Дефолт, которого могло не быть

Десять лет спустя

Поразительно, насколько экономический кризис, случившийся в России в 1998 году, видится сегодня по-другому. Десять лет назад царило ощущение, что России, а следом за ней, может быть, и всему миру, не избежать каких-то катастрофических последствий. Ведь страна действительно была на грани экономического коллапса и политического взрыва, и казалось, что в любой момент может случиться все, что угодно. Невозможно было и представить, что всего десятилетие спустя российская экономика будет на подъеме.

И ведь Россия не просто избежала краха. Сегодня мировой экономике грозит финансовый кризис, сопоставимый с Великой депрессией 1930-х годов, на международных рынках царит тревожное настроение, а Россия на удивление хорошо себя чувствует. Более того, власти США смягчают бюджетную дисциплину, наращивают ликвидность и пытаются спасти крупные финансовые учреждения от банкротства – то есть фактически чуть ли не сознательно повторяют ошибки, допущенные Россией в конце 1990-х годов. И потому, как это ни парадоксально, теперь уже ветеран российских государственных финансов Алексей Кудрин мог бы, наверное, посоветовать американцам, как лучше всего справиться с финансовыми неурядицами.

В августе 1998-го в России закончился пусть и хаотичный, но неизбежный после развала советской системы переходный период и началось строительство уже совсем другой страны. Но не буду забегать вперед. Хотя кризиса могло и не быть, он все-таки случился, и, чтобы понять его истоки, нужно хотя бы вкратце вспомнить, с чего все начиналось в постсоветской России и как происходило ее трудное становление уже в качестве вполне современной страны[9].

С точки зрения внешнего мира этот этап истории России заключается прежде всего в том, что она начала возвращаться в глобальную экономику. Но нельзя забывать, что с тех пор, когда она еще была частью этого мира, прошло семьдесят лет и что к 1991 году в стране уже не было практически никого, кто застал бы те времена во взрослом возрасте[10]. Поэтому реинтеграция России была процессом очень специфическим, и история членства в МВФ, вплоть до кульминационного августа 1998 года, только подчеркивает это.

Что было бы, если…

Мы только что пережили крайне опасный период в российской, да и в мировой, истории, хотя плохо отдаем себе в этом отчет. А ведь в последние 15 лет в России действительно могло случиться все, что угодно. Например, когда Ельцин в сентябре 1993 года распустил Верховный Совет, армия могла выступить не за него, а против. Страшно подумать, во что бы это вылилось. Или, например, Ельцин в 1996 году мог пойти на поводу у Сосковца и Коржакова, приостановить действие Конституции 1993 г. и отменить президентские выборы. Что стало бы с Россией тогда? Ведь, скажем, непредсказуемый и решительный генерал-десантник Александр Лебедь мог бы сплотить вокруг себя оппозицию и добиться того, чтобы больного и непопулярного Ельцина просто отправили в отставку. И сегодня в России могла бы заправлять некая хунта пиночетовского образца.

Слава богу, ничего подобного не случилось. Но если учитывать, что России предстояло положить конец самому извращенному и крупномасштабному социальному эксперименту в современной истории, за который уже успели заплатить жизнью десятки миллионов людей, и что в распоряжении ее армии по-прежнему находилось почти 6 000 активных ядерных боеголовок, в том числе и на боевом дежурстве, то становится очевидно, насколько же нам повезло. Именно повезло. Потому что относительно счастливый исход тех бурных событий ни в коем случае не был предопределен. Все могло кончиться гораздо хуже.

Особенности партнерства России и МВФ

В 2002 году США и Европейский союз объявили Россию страной с рыночной экономикой, а агентство Moody’s в октябре 2003 года повысило ее рейтинг до инвестиционного уровня. Тем не менее, очевидно, что во многих отношениях переход к рыночной экономике в России еще не завершен. Нет сомнения, что со временем эта страна – самая большая и населенная в Европе – станет и самой богатой на континенте; уже сегодня ее экономика выходит на 7-е место в списке крупнейших в мире, впереди Франции и Италии. Но многое еще предстоит сделать[11].

Остается бесспорным, что такого быстрого и успешного выхода России из кризиса никто не ожидал. Правда, во времени этот процесс в целом совпал с ростом мировых цен на нефть, но только ли в этом его причина – вопрос не такой простой (см. главу 11).

При рассмотрении последствий кризиса 1998 г. все более или менее согласны в том, что реформы еще не проведены в полном объеме, хотя и нет однозначного ответа на вопросы, почему столько преобразований остаются неосуществленными и насколько вообще процесс реформ необратим. Но уже гораздо больше споров вызывают роль и влияние Запада в 1990-х годах, уместность рекомендаций, предлагавшихся тогда из-за рубежа, а так же цепочка финансовых скандалов, из-за которых России стало гораздо сложнее добиться репутации надежного партнера.

Разобраться во всем этом действительно непросто: в тех тесно переплетенных между собой событиях было слишком много и героев, и злодеев, что в России, что на Западе. Но зато, следя за развитием истории, читатель сможет убедиться: это сегодня, по прошествии времени, кажется очевидным, что все вроде бы складывалось удачно. В разгар событий определяться было гораздо труднее. И это одна из главных сложностей в политической экономии: чтобы составить взвешенное мнение, нужно время.

Тем не менее, когда Россия еще только начинала свое становление на развалинах Советского Союза, слишком многим казалось, что процесс нормализации не займет много времени, тем более что в 1980-е годы в некоторых других переходных экономиках именно так и получилось. И в силу этих ни на чем не основанных надежд западные и российские политики ставили перед обычными людьми задачи и навязывали им стиль работы, которые вряд ли могли принести ожидаемые плоды[12]. Но лидерам «Большой семерки» и их многочисленным советникам результат нужен был немедленно. МВФ при этом был для них политически удобным средством для достижения определенных целей, и потому отсутствие быстрых результатов часто вызывало у них раздражение в отношении руководства и России, и фонда. Ситуация усугублялась тем, что по целому ряду вопросов, особенно неэкономического характера, никакого монолитного единства взглядов внутри самой «Семерки» не было.

Эта неоправданная поспешность предопределила роль, которую в разворачивающихся событиях отвели МВФ. Совет директоров, руководители и сотрудники фонда вынуждены были с ней согласиться вопреки своей воле.

Основатели МВФ (фонд был учрежден в 1947 году в Бреттон-Вудсе) видели его предназначение в том, чтобы помогать странам-членам устранять макроэкономические диспропорции, вызываемые различными внутренними и внешними факторами, в том числе путем совместной разработки программ необходимых преобразований сроком на 1 – 3 года. На осуществление этих программ странам на рыночных условиях выделялось относительно краткосрочное финансирование (займы фонда обычно подлежали возврату в течение 5 лет). Имелось в виду, что при успешном завершении программы в стране уже должна быть введена в действие и организационно обеспечена политика, позволяющая иметь в среднесрочной перспективе стабильный рост без инфляции (и соответственно возможность вернуть кредит МВФ без чрезмерной нагрузки на платежный баланс)[13].

В случае с Россией речь шла о совсем ином. Бывший в те неспокойные годы директором-распорядителем фонда Мишель Камдессю недавно сказал следующее: «МВФ работал на краткосрочную перспективу и в микроэкономических вопросах не имел необходимого опыта. Поэтому по прошествии времени кажется очевидным, что решение поручить именно ему оказание помощи России в 1990-х годах или, во всяком случае, отвести ему „заглавную“ роль в этом деле, было неоправданным». Но это бремя забот не взял тогда на себя ни Всемирный банк, никто другой. Так что МВФ, как мы еще увидим, принялся за дело просто потому, что больше было некому.

Отношения между руководителями МВФ и России в 1990-е годы были нередко очень тесными. К управляющим и другим сотрудникам фонда постоянно обращались за консультациями по вопросам налоговой и монетарной политики. Но при этом МВФ иногда жаловался на то, что обращаются к нему слишком поздно и в некотором смысле ставят перед свершившимся фактом, как, например, в ноябре 1997 года, когда действие валютного коридора вдруг было продлено еще на три года.

С другой стороны, российские высокопоставленные чиновники нередко контактировали с МВФ, невзирая даже на то, что они при этом рисковали своим местом, а то и вовсе личной безопасностью. Тогда еще действовали унаследованные от СССР законы секретности, а эти люди не боялись обсуждать с сотрудниками фонда, скажем, параметры бюджета на следующий год, которые ни министр, ни тем более правительство и Дума еще в глаза не видели. И, при подобном тесном сотрудничестве, тем более примечательно, что никакого серьезного влияния на то, как осуществлялся переход российской экономики к рынку, МВФ не оказал. Я еще объясню по ходу книги, как возникло такое, на первый взгляд, противоречие, а пока лишь отмечу: решения, предлагаемые МВФ, могут быть эффективны только в той мере, в какой эффективно правительство, которое их исполняет.

Запутанный клубок

Чтобы представить, насколько сильно был запутан клубок событий, можно, например, вспомнить ужин, на который вечером в субботу 15 августа собрались в Либерально-демократическом клубе Аркадия Мурашева на Большой Никитской улице два высокопоставленных российских чиновника, один англичанин и автор[14]. Уединившись за столиком в дальнем углу зала на первом этаже, участники встречи приступили к обсуждению вопросов, от которых вполне могло зависеть будущее страны. Ближе к полуночи, когда настало время расставаться, они сошлись во мнении, что никаких средств спасти ситуацию ни у кого больше нет и что остается только сообщить незадачливому премьер-министру печальный, но неизбежный вывод: России придется признаться в своей неплатежеспособности и объявить дефолт!

Что же за вопросы могли обсуждать четыре человека за тем столиком, и почему от их разговора зависели судьбоносные решения? По мере того как мы будем распутывать клубок, станет ясно: на тот момент российское руководство уже было прижато к стенке, деваться ему было больше некуда, и последней его надеждой было услышать – именно во время упомянутого ужина – что какая-то помощь извне все-таки еще возможна. Не удивительно, что оба россиянина в тот вечер к еде почти не притрагивались. Они знали: если уйдут отсюда с пустыми руками – наступит финансовый и следом за ним экономический крах, в одночасье будет утрачено все достигнутое за время правления Ельцина, и страна покатится в пропасть. А сидевшие с ними за столом два иностранца, в свою очередь, знали, что никакого спасительного чуда уже больше не будет и что думать теперь надо только о том, как справиться с неизбежным развалом, как свести к минимуму панику среди населения, чтобы избежать непредсказуемых последствий и для России, и для всего остального мира.

Прелюдия к кризису

Вернемся еще на одиннадцать месяцев назад и перенесемся теперь уже в Гонконг. Тогда и в самой России, и за ее пределами никто не сомневался, что решающий поворот на пути к будущему процветанию страна уже совершила. Никто и представить не мог, что скоро она стремительно покатится в тартарары.

Итак, Гонконг, 23 сентября 1997 года. Международный валютный фонд проводит свое ежегодное собрание управляющих. Поскольку в Гонконге незадолго до этого восстановлено правление Китая, демонстрантов на улицах нет, и ничьи протесты не нарушают в целом благостное настроение участников[15]. С последствиями случившегося в Мексике в 1995 году финансового кризиса уже справились; кое-какие проблемы имеются в Таиланде и соседних странах, но они скорее местного значения; в целом глобальная экономика продолжает стабильно развиваться[16]. Перспективы развивающихся рынков признаны позитивными, и даже будущее более бедных развивающихся стран выглядит вполне обнадеживающим.

В городе нещадно, не по сезону палит солнце, и воздух становится слишком влажным. Но в кондиционированном помещении участники чувствуют себя вполне комфортно и демонстрируют общий оптимизм. Российская делегация любуется видом на Гонконгскую гавань и не скрывает своего прекрасного настроения, а Анатолий Чубайс и просто переполнен чувствами. Его окружают давние соратники, единомышленники и давнишние члены клуба «перестройка», который он создал еще во времена горбачевских перемен в Санкт-Петербурге. А вслед за клубом, но уже в Москве, действуя заодно с Егором Гайдаром (тогда еще редактором журнала «Коммунист»), он вопреки всему упорно верил, что советский режим все-таки удастся свалить. В те еще грозные годы такой союз Гайдара и Чубайса был отнюдь не безопасным: советский монстр умирать пока не собирался и по-прежнему мог в любой момент обрушиться на всякого, кто вздумал бы его ослушаться.

И вот десять лет спустя Чубайс здесь, в Гонконге – в качестве министра финансов Российской Федерации, во главе третьей по количеству членов, но явно самой счастливой из всех 182 делегаций стран – членов МВФ. А его новая, свободная Россия добилась успеха, который считают отныне событием десятилетия, а то и вообще века. Вокруг российских делегатов толпятся щедрые на похвалы банкиры, бизнесмены, международные чиновники и журналисты.

Поток лестных слов не иссякает, счастливая улыбка не сходит с лица Чубайса. Он лучше, чем кто бы то ни было, знает, какой ценой – и политической, и чисто по-человечески – дались эти достижения. И вот, похоже, настал день, когда он может вздохнуть свободно: его отчаянный риск себя полностью оправдал. Россия распрощалась со своим мрачным прошлым и сбросила большевистские оковы. «Империю зла» разрушили – или, точнее, она разрушилась сама. И, хотя буквально каждый день все еще полон борьбы с ее тяжелым наследием, проведенные экономические реформы, пусть и поспешные, и неуклюжие, все-таки уже необратимы. Россия наконец-то твердо встала на путь нормализации.

И действительно: 70% трудящихся в России заняты в частном секторе, рубль стабилен, копится валютный запас. Показатель инфляции вот-вот станет однозначным, экономика на подъеме, фондовый рынок стремительно растет. Борис Ельцин переизбран на второй срок, от случившегося в январе двустороннего воспаления легких он полностью оправился, снова взял бразды правления в свои руки и к тому же вступил в самый эксклюзивный клуб на свете: «Большая семерка» отвела ему место за своим столом переговоров по главным политическим вопросам и стала отныне «Большой восьмеркой».

Чубайсу есть чем гордиться. В 1992 году Ельцин приостановил радикальные реформы Егора Гайдара, заменил его на посту премьер-министра Виктором Черномырдиным, в марте 1997-го, устав ждать результатов, едва не выгнал следом и его и ввел наконец в правительство команду смелых реформаторов, отдав именно Чубайсу не только портфель министра финансов, но и должность первого заместителя премьер-министра (в том же ранге в правительство был назначен Борис Немцов, энергичный нижегородский губернатор-реформатор). Этих людей главный генератор экономических идей и заместитель министра финансов в администрации Клинтона Лоуренс Саммерс назвал – «командой мечты».

Как бы в подтверждение оценки Саммерса накануне описываемого события в Гонконге прошла торжественная церемония, на которой Чубайсу вручили премию престижного финансового журнала Euromoney в связи с избранием его лучшим министром финансов года. Выступая перед собравшимися по этому случаю банкирами и финансистами, Чубайс поделился своей гордостью в связи с международным признанием российских реформ. Он сказал, что давались они нелегко, потому что народу из-за них «приходится очень тяжело», но подчеркнул, что без них было бы куда хуже. Наконец, он с похвалой отозвался о «блестящей» команде экономистов, которым предстояло отныне вести страну к лучшей жизни и которым Борис Ельцин полностью доверял, а они, в свою очередь, поддерживали его как президента.

Дальнейшее реформирование российской экономики требовало энергии и политической воли, и у новой правительственной команды они были. Тогда в Гонконге, на встрече в Центре конвенций с директором-распорядителем МВФ Мишелем Камдессю Чубайс даже предсказал, что через полтора года, по истечении действия имевшихся договоренностей, Россию и МВФ ожидает «полюбовный развод».

Делая этот смелый прогноз, Чубайс рассчитывал на успех еще не состоявшихся реформ и приватизации бывшей советской экономической махины. А ведь для реальной либерализации экономики его правительству предстояло ликвидировать газовую, электроэнергетическую и железнодорожную монополии, реформировать налоговую систему, установить контроль за исполнением бюджета министерством финансов (которое тогда напоминало настоящий «черный ящик») и выстроить надзор за банковским сектором. Но Чубайс считал, что общество в целом реформы поддержит, а в результате экономика станет более открытой и прозрачной, преступность резко снизится, суды обретут, как и в других странах, независимость и Россия станет наконец правовым государством, которое ставит права и интересы своих граждан превыше всего. Вряд ли он или кто-нибудь другой мог тогда представить, как мало на самом деле ему отведено времени и что свои реформы он только-только успеет начать, а пожинать их плоды ему будет не суждено вовсе…

О «разводе» Чубайс, конечно, обмолвился походя, но Камдессю его замечание все равно не понравилось, и даже присутствовавшие на встрече это заметили. Причем Камдессю насторожился вовсе не потому, что хотел видеть Россию вечным заемщиком МВФ (к тому же, совсем незадолго до этого, когда российская экономика еще дышала на ладан, фонд и его директор-распорядитель все-таки помогали ее спасать, а не сажать страну в долговую яму)[17]. Камдессю беспокоило другое. Он уже десять лет был директором-распорядителем МВФ, а до того руководил французским центральным банком и казначейством, и благодаря такому богатому опыту выработал какое-то «шестое чувство», особое чутье на ситуации, в которых страны, испытывая судьбу, рискуют зайти слишком далеко. Так что он, скорее, почувствовал, что в России на возможности рынка стали полагаться излишне смело и что представления самих россиян грешат чрезмерным оптимизмом. А Камдессю по опыту знал, что бывает, когда казавшаяся нерушимой экономика рушится под неожиданными ударами кризиса. События начала 1995 года в Мексике были еще свежи у него в памяти.

То гонконгское совещание МВФ проходило в самом центре Восточной и Юго-Восточной Азии – региона, в котором, казалось, искусство делать страны богатыми довели до совершенства. И даже еще в сентябре того рокового года среди участников преобладали беспечные настроения и некоторое самодовольство. А ведь вся система капиталистического обогащения должна была вот-вот обрушиться прямо у них под ногами. Уже два месяца прошло, как Таиланд был вынужден провести девальвацию. Уже обозначились серьезные трудности в Корее. Но многие по-прежнему воспринимали все это как проблемы местного характера. Камдессю же инстинкт подсказывал, что подобная беспечность опасна, и точно так же он реагировал и на Чубайса, который вдруг утратил осторожность, поддался общей эйфории и даже потом повторил свою мысль в публичном выступлении.

Меньше чем через год кризис из Азии перекинулся на Россию, цены на энергоносители рухнули, а следом и надежды Чубайса, и сам Чубайс, и рубль, и уже заодно с ними престиж МВФ. Соратник и первый заместитель Камдессю, блестящий Стэнли Фишер признавал, что этот провал российской экономической программы стал событием просто поразительным. Под неожиданными ударами извне обнажилась глубокая уязвимость страны, лишенной дееспособной политической структуры и жесткой налоговой системы, и к тому же обремененной долгами, значительную часть которых держали нерезиденты. Но даже и в этих условиях кризиса можно было избежать. Однако всякий раз, когда России предоставлялась возможность отступить на шаг от края пропасти и сделать выбор в правильном направлении, внутренние политические распри снова и снова путали все карты.

Русская загадка

Что же все-таки привело Россию к кризису? Может ли такое повториться опять? Какую роль сыграли МВФ и стоявшие за ним западные правительства? На ком, в конечном итоге, вина за случившееся?

Чем больше пытаешься найти ответы на эти вопросы, тем больше возникает новых. Почему, например, Россия так и не провалилась в пресловутую «черную дыру»? Столько стран в аналогичной ситуации падали в пропасть, а Россия каким-то непонятным образом сумела отойти от края – как это объяснить? И почему практически все, в том числе большинство западных экспертов и сам МВФ, в корне неверно предсказали, что будет с Россией после кризиса?

В первую очередь все тогда ожидали краха валюты и развала национальной экономики, гиперинфляции и глубокой депрессии, вслед за которыми вполне могло лопнуть и знаменитое долготерпение российского народа. И это в стране с уязвленной национальной гордостью, нарушенными цепочками управления и ядерными арсеналами. Хуже сценарий вряд ли придумаешь.

Тревогу начали бить и в России, и за ее пределами. А катастрофы – так и не случилось. Несмотря на то, что никаких экстренных займов стране не предоставили, а иностранные инвесторы вообще дружно отвернулись от России, словно она в одночасье стала парией. И внутри страны, и за рубежом критики дружно набросились на правительство Ельцина и на Чубайса, обвинив их в том, что они – то ли невольно, то ли вполне сознательно – втянули всех в финансовую яму и нарушили все свои обещания относительно экономических реформ. В правительстве царила полная неразбериха, Кремль в основном отмалчивался, банковская система (во всяком случае, то, что тогда ею считалось) развалилась, а налоговые поступления опустились ниже всех вообразимых пределов. Все ждали серьезных политических последствий. МВФ, казалось, бросил Россию на произвол судьбы.

А катастрофы – не случилось.

Но самое удивительное даже не это. Всего через несколько месяцев, вопреки всем мыслимым пророчествам, российская экономика вдруг снова пошла в рост. В 1999 году реальный ВВП вырос на 6,3%, в 2000 году и вовсе совершил рывок в 10%. В 2001 году, когда во всем мире началось замедление темпов роста, в России они составили 5,1%. А в 2002-м – 4,7%, и это был один из самых высоких показателей среди крупнейших экономик мира, лишь немногим хуже, чем тогдашний рост в Китае. Еще до того, как Владимир Путин стал сначала премьер-министром, а потом президентом, ситуация стала улучшаться, причем не только в Москве и других крупных городах, но и далеко за их пределами. А начиная с 2000 года реальный ВВП в среднем рос на 7% в год.

Запад, тем не менее, по-прежнему обращался с Россией снисходительно, а то и просто высокомерно, по любым поводам – будь то война в Чечне, или ограничения для СМИ, или непонятные мифы о российской мафии, или даже сама экономика. В 1999 году один за другим отгремели скандалы по поводу отношений между Россией и МВФ, что только усугубило напряженность и взаимную подозрительность в их отношениях.

К началу 2000 года, после вала критических выступлений в СМИ и постоянного политического давления со стороны правительств стран – членов МВФ, фонд и вовсе прекратил работу с Россией. Всемирный банк продолжал выказывать добрые намерения – его тогдашний президент Джеймс Вулфенсон совершал частые визиты в Москву – но никаких существенных последствий на рабочем уровне они не имели. Когда в начале 2001 года на пост президента в США вступил Джордж Буш, Россию все еще считали страной, которой можно пренебречь.

Последствия финансового краха 1998 года оказались настолько сильны, что опять реально воспринимать Россию в остальном мире начали только три года спустя, да и то, возможно, лишь благодаря ее незамедлительной реакции на трагедию, случившуюся в США 11 сентября 2001 года. Отношение к России стало тогда более взвешенным, но вскоре испортилось из-за возникших новых споров и конфликтов, о которых у нас еще пойдет речь.

В некотором смысле начальный этап становления современной постсоветской России завершился весной 2007 года. 27 апреля в Москве был похоронен Борис Ельцин. Отныне его прах покоится на Новодевичьем кладбище, рядом с могилами многих выдающихся деятелей культуры, например Бориса Пастернака, и в этом, как представляется, есть свой особый смысл. После долгой череды царей и комиссаров своего первого независимого президента Россия похоронила не у Кремлевской стены и не в монаршей усыпальнице, а как обычного, хотя и выдающегося гражданина.

В апреле 2007-го вместе с Ельциным окончательно ушел в историю тот этап развития России, когда она сделала свои самые первые шаги на пути обратно в «реальный» мир. Ельцин навсегда останется фигурой колоссального значения. И не потому, что при нем жилось счастливо; из времени его правления народ запомнит, скорее всего, тогдашнюю крайнюю неуверенность в завтрашнем дне, ощущение униженности и тяготы жизни. Да и решения его подчас не отличались особой мудростью и последовательностью. Но его вклад в историю ценен тем, что он не побоялся на практике развенчать коммунизм и затем дать расцвести политическому плюрализму, что не спасовал перед грозившим в такой ситуации хаосом.

Но эта книга все-таки не о нем, и потому добавлю только, что Ельцин был бы бессилен, если бы до него не пошел первым на приступ советского тоталитаризма бывший генеральный секретарь ЦК КПСС и президент СССР Михаил Горбачев. Мы же должны, пожалуй, быть благодарны Ельцину за то, что он оказался нужным человеком в нужное время, или уж по крайней мере за то, что не дал никому менее благонамеренному, чем он сам, повернуть страну в иное русло. Многочисленные критики его правления могут легко возразить: а как быть с его ответственностью за неразбериху в стране, за унижение, пережитое россиянами в течение его «потерянного» десятилетия?[18] Но я еще покажу на конкретных примерах: маловероятно, чтобы в тех исторических условиях какой-то более разумный деятель сумел бы справиться намного лучше.

И наконец, мы должны быть благодарны судьбе за то, что Ельцин прожил так долго, а не умер в бытность президентом, когда всем казалось, что это должно случиться со дня на день (особенно во время его предвыборной кампании 1996 года и второго срока). Невозможно представить, в каком мире мы бы сегодня жили, случись это тогда.