Деловая элита России 1914 г.

Заключение

Приведенный список включает тех, кто находился на авансцене делового мира России, участвуя и лично, и имущественно в хозяйственной жизни. Это – социальный срез, анализ которого позволяет установить главные составляющие всего делового слоя. Здесь были очень разные люди, имевшие часто и несхожие предпринимательские биографии. Значительная часть поименованных дельцов приобщалась к бизнесу с малолетства, в семье, перенимая традиционно фамильные занятия. Немало среди элитарного слоя было и представителей дворянства, но именитые верхи "благородного сословия" встречаются в рядах капитанов бизнеса очень редко (Воронцовы-Дашковы и Мусины-Пушкины – редчайшие примеры). Российский бизнес оставался сферой приложения усилий других общественных групп, в первую очередь из купечества и потомственного почетного гражданства. Многие старые династии, проявившие себя в различных отраслях торговли и промышленности еще в XIX веке, сохраняли позиции в предпринимательском мире и не потеряли деловой активности. Фамилии Алексеевых, Бардыгиных, Бахрушиных, Вогау, Второвых, Гинцбургов, Гукасовых, Гучковых, Елисеевых, Карзинкиных, Крестовниковых, Морозовых, Найденовых, Нобелей, Поляковых, Прохоровых, Рябушинских, Са-пожниковых, Щенковых, Щукиных и некоторых других, неразрывно связаны с историей российского предпринимательства, развитием различных отраслей производства и торговли.

Наряду с исконными деловиками в приведенном перечне присутствует и много тех, кто не имел генетических корней в деловой сфере, а утверждался здесь или в самом конце XIX, или уже в начале XX века. Эта предпринимательская прослойка – продукт новейшего времени, периода бурного развития кредита, индустрии, транспорта. Если наследники и продолжатели дел отцов и дедов из числа именитого купечества принимали универсальные организационно-структурные формы хозяйственной деятельности (банк, биржа, акционерная компания) и новые отрасли занятий, имея, как правило, семейный деловой опыт, то вторые сформировались уже в эпоху утверждения в экономике финансово-промышленных корпораций. Любому инженеру или юристу почти всегда частный бизнес предоставлял большие материальные возможности, чем казенная или общественная служба, но лишь акционерные структуры открывали качественно иные перспективы, позволяя стать совладельцем предприятия и превратиться из наемного служащего в распорядителя (хотя прямой взаимосвязи здесь и не существовало).

Перечень указанных лиц нельзя рассматривать как список богатейших людей России. Хотя вопрос о финансовой идентификации конкретного предпринимателя чрезвычайно сложен, а во многих случаях и практических неразрешим, с большей долей вероятности можно утверждать, что административная власть лишь открывала путь к достижению индивидуальных выгод, но не гарантировала их. Результативность подобных стремлений зависела от многих факторов и в значительной степени от природных дарований и делового профессионализма данного лица, не только желающего, но и умеющего способствовать коммерческому успеху своей фирмы. Это удавалось далеко не всегда и далеко не всем, поэтому и состав ведущей группы российских бизнесменов менялся.

Персонификация категории "крупная буржуазия" позволила установить социальный абрис важнейшего элемента об-щества, находившегося в периоде ускоренной исторической трансформации. Быстрота и динамизм этого процесса, позволившего России за полвека совершить прорыв из архаичного прошлого на дорогу в европеизированное будущее, видоизменял не только общественную и политическую жизнь огромной империи, но и культурно-психологический облик самого предпринимателя. Уже в конце XIX века многие из них мало чем отличались от своих европейских коллег. Они имели высокий уровень образования, широкий кругозор и выступали полноправными партнерами европейцев при осуществлении крупных финансовых проектов и в России, и вне ее. Они владели знанием рыночной конъюнктуры, умели видеть перспективу, чувствовали пульс хозяйственной жизни и прекрасно разбирались в сложных хитросплетениях сановно-придворных сфер. В последние годы монархии они уже превращались в действительных "хозяев жизни", но так ими в полной мере и не смогли стать. Думается, что нельзя, в соответствии с расхожими представлениями, сводить неудачу самоутверждения лишь к тому, что старая власть их не пустила к главным рычагам управления. Эту очевидность лидеры российских либеральных партий (П.Н.Милюков, А.И.Гучков и др.) многие годы выставляли в качестве одной из важнейших причин, приведших Россию к крушению.

Но даже если принять несбывшееся, стать на зыбкую почву, предположив, что создание "кабинета общественного доверия" или "ответственного министерства" состоялось и главные посты в администрации заняли бы люди либеральных убеждений из кадетско-октябристских кругов, то и тогда "триумф капитализма" вряд ли бы состоялся. Российский либерализм во многих своих проявлениях был не буржуазным по своей сути, а скорее интеллигентско-барским. Сами претенденты на роль спасателей страны никогда не ответили на один принципиальнейший вопрос: насколько бы кадетско-октябристская власть была бы демократической, т.е. отвечала бы интересам и чаяниям большинства населения? В той конкретной исторической ситуации не только указанные деятели, но многие другие их соратники, в любом случае скорее представляли закрытый клуб единомышленников, который не мог стать действительной общественной силой, способной реконструировать страну. Сложилось бы то положение, которое в конечном итоге и возникло в марте 1917 года, когда ведущие посты в госаппарате заняли те, кто никогда, ни на каких свободных выборах в России победить не могли. В этой ситуации кабинет князя Г.Е.Львова больше походил на кабинет И.Л.Горемыкина, чем, скажем, на правительство Ллойд-Джорджа в Великобритании.

Идея столыпинских преобразований, осмеянная и ошиканная в кадетско-либеральных кругах, способная реализоваться лишь в рамках умеренно-авторитарного режима (каким и было после 1905 г. самодержавие), при понимании и поддержке образованных кругов общества, могла дать исторический шанс и П.Н.Милюкову и российскому бизнесу. Но ждать никто не хотел. Все желали играть лишь исторические партии "борцов с деспотией". Лидерам либерализма очень хотелось, чтобы Россия поскорее стала "второй Англией" и во имя этой великой цели либеральные златоусты отбрасывали жгучие экономические вопросы действительности, присвоив себе право лишь разоблачать и клеймить власть и все ее начинания. Эти политические деятели не хотели и не могли объединить сколько-нибудь значительные предпринимательские элементы.

Применительно к России само понятие "предпринимательские круги" следует скорее воспринимать как историческую метафору, чем определение некоего конкретного, связанного общностью интересов, целей и мировоззрения сообщества. Были банкиры, промышленники, торговцы, биржевики; существовали различные организации по отраслевым, региональным и даже общеимперским интересам, но почти везде, в том числе и в наиболее значительной организации – Совете съездов представителей промышленности и торговли, центробежные силы сплошь и рядом доминировали над центростремительными, а текущие интересы и потребности преобладали. Шаткость, неустойчивость экономической и социальной обстановки в стране осознавалась очень многими, но рецептов и рекомендаций по оздоровлению не предлагалось. То же, что инициировало правительство, почти сразу же отвергалось. Да подобные спасительные средства в последние годы вообще вряд ли могли быть. Крупный бизнес теснейшим образом оказался связан с государственной системой, которая отвергалась большинством политических деятелей. Экономические и политические вопросы переплелись, и конкретный прогресс в той или иной области хозяйства часто неразрывно был связан с более общими проблемами переустройства социальной жизни. Времени и возможностей для коренной реконструкции было очень мало и у государственной власти. Деловой мир, российский предприниматель оказался заложником исторической ситуации, когда все хотели блага, но никто уже почти ничего не мог. Судьба монархии и судьба предпринимателя оказались скованы одной цепью.

Причины подобной исторической аномалии следует искать не в тактике и стремлениях либеральных партий; их не следует выводить из политической недальновидности и интеллектуальной ущербности лидеров российского либерализма (здесь было достаточно ярких личностей). Основным стержневым фактором было отсутствие органической, надежной социальной базы для буржуазной эволюции. Именно тот хозяйственный импульс, резкий подъем частновладельческого хозяйства, о котором упоминалось выше, происходивший при деятельной поддержке самодержавного института власти, привел, с одной стороны, к росту наиболее крупных и совершенных финансово-индустриальных структур, а, с другой – отрывал крупный бизнес от своих естественных социальных резервов, не связав массу мелкособственнических интересов с интересами воротил делового мира.

Крупный капиталист и в XX веке, как правило, оставался одинокой фигурой, не вызывавшей симпатий не только в широкой общественной среде, но часто не имевшей поддержки и в самих предпринимательских кругах. Русские капиталисты не успели и не смогли стать альтернативной социальной силой, способной объединить конструктивные элементы общества и сошли с исторической арены вместе с самодержавной властью. Этот известный итог существования российских предпринимателей не был исторически запрограммирован, но оказался обусловленным всем ходом общественного развития, теми формами и тем уровнем, на которые его характеризовали.