимми сказал: «Иди к длинной Сэлли,

Она даст… Душевный покой!»

Сэлли жила через речку напротив,

У ней часто Джимми бывал…

С другими ковбоями – тож не против,

И каждый ей денег давал.

Она им давала тепло и ласку,

И бодрость на целых шесть дней,

После, когда иссякали запасы,

Все снова бывали у ней.

Наладилась жизнь у пастора Грэя —

Он весел и бодр, вновь ум свеж:

В сенате законы и билли сеет,

Как в молодость давит невежд,

В доме с Мэри «оукей», как когда-то,

Но… в день для людей выходной,

С Джимом уходит за речку куда-то

Под звуки гармошки губной…