Дело Романовых, или Расстрел, которого не было

Конец империи

Ранний вечер 16 июля 1918, шахтерский город Екатеринбург, Россия. В конце жаркого, безоблачного дня Артур Томас, помощник британского консула, направляется домой. Прогулка сопровождается звуками разрывов артиллерийских снарядов, так как белогвардейцы и чехи продолжают наступление на город. По пути к консульству Томас всегда проходил мимо большого особняка, который все в городе называли Домом Ипатьева. В этом доме содержалась бывшая российская императорская семья, бывший царь, Николай, бывшая царица и их пятеро детей. Они были заключенными, которых охраняли рабочие одного из Екатеринбургских заводов. Однако, сегодня казалось что-то случилось – часовые приказали, чтобы Томас шел по другой стороне улицы. Позднее, когда ночь уже наступила, его коллега, Томас Престон, британский консул, из своего окна наблюдал за Домом Ипатьева. Он видел, как случайных прохожих отгоняли от дома, видел и новые пулеметы, устанавливаемые около места заключения императорской семьи. В Екатеринбурге был введен комендантский час, и улицы были пустынными.

Около полуночи Виктор Буйвид, крестьянин, живущий в доме, расположенном напротив Дома Ипатьева, почувствовал себя разбитым после бессонной ночи. Он вышел во внутренний двор, где его стошнило. Внезапно он услышал глухие залпы, сопровождаемые отдельными выстрелами, доносящимися со стороны Дома Ипатьева. Испуганный, он бросился назад в комнату. Его сосед по комнате спросил его: «Слышал?» Он ответил: «Слышал выстрелы». – «Понял?» – «Понял», – ответил Буйвид. После этого мужчины замолчали.

Вряд ли они думали, что эти выстрелы были похоронным залпом, закончившим более чем трехсотлетнее самодержавное правлении династии Романовых.

Но их немногие испуганные слова – первая зарегистрированная реакция внешнего мира на одно из самых мрачных событий в новейшей истории: расстрел царя Николя II, его жены Александры, его маленького сына царевича Алексея и его четырех дочерей, Великих княжон Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии. То, о чем догадались два российских крестьянина, позже было поддержано историками первой половины столетия. Это – современное восприятие миром времени, места и обстоятельств конца династии Романовых.

Тридцатью семью годами ранее Николай наблюдал, как умирал другой царь. Маленьким мальчиком в матросском костюмчике, он стоял у подножия императорской кровати своего дедушки, императора Александра II, умирающего от кровотечения.

Этот царь стал жертвой террориста, бросившего бомбу на санкт-петербургской улице. С оторванными ногами, разорванным животом, искалеченным лицом пятнадцатого царя Романова принесли в Зимний дворец, где он и умер.

Кровь заливала мраморную лестницу и коридоры.

Для Николая, которому в то время было всего тринадцать лет, этот день 1881 года был предзнаменованием его собственной трагической судьбы; только для него и ни для кого больше, это был указательный перст на пути к его личной трагедии и к самому мощному политическому потрясению, которое знал мир.

Самодержавное правление его дедушки породило появление могущественной исторической силы, которая уничтожила древнее почитание царя, как «по своей природе обычного человека, но во власти и во дворце как самого Бога».

Как ни странно, у Александра II было зловещее предначертание; он стал «Царем-освободителем» – освобождение крепостных, преобразование судебной власти, реформирование образования, сделавшее его доступным для всех. Но все это бумерангом обрушилось на самого царя Александра. Пока самодержавие вело себя относительно спокойно, революционеры проповедовали полное уничтожение династии Романовых.

С этого времени уничтожение самодержавия в России стало краеугольным камнем революционной политики. Среди рабочих неустанно велась пропаганда убийства Александра II, что, в конечном счете, и закончилось взрывом на петербургской улице.

Отец Николая стал теперь царем Александром III, и в этом качестве поднял целую волну репрессий, чтобы сокрушить всю политическую оппозицию. Спустя месяц после убийства пять молодых террористов, обвиненных в этом преступлении, были публично повешены, в окружении войск, священников и иностранных дипломатов. Сотни политических преступников были сосланы в Сибирь, была введена цензура печати, многие из реформ Александра II были отменены. А роль дворянства была усилена. Появились новые законы, гарантирующие неприкосновенность их огромных состояний и их преобладающее участие в правительстве. В Санкт-Петербурге высшему обществу было позволено наслаждаться роскошью и расточительностью в масштабе, беспрецедентном даже для Версаля.

Царь объявил, что он будет править с «верой во власть и правом на самодержавие». Николаю, теперь наследнику трона, его воспитатель внушал мысль, что «среди ложных политических принципов – принцип равенства людей… который к несчастью свел с ума определенные круги русских». Некоторые из русских фанатиков попытались убить и Александра III, так же, как был убит его отец. В их числе были несколько молодых студентов университета, пойманных с самодельной бомбой, спрятанной в медицинском учебнике, все пятеро были вскоре осуждены.

Незначительное, неудавшееся покушение, вероятно, так и осталось бы не замеченным в российской истории, если бы не личность одного из покушавшихся. Это был Александр Ульянов, старший брат человека, которого мир позже знал как Ленина. Хотя немногие задумывались об этом, но несмотря на то, что пока высшее общество танцевало на балах в Санкт-Петербурге, у Романовых возникали все большие и все более острые противоречия с народом.

В 1894 почечная болезнь сделала для Александра III то, что убийцы были не в состоянии сделать. Он умер внезапно, в возрасте всего 49 лет, хотя все ожидали, что он будет управлять в течение еще двадцати лет. Таким образом, молодой человек 26 лет стал царем Николаем II. Он был вооружен только знанием языков, любовью к военному делу, и реакционным мировоззрением, вложенным в его голову его политическим наставником. Его отец не удосужился рассказать ему что-либо вообще о делах государства.

И все же теперь он внезапно стал императором и повелителем всей России, имеющим 130 миллионов подданных, и обладающий территорией, которая покрывала одну шестую часть поверхности земли. Николай был ошеломлен, воскликнув после смерти отца: «Я не готов быть царем. Я никогда не хотел быть им. Я ничего не знаю о делах управления. Что будет со мной – и со всей Россией?» Что случилось в действительности, весь мир теперь знает. Медленно, но непреклонно в течение 23 лет Николай и Россия вместе с ним двигались по пути бедствия и хаоса.

С самого начала его царствование сопровождалось драматическими предзнаменованиями. Во время церемонии коронации в 1896 году тяжелая царская цепь скатилась с плеч молодого царя и с шумом упала на пол. Немногие кто видел инцидент, поклялись держать это в тайне, чтобы общественность не приняла это событие как плохое предзнаменование. Но никто не мог скрыть бедствие, случившееся на следующий день, когда сотни людей были убиты и тысячи травмированы в результате паники, возникшей на Ходынском поле во время раздачи подарков по случаю коронации Николая II.

Первая реакция Николая состояла в том, чтобы отменить дальнейшие празднества в связи с жертвами, но уже не в первый раз он послушался плохого совета. Тем же вечером он и его молодая невеста танцевали, как планировалось на приеме в честь царя. Лучшего подарка для своих политических противников, использующих в качестве оружия пропаганду, молодой царь не смог бы и придумать.

Невестой царя была Александра Гессенская, немецкая принцесса, на которой Николай собирался жениться вопреки воле его родителей. Свадьбу сыграли менее чем через месяц после похорон его отца; и уже тогда пошел ропот против «немецкой женщины», которая «прибыла к нам позади гроба». И все же Александра и пять детей, которых она родила, были единственным постоянным источником счастья царя Николая. Сначала царица ограничила себя ролью жены и матери, и пара была предана друг другу.

Николай был теоретически самым богатым человеком в мире с восьмью великолепными дворцами, обслуживающим штатом в 15 000 человек и собственностью, оцененной в восемь – десять миллиардов фунтов. Но, несмотря на их богатства и несмотря на кризис самодержавия, Николай и его семья жили относительно простой и спокойной жизнью.

Как царь, Николай искренне пытался управлять хорошо, и был готов упорно трудиться для того, что он считал полезным для людей. Но он был одинок, далек от своего народа и связан положением в соответствии с которым, самодержавие было и остается, единственной возможной системой правления для России. Спустя год после занятия трона он дал ответ на умеренный призыв русской интеллигенции к демократическим изменениям: «…мне известно, что в настоящее время слышались в некоторых земских собраниях голоса людей, увлекающихся бессмысленными мечтаниями об участии представителей земства в делах внутреннего управления. Пусть все знают, что я, посвящая все свои силы благу народному, буду охранять начало самодержавия так же твердо и неуклонно, как охранял его мой незабвенный покойный отец».

Последовавшего за этим – следовало ожидать. По всей стране пронеслась волна демонстраций и протестов. Правительство ответило усилением полицейских преследований, не отличая при этом умеренных либералов от экстремистов. В ответ усилился террор. Ни император, ни его министры не чувствовали себя в безопасности. Когда семья Романовых путешествовала, два одинаковых императорских поезда подготавливались для каждой поездки, двигавшиеся по одному и тому же маршруту, но на расстоянии несколько миль друг от друга – для того, что бы запутать возможных террористов.

В январе 1905 года тысячи рабочих попытались мирно пройти к Зимнему дворцу, что бы вручить царю петицию с просьбой о введении гражданских и политических свобод, и созыве Учредительного собрания. Но, как только они приблизились к Зимнему дворцу охрана дворца и войска, стали стрелять в толпу, хладнокровно убив и ранив сотни людей. Это было «Кровавое воскресенье» Санкт-Петербурга. И хотя Николая в это время в городе не было, обвинили именно его.

С этого времени, царь перестал быть «Маленьким Отцом»[3], к которому люди могли обратиться за помощью. Он стал «Николаем Кровавым», «убийцей души Российской империи». Вскоре, в результате усиления волнений в обществе, испуганный Николай был, наконец, вынужден дать России формальную конституцию, которая предусматривала общественное собрание (Дума) и наличие кабинета министров.

Это действительно закладывало основы парламентской демократии в России, хотя у царя и сохранялись широкие полномочия, в частности – приостановка действия конституции по собственному желанию. Но, как раз тогда, когда Николай сделал первые неуверенные шаги к более прогрессивной форме правления, его несчастная судьба ударила его по самому дорогому, по его собственной семье.

После четырех дочерей императрица, наконец, родила сына Алексея. Но наследник уже с самого рождения был болен «королевской болезнью» – гемофилией, унаследованной Александрой от своей бабушки королевы Виктории. Гемофилия препятствует свертыванию крови, а это означает, что малейший удар или ушиб могли вызвать кровотечение, которое невозможно было остановить, и сильную боль. С самого детства Алексей должен был жить от кризиса к кризису, окруженный докторами, не способными облегчить его страдание.

Охваченная отчаянием Александра обратилась к Распутину, сибирскому знахарю, обладавшему не только способностью облегчить страдания Алексея, но и способностью предсказывать будущее. Раз за разом, когда врачи теряли надежду на выздоровление царевича, Распутин молился, и состояние Алексея улучшалось. Императрица, религиозная и суеверная, считала, что Распутина послал Бог, что бы спасти ее сына.

Николай также считал, что Распутин был святым человеком и что он олицетворял собой связь царя с миллионами российских крестьян. Но за стенами дворца Распутин снискал себе славу пьяницы и гуляки, шокирующего высшее общество Санкт-Петербурга. По городу быстро распространились слухи, что среди его любовниц была не только императрица, но и ее дочери. Это не соответствовало, конечно, действительности, но слухи распространились по всей России, обретая по пути новые пикантные подробности и разрастаясь в неимоверной степени.

Хуже всего было то, что Александра полагалась на советы Распутина не только в вопросах, связанных со здоровьем сына. Если он говорил, что какой-то министр или генерал принимал решения или совершал поступки вопреки желанию Бога, Александра тот час же передавала этот совет своему мужу. Невероятно, но, несмотря на многочисленные предупреждения, Николай выслушивал эти советы и часто следовал им. Пагубное влияние Распутина на Александру приблизило конец власти Николая.

Однако Романовы продержались у власти первое десятилетие в новом веке, и жизнь в императорском дворце протекала так, как будто не было никакой угрозы их существованию, и неизбежности изменения политического строя. Регулярно каждую весну все императорское семейство отправлялось во дворец в Крыму, разгар лета они проводили в Прибалтике, затем в охотничьем домике в Польше, а к зиме возвращались в Санкт-Петербург.

В 1909 году царь приезжал в Англию и встречался там со своим кузеном и другом, принцем Уэльским, будущим королем Георгом V. В августе 1909 года на «Штандарте» Николай

II с семьей посетил регату в Англию, на острове Уайт. Король Эдуард VII устроил в его честь парад королевского флота. Когда британская королевская яхта «Виктория и Альберт» медленно проплывала мимо самой мощной по тем временам армады броненосцев и дредноутов, выстроенной в три линии, на военных кораблях приспускались флаги, гремели в салюте пушки, оркестры играли «Боже, царя храни!» И «Боже, храни короля!» На палубе яхты «Виктория и Альберт», прижимая ладонь к козырьку в приветственном салюте, плечом к плечу стояли король Эдуард VII и Николай II, а британские моряки приветствовали их громкими криками «ура!».

В 1912 году другой родственник короля, глава династии Гогенцоллернов, посетил Россию, чтобы встретиться с Романовыми. Кайзер Вильгельм II, страстный приверженец абсолютной монархии, в течение многих лет по-отечески давал своему кузену советы, как вести себя на российском престоле, а также присылал ему свои поздравления и подарки. Яхты этих двух императоров находились рядом в течение трех дней, в течение которых королевские особы играли, пили шампанское, обменивались бесценными подарками.

В 1913 году, несмотря на проблемы, возникающие в России, считая, по-видимому, что все хорошо, и так и останется дальше, страна отпраздновала трехсотлетнее правление Романовых, превратив это празднование в захватывающее зрелище. Многотысячные толпы людей приветствовали Николая и Александру, когда они проезжали по улицам города. Для Александры это было доказательством, насколько министры ее мужа были глупы, опасаясь государственного переворота. «Они постоянно беспокоят императора угрозой революции, – сказала она. – Они должны увидеть нас, и их сердца станут нашими».

Год спустя, когда вспыхнула Первая мировая война, первоначально казалось, что Александра была права. Множество людей, собравшихся перед Зимним Дворцом, с восторгом слушали царя, поклявшегося, что он никогда не заключит мир, пока враг находится на российской земле.

В течение ста лет в России не было лучшей возможности так внезапно и так быстро объединить народ и императора. Никто, и меньше всего император, не могли, даже приблизительно вообразить, что случится спустя каких-то три года.

1915 год оказался годом поражений, закончившихся миллионами трупов российских солдат, сложивших свои головы на полях сражений. Николай допустил фатальную ошибку. Он решил, что место царя во главе его войска, уволил превосходного главнокомандующего и сам прибыл в полевой штаб. Александра говорила ему: «Прояви больше самодержавия, мой самый любимый… Будь хозяином и повелителем». Но теперь, когда царь находился далеко от столицы, вся сила власти перешла в руки императрицы и Распутина. По рекомендации Распутина был назначен премьер-министр. Министры, которые выступали против Распутина, или подвергали сомнению имперскую политику, увольнялись.

Таким образом, от тех, кто в правительстве Николая еще имел понятие об управлении государством, избавлялись, их игнорировали и оскорбляли. Царь, конечно, утверждал эти изменения, но он был слишком далеко от столицы, и мог управлять только с помощью бесконечных писем своей жене. Как раз перед Рождеством 1916 года Распутин был убит группой убийц, но это случилось слишком поздно для того, чтобы остановить поток событий.

А ситуация в стране достигла предела. Цены на продукты повысились в три раза. Сотни тысяч рабочих стали безработными. В городах отчаянно не хватало хлеба. По утрам возле пекарен собирались длиннейшие очереди. Россия была уже готова для революции, и все, казалось, понимали это – все, кроме царя Николая.

К середине января 1917 года и старшие члены его собственной семьи, и иностранные дипломаты, и лояльные члены Думы предупреждали его о том, что самодержавие под угрозой. Он даже отказывался разговаривать на эту тему. Семья Романовых жила как бы в своем собственном закрытом мире.

В начале февраля император уехал из столицы и возвратился в ставку. В его отсутствие столица погрузилась в хаос. В Санкт-Петербурге начались волнения среди рабочих, к ним присоединились и войска. Правительство быстро теряло контроль над городом. Николаю сообщили об этом, но он, казалось, не понимал, насколько серьезной была ситуация. Когда же он, наконец, попытался вернуться в столицу – восставшие войска заблокировали железнодорожные пути.

Императорский поезд повернул к Пскову, где находился штаб Северного фронта. И там, на пустынной станции, царь подчинился единодушному требованию своих генералов. Вечером 15 марта 1917, в поезде, в отдельном купе, император

России Николай Романов отрекся от престола. Он передал трон своему брату, Великому князю Михаилу, который также отказался от престола день спустя.

В результате хрупкого соглашения между остатками Думы и лидерами восставших было образовано Временное правительство. Это был формальный конец династии Романовых и начало многомесячного трагического пути императорской семьи. Вернувшись домой, бывший царь обнаружил, что он является заключенным в одном из его собственных дворцов. С Александрой, детьми и крошечным остатком своей свиты, Николай был лишен связи с внешним миром, находясь в сказочном дворце в Царском Селе, в нескольких милях к югу от Санкт-Петербурга. Романовым было сказано, что это было сделано для их же собственной безопасности.

И это было действительно так. Пресса, освобожденная от цензуры, спровоцировала общественную ненависть к царю и царице, которых обвинили в заговоре с целью возврата трона, предав Россию немцам. Утверждения были полностью лживы, так как Николай являлся искренним патриотом России и после отречения надеялся, что при новом руководстве армия будет в состоянии победить Германию. Но опасность для семьи была реальной. В петроградском Совете рабочих и солдатских депутатов, давшем название новой системе правления, шли разговоры о том, что бы отомстить Романовым за притеснения народа в течение нескольких поколений. Наиболее резко настроенные члены Совета жаждали крови Романовых и требовали, чтобы царь и его жена были посажены в общую тюрьму.

Новый министр юстиции, Александр Керенский так отреагировал на эти разговоры: «Я никогда не приму на себя роли Марата российской Революции. Российская Революция не прибегнет к мести». Пока Керенский был у власти, Романовы были в безопасности. В течение весны и лета 1917 года, семья хорошо приспособилась к своему новому положению. Им разрешили использовать часть большого парка, где они вскопали землю и разбили там огород.

Царь, который всегда любил физический труд, упорно трудился, распиливая и складывая дрова. Николай видел в этом иронию судьбы, он тосковал по этому в течение всей своей жизни. Он никогда не хотел быть царем, не хотел и теперь, когда кошмар был закончен. Он всегда завидовал тихой трудолюбивой жизни английского сквайра, очень хотел проводить время со своими детьми, и арест, казалось, помог и тому, и другому. В будущем ему не суждено было утешиться даже этим. В то время как Романовы копались в своем саду, в Санкт-Петербург, наконец, вернулись два политических эмигранта, Ленин и Троцкий.

Прошло четырнадцать лет с того времени, когда ведущая партия российского революционного движения раскололась на две части – большевиков, во главе с Лениным, и меньшевиков, поддерживаемых Троцким. Это решение было принято группой политических эмигрантов, собравшихся в 1903 году в захудалой церкви в Лондоне. Теперь же, в Санкт-Петербурге, Ленин лихорадочно работал во главе большевистски настроенного штаба – в особняке, отнятом у бывшей любовницы царя прима-балерины Кшесинской. Троцкий присоединился к нему, разделяя с большевиками идею ниспровержения старой системы правления. Они пропагандировали начало реальной революции, которая должна была, все-таки, начаться, и потребовали отстранения от власти Временного правительства.

Керенский, уже премьер-министр, предупредил Николая: «Большевики придут после меня, и затем они возьмутся за Вас». В августе 1917 года правительство решило отправить императорскую семью в место, где они были бы в относительной безопасности. В качестве такого места был выбран Тобольск, город в далекой Сибири. Романовы отправились в ссылку, подобно многим тысячам их собственных политических противников, которых они ссылали в прошлом. В Тобольске они были размещены в губернаторском доме, где первоначально условия были терпимыми.

После того, как «Октябрьская революция» принесла победу большевикам, Ленин объявил, что с самодержавием покончено. Постепенно царское заключение становилось все более похоже на жизнь в тюрьме. Дом был обнесен высоким частоколом, при сильных сибирских морозах ощущался недостаток пищи, императорской семье выдали продовольственные карточки. Рацион питания императорской семьи был сокращен до уровня рациона солдат.

Тобольск (зима 1917).

Слева направо: Ольга, Николай, Татьяна, Анастасия

Восемь тяжелых месяцев спустя, после увеличившегося давления со стороны эсеров и анархистов, находящихся среди охраны, а так же большого количества разговоров о заговорах с целью спасения царской семьи, Романовы были внезапно снова вывезены – на этот раз в Екатеринбург на Урале. 30 апреля 1918 года, находясь в поезде, подъезжавшем к станции, бывший император сказал: «Я бы поехал куда угодно, только не на Урал». Он считал, что, судя по газетам, издающимся на Урале, Урал настроен резко против него.

Именно в Екатеринбурге семья Романовых исчезла. И именно там начинается наше расследование.

Романовы исчезают

В Екатеринбурге царь и сопровождающие его люди были переданы председателю Исполнительного комитета Совета Рабочих и Крестьян Уральской области под расписку, в которой были перечислены:

Бывший царь Николай Романов

Бывшая царица Александра Федоровна Романова.

Бывшая Великая княгиня Мария Николаевна Романова

Для содержания под стражей в г. Екатеринбурге.

Перечисленный в расписке груз в виде бывшего императора всей России привезли вместе с его женой и дочерью в Дом Ипатьева. Военный комиссар Уральской области Шая Голощекин, проводил его внутрь с ироническим приветствием: «Гражданин Романов, Вы можете войти». Царица отметила дату прибытия на подоконнике ее новой комнаты; выше даты она нарисовала свастику, которая в 1918 году была символом удачи. Но свастика не принесла ни счастья, ни удачи Романовым.

Адъютант бывшего императора, князь Василий Долгоруков, прибывший вместе с императором, сразу же был отправлен в местную тюрьму. Три другие дочери Романова Ольга, Татьяна и Анастасия прибыли через три недели вмести со своим братом Алексеем, болезнь которого задержала остальную часть императорской свиты.

Когда они добрались до Екатеринбурга, большая часть свиты была отправлена в тюрьму: генерал Татищев, две фрейлины, и камер-юнфера императрицы. Другой группе сопровождающих царскую семью разрешили остаться в Екатеринбурге, но не в Доме Ипатьева. Эта группа включала врача Алексея доктора Деревенько, иностранных наставников Сиднея Гиббса и Пьера Жильяра, придворную даму баронессу Буксгевден. Для царя переход от власти к положению заключенного был полностью закончен.

Расписка, выданная комиссару Яковлеву, удостоверившая передачу «груза».

Екатеринбург был третьим местом заключения Романовых в течение года. Шел пятнадцатый месяц ареста. В Екатеринбурге, центре добывающей области, богатой золотыми и драгоценными полезными ископаемыми, находился императорский монетный двор. По иронии судьбы царя охраняли рабочие этого города, которые когда-то трудились над тем, чтобы воспроизводить изображение царя на миллионах золотых монет.

В городе имелось множество больших белых особняков с великолепными фасадами и окнами с зеркальными стеклами, владельцев которых сделали богатыми шахты и торговля мехом. Дом одного из этих торговцев был срочно реквизирован для размещения царской семьи. Охрана состояла из специально отобранных рабочих местных фабрик. Промышленнику Николаю Ипатьеву дали несколько часов, чтобы освободить дом. Он уехал к себе на дачу и остался там. Дом Ипатьева сохранился до сегодняшнего дня[4].

Дом Ипатьева со стороны Вознесенского проспекта

Это был двухэтажный кирпичный дом с белыми стенами, в центре города. Фасад дома выходил на широкий Вознесенский проспект. Почва под особняком имела уклон в сторону Вознесенского переулка так что первый этаж с одной стороны дома переходил в полуподвал с другой стороны. Каменные сводчатые ворота вели во внутренний двор. Позади дома была терраса, с которой открывался вид на маленький сад. Большевики назвали этот дом «Домом особого назначения». Еще до прибытия царя дом был огорожен высоким забором. Позже был выстроен второй забор, закрывающий внутренний двор и вход в дом.

Около 50 человек несли охрану, находясь в сторожевых будках, установленных около главного входа, во внутреннем дворике и в саду. В окне внизу и на чердаке были установлены пулеметы. Наверху, где располагались Романовы, круглосуточно дежурила внутренняя охрана.

Царь, его семья и оставшиеся слуги были размещены в шести верхних комнатах. Четыре Великих княжны должны были жить в одной комнате. Царь и царица жили в другой комнате вместе с больным царевичем. Окна были вскоре замазаны, чтобы заключенные не могли видеть происходящее снаружи дома. Несмотря на летнею духоту, приказано было держать все окна закрытыми. В комнаты, где содержались Романовы был только один вход, возле которого находился часовой и была комендантская, в которой находился комендант и несколько «товарищей». «Дом Особого назначения» превратился в неприступную крепость.

Во время екатеринбургского заключения царь отметил свое пятидесятилетие. Один из охранников Дома Ипатьева Анатолий Якимов так описывал его в то время: «Царь был уже не молодой. В бороде у него пошла седина. Видел я его в гимнастерке, подпоясанным офицерским ремнем с пряжкой. Пряжка была желтого цвета, и самый пояс был желтого цвета, не светло-желтого цвета, а темно-желтого цвета. Гимнастерка на нем была защитного цвета. Такого же защитного цвета на нем были и штаны и уже старые поношенные сапоги. Глаза у него были хорошие, добрые, как и все лицо. Вообще он производил на меня впечатление как человек добрый, простой, откровенный, разговорчивый. Так и казалось, вот он заговорит с тобой и, как мне казалось, ему охота была поговорить с нами».

В Доме Ипатьева отметила свой 46-й день рождения и царица Александра. Описывая ее, охранник Якимов отметил неприязнь многих русских к царице-немке: «Царица была, как по ней заметно было, совсем на него не похожая. Взгляд у нее был строгий, фигура и манеры ее были как у женщины гордой, важной. Мы, бывало, в своей компании разговаривали про них и все мы так думали, что Николай Александрович простой человек, а она не простая и как есть похожа на царицу. На вид она была старше его, у нее на висках была заметна седина, лицо у нее было уже женщины не молодой, а старой. Он возле нее казался моложе».

Александра, погруженная в религию, сама страдающая от сердечных приступов, постоянно переживала за своего сына, которому было все еще плохо. Четырнадцатилетний Алексей был по-настоящему калекой.

Другой охранник, более сочувствующий семье, сказал относительно него: «Бедный Алексей оставался в постели весь день. Его отец переносил его на руках из одной комнаты в другую. Его лицо было восковым и прозрачным, и его глаза были грустными как у животного, преследуемого волками. Все же он улыбнулся мне и пошутил, когда я ему глубоко поклонился».

Почти у всех Великих княжон дни рождения были в разгар лета. В июне Марии исполнилось девятнадцать. Она была, безусловно, самой симпатичной из четырех девочек, с густыми золотистыми волосами и голубыми глазами. За год до этого она попалась на глаза своему английскому кузену, принцу Луи Баттенбургскому, теперь лорду Моуттбаттену, когда он посетил императорскую семью в Санкт-Петербурге. Ее фотография находится в его спальне до сих пор.

Татьяна, достигшая своего совершеннолетия в Екатеринбурге, больше всего походила на свою мать. Худая, властная девочка, она была естественным лидером этих детей – хотя не самая старшая. Ольга старше ее на год, была тихой девочкой, которая любила рисовать и играть на фортепьяно, и, как ее мать, была чрезвычайно религиозна. Тогда же в июне самой молодой из девочек, Анастасии, исполнилось семнадцать. Месяц или два ранее, в Тобольске, она выглядела полненькой коротышкой – не самой изящной в семье. В виде компенсации Анастасия обладала большим чувством юмора и озорством. У нее была репутация семейного шута.

А жившие в Доме Ипатьева Романовы нуждался в любом юморе, который мог бы быть в этих условиях. Судьба была очень жестока для этой семьи, привыкшей к гораздо более комфортной жизни.

Личный камердинер царя, пожилой Чемодуров, который был в доме некоторое время, пережил Романовых. Он позже так описал обычный день семьи: «Утром семья пила чай вместе, с черным хлебом, сохранившимся от предыдущего дня. Около двух часов – обед, принесенный из местного Совета: жидкий мясной бульон или жареное мясо или чаще котлеты… Все мы обедали за одним столом, по приказу императора».

Но время шло. Еще двое из слуг были увезены в местную тюрьму, оставив Романовых с домашним врачом Евгением Боткиным, служанкой Анной Демидовой, поваром Иваном Харитоновым, слугой Алексеем Труппом и кухонным мальчиком Леонидом Седневым. Увезенные в тюрьму слуги позже были расстреляны – но сначала они рассказали о том, как охранники вели себя в доме – они начали воровать мелкие ценности, одежду, обувь.

Царь не мог вынести этого и рассердился. Но ему сказали, что он был заключенным и уже не мог отдавать приказы. С каждым днем положение ухудшалось. Сначала им давали двадцать минут на прогулку, затем время было уменьшено до пяти минут. Физическая работа была запрещена, царевич был болен. отношение охранников было особенно унизительным по отношению к великим княжнам. Им не позволяли пойти в уборную без разрешения и не сопровождаемыми охранниками. Вечером их заставляли играть на фортепьяно.

Чтобы пойти в уборную, Романовы должны были, выйдя из своих комнат, пройти через прихожую. По пути они проходили мимо двух часовых, которые грубо насмехались над женщинами, спрашивая их, куда они идут и для чего. Охранники писали непристойные плохие стишки на стенах дома, и Романовы видели это.

Вот подобный экземпляр:

Если учесть, что девочки были очаровательны, а простые рабочие, которым в среднем было около двадцати лет, никогда не видели подобных женщин, не было бы удивительным, возникновение неприятных скрытых сексуальных чувств в Доме Ипатьева. Ольга и Татьяна вынуждены были играть на фортепьяно, и мелодии, которых требовали, сильно отличались от того, что игралось в гостиных. Среди любимых песен охранников были «Отречемся от старого мира» И «Мы жертвою пали в борьбе роковой».

Комендантом Дома Ипатьева был Александр Авдеев, который поощрял плохое отношение к Романовым на первоначальном этапе заключения. 35-летний слесарь, участвующий ранее в национализации фабрики, производящей снаряды, он привел в охрану Дома Ипатьева многих из тех, с кем работал. Он имел среди охраны репутацию «настоящего большевика», который приводил в восхищение товарищей рассказами о том, как большевики уничтожили буржуазию и отобрали власть у «Николая Кровавого».

Хулиган и хвастун, Авдеев имел обыкновение приглашать близких друзей в дом, что бы показать им именитых заключенных и выпивать вместе с ними в комендантской комнате. Когда семья обедала, он находился возле стола и мог даже брать пищу со стола, по словам Чемодурова, едва не задевая царя локтем.

Находясь вне «Дома особого назначения», в атмосфере растущей напряженности, два иностранных наставника царских детей, англичанин Гиббс и швейцарец Жильяр, вместе с придворной дамой баронессой Буксгевден, пытались сделать хоть что-то для их хозяев. Они неоднократно обращались к британскому консулу, прося Томаса Престона оказать давление на большевистские власти.

Сегодня Престон говорит, что он действительно ходатайствовал перед местными большевиками, как мог: «Нашей единственной надеждой было дипломатическое давление. Я ежедневно посещал Совет… говоря, что британское правительство заинтересовано ситуацией, в которой находится императорская семья. Меня всегда уверяли, что у них все в порядке со здоровьем, за ними хорошо смотрят, и, разумеется, что они находятся в безопасности». Беспокойство о благосостоянии семьи было часто бессмысленно, поскольку это раздражало местные власти.

Этим двум наставникам и баронессе, в конечном счете, приказали убраться из города, но врача царевича, доктора Деревенько, оставили в Екатеринбурге, и разрешили ему изредка посещать Дом Ипатьева, чтобы осматривать маленького Алексея.

Благодаря этим посещениям и из-за плохого питания в Доме Ипатьева, обратились в местный женский монастырь. С середины июня двум монахиням разрешили регулярно приносить свежее молоко, яйца и масло, и даже дополнительно мясо и выпечку. В июне, настоятель местной церкви отец Сторожев вместе с дьяконом был впущен в дом и провел там церковную службу.

Благодаря редким посещениям священников и их рассказам, как очевидцев, известно, что же происходило в доме в предыдущем решающем месяце и как вели себя царственные заключенные.

Сторожев рассказывал, что он видел царя, одетого в гимнастерку защитного цвета, в таких же брюках и высоких сапогах. На груди у него был офицерский Георгиевский крест; девочки были в темных юбках и белых блузках и выглядели веселыми. Их волосы были коротко подстрижены. Алексей полулежал в кресле на колесиках.

Священник был поражен воодушевлением, с которым все принимали участие в службе; девочки пели с энтузиазмом, царь поддерживал их глубоким басом. Все это время Авдеев, комендант охраны, стоял в углу, наблюдая молча. Священники и доктор Деревенько были единственными, кто связывал семью с внешним миром.

В течение июня в прессе распространились слухи об убийстве царя. Москва их опровергла. В то же время за рубежом было получено независимое подтверждение того, что Николай находится в безопасности. Французский офицер-разведчик перешел линию фронта возле Екатеринбурга и сообщил это министерству иностранных дел в Париже.

Но в Доме Ипатьева жизнь становилась невыносимой, поскольку поведение Авдеева становилось все хуже и хуже. Его запои повторялись все чаще и чаще. Однажды, когда председатель Уральского облсовета захотел его увидеть, комендант валялся пьяный на полу. Его друзья прикрыли его, сказав, что он отсутствует. Воровство достигло кульминационного момента. Имущество императора разворовывалось мешками и вывозилось на извозчике или на автомобиле.

В конце июня Авдеев обвинял своего помощника в краже золотого распятия, принадлежащего царю. Внезапно, 4 июля, сам Авдеев был вызван по телефону в местный Совет и тут же был уволен. Высшее местное большевистское руководство появилось в доме и внимательно осмотрело его. Председатель местного Совета Александр Белобородов объяснил охранникам, что Авдеев и его помощник арестованы.

Затем он послал телеграмму в Москву: «Авдеев смещен. Мошкин арестован вместо Авдеева Юровский внутренний караул весь сменен заменяется другим. Белобородов».

Новый комендант Янкель Юровский, был членом местного Совета, и местным комиссаром юстиции. История всегда называла его главным убийцей Романовых, безжалостным злодеем, которому предназначено было расстрелять императорскую семью.

Все то, что мы знаем о его прежней жизни и во время его назначения едва ли говорит о нем, как о стороннике насилия. В возрасте приблизительно 40 лет Юровский был сначала часовщиком, а затем открыл маленький фотомагазин в Екатеринбурге. Во время войны он учился в армейской военно-медицинской школе и служил санитаром в армии; он проявлял медицинские знания во время посещения Дома Ипатьева за несколько недель до его назначения в качестве коменданта, когда он прокомментировал опухоль на ноге царевича, когда Деревянько его осматривал. Он предложил наложить гипсовую повязку, что бы помочь мальчику.

Позже характеристику Юровскому дал другой екатеринбургский доктор, который знал его с 1915 года, когда Юровский работал с ним в качестве помощника хирурга.

Доктор говорил о своем уважении к этому человеку: «Юровский, оказалось, был квалифицированным, честным и добросовестным рабочим… Он был образован и достаточно начитан, что выделяло его среди его коллег и друзей, которые его знали… Юровский был добр ко мне, и часто посещал меня, когда я заболел…»

И действительно, Юровский, кажется, был более спокойным и более ответственным человеком, чем Авдеев. Москва больше не должна была опасаться выходок не контролирующего себя человека, способного нанести какой-либо ущерб Романовым в пьяном гневе. Фактически, как только Юровский занял должность коменданта, он быстро восстановил дисциплину. Воровство прекратилось сразу.

Уже в день своего прибытия Юровский обнаружил, что кое-кто из друзей Авдеева все еще находился во внутренней охране. Они были немедленно удалены и заменены десятью специально отобранными охранниками. Новые охранники прошли специальный инструктаж, обедали они вместе с Юровским в комендантской, спали в комнатах на первом этаже.

Яков Юровский (1918 г.)

Прежние охранники уже не подпускались близко к семье, и ночью спали в доме, который был расположен через улицу от дома Ипатьева. Они осуществляли охрану вне дома. В дом им запрещалось заходить, И тем более, подниматься на второй этаж. Авдеевские охранники их называли «латышами», т. е., выходцами из прибалтийских областей на северо-западе России.

Солдаты латышских подразделений отличались прекрасным телосложением, а также исключительной дисциплиной. Они составляли значительную часть большевистской армии. Но все же новые охранники не были латышами. На стенах дома были надписи на венгерском или австрийском языках. В июле 1918 года тысячи австро-венгерских военнопленных боролись на стороне большевиков в Екатеринбургской области.

После реорганизации охраны Юровский занялся безопасностью дома. Когда монахини прибыли с продуктами, он поинтересовался, кто разрешил такие передачи, и ограничил передачи только молоком, которое предназначалось для Алексея. Он добавил второй пулемет на чердаке и нового часового на заднем дворе. Сам Юровский находился в доме только днем, а его помощник Никулин всегда был там в течение ночи.

У Юровского и его охранников была одна общая особенность: все они появились в Доме Ипатьева из местной ЧК, организации, которая была создана для борьбы с контрреволюцией и спекуляцией. ЧК располагалась в Американской гостинице, и, начиная с четвертого июля большевистское руководство в городе встречалось там регулярно, обычно в номере три, номере Юровского. Бывали там и Белобородов, председатель Уральского облсовета, человек, которому были переданы Романовы, глава города Екатеринбурга Чуцкаев, человек, с которым связывался британский консул по поводу содержания царской семьи; и на следующей неделе к ним присоединился Шая Голощекин, военный комиссар Уральской области.