Дело о пропавшем ожерелье

Дело о пропавшем ожерелье Жак Фатрелл

Мистер Брэдли Каннингем Лейтон был умным человеком. Это признавали даже его заядлые враги. Скотланд Ярд, к примеру, не только признавал, что он умен, но даже настаивал на этом. Причем настойчивость эта, также не была лишена энтузиазма, поскольку, по словам Герберта Конвея, одного из старших инспекторов Ярда, Лейтон был скользким — «таким скользким, что даже лед показался бы наждачной бумагой в сравнении с ним». Неизвестно, был ли осведомлен мистер Лейтон об этом изысканном комплименте или нет. Вполне возможно, что был, хотя он никогда об этом не упоминал. Он был хорошо воспитанным джентльменом и был осведомлен о многих вещах, о которых предпочитал не упоминать.

Внешне мистер Лейтон удостоился чести иметь сходство с безукоризненным театральным злодеем. Однако, Скотланд Ярд расценивал его умственные способности как гениальные, что ставило мистера Лейтона намного выше какого-то фигляра с сигаретой, которого ничего не стоило вывести на чистую воду. Мистера Лейтона еще ни разу не удалось вывести на чистую воду. Возможно, именно поэтому Скотланд Ярд признавал его гениальность и был готов отстаивать свою точку зрения.

Мистер Лейтон был вхож повсюду. На каждом великосветском приеме можно было встретить мистера Лейтона. Он был в списке гостей каждой хозяйки — очаровательное дополнение любого собрания. Скотланд Ярд знал об этом. И конечно то, что мистер Лейтон всегда присутствовал на тех собраниях, где «пропадали» или «терялись» ценные украшения, было всего лишь простым совпадением. Однако, Скотланд Ярд не считал это простым совпадением. И то, что он так не считал, было еще одним комплиментом мистеру Лейтону.

Скотланд Ярд полагал, что мистер Лейтон был идейным руководителем, если не непосредственным исполнителем, серии совершенно непостижимых краж ювелирных украшений. Кражи эти проводились с такими изяществом и утонченностью, не говоря уж о регулярности, что не могли не раздражать Скотланд Ярд. Однако, продолжая считать мистера Лейтона автором этих преступлений, Скотланд Ярд благоразумно не упоминал об этом факте самому мистеру Лейтону. Собственно говоря, Скотланд Ярд вообще не видел повода, чтобы делиться своими мыслями с кем бы то ни было.

У инспектора Конвея было собственное мнение о мистере Лейтоне, возвышающее того до положения, которое немало удивило бы джентльмена или даже польстило бы ему, узнай он о нем. Конвей в нескольких словах выразил отношение Скотланд Ярда к Лейтону намного точнее, чем я смог бы в более длинных выражениях.

— Он самый извращенный и смышленый малый во всем мире, — чуть ли не с восторгом описывал Конвей мистера Лейтона. — Это он стянул драгоценности Хемингуэя, браслет леди Челтенхэм и побрякушки Квеза, как пить дать. Я знаю, что это его проделки, но что толку. Никак его не прижучить, уж слишком он ловок. Только подумаешь, что сцапал голубчика — да не тут то было.

Все это было сказано еще до кражи ожерелья леди Варрон. Когда же известие об этом выдающемся событии дошло до Скотланд Ярда, восторг Конвея перед мистером Лейтоном вырос неизмеримо. И умом, и сердцем Конвей верил, что это преступление совершил Лейтон — но кроме своей веры он ничего больше не мог предоставить. Инспектор яростно закусил свои чахлые усики и с рвением принялся за поиски доказательств, заранее предчувствуя, что ничего не добьется.

Что больше всего озадачивало в этом деле, так это его простота, и в этом оно походило на другие кражи. Леди Варрон давала прием в своем лондонском доме в честь посла Соединенных Штатов. Она собрала у себя самое высокопоставленное общество. Среди гостей были представители Англии, Франции и России; присутствовали также несколько признанных красавиц континента, две американские «герцогини» и другие избранники американских колоний — и мистер Лейтон. Не помешает повторить, что он был вхож повсюду.

По этому случаю леди Варрон надела свое знаменитое ожерелье. Говорили, что его собственная стоимость составляла сорок тысяч фунтов; история ожерелья делала его бесценным. Леди Варрон танцевала с американским послом, но, поскользнувшись, упала и потянула за собой посла. Произошла неромантичная и унизительная сцена, что и говорить. Мистер Лейтон случайно оказался рядом и поспешил на помощь. Гости сразу окружили упавшую пару, но именно мистер Лейтон помог леди подняться.

— Ничего страшного, — неуверенно улыбаясь заверила она его. — Я просто поскользнулась.

Когда мистер Лейтон отвернулся, чтобы помочь послу, тот уже стоял на ногах, тяжело отдуваясь. Мистер Лейтон снова повернулся к леди Варрон и любезно заметил: — Вы потеряли свое ожерелье.

— Мое ожерелье?

Белая рука леди Варрон взлетела к ее обнаженной шее. Леди несколько побледнела, когда мистер Лейтон и гости расступились, чтобы освободить пол. Но ожерелья нигде не было. Однако, леди Варрон прекрасно владела своими чувствами.

— Оно должно быть упало, — в конце концов сказала она.

— А вы уверены, что надевали его? — услужливо спросил другой гость.

— О, да, — с уверенностью ответила она. — Но наверное я уронила его где-то в другом месте.

— Я заметил его на вас как раз перед там, как вы… мы… упали, — сказал посол. — Оно должно быть здесь.

Тем не менее в бальном зале ожерелья не было.

И в том отношении, что упавшая вещь просто бесследно исчезла, это дело напоминало пропажу браслета мисс Челтенхэм. Мистер Лейтон прогуливался вечером с достопочтенной мисс Челтенхэм и она уронила браслет. И на этом все. Браслет так и не нашли.

Возвращаясь к делу леди Варрон, можно не вдаваться в подробности о том, что последовало сразу за пропажей ожерелья. Достаточно сказать, что оно исчезло с концами, что гости смущенно и подозрительно косились друг на друга и что в конечном счете мистер Лейтон, не отходящий все это время от леди Варрон, вежливо намекнул, что вряд ли личный досмотр ее гостей будет неверно истолкован. Конечно, это сказано было не так откровенно, но его поняли.

Мистера Лейтона искренне поддержал американский посол, человек демократических взглядов и нравственных убеждений, которые он всегда демонстрировал в вопросах, касающихся личной сознательности. Но досмотр так и не был произведен и прием продолжился. Леди Варрон с редким достоинством перенесла свою потерю.

— Она молоток, — высказала одобрение одна из американских «герцогинь», чей отец заработал 20 миллионов долларов на производстве мыла. — Я бы взбесилась, потеряй такое ожерелье.

И только на следующий день Скотланд Ярд осведомили о пропаже ожерелья леди Варрон.

— Лейтон там был? — спросил Конвей.

— Да.

— Значит он его и украл, — решительно заявил Конвей. — Ну, на этот раз я его сцапаю или я не Конвей.

Но Конвей не сцапал Лейтона и до конца месяца, правда и Конвеем быть не перестал. Он перехватывал курьеров; он вскрывал почту, телеграммы и депеши; он опросил слуг; воспользовавшись отсутствием мистера Лейтона и его камердинера, он обыскал щегольские апартаменты Лейтона. Он сделал все и даже больше, что только мог сделать ответственный человек его профессии, и истерзал свои редкие усики, превратив их в постыдную полоску. Но ему не удалось найти никаких зацепок и следов.

Спустя некоторое время Конвей узнал, что мистер Лейтон собирается уехать на несколько месяцев в Соединенные Штаты.

— Чтобы вывезти ожерелье и продать его, — заявил он от всего своего томящегося сердца. — Как только Лейтон вступит на борт корабля с ожерельем, я его зацапаю — или я, или таможенные чиновники Соединенных Штатов.

Конвей не мог заставить себя поверить, что такой умник, как мистер Лейтон, попытается сбыть жемчуг в Англии и он также польстил себе решив, что Лейтон не отсылал ожерелье, поскольку тщательная слежка этого не выявила.

И вот так получилось, что когда спустя четыре дня из Ливерпуля в Бостон вышел лайнер Романик, на борту корабля находились не только мистер Лейтон, но и Конвей. Он знал Лейтона в лицо, но твердо верил, что сам он Лейтону незнаком.

На второй день плавания его заблуждения на этот счет были развеяны. Ему пришла в голову мысль, что не помешало бы как бы случайно познакомиться с Лейтоном и поэтому, заметив безукоризненного джентльмена в одиночестве курящего на палубе, он не спеша подошел и стал рядом, созерцая морские просторы.

После продолжительного молчания Конвей заметил:

— Прекрасная погода.

— Да, — ответил Лейтон, с улыбкой окинув взглядом окрестности. — Надо думать вам, людям Скотленд Ярда, нравится путешествовать за казенный счет?

Что бы он про себя ни почувствовал, Конвей и не подумал вздрогнуть или высказать изумление. Вместо этого он приятно улыбнулся.

— Дело леди Варрон доставило мне столько хлопот, — честно признался он. — Что я решил взять маленький отпуск.

— О, вы о той безделушке леди Варрон? — лениво осведомился Лейтон. — Неужели? Кстати, это был я, кто заметил пропажу ожерелья.

— Да, я знаю. — мрачно ответствовал Конвей.

Разговор перешел на другие темы. Конвей обнаружил, что Лейтон приятный собеседник и к тому же довольно демократичный. Они вместе покурили, вместе прогулялись по палубе и вместе сыграли в шафлборд[1]. Вечером Лейтон засел за игру в бридж в курительном салоне. А Конвей в течение нескольких часов задумчиво разглядывал светящиеся точки в мрачных зеленых водах и курил.

— Если это сделал он, — сказал он самому себе в конце концов, — То он один из самых умных прохвостов в мире. А если не он, то я один из самых больших дураков.

Пробило шесть склянок — одиннадцать часов. Палуба была пустынна. Конвей, с трудом пробираясь в темноте, добрался до курительного салона. Лейтон все еще играл. Когда Конвей в нерешительности застыл у двери, Лейтон сказал:

— Я буду играть часов до двух, не меньше.

Конвей моментально принял решение. Уйдя из салона, он поспешил к каюте Лейтона. Мистер Лейтон не взял с собой камердинера и Конвей догадывался о причине. Без промедления инспектор вытащил связку ключей и занялся замком. Наконец ему удалось открыть дверь и он проник внутрь. Его цель была совершенно очевидна — он собирался обыскать каюту.

У Конвея были свои представления о том, как следует проводить обыск. Первым делом он принялся за одежду Лейтона. Он ощупал и перетряхнул все — галстуки, рубашки, разворачивал носовые платки, крутил шелковые носки. Затем он принялся за обувь, которой у Лейтона было шесть пар. Конвей всегда относился к обуви с подозрением с тех пор, как обнаружил дюжину бриллиантов, запрятанных в фальшивые каблуки. Но каблуки на обуви Лейтона были настоящими.

Затем, все еще не проявляя признаков спешки или разочарования, Конвей переключился на чемоданы. В них обычно бывали потайные карманы или двойное дно. В этих чемоданах не было. Конвей убедился в этом, применив все известные ему приемы обыска.

Наконец настало время заняться самой каютой. Конвей разобрал кровать и тщательно изучил матрас, простыни, одеяла, подушки и покрывало. Он вытащил три ящика из шкафчика и поглядел за ними. Он нашел стопку английских газет и перетряс их одну за другой. Он проверил кувшин с водой и обшарил крошечную ванную комнату. Он поднял ковер, чтобы посмотреть не спрятали ли что-нибудь под ним. В конце концов, он залез на стул и с высоты оглядел каюту с целью обнаружить какую-нибудь трещину или расщелину, куда можно было бы спрятать ожерелье или отдельные жемчужины.

Потом Конвей старательно привел каюту в порядок.

— Остается еще три возможности, — рассуждал он. — Лейтон мог положить жемчуг в корабельный сейф, но это слишком рискованно. Он мог оставить ожерелье в чемоданах в багажном отделении, что еще более маловероятно, или он может постоянно носить жемчужины при себе. Вот это более похоже на правду.

Итак, Конвей покинул каюту Лейтона, выключив свет и заперев за собой дверь. Затем он на минутку заглянул к себе в каюту, чтобы набрать полный рот виски и тут же его выплюнуть. Однако, виски очень сильно на него подействовало: когда Конвей появился в курительном салоне, он был заметно пьян и от него разило алкоголем. Инспектор был в совсем плачевном состоянии и язык у него заплетался. Лейтон кинул на него взгляд, полный благовоспитанной укоризны.

Вероятно, только по нелепой случайности Конвей споткнулся о ноги Лейтона и заметил, что тот обут в свободные домашние туфли с плоской подошвой. И он также совсем не собирался с необыкновенным дружелюбием обнимать Лейтона, изо всех сил пытаясь сохранить свое равновесие.

Как бы то ни было, Лейтон добродушно извинился перед игроками и настоятельно посоветовал Конвею отправиться ко сну. Конвей согласился только при одном условии, что Лейтон ему поможет. Мистер Лейтон охотно согласился и покинул курительный салон вместе с Конвеем, обвивавшем его подобно лиане.

На половине дороги Конвей споткнулся и упал, несмотря на поддержку. Падая, он обхватил руками стройные ноги Лейтона и провел по ним ладонями до самого низа. Затем инспектор был водворен в свою каюту, а Лейтон, улыбаясь, возвратился к карточной игре.

— На нем их тоже нет, — загадочно обратился Конвей к голым стенам. Он больше не был пьян.

На следующий день без труда выяснилось, что Лейтон ничего не оставлял в сейфе судна и что его четыре дорожных чемодана в багажном отделении были недоступны, будучи завалены сотнями других. После этого Конвею ничего не оставалось делать, кроме как ждать встречи с таможенниками Дяди Сэма, надеясь, что они придумали что-нибудь новенькое в области обыска.

Наконец настало утро, когда телеграфист судна принял сигнал с берега и объявил, что Романик находится в сотне милях от огней Бостона. Конвей нашел Лейтона на палубе, где тот курил, пристально всматриваясь вдаль.

Примерно через три часа пассажиры заметили моторную лодку, приближающуюся к судну. Лейтон с праздным интересом наблюдал за ней. Лодка описала широкий круг и поплыла рядом со сбавившим ход лайнером. Когда до лодки оставалось футов сто, Лейтон внезапно оживился.

— Ей-богу, — воскликнул он, а затем закричал — Привет, Гарри!

— Привет, Лейтон, — ответили ему с лодки. — Я услышал, что ты на борту и вышел в море, чтобы встретить тебя.

Пока приятели обменивались скучными шутками, лодка покачивалась в кильватере с подветренной стороны Романика. Затем человек в лодке встал, держа в руке связку газет.

— Я привез тебе американские газеты! — закричал он и кинул связку Лейтону.

Лейтон поймал ее и направился к себе в каюту, откуда немедленно вернулся со связкой английских газет — тех самых, что ранее перетряхивал Конвей.

— Лови, — крикнул он. — Там есть для тебя кое-что интересное.

Человек в лодке поймал газеты и бережно положил их рядом с собой на сидение.

Конвей внезапно очнулся.

«Да ведь там ожерелье», — сказал он про себя, непроизвольно дернувшись. Быстрое движение его рук привлекло внимание Лейтона, который загадочно улыбнулся прямо в сверкающие глаза инспектора Скотланд Ярда. С прощальным криком — Встретимся на причале! — человек в моторной лодке унесся вдаль.

Мысли бешено завертелись в изобретательном мозгу Конвея. Через пять минут он ворвался к судовому телеграфисту и отправил длинную телеграмму береговым службам. Потом он занял пост на носу судна, откуда долго наблюдал за моторной лодкой, устремившейся к Бостону. Она отплыла на две мили от лайнера и держалась примерно на этом же расстоянии почти все сорок миль до захода в бостонскую гавань. На глазах у Конвея ни одно другое судно не проходило вблизи нее, пока она не исчезла в гавани.

Часом позже Романик уже стоял у причала. Конвей сошел на берег одним из первых и прямиком направился к ожидающему его мужчине.

— Вы обыскали моторную лодку? — требовательно спросил он.

— Да, — ответил мужчина. — Мы вытащили ее из воды и чуть ли не разобрали на части. Мы также обыскали человека с лодки, Гарри Чешира. Должно быть вы ошиблись.

— Вы уверены, что он ни с кем не переговаривался и не передал драгоценности на другую лодку?

— Он не подходил близко к другим судам. Я встретил лодку у входа в гавань и далее сопровождал ее.

На мгновение на лице Конвея отразилось разочарование, но затем он оживился вновь. В нем снова проснулся интерес к этому делу.

— Вы знакомы с дежурным таможенным офицером? — спросил он.

— Да.

— Представьте меня ему.

Инспектор был представлен и трое мужчин несколько минут разговаривали в сторонке. Результатом их беседы стало приглашение мистера Лейтона, неспешно спускающегося по трапу, в отдельный кабинет. Лейтон с улыбкой проследовал в кабинет и позволил обыскать себя без малейших признаков недовольства или тревоги. Когда он вышел, около двери стоял Конвей.

— Вы довольны? — спросил его Лейтон.

— Нет, — гневно бросил Конвей.

— Что? Даже после того, как меня дважды обыскали и вы осмотрели мою каюту?

Конвей не ответил. В тот момент он решил не рисковать, но стоял рядом, когда четыре чемодана Лейтона были доставлены из багажного отделения, и проследил, чтобы их обыскали с той же тщательностью, с какой он осматривал каюту. По завершении бесплодных поисков Конвей уселся на один из чемоданов и уставился на Лейтона в своего рода восхищении.

Лейтон посмотрел на него в ответ, улыбнулся, дружелюбно кивнул и удалился прочь, беззаботно разговаривая с Гарри Чеширом. Конвей не пытался следовать за ними. В этом не было никакого смысла — ни в чем больше не было никакого смысла.

— Но это он украл ожерелье и сейчас оно у него, — гневно повторил он про себя. — Или же он сбыл жемчуг таким способом, что я не могу догадаться.

Когда пару дней спустя профессор Аугустус С.Ф.К. Ван Дузен, прозванный Мыслящей Машиной, услышал об этой загадке, он счел ее совсем простой. Ему поведал о ней Хэтчинсон Хэтч, репортер. Хэтч был знаком с людьми из таможенного управления, с которыми инспектор Конвей поделился своей историей. Они рассказали репортеру, что таможня открестилась от этого дела, настаивая на том, что инспектор ошибся.

Конвей находился в подавленном состоянии духа. Репутация его была подмочена и прощальные слова Лейтона насмешкой звучали в его ушах. На какое-то время он потерял даже свое бульдожье упрямство, никогда ранее не изменявшее ему, потерял все, за исключением своей веры в причастность Лейтона к этим кражам. И тут его нашел Хэтч. Стал ли Конвей разговаривать с ним? Конечно — он просто горел желанием поделиться своими мыслями, потеряв всякую осторожность. Хэтч выслушал его, взял за руку и привел к Мыслящей Машине.

Конвей отвел душу. Целый час он, не стесняясь в выражениях, описывал подробности. Профессор слушал его сидя в кресле, удобно устроив голову на подушке, и сощурившись рассматривал потолок. Через час Мыслящая Машина знал о деле леди Варрон столько же, сколько Конвей, и о мистере Лейтоне столько же, сколько мог знать о себе только сам мистер Лейтон.

— Сколько жемчужин было в ожерелье? — спросил профессор.

— Сто семьдесят две. — ответил Конвей.

— Тот человек в моторной лодке, вы его назвали Гарри Чешир, он англичанин?

— Да, судя по его речи, манерам и внешнему виду.

Мыслящая Машина сидел некоторое время, крутя пальцами. Репортер и инспектор с нетерпением следили за ним. Хэтч — зная из опыта, что этот удивительный аналитический ум может выдать что-то стоящее. Конвей этого не знал, но ему было любопытно. Однако, как большинство мужчин его профессии, он жаждал действия. Просто сидеть и размышлять, казалось ему бесполезным.

— Видите ли, мистер Конвей, — наконец проговорил профессор. — Вы ничего не доказали. В сущности, ваше расследование установило, что Лейтон не крал ожерелье и, следовательно, не привозил его в Соединенные Штаты. Только один факт указывает на то, что он мог привезти этот жемчуг. Он бросил газеты в моторную лодку. Это действие может показаться бессмысленным, если только…

— Если только в связке газет не были запрятаны жемчужины, — прервал его инспектор.

— Или он развлекался за ваш счет и ни в чем не виноват, — добавил Мыслящая Машина. — Вполне возможно, что он невиновен, но обнаружив вашу слежку, просто выставил вас дураком. Если же мы примем любую другую точку зрения, мы должны принять и допущение, которое не подкреплено ни одним зафиксированным фактом. Нам надо исключить всех других подозреваемых, кто мог украсть ожерелье, и перенести все внимание на Лейтона. Затем, не мудрствуя лукаво, мы должны допустить, что он привез драгоценности в страну.

Инспектор встрепенулся.

— Звучит не слишком логично, но если мы сделаем все эти допущения, то задача становится простой. Но приняв эти допущения, мы должны признать, что вы не полностью обыскали каюту. Например, глядели ли вы под нижней поверхностью перекладин койки? Откуда вы знаете, что ожерелье или отдельные жемчужины не были спущены в мешочке в сливную трубу раковины?

Конвей в раздражении щелкнул пальцами. Именно эти два места он и пропустил.

— Конечно, есть и другие возможности спрятать драгоценности, — продолжил Мыслящая Машина, — и, в силу вышесказанного, обыск не принес результата. Будем считать доказанным, что если ожерелье провезли на корабле, то в одном из таких мест, которые вы пропустили. Очевидно, мистер Лейтон не стал бы оставлять его в чемодане, хранящемся в багажном отделении. Следовательно, мы принимаем, что он спрятал его в каюте и перебросил в моторную лодку.

В этом случае, жемчуг находился в моторной лодке, когда она отошла от Романика, но когда лодка пришвартовалась в гавани, жемчуг уже исчез. В то же время, рядом с лодкой никто не проплывал и тот человек ни с кем не переговаривался. В воду ожерелье кинуть не могли. Вряд ли этот Чешир проглотил сто семьдесят две жемчужины — или большую их часть. Таким образом, что у нас остается?

— Ничего, — без промедления ответил Конвей. — В этом-то все и дело. Мне пришлось сдаться.

— Нет, у нас остается ответ, — язвительно сказал Мыслящая Машина. — Погодите-ка. Возможно, я смогу дать вам имя и адрес человека, у которого сейчас находится ожерелье, конечно, допуская, что Лейтон его привез.

Он резко поднялся и прошел в соседнюю комнату. Конвей повернулся и со странным выражением лица уставился на Хэтча.

— Он что, шутник? — спросил инспектор.

— Нет, но он поистине нечто удивительное, — ответил Хэтч.

— Вы хотите сказать, что я занимался этим делом несколько месяцев и так ничего не смог раздобыть, а он просто ушел в другую комнату и сейчас принесет нам имя и адрес человека, у которого спрятано ожерелье? — в недоумении спросил Конвей.

— Если бы он пошел в ту комнату со словами, что сейчас принесет Тихий Океан в чашке, я бы ему поверил, — ответил репортер. — Я его знаю.

Их прервал телефонный звонок, раздавшийся в соседней комнате, а затем, в течение довольно долгого времени оттуда невнятно доносился раздраженный голос профессора, говорящего по телефону. Через двадцать пять минут он вернулся. Остановившись в дверях, он нацарапал что-то на листке, который вручил Хэтчу. Репортер прочитал: «Генри Ч.Х. Мандерлинг, Скайтуейт, Массачусетс.»

— Вот имя и адрес человека, у которого могут находиться жемчужины, — вполне уверено заявил Мыслящая Машина. — Мистер Хэтч, отправляйтесь вместе с инспектором, пусть он проведет обыск и далее действует по своему усмотрению. Ожерелье будет разобрано на отдельные жемчужины и возможно, что вы найдете их в маленьких мешочках из плащевой ткани, размером с ваш мизинец. Если вы найдете жемчуг, примите меры, чтобы арестовать их обоих, Лейтона и Мандерлинга. Позвоните детективу Мэллори и приведите их сюда.

— Но… но… — запнулся Конвей.

— Пойдемте! — скомандовал Хэтч.

И они ушли.

Сонный городок Скайтуейт протянулся на две-три мили вдоль побережья Массачусетса, глядя на океан со скалистой гряды, резко вздымающейся вверх и также резко ниспадающей к морю. Городок был основан двести или триста лет тому назад и с тех пор в нем ничего особенного не случалось. На вершине одного из утесов в течение последних двух-трех месяцев в полном одиночестве жил Генри Ч.Х. Мандерлинг. Он обосновался там весной, вместе с другими людьми из города, проводящими на побережье сонное лето. Мандерлинг занимал убогую маленькую хижину, продуваемую со всех сторон солеными ветрами. К дому был пристроен крошечный сарай.

Хэтчинсон Хэтч и инспектор без труда нашли дом и без колебаний вошли в него. В доме никого не было, кто мог бы остановить их или помешать их поискам. Простой замок на двери не мог служить препятствием. Менее чем через полчаса опытные руки инспектора Скотланд Ярда обнаружили около двух десятков маленьких мешочков из плащевой ткани, размером с мизинец. Он открыл один из них и ему в ладонь выпало шесть жемчужин.

— Все точно, это жемчуг леди Варрон, — торжествующе воскликнул Конвей, изучив драгоценности, и положил их в карман.

— Ш-ш-ш! — внезапно предостерег его Хэтч.

Он услышал шаги у двери, затем кто-то вставил в замок ключ и послышались голоса. В следующее мгновение дверь распахнулась и они услышали как в хижину вошли два человека. И в этот психологический момент Конвей выступил вперед и встретил мужчин лицом к лицу.

— Вы попались, Лейтон, — спокойной сказал инспектор.

Спина инспектора загораживала обзор Хэтчу, но он услышал выстрел и мимо его головы просвистела пуля. Конвей бросился вперед, Хэтч увидел, как его рука взметнулась и один из мужчин упал. Затем раздался второй выстрел. Конвей немного пошатнулся, сделал еще один шаг вперед и снова поднял свою могучую руку. Револьвер с грохотом упал на пол и кто-то поспешно выбежал из хижины, хлопнув дверью.

— Свяжите этого, — распорядился Конвей.

Он выбежал наружу и Хэтч услышал, как он промчался по террасе и спрыгнул с нее. Затем репортер занялся мужчиной, лежащим без сознания на полу. Это был Генри Чешир. Хэтч связал его по рукам и ногам и тоже выскочил из хижины.

Конвей бегом спускался с утеса к моторной лодке. Хэтч увидел, как в лодку вскарабкался человек и секунду спустя лодка сорвалась с места. Пока Конвей добежал до берега, лодка уже удалилась в море на пятьдесят ярдов.

— Не в этот раз, мистер Конвей! — донесся с набирающей скорость лодки голос Лейтона.

Инспектор с минуту всматривался в волны, а затем повернулся к Хэтчу. Репортер заметил, что он был очень и очень бледен.

— Вы его связали? — спросил Конвей.

— Да, — ответил Хэтч. — Вы ранены?

— А то, — сказал инспектор. — Он попал мне в левую руку. Я и не знал, что у него есть револьвер. Нам повезло, что он сделал всего два выстрела.

Мыслящая Машина закончил перевязывать раны Конвея — они оказались пустяковыми — и повернулся к остальным. Детектив Мэллори привел к нему Гарри Чешира или Мандерлинга, которого передали ему на руки Конвей и Хэтч по возвращении в Бостон. Лейтон был объявлен в розыск.

Но Конвея мало беспокоили его раны, его разбирало любопытство, что же произошло на самом деле и каким образом профессору удалось это установить.

Наконец профессор приступил к объяснениям.

— Все было до смешного просто. Задача свелась к одному единственному вопросу: каким образом можно перенести на берег сто семьдесят две жемчужины с лодки, находящейся в сорока милях от него? Ни одно другое судно не приближалась к ней; перебросить на берег их невозможно и я ничего не слышал о дрессированных рыбах, которые могли бы перевезти жемчуг. Итак, какие другие способы безопасной доставки драгоценностей на берег у нас остались?

Он вопросительно переводил взгляд с одного на другого. Но все лишь качали головой. Мандерлинг или Чешир молчал.

— Есть только два возможных ответа. — сказал профессор. — Один — использовать подводную лодку, что кажется еще более невероятным, и второй — почтовые голуби.

— Боже ты мой! — воскликнул Конвей, не сводя глаз с Мандерлинга. — И впрямь, я видел голубей над Скайтуейтом.

— Как вы и подозревали, ожерелье находилось на судне, — продолжил объяснения Мыслящая Машина. — Разобранное на отдельные жемчужины, которые, вероятно, были спущены в длинном мешочке из плащевой ткани в сливную трубу раковины. Затем их перебросили в моторную лодку, спрятав в связке газет. Когда лодка отплыла на две мили от Романика, жемчуг привязали к почтовым голубям и выпустили птиц. Вы, мистер Конвей, могли видеть лодку с лайнера, но вряд ли вы смогли бы заметить, как с лодки одна за другой взлетали птицы. Голуби вернулись домой, в хижину Мандерлинга в Скайтуейте. Домашние голуби обычно содержатся в автоматически закрывающихся кабинках и каждый голубь по возвращении оказался заперт в своей кабинке. Пока птицы отдыхали, Мандерлинг и Лейтон сняли с них жемчуг.

— Конечно, взяв почтовых голубей в качестве отправной точки, мы смогли выйти на верный путь, — после паузы продолжил Мыслящая Машина. — Существуют общества любителей почтовых голубей и вполне возможно, что в каком-нибудь из них могли знать англичанина, живущего недалеко от Бостона, который держал примерно двадцать пять — тридцать птиц. Один из любителей вспомнил такого. Он назвал имя — Генри Ч.Х. Мандерлинг. Гарри это сокращенное имя от Генри. Генри Ч.? Генри Чешир или Гарри Чешир, так назвался Мандерлинг, когда его обыскивали в порту.

— А вы можете объяснить, каким образом Лейтон стянул ожерелье во время приема? — с любопытством спросил Конвей.

— Так же, как и все остальные вещи, — ответил Мыслящая Машина. — Дерзостью и умом. Предположим, что у Лейтона в рукаве пиджака к плечу была пришита резинка, затем ее растянули, а конец с зажимом закрепили на манжете. Помните, этот человек всегда только и ждал подходящего случая. Конечно, он не планировал падение леди Варрон, но вот оно случилось. Допустим, что ожерелье соскользнуло на пол, когда он наклонился, чтобы помочь леди Варрон. Он мог моментально отреагировать, прицепив зажим к ожерелью, прямо под носом у всех остальных гостей. Резинка сжалась и ожерелье исчезло в рукаве Лейтона. Теперь ему не был страшен непрофессиональный обыск карманов, который он сам и предложил провести.

— Карточные шулеры прибегают к такому трюку, чтобы избавиться от карт, — заметил детектив Мэллори.

— А, значит это известный трюк? — спросил Мыслящая Машина. — Покинув бальный зал, Лейтон немедленно спрятал ожерелье в том же месте, где прятал другие драгоценности, и, прежде, чем Скотланд Ярду стало известно о краже, написал письмо Мандерлингу с подробными инструкциями. Вы ведь и не думали перехватывать его письма, пока не узнали о пропаже ожерелья. Возможно, что Лейтон и раньше проворачивал свои делишки с Мандерлингом в других частях света, когда за ним не наблюдали так тщательно, как в данном случае. Осмелюсь предположить, что он все старательно планировал из опасения, что произойдет что-то подобное сегодняшнему.

Спустя полчаса Конвей пожал профессору руку, сердечно благодаря его и остальных за помощь.

— Мне это дело оказалось не по зубам, — признался Конвей, направляясь к выходу.

— Видите ли, — заметил Мыслящая Машина. — Люди вашей профессии слишком редко прибегают к здравому смыслу. Помните, что дважды два четыре и не иногда, а всегда.

Лейтона так и не поймали. Из Мандерлинга получился образцовый заключенный.