Давай поедем в Уналашку

Глава 4. У меня есть папа

Вы, наверное, подумали, что у меня тоже нет папы. На самом деле есть – просто он живет не с нами, а со своей, как выражается мама, Девицей. На самом деле ее зовут Юля, и Девицей мы ее называем между собой. А папины родители живут в другом городе, и видимся мы не чаще чем раз в год.

Когда я был совсем маленький, мы жили вместе: мама, папа и я. Кстати, об этом можно узнать из маминого инстаграма – если долистать его до первого дня моей жизни и даже еще раньше, где я еще бултыхаюсь в мамином животе. Когда я родился, мама сразу же полезла за телефоном, чтобы меня сфотографировать. Она очень любит рассказывать эту историю, хотя я уже знаю ее наизусть:

– И вот тебя достают, такого маленького и страшненького. Когда я тебя увидела, я громко захохотала и попросила передать мне телефон. А акушерка говорит: «Женщина, вы в себе вообще? Какой телефон? Вон он у вас какой хилый, хнычет. Вы его лучше к себе прижмите и покушать дайте».

– А ты?

– Я ее послушалась, а ты набросился на грудь и начал громко чавкать, и хрюкать, и даже постанывать от наслаждения. И тогда я тебя сфоткала. Смотри, какой ты смешной.

В этот момент она всегда смеется своим настоящим смехом. Я говорил, что у мамы есть два вида смеха? Первый – настоящий: им она смеется, когда мы вдвоем, и звучит он так, как будто мама задыхается и хочет проглотить как можно больше воздуха:

АХ-АХ-АХ – АХ!

Второй вид смеха мама использует, когда рядом кто-то чужой, – она как будто выплевывает его сквозь зубы небольшими порциями:

ХМ-ХМ-ХМ – ХМ!

Маме кажется, что ее настоящий смех звучит по-дурацки, вот она и придумала этот второй. А по-моему, все совсем наоборот.

На самом деле ничего смешного в этой фотографии нет: младенец как младенец, только красный и сморщенный. В том старом инстаграме есть не только я, но и папа. Он гораздо моложе и держит меня на руках. А лицо у него такое, как будто он не совсем понял, что происходит. Еще на одной фотке мама стоит рядом с бабушкой, а у нее на руках малюсенький кулек. Это я, но моего лица не видно, а мамино, как и бабушкино, выглядит странно, потому что мама использовала какой-то фильтр. Сама она получилась нежно-сиреневая, а бабушка отливает красным. Еще к этим фотографиям дурацкие комментарии от маминых подруг:

Сладкие.

Какой прекрасный.

Одиннадцать сердечек.

Семнадцать восклицательных знаков.

Три ура.

И четыре Счастья.

Постепенно фотографий папы становится все меньше, пока он не пропадает из маминого инстаграма окончательно. Зато появляется очень много фотографий меня и самой мамы.

Папа классный. И Девица тоже, хотя маме я об этом не говорю. Волосы у нее все время разных цветов, на лице пирсинг, а на руке несколько татуировок. Моя любимая – с крошечной свинкой Пеппой на запястье. Бабушка, когда об этом узнала, закатила глаза, а мама фыркнула. Думаю, на самом деле маме самой хотелось бы сделать такую же татуировку, просто она стесняется, а Девица нет. Еще мне нравится, что Девица называет меня Марчелло. Но маме я об этом не говорю.

Папа с Девицей живут в квартире, в которую папа переехал, когда перестал жить с нами. Честно говоря, там было немного жутковато: огромные коричневые шкафы с фарфоровыми лебедями, ковер в цветах – судя по темному пятну с краю, до папиного переезда на нем кого-то убили – и постельное белье с тиграми (целых три комплекта, и все одинаковые). Неудивительно, что, когда я был маленький, я боялся там ночевать. Но когда появилась Девица, в папиной квартире сразу стало уютно. Шкаф, лебеди, тигры и ковер куда-то уехали, а вместо всего этого приехали коробки из «Икеи» с новыми вещами. Даже жалко: к тиграм я уже привык.

В тот день после школы мы заказали в «Макдоналдсе» два двойных чизбургера, две большие картошки фри (я с сырным соусом, а папа с кетчупом), две большие колы и еще «чикен макнаггетс». Папа задал мне несколько вопросов про школу:

– Ну, как все прошло?

– Нормально, – я пожал плечами и втянул из трубочки ледяную колу.

– Учительница хорошая?

– Нормальная, – я сгрыз две картошки, обмакнув их в соус.

– Как ее зовут?

– Не знаю.

– С кем-нибудь подружился?

– Со всеми, – я допил колу и с хлюпом пошарил трубочкой по дну стакана.

На самом деле ни с кем я не подружился, но какой смысл это рассказывать? На этом папины вопросы, к счастью, закончились, и он уткнулся в телефон. Пока папа отвечал на сообщения, я доел картошку и чизбургер, съел почти все «чикен макнаггетс» и начал таскать папину картошку.

– Пап?

– М?

– Что тебе рассказать?

– Расскажи еще про школу.

Сколько можно говорить про один дурацкий день! Чтобы отвлечь его от школы, я спросил, где они познакомились с Девицей. Папа сначала помычал.

– В киндере.

Я представил себе папу и Девицу в крохотной оранжевой коробочке внутри гигантского шоколадного яйца и выпучил глаза.

– Это такое взрослое приложение для знакомств, – объяснил папа. – Вот, смотри.

На экране телефона появилась какая-то тетка с огромными губами и в кофте с леопардовыми пятнами.

– Эта не стала бы выбрасывать тигров, – заметил я, а папа со мной согласился.

Если бы меня спросили, где я хочу жить, я бы сказал, что предпочел бы проводить у папы больше времени. Но мама меня об этом никогда не спрашивала – и неудивительно: она-то не знает, каково это, когда у тебя есть папа.

Мы всегда как-нибудь развлекаемся – и не только в «Макдаке». Еще мы ходим:

• в кино,

• на каток (если зима),

• в музей тела человека,

• в музей со скелетами динозавров,

• в музей старых игровых автоматов,

• в гости.

А однажды мы даже пошли в какой-то взрослый бар. Там было много веселых взрослых, а я сидел под столом и играл в «Майнкрафт» на папином телефоне. У папы можно ложиться в любое время и вставать тоже. Так что из бара мы ушли, когда уже наступила ночь и я еле шевелил ногами. Маме мы об этом рассказывать не стали – а то на новом икеевском ковре в папиной квартире тоже появилось бы подозрительное пятно.

В тот первый школьный день мы погуляли, и папа отвел меня к бабушке. И, кстати, он ни разу меня не сфотографировал: в отличие от всех остальных, папа меня почти никогда не фотографирует, и у него даже нет инстаграма.