Делу конец - сроку начало

Глава 1

Прозвучавшие выстрелы проникли через перекрытия глухим бухающим звуком. Ольга отбросила в сторону книгу и подбежала к окну. Во дворе несколько человек в пятнистой форме и с автоматами наперевес обегали дом с двух сторон, трое заскочили в подъезд. Раздалось еще два выстрела, прозвучавшие подряд, теперь они слышались откуда-то сверху.

То, что это было не случайно, Ольга поняла сразу. Именно в это время должен был подойти Стась.

— Боже мой, боже мой, что же теперь будет!

Цепляясь носками за ковер, спотыкаясь о стулья, она метнулась к входной двери и с ужасом обнаружила, что руки, такие послушные прежде, теперь не желали повиноваться, а пальцы, скрючившись в морской узел, не хотели разгибаться.

— Успокойся! — властно приказала себе Ольга. — Это все нервы.

Она набрала в легкие побольше воздуха и, задержав дыхание, принялась медленно выдыхать. Кажется, помогает. Трясучка, бившая ее, слегка унялась, а к пальцам вернулась прежняя гибкость. Ольга открыла дверь и, стараясь не выдать своего волнения, обратилась к старушке, которая с молодым задором, шамкая впалым ртом, кричала куда-то в пустоту.

— Валентина Федоровна, что случилось?

Старушка, вообще-то глуховатая, мгновенно отреагировала на вопрос — ей явно не хватало благодарной аудитории:

— Понимаете, Оленька, какое тут дело: я хотела мусор вынести, спускаюсь по лестнице, а тут мимо меня человек проскакивает с револьвером, а за ним другой. Я глядь вниз, а там нашего соседа обижают. Я им грожу, говорю, что милицию вызову, а они скалятся, меня не слушают, говорят, что сами из милиции. Понимаете, что делается-то.

Старушка не растеряла девичьего задора даже на девятом десятке жизни, и вообще, она была из того немногочисленного племени людей, которые даже собственную кончину воспринимают очень активно. Такие люди, ступая на край собственной могилы, непременно интересуются: а глубоко ли вырыта яма, а крепкими ли будут доски, из которых сколачивается гроб.

— Валентина Федоровна, а тот человек… куда он побежал? На чердак?

Не каждый день можно встретить двадцатилетнюю благодарную слушательницу. Эта нынешняя молодежь такая невоспитанная!

— Вот я и говорю, едва не пристрелили, — не унималась старушка. — Из револьверов палят, а ведь так и в человека попасть можно.

На жизнь Валентины Федоровны выпало немало подвигов — ее запросто можно было представить с револьвером в руке, первой врывающейся во вражеский окоп. А эта заварушка в подъезде заставила ее почувствовать себя на самой настоящей передовой, где она в полной мере может продемонстрировать бойцовские качества.

Тягаться с ней характером было бесполезно, а потому самое разумное — натянуть на лицо дежурную улыбку и скрыться за броней собственной двери.

— Я пойду, у меня на плите молоко кипятится.

— Ты права, деточка, — наступала Валентина Федоровна на Ольгу, словно на амбразуру. — Теперь порядочному человеку и на улицу выйти нельзя, обязательно пристрелят. И что же это делается!

Ольга отступила на шаг и живо захлопнула за собой металлическую дверь, будто бы спасаясь от нападения.

С улицы раздавались какие-то крики. Слов не разобрать. Ольга подошла к окну и увидела Стася в сопровождении трех человек в камуфляже, на головах черные маски. Чуть в стороне шел человек в штатском, говорил мало, лишь изредка отдавая какие-то распоряжения, но Ольга безошибочно угадала в нем главного. Вот только его лицо… Он никак не поворачивался в сторону дома и, только когда садился в машину, будто желая сделать приятное Ольге, бросил прощальный взгляд в ее сторону. Следом в автофургон затолкали Стася.

Никогда Ольга не чувствовала себя такой одинокой. А за дверью раздавался голос Валентины Федоровны, она по-прежнему находилась в центре внимания и старческим фальцетом, срывая голос, с энтузиазмом пересказывала произошедшее.

Ольга достала из холодильника мартини и налила себя полный бокал. Выпила в три глотка. Закурила, закинув длинные ноги на мягкий табурет. И понемногу стала осмысливать случившееся. Стась к ней больше не придет, это ясно как дважды два. Она почувствовала себя совершенно беспомощной. Нечто подобное чувствуют малолетние дети, оставшиеся без родителей. Будто бы сразу осиротела.

Нужно что-то делать, как-то жить дальше.

Идея к ней пришла неожиданно — так же враз шальная молния срезает одиноко стоящее дерево, осветив на полверсты сгустившиеся сумерки. На душе полегчало, а черно-белое видение окружающего насытилось спектром красок, оттеснив блеклую картину случившегося.

Ольга едва дождалась вечера. В девять часов открывался ночной ресторан на Калининском проспекте. Место так себе, не из лучших, с заявкой на западный шик.

Огромный зал вбирал в себя едва ли не всю праздную толпу Нового Арбата. Это обстоятельство было существенным — в создавшейся толчее можно почувствовать себя мышкой-норушкой, зарыться куда-нибудь в угол зала, где станешь недосягаемой для десятков блуждающих взглядов.

Ольга критически посмотрела на себя в зеркало. Грустно, подурнела. А что с ней станет, если неприятности посыплются чередой? Оттянула веко — белки подернулись мелкой сеточкой лопнувших сосудов, под глазами синева. Да-с. Впрочем, кое-что можно подправить: маска, французские кремы вернут коже ее цвет. Сейчас, конечно, не до улыбок, но можно поупражняться перед зеркалом, и тогда она будет напоминать себя прежнюю — беззаботное дитя, спешащее проглотить нектар жизни. Сегодня непременно нужно надеть темно-синее платье, любимое. Оно, как никакое другое, подходит к вечернему ресторанному торжеству и в то же время достаточно коротко, чтобы не выглядеть недотрогой. Мужчины всегда обращают внимание на руки, за ними особый уход, потому что пальцы — это визитная карточка женщины.

Ольга вдруг обнаружила, что кожа на ладонях увяла. Еще одна мелкая неприятность. Выжав из тюбика на пальцы смягчающий крем, она привычными движениями стала втирать его в кожу.

Через два часа священнодействия она внимательно посмотрелась в зеркало вновь. Уверенный взгляд темно-карих глаз любого мужика проберет до самой мошонки. Самодостаточная сильная женщина, прекрасно осознающая силу своих чар.

До Калининского проспекта Ольга добиралась на попутке — дряхленькой «шестерке», которая пыжилась, чихала и грозила развалиться пополам после очередного нажатия на газ. Водила, двадцатипятилетний брюнет с глазами ребенка, сконфуженно поджимал губы, будто опасался упрека за насилие над собственной машиной, и простуженно покашливал. Несмотря на кроткую внешность, он без конца бросал алчные взгляды на бедра Ольги, и девушка всерьез беспокоилась, что водитель может захлебнуться слюной и тогда они никогда не доберутся до места.

— Вы живете там? — сделал робкую попытку разговорить незнакомку водитель.

Он все еще не мог поверить, что в его салон, пропахший бензином и дешевым табаком, может влететь столь изящное существо с броским и красивым оперением.

Под ногами Ольги перекатывалась пустая бутылка, которая неимоверно раздражала ее. Она прижала ее каблуком, отчего платье, и без того короткое, поднялось еще выше. Водитель, заприметив интимный узор на колготках, едва не проехал перекресток на красный свет.

— Вовсе нет, — ответила Ольга, даже не взглянув на агнца с жадными глазами. — Я там работаю… Я валютная проститутка, иду снимать жирных клиентов.

Водитель хрюкнул себе под нос что-то невразумительное и, похоже, был готов расхохотаться, но, заметив неестественно серьезное лицо девушки, решил не выражать бурно распиравших его эмоций. Следующую часть пути до Калининского проспекта доехали молчком. Парень хмурился, обидчиво водил носом и разыгрывал мальчишку, у которого увели велосипед.

— Останови здесь, — попросила Ольга, когда «шестерка», отчаянно чихнув, выехала на проспект, освещенный в этот час неоновыми витринами.

Машина, словно на последнем издыхании, послушно сбавила обороты и прижалась к правому краю дороги. От праздника, едва увиденного, в глазах парня родилась тоска — кому-то ресторанная музыка, полный стол всевозможной жратвы, легко доступные девочки, полные карманы башлей, а кому-то гнуться до полуночи за баранкой ради куска хлеба. Несправедливо, бля!

Ольга распахнула сумочку и, вытащив из нее пятьдесят долларов, положила на панель.

— Сдачи не требуется. Купишь своей девочке цветы и коробку конфет. Они это любят. И будь с ней поласковее, тогда она тебе непременно даст. — И, уже закрывая дверцу, зло добавила: — Утри слюни, на меня у тебя денег не хватит.

С минуту водила смотрел Ольге вслед. Так же завороженно мальчишка наблюдает за полетом воробья, упорхнувшего из его ладоней. А потом, окончательно смирившись с дорогой потерей, процедил сквозь зубы:

— Шлюха!

И, прибавив газу, быстро поехал мимо праздника жизни.

Легкомысленная атмосфера ресторана ненадолго расслабила. Как и хотела, Ольга заняла столик в самом углу ресторана и, покуривая дамскую сигарету, стала дожидаться. На нее уже обратили внимание четверо парней, сидящих за соседним столиком, явные любители групповухи, уже мысленно раздели ее и оттрахали по нескольку раз. Все это было не то. В своих фантазиях они могли зайти слишком далеко, а этого ей не нужно. А потом, обслуживать сразу четверых — никакого здоровья не хватит.

Через стол сидели трое: два парня и белокурая девушка. Круглолицый альбинос оказался без пары и усиленно вращал головой в надежде отыскать съемный вариант. Парень уже дважды делал ей знаки, но она, как египетская царица, продолжала смотреть в сторону. Все это не то: во-первых, альбиносы притягивают неудачу, а во-вторых, слишком много свидетелей для предстоящего дела. Нужного ей человека она заметила сразу, как только он вошел в ресторан. Высокий, слегка сгорбленный, как это частенько бывает с людьми баскетбольного роста, с очень короткой стрижкой, отчего волосы топорщились малопривлекательным ежиком, он покрутил на пальце ключи от машины и, споткнувшись взглядом о хорошенькое личико Ольги, направился прямо к ее столику, добродушно улыбаясь.

— Я тут приятелей ищу, договорились вроде бы здесь встретиться, а их все нет, — радостно сообщил стриженый. — Вы позволите, я пока рядом с вами посижу, а то, знаете, одному в ресторане сидеть, это такая тоска смертная.

Ольга перевела взгляд на его руки — мускулистые, нетерпеливые, быстрые. По его хитроватому выражению было видно, что он хоть сейчас готов был потискать сдобное девичье тело.

— Присаживайтесь, я не против, — великодушно разрешила она.

Этот тип мужчины Ольге был понятен. Простота сквозила во всем его облике. Очень осторожное и многочисленное племя примерных семьянинов, не упускающих возможности сходить на сторону. Наверняка его женушка уехала на пару дней навестить захворавшую матушку, и, чтобы супружеская постель не остыла, он решил покувыркаться на простынях со жрицей любви. Взгляд у молодого человека был ищущий, оценивающий, он словно прикидывал, достойна ли Ольга чести быть уложенной на супружеское ложе.

— А как вас зовут, девушка? — жизнерадостно поинтересовался незнакомец.

Боже мой, как все это банально, в этом мире ничего не меняется. Сколько же раз ей приходилось слышать этот вопрос: сто? а может быть, двести? или тысячу?

Стриженый считал преступлением терять время, когда находишься рядом с красивой женщиной. Он так торопился, будто ожидал, что через полчаса может вернуться жена и лишить его праздника.

— Ольга, если это вам доставит удовольствие, — равнодушно протянула Крачковская.

— Какое замечательное имя, — расчувствовался баскетболист. — А меня зовут Семеном. Можно, я вас угощу? — И торопливо, словно опасался, что Ольга может отвергнуть его предложение, спросил: — Что предпочитаете? Шампанское? Вино? — И уже вкрадчиво: — А может быть, водочки?

— Водочки.

— Вот и славно. — Мужчина подал знак, щелкнув пальцами, и официант, гибкий, словно ивовый прут, и очень угодливый, вопросительным знаком застыл над столом.

— Чего желаете?

— Водки! И поесть на твое усмотрение. Ну, чего-нибудь эдакого! — в предвкушении потряс он сжатыми кулаками.

— Сделаем, — черкнул официант карандашиком в блокноте и скоренько удалился, изящно выполнив сложнейший слалом между расставленными столиками.

Ольга делила женатых мужчин на три группы. Принадлежавший к первой из них шуровал направо и налево и всякий раз со стыдливым и покаянным видом возвращалась к верной жене. Вторая группа — вольные отношения в семье, когда супруги, словно наперегонки, пускаются в разгул, меняя партнеров. Семен скорее всего принадлежал к третьей группе, когда мужчина ведет себя, подобно щуке, спрятавшейся в заводи и устремляющейся на поверхность за добычей только в том случае, если в толще воды рассмотрит жирненькую плотву, годную к употреблению. А потом вновь в заводь, в семью, где можно спокойно ожидать следующего греховного совокупления.

Уже через пару минут Семен азартно наворачивал салаты из трех тарелок одновременно, пачкая при этом губы щедро политым майонезом. Смотреть на него было смешно. Казалось, что он задался целью за один раз уничтожить все блюда меню. И в довершение картины не хватало корочкой хлеба подтереть с тарелки размазанный соус.

Аппетита никакого. Ольга клюнула раз, щипнула другой, затем, подцепив вилкой ломтик помидора, задумчиво пожевала. Ресторанная музыка уже не забавляла. Все это она видела и слышала не однажды.

От выпитой водки мужчина немного охмелел. Взгляд его становился все более откровенным. Дважды он, как бы невзначай, дотронулся своими загребущими паль-цами до ее коленки. Ольга сумела сделать вид, что ничего не произошло, обыкновенная слабость подвыпившего мужчины. Отрешенно, словно египетский сфинкс, смотрела в никуда через плотную толпу танцующих.

— Послушай, а чего мы тут, собственно, делаем? — неожиданно встрепенулся Семен. — Пойдем ко мне, посидим, выпьем. Продолжим наше знакомство в более тесной, так сказать, обстановке.

Ольга, надругавшись над сигаретой, с силой воткнула ее в блюдечко. Кажется, наступила вторая стадия знакомства, когда отношения между мужчиной и женщиной значительно упрощаются, и первый признак — они перешли на «ты». Дальше он по-приятельски должен обхватить ее за плечи. Третья стадия тоже до банальности проста — он спросит, сколько стоит час удовольствия, а потом, взвесив свои возможности, поинтересуется: а не останется ли она на ночь?

— Куда ты меня поведешь, к себе?

На лице Семена отобразилась мука и нечто похожее на угрызения совести. Все ясно, значит, действительно придется топать не в холостяцкую квартиру.

— Да, к себе.

— Тогда чего же мы теряем время? Ты ведь на колесах?

— Да. — Семен с сожалением посмотрел на расставленные салаты и, отчаянно махнув рукой, проговорил: — Пойдем.

Вопреки ожиданию, прикосновение Семена оказалось мягким, он ненавязчиво и в то же время уверенно поддерживал Ольгу под локоток. В его поведении усматривалось обыкновенное притязание самца. Ему важно собрать на себе кричащие мужские взгляды и с достоинством, одними глазами, заявить: «Это мое!» Ольга умело подыграла его тщеславию — подхватив со стола сумочку, вскинула голову и величаво покинула зал.

Постель у Семена оказалась немалой и больше напоминала поле для игры в гольф. Семен и сам был ничего, и вообще в этих мужчинах баскетбольного роста что-то есть. Задрав нос кверху, он усиленно сопел и чмокал губами, как будто бы выискивал в темноте мамкину сиську. Доза снотворного, вбуханная в бокал шампанского, не даст ему проснуться.

Ольга сгребла в охапку свою одежду и направилась в ванную комнату. Как ни странно, бессонная ночь не отразилась на ее личике. Теперь она поняла, что инстинктивно искала сильных впечатлений, чтобы вытравить из своего сознания нелегкие переживания последних часов.

Подправила помадой губы, слегка подвела карандашом брови. Внимательно всмотрелась. Понравилась себе. Нечасто к ней в последнее время приходит подобное ощущение.

В прихожей на кривом лосином роге висела куртка Семена. Ольга чуть стукнула по ней — в правом кармане что-то забренчало. Она уверенно сунула руку — ага, так и есть, ключи от машины.

Семен успел перевернуться на живот и, уткнувшись носом в подушку, заливисто храпел. Ольга прошла на кухню, секунду поколебалась, а потом открыла все конфорки, и газ радостно зашипел, заполняя помещение тлетворным запахом. Семен, уподобившись мальцу в люльке, дрыхнул крепко, не подозревая о том, что костлявая уже щекочет его пятки.

Теперь, кажется, все. Можно обойтись без прощального поцелуя.

Закрыв дверь, Ольга вышла на лестницу. Белая «восьмерка», подмигивая красной лампочкой, стояла у самого подъезда. Нажала на кнопку сигнализации — машина отозвалась двойным писком, сняв охрану. Уверенно, как если бы это был ее собственный автомобиль, она завела двигатель и выехала со двора…

Время текло неумолимо, уже третий день Ольга разъезжала по городу. Набравшись терпения, подолгу поджидала в тех местах, куда Стася могли привезти на следственный эксперимент. Ее действия облегчало то, что он уже не делал секретов из своих занятий, и о Куликове с некоторых пор она знала почти все.

Однако все напрасно — Стась Куликов пропал.

Ольге удалось выяснить, что делом Куликова занимается майор Шевцов, а он, как ей растолковали, педант и не любит оставлять хвосты; следовательно, его нужно ожидать в ближайшие часы в одном из тех мест, где Стась прошелся мамаем. Предчувствия подсказали, что это будет банк или ювелирный магазин.

Остановив машину недалеко от банка, Ольга стала ждать появления милиции. Наверняка Стась будет идти в сопровождении плотного конвоя и, ввиду особой опасности, на его руках будут наручники.

Уже заканчивался обед, но к дверям банка так никто и не подъехал. Ольга, откинувшись на спинку, нервно курила. Настроение — дрянь. Возможно, впереди не один день ожидания, но для себя она уже решила — нужно до конца пройти отмеренный судьбой путь.

— Девушка, ты не нас ждешь? — раздался сбоку любезный голос.

Крачковская повернулась и увидела трех парней в джинсовых куртках. Без труда определила — особый сорт людей, спешащих найти приключения на собственную голову. В их веселых, протравленных хмелем глазах откровенный интерес. Скорее всего Ольга для них лишь разминка перед марафоном развлечений, если кто-то не остановит их прежде.

— Не вас, — неприязненно процедила Ольга.

— Боже мой, она нам грубит! — обрадованно воскликнул один из них, тот, что повыше. — Люблю темпераментных женщин, — мечтательно протянул он. — Мужики, представляете, как она будет биться, когда я вкачу ей под кожу своего дурачка! От одного только вида этой соски у меня на штанах расходится «молния».

Он дернул за ручку, но дверца не поддалась.

— Давай с тобой покатаемся, киска, я тебе преподам такой урок любви, что у тебя захватит дух. Да ты никак боишься меня, такого примерного мальчика — и боишься. Знаешь ли ты, что в школе у меня были пятерки по поведению.

Один из парней встал впереди машины и, опершись руками о капот, принялся беззастенчиво рассматривать Ольгу.

— А ты недурна, — веско заметил он, растягивая слова, — с таким личиком и с такими глазками только на панели работать. — Все трое дружно расхохотались. — Хочешь, мы замолвим за тебя словечко, будешь на Тверской стоять, башли снимать.

— Отвалите от меня, — не скрывая брезгливости, произнесла Ольга.

— Я сказал тебе — не грубить, — стукнул он кулаком в стекло, — если не хочешь, чтобы мы тебя за волосы вытащили.

— Эта сучка, видно, себя крутой считает, раз на «восьмерке» разъезжает, — предположил третий, низенький брюнет с широкими плечами. — Давай ее из машины выдернем, отведем в парк, пускай прощения у нас попросит. Вон, посмотри, какой у нее ротик красивый, наверняка губками неплохо работает. А ну открывай, сука, — прошипел брюнет, — пока мы тебе машину не раздолбали. Ключи давай!

Ольга улыбнулась.

— Я вижу, вы очень настырные парни. Мне с вами не справиться, вам лучше поговорить с моим парнем, может, вы найдете общий язык.

— Ключи, мочалка!

— Будут вам ключи. — Ольга открыла дамскую сумочку, небольшую, но вполне достаточную для того, чтобы там поместился автоматический «глок» — подарок Кулика. Нажатием кнопки она опустила стекло и, выставив ствол в окно, небрежно поинтересовалась: — А может, для начала ты у меня что-то полижешь? Вон как рот приоткрыл, и язык у тебя очень возбуждающий. Прощения проси, козел!

Парень стоял с вытаращенными глазами, рот в испуге распахнут. Трудно было ожидать от такой милой дамочки, столь ухоженной, как домашняя болонка, подобной неприятности.

— Извини, — безрадостно просипел коротышка.

Не опуская пистолета, Ольга повернула ключ стартера. Машина мягко заработала.

— Не мешало бы тебе яйца отстрелить, — словно в задумчивости протянула она, а потом добавила: — Да скорее всего у тебя их и нет.

Ольга нажала на газ, и машина, рванувшись с места, выехала на середину проспекта. Отъехав на значительное расстояние, она посмотрела в зеркало заднего вида. Троица стояла на том же месте. Крепыш словно прирос к асфальту — озадаченный, потерянный. А двое приятелей хохотали над его конфузом.

Судя по настроению троицы, веселье понемногу набирало нужные обороты.

Покрутив немного по городу, Ольга подъехала к ювелирному магазину, о котором Стась вскользь упомянул в разговоре с Игнатом. Странно, но в этот час он был закрыт. Ольга вышла из машины, подергала за ручку, в глубине помещения показалась мужская фигура. Это был дядька средних лет в пятнистой робе. Приблизившись, он не признал в Ольге свою и отошел безучастно. Она с минуту постояла у магазина, а потом, передернув плечами, заторопилась к машине. Едва сев в кресло, она заметила подъезжающий милицейский автофургон. Нахально просигналив клаксоном, он заставил притормозить ярко-красный «Фольксваген» и, едва не цепляя его при повороте бампером, вырулил на площадку перед магазином.

Замерев, она наблюдала за тем, как крепенький старшина отомкнул фургон и выпустил из металлического студеного чрева Стася. Он с готовностью выставил вперед руку, и огромный мужчина, больше напоминающий дрессированного медведя, сковал его и собственное запястье наручниками.

Взгляд, брошенный в сторону Ольги, не был случайным, в этом она была глубоко убеждена. Кулик повернулся прямо навстречу исходящим от нее сигналам. Наваждение продолжалось мгновение, но как много оно значило для обоих. И, ничем не выдав своих переживаний, Куликов уныло отвернулся в сторону и затопал вслед сопровождающему — бугаю с литыми плечами, который тащил его за собой, словно строгий хозяин провинившуюся собачонку.

Ольге не однажды приходилось бывать в этом ювелирном магазине, и она без труда мысленно проследила весь путь, который им предстояло пройти. Сначала они пересекут небольшой холл с зеркалами, где находятся ювелирная и часовая мастерские, а потом по узорчатой ковровой дорожке поднимутся на этаж выше, где располагается сам магазин. Именно здесь и будет проводиться следственный эксперимент. Скорее всего, учитывая любовь милиции к операторским эффектам, он будет продолжаться не менее часа, и нужно быть готовой в любую секунду.

Ольга посмотрела на окно второго этажа, где должен размещаться магазин, и стекла стерильной чистоты доброжелательно блеснули, подхватив упавший с неба лучик. Весьма хороший признак.

Прогретый мотор завелся с полуоборота, частоты низкие, деловые и напоминали утробное урчание матерого зверя, готового к действиям. Так оно и было в действительности. Ольга посмотрела на часы: странно, прошло каких-то десять минут, а ей показалось, что минула уже уйма времени. Она ткнула пальцем в приемник, и из динамиков обволакивающе поползли хрипучие звуки. И в этот момент под удары басов со зловещим звоном разлетелись стекла на втором этаже, и в опасный проем выпрыгнул Стась. Упав на асфальт, он мгновенно поднялся и, спотыкаясь, побежал к машине. Ольга распахнула дверцу и, не слыша своего голоса, отчаянно торопила:

— Быстрее! Быстрее!

В окнах второго этажа возникла фигура того самого громилы. Сонливое выражение сменилось недоумением, какое бывает у малолетних детей, когда они смотрят на лопнувший шарик. А из-за плеча хищно выглянуло дуло автомата. Ольга увидела, как дернулся ствол, пыхнув огнем, и в Стася полетели асфальтовые крошки.

— Быстрее! — вопила она.

Ольга чуть отпустила сцепление, машина тронулась прямо навстречу бегущему, и Стась, уцепившись за дверцу обеими руками, подобно тому, как это делает утопающий, что хватается за соломинку, резво юркнул в салон.

— Гони! Гони! — орал он. — Не останавливайся! В переулок! Быстрее! Ну ты молодец, детка! Бля буду, молодчина. Я знал, что ты у меня бой-баба, но чтобы до такой степени, даже не мог подумать! Девочка, ты непременно получишь свою награду.

Ольга, не сбавляя скорости и не теряя при этом бдительности, лихо вращала руль, наводя ужас на пешеходов.

— Для меня самая большая награда быть с тобой рядом, — прошептала она.

Стась ее услышал.

— Господи, если бы ты знала, как давно я жду от тебя этих слов.

Глава 2

Белая «восьмерка» отыскалась лишь на третий день.

Уже никто не верил в благоприятный исход, как вдруг раздался звонок из отдела по угонам автотранспорта и мужской голос сообщил, что недалеко от Балашихи найдены интересующие их «Жигули». Уже через час Шевцов был на месте. Трудно было назвать автомобилем прогоревший и почерневший остов. Машина напоминала участника боевых действий после прямого попадания снаряда. Но причина была более прозаической: машину отогнали в лесочек, где ее могут отыскать не сразу, после чего подожгли, уничтожив улики. Надо думать, машина простояла здесь пару дней, потому что были видны грязевые разводы и следы дождя, который прошел здесь позавчера. Если бы господин Куликов прикатил на ней прошедшим вечером, то на земле обнаружилась бы сажа. А так, увы! Все сгинуло в дождевых потоках.

В какой-то степени Шевцову повезло. Возможно, он никогда бы и не узнал, где покоятся бренные останки искомой машины, если бы не парочка влюбленных, углубившаяся в лес. Можно себе представить, в какой переполох они пришли, когда их голые тела вдруг осветил столб зловещего пламени. Два дня парочка находилась в раздумье, стоит ли сообщать об увиденном властям и тем самым раскрывать собственное инкогнито, но гражданский долг толкнул их на исповедь.

Как следовало из их объяснений, машин было две, второй был «Мерседес», за рулем сидел мужчина лет тридцати пяти. Двое мужчин загнали белую «восьмерку» чуть ли не под тот куст, где происходило совокупление, и, облив ее из канистры бензином, подожгли. Вместе с ними была и женщина, но участия не принимала. Картинно стояла в стороне, покуривая сигарету. Какая из себя? Молодая, красивая, не старше двадцати. На поселковую барышню не похожа. Такая штучка очень органично смотрится в казино или ресторане.

Выслушав свидетелей, Шевцов отпустил их с миром. Обошел вокруг обгорелой машины, задумчиво ковырнул ногтем отслоившееся железо и поинтересовался у лейтенанта, который стоял здесь же:

— Машина в угоне?

— Так точно, товарищ майор. Мы уже все проверили, номера на кузове и двигателе полностью сходятся. К тому же в нескольких местах мы обнаружили пулевые отверстия, такое не скроешь.

— В каких местах пулевые отверстия? — спросил Шевцов, уже предугадывая ответ.

— Две пули в багажнике и одна в дверце машины.

— А кому принадлежит машина, выяснили?

— Да, выяснили, некоему Семену Кораблеву. Он пользуется машиной по генеральной доверенности. Заходил к нему домой, никого нет. У соседей спрашивали, никто не знает, где он.

— Ладно, хорошо. Это я беру на себя. Выставлю своих людей, может быть, проявится.

Место было тщательно осмотрено, но, кроме упаковок от презервативов, валявшихся под кустом, ничего существенного. Вряд ли троица забралась в лес, чтобы заняться плотскими утехами. Скорее всего эти сомнительные находки не имеют к ним никакого отношения.

Следующий звонок прозвучал в четырнадцать ноль-ноль и настиг Шевцова перешагивающим через порог — он собирался проведать раненого Васильчикова. Как выяснилось, с парнем ничего страшного, а пуля, по неведомым физике законам, проделала хитрую орбиту, не зацепив при этом жизненно важных органов, и успокоилась на витках тонкой кишки. Врачи, привыкшие ко всевозможным чудесам, в этом случае не скрывали своего удивления и, показывая на небо, говорили, что здесь не обошлось без помощи создателя.

Шевцов поднял трубку и коротко произнес:

— Слушаю.

В ответ раздался спокойный и размеренный голос Алексея.

— Товарищ майор, водитель «восьмерки» нашелся.

— Вот как, веди его сюда.

— Понял.

Через полчаса в сопровождении двух омоновцев и Алексея в кабинет шагнул мужчина высокого роста.

— Ну вот и здрасьте! — вымолвил он.

По страдальческой гримасе великана было понятно, что он скорее расстроен, чем обрадован.

Шевцов не сумел сдержать улыбки. Несмотря на свой рост, мужчина напоминал подростка, впервые попавшего в милицию. Кроме обыкновенного страха, запечатлевшегося на его лице, в расширенных глазах просматривалось любопытство.

— Здравствуйте. — И после паузы, сполна налюбовавшись растерянностью гостя, произнес мягче: — Присаживайтесь… вот на это место, — показал он на единственный мягкий стул, стоящий в кабинете.

Даже сидя, тот казался необыкновенно высоким.

— А в чем, собственно, дело, почему меня арестовали?

— Вас не арестовали, а задержали, — уточнил майор, присаживаясь за стол. — Может, вы нам сами все расскажете, без наводящих вопросов?

— Я ничего не понимаю, — искренне возмущался Семен. — Я шел домой, и тут ко мне подходят вот эти люди и говорят, что я должен идти в милицию. Как тут им откажешь, стоят в бронежилетах, с автоматами. Такие даже слона уговорят.

— Да, действительно, — согласился Шевцов.

— А что, собственно, рассказывать? В последнюю неделю у меня вообще все наперекос пошло. Познакомился я с одной молодой бабой в кабаке, так она меня чуть газом не отравила. Жена ушла, потом машину у меня угнали, а тут еще и вы со своим арестом. Не много ли всего этого на одного человека?

— Да, многовато. А вы не могли бы поподробнее рассказать о своих злоключениях?

Семен недоброжелательно хмыкнул.

— Значит, вас детали интересуют, поиздеваться решили?

— Вы не переживайте так. Если вы ни в чем не виноваты, то вам ровным счетом ничего не грозит. Давайте начнем с того, каким образом у вас украли автомобиль.

— Вопрос можно задать?

— Задавайте.

— Почему кражей моего авто занимается не ГИБДД, а уголовный розыск?

Шевцов сделал доброжелательное лицо.

— Все очень просто. На вашем автомобиле «Жигули» восьмой модели скрылся опасный преступник во время следственного эксперимента. Здесь можно предположить следующее. У вас угнали машину, и на ней впоследствии было совершено преступление. Или, — Шевцов развел руками, явно сожалея о том, что приходится говорить нелицеприятные вещи такому замечательному человеку, как Семен Кораблев, — вы были в сговоре с преступником и добровольно отдали свою машину.

— Но ведь ее сожгли! — почти выкрикнул Кораблев, слегка привстав.

Два омоновца, стоящие в дверях, заметно напряглись, а один из них как бы ненароком чуть повернул ствол автомата в сторону Семена.

— Все верно, сожгли, — согласился Шевцов с полуулыбкой, — но за это вы могли получить комиссионные, которые с лихвой покроют потерю. Тем более, его остов был обнаружен по чистой случайности. Если бы не милая парочка, занимавшаяся в кустах любовью, мы бы никогда и не узнали, что сгорел именно ваш автомобиль. Так что все могло быть шито-крыто.

— Боже мой! — обхватил голову руками Кораблев, нешуточно страдая.

— Так что в ваших интересах помочь следствию.

— Но чем я могу вам помочь! — в бессилии вскричал Семен.

— А вы как считаете? Ведь это не мой автомобиль был на месте преступления, а ваш! Начните вот с чего: расскажите, что вы делали накануне исчезновения вашего автомобиля.

— Дурной день! Ой дурной! — закачал головой Кораблев. — Даже и вспоминать не хочу… Ладно, если для дела. Короче, за день до этого у меня отбыла в командировку благоверная. Как в анекдоте получается, только там, как правило, муж уезжает в командировку, а здесь жена. Ночь я проспал один. Ну я и подумал, что я, не мужик, что ли, в конце концов, надо же как-то активизироваться, чтобы время зря не пропадало. Жизнь и так тоскливая, а небольшая интрижка на стороне добавит тонуса браку. В общем, в тот вечер я пошел в ресторан на Калининском проспекте. Сам не знаю, что меня туда потянуло. Вот я пришел туда, в полной готовности снять какую-нибудь телку. Ну вы меня поймете, все-таки тоже мужики, — обернулся Семен назад, где стояли омоновцы. Теперь их вид был не столь суровым, на губах промелькнули сочувствующие улыбки. — Едва я вошел, смотрю, в самом углу сидит девушка, лет двадцати, не больше. Красивая, ну сущий ангел во плоти! С такой девицы только иконы писать. Я еще подумал: как это такая крошка залетела в такое греховное место? Тут я сигаретку у нее в руке заметил. И понял, что баба наша, вполне земная! У меня на душе отчего-то легко так сделалось, ну я прямо к ней и подрулил. Нес какую-то чушь, сейчас и вспоминать стыдно.

— Ну, а потом что было?

— Выпил я. Но самую малость. Если меня и есть за что укорять, так это за то, что на грудь немного принял. Но старался не увлекаться, все-таки я за рулем был. На той самой злополучной «восьмерке» приехал, — в голосе прибавилось грусти, словно заговорил о покойнике. — Потом я пригласил ее к себе, она не отказалась.

Шевцов открыл папку и, выудив из нее небольшую любительскую фотографию, положил перед Кораблевым.

— Это случайно не она?

Глаза верзилы округлились, и он в удивлении распрямил спину, отчего сделался еще выше.

— Точно, она! Ну вы даете!

— Так что дальше было?

— А что дальше? Все обыкновенно было. То, что у мужика с бабой случается, извините меня за откровенность. Вот здесь я был благодарен, она просто показала класс. Я даже не подозревал, что девка на такое может быть способна, — в голосе Семена послышались теплые нотки, глаза слегка повлажнели. — Мне даже показалось, что она сама всего этого желает! Как будто чего-то хочет забыть, вот и ударилась в разгул. Не помню, как и уснул. А проснулся от того, что меня кто-то по роже колотит. Открываю глаза, а это жена. Башка трещит неимоверно, в глазах туман. Оказывается, жена вернулась раньше времени под утро. Открыла дверь своим ключом, а в комнате газом воняет, подбежала ко мне, думала, что я уже покойник, а я зашевелился. Открыла двери, балкон, проветрила комнату. Вот так меня и спасла. Конечно, потом с ней был разговор неприятный. На столе пара бутылок шампанского, бокал со следами губной помады, простыни перепачканные. Даже волосы нашла на подушке. Прикинулся, что ничего не знаю, ничего не помню. Потом начал врать, что, как только она уехала, к нам зашел мой приятель со своей подружкой, вот они и перепихнулись на нашем супружеском ложе. Но она так и не поверила мне, и правильно сделала, — махнул рукой Кораблев. — Собрала свои вещички и отбыла в неизвестном направлении. Звонил ее матери, но та говорит, что Марины у нее нет. Вот такая неприятная история.

— А эта девушка, Ольга Крачковская, не могла вас отравить?

— Точно! Ее так и звали, Ольга, — радостно воскликнул Семен. — Отравить меня? А какой ей смысл в этом? Вроде бы я ей ничего плохого не сделал. Мне кажется, даже, наоборот, спасибо должна была сказать, — недоумевал Семен Кораблев. — Все-таки я потрудился на славу, и она должна была остаться довольной. Извините за подробности, мне как-то неловко говорить, но она так кричала от удовольствия, что у меня перепонки лопались.

— А где ваши ключи от машины?

— Понятия не имею! — искренне посетовал Семен. — У меня нет привычки ими бросаться, я их все время держу в кармане. А утром сунул туда руку, а там их нет. Может быть, обронил где?

— А это не ваши ключи? — Шевцов сунул руку в карман и брякнул связку на стол.

— Мои. Но как они у вас оказались?

— Ничего сложного в этом нет. Ваши ключи мы обнаружили в салоне обгорелого автомобиля. Скорее всего их вытащила из куртки та самая девушка, она же и включила газ. Так что вы должны быть очень благодарны супруге за то, что она явилась раньше времени.

Глаза у Кораблева возбужденно забегали, грудь раздулась колесом, казалось, через секунду он разразится проклятиями, но он неожиданно тонко выдохнул:

— Во-от сука! Да я сегодня же пойду в ресторан и за волосы оттаскаю ее как следует! Она же меня убить хотела!

— Чего я не советую делать, так именно этого. А потом, она вряд ли будет в ресторане.

Кораблев успокоиться не мог, голова его, напоминающая мяч, дергалась из стороны в сторону.

— Ну сука так сука! Это надо же додуматься до такого. Кто бы мог знать, — в досаде ворочал он своим огромным телом, стул при этом трещал, казалось, еще одно неловкое движение, и посетитель развалит казенную мебель.

— Не надо так расстраиваться. Может быть, вспомните что-то еще?

— А чего тут вспоминать. У меня до сих пор башка трещит от этого газа, будто целый месяц пьянствовал.

Горе его было искренним, хотя в этом он видел некую житейскую мудрость: за каждое удовольствие приходится расплачиваться.

— У меня к вам такая просьба: если вы ее все-таки встретите, то, пожалуйста, не предпринимайте никаких шагов и обязательно сообщите нам.

— Непременно, — выговорил Семен многообещающе, в голосе услышалась готовность ухватить ее за волосы и немедленно волочить в милицию.

Глава 3

Генерал Прохоров по обыкновению нервно барабанил костяшками пальцев по столу и молчал. Скверная привычка. Надо отдать ему должное — он умел нагонять на подчиненных жути. Даже самые закаленные в присутствии генерал-полковника чувствовали себя солдатами-первогодками. Особенно тягостно было затянувшееся молчание. Антон Игоревич хмурился, округлял глаза и так болезненно морщился, будто с него снимали скальп. Хуже всего было то, что при этом он поочередно рассматривал соратников, и редко кто из них способен был выдержать угрюмый взгляд генерала.

Оборвать барабанную дробь даже нечаянным чихом было бы куда большим святотатством, чем нагадить в святом месте, а потому, уподобившись ценителям прекрасного, офицерский состав слушал рваные ритмы, выходящие из-под генеральских пальцев.

— Та-ак, — наконец произнес он. — Что скажете в свое оправдание? Я за вас всех буду думать? Тогда на хрена мне такие работнички нужны.

Генерал говорил отрывисто, а глуховатый голос напоминал удары баскетбольного мяча, Шевцову же казалось, что это перекатываются по кабинету полковничьи головы, срубленные генеральским гневом.

— Ну вот ты, Крылов, что мне скажешь? — строгий генеральский взор остановился на начальнике отдела уголовного розыска.

Геннадий Васильевич и прежде не был златоустом, а сейчас потерялся совсем. Поднявшись, он напоминал нерадивого сына, попавшегося на глаза отцу в тот самый момент, когда начал стирать в дневнике злополучную двойку.

— Делаем все возможное, товарищ генерал-полковник.

— Ты вот мне что скажи, полковник: как это так получилось, что Куликов сумел удрать от вас четверых? А?

Геннадий Васильевич не один раз пожалел о том, что решил участвовать в эксперименте, будто, кроме этого, у него не было никаких дел. А виной тому было плановое совещание, на котором он хотел доложить о результатах. Не случись этого, сейчас сидел бы с невинным лицом поблизости от генеральского стола, а не жался бы в углу кабинета, как нашкодивший школьник.

— Все произошло как-то неожиданно, мы даже толком не успели среагировать, — признался полковник.

— А автомат-то у вас для чего? — продолжал распекать Крылова генерал.

Присутствующие прятали улыбки. Дело было даже не в Крылове, а в манере Прохорова делать внушение своим подчиненным. И наглядным примером доказать, что путь от полковника до генерала такой же сложный, какой бывает у гусеницы, прежде чем она превратится в легкокрылую бабочку. К таким вещам стоило относиться философски — сегодня не повезло Крылову, завтра в роли мальчика для битья может оказаться любой другой из присутствующих.

— Сержант стрелял, попал в стекло… — уныло оправдывался полковник.

— Да не в стекло надо было стрелять, а бить на поражение, если уходит. И не одному сержанту, а всем, кто там был. В тир надо почаще ходить, тогда таких промахов не будет!

Крылов скосил взгляд на Шевцова, сидящего у противоположной стены кабинета. Мрачноватый вид майора вроде бы говорил о полном сочувствии непосредственному начальству. Но Геннадий Васильевич прекрасно осознавал — Шевцову приятно было увидеть его, сидящим в центре огромной лужи.

— Виноват, товарищ генерал-полковник!

— Ладно, садись, — махнул устало кистью Прохоров. — Ну а где другой отличившийся? — взглядом разгневанной гюрзы обвел он присутствующих. — Ах, вот ты где затаился, сразу и не отыщешь. Рассказывай, майор, чем занимаешься?

Шевцов мгновенно поднялся.

— Судя по нашим оперативным данным, Куликов по-прежнему в Москве. Скорее всего он просто залег на дно. Со своими старыми знакомыми пока не встречается и, видимо, выжидает. Во всех местах его возможного появления мы установили пункты наблюдения.

— И как долго нужно ждать от вас результатов?

— Думаю, что недолго, товарищ генерал, — отчеканил майор. — Куликов очень деятельная натура и вряд ли захочет так долго оставаться в бездействии. К тому же нам стало известно, что за время его отсутствия в команде появились лидеры, которые хотели бы, чтобы Куликов не возвращался вовсе.

— Смотри, майор, я не девка, обещаниями меня кормить не нужно. Если слово не сдержишь, считай, что нажил в моем лице крупного недоброжелателя. Тебе все понятно?

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — выдохнул Шевцов, силясь выдержать его взгляд.

— Ладно, добро, садись, — смилостивился генерал.

Глава 4

Огромный бильярдный стол, обтянутый зеленым сукном, больше смахивал на футбольное поле без игроков, на которое, по чьему-то злому умыслу, было высыпано неизмеримое количество мячей. Вся комната погружена была в полумрак, только стол, стоящий в самой середине, освещен был мягким дневным светом.

Стол был старый, карамбольный и, по уверению хозяина, доставлен из Парижской бильярдной академии, куда в начале двадцатого столетия съезжались сильнейшие мастера игры как Старого, так и Нового Света. Игра на таком столе велась нешуточная, где за одну партию проигрывались имения, а наиболее удачливые присовокупляли к своему состоянию парочку вилл где-нибудь на Лазурном побережье или недвижимость в Европе. Раритетный, больше смахивающий на хищную рептилию из палеозойской эры, стол мгновенно притягивал взгляды. Толстые резные ножки из красного дерева, сделанные в форме расставленных лап свирепого животного, впечатляли; доски аспидные, идеально полированные, да и сам камень, из которого была выполнена поверхность стола — непростой, редкий, из месторождения, затерянного где-то на юге Италии; борта слегка выпуклые — из черного дерева.

Невольно, будто желая успокоить рассерженное животное, Стась притронулся к богатому бильярдному сукну и почувствовал на подушечках пальцев ласкающую шероховатость.

— Нравится? — довольно протянул Клетчатый. — Не ты первый на такое купился. Красивую вещь, как и красивую бабу, хочется потрогать. А хорошая штучка! — протянул он с выдохом, как будто запустил загребущую ладонь под девичью блузку.

— Вещь знатная.

— Если бы ты, Стась, знал, в какую цену она мне обошлась! За такие бабки можно в Европе дом купить! Но, знаешь ли, люблю всякие такие вещички. Ты даже не представляешь, в каком виде мне достался этот стол! Как говорится, не приведи господь. Я нашел специалистов, они где-то зачистили, где-то отполировали, а вот здесь, — показал он на бортик, — черное дерево пришлось заменить и, как видишь, даже незаметно. В Париже на этом столе играл весь цвет российской эмиграции: все эти Голицыны, Толстые, Куракины, Юсуповы, Нарышкины… Вот так-то! Не люблю, когда наше русское находится в чужих руках, — с любовью провел он ладонью по гладкому отливающему дереву.

Куликов слегка улыбнулся. Подобные рассуждения звучали бы естественно из уст человека, обремененного академическими знаниями и учеными степенями, денно и нощно пекущегося о наследии российской культуры. Но странно их было услышать от уголовного авторитета, который едва ли не половину жизни провел за колючей проволокой.

— И не жалко тебе было денег? — подначивал приятеля Куликов. — Поехал бы с какой-нибудь киской в экзотические места, потратил бы в удовольствие все деньги. Может, слетал бы в Таиланд, местные проститутки знают толк в любви, было бы что вспомнить.

Клетчатый укоризненно посмотрел на Куликова.

— Ты ли это говоришь, Стась? Мне даже кажется, что я разговариваю с каким-то бакланом, едва отмотавшим срок. Они только выходят за порог зоны, так сразу начинают трахать баб направо и налево, не вылезают из кабаков. И в целом жизнь для них — это перепихнуться как можно с большим количеством блядей и выжрать как можно больше винища. А спросишь у них, что же они видели в жизни, так окажется, что, кроме кабаков, они ничего и не знали. А я, в отличие от них, еще кое в чем разбираюсь.

В углу бильярдной в специальных ячейках располагались кии. Клетчатый вытащил один из них и бережно погладил поверхность из благородного палисандра.

Клетчатый был признанным мастером игры, таких, как он, во всей Москве было не более пяти человек. Про себя он говорил, что не играет в бильярд только в одном случае — когда спит, а если он обнимает бабу, то непременно одной рукой, потому что в другой у него находится кий.

В его словах была изрядная доля правды. Даже на зонах он умудрялся организовывать бильярдные комнаты, где играл на интерес и с надзирателями. Для него не было более сурового наказания, чем отстранение от бильярдного стола. А однажды в пятнадцати изнуряющих партиях он сумел обыграть начальника колонии, такого же мастера, как и он сам, за что получил неофициально три дня отпуска, и за это время он обогрел чуть ли не всех одиноких женщин поселка. Колонии, куда он попадал, быстро превращались в филиал бильярдного клуба, и бацилла соперничества поражала даже самых неискушенных.

О бильярде он знал все, от зарождения игры и забавных историй до мельчайших нюансов в тактике ведения партии.

— Хочешь сыграть? Возьми вот этот кий, ему лет сто двадцать, не меньше. Ты посмотри, какое дерево! Это же палисандр. А рукоять — настоящая слоновая кость. Не хочу тебя интриговать, но еще два года назад этот кий украшал один из музеев Европы, а сейчас он у меня. — Голос его размяк и звучал гордо.

— Давай сыграем, — неожиданно согласился Куликов. — Просто так ведь ты не играешь?

— Это ты верно сказал, — заулыбался Клетчатый. — Без интереса только дураки играют, а мы ведь с тобой при делах. Путевые!

Губы его при этих словах раздвинулись еще шире, показав резцы, слегка подпорченные кариесом.

В последний раз они чалились вместе и разошлись как друзья, что редко бывает у двух сильных личностей, вынужденных находиться на ограниченном пространстве. Это была одна из главных причин, по которой Куликов решил искать укрытия именно у него.

Вор оказался щедрым — в приеме не отказал и тихими вечерами, за бутылочкой красного винца, проводил экскурсы в историю бильярда.

Куликов взял кий за утолщенную рукоять, на которой красивым вензелем были проставлены инициалы владельца, чуть в стороне двуглавый орел. Похоже, что один из великих князей скрашивал этой знаменитой игрой унылое бремя эмиграции.

— Почем?

В глазах Клетчатого появилась хитринка, это не понравилось Кулику.

— Откровенно? — почти с вызовом поинтересовался Клетчатый, видно, решившись.

— Да не мямли ты, говори как есть.

— Хорошо. Если ты проиграешь, отдашь мне на ночь свою бабу.

Во взгляде Клетчатого ничего зловещего — обыкновенный шаловливый парень, всегда готовый к куражу. Женщина, по его разумению, не представляет особой ценности, впрочем, как и положено считать вору. Она для него всего лишь объект наслаждения, который при желании можно подарить или поменять на что-то более существенное.

Кий в руках Кулика дрогнул. Он едва удержался, чтобы не ткнуть заостренным концом прямо в лоб Клетчатому и, как бильярдный шар, откинуть его в самый угол, а там, расставив над поверженным ноги, методично бить его по темечку слоновой рукоятью. Шуму он при этом наделает много, и еще через пару минут в комнату ворвется охрана Клетчатого, от которой придется отбиваться раритетной вещицей.

— А если я все-таки выиграю?

Кулик стойко справился с искушением и бережнее, чем следовало бы, положил кий на стол.

— Я не исключаю такой возможности. Чего ты хочешь? Денег?

Куликов отрицательно покачал головой.

— У меня их достаточно. Ты выполнишь мое желание.

— Согласен, если оно не пойдет вразрез с моими понятиями. Не забывай, я все-таки вор.

Куликов слегка нахмурился.

— Ты беспокоишься за свой авторитет, словно барышня перед соитием. Никто тебя подставлять не будет. Ты должен будешь делать то, к чему привык.

Клетчатый заулыбался вновь.

— Это что же такое, сходить в сортир, что ли?

Пришел черед скалиться Куликову.

— Угадал, подобные дела для тебя, как два пальца.

— Если так, то я согласен.

— Ты даешь слово вора?

— Даю.

— Здесь нет свидетелей, но я его ценю, поскольку ты сам знаешь, что случается с теми, кто его нарушает.

У Клетчатого было прекрасное настроение, и он был из тех людей, кому не обязательно пересказывать анекдот.

— Уж не к параше ли ты меня подталкиваешь? Слово я дал! Я лучше себе в башку пулю пущу, чем его нарушу, — почти торжественно произнес он.

Куликов пожал плечами.

— Как знаешь, я тебя за язык не тянул. Так в какую игру предпочитаешь? — он поднял кий и потрогал пальцами наклейку.

Как и сам кий, она была отменного качества, скорее всего из кожи буйвола. Сделано с умом — твердая по самым краям и очень эластичная в центре. Шары наверняка будут постанывать от удовольствия, когда по ним станут лупить такой кожей.

— Давай карамболь, — невинно посмотрел Клетчатый на Стася. — Скажем, до ста очков.

В этом виде игры Клетчатый был особенно силен.

— Хорошо. Давай карамболь. Прямой карамболь, — согласился Куликов, сделав вид, что не заметил хитрости Клетчатого.

И, уже устыдившись своего явного преимущества, Клетчатый добавил:

— Принимается. Могу дать тебе двадцать очков форы.

Куликов брезгливо поморщился:

— Не будь так великодушен, это может когда-нибудь погубить тебя.

— Как знаешь, — дернул плечом Клетчатый и шагнул к стеллажу, где рядком, словно новобранцы на параде, были укреплены кии. Клетчатый выбирал основательно: он пробовал их на вес, смотрел наклейку, приглядывался к рукояти, пока, наконец, не остановился на красивой игрушке из бука. Проверив центр тяжести, удовлетворенно хмыкнул.

— Кажется, нашел. — Он установил посередине бильярда пять кеглей, где самая большая была король, и выставил на зеленое сукно три бильярдных шара: два белых и один биток оранжевого цвета, после чего великодушно разрешил: — Начинай.

Стась удобно оперся о стол. Впереди — две кегли и король, они принесут семь очков. Удар получился резкий, сухой щелчок, и шар позорно выскакивает через короткий борт.

На лице Клетчатого нечто, напоминающее сочувствие.

— Ты переволновался, так бывает.

Уверенно, совершенно не напрягаясь, он сбил четыре кегли, заработав восемь очков, при этом Клетчатый так страдальчески вздыхал, будто это ему сегодняшним вечером предстоит подкладывать свою женщину под другого.

Кроме точного удара, в карамболе нужны крепкие нервы. Стась закрыл глаза, расслабил мышцы лица, мысленно погнал потоки крови к отяжелевшим конечностям. Благодатное тепло медленно расплывалось по телу, наполняя его клетки энергией.

— Ты колдуешь, что ли? Или порчу какую на меня наводишь? — полюбопытствовал Клетчатый. — Давай бей, теперь твоя очередь.

Он улыбался, уже видя Ольгу поставленной на четыре точки.

Руки твердо сжимали кий, рукоять была удобная, под самую ладонь. Фишка-король величественно возвышалась над своей свитой. Удар. Щелчок, и шар, разметав всю эту компанию, величаво откатился к бортику. Есть тридцать очков!

В этот день у Стася получалось все.

Он вспомнил, что некогда сам был искусным мастером, и теперь, словно наверстывая упущенное, проводил такие изысканные удары, какие нечасто можно встретить даже в пособиях по бильярдной игре.

Последний удар был отвесным — биток последовательно коснулся двух прицельных шаров, значительно растревожив их, они бестолково потолкались о резиновые борта и приблизились к первому шару в правильном треугольнике.

— Ваша партия закончена, сэр, — почти лениво объявил Куликов.

— Вижу, — согласился Клетчатый. — Может, сыграем еще одну?

— Желания нет, а потом — ты дал слово… вора.

— Было дело, — неохотно подтвердил Клетчатый, скривившись.

В руках он по-прежнему сжимал кий. Искусно отполированный, он собрал весь свет бильярдной, отчего стал напоминать длиннющую рапиру. Широко размахнувшись, Клетчатый рубанул кием о стену. Крепкое дерево звонко хрустнуло, и тонкий конец, проделав сложную траекторию, отлетел в противоположный угол комнаты, а остаток ощетинился острой щепой.

— Зря ты вещи портишь. При чем здесь инструмент-то?

— Я редко проигрываю, может, раз в два года, — признался Клетчатый, — и никогда потом не беру в руки кий против человека, которому проиграл. Ты не можешь мне сказать, что ты от меня хочешь? — обреченно спросил он.

— А зачем тебе это?

— Ну, чтобы я хоть как-то подготовился к этому.

— Клетчатый, я пока сам еще не знаю. Но ты не беспокойся, я не забуду, — дружески похлопал Стась вора по плечу. Настроение было отменное, можно было и пошутить. — Видно, сегодня тебе придется спать в одиночестве. А знаешь, это, может, не так и плохо, женщины в какой-то степени расслабляют. Не дают сконцентрироваться. А у тебя с этим не все в порядке, тебе еще многому нужно поучиться.

Стась издевался откровенно, не понять этого мог только глупец, а Клетчатый был человеком умным. Неожиданно щепа обломилась в его руках и упала под ноги. Что-то в Клетчатом переменилось, не в его характере было проглатывать ядовитые насмешки. Так и отравиться можно. Похоже, он нашел противоядие: вяло улыбнувшись, бережно поставил кий на стеллаж.

— Да, это я знаю. Ну что ж, отдыхай со своей кисонькой, не буду тебя тревожить. А мне тут еще кое-какие распоряжения сделать нужно. — А затем, показав на обломки, разбросанные по полу, добавил: — Да вот еще кий отреставрировать. Все-таки вещичка неплохая и денег стоит. Да, кстати, Стась, — он подошел к шкафу, открыл его своим ключом. — Вот возьми это шампанское, — вытащил бутылку из глубины. — Французское. Скажешь своей киске, что это от меня.

— Что это ты вдруг?

— Характер у меня такой, люблю делать людям приятное, — начищенным самоваром засиял Клетчатый.

Стась улыбнулся в ответ, узнавая в нем старинного приятеля.

Коттедж Клетчатого располагался в излучине Москвы-реки, неподалеку от Хорошева. Место во всех отношениях достопримечательное — Серебряный Бор. Можно было только предполагать, сколько он отвалил денег, чтобы вдыхать кислород в заповедной зоне. Глядя на сосны, плотно обступившие со всех сторон коттедж, верилось, что вор всеми фибрами своей тончайшей души тянется к прекрасному и каждую субботу бродит по лугам, чтобы послушать чарующие трели жаворонков.

Даже среди соседских строений особняк Клетчатого выделялся не только своим масштабом — был огромен, в четыре этажа, и островерхая крыша с задиристым флюгером в облике Георгия Победоносца решительно протыкала небо, — но и своей аскетической архитектурой, напоминая замок воинствующих монахов. И у всякого, кто подходил к строению ближе чем на километр, невольно возникало ощущение, что каждый его шаг фиксируется бдительными сторожами. Кто знает, может, так оно и было в действительности.

Вряд ли кто догадается искать его здесь, в этом рассаднике капитализма, где метр земли стоит примерно столько же, сколько килограмм золота. Да и соседи, как объяснил Клетчатый, все при делах — банкиры, политики, чиновники самого высокого уровня. По существу, отстроенный поселочек был неким закрытым клубом, вход в который без золотой карты был заказан. Клетчатого же они встретили с распростертыми объятьями, принимая его за нефтяного магната. Отчасти они были правы, потому что Клетчатый со своими ребятками курировал «Сибнефть». И ни один крупный проект не проходил без его личного благословения. А это большие деньги. Вот в таких ухоженных поселках, отгороженных от мира шлагбаумами, у которых бдят молодые офицерики, и происходит сращивание преступного капитала с государственным. Несмотря на некоторые странности в общении, Клетчатый, в общем, был приветливым хозяином, для своих гостей выделил две комнаты на втором этаже, одна из которых была спальней.

— Вот, — поставил Куликов бутылку шампанского на стол. — Выиграл у хозяина в бильярд, он мне и презентовал от своих щедрот.

Ольга взяла в руки бутылку и уважительно протянула:

— О! Французское. — И, прочитав этикетку, добавила: — Эта марка одна из лучших. Только стоит ли пить? — капризно поморщила Ольга крохотный носик.

— Отчего же не выпить?

— Мне мама рассказывала, что мужчина, прежде чем затащить женщину в постель, обязательно напаивает ее шампанским. Уж слишком оно действует на женщин.

— Возбуждающе?

— Да. Вот сейчас мы выпьем его, а потом ты ко мне приставать начнешь.

Роль невинной девочки необычайно подходила к ее облику. Стась сам готов был уверовать, что повстречался с десятиклассницей. Избавиться от нежданного наваждения помогли вчерашние воспоминания. Тогда Ольга, подвязав сорочку наподобие греческой туники, играла роль искушенной жрицы. И надо сказать, несмотря на достаточно юный возраст, ей удавалось очень многое, а он сам себе казался чистым мальчишкой, впервые перешагнувшим храм любви.

Теперь Ольга была иной. В коротеньком махровом халатике белого цвета она напоминала маленького ягненка, которого хотелось потискать.

Стась бережно обхватил девушку за плечи и зашептал:

— Не только приставать, но еще начну говорить всякие глупости тебе на ушко.

Ольга восторженным ребенком захлопала в ладоши:

— Какая прелесть! Я так хочу услышать какие-нибудь глупости.

— Но для начала я должен снять с тебя вот этот пушистенький халатик, — рука Куликова уверенно скользнула по ее плечу, обнажая мраморную кожу, — и положить вот на эту широкую кровать.

Куликов небрежно отодвинул ногой упавший на пол халат и легко поднял девушку на руки. Аккуратно уложил ее между подушек.

— А как же шампанское?

Куликов снял рубашку, на спинку стула повесил брюки и серьезно признался:

— Если бы ты знала, какое это удовольствие — соблазнять трезвую девушку.

— Ты эстет!

— О! Еще какой, — охотно согласился Куликов, подкатываясь к Ольге под бочок.

Что-то было не так. Даже несмотря на полумрак, интимности не чувствовалось вовсе. И тут Куликов осознал, что его так беспокоило. В картину «Мадонна с младенцем», висевшую на противоположной стене, был встроен объектив. Возможно, он и не заметил бы стеклянный глазок, если бы не зеркальный блеск. Как бы ни была величественна мадонна, вряд ли она сумеет сверкать глазами, словно пенсне.

К лицу Куликова прихлынула кровь. Выходит, не далее как вчерашним вечером Клетчатый любовался его импровизациями на этой постели. Уж не от этого ли у него проснулся интерес к Ольге? Если у него спросить про глазок, то он скорее всего правды не скажет. Нетрудно догадаться, чем он будет занят в следующую минуту. Устроится в мягком кресле перед телевизором с бутылочкой пива в руке и под легкую лирическую музыку будет наблюдать за любовными кульбитами.

— У тебя есть губная помада? — неожиданно спросил Стась.

— Это что, новая форма обольщения? — с нескрываемым интересом полюбопытствовала Ольга. — Возьми там в сумочке, я сгораю от нетерпения!

Глазки у нее и впрямь загорелись.

Куликов набросил одеяло на Ольгу и, упершись ладонью в край кровати, легко поднялся. И, абсолютно не стесняясь собственной наготы, направился к комоду, где лежала небольшая сумочка из черной кожи. Куликов представил кривоватое выражение лица Клетчатого: вместо ожидаемых женских прелестей он вынужден рассматривать мужские причиндалы. Порывшись, он отыскал коробочку и, ковырнув пальцем темно-красную помаду, густо залепил объектив.

— Что ты делаешь, это ведь «Живанши», — ласково укорила Ольга.

— Очень не люблю, когда кто-то наблюдает за моей колыхающейся задницей. А губную помаду мы тебе купим.

На следующий день Клетчатый вел себя так, будто ничего не произошло. Был дружелюбен, много шутил. Но играть в бильярд более не предлагал. И только сухие громкие щелчки, доносившиеся из соседней комнаты, напоминали о вчерашнем разговоре. На Ольгу Клетчатый тоже не смотрел, удостоив ее лишь легким кивком во время завтрака. Подобным образом ведут себя коты, сознательно не замечающие куска мяса, лежащего на самом краю стола.

Поймав один из таких невинных взглядов, Куликов отозвал Клетчатого в сторону и спокойно, с дружелюбной улыбкой на устах произнес:

— Пойми, Клетчатый, эта девочка для меня очень много значит. Я бы не хотел ее терять, и мне бы не понравилось, если бы ты однажды захотел нарушить наш договор.

— Не гони пургу, Кулик, — доброжелательно отозвался тот, — уж не за падлу ли ты меня держишь? Я своему слову хозяин. Только и ты пойми меня правильно: не для тебя эта девочка, глазки у нее нехорошие. Попомнишь мое слово, подведет она тебя под статью, а то и того хуже. Расстанься с ней, пока не поздно.

— А ведь это она меня из ментовки спасла, и ты мне говоришь после этого, что я ей доверять не должен.

— Темная она у тебя лошадка, смотришь на нее и ровным счетом ничего не видишь. Словно пустышка какая-то. Бросай ее, пока душой не прикипел, вот тебе мой совет.

— Поздно, Клетчатый, — невесело улыбнулся Куликов, — уже прикипел.

— Ну смотри, я тебя предупредил, — равнодушно протянул Клетчатый, — как бы потом худо не было. Да, кстати, это, конечно, не мое дело, но в народе ходят слухи, что это ты Колотого убрал.

— А тебе-то что за дело?

— Я тебе не судья, а только многим это может не понравиться. Сам знаешь, кто на вора руку поднимает, тот долго не живет.

— Спасибо за предупреждение, Клетчатый, только я знаю, что нужно делать.

Как будто дохнуло холодом у распахнутого окна и вместе с теплом выдуло былое дружеское расположение.

Несмотря на разный статус, они были одной крови и понимали друг друга с полуслова.

— Отсюда можно звонить? — показал Куликов на телефонный аппарат.

— Можно. Здесь вмонтированы кое-какие штучки, так что номер не определят.

Хозяин дома вообще имел слабость к техническим эффектам. Его дом со всех сторон просматривался видеокамерами, а по всему периметру ограды он установил что-то вроде контрольной полосы, и каждый, кто ступал на неприметные пластины, мгновенно замыкал электрическую цепь, и бедного нарушителя била такая трясучка, что можно было смело утверждать — даже на пороге могилы он будет вспоминать свое незадачливое вторжение. А кроме того, в доме срабатывала сигнализация, которая позволяла достойным образом встретить неприятеля.

Куликов благодарно кивнул.

— Прослушать разговор тоже невозможно, — продолжил Клетчатый, — в линию встроена хитрая система. И если кто-то действительно окажется чересчур любопытным, то услышит в трубке одно хрюканье. Ну, не буду тебе мешать, секретничай, — на прощанье сказал Клетчатый и мягко прикрыл за собой дверь.

Номер телефона Шевцова Стась помнил, и когда трубку подняли, он произнес:

— Мне, пожалуйста, майора Шевцова.

— Я вас слушаю, — отозвался бодрый голос.

— С тобой говорит Стась Куликов.

На минуту в трубке воцарилось молчание, Куликов даже представил, как майор нервно переложил телефонную трубку в другую руку и, очевидно, в эту самую минуту дает команду, чтобы включили запись. Остается надеяться, что кореш не обманывал его, когда говорил про систему защиты.

— Это не розыгрыш?

Голос треснул фальшью, майор не сомневался в том, кто его собеседник, и скорее всего просто тянул время, надеясь засечь его номер.

— Послушай, майор, разве я когда-нибудь говорил тебе неправду?

Куликов улыбнулся, представив, какое недоумение появилось на лице Шевцова, когда ему сообщили, что не могут выловить номер абонента.

— Не припомню.

— Вот видишь.

— Последний раз ты ушел, не попрощавшись.

— Извини, так получилось.

— А не вернуться ли тебе?

— Ты это серьезно?

— Вполне, тебе просто некуда деться, я знаю о тебе очень многое.

— Например?

— Ну, например, то, что в белой «восьмерке», так лихо умчавшей тебя от нас, сидела женщина. Хочешь, я назову ее имя?

Куликов помрачнел.

— Попробуй, — нарочито бодрым голосом произнес он.

— Это твоя любовница Ольга Крачковская. Так?

Пальцы невольно вцепились в пластмассовую ручку.

— На пушку берешь, начальник, — стараясь быть беспечным, проговорил Куликов.

— Я не буду тебе доказывать очевидного. А хочу предложить следующее. Я знаю, что ты прикипел к Ольге, а она уже ходит под крепкой статьей. Так вот, если ты придешь сам, обещаю, что я забуду про ее грех. Если же ты не согласен, тогда ей придется с десяток годков посидеть рядом со всякими «ковырялками». Ответь мне, Кулик, неужели тебе совсем не жалко красивой женщины?

Стась крепко стиснул зубы.

— Не впутывай в это дело девочку, гражданин начальник. Мы так с тобой не поладим. Она и вправду мне очень дорога.

— Рано или поздно ты попадешься мне, Кулик. И тогда разговор у нас примет совсем иной оборот. Вот что я хочу тебе сказать: даю три дня, не больше. Если за это время ты ко мне не явишься, то берегись! И не сверни шею раньше времени, мне лично хочется надеть на тебя наручники.

— Ты больше ничего не хочешь мне пожелать?

— Я все сказал.

— Тогда я тебе хочу сказать: держи ноги в тепле, чтобы не простудиться, насморк — это скверная вещь, — Куликов яростно нажал на кнопку, отключив телефон.

С минуту Стась смотрел на трубку, а потом что есть силы швырнул ее об стену.

Клетчатого Куликов нашел на самом верхнем этаже в тренажерном зале. Голый, раскинув руки в стороны, он лежал на низеньком столике и тихо постанывал от удовольствия под длинными и крепкими пальцами белокурой массажистки. Девушка была обнажена. Но, похоже, ее нисколько не смущало отсутствие одежды. Ей было что показать. Заметив Куликова, она любезно улыбнулась ему и, позабыв о нем, через мгновение с новым усердием впилась наманикюренными пальчиками в загривок Клетчатого.

— А-а, это ты, — чуть оторвал тот голову от кушетки. — Что-то у тебя вид безрадостный. Такое впечатление, что тебе крепко досталось.

— Нет, просто я разбил твой телефон.

— Уронил, что ли? — безразлично поинтересовался Клетчатый, продолжая покрякивать под серией мелких ударов. Дамочка весело лупила его ребрами ладоней по продольным мышцам, как будто хотела сделать из Клетчатого отбивную.

— Нет. Он ударился о стену и раскололся на мелкие осколки.

— Не переживай, — отмахнулся Клетчатый. — Все это мелочь, я так поступаю после каждого неприятного разговора. Было бы чего жалеть. Пластмассу! Если хочешь, эта девушка поднимет тебе настроение. Она это умеет, можешь не сомневаться. Пока твоя краля спит, а?

Массажистка многообещающе посмотрела на Стася.

— Как-нибудь в другой раз, — постарался согнать с лица хмурость Куликов. — Я к тебе вот с чем: ты не забыл о своем обещании?

— Ты уже надумал?

— Мне бы не хотелось говорить об этом при посторонних.

Клетчатый восторженно охнул под новым нажимом сильных пальцев и тяжело выдохнул:

— Хорошо!.. Только ведь Клавочка не посторонняя, она моя личная массажистка. Ну да ладно, вижу, что ты не в настроении. Чего только не сделаешь для желанных гостей. — Клетчатый тяжеловато устроился на кушетке, завязал на пояснице полотенце и похвалил: — Тело так и горит, хорошо работаешь, Клавочка, считай, что ты разбогатела еще на сотню баксов. Ладно, иди погуляй, мне тут перетереть кое-что нужно.

Клава мило улыбнулась и направилась к двери. Вела она себя естественно, как будто всю жизнь вышагивала нагишом в чужом доме под взглядами незнакомых мужчин.

Куликов перехватил взгляд Клетчатого: цепкий, азартный. Наверняка в этот момент он представлял Клавочку совсем в иной ситуации.

Как только дверь прикрылась, он поделился:

— Массаж должна делать женщина и непременно голая. И именно вот такая киска, как моя Клавочка: поджарая, стройная, сильная. Вот она делает массаж и своим животиком мне бочок натирает. А на душе от этого радостно становится, и кровушка от такого волнительного момента не застаивается. Так что рекомендую. Знатная бабенка! Ладно, ладно, не морщись. Знаю, что ты однолюб. — И, приняв серьезный вид, осведомился: — Так чего ты хотел?

— Ты должен убрать одного человека.

Клетчатый не выразил удивления, весь его облик свидетельствовал о том, что он по нескольку раз в день получает аналогичные предложения.

— Кто такой?

— Мент, майор Шевцов.

— Та-ак, — в задумчивости протянул Клетчатый, — не хило.

Кожа у него была красной, словно он только что вышел из сауны в предбанничек. Куликов не торопил, и в этот раз пауза переросла в утомительное молчание. Швырнув в угол полотенце, Клетчатый медленно стал одеваться. Застегнув на рубашке последнюю пуговицу, вежливо поинтересовался:

— И чем же он тебе не угодил?

— Это мое дело.

— Понятно, — неопределенно проговорил Клетчатый, прикуривая от газовой зажигалки в форме дамского пистолета. Затянувшись, он пустил тонкую струйку в потолок.

Куликов не случайно обратился со своей просьбой именно к Клетчатому. Обоим это было понятно и совсем не требовало каких-то дополнительных разъяснений. Кроме своей основной деятельности — куратор Северо-Западного региона, — Клетчатый занимался еще тем, что выполнял работу киллера, и, как считали многие, делал он это для души. Что-то вроде небольшой разрядочки после тяжелого трудового дня. Так сказать, маленькое хобби большого человека. Но одно дело убрать свидетеля, о котором мало кто и вспомнит, совсем другое — завалить мента, человека казенного, наделенного властью. С милицией воюют, как правило, беспредельщики и явно отмороженные, те, кто живет одним днем и не заботится о последствиях. В конце концов каждый выполняет свое дело, такая работа у ментов — жуликов ловить, и сам виноват, если угодил в расставленные сети. Впредь ротозейничать не будешь. Как говорится в народе, на то и щука в реке, чтобы карась не дремал.

— Он работает в уголовном розыске, ведет мое дело.

Клетчатый поморщился:

— Надеюсь, это не главная причина, почему ты его хочешь замочить.

— Нет. Его уберешь, назначат другого, только и всего. Есть вещи посерьезнее.

— Он замаран? — с надеждой посмотрел Клетчатый на Куликова.

Продажный мент презираем не только своими, уголовники тоже относятся к нему с брезгливостью. Как к крысе, пожирающей собственный помет. В этом случае убийство может восприниматься как богоугодное дело, а человек, совершивший его, может именоваться санитаром; в противном случае это злодейство.

— Чист, как младенец в утробе матери, — усмехнулся Куликов.

— Соврал бы хоть, мне легче было бы, — вздохнул Клетчатый, выпустив очередную струйку дыма. — Видно, придется на свечку разориться за упокой его души.

Глава 5

— Я-то думал, что встречу развалину, а ты вон как улыбаешься, — с самого порога заявил Шевцов, увидев лежащего на койке друга.

— Это я тебе улыбаюсь, а так не очень-то порадуешься с дыркой в боку.

— А тебя здесь, я смотрю, кормят хорошо, вон как щеки торчат.

— Ты еще скажи, что здесь и поспать можно. Вот этого, признаюсь, предостаточно. Наверное, на двадцать лет вперед выспался.

К капитану Васильчикову в больнице отнеслись с пониманием — он лежал в отдельной палате, пусть небольшой, но с холодильником, в самом углу стоял крохотный цветной телевизор.

Шевцов присел на край кровати, и пружины скрипнули, растянувшись.

— Ты, наверное, здесь не скучаешь, — подмигнул Шевцов, — я, пока по коридору проходил, обратил внимание на то, что тут такие классные сестрички ходят! Ты заметил, что женщины в белых халатах выглядят очень сексуально? А ты представляешь, какое у них богатство под этими легкими нарядами? — подзадорил Шевцов приятеля. — Еще не успев отбросить копыта, ты умудрился попасть в рай! Скажи мне откровенно, скольких сестричек ты соблазнил, пока здесь лежал?

Васильчиков вздохнул:

— Для этого нужен целехонький живот, а мне, как ты знаешь, его изрядно исковыряли. — После небольшой паузы он признался: — Есть здесь одна сестричка, только она больше по другой части… всю задницу мне уколами истерзала. А тут еще два дня назад клизму делала. Теперь даже и не знаю, как смотреть на нее, а ведь я имел на ее счет определенные виды, — с грустью заметил он.

— Ладно, не переживай, — сказал Шевцов. — Все образуется, в конце концов ты для нее герой, который получил ранение при выполнении боевого задания. А женщины всегда тянутся к героическим личностям. Да, вот здесь сухой паек, — освободился Шевцов от объемного пакета, поставив его на низенькую тумбочку, — апельсины, яблочки. Поправляйся.

— Это ты зря себя утруждал, — отмахнулся Олег. — У меня вся тумбочка фруктами забита, да что-то в горло ничего не лезет, — пожаловался он, — дерет, будто ежей глотаю. Видишь, как исхудал.

— Это бывает, — посочувствовал Вадим. — Главное, чтобы зажило, а там и вес наберешь, да еще такой, что женщины под тобой попискивать будут.

— Кстати, а как там Куликов?

— Пока ничего, ищем, — озабоченно ответил Шевцов. — Он затаился, о себе не дает знать, и мы даже не знаем, с какого бока к нему подступиться.

— Мне здесь нечего делать. Ну, книжку почитаешь, телевизор посмотришь. Осточертело все на свете. В голову разная ерунда лезет, думается черт знает о чем.

— Ладно, что хотел сказать, не тяни!

— Между Ольгой Крачковской и Куликовым чувство. Если нам трудно зацепить Куликова, то нужно добраться до Ольги, и он сам на нее выйдет.

Шевцов горько усмехнулся:

— Тоже мне, сделал открытие. Только как ты это себе представляешь?

— Помнишь, мы тогда по притонам ходили, выявляли подружек Ольги?

— Помню, — невесело отозвался Шевцов. — Тогда мы еще и на мадам вышли.

— Верно. Ты заметил, что те девочки, кто с ней не в ладах были, зарубки на лице имеют? А ведь это так мафия своих недругов метит, что-то вроде предупреждения. Если человек не внял советам, то в следующий раз перышко под ребро угодит.

— Так что?

— Ты согласен, что мафия, как правило, свои дела доводит до конца? Для них это дело чести. А Куликов — самая настоящая мафия, действует и живет по ее законам. Так?

— Допустим.

— У меня было время пообстоятельнее поговорить с мадам, и от нее я узнал, что Ольга долго дружила со своей землячкой. Надеждой зовут. С полгода они даже вместе снимали комнату. Так вот однажды на них поступил заказ от одного кавказца. Он заплатил «крыше» хорошие деньги, сказал, что все будет как полагается. И повез к себе. А там у него на квартире оказалось еще пять рыл. Ну, сам понимаешь, они народ темпераментный, набросились на халяву и поимели их, как могли. Подружке удалось удрать, а Ольга там провела еще пару дней. Вернулась оттуда истерзанная, месяц восстанавливалась. Самое удивительное было в том, что та напарница никому не сказала про Ольгу, где она находится, — ни «крыше», ни мадам. Когда Ольга объявилась, кавказцев пытались разыскать, но так и не нашли. Они скорее всего были какие-то залетные. Разумеется, дружбы прежней между девицами уже не было, они разъехались.

— К чему ты все это говоришь?

— А к тому, Вадим, что щеки порезали всем девочкам, которые ее обидели, а до Надежды не добрались. А если мы незаметно понаблюдаем за ней, может быть, объявится и Ольга.

— С чего ты взял, что она объявится?

Васильчиков чуть приподнялся, подложив под спину подушку. Теперь разговаривать было удобнее.

— А дело в том, что она присутствовала практически на всех этих акциях, — продолжал он с жаром. — Это с виду наша девочка ангелочек, а на самом деле внутри такой дьявол сидит, что не приведи господи!

— А ведь ты прав, — повеселел Шевцов. — Наша дамочка очень мстительная особа. Я допускаю, что она может притащить за собой и Куликова.

Олег покачал головой:

— Вряд ли! Ему сейчас нужно затаиться, просто так он высовываться не станет. Скорее всего, отправит своих дружков.

— А ты молодец, — похвалил капитана Шевцов, — не зря в больнице отлеживаешься. А где сейчас живет ее бывшая подруга, знаешь?

— Знаю. Честно говоря, я в тот день хотел к ней наведаться, да вот видишь, не судьба, — с горечью проговорил он, кивнув на свой живот. — Она живет неподалеку от Введенского кладбища, где-то у Госпитального вала. Кстати, адресок-то ее у меня с собой. Будь добр, Вадим, подай мне пиджачок. Он на плечиках висит.

— Однако ты разжился, даже пиджачок в больницу приволок, — шутливо произнес Шевцов, протягивая его Олегу.

— Ага, нашел! — Васильчиков выудил из кармана темно-коричневую книжицу. Она выглядела настолько потрепанной, что производила впечатление современницы Ветхого Завета. Послюнявив, он полистал блокнот и черкнул на бумажке несколько строк. — Место там неуютное. У меня там одно время подруга жила, так я однажды у нее ночевать остался, а машину под окнами поставил. Утром прихожу, колес нет, а машина на стопках кирпичей стоит.

— А сигнализация что? — с интересом спросил Шевцов, пряча адресок в карман брюк.

— То-то и оно, что сигнализация не сработала! — почти обрадованно воскликнул Васильчиков. — А она у меня сильная, с несколькими степенями защиты.

— А не проще ли им было в таком случае угнать твою машину и раздеть где-нибудь в лесу?

— Я думал об этом, скорее всего дело обстоит проще, — охотно поддакнул капитан. — Закавыка в том, что у этой подруги был дружок, который специализировался на угонах. Я наводил о нем справки, так говорят, что он мог угнать машину с любой сигнализацией. И проделывал это, даже не отключая сигнальной лампочки. А здесь он просто хотел надо мной подшутить, дескать, топай домой без колес, его моя «девятка», думаю, мало интересовала. Он охотился за иномарками. Надо сказать, расстроить меня ему удалось, создал он мне тогда проблему. Едва ли не все свои накопления на колеса выгреб.

— Ладно, учту, — кивнул Шевцов. — А почему же тогда они не порезали эту девицу сразу? — задумался он.

— Я так полагаю, Ольга Крачковская просто решила оставить ее на десерт.

— Логично.

В комнату негромко постучали, и тут же через порог перешагнула миленькая сестричка с убранными под белую шапочку волосами. Поймав на себе заинтересованный взгляд майора, она отвернулась. Личико у девушки было ангельским и чем-то напоминало портрет Моны Лизы. Такой аккуратный носик творец создал для того, чтобы он вдыхал аромат полевых цветов, а миндалевидные глаза — чтобы они любовались разнообразием цветов и оттенков, а вовсе не для того, чтобы лицезреть голые мужские задницы.

— Я пришла сделать вам укольчик, — ласково сообщила она, вытащив из-за спины руку со шприцем.

Ее улыбка была столь очаровательной, что ей грех было отказать, и Васильчиков, тяжко вздохнув, принялся стаскивать с себя полосатую пижаму.

Наблюдать страдания товарища было бы в высшей степени делом бестактным. Оставалось единственное — раскланяться.

— Ну, я оставлю вас наедине, — многозначительно протянул майор, поднимаясь.

— Всем привет, — безрадостно протянул Васильчиков, уткнувшись лицом в подушку.

— Непременно, — обернулся на голую задницу капитана Шевцов.

Глава 6

Шевцов чертыхнулся. Перед самым домом, загораживая проезд, припарковался старенький «Фольксваген». Владельцем его был тридцатилетний мужчина — спесивый, с очень большим самомнением. Никакие уговоры не могли его убедить прижиматься как можно ближе к бордюру, и он с завидным упорством ставил автомобиль чуть ли не на середине проезжей части. Единственное средство отучить его от этой безалаберности — забрать на пару недель в следственный изолятор. Воздух там не самый свежий, но тем не менее быстро прочищает даже самые дурные мозги. А еще лучше договориться с кем-нибудь из клиентов, чтобы отогнали тачку недоросля куда-нибудь за город да раздели ее. Но это уже криминал.

Стараясь «Волгой» не задеть боковину «Фольксвагена» и в то же время не поцарапаться самому о металлический забор с другой стороны дороги, Вадим осторожно принялся протискиваться в узкий коридор. Он проехал с метр, прежде чем понял, что ему не хватит всего сантиметра полтора, чтобы не ободраться о выступающий бампер. Теперь так же осторожно надо продираться назад. Нет, с этим кретином нужно определенно что-то делать, если не понимает человеческого языка. Лучше всего натравить на него налоговую полицию, у этого недоумка наверняка не в порядке бухгалтерия. Впрочем, одного взгляда достаточно, чтобы понять — камера по нему плачет горючими слезами.

Матерясь и обливаясь потом, Шевцов понемногу принялся сдавать назад. «Фольксваген», поставленный на сигнализацию, несколько раз предупреждающе пропищал. Помимо него, во дворе стояло еще четыре машины, владельцев которых Шевцов прекрасно знал. Все понимающие люди и автомобили паркуют так, чтобы проезжающим не осложнять жизнь. Стоп! В самом углу двора стояла еще одна машина, «Пежо» светло-серого цвета. Прежде этого автомобиля он здесь не встречал. Стекла затемненные, салон не рассмотреть, но внутри определенно кто-то есть: машина не поставлена на сигнализацию — это раз, а во-вторых, чуть приоткрыто стекло, и похоже, что за ним наблюдают. Шевцов чувствовал на себе тяжелый враждебный взгляд, так матерый хищник посматривает на парнокопытного, обреченного на гибель. Шевцов отогнал машину на свободное место и быстро вылез из салона. Между ним и серой незнакомкой находилось еще две машины. Как бы невзначай он продолжал держать в секторе обзора подозрительный автомобиль и двигался в сторону дома так, чтобы оставаться под защитой припаркованных машин. Через несколько шагов он выйдет из-за укрытия и вынужден будет пересекать метров пятнадцать открытого пространства. Очень удобная ситуация, чтобы шмальнуть ему в спину короткой, но прицельной автоматной очередью. На мгновение Шевцова пробрал самый настоящий страх — а не уйти ли отсюда совсем, от греха подальше?

Под левой рукой у него прятался пистолет Макарова, модернизированный под высокоимпульсный патрон. Вещь убойная, способная поразить даже человека в бронежилете. Теперь Шевцов понимал, что натаскивал себя именно к этому дню. А эти мальчишеские кривляния перед зеркалом с попыткой в доли секунды извлечь пистолет теперь выглядят не так дурашливо, как это казалось раньше. Достать пистолет в стрессовой ситуации гораздо труднее, чем в спокойной обстановке, излишняя спешка оборачивается лихорадочным дерганьем застежки, с нелепой попыткой выхватить другой рукой из кобуры пистолет. Подобная судорожная торопливость многим стоила жизни. В свое время Шевцов разорился на легкую плетеную кобуру. При должном навыке торчащую рукоятку можно в одно мгновение зацепить двумя пальчиками и стрелять навскидку.

Как бы совершенно случайно он провел пальцами по пуговицам, расстегнув кожаную куртку, и вышел из-за укрытия. Стекло в салоне со стороны водителя медленно поползло вниз. В следующую секунду должен показаться ствол автомата. Фактора внезапности не получится, у Шевцова будет преимущество ровно в секунду, чтобы выхватить пистолет, отправить в образовавшийся проем три пули и, перекатившись, укрыться за «Фольксвагеном», в данном случае оказавшимся кстати. Стекло сползло до середины и остановилось, а рука Шевцова невольно скользнула к поясу. «Макаров» был заряжен экспансивными пулями. Главное их свойство заключалось в том, что, даже если свинец угодит в мягкие ткани, человека мгновенно парализует болевой синдром.

Неожиданно дверца распахнулась, и из салона показалась физиономия Афони Карельского. Подобные сюрпризы были не в характере Степана Григорьевича, следовательно, произошло нечто такое, что заставило его пренебречь элементарными правилами конспирации.

Дверца тут же захлопнулась, а стекло уверенно поползло вверх, отгораживая от внешнего мира человека, сидящего в салоне.

Майор Шевцов изменил траекторию, неторопливым и уверенным шагом направился к «Пежо».

Распахнув дверцу, Шевцов плюхнулся в кресло рядом с водителем. Афоня Карельский выглядел озабоченным. В таком состоянии Вадим видел его чуть ли не впервые.

— Что случилось? — спросил он, даже не пытаясь скрыть тревогу.

— Скверные дела, майор, — протянул Афоня, — во всяком случае для тебя.

— Ага, понимаю, ты свои деньжата спустил в казино и сейчас явился сюда за добавочкой, — с иронией отозвался майор.

— Тут не до шуток, — оборвал Афоня Карельский, серьезно посмотрев на Шевцова. — Тебе говорит что-нибудь такое погоняло, как Клетчатый?

Шевцов кивнул, все еще не понимая, о чем пойдет речь.

— Предположим. Он вор в законе, по нашим оперативным данным, курирует нефтедоллары. Только какое отношение это имеет ко мне?

Афоня Карельский загадочно улыбнулся. Он вообще обожал все таинственное. И скорее всего стал сексотом не из-за любви к деньгам, а по велению души. Встречаются такие экземпляры в людской породе, которым нужно непременно рисковать. Очевидно, в их крови есть какой-то ген авантюризма, заставляющий совершать самые невероятные поступки. Свои услуги Афоня предложил Шевцову не случайно, ему нравилась двойная игра, вор обожал риск, он свыкся с ним настолько, что это стало его второй натурой. Так же органично чувствует себя опытный сапер на минном поле, но при этом всегда помнит о том, что один неверный шаг может стать для него последним.

— А самое непосредственное, — хмыкнул Афоня. — Ему заказали тебя замочить.

Шевцов тяжело откинулся на спинку кресла.

— Вот как, интересно. И кто же это?

— Сказать трудно, это ты сам должен знать. Восстанови список своих недоброжелателей, проанализируй, может, что-то и прояснится.

— Да уж, список действительно получится изрядный, но почему именно Клетчатый? Он же вор и не должен заниматься мокрухой.

— Все верно. Но ты пойми, майор, у каждого свое хобби: кто-то собирает значки и марки, а кто-то в свободное время отстреливает ментов.

— Насколько мне известно, прежде за ним не наблюдалось таких наклонностей.

— Случалось, — безнадежно махнул рукой Афоня. — За ним такое дело с самой «чалкиной деревни» ведется. Рассказывали, он одного мужика запинал только потому, что тот на него не так посмотрел, а ведь уже тогда был вором и себя поганить не должен был.

— Значит, ты считаешь, что это все серьезно? — погрустнел Шевцов.

— Абсолютно. Честно говоря, я удивлен, что ты до сих пор еще жив.

— А что тебе беспокоиться? Может, для тебя было бы и лучше, чтобы меня убрали. Глядишь, избавился бы от моей опеки. А может, тебе от денег неохота отказываться, что я тебе за информацию скидываю?

Лицо Афони Карельского приняло оскорбленное выражение.

— Не дело ты говоришь, начальник. Разве дело здесь в деньгах? Я всегда найду способ их заработать. Откровенный ответ хочешь услышать?

— Ну, валяй! — легким кивком головы разрешил Шевцов.

— Привык я к тебе. Парень ты неплохой. Службу свою тянешь верно, людей не подставляешь, а для нашего брата это немаловажно. Да и жаль тебя чисто по-человечески. Достаточно?

— Хм… Не зная тебя, я бы воспринял твои слова как объяснение в любви. Ладно, ладно, — слегка похлопал вора по коленке Шевцов, — не гоношись, пошутил я. Да, кстати, а откуда у тебя такая информация? Насколько я понимаю, Клетчатый не с Лобного места объявил, что хочет меня завалить, верно?

— У тебя ведь есть свои секреты, майор, так? Вот и у меня имеются какие-то свои оперативные источники. Так что не обессудь.

— Ты пойми меня правильно, Афоня, я тебе доверяю целиком, но и ты мне должен довериться. Ведь твое заявление мне сразу осложнит жизнь, и я должен знать, во имя чего терплю такие лишения.

Афоня Карельский призадумался.

— Ладно, майор, колюсь. Но если наш разговор уйдет дальше этих стен, мне конец! — без интонации произнес он, заставив поверить.

Прежде Афоня так не божился, следовательно, дело было серьезное.

— Мог бы и не говорить. Где это видано, чтобы опер своих агентов сдавал.

Афоня откинулся на спинку кресла и, что-то усердно разглядывая вдали, произнес:

— У него в доме есть баба одна. Она ему массаж делает. Клетчатый ведь человек с барскими замашками, без такой процедуры из дома не выходит. Так вот, она пару дней назад случайно услышала, как он разговаривал с каким-то хмырем, который связал его обещанием. И из этого разговора следует, что он дал согласие на то, чтобы тебя замочить. Прошу отнестись к этому очень серьезно, Клетчатый из тех людей, которые никогда не нарушают обещания.

Последние слова оптимизма не прибавили. Шевцов почувствовал, как у него враз отнялась спина. Незавидная будет ситуация, если он не сумеет выбраться из уютного салона иномарки, пропахшего дорогими благовониями. Попробовал пошевелить ногой — по телу неприятными колющими иголочками разбежалась застоявшаяся кровь. Облегченно вздохнул — все в порядке.

— Та-ак, прямо тебе скажу, невеселую новость ты мне сообщил, — протянул Шевцов. — И что ты мне посоветуешь?

Афоня Карельский пожал плечами, дескать, замочить хотят тебя, вот сам и соображай.

— Ну, наверное, дома не надо появляться. Если тебя не пристрелят через окно, так непременно подложат взрывчатку под дверь. Сделать это будет нетрудно.

— Кстати, а как ты на эту его бабенку вышел?

Афоня Карельский неожиданно широко улыбнулся:

— А ты думаешь, один Клетчатый массажи любит? Мне тоже нравится, когда меня голенького крепкая бабенка тискает. Мы с ней разговорились, вот она и ляпнула не к месту. Потом просила меня забыть об этом. Я обещал, но разве позабудешь такое. Так что, гражданин начальник, если кому-то по пьяни сболтнешь, то сразу две души безвинные загубишь. — И, заметив разгневанный вид Шевцова, проговорил: — Ладно, ладно, вижу, что всерьез прочувствовал. Кстати, гражданин начальник, ежели сам желаешь массажем побаловаться, так я тебе рекомендую, девочка она видная во всех отношениях.

— Ничего, как-нибудь переживу, — вяло отмахнулся Шевцов. — А насчет квартиры ты верно говоришь, видно, придется конуру искать где-то в другом месте.

— Про Куликова ты не узнал? Где он может прятаться?

— Все очень непросто. Все свои связи он обрубил. Кого на тот свет отправил, а кто вместе с ним в глубоком подполье сидит.

— А как он руководит делами?

— У него отлажен механизм. Наверняка действует через Ковыля. Ему достаточно появиться раз в месяц, чтобы потом вся его система работала, как заведенная. Он умеет организовать процесс.

Шевцов распахнул дверцу.

— Ладно, меня не ищи, я сам тебя найду, когда будет нужно.

— Гражданин начальник, — жалостливо протянул Афоня Карельский, — я, конечно, бессребреник, но все-таки не до такой степени. Может быть, деньжат подбросишь?

— Я с тобой должен расплатиться через неделю.

— Ну, понимаешь, гражданин начальник…

— Ах да, ты боишься, если меня грохнут, ты так и не получишь своих деньжат. — Шевцов порылся в карманах. Достал несколько крупных ассигнаций и протянул. — Жадный ты становишься, Афоня, расписочку бы с тебя взять, да уж ладно, не будем заниматься бюрократией. Что с деньгами-то делать будешь? — равнодушно поинтересовался Шевцов. — Пропьешь?

— Что я, молодой, чтобы так дурить? — почти обиделся Афоня Карельский. — Схожу с подругой в ресторан, посидим, поговорим немного, потанцуем. А потом приглашу к себе, а там отжарю как следует! — Вадим не без улыбки посмотрел на ладони Афони, которые непроизвольно сжались. — И я удовольствие получу, и ей будет хорошо.

— А ты романтик, — не то похвалил, не то упрекнул Шевцов, выходя из машины. — Про цветы не забудь. — И усмехнулся, представив долговязого Афоню Карельского, стоящего на углу Тверской с букетом нежных мимоз.

Потоптавшись около порога, Шевцов сделал над собой усилие и уверенно нажал на кнопку звонка. За дверью послышалась длинная мягкая трель канарейки. И почти сразу же задорный звонкий голос поинтересовался:

— Кто там?

— Это я, Виолетта… Вадим.

На минуту установилась тишина, и Вадим невольно почувствовал себя букашкой под взглядом микробиолога. За дверью звякнула цепочка, дважды щелкнул замок и под конец шаркнул засов.

— Вот это новость, — распахнула девушка дверь. — Признаюсь, я тебя не ожидала, — отступила она в глубь комнаты. — Что-нибудь случилось? — зажглись глаза тревогой.

— Случилось, — шагнул в комнату Вадим. — Я хотел тебя видеть.

— А почему ты меня не предупредил об этом? Можно было хотя бы позвонить, — в глазах запрыгала хитринка, — я ведь могла быть не одна.

— Вот как? — простовато спросил Шевцов. — Ты думаешь, я бы вызвал его на дуэль? Ничего подобного, я просто выкинул бы его в окно с шестого этажа.

— Да? Но ведь я живу на четвертом!

— Тогда мне пришлось бы вместе с твоим любовником подниматься еще на два этажа.

— Безобразник, — ласково дотронулась Виолетта до кончика его носа. — Ты бы сел в тюрьму, а мне пришлось бы таскать тебе передачи. Давай уж лучше обойдемся без трагедий.

Виолетта взяла Шевцова за руку и уверенно повела за собой в глубину комнаты. Пальцы у девушки оказались прохладными, словно струи дождя, и мгновенно остудили его кровь.

Уже второй год Виолетта жила самостоятельно, ее отец — крупный московский адвокат — был убежден, что его девочка вполне созрела для свободного плавания, и потому отделил ее от семейного пирога. В качестве компенсации он ежемесячно подкидывал ей немалую копейку, что позволяло Виолетте чувствовать себя очень комфортно в жестком и неустойчивом мире.

Отца Виолетты мало интересовало окружение дочери, но время от времени она обнаруживала около своего дома молодых людей, которые посматривали в ее сторону. Кроме широких связей в органах власти, отец Виолетты пользовался абсолютным доверием преступных групп, и девушка подозревала, что около ее дома неустанную вахту несут благодарные клиенты известного московского адвоката. Наверняка, кроме бескорыстных доброхотов, Виолетту оберегала парочка самых настоящих секьюрити, и еженедельно на адвокатский стол ложилась тоненькая папочка с отчетом, где до минут были расписаны ее нехитрые ежедневные женские дела. Если это не так, тогда откуда эти глуповатые папенькины вопросы о новых романах своей доченьки?

— Присаживайся рядышком и рассказывай все как есть. — Виолетта села на диван, освободив рядышком с собой место.

На ней был домашний клетчатый костюм. Коротенькая фланелевая фуфайка на двух больших пуговицах — бугры Венеры волнительно колыхались при малейшем ее движении. Интересно, тело Виолетты сейчас так же прохладно, как и ее пальчики?

— Ты меня не выгонишь, если я у тебя немного поживу? Понимаешь… с некоторых пор моя квартира стала непригодной для жилья, — признался Вадим.

— Как это понимать, белобрысый ты мой, ты мне делаешь официальное предложение? — очень серьезно спросила Виолетта, чуть отстранившись.

— Почти.

— Ты меня огорчаешь, милый мой, предложения не делаются почти. Вижу, что ты смущен, ладно, не будем заострять на этом внимание. Живи, сколько угодно.

— Хочу тебе сказать, Виолетта, что мне никогда не доводилось встречать более понимающей девушки, чем ты.

— Уж тебя-то я понимаю! — всплеснула она по-бабьи руками. — Мне останется только сделать несколько звонков своим ухажерам, чтобы они не вломились ко мне ночью без предупреждения.

— Ах ты, хулиганка! — Шевцов обнял Виолетту за плечи.

Девушка не отстранилась, даже напротив, прильнула к нему, как хиленькая былинка в непогоду.

— Ты хочешь меня соблазнить? Обмануть хрупкую доверчивую девушку, а потом оставить ее ни с чем у разбитого корыта? — прищурила Виолетта хитроватые глаза, какие бывают у маленькой девочки, рассчитывающей получить от папеньки на мороженое.

— Ты не выглядишь жертвой. — Вадим уверенно расстегнул верхнюю пуговицу на фуфайке и, не скрывая азартного блеска в глазах, заглянул в глубину.

Как он и предполагал, Виолетта не обременяла тело дополнительной одеждой — бледно-алые соски налились соком и напоминали зрелые вишенки. Сейчас самое время попробовать их сладковатый вкус. Поглаживая плечи подруги, он осторожно приник губами к соску. Вторую пуговицу Виолетта расстегнула сама, движения ее были несколько поспешными, и эта невольная суета доставила Шевцову нечаянную радость.

— Ты меня щекочешь, все, я не могу более сопротивляться твоему обаянию, — призналась Виолетта и, мягко опустившись на диван, закрыла глаза.

Приподнявшись на руках, Вадим с восторгом изучал ее стройное упругое тело, лишенное недостатков. Заметно, что немалую часть времени девушка проводила на тренажерах. Гладкое личико возбуждало неимоверно; полноватые губы приоткрыты, а чистый лобик без конца морщится в сладостной неге. Длинные заточенные ногти когтями впились в его спину, и Вадим догадался, что сейчас женщине было особенно хорошо. Уверенно и ритмично Виолетта вращала бедрами, сначала в одну сторону, потом — в другую, стараясь попасть в такт. Ее руки, мягкие и нежные, поглаживали спину и плечи Вадима. А губы тревожили его воображение сладостными нашептываниями.

— Господи, ты бесподобная женщина, — признал Вадим, ткнувшись влажными губами в полуоткрытый рот Виолетты.

— Не останавливайся, прошу тебя, — взмолилась она, не размыкая век.

Опершись на пятки, она приподнялась, заставив Вадима замереть от нового приступа наслаждения. Несколько секунд он боялся пошевелиться, чтобы раньше времени не брызнуть соком. Виолетта тоже как будто прониклась его желанием, держала крепко за плечи, нашептывая в ухо милые несуразности. А потом ритмичными движениями вверх-вниз заставила его застонать в сладостной муке.

— Боже, ты великолепна! — И, окончательно лишившись сил, плюхнулся на мягкие подушки. — Открой мне свой секрет, как тебе это удается?

— Глупенький, здесь нет никакого секрета, просто я очень люблю тебя и хотела сделать все, чтобы тебе было хорошо, — трогательно улыбнулась Виолетта.

— У тебя это получилось, — приобнял девушку Вадим, поцеловав ее в жаркие губы.

Виолетта мгновенно отозвалась на его ласку. Поцелуй получился нежный и даже трогательный, скорее всего это была благодарность за его недавнее старание. Мягкая, податливая, с легкими и в то же время дружескими прикосновениями, она совсем не похожа была на себя прежнюю, какой казалась всего час назад — дерзкую и даже напористую. Тогда Виолетта с жадностью хватала его губы, чуть покусывая их зубами, втягивала его язык с таким наслаждением, как если бы хотела проглотить его целиком. И теперь этот осторожный и законченный поцелуй. Приятно, однако.

— Может быть, ты мне сейчас расскажешь все? — повернулась Виолетта к Вадиму.

После такого секса следуют обоюдные откровения. Вадим переживал это не однажды, но кажется, что это было где-то в другой жизни, а может быть, даже и не с ним.

— А что ты хочешь услышать? — хмуро поинтересовался Вадим.

— Правду, дорогой, — обезоружила она его доброжелательной улыбкой.

Виолетта была умна и проницательна не по возрасту. Если говорить откровенно, с ней все было по-иному, не так, как с другими женщинами. Даже ласки она поднимала на такую отчаянную высоту, от которой закружилась бы голова у самого искушенного мужчины.

— Правда может быть нехорошей, Виолетта.

— Всякий раз убеждаюсь, какими все-таки вредными могут быть эти белобрысые! — с нескрываемой досадой протянула Виолетта. — Вот скажи мне откровенно, Вадим, перед кем тебе еще раскрываться, как не передо мной? Я же не только твоя любовница, кстати, очень темпераментная, если ты заметил…

— Я обратил на это внимание, — с улыбкой отозвался Вадим.

— …но еще и твой друг.

— Ты хочешь правду? Изволь! Меня желает грохнуть один тип, и поэтому несколько дней я решил отсидеться у тебя.

Сказанное Виолетта восприняла совершенно спокойно.

— Давно ты об этом узнал?

— Три часа назад.

— И что же ты будешь делать, тебе ведь нужно ходить на работу?

— Мои дела обстоят серьезно, и поэтому я попрошусь в отпуск. Думаю, начальство мне не откажет, если не хочет, чтобы на одного ценного сотрудника у них стало меньше.

— Я могу поговорить с отцом. У него большие связи в криминальном мире. Думаю, он мог бы это уладить. Он вообще не оставляет меня своей заботой. Мы вот с тобой лежим, занимаемся любовью, и я не исключаю, что где-то здесь в комнате встроен глазок видеокамеры и мой добренький папаня слышит каждый наш вздох.

— Веселенькая у тебя жизнь, — бесцветным тоном посетовал Вадим. — Только заступничество твоего папаши не для меня. Некрасиво это смотрится, когда опер прячется за спину адвоката.

Главная причина была в ином — отец Виолетты, действительно, был крепко связан с ворами, и в управлении на него лежало огромное досье, пополнявшееся новыми бумагами при каждом выигранном деле. Уголовка имела на него немалый зуб — благодаря своим выдающимся способностям он порой перечеркивал работу целых отделов, вытаскивая законных из следственного изолятора. Отец ее был из тех людей, кто не делает ничего просто так. Не исключено, что после улаживания его вопроса он явится как-нибудь в час «икс» и потребует от майора существенную услугу, за которой может запросто последовать служебное несоответствие.

Подумав, Шевцов добавил:

— И потом, твой отец просто не в состоянии решить этот вопрос. Здесь задействованы очень серьезные люди. И знаешь… я уже жалею, что пришел к тебе, ведь я подвергаю и тебя опасности.

— Пустяки, — вяло отмахнулась Виолетта, — мне ничего не грозит. Не нагоняй понапрасну страха.

— Может быть, ты все-таки побереглась бы, дело-то серьезное, — мягко продолжал настаивать Вадим.

Хотя он был убежден, что Виолетте ровным счетом ничего не грозит. Ее устранение было бы просто не по правилам. Как ни странно, у киллеров тоже существует определенный кодекс чести. Зачем ему убивать двух человек вместо одного, тем более что за второго ему никто не заплатит. И в какой-то степени такая инициатива даже чревата. Заказчик любит, чтобы все было исполнено в точности, в противном случае результат воспринимается как брак, и в следующий раз он просто воспользуется услугами другого профессионала.

— Нет, я остаюсь с тобой. И все-таки странные эти мужчины. Как только им грозит какая-нибудь неприятность, они ищут спасения у женщины… Ты нахмурился?… Ну что ты, что ты! — Теперь ее поцелуй был извиняющимся. Кто бы мог подумать, сколько душевных оттенков может нести в себе обыкновенное касание губами. — Я ведь пошутила. Я же такая баловница.

Глава 7

Надежда с отвращением поморщилась, вспомнив потное тело клиента, собранное в мелкие отвратительные складки. При малейшем движении оно тряслось, напоминая застывший свиной бульон. Пожалуй, единственной положительной стороной в их общении было то, что он платил не скупясь, и втайне от мадам она сумела сколотить две тысячи баксов. Подобное воспринималось сутенерами как крысятничество, и если они узнают про ее дополнительные заработки, то без наказания не обойтись. Например, могут продать своим землякам, торгующим на рынке, и тогда двадцать случек за ночь покажутся лишь миленькой забавой.

Кроме этих денег, у Надежды в загашнике имелось еще тысяч тридцать. Но этого явно недостаточно, чтобы прекратить любовный промысел. В новую жизнь нужно вступать с солидным капиталом, чтобы купить себе квартирку где-нибудь поближе к центру и прикинуться эдакой светской дамой, помешанной на нравственности. Еще лучше было бы приобрести недвижимость за границей, например, в Чехии или на Кипре, но затраты в этом случае будут куда более значительными, а для этого нужно работать с клиентами по три смены, превращаясь в эдакую многостаночницу. Впрочем, так тоже долго не наработаешь, уже через пару лет можно превратиться в такую дохлятину, что даже бомжи начнут воротить нос. Тело любой путаны должно быть ухоженным и красивым. Кроме массажа и омолаживающих кремов, которые подпитывают кожу и не дают ей состариться раньше времени, необходимы постоянные упражнения на тренажерах, занятия в бассейне. А на все эти удовольствия уходит куча денег, и нужно быть по-настоящему прижимистой, чтобы сохранить хоть какие-то запасы.

Надежда взглянула в зеркало. На нее смотрело красивое холеное лицо молодой женщины. Взгляд слегка наивный, в глазах вопрос, она напоминала примерную выпускницу школы, стоящую на пороге большой жизни. Надежда тяжело вздохнула. Если бы учителя знали, какой выбор сделает золотая медалистка, наверняка классную руководительницу хватил бы удар.

Девушка глубоко затянулась и выпустила струйку дыма. Разбившись о зеркальную поверхность, дым рассеялся, оставив легкое пятнышко пара, быстро таявшее. Хороша чертовка, нечего сказать. Посмотрит кто-нибудь на такую да и влюбится до беспамятства. Неплохо, если бы этим человеком был молодой, красивый, разумеется, богатый, а еще из благополучной семьи. Такому нетрудно будет внушить, что она непорочна, как мадонна.

С такими данными только вышагивать на подиумах, иметь богатых покровителей, а тут приходится ложиться под всяких потных и лысых, готовых удавиться за десятку баксов. Нет, нужно выбираться из этой клоаки, и чем раньше, тем лучше, пока уличная жизнь не затянула ее окончательно.

Ольга сумела устроиться, заполучила в покровители самого Стася Куликова. Странно только, что он в ней нашел? Ни титек, ни задницы, правда, у нее ноги хороши, ну мордашка еще неплохая, а так обыкновенная баба, каких на Тверской можно встретить не один десяток.

Комната у Надежды была небольшой, но аккуратной, и теперь все ее потуги были направлены на то, чтобы расширить, наконец, жилище. На такую акцию следует поднапрячь толстяка. Три дня назад он обмолвился о том, что где-то под кроватью прячет сто тысяч «зелеными», пускай поделится со своей маленькой киской.

«А не навести ли на него парочку отчаянных ребят, обговорив при этом с ними свой процент?» Надежда улыбнулась своему отражению. Вряд ли кто из клиентов подозревал, что в такой симпатичной головке копошатся столь крамольные мысли. А ведь она не однажды давала наводку на квартиры «новых русских», чем значительно пополнила свои сбережения.

— А ты хороша, стервочка, не стареешь, — услышала Надежда за спиной насмешливый голос и, обернувшись, оцепенела.

В нескольких шагах от нее в темно-синем облегающем костюме, держась рукой за косяк, стояла Ольга.

— Как ты вошла сюда? — едва пошевелила она одеревеневшим языком.

— Похоже, что ты мне не рада, подруга, — лицо Ольги было почти оскорбленным. — А помнится, мы с тобой жили и работали вместе. Ведь так?

— Так, — тихо произнесла Надежда.

Она неплохо знала свою подругу и прекрасно понимала, что заявилась Ольга в квартиру совсем не для того, чтобы предаваться воспоминаниям.

— А вошла я сюда очень просто, через дверь. Странно, что ты ничего не заметила.

Крачковская уверенно прошла в комнату, взяла со шкафа флакончик духов и, понюхав, с отвращением отшвырнула в сторону, вовсе не озаботившись тем, что пузатый пузырек, отрикошетив от стола, угодил в фарфоровую вазу, расколотив ее на несколько огромных кусков.

Надежда посмотрела на черепки и, старательно скрывая обреченность, произнесла:

— Дверь была заперта.

— Ну и что, — безразлично пожала плечами Ольга, — разве мне это может помешать, если я очень захочу увидеть свою лучшую подругу? К тому же замки у тебя несерьезные, я бы посоветовала укрепить их, а еще изнутри закрываться на засов. Тогда это уже кое-что. Что-то ты совсем загрустила, Наденька, у меня такое впечатление, что я тебя расстроила своим визитом.

— Нет, что ты, — попыталась выдавить из себя улыбку Надежда, — просто это как-то неожиданно. Если бы ты мне сообщила, я бы тебя сумела принять. Что-нибудь организовала бы…

Ольга представляла собой живое воплощение добродетели. Всплеснув руками, она протянула извиняющимся тоном:

— Ты же знаешь, я такая рассеянная. И потом, я всегда предпочитала сюрпризы.

Надежда внутренне поежилась, заметив улыбку Ольги. Подруга изменилась до неузнаваемости, по крайней мере внешне. Трудно сказать, куда исчезла прежняя закомплексованная простушка, но та, что расхаживала в ее комнате, как в своей собственной, была умна, расчетлива и очень холодна. От нее веяло опасностью, как от заряженного пистолета. Пистолет… В верхнем ящике стола у Надежды лежал бельгийский малогабаритный пистолет «колибри», даже для женской ладошки он был мал, но пуля, калибром немногим более двух с половиной миллиметров, могла причинить немалые неприятности даже Гулливеру. Надежда поправила ладонью волосы. Как бы невзначай ее рука оказалась на ручке ящика. Еще один рывок — и маленькая огнедышащая игрушка будет в ее пальцах.

— Ай-я-яй, как нехорошо, Надежда, — с чувством укорила Ольга, — ты совсем не меняешься. Если дернешься, я прострелю тебе башку.

В руках Крачковская сжимала пистолет, причем делала это уверенно, словно регулярно упражнялась в тире.

— Ольга, ты меня не так поняла, — предприняла хозяйка робкую попытку оправдаться.

— Я тебя поняла правильно, сучка ты эдакая, — с ядовитой лаской протянула гостья. — Что же ты там такое прячешь? — Ольга, не опуская ствол, сделала два уверенных, но коротеньких шага и потянула ящик за эбонитовую ручку.

Пистолет лежал среди множества дамских пустячков — кремы, губная помада, разваленная косметичка, все вперемешку! — и выглядел невиннее, чем коробок спичек.

— Это зажигалка, — натянуто улыбнулась Надежда, пытаясь выдержать немигающий взгляд зеленых глаз.

— Давай мы это проверим, — Ольга подняла пистолет, совсем игрушечный. — Я приставлю тебе его ко лбу, если будет выстрел, считай, что тебе просто не повезло.

Во рту у Надежды сделалось сухо. Крачковская превратилась в сущую психопатку. Язык едва умещался во рту и напоминал бревно. Она почувствовала на горячей коже холодное прикосновение стали.

— Не надо, — едва выдохнула она. — Это настоящий. Мне его подарил… друг. Ты не думай, что я хотела в тебя…

Ольга уверенно сунула пистолет в карман брюк. Мелкое, обтекаемое, без малейших угловатых выступов оружие провалилось словно пятак и затерялось в складках материи.

— Ладно, не будем о пустяках, — отмахнулась Ольга, продолжая сжимать свой пистолет, только в этот раз ствол был направлен в левую половину туловища. — Помнишь наших последних клиентов?

— Признаюсь, не очень, — побледнела Надежда.

— Я тебе напомню… Это были шесть кавказцев, которые обещали нам по пятьсот долларов… за удовольствие.

— Что-то припоминаю, — едва пошевелились губы Надежды.

— Так вот, деньги они дали тебе, а потом ты ушла раньше времени, оставив общаться с ними меня. Я бы хотела получить свои честно заработанные деньги.

В среднем ящике стола лежало двенадцать тысяч долларов, перетянутых тоненькой резиночкой. Вряд ли кто знал об этой заначке. Можно было сделать вид, будто у нее нет таких денег, но Крачковская все равно не поверит.

— Хорошо, — чуть отодвинула ящик Надежда.

— Но предупреждаю, я не люблю сюрпризов и пальну в тебя из твоего же малюсенького пистолета, а потом еще вложу тебе его в ладонь. Выйдет все очень натурально.

Надежда поморщилась.

— Такие ухищрения тебе не понадобятся, я сделаю все как нужно.

Она выдвинула ящик. В глубине, спрятанная под листом плотной бумаги, лежала пачка денег. Откинув бумагу, Надежда выудила ее. Вытащив резинку, она уверенно отсчитала пять сотен и протянула Ольге.

Крачковская взяла деньги почти с брезгливостью и небрежно сунула в тот же карман, куда несколькими минутами раньше отправился пистолет.

— Наденька, дорогая моя, а ты не подумала о том, что с того дня прошло очень много времени? Набежали проценты. А моральная травма… Сама понимаешь. Сколько здесь? — кивнула она на пачку в руках Надежды.

— Одиннадцать с половиной, — глухо отозвалась та.

— Не беспокойся, меня это устраивает, — уверенно вытянула деньги из ее ладоней Ольга и продолжила: — Я ведь тебе не успела рассказать о том, как непросто мне пришлось. Сама представь, хрупкая девочка и полдюжины кавказцев, которые имели меня как хотели. А потом подошли еще два их приятеля и тоже мимоходом, как бы между прочим, поимели меня.

— Это ужасно! — всплеснула руками провинившаяся.

— Я решила тебе помочь в полной мере прочувствовать всю эту неприятную процедуру. — Ольга неожиданно повернулась к двери и произнесла: — Гиви, заходи, дорогой!

На зов Крачковской, явно стесняясь своего огромного роста и веса почти в полтора центнера, в комнату шагнул сумрачный кавказец. У него из-за спины, привстав на цыпочки, выглядывали еще двое детей гор.

— Ты уж извини, что их не восемь, но даже этих троих джигитов тебе хватит сполна, чтобы ощутить все прелести группового совокупления. Чего же ты ждешь? — ласково проговорила Крачковская, убирая ствол в кожаную дамскую сумочку. — Раздевайся. Раздвигай ноги. Неужели ты сторонница насилия и хочешь, чтобы грубые мужские руки срывали с тебя одежду?

— Сейчас… сейчас… — заторопилась Надежда, расстегивая фуфайку, обнажая крепкую девичью грудь.

— Наденька, это еще не все, — торжественно улыбнулась Ольга. — Ты ведь провинилась. А ты знаешь, что мы делаем с такими?

— Что? — еле выдохнула Надежда. И услышала жесткое:

— Личико режем, чтобы такую сволочь, как ты, издалека видно было! Ну чего встали. Приступайте, — зло приказала Крачковская. — Что я тебе хочу сказать: ты ведь ушла не сразу и с минутку наблюдала за нашей любовной игрой через щелочку в двери. Так что я здесь тоже на стульчике посижу и за вашей обоюдной радостью понаблюдаю.

Ольга села в глубокое кресло и, закинув ногу на ногу, несколько расслабилась. Медведеподобный верзила, неторопливо снимая с себя пиджак, стал приближаться к Надежде. Перепуганная женщина, вытаращив от страха глаза, медленно отступала в угол комнаты, цепляясь за попадавшиеся на ее пути предметы. Неловко повернувшись, она задела локтем вазу, стоящую на красивой резной тумбочке, та, пошатнувшись, слетела с постамента и взорвалась множеством колючих осколков.

Отпихнув носком туфли кусок фарфора, Ольга одобряюще хлопнула в ладоши.

— Браво! Это так замечательно, секс среди разбитой посуды. Может быть, девочка, ты еще что-нибудь расколешь?

Отступать дальше было некуда. Надежда в бессилии опустилась вниз, превратившись в маленький пульсирующий ком ужаса. Двое худеньких мужиков ухватили ее за шиворот и, не церемонясь, уволокли на широкую кровать.

— Ноги держите! — басовито руководил верзила, медленно распоясываясь. Скинув штаны, словно примеряясь, он зашел сбоку и посмотрел в лицо Надежды.

Она не вопила от неизбежного кошмара, даже не пыталась сопротивляться — раскинув ноги в стороны, покорно ожидала своей участи, как жертва под занесенным топором.

— А товарец что надо, — верзила отдернул фуфайку, поглядывая на низ живота.

И как-то неуклюже, встав коленями на край кровати, стал примериваться к телу девушки. Движения у него были неторопливыми. Весь его вид свидетельствовал о том, что для него предстоящее насилие заурядное мероприятие, какими он себя тешит едва ли не по нескольку раз в день.

Удар в дверь был сильнейший. Петлицы, не выдержав натиска, раскурочили дубовый косяк, ощетинившийся колючими щепами. Дверь с грохотом рухнула, разбивая мозаичный паркет, и в комнату, сжимая в руках короткоствольные автоматы, ворвалось шесть омоновцев в черных масках. Ударом ноги один из них опрокинул стоящего на коленях верзилу, двое, спешащие следом, прикладами автоматов тюкнули в лоб двух ассистентов, стоящих по обе стороны кровати, и устремились к кухне. Один из бойцов рывком рванул дверь ванной и разочарованно повернул назад.

Произошедшая перемена как будто бы не затронула Ольгу. Она безмятежно покуривала и даже не особенно обиделась, когда один из пробегавших милиционеров мимоходом зацепил стволом ее блузку. Всем своим видом она демонстрировала, что происходящее не имеет к ней никакого отношения. Она зашла сюда случайно и вот так некстати угодила на групповуху. Уходить было как-то неловко, вот она и решила до конца посмотреть это противоестественное действо.

Следующим вошел белобрысый молодой человек. Посмотрев на разбитую физиономию верзилы, он грустно произнес:

— Вы меня огорчаете, право. Говоришь вам, что не следует бить человека по роже ботинками, во всяком случае, в присутствии дамы, а вы опять за свое. Мы же с вами культурные люди. Как-то неудобно получается. Ну да бог вам судья, — почти в отчаянии махнул он рукой. — Что с вами поделаешь, костоломы вы эдакие. Нацепите на них наручники, да лица им, что ли, оботрите мокрым полотенцем, а то опять будут говорить, что милиция бесчинства творит. А я пока с милой дамой побеседую, — посмотрел он на Ольгу Крачковскую, продолжавшую невозмутимо покуривать. — А то я вижу, что ей очень одиноко среди таких мужланов, как вы. Слава богу, в этой комнате имеется хоть один интеллигентный человек. Ведь кому-то же надо отвлечь девочку от дурных мыслей. Хотел в отпуск отправиться, да разве с вами отдохнешь? — Шевцов поднял валявшийся стул, сел на него задом наперед и, опершись локтями о спинку, вежливо спросил: — Сигареткой не угостите, барышня?

Даже не взглянув на Вадима, она произнесла:

— На столе лежит пачка сигарет. Она в вашем распоряжении.

Шевцов достал свои, побрезговав.

— Что же ты, сучка, делаешь-то? — добавив в голос меда, сказал Шевцов. — Подружка-то твоя чем виновата?

Надежда, запахнув фуфайку, негромко всхлипывала в углу. Операция прошла без истерик, что само по себе отрадно.

— Просто я привыкла возвращать долги, — глухим эхом отозвалась Ольга, наконец повернувшись.

Шевцов увидел ее взгляд, слегка надменный, холодный. Нет, эта девочка определенно знает, что хочет. Тепленькую ее не взять, придется придумать что-то похитрее, чтобы расколоть ее.

— Видно, беседа у нас сегодня затянется, — разочарованно произнес Вадим. — Я предлагаю перенести ее на более благоприятное для обоих время. — Он резко поднялся, зло ткнул сигарету в чашку и приказал: — Вот что, мальчики, наденьте браслеты на эту девочку и будьте с ней, пожалуйста, построже.

Во дворе уже собралась толпа любопытных. Небольшая, конечно. Но даже эти несколько пар глаз действовали на нервы. Такие наблюдатели находятся в любое время и при каждой власти. Возникни сейчас перестрелка, так даже забившись по щелям, с риском для собственной жизни, они следили бы за разворачивающейся трагедией.

Первым, не слишком церемонясь, затолкали верзилу, помогая ему прикладом, вторыми были чернявые ассистенты, третьей — Ольга. К «воронку» она шла павой. Эдакая непонятая боярыня Морозова. Шевцов дал знак молодому юркому лейтенанту, чтобы поторопили арестованную, как вдруг в одном из окон пятого этажа соседнего дома увидел блеск. Так сверкать могли только линзы снайперской винтовки. Не заботясь о костюме, он плюхнулся на сырой асфальт и услышал, как глухо разбил кирпич кусочек рассерженного свинца.

В следующую секунду он взметнул свое тело и спрятался за машину. Краем глаза Вадим видел, как омоновцы ошарашенно наблюдали за его телодвижениями, один из них даже уныло повел плечом, но Шевцов уже бросился к подъезду, увлекая за собой двух милиционеров, стоящих рядом.

— Он там! Вперед в подъезд, на пятый этаж. Остальные на месте.

Пригнувшись, Шевцов юркнул в подъезд, и в нескольких сантиметрах от его лица хищно дзинькнула пуля, едва не опалив кожу. За спиной ойкнул омоновец. Оглянувшись, он увидел, как у того из плеча густо засочилась кровь, перепачкав зеленую робу. Ничего страшного! Шевцов в два прыжка преодолел пролет и, не останавливаясь даже на мгновение, устремился вперед, преодолевая раз за разом по три ступеньки.

— Пятый этаж, правая дверь, — крикнул он через плечо спешащим омоновцам. — Один остается на лестнице.

— Есть!

Дверь была металлическая, обшитая темно-коричневой рейкой, с претензиями на некоторый аскетизм. Такую преграду плечиками не сокрушишь.

— Гранату! — потребовал Шевцов, выставив ладонь.

Лейтенант сориентировался мгновенно.

— Понял, — он отсоединил от пояса гранату «РГД-5» и подал ее Шевцову.

— Предупредить, чтобы никто не выходил. — И уверенно, не обращая внимания на звонки, раздававшиеся в соседних квартирах, принялся вворачивать запал.

— Ах, бандиты? Ну да, конечно, — понимающе и вежливо захлопывались двери.

Неумолимым оставался только ветхий дедок, судя по его облику, он был участником всех войн и конфликтов минувшего столетия. Он не желал возвращаться в скучную квартиру с опостылевшим телевизором и настроен был весьма решительно.

— Это наш долг — помогать милиции. Вы только скажите. Так я сразу!

И двум дюжим омоновцам пришлось приложить немалые усилия, чтобы запихнуть его обратно в квартиру.

Шевцов пристроил гранату под замок.

— Всем отойти! — И, дождавшись, пока последний боец скроется из виду, отпустил спусковой рычаг.

В его распоряжении было не более трех секунд. Несколькими прыжками он пробежал коридор и спрятался за выступ стены. А ударник уже расплющил бойком капсюль-воспламенитель. Шевцов невольно прикрыл глаза, представив, как разнесло детонатор и брызнувшее пламя перекинулось на пороховой замедлитель. Неожиданно дверь на площадке отворилась, и из нее, угрожающе сомкнув брови на переносице, выскочил тот самый старичок. Вид его был бравый, с такой решимостью только в штыковую атаку ходить.

Шевцов с ужасом представил, как с тихим шипением огонь поедает порох. Выскочив, он сделал два больших прыжка и в падении сбил старика, накрывая его своим телом.

Майор яростно заматерился, понимая, что сейчас металлический корпус брызнет во все стороны уничтожающими осколками, попутно выдернув из блока дверь.

Ахнуло так, что заложило уши. Сверху посыпалась штукатурка, под майором покрякивал от ушибов дедок.

— Ты живой?

— Живой, кажись, только поясницу шибко ломит. Больно уж ты прыток, милок. Так ведь и кости раздробить можно.

— Чего ты, дед, выскочил?

— А как не выскочить-то, если здесь такая каша заваривается, — очень серьезно объяснил старик.

Покореженная дверь, перекосившись, встала на пути труднопроходимой преградой. Бойцы, преодолевая ее и гремя коваными ботинками, ринулись в образовавшийся проем. Шевцов устремился вслед за ними. Прыгая через дверь, поцарапал ботинок о торчащее железо, на душе занозой скребанула досада, и тут же позабыл об испорченной обуви. Ударом ноги распахнул дверь в комнату, где увидел трех омоновцев. Здесь же, на подоконнике, установлена австрийская снайперская винтовка «ССГ-69». Красивая, ничего не скажешь. Считается одной из лучших винтовок мира. Неизвестный киллер решил грохнуть наверняка и поэтому не поскупился на оружие.

— Его здесь нет, — виновато объявил лейтенант. — Все осмотрели. Не прыгнул же он с балкона, а если бы и прыгнул, то мы бы сейчас соскребали его с асфальта.

Шевцов вышел в коридор, заглянул в ванную, кухня также пуста, невесело осмотрел комнату. Не мог же он раствориться в воздухе. Что-то здесь было не так.

— Ковер! — ткнул Вадим пальцем в стену.

— Что? — не понял лейтенант. Он небрежным движением сорвал маску, скомкав, вытер ею вспотевшее лицо.

Он напоминал мальчишку, которому уже наскучила игра в догонялки, пришло время перевести дыхание и выкурить втайне от строгого родителя припрятанную сигарету.

Лейтенант с удивлением пялился на ковер ручной работы, занимавший почти всю стену, не понимая, что в нем может быть особенного.

Шевцов, крепко ухватившись за самый край, дернул ковер на себя. Тот с треском сорвался с петель и неряшливым комом застыл на полу. В стене была встроена потайная дверь, сообщающаяся с другой квартирой, попасть в нее можно было только через соседний подъезд. Дверь была приоткрыта, а это означало одно — хозяин винтовки настолько был уверен в своей неуязвимости, что не пожелал запереться.

Шевцов бросился на балкон. Двор был пустым, не считая сгорбленного старичка с тростью в руке, неловко пробиравшегося через развороченный на тротуаре асфальт. Вот он дошел до самого угла, остановился. Суетливо извлек из кармана платок и громко высморкался. После чего аккуратно сложил платок вчетверо и сунул его в карман пиджака. Стоп! Старик посмотрел вверх, но не так, как это делает сторонний наблюдатель, поглядывая на окна соседнего дома без всякого интереса, а с умыслом, который отчетливо просматривался в его глазах. Точно так же лесная пичуга посматривает на гусеницу, отважно карабкающуюся по поверхности листа. Да и глаза у старика чересчур молодые, наполненные неиссякаемой энергией. Нет, показалось. Взгляд у старика вдруг померк. Он сгорбился еще более и, надломленный тяжестью лет, зашаркал дальше.

— Все, — объявил Шевцов, — можете больше не искать, сегодня он нам уже не встретится.

Глава 8

Ольга была видной девушкой. Лицо, волосы, фигура — все при ней. Встретишь такую на улице и поневоле обернешься, и будешь на нее пялиться до хруста в шейных позвонках. Такие девушки рекламируют шампуни и губную помаду, а на таких ножках даже дырявые колготки смотрелись бы изысканно и воспринимались бы как новое направление в мире моды.

Трудно было поверить, что еще не все из них перепорхнули на экраны телевизоров и оккупировали обложки модных журналов, а продолжают встречаться на улицах и даже порой забредают в отделения милиции, чтобы мило пообщаться со следователем. Ее можно разглядывать, не опуская глаз, не опасаясь, что попадешь в какое-то неловкое положение, при желании можешь задать вопрос, в полной уверенности, что она непременно ответит.

Ольга была в черном костюме: пиджачок нараспашку, обтягивающая блузка подчеркивала небольшую, но красивую грудь, юбка в меру короткая, длинные ноги сплелись гибкими лианами. В глазах отрешенность и холод. Страха не видать. Такая мадам может сыграть роль роковой женщины в судьбе любого мужчины.

— Ну что, насмотрелся? — откинулась Ольга на спинку стула. — Может, теперь мне объясните, почему в обезьянник заперли?

Она неприязненно поморщилась.

Шевцов невольно усмехнулся:

— Однако это вам не помешало одежду справить.

— Мир не без добрых людей, принесли, — настороженно проговорила Ольга.

— Вам знаком Стась Куликов? — спросил Шевцов, не отводя взгляда.

Девушка чуть качнула ступней, а потом, не скрывая брезгливости, ответила:

— Первый раз слышу. И какое он имеет отношение к моему задержанию? Я оказалась в этой квартире случайно. И в общем, там ничего такого не произошло, за что можно было бы наказать, — произнесла Крачковская, слегка улыбнувшись.

— Значит, говорите, не знаете точно?

— В первый раз слышу, — приподняла Крачковская подбородок.

— А по нашим данным, он покровительствовал вам. И даже более того, вы были его любовницей.

Губы Крачковской дрогнули и застыли в холодной улыбке.

— Интересное наблюдение, а мне казалось, я помню всех своих любовников.

Взгляд Шевцова помрачнел:

— Не надо строить из себя леди, мы знаем о вас больше, чем вы думаете. Ну, например, что у вас была нелегкая жизнь и собственное благосостояние вам приходилось улучшать, работая обыкновенной девочкой по вызову.

— Ну и что? — безразлично повела плечом Ольга. — Сейчас, кажется, за это не сажают. Да и было это очень давно, теперь я совершенно другая. Как вам должно быть известно, люди меняются.

— Да, вы правы, — охотно согласился Шевцов, — мы не собираемся наказывать вас за проституцию. Для вас это слишком мелкое наказание. То, что мы вам инкриминируем, выходит далеко за рамки обыкновенного штрафа.

— И что же это такое? — в голосе послышалась откровенная издевка.

Крачковская совершенно не боялась его. Что неудивительно, общество такого человека, как Кулик, закалило ее.

— Первое — это угон машины, второе — соучастие в убийстве, — уверенно загибал Шевцов пальцы, стараясь отыскать в ее глазах хотя бы что-то, напоминающее обычный человеческий страх, — третье — нанесение телесных повреждений. Вас это не смущает?

— Абсолютно. У вас нет доказательств.

— Вот здесь вы ошибаетесь, кроме доказательств, у меня есть еще и свидетели. Вы сильная женщина, но хочу сказать, что это далеко не полный перечень. То, что сейчас имеется за вашими плечами, вполне потянет на десять лет тюрьмы. — Шевцов нажал на кнопку и, когда в дверях возник дежурный, спросил: — Свидетель подошел?

— Уже дожидается.

— Зови его сюда.

Вошел мужчина баскетбольного роста. Несмотря на свои габариты, в кабинете следователя он чувствовал себя неуверенно. Наверное, так себя ощущает нашкодивший школьник в кабинете директора.

— Вы знаете эту женщину? — кивнул Шевцов в сторону Крачковской, которая, едва взглянув на великана, заинтересовалась мелкой пичугой, прыгнувшей на подоконник.

— Да, — смущенно протянул великан, — я с ней в ресторане познакомился. Она мне представилась Ольгой. Ну, я вам рассказывал уже, — посмотрел он потерянно на майора. — Потом ко мне пошли. Она у меня еще ключи от машины из кармана вытащила.

Ольга пренебрежительно смерила великана взглядом с ног до головы, отчего тот значительно потерял в росте, и процедила сквозь зубы:

— Первый раз вижу этого идиота, где вы его отко-пали?

— Она у меня и восемьсот баксов сперла, они в шкатулке лежали, и еще брошь алмазную, а она на самом видном месте была.

— Кстати, брошь эту мы обнаружили в вашей сумочке, и жена этого господина ее узнала. Но кроме этого, вам инкриминируется покушение на убийство. Вы будете говорить?

Крачковская демонстративно отвернулась.

— Вот сучка, это же надо! Если бы не жена, так я бы сейчас на том свете куковал, — глухо выговорил Семен.

— Спасибо вам, Семен Петрович, вы нам очень помогли.

Он ушел, но его злобное ворчание еще некоторое время раздавалось из-за плотно прикрытой двери.

— Я вижу, что вас ничем не проймешь. А вы не боитесь, что вы, такая красивая, со стройной фигурой, превратитесь в тюрьме в обыкновенную телку, и от вашей красоты останется только воспоминание? Да и не все в тюрьмах так ладно, как об этом любят писать журналисты, там встречается немало надзирателей, которые захотят вас просто иметь. Так недолго превратиться в предмет общественного пользования. В тюрьмах это происходит везде: в кабинете начальника, в закоулке коридора, простите меня, даже в туалетной комнате. А на зоне таких девочек, как вы, обычно присматривают матерые коблы, эдакие мужеподобные женщины. Вам приходилось о них слышать? — Крачковская молчала, но на этот раз в ее глазах появился незнакомый прежде огонек. — Они ходят в штанах, носят рубашки, курят, даже бреются. Такая женщина станет вашим супругом на время заключения, вы обязаны будете ее слушаться. Это совсем не те романтические лесбийские игры, которые бывают на воле, законы там куда суровее. Ваш так называемый муж может избить вас за непослушание, унизить, ему это ничего не стоит, а сами вы все это должны стойко терпеть. Конечно, вы можете пожаловаться на нее начальнику колонии, какой-нибудь сорокапятилетней бабе, с которой брызжет сок, стоит притронуться к ней. Так вот, она непременно будет защищать вас и даже возьмет под свое покровительство, но за это вы должны будете ублажать ее, извините за интимную подробность, вашим чувствительным язычком. И в сущности, для вас практически ничего не изменится. Вы такой участи для себя хотите?

Птичка за окном уже давно улетела по каким-то своим делам. Небо заволокло серой плесенью. Все затихло в ожидании затяжного холодного дождя.

Крачковская повернулась и с вызовом спросила:

— Что вам от меня нужно?

— Немного, — положил Шевцов руки на стол. — Мы хотим знать, где находится Куликов.

Крачковская отвернулась и презрительно произнесла:

— Вы этого никогда не узнаете.

— Кажется, у вас к нему чувство? — Ольга продолжала молчать, только губы ее сжались еще сильнее. — А вам не будет жалко, если его убьют? Ну что ж, вы можете не отвечать, я вижу, что вы переживаете. Вам знаком этот человек? — вытащил Шевцов из стола фотографию.

Ольга с пренебрежением фыркнула.

— Первый раз вижу.

— Я так и думал. Впрочем, нет ничего удивительного. И вам совершенно неинтересно узнать, кто это?

Взгляд Крачковской сделался настороженным, она почувствовала какую-то игру, смысла которой пока не понимала.

— Ну хорошо, и кто же это?

— Убийца вашего жениха.

Крачковская держалась стойко, хотя видно было, что сотворена из того же самого материала, что и прочие женщины. Вот и глазки блеснули, уж не слезы ли намечаются?

— С чего вы взяли?

— У нас есть свои оперативные источники. Хочу сказать, что информация достоверная. Почему же вы меня не спрашиваете, отчего его хотят убрать? Или вы и без меня уверены, что у него предостаточно грешков, за которые его можно уничтожить?

Шевцов насмешливо смотрел на нее. Крачковская сделала вид, что не замечает его взгляда.

— Почему же его хотят убить?

— Отвечаю. Он убил вора в законе, а за такие вещи спрашивают очень серьезно.

— Если вы знаете все, почему не арестуете этого киллера?

— За что? — удивился Шевцов. — У нас нет против него никаких улик. А потом, он еще не убил вашего жениха.

Крачковская недовольно сморщилась:

— И вы решили дождаться, когда он его, наконец, убьет, чтобы потом сцапать обоих.

— А вы очень умная женщина! — рассмеялся Шевцов. — Именно это я и сделаю, если вы мне не поможете его поймать. Если он попадет ко мне, у него будет хотя бы шанс выжить, а так нет никакого. Вот вы предлагаете арестовать киллера. Но зачем? Это ровным счетом ничего не даст. Появится другой, который пожелает подстрелить Куликова. В этом случае нужно избавляться не от исполнителя, а от заказчика. Что в принципе невозможно! Его приговорил воровской сход, это не один человек, а организация. Так ты хочешь, чтобы он жил? — перешел Шевцов на «ты».

— Да.

— Тогда сдай нам его! Я не буду с тобой хитрить, Ольга. — Теперь перед ним сидела не роковая женщина, движением бровей способная вершить мужские судьбы, а обыкновенная девчонка, беспокоящаяся за жизнь своего возлюбленного. — Его положение действительно очень серьезно. Такие вещи не имеют сроков давности. Даже если я его арестую, я и то не могу дать тебе стопроцентной гарантии, что он останется в живых. Но у него появится хоть какая-то надежда. На зоне его убьют. У меня же есть возможность спрятать его, изменить фамилию. Думай побыстрее. Может быть, сейчас, в это самое время, человек с фотографии целится в твоего дружка из снайперской винтовки.

— Хорошо, я согласна, — тяжко выдохнула Крачковская.

— Теперь я вижу, что вы его любите по-настоящему, — перешел на официальный тон майор. — Где в последнее время прятался Куликов?

— Мы с ним были вместе… Жили у какого-то его приятеля в Серебряном Бору, — заметно волнуясь, продолжала Ольга.

— Как его звали?

Узкие ладони девушки коснулись лба. Шевцов обратил внимание на то, что фаланги ее пальцев слегка подрагивали. Видимо, это была не самая приятная беседа в ее жизни.

— Стась называл его Клетчатый. Я так и не могла понять, почему он обращается к нему по фамилии, если они такие близкие приятели.

Из рук Шевцова выпала зажигалка и, звонко отскочив от стола, брякнулась на пол. Помешкав, Шевцов поднял ее, не упустив возможности полюбоваться под столом гибкими ровными ножками Ольги. Ясно, что колготки куплены не в галантерейном магазине, где привыкли затариваться обыкновенные сельские тетки. Здесь качество, достойное самых лучших ножек Европы. Странно: Ольга не могла не догадаться, что Клетчатый — это не фамилия. Или она наивная до неприличия — что мало на нее похоже, — или ведет какую-то свою игру, смысл которой до конца пока не ясен.

Вадим положил зажигалку на стол и попытался улыбнуться, что далось нелегко.

— Клетчатый — это не фамилия, это погоняло. Теперь следующий вопрос. Где сейчас может быть Куликов?

Дамочка крепкая, не без удовольствия отметил Шевцов, умеет держать удар, смотрит по-мужски, не отводя взгляда, словно хочет просверлить во лбу огромную дыру. В зрачках вспыхнул еще один неизвестный огонек.

— Сейчас он обитает на Калининском проспекте, дом восемь.

— Кто живет по этому адресу? — жестко спросил Шевцов, стараясь развить успех.

— Я там была всего один раз, — ответила Ольга, вильнув взглядом.

— Хорошо, я вам верю, но если вы меня обманули, признаюсь, у меня будет скверное настроение.

Крачковская фыркнула:

— Мне знаком такой тип мужчин: в следующий раз вы мне не предложите даже стакана чаю.

Глава 9

В сумке приятно позвякивали шесть бутылок пива, здесь же, на самом дне, неплохая закусь: большая жирная чехонь и пара баночек черной икры.

У самого дома Ковыль приостановился, сделал вид, будто его заинтересовала брюнетка с короткой стрижкой, и, одобряюще посвистывая, проводил ее взглядом. На самом деле его больше интересовало другое — не плетется ли за ним кто следом. Если верить словам Кулика, то едва ли не вся милиция мечтает о том, чтобы уложить его на шконку. Ему и самому начало казаться, что почти у каждого подъезда на него таращится внимательная пара глаз. Если и дальше об этом думать, то можно просто вольтануться. Не далее как два дня назад он долго не решался войти в подъезд, приняв двух мужичков на лавке за оперов. В действительности ничего не произошло, они дождались третьего, который появился с бутылкой водки, а потом чинно, как это частенько бывает у алкоголиков со стажем, претендующих на некоторую культурность, выпили по стакану «Столичной» и разошлись.

Даже на бабулек Ковыль стал смотреть предвзято, принимая их за тайных осведомителей.

Девушка, почувствовав заинтересованный взгляд неизвестного мужчины, обернулась и, показав язык, заторопилась к троллейбусной остановке. Девчонка была мила и, судя по ее понятливой мордашке, готова была продолжить знакомство. Еще секунду Ковыль размышлял, но перспектива посидеть с приятелем за бутылочкой пива и потешить душу откровенными разговорами все-таки взяла свое, и он, прибавив шаг, заторопился к дому.

У самого подъезда стоял автофургон, за рулем, как это часто бывает, скучающий шофер. Единственное его развлечение — это девушки в коротеньких юбочках, которых он провожал горящим взглядом. Обыкновенное племя водителей, узнаваемое в любой части света.

Кажется, ничего настораживающего. Ковыль облегченно вздохнул, в сумке ободряюще звякнули бутылки с пивом, напомнив о предстоящем пиршестве.

Неожиданно занавеска в фургоне вздрогнула, и Ковыль увидел пару наблюдающих глаз. А еще через мгновение, колыхнувшись, она приняла прежнее положение. Но этого было достаточно, чтобы понять: то не праздное любопытство скучающих людей, а взгляд хищника, терпеливо поджидающего в засаде свою добычу. Его ждали! Он сумел рассмотреть даже радужку глаз — светло-коричневую с темно-серыми махонькими пятнышками. Именно в такие минуты срабатывают неведомые внутренние механизмы, до предела обостряя все чувства.

Под рукой по-прежнему побрякивали бутылки. Однако они его более не интересовали. Он был уверен, что в автофургоне его знают в лицо и с нетерпением дожидаются, когда он юркнет в подъезд, чтобы подмять на грязной лестничной площадке и, нацепив на запястья браслеты, швырнуть чурбаном на пол автофургона.

Мелькнула бесшабашная мысль, а не дать ли деру, метнув под ноги преследователям баварское пиво? Пожалуй, не стоит, в фургоне сидят не агнцы божьи и не упустят возможности пальнуть по убегающему короткой очередью.

Единственное, что оставалось, так это с безмятежным видом войти в подъезд. Ковыль бодро повернул к нему, словно случайно оступился, посмотрел в ту сторону, где вновь дрогнула ткань, и, поймав пронзительный взгляд, распахнул дверь.

Как ненужный предмет Ковыль отставил в сторону бутылки с пивом; они, обиженные таким пренебрежением, досадно дзинькнули; и, помогая себе маховыми движениями, в одно мгновение домчался до третьего этажа.

Два длинных звонка и один короткий. Наверняка сейчас Стась пялится на него изнутри, предусмотрительно сжимая в руке любимый «глок», готовый к любым неожиданностям.

— Открывай! — шипел Ковыль, и едва щелкнул замок, навалился плечом, чуть не опрокидывая человека, стоящего внутри.

Он даже не понял, что произошло. Нечто огромное и тяжелое навалилось ему на плечи, сбило с ног, чьи-то острые коленки уперлись ему в затылок и не давали подняться. Кто-то резко, совсем не беспокоясь о целостности его плоти, потянул его за ворот, и он бессильно захрипел от недостатка воздуха, и когда Ковыль уже начал подумывать о безвременной кончине, хватка ослабла, и он, как воскрешенный, втянул в себя порцию прохладного воздуха.

Грубым движением его перевернули на спину, и он увидел четверых мужчин, двое из них сжимали в руках новенькие «вальтеры» — странный выбор для оперативных работников милиции. Не добавило оптимизма и то обстоятельство, что их стволы были нацелены ему в грудь, — в нос шибануло запахом оружейного масла. Совсем не нужно было обладать даром предвидения, чтобы понять: одно резкое движение, и автоматическая игрушка выплюнет в его скрюченное тело полкило расплавленного свинца.

Среди четверки выделялся один: горбоносый, с густой черной шевелюрой и колючим взглядом. Сунув руки в карманы, он застыл памятником, минуты две любовался поверженным, после чего его каменные уста разомкнулись в презрительной улыбке, и он поинтересовался:

— Где Кулик?

— Я не знаю.

Один из стоявших без замаха ткнул ботинком, Ковыль болезненно скривился, догадавшись, что парень разбирается не только в футболе — острый носок угодил в самую печень.

— Послушай, мы не любим вести долгих диалогов, это не наш стиль. Мы специализируемся на другом. Не заставляй нас прибегать к зверствам, лично я не испытываю от этого удовольствия. Спрашиваю тебя еще раз, где Кулик?

Лицо не выражало ничего. С таким же безразличием он мог бы спросить, как добраться до ближайшей станции метро или, например, попросить сигарету.

— Я понятия не имею, — взвыл Ковыль. — Я вышел на полчаса за пивом, он был здесь, а сейчас его нет.

Дела обстояли гораздо хуже, чем он предполагал. Менты могут избить, если будут в очень расстроенных чувствах, способны даже отбить палками почки, но по сравнению с тем, что ему предстоит, это цветочки. Ребятам, стоящим перед ним с неподвижными взглядами, ничего не стоит разрубить его на куски и останки, словно хлам, уложить в мешок из-под картошки и выбросить куда-нибудь в пруд.

Лицо брюнета застыло, похоже, он усиленно соображал, прибить своего клиента сразу или сделать это немного погодя.

— Хорошо, я тебе верю. И знаешь почему? Я очень доверчивый человек. И верю всему, что мне говорят. Но я очень не люблю, когда меня обманывают. Потом обманщики жалеют об этом. Мне бы не хотелось, чтобы ты пополнил их прискорбный список. Итак, мой вопрос: где сейчас может находиться Кулик?

— Где-нибудь на пути к кладбищу, вы ведь хотите его убить? — с сарказмом ответил Ковыль.

На лицах присутствующих промелькнуло нечто вроде улыбки. Отрадно. Поначалу он принимал их за истуканов, а они не только могут слушать, но еще и выражать свои чувства.

Лицо чернявого приняло оскорбленное выражение, и он проговорил:

— Ты плохо о нас подумал. Мы просто хотели немного поговорить с ним в неформальной обстановке, а потом растворить его в бочке с кислотой.

Ковыль с трудом проглотил колючий ком. Вне всякого сомнения, перед ним был Носорог, человек, находящийся на содержании общака и выполнявший приговоры «сходки». По-иному, это был штатный палач, которому не предусмотрено дополнительное вознаграждение. Впрочем, такие люди не рассчитывают на поощрение, чаще всего они работают за идею, глубоко убежденные в том, что выполняют благую миссию, отрезая от здорового тела гниющую ткань.

Свое погоняло Носорог получил не случайно. Ради достижения цели он не останавливался ни перед чем и шел рогом на самое труднопреодолимое препятствие. И если Кулик был заказан именно Носорогу, то можно было не сомневаться, что этот парень не остановится, пока не разделается с ним!

— Дайте подумать, — выдавил из себя Ковыль. — В Москве не так много мест, где он мог бы спрятаться. Да отпустите вы ради бога, ну задушите же!

Носорог кивнул. Ковыль почувствовал, как кто-то сильным движением выдернул его вверх и поставил перед горбоносым. Они были одного роста, одного возраста, наверняка их объединяло пионерское прошлое, а если покопаться пообстоятельнее, то непременно можно отыскать немало общих знакомых. И все-таки во всем облике Носорога было нечто зловещее, что не позволяло рассматривать его как обыкновенного смертного.

— Слушаю.

— Есть один адрес… но туда я могу привести вас только в том случае, если вы мне гарантируете полнейшую безопасность.

— Хорошо, считай, что ты получил мое слово, — просто объявил чернявый.

— Но с кем я разговариваю?

— Носорог. Слыхал о таком?

Худшие опасения оправдались. Ковыль невольно поежился: все ясно, в живых его не оставят, в противном случае раскрываться не имело бы смысла. Киллеры особый народ — они очень ценят конфиденциальность.

— Приходилось.

— Мне бы не хотелось иметь дело с тобой в разобранном виде, поэтому внимательно выслушай мои инструкции. Не стоит тебе дергаться понапрасну. Ты выйдешь с этими ребятишками из подъезда и безо всяких ковбойских штучек сядешь в машину. Проверь, есть ли кто-нибудь за дверью, — кивнул Носорог парню лет двадцати пяти.

Команду тот выполнил расторопно и, проявив инициативу, даже поднялся на верхний этаж. Вернувшись, доложил:

— За дверью чисто, можно выходить. Носорог, а может, не стоит с ним особенно возиться, вогнать ему под ногти весь сапожный арсенал, так он сам нас будет просить, чтобы мы сделали милость и разрешили ему показать, где прячется Куликов.

— Ну что ты такое говоришь. — Носорог выглядел не на шутку обиженным. — Мы же с вами интеллигентные люди, ну как мы можем причинить такое неудобство нашему компаньону, как две дюжины иголок под ногтями. Он хороший мальчик и прекрасно сам понимает, что к чему. Пошел! — раздраженно подтолкнул Носорог к выходу Ковыля.

Спускались осторожно, будто преодолевали минное поле. Парни выглядели беспечными и даже как бы не смотрели в его сторону, но сам Ковыль прекрасно осознавал, что их карманы распирают наставленные в его спину «вальтеры».

У самого крыльца, счастливо жмурясь на выглянувшее из-за туч солнце, сидел старик в нелепой желтоватой шляпе с широкими полями. Огромная борода, сбившись в сторону, затерялась под воротником. Он напоминал разнеженного мартовского кота, послушного зову крови и надеявшегося встретить последние денечки в обществе прехорошенькой старушки.

Фургон находился на прежнем месте, пестрые занавески плотно задернуты.

— Вперед, — процедил сквозь зубы один из парней, ткнув стволом в спину Ковылю.

Плотно, плечом к плечу, словно сиамские близнецы, втроем направились к стоящему у самого дома «Фольксвагену», двое поотстали на несколько шагов, руки в карманах, как у беззаботных прогуливающихся денди.

Последним, в значительном отдалении от остальных, двигался Носорог.

Неожиданно вспорхнула занавеска, звякнули стекла, трескуче забарабанил автомат, и рой пуль застучал в спину сопровождающих. Ковыль оторопело оглянулся и увидел, как старичок, взгромоздившись на скамейку и выставив вперед руку с миниатюрным «узи», поливал отставших парней. Автомат в его руках лихорадило, и раненые, словно марионетки в руках неумелого артиста, судорожно дергались и, свалившись на землю, замирали в несуразных позах.

Носорог оказался проворнее автоматной очереди — выхватив «вальтер» и выпустив несколько пуль в сторону автобуса, он в два прыжка оказался уже у самого угла здания. Ковыль успел заметить выразительный оскал опасного зверя — следующая очередь предназначалась ему. Ковыль это почувствовал мгновенно, едва встретившись с Носорогом взглядом. Рухнув на землю, он услышал, как в нескольких сантиметрах от головы зло просвистели пули и зарылись в асфальт, больно брызнув в лицо крошкой. Обхватив голову руками, Ковыль втиснулся всем телом в землю, рассчитывая пролежать так бесконечность! Но уже через минуту рядом раздался знакомый голос, который возбужденно сожалел:

— Ушел! Ладно, у нас еще будет время найти его! Ну, чего разлегся?! В машину!

Ковыль продрал глаза и увидел над собой старика. Сейчас он был без бороды, она отлетела в сторону и седой заплаткой приклеилась на асфальте. Это был Кулик — глаза его блестели молодо и азартно, как у игрока в покер, только что сорвавшего нешуточный куш.

— Понял! — рванулся Ковыль в автобус вслед за Куликом.

Едва они приблизились, дверца распахнулась, и две пары рук, сграбастав Ковыля за шиворот, втянули его в фургон.

Ковыль задрал голову и увидел Александра Шебалина, смотрящего района, рядом Сидор — его телохранитель и шофер. Нужно было найти очень веский аргумент, чтобы уговорить такого человека, как Шебала, палить из автомата. Очевидно, Кулик обладал не только организаторскими способностями, но еще и завидным даром убеждения.

Рванув на себя ручку, Сидор с грохотом захлопнул дверцу, погрузив сидящих в автофургоне во мрак.

— Я не хочу дальнейших неприятностей, — жестко заговорил Кулик. — Машину отгоните куда-нибудь в лес и разберите на части.

Голос у него был командный, таким разговаривают с людьми, привыкшими на каждое замечание вытягиваться в струнку и орать: «Будет сделано!»

К большому удивлению Ковыля, Шебала не возражал. На лице его появилась болезненная гримаса, скомкавшись, она переродилась в понимающее выражение.

— Сделаем все, что скажешь, — выдавил он не без труда, словно ломал свой характер. — Теперь, надеюсь, мы с тобой в расчете, Кулик?

Стась великодушно хлопнул смотрящего по плечу и бодро произнес:

— Какой базар может быть между своими, Шебала? Я же дал тебе слово. Послушай, я давно у тебя хочу спросить: а правда, что ты к Ольге клеился?

Вопрос Шебале не понравился.

— Не было этого. У меня такое ощущение, что ты на этой бабе помешался.

Автофургон выехал на Ярославское шоссе, уверенно обогнул хвост автомобилей, собравшихся у желез-нодорожного полотна, и, проследовав впритирку с «КамАЗом», устремился к шлагбауму.

— Ладно, замнем для ясности. Он не забыл? — многозначительно посмотрел Кулик на Шебалу, сидящего в полумраке в самой глубине и, может быть, поэтому растерявшего часть своего величия.

— Не думаю. Остановим там, где нужно.

Фургон тряхнуло на колдобине, под самым ухом Кулика лязгнули зубы Ковыля, и машина величаво застыла, вплотную притиснувшись к шлагбауму.

— Все, выхожу! — объявил Кулик.

Он уверенно распахнул дверцу, впустив внутрь запах выхлопных газов, плутовато перекрестился, словно десантник перед прыжком, и соскочил на дорогу. Следом, присев на корточки, спустился Ковыль.

Автофургон, освободившись от половины пассажиров, последовал дальше и вперевалку, старательно преодолевая рельсы, миновал железнодорожное полотно. Машина уже отъехала на значительное расстояние, когда Кулик достал из кармана маленький прибор в черном эбонитовом корпусе. В центре — огромная красная кнопка, очень напоминающая глаз циклопа. Где-то под днищем грузовика был заложен мощнейший фугас. Секунда — и грузовик взорвется белой молнией, осыпав проезжающие машины жестяными листами. Пламя огня раздвинет поток машин, и автофургон застынет на середине дороги и будет догорать в одиночестве.

Поколебавшись, Кулик отшвырнул пульт далеко в сторону.

В полном молчании подошли к темно-красной «Ауди», стоявшей у обочины. Дважды пискнула сигнализация, приглашая в салон. Размашисто, с видом хозяина, Кулик плюхнулся на сиденье.

— Чего ты от меня хотел?! — заорал он в скорбное лицо Ковыля. — Да, я такой! Я никому не доверяю и другим становиться не собираюсь. Где гарантии того, что завтра они не предадут меня? Ну?! Только не надо молчать!

— Послушай, Кулик…

— А может, ты меня хочешь пристрелить? — Куликов сам не подозревал, насколько он страшен в гневе: губы его в этот момент белели, а глаза, наоборот, увеличивались неимоверно, наливаясь кровью. Он сунул руку в карман, извлек оттуда «глок» и, вложив его в ладонь Ковыля, приказал: — Ну, стреляй, стреляй! Чего же ты медлишь? Только, пожалуйста, вот сюда прошу, в самую середину лба, — ткнул пальцем в голову Кулик. — Не дрожи, не надо. Или ты думаешь, он не заряжен? Напрасно, — Кулик взял у Ковыля пистолет, вытащил обойму и произнес: — Полная! Держи. Хочешь, я облегчу тебе задачу, я могу даже закрыть глаза и буду считать до десяти. Ну? — Действительно, Кулик закрыл глаза и медленно, растягивая слова, принялся считать: — Ра-аз!.. Два-а!.. Три-и!.. Че-ты-ре!..

— Ты ненормальный, — Ковыль бросил пистолет на колени Кулику.

— Дура! Пистолет на предохранитель ставить нужно, так ведь людям и яйца можно отстрелить, — беззлобно укорил Кулик. Теперь он был совсем другим, в нем ничего не осталось от того безумца, каким он был всего несколько минут назад. — Может, ты не знал, что с трупом делать? Чего молчишь? А делать тут ничего и не нужно, сбросил бы куда-нибудь в овраг и поехал бы себе дальше. А потом бы тряпочкой протер салон от мозгов. А если уж очень неприятно было бы, продал машину на худой конец. Ладно, поехали, нечего тут рассиживать, еще, чего доброго, менты заметут, а у меня на сегодня совершенно иные планы.

Казалось, машина завелась от одного прикосновения, ненасытно заурчала, поглощая высококачественный бензин, и, оттолкнувшись колесами от асфальта, мягко покатила.

— А ты не боялся, что я в тебя все-таки выстрелю? — неожиданно спросил Ковыль.

«Ауди», нахально оттеснив капотом «Волгу», вклеилась в стройный ряд машин. Позади протестующе прогудел клаксон, на что Кулик лишь усмехнулся. В зеркале заднего вида можно было увидеть, что «Волга» смирилась с ролью аутсайдера и покорно плелась следом.

— Нет, не боялся.

— Отчего такая уверенность? Хочешь сказать, что я тебя очень люблю?

— Ладно, не трепись, — угрюмо пробасил Кулик. — Правильно сделал, что не стрелял. А то не тебе, а мне пришлось бы вывалить труп в овраг, и мне же пришлось бы соскребать мозги в салоне.

— Почему?

— Пушка-то моя с секретом, она не со ствола палит, а с казенной части. Заказал по случаю, думал, что пригодится, да вот пока лежит без надобности.

— Ну ты даешь, — выдохнул Ковыль, благодаря себя за то, что сумел справиться с искушением.

— Струхнул? На белый свет по-новому посмотрел? Вот так-то! Никогда не знаешь, где находишь, где теряешь.

— Куда мы теперь едем?

— Есть одно тихое местечко на Калининском проспекте, — проговорил Куликов, нагло вырулив на встречную полосу под протестующие звуки клаксонов.

Ковыль от страха вжался в кресло, прочитав про себя спасительную молитву. Стась водил машину так же, как и жил, — дерзко, лихо. Он был из той категории водителей, для которых правила существовали, чтобы их можно было нарушать. И существование на грани фола для него было такой же необходимостью, как для наркомана очередная доза.

— Тоже мне нашел тихое местечко, — буркнул Ковыль, но возражать не посмел.

Пятиэтажный дом, спрятавшийся в глубине двора, с огромными встроенными колоннами на фасаде, был возведен с расчетом на помпезность и выглядел осколком античной эпохи. Миролюбиво, неподвижными атлантами, сидели на скамеечках бабульки и с высоты прожитых лет посматривали на тусующуюся в подъездах молодежь.

Кулик заглушил мотор. Выходить не торопился.

— Что-нибудь не так? — тревожно поинтересовался Ковыль.

— Тебе когда-нибудь приходилось видеть бегущих бомжей? — очень серьезно спросил Куликов.

Шутки у Стася были особенные, к ним нужно было привыкнуть, как и к его личности.

— Нет, а что? — спросил Ковыль, готовый хохотнуть.

— Мне тоже, до сегодняшнего дня. Посмотри в ту сторону, — показал Кулик на угол здания.

Невысокого роста мужчина с узенькими, почти мальчишескими плечиками, на которых болталось что-то, очень напоминающее овечий тулупчик, проявляя завидную прыть, бежал в сторону входной двери. Громко скрипнула растянутая пружина, а следом хлопок, и чумная фигура исчезла в проеме.

— Ну? — заморгал глазами Ковыль.

— Единственные, кто никуда не торопится в этом мире, так это бомжи. Заметь, даже к пустой бутылке они движутся не бегом, а идут с достоинством, словно собираются поднять не грязную посуду, а слиток золота.

— Это ты верно заметил, — рассмеялся Ковыль. — И что это значит?

— А то, что это не бомж. Наверняка на квартире меня ожидают менты. Но как они узнали о ней?

Ковыль озадаченно хмыкнул.

— Может быть, Ольга сказала?

— Ты что лепишь, чертила? — Куликов собрал в горсть отвороты рубахи приятеля. — Она не может меня предать, — тряхнул он Ковыля так, что у того лязгнули зубы.

— А если все-таки предала? — спокойно возразил Ковыль, сделав слабую попытку освободиться. Но Куликов держал крепко.

— Я не переживу этого, — неожиданно мягко произнес Стась, отпуская Ковыля. Ковыль неопределенно пожал плечами, не найдя что ответить. — Последние месяцы неприятности посыпались на меня, как из рога изобилия. Помнишь, когда это началось?

— Нет, — честно ответил Ковыль.

— С того самого козла, что въехал в Корикова на своем старом «Москвиче», — стукнул он обеими руками о руль.

— Мы его так и не нашли, он куда-то исчез, — произнес Ковыль, чувствуя за собой вину.

— Встретится он нам еще, не последний день на земле живем. Ладно, поехали. Заявляться нам туда не стоит. Они только и ждут, что мы выйдем из машины.

«Ауди» рванулась с места, набирая обороты, зацепила задним колесом сваленный на дороге гравий и, пальнув им в стороны, распугала снюхивающихся псов рыжей масти.

— Ждут меня?! Что ж, пускай пождут, — яростно крутил баранкой Стась. — Они заперли Ольгу, бля буду, заперли! Она должна была позвонить мне еще вчера. Я не верю в такие случайности. Они заперли ее! Ломали ей пальцы, выкручивали руки! Она не могла меня выдать, не могла! Только она знала об этой квартире. Она меня любит. Вы ищете меня? Что ж, я дам вам о себе знать!

— Успокойся, — мягко посоветовал Ковыль.

— Пошел ты!

— Напрасно ты это, — всерьез обиделся Ковыль.

— Извини меня, ты единственный человек, который меня по-настоящему понимает. Больше у меня никого нет. Была Ольга, и ее нет! Они меня обложили! Обложили, суки, со всех сторон!

Незаметно сгустились сумерки, высветив неоновыми огнями вывески магазинов и многочисленные витрины. Ночная жизнь города уже шла вовсю: из просторных ресторанных залов звучала развеселая кабацкая музыка, фасады ночных заведений, серые и невыразительные днем, теперь залитые ярким светом, преобразились, в них хотелось непременно попасть и откушать сладкого запретного плода. Обольстительными выглядели ночные бары, вроде некоего непотопляемого корабля порока, не спеша разрезающего гладкие воды мирской суеты.

Стась уверенно принял вправо и произнес:

— Сядь пока за руль. Я сейчас приду, сигареты кончились. Тебе что-нибудь взять?

Ковыль неопределенно пожал плечами:

— Возьми какой-нибудь водички. Ну, кока-колу, что ли.

— Хорошо, — Кулик хлопнул дверью и, не оборачиваясь, направился к ближайшему магазину.

Ждать пришлось недолго. Едва Ковыль пересел на водительское кресло, раздался выстрел. Лопнуло витринное стекло, огромное трехметровое полотно рухнуло на асфальт и во вспышках неоновых огней разбилось многоцветной радугой.

А из магазина, словно сатана из ада, походкой праздного гуляки выходил Стась Куликов. В одной руке он держал блок «Кэмела», а в другой двухлитровый баллон кока-колы. Уверенно распахнув дверцу «Ауди», он с размаху плюхнулся на пассажирское место и прикрикнул:

— Ну, чего хлебало разинул?! Поезжай, или, может быть, тебя стволом поторопить?

Машина сорвалась с места и, меняя полосы, устремилась к левому краю.

— Что там произошло? — спросил Ковыль, в очередной раз уводя машину от лобового столкновения.

— Ничего особенного, просто мне захотелось покурить. Наставил на нее пушку и приказал дать мне блок сигарет.

— У тебя что, не хватало денег?

«Ауди», просвистев тормозами, въехала в затемненный переулок, где счастливая ночная жизнь города казалась почти нереальной.

— Хватало, — принялся разминать сигарету Кулик, — просто у меня с собой были крупные купюры, а менять их мне не хотелось.

— Ну ты даешь! А что там были за выстрелы? — по коже пробежали неприятные мурашки.

— Не бери в голову, ничего особенного. Я вспомнил, что ты попросил водички, вот я и взял баллон, а один тип пытался мне помешать. Кажется, я его замочил. Во всяком случае, он лежал на полу с раздробленным черепом. Тьфу ты! — неожиданно чертыхнулся Куликов. — Останови вот здесь.

Ковыль послушно притормозил.

— Что случилось?

— Кажется, я начинаю стареть, — пожаловался Кулик, ища у собеседника понимания. — Представляешь, я позабыл спички. Склероз! А что со мной будет лет через двадцать, это просто подумать страшно! Пойдешь со мной, — открыл дверцу машины Кулик. — Поможешь мне донести коробок спичек, боюсь, один не справлюсь.

И твердым шагом направился в сторону магазина, сверкающего неоном.

— Постой, Кулик, может, не стоит горячиться? — не решался догонять его Ковыль.

Вдруг Куликов развернулся. Взгляд его был совершенно спокойным, даже безжизненным, и именно это внушало ужас. Карман топорщился, так торчать мог только наставленный ствол.

— Ты не хочешь помочь своему другу, который очень хочет курить? — удивленно поинтересовался Стась.

— Нет, но… Я просто как-то к этому не готов.

Стась подошел к Ковылю, дружески обнял его за плечи и с трогательной теплотой произнес:

— Ну вот видишь, я так и знал, что ты не откажешь мне в такой маленькой любезности.

Сунув руки в карманы, Стась уверенно направился к магазину, прекрасно понимая, что Сергей Ковылев топает за ним следом, как цирковая собачонка за своим хозяином.

У прилавка три человека образовали куцую очередь, а продавщица с кислым усталым лицом, явно делая одолжение не только тем, кто перешагнул порог ночной забегаловки, но и всему белому свету, отпускала покупки.

— Господа, вы позволите мне отовариться?

Порой Кулик умел быть образцом любезности, и сейчас это был тот самый случай.

— Послушай, как там тебя? — возразил из очереди коренастый парень с короткой стрижкой. — Мы тут все стоим, и очередь небольшая, а ты из себя крутого, что ли, строишь?

— Поймите, господа, — прижал ладони к груди Куликов, — мне немного нужно, я хотел купить только коробок спичек, уж больно курить хочется, сигареты есть, а огонек забыл.

Ковыль остался в дверях и в ожидании посматривал на Куликова. Со стороны Стась выглядел сельским недотепой, впервые перешагнувшим изысканный порог цивилизации.

Возвысил свой голос даже седенький старичок — взгляд бедовый, шаловливый, наверняка явился в бутик, чтобы приударить за молодой продавщицей.

— Это что вы себе позволяете?! — Его подбородок так трясся, что еще секунда, и изо рта выскочит вставная челюсть. — Хам! Совсем нас за людей считать перестали.

— Может быть, вы войдете в мое положение, — взмолился Кулик, вытаскивая из брюк аккуратный «глок».

Глаза продавщицы округлились и стали напоминать теннисные шарики. Уныло примолкла за спиной очередь.

— Пожалуйста! Все, что хотите. Только, ради бога, не убивайте! У меня дома маленькая дочь! — Трясущимися руками она вытащила из кассы пачку денег и положила ее перед Куликом.

— Господи, какая отзывчивая женщина, — в восторге всплеснул руками Стась Куликов. — А говорят, что все женщины стервы. Это совершеннейшая неправда. Я непременно всем буду рассказывать о вашем благородстве. Незнакомый мужчина попросил у нее коробок спичек, а она без промедления выкладывает ему целое состояние. Есть еще женщины в русских селеньях! — восторгался Кулик. — А только спичечки мне бы совсем не помешали.

Лениво, только чтобы угодить обаятельной женщине, принялся распихивать деньги по карманам. Ковыль, закрывший изнутри дверь, сверлил покупателей колючим взглядом. Игра Куликова доставляла ему удовольствие, и он скупо кривился, показывая испорченные табаком клыки.

— Берите, — положила продавщица перед Куликовым зажигалку.

— Бог ты мой! Зажигалка! — возликовал Стась, как ребенок, которому наконец-то подарили долгожданную вещь. Он повертел ее в руке, два раза щелкнул, полюбовался на голубоватый огонек и сунул ее в карман. — Так даже лучше. Мне бы еще чипсы, а то целый день на колесах не жрамши, сами понимаете, тяжеловато, — взял он с прилавка два пакетика.

Снаружи кто-то дернул за ручку, затем, приложив лицо к стеклу, с прищуром пытался рассмотреть, что делается в глубине помещения, и, прочитав на двери табличку о перерыве, разочарованно отошел в сторону.

Крепыш увял и цветом лица напоминал опавший сентябрьский лист. Взгляд Кулика обратился в его сторону.

— Тебе никак плохо, милый, — сочувственно протянул он, — пятнами какими-то покрылся. А может быть, ты заразный? — покосился он на него с подозрением. — Ты бы, милок, анализы сдал, а то так от дистрофии помереть можно. А что это у тебя под глазом? — Ствол пистолета был нацелен в самую переносицу крепыша. — Кажется, синяк?

— Нет.

— Это тебе кажется, — с иронией произнес Кулик и с размаху ударил коренастого рукояткой в лицо.

Раздался неприятный хруст, и парень опрокинутой кеглей отлетел в противоположный угол.

— Похоже, тебе я тоже не очень понравился, батя, — грустно сказал Куликов старику, — а ведь я же хотел по-хорошему. Ты же знаешь, что молодым у нас дорога, а ты нарушил это правило. Тебя придется оштрафовать. Ну что ты застыл, столбняк, что ли, хватил? — угрюмо торопил Стась, что сулило деду немалые неприятности. — Деньги выкладывай!

Старик расторопно застучал себя по карманам, суетливо рылся в недрах пиджака, пока на божий свет не извлек толстый бумажник. Куликов вытянул портмоне двумя пальцами, почти брезгливо, и, открыв его, воскликнул не без удивления.

— А ты, однако, у нас богатенький дедуля. Бабка-то у тебя есть?

— Вдовец, — печально протянул старик.

— Значит, богатенький женишок из тебя получается. Сколько же здесь баксов будет? Никак не меньше пятнадцати. Спасибо за подарок, дед, не ожидал. Признаюсь, даже тронут. Да ты никак расстроен, дедуля? Да не бери ты в голову! Все будет о\'кей! С твоей фигурой и твоим обаянием бабы к тебе и без денег липнуть будут! Вот, кажется, и все. А это что такое? Презервативы? — радостно выдохнул Стась. — Да ты у нас, оказывается, баловник. Ну ладно дедуля, гондоны я оставляю тебе, пользуйся на здоровье, сегодня они мне без надобности, тоска гложет, — сердечно пояснил он, — знай мою доброту. — Стась Куликов посмотрел на продавщицу, которая, застыв у прилавка с открытым ртом, больше напоминала памятник. — А вас, девушка, я буду помнить долго и, поверьте мне, буду очень переживать, что мы расстались. — Снаружи кто-то дернул за ручку, потом послышалась раздраженная дробь. — Кажется, к вам просятся покупатели, не стану и дальше навязывать вам свое общество, но о нашей встрече в своей душе я оставлю самые теплые воспоминания.

Кулик отступил назад, сделав три коротеньких шага, цепким взглядом окинул хмуро застывшую очередь — парня, отплевывающего в углу кровь, испуганную кассиршу, и, не забывая о том, что он все-таки джентльмен и имеет дело с дамами, улыбнулся и даже изобразил что-то вроде прощального кивка, добавив при этом:

— Если кто дернется, убью!

Ковыль поспешно распахнул перед Куликовым дверь, продолжая сжимать в правой руке «вальтер», и зловещей угловатой тенью направился вслед.

Движением пальца Кулик указал Сергею на водительское место. Сам удобно устроился рядом. Машина стремительно отъехала от круглосуточной точки, и в открытое окошко успели долететь рассерженные крики, кто-то выбежал на улицу и, размахивая руками, пытался остановить проезжающую машину. Куликов узнал в нем коренастого парня. Достав пистолет, практически не целясь, выстрелил и, оглянувшись, увидел, как тот, согнувшись, неуверенно засеменил в сторону бара.

— Я же сказал, что убью, — устало протянул Стась. — Сворачивай с больших дорог и, смотри, езжай поосторожнее, я не люблю приключений на улице, еще не хватает, чтобы ты кого-нибудь сбил.

Вытащив сигарету, сладко затянулся горьковатым дымом. Глядя на него, охотно верилось, что как мало нужно человеку для счастья, даже крохотная порция никотина способна доставить глубочайшее удовлетворение.

— Тормози! — неожиданно ожил Куликов, выбрасывая в окно недокуренную сигарету. — Ничего не видишь? Да не туда смотри, а в конец улицы… Видишь, стоят два инспектора, «Ауди» задержали такого цвета, как у нас. Быстро сработали, нас ищут. Габариты погаси, пока не засекли, а сейчас осторожненько, без паники, выходи и не вздумай побежать, если дернешься, я тебя лично пристрелю, — взглянул он в напряженное лицо Ковыля. — Сейчас они на нас не смотрят.

Без суеты выбрались из машины.

— Куда сейчас? — вяло поинтересовался Ковыль.

— Есть у меня одно местечко, — важно обронил Куликов, — но это в противоположном конце города.

Незаметно Стась ускорил шаг, и Ковыль, едва поспевая за ним, готов был сорваться на бег.

— Понятно, ты решил добираться туда пешком? — чуть скривил губы Сергей.

Кулик вдруг резко обернулся, отчего Ковыль чуть не ударил его лбом, и бросил жестко в самое лицо:

— Я сегодня не в настроении шутить. — Сергей никогда не видел так близко глаза Стася, сейчас они казались слегка навыкате, и, может, поэтому взгляд был особенно страшен. — Ты меня хорошо понял?

— Да, Стась.

— Вот и отлично, — слегка хлопнул он его по плечу и дружеским тоном, словно и не было секундой раньше гневного рычания, произнес: — Не отставай. У нас еще масса дел на сегодняшний вечер.

— Куда мы идем? — чуть прибавил шаг Ковыль.

— Скоро узнаешь.

Пренебрегая множеством магазинов, встречающихся на пути, не замечая фланирующих дам, которые жаждали развлечения, не обращая внимания на грохот музыки, что вырывалась из динамиков, Куликов уверенно забирался в глубину московских кварталов, напрочь лишенных освещения. Наконец он остановился и грустно пожаловался:

— Сигареты забыл. — Постучал себя по карманам и как-то невесело объявил: — Зажигалку тоже. Ладно, придется потерпеть, далеко от центра отошли. Если менты машину и опознали, то вряд ли станут искать здесь, — подытожил Куликов.

Жизнь за пределами Садового кольца протекала значительно медленнее, а глухие московские дворики с выбитыми фонарями выглядели островками небытия среди веселого хаоса. И только в отдельных окнах, очевидно, в квартирах самых заядлых полуночников, горел желтый свет.

— Пивка бы, — мечтательно протянул Ковыль. — Надо было вместе с зажигалкой и пару баночек «Богемского» у нее прихватить.

— Не подумали, — согласился Кулик. — Ничего, потом наверстаем.

На дороге блеснули огни. Машина ехала осторожно, водитель, вероятно, не забывал о русской традиции рыть ямы в середине проезжей части. Дважды останавливался перед большими рытвинами и, реально оценивая перспективы сгинуть в преисподней, предусмотрительно давал задний ход.

Стась Куликов поднял руку, и водитель, явно ищущий легкого заработка, моргнул правым поворотником.

— Куда вам? — гостеприимно распахнул он переднюю дверцу.

Водила был молодой. Из тех, что строят жизненную перспективу не менее, чем на пятьдесят лет вперед, не подозревая о том, что очень большие неприятности их могут подстерегать в следующий момент. Физиономия его была беззаботной и доброжелательной, наверняка в эту минуту он думал о ночном тарифе и по одежде случайных пассажиров пытался угадать, какую сумму можно запросить у них.

— На тот свет не подвезешь? — улыбнулся Куликов, заглянув в салон.

Сказанное вполне можно было бы воспринять, как нескладную шутку, если бы не ствол, нацеленный прямо в лоб.

— Э-э, — не сразу нашел слова водила, понимая, что перед ним далеко не самые лучшие клиенты в его жизни и, уж конечно, ему не стоит рассчитывать на дополнительную плату за быструю езду.

— Ха-ха, краснобай ты эдакий! Вижу, мы отлично понимаем друг друга. Ну-у, живее! — ткнул стволом в подбородок водителю Кулик. — Иногда я очень быстро теряю терпение.

Водитель лихорадочно пытался открыть дверцу, но та не поддавалась.

— Сейчас!.. Я сейчас!.. — торопился он. Расстраивать сердитого господина было опасно. Наконец дверца распахнулась, и он неловко вывалился на дорогу.

Стась Куликов, не опуская пистолета, обошел машину со стороны капота, с веселой улыбкой посмотрел на парня, таращившегося на пистолет, словно на живое воплощение костлявой. И задумчиво поинтересовался:

— Убить тебя, что ли? Ладно, пошел отсюда! Живи! Сегодня у меня настроение хорошее. И не вздумай кому-нибудь про нас вякать. Найду и убью! — безо всяких эмоций пообещал Куликов. — Считай, что мы взяли твою машину покататься.

Рывком юркнув в салон, он бодро отжал сцепление, зло воткнул первую передачу и, дождавшись, когда рядом устроится Ковыль, рванул с места.

— Так куда мы едем?

— Скоро узнаешь. И вообще, что ты спрашиваешь, Серега? Смотри по сторонам, любуйся вечерней Москвой. В последнее время она очень похорошела. Единственное, что меня огорчает, так это то, что преступность растет. И непонятно, почему. Не то милиция плохо работает, не то честные люди перевелись.

Минут через пятнадцать Куликов подъехал к обыкновенному панельному дому, такие пятиэтажки широкой поступью должны были войти в коммунистическое завтра. Видно, не дано. И их плотно обступили шикарные коттеджи — плоды капиталистических преобразований.

Но нажитое добро научились ценить и в каменных трущобах, и вход в каждую квартиру был заделан такими стальными листами, как будто за каждой из них хранилась полная коллекция Фаберже.

Куликова заинтересовала дверь похлипче, дощатая, обитая крепкой жестью, наверняка в глубине проема пряталась вторая, а следовательно, хозяину было что скрывать по сусекам. Большим пальцем уверенно вдавил кнопку звонка. Послышалась радостная мелодия из гимнов совкового прошлого, а еще через минуту за дверью раздался шорох и отомкнулась внутренняя дверь.

— Кто там? — спросил неприязненный голос. Похоже, хозяин квартиры не любил приваживать гостей.

— Конь в пальто! — грубо отозвался Кулик. — Ты глаза продери да посмотри как следует.

Минуту стояла напряженная тишина. Сергей Ковылев зябко поежился. Он кожей ощущал, как через махонький глазок пытливо и настороженно всматривается чей-то зрачок. Наконец звякнула цепочка, и дверь неохотно распахнулась.

— Не ожидал? — протянул Кулик, перешагивая порог квартиры, невольно оттесняя хозяина от двери.

— Признаюсь, ждал кого угодно, но только не тебя, — честно поведал Афоня Карельский. — Тебя же всюду ищут.

— Это я знаю, — сдержанно заметил Куликов, входя в прихожую, и коротким взглядом полоснул по стенам. — Вот поэтому я здесь. Надо же где-то прятаться. Или ты откажешь мне в гостеприимстве?

Затылок у Афони зачесался не то от нежданной радости, не то от забот, что обязательно появятся с их появлением.

— Отказать я тебе не могу. Но вряд ли это самое безопасное место в Москве. Ты же знаешь, меня менты пасут. Не ровен час, и сюда могут наведаться.

Руку для приветствия Стась не протянул, по-свойски прошел в гостиную, заглянул в другую комнату, осмотрел туалет и, кинув взгляд на Ковыля, который безучастно болтался у порога, объявил:

— А знаешь, мне здесь нравится, у тебя очень мило. Уютно. Вижу, что мужик ты чистоплотный. А может, ты бабенку какую завел, а? Ты так и скажи, мы уйдем, — испытующий взгляд остановился на переносице Афони. Тот не отвел глаз. Выдержал.

— Не гони порожняк. Живи, сколько хочешь, знаешь ведь, что не выгоню.

— А за себя не боишься? Ведь под срок попадаешь за укрывательство. — Куликов снял пиджак и повесил его на вешалку.

Визит его затягивался надолго. Афоня Карельский негромко крякнул — подобное соседство сулило мало приятных минут.

Ковыль сел на продавленный диван, который, взмолившись, протяжно скрипнул. Он почти не знал хозяина и сейчас с интересом посматривал на его худое лицо, смахивающее на щербатое высохшее полено, пролежавшее за раскаленной печью не один десяток лет. Кожа у него почернела, чем напоминала экваториальный загар. Только зек, прокантовавшийся с десяток лет в лагерях, мог безошибочно признать в нем бродягу. Людей с подобным загаром можно встретить далеко за Полярным кругом, где снег задерживается на сопках до середины июля. И ультрафиолетовые лучи, обламываясь о сверкающую наледь, остаются на коже в виде темного несмывающегося налета. Об Афоне Карельском можно было сказать одно — побывал, навидался.

— Водки хочешь? — открыл он холодильник, вытягивая запотелую бутыль.

— Не откажусь, — обронил Куликов.

— Ты уж извини, у меня здесь не кабак, и я не рассчитывал на твое появление, так что могу предложить только соленые огурчики… Ну вот еще сала шматок, — заглянул он еще раз в холодильник.

На столе брякнули рюмки, стукнуло несколько раз лезвие ножа о доску, и сладкоголосой симфонией полился тоненький ручеек горячительного напитка.

— По первой чокаться не будем, — объявил Куликов и махом опрокинул небольшую рюмку в рот. И, горько поморщившись, удовлетворенно объявил: — Как вода прошла.

— А у меня горло садануло, будто йодом, — пожаловался Сергей Ковылев, двумя пальцами забирая с тарелки кусочек огурчика.

— Это бывает, — подхватил Афоня Карельский, — особенно, когда отвык. Ты небось больше на благородные напитки напираешь да на пиво?

— В основном на пиво, — согласился Ковыль, — немецкое. Оно послабже нашего будет, да и помягче.

— Во-от, — удовлетворенно протянул Афоня, — а мы свое горло спиртягой закалили. Все как есть прожгли. Так что ты дальше-то делать думаешь, Стась? — Глаза у Афони блеснули, первый признак того, что желудок требовал продолжения.

— А может, ты что посоветуешь?

Лицо Афони Карельского отражало усиленную работу мысли. Судя по его выражению, он обладал возможностью переправить Куликова в любую точку планеты в опломбированном вагоне. И сейчас просто прикидывал, в какую именно.

— Трудно сказать. Хотя можно попробовать кое-что. Но на вокзалы и в аэропорт соваться не стоит. Наверняка там у каждого мента твое фото, а потом, мне сдается, тебя не только мусора ищут.

— С чего ты взял?

— Ты на меня обиду не держи, говорю то, что слышал: будто бы ты Назару Колотому помог в иной мир уйти, а такое воры не прощают. И поэтому я даже удивлен, почему ты до сих пор живой разгуливаешь. Водку со мной пьешь.

— Ты что, водку мне пожалел? — беззлобно укорил Кулик. — Я ведь могу заплатить… за удовольствие.

— Напрасно ты к словам цепляешься, Стась, я говорю то, что слышал.

Налили еще по одной. Небрежно, как если бы вместо водки была обыкновенная вода. На гладкой полированной поверхности остались небольшие круги.

— Не хотел бы трепаться тебе в отместку, Афоня, но про тебя тоже мало приятного говорят.

— Например? — насторожился Афоня Карельский.

— Не держи на меня обиду, но будто бы ты с операми снюхался.

Пить водку Афоня не стал. Аккуратно поставил рюмку на стол, чуть расплескав прозрачное содержимое. Кровь мгновенно схлынула с лица Афони, и кожа, через темный слой загара, выглядела неприятно желтой.

— Что за базар, Кулик? За такое и перо в бок получают!

От угощения Стась не отказался — выпил махом, едва закусив, усмехнулся уголками губ и примирительно произнес:

— Ну что ты пургу гонишь. Никто на тебя не наезжает, я же сказал, что просто слушок такой циркулирует. Ладно, ты не напрягайся, не держи зла. Лучше скажи, куда нас спать уложишь.

— У меня не люкс, диван свободный, вот здесь и устраивайтесь.

— Ты бы, Афоня, здоровьице свое поберег, а то ручки у тебя подрагивают. Что-то ты нервничаешь больно. Может, ждешь кого-то? Ты так и скажи.

— Никого я не жду, — отмахнулся Афоня Карельский и перевел взгляд на телефон.

— Ну и ладненько.

Резкое неприятное дребезжание телефонного звонка заставило вздрогнуть. Звенел звонок так, будто подергивал оголенные нервы.

— Что же ты стоишь, родимый, — неожиданно ласково обратился Куликов к хозяину, — трубочку бы взял да переговорил, а то товарищ беспокоится, услышать тебя хочет. Или тебя что-то тревожит?

Гепатитовая желтизна густо выступила на лице Афони. Подчеркнуто равнодушно он поднял телефонную трубку.

Шевцов уже хотел положить трубку на рычаг, как услышал несколько настороженный голос Карельского.

— Да.

— У меня к тебе есть дело, Афоня, встретиться нужно.

— Нет, — коротко произнес вор.

В этот раз в голосе промелькнули какие-то резкие нотки.

— Ты знаешь, кто с тобой разговаривает?

— Да.

— В чем дело, ты не можешь отвечать?

После некоторой паузы последовал категорический ответ.

— Да… Можно и так сказать.

— Нужна моя помощь?

— Не думаю, — слова прозвучали несколько растянуто.

— Чем сейчас занимаешься?

— Веду светские беседы.

— Значит, ты не один. Сколько их? Двое? Трое?

— Да.

— Ладно, расскажешь завтра, я тебе позвоню.

Шевцов небрежно положил трубку. Странно, однако, все это.

Глава 10

Едва Шевцов положил трубку, как телефон зазвонил вновь.

— Ты еще не спишь, Шевцов? — услышал Вадим голос Крылова.

— Нет, товарищ полковник. А в чем дело?

— Вот что, майор, — грубоватыми интонациями пропели встроенные мембраны, — на улице творится черт-те что. Бар на пересечении Краснопресненской набережной и Нового Арбата знаешь?

— Знаю, — ответил Шевцов, вспомнив, что три дня назад он неплохо провел там вечер с Виолеттой. Особенно удачным было парное мясо с острыми специями.

— Там произошло ограбление, есть жертвы. Так что быстро двигай туда, разберись во всем. Может, это кто-то из твоих бывших клиентов начудил.

— Есть!

— Ну и денек сегодня! Да, я к тебе отправил «уазик», так что дождись его.

— Хорошо.

Через несколько минут к подъезду дома подрулил «луноход». Дверца отворилась, и сержант Козырев весело выкрикнул:

— Куда ехать, товарищ майор?

— Валяй на Краснопресненскую, и с музыкой.

— Понял! — с готовностью отозвался Алексей и, включив сирену, выехал на улицу.

Автомобили, ехавшие в это позднее время, проявляя уважение к милиции, сбавляли скорость, уступая дорогу, и «уазик», отбрасывая синий мерцающий свет на витрины магазинов, с воем торопился дальше.

Площадка перед баром по всему периметру была огорожена белой лентой. С двух сторон фланировали два молоденьких сержанта. На лицах решимость, и, глядя на их выразительные физиономии, охотно верилось, что кобура, болтающаяся у пояса, не пуста.

— Что-то серьезное произошло? — подошел Шевцов к одному из них, показав удостоверение. — Я веду это дело.

— Ограбление, товарищ майор. Есть жертвы.

— Понятно. Свидетели имеются?

— Да. Они находятся в баре, — кивнул сержант в сторону входа.

— Понятно. — Шевцов, нагнувшись, прошел под белой лентой.

Внутри бара на вращающемся кожаном табурете сидела миловидная девушка в форменном синем платье; на полу лежало неподвижное тело, прикрытое серой простыней, из-под нее выглядывала правая кисть, на безымянном пальце узкое золотое колечко, а у головы натекла кровавая лужица.

Осторожно, словно опасаясь разбудить спящего, Шевцов приподнял простыню за самый краешек. Чуть повыше переносицы — аккуратная круглая ранка.

— Н-да, — скорбно протянул Шевцов.

За спиной кто-то невесело хмыкнул.

Убитому было не более тридцати. Еще недавно его можно было назвать крепким парнем. Он лежал на боку. Правая рука была нелепо скрючена, левая — откинута далеко в сторону; ноги немного согнуты в коленях, будто он собирался пробежаться, но достаточно было посмотреть на голову, залитую кровью, чтобы понять — он более не сделает и шагу.

— Что здесь произошло? — подошел Шевцов к девушке, которая успела утереть слезы и посматривала на вошедших с некоторым ожиданием.

— Минут за десять до этого… случая, — подобрала она нужное слово, — у меня началась смена. Я была в хорошем настроении, ни о чем таком не думала. Да и как думать, если такого здесь прежде не случалось. Обслуживала вот этого парня, — легким кивком головы показала она на неподвижное тело, — он заказал апельсиновый сок и пирожное. Я уже начала вынимать апельсины, как в бар вошел мужчина лет тридцати пяти и, оттеснив плечом клиента и наставив на меня пистолет, сказал, чтобы я ему дала блок сигарет «Кэмел». Я дала. Он пошел к выходу. Взял еще бутылку кока-колы. А этот человек, — вновь показала она на убитого, скорбь в ее глазах усилилась, — бросился за ним, когда тот уже выходил из бара. Что-то такое сказал ему вслед.

— Не помните, что именно?

— Кажется, он его обозвал.

— Так, продолжайте.

— Тот повернулся и выстрелил в него. Парень мгновенно упал. Я закричала. А стрелявший спокойно вышел из бара и направился к машине.

Шевцов слегка поддел носком осколок стекла и спросил:

— А почему у вас разбита витрина?

Девушка только отмахнулась:

— Даже не знаю. До того ли!

— Ладно… Поподробнее, пожалуйста, расскажите, как он выглядел.

— Сейчас, соберусь, — нервно потерла она пальцами виски.

— Вы только, пожалуйста, не волнуйтесь. Главное, чтобы вы ничего не пропустили. Важна любая мелочь, — как можно мягче сказал Шевцов. — Выпейте водички, успокойтесь.

В помещение бара вошел Балашин. Как всегда, он был озабочен и очень огорчен. С такой физиономией уместно ходить на поминки. Но дело свое он знал крепко и едва ли не ползал на коленях, совершая нужные замеры. Эксперт умел работать и делал это с таким чувством, словно находился в помещении наедине с покойником.

Девушка взяла со стойки бутылку с водкой, лихо плеснула в высокую рюмку и тремя глотками, как если бы это была обыкновенная минералка, выпила до капли, не поморщившись.

— Как будто ничего особенного, — голос ее зазвучал спокойнее. — Немного выше среднего роста. Худой немного. Шатен. Да у меня не было времени его разглядывать, — махнула она рукой. — Запомнилось то, что взгляд у него неподвижный, словно он проглотить меня хотел.

— Во что он был одет?

В душу Шевцова неприятными и скользкими нитями, подобно щупальцам гидры, вползли первые подозрения.

— Костюм у него был темно-серый в белую полоску, — уверенно сказала продавщица. — Очень дорогой. Немецкий. На днях точно такой же моя сестра своему мужу купила на день рождения.

Майор Шевцов невольно улыбнулся: если это действительно Куликов, то он не изменяет своим привычкам. Помнится, в их последнюю встречу на нем был такой же костюм. Странно, что он решил его надеть, ведь он пропах стенами следственного изолятора.

Шевцов порылся в карманах, достал записную книжку, в которую было вложено несколько фотографий, и, вытащив одну из них, протянул девушке.

— Вам случайно не знаком этот человек?

Девушка осторожно взяла снимок из пальцев Шевцова, и глаза ее мгновенно налились ужасом.

— Он самый! Так вы его уже поймали?!

Теперь в голосе девушки прозвучали нотки уважения. На ее лице было написано: «Кто бы мог подумать, что в милиции работают такие Пинкертоны».

— Пока еще нет, — спрятал фотографию майор. — Но можете не сомневаться, поймаем. Вы не заметили, может быть, его кто-то ожидал на улице?

Она наморщила свой крохотный носик и честно призналась:

— Не заметила.

— Если что-нибудь вспомните, позвоните мне, пожалуйста, вот по этому телефону, — черкнув, он вырвал листок из блокнота.

— Непременно позвоню.

Эксперт Балашин, всматриваясь в рану покойного, унылым голосом вещал:

— …отверстие круглое, ровное. Заметны вкрапления. Скорее всего следы пороха. — Рядом сидела девушка лет двадцати и аккуратным ровным почерком записывала наблюдения Балашина. На лице полнейшая непроницаемость. Она была стажеркой у Кирилла Олеговича, который использовал ее на всю катушку. Возможно, вне работы она была задорной хохотушкой, но чувствовалось, что от учителя она не только набирается навыков в работе, но и точно копирует линию поведения — тот умел держаться с равнодушной холодностью, будто его окружали сплошные покойники.

— Опять трудитесь? — подошел Шевцов и чуть тиснул протянутую руку.

— Глупости! Все больше развлекаюсь, — убедительно заверил Балашин с кислым выражением на лице.

— Ну-ну.

— Просто я люблю выезжать по ночам к покойникам, особенно мне нравится, когда это происходит во время званого ужина. И еще лучше, если несчастных будет двое или, скажем, трое. Сегодня у меня как раз такой великолепный день, отсюда мне надо будет ехать еще в одно местечко, там вроде обнаружилась парочка трупов. И совсем замечательно, что во всей Москве не нашлось ни одного эксперта, чтобы обследовать эту пару жмуриков. Взгляды начальства почему-то всегда устремляются в мою сторону. Радость от предвкушения настоящей работы была настолько велика, что на место убийства я решил захватить и вот это очаровательное создание, — показал взглядом эксперт на девушку, которая выглядела очень серьезной и взирала на разговаривающих с таким интересом, словно хотела на лбу у каждого разглядеть пулевое отверстие.

— И куда вы собираетесь дальше? — с сочувствием поинтересовался Шевцов, продолжая смотреть на девушку. Помощница Балашина была хорошенькой. Кроме ровных ножек, она имела еще аппетитную грудь, а тонкие длинные пальцы были предназначены для того, чтобы вручать Адаму греховное яблоко. И уж совсем не для того, чтобы распахивать сомкнутые веки покойников и констатировать преждевременную смерть.

— В магазин на Смоленской.

Шевцов задумался. Это было совсем рядом, и от догадки внутри у него все похолодело.

— Значит, там тоже покойники?

— Да. Один.

— А в какое время там произошло убийство, случайно не знаешь?

Голос Шевцова прозвучал несколько взволнованно. Балашин посмотрел на майора с некоторым укором, как если бы тот принялся распевать похабные частушки в помещении морга.

— Послушай, Вадим, я не занимаюсь расследованием, мое дело трупы, повреждения, пороховая гарь и прочие неприятные вещи. — Кирилл Олегович был явно не в настроении и, видно, с тоской вспоминал о том, что на столе им был оставлен домашний пирог, а в чашке остывал сладкий чай с лимоном. — Мое дело вскрывать, потом зашивать. А ваше дело анализировать, строить версии. — Он посмотрел на стажерку (Шевцов не без улыбки подумал о том, что покойники у него вызывают куда больший интерес) и сообщил: — Пожалуй, на этом все.

— Вы куда сейчас едете?

— Разумеется, на Смоленскую.

— Мы вас подвезем, нам по пути.

— Не буду возражать. В компании как-то веселее.

Оказавшись между капитаном и майором, девушка не выглядела снежной королевой, и теперь было понятно, что, кроме работы, ей интересны обычные здоровые мужчины с чувством юмора. За бойкими разговорами время пролетело мгновенно.

— Приехали! — объявил Алексей со злорадством, подрулив к магазину, где наблюдалась примерно та же картина: место преступления огорожено лентой, вот только убитый в этот раз лежал, подломив под себя руки.

Шофер бесстыже пялился на девушку и мечтал о том, что, как только господа офицеры скроются по своим служебным надобностям, он непременно попробует углубить знакомство. Губы Алексея капризно дернулись, когда майор, подав руку стажерке, помог ей выбраться из служебного «уазика». Начальство всегда слизывает пенки.

Шевцов подошел к лейтенанту, молча тосковавшему в оцеплении, и поинтересовался:

— Кто здесь свидетели?

— Они находятся в магазине, товарищ майор, их несколько человек.

— Ладно, посмотрим, что там произошло, — поднялся по ступенькам Шевцов.

Следом торопился Алексей. Видно, сержант не в полной мере получил порцию страшилок. Приподняв покрывало на покойнике, он посмотрел в лицо убитого — судя по его сморщившейся физиономии, это было не самое приятное зрелище.

В магазине царило уныние. Молодая продавщица сидела за столиком и что-то объясняла сердитому мужчине. С первого взгляда в нем можно было угадать хозяина заведения. Рядом, за соседним столиком, сидел старик и всем своим видом показывал, что в три часа ночи его место в пансионате для престарелых, но уж никак не в центре Москвы, в качестве свидетеля. Компанию ему составлял мужчина средних лет с красным лицом, перед ним на небольшом пластиковом подносе стояла бутылка недорогого вина. Было похоже, что он единственный человек, довольный произошедшими событиями, и с его лица не сползала довольная улыбка. Можно было, никуда не торопясь, распить бутылочку винца и знать при этом, что не встретишь недоброжелательного взгляда продавца из-за того, что принес угощение с собой.

— Что здесь произошло? — подошел Шевцов к продавщице.

— Я хозяин заведения, — чуть выступил вперед сердитый мужчина.

— Вы были при случившемся?

— У меня три такие точки, я находился в другом месте.

Шевцов попытался скрыть возникшую неприязнь и проговорил, чуть растягивая слова:

— Я позже возьму ваши объяснения. А сейчас дайте мне поработать.

Мужчина предупредительно выставил ладони вверх и покинул торговый зал.

За соседним столиком сержант уже брал показания (инициативная смена растет, черт возьми!). И краснощекий дядька, радовавшийся нечаянному развлечению, размахивал руками, описывая произошедшую сцену.

— Так что все-таки здесь случилось? — спросил Шевцов у продавщицы.

— Понимаете, преступник зашел в магазин и попросил спички. Очередь была небольшой, и люди начали возмущаться…

— Ага, понимаю, сначала ему нужны были сигареты, потом он попросил спички. Нечем, значит, было прикурить.

— Что вы сказали? — растерянно произнесла работница бутика.

— Нет, это я не вам, продолжайте.

Девушка сделала попытку улыбнуться. Получилось кисловато.

— А он наставил на меня пистолет и начал требовать спички. Я так испугалась, что он убьет меня, у меня ведь малышка дома. Ну… я вытащила все деньги, что были в кассе… А спичек у меня не оказалось, я дала ему зажигалку. Он ее взял и деньги тоже, кажется, даже поблагодарил меня. А когда уходил, сказал, что выстрелит в каждого, кто будет его преследовать.

— Понятно… Он был один?

— Их было двое. Второй стоял у порога. Он закрыл дверь и наблюдал.

— Второй что-нибудь говорил?

Продавщица отрицательно покачала головой.

— За все это время он не произнес ни единого слова. Потом в дверь постучали. Тот, который был с пистолетом, пошел к выходу. Дверь открылась. Они вышли.

— Как произошло убийство, вы не видели?

— У меня не было сил даже двигаться, — призналась продавщица. — Я просто услышала выстрелы, а потом раздались выкрики.

— Понятно, — чуть разочарованно произнес майор Шевцов. — Значит, не видели.

Шевцов посмотрел на краснощекого мужчину, который что-то живо объяснял, размахивая во все стороны руками. Дважды его ладони прошлись в опасной близости от лица сержанта.

— Так вы свидетель произошедшего? — приблизился Шевцов к столику, потеснив немного Алексея.

Дядька развернулся к Шевцову и, угадав в нем старшего, церемонно поклонился и твердо заверил:

— Самый что ни на есть.

Он сделал два глотка, одобрительно засопел и продолжил:

— Когда эти бандиты-то выходили, тот, что был с пушкой, сказал, чтобы его не догоняли. А этот малый прыткий оказался, упокой его душу, сразу за ним побежал. Он ведь ему крепко наподдал. Я-то рядом был, около окна, и видел, как преступник оглянулся, когда уже в машину сел, и выстрелил в него.

— Куда он сел, на водительское место?

— На водительском месте сидел другой, а этот рядом сел. Ну, машина тут же и уехала.

— А вам случайно не знаком этот человек? — Шевцов в который раз извлек уже достаточно потертую фотографию Куликова.

Дядька разглядывал недолго.

— Он самый и есть, — вернул карточку. В голосе его сквозила трудно скрываемая гордость за отечественных сыскарей. — Ну, вы даете! — в полной уверенности, что преступник уже пойман, воскликнул он.

— Пока еще рано радоваться, — признался Шевцов. — Вы не помните марку машины?

— Почему не помню? — оскорбился дядька. — Очень даже хорошо помню, «Ауди» у них была красного цвета. Именно такая, только белого цвета, у моего соседа.

— Хорошо. Не можете сказать, что же заставило побежать этого парня?

Дядька усиленно поскреб пятерней седой затылок и в недоумении поднял тощие плечи.

— На героя он мало походил. Такой же, как все. Видно, какой-то порыв был. Может, за своими дружками побежал, чтобы помогли реванш взять, а может быть, за милицией. Теперь-то уж не спросишь. В общем, пожалеть его стоит.

В последнем он был прав.

Между двумя убийствами прошло не более получаса. И в этой точке Куликов оказался случайно, лишь потому, что ему понадобились спички. Следовательно, в планах Куликова был и какой-то конечный пункт назначения. Он куда-то торопился. Но вот куда именно?

Шевцов посмотрел вокруг.

— Молодой человек, может быть, вы и со мной поговорите? — посмотрел старик на майора. — А то у меня такое ощущение, что мне придется здесь заночевать.

Вадим подсел к старику и вежливо спросил:

— Вы слышали наш разговор?

— Ну, разумеется!

— Вы могли бы добавить что-нибудь существенное? Скажем, запомнили того человека, что стоял у дверей?

— Не запомнил. Для меня все эти подонки на одно лицо! Я вам хочу сказать вот что, по вашей милости у меня сорвалось очень важное свидание, и я буду жаловаться вашему начальству. Скажите мне, как ваша фамилия.

Майор невольно усмехнулся: знакомая песня.

— Шевцов моя фамилия, можете жаловаться, — он потерял интерес к старику.

Стоп! Шевцов почувствовал, как лицо обожгло жаром, а в висках застучала кровь. Ну, конечно же! Почему он не подумал об этом раньше? Наверняка Куликов торопился к Афоне Карельскому. Они ведь не просто знакомы, помнится, Афоня рассказывал, что однажды они целый месяц прожили на пересылке в одной камере. А этот его странный ответ — такое впечатление, будто во время разговора кто-то сжимал ему горло пальцами. Обычно он более словоохотлив.

— Алексей, срочно едем по одному адресу.

Вышли из магазинчика и быстро направились к машине.

— Значит, это наш старый знакомый, — сказал Козырев. — Похоже, у него начинает съезжать крыша, если он убивает из-за коробка спичек.

— Он нервничает, и знаешь, почему? Потому что Ольга Крачковская у нас. Он не может с этим смириться. Ему сейчас нужно разрядиться. Он хочет залечь куда-то на дно, но у него не получается. Ему просто не лежится.

— Вы так считаете? — сержант уселся на свое место.

— Да.

— Куда мы едем?

— Рули в Хамовники, — приказал Шевцов.

— А куда именно?

— Я тебя сориентирую.

— Понял, — радостно боднул головой Алексей.

Машина, косолапо переваливаясь из стороны в сторону, умело преодолела вскопанный газончик и подъехала к неброскому панельному дому.

— Он живет на четвертом этаже. Пойдем вместе.

Алексей не возражал.

В подъезде был полумрак. На втором этаже тускло горела лампа, и желтоватый свет скупо падал на площадку, порождая длинные уродливые тени.

— Не торопись, — предупредил Шевцов, — что-то мне здесь не нравится.

— Понял, — послушался Алексей, прижавшись к стене.

Интуиция у майора была почти волчья, и следовало ей доверять. Следующие два этажа поднимались молча, лопатками шлифуя стены. Вокруг было тихо, если не считать приглушенные вопли двух котов, раздававшиеся сверху. Где-то во дворе прозвучала сигнализация и смолкла через несколько секунд.

Поднявшись, Шевцов увидел, что дверь Афони Карельского слегка приоткрыта. Очень дурной знак. Проем не разглядеть — чернота.

— Не нравится мне это, — сдержанно заметил Шевцов.

— Заходим, товарищ майор? — спросил Алексей.

— Не торопись, — попридержал тот сержанта, — у меня такое ощущение, что за мной идет охота и некто приготовил мне сюрприз. — Он щелкнул зажигалкой и осветил пламенем вход. — Ага! Не ошибся! — победно проговорил он. — Видишь?

Теперь и Козырев увидел: на уровне колен от самой двери, в глубину комнаты, тянулся тонкий коричневый провод. Выглядел он безобидно, и только если поднапрячь воображение, можно было понять, что подобная вещица может быть злой.

— Разглядел, — стараясь скрыть подступивший к горлу страх, произнес Козырев.

Где-то на том конце металлической проволоки находилась смерть. Не та, что известна нам из сказок, а конкретная, даже осязаемая. На нее можно посмотреть. Даже осторожно потрогать руками.

Но лучше этого не делать.

Шевцов внимательно осмотрел провод и не торопился его перешагивать. В самой середине он имел небольшую слабину, провисая сантиметра на два, и уходил во взрыватель, торчащий из-за косяка округленной головкой. Майор достал карманный нож, извлек из него ножницы и, придерживая шнур, осторожно перерезал эластичный провод.

Шевцов взял в руки мину. Она была чугунной и ощутимо тяжелой, корпус ребристый. Взрывчатого вещества вполне хватило бы на то, чтобы разрушить половину подъезда. А следовательно, у него был очень серьезный недоброжелатель.

— Посвети.

Козырев щелкнул зажигалкой, и тьма высветила обшарпанные поцарапанные бока, с первого взгляда было понятно, что мина кустарная, отсутствовал лоск, присущий заводским игрушкам. Но человек, что сотворил эту адскую машинку, неплохо разбирался в подрывном деле. Насмотревшись, Шевцов аккуратно отложил ее. Неизвестный, приготовивший такой сюрприз, знал, что он заявится сюда непременно, и, возможно, откуда-то со стороны злорадно наблюдает за окнами четвертого этажа. Вероятнее всего, из машины.

Алексей уже прошел в комнату, включил свет.

— Погаси!

Сержант пожал плечами и надавил большим пальцем на выключатель — комната вновь погрузилась во мрак, напоминая преисподнюю.

Шевцов подошел к окну и осторожно приоткрыл край занавески. В дальнем конце двора стояла темная «восьмерка», цвета не разобрать — ночь. Словно почувствовав его заинтересованный взгляд, автомобиль, не включая габаритов, тихо выехал за угол дома.

Похоже, сюрпризов больше не будет, вот только куда подевался хозяин квартиры?

Афоня Карельский обнаружился в смежной комнате. Он сидел на дощатом табурете, расслабленно прислонившись спиной к стене, на шее длинное полотенце, стянутое на самом кадыке двумя бесхитростными узлами. Афоня Карельский был мертв, на его лице, сухом и обожженном полярным солнцем, застыла болезненная гримаса, которую вполне можно было принять за лукавое выражение, будто он сумел разгадать таинство бытия, не подвластное живым. На кухне не было следов погрома. А следовательно, удавку набросили неожиданно. Афоня Карельский не из тех людей, кто добровольно подставляет свою шею. И скорее всего их было как минимум двое: пока один душил, второй придерживал руки.

Шевцов внимательно осмотрел кухню. Абсолютный порядок, что и говорить, хозяин был известный чистюля, даже пустые бутылки он складывал в какие-то щеголеватые ящики, выкрашенные под хохлому. И совсем ничего такого, что свидетельствовало бы о присутствии нежданных гостей.

А вот это уже интересно. Шевцов наклонился и поднял небольшой кусок проволоки. Именно из такой была изготовлена растяжка. Трудно представить, что неизвестный умелец сооружал мину в присутствии Афони. А значит, вор тогда был уже мертв. Афоня Карельский был чрезвычайно осмотрителен и открыть дверь мог только человеку, которого хорошо знал и которому доверял. Если предположить, что им был Стась Куликов, то все укладывается в схему. Прежде за Куликом не наблюдалось игры в терроризм, и совсем не потому, что он имел репутацию гуманиста, просто у него был другой профиль. А следовательно, после ухода Кулика появился кто-то еще, сумевший угадать действия майора и подготовить неожиданную ловушку.

Шевцов поежился, думая о том, с каким хладнокровием киллер вворачивал взрыватель, поглядывая при этом в остекленевшие глаза убитого. Такие люди расчетливы и трезвы.

Вадим подошел к раковине и увидел махонькую пустую чашку с коричневыми подсохшими пятнами на самом донышке. Воспитанный, стервец, посуду за собой убрал, а вот вымыть поленился. Да, наш таинственный недруг большой оригинал. Трудно, конечно, ожидать, что он оставил на чашке отпечатки пальцев. Судя по грамотным действиям, профессионал.

— О чем вы думаете? — потревожил майора сержант.

— О том, что заявись мы сюда чуть раньше, то, возможно, столкнулись бы нос к носу с убийцами.

— Вы знали этого человека?

Подумав, Шевцов ответил как есть.

— Он был моим осведомителем.

— Интересная подробность.

— Ладно, вызывай группу, надо же что-то делать с этим покойником.

Неожиданно Шевцов улыбнулся.

— Чему вы радуетесь?

— Радоваться действительно нечему, но я вспомнил эксперта Балашина. Для него тяжелый день еще не закончился.

Глава 11

Шевцов всегда удивлялся тому, как это женщины в любой ситуации могут выглядеть так достойно. И это при том, что камеры напрочь лишены какого бы то ни было гардероба, а в наличии минимум косметики и всего лишь кусок хозяйственного мыла.

Но вот Ольга перешагнула порог следователя, и кажется, что она вышла не из стен сизо, а спустилась с высоты подиума: глаза подкрашены, брови подведены, губы искусно тонированы бледно-малиновым цветом, короткая юбка едва достигает колен, а темно-серые колготки вызывающе обтягивают плотные икры, тем самым подчеркивая стройность ножек. Верхняя пуговица на блузке небрежно расстегнута, что подталкивает мысль на самую буйную фантазию.

— Садитесь, — сухо произнес Шевцов.

Взгляд вопреки воле остановился на уровне колен, и потребовалось немало усилий, чтобы заставить себя поднять глаза. И только для того, чтобы увидеть лукавую усмешку: «Знаю я вас, мужиков. Все вы одним миром мазаны, стоит вам увидеть красивую бабенку, как тут же начинаете пускать слюни».

Чуть приподняв и без того короткую юбку, Ольга села, обнажив красивые ляжки. От юбки осталась только узкая полоска, больше смахивающая на пляжные бикини.

— Я слушаю вас.

Шевцов невольно улыбнулся. Еще немного, и он поверит в то, что именно он на допросе.

— Забавное начало. Это я вас слушаю и хочу задать вам первый вопрос. Вы знали такого человека — Ивашова Геру?

Крачковская заметно приуныла.

— Ах вот оно что. Да, я его знала.

— Можно вам задать один нескромный вопрос?

Ольга с легкостью приняла предложенную игру и ответила почти с кокетством.

— Смотря насколько он нескромный.

— Вы были с ним близки?

— Да.

— А вы знаете, что его нет в живых?

Неожиданно лицо Крачковской смялось в жалкую гримасу.

— Знаю.

— Вы кого-нибудь подозреваете в его убийстве?

Девушка неопределенно пожала плечами.

— Абсолютно никого. Подозревают только в вашем ведомстве.

— Хорошо, согласен, не буду спорить. У меня к вам есть еще вопросы.

— Пожалуйста, — великодушно снизошла Крачковская.

И любезно-разрешающий тон подследственной заставил Шевцова улыбнуться вновь: занятная она все же бабенка.

— А в каких отношениях вы были с Игорем Игоревичем Протасовым?

— В самых что ни на есть интимных, если вас интересует такая пикантная подробность. Послушайте, вы меня заперли сюда для того, чтобы установить круг моих сексуальных партнеров? — сказала она с раздражением. — Предупреждаю вас, их много. Я не веду их список, а следовательно, не могу помнить всех. И чтобы составить полный отчет, вам придется изрядно потрудиться.

Щеки Крачковской слегка порозовели от благородного гнева, что прибавило ее облику еще больше очарования.

— Вы знаете о том, что его тоже нет в живых?

Последние слова чувствительно затронули одну из ее душевных струнок, и губы ее болезненно дрогнули.

— Предположим, знаю, и что из того?

Ладони девушки обхватили коленные чашечки. Теперь она напоминала примерную лицеистку, трепетно внимающую наставлениям строгого педагога. Единственное, что разрушало этот образ, так это чрезмерно коротенькая юбочка.

— У нас есть серьезное основание полагать, что их убил один и тот же человек. Вы не догадываетесь, кого я имею в виду?

Ольга закрыла лицо руками.

— Боже мой! Боже мой! Это я во всем виновата! — неожиданно разревелась она.

Плечи ее мгновенно ссутулились. Наверняка где-нибудь в углу камеры, вооружившись осколком зеркала, она наводила макияж, который сейчас был безжалостно размыт.

— Я не должна была ему ничего рассказывать! Я не знала, что получится именно так. Он меня очень ревновал, — судорожные движения сотрясали плечи, делая ее еще более жалкой. — Не смотрите, пожалуйста, на меня, я сейчас очень некрасивая.

Шевцов про себя улыбнулся: вот уже и нет опасной преступницы, о которой еще утром заикался полковник Крылов. Перед ним сидела обыкновенная девчушка, не желавшая выглядеть перед мужчиной скверно.

— Хорошо, даю вам несколько минут, чтобы вы привели себя в порядок.

Шевцов отвернулся и с интересом принялся разглядывать паука на противоположной стене. На редкость забавные членистоногие обладают поразительной просачиваемостью: их можно встретить даже в абсолютно герметичных помещениях. Неизвестно, чем они там питаются, но паутиной обвешают все углы.

Крачковская зашуршала материей. Неожиданно Шевцова обожгла мысль: а что, если в это самое время его подследственная стаскивает с себя колготки? Занятная будет ситуация, когда он обернется и увидит, что она сидит на том же самом месте, в точно такой же позе, без одежды. Майор пожалел, что не закрыл дверь, понимая: если подобное произойдет, ему трудно будет объяснить происходящее вошедшему некстати начальству.

— Я готова, — сдержанно произнесла Ольга.

Шевцов повернулся и не нашел в подследственной никаких перемен. Он уже хотел было сделать ей комплимент, как увидел, что она вскинула руку. В ее ладони оказался газовый баллончик. И прежде, чем он успел что-либо предпринять, упругая ядовитая струя ударила ему в лицо. И он, опрокинувшись со стула, ударился виском о стену. Сильные спазмы перехватили горло, не давая дышать, Шевцов хотел встать, но, к своему ужасу, обнаружил, что ноги стали совершенно неподъемными, и запоздалая мысль, словно укор самому себе, прошила мозг: «Раньше надо было думать!»

Отворилась входная дверь, а затем злорадно дважды щелкнул замок.

Дом на Тимирязевской в Северном административном округе был единственным местом, куда могла пойти Ольга. Небольшая двухкомнатная квартира принадлежала ее бабушке, умершей в прошлом году. Отношения с ней не заладились с самого начала, и поэтому даже в самые трудные минуты Ольга предпочитала проводить время у своих подруг.

Комнаты, заполненные старыми вещами, вызывали у нее грусть по ушедшему детству. А еще в комнате пахло нафталином, которым, казалось, пропиталась не только мебель, но и каменная кладка. Порой Ольга ощущала, что ей не хватает именно этого запаха, с которым у нее была связана масса детских воспоминаний. Искать ее здесь не должны: с бабушкой у них были разные фамилии, а в последние годы они практически не общались.

Ольга Крачковская открыла дверь и шагнула в полумрак. На стене с правой стороны находился выключатель, он был там все время, сколько Ольга себя помнила. Обои вокруг него обтерлись настолько, что просматривался белый камень. Пальцы скользнули по гладкой прохладной поверхности.

— Стоять! Лицом к стене! — дохнуло в лицо чье-то теплое дыхание.

— Только не убивайте! Прошу вас, — взмолилась Крачковская.

Неожиданно вспыхнул свет, заставив ее зажмуриться до боли в глазах.

— Господи, это ты, — с облегчением произнесла Ольга, увидев Куликова, и ноги ее бессильно подкосились.

Сейчас Стась выглядел на редкость по-домашнему: крупный мускулистый торс прикрывала рубашка с длинными рукавами, надетая наспех. Он даже не застегнул ее на пуговицы, и кустики черных волос неряшливо торчали из распахнутого ворота. На ногах обыкновенное спортивное трико, особенно трогательно смотрелись ступни, лишенные какой бы то ни было обувки. Облокотившись о дверной косяк, он казался расслабленным, словно только что проснулся. Обычный муженек, терпеливо дожидающийся женушку.

— А кого ты думала увидеть на моем месте? — Лицо Куликова приобрело лукавое выражение.

— Знаешь, я ведь чуть не описалась от страха, — придя в себя, проговорила Ольга. — Всякое могло быть. На твоем месте мог оказаться насильник.

— Только не надо мечтать.

Девушка обиженно поджала губки.

— Ты смеешься, а мне минуту назад было не до шуток.

Куликов приблизился и, выставив вперед руки, поймал ладони Ольги в свои и мягко ее притянул к себе. Ее язык, податливый и одновременно сильный, шуровал у него во рту заблудившимся разбойником. Он едва не задохнулся от нахлынувшего желания.

— У меня кружится голова, — призналась Ольга, чуть отстранившись.

— Тогда я тебе завидую, — очень серьезно ответил Стась, — я уже давно потерял голову. И знаешь, отчего?

— Даже не подозреваю.

— Я тебе открою секрет. Моя причина — это ты!

— Но как ты оказался здесь? Я тебя не ждала.

— Ты забыла, ведь мы с тобой полгода назад провели здесь два прекрасных дня.

— Да, действительно, вспоминаю. Что поделаешь, девичья память коротка, — смущенно протянула Ольга. — Ты тогда был очень нетерпелив и овладел мною прямо в коридоре.

— Звучит с упреком, — чуть обиделся Куликов, — но тогда мне показалось, что тебе очень понравилась моя инициатива. — Ольга презрительно фыркнула. Куликову осталось только улыбнуться. — Во всяком случае, ты не возражала… активно.

— Надеюсь, эта сцена сейчас не повторится и для продолжения беседы мы выберем двуспальную кровать? Кстати, она находится в той комнате, — потянула Крачковская Стася в глубину квартиры. — Надеюсь, ты не осквернил ложе посторонним присутствием? — строго посмотрела Ольга на него. — Только не нужно оправдываться! Я этого не выношу.

— И не собираюсь. Ты просто прелесть! — Куликов притянул к себе Ольгу и почувствовал под ладонями крепкое и горячее, готовое к любви тело.

— Почему ты меня не спрашиваешь, где я была?

— Я это знаю.

— Вот как? Мило. Тогда почему не интересуешься, как я выбралась?

— Если бы ты знала, сколько мне стоило твое освобождение.

Ольга с удивлением посмотрела на смеющееся лицо Куликова.

— Значит, это ты устроил, чтобы мне передали баллончик?

— Не только устроил, но и подсказал через своего человека, как тебе удачнее им воспользоваться, и вижу, что ты не оплошала. Почему же ты не спрашиваешь, как тебя из здания выпустили? Там ведь тоже охрана стоит.

Ольга растерянно заморгала глазами:

— Как-то не подумала.

— Зато я подумал обо всем, детка, — без бахвальства, но с едва заметным превосходством протянул Куликов. — Этот милый мальчик, что стоял у входа и не спросил у тебя пропуск, за подобную любезность получил столько, что ему хватит на самую дорогую иномарку.

— А что ему за это будет? — не без интереса спросила девушка.

— Вот оно, женское начало. Жалеешь. Даже если его уволят из милиции, он может считаться вполне состоятельным человеком, — успокоил Куликов.

— Хватит. Давай забудем обо всем на свете. Я больше ничего не хочу слышать, — призналась Ольга.

Она чуть отстранилась от Куликова, потом обхватила ладонями его лицо и прижала к себе. Жадными сухими губами впилась в его рот. И, чуть покусывая его губы, протолкнула глубоко свой язык, стараясь отыскать десны. Поцелуй был страстный, даже агрессивный. Весьма впечатляющее начало. Куликов почувствовал, как внутри его вспыхнул тлеющий уголек, и он ответил ей таким же горячим поцелуем. Их языки встретились, на секунду остановились, будто бы для знакомства, а потом завели хоровод, от которого обоим сделалось жарко.

Глава 12

Полковник Крылов умел держать паузу. Вызовет к себе в кабинет и молчит минут пять, нагоняет жути. А потом начинает стучать пальцами по столу, уподобившись генералу Прохорову. Получается что-то вроде барабанного боя, некая прелюдия перед основательной поркой. Такое действо выдерживали немногие и, потупив глаза, винились перед полковником, словно несмышленые ягнята перед волком, оскалившим зубастую пасть.

Явная ошибка!

Нарушение тишины воспринималось полковником как бестактность, сравнимая разве что с поведением солдата-первогодка, посмевшего прервать высокое начальство на полуслове.

В порыве гнева полковник мог стукнуть кулаком по столу и одним взглядом испепелить дерзкого. По собственному опыту Шевцов знал, что самое благоразумное в этой ситуации — полнейшее молчание, причем его нужно довести до высочайшего мастерства и не делать вид, что интересуешься интерьером в комнате, а с унылой физиономией рассматривать истертый линолеум. И вид кающегося грешника не должен вызывать сомнения. В то же время полезно не предаваться особой печали, а наслаждаться внезапно свалившейся тишиной с таким же чувством, какое испытывают жители мегаполисов, случайно оказавшиеся в лесу.

Наконец полковник развел руками и произнес колючие слова, вкладывая в них гамму интонаций.

— И что дальше, майор?

Шевцов только пожал плечами. Что тут ответишь, когда вопрос звучал как утверждение: «Ну и дурак же ты, майор!»

И, не дождавшись ответа, полковник продолжал:

— Сплоховал ты, Шевцов. Когда мне об этом доложили, я даже не поверил. С твоим опытом — и вляпаться, как обыкновенному стажеру. Что скажешь в свое оправдание?

Ответить и в самом деле было нечего. Это был тот самый случай, когда полковник был прав.

— Ну что тут сказать, товарищ полковник, крепко лопухнулся. Только ведь ей кто-то передал газовый баллончик. А каким образом она из здания вышла? Как ее пропустили?

Крылов махнул рукой.

— Здесь уже разбираются. Один из тех, кто дежурил на вахте, сказал, что живот прихватило, говорит, едва в штаны не наложил. Вот этих пяти минут ей вполне и хватило, чтобы из здания выскочить. Ладно, там все проверят. Смотрят его связи, тут у него тоже не все чисто. Но вот газовый баллончик действительно серьезная вещь. Не исключено, что в камеру ей переслали записочку с инструкциями, где он будет лежать и как им воспользоваться. Перед тем, как войти к тебе в кабинет, она посетила и туалет. Кто знает, может быть, там она и обнаружила подарочек. Вот так-то! Ладно, с этим мы тоже как-нибудь разберемся. Меня интересует, как ты будешь действовать дальше.

— Круг знакомых Куликова уже обозначен. Во всех местах его возможного появления мы выставили своих людей. Так что, думаю, на воле ему оставаться лишь несколько дней.

Крылов вновь застучал пальцами по столу, что выдавало его высокое напряжение.

— А тебе не кажется, что он может просто куда-то скрыться? Ну, скажем, уехать?

Шевцов отрицательно покачал головой, на такой вопрос у него был ответ:

— По оперативным данным, за ним ведут очень серьезную охоту воры в законе. Он приговорен! Самое разумное для него сейчас — это затаиться, что, я думаю, он и сделает. Если он появится на вокзале, то может быть опознан и задержан. В этом случае он попадет в сизо, и до суда ему просто не дадут дожить.

— И все-таки, на чем основан твой оптимизм?

Похоже, объяснения майора не произвели на Крылова должного впечатления.

— Вчера вечером наши люди в районе Нового Арбата засекли Сергея Ковылева, ближайшего друга Куликова.

— Что он там делал?

— Этот район является сферой его влияния. Часть ресторанов и магазинов находится под его «крышей». Пробыл он там недолго, переговорил с владельцами магазинов, видно, давал им понять, что не стоит строить иллюзии относительно собственной свободы. А потом неожиданно ушел.

— Он был один?

— Абсолютно! Из разговоров с хозяином ресторана мы поняли, что тот предлагал ему в сопровождение боевиков, но Ковыль категорически отказался.

— Что это он так не ценит свою жизнь?

— Скорее всего, просто опасался засветить своего хозяина. Наши люди проследили за ним до самого его дома и установили за его квартирой наблюдение.

Стук прекратился. Очень ободряющий признак.

— Хорошо.

— Так или иначе, он непременно выведет нас на Куликова. А потом, может быть, не так и плохо, что Крачковская сбежала. Особа она эксцентричная, непредсказуемая. Наверняка она нам не все сказала и обязательно будет искать встречи с Куликовым. А двоим куда труднее скрыться, чем по отдельности.

Крылов, казалось, успокоился окончательно.

— Ладно, действуй, это твой последний шанс, — покачал указательным пальцем полковник.

Глава 13

— Ты уже поднимаешься? — обиженно спросил Куликов, когда Ольга откинула одеяло и босиком зашлепала к стулу, на котором лежала ее одежда.

Странно, однако. Вчера он сумел раззадорить ее так, что, казалось, Ольга в страсти будет швырять вещи направо и налево, но сегодня каждый элемент ее одежды лежал на месте, аккуратно, как будто был выставлен на продажу.

Ольга накинула на себя прозрачную рубашку, которая очень выгодно подчеркивала ее овалы, и, вдев стопы в тапочки, направилась на кухню. Куликов подметил за Ольгой еще одну приятную особенность: прежде чем заняться любовью, она заправляла кофеварку водой и молотым кофе. А потом ей было достаточно только нажать на кнопочку, и через пять минут она подавала ему в постель дымящийся и завораживающе пахнущий напиток. А если добавить туда ложечку коньяка, то получается просто божественно, а для поднятия тонуса незаменимо.

Порой Куликову казалось, что его подруга состоит из одних добродетелей, и он улыбался при мысли о том, как далеко это от реальности.

Через несколько минут Ольга принесла кофе на маленьком цветастом подносе и, чуть поклонившись, поставила на столик возле кровати. При этом она так изящно изогнулась, что он едва удержался, чтобы не погладить выставленное вперед бедро. Едва пригубив, он обнаружил в кофе присутствие чудодейственного «Наполеона» и остался доволен, что в своих ожиданиях не ошибся. Ольга умела угадывать его желания.

Теперь завершающий поцелуй, спокойный, без прежнего азарта, и непременно в щеку. Ольга оставалась верна себе, и Стасю Куликову это нравилось.

Выпив кофе, Стась подошел к окну. Уже рассвело, но утренние сумерки продолжали цепко держать в своих объятиях город, скрадывая очертания зданий. Под самыми окнами соседнего дома он увидел «восьмерку». В салоне два человека, лиц не рассмотреть. Удивительно, но у него было такое ощущение, что он уже видел и эту машину, и людей, сидящих в ней. Водитель повернул голову и, как показалось Стасю, даже посмотрел на его окна. Странные, однако, ребята, что они могут делать в пустынном дворе в такую рань? Нормальные люди либо еще дрыхнут, либо занимаются любовью.

Новый поцелуй вывел его из задумчивости. Ольга мягко ткнулась ему в шею, уснувшее желание пробудилось вновь. Стась повернулся с намерением обнять Ольгу покрепче, но она стояла уже одетая: в черных узеньких брюках, красивую грудь обтягивала кофта розового цвета, застегнутая на все пуговицы.

— Ты куда-то уходишь? — Рука, готовая к нежности, успокоилась на талии девушки.

— У меня нет абсолютно ничего в холодильнике, — чуть капризно пожаловалась Ольга. — А мне моя мама говорила, что сытый мужчина — это всегда добрый мужчина. Я хочу, чтобы ты был не только добрым, но и мягким, как плюшевый мишка, и постараюсь сделать для этого все. В общем, не скучай, дорогой, я скоро приду.

Она развернулась на каблуках и направилась к двери. У самого порога она обернулась, послала на прощание воздушный поцелуй и распахнула дверь.

То, что произошло в следующую секунду, можно было сравнить с ударом неба о земную поверхность, когда оно не только разлетается на мелкие куски, но и мегатоннами своего веса раскалывает землю до самых недр. Взрыв был оглушительный, он заставил содрогнуться стены, выдул окна на асфальт, а Ольгу, словно тряпичную куклу, швырнул о противоположную стену с такой силой, что Стась услышал треск ломаемых костей, неприятный, будто кто-то раздавил яичную скорлупу.

Вышибленная дверь, крутанувшись два раза в воздухе, сокрушила на своем пути шифоньер и опрокинулась на Куликова, разодрав расщепленным деревом грудь. Боли он не чувствовал, из возникшего хаоса его глаза выделяли только Ольгу. Поднявшись, подошел к ней, распластанной. Лицо девушки было гладкое, без всяких порезов, только в уголках губ тоненькая струйка крови.

— Оленька, — тихо позвал Стась. — Нет… Нет! — И, осознав весь ужас случившегося, он обхватил голову руками, словно от нестерпимой боли, и закричал: — А-а-а-а!! — но голоса своего не услышал.

Ольга безмолвствовала. Неживые глаза смотрели в никуда. От соседнего дома бесшумно отъехала «восьмерка».