Действие происходит в 1816 году{1}, во Франции, в доме зажиточной крестьянской семьи. Просторная комната, окнами в сад. Косой дождь. Входят хозяева и незнакомец.


ЖЕНА:

…Пожалуйста. Тут наша

гостиная…

МУЖ:

Сейчас мы вам вина

дадим.

(К дочке.)

Джульетта, сбегай в погреб, — живо!

ПРОХОЖИЙ:

(озирается)

Ах, как у вас приятно…

МУЖ:

Вы садитесь, —

сюда…

ПРОХОЖИЙ:

Свет… Чистота… Резной баул

в углу, часы стенные с васильками

на циферблате…

ЖЕНА:

Вы не вымокли?

ПРОХОЖИЙ:

Нисколько!

Успел под крышу заскочить… Вот ливень

так ливень! Вас я не стесняю? Можно

здесь переждать? Как только перестанет…

МУЖ:

Мы рады, рады…

ЖЕНА:

Вы из наших мест?

ПРОХОЖИЙ:

Нет — странник я… Недавно лишь вернулся

на родину. Живу у брата, в замке

де Мэриваль… Недалеко отсюда…

МУЖ:

А, знаем, знаем…

(К дочке, вошедшей с вином.)

Ставь сюда, Джульетта.

Так. Пейте, сударь. Солнце, — не вино!

ПРОХОЖИЙ:

(чокается)

За ваше… Эх, душистое какое!

И дочь у вас — хорошая… Джульетта,

душа, где твой Ромео?

ЖЕНА:

(смеется)

Что такое —

"Ромео"?

ПРОХОЖИЙ:

Так… Она сама узнает

когда-нибудь…

ДЖУЛЬЕТТА:

Вы дедушку видали?

ПРОХОЖИЙ:

Нет, не видал.

ДЖУЛЬЕТТА:

Он — добрый…

МУЖ:

(к жене)

Где он, кстати?

ЖЕНА:

Спит у себя — и чмокает во сне,

как малое дитя…

ПРОХОЖИЙ:

Он очень стар —

ваш дедушка?

МУЖ:

Лет семьдесят, пожалуй…

Не знаем мы…

ЖЕНА:

Ведь он нам не родня:

мы дедушкой его прозвали сами.

ДЖУЛЬЕТТА:

Он — ласковый…

ПРОХОЖИЙ:

Но кто же он?

МУЖ:

Да то-то

оно и есть, что мы не знаем… Как-то,

минувшею весною, появился

в деревне старец, — видно, издалека.

Он имени не помнил своего,

на все вопросы робко улыбался…

Его сюда Джульетта привела.

Мы накормили, напоили старца:

он ворковал, облизывался, жмурясь,

мне руку мял с блаженною ужимкой, —

а толку никакого: видно, разум

в нем облысел… Его мы у себя

оставили, — Джульетта упросила…

И то сказать: он неженка, сластена…

Недешево обходится он нам.

ЖЕНА:

Не надо, муж, — он — старенький…

МУЖ:

Да что же, —

я ничего… так, — к слову… Пейте, сударь!

ПРОХОЖИЙ:

Спасибо, пью; спасибо… Впрочем, скоро

домой пора… Вот дождь… Земля-то ваша

задышит!

МУЖ:

Слава Богу! Только это

одна игра — не дождь. Глядите, солнце

уж сквозь него проблескивает… эх!..

ПРОХОЖИЙ:

Дым золотой… Как славно!

МУЖ:

Вот вы, сударь,

любуетесь — а нам-то каково?

Ведь мы — земля. Все думы наши — думы

самой земли… Мы чувствуем, не глядя,

как набухает семя в борозде,

как тяжелеет плод… Когда от зноя

земля горит и трескается, — так же

у нас ладони трескаются, сударь!

А дождь пойдет — мы слушаем тревожно —

и молим про себя: "шум, свежий шум,

не перейди в постукиванье града!.."

И если этот прыгающий стук

об наши подоконники раздастся, —

тогда, тогда мы затыкаем уши,

лицо в подушки прячем, — словно трусы

при перестрелке дальней! Да — немало

у нас тревог… Недавно вот — на груше

червь завелся — большущий, в бородавках,

зеленый черт! А то — холодной сыпью

тля облепит молоденькую ветвь…

Вот и крутись!

ПРОХОЖИЙ:

Зато какая гордость

для вас, какая радость, — получать

румяное, душистое спасибо

деревьев ваших!

ЖЕНА:

Дедушка — вот тоже —

прилежно ждет каких-то откровений,

прикладывая ухо то к коре,

то к лепестку… Мне кажется, — он верит,

что души мертвых в лилиях, в черешнях

потом живут.

ПРОХОЖИЙ:

Не прочь я был бы с ним

потолковать… люблю я этих нежных

юродивых…

ЖЕНА:

Как погляжу на вас —

мне ваших лет не высчитать. Как будто

не молоды, а вместе с тем… не знаю…

ПРОХОЖИЙ:

А ну прикиньте, угадайте.

МУЖ:

Мирно

вы прожили, должно быть. Ни морщинки

на вашем лбу…

ПРОХОЖИЙ:

Какое — мирно!

(Смеется.)

Если б

все записать… Подчас я сам не верю

в свое былое! От него пьянею,

как вот — от вашего вина. Я пил

из чаши жизни залпами такими,

такими… Ну и смерть порой толкала

под локоть… Вот, — хотите вы послушать

рассказ о том, как летом, в девяносто

втором году, в Лионе, господин

де Мэриваль, — аристократ, изменник,

и прочее, и прочее — спасен был

у самой гильотины?

ЖЕНА:

Расскажите,

мы слушаем…

ПРОХОЖИЙ:

Мне было двадцать лет

в тот буйный год. Громами Трибунала

я к смерти был приговорен, — за то ли,

что пудрил волосы{2}, иль за приставку

пред именем моим, — не знаю: мало ль,

за что тогда казнили… В тот же вечер

на эшафот я должен был явиться, —

при факелах… Палач был, кстати, ловкий,

старательный: художник, — не палач.

Он своему парижскому кузену

все подражал, — великому Самсону{3}:

такую же тележку он завел

и головы отхваченные — так же

раскачивал, за волосы подняв…

Вот он меня повез. Уже стемнело,

вдоль черных улиц зажигались окна

и фонари. Спиною к ветру сидя

в тележке тряской и держась за грядки

застывшими руками — думал я, —

о чем? — да все о пустяках каких-то, —

о том, что вот — платка не взял с собою,

о том, что спутник мой — палач — похож

на лекаря почтенного… Недолго

мы ехали. Последний поворот —

и распахнулась площадь, посредине

зловеще озаренная… И вот,

когда палач, с какой-то виноватой

учтивостью, помог мне слезть с тележки —

и понял я, что кончен, кончен путь,

тогда-то страх схватил меня под горло…

И сумрачное уханье толпы, —

глумящейся, быть может, (я не слышал), —

движенье конских крупов, копья, ветер,

чад факелов пылающих — все это

как сон пошло, и я одно лишь видел,

одно: там, там, высоко в черном небе,

стальным крылом косой тяжелый нож

меж двух столбов висел, упасть готовый,

и лезвие, летучий блеск ловя,

уже как будто вспыхивало кровью!

И на помост, под гул толпы далекой,

я стал всходить — и каждая ступень

по-разному скрипела. Молча сняли

с меня камзол и ворот до лопаток

разрезали… Доска была, — что мост

взведенный: к ней — я знал — меня привяжут,

опустят мост, со стуком вниз качнусь,

между столбов ошейник деревянный

меня захлопнет, — и тогда, тогда-то

смерть, с грохотом мгновенным, ухнет сверху!

И вот не мог я проглотить слюну,

предчувствием ломило мне затылок,

в висках гремело, разрывалась грудь

от трепета и топота тугого, —

но, кажется, я с виду был спокоен…

ЖЕНА:

О, я кричала бы, рвалась бы, — криком

пощады я добилась бы… Но как же,

но как же вы спаслись?

ПРОХОЖИЙ:

Случилось чудо…

Стоял я, значит, на помосте, рук

еще мне не закручивали. Ветер

мне плечи леденил… Палач веревку

какую-то распутывал. Вдруг — крик:

"Пожар!" — и в тот же миг всплеснуло пламя

из-за перил, и в тот же миг шатались

мы с палачом, боролись на краю

площадки… Треск, — в лицо пахнуло жаром,

рука, меня хватавшая, разжалась, —

куда-то падал я, кого-то сшиб,

нырнул, скользнул в потоки дыма, в бурю

дыбящихся коней, людей бегущих, —

"Пожар! пожар!" — все тот же бился крик,

захлебывающийся и блаженный!

А я уже был далеко! Лишь раз

я оглянулся на бегу и видел —

как в черный свод клубился дым багровый,

как запылали самые столбы

и рухнул нож, огнем освобожденный!

ЖЕНА:

Вот ужасы!..

МУЖ:

Да! Тот, кто смерть увидел,

уж не забудет… Помню, как-то воры

в сад забрались. Ночь, темень, жутко… Снял я

ружье с крюка…

ПРОХОЖИЙ:

(задумчиво перебивает)

Так спасся, — и сразу

как бы прозрел: я прежде был рассеян,

и угловат, и равнодушен… Жизни,

цветных пылинок жизни нашей милой

я не ценил — но, увидав так близко

те два столба, те узкие ворота

в небытие, те отблески, тот сумрак…

И Францию под свист морского ветра

покинул я, и Франции чуждался,

пока над ней холодный Робеспьер

зеленоватым призраком маячил, —

пока в огонь шли пыльные полки

за серый взгляд и челку Корсиканца{4}

Но нелегко жилось мне на чужбине:

я в Лондоне угрюмом и сыром

преподавал науку поединка.

В России жил, играл на скрипке в доме

у варвара роскошного… Затем

по Турции, по Греции скитался.

В Италии прекрасной голодал.

Видов видал немало. Был матросом,

был поваром, цирюльником, портным —

и попросту — бродягой… Все же ныне

благодарю я Бога ежечасно

за трудности, изведанные мной, —

за шорохи колосьев придорожных,

за шорохи и теплое дыханье

всех душ людских, прошедших близ меня…

МУЖ:

Всех, сударь, всех? Но вы забыли душу

того лихого мастера, с которым

вы встретились, тогда — на эшафоте…

ПРОХОЖИЙ:

Нет, не забыл. Через него-то мир

открылся мне. Он был ключом, — невольно…

МУЖ:

Нет, — не пойму…

(Встает.)

До ужина работу

мне кончить надо… Ужин наш — нехитрый…

Но может быть…

ПРОХОЖИЙ:

Что ж — я не прочь…

МУЖ:

Вот ладно!


Уходит.


ПРОХОЖИЙ:

Простите болтуна… Боюсь — докучен

был мой рассказ…

ЖЕНА:

Да что вы, сударь, что вы…

ПРОХОЖИЙ:

Никак, вы детский чепчик шьете?..

ЖЕНА:

(смеется)

Да.

Он к рождеству, пожалуй, пригодится…

ПРОХОЖИЙ:

Как хорошо…

ЖЕНА:

А вот другой младенец…

вон там, в саду…

ПРОХОЖИЙ:

(смотрит в окно)

А, — дедушка… Прекрасный

старик… Весь серебрится он на солнце.

Прекрасный… И мечтательное что-то

в его движеньях есть. Он пропускает

сквозь пальцы стебель лилии — нагнувшись

над цветником, — лишь гладит, не срывает,

и нежною застенчивой улыбкой

весь озарен…

ЖЕНА:

Да, лилии он любит, —

ласкает их и с ними говорит.

Для них он даже имена придумал, —

каких-то все маркизов, герцогинь…

ПРОХОЖИЙ:

Как хорошо… Вот он, верно, мирно

свой прожил век, — да, где-нибудь в деревне,

вдали от бурь гражданских и иных…

ЖЕНА:

Он врачевать умеет… Знает травы

целебные. Однажды дочку нашу…

Врывается Джульетта с громким хохотом.

ДЖУЛЬЕТТА:

Ах, мама, вот умора!..

ЖЕНА:

Что такое?

ДЖУЛЬЕТТА:

Там… дедушка… корзинка… Ах!..

(Смеется.)

ЖЕНА:

Да толком

ты расскажи…

ДЖУЛЬЕТТА:

Умора!.. Понимаешь,

я, мама, шла, — вот только что — шла садом

за вишнями, — а дедушка увидел,

весь съежился — и хвать мою корзинку —

ту, новую, обитую клеенкой

и уж запачканную соком — хвать! —

и как швырнет ее — да прямо в речку —

Ее теперь теченьем унесло.

ПРОХОЖИЙ:

Вот странно-то… Бог весть мосты какие

в его мозгу раскидывает мысль…

Быть может… Нет…

(Смеется.)

Я сам порою склонен

к сопоставленьям странным… Так — корзинка,

обитая клеенкой, покрасневшей

от ягод — мне напоминает… Тьфу!

Какие бредни жуткие! Позвольте

не досказать…

ЖЕНА:

(не слушая)

Да что он, право… Папа

рассердится. Ведь двадцать су — корзина.


Уходит с дочкой.


ПРОХОЖИЙ:

(смотрит в окно)

Ведут, ведут… Как дуется старик

забавно. Впрямь — обиженный ребенок…


Возвращаются с дедушкой.


ЖЕНА:

Тут, дедушка, есть гость у нас… Смотри

какой…

ДЕДУШКА:

Я не хочу корзинки той. Не надо

таких корзинок…

ЖЕНА:

Полно, полно, милый…

Ее ведь нет. Она ушла. Совсем.

Ну успокойся… Сударь, вы его

поразвлеките… Нужно нам идти

готовить ужин…

ДЕДУШКА:

Это кто такой?

Я не хочу…

ЖЕНА:

(в дверях)

Да это гость наш. Добрый.

Садись, садись. А он какие сказки

нам рассказал, — о палаче в Лионе,

о казни, о пожаре!.. Ай, занятно.

Вы, сударь, — повторите.


Уходит с дочкой.


ДЕДУШКА:

Что такое?

Что, что она сказала? Это странно…

Палач, пожар…

ПРОХОЖИЙ:

(в сторону)

Ну вот, перепугался…

Эх, глупая, зачем сказала, право…

(Громко.)

Я, дедушка, шутил… Ответь мне лучше —

о чем беседуешь в саду, — с цветами,

с деревьями? Да что же ты так смотришь?

ДЕДУШКА:

(пристально)

Откуда ты?

ПРОХОЖИЙ:

Я — так, — гулял…

ДЕДУШКА:

Постой,

постой, останься тут, сейчас вернусь я.


Уходит.


ПРОХОЖИЙ:

(ходит по комнате)

Какой чудак! Не то он всполошился,

не то он что-то вспомнил… Неприятно

и смутно стало мне, — не понимаю…

Вино тут, видно, крепкое…

(Напевает.)

Тра-рам,

тра-ра… Да что со мною? Словно —

какое-то томленье… Фу, как глупо…

ДЕДУШКА:

(входит)

А вот и я… Вернулся.

ПРОХОЖИЙ:

Здравствуй, здравствуй…

(В сторону.)

Э, — он совсем веселенький теперь!

ДЕДУШКА:

(переступает с ноги на ногу, заложив руки за спину)

Я здесь живу. Вот в этом доме. Здесь

мне нравится. Вот — например — смотри-ка, —

какой тут шкаф…

ПРОХОЖИЙ:

Хороший…

ДЕДУШКА:

Это, знаешь, —

волшебный шкаф. Что делается в нем,

что делается!.. В скважинку, в замочек,

взгляни-ка… а?

ПРОХОЖИЙ:

Волшебный? Верю, верю…

Ай, шкаф какой!.. Но ты мне не сказал

про лилии: о чем толкуешь с ними?

ДЕДУШКА:

Ты — в скважинку…

ПРОХОЖИЙ:

Я вижу и отсюда…

ДЕДУШКА:

Нет, — погляди вплотную…

ПРОХОЖИЙ:

Да нельзя же, —

стол — перед шкафом, стол…

ДЕДУШКА:

Ты… ляг на стол,

ляг… животом…

ПРОХОЖИЙ:

Ну право же, — не стоит.

ДЕДУШКА:

Не хочешь ты?

ПРОХОЖИЙ:

…Смотри, — какое солнце!

И весь твой сад блестит, блестит…

ДЕДУШКА:

Не хочешь?

Жаль… Очень жаль. Там было бы, пожалуй,

удобнее…

ПРОХОЖИЙ:

Удобней? Для чего же?

ДЕДУШКА:

Как — для чего?..

(Взмахивает топором, который держал за спиною.)

ПРОХОЖИЙ:

Брось! Тише!

(Борются.)

ДЕДУШКА:

Нет… Стой… Не надо

мешать мне… Так приказано… Я должен…

ПРОХОЖИЙ:

(сшибает его)

Довольно!

…Вот оно — безумье!.. Ох…

Не ожидал я… Мямлил да мурлыкал —

и вдруг…

Но что я? Словно — это раз

уж было… или же приснилось? Так же,

вот так же я боролся… Встань! Довольно!

Встань… Отвечай… Как смотрит он, как смотрит!

А эти пальцы, — голые, тупые…

Ведь я уже их… видел! Ты ответишь,

добьюсь я! Ах, как смотрит…

(Наклоняется над лежащим.)

…Нет… — не скажет…

ДЖУЛЬЕТТА:

(в дверях)

Что сделали вы с дедушкой…

ПРОХОЖИЙ:

Джульетта…

ты… уходи…

ДЖУЛЬЕТТА:

Что сделали вы…


Занавес


Июнь. 1923

Загрузка...