Дело о любви до гроба

— А ведь он может нанять себе любых, самых дорогих адвокатов, — Птицын вернулся в кабинет, завершив процедуру передачи обвиняемого под стражу.

— Тут ему уже вряд ли что-то поможет. Не думал, что он так быстро сдастся, — Игорь потянулся, разминая спину. — Вам, по сути, остается только доказать, что это была не самооборона. По-моему, это будет несложно.

— Как сказать, — хмыкнул Птицын. — И все-таки я не понимаю, почему он это сделал.

— Это логикой не объяснишь, — откликнулась Аля, — он… немного больной человек. У него отпечаток на судьбе, как у маньяков бывает. Сделайте все возможное, чтобы он сел как можно более надолго. Иначе, боюсь, двумя трагедиями не закончится.

— Это я вам точно обещаю, — откликнулся Эдик.

— Неужели он столько лет притворялся? — задумчиво произнес Валуйский. — И ведь, главное, всех убедил в своей любви. Даже невесту.

— А он ее… действительно, любил, только своей, очень странной любовью. Не так, как живого человека. Он ведь даже наряжал ее, как куклу, — уверенно отозвалась Сочина.

Валуйский только кивнул, вспомнив рассказы друзей Насти, которые восхищались заботливостью жениха.

— То есть, и впрямь — любовь до гроба, — мрачно пошутил Птицын.

Дмитров провожал своих гостей ясным синим небом и скачущими по лужам солнечными зайчиками. Впереди ждала Москва, позади оставалось еще одно раскрытое дело.

Настю похоронили, вернув ей на палец обручальное кольцо. Аля почувствовала, как фантом девушки легко, будто растаяло облачко тумана, ушел из мира живых. Зато Дмитров словно забурлил. История все-таки просочилась в газеты, и город, включая родных и друзей Насти, пребывал в глубоком шоке.

Виновность Фатеева в гибели Вячеслава еще предстояло доказать, и пока на основании одних лишь видений Али сделать это было непросто.

Сам же Фатеев, нисколько не смущаясь улик и фактов, продолжал настаивать на своей версии самообороны.

— Даже не поморщился, гаденыш, когда показывал, как жену расчленял. Все деловито так, со сноровкой, — возмущался Птицын, на сей раз нашедший время прийти на вокзал, чтобы проводить москвичей.

— Я же говорила, что он психопат, — пожала плечами докуривавшая сигарету Сочина.

Посадку уже объявили, и следователь спешил поделиться с уезжавшими коллегами последними новостями. Экстрасенс только кивнула дмитровскому следователю и скрылась в вагоне. Ей еще предстояло звонить в Москву, сообщать, где ее встретить. Валуйский же пока остался на платформе.

— Адвокатов чуть ли не целую толпу нанял, — продолжал Птицын. — Ну да ничего, все равно я его, урода, упеку… пожизненно.

— Возникнут проблемы, звони, — отчасти пошутил, отчасти предложил Валуйский. — А гада этого мы так и так упечем. И не таких сажали.

«Отправление поезда Дмитров — Москва через пять минут. Пассажиров просьба занять свои места», — разнесся над перроном бесстрастный голос диспетчера.

— Ну, бывай, — Игорь крепко пожал Птицыну руку.

— И тебе — не хворать, — пожелал напоследок Эдик.

Провожать поезд он не стал. Только взмахнул рукой на прощание и пошел с перрона. Вскоре за окном заскользили пригородные леса и поля, испятнанные солнечным светом. Впереди ждала Москва.