Дело о цене времени

Глава 6

В три часа пополудни Марина вышла из библиотеки. Особой нужды в этом посещении сегодня не было, но мотаться из одного конца города на другой тоже было как-то не с руки. А в библиотеке всегда найдется что-нибудь «вкусное и полезное». Сегодня это была подборка книг по всевозможным фобиям. Марина пыталась объединить страх Ремезова перед часами с легендой его бабушки в одну стройную систему. Пока — безрезультатно….

За это время они три раза связывались с Красновым по сотовому. В первый раз он сообщил, что заявку на графологическую экспертизу приняли и даже назначили графолога, который будет «с нами сотрудничать». С гордостью сообщил, что это сам Валериан Кавалеровский, лучший специалист в республике, а может быть, и в стране. Сама экспертиза может занять не один день, но предварительный итог они смогут получить уже к концу завтрашнего дня.

Во второй раз Краснов позвонил через полчаса и сообщил, что дело поднимут к половине четвертого, и тогда она, пройдя определенные процедуры, увидит записку, найденную на Ремезовской даче. В третий раз он перезвонил, чтобы спросить о планах на вечер. Марина улыбнулась, вспомнив последний разговор: Ярослав непривычно торопливо выпалил, что дождется ее у крыльца центрального архива, и, если она не против, заберет на ипподром. «Или у тебя сегодня есть планы на вечер?», — в вопросе читалась и радость примирения, и сомнения …

Библиотека находилась в центре города. От нее на маршрутке всего десять минут до центрального архива. Марина не торопясь пошла к остановке. «Погода сегодня явно благоволит людям, и особенно влюбленным», — подумалось ей. Она шла через городскую площадь, которая была излюбленным местом прогулок и встреч горожан. В центре площади был фонтан, он еще не работал, но вокруг него всегда крутились дети: и зимой, и летом. Выложенное плиткой пространство вокруг фонтана было все занято голубями и детворой, кормившей сизых птиц крошками хлеба и семечками. Птицы давно уже привыкли к этой процедуре и по-хозяйски разгуливали по тротуару. На краю площади был разбит неширокий бульвар с ажурными скамейками, расходящийся посередине проспекта на две аллеи. Как давно она не бродила по бульвару… Воспоминания были и сладостны, и тягостны одновременно…

Маршрутка подлетела, как только Марина ступила на остановку, и это отвлекло ее от воспоминаний. Четыре остановки — и она на месте.

Здание центрального архива было огромным мрачно-серым зданием, как будто его основатели специально подбирали цвет и размеры, чтобы человек, только приближаясь к нему, уже чувствовал бы себя ничтожной букашкой перед громадой циклопа. Раньше Марина, как и все горожане, не любила бывать подле стен этого монстра городской архитектуры советского периода. Но сейчас, работая в специальном отделе и довольно часто посещая учреждение, хранящее чужие тайны, уже привыкла к его виду. Разум и привычка брали свое.

Пройдя привычные протокольные процедуры и оставив с пяток своих «автографов» в различных регистрационных журналах — в том, что обязуется не выносить, не нарушать целостность, не искажать, не передавать сведения третьим лицам и все такое прочее — Марина попала, наконец, в небольшую комнату. На единственном столе лежала пухлая потрепанная папка дела, раскрытая на нужной странице. Минутного прикосновения было достаточно, чтобы увидеть главное: записку писал мужчина, но не Ремезов. Человек злорадно усмехался, и жуткая усмешка эта открывала золотые фиксы по обеим сторонам рта. Все тело человека было покрыто татуировками: перстни, кресты разной формы, церковь с множеством куполов красовались на руках. На груди слева — портрет Сталина, а справа — волк, воющий на луну, вдоль всего позвоночника огромными кольцами протянулся огнедышащий дракон, простирающий через всю спину хозяина свои крылья, кончики которых выглядели погонами на плечах злобного человека.

Дракон во всю спину был большой редкостью — Марина чувствовала это наверняка. Ярослав вместе с Горячевым найдет хозяина татуировки по картотеке, а он непременно там есть: купола на церквях, как она уже знала, добавляются после каждой отсидки.

Облегченно выдохнув, Марина покидала мрачные стены. «И как здесь люди работают целыми днями из года в год?», — вопрос вертелся в голове все время, пока она шла по коридорам и спускалась по лестнице. На улице ее ждал Ярослав, лицо его сияло, как ни старался он скрыть это от окружающих. Он открыл дверцу машины и помог коллеге сесть. Уже закрывая дверь со своей стороны, спросил:

— Марин, ну как ты? — и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Сегодня скачки, отборочные заезды, в воскресенье — открытие сезона. Предлагаю поехать.

— Нет, не сегодня, я устала, да и дело еще есть. Давай-ка лучше по записке. У меня есть результаты. Думаю, тебе нужно срочно позвонить Горячеву, нужно еще много сделать.

— Марин, рабочий день уже закончился, ну что ты, в самом деле? Завтра с утра сама и доложишь! — Краснов явно ожидал другого ответа и не хотел сдаваться. Но Марина настаивала на своем.

— Человек уже год сидит, и сидит зря! Верно в народе говорят: «От сумы да от тюрьмы…». А представь на его месте любого из своих близких! Мало того, что соседство там, прямо скажем, не салонное, в опасности его здоровье — это же рассадник туберкулеза и прочей мерзости, заболеваемость почти стопроцентная. А мечта его жизни? Он только-только приступил к ее осуществлению — и тут все рухнуло. Но главное, убийца на свободе! А ты говоришь — завтра! Нет, ты сейчас же отвезешь меня в офис, там при мне сделаешь все необходимые звонки и оформишь заявки. А по дороге я все тебе расскажу.

Такой напористой и деловитой Ярослав не видел Марину никогда. Эта мягкая, деликатная миловидная женщина всегда казалась такой беззащитной, да, по сути, и была такою. Ее жизненная драма тому доказательство. Но сегодня… Что случилось с ней после встречи с женой генерала? Или это записка оказала такое воздействие? Если она воюет за совершенно незнакомого ей человека, то какой верной подругой станет тому, кого выберет в спутники жизни? Господи, спасибо тебе за такой подарок! Мысли эти промелькнули в голове Ярослава мгновенно, но сам он виду не подал. Ни растерянности, ни удивления не отразилось на его лице.

— Марина, я же не знал, что все так серьезно и срочно. Конечно, мы едем немедленно, — проговорил он, поворачивая ключ в замке зажигания, — Давай, выкладывай.

Постепенно успокаиваясь, Марина начала рассказ.

— Записку писал мужчина, но это был не Ремезов и не убитый. Человек страшный, убийца, он злобно усмехался, вставные зубы — золотые, не имитация. Все его тело покрыто татуировками: множество перстней и куполов говорит о неоднократной судимости, значит, его фото и описания есть в картотеке. Это на руках. Портрет Сталина — тоже не у каждого на груди, а справа — волк, воющий на луну — наверное, тоже что-нибудь да значит. Но самое интересное — на спине вдоль всего позвоночника — огнедышащий дракон с огромными кольцами, с чешуей, с острыми когтями на лапах, простирающий крылья до самых плеч — кончики крыльев выглядят как погоны. Я чувствую, что таких драконов немного, и он им очень гордился. Ты запоминаешь? Дальше. Мне надо, чтобы вы с Горячевым нашли хозяина дракона по картотеке, а он непременно там есть! И еще, мне нужно знать о судьбе лаборатории Ремезова.

Уже поздним вечером Марина решилась заглянуть к Але. Ее всегда тянуло к этой деловой, энергичной женщине, сумевшей устроить свою жизнь так, как ей того хотелось — по крайней мере, так казалось Марине. И если уж с кем говорить по душам, по-девичьи — то с Алей. Кроме того, был и формальный повод для встречи — Марине хотелось поскорее, не дожидаясь летучки, узнать, сможет ли Аля увидеть что-нибудь по фотографии из альбома Екатерины Николаевны Садовниковой.

Дома у Али вкусно пахло борщом и пирожками. Марина всегда удивлялась, как у Сочиной получилось так изменить свой образ жизни — ведь она почти все детство и юность провела в цыганском таборе, кочевом и неугомонном, а теперь вовсю занималась хозяйством, заботилась о муже и сыне. Только в гардеробе Али еще заметен был цыганский колорит, но это сейчас даже модно.

И еще одна черта осталась у Али от цыганского воспитания — гостеприимство. Несмотря на поздний час, Сочина искренне рада была видеть Марину, только немного поворчала для виду в трубку, когда Марина набрала ее номер, чтобы договориться о встрече. Выдав гостье мягкие тапочки и усадив ее за стол, Аля поила гостью чаем с домашней выпечкой.

— Ну, что стряслось-то? — спросила Аля. Она и себе налила чашку чая, и теперь сидела за столом, выжидательно глядя на Марину и подперев рукой подбородок. — Ко мне просто так не приходят.

— Даже старые друзья? — улыбнулась Марина. На нее навалилась усталость от всего этого долгого дня, а теперь, за чашкой ароматного чая со свежими, с пылу-с жару картофельно-мясными пирожками, она как-то незаметно для себя начала расслабляться, даже словно бы впадать в какую-то вечернюю полудрему, полунегу.

— Даже друзья, если уже поздний вечер, — улыбнулась Аля в ответ. Ее глаза светились добротой и мудростью. — Выкладывай, не тяни.

— У меня тут дело одно… хочется в нем побыстрее разобраться. Я фотографию взяла, можешь глянуть? Вот мужчина рядом с невестой, хочу понять, как он оказался втянутым в эту историю. Он сейчас сидит по ложному обвинению, вот что обидно.

— Ну ладно, фотку я гляну. Ты лучше расскажи, что тебя так тревожит. Я же вижу.

Марина смутилась. Неужели и вправду было так заметно? Или это только Аля, с ее наметанным взглядом гадалки, видела все? У нее действительно никак не шел из головы сегодняшний разговор с Ярославом — да что там, не разговор, а почти ссора. Видно, все дело в ней — не умеет она с мужчинами. Петр от нее ушел, и Ярослав, похоже, надолго не задержится…

Как могла, Марина пересказала Але всю ситуацию. Сочина только усмехнулась.

— Если б все в жизни было так просто, тут — черное, там — белое. Оба вы взрослые люди, и юношеских «заскоков» можно не бояться, но ведь и за плечами у вас разное. У тебя был муж, и ребенок был — да не дала судьба счастья семейного испытать. И у него все не так просто, сама знаешь.

— Мне вот сегодня показалось — не подхожу я ему. Вот он и пытается меня под себя перекроить, переделать. Но и я ведь уже не девочка, мне перестраиваться не с руки… Выпить хочется. Да нет, нет, я не буду, — испуганно добавила Марина, — это так, к слову пришлось. Устала я сегодня.

Именно Аля когда-то — не так давно, а кажется, будто уже годы назад — посоветовала Марине перестать искать спасения от бед на дне бутылки. Наверное, не всякий ее поймет, но до этого Марина, устав биться о стены одиночества, устав от слез, которыми оплакивала погибшего ребенка и ушедшего к другой мужа, не пожелавшего делить с ней это горе, стала часто выпивать. Как это водится — сначала от случая к случаю, по праздникам или, наоборот, в самые тяжелые дни, а потом и не заметила, как это превратилось в привычку. Горькую, смертельно опасную привычку. Аля тогда смогла как-то встряхнуть ее, убедила, что жизнь еще не прожита — и еще сказала, что ее ждет новая любовь. Все сбылось, но вот сегодня Марина задумалась, а стоит ли новая жизнь душевных терзаний, опять поджидавших ее за углом?

— Перестраиваться, перекраивать, прогибаться… А кто сказал, что человек должен остаться таким, каким мать родила? Мы все время меняемся, а немного измениться ради любимого тобой человека — дело святое. Через это все проходят. Кто за свою свободу пуще любви держится — остается один, кто любовью пуще себя самого дорожит — рискует свою собственную жизнь потерять, растворить. Во всем нужен баланс. Хоть недосоли, хоть пересоли — а все равно невкусно будет.

— У тебя-то всегда вкусно. Спасибо тебе, Аля, — улыбнулась Марина, — ты всегда умеешь помочь. И в семье у тебя мир да благодать. И как у тебя это выходит?

Аля в ответ только махнула рукой.

— Чужая-то трава — она всегда зеленее. Я не жалуюсь, но и у меня не всегда все гладко выходило. Ну, давай свою фотографию, посмотрю.