Демон-любовник

Глава 35

У меня не было времени ломать себе голову, собирался ли Лайам ударить меня, как не было времени гадать, не привиделось ли мне, что в его глазах на мгновение вспыхнула ненависть. Не успела за ним захлопнуться дверь, как появилась Мара. Большинство первокурсников, не застав меня в офисе, лишь обрадовались бы неожиданно представившейся возможности прогулять, но только не Мара.

— Я была уверена, что вы не будете против, если я немного поработаю над рукописями Дэлии Ла Мотт, — тщательно подбирая слова, объяснила она. — От них просто невозможно оторваться.

В другое время я бы только, приветствовала подобное рвение, но сейчас у меня не было ни сил, ни желания разбираться с романтическими фантазиями старой девы — особенно в обществе Мары, имевшей неприятную привычку зачитывать вслух эротические пассажи, которыми изобиловали рукописи Дэлии Ла Мотт. Вообще-то у меня и в мыслях не было заставлять Мару разбирать рукописи — я всего лишь попросила ее подсчитать, сколько страниц в день обычно писала Дэлия. Мне было интересно, как обычно продвигалась работа над книгой и сколько времени проходило, прежде чем она принималась за очередной роман. Естественно, я не могла запретить Маре читать рукописи. И теперь она изводила меня, зачитывая вслух наиболее откровенные сцены и требуя объяснить ей «на пальцах», что значит то или иное слово. В очередной раз наткнувшись на непонятное ей выражение, она усаживалась возле меня — почти вплотную — и тыкала в него пальцем. Иной раз мне приходило в голову: может, ей просто нравится ставить меня в неловкое положение? А иногда меня посещали совсем уж дикие мысли — например, не кроются ли за всем этим сексуальные намеки? Обычно я с трудом дожидалась, когда она наконец уйдет, но сегодня вечером ей удалось сделать по-настоящему интересное открытие.

— Я тут кое-что заметила, — объявила она, оторвавшись от блокнота, в котором делала пометки — Мне кажется, есть некая связь между дневной нормой мисс Ла Мотт и количеством эротических сцен в романе.

— Неужели? — заинтересовавшись, спросила я.

Усталости сразу как не бывало.

— Да. Вот смотрите…

Я сидела на полу. Подойдя ко мне, Мара опустилась возле меня на колени, протянула мне блокнот, потом потянулась за чем-то, и ее рука на мгновение коснулась моего плеча.

— Я взяла за правило отмечать звездочками каждую любовную сцену. Придумала целую систему: одна звездочка — многозначительный взгляд, две — поцелуй, три — любовные ласки. Конечно, немного упрощенно — наверное, для лучшего понимания нужно было вместо звездочек использовать графические символы, имеющие какое-то отношение к анатомии…

— Нет-нет, — поспешно перебила я. — Мне кажется, я все поняла. И какую же связь ты заметила?

— Вот тут я подсчитывала страницы. В промежутках между многозначительным взглядом и сценой с поцелуем мисс Ла Мотт писала в день в среднем десять — пятнадцать страниц. Этот подсчет я проводила по каждой рукописи.

В доказательство своих слов Мара перелистала блокнот, и я увидела длинные цепочки звездочек.

Как много поцелуев, подумала я, с грустью вспоминая последний поцелуй Лайама. Неужели это и впрямь был его последний поцелуй?!

— Потом, между первым поцелуем и постельной сценой, она уже писала по двадцать — тридцать страниц в день. И еще я заметила, что число страниц плавно возрастает, по мере того как она продвигается от поцелуя к постельной сцене!

— Неужели? — Открытие Мары заставило меня оторваться от мыслей о Лайаме. Взяв у нее блокнот, я принялась перелистывать его. — Знаешь, а это действительно интересно!

— Да, но еще интереснее то, что после описания постельной сцены количество написанных за день страниц тут же снова уменьшается. Я заметила даже, что бывали случаи, когда она пару дней подряд не писала вообще! Как будто выдохлась.

Я пробежала глазами страницы с подсчетами — педантичная Мара каждому роману посвятила отдельную страницу. Она не ошиблась. Тут действительно наблюдалась определенная связь. Ощущение было такое, словно по мере того как нарастало сексуальное напряжение в романе, Дэлия Ла Мотт постепенно возбуждалась, достигая пика работоспособности к моменту, когда ее герои занимались любовью. А потом, выдохшись, испытывала нечто вроде упадка сил, который обычно следует за оргазмом. И отдыхала вместе со своими героями.

— Мара, ты молодец! Это действительно важно! Спасибо.

Мара улыбнулась — такое случалось нечасто — и слегка порозовела. И разом похорошела.

Бедная девочка, сочувственно вздохнула я, надо уделять ей побольше внимания — например, пригласить как-нибудь пообедать со мной. Только не сегодня, украдкой зевнув, решила я. Больше всего мне сейчас хотелось юркнуть в постель, согреться и уснуть.

— Мне бы хотелось просмотреть твои заметки и хорошенько все обдумать, — сказала я, поднимаясь с пола. — Может, прервемся на сегодня?

По лицу Мары скользнула тень разочарования, но потом ей в голову пришла какая-то мысль и она моментально просияла.

— Может, я приду прямо завтра утром? — с надеждой предложила она.

— Конечно, — согласилась я, хотя по утрам мы обычно не работали.

Ничего страшного, по крайней мере не будет времени думать о Лайаме.

Проводив Мару, я налила себе тарелку супа и отнесла в спальню, собираясь почитать перед сном. После ухода Лайама дом как будто опустел. На душе у меня кошки скребли. Заглянув в кабинет, я подошла к окну и бросила взгляд через дорогу, на гостиницу, чтобы посмотреть, горит ли у него свет. Окна его комнаты были темными. Где же он? Перебрался в другую комнату? Или просто спит, измученный после нашей ссоры?

Несмотря на усталость, в эту ночь я так и не смогла уснуть. Половина постели, та, на которой обычно спал Лайам — мы как-то очень быстро договорились, кто с какой стороны предпочитает спать, — пустовала. Я лежала, сжав кулаки, прокручивая в голове наш разговор и гадая, могло ли все сложиться иначе, но только снова и снова попадала в ту же самую западню. Да, я действительно сомневалась, не совершили ли мы ошибку, когда стали жить вместе; я действительно сказала об этом Ники, а кончилось все сценой в кабинете Фрэнка, когда он засунул мне руку под рубашку. Возможно, я должна была объяснить, что просто ищу причину, почему я худею и еле таскаю ноги; а если причина в том, что подсознательно я понимала, что мы совершили ошибку? Может, мы с Лайамом действительно поспешили? В конце концов, что мне известно о нем? В его сердце всегда был тайный уголок, куда он меня не допускал. Что он скрывал от меня? Тоску по Дженни? Мне вдруг вспомнилось, как он вскинул кулак: я была почти уверена, что он собирался ударить меня. Может, я с самого начала почувствовала в нем склонность к насилию? И — опять-таки подсознательно — искала возможность порвать с ним? И поэтому ринулась к Фрэнку обсудить с ним свою догадку о вампирах — в конце концов, поискать на себе следы укусов я могла и сама.

От досады я пнула ногой простыни, сбившиеся в комок, и они свалились на пол.

Спустив ноги с кровати, я подошла к окну. Снегопад перестал, по небу величаво плыла луна, превращая деревья в тощие скелеты, — их тени, протянувшись через засыпанный снегом двор, шевелились на лужайке словно живые. У меня вдруг возникло неприятное чувство, что они пытаются подползти ближе к дому.

Из темноты налетел сильный порыв ветра, и деревья склонились почтительно и благоговейно. И вдруг я увидела, как одна из уродливых теней отделилась от деревьев и стремительно бросилась через лужайку. Что это? Неужели то мерзкое существо, которое напало на меня, когда мы возвращались с Лайамом из леса? Я опрометью бросилась вниз, накинула куртку прямо на ночную сорочку и сунула босые ноги в теплые сапоги. Сетка для ловли рыбы, одолженная мне Суэлой, была на кухне — висела на крючке возле черного входа.

Осторожно приоткрыв заднюю дверь, я выглянула наружу и обшарила взглядом двор, пытаясь рассмотреть, не движется ли что-нибудь в тени. Если эта тварь охотится за Ральфом, она попытается пробраться в дом. Может, она сейчас прячется прямо под дверью?.. Взмахнув сеткой, я на всякий случай провела ею по полу и, только убедившись, что внутри ничего нет, осторожно переступила порог. Окунувшись в лунную ночь, я поспешно захлопнула за собой дверь.

Задний двор был покрыт толстым слоем девственно-белого снега, покрытого замерзшей коркой. В призрачном свете луны она сверкала, словно сахарная глазурь, только не там, куда падала тень. По краям дорожки расползлись тени деревьев: одна, от купальни для птиц, растеклась в самой середине, словно уродливая черная клякса; длинная продолговатая тень протянулась вдоль старой каменной стены в нескольких футах от двери в кухню, а под старой сиренью возле самого края стены шевелился целый клубок теней. Сколько же их! Я осторожно проверила каждую. Ничего!

Из темноты налетел сильный порыв ветра, пронесся над лужайкой, сердито дунул, гоня поземку, взъерошил ветки деревьев… Я подошла поближе, на ходу переступив через тень от старой каменной стены, и заметила в темноте силуэт мужчины…

Силуэт вдруг качнулся вперед, и, едва не закричав от ужаса, я поспешно попятилась.

Сказать по правде, я уже приготовилась к встрече с очередным чудовищем… но вместо этого увидела смутно белеющее в темноте лицо Лайама.

— Лайам! — ахнула я. — Как ты меня напугал! Что ты тут делаешь?!

— Так и не смог уснуть без тебя. Решил прогуляться по лесу. Потом услышал шум в доме… испугался, что кто-то вломился к тебе. А ты что тут делаешь?

— Ты не мог уснуть без меня? — прошептала я, пропустив мимо ушей все остальное. — Знаешь, я тоже.

Лайам шагнул ко мне. Внезапно его лицо задрожало и стало расплываться, как будто он смотрел на меня сквозь толщу воды, и только потом я поняла, что мои глаза наполнились слезами.

— Ох, Лайам, прости меня! Я не думаю, что наши отношения были ошибкой. И мне не нужен Фрэнк Дельмарко; мне не нужен никто, кроме тебя.

Лайам молча обнял меня. Жемчужный свет луны облил его с головы до ног, и тело его как будто обрело форму. Руки его были холодны как лед, но как только я сунула озябшие ладони в рукава его свитера и нашла губами его губы, между нами пробежала искра. Искра, от которой все вокруг меня запылало огнем.

Мы с Полом никогда не ссорились, поэтому я никогда не понимала, когда люди взахлеб рассказывали, что секс после примирения не может сравниться ни с чем. Зато теперь поняла. В том, как мы занимались любовью в ту ночь, чувствовалась какая-то яростная одержимость, которой прежде не было. Может для того, чтобы мы оба поняли, как близко подошли к тому, чтобы потерять друг друга навсегда. Даже потом, усталая, удовлетворенная, я не могла заставить себя оторваться от Лайама, как будто хотела убедиться, что это не сон. Стоило мне только закрыть глаза, как очертания его тела становились зыбкими — казалось, я вижу, как он у меня на глазах погружается в тень. Вздрогнув, я испуганно открывала глаза, словно это меня, а не его, засасывало сумраком.

Когда я проснулась на следующее утро, у меня ныло и болело все тело. Но стоило только Лайаму прижаться губами к моей спине, как я повернулась и мы снова предались любви. В итоге я опоздала на лекцию…

— Похоже, ты со своим великим поэтом помирилась? — поинтересовался Фрэнк, поймав меня, когда я проходила мимо его офиса.

Я боязливо оглянулась. Не хватало еще, чтобы Лайам снова наткнулся на нас!

— Все в порядке. Он немножко приревновал, но я объяснила, что у него нет ни малейших поводов для ревности, и мы помирились.

Я послала Фрэнку сияющую улыбку, с трудом удержавшись, чтобы не скривиться от боли. После ночи любви и безумных поцелуев Лайама губы болели так, что больно было разговаривать.

— Здорово, — кивнул Фрэнк. — Тогда, думаю, он не будет возражать, если ты на минутку заглянешь ко мне. Нужно кое-то обсудить.

Я снова принялась озираться по сторонам и заметила, что Фрэнк ухмыльнулся, когда я обернулась посмотреть, не стоит ли кто за спиной. Разозлившись, я решительно вошла в его офис, так же решительно плюхнулась на стул и мгновенно пожалела, что у меня не хватило ума проделать это более мягко — ноющие ягодицы тут же возмущенно напомнили о себе.

Фрэнк плотно прикрыл за мной дверь.

— Не думаю, что это хорошая идея, — запротестовала я.

Фрэнк присел на край письменного стола.

— Не хочу, чтобы кто-нибудь нас подслушал. Пойми, Калли, мы не можем рисковать! Сейчас на кону нечто большее, чем деликатные чувства твоего приятеля!

Я уже открыла было рот, чтобы возмутиться, но тут же захлопнула его, сообразив, что чем меньше стану спорить, тем быстрее выйду отсюда.

— В чем дело?

— Прошлой ночью я проверил наших приятелей-вампиров — похоже, это не они охотятся за студентами.

— С чего ты взял? Спросил их, они поклялись, что ни при чем, и ты поверил им на слово?

— Нет. Я всю ночь глаз с них не спускал. Да, они пьют кровь — но исключительно привозную.

— Что значит — привозную?!

— В смысле, не местного происхождения.

— Если вчера наши вампиры не покусали никого из студентов, это не доказывает, что они не делали этого раньше, — заупрямилась я.

— Согласен. Но я не поленился заглянуть в изолятор при больнице и поболтать с ночной медсестрой. Ни на одном студенте нет следов укусов. А когда разговаривал с Флонией Руговой, то выяснилось, что в ее памяти — даже в подсознании — не сохранилось никаких воспоминаний о нападении вампиров.

— Кстати, как она? — встрепенулась я.

— Все еще очень слаба, но понемногу идет на поправку. Я попросил сестру, чтобы к ней никого не пускали.

— Но если вампиры тут ни при чем, тогда кто?

— Не знаю. Пока послежу за Флонией. А ты как себя чувствуешь?

— Прекрасно. Вероятно, подцепила какой-то вирус, но сейчас уже все в порядке.

Поднявшись на ноги, я улыбнулась, от души надеясь, что Фрэнк не обратит внимания, что все мое тело ноет от боли.

— Никогда не чувствовала себя лучше.