Дело о пропавшей России

ДЕЛО ОБ УРАНОВОМ КОНТЕЙНЕРЕ-2

…Я ошибся. История не окончилась, она получила продолжение. Неожиданное, трагическое и — как ни вульгарно это звучит — несколько сатанинское.

Уже прошел август… страшный Август-2000. И осень шевельнула журавлиными крыльями. Из отпусков вернулись господа депутаты Думы. Видного предпринимателя Быкова А. по решению суда выпустили из тюрьмы… Чего, действительно, держать в застенках нормального человека? За него поручились уважаемые люди… М-да…

Борис Абрамыч решил передать принадлежащие ему сорок девять процентов акций ОРТ группе «творческой интеллигенции». Вот пример подлинного высокого благородства! Патриотизма. Альтруизма. Подвижничества.

Олимпийская сборная России получила благословение президента и убыла в Австралию. А сам президент — в Японии. Стрелка у него забита с ихним паханом, хотят тему перетереть насчет Курил.

…Со дня задержания в Выборге прапорщика Смирнова прошло более двух месяцев. У меня уже отросли волосы и усы. Сотрудники ФСБ слово сдержали и дали мне информацию о хищении урана с объекта ядерного комплекса России в Вологодской области. Впрочем, информация оставалась нереализованной — меня попросили не писать об этом деле до окончания следствия… Пришлось ограничиться короткой заметочкой в июльском номере «Явки с повинной».

Итак, урановый прапорщик сидел в «Крестах». В Вологде был арестован его подельник. Теперь ими занималось следствие. А я… я занимался другими делами, благо их хватало.

Однажды утром в мой кабинет ворвался Володя Соболин. И с порога заявил: бомба!… Ну это нормально. У Соболина всегда — бомба. Иногда супербомба. Иногда — мегабомба.

— Что на этот раз? — спросил я. — Депутат ЗакСа обстрелян из водяного пистолета? Бомж насмерть загрыз бультерьера? Семидесятипятилетняя пенсионерка пыталась совершить ограбление банка?

— Захват заложников вооруженной группой.

Вот так для меня началось продолжение урановой темы. Впрочем, в тот момент я, разумеется, об этом не догадывался.

— Захват заложников вооруженной группой, — сказал Володя.

— Где? — спросил я. Вполне возможно, что заложников захватили в Чечне, Таджикистане, Сиднее или Лондоне… Но взволнованный голос Соболина подталкивал к другой мысли: здесь, у нас.

— В частной клинике на Египетском проспекте.

— Подробности: кто? Чего хотят? Есть ли жертвы?

— Пока ничего нет, шеф. Сам только что узнал… еду туда.

— Откуда информация, Володя?

— Мой источник из РУБОПа подкинул.

— Понятно, Володя… действуй. Держи нас в курсе.

Окрыленный Соболин улетел, а я остался. Если информация подтвердится… если подтвердится — действительно бомба! Еще совсем недавно непривычные для нас слова «захват заложников» стали реальностью. Почти ежедневной… Но все-таки довольно далекой от Санкт-Петербурга. Захваты происходили в «горячих точках», в ближнем или не очень ближнем зарубежье. А у нас — тишь, гладь и почти что благодать.

Нет, конечно, и у нас было кое-что.

От громкой истории с Мадуевым до полуанекдотических случаев с шизофрениками. Но все это уже вчерашний день, об этом позабыли и пресса, и обыватель… А тут — захват медицинского учреждения вооруженной группой. Чем-то знакомым повеяло, вспомнился 95-й год.

Буденновск. Рейд Басаева.

Бред, подумал я. Здесь не Буденновск, а Санкт-Петербург. И год не 95-й, а 2000.

И тут же сам себе возразил: ну и что? Что изменилось? Точно так же идет война в Чечне. Точно так же мы раз за разом оказываемся не готовы к ударам в спину: Буйнакск, Москва, Волгодонск в прошлом году… переход под Пушкинской площадью в этом.

И — голос Черномырдина: хотели как лучше, а получилось… А что получилось?

Неужели чеченская война вошла в Питер?… Я задавал себе этот вопрос, не зная, что уже через несколько минут получу на него ответ. Отрицательный, но легче от этого мне не станет.

Неужели, думал я, чеченцы? Неужели ко всем тем бедам, которые выпали России, добавится еще одна?… Постыдная и унизительная для города, который выстоял даже в блокаду… Верить в это не хотелось.

Мои сомнения прервал телефонный звонок.

— Полковник Костин, — доложила Оксана. — Соединять?

— Соединяй, — ответил я.

В трубке пиликнуло, и я услышал голос начальника службы БТ:

— Здравствуйте, Андрей Викторович, Костин беспокоит.

— Здравствуйте, Игорь Иванович. Рад вас слышать.

— Боюсь, что радуетесь вы преждевременно… Вы сильно заняты?

— Ну вообще-то занят… Что-то случилось, Игорь Иваныч?

— Случилось, Андрей, случилось…

Крайне неприятная хреновина случилась.

— Вы про события на Египетском?

Костин немного помолчал, потом сказал:

— Вы очень информированный человек, Андрей Викторович.

— Но не настолько, как вы, Игорь Иваныч.

— Иногда у меня возникают сомнения по этому поводу… Но давайте не будем терять время, Андрей. Итак, вы уже в курсе того, что произошло. Подробности знаете?

— Нет, — честно ответил я, — пока не знаю.

— Хорошо. Если сейчас к вам подскочит Виктор Михалыч Спиридонов — найдете время поговорить с ним?

— Да, обязательно найду.

— Отлично, — сказал Костин мне и, оторвавшись от трубки, в сторону:

— Езжай, Михалыч, тебя ждут. — И снова мне:

— Через десять минут Виктор Михалыч будет у вас.

— Понял. Жду. Скажите мне только одно, Игорь Иваныч…

— Да?

— Это… вайнахи?

— Нет, Андрей, это снова «лейтенант Смирнов».

Я, признаться, оторопел.

Спустя десять минут подполковник Спиридонов вошел в мой кабинет. Как всегда подтянут, собран, энергичен. После приветствий, после дежурного: «Кофейку?» — «Спасибо, с удовольствием», — Виктор Михайлович перешел к делу. Он потер лоб правой рукой и сказал:

— Андрей, ситуация весьма нехороша, и, возможно, нам придется снова просить вас о помощи.

— Если я чем-то могу…

— Вероятно, сможете.

Спиридонов на несколько секунд умолк, посмотрел мне в глаза, и я увидел, что передо мной сидит очень усталый человек. Замотанный, задерганный, обеспокоенный. «Подтянут, собран, энергичен», — имидж, положенный сотруднику ФСБ так же, как галстук и строгий костюм… А за всем этим кроется огромная работа, хроническая нехватка времени, стресс. Раз в год — 20 декабря — пресса и ТВ говорит о чекистах несколько (весьма немного) теплых слов. Остальные 364 дня в году мы слышим только обвинения в адрес «этих наследничков Дзержинского»…

— Вероятно, сможете… Дело в том, Андрей, что около полутора часов назад частную клинику, специализирующуюся на лечении нервных болезней, захватили подельники нашего друга Смирнова-Козырева.

— Требования? — спросил я, но ответить Спиридонов не успел — в кабинет вошла Оксана, принесла кофе…

— Требования? — сказал Спиридонов, когда Ксюша вышла. — Да вы, наверно, уже и сами догадались.

— Освобождение Смирнова, деньги и самолет, — предположил я.

— Да, — кивнул Виктор Михайлович, помешивая кофе. Сахар он положить забыл. — Все именно так. Только не самолет, а вертолет.

— Хорошо… но чем могу помочь я?

— Возможно, ваша помощь не понадобится, но мы прорабатываем все варианты. Одно из требований бандитов, о котором я не упомянул — заявление для прессы… Они хотят пообщаться с одним нашим журналистом и одним западным. Понимаете мою мысль?

— Кажется, понимаю, — ответил я. — Я готов.

Захват клиники произошел около половины двенадцатого. В стальную дверь, снабженную телекамерой, позвонил респектабельного вида мужчина. Медсестра в приемной справилась через систему связи о цели визита. «Для консультации», — ответил визитер. «Вы записаны?» — спросила сестра. «Нет, — ответил он, — не знал, что нужно записываться…» — «Зайдите, я вас запишу», — ответила сестра и нажала кнопку дистанционного замка.

Стальная дверь, которую можно «открыть» только зарядом тротила, распахнулась. Меня всегда эта отечественная черта умиляла: сначала человек ставит стальные двери, заморские запоры, глазки и прочее, а потом запросто открывает на магические слова «сантехник», «участковый Сидоров», «сбор подписей в поддержку кандидата Засранцева»… Спрашивается: зачем ты стальную дверь-то ставил?

Вопрос, разумеется, риторический.

Сестра впустила визитера. Он вошел, вежливо поблагодарил… а потом направил на медсестру револьвер («Пистолет, — рассказывала медсестра, — большой и черный… мне стало очень страшно».), а потом он сказал: «Там, на лестнице, ждут еще двое… пациентов. Отворите им, пожалуйста». Но медсестру парализовало от страха. Она сидела белая, как ее накрахмаленный халат, и не могла пошевелиться. И тогда он заорал: «Открывай! Открывай, сука! Кому я сказал? ОТКРЫВАЙ, СУКА! ПОРВУ!…» Ствол пистолета (большого и черного) мотался перед лицом, а тот («Псих, псих! Сволочь!») орал: «Открывай, сука! ПОРВУ!»

«На крик в коридор выскочил доктор Гольдман… и тот увидел его и выстрелил в потолок… посыпалась штукатурка… Тогда я опомнилась и нажала на эту проклятую кнопку. Дверь открылась, влетели еще двое. У них тоже были пистолеты. А уже появлялись из кабинетов врачи и больные… Кто-то кричал. Было очень страшно. И эти тоже кричали… Бегали… выгоняли всех из кабинетов… Один больной лежал под капельницей. И его тоже выгнали в коридор и положили на пол. Они всех положили на пол. Понимаете? Они психи и всех убьют!»

— Похоже на басаевский вариант, — сказал я.

— Да, — согласился Спиридонов, — похоже. Вот только силенок у них маловато, и они выбрали объект, который им по зубам. На момент захвата в клинике находились двое врачей, две медсестры и трое больных.

— Почему сестра назвала их психами? — спросил я.

— Интересный вопрос… мы тоже его задали. Конкретно она ответить не может. Но у нее сложилось такое впечатление. Оценка, разумеется, субъективная, да еще сделанная в стрессовом состоянии, но она настаивает. Клиника, между прочим, специализируется на нервишках…

— Понятно, — сказал я, хотя на самом деле все было непонятно. — А что было дальше?

— Дальше они обрезали все телефоны, кроме одного. Обыскали весь персонал и больных на предмет мобильных и после этого сделали звонок по «02». На пульте ГУВД звонок зафиксирован в 11.36. В 11.48 взвод ОМОН заблокировал здание. Около подъезда обнаружили заплаканную медсестру с гранатой.

— С гранатой? — переспросил я.

— Именно так, Андрей. Ей вручили листок бумаги с машинописным текстом требований. Дали гранату, велели передать, что такого добра у них много, и выставили за дверь. Сказали: дождешься ментов.

— Хорошее начало.

— Куда как хорошо, — ответил Спиридонов. Нетронутая чашка кофе так и стояла на столе. Подполковник серьезно посмотрел на меня, сказал:

— Понимаешь, Андрей, ситуация сложилась гнусная. Сейчас в помещении клиники находятся шестеро заложников и трое вооруженных бандитов. Возможно — психи. Во всяком случае, их поведение неадекватно.

— Со слов медсестры?

— Не только… С ними уже выходили на телефонный контакт и наши переговорщики, и представители губернатора. Все отмечают некую неадекватность.

— А конкретней? В сложившейся ситуации бандиты, естественно, взведены, можно сказать: на грани истерики.

— Да, Андрей, именно так… однако переговорщики — люди опытные, все нюансы поведения они учитывают. И тем не менее отмечают некий внутренний напряг террористов. Вообще, доложу я тебе, эти ребята производят довольно странное впечатление… С одной стороны, их действия выглядят весьма обдуманными и, я бы даже сказал, профессиональными. Они предусмотрели вероятность наличия у заложников сотовых телефонов. Они очень хорошо выбрали объект — наши спецы говорят, что штурмовать помещение клиники очень трудно… и, наконец, они предусмотрели психологическое воздействие на власти: аналогия с буденновским инцидентом и давление путем демонстрации своего арсенала. Нате, мол, вам гранатку… нам не жалко, у нас много.

Костин замолчал, сделал глоток холодного несладкого кофе.

— А с другой стороны, — продолжил он, — поражает непрофессионализм. Их требования: мешок баксов, вертолет для полета в Финляндию и освобождение Смирнова-Козырева — абсолютно невыполнимы за два часа. Да и место расположения объекта — почти в центре города, в каменном мешке — ставит их в оч-чень сложное положение. Вертолет там посадить негде. До него потребуется ехать. Да и… вообще.

— А какую сумму они запросили? — поинтересовался я.

— Миллион долларов, — ответил, усмехнувшись, Спиридонов.

— Понятно. Ребяткам очень хочется получить бабки за краденый уран.

Точно. Ну что же, Андрей… едем?

— Едем.

Улица была перекрыта омоновскими автобусами с частыми решетками на окнах и с «мигалками». Кроме того, стояли автомобили милиции, ФСБ, «Волги» и «вольво» неведомых мне начальников.

Крутилась съемочная группа НТВ, уныло курил в сторонке Володя Соболин.

Спиридонов подогнал комитетскую «девятку» вплотную к автобусу.

— Проходим внутрь быстро, — сказал он. — Не стоит тут светиться. Я не могу исключить, что среди зевак нет сообщников бандитов.

Я был согласен с подполковником…

По крайней мере я — если бы мне довелось проводить такого рода операцию — непременно поставил на улице своего наблюдателя. Хотя навряд ли группа Смирнова обладает большим людским потенциалом. Трое — сам Смирнов, борец Вадик и еще один прапорщик из обслуги объекта в Вологодской области — уже сидят. Еще трое сейчас находятся внутри клиники… Ну не рота же их? Тем не менее Спиридонов прав — светиться нам ни к чему. Мы быстро прошли в автобус. Внутри сидели Костин и еще шестеро незнакомых мне мужчин. На столике работала радиостанция, лежали какие-то чертежи…

Я глянул на них мельком, понял: план помещений клиники.

Костин хмуро кивнул. Впервые я видел его таким озабоченным.

— Здравствуйте, Андрей Викторович, — сказал он, — присаживайтесь. Виктор Михалыч разъяснил вам суть проблемы?

— В общих чертах — да.

— В общих чертах, — повторил Костин, потом все-таки улыбнулся. — Ну ваше время еще не пришло… Но скоро, видимо, придет. А сейчас познакомьтесь с вашими партнерами.

Костин показал глазами на трех мужчин, что сидели в задней части автобуса.

У одного на коленях стояла сумка с профессиональной видеокамерой.

— Игорь, — сказал Костин, — вот вам ваш заморский коллега-журналист. Введите его в курс дела.

Один их мужчин дружески мне улыбнулся, я прошел в хвост автобуса и назвался: Андрей. Все трое моих «коллег-журналистов» тоже представились по имени. Мы пожали друг другу руки. Тот парень, которого звали Игорь, сразу начал «вводить меня в курс дела».

Значит, так, Андрей… ситуевина сейчас вот какая. В помещении шестеро заложников и трое вооруженных террористов. Возможно — наркоманы. Возможно — шизы… нервничают. Сильно нервничают. Брать их штурмом — нереально: дверь такая, что взорвать ее можно только вместе с домом. А на окнах они, похоже, ставят растяжки. Объяснять, что это такое, вам, наверно, не нужно?

— Не нужно, — кивнул я.

Игорь широко улыбнулся:

— Отлично… мне, собственно, уже сказали, что вы офицер… в прошлом. Имеете реальный боевой опыт в спецназе.

— Имею, — кивнул я.

Он снова улыбнулся:

— Полковник очень хорошо о вас отзывался. Сказал: Андрей — именно тот человек, который нам нужен… Офицер, спортсмен, а самое главное — журналист со знанием английского. А нам позарез нужен хладнокровный опытный человек, который сумеет изобразить западную акулу пера. Сумеешь?

— Сумею, — ответил я.

К нашему автобусу подъехали две «вольво» с крутыми номерами. Из одной вышли двое, из другой — один мужчина начальственного вида. Поднялись в автобус… Лица у приехавших тоже были начальственные, строгие. С Костиным они поздоровались за руку. Остальных проигнорировали, отделавшись общим кивком.

— Если нам придется идти в клинику, — негромко продолжал Игорь, — то действовать будем так… Ты — английский журналист, на куртку тебе — а курточка у тебя подходящая, натовская — повесим «ценник»: "Джон Смит из «Санди Тайме». Другой ксивы, извини, нет…

Будут требовать удостоверение — крутись, ври, мы поможем, отвлечем на себя. Мыто питерские журналисты, — Игорь улыбнулся, остальные тоже, — у нас с документами все в порядке. А ты крутись, заговаривай им зубы. Но если услышишь от любого из нас слова: «МИГ УДАЧИ», — падай на пол. Понятно?

— Собираетесь штурмовать? — спросил я.

— Вообще-то наша задача — разведка… А заодно мы должны попытаться успокоить этих ребят, дать им понять, что их условия уже выполняются. Но если обстановка будет складываться благоприятно для силового решения… то — «миг удачи». И тогда ты должен упасть на пол.

Больше ничего. Остальное мы сделаем сами. Понял?

— Понял, — ответил я.

Игорь и двое других моих «коллег» смотрели на меня внимательно, изучающе. Я отлично их понимал: скоро им предстоит войти в помещение, где засели трое отмороженных бандитов с пистолетами и фанатами. Войти без шлемов и бронежилетов. В себе, друг в друге, они были уверены… Костин ничего не сказал о том, кто эти парни, но я и так уже понял, что они офицеры «Града». И это их работа, они готовы ее выполнить… Но в довесок им дали совершенно незнакомого пижона, который когда-то где-то служил. И как себя этот хмырь — я то есть — поведет в критический момент, когда нервы напряжены, когда пальцы лежат на спусковых крючках… этого они знать не могут.

— Понял, — сказал я как можно спокойней. — Если услышу «миг удачи» — упаду на пол, мешать вам не стану… Все будет нормально, мужики.

— Ну вот и хорошо. Думаю, мы сработаемся, Андрей.

Переговоры с преступниками шли очень плотно, почти непрерывно. Через акустическую систему мы, находящиеся в автобусе, могли их слышать.

Чей— то голос, действительно нервный или «неадекватный», как сказал Спиридонов, врывался в салон с руганью и угрозами.

— Эй, ментяра, — говорил голос, — ты думаешь, что ты самый хитрый?

— Нет, Паук, — отвечал офицер-переговорщик, седой мужчина лет сорока, — я думаю только о том, как быстрее выполнить твои требования.

— Медленно думаешь, мент… Чтобы ты думал быстрее, я сейчас, пожалуй, займусь бабенкой… И ты поймешь, что я не шучу.

— Да, — отвечал переговорщик, — я знаю, что вы не шутите, но очень прошу вас этого не делать. Все ваши условия приняты… просто мы не в состоянии решить их в такое короткое время. Миллион долларов может выделить только Центробанк. Только по решению премьера. Но премьер сейчас за границей…

— Это не гребет! Захотите — найдете бабки… А сейчас хочешь послушать, как орет бабенка?

— Паук, — обратился к невидимому бандиту переговорщик, но в динамике послышались какая-то возня и потом истошный женский крик.

— Нет! — кричала женщина. — Нее-е-ет! Не надо. Не на-а-а…

Потом крик перешел в вой… Все в автобусе затихли. А женский голос звучал из динамика, бил по ушам, врывался в сознание страшно, нечеловечески.

Обтянулись и побелели скулы у полковника Костина. Ошеломленно раскрыл рот один из строгих начальников…

А вой все звучал. У меня непроизвольно сжались кулаки. Мы не знали, что происходит в клинике, всего-то в пятидесяти метрах от нас. Но происходило там что-то мерзкое, кошмарное… А мы ничего не могли сделать.

— Ну сделайте что-нибудь, — выкрикнул один из начальников.

Костин и офицер-переговорщик посмотрели на него. Он замолчал. А крик в динамике оборвался… перешел во всхлипывание, потом затих.

— Ну, слышал? — спросил динамик.

И засмеялся.

Я вспомнил строчки из заключения психиатрической экспертизы по Смирнову-Козыреву: "Повышенный уровень агрессивности, не развито стремление считаться с другими людьми, учитывать их права и намерения в своем поведении, выражена готовность к открытому агрессивному поведению, что сочетается с эмоциональной черствостью, дефицитом искренних эмоциональных отношений с другими людьми…

Для него характерна ригидность эмоционального аффекта: он долго и тяжело переживает даже незначительные обиды, в своих фантазиях проигрывает сцены убийства обидчика… Среди любимых фильмов: «От заката до рассвета», «Криминальное чтиво», «Пуля», «Прирожденные убийцы».

Строчки из заключения промелькнули в голове мгновенно… «Прирожденные убийцы».

— Слышал, ответил переговорщик. — Паук, я знаю, что вы решительные и волевые люди. Но насилие над заложниками может сильно осложнить решение вопроса… Мы хотим найти мирное решение, однако, если жизнь или здоровье заложников будет под угрозой, Москва может отдать приказ на штурм. Ты понимаешь меня, Паук?

— Ты, пидор, решил мне угрожать? Ты, мразь, угрожаешь МНЕ?

— Нет, Паук, ни в коем случае…

Я только боюсь острой реакции Кремля.

И прошу вас воздержаться от насилия.

В самое ближайшее время мы сможем дать конкретные ответы по всем пунктам… Как состояние женщины?

— Ничего с ней не сделалось, — неохотно ответил Паук после паузы, — пощекотали немножко… Вот что, мент, время идет. Даю вам полчаса. Все! Потом начинаю передачу заложников по кускам.

Паук отключился. В динамике зазвучали гудки отбоя. Переговорщик устало положил на столик микрофон. Некоторое время все молчали.

— Почему — Паук? — спросил я негромко у Игоря.

— Потому что они так подписались:

Паук, Оборотень, Негодяй — Усыновленные Дьяволом.

Вот оно что, подумал я, и вспомнил символ Бафомета на шее Смирнова-Козырева. Похоже, урановый прапорщик создал не просто группу, а какую-то секту. Бред! Но бред, превратившийся в реальность.

— Давайте обсудим ситуацию, господа, — сказал один из начальников. — Что реально мы можем предпринять?

Прошу высказаться сотрудников ФСБ.

Незнакомый мне мужчина в кожаной куртке ответил:

— Если понадобится, мои ребята возьмут клинику штурмом. Но жертвы как среди заложников, так и среди бандитов неизбежны.

— Вот вам и хваленый «Град», — желчно сказал один чиновник другому. — Супермэны! Ниньзи, понимаешь…

Мужчина в кожаной куртке посмотрел на него внимательно, но ничего не сказал. За него ответил Костин:

— «Град» готов выполнить задачу. Но условия таковы, что без жертв не обойтись. Более разумно выполнить хотя бы часть их требований и выманить таким образом из помещения. Тогда ситуация изменится, и, возможно, нам удастся задействовать снайперов.

— А что мешает вам сейчас задействовать снайперов? — спросил «желчный».

— Зашторенные окна, Валерий Вячеславович, — ответил Костин. — Иногда там мелькают люди, но мы не знаем, кто это — бандиты или заложники.

— В Англии, — сказал Валерий Вячеславович с заметным раздражением, — железно придерживаются принципа: никаких переговоров с бандитами, никаких уступок… И пожалуйста — там и захватов нет.

Костин переглянулся с «градовцем».

— А мы, блядь, все чикаемся, — продолжал раздраженно Валерий Вячеславович, — в гуманизм играем. Вот и результат.

— А все же, Валерий Вячеславович, — спросил Костин, — как скоро можно будет решить проблему с деньгами и вылетом вертолета?

Вместо «желчного» ответил третий чиновник, который до сих пор не произнес ни слова.

— Видите ли, Игорь Иваныч, — сказал он. — Проблемы решаемые. Но — фактор времени. Денежный вопрос будет решен в самое ближайшее время — им занимается лично губернатор. Думаю, что в течение часа деньги нам подвезут. С остальными — сложнее. Здесь задействованы такие организации, как МИД — без их участия невозможно согласовать вылет вертолета с бандитами в Финляндию. МИД готово вести переговоры, но почти наверняка финны откажутся… Но даже если удастся добиться согласия финской стороны, потребуется время, чтобы подготовить полет по линии МГА, то есть затребовать вертолет, экипаж, летные карты и согласовать маршрут полета с МО и ФПС… Все это требует времени. Согласны?

— Согласен, — кивнул головой Костин. — Но если мы выполним хотя бы денежное требование, мы уже сможем переломить ситуацию, убедить бандитов в том, что приняли их условия. Так, Николай Иванович?

— Бесспорно, — подтвердил Николай Иванович. Единственный из трех чиновников он держался спокойно. — Бесспорно… Деньги будут. Следующий момент заключается в том, что вопрос с освобождением из-под стражи вашего… э-э…

— Козырева, — подсказал Костин.

— Да, Козырева… благодарю… Так вот, освободить Козырева из-под стражи своим решением губернатор не имеет права. Потребуется решение Минюста и Генпрокуратуры. Это опять же потребует времени.

— В этом нет необходимости, Николай Иванович, — сказал «град овец». — Козырева вчера отправили в Вологду на следственный эксперимент. Пока вопрос будет решаться в Минюсте и прокуратуре, пока его этапируют обратно в Питер… Развязка наступит быстрее. Преступники — психически неуравновешенные люди, в любой момент они пойдут на крайность. Виктор Петрович («градовец» кивнул на переговорщика) подтвердит.

Все посмотрели на переговорщика. Тот кивнул и сказал:

— Пожалуй, да… Я не готов поставить диагноз, но могу с уверенностью сказать, что эти люди, по крайней мере — Паук, живут в отрыве от реальности. Об этом свидетельствует даже стиль их обращения и подписи — Усыновленные Дьяволом.

У Паука определенно истерические черты личности, повышенный уровень тревожности, выраженная эмоциональная неустойчивость… Многие внешние события он переводит на мистический уровень и придает им личностный смысл. Боюсь, что долго удерживать его от агрессии я не смогу.

Валерий Вячеславович фыркнул и бросил что-то типа: возимся с обыкновенными шизами. Николай Иванович вытащил пачку сигарет, достал сигарету, повертел ее в руках и снова сунул в пачку.

— Что мы можем предпринять сейчас, Игорь Иваныч? — спросил он Костина. — До прибытия денег…

— Можем провести разведку, — ответил Костин. — Эти… усыновленные… ждут журналистов.

— А у нас есть… журналисты?

— У нас есть журналисты, — сказал Костин.

Переговорщик Виктор Петрович позвонил в клинику. Сказал Пауку, что решен вопрос с деньгами… их уже пересчитывают и отгружают в банке. И еще он сказал, что прибыл журналист из «Санди Тайме». Я понял, что настал мой час. Если вы спросите, что я тогда чувствовал? — то я отвечу: растерянность.

— Перезвоню через пять минут, — сказал Паук переговорщику, — сообщу условия, на которых приму писак задроченных.

— Ты готов, Андрей? — спросил меня Игорь.

— Готов, — ответил я. Это была ложь: я ощущал себя совершенно не готовым.

Кажется, Игорь это понял. Он хлопнул меня по плечу и, улыбаясь, сказал:

— Все нормально. Главное помни:

«МИГ УДАЧИ», — и ты падаешь. Все!

Если «миг удачи» не приходит — просто берешь у него интервью. Мы — тележурналисты, работаем с камерой, а ты болтаешь. Лады?

— Лады, — ответил я.

Потом меня инструктировал переговорщик. Он объяснил, что ни в коем случае не следует задавать провоцирующих вопросов. Напротив, следует показать, что я считаю их выдающимися людьми, которые определенно произведут впечатление на западного обывателя. Намекнуть, что западный обыватель не любит насилия. Он уважает сильную личность, но не любит пролития крови невинных… В остальном — импровизация на ваше усмотрение, Андрей.

После этого все стали ждать звонка.

Время шло, но бандиты, Усыновленные Дьяволом, не звонили.

Время шло медленно. Они не звонили.

Зато позвонил Соболин, рассказал, что он пашет как пчелка и уже договорился с одним из офицеров «Града» об интервью… правда, анонимном. "Но — чистый эксклюзив, шеф! Тут, блин, оцепление.

Никого, блин, не пускают. Я единственный, кто смог прорваться…" — «Ты молоток, Володя, — сказал я. — Это, наверняка будет супербомба?» — «О, шеф, это будет мегабомба! Сто пудов!»

Разговаривая по мобильному, я видел, как Володя прогуливается по улице метрах в сорока от омоновского оцепления, прижимает к уху телефон… «Так ты проник внутрь оцепления, Володя?…» — «А как же, шеф! Я в эпицентре событий, рядом со снайпером, на крыше». — «Молодец, Володя, я тебя в приказе отмечу». — «О чем разговор, шеф? Не ради благодарностей или там… премий… работаем». — «Нет, Володя, и не спорь… будет приказ». — «Ну спасибо, Андрей». — «Да не за что. Вот выйдет приказ, тогда и скажешь спасибо».

Я убрал телефон в карман. Соболин тоже… Будет тебе приказ, Вова! Но сначала я познакомлюсь с текстом «эксклюзивного интервью». Вот бомба-то где!

И супер и мега… Сто пудов!

Сказать по правде, я даже был благодарен Соболину. Его звонок как-то снял напряжение. Я посмотрел на Володю сквозь густую решетку на окне омоновского автобуса… Будет приказ, будет. Жди.

И зазвонил телефон. Переговорщик снял трубку, в динамике раздался голос Паука:

— Я хочу говорить с англичанином.

Переговорщик вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами и подошел, по пути отодвинув плечом Валерия Вячеславовича. От такой наглости чиновник слегка оторопел… Извини, кореш, узковат проходец…

— Здравствуйте, — сказал я в трубку на довольно приличном русском языке.

— Привет, — сказал Паук на очень скверном английском. — Ты кто?

— Мое имя Джон Смит, я собственный корреспондент «Санди Тайме».

— А в КГБ у тебя какое звание, урод? — спросил Паук. Слово «урод» он произнес по-русски.

— Что есть урод? — по-русски же спросил я.

— Урод — это ты.

— Ол райт, урод — это есть я. А кто вы?. Представьтесь, пожалуйста.

— Меня зовут Паук, — снова перешел он на английский. — Я хочу сделать заявление для английской… даже для мировой прессы. Понял?

— Да, понял. Я готов к разговору с вами, мистер Паук.

— Готов он… урод, — пробормотал Паук. — Слушай меня внимательно, недоносок британский… Через три минуты ты должен стоять под дверью нашей твердыни…

— Вашей… что?

— У входа в больничку, урод чухонский. На пороге ада… Придешь один.

Когда прозвучали эти слова, офицеры «Града» быстро переглянулись.

— Джастин момент, — быстро сказал я. — Здесь есть русские коллеги-журналисты… тиви… они хотят брать интервью…

— Засунь их в свою английскую жопу, урод, Черчилль гребаный… Я и тебе-то не верю, а не то что «рюсским жюрналистам». Понял?

— Я только хотел сказать, мистер Паук, что…

— Говорить будешь, когда я тебе разрешу! Придешь один, перед дверью разденешься до трусов.

— Простите?

— До трусов! С собой возьмешь только диктофон. Все! Больше в руках — ничего. Понял?

Переговорщик быстро подвинул мне раскрытый блокнот. На страничке было написано печатными буквами: «Вы можете отказаться».

— Понял, мистер Паук… Я иду.

Я на секунду приостановился на подножке автобуса. Впереди лежала пустынная улица, маячили мощные фигуры омоновцев. Солнце висело за облаками слабенькое, блеклое. Из толпы зевак за оцеплением на меня оторопело уставился Володя Соболин… Сто пудов, Володя, сто пудов… Жди приказ… если, конечно, мистер Паук не очень голоден и не надумает приготовить из меня ужин.

Я шагнул со ступеньки на асфальт.

В спину мне смотрели мои коллеги-журналисты — офицеры «Града». Я пошел к старинной петербургской арке.

К одной из тысяч петербургских арок, которые так хорошо выглядят в кино и так непрезентабельно в натуре. Вперед, журналюга! Тебя ждет изысканная компания Паука, Оборотня и Мерзавца… нет, Негодяя. А мне они уже присвоили прозвище Урод… Мило, очень мило.

Позвольте представиться: Урод… оч-ч… приятно… Урод… оч-ч приятно.

Я шел по выщербленному асфальту, и арка эхом повторяла мои шаги… шлеп да шлеп… Урод идет брать интервью у сироток, усыновленных дьяволом. В заключении психиатра, проводившего экспертизу Смирнова-Козырева, идейного лидера сироток, написано: «У него не сформировано представление о ценности жизни как собственной, так и чужой. Другие воспринимаются функционально, как объекты для удовлетворения собственных импульсов и влечений. Представления об общечеловеческих ценностях не сформированы».

Интересно, насколько сильно «усыновленные» отличаются от своего лидера?… Я вспомнил крик женщины, которую «пощекотали»… Наверно, они отличаются не очень сильно.

Я вышел из-под арки. Передо мной лежал двор-колодец. Такой же, как тысячи других дворов, романтичных в кино и не особо приглядных в жизни. «Второй подъезд справа, — сказал офицер-»градовец", — третий этаж". Я поднял взгляд.

В щели между шторами белело лицо. Кого: Паука? Оборотня? Негодяя?

— Вы можете отказаться, Андрей, — сказал Костин. — Дело далеко не безопасное, и мы не имеем права вас использовать помимо вашего желания. Подумайте… никто вас не осудит.

— Пойду, Игорь Иваныч… познакомлюсь с сиротками.

— Вы понимаете, что, как только вы окажетесь внутри, мы уже ничем не сможем вам помочь?

— Понимаю. Но я, знаете ли, любопытен без меры. Схожу — познакомлюсь.

— Ну… удачи тебе.

Я пересек двор. У дверей на стене висела табличка: «Клиника профессора Болотовского». И другая, поменьше — «Клиника: третий этаж»… Зрасьте, я к профессору. Нервишки у меня, знаете ли… — А профессор, голубчик, занят. Вас примет его ассистент Паук. Как вас представить? — Скажите, пришел Урод. — Очч, оч-ч приятно, господин Урод.

Я взялся за ручку двери… заскрипела пружина. И я вошел в подъезд. Ступеньки… почтовые ящики… Двое мужчин в штатском, еще двое в бронежилетах и шлемах…

— Третий этаж, — сказал мне мужчина в штатском.

— Знаю, — ответил я.

Ступеньки… Удачи — шепот в спину… ступеньки. Пятьдесят две ступеньки широкой просторной лестницы. Площадка третьего этажа. Стальная дверь с телекамерой и сияющей табличкой: «Клиника профессора Болотовского». Камера смотрела сверху сине-фиолетовым зрачком, белым от ненависти сетчатым паучьим глазом…

Паук растопырил мохнатые мускулистые лапы, прильнул к микроскопу и стал пристально изучать урода. Как там называется наука, изучающая уродства?

Кажется — тератология…

— Раздевайся, — сказал Паук Уроду.

И я начал раздеваться. Наверно, это выглядело дико: взрослый человек раздевается посреди лестничной площадки, складывает на пол одежду.

— Штаны тоже снимай.

Я пожал плечами и снял джинсы. Теперь я остался в трусах, носках и часах — гардеробчик!…

— Сейчас я открою дверь, — сказал Паук в переговорное устройство. — Если вдруг у ментов есть какие-то сюрпризы… ты умрешь первым. Понял, тупоголовый?

Я кивнул… щелкнул замок, я распахнул дверь.

Я распахнул дверь. На меня глядели глаза, на меня глядели стволы.

— Быстро! Быстро дверь закрывай, урод…

Я вошел и закрыл дверь. Щелкнул замок.

— Стой на месте, — сказал человек в маске мертвеца. Он направлял мне в живот обрез двустволки. Нас разделяло метра три. И еще стволы, и натянутая в несколько рядов проволока — растяжки! За спиной человека в маске стояла обнаженная женщина. Она была привязана за руки — как распята! Еще пятеро заложников лежали на полу. У всех на голове — наволочки.

В глубине помещения стоял человек с собачьей головой. В правой руке — ТТ. Третий террорист в маске гориллы был вооружен револьвером.

— Я Паук, — сказал человек в маске мертвеца. — Я буду говорить. Мы, Усыновленные Дьяволом, бросили вызов государству и человечеству. Наш товарищ находится в тюрьме.

— Он совершил преступление? спросил я.

— А что такое преступление, англ?

В вашем ханжеском мире всякий свободный человек объявляется преступником. Так, урод?

— Э-э…

— Заткнись! Тебя никто не спрашивает. Мы, Усыновленные Дьяволом, не подчиняемся законам вашего продажного мира. Мы создаем свой мир и свои законы. Мы вышли из мрака ночи и уйдем во мрак. Наш путь орошен кровью и освещен отблеском пожаров.

…Сзади, из-за спины Паука, на меня смотрели широко распахнутые глаза женщины. В них был ужас. А Паук нес свою ахинею и не мог остановиться. Он размахивал обрезом и вещал… крутилась кассета в диктофоне, я с заинтересованным видом кивал головой.

— Но сейчас, — сказал Паук, — когда наш товарищ, наш соратник, сидит в тюрьме, наша главная задача — освободить его. Мы, Усыновленные Дьяволом, выдвинули властям требования: немедленно освободить его, выплатить нам компенсацию в размере миллиона долларов и предоставить нам большую птицу.

— Большую птицу?

— Вертолет, тупица… геликоптер. Понял?

— О да… я понял: А куда, мистер Паук, вы намерены лететь?

— Усыновленные Дьяволом полетят на Запад!

Да, подумал я, вы там очень нужны.

Вас там ждут не дождутся.

— На Запад! В Скандинавию. Туда, где смыкается черный круг и высится эзотерический утес. И черное солнце встает из ледяной глубины океана…

— Вы очень интересно говорите. На Западе вы будете иметь большой успех.

Ты ничего не понял, червь… Ты паскудный британский червь. Пошел вон, слизняк. И передай ментам, что через тридцать минут я отрежу бабенке голову… Да, сам оставайся с ментами.

Еще можешь понадобиться. Теперь — иди.

Я одевался на лестнице. И видел глаза женщины, наполненные ужасом.

И слышал бред про эзотерический утес.

Все происходящее казалось ложью, дешевой голливудской поделкой про маньяков. Но глаза смотрели и голос звучал. Скалилась маска мертвеца…

Я оделся, набросил «натовку» на плечи и спустился вниз по пятидесяти двум ступенькам широкой старинной лестницы. Я шел вниз, но казалось — карабкаюсь вверх. Было очень тяжело… Утес, говоришь, эзотерический?

Я пересек двор, прошел тоннелем арки и вышел к автобусу.

— Ну что, Андрей? — спросил меня переговорщик.

— Худо… Паук обещает через тридцать минут отрезать заложнице голову.

И я не берусь утверждать, что он блефует. Он — псих.

— Что относительно растяжек? спросил «градовец».

— Полно. Приемную, во всяком случае, они полностью опутали: и у входа, и на окнах. Думаю, что штурм совершенно неуместен.

— Оружие?

— Я видел револьвер, ТТ и обрез двустволки. Но главную опасность представляют они сами по себе. Вот! — Я положил на столик диктофон, перемотал и включил воспроизведение.

"Мы, темные братья Мрака, выковали наши мечи на могильных холмах…

Мы разожгли черное пламя ненависти и космического ужаса. Мы — воины Сатаны, пожиратели трупов…"

— Что это за бред? спросил кто-то.

— Это заявление для прессы, — ответил я.

Переговорщик покачал головой:

— Они деградируют на глазах. Начинали-то ведь по-другому, разумно и, я бы сказал, обдуманно.

— Вошли в образ, — заметил один из чиновников.

— Да нет, он совершенно искренен и сам верит в то, что говорит, — ответил переговорщик. — Он очень опасен.

Вдали показался блеск «мигалок», и спустя минуту к «пазику» подъехал темносиний «Вольво-850». Следом катил бронированный инкассаторский автомобиль.

«Вольвуха», видимо, принадлежала какому-то уж очень большому начальнику…

Я решил так по виду наших чиновников, по выражению их лип, и — грешный человек — я подумал, что нет в природе гармонии, нет. Мы только считаем, что все продумано, гармонично и в высшей степени совершенно… Это, однако же, не так.

Ежели бы природа стремилась к совершенству, у чиновников обязательно были бы хвосты! Возможно, лохматые, собачьи, или лысые, как у крысы… не важно. Но обязательно были бы! Потому что хвостом гораздо проще демонстрировать свой административный восторг при вице чиновника рангом выше себя. А поджимая хвост, хорошо показывать, что ты признаешь отдельные недостатки… При выходе на пенсию (я бы даже сказал: на заслуженный отдых) или в качестве наказания хвост можно купировать.

Но нет хвостов, нет! Природа несовершенна, говорю я скорбно.

— Вице! — прошелестел шепоток среди наших чиновников. — Вице-губернатор… Александр Петрович.

Вице— губернатор поднялся в салон автобуса, поздоровался, присел у столика.

Валерий Вячеславович взялся доложить ситуацию. Сделал он это, надо сказать, умело и естественно, демонстрируя высокий класс чиновничьего высшего пилотажа.

Ежели не знать реального расклада сил, то получалось так, что именно Валерий Вячеславович здесь, на месте, руководит всей операцией и именно под его мудрым руководством удалось провести разведку с проникновением в помещение… Вот так!

Вице— губернатор, однако, технологией чиновничьих раскладов (и докладов) тоже владел. После того как Валерий Вячеславович закончил, он задал вопрос Костину:

— Кто ходил в клинику?

Костин указал на меня.

— Доложите, — сказал «вице», глядя мимо меня.

Я доложил.

— Черт знает что, — раздраженно сказал вице. — Неужели нельзя было найти настоящего журналиста?

— Я тоже не игрушечный, — ответил я.

Костин посмотрел на меня, как бы показывая глазами: не заводись, плюнь, — и быстро сказал:

— Андрей Викторович — журналист.

Директор известного Агентства «Золотая пуля», автор нескольких книг.

— А-а… тот самый, — сказал «вице».

И чиновники потупились: да, дескать, тот самый… вот с кем общаться приходиться. А что поделаешь? Но мы не виноваты — это чекисты его притащили. — А почему именно вы ходили к террористам? — спросил «вице».

— Так сложились обстоятельства, Александр Петрович.

— Обстоятельства создаются людьми, — ответил он. — Их действиями или бездействием. Впрочем, сейчас меня интересует совершенно конкретный вопрос: ваше личное впечатление от общения с негодяями… Возможно, даже хорошо, что в клинику ходили именно вы — литератор. Тут очень важен некий внутренний настрой… умение не столько анализировать, сколько чувствовать. Верно?

Я пожал плечами: возможно. Высказался в том духе, что ребятки вконец отмороженные… «Прирожденные убийцы». Тут и чувствовать особенно нечего.

И в самое ближайшее время мы можем получить голову одной из заложниц.

— Звоните, — раздраженно буркнул «вице». — Деньги я привез.

Переговорщик набрал номер. В автобусе стало очень тихо, и только из динамика лились гудки… один, другой, третий.

— Да, — отозвался Паук.

— Мы привезли деньги. Слышишь меня, Паук?

— Всю… сумму? Миллион баксов?

Переговорщик посмотрел на вице-губернатора. Тот показал глазами: да, всю сумму.

— Да, Паук, всю сумму, один миллион долларов. Как видишь, мы держим слово.

— Пока я ничего не вижу: ни денег, ни вертолета, ни своего темного брата.

— Деньги мы можем доставить тебе прямо сейчас.

— Я перезвоню через пять минут, — ответил Паук и отключился.

Стало тихо. Я спустился на нижнюю ступеньку, закурил. Рядом стоял бронированный уродливый инкассаторский автомобиль. В его стальном чреве лежал миллион долларов. Цифра, был убежден я, не случайна — именно миллион ребятишки хотели получить за уран. Не вышло… теперь они вновь пытаются овладеть столь желанным миллионом. Интересно, зачем Усыновленным Дьяволом деньги? Зачем презренные бумажки темным братьям, владеющим эзотерическими знаниями?

Скорее всего — на нар коту… Сколько доз героина можно купить на Западе за миллион? Черт его знает. Ясно одно — много. Вот и вся эзотерика.

Зазвонил телефон, и я вернулся в салон.

— Паук говорит, — возвестил динамик.

— Слушаю тебя, Паук.

— Несите деньги… Английский слизняк еще не ушел?

— Журналист? — переспросил переговорщик.

— Британский буржуазный писака, кусок дерьма… не ушел?

— Нет, — ответил переговорщик. — Он здесь.

— Вот он и принесет бабки.

— Видишь ли, Паук… деньги должен передать официальный представитель Центробанка России. Такова процедура.

— Ты, урод, будешь ставить мне условия? — спросил Паук зловеще.

— Разумеется, нет, — ответил переговорщик, — всегда можно найти компромисс, верно, Паук? Мы готовы передать деньги любым способом, но и вы должны продемонстрировать волю к диалогу, отпустив женщин.

— Бабки! Вертолет! Освобождение нашего брата! Потом — разговор о заложниках. Понял?

— Я должен поговорить с английским журналистом… возможно, он не захочет…

— А его, слизняка, никто и не спрашивает! — заревел Паук. — Если через десять минут этот урод не принесет нам наш миллион — я режу голову бабенке. Все!

Пошли гудки отбоя.

— Вот результат вашего либерализма и мягкотелости, — веско сказал переговорщику Валерий Вячеславович, украдкой поглядывая на вице-губернатора. — Теперь не вы, а они навязывают вам решения.

— Почему «теперь»? — пожал плечами переговорщик. — С самого начала террорист всегда находится в выигрышных условиях, у него в руках козыри — жизнь заложников.

— Если, — продолжал настаивать Валерий Вячеславович, — сразу жестко и бескомпромиссно дать понять преступникам, что ни о каких переговорах не может быть и речи, то они сами сдадутся… дабы не отягощать свою участь.

Офицеры ФСБ переглянулись. Довольно-таки скептически. Внезапно раздался голос Александра Петровича:

— Возможно, мне стоит переговорить с этим… Пауком?

— Александр Петрович, — сказал Валерий Вячеславович, — я думаю, делать этого нельзя. Это может нанести непоправимый вред.

— Чему это может нанести вред?

— Вашему авторитету, — негромко (но все услышали) сказал чиновник.

— Александр Петрович, — сказал другой. — Наверное, в этой ситуации стоит проявить… э-э… разумную осторожность.

Дело— то может получить неожиданную интерпретацию и (чиновник сбоку посмотрел на меня) раздуто прессой. Вы вспомните девяносто пятый год, переговоры Виктора Степановича Черномырдина с Шамилем Басаевым…

— Я помню.

— Ведь сколько грязи вылили на Виктора Степановича потом. Всю жизнь не отмоешься!

Валерий Вячеславович кашлянул в кулак и поддержал своего коллегу:

— Действительно. Да и сам стиль общения этого Паука совершенно недопустим. Он позволяет себе оскорбления.

Политику вашего уровня непозволительно выслушивать подобные заявления об…

— Хватит, — оборвал вице-губернатор. Чиновник замолчал. Александр Петрович обратился к переговорщику: Скажите, мое обращение могло бы сыграть положительную роль?

— Нет, — твердо ответил переговорщик. — К сожалению, Александр Петрович, в нашем случае — нет.

— Почему? Можете объяснить?

— Да, могу. Все дело в том, что мы встретились с не совсем обычными преступниками. А с людьми, одержимыми бредовыми идеями. Среди мешанины этих представлений — отрицание власти, общества, законов и так далее. Вице-губернатор в их глазах — олицетворение власти, которую они презирают и ненавидят. Боюсь, Александр Петрович, что ваше вмешательство только подогреет их агрессию… извините.

— Я понял, — облегченно ответил вице-губернатор и посмотрел на часы. Все остальные тоже. Прошло уже семь минут из отпущенных нам Пауком десяти.

— Надо идти, Андрей, — сказал Костин. — Ты готов?

Деньги оказались в самой обычной картонной коробке (но не от ксерокса).

Я сегодня ничему больше не удивлялся.

Я взял коробку с миллионом баксов под мышку и пошел знакомой уже дорогой: через мрачноватый тоннель арки, через двор-колодец… из окна на третьем этаже на меня смотрели глаза мертвеца.

Двое мужчин в штатском и двое в форме ничего мне не сказали. Пятьдесят две ступеньки вверх… глаз телекамеры… и голос из переговорника:

— Раздевайся, англ.

Я разделся. Сложил одежду на пол.

— Открывай коробку.

И я открыл коробку.

— Высыпай на пол… Я хочу видеть.

Я высыпал на свою куртку миллион баксов. Никаких эмоций я не испытывал — как будто это была туалетная бумага. Сто рулонов туалетной бумаги с водяными знаками и какими-то там хитрыми степенями защиты… От кого? От безумных «Усыновленных Дьяволом»?

— Сложи баксы обратно в коробку.

Подойди к двери.

Я небрежно покидал пачки обратно — получилось «с горкой», не так, как у педантичных банковских служащих, подошел. Дверь раскрылась:

— Входи, урод… Быстро!

И снова я встретился глазами с женщиной, привязанной у стены. Ужас в ее глазах, отчаяние, крик… А я стоял и держал в руках идиотскую коробку с американским лимоном. И сам ощущал себя законченным идиотом… А кем еще я мог себя ощущать?

…Лестничная площадка, пятьдесят две ступени вниз, двор, арка, автобус.

Моего возвращения ждали, ждали информации. Но мне нечем было порадовать собравшихся в автобусе людей.

— Нет, — качнул я головой, — в лучшую сторону не изменилось ничего.

— А я говорил, что путем уступок мы ничего не добьемся, — сказал Валерий Вячеславович. Он сказал это как будто себе, но для меня было очевидно, что его фраза предназначалась в первую очередь для вице-губернатора и должна продемонстрировать решительность и дальновидность Валерия Вячеславовича.

Пока я отсутствовал, состав собравшихся изменился: исчезли мои «коллеги-журналисты», зато появились люди в форме. Один в форме гражданской авиации, двое других — в военной.

— Я не вижу никакой возможности посадить вертолет в непосредственной близости отсюда, — говорил «летун», разглядывая схему. — Здесь просто нет места для посадки «Ми-8» — сплошная застройка.

— А здесь… или, например, здесь? — спрашивал Костин, показывая на схеме. — По-моему, достаточно много места…

— Это по-вашему. А по-нашему — существуют инструкции, обойти которые мы не имеем права… Любой полет над городом, а уж тем более посадка в городской черте серьезнейший вопрос.

Партизанщина недопустима и даже преступна.

Я скромно сел в уголке, ко мне подсел Спиридонов.

— Думаю, — сказал он, — мы уже достаточно вас сегодня поэксплуатировали, Андрей… Поезжайте домой, хлопните сто граммов. По себе знаю, каких нервов все это стоит.

Возможно, я бы и ушел, но вмешался переговорщик:

— Прошу вас остаться, Андрей… Не исключено, что ваша помощь может еще понадобиться. Ежели бандиты сами проявили инициативу, вызвав именно вас для второго контакта, — значит, вам «доверяют». Или, по крайней мере, вы не вызываете у них чувства тревоги, опасности… Возможно, ситуация потребует вашего участия.

Так вот и получилось, что я остался.

Спасибо за «доверие», господин Паук.

Постараюсь оправдать.

— Здесь? — спросил, глядя на схему, «летун». — Здесь, пожалуй, можно… пустырь большой. Но желательно выехать на место, посмотреть своими глазами. Может, там уже ларьков понаставили…

— Вас отвезут, — ответил Костин. — Вместе с вами поедут наши ребята… им тоже нужно осмотреть место.

Костин, офицер из «Града» и «летун» вышли. На улице заворчал мотор «Волги».

Снова зазвенел телефон, и переговорщик снял трубку.

— Слушаю вас, — сказал он.

— Я — Паук. Сто пачек вашего буржуазного дерьма получил… Вижу, до вас начинает доходить… Теперь нам нужен наш темный брат и большая птица.

— Все вопросы будут решены в самое ближайшее время. Вопрос с вертолетом уже практически решен — мы подыскиваем посадочную площадку… «Ми-8» — большая машина, во дворе ее не посадишь, верно?

Несколько секунд Паук молчал. Видимо, искал подвоха. Потом спросил:

— А наш брат? Когда вы доставите нашего брата?

— Вопрос решается, Паук… Нам очень трудно убедить московские власти, что вы согласны на диалог. Ведь мыто выполняем ваши условия, а вы не освобождаете заложников.

— Вертолет и наш брат! Потом — заложники!

— Если бы вы освободили хотя бы женщин, нам было бы гораздо легче вести переговоры и с Москвой, и с Западом.

— Мы, Усыновленные Дьяволом, не видим разницы между Москвой и Западом… Мы, идущие во тьме, не принимаем условий ни Востока, ни Запада.

Мы сами ставим условия. Мы ждем нашего брата и птицу. Через час присылай английского слизняка за головой бабы. А будет вертолет — отпущу слизняков в обмен на экипаж. Все! Пошло время…

— Нельзя им давать вертолета, Александр Петрович, — сказал один из военных — подполковник с петлицами связиста.

— Почему? — спросил вице-губернатор.

— Потому что уйдут… Совершенно не важно, куда они направятся. Если полет осуществлять на малой высоте, средствами ПВО нам будет их не обнаружить.

Они могут вынудить экипаж, сесть в любом глухом месте, уничтожить и экипаж, и машину, а затем скрыться.

Александр Петрович задумался, побарабанил пальцами по столешнице. Валерий Вячеславович склонился к нему низко, заговорил:

— Этого категорически нельзя допустить, Александр Петрович. Добро, если они сядут на нашей территории… а если уйдут к финнам?

— Финны все равно их выдадут, — ответил «вице».

— А политические последствия? — возразил чиновник.

— А жизнь заложников? — спросил вице-губернатор. — Об этом вы подумали?… Гибели людей допустить нельзя, момент не подходящий.

— Я понимаю и разделяю вашу обеспокоенность… Но политические последствия! Финское МИД не дает согласия на прием вертолета с террористами. И — представьте себе — он вдруг прилетает!

Думаю, мы окажемся в весьма затруднительном положении.

— Вы, — раздраженно ответил вице-губернатор, — не окажетесь… Решение буду принимать я.

— Да-да, безусловно, это так… Однако можно поступить и по-другому.

— Конкретно?

— Конкретно перестрелять негодяев в тот момент, когда они выйдут из помещения… или возле вертолета.

Вице— губернатор внимательно посмотрел на чиновника:

— Я допускаю, что чисто технически это возможно. А с этической точки зрения? Ведь это будет элементарный расстрел. Без решения суда, кстати… А признать человека виновным и определить ему наказание может только суд. Нет… нет. Момент не подходящий.

— Но мы спасем при этом жизнь людей.

— Нет. Мы, скорее, поставим их жизнь под угрозу. Готовьте вертолет, — с кислым видом подвел итог «вице».

Вернулись сотрудники «Града» и спец из МГА. Вместе они осматривали место для посадки вертолета: пустырь в пяти минутах езды.

— Можно посадить вертушку, — сказал «летун». А «градовцы» обследовали местность с учетом своих задач и тоже остались удовлетворены.

После пятиминутного совещания Александр Петрович сказал:

— Добро, давайте вертолет, выходите на связь с этим Пауком.

— Александр Петрович, — сказал подполковник, — я еще раз напоминаю вам: уйдут. Уйдут они на малой высоте, и мы ничего не сможем сделать… Мы на себя такую ответственность взять…

— Ответственность на мне, — перебил вице-губернатор.

Подсуетился и Валерий Вячеславович:

— Александр Петрович, в случае пересечения террористами финской границы политические последствия…

— Мы уже обсуждали этот вопрос, достаточно. Я принял решение.

— Паук, — сказал в трубку переговорщик, — готовы ли вы к посадке в вертолет?

— Большая птица уже прилетела?

— Да. Она вас ждет на пустыре в километре отсюда.

— А наш брат? Где, ментяра, наш брат?

— Он встретит вас под Выборгом. Его увезли на следственный эксперимент в Выборг.

Паук разразился руганью. С криком, с визгом. Стало ясно: наступил критический момент… Усыновленный Дьяволом мог сделать любую глупость. Но глупость страшную, кровавую…

И вдруг замолчал, а в трубке зазвучал другой голос:

— Так, слушайте меня… Сейчас ваш человек принесет нам схему с указанием точного места посадки. Лучше, если это будет англичанин… Он еще у вас?

— Да, — ответил переговорщик. — Мистер Смит здесь. Простите, с кем я говорю?

— Можешь называть меня Негодяем… Итак, англичанин приносит схему, мы обсуждаем маршрут движения до пустыря, порядок посадки, транспорт.

После этого принимаем решение по заложникам. Понял?

— Понял, — ответил переговорщик.

Третий раз за два часа я вошел в помещение клиники. Что-то здесь неуловимо изменилось. Внешне все было точно так же: проволока растяжек, заложники с наволочками на головах, «распятая» на стене женщина… Но что-то все-таки изменилось.

— Схему, — каркнул Паук, и я передал схему.

Человек в маске собаки, всегда державшийся в глубине, подошел и взял ее у Паука. Разложил на столе. Его движения были точны, в них чувствовались сила и уверенность… Внезапно я все понял. И обматерил себя за то, что не понял этого раньше.

Человек-собака спокойно изучил схему с обозначенным маршрутом движения, придвинул телефон, набрал номер.

— Негодяй на связи, — сказал он. — Я изучил маршрут. Думаю, вариант реальный… Через тридцать минут подадите к подъезду микроавтобус с тонированными стеклами… Найдется такой?…Хорошо. Итак, подаете к подъезду микроавтобус. Ни в подъезде, ни во дворе не должно быть ни одной живой души. Это понятно?… Хорошо. Водитель раскрывает все двери и уходит, к черту. Он нам не нужен.

А вот журналиста мы до посадки в вертолет подержим у себя… Дальше: до пустыря нас сопровождает только один автомобиль ГАИ с «мигалкой»… Позаботьтесь, чтобы на нашем пути не было пробок. Заложников мы отпустим, когда окажемся возле вертолета — не раньше, но и не позже… Крови мы не хотим.

Паук дернулся, хотел что-то сказать, но человек-собака только посмотрел на него — и Паук сник.

— Ну, — сказал человек-собака, — мы, надеюсь, все согласовали?

Видимо, переговорщик сказал: «Да».

— Отлично. Давайте сверим часы.

Я сидел на полу в углу холла. Наблюдал, как человек-собака инструктирует заложников. Они тоже сидели вдоль стены в своих наволочках на голове. Женщину отвязали, и она обессиленно опустилась на пол.

Ужас в ее глазах уже потух, сменился пустотой. За несколько часов, пока она стояла раздетой, успела замерзнуть… тело покрылось гусиной кожей, затвердели соски.

— Минут через двадцать — двадцать пять вся эта история для вас закончится, — спокойно говорил человек-собака заложникам. — Если вы будете выполнять мои инструкции. Это понятно?

Головы в наволочках кивнули. Недружно, вразнобой.

— Сейчас попьете чайку… соберитесь с силами и пойдем. Держимся дружно, кучно, стайкой… Садимся в автобус, едем. Езды тут совсем ничего. А на месте нас уже ожидает вертолет. У вертолета мы и попрощаемся. Я понимаю, что вы пережили не лучшие часы… Я сожалею.

Вам, мадам (человек-собака обратился к голой женщине), следует одеться…

Она сидела безучастно. Негодяй подвинул к ней ногой ворох белья и одежды.

— Мадам, — повторил он, — соберитесь, пожалуйста, вам следует одеться… следует успокоиться… Все будет хорошо.

Женщина кивнула, но продолжала сидеть неподвижно. В приемную вошел человек в маске гориллы. Он поставил на стол поднос с кофейником, чашками и даже бутылкой коньяку. Ушел, потом вернулся, поставил несколько мензурок.

— Вот и кофе, — сказал человек-собака. — Кстати, я рекомендую вам выпить и коньячку… снимает напряжение.

Я сидел в углу. Наблюдал. Ситуация стала ясна для меня окончательно… Не было никаких «Усыновленных Дьяволом».

Не было! А был умный и циничный человек-собака, который ловко сумел использовать шизанутого Паука. Который сумел блестяще разыграть спектакль, ввести всех в заблуждение… Он, видимо, и не думал добиваться освобождения Смирнова-Козырева. Он, видимо, и не думал лететь за границу… С миллионом баксов он запросто и не худо устроится здесь… А Паука просто грохнет за ненадобностью.

Он получил то, что хотел, — деньги, вертолет и гарантии. Они улетят куда-нибудь в глубинку, выведут из строя вертолет и скроются. Вполне возможно, в точке посадки уже ожидает автомобиль, а в кармане Негодяя лежит комплект документов для новой безбедной жизни.

Интересно — кто он, человек-собака?

Действительно сообщник Смирнова-Козырева? Или он просто использовал ситуацию?… Возможно, ответа мы не узнаем никогда. Но, в любом случае, сработал он толково.

Заложники сняли наволочки, приступили к кофейку. Я вглядывался в испуганные, напряженные лица. Человек в маске гориллы быстро и ловко прорезая в наволочках отверстия для глаз…

Обнаженная женщина сидела на полу, обхватив колени.

— Кофе хотите? — спросил, присев около нее, Негодяй. Она кивнула. — Сейчас организуем… А коньячку?

Она опять кивнула. Человек-собака встал, подошел к столу и налил кофе в чашку. В медицинскую мензурку плеснул коньячку. Один из мужчин-заложников вдруг спросил:

— А можно и мне коньяку?

— Можно и нужно. Но в разумных пределах…

Мужчина быстро налил коньяк. Выпил. Негодяй отнес кофе и мензурку голой женщине, поставил на пол.

— Вот, — сказал он, — выпейте, успокойтесь… И оденьтесь, в конце-то концов.

Мужчина за столом снова налил себе коньяку, быстро выпил. И еще раз налил.

— Э-э, — сказал Оборотень, — хватит. Еще дело делать.

Мужчина послушно поставил мензурку на стол.

— Послушай, Негодяй, — произнес вдруг Паук.

— Что, темный брат? — спросил человек-собака.

Паук подошел к окну, показал стволами обреза в небо.

— Я слышу клекот большой птицы, — сказал он.

Я прислушался, но не услышал ничего. Негодяй тоже прислушался. И тоже, видимо, ничего не услышал. Он внимательно посмотрел на человека с лицом мертвеца и ответил:

— Да, брат. Большая птица уже рядом.

— И мы полетим на Запад?

— Да, брат, мы полетим на Запад.

Заложники за столом пили кофе, неподвижно сидела на полу голая женщина, так и не притронувшаяся к кофе и коньяку. Слушал «клекот большой птицы» Паук. Он был уже совершенно безумен.

— Пора, — сказал человек-собака. — Автобус уже у подъезда. Идем, господа, таким образом: плотной группой. Мы, Усыновленные Дьяволом, в центре… Вы, господа ПОМОЩНИКИ, по бокам. Плотно идем, прижимаясь друг к другу. Спокойно, не спеша. Впереди — господин журналист. Все мужчины должны надеть на голову наволочки. Там прорезаны отверстия для глаз, так что проблемы не будет.

— Негодяй, — сказал вдруг Паук, — я не хочу надевать наволочку. Мне нравится мое лицо… лицо мертвеца.

Человек-собака некоторое время смотрел на Паука молча.

А потом сказал:

— Ну что ж… может быть, так даже лучше. Иди с лицом мертвеца… Подъем, господа, подъем!

Люди за столиком встали, но женщина на полу продолжала сидеть. Негодяй подошел к ней, присел.

— Как вас зовут?

— Что?

— Как вас зовут?

— Людмила.

— Люда, нужно встать, одеться и идти… Вы понимаете?

— Да… дайте пальто.

Оборотень снял с вешалки серое бархатное пальто, подал Людмиле. Она поднялась, сказала: «Спасибо», — и надела пальто на голое тело. Аккуратно застегнула все пуговицы.

— И сапоги, — попросила она. Оборотень подал ей серые замшевые сапоги. Она снова сказала: «Спасибо». Оборотень раздал всем наволочки с дырами для глаз. И мы их надели. И стали похожи на куклуксклановцев. Только женщины и Паук остались без дурных колпаков с дырами для глаз… Я посмотрел в лицо Людмилы и подумал, что оно мало отличается от маски мертвеца.

— Пошли, сказал человек-собака.

Плотной стайкой мы спустились вниз.

Пятьдесят две ступени… В подъезде никого не было. Возле подъезда, вплотную, стоял микроавтобус «тойота». Все его двери были распахнуты. Мигала «аварийка».

— Залезайте, господин журналист, — сказал мне в затылок Негодяй, — вперед, на водительское сиденье. Поведете вы.

Я пожал плечами, шагнул в салон, пробрался между сидений. На «торпеде» лежала радиостанция. Вслед за мной в автобус взбирались заложники и Усыновленные Дьяволом… компания «куклуксклановцев», собирающаяся на пикничок. Захлопали двери. Негодяй сел у меня за спиной.

— Дайте-ка мне радиостанцию, — приказал он.

Я передал ему радиостанцию, и он связался с переговорщиком:

— Мы выезжаем, — сказал он. — Надеюсь, вы помните наши договоренности?

— Все в порядке, — ответила черная коробка рации. — Мы в точности выполняем все, о чем договаривались… На улице вас ожидает машина сопровождения ГИБДД.

— Ладушки, надеюсь на ваше благоразумие… Поехали!

Я крутанул ключ, затарахтел дизельный движок.

— Я слышу клекот большой птицы, — прошептал Паук. — Она хочет мяса. Много сырого мяса!

Мне хотелось треснуть безумца по голове. Треснуть так, чтобы он заткнулся, откусил себе язык… Я включил передачу и направил «тойоту» под арку. Мигала «аварийка», рокотал дизель, что-то бормотал Паук.

Микроавтобус проехал по неровному асфальту арки, выкатился на улицу. Посредине проспекта стоял милицейский «жигуленок» с включенной «мигалкой».

Я пристроился в хвост… Поехали. Проспект был абсолютно пуст. На перекрестках стояли, перекрывая движение, гаишники. Чем-то все это напоминало кино. Наволочки с дырами, идиотская маска мертвеца…

Мы ехали минуты полторы. Затем гаишный «жигуленок» показал левый поворот и свернул в проезд между домами.

За детской площадкой стояли гаражи.

Над гаражными крышами виднелись вертолетные лопасти, похожие на листья гигантской стальной пальмы. Кажется, они даже слегка покачивались.

Мы обогнули гаражи и выехали на пустырь. Видимо, здесь затевалось какое-то строительство: лежали кучи гравия, песка, щебня, бетонные кольца и трубы, на краю застыл бульдозер. По периметру расположились бойцы «Града».

В центре этого «пейзажа» стоял вертолет. До него было метров сорок. Но их нам предстояло пройти пешком, проехать на «тойоте» через этот «танкодром» нереально.

Я заглушил движок. В наступившей тишине прозвучал голос Паука:

— Большая птица… большая стальная птица. Она хочет мяса. Сырого мяса… человечины.

За моей спиной послышался голос Негодяя:

Эй! Мы на месте… Слышишь меня?

— Слышу хорошо. Есть проблемы?

— На хрен здесь оцепление? Что за дела?

— Оцепление только для того, чтобы не пускать зевак. Зря ты волнуешься.

Это вам надо волноваться, а не мне… Снимите своих бойцов, отзовите гаишников. Понял?

— Хорошо, все сделаем… Нам самим ни к чему осложнения.

Спустя несколько секунд гаишный «жигуленок» резко развернулся и уехал.

«Градовцы» враз тоже исчезли. На пустыре остались вертолет и мы… Было очень тихо. Покачивались вертолетные лопасти, ветер нес через пустырь скомканную газету.

Негодяй напряженно всматривался в темно-зеленый фюзеляж. Бормотал Паук…

Негодяй снова поднес к губам, то есть к наволочке, рацию:

— Эй, приятель, сейчас мы выйдем… давай без глупостей.

— Мы же договорились. Для нас главное — жизнь заложников. Ты обещал отпустить.

— Отпущу… не нужна мне обуза, мне экипажа хватит. Прощай.

Негодяй прервал связь. Спиной, затылком я ощущал его неуверенность. Он нормально держался, но все равно я ощущал его напряжение, неуверенность и страх.

— Ну что, — сказал он через несколько секунд. — Пошли, что ли?

Никто не ответил.

— Пошли, — сказал он и тронул меня за плечо. — Ты первый, англичанин…

Выйдешь и стой рядом.

Я раскрыл дверцу и выпрыгнул на землю.

…Мы шли к большой птице молча.

Только Паук бормотал, бормотал, бормотал неустанно. На боку бетонного кольца он увидел изображение перевернутой пентаграммы… Он увидел и заорал:

— Братья! Братья дают нам знак! Ты видишь, Негодяй?

Негодяй не ответил. Он шел у меня за спиной, держал в правой руке пистолет, нес за спиной рюкзак с баксами. Он был очень напряжен. До вертолета осталось около двадцати метров. Тридцать — тридцать пять шагов… совсем ерунда!

Потом осталось пятнадцать метров… потом десять… А потом вскрикнула Людмила. Я обернулся. Все остановились.

Женщина сидела на земле, смотрела на ногу в замшевом сапоге с высоченным каблуком… На глазах выступили слезы.

— Я… я упала, — сказала она. — Нога подвернулась.

— Вставайте, — ответил Негодяй.

— Я, кажется, не могу.

Она попробовала встать и не смогла.

— Вставай, мясо! — заорал вдруг Паук.

Негодяй взмахнул рукой с пистолетом и сказал:

— Ладно. Это уже в сущности не важно… пошли.

— Нет, пусть она встанет… я возьму ее с собой. На ужин нашей птичке. Птица хочет сырого мяса.

— Не дури, Паук. Пойдем, — произнес Негодяй, оглядываясь по сторонам.

— Птице нужно мясо, — повторил Паук упрямо. — Вставай, тварь!

Он направил на женщину обрез. Она все так же сидела на земле, по лицу текли слезы.

— Паук! — сказал Негодяй требовательно.

— Вставай, — заорал Паук и взвел курки.

— А пошел ты, сволочь! — выкрикнула вдруг женщина. — Стреляй, дерьмо. Стреляй! Плевала я на тебя… стреляй, сволочь!

Паук медленно поднял обрез… И грохнул выстрел. Паук с простреленной головой медленно опустился на землю. По резиновой маске мертвеца текла настоящая кровь.

И — с чудовищным грохотом, вздымая фонтаны песка — начали взрываться вокруг нас песчаные кучи. Вспышки ослепляли. За этим ярким — невероятно ярким! — светом уже бежали мощные фигуры в черном. Но я этого не видел.

Ослепленный, оглушенный, я упал на землю. Через секунду в затылок мне уперся ствол автомата, сверху рухнуло не шибко-то легкое тело. Потом мне заломили руки и надели наручники.

Когда я очухался, спросил:

— Что это было — «Заря» {специальная светошумовая граната. Дает очень высокой яркости вспышку и невыносимой громкости звук.}?

— Нет, но, в общем-то, из того же ряда… Понравилось?

— Нормально. А зачем меня-то повязали?

— Так уж — извини, разбираться было некогда. Все поголовно в наволочках. А времени нет, счет идет на секунды. Не помяли?

— Есть маленько. Ну да ничего, я борьбой занимался, к таким штукам не привыкать… А наволочка… что ж наволочка? Могли бы по одежде сориентироваться.

— Нет, Андрей, не могли. Нельзя исключить, что преступники могут обменяться одеждой с заложниками. Такие случаи бывали. Так что лучше, как говорится, перебдеть.

— Это точно, — согласился я.

Так вот и закончилась история с урановым миллионом. Когда два с лишним месяца назад я встретился белой ночью со Славой Докером возле «Европы», я даже не мог предположить, как далеко она меня заведет…

Арестованные Негодяй и Оборотень оказались сотрудниками милиции в прошлом. К делу об уране они имели только косвенное отношение, но когда узнали эту историю от наркомана Паука, который контачил со Смирновым-Козыревым, то решили на этом заработать. Выбрали «басаевский» вариант и красиво обставились… А ведь у них почти получилось. Лететь на Запад они и не собирались. Освобождать наркота-прапорщика — тем более. Вертолет должен был вылететь в Карелию. Там их уже поджидал напарник на УАЗе. Вот и весь эзотерический утес! Кстати, своего брата Паука они действительно собирались убить. А ведь почти получилось! Но «почти» не считается…

Да, а приказ на Соболина я не издал. Он сам ко мне пришел с повинной головой: черт, говорит, попутал. И я подумал, что, может быть, так и оно есть.

Я так Соболину и сказал:

— Это запросто… Усыновленные Дьяволом идут во мраке ночи.

— Чего? — удивленно спросил Володя.

— Да ничего. Просто… заявление для прессы.