Демидовы

Глава II Никита Демидович Антюфеев

Историю возвышения рода Антюфеевых-Демидовых нередко пытаются представить в чересчур упрощенном виде: пройдоха-мастеровой сумел втереться в доверие к щедрому на милости царю, и тот осыпал его землями да заводами. В сущности, так оно и было, но история, в отличие от математики, не любит предельных упрощений, поскольку они не проясняют суть, а искажают ее.

Начнем с того, что царь Петр Первый, заслуженно прозванный Великим, был крайне прагматичным человеком, избегавшим любого ненужного расточительства. Ключевое слово – «ненужного»: там, где траты были оправданны, Петр денег не жалел, как не жалел их на строительство Петербурга, «окна в Европу» и «визитной карточки» империи, в которую постепенно превращалось Русское царство. Роскошный каменный город, выросший на берегах Невы словно бы по взмаху волшебной палочки, поражал воображение, впечатлял умы, покорял сердца, пышность устраиваемых царем приемов дополняла картину, но в быту Петр был скромен до неприхотливости, деньгами налево-направо не швырялся, ну а землями – тем более. Если уж Петр осыпал кого-то милостями, то не по зову тороватой души, а с расчетом – государь вкладывался в перспективного человека, надеясь поиметь со своих вложений прибыль. А иначе какой смысл вкладываться? За жалованные земли и заводы Никита Антюфеев-Демидов отплатил царю созданием развитой горнодобывающей и металлургической промышленности, без которой невозможно было ни воевать, ни строить. Вложения Петра в Никиту окупились с лихвой, ну и Демидовы, как водится, без своей выгоды не остались. В общем, не было со стороны царя никакой огульной щедрости, он руководствовался сугубым расчетом. Опять же, ставка была сделана не на простого кузнеца Никиту, сына Демидова, а на человека, который к тому времени успел проявить выдающиеся способности и доказать свою неординарность.

Мало того, что Никита был казенным кузнецом, иначе говоря – принадлежал к кузнечной элите того времени, так он еще и специализировался в изготовлении оружия, а оружейные мастера принадлежали к crème de la crème[3] кузнечного ремесла. Грамоты Никита не знал – зачем кузнецу грамота? – но обладал наблюдательностью и сметливым умом. Можно с уверенностью предположить, что Никите довелось помахать молотом на заводах, где он получил знания по организации производства (больше неграмотному кузнецу их просто неоткуда было взять). «Работать на себя» Никита начал еще в бытность казенным кузнецом, поставляя в Оружейную палату[4] ружья, изготовленные сверх заданных норм. «На сторону» казенные кузнецы работать не могли, за такие вольности можно были и жизни лишиться, а старания на государево благо только приветствовались. Убедившись в качестве ружей, изготовляемых Никитой Демидовым (Антюфеевым), которые, при всех своих достоинствах, стоили дешевле заграничных, царь Петр начал «продвигать» талантливого человека… Впрочем, давайте не будем забегать вперед – всему свое время.

Первый документ, в котором упомянут Никита Демидов (Антюфеев), датирован 1691 годом. Казенные кузнецы пользовались земельным владением в тульской Кузнецкой слободе, на которое заявил свои права стольник Михаил Васильевич Арсеньев. В иерархии допетровской эпохи стольники занимали четвертое место после бояр, окольничих и думных дворян. Изначально стольники прислуживали царям во время трапез, но со временем название этого придворного чина приобрело символический характер – стольника могли и послом отправить, и воеводой назначить. Но, в любом случае, стольники были непростыми людьми – десять раз подумаешь, прежде чем с такими тягаться. Однако же тульские оружейники стали отстаивать свою собственность. Скорее всего, они были правы, поскольку в писцовых книгах, реестрах того времени, Арсеньевы не значились собственниками спорного участка. Сам же Арсеньев уповал на грамоту, которую ему удалось добыть в Москве. Трое кузнецов: староста Никифор Орехов, Исай Мосолов и наш герой, – прибыв в столицу, заявили чиновникам Оружейной палаты о том, что собираются «бить челом великим государем на него, Михаила Арсеньева, об отчистке торговой нашей площади, которую загородил он, Михайло, себе во двор и завладел без крепостей»… Неизвестно, чем закончилось дело, но шут с ним, с участком, на котором велась торговля углем и испытывались готовые ружья. Для нас важно знать, что Никита Антюфеев был одним из наиболее уважаемых членов кузнечной общины, ведь обычно таким и доверяют «искать правду» в «верхах».

Что же касается биографических сведений более раннего порядка, то они не документированы. Дата рождения Никиты – 26 марта 1656 года [5]– взята с его надгробия, не сохранившегося до наших дней, а о том, что на момент смерти своего родителя, наступившей в 1690 году, Никита Демидович «имел уже много работников и зажиточное состояние», сообщает упомянутый выше Иван Федорович Афремов без ссылок на первоисточник. А Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский в своем «Словаре достопамятных людей русской земли» приводит сусальную историю, характеризующую достоинства основателя демидовской династии (у каждого основателя должна быть в активе подобная история).

Дело было так. Юный Никита нанялся на работу к одному из тульских кузнецов, который стал ему платить по одному алтыну в неделю. Алтын традиционно принято считать равным трем копейкам, но не все с этой денежной единицей так просто – разные исследователи придерживаются разных курсов алтына. Впрочем, нам ни к чему углубляться в детали, достаточно сказать, что оплату Никите положили небольшую, и вскоре другой кузнец посулил старательному подмастерью целых три алтына в неделю. Но Никита, благодарный своему хозяину за хлеб-соль да науку, не стал уходить, а попросил прибавки, каковую и получил. И вот еще одна важная деталь – первые заработанные пять алтынов Никита отдал своей матушке в благодарность за то, что она его кормила и поила… Если у кого-то из читателей сейчас выступили на глазах слезы умиления, то автор советует им сделать паузу для того, чтобы сполна насладиться моментом, поскольку дальше никакого умиления не будет и в помине.

Этот рассказ противоречит сведениям, полученным от Афремова, – раз юный Никита нанимается на работу к постороннему человеку, стало быть, отца его уже не было в живых. Можно предположить, что «алтынная» история была придумана позже, как принято нынче говорить, «в рамках стратегии по управлению репутацией».

Пока Никита Демидович совершенствовался в кузнечном ремесле, юный царь Петр Алексеевич развлекался со своим «потешным» войском, которое на деле было настоящим. В 1686 году «потешное» войско получило артиллерию – целых шестнадцать пушек! Тремя годами позже, во время конфликта Петра с его старшей сестрой Софьей, не желавшей уступать власть достигшему семнадцатилетия брату-царю, «потешное» войско показало себя с наилучшей стороны, а в 1691 году оно было разделено на два «настоящих» пехотных полка – Преображенский и Семеновский, получивших названия от подмосковных сел, мест своих дислокаций. Этим двум полкам царь Петр уделял особое внимание, видя в них основу будущей победоносной армии, которая должна была прийти на смену ненадежному стрелецкому войску.

Если до сих пор история не баловала нас документами, имевшими отношение к Никите Демидовичу, то из 1695 года до нас дошло три записи, подтверждавшие его участие в вооружении Преображенского полка, и еще одна запись, датированная январем 1696 года. Все эти заметки сделаны в записных книгах Печатного приказа, сиречь – государственной канцелярии. Официальные документы-грамоты подлежали регистрации – кто отправил, кому отправил да о чем сказано. Все четыре грамоты, о которых идет речь, были ответами тульского воеводы на обращения (челобитные) Никиты Демидовича. В первой грамоте, составленной 13 мая 1695 года, говорилось о том, что «Никиту и учеников ево ни в каких делех ныне и впредь на Туле ведать не велено, для того что ведомы они в Преображенском». Во второй грамоте, от 12 августа, упоминался некий тульский ямщик Васка Косинов, который разорил принадлежавшую Никите мельницу и грозил ему «смертным убивством». Косинова было велено «сыскать, на Туле в приказной избе допросить во всем подлинно, да тот допрос, и, досмотря, того разоренья досмотр и сыск прислать к Москве в Преображенское». Третья грамота, от 31 августа, касалась спора за жалованную Никите землю между ним и тульскими ямщиками. Было велено «спорную землю… досмотрить, и описать, и чертеж учинить по писцовым межевым книгам… и по отказным книгам… да тот досмотр, и опись, и чертеж прислать к Москве в село Преображенское». Все тому же спору посвящалась и четвертая грамота, датированная 16 января 1696 года: «…велено тулских ямщиков Ивашку Костина с товарыщи сыскать за ослушание, что они чинатца силны ему, Никите, мельницы строить не дали, сковав, прислать к Москве, в Преображенское».

В селе Преображенском, если кто не в курсе, с 1686 года существовала Преображенская съезжая изба, главенствующая над аналогичной Семеновской съезжей избой. Избы ведали делами обоих полков, а с 1696 года полномочия Преображенской избы, переименованной в приказ, существенно расширились – к полковым делам добавились следственно-судебные функции и охрана порядка в Москве и подмосковных царских вотчинах. Короче говоря, оппоненты Никиты Демидовича вряд ли были рады тому, что спор рассматривался в столь высокой инстанции.

О том, когда именно и при каких обстоятельствах произошло знакомство нашего героя с царем Петром, доподлинно неизвестно, но нет и не может быть никаких сомнений в том, что связующим звеном между ними стал Преображенский полк. Однако же у демидовских биографов есть иные версии этого судьбоносного (для обоих участников) знакомства.

«В 1696 году Государь Петр Первый, при проезде своем в Воронеж, остановился на короткое время в Туле и, желая заказать несколько алебард по имевшемуся при Нем иностранному образцу, велел призвать к Себе тех из казенных кузнецов, которые знали ковку белаго оружия: никто из них, однако, не смел явиться, кроме упомянутаго Никиты Антуфьева, – говорит в ”Описании Тульского оружейного завода“[6] известный химик-технолог Иосиф Христианович Гамель. – Государь, увидя его, любовался его стройностию, большим ростом и необыкновенною силою, и сказал окружающим Его Боярам: вот молодец, годится и в Преображенский полк в гренадеры. – Испугавшийся Антуфьев упал к ногам Монарха и со слезами просил помиловать его для престарелой матери, у которой он был один сын. Государь, издеваясь, сказал: Я помилую тебя, если ты скуешь Мне триста алебард по сему образцу. – Антуфьев уверил Государя, что скует гораздо лучше показываемаго ему образца и привезет к Нему в Воронеж через месяц, что и исполнил в точности. Государь, получивши сии алебарды, так был доволен работою, что пожаловал Антуфьеву втрое против того, во что они стали, и сверх того одарил его немецким сукном на платье и серебряным ковшом небольшой цены, обещаясь на возвратном пути в Москву заехать к нему в гости».

Триста алебард – это хорошо, это ценно, но как-то не очень духоподъемно, нет полета фантазии, нет изюминки. Гораздо лучше выглядит (и сильнее впечатляет) альтернативная версия знакомства, изложенная Иваном Афремовым. Пускай она и заочная, зато красивее. В рамках подготовки к Азовским походам[7] царь Петр часто ездил из Москвы в Воронеж. «В одну из поездок этих бывший с государем вице-канцлер барон Шафиров, отличный стрелок своего времени, проезжая Тулу, услышал об отличном тульском мастере Никите Антуфееве и отдал ему починить свой дорожный пистолет, работы славного Кухенройтера[8], – пишет Иван Федорович. – По истечении некоторого времени Демидов принес исправленный пистолет, и когда он всеми найден был в совершенной исправности, Демидов сказал, что у пистолета, отданного для поправки, испортилась затравка[9], и как его уже нельзя было починить, то он купил другой кухенройтерский пистолет. Подавая другой пистолет Шафирову, он сказал: “Не угодно ли вашему превосходительству взять два пистолета вместо одного, потому что вина моя, я и поплатиться должен?“ Оба пистолета были испробованы, сверены и признаны произведениями одного и того же мастера. Тогда Демидов объявил и доказал, что только один из них был настоящий кухенройтерский, а другой собственной его работы. Такое искусство Демидова сделало его известным императору Петру Первому».

К этой истории Афремов добавляет ту, что посвящена алебардам, и таким образом два события сплетаются воедино. Можно сплести и иначе, заменив Петра Павловича Шафирова на царя и повысив градус напряжения. Петр сломал курок привезенного из-за границы пистолета, и ни один мастер в Москве не брался за починку, поскольку работа представлялась очень сложной. Кто-то из приближенных рассказал царю про тульского кузнеца Никиту Антюфеева, славившегося своим искусством. По дороге из Москвы в Воронеж Петр встретился с Никитой, который взялся «поправить дело», но попросил дать ему достаточно времени. Уговорились, что царь заберет починенный пистолет на обратном пути. Месяца через два Петр вернулся, получил от Никиты исправный пистолет и, любуясь им, сказал: «Каков пистолет! Доживу ли я до того времени, когда и у меня, на Руси, будут делать такие?» «Что ж, авось и мы супротив немца постоим», – ответил Никита. Петра эти слова привели в ярость, поскольку подобное бахвальство ему приходилось слышать не раз, только вот делами слова не подкреплялись. Со словами «Сперва сделай, мошенник, а потом хвались!» Петр ударил Никиту по лицу. «А ты, царь, сперва узнай, а потом дерись! – ответил Никита, доставая из кармана другой пистолет. – Который у тебя в руках, тот моей работы, а заморский – вот он». Обрадованный Петр обнял Никиту и поручил ему устроить в Туле ружейный завод. Никита запросил пять тысяч рублей, каковые и были ему выданы… Оцените деловые качества неграмотного кузнеца. Услышав от царя о заводе, он моментально произвел в уме калькуляцию и уложился в затребованную сумму!

Скептики недоверчиво хмурятся – да разве ж можно вот так, «с наскоку», создать достойный аналог творения известных мастеров? Ответим вопросом на вопрос – а почему бы и нет? Разобрал, изучил, попробовал металл «на зуб» (в переносном, конечно же, смысле) – и сделал! Пожалуй, наиболее сложной задачей было копирование декора – кухенройтерские изделия порой украшались очень богато, но и с этим наш герой тоже справился, раз уж пистолет его работы нельзя было отличить от оригинального. Впрочем, может, на самом деле никакого кухенройтерского пистолета и не было… Наверняка можно сказать только одно: Никита Демидович умел удивить своим мастерством (да и хваткой тоже), что и послужило толчком к его головокружительному взлету. «Из работяг – в олигархи», как сказали бы в наше время.

По версии Иосифа Христиановича Гамеля, Никита получил от царя пощечину не за показавшиеся дерзкими слова, а за плохое качество вина, которым тот угощал своего высокого гостя. В ответ Никита сказал, что сам он никогда хмельного и в рот не берет, а вино купил перед приходом Петра в гости. Этот инцидент происходит после того, как Никита радует царя изготовленными алебардами. Продолжая испытывать мастера, Петр показывает ему «иностранное хорошо отделанное ружье», и Никита берется сделать такое же, но делает не одно, а целых шесть. Петр «пожаловал ему сто рублей и, поцеловав в голову, сказал: “Постарайся, Демидыч, распространить фабрику свою, а Я тебя не оставлю”, и тут же дал указ отвести близ Тулы, в Малиновой засеке, несколько десятин земли для копания железной руды и “для сжения из леса уголья”. Антуфьев не упустил сего случая воспользоваться милостию Монарха. Он завел на речке Тулице близ впадения оной в Упу чугуноплавильный завод… и вскоре отлил пять тысяч пудов артиллерийских снарядов, которые, по возвращении Государя из чужих краев, привез в Москву в Артиллерийский Приказ. Государь, узнав о сем, так обрадовался, что тотчас Сам туда приехал осмотреть снаряды сии, благодарил Антуфьева и велел выдать ему втрое против цены, платимой за таковые же вещи с Нарышкинских и Миллеровых заводов».

До нас дошло только упоминание о грамоте, на основании которой Демидовы владели оружейными заводами в Туле. В 1733 году, при сыне Никиты Акинфии, в Тулу прибыл с ревизией коллежский асессор[10] Васильев, который потребовал предъявления «подлинных указов или грамот, почему он, Демидов, теми заводами владеет». Шурин Акинфия Демидова Семен Пальцов, состоявший в должности главного заводского приказчика, ответил, что «Акинфей Демидов Тульскими железными заводами владеет по данной грамоте отцу ево, Акинфиеву, Никите Демидову, а надеетца де он, что та грамота дана ис Пушкарского приказу; да сверх той грамоты о владении оных заводов имеетца привилегия; и та грамота и привилегия имеются де в тулском доме оного Демидова у матери ево, которыя он, Палцов, отъискав, объявит… А в котором году построены и привилегии даны, о том значит во оной грамоте и привилегии». Грамота, о которой шла речь, не сохранилась или пока еще не обнаружена, но, отталкиваясь от другого документа, обнаруженного Васильевым в заводских архивах, историки датируют начало строительства демидовского тульского завода 1694 годом, в котором царь Петр удовлетворил прошение Никиты о предоставлении ему мельницы на реке Тулице «в жалованье на оружейное дело». Мельница была отдана сроком на двадцать лет «на оброк вместо годового окладного жалованья». Никита мельницу снес, а на том месте построил «железной завод». В 1695 году первый демидовский завод был построен и начал производить ружья. Из документов известно, что в 1700 году Никита Демидов изготовил две тысячи фузей[11], а в 1703 году – четыре тысячи девять штук! Объемы свидетельствуют не только об ухватистости Никиты, но и о том, что его фузеи были качественными, иначе бы казна не приобретала бы их в таких количествах – оружию царь Петр уделял первостепенное внимание.

На рубеже XVII и XVIII веков возраст Никиты Демидовича приближался к пятидесяти годам, а эта дата в те времена считалась началом старости. В целом жизнь Никиты можно было считать удавшейся: солидный человек, уважаемый мастер, обласканный царским вниманием, владелец оружейного завода… Чего еще можно желать крестьянскому сыну? Впрочем, о желаниях обычно пишут в дневниках, а Никита Демидович, как уже было сказано, грамоты не ведал, и потому дневников не вел, так что нам не дано знать, докуда простирались его амбиции. Но любой кузнец знает, что железо следует ковать, пока оно горячо, иначе говоря – пока царь милует да жалует, нужно этим пользоваться. Известно, что весной 1697 года Никита Демидович изготовил по паре фузей и алебард из привезенной с Урала железной руды, о которой отозвался похвально. На заданный ему вопрос о возможном переезде на Урал Никита Демидович ответил уклончиво, в стиле «оно бы и можно, ежели нужно, но у меня и в Туле дел невпроворот». Действительно, трудно оставлять обжитое место и налаженное дело ради того, чтобы ехать невесть куда, как говорится, за семь верст киселя хлебать. Вполне возможно, что «уральская эпопея» Демидовых была вызвана не столько амбициями Никиты Демидовича, сколько желанием царя Петра, замыслившего превратить Урал в главную кузню своей державы. Тем не менее Никита Демидович не исключал переноса деятельности на Урал при условии, что управляемые им заводы на протяжении десяти лет будут находиться в его собственности («а держать бы ему те заводы десять лет на себя, а после со всякими снастьми взять в государеву казну»). Вопрос о переезде на восток, как принято выражаться в наши дни, повис в воздухе.

Выше было сказано о том, что за жалованную царем землю Никите пришлось побороться с тульскими ямщиками, которые имели огороды рядом с этой самой мельницей. До Генерального межевания, начатого императрицей Екатериной Второй в 1765 году, порядка в землевладении не было никакого и наряду с «бумажным правом» действовало «традиционное» – отцы и деды наши здесь испокон веков репу да капусту выращивали, стало быть, земля эта наша. Прилегающей к мельнице территорией Никита Демидович не удовлетворился, поскольку растущее производство требовало бóльших пространств – в то время «движущей силой» служили водяные колеса, для которых приходилось запасать воду в прудах. Образно говоря, поставил новый цех – рой новый пруд. В 1701 году Никита Демидович получил дополнительную территорию, а ямщикам выделили участки бóльшего размера из владений, конфискованных у стрельцов, которых после бунта 1698 года[12] Петр начал изводить под корень. Но земельные пожалования были не так важны, как дарованное свыше право покупать к своим заводам, помимо земли, еще людей (вспомним, что тогда действовало крепостное право). Другие заводчики использовали труд дворцовых, то есть царских, крестьян, которые формально считались свободными, но на деле были зависимыми, поскольку жили на землях, принадлежавших царю и его родичам. Никита же на государеву рабочую силу не претендовал, обходился вольнонаемными работниками, выдавая при этом качественную и недорогую продукцию. Все это еще сильнее расположило к нашему герою царя Петра, который объяснял пожалование земель и привилегий следующим образом: «…за ево [Никиты Демидовича] знатную службу, что он построил новые железные заводы своими деньгами и проторми беспоможенья и дачи дворцовых крестьян, как преж сего давали к таким же заводам в разных местех и в город ех иноземцом, и что он при иноземцах, которым многие дворцовые крестьяне к заводам даны, у железа и у всяких воинских железных припасов цены убавил…» Но реалии того времени были таковы, что на одних лишь вольнонаемных работниках не получалось развернуться в полную силу…

«Что это за привилегия – крепостных покупать? – может удивиться кто-то из читателей. – Есть возможность – купил, нет возможности – нанимай работников по уговору. Другое дело, если бы крепостных даром давали…» Но не будем забывать, что Никита Демидович происходил из крестьян, а правом покупки, правом владения крепостными обладали только дворяне. Заводчики неблагородного происхождения получат право приобретать крепостных только в двадцатые годы XVIII века, а до той поры Демидовы будут исключением… Надо сказать, что эта привилегия заложила основу могущества фамилии Демидовых, позволила им далеко опередить конкурентов, подавляющее большинство которых составляли выходцы из низов общества (дворяне предпочитали служить государю со шпагой или пером в руке).

Наш герой был хорош с какой стороны ни взгляни: и кузнечным ремеслом владел не хуже легендарного Гефеста[13], и дело на широкую ногу поставить мог, и грозному царю умел потрафить. Короче говоря, талантливый человек талантлив во всем.

1702 год стал судьбоносным для Никиты Демидовича и всей Демидовской фамилии. Во-первых, Никите Демидовичу был отданы Верхотурские железные заводы, построенные годом раньше на уральской реке Нейве, а во‐вторых, в грамоте его впервые официально назвали Демидовым, а не Антюфеевым или Антуфьевым. В изменении фамилии можно усмотреть мистический символизм: история тульских кузнецов Антюфеевых закончилась, на смену ей пришла история Демидовых, царей Урала и главных промышленников Российской империи. Виват! Виват! Виват! И залп из всех орудий!

«Лучше быть первым парнем на деревне, чем последним в городе», – гласит известная пословица. Так-то оно так, и на Урале Никита Демидов достиг такого могущества, которое в Туле ему и присниться не могло, но давайте попробуем поставить себя на место нашего героя и взглянуть на переезд его глазами. По уму сподручнее было бы развиваться в Туле, но здесь недоставало простора и леса. Царь Петр было дозволил Никите рубить лес в казенной Щегловской засеке близ города, но вскоре эта привилегия была отобрана по указу от 27 марта 1702 года, согласно которому «от Орла до Нижнего по обе стороны Оки-реки со стороны по пятидесяти верст» запрещалось рубить дуб, клен, вяз, ясень, сосну, карагач, лиственницу и иные деревья, «которые на корабельное и на мачты и иных морских судов на строение надобны». Некоторые биографы склонны считать, что отъемом привилегии Петр мягко и ненавязчиво подталкивал Никиту Демидовича к переезду на Урал, но истинная причина заключалась в приоритете кораблестроения перед другими отраслями промышленности.

Главной проблемой Петровской эпохи был дефицит управленческих кадров. Мало построить завод, нужно вдохнуть в него жизнь, наладить работу… Царь Петр ценил Никиту Демидова, а тот, в свою очередь, понимал резоны своего положения и выгод не упускал. В феврале 1702 года Никита обратился к Петру с просьбой передать ему в аренду недавно построенный на Нейве железный завод. Просьба была высказана в нужный момент, что называется, вовремя и к месту.

Вот вам предыстория. Глава Сибирского приказа Андрей Андреевич Виниус, активно продвигавший идею строительства железных заводов на Урале, поручил ее разработку местному уроженцу боярскому сыну[14] Михаилу Афанасьевичу Бибикову. Бибиков составил три проекта – «при Магнит-горе, на речке Нейве да близ реки Каменка», – но, по логистическим соображениям, начать решил с того, что на Нейве («…от Невьи реки и от деревни Федковки полторы версты, на той руде и около руды бору длиннику восемь верст, поперечнику две версты. И под деревнею Федковкою на Невье реке для железнаго заводу и молотовых больших мехов подъему плотину построить мочно и угодно. И железо до Тобольска зимним санным путем и через Верхотурье к Соли Камской на возах возить мочно»). В марте 1700 года, под руководством Бибикова, началось строительство завода. К середине следующего года было готово все, кроме доменной печи, которую Бибиков поставить не мог, поэтому его сменил присланный из Москвы Семен Кипреянович Викулин. Бибикову вроде как поручили начинать строительство следующего завода у горы Магнитной (это место особо нравилось царю Петру из-за близости к «железной» горе), но в ноябре 1701 года вернули на Нейву, работать вместе с Викулиным, поскольку тот никак не мог найти общего языка со своими подчиненными, а также с местными властями. С Бибиковым Викулин тоже не сработался… Впрочем, нельзя исключить и того, что все проблемы Викулина были следствием интриги, выстроенной обиженным Бибиковым – строил-старался, а лавры чужак пожинать будет, разве ж это справедливо? Вдобавок ко всему под завершение строительства на заводе произошел пожар… Короче говоря, вместо радости от появления первого уральского железного завода Андрей Виниус получил крупную головную боль, и это на фоне постоянных требований оружия со стороны Петра, начавшего воевать со шведами.

При словах «металлургический завод» воображение современного человека рисует огромное производство, но во времена, о которых идет речь, заводы были небольшими. В частности, завод, вошедший в историю под именем Невьянского, состоял из восьмиметровой кирпичной домны, кузницы с тремя горнами, двух молотовых амбаров, нескольких сараев и плотины, длина которой составляла около двухсот метров. Плотина обеспечивала завод энергией. В домне из руды выплавляли чугун – сплав железа с углеродом, материал твердый, но хрупкий и не поддающийся ковке. Лишний углерод «выжигался» из чугуна в горнах. Чугун расплавляли до вязкой полужидкой консистенции, а затем словно наматывали расплавленную массу на железные ломы, получая крицу – железо с включением шлаков. Шлаки выбивались из крицы в молотовых амбарах при помощи многопудовых падающих молотов, приводимых в движение все той же силой воды. Из полученного железа кузнецы изготовляли продукцию. Часть чугуна использовалась для отливки пушечных стволов, ядер и других изделий. Счет рабочим шел не на сотни и тысячи, а на десятки.