Дело об украденном саркофаге

— Следовательно, Цадок и Зуэн были сообщниками! — вставил Этана. — Зуэн избавился от него, а потом… — тут до него кое-что начало доходить и он с некоторым испугом повернулся к молчавшему все это время Пилесеру Шульги. Тот казался странно задумчивым. Его взгляд рассеянно скользил поверх голов.

— Кто же, все-таки, виновен? — растерянно спросил Этана. — Кто убил Навузардана, старого мага и Цадока?

— Тот же, на чьей совести еще одна смерть, — ответил Ницан, пристально глядя на хозяина кабинета. — Смерть Пилесера Шульги.

Глава «Дома Шульги» лениво посмотрел на детектива.

— Хотите сказать, что я должен был оказаться следующей жертвой? — спросил он.

— Не совсем, — ответил Ницан. — Если позволите… — он извлек из кармана судейский жезл.

Увидев, что светящийся цилиндрик в руках детектива направился точно ему в грудь, Пилесер Шульги хотел было вскочить, но не успел. Из торца жезла ударил нежно голубой луч, рассыпавшийся серебристым облаком, окутавшим его главу «Дома Щульги». Его возмущенный возглас оборвался. Облако сгустилось в плотную завесу, полностью укрыв фигуру главы «Дома Шульги».

Пораженный Этана отскочил в сторону, опрокинув кресло, немедленно принявшее форму пирамидки. Адвокат вжался в стенку, что же до Баалат-Гебал, то старуха издала восхищенный вопль и с силой ударила по плечу свою соседку. Госпожа Ингурсаг, видимо, имевшая больше опыта в отношении судебной магии, сидела неподвижно. Глаза ее были устремлены на белесый кокон, в котором слабо угадывались очертания человеческой фигуры.

Через несколько мгновений, показавшихся чрезвычайно долгими всем участникам сцены, в том числе и самому детективу, кокон начал таять. Ницан произнес нараспев несколько слов на староаккадском наречии.

Госпожа Ингурсаг медленно поднялась со своего места.

Внешность миллионера претерпела изменения. Когда облачко растаяло полностью, глазам предстал совершенно другой человек. Его рыжеватые волосы в беспорядке спадали на лоб, впалые шеки покрывали стриженные по лагашской моде бакенбарды.

Он и сам казался ошеломленным. Серо-стальные глаза не отрываясь смотрели на одного человека в кабинете — верховную жрицу Восточного Дома Иштар.

— Вы знакомы, не так ли? — обратился Ницан к госпоже Ингурсаг. — Узнаете ли своего сына Зуэна, высокая госпожа?

— Да… — прошептала жрица. — Зуэн… Мой сын… Наш сын…

Выражение лица лже-Шульги, до того жесткое и чуть презрительное, при этих словах на мгновение смягчилось.

Дверь распахнулась. В кабинет заглянула перепуганная секретарша. Не узнав того, кто сидел в кресле, она обратилась к Этане:

— Господин Этана… Там… там полиция…

— Быстро, — удовлетворенно заметил Ницан, спешно убирая незаконный жезл. — Молодец Лугальбанда, по двум словам все понял.

Через мгновение кабинет заполнили полицейские во главе с Лугальбандой и следователем Шамашем. Зуэну было предъявлено обвинение в предумышленном убийстве. Он не проронил ни слова и ни на кого не взглянул — за все время, пока полицейские осматривали кабинет. По указанию Шамаша он так же молча вышел.

Лугальбанда делал вид, что незнаком с сидевшим в уголке Ницаном. Только уже уходя он подмигнул детективу.

Ницан окинул усталым взглядом оставшихся в кабинете. Этана и Ингурсаг словно онемели — столь стремительно все произошло. Адвокат изо всех сил стремился держаться равнодушно. Баалат-Гебал вяло поаплодировала.

— Вы выполнили обещанное, — пробасила она. — Вино за мной. Это было изумительное зрелище. Непременно напишу Шошане, — язвительно добавила она. — Думаю, она перестанет так волноваться о судьбе этого сукина сына… — тут она спохватилась, накрыла лапой безвольную руку верховной жрицы и сказала, словно оправдываясь, — Навузардан, конечно, был еще большим сукиным сыном. Вот Пилесера мне действительно жаль. Этана, тебе предстоит позаботиться о его семье. Где они, кстати?

— На Тростниковом море, — механически ответил новый владелец «Дома Шульги». И обращаясь к Ницану, произнес: — Надеюсь, вы нам расскажете, что же все-таки произошло.

— Я подозревал Зуэна — не его одного, разумеется, — но никак не мог взять в толк — где он и как действует? Я полагал, что у него где-то здесь, в семье есть сообщник. Так я думал вплоть до… — он хотел было упомянуть смирно сидевшего в кармане Умника, но передумал. — Обнаружив мага Лугаль-Загесси мертвым, я попытался провести сеанс некромагии. В результате убитый на короткое мгновение пришел в себя и произнес несколько слов. Точнее, два слова, поначалу неверно мной истолкованные. Он сказал: «Косметика Иштар». Я подумал, что речь идет об одной из фирм, входящих в «Дом Шульги» и даже на какой-то момент заподозрил управляющего фирмы, присутствующего здесь Этану Шульги в причастности к преступлению.

— Что за ерунда? — возмущенно воскликнул Этана. — Как прикажете вас понимать?!

— Успокойтесь, господин Этана, я ведь сказал — на какой-то момент. К счастью, я в конце концов вспомнил, что «Косметика Иштар» — не только название фирмы. Точно так же называется искусство изменения внешности. Верно, госпожа Ингурсаг?

— Комплекс снадобий и заклинаний, способный менять внешность человека, мы называем косметикой Иштар, — ответила верховная жрица. — Думаю, название фирмы появилось позже и имеет сугубо рекламный смысл.

— Совершенно верно. Так вот: ваш сын в детстве интересовался этим искусством, не так ли?

— Да, однажды он предстал передо мной этаким великаном, — улыбнулась Ингурсаг. — В другой раз — старухой. Он оказался очень способным мальчиком.

— Вот-вот. Ваш сын воспользовался приемами «косметики Иштар», чтобы, оказавшись в роли личного секретаря Навузардана Шульги, не привлечь случайного внимания кого-нибудь из старых знакомых. А затем с тем же успехом принял облик настоящего Пилесера Шульги. Которого, увы, чем-то опоил и отнес в доки… Затем заманил туда лиллу — это достаточно просто: сам он всегда носил оберег от демонов, а вот со своей беспомощной жертвы все амулеты снял. Привести туда чудовище — не проблема. Зато после нападения лиллу уже никто и никогда не сумел бы опознать несчастного Пилесера — кроме самого Зуэна. В полиции он просто подтвердил, что — да, погибший — его секретарь. Опровергнуть его никто не мог. Он полагал, что этим все и закончится. Но меня кое-что смущало — например, то, что Цадок не был похож на Зуэна, а, следовательно, преступников должно было быть по меньшей мере двое. В тот момент я не догадывался об истинном положении вещей. Плюс к тому у меня появились смутные подозрения относительно связи между изменением завещания и смертью Навузардана Шульги. Смутные-смутные, — повторил Навузардан. — Даже скорее тень подозрений. Просто я их высказал вслух лже-Пилесеру. Вот тут-то он снова заволновался и решил избавиться от меня — тем же способом, каким избавился от настоящего Пилесера. Отправил по моему следу все ту же лиллу. Сделал это с помощью меченных монет, переданных мне в качестве компенсации, — детектив выложил на стол продолговатый сверток. — Кстати, — он обратился к госпоже Ингурсаг, с каждым услышанным словом становившейся все более дряхлой, — знакомство с лиллу тоже относится к времени его жизни в Доме Иштар.

Она опустила голову, ничего не отвечая. Неожиданно подал голос адвокат.

— Как я понимаю, завещание изменил не Навузардан, а сам Зуэн? — спросил он.

— Конечно. Он пришел к вам ночью — потому что уже знал, что на следующий день Навузардан умрет. Ему нужно было, чтобы все получил Пилесер. То бишь, он сам в облике Пилесера. Он вовсе не собирался делиться с господином Этаной.

— Ну хорошо, но как вы догадались, что он не Пилесер? — нетерпеливо спросил Этана.

Ницан некоторое время колебался — не рассказать ли им о том, что настоящий Пилесер Шульги не видел рапаитов, а вот поддельный — видел. Но потом решил, что повествование об Умнике не придаст ему солидности в глазах нового хозяина «Дома Шульги».

— Будем считать это моим профессиональным секретом, — Ницан поднялся. — Мне пора. Надеюсь, господин Этана, вы будете хорошим президентом компании. Что же до вас, госпожа Ингурсаг, — он повернулся к верховной жрице, все еще сидевшей неподвижно, — право, я очень сожалею, что преступником оказался именно ваш сын.

— Я любила Навузардана, — мертвым голосом сказала старуха, в которой с трудом угадывалась прежняя верховная жрица. — Это был единственный человек, которого я действительно любила.

Ницан подумал, что возможно эта любовь и оказалась истинной или, во всяком случае, основной причиной преступления: «Уязвленное самолюбие и сыновняя ревность. Любовь к матери и ненависть к отцу. Плюс желание разбогатеть. Зависть. Опасная смесь, весьма опасная». Вслух об этом говорить не стал. Отвесил общий поклон, вышел на улицу.

— Умник, — сказал он высунувшемуся из кармана рапаиту, — теперь-то мы с тобой точно поедем на Тростниковое море. Послушай, а у тебя там, в Изнанке Мира подружки нет? Могли бы завеяться вчетвером — ты, она, я и Нурсаг. А?