Демон пробуждается. Книги 1-19

ГЛАВА 1 ТЕНЬ В ЗЕРКАЛЕ

Тень в зеркале притягивала его, и Эйдриан не мог выкинуть из головы мысли о Джилсепони. Неослабевающая ненависть, которую он испытывал к матери, сменилась неожиданно теплым чувством, как будто тень пыталась сказать ему, что Джилсепони — вот ответ на все его вопросы. Не ради славы. Не ради власти.

Ради чего, в таком случае?

Ради спасения?

Эйдриан прислонился к стене маленькой затемненной комнаты, где он хранил магическое зеркало, в котором появлялись призрачные тени, у которых он надеялся получить ответ на многие вопросы. Эльфы научили его обращению с Оракулом, они же объяснили ему, что, глядя в зеркало, он видит тени тех, кто уже ушел. Юноша не очень-то верил в это. Возможно, Оракул — всего лишь способ заглянуть в собственную душу. Возможно, тени, которые он видит в зеркале — а их две, в то время как остальные обычно видят одну, — посланы свыше. Или являются порождением его собственной мудрости.

Именно благодаря Оракулу Эйдриан сумел постигнуть могущество магических камней. Благодаря Оракулу он впервые пришел к пониманию того, как добиться столь страстно желаемого бессмертия.

Сейчас, по-прежнему омываемый волной тепла и нежности, сопровождающей мысли о матери, он понимал, что они исходят от первой тени. Однако, когда появилась вторая, Эйдриан тут же вспомнил, что на самом деле представляет собой Джилсепони, вспомнил, что она бросила его на произвол судьбы и фактически обрекла на рабство в руках безжалостной госпожи Дасслеронд.

Спустя несколько мгновений ощущение нежности и всякие мысли о каком-то таинственном спасении покинули юношу, сменившись ненавистью к женщине, посмевшей усомниться в его притязаниях на королевский трон. Он смотрел, как обе тени сошлись, но не для того, чтобы, слившись, образовать нечто еще более грандиозное и возвышенное, а в явной попытке уничтожить друг друга.

Эйдриан лишь усмехался, наблюдая за этим сражением. Все, кому был известен секрет Оракула, видели лишь одну тень, а он — две, и это давало ему возможность рассматривать любую проблему с двух различных точек зрения. Что, по его мнению, было редкой удачей.

Он громко рассмеялся, осознав вдруг, что первая тень представляла собой его совесть, те самые оковы, с помощью которых боги держат в узде смертных.

Как только юноша понял это, его мысли снова заняла Джилсепони. Да, пусть она своими глазами увидит возвышение брошенного ею сына — такое возвышение, какого мир еще не знал. Его мать умрет, измученная чувством вины, а он, с улыбкой встретив ее смерть, будет жить вечно.

Теперь сознание Эйдриана затопили самые различные образы. Перед его мысленным взором предстала карта Хонсе-Бира — южные провинции, от Урсала до Энтела, затушеваны красным; все остальное бесцветно. А потом красное пятно начало расползаться вверх и в стороны. Двинулось к северу от Урсала, поглотило Палмарис, и, как только это произошло, Мазур-Делавал, огромный залив, прорезающий королевство с северо-востока на юго-запад, тоже стал кроваво-красным. На востоке, вдоль побережья, красное поползло на север от Энтела, заливая Лапу Богомола вплоть до аббатства Санта-Мер-Абель.

Да, Эйдриан понимал, что покорение Санта-Мер-Абель обеспечит ему окончательную победу на всем пространстве Хонсе-Бира южнее залива Короны. Мысль об этом монастыре, средоточении власти отца-настоятеля Фио Бурэя, главы абеликанской церкви, заставила его задуматься над еще одной проблемой: что делать с Маркало Де'Уннеро и аббатом Олином, каждый из которых жаждал единолично править церковью?

Эйдриан спросил у тени в зеркале, как поступить с аббатом Олином.

Перед его внутренним взором снова возникла карта Хонсе-Бира, но теперь красное поползло к югу от Энтела, обогнуло Пояс-и-Пряжку и остановилось у Хасинты, столицы Бехрена.

Стук в дверь оторвал юношу от размышлений, и возникшие под воздействием Оракула видения рассыпались, словно карточный домик. Он поднял сердитый взгляд. Однако уже в следующее мгновение, осознав, что именно только что увидел, Эйдриан догадался, что получил ответ на вопрос.

Карета въехала в южные ворота Палмариса. Город был открыт, поскольку, несмотря на просачивающиеся из Урсала слухи, в Хонсе-Бире пока царил мир. Никто не проверял пассажиров, не досматривал перевозимый груз. Бросив взгляд сквозь занавешенное окно, стражники, скорее всего, узнали бы сидящую в карете женщину, хотя сейчас она казалась тенью прежней себя.

Джилсепони вряд ли осознавала, что они уже в Палмарисе. Женщина тихо сидела, сложив на коленях руки; на ее щеках были видны следы слез, пролитых в первые дни после отъезда из Урсала. Теперь, правда, она больше не плакала.

До нее все еще не доходила в полной мере правда об Эйдриане, она все еще не могла поверить, что ее дитя не погибло, а было украдено эльфами и выросло вдали от нее. Как случилось, что он превратился в того тирана, каким показал себя в Урсале? Как мог ребенок, в чьих жилах текла кровь ее и Элбрайна, стать подобным монстром?

А он чудовище, в этом она совершенно не сомневалась. Он вызвал из могилы Констанцию и, по мнению Джилсепони, использовал ее, чтобы убить Дануба. Он захватил — нет, попросту украл! — трон Хонсе-Бира. И руководил им в этих злодеяниях Маркало Де'Уннеро!

Маркало Де'Уннеро!

С точки зрения Джилсепони, он был чистейшим воплощением зла, уступая в этом разве что демону-дракону Бестесбулзибару! Как мог Эйдриан пойти на поводу у человека, убившего его отца?

Подобное совершенно не укладывалось в голове Джилсепони, и, по правде говоря, у нее просто не было сил полностью осознать все, что случилось.

Эйдриан жив.

Поистине, только это имело значение. Все остальные мысли, рассуждения, вопросы меркли в свете этой ужасной и удивительной истины.

Ее мальчик жив.

И он король, самозванно узурпировавший власть в Урсале. И он в союзе с Де'Уннеро, человеком, которого она от всей души ненавидит.

Карета остановилась, и только тут женщина осознала, что грязь под колесами сменилась булыжником, поля за окном — запруженными людьми улицами, фермы — лавками и тавернами. Дверца распахнулась, и кучер, в чьих глазах явственно читалось сочувствие, предложил ей руку.

— Мы на месте, госпожа Джилсепони, — мягко сказал он.

Палмарис. Город, на протяжении долгих лет бывший для нее домом. Здесь она нашла убежище после ужасных происшествий в Дундалисе, здесь обрела вторую семью, Петтибву и Грейвиса Чиличанков. Здесь вышла замуж, хотя брак этот распался быстро и с весьма драматическими последствиями. Этим городом она правила в качестве баронессы. Здесь ее дорогие друзья возглавляли аббатство Сент-Прешес. И здесь, спасая ее жизнь, погиб Элбрайн, когда они вместе одолели демона, овладевшего душой отца-настоятеля Маркворта.

Точно во сне, женщина вышла из кареты. Одета она была довольно скромно — уж конечно, не как королева Хонсе-Бира, — и никто из заполонивших улицу людей не обратил на нее внимания.

Джилсепони медленно оглянулась, вбирая в себя зрелище города, который знала так хорошо. По ту сторону просторной площади возносился ввысь кафедральный собор монастыря Сент-Прешес. Аббатство способно было укрыть за стенами тысячи человек и стало домом для сотни братьев под руководством епископа Браумина Херда.

Мысль о друге подтолкнула Джилсепони направиться к кафедральному собору; сначала она шла медленно, потом ускорила шаг и к двери уже почти подбежала.

— Что, кому-то понадобилось как можно скорее облегчить душу? — заметил один из прохожих, обращаясь к пожилому кучеру, который стоял у кареты, провожая Джилсепони взглядом.

— Больше, чем ты можешь себе представить, любезный, — задумчиво отозвался кучер, после чего вздохнул и развернул карету в сторону Урсала.

Ему было приказано не вступать в контакт ни с кем из городских властей. И хотя старика удивляло, что из Урсала не отправили официального посланника в этот второй по значимости город Хонсе-Бира, он знал достаточно о состоянии умов в Палмарисе, чтобы догадываться о мотивах такого решения.

Король Эйдриан или, точнее говоря, Маркало Де'Уннеро хотел лично доставить сюда известие о происшедшем.

— Очень немногие выступят против тебя открыто, — сказал Эйдриан, обращаясь к герцогу Каласу. — Если вообще таковые найдутся.

Они оба, а также Маркало Де'Уннеро, аббат Олин и несколько офицеров собрались вокруг большого стола в помещении, которое Эйдриан превратил в подобие штаба. Перед ними лежала большая карта Хонсе-Бира, и те ее участки к югу от Урсала и до Энтела, где уже властвовал Эйдриан, были затушеваны красным — точно так, как он видел в магическом зеркале.

— Никто не посмеет встать на пути моих гвардейцев, — заявил герцог Калас.

У Маркало Де'Уннеро его напыщенная гордыня вызвала усмешку.

— Может быть. Хотя вообще-то ключ к нашей победе в сердцах тех, кого ты оставишь за спиной. Искренне ли они примут короля Эйдриана? А если нет, насколько сильной окажется их ненависть? Хватит ли ее, чтобы поднять на него руку?

— Большинство смирится с происшедшим, — заявил аббат Олин. — Мы уже видели это на пути из Энтела. Людей мало заботит, кто сидит на троне, пока король этот ведет себя с ними великодушно и мудро. — Он посмотрел на Эйдриана. — Лучше, если марш герцога Каласа будет выглядеть как праздничное шествие, а не как поход завоевателей. В конце концов, ты ведь не захватываешь Хонсе-Бир, а просто хочешь, чтобы его жители узнали, что королевство теперь по праву принадлежит тебе.

— Далеко не все воспримут это подобным образом, — заметил герцог Калас. — И уж конечно, не принц Мидалис и его приверженцы…

— Которые по большей части находятся далеко отсюда, в Вангарде, — перебил его аббат. — На пути к Палмарису ты встретишь мало людей, отдающих предпочтение принцу Мидалису. Нужно просто говорить все как есть: Эйдриан король, и двор Урсала его поддерживает. Уверяю вас, у простого народа не будет возражений.

— Еще бы, разве они посмеют возражать? — усмехнулся Маркало Де'Уннеро, и вокруг послышались ответные смешки.

Эйдриан, однако, этого веселья не разделял.

— Давайте не забывать, что Палмарисом правит старый друг Джилсепони, безусловно не являющийся таковым для Маркало Де'Уннеро, — напомнил молодой король. — Епископа Браумина Херда вряд ли убедят наши доводы.

— Неужели, по-твоему, он настолько глуп, что выступит против тебя? — спросил герцог Калас. — Неужели ты считаешь, что он своими действиями вынудит королевскую армию расправиться с жителями Палмариса?

— Может быть, и нет, но не надейся, что аббатство Сент-Прешес распахнет ворота перед Маркало Де'Уннеро и аббатом Олином, — ответил Эйдриан.

Де'Уннеро перевел взгляд с Олина на герцога Каласа. Складывалось впечатление, что, по крайней мере, в данный момент оба они придерживаются одного мнения. Калас кивнул, когда Де'Уннеро заявил:

— Ну, значит, нам самим придется распахнуть эти ворота.

— Аббатство Сент-Прешес — желанная добыча, — заметил аббат Олин. — Я уже предвкушаю удовольствие от лицезрения его залов.

— Однако тебе увидеть их не придется, — бросил Эйдриан.

Это заявление породило удивленные взгляды со стороны сидящих за столом и в особенности самого старого аббата, физиономия которого сначала приняла испуганное, а затем подозрительное выражение.

— Аббата Олина ожидают другие, более приятные обязанности, — объяснил король. — Ни для кого не секрет, что в Бехрене сейчас царят беспорядки, вызванные мятежом тогайранцев, и правитель Чезру свергнут. Бехрен плывет по воле волн, лишившись как духовного, так и светского руководства. Возможно, сейчас для Хонсе-Бира самое подходящее время прийти на помощь нашим южным братьям.

— Что ты имеешь в виду? — недоуменно спросил Де'Уннеро.

— Ты хочешь отправить меня в Хасинту? — словно не веря собственным ушам, спросил в свою очередь аббат Олин. — Чтобы предложить Бехрену дружбу и поддержку?

— Чтобы взять на себя роль отсутствующего предводителя, — заявил Эйдриан. Недоумение лишь усилилось, послышались перешептывания. — Сейчас эта дверь открыта для нас, и нельзя допустить, чтобы она захлопнулась.

Король зашагал вокруг стола, на мгновение по очереди останавливая взгляд на лицах сидящих за ним.

— Наступает самый благоприятный для нас момент. Бехрен в отчаянном положении. Люди узнали, что власть Чезру была основана на лжи и правитель использовал для ее удержания те самые магические камни, которые жрецы-ятолы всегда объявляли доказательством связи церкви Абеля с демоном. Жители Бехрена, утверждаю я, отчаянно нуждаются в друге и руководителе. Этим человеком как раз и станет аббат Олин.

— И к чему это приведет? — с вызовом спросил Де'Уннеро.

Эйдриан, выведенный из себя дерзостью монаха, бросил на него угрожающий взгляд.

— Бехрен будет моим. Возможно, еще до того, как падет Вангард, — ответил молодой король, и его безапелляционный тон исключал всякую возможность обсуждения.

— Разве мы не станем слабее, если отошлем в такую даль часть войск? — тем не менее осведомился Де'Уннеро.

— Не так уж много от нас и потребуется, — отрезал Эйдриан. — Наши сундуки полны драгоценных камней, и у нас хватит средств, чтобы подкупить гарнизон Хасинты и перетянуть на свою сторону охваченных смятением жрецов-ятолов. Если все сложится как надо, а я верю в аббата Олина, завоевание главного города Бехрена пройдет практически бескровно. А как только Хасинта станет нашей, как только мы дадим ее жителям новую религию и новую надежду, за которую они смогут уцепиться, как только покажем, что являемся им друзьями и братьями, наше влияние начнет распространяться и на остальные бехренские города.

Де'Уннеро открыл было рот, снова собираясь возразить, но Эйдриан оборвал его:

— Мне было видение. Я знаю, что все так и будет. Так что отправляйся в Энтел, аббат Олин. Переговори с пиратами, которых мы привлекали, чтобы защитить Энтел от Дануба. Герцог Брезерфорд обеспечит тебе поддержку флота. Я дам тебе внушительную армию — не для того, чтобы захватить Бехрен, а чтобы убедить тех, кто там рвется к власти, что ты — единственная разумная альтернатива хаосу, охватившему их страну.

И опять Де'Уннеро не успел ничего возразить, хотя явно собирался это сделать; на этот раз потому, что его опередил аббат Олин.

— Неужели все это возможно? — взволнованно спросил старик.

Все, в том числе и Эйдриан, некоторое время молча разглядывали его. Ни для кого не было секретом, что аббат Олин, под началом которого находился монастырь Сент-Бондабрис в Энтеле, всегда питал симпатии к Бехрену — возможно, даже большие, чем к Хонсе-Биру. Он потерпел поражение на последних выборах отца-настоятеля абеликанской церкви именно из-за тесных связей с Чезру Эакимом Дуаном и другими высокопоставленными бехренцами. По мнению служителей церкви Абеля, Олин проявлял чрезмерное дружелюбие к южным соседям.

— Ну, разумеется, — заверил аббата Эйдриан. — Пойми, ты придешь в Хасинту как друг и, более того, как избавитель. Жрецы-ятолы поддержат тебя, потому что ты принесешь им утерянную с гибелью правителя Чезру безопасность, спасешь от воцарившегося в стране хаоса. И конечно, потому, что будешь платить им, — они ведь известны жадностью!

— Не все пойдут на отказ от религии ятолов, — заметил Олин.

— Их будет достаточно, чтобы утихомирить остальных, и у тебя хватит сил, чтобы… ну, чтобы избавиться от тех, кто будет причинять больше всего беспокойства. Я рассчитываю, что Хасинта станет твоей, аббат Олин, и очень быстро. А оттуда ты немедленно начнешь распространять на всю страну свое духовное влияние — и мое светское.

Король обвел взглядом присутствующих. Де'Уннеро растерянно смотрел на него, пытаясь переварить услышанное, а герцог Калас с сомнением покачивал головой.

— Оставь опасения, герцог. То, что аббат Олин будет делать на юге, в очень незначительной степени отвлечет твои силы от главной заботы — укрепления моей власти в Хонсе-Бире, — заверил его Эйдриан. — Речь идет лишь о части армии наемников, которая привела нас в Урсал, но никак не о регулярной армии королевства.

Он снова посмотрел на Олина.

— Помни: ты идешь в Бехрен с предложением прежде всего дружбы и поддержки.

— И это на самом деле так? — осведомился аббат.

— Разумеется. До тех пор, пока в Бехрене будут согласны на то, чтобы им правил король Эйдриан Будабрас.

Лицо старика на мгновение омрачилось, но он тут же усмехнулся и ответил:

— Я понимаю.

Они надолго замерли в объятиях друг друга. Для епископа Браумина Херда на всем белом свете не существовало женщины, встрече с которой он мог бы обрадоваться больше. Именно Джилсепони Виндон, его дорогая подруга, провела этого достойного служителя абеликанской церкви через адский пожар, разожженный демоном-драконом Бестесбулзибаром, и ужасы нашествия розовой чумы.

Однако сегодня при виде Джилсепони сердце монаха не столько возрадовалось, сколько сжалось от огорчения. За все годы их дружбы, даже во времена, когда ей приходилось нелегко, Браумин только раз видел Джилсепони столь угнетенной — после смерти ее возлюбленного Элбрайна. Сам факт, что она прибыла сюда, вместо того чтобы восседать на королевском троне в Урсале, наводил на мысль, что бесчисленные слухи, ползущие вдоль берегов залива Мазур-Делавал, могут оказаться правдой.

— Мы получили известие о смерти короля Дануба, — сказал присутствующий здесь же магистр Виссенти Мальборо. — И выражаем тебе искреннее сочувствие.

Джилсепони приподняла голову от плеча Браумина; на глазах женщины выступили слезы.

— Это все Эйдриан, — начала она, но тут же по выражению лиц собеседников поняла, что те понятия не имеют, кто такой Эйдриан на самом деле.

— До нас доходили слухи, — заметил епископ, — что этот молодой человек стал королем Хонсе-Бира, однако мы так и не поняли, что в конце концов произошло. Я никогда не слышал прежде об Эйдриане Будабрасе.

— Блуждают и другие слухи… — начал было Виссенти, но епископ Браумин махнул рукой, обрывая его.

Джилсепони, однако, уже взяла себя в руки и перевела взгляд на худощавого, как обычно ведущего себя крайне нервно магистра.

— Слухи о перемене в Сент-Хонсе. Перемене, которая окажет влияние на всю вашу церковь, — сказала она. Виссенти медленно кивнул. — Наш новый король взошел на престол с помощью аббата Олина. — Женщина помолчала, переводя дыхание, после чего добавила: — И Маркало Де'Уннеро.

— Будь проклято его имя! — воскликнул Херд, а излишне впечатлительный Виссенти прямо-таки затрепетал. — Как это произошло? — Епископ принялся мерить шагами комнату. — Как такое могло случиться столь неожиданно? Молодой человек, о котором никто слыхом не слыхивал, внезапно провозглашен королем? Такое просто не укладывается в сознании! Какие основания у Эйдриана Будабраса претендовать на трон Хонсе-Бира?

— Он мой сын, — еле слышно произнесла Джилсепони, но, даже если бы ее голос возвысился до крика, если бы вместе с ней их прокричали тысяча человек во всю силу глоток, епископ Херд и магистр Виссенти не были бы потрясены больше.

— Твой сын? — недоуменно повторил Виссенти.

— Но ведь, в таком случае, он еще младенец? — запинаясь сказал Браумин Херд. — Ты родила королю Данубу сына? Почему же мы не…

— Он уже юноша — и он сын мой и Элбрайна.

Оба монаха оцепенели. Виссенти озадаченно покачал головой, а Браумин просто смотрел на Джилсепони, пытаясь понять, что может означать столь невероятное известие.

— Как такое возможно? — сумел наконец выговорить он.

— Я считала, что потеряла ребенка во время битвы с Марквортом у стен этого самого города, но мой сын уцелел, — объяснила женщина. — Госпожа Дасслеронд забрала его, и эльфы вырастили мальчика, не посвятив меня в эту тайну…

Она замолчала, не в силах продолжать.

— И теперь его — на нашу погибель — взяли под крыло Де'Уннеро и Олин? — спросил Виссенти.

— Похоже на то, — вздохнул епископ Браумин, когда стало ясно, что Джилсепони отвечать не собирается. — И герцог Калас с Непобедимыми заодно с этим самозванцем? Уму непостижимо! А принц Мидалис? Уж конечно, он не останется в стороне, глядя, как этот Эйдриан завладевает королевством его брата, а заодно протягивает руки и к церкви Абеля!

— Принц Мидалис, я думаю, выступит против него, но ему вряд ли удастся одержать победу, — тихо сказала Джилсепони.

— Многие поднимутся против него! — потрясая кулаком в воздухе, воскликнул Виссенти. — Трон Хонсе-Бира нагло узурпирован, и абеликанская церковь не пожелает мириться с этим! Аббата Олина с позором вышвырнут! А Маркало Де'Уннеро… Надо было сжечь этого глупца на костре еще много лет назад. Я с трудом верю, что он все еще жив. Ну истинный демон-дракон! Зло, которому нет конца!

— Уверен, претензии Эйдриана на трон имеют под собой крайне шаткие основания. — Епископ Браумин успокаивающе похлопал чрезмерно возбудившегося собрата по плечу.

В последнее время магистр Виссенти чувствовал себя неважно, и целители предупреждали, что ему нельзя волноваться — а как раз это с его характером было крайне нелегко.

— Этих оснований вполне хватит, чтобы простой народ принял его, — сказала Джилсепони. — Как их хватило, чтобы придворные, которые были не в чести у Дануба, сумели оправдать себя в собственных глазах и признали нового короля. Эйдриан вступил в Урсал в сопровождении целой армии наемников, а после захвата трона эта армия обрела еще более мощную силу за счет солдат самого Дануба.

Она посмотрела на епископа Браумина с искренним сочувствием и покачала головой.

— Урсал в его руках, а скоро вынужден будет подчиниться и Палмарис, учитывая, что принц Мидалис не сумеет успеть организовать и предложить тебе помощь. И союзников тебе будет найти нелегко, в особенности здесь, в юго-западных областях Хонсе-Бира, где так сильно влияние Урсала и тех герцогов, что перешли на сторону самозванца. Простой народ будет приветствовать Эйдриана, потому что в противном случае придется воевать с ним, а сил на это ни у кого нет.

— Церковь не поддастся угрозам узурпатора и его вероломных приспешников! — заявил епископ Херд. — Палмарис будет сопротивляться королю Эйдриану, а аббатство Сент-Прешес никогда не распахнет двери ни перед ним, ни перед отлученным от церкви Маркало Де'Уннеро, ни перед этим изменником, аббатом Олином.

— Неужели ты рассчитываешь, что твой город выстоит под натиском войск Урсала?

Эти негромко сказанные слова Джилсепони слегка охладили пыл Браумина. Палмарис, конечно, большой город, а его гарнизон силен и неплохо обучен, но меряться силами с Бригадой Непобедимых и тысячами солдат королевской армии…

— Что касается города, я… мне трудно сказать, — сокрушенно признался Херд. Однако выражение беспомощности быстро сбежало с его лица, в темных глазах снова вспыхнули огоньки. — Но готов поклясться, что, пока я жив, ни самозваный король, ни проклятый Де'Уннеро не переступят порог аббатства, разве что их втащат сюда в цепях.

— Не зарекайся, — вздохнула Джилсепони. — Ты просто не представляешь, какая огромная сила выступит против тебя!

— Предлагаешь мне встретить их с распростертыми объятиями?

— Нет. Я умоляю тебя подумать о собственной безопасности, — ответила она. — Бежать в Санта-Мер-Абель, а оттуда в Вангард, если придется. Потому что, если ты останешься…

Ее голос сорвался, и женщина испустила еще один горький вздох.

Эйдриан взмахом руки отпустил присутствующих. Те заторопились прочь, негромко переговариваясь между собой. Оставшись наедине с королем, Де'Уннеро подошел к распахнутой двери, как будто собираясь закрыть ее.

— Отправляйся в Сент-Хонс с аббатом Олином, — сказал ему Эйдриан, нагнувшись над расстеленной на столе картой. — Поможешь ему подготовить официальные документы, провозглашающие перемены в церкви Абеля.

— Какие перемены? — спросил Де'Уннеро и выглянул в коридор, чтобы удостовериться, что аббат уже далеко. — Олин будет отцом-настоятелем?

— На данный момент наш друг Олин исполняет обязанности официального представителя абеликанской церкви в Бехрене, — ответил король. — Пока остальным больше знать не надо. А в самое ближайшее время Олин Жантиль будет провозглашен отцом-настоятелем церкви Абеля в Бехрене.

Монах усмехнулся; такое известие ничуть его не удивило.

— Эта часть нашего плана легче осуществима, чем вторая — сделать Маркало Де'Уннеро отцом-настоятелем абеликанской церкви, — продолжил Эйдриан, и темные глаза Де'Уннеро замерцали. — Большая часть страны, расположенная южнее залива Короны, подчинится моей власти без кровопролития, а вот что касается твоих братьев монахов… Боюсь, кое-кому нелегко будет принять тебя в качестве главы церкви.

— Они мне не братья, и я готов убивать отступников, не задумываясь, — сквозь зубы процедил Де'Уннеро.

— Тогда вперед, за дело, к вершинам власти, — воскликнул юноша. — Призывай всех, кто готов сотрудничать с королем Эйдрианом, помогать укреплению государства и возрождению церкви. Тем же, кто откажется, открыто угрожать не следует, однако…

Монах прервал его, вскинув руку.

— Я понимаю, что нужно делать — особенно теперь, когда выяснилось, что наши с аббатом Олином пути расходятся.

— Чем больше сторонников ты завербуешь, тем легче нам будет покончить с теми, кто выступит против, — заметил Эйдриан.

После того как Де'Уннеро, криво улыбнувшись, покинул зал, молодой король повернулся к столу и снова склонился над большой картой мира. Провел рукой от Урсала до Палмариса, потом от Энтела через Лапу Богомола и дальше, вдоль побережья, до аббатства Санта-Мер-Абель — самой желанной и, он понимал, самой труднодостижимой цели.

— Ты все видела? — спросил он.

На противоположной стене заколыхалась драпировка, из-за которой показалась Садья.

— Скажи, что ты думаешь насчет герцога Монмута из Йорки?

— Он боится тебя, — ответила певица, подходя к Эйдриану. — И не слишком-то жалует. Хотя его чувства меркнут перед тем, что испытывает к тебе герцог Калас.

— Тем не менее страх Каласа настолько силен, что он обречен быть моим союзником, — заметил король. — А что скажешь о Брезерфорде?

Взгляд Садьи надолго замер на его юном, сильном и, бесспорно, красивом лице.

— Видишь ли, прежде чем затевать сражение с принцем Мидалисом, я должен полностью обезопасить себя с юга. И тут решающую роль будет играть не завоевание симпатий простого люда, а отношение ко мне герцогов, владеющих этими провинциями.

— Простой народ любил короля Дануба, и Джилсепони тоже.

— Простому народу наплевать, кто сидит на урсальском троне. — Эйдриан оторвался от карты, в упор посмотрел на певицу и улыбнулся. — Если у них есть что есть, они любят короля, а если голодают, он вызывает у них ненависть. Все очень просто.

— У тебя они будут сыты, — сказала Садья.

Эйдриан снова повернулся к карте, переведя взгляд от затушеванных красным участков к тем, которые ему еще только предстояло подчинить своей власти.

— На пути к победе я буду проявлять как великодушие, так и жестокость, — спокойно, даже сухо сказал он. — В зависимости от обстоятельств.

То, что в подземелье дворца разлагалось тело несчастного Торренса Пемблбери, лишь придавало значимости этому заявлению.

— Долгой жизни королю Эйдриану. — Женщина мягко коснулась его плеча.

Эйдриан не смотрел на Садью, понимая, что его безразличие в такой момент лишь усиливает его все возрастающую власть над ней, лишь разжигает ее желание.

«Как ты собираешься действовать?»

Этот достаточно простой вопрос снова и снова отзывался эхом в смятенном сознании епископа Браумина.

«Как ты собираешься действовать?»

Будучи епископом и одновременно настоятелем аббатства Сент-Прешес, он возглавлял как духовную, так и светскую власть в городе. Его душа отвергала любые перемены в церкви Абеля, к которым приложил бы руку Маркало Де'Уннеро — жестокий убийца, негодяй, отлученный от церкви, за которым зловещим шлейфом тянулись хаос и страдания, когда бы он ни объявился в Палмарисе. В свое время он был одним из предшественников Браумина Херда на посту епископа и запомнился среди прочих злодеяний тем, что подверг одного торговца ужасной публичной казни. Приспешник отца-настоятеля Маркворта, он заключил в тюрьму, среди множества прочих, Элбрайна и Джилсепони, Виссенти и самого Браумина.

Херд понимал, что необходимо разделять светский и религиозный аспекты происходящего. Что касается первого, то сейчас Эйдриан — король Хонсе-Бира, и не важно, насколько законны его притязания, если за спиной этого человека королевская армия и, следовательно, всякое сопротивление ему сопряжено с величайшим риском. Что же касается второго, то сама мысль о союзе аббата Олина с Де'Уннеро, как он считал, должна полностью дискредитировать настоятеля Сент-Бондабриса в глазах церкви Абеля — церкви, целеустремленно продвигающейся к тому состоянию, о котором мечтал Эвелин Десбрис, заклятый враг Де'Уннеро.

Епископ Браумин медленно повернулся к другу, магистру Виссенти. Они были вместе на протяжении долгих десятилетий, на всем пути мучительного постижения истины Эвелина, которую помог им открыть для себя магистр Джоджонах, зверски замученный отцом-настоятелем Марквортом.

— Аббатство Сент-Прешес не распахнет перед ними двери, — заявил епископ. — Никогда. Пусть Де'Уннеро с новыми приспешниками взломают эти двери, если сумеют. Пусть меня, как Джоджонаха, сожгут на костре — если сумеют, конечно, — но я не откажусь от своих принципов в угоду этому мерзавцу. Я знаю его отношение к миру и ни в коей мере его не разделяю.

— Большинство здешних братьев встанут на твою сторону, — сказал Виссенти.

Браумин Херд не знал, радоваться ему этой поддержке или нет; она могла слишком дорого обойтись его собратьям. Он собрался сказать, что это лишнее, но сдержался, напомнив себе, что Виссенти Мальборо, так же как и он сам, готов отдать жизнь за убеждения. В свое время он не отступился от Элбрайна и Джилсепони, хотя это угрожало ему виселицей. Как у него повернется язык просить остальных отказаться от веры ради спасения бренной плоти?

— Мы запрем двери аббатства Сент-Прешес и не впустим их! — отважно заявил Виссенти.

— А если им удастся его захватить, то, по крайней мере, наша смерть не будет напрасной, — вздохнул Браумин. — Церковь Абеля должна занять принципиальную позицию в отношении Де'Уннеро и придерживаться ее любой ценой, иначе мы предадим все, что нам дорого.

— А что будет с городом? — спросил Виссенти. — Можем ли мы требовать того же от простых людей? Имеем ли право запереть ворота и позволить этому новому королю устроить в Палмарисе резню?

Да, это был крайне сложный вопрос. Как жалел в этот момент Браумин Херд, что король Дануб назначал его епископом Палмариса!

— Мне кажется, нельзя впускать его в город. Или, по крайней мере, его армию, — к удивлению Браумина, продолжал Виссенти. — Если этот человек, высказывающий претензии на трон, захочет вступить в переговоры, что же, мы пойдем ему навстречу. Но во время этой встречи нужно предельно ясно дать ему понять, что Маркало Де'Уннеро, будь проклято его имя, нет места в Палмарисе. Может, нам удастся вбить клин между ними и мы сумеем убедить этого Эйдриана прислушаться к нашему мнению.

— Ты предлагаешь мне пойти на ужасный риск, — ответил Браумин. — А если король Эйдриан не пожелает вступать в переговоры? Если просто потребует открыть ворота? Что, будем воевать с Урсалом, друг Мальборо?

Виссенти откинулся на спинку кресла и надолго задумался.

— Мне кажется, все жители Палмариса как один будут сражаться с Эйдрианом. Учитывая, что им пришлось пережить. Они были свидетелями чуда завета Эвелина. Не забывай, в Палмарисе живут и бехренцы, которые, конечно, не забыли, каким гонениям они подвергались со стороны Де'Уннеро и его братьев Покаяния. Наш народ своими глазами видел не только безумие Маркворта и Де'Уннеро, но также величие и мудрость Элбрайна, Джилсепони и епископа Браумина Херда. Если ты готов умереть за убеждения, друг мой, разве не следует предоставить им такую же возможность?

Епископ Браумин невольно рассмеялся. Какая ирония! Получается, его долг состоит в том, чтобы позволить тем, кто разделяет его взгляды, расстаться с жизнью.

— Джилсепони отправилась к Роджеру, — заметил Виссенти. — Что с ним будет, когда он узнает о событиях в Урсале! Если ты не сплотишь вокруг себя горожан, это сделает Роджер Не-Запрешь!

Браумин Херд похлопал друга по спине.

— Не он один — мы оба или даже все втроем поднимем людей на борьбу! — решительно заявил он и улыбнулся.

Однако за этой решимостью, за этой улыбкой скрывалось понимание того, что надвигающаяся на Палмарис тьма не идет ни в какое сравнение со всем, что было прежде. Потому что, даже когда городу угрожали орды демона-дракона или в нем бесчинствовал отец-настоятель Маркворт, у Палмариса был союзник в лице самого крупного города королевства, Урсала.

На этот раз все будет по-другому.

ГЛАВА 2 ТРЕВОЖНЫЙ ВЕТЕР С ВОСТОКА

Проплутав несколько недель мрачными туннелями Дороги Беззвездной Ночи, эльфы с огромным облегчением почувствовали на лицах дуновение свежего ветерка. Обратное путешествие заняло гораздо больше времени, чем когда они продвигались на юг, поскольку Белли'мар Джуравиль и Каззира поставили себе целью пометить путь под горной цепью Пояс-и-Пряжка, по которому можно было добраться из Тимвивенна в тогайские степи, где, как они надеялись, усилиями Бринн Дариель теперь воцарились мир и спокойствие. Дело в том, что Джуравиль расстался со своей подопечной отнюдь не с легким сердцем и был полон решимости не упускать ее из виду, следить за тем, как идет процесс освобождения народа тогайру из-под ига бехренских завоевателей.

Несмотря на владевшее им жгучее любопытство в отношении того, как пойдут дела у Бринн, и самые теплые чувства к ней, эльф не сожалел о решении вернуться на север. Прежде всего он был ответствен перед своим народом, тол'алфар, и своим домом, Эндур'Блоу Иннинес. Госпожа Дасслеронд послала Бринн освобождать Тогай, потому что считала: тогайру с большим пониманием могут отнестись к эльфам, нежели бехренцы, если оставленное демоном-драконом в Эндур'Блоу Иннинес тлетворное пятно, как она опасалась, распространяясь все шире, сможет выжить тол'алфар из их зачарованной долины.

Сейчас, однако, когда между Белли'маром Джуравилем и Каззирой возникли очень близкие отношения, его не покидало ощущение, что грозящая эльфам опасность не так уж велика. И не потому, конечно, что гниющее пятно вдруг стало меньше угрожать безопасности его родного дома. Однако во время странствий с Бринн он нашел док'алфар, давно потерянных собратьев тол'алфар, крылатых эльфов. И по мере того как крепло его взаимопонимание с Каззирой, перерастающее в более нежное чувство, Джуравиль все сильнее склонялся к мысли, что эльфы, обитающие в землях Короны, имеют все шансы воссоединиться вновь.

Внешне представители этих двух эльфийских рас несколько отличались друг от друга. Хотя те и другие ростом не превышали четырех футов и обладали довольно хрупким телосложением, у тол'алфар были полупрозрачные крылья, позволявшие им взлетать в воздух. Кроме того, док'алфар имели темные волосы и молочно-белую кожу, что являлось результатом жизни в мрачных пещерах, затянутых туманами с окружающих болот, тогда как крылатые эльфы, в отличие от них, были светловолосы, а их кожа явственно носила следы прикосновения солнечного света.

Однако сейчас, спустя несколько месяцев близкого знакомства, Белли'мар Джуравиль прекрасно понимал Каззиру и видел, что духом она близка тол'алфар. Их народы, безусловно, имели одни корни, одну душу, а незначительные физические различия наверняка постепенно сгладятся, если они станут жить бок о бок.

На это, по крайней мере, Джуравиль надеялся, и в этом состоял его план. В таком настроении после долгого путешествия по подземным туннелям он наконец вышел на поверхность неподалеку от места расположения обиталища док'алфар, Тимвивенна, вместе с Каззирой и их вызревающим в материнской утробе ребенком.

— Тогда, несколько лет назад, мы с Бринн вошли не в этот туннель, — заметил эльф, оглядываясь.

Глаза его еще не привыкли к свету, хотя день уже клонился к вечеру и солнце наполовину скрылось за горизонтом.

— Да, но мы сейчас недалеко от того места. — Каззира кивнула в сторону приметной горной вершины на северо-западе, чем-то напоминающей профиль человека. — И дозорные Тимвивенна наверняка скоро обнаружат нас. Учти, они вооружены и без колебания применят оружие, сделай ты хоть одно неосторожное движение.

— Я готов ответить за свои поступки! — драматически понизив голос, воскликнул Джуравиль и заключил эльфийку в объятия.

Оба рассмеялись. Он слегка отодвинул от себя возлюбленную, не отрывая взгляда от ее необычных глаз нежно-голубого цвета, столь резко контрастировавших с черными вьющимися волосами. Белли'мар Джуравиль испытывал к этой док'алфар по-настоящему глубокие, искренние чувства! И каждый раз, глядя на нее, не сомневался, что госпожа Дасслеронд тоже оценит ее красоту и ум — а также несомненную пользу, которую извлекут оба народа из воссоединения.

Чуть позже, когда над головами уже ярко сияла луна Шейла, Каззира повела его по предгорьям, двигаясь на запад. Сегодня, объяснила она, до Тимвивенна они не доберутся, но завтра, без сомнения, увидят изумительные деревянные ворота эльфийского города.

Спутники разбили лагерь на поляне с торчащими вокруг высохшими стволами деревьев, по которым проходила граница Тимвивенна.

Ночь была тиха, дул лишь слабый прохладный ветерок.

— Ты будешь добиваться от короля Элтирааза, чтобы он как можно быстрее послал нас в твою родную долину? — спросила Каззира, когда они бок о бок лежали у костра, глядя на луну и звезды в ночном небе.

— Будет лучше, если первый раз туда отправимся только ты и я, — отозвался Джуравиль. — Госпожа Дасслеронд вряд ли проявит больше доверия к док'алфар, чем твой король Элтирааз ко мне, когда я случайно забрел в ваши края. Ничего удивительного — первая обязанность моей повелительницы в том, чтобы заботиться о безопасности своего народа. — Он перекатился на бок, чтобы лучше видеть подругу, ее лучистые глаза, пленившие его сердце. — Мы с тобой станем первыми, кто проложит тропинку между нашими народами, к взаимной пользе тол'алфар и док'алфар.

— Ты имеешь в виду, к взаимной пользе Тилвин Док и Тилвин Тол, — поддразнила его Каззира, используя названия, принятые у док'алфар, и сознательно поставив на первое место свою расу.

Говоря, она положила ладонь на плечо Джуравиля. Тот внезапно схватил ее за руку и с силой отвел назад.

— Тол'алфар и док'алфар! — требовательно повторил он.

— А если я с этим не согласна?

— Тогда тебе не поздоровится! — ответил эльф. — Если, конечно, неподалеку не прячутся ваши храбрые дозорные, готовые встать на твою защиту!

Каззира рассмеялась.

— Эти самые храбрые дозорные с легкостью сумели захватить Белли'мара Джуравиля, когда он впервые оказался в наших краях!

— Ага! — Джуравиль драматическим жестом воздел верх руку. — Но откуда тебе знать — может, все так и было задумано? Может, я нарочно дал себя пленить, чтобы иметь возможность кое-что у вас похитить?

— И что же ты у нас похитил?

— Твое сердце, по крайней мере.

— Мое сердце? — протянула эльфийка. — Неужели ты, Белли'мар Джуравиль, настолько глуп, что вообразил, будто я питаю к тебе какие-то нежные чувства?

Трагически всплеснув руками, Джуравиль откатился от Каззиры, держась за грудь.

— Ты пронзила стрелой мое сердце, жестокая! — воскликнул он. — Ранение смертельно…

— Думаю, ты того заслуживаешь, — неожиданно произнес третий голос, заставив обоих с испугом прервать игру.

Джуравиль вскочил на ноги, а Каззира приподнялась на локтях.

Оба, впрочем, тут же успокоились, разглядев в свете костра знакомую фигуру Лозана Дайка, который в свое время вместе с Каззирой принимал участие в пленении Джуравиля и Бринн Дариель. Очень похожий на Каззиру, бескрылый эльф, однако, был шире в плечах и имел, в отличие от нее, темные глаза. Он стоял, с удивлением и любопытством разглядывая Джуравиля и Каззиру.

— Надо полагать, ваше путешествие на юг прошло успешно, — сказал наконец Лозан Дайк. — Интересно, удалось ли тогайранскому рейнджеру Бринн добиться такого же единения между своими племенами, какого явно достигли между собой Джуравиль и Каззира?

Эльфийка поднялась и заключила в объятия старого друга. Джуравиль тоже подошел к док'алфар и пожал протянутую ему руку.

— Долго же тебя не было, — сказал Лозан Дайк Каззире. — Наш край опустел без тебя. И незваные гости, которые к нам забредают… они совсем не такие забавные. — Он с улыбкой посмотрел на крылатого эльфа.

— Слишком долго, — согласилась та. — Жду не дождусь, когда снова увижу Тимвивенн!

— Однако вы, похоже, не собираетесь задерживаться тут надолго. — Лозан Дайк перевел взгляд с нее на Джуравиля.

— И долго ты шпионил за нами? — спросила Каззира.

Док'алфар рассмеялся.

— Едва наткнувшись на вас, я хотел сразу же подойти и приветствовать обоих, — ответил он. — Однако потом мне показалось, что момент… не предусматривал присутствия третьего. Ну я и решил оставить вас наедине, собираясь вернуться завтра утром.

— Но тут услышал, как я говорю о возвращении в Эндур'Блоу Иннинес вместе с Каззирой, — высказал предположение крылатый эльф.

— Ты говорил об очень важных вещах, Тилвин Тол Белли'мар Джуравиль.

— Которые, надеюсь, принесут большую пользу и моему народу, и вашему, — ответил он.

Лозан Дайк перевел взгляд на дорогую, наконец-то вернувшуюся после дальнего и опасного странствия подругу. Они вместе охотились на протяжении долгих лет, да и во всем остальном привыкли действовать сообща. Ничего романтического в их отношениях, однако, никогда не было, и сейчас в его взгляде не чувствовалось ни намека на ревность, только благодарность судьбе за то, что Каззира вернулась.

Вскоре, однако, это выражение сменилось другим, в котором отчетливо проступило любопытство.

— Что-то в тебе… — начал было он.

На губах Каззиры заиграла счастливая улыбка; возникло впечатление, будто нежное, прекрасное лицо эльфийки буквально светится в лунном сиянии.

Брови Лозана Дайка поползли вверх, когда, проследив за ее взглядом, он разглядел заметно округлившийся живот Каззиры.

— Ты?..

— Как видишь, — сказала эльфийка. — Это будет первый ребенок от Тилвин Док и Тилвин Тол…

Она замолчала и посмотрела на Джуравиля.

— Чего не упомнят даже самые долгоживущие на земле эльфы, — сказал тот.

— Но что это означает? — спросил Лозан Дайк.

Простой, в сущности, вопрос на самом деле был столь многозначен, что все пораженно замерли. Означает ли появление этого ребенка воссоединение во всех смыслах обоих народов? Или он станет изгоем, которого отвергнут обе расы?

— Это будет означать то, что мы захотим, чтобы оно означало, — решительно заявила Каззира. — Этот ребенок — дитя любви, искренней, пылкой любви между Тилвин Док и Тилвин Тол. В этом нет никаких сомнений.

Бескрылый эльф медленно покачал головой: видно было, что ошеломляющая новость никак не укладывается в его голове.

— А что думает по этому поводу Лозан Дайк? — спросил Джуравиль, не совсем понимая возникшее на его лице выражение.

— Если твоя любовь делает Каззиру счастливой, то и я тоже счастлив, Белли'мар Джуравиль, — ответил наконец тот. — Она — моя подруга, самая верная и надежная, и какой бы она ни сделала выбор, я всегда окажу ей поддержку. Она избрала тебя своим возлюбленным и отцом своего ребенка. Это достаточно красноречиво говорит о том, что за душа у Белли'мара Джуравиля, а больше мне ничего и знать не надо. — Он посмотрел на живот Каззиры и тепло улыбнулся. — Уверен, ваш ребенок будет прекрасным созданием.

Лозан Дайк раскинул руки, и Каззира упала в его объятия.

Джуравиль смотрел на них, полный самых радужных надежд.

Вскоре они направились в Тимвивенн. Попадавшиеся по пути док'алфар встречали Каззиру и Джуравиля радостными возгласами.

Так же приветливо повел себя и король Элтирааз, когда друзья наконец предстали перед ним, сидящим на искусно отполированном деревянном троне в огромном зале Тимвивенна. Он сошел по ступенькам, обнял Каззиру и пожал руку крылатому эльфу.

— Нам так много нужно рассказать друг другу, — сказал владыка док'алфар. — Я хотел бы услышать как можно более подробный рассказ о вашем путешествии на юг. Надеюсь, все завершилось удачно как у вас, так и у Бринн Дариель, этой удивительной человеческой женщины, заставившей нас пересмотреть отношение к вторгающимся в пределы нашего края. Думаю, тебе приятно будет узнать, Белли'мар Джуравиль, что с тех пор, как вы с ней попали к нам в плен, ни один человек не был брошен в болото.

Эта новость немало порадовала Джуравиля. Когда он и Бринн оказались в этих краях в первый раз, их захватила в плен целая армия зомби. В прошлом это были люди, зашедшие на земли док'алфар, пойманные и брошенные в болото, где в результате определенного ритуала они превращались в безмозглых зомби, слепо повиновавшихся воле док'алфар.

— Люди не лишены определенных достоинств, — заметил крылатый эльф.

Король Элтирааз кивнул.

— И все же они слишком переменчивы. Им недостает постоянства Тилвин Док. Вот и сейчас мои лазутчики сообщают, что в человеческом королевстве на востоке происходят значительные перемены. — Владыка док'алфар вздохнул. — Я не претендую на понимание ни их самих, ни беспокойной людской натуры, возможно, со временем мы научимся… Однако хватит об этом. Ваше повествование будет долгим, не сомневаюсь, поскольку путешествие затянулось на несколько лет.

Каззира улыбнулась и приготовилась было приступить к рассказу, но, взглянув на Джуравиля, заметила, что на лице ее друга явственно проступило выражение тревоги.

— Что тебя так обеспокоило? — осведомился король.

— О каких переменах на востоке шла речь? — спросил Джуравиль.

Владыка Тимвивенна и все собравшиеся в зале док'алфар посмотрели на него с любопытством, не понимая, почему это так заинтересовало крылатого эльфа.

— В королевстве людей часто случаются перемены, — сказал Элтирааз. — Какое это…

— Пожалуйста, скажи, что тебе стало известно, — настойчиво произнес Джуравиль; его обдало волной страха, внезапно приобретшего вполне определенную форму, — это был страх за Джилсепони, его дорогую подругу. — Дануб Брок Урсал больше не является королем Хонсе-Бира? — спросил он наугад.

— Насколько нам известно, он мертв, хотя следует учесть, что даже мои наиболее осведомленные в делах людей лазутчики не понимают всех тонкостей человеческого языка.

Страшно обеспокоенный крылатый эльф не отрывал взгляда от владыки док'алфар. Что-то подсказывало ему, что тут замешаны его друзья, которые могут теперь оказаться в опасности.

— Король Дануб мертв, — продолжал Элтирааз, — а его супруга, королева Джилсепони…

— Джилсепони? Королева? — вырвалось у Джуравиля.

Хотя, в общем-то, это не так уж его и удивило, поскольку еще до того, как он и Бринн покинули Эндур'Блоу Иннинес, до тол'алфар доходили слухи, что Дануб ищет расположения Джилсепони.

— Да, ее звали Джилсепони, — пояснил король.

— Звали? Она больше не королева? Или… — В голосе Джуравиля отчетливо послышался страх.

— После смерти Дануба она покинула большой человеческий город, — сказал Элтирааз. — Насколько нам известно, она не в чести у нового короля.

— Кто этот человек.

— Его имя Эйдриан, — ответил владыка док'алфар, и у Джуравиля перехватило дыхание. — Хотя неясно, каким образом он смог занять престол. В нем не течет кровь Урсалов, он произошел из семьи каких-то Виндонов.

В этот ужасный момент у Белли'мара Джуравиля возникло ощущение, будто земля ускользает у него из-под ног. Эйдриан — король Хонсе-Бира? Он совершенно точно знал, что таких планов насчет него у госпожи Дасслеронд никогда не было и что, если это и в самом деле тот Эйдриан, которого он знал в Эндур'Блоу Иннинес, сын Элбрайна и Джилсепони, значит, что-то пошло совсем не так, как она рассчитывала.

— Ты знаешь его? — наполовину утвердительно спросила Каззира.

Джуравиль, казалось, не слышал слов подруги.

— Владыка Элтирааз! Умоляю тебя, я должен как можно больше узнать о всех этих событиях, потому что, боюсь, они могут иметь крайне серьезные последствия для моего народа.

— Почему?

— Если Эйдриан тот человек, которого я знаю, это может означать две вещи. Либо тол'алфар ныне гораздо теснее связаны с людьми, либо же им со стороны людей угрожает несравненно большая опасность, чем прежде, — ответил крылатый эльф.

Каззира положила руку ему на плечо. Взглянув на нее, Джуравиль понял, что, видимо, не сумел скрыть охватившего его отчаяния. Мгновение он беспомощно смотрел на нее, а потом снова перевел взгляд на владыку док'алфар.

— И, боюсь, я не смогу задержаться тут надолго, — продолжал он. — Мне необходимо как можно быстрее вернуться в родную долину. — Джуравиль снова посмотрел на Каззиру, и его подруга кивнула. — Молю тебя, позволь Каззире и, может быть, еще кому-нибудь из твоих приближенных сопровождать меня.

С лица короля Элтирааза не сходило выражение любопытства.

— Мне казалось, мы в свое время договорились не торопить события, не стремиться одним махом залатать брешь, возникшую в древности между нашими народами.

— Если Эйдриан и впрямь стал королем Хонсе-Бира, я вынужден испытывать страшную тревогу за свой народ, — сказал Джуравиль. — И прошу тебя, король Элтирааз, помочь нам в этот трудный час.

— И тем самым подвергнуть опасности собственный народ? — мрачно спросил владыка док'алфар.

Джуравиль решил, что нет смысла и дальше обсуждать эту проблему.

— Я должен идти, — сказал он. — Прошу, не задерживай меня.

— Тогда ты должен рассказать мне об этом Эйдриане, — потребовал король Элтирааз.

— Я расскажу все, что знаю, об Эйдриане и его родителях.

— И о том, чего ты так сильно опасаешься, — добавил владыка док'алфар.

Джуравиль кивнул.

— Также мы расскажем тебе о путешествии на юг по Дороге Беззвездной Ночи, о том, как наткнулись на логово дракона Аграделеуса и что случилось в степях к югу от гор, — вмешалась в разговор Каззира, но, посмотрев на Джуравиля, поняла, что такая перспектива ее друга отнюдь не радует. — И еще кое о чем, что, возможно, повлияет на твое решение отпустить Белли'мара Джуравиля вместе со мной и другими нашими собратьями.

Крылатый эльф сразу же понял ход ее мыслей. Что же, это имеет смысл. Каззира хочет использовать их любовь и плод этой любви, будущего ребенка, в качестве средства воздействия на короля, с целью подтолкнуть его к переговорам между тол'алфар и док'алфар.

— Да, — согласился Джуравиль, — нам есть о чем тебе рассказать. Но пока мы будем говорить, будь добр, пошли лазутчиков, пусть постараются разузнать как можно больше о короле Эйдриане и о том, что творится у людей.

— Каких людей, Белли'мар Джуравиль? — спросил король Элтирааз. — Тех, которые на востоке, или тех, что обитают на юге?

Эльфа, до этого момента не намеревавшегося просить короля разузнать, как идут дела у Бринн Дариель, этот вопрос заставил задуматься. Ведь если королем действительно стал тот Эйдриан, которого он знал, последствия могут коснуться не только Хонсе-Бира.

— Возможно, и тех и других, — ответил он. — Но в первую очередь я должен узнать о переменах в восточном королевстве.

ГЛАВА 3 МЕЖДУ ДВУХ ОГНЕЙ

Он так и не добрался до Огненных гор и Обители Облаков, монастыря тайного ордена мистиков Джеста Ту. Астамир покинул Дариан-Дариалл весной с намерением вернуться в свой монастырь, расположенный далеко на юге. Ему было о чем рассказать братьям-мистикам, учитывая важнейшие события, в результате которых ситуация в Тогае и Бехрене значительно изменилась и непосредственным участником которых был он сам. Сейчас в лице Бринн Дариель Джеста Ту имели в тогайских степях верного друга, а Бехрен охватила смута — следовательно, Обитель Облаков могла рассчитывать на долгие годы мира и процветания.

Однако именно разразившиеся в Бехрене беспорядки заставили Астамира свернуть с пути. Еще в городе Прада, теперь снова вернувшемся под власть Бехрена, пройдя меньше половины расстояния до Огненных гор, Астамир услышал разговоры о войне. Теперь, когда верховный правитель Чезру не держал более страну железной хваткой, все южное побережье Бехрена полыхало огнем междоусобиц и старая вражда между правителями тамошних провинций, ятолом Периданом и ятолом Де Хамманом, разгорелась с новой силой. Вообще-то этого следовало ожидать, и все же мистика охватила тревога. Однако этим слухи не ограничивались: было ясно, что разгорается новый, гораздо более опасный конфликт.

По-видимому, ятол Авру Изы, жестокий, крайне воинственно настроенный Гайсан Бардох, собирал под свои знамена большое войско. Он с самого начала возражал против перемирия между Тогаем и Бехреном — точнее говоря, между Бринн и ятолом Маду Вааданом, выступающим от лица крупнейшего бехренского города Хасинты. Ятол Бардох принял это перемирие с большой горечью и сожалением, и все участники переговоров в Дариан-Дариалле сходились на том, что в дальнейшем от него можно ждать серьезных неприятностей.

Слухи как раз и подтверждали эти опасения. Если Бардох действительно собирает большую армию, значит, он в самое ближайшее время намеревается пойти на Хасинту, самое сердце Бехрена, что, безусловно, скажется на судьбе и Джеста Ту, и Бринн, и ее народа, тогайру. Это будет вызов со стороны ятола Гайсана Бардоха ятолу Маду Ваадану, который, как глава Хасинты, согласно догматам ятолов, стал преемником почившего — а точнее сказать, убиенного, чему сам Астамир был свидетелем, — правителя Чезру.

Бардох ненавидел Джеста Ту, но более всех на свете он ненавидел Бринн Дариель, известную под именем Тогайского Дракона. Борясь за свободу Тогая, она захватила его родной город Авру Иза и не единожды выставила ятола, мягко говоря, не совсем здравомыслящим человеком. Астамир не сомневался, что, если Гайсан Бардох победит в этой борьбе и добьется контроля над Хасинтой, его подруге в Дариан-Дариалле вскоре снова придется вступить на тропу войны — и на этот раз с врагом, полным решимости погубить ее.

Мистик чувствовал себя обязанным сообщить Бринн о новой опасности, чтобы она могла решить, не стоит ли ей во главе воинов тогайру вступить в борьбу еще до того, как судьба Хасинты будет решена. В конце концов ей удалось убедить ятола Маду Ваадана заключить с ней договор, по которому она будет править в Дариане, упирая именно на опасность, угрожающую ему со стороны Бардоха. Если город будет возглавлять не она, говорила Бринн, то Бардох, конечно, подчинит его себе, что усилит его позиции среди верхушки бехренской знати. И когда она символически переименовала захваченный ею город в Дариан-Дариалл, то сделала это с намерением, чтобы тот служил в дальнейшем связующим звеном между двумя народами.

Захватив власть в Бехрене, ятол Бардох сможет без труда перейти по этому мосту с огромной армией за спиной.

Пересекая оазис Дадах к западу от Хасинты, мистик Джеста Ту, в традиционном широком коричневом одеянии своего ордена, подпоясанном удивительным поясом, переливающимся всеми цветами радуги, то и дело ловил на себе любопытные взгляды. На протяжении столетий правления жрецов-ятолов очень немногие Джеста Ту осмеливались не таясь разгуливать по Бехрену, и сейчас он имел возможность оценить реакцию людей на свою одежду, а заодно и значимость недавних перемен.

В этот день в оазисе не было солдат, что казалось удивительным, поскольку сейчас, когда закончились бои, многие из них возвращались домой, а оазис был тем местом, где идущие через пустыню делали остановку.

Астамиру попадались на глаза лишь караваны торговцев, сгрудившиеся вокруг водоема.

— Добрый день, — приветствовал он коновала, осматривающего ногу захромавшего коня.

Тот посмотрел на мистика, и челюсть у него отвисла, несмотря на все усилия сохранить самообладание.

— Эта… Ты, что ли, тот человек, который заключил мир? — спросил коновал с акцентом, по которому Астамир узнал в нем уроженца Косиниды, южной провинции Бехрена.

— Я действительно приветствую установившийся мир, — ответил мистик с легким поклоном.

— Ну так теперь твоему миру крышка! — с усмешкой воскликнул коновал.

Астамир оглянулся, но по-прежнему перед ним были лишь караваны и мирный, слегка подернутый рябью водоем.

— Что-то я не вижу армий, занимающих позицию для сражения.

— Пока не видишь, но очень скоро они здесь появятся, — заверил коновал. — Этот ятол Бардох, он страшно зол. Многие солдаты возвращаются в Хасинту, но еще больше остаются в этих краях. А когда они пойдут туда, то под знаменем ятола Бардоха. Он хочет занять место ятола Ваадана. Хорошего от всего этого не жди, так я считаю.

Мистик не удивился, что незнакомый ему человек так разоткровенничался с ним. Бехрен сейчас находился в столь шаткой ситуации, когда получать и — соответственно — сообщать те или иные сведения было крайне важно для благополучия любого. К ним, явно проявляя интерес к разговору, потихоньку начали подтягиваться спутники коновала.

— Мы идем в этот новый город, — сказал он, и остальные закивали в знак согласия, — Дариан-Дариалл. Ты не знаешь, можно там жить?

— Знаю. Не сомневайтесь — женщина, которая там правит, встретит вас с распростертыми объятиями, — уверенно заявил Астамир. — Бринн Дариель хочет, чтобы ее город стал мостом между бехренцами и тогайру, чтобы он был открыт для обмена товарами и знаниями. Очень скоро вы убедитесь, что, перебравшись туда, не прогадали.

Окружавшие их снова закивали с выражением надежды на лицах, явно радуясь возможности хотя бы на время вырваться из царящей в Бехрене неразберихи.

— Будь моим гостем сегодня вечером, — предложил коновал.

— И моим! — воскликнул какой-то человек, по виду торговец.

— И моим! — вторили ему остальные.

Мистик с готовностью согласился, прекрасно понимая, что никто не сможет рассказать ему о происходящем в Бехрене лучше, чем эти простые люди.

— События в Бехрене имеют серьезное значение для нового короля Хонсе-Бира, — с такими словами магистр Маккеронт из аббатства Сент-Бондабрис, давнишний представитель аббата Олина при дворе правителя Чезру, обратился к новому главе Хасинты.

— Думаю, у вашего нового короля Эйдриана и без того хватает проблем, — с явным скептицизмом отозвался ятол Ваадан.

Магистр внимательно вглядывался в лицо этого человека, изучал его осанку и движения. Маду Ваадан был стар, гораздо старше Маккеронта, а тому уже перевалило за пятьдесят. Иссохшая фигура, редкие седые волосы, тяжелые набрякшие веки, наполовину прикрывающие тусклые глаза. То, что основы всего его мира, держащегося на вере и религиозных догматах, недавно рухнули, погребая под собой спокойствие и благополучие Бехрена, заметно сказалось на ятоле. Он совершенно очевидно был напуган и наверняка сомневался в правильности решения об устранении правителя Чезру. Беспокойство его возрастало по мере того, как в Чом Дейру, дворец Чезру в Хасинте, поступали все новые донесения о военных приготовлениях ятола Гайсана Бардоха. Магистр понимал, что опасения Маду Ваадана вполне обоснованны, учитывая территориальные разногласия, вспыхнувшие в разваливающемся государстве; в частности, ятол Перидан явно решил воспользоваться преимуществами того, что во время недавней войны многие его соседи были вынуждены послать солдат на помощь армии Хасинты и те еще не вернулись.

— Не забывай, наш новый король, Эйдриан, возведен на престол не кем иным, как аббатом Олином, — сказал Маккеронт; об этом он на протяжении беседы уже успел упомянуть не один раз.

— Который водил дружбу с правителем Чезру, — отозвался ятол Ваадан.

— Аббатом Олином, всегда питавшим искренние симпатии к Бехрену, — поправил его магистр. — Аббат, представителем которого я здесь являюсь, дружил с Чезру Эакимом Дуаном, потому что Чезру олицетворял собой Бехрен. Аббат Олин не выражает отрицательного отношения к событиям, приведшим к падению Эакима Дуана, хотя, конечно, опечален смертью друга.

— Какой прагматичный человек, — не без сарказма заметил Маду Ваадан.

— И еще он опечален тем, что жрецы-ятолы, по-видимому, даже не помышляют теперь о более тесных взаимоотношениях между нашими церквями, хотя Чезру Дуан прикладывал значительные усилия именно в этом направлении, — сказал Маккеронт, и ятол Ваадан удивленно распахнул глаза.

— Дуан был мошенником и убийцей! — воскликнул он. — Одержимый жаждой физического бессмертия, он использовал магические драгоценные камни, это порождение преисподней, чтобы вселяться в тела еще не рожденных младенцев! Подобному кощунству не может быть оправдания!

— Я и не думаю его оправдывать. — Слушая ятола, Маккеронт медленно качал головой. — Но не станешь же ты отрицать, что, когда вскрылся обман Эакима Дуана, это до основания потрясло исповедуемую вами религию. Может, сейчас самое время попытаться нащупать золотую середину между…

— Нет.

Вообще-то никакой другой реакции магистр и не ожидал; наверное, он поторопился и слишком сильно надавил на собеседника. Сейчас в его обязанности вовсе не вменялось проводить подготовительную работу к тому, что аббату Олину предстояло завладеть Хасинтой. Нет, его задача была гораздо скромнее — оценить, насколько на самом деле велико владеющее Маду Вааданом чувство отчаяния и безысходности, и, играя на этом чувстве, замостить дорогу для утверждения своего покровителя в Бехрене.

— Возможно, тебе стоит продолжить эту дискуссию с аббатом Олином, — заметил Маккеронт.

— Сомневаюсь, — последовал очередной краткий ответ.

Магистр Маккеронт, уже не раз сталкивавшийся с тем, что кругозор представителей духовенства, долго пребывающих на своем посту, неизбежно сужается, кивнул в ответ и сказал:

— Кроме всего прочего, аббат Олин прекрасно осведомлен о том, в каком отчаянном положении ты сейчас находишься. Он друг Хасинты, первый и самый главный, и, как таковой, друг и союзник ятола Ваадана.

Ятол изо всех сил старался сохранить на лице скептическое выражение, но Маккеронт отчетливо видел трещины на этом тщательно выстроенном фасаде — трещины, порожденные безысходностью, понимал он.

— Аббат Олин обладает большими возможностями.

— Все эти возможности, равно как и многие другие, пригодятся королю Эйдриану, чтобы подчинить себе такое могущественное королевство, как Хонсе-Бир, — тут же насторожившись, отозвался Маду Ваадан.

— Восхождение Эйдриана на престол не сопровождалось кровопролитием, что лишь увеличило уважение к королю, уверяю тебя. Энтел полностью в руках аббата Олина, а его позиция в церкви Абеля никогда еще не была столь прочной. Мы вполне можем оказать тебе содействие сейчас, когда ситуация в Бехрене столь непроста.

— В обмен на что?

— Просто в качестве дружеского жеста. Аббата Олина крайне беспокоит смута в религиозных кругах Бехрена. Он всегда понимал, что наши церкви не находятся в оппозиции друг к другу. Аббат Олин любит Хасинту не меньше Энтела и от всей души желает Бехрену мира и благополучия, поскольку только в обстановке спокойствия и порядка могут быть решены серьезные проблемы, возникшие перед вашей церковью.

— И твой господин, разумеется, полагает, что должен иметь голос в решении этих проблем?

— Он, как ты совершенно верно заметил, будет благодарен тебе и другим жрецам-ятолам, если вы не забудете о нем, — ответил Маккеронт. — Аббат Олин — мудрый, образованный человек с широкими взглядами, понимающий, что процесс познания бесконечен. Тщательное расследование имеет результатом истину, хотя на это может уйти не одно столетие.

— Прекрасные слова, — с легким оттенком сарказма заметил ятол Ваадан. — Но сейчас они звучат… не слишком своевременно. Скажи мне лучше, что ты предлагаешь.

— Мы не можем помешать ятолу Перидану и ятолу Де Хамману продолжать выяснять отношения между собой, — сказал Маккеронт.

Как и следовало ожидать, Маду Ваадан при этих словах нахмурился. Для него действительно было очень важно унять враждующие стороны, чтобы иметь возможность рассчитывать на Перидана и Де Хаммана в делах, которые казались ему несравненно более значительными.

— Мы, однако, можем обеспечить баланс сил между ними, не дать ни одной из сторон взять верх над другой. Доверься мне. Мы уже начали предпринимать кое-какие шаги в этом направлении.

— Вы слишком много на себя берете. — В голосе ятола Ваадана явственно послышались нотки закипающего гнева.

— Потому что неплохо понимаем ситуацию в Бехрене, — продолжал настаивать Маккеронт. — Лучший вариант развития событий и для тебя, и для Хасинты состоит в том, чтобы остальные провинции держались в стороне от твоего противостояния с ятолом Бардохом.

Судя по выражению лица Ваадана, он придерживался на этот счет прямо противоположной точки зрения.

— Если ты один нанесешь поражение ятолу Бардоху, чем укрепишь свою власть в Хасинте, никто из высокопоставленной знати не подвергнет сомнению твое главенство в стране. А ты нанесешь поражение Бардоху, и сокрушительное, потому что аббат Олин тебе друг.

Завершая речь, он не отрывал взгляда от ятола Ваадана. И видел, что тот страстно, отчаянно желает отвергнуть это предложение.

Но не может этого сделать.

Маккеронт отчетливо осознал, что сказанное о планах в отношении ятолов Перидана и Де Хаммана отнюдь не радует Маду Ваадана; более того, он прекрасно понимает, что именно сейчас происходит. Аббат Олин прямо-таки навязывает ему «дружескую» руку и помощь. И тем не менее, что бы ятол ни думал по поводу всего этого, справиться своими силами в сложившейся ситуации он не мог.

Эта последняя фраза — «потому что аббат Олин тебе друг» — содержала в себе ни более ни менее, как завуалированную угрозу. Если ятол Ваадан оттолкнет протянутую ему руку дружбы аббата Олина, тот, несомненно, предложит ее ятолу Бардоху.

На этом магистр Маккеронт решил остановиться и отвесил на прощание глубокий поклон. В самом деле, не стоит пока давить слишком сильно.

Десять тысяч солдат Хонсе-Бира сейчас пересекают восточные отроги Пояса-и-Пряжки, огромный пиратский флот выравнивает соотношение сил в конфликте между Периданом и Де Хамманом, а боевые корабли Хонсе-Бира, собирающиеся в гавани Энтела, готовятся доставить армию Эйдриана в Хасинту. Вот пусть все они и делают свое дело.

А потом прибудет аббат Олин, друг одержавшего верх над соперниками — причем целиком обязанного этим Хонсе-Биру — ятола Маду Ваадана.

ГЛАВА 4 КОНЕЦ ПРИВЫЧНОГО МИРА

— «Сауди Хасинта», корабль капитана Альюмета, вышел из Палмариса, — сообщил герцог Брезерфорд гостям на «Речном дворце», королевском барке. — У нас есть основания полагать, что на борту находится один из магистров аббатства Сент-Прешес, Виссенти Мальборо.

— Корабль направляется в Санта-Мер-Абель, — добавил герцог Калас, глядя на Эйдриана.

Молодой король усмехнулся.

— Моя мать добралась до Палмариса. Тамошняя верхушка в ярости, надо полагать.

— Скорее всего, Фио Бурэй уже в курсе произошедшего, — вмешался в разговор Маркало Де'Уннеро. — Санта-Мер-Абель закроет перед нами ворота.

— И прекрасно, — ответил Эйдриан. — Пусть сидят в своей норе. Там их будет легче уничтожить.

— Так может говорить лишь тот, кто не знает, что представляет собой аббатство Санта-Мер-Абель, — резким тоном заявил монах.

Все за столом удивленно вскинули брови, услышав это обвинение, брошенное королю.

Однако улыбка на лице Эйдриана лишь стала еще шире.

— По-прежнему сомневаешься и боишься, — пожурил он Де'Уннеро. — Когда же ты начнешь доверять мне?

Герцог Брезерфорд прочистил горло, явно собираясь что-то сказать.

— Говори, что думаешь, — поощрил его молодой король, прекрасно понимая, что подобное невозможно и что если бы герцог обнажил истинные чувства по отношению ко всему происходящему, то Эйдриан был бы вынужден убить его на месте.

Брезерфорд был ближайшим другом короля Дануба и высоко чтил всех, кто принадлежал к королевскому роду Урсалов. Это он много лет назад сопровождал юного принца Мидалиса в Вангард, когда королем был еще Дануб Каул Урсальский, отец Мидалиса и Дануба.

Герцог Брезерфорд бросил быстрый взгляд на Каласа, и Эйдриан приложил все усилия, чтобы скрыть, как его забавляет этот обмен взглядами. Он знал, что Калас теперь полностью у него в руках, и тот действительно многих склонил к тому, чтобы принести клятву верности новоявленному королю. Как убеждал их герцог Калас, Эйдриан представлял собой наилучший выбор для Хонсе-Бира, в особенности с учетом необходимости уничтожения последствий всех бед, что принесли с собой демон-дракон и розовая чума. И большая часть представителей знати с воодушевлением отнеслась к его словам о возрождении счастливого, процветающего Хонсе-Бира.

Другие же, как, к примеру, Брезерфорд, бесспорно второе по влиянию вельможное лицо королевства, в руках которого находился огромный флот Урсала, не слишком разделяли восторги Каласа, хотя и не покинули двор Эйдриана.

— Такое впечатление, что ты, мой господин, совершенно сознательно даешь возможность нашим врагам собраться с силами, — сказал Брезерфорд. — Ты объясняешь это тем, что уверен в победе, но не кажется ли тебе, что подобная стратегия многим людям будет стоить жизни и сделает конфликт еще более затяжным и кровавым?

Эйдриан почувствовал, как все собравшиеся затаили дыхание — подобный тон и само содержание сказанного с их точки зрения были абсолютно неуместны в обращении к королю. Прекрасный способ, понимал он, оценить степень лояльности не только герцога Брезерфорда, но и остальных придворных. Он надолго задумался, размышляя как над вопросом, так и над своим ответом — что было крайне нехарактерно для импульсивного и самоуверенного Эйдриана Будабраса.

— Я уже неоднократно заявлял, — начал он, обводя взглядом собравшихся, — что для наших врагов моя мать будет скорее помехой, чем союзником. Что же касается монахов абеликанского ордена… Что плохого, что они знают теперь о событиях в Урсале? Не сомневаюсь, до них дошла искаженная версия происшедшего, но зато у нас теперь есть возможность оценить их преданность трону. По крайней мере, мы сможем разобраться, кто поддерживает нас, а кто выступает против.

От молодого короля не ускользнула ни усмешка, тронувшая при этих словах губы Де'Уннеро, ни выражение удовлетворения на лице герцога Каласа, ненавидевшего церковь больше всего на свете и, безусловно, готового поддержать нападение на Санта-Мер-Абель, невзирая на то что монастырь этот слыл неприступной крепостью.

— Искаженная версия? — дерзнул переспросить герцог Брезерфорд.

Де'Уннеро и Калас, немало разозленные упрямством герцога, разразились возмущенными возгласами, однако Эйдриан велел обоим успокоиться.

— Ясная картина пока не сложилась, — сказал он. — Предстоит немало потрудиться, чтобы окончательно выяснить, кто нам враг, а кто друг. На данный момент самое разумное — двинуться в победоносный поход на Палмарис. То, какую позицию займет этот город, позволит сделать более взвешенные выводы о том, как простой народ отнесется к новости о том, что на троне Хонсе-Бира новый король.

После этого Эйдриан отпустил всех, заявив, что устал, удалился в личные апартаменты и упал на постель. И там, пока его физическое тело отдыхало, предпринял путешествие в духе.

Используя могущественный камень души, он выскользнул из тела и, невидимый, заскользил над палубой «Речного дворца», на гакаборт, где беседовали Калас и Брезерфорд.

— Что же ты так быстро забыл о законном наследнике трона, принце Мидалисе? — с горечью спросил Брезерфорд. — Род Урсалов достойно служил Хонсе-Биру на протяжении многих лет!

— Я всем сердцем верю, что наш молодой король — самый подходящий правитель Хонсе-Бира, — ответил Калас.

— Несмотря на чувства, которые испытываешь к его родителям?

Герцог Калас пожал плечами.

— В характере Джилсепони, признаю, тоже есть привлекательные черты. Именно ее сильные стороны унаследовал Эйдриан. И разве ты сам не был ей другом?

— Я не испытывал особенно теплых чувств к этой женщине, — отозвался Брезерфорд. — Моя преданность без остатка принадлежала королю Данубу. Как, мне думалось, и твоя.

Дух Эйдриана с огромным интересом наблюдал, как герцог Калас выпрямился и расправил плечи.

— Я считаю, что именно Джилсепони виновна в смерти короля Дануба, — заявил он.

— И поэтому открываешь объятия ее сыну?

— Такова ирония судьбы, — вынужден был признать Калас. — Но одно с другим вполне совместимо. Кровь Джилсепони дает Эйдриану право претендовать на престол, но…

— В обход принца Мидалиса? — прервал его герцог Брезерфорд.

Калас сердито посмотрел на него.

— Тебе нужно быть осмотрительней в словах, друг мой. Эйдриан — король Хонсе-Бира, и вся мощь Урсала сосредоточена в его руках. Я молюсь, чтобы принц Мидалис понял и принял это.

— И принц Торренс тоже? — спросил Брезерфорд; чувствовалось, что все эти рассуждения не заставили упрямца изменить позицию.

От Эйдриана не ускользнуло, как при упоминании имени Торренса Пемблбери Калас слегка вздрогнул, но был уверен, что его собеседник ничего не заметил.

— Эйдриан король, — сказал герцог Калас. — Его поддерживают Бригада Непобедимых, армия Урсала и те наемники, которые приняли его как короля еще до того, как он занял трон. Этот человек, путем переговоров или войны, укрепит королевство и перестроит церковь Абеля…

— По-видимому, мечты о последнем и заставляют тебя столь рьяно поддерживать его, — прервал его Брезерфорд. — Надеешься, что война приведет к таким изменениям в церкви, которые соответствуют взглядам этого безумца Маркало Де'Уннеро? Или же плотоядный трепет у тебя вызывает мысль о расколе в церкви? В чем дело, мой старый друг? Возможно, король Эйдриан добивается ослабления церкви, стараясь свести к минимуму ее роль в делах государства. Ты этого хочешь?

Не отвечая, Калас облокотился на перила.

Вернувшись в свое тело, Эйдриан удовлетворенно улыбнулся.

Однорукий отец-настоятель абеликанской церкви сидел в кресле. Спину он держал прямо, седые волосы, как всегда, были аккуратно подстрижены и лежали волосок к волоску. Что же касается состояния его души… Никто из присутствующих — ни аббат Гленденхук из Сент-Гвендолин, ни Мачузо и другие магистры Санта-Мер-Абель, ни Виссенти Мальборо, привезший ошеломляющие новости из аббатства Сент-Прешес, — никогда не видел Фио Бурэя таким потрясенным.

Они находились в заново обустроенном зале для аудиенций в центральной башне огромного аббатства, окна которого выходили на залив Всех Святых. После того как одна из начальствующих сестер ордена стала королевой, главой светской власти, отец-настоятель Фио Бурэй, уверенный, что теперь влияние церкви сможет распространиться еще шире, решил, что ему нужно иметь в аббатстве нечто выдающееся. Место, где он мог бы принимать придворных и, возможно, даже самого короля Дануба. Поэтому перекрытия между тремя этажами над одним из больших помещений убрали, в результате чего получился один огромный зал высотой в добрых шестьдесят футов, с балконом, протянувшимся вдоль стены.

В зал можно было войти только из приемной, через огромные двери слева от кресла Фио Бурэя, прямо напротив которого находилось огромное панорамное окно с искусно выполненным витражом. Выложенная из кусочков розового и пурпурного, голубого и желтого стекла, на окне была изображена нетленная рука Эвелина Десбриса, простертая над поверхностью ставшей ему могилой горы Аида. Однорукий монах — надо полагать, сам Бурэй — с пустым рукавом, засунутым за пояс коричневой рясы, стоял на коленях, целуя выступившую на этой руке кровь.

Впервые войдя в зал, магистр Виссенти потрясенно распахнул глаза при виде этого зрелища. Его охватило смешанное чувство благоговения и возмущения, поскольку вся церковь знала, что Бурэй яростно спорил с тогдашним отцом-настоятелем абеликанского ордена Агронгерром, выступая против похода монахов к горе Аида и их причастности к завету Эвелина.

Виссенти тут же постарался выкинуть из головы эти мысли, напомнив себе, что сейчас для них неподходящее время. Это хорошо, понимал он, что отец-настоятель Бурэй теперь откровенно восхваляет дела Эвелина Десбриса, которого, как все надеялись, вскоре объявят святым. Учитывая новости из Урсала, церковь Абеля крайне нуждается в небесной поддержке.

Ни разу не прервав, отец-настоятель Бурэй выслушал повествование магистра Виссенти о перевороте, произошедшем в светской жизни Хонсе-Бира, а также о перевороте предстоящем, возможно даже более значительном, который вскоре, по-видимому, ожидает абеликанскую церковь.

После того как магистр закончил рассказ, в зале надолго воцарилось молчание.

— Имена заговорщиков известны доподлинно? — в конце концов осведомился Фио Бурэй. — Среди них действительно находятся аббат Олин и Маркало Де'Уннеро, тот самый Де'Уннеро, который служил при отце-настоятеле Маркворте? Тот самый, которого подчинил себе магический камень «тигриная лапа» и который был изгнан из Палмариса Джилсепони? Который во времена чумы возглавил заблудших братьев Покаяния? Я правильно тебя понял?

— По словам Джилсепони, знающей этого человека лучше, чем кто-либо другой, это именно тот самый Маркало Де'Уннеро, — сказал Виссенти.

Мгновенно дал о себе знать нервный тик, потому что одно лишь произнесение вслух этого проклятого имени выбивало магистра из колеи.

— Как это надо понимать? — спросил дородный аббат Гленденхук, который всегда держал сторону Фио Бурэя. Когда до него дошли слухи о происходящем в стране, Гленденхук тут же поспешил в Санта-Мер-Абель, чтобы обсудить их со старым другом.

— Это надо понимать как конец привычного мира, — угрюмо заметил другой магистр.

Фио Бурэй бросил на него испепеляющий взгляд.

— Это означает, что время мира и процветания для нас закончилось — не навсегда, разумеется, — поправил он суровым, но спокойным тоном. — Это означает, что мы, братья абеликанского ордена, исповедующие истинную религию, можем обнаружить, что нас осаждают отступники или даже армия, верная трону, который прежде мы всегда считали союзником. Санта-Мер-Абель не привыкать к напастям, магистр Донегал. Мы прошли испытания войны с демоном и пережили величайший переворот внутри самой церкви. Стоит ли так быстро впадать в отчаяние?

— Прошу прощения, отец-настоятель, — со смиренным поклоном произнес магистр Джорген Донегал. — Однако если аббат Олин вступил в союз с новым королем Хонсе-Бира, вряд ли последний будет дружественно настроен к тем, кто сейчас возглавляет Санта-Мер-Абель.

— Аббат Олин прежде всего принадлежит абеликанской церкви, — заявил Фио Бурэй. — Он не может не понимать своей ответственности перед орденом.

— И нам не следует принимать во внимание, что он действует заодно с Маркало Де'Уннеро? — выпалил Виссенти Мальборо, слишком поздно сообразив, что лучше было бы промолчать.

Потому что этот, казалось бы, простой вопрос перечеркивал все сказанное отцом-настоятелем ранее. Бурэй ненавидел Де'Уннеро лютой ненавистью, и, безусловно, последний отвечал ему взаимностью. Если аббат Олин действительно использует в качестве союзника имеющего крайне дурную репутацию бывшего монаха, то ни о какой дружественной позиции Олина по отношению к Санта-Мер-Абель и нынешнему руководству церкви не могло быть и речи!

— Урсал будет добиваться перемен в церкви, — заметил аббат Гленденхук.

— Джилсепони утверждает, что они уже начались, — сказал магистр Виссенти. — По ее словам, аббат Огвэн снова возглавляет аббатство Сент-Хонс, но это всего лишь ступенька, воспользовавшись которой, Де'Уннеро сам займет пост аббата.

— Не светской власти решать, кому быть аббатом, а кому нет! — воскликнул Гленденхук.

— Так было, но теперь, по-видимому, дело обстоит иначе, — вмешался в разговор Фио Бурэй, и в его голосе звучала та же безысходность, которую проявил прежде магистр Донегал. — Если все это правда, остается предположить, что аббат Олин и его приспешники уже принялись перекраивать церковь Абеля в соответствии со своими потребностями.

— Епископ Браумин Херд считает, что Урсал прочит Олина на место отца-настоятеля, — заявил магистр Виссенти.

И хотя все собравшиеся ожидали чего-нибудь в этом роде, послышались вздохи изумления и возмущения.

Фио Бурэй, однако, сумел сохранить спокойствие и обратил на Виссенти пристальный взгляд.

— И чью сторону в этом вопросе занимает епископ Браумин? — спросил он.

Виссенти Мальборо расправил плечи. Казалось, его далеко не богатырская фигура стала заметно выше и внушительнее.

— Епископ Браумин поддержал избрание отцом-настоятелем Фио Бурэя. Но даже если бы он в свое время поступил иначе, Браумин Херд предан церкви Абеля всем сердцем и не станет оказывать поддержку узурпаторам, пытающимся завладеть ею.

Только произнеся эти слова, Виссенти осознал, в чем их ирония: разве Браумин и иже с ним не пришли к власти с помощью подобных средств? Когда душой отца-настоятеля Маркворта завладел, как потом это выяснилось, демон Бестесбулзибар, Браумин и Виссенти вместе с Джилсепони и Элбрайном сделали все, чтобы вырвать из его рук абеликанскую церковь.

— Сейчас церковь на правильном пути, — быстро продолжил магистр. — За последние два десятилетия мы научились очень многому, и кульминационным моментом этого процесса познания стало чудо, явленное на горе Аида. Мы следуем по стопам святого Абеля и Эвелина, который тоже очень скоро будет причислен к лику святых. Мы верны Санта-Мер-Абель и подчиняемся приказам отца-настоятеля Фио Бурэя, потому что не сомневаемся, что его помыслы и воцарившиеся в церкви порядки в полной мере соответствуют нашим представлениям о том, какой должна быть истинная церковь. Епископ Браумин не отступится от Санта-Мер-Абель и отца-настоятеля Бурэя даже ценой собственной жизни! Если Маркало Де'Уннеро желает вступить в аббатство Сент-Прешес, он сможет сделать это либо как захватчик, либо в цепях. Никакие компромиссы тут не возможны!

Эта страстная речь, казалось, подняла дух Фио Бурэя и всех остальных присутствующих в зале.

— По твоим словам, Де'Уннеро и герцог Калас выступили в поход на Палмарис, — сказал отец-настоятель.

— В последнем сообщении, дошедшем до меня перед тем, как капитан Альюмет поднял паруса, говорилось, что они уже на полпути туда, — ответил Виссенти. — И везде они провозглашают Эйдриана новым королем. Кое-где возникли беспорядки, не слишком, однако, серьезные, поскольку нет никого, кто мог бы сплотить людей и обвинил бы вероломного узурпатора. Похоже, принц Мидалис в Вангарде даже не знает о гибели брата и племянника Мервика, как и об исчезновении другого племянника, единственного, кроме него, оставшегося ныне в живых представителя королевского рода. В данный момент капитан Альюмет направляется в Вангард, но пройдут недели или даже, возможно, месяцы, прежде чем принц Мидалис соберется с силами, чтобы дать отпор узурпатору. К тому времени король Эйдриан, за спиной которого армии Урсала и Энтела, уже не будет иметь противников среди народа, не подозревающего о том, что на самом деле происходит.

Сложив кончики пальцев, Фио Бурэй надолго задумался.

— В таком случае мы должны рассказать людям правду, — решил он. — До появления принца Мидалиса именно нам следует выступить с обвинениями против узурпатора и оказать ему сопротивление.

— Погибнут тысячи людей, — заметил магистр Донегал.

Эти слова были обращены к Фио Бурэю, и Виссенти не следовало вмешиваться, но проявленная прежде убежденность и решительность давали ему право высказаться.

— Некоторые вещи стоят того, чтобы умереть за них, брат.

Отец-настоятель Фио Бурэй выпрямился и одобрительно кивнул Виссенти.

— Как можно скорее возвращайся в аббатство Сент-Прешес, — сказал он магистру. — Передай епископу Браумину, чтобы он закрыл ворота Палмариса перед армией Эйдриана. Его претензии на трон не имеют под собой оснований. Это не армия Хонсе-Бира, не армия, присягнувшая на верность королевскому роду Урсалов, и, значит, она не имеет права доступа в город, преданный этому роду.

Сильно сказано, решил магистр Виссенти, в особенности если учесть, что это слова человека, которому есть что терять. Правда, он находился в безопасности за стенами бесспорно одного из самых хорошо укрепленных бастионов в землях Короны, но Виссенти Мальборо был согласен — некоторые вещи стоят не только того, чтобы умирать за них, но и чтобы призывать умереть за них других.

— Разошли официальных представителей во все аббатства за пределами Урсала, не исключая Сент-Ротельмор, — приказал Фио Бурэй магистру Донегалу, упоминая второй монастырь в родном городе Олина Энтеле, аббатство, долгое время находившееся в тени более престижного, возглавляемого влиятельнейшим Олином монастыря Сент-Бондабрис. — Напомни всем, кто такой Маркало Де'Уннеро. И пусть братья проникнутся пониманием того, что действия аббата Олина нельзя рассматривать иначе как измену и кощунство.

— А вдруг аббат Олин сможет предоставить нам необходимые объяснения? — осмелился спросить аббат Гленденхук.

— Этот человек перешел границы дозволенного. Вряд ли ему удастся найти убедительные слова, чтобы я счел возможным не отлучать его от церкви, — заявил отец-настоятель Бурэй, что вызвало новую волну и тревожных вздохов, и одобрительных восклицаний.

Магистр Виссенти полностью был согласен с такой постановкой вопроса. Он отвесил низкий поклон и попросил разрешения удалиться.

— Тебя доставят к Мазур-Делавалу, — сказал Фио Бурэй.

Виссенти тут же покинул величественный зал аудиенций, полный решимости стоять бок о бок с епископом Браумином перед надвигающейся тьмой. Ее приходу он не мог помешать, но не сомневался, что, одержав верх, она станет концом привычного для него мира.

Герцог Брезерфорд сидел на краю койки в каюте на «Речном дворце», наклонившись вперед и потирая ладонями посеревшее от усталости лицо. Он слышал звуки движения на палубе, видел проблески света за темными занавесками и понимал, что, по-видимому, уже наступило утро.

Вот и еще одна ночь осталась позади; ночь, полная тревожного, прерывистого сна. Так было с тех пор, как он вернулся в Урсал, а бросился он туда, услышав о безвременной смерти короля Дануба.

Привычный ему мир бесповоротно изменился, причем так быстро, что Брезерфорд никак не мог разобраться в происходящем. Часами беспокойно ворочаясь в постели, он пытался приспособиться, найти свое место в этой новой действительности, как сделали это Калас и многие другие придворные Урсала, но не находил ответа на терзающие его вопросы. Жаль, что его не было здесь в тот роковой день, что он не смог стать свидетелем судьбоносных событий. Может, тогда он проникся бы большей симпатией к этому молодому королю. Может, тогда принц Мидалис предстал бы перед ним совсем в другом свете. Может, тогда…

Брезерфорд посмотрел на почти пустую бутылку рома и стакан на столе перед ним.

Взял стакан и повертел его в пальцах, задумчиво вглядываясь в блики на поверхности золотистой жидкости.

Одним глотком проглотил ром и протянул руку к бутылке, чтобы наполнить стакан снова, но его остановил стук в дверь.

— В чем дело? — раздраженно спросил он.

Однако и его тон, и манера поведения разительно изменились, когда дверь распахнулась и в каюту вошел король Эйдриан.

— Мой король! — выпалил Брезерфорд, растерянно проводя рукой по всклокоченным волосам. — Готов получить любой твой…

— Успокойся, любезный герцог, — Эйдриан вошел в каюту и закрыл за собой дверь. — Я пришел, чтобы попросить тебя об одолжении.

Герцог в полном оцепенении уставился на него. Король Хонсе-Бира просит его об одолжении?

— Нужно уточнить кое-какие детали. — Юноша нашел взглядом кресло напротив койки Брезерфорда и уселся в него, небрежно махнув рукой, когда Брезерфорд опомнился настолько, чтобы попытаться вскочить на ноги. — Ты знаешь, что аббат Олин отбыл в Энтел?

— Да, я предполагал, что он уже в пути.

— Ты знаешь, куда он отправится оттуда?

— В Хасинту.

— Это опасная миссия, — сказал молодой король. — Бехренцы не сдадут позиции без сопротивления. Они серьезные противники, хотя я уверен, что столь удачной возможности укрепить связи с нашим южным соседом Хонсе-Биру больше не представится.

«Скорее, завоевать этого соседа», — саркастически подумал Брезерфорд, стараясь ничем не выдать своих чувств.

— Под командой аббата Олина большой флот, но ему придется согласовывать действия с тактикой сухопутной армии, — продолжал Эйдриан. — Боюсь, это нелегкая задача, и, поскольку мое внимание сейчас направлено в сторону Палмариса, аббат Олин вряд ли может рассчитывать на серьезную поддержку со стороны Урсала.

В душе герцога Брезерфорда зашевелились недобрые подозрения.

— Конечно, флот, имеющийся в распоряжении аббата, это… как бы помягче выразиться? Это не тот флот, который удовлетворяет всем необходимым требованиям, — продолжал король.

— Пираты и бродяги, — осмелился вставить Брезерфорд. — Псы, за которыми я годами гонялся близ нашего южного побережья.

— Разве не лучше, когда псы тянут упряжку? — спросил Эйдриан. Брезерфорд придерживался на этот счет другого мнения и потому счел за лучшее промолчать. — Я, конечно, предпочел бы не подключать к действиям в Бехрене флот Урсала. Палмарис вряд ли встретит нас с распростертыми объятиями, а ведь существует еще не такая уж простая проблема Санта-Мер-Абель, и Пирет Талме, и Пирет Данкард, и Пирет Вангард.

— Весьма амбициозные планы, — пробормотал Брезерфорд, надеясь, что ирония не будет стоить ему головы.

— Они продиктованы необходимостью, — сдержанно ответил молодой король. — И вполне достижимы. Однако боюсь, я несколько неправильно использую наиболее способных командующих. Что, наверное, не так уж удивительно, ведь мне пока не много известно о них.

— Ты все-таки хочешь послать меня в Энтел, мой король? — удивленно спросил герцог Брезерфорд.

— Не морем, все суда нужны мне здесь, — ответил Эйдриан. — Я хочу, чтобы ты отправился в Энтел верхом.

— Какой в этом смысл? — Брезерфорд встал с постели и недоуменно развел руками. — Если флот останется на Мазур-Делавале, то что я могу…

— Ты забываешь про флот аббата Олина. Ты можешь оказать ему неоценимую помощь, любезный герцог. Я хочу, чтобы ты действовал совместно с аббатом, взяв на себя командование морскими операциями. Ситуация в высшей степени деликатная, и для поддержки аббата Олина мне требуется наиболее опытный командир.

Слова буквально застряли у герцога Брезерфорда в горле. Эта чрезвычайно хитроумная речь означала одно: король Эйдриан хочет удалить его оттуда, где будут происходить решающие события, хочет отшвырнуть его на обочину.

— Мой король, — заговорил наконец герцог, — но ведь пираты аббата Олина это не более чем сброд, не признающий никакой власти.

— Поэтому держать их в узде действительно будет нелегко, — тут же отозвался Эйдриан. — Но я уверен, что тебе это по силам. Герцог Калас заверил меня, что во всем королевстве нет другого человека, способного управлять любым флотом. Жизнь десяти тысяч солдат Хонсе-Бира будет целиком зависеть от тебя, да и то, как пойдут дела в Бехрене, тоже. Не сомневаюсь, твои плечи выдержат эту ношу. Если аббат Олин не справится со своей миссией, можно ожидать нападения бехренских пиратов вдоль всего побережья от Энтела до Лапы Богомола с целью посеять смуту в Хонсе-Бире.

Это, конечно, имело смысл, и в самом плане ощущалась несомненная стройность, Брезерфорд не мог этого не признать. Ему стало ясно, что дело тут вовсе не в аббате Олине. Если бы король и в самом деле опасался возможных последствий событий в Бехрене, он просто оставил бы рвущегося к власти аббата Олина при себе, дожидаясь, пока Хонсе-Бир полностью окажется в его руках, и только после этого обратил бы взоры на юг. Нет, тут преследовалась одна цель — убрать его, Брезерфорда, с пути и держать подальше от принца Мидалиса. Калас полностью предан Эйдриану, а это подразумевало преданность Бригады Непобедимых, и солдат Урсала, и большей части простого народа, и, возможно, даже береговой охраны, отвечающей за безопасность морских границ. Но вот флот, как и вода, по которой плавают корабли, мог ускользнуть между пальцев. Король понимал, что Брезерфорд, герцог Мирианский, подвластным ему флотом может существенно укрепить мощь принца Мидалиса с такой же легкостью, как герцог Калас укрепил мощь самого Эйдриана подвластной ему Бригадой Непобедимых!

Эйдриан может сколько угодно разглагольствовать о стратегии и тактике военных действий, однако его истинная цель состоит в том, чтобы убрать Брезерфорда со своего пути.

Додумавшись до этого, герцог, по правде говоря, удивился. Почему бы королю просто не отправить его в изгнание или даже не убить? К чему весь этот вздор насчет возложения на него серьезных обязанностей?

А потом он догадался о причине. И одновременно пришло понимание того, что молодой Эйдриан в тактическом отношении растет прямо на глазах. Герцог занимал выжидательную позицию относительно происходящего в королевстве, Эйдриан ясно видел это и решил поставить его в положение, где, хочет Брезерфорд того или нет, его опыт послужит молодому королю. Эйдриан опасался его, опасался того, что он уведет флот к принцу Мидалису. Но этого можно будет не бояться, когда герцог Мирианский окажется в Энтеле, вдали от флота.

— Возможно, я понимаю бехренцев хуже, чем ты предполагаешь… — начал было герцог, предпринимая неловкую попытку каким-то образом вывернуться.

— От тебя требуется следующее. Морем сопровождать аббата Олина в Хасинту, — жестко заявил Эйдриан. — Координировать передвижение находящегося у него в подчинении пиратского флота вдоль побережья Бехрена и разрабатывать планы переброски солдат из Энтела в Хасинту или другой город на побережье, который укажет аббат Олин.

— Мой король, ты хочешь подчинить герцога аббату?

— Я вынужден поступить так, — все тем же не терпящим возражения тоном ответил Эйдриан. Он явился сюда якобы просить об одолжении, но теперь не вызывало сомнений, что это приказ. — Ты служишь трону, если не ошибаюсь?

Судя по выражению его лица, это был не риторический вопрос; король явно добивался от Брезерфорда прямого ответа.

— Я верно служил Хонсе-Биру всю жизнь.

Эйдриан усмехнулся.

— И продолжаешь служить трону Хонсе-Бира? — спросил он. Брезерфорд, не мигая, молча смотрел на молодого короля. — Трону, который сейчас занимает Эйдриан Будабрас? — уточнил юноша, чтобы уже не оставалось места ни для сарказма, ни для недомолвок, ни для двусмысленного ответа.

— Я служу трону Урсала, — сказал Брезерфорд.

— Совсем скоро гласом трона в Хасинте станет аббат Олин, который отправился туда по моему требованию в качестве моего представителя. Тот факт, что он аббат церкви Абеля, не имеет значения. Сейчас он служит мне, и ты будешь нести ответственность перед ним.

Герцог Брезерфорд хотел возразить в том духе, что, возможно, герцог Калас будет не в восторге от этих неожиданных перестановок, но выражение лица Эйдриана недвусмысленно свидетельствовало о том, что дебаты в данный момент неуместны. Молодой король пришел не для того, чтобы просить о чем-то; он пришел, чтобы убрать Брезерфорда с дороги.

Герцог понимал, что он еще должен быть благодарен Эйдриану, который мог вместо этого предложения бросить его в темницу или даже обезглавить.

И тем не менее…

ГЛАВА 5 В РАСТЕРЯННОСТИ

Астамир, наверное, был первым мистиком Джеста Ту, кому довелось побывать в Чом Дейру. Бехренские жрецы-ятолы на протяжении столетий клеймили Джеста Ту как еретиков, поклоняющихся демону; в особенности же не выносили их чежу-леи, великолепно обученные бехренские воины, — главным образом из чувства соперничества. Астамиру же некоторое время назад удалось проникнуть во дворец при весьма драматических обстоятельствах, завершившихся смертью Чезру Эакима Дуана, что стало причиной нынешних беспорядков в Бехрене.

Когда Астамир в одеянии, выдающем его принадлежность к Джеста Ту, подошел к воротам дворца Чезру, два стражника, стоящие у огромных дверей, вытаращили глаза и разинули рты, а кончики их копий мгновенно нацелились ему в грудь.

— Я пришел с миром. — Мистик поднял руки ладонями наружу, показывая, что он безоружен. — Мое имя Астамир, и ятол Маду Ваадан хорошо знает меня. Именно я отправился вместе с ним в Дариан после смерти Эакима Дуана и осуществлял посредничество между жрецами-ятолами и Тогайским Драконом при заключении мира.

Пока он говорил, копья постепенно перемещались вниз и в стороны, а когда закончил, один охранник кивнул другому, и тот скрылся за дверью.

Вскоре мистика впустили внутрь, и, хотя вокруг было множество охранников, которые бросали на него угрожающие взгляды, он понял, что, по-видимому, получит желанную аудиенцию у ятола.

Его проводили в маленькую комнату и оставили там. Астамир опустился в удобное кресло и стал ждать. Минуты незаметно сложились в час, а он все еще сидел, обдумывая увиденное во время путешествия, проигрывая в уме все события и разговоры в попытке понять истинное значение серьезных событий, которые вот-вот должны будут произойти в охваченной смутой стране.

Наконец дверь отворилась, и мистик с удивлением увидел входящего в комнатку Маду Ваадана. Старый ятол остановился на пороге и сделал Астамиру знак следовать за собой. Всю дорогу, пока они шагали по коридорам Чом Дейру, мимо огромных панно и мозаичных картин на религиозные темы, ятол Ваадан не произнес ни слова.

Учитывая то, что мистик знал теперь о предыдущем правителе Чезру, все эти изображения приобрели для него новый, гораздо более глубокий смысл. Эаким Дуан использовал камень души, чтобы вселяться в тела еще не рожденных младенцев и таким образом продолжать жить в новом теле; картины же эти, словно в насмешку, изображали монахов церкви Абеля как еретиков, использующих эти самые камни. Другие прославляли Возрождение, процесс, в бехренской религии рассматривающийся как передача знания новому воплощению Гласа Бога, которого долженствовало найти среди малолетних детей Бехрена. Только сейчас, проходя мимо этих изображений, отражающих самую суть бехренской веры, Астамир по-настоящему понял, насколько хорошо Чезру Дуан сумел заморочить головы соотечественникам и сколь сокрушительным для них оказалось разоблачение его обмана. Теперь, когда все тайное стало явным, рассыпалась вдребезги сама основа религии бехренцев.

Они вошли в небольшое помещение с двумя креслами у зажженного камина и столом, сервированным едой и напитками.

— Ты пришел с сообщением от Бринн Дариель, — даже не дав Астамиру сесть, заявил ятол Ваадан.

Голос у него тоже был старческий — утомленный, дребезжащий.

— Нет, я пришел в надежде получить от тебя разъяснения, которые смогу сообщить ей, — отозвался мистик. — По дороге на юг я столкнулся с обстоятельствами, грозящими вот-вот привести к серьезным проблемам в твоем государстве, ятол.

— Я догадываюсь, о чем ты хочешь меня спросить. Ятол Бардох никогда не был в числе сторонников мирных переговоров с Тогайским Драконом, — с кривой улыбкой сказал Маду Ваадан. — Он покинул поле под Дарианом…

— Дариан-Дариаллом, — поправил его Астамир.

— Хорошо, под Дариан-Дариаллом, — устало вздохнул ятол. — Он ушел оттуда, имея в распоряжении множество солдат, которым было известно одно; в Хасинте царят серьезные беспорядки. Они пребывали в недоумении и в таком состоянии готовы были принять на веру любые измышления ятола Бардоха.

— Измышления, которые, по твоему мнению, были не в пользу Хасинты и ее нынешней власти, — высказал предположение мистик.

— Гайсан Бардох всегда был амбициозным человеком.

— Это и прежде не было секретом, — заметил мистик. — Ты опасался его, и твое согласие на перемирие, на существование открытого города, которым будет управлять Бринн Дариель, в значительной степени основывались на этом, не так ли?

— И теперь я уповаю на то, что наш друг Тогайский Дракон меня не разочарует. Это в интересах Бринн Дариель и всего Тогая — чтобы те, в чьих руках сейчас власть над Хасинтой, оказались сильнее Гайсана Бардоха. Если Бехрен объединится под его властью, этот человек не смирится с тем, что к названию Дариана теперь прибавлено слово «Дариалл». Он и тогда не хотел снимать осаду с города, яростно выступая против этого решения. Тебе все это известно не хуже, чем мне.

— Как ты считаешь, у него хватит сил выступить против Хасинты?

— Многие наши отряды все еще не вернулись в город, — уклончиво ответил ятол Ваадан.

— Получив приказ из Хасинты, они тут же прекратили осаду.

— Это правда, но, поверь, тогда мало кто в Бехрене желал продолжения битвы с Тогайским Драконом. Сейчас совсем другое дело. Ныне, когда старые разногласия не сдерживаются железной волей правителя Чезру, вся страна охвачена смутой. И я хотел бы попросить Бринн Дариель…

Голос старика внезапно прервался.

Астамир откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Пугающее, невероятное признание! Чтобы бехренский правитель не таясь говорил об ослаблении своей власти внутри страны мистику Джеста Ту — уже в одно это было невозможно поверить; но еще более невероятно признание ятола звучало с учетом того факта, что он при этом просит помощи у тогайранцев.

То, что ятол Ваадан говорит с ним столь прямо и открыто, свидетельствовало о все возрастающем уровне отчаяния, овладевшего этим человеком, подумал Астамир. Маду Ваадан мог бы принять его в зале для аудиенций, проявить обычную поверхностную учтивость, а вместо этого встречается с ним в приватной обстановке, и это подтверждало лишь, что правитель Хасинты смертельно боится Бардоха. По-видимому, слухи о том, что ятол Авру Изы собирает огромную армию, не лишены оснований.

— В данный момент возможности Бринн Дариель меньше, чем ты думаешь, — осторожно произнес мистик.

— Один ее дракон…

— Меньше, чем ты думаешь, — повторил Астамир. — И между Дариан-Дариаллом и Хасинтой нет формального соглашения.

Тусклые глаза Маду Ваадана широко распахнулись. Он сжал ручки кресла, словно собираясь вскочить и наброситься на мистика.

— Тем не менее ее позиция не вызывает сомнений.

Это заявление, казалось, немного успокоило ятола.

— Так о чем ты хотел бы попросить Тогайского Дракона?

Этот вопрос застал ятола Ваадана врасплох; он прекрасно понимал, что своими силами со всеми навалившимися на него проблемами ему не справиться, но что в самом деле может сделать Бринн Дариель? Разве что пойдет с войском в Хасинту защищать одного ятола от другого…

— Насколько я понимаю, она не питает дружеских чувств к ятолу Бардоху, — неуверенно произнес Маду Ваадан.

Мистик лишь холодно улыбнулся в ответ. Ятол Бардох был тем человеком, по приказу которого были убиты родители Бринн. Десять лет назад этот бехренский военачальник завоевывал Тогай с невероятной жестокостью, не проявляя к тогайру и их традициям ничего, кроме презрения. Да, Бардох снял осаду с Дариан-Дариалла, но сделал это отнюдь не с легким сердцем. Больше всего ему хотелось захватить город и навсегда избавиться от Тогайского Дракона.

— Чтобы напасть на Хасинту, если до этого дойдет, ятолу Бардоху понадобится северная дорога, — продолжал ятол Ваадан. — И оазис Дадах, чтобы иметь возможность кормить солдат обещаниями, что они не погибнут в безводной пустыне.

— Ты хотел бы, чтобы по дороге на Хасинту ятол Бардох был вынужден оглядываться на другого своего врага.

— Или оглядываться на другого своего врага по дороге к Дариан-Дариаллу, — отозвался старый ятол. — Согласен, он жаждет завладеть Хасинтой, но и городом Бринн тоже, причем по более личным причинам. И он вполне может допускать, что возвращение Дариана Бехрену возвысит его среди нашей знати и оправдает поход на Хасинту.

Именно эта мысль беспокоила Астамира на всем пути в город.

— Пришло время открытого диалога между нашими городами, — закончил речь Маду Ваадан.

Мистик кивнул.

— Ты мудро рассуждаешь, ятол. Я передам твои слова Бринн Дариель. Отправь вместе со мной несколько своих посланцев, да побыстрее, поскольку, боюсь, с каждым днем добраться до Дариан-Дариалла будет все труднее.

— Они уже готовы отправиться в путь, — сказал ятол Ваадан. — И выступили бы прямо сегодня, если бы не твое неожиданное появление в Хасинте. Когда мне доложили о тебе, я подумал, что ты явился в качестве официального представителя Дариан-Дариалла, и, не стану лгать, был разочарован, узнав, что это не так. Подозреваю, наш друг Бринн не слишком опытна в роли правителя, и потому вполне простительно, что она пребывает в неведении относительно надвигающейся опасности.

И снова Астамир кивнул, хотя и не был согласен с подобной оценкой. Конечно, проблема Бардоха должна была волновать скорее Маду Ваадана, чем Бринн, хотя последствия схватки между ятолами для Бринн и Тогая могли оказаться ужасны — в том случае, разумеется, если победит Бардох. Тем не менее сейчас было не время спорить по этому поводу с ятолом Вааданом.

Им предстоит еще многое обсудить, и это, бесспорно, гораздо важнее.

ГЛАВА 6 УКОЛЫ СОВЕСТИ

Эйдриан проснулся в холодном поту. Он лежал на спине, глядя во тьму, и тьма эта роилась образами. Призрак Констанции Пемблбери протягивал к нему бледные руки, словно умоляя о чем-то.

Позади нее маячило лицо мужчины, странно вытянутое, искаженное от боли. И тем не менее Эйдриан узнал его, поскольку слишком хорошо помнил тот роковой день во время судебного разбирательства в Урсале и выражение ужаса на лице короля Дануба, когда холодная рука смерти сомкнулась на его сердце.

Почему призраки преследуют его?

Молодой король потряс головой, и образы растаяли во тьме.

— Всего лишь сновидение, — пробормотал он.

Успокоившись, Эйдриан медленно перевернулся на бок. К чему лукавить перед самим собой? Он убийца. Он вынудил совершить самоубийство почти потерявшую от ревности разум Констанцию Пемблбери; он убил Дануба, и Мервика, и Торренса, и сопровождающих мальчика людей. Все они были убиты или им самим, или по его приказу.

До сих пор молодой король не задумывался об этом. Гораздо чаще перед его внутренним взором простирался лежащий перед ним путь, ведущий туда, куда простым смертным не дотянуться, — в бессмертие.

И цена этого…

Он с содроганием вспомнил всех мертвецов, которых уже оставил за спиной. Многие из них заслужили свою судьбу — к примеру, пираты, пытавшиеся перехитрить его, когда он возвращался с Пиманиникуита, — но остальные… Про остальных такое сказать было нельзя. Хуже того, Эйдриан понимал, что эти смерти — ничто по сравнению с потерями в междоусобной войне, что неминуемо разразится в Хонсе-Бире, трон которого он столь дерзко узурпировал.

Терзаемый чувством вины и внезапными сомнениями, юноша скатился с постели, выскочил из дома, который занимал в этой маленькой деревне к северу от Урсала, и направился к стоявшим неподалеку экипажам. Раздраженно махнув рукой встрепенувшимся охранникам, он забрался в карету, предназначенную для его собственных выездов, и захлопнул за собой дверцу.

Луна только что взошла, света было достаточно. Эйдриан отдернул занавеску, прикрывающую зеркало, используемое им в качестве Оракула.

Он сидел и пристально всматривался в его гладкую поверхность, позволив мыслям течь свободно и не пытаясь избавиться от чувства вины, хотя мысленно, разумеется, оспаривал его обоснованность.

«Подлинный предводитель должен прислушиваться к голосу совести».

Эта мысль пришла как бы ниоткуда и неприятно поразила юношу. Чем больше он раздумывал над ней, тем сильнее им овладевал страх.

В нижнем левом углу зеркала начала медленно сгущаться размытая тень.

Волны вины нахлынули на короля, внутри все громче звучал призыв покаяться в содеянном, не разжигать братоубийственной войны.

Внезапно в зеркале перед ним отчетливо проступило холодное тело Торренса Пемблбери, зарытое под лестницей в подземной темнице замка Урсал. Эйдриан почувствовал, что почва уходит у него из-под ног.

Однако это длилось совсем недолго.

«Король Дануб тоже жаждал славы».

В зеркале появилась вторая тень, с более четкими очертаниями, нежели первая.

Последняя мысль колокольным звоном отдавалась в сознании юноши. Дануб был королем Хонсе-Бира и тоже принимал решения о жизни и смерти, тоже участвовал в войнах. Это заложено в человеческой природе — жажда славы, жажда бессмертия, хотя, что касается последнего, мало кто понимал суть бессмертия так, как он, Эйдриан.

Был ли он ответствен за гибель тех, кто погиб на его пути к трону и бессмертию? Был ли он виновен в том, что лучше всех прочих осознал тщетность любых порывов того, кто смертен, и нашел способ обойти неизбежное?

Дыхание короля участилось. Юноша крепко зажмурился, чтобы не видеть осаждающих его образов тех, кого он уже убил и кому еще только предстояло погибнуть — прямо или косвенно — от его руки.

«Дни? Недели? Месяцы? Или даже годы?» — вопрошала вторая тень. Сколько на самом деле он отнимает у этих жалких смертных? И не поступили ли бы они точно так же с ним, если бы, как и он, пришли к истинному пониманию вечности и бессмертия?

Эйдриан открыл глаза и посмотрел в зеркало. Сейчас там осталась лишь одна тень, в нижнем правом углу.

«Король Дануб тоже жаждал славы, — снова прозвучало в его сознании. — Он хотел того же, что и ты, но не обладал такой же силой». С точки зрения Эйдриана, это имело смысл. А если у Дануба не хватило силы, чтобы принять брошенный ему вызов и уцелеть, это означает лишь, что на самом деле у него не было оснований так уж много мнить о себе. Может, Эйдриан тоже много мнит о себе, но у него-то сила, чтобы удержать завоеванное, имеется.

Примерно через четверть часа юноша вернулся в дом. Он чувствовал себя намного лучше, демоны вины на время оставили его в покое.

Он удивился, открыв дверь спальни и увидев Садью. Перед ней на маленьком столике горела единственная свеча, бросая на лицо женщины мягкие отблески; казалось, пряди светлых волос впитывают это золотистое мерцание. Ее наготу прикрывала лишь ночная сорочка, доходящая до середины округлых бедер, волосы в беспорядке падали на плечи.

Это лишь придавало маленькой певице еще большее очарование.

— Где ты был? — не скрывая беспокойства, поинтересовалась она.

Приложив к груди ладонь, король спросил не без иронии:

— Я?

— Здесь нас только двое, Эйдриан.

— Вышел подышать ночным воздухом. — Он прошел мимо нее и уселся на край постели. — Хотелось побыть одному. Поразмышлять кое о чем.

— Поразмышлять? — словно эхо, повторила Садья.

Юноша пожал плечами.

— Разрабатывал стратегические планы?

— Нет, — ответил он, глядя в сторону.

Переведя взгляд на певицу, Эйдриан увидел, что та и в самом деле обеспокоена — и охвачена любопытством. И снова просто пожал плечами.

— Завтра утром мы будем в деревне Помфрет, — сказала женщина, меняя тему, по всей видимости, неприятного для него разговора. — Судя по сообщениям, ее жители хорошо подготовились к встрече нового короля.

Испытывая чувство облегчения, Эйдриан еле заметно улыбнулся.

— Я рад этому. Мне не хотелось бы причинять вред жителям деревни.

— Маркало убежден, что нам следует дать по крайней мере один серьезный бой, прежде чем мы доберемся до Палмариса, — заметила Садья. — Чтобы показать простому народу тщетность всех попыток противостоять власти Эйдриана.

— Иногда мне кажется, что Маркало Де'Уннеро просто нравится драться. — Эйдриан бросил на певицу пристальный взгляд, оценивая ее реакцию на это заявление, после чего издал сдавленный смешок и спросил: — Зачем ты пришла ко мне в спальню?

Юноша хотел спросить ее и о Де'Уннеро, но в этот момент бывший монах сам внезапно показался в открытой двери, полуодетый и явно чем-то разозленный. Он бросил взгляд на Эйдриана, потом посмотрел на свою подругу — гораздо более пристально.

Явно чувствуя неловкость, Садья встала, выпрямилась и с нарочитой скромностью одернула легкое одеяние.

— Эйдриан решил в одиночестве подышать ночным воздухом, — объяснила она. — Тебе следует объяснить ему, что такие неожиданные прогулки могут кончиться плохо для всех нас. Он король и все же, боюсь, еще не понимает, как много значит для страны, которой правит.

Пока певица говорила это, Де'Уннеро переводил взгляд с нее на Эйдриана. Когда же закончила, кивнул и буркнул что-то в знак согласия. Однако юноша понимал: этого человека так просто не заставишь отказаться от подозрений. Сейчас беспокойство монаха было связано не столько с одинокой ночной прогулкой молодого короля, сколько с тем, что Садья покинула его постель и пришла в спальню к Эйдриану.

Тем не менее Де'Уннеро не произнес больше ни слова и, обхватив Садью за плечи, вышел вместе с ней из комнаты.

Эйдриан наклонился, задул свечу и остался в темноте. Мысли об этих двоих занимали его недолго; ситуация скорее позабавила юношу, чем обеспокоила.

Потом он стал думать о деревне, в которую им предстояло войти завтра утром. Он действительно испытал чувство облегчения, когда Садья сказала, что, судя по донесениям разведчиков, эта деревня тоже готова без сопротивления уступить новому королю.

Да, герцог Калас и его солдаты в состоянии сломить любое сопротивление, которое способны — если способны — оказать небольшие спокойные деревни к северу от Урсала. Однако для всех окажется лучше, если люди будут просто исполнять приказания своих господ. Это лишь усилит позицию Эйдриана в королевстве.

И еще так будет лучше — хотя Эйдриан в жизни открыто не признался бы в этом даже самому себе — с точки зрения душевного спокойствия и содержания его снов.

Герцог Калас и его Бригада Непобедимых, сверкая великолепными серебряными доспехами, возглавляли марш в деревню Помфрет, как это происходило на всем пути из Урсала. Флот Урсала, и «Речной дворец» в том числе, шел под парусами неподалеку, по заливу Мазур-Делавал. За гвардейцами плотными, ровными рядами шагали десять тысяч солдат, демонстрируя дисциплину и порядок прекрасно обученной армии.

В центре строя на изумительном черном жеребце восседал король Эйдриан, и его доспехи сияли ярче, чем у гвардейцев Бригады Непобедимых. Они были сделаны по особому заказу; кроме того, Эйдриан велел вставить в них магические драгоценные камни, которые сделали его практически неуязвимым. Доспехи воинов Бригады Непобедимых изготавливались из частично перекрывающих друг друга серебряных пластин, а у молодого короля эти пластины были из золота. В нагрудник, точно напротив сердца, был вправлен серый гематит, окруженный отполированными кусочками темного магнетита. Шлем, сделанный из тонких золотых пластин, обхватывал затылок и шею сзади, но лицо прикрывал лишь до переносицы, и голубые глаза юноши между тонкими золотыми пластинами глядели как сквозь прорези полумаски.

По правую руку от Эйдриана находился Маркало Де'Уннеро в простой коричневой рясе монахов абеликанской церкви, с неизменно хмурым выражением на лице. Он взял с собой в поход группу молодых братьев из Сент-Хонса, главным образом для того, чтобы было кем заменить тех деревенских священнослужителей, которые не встречали с распростертыми объятиями грядущие перемены в церкви, уготованные ей Де'Уннеро.

Слева от Эйдриана сидела в седле Садья с трехструнной лютней за спиной. Ветер раздувал ее спадающие на плечи пшеничного цвета локоны.

Вдалеке послышались приветственные возгласы.

Певица поглядела на Эйдриана и увидела на его лице выражение облегчения. Судя по всему, донесения соответствовали действительности и его встретят как законного короля, а не как узурпатора.

Строй остановился.

— Этой ночью, — приказал Эйдриан, обращаясь к сидящим позади него на лошадях офицерам, — вы разобьете лагерь севернее Помфрета. Мы продолжим поход на рассвете.

Те немедленно начали исполнять приказание. Каждый раз, когда на пути короля попадались деревни или маленькие городки, войску было предписано либо пройти через них торжественным маршем, либо сровнять с землей в случае сопротивления. Последнего до сих пор не происходило ни разу. Тем не менее Эйдриан и сопровождавшая его свита понимали, что чем дальше они продвигаются на север, тем выше вероятность встретить сопротивление. А в конце этого долгого похода, в Палмарисе, епископ Браумин уж точно не будет ждать их с распростертыми объятиями.

Семьдесят пять гвардейцев Бригады Непобедимых образовали заслон по сторонам и позади короля. Эйдриан кивнул Де'Уннеро и Садье, и триумфальное шествие через Помфрет началось.

Все жители деревни выстроились вдоль ее главной улицы, жизнерадостно выкрикивая: «Король Эйдриан!» — и размахивая платками. Молодой человек медленно продвигался вперед на своем жеребце, легендарном Даре, том самом, на котором его отец отправился в Барбакан, чтобы сразиться с демоном-драконом. Король изредка кивал людям, но главным образом смотрел прямо перед собой, поверх их голов. Именно этого, объяснили Эйдриану Де'Уннеро и Калас, люди ждут от короля. Именно это требуется восторженной черни. Он не был одним из них; он был тем, чем никто из них никогда и не думал стать; он был их воплощенным божеством. Будучи королем, он являлся символом нации, человеком, за которым они чувствовали себя как за щитом, способным удовлетворить их насущные потребности и привести к лучшей жизни как в духовном, так и в мирском смысле.

Эйдриан, действуя в полном соответствии с этими представлениями, старался сохранять как можно более величественный вид.

— Приходской священник? — прошептала Садья у него за спиной, обращаясь к Де'Уннеро.

Проследив за их взглядами, молодой король заметил человека позади рядов приветственно машущих крестьян. Он стоял, прислонившись к деревянной двери маленькой церквушки. Человек этот не издавал приветственных возгласов. И даже не улыбался.

Эйдриан посмотрел на Де'Уннеро и негромко сказал:

— Нужно постараться его переубедить.

— Или похоронить, — угрюмо отозвался монах и отделился от королевской свиты.

Знаком велев людям расступиться, он проскакал по открытому пространству к церкви и одиноко стоящему около нее человеку.

Молодой король не счел нужным следить за тем, что произойдет, уверенный, что Маркало Де'Уннеро так или иначе справится с ситуацией. Он уже давно решил предоставить ему действовать так, как тот сочтет нужным, во всем, что касается задуманной им перестройки церкви Абеля. И все же ему не нравилось, с каким удовольствием монах расправляется с теми, кто позволял себе высказывать несогласие с его идеями. Втайне Эйдриан рассчитывал на то, что безжалостные действия Де'Уннеро увенчаются успехом, церковь будет завоевана и в ней воцарится атмосфера, которая будет вызывать страх у простых людей. Пусть грязную работу удержания народа в узде возьмет на себя церковь, а Эйдриан будет выступать в роли их обожаемого монарха. Пусть Де'Уннеро станет тираном — то, чего он страстно домогается, как понимал Эйдриан, — и тогда рядом с ним слава самого молодого короля засияет еще ярче.

Его свита слегка отстала, когда юноша направил могучего жеребца к центру деревенской площади. Молодой король некоторое время окидывал взглядом лица подданных, давая им возможность насладиться зрелищем и одновременно пытаясь оценить их чувства. Здесь, как и во всех прочих деревнях, преобладал страх. Простой народ Хонсе-Бира страшился перемен. Люд в деревнях чувствовал себя спокойнее, если все шло как обычно. Как хорошо Эйдриан прочувствовал это, когда сбежал от тиранов-эльфов и остановился в захолустной деревеньке под названием Фестертул на западной окраине королевства! Эти люди, заброшенные на край света, находили удовольствие в однообразии скучной жизни. Таков удел простого народа, понимал Эйдриан, и все, что от него требуется, чтобы завоевать их любовь, — это обещать им безопасность в их жалких норах… и выглядеть великолепно верхом на прекрасном коне.

— Добрые жители Помфрета, — начал он громким, звучным голосом, скользя взглядом над головами собравшихся и подняв руку в приветственном жесте. — До вас, я уверен, дошли слухи о кончине доброго короля Дануба. Не сомневаюсь, эта новость опечалила вас, как опечалила всех при дворе Урсала.

— Король умер! — закричал какой-то человек за спинами людей.

Герцог Калас специально заслал его вперед, как он это делал в каждой деревне, через которую они проходили.

— Да здравствует король! — послышался нестройный хор голосов, повторяющих эти слова снова и снова.

Эйдриан молчал, дожидаясь, пока крики зазвучат громче и дружнее, после чего жестом восстановил тишину.

— Сейчас я в сопровождении армии Урсала пришел сюда, чтобы заверить вас, что в королевстве нет никакой смуты. Король Дануб мертв, и я, сын королевы Джилсепони, по закону и по праву, подтвержденному собственными словами ныне покойного короля, занял трон Хонсе-Бира. Вы видите — меня сопровождают герцог Калас, гвардейцы Бригады Непобедимых и множество придворных Урсала. Пусть из вашей деревни по всей стране разнесется весть о том, что ею правит новый король. Пусть все знают, что король Эйдриан — друг простого народа Хонсе-Бира и что он будет служить вам с той же любовью, что и его достойный предшественник, король Дануб!

Вот и все, что требовалось сказать. Жители деревни разразились одобрительными возгласами, выкрикивая имя короля Эйдриана. В свете его убежденности растаяли все признаки напряженной тревоги и страха. Он сказал в точности то, что люди жадно хотели услышать.

Теперь Эйдриан мог двигаться дальше, уверенный, что им завоевана еще одна маленькая частичка королевства.

Чуть позже в его распоряжение был предоставлен самый большой дом в деревне — который на самом деле большим и удобным не был. Прежде чем войти туда бок о бок с Садьей, Эйдриан бросил взгляд на маленькую церковь, в которой вместе со священником исчез Маркало Де'Уннеро.

— С каждой новой деревней выражение облегчения на твоем лице становится все заметнее, — заметила певица, как только они остались одни.

— Каждая новая деревня все дальше от Урсала, и, следовательно, вероятность сопротивления возрастает.

— Сопротивления? — недоверчиво переспросила Садья. — Кому? Той армии, которая тебя сопровождает? Герцог Калас мог сровнять Помфрет с землей так быстро, что ты прошел бы через эту деревню, даже не замедлив шага. Быстрее, чем длится маленькая речь, с которой ты считаешь нужным обратиться к жителям каждой деревни.

Угрюмое выражение лица Эйдриана заставило ее замолчать. Положив руку на бедро и наклонившись, женщина внимательно посмотрела на молодого короля.

— Неужели дело в этом? Ты опасаешься, что будешь вынужден жестоко наказать тех, кто окажет тебе сопротивление?

— Опасаюсь? — повторяя недоверчивую интонацию Садьи, переспросил Эйдриан. — Нет, я не опасаюсь ничего и никого. И без колебаний растопчу любого, кто встанет на моем пути, а я намерен пройти мир из конца в конец. Однако, видишь ли, я хотел бы свести вынужденную жестокость к минимуму. Мне не нравится убивать — это удовольствие, доступное лишь людям вроде твоего любовника.

Певица ощутимо напряглась, хотя ни она сама, ни ее собеседник не могли бы сказать, что в этом замечании вызвало такую реакцию — утверждение, что Де'Уннеро нравится убивать, или то, что Эйдриан назвал монаха любовником Садьи.

— Я делаю то, что должен, — продолжал молодой король. — Мои цели выше понимания этих крестьян, если уж они выше понимания придворных и генералов.

— И выше понимания Маркало? — осведомилась Садья.

— Его собственная цель несравненно уже, — ответил Эйдриан. — Им в большой степени движут обида и горечь по отношению к абеликанской церкви. Захватить Санта-Мер-Абель, расправиться с теми, кто не разделяет его точку зрения на будущее церкви, — и с него довольно. Следовательно, мои цели вряд ли доступны пониманию Де'Уннеро.

— И моему пониманию тоже?

Взгляд голубых глаз Эйдриана, так похожих на глаза его матери, впился в лицо певицы, губы искривила странная улыбка.

Садья не отводила взгляда, давая понять, что хочет получить ответ.

— Нет. — Юноша покачал головой. — Ты-то как раз меня понимаешь. И ты хочешь для себя не меньше. Именно это привлекло тебя в объятия Де'Уннеро, не правда ли? Поиски чего-то большего, чего-то волнующего, яркого?

Не совсем понимая, что стоит за этими словами, женщина слегка нахмурила брови.

— Хотелось бы мне знать, что будет делать Садья, когда мечты Де'Уннеро сбудутся и он получит Санта-Мер-Абель! — поддразнивающим тоном спросил Эйдриан. — Верховная сестра Садья? — Он расхохотался, однако ей это нелепое звание отнюдь не показалось забавным. — Куда Садья устремит взор тогда, вот что интересно.

Молодой король обошел женщину и, оказавшись за ее спиной, протянул руку, чтобы прикоснуться к развевающимся по ветру прядям ее волос. Но тут же отдернул ладонь, услышав звук приближающихся шагов. И был рад, что сделал это, поскольку дверь распахнулась и вошел Маркало Де'Уннеро.

— Эта деревенька без всякой борьбы распахнула нам объятия, — сказал монах. — Хотя священнику я не доверяю. Он клянется в верности, но если наши враги протопчут к нему дорожку… — Де'Уннеро замолчал, переводя взгляд с Эйдриана на Садью. — Что случилось?

Певица испустила вздох и слегка деланно рассмеялась.

— Наш юный друг занял оборонительную позицию, когда я заметила, что он испытал чувство облегчения, узнав, что сегодня сражения не будет.

Она подошла к Де'Уннеро и игриво обняла его за талию.

Монах фыркнул.

— Мы все должны испытывать чувство облегчения, — уже серьезно заявил он, — с каждой новой деревней, отдающей свою верность новому королю. Достаточно скоро нам все-таки придется сражаться — у ворот Палмариса, безусловно, если не раньше. Чем больше людей переходит на нашу сторону по доброй воле, тем менее законными будут выглядеть притязания принца Мидалиса.

— А также притязания Фио Бурэя, — добавил Эйдриан, и на губах Де'Уннеро заиграла злобная усмешка. — По-моему, нашей милой даме скучно, — продолжал молодой король. — Она жаждет битвы. Будь осторожна, Садья! Скука может быть импульсом к овладению невиданными высотами, это правда, но может стать и врагом того, кто не разобрался в собственных чувствах и не понимает, какие именно высоты его привлекают.

Ирония этого заявления в свете их недавнего разговора наедине не ускользнула от женщины; а тут еще и Де'Уннеро, стоя рядом с ней, кивнул в знак согласия. Однако она не доставила Эйдриану удовольствия заметить это на ее лице, просто рассмеялась и в сопровождении монаха вышла из комнаты.

Эйдриан проводил ее взглядом.

Он всегда отличался амбициозностью и готов был достойно ответить на любой вызов.

ГЛАВА 7 ПАССИВНОЕ СОПРОТИВЛЕНИЕ

— Я хочу, чтобы ты отправился со мной, — сказала Джилсепони Роджеру Не-Запрешь.

Этот человек перестал расти еще в детстве, когда хворал так сильно, что это едва не свело его в могилу. Однако то, что он недобрал в росте, с лихвой восполнялось характером. Во время войны с приспешниками демона, гоблинами и поври, Роджер вел себя как настоящий герой и был чем-то вроде маяка надежды для отчаявшихся людей. И в дни сурового испытания, каким стало противостояние с отцом-настоятелем Марквортом, он боролся бок о бок с Джилсепони и Элбрайном. Он вырос под опекой Элбрайна и был лучшим другом Пони.

— Отправился с тобой? — неуверенно спросил Роджер и бросил взгляд на свою жену Дейнси, молча сидящую у стола.

Эта хрупкая женщина едва не погибла во время розовой чумы и была при последнем издыхании, когда Джилсепони привела ее к нетленной руке Эвелина Десбриса. Дейнси первой испытала на себе воздействие чуда, явленного на горе Аида, но, хотя она и оправилась от чумы, прежнее здоровье к ней не вернулось. Волосы у женщины поседели и истончились, глаза запали.

— Сначала в Дундалис, — объяснила Джилсепони. — Я должна найти Смотрителя. А потом в Эндур'Блоу Иннинес, хотя туда я предпочла бы отправиться одна.

— Хочешь расспросить кое о чем эльфов? — скептически заметил Роджер.

— А разве я могу иначе?

— А разве ты можешь рассчитывать добиться от них ответа? — возразил Роджер. — Неужели ты считаешь их друзьями? — Он покачал головой. — Они тебе не друзья. То, что произошло, доказывает…

— Дасслеронд должна ответить за это! — воскликнула женщина, и такая ярость сверкнула в ее голубых глазах, что Роджер невольно отпрянул.

И снова бросил взгляд на жену, которая одобрительно ему кивнула.

— Госпожа Дасслеронд не друг тебе, Пони.

Джилсепони начала было отвечать, но внезапно остановилась. Судя по мрачному тону Роджера, ему было известно нечто такое, чего она не знала.

— Когда ты была в Урсале королевой, эльфы приходили ко мне, — объяснил он.

— Так ты знал об Эйдриане? — гневно спросила Джилсепони.

— Нет, конечно нет. — Роджер успокаивающим жестом положил руки ей на плечи. — Эльфы пришли ко мне, настаивая, чтобы я не спускал с тебя глаз. Дасслеронд боится тебя, и всегда боялась, поскольку ты владеешь чем-то, чем не должна — в ее глазах, по крайней мере.

Женщина откинулась в кресле.

— Би'нелле дасада, — сказала она уже снова спокойно. — Госпожа Дасслеронд боится — и всегда боялась, — что я обучу эльфийскому танцу с мечом солдат Хонсе-Бира.

— Эльфов не так уж много, — заметил ее собеседник. — Она опасается за само существование своего народа.

— И это дало ей право выкрасть ребенка из материнской утробы? — возмутилась Джилсепони.

— Конечно нет, никто этого и не говорит, — вклинилась в разговор Дейнси.

— Я понимаю, что ты чувствуешь… — начал Роджер.

— Нет, не понимаешь, — возразила Джилсепони.

— У нас уже идет война, — сказал он. — Зачем тебе идти к эльфам, чтобы развязать еще одну?

— Есть вопросы…

— Все в свое время, — перебил ее Роджер.

— А я хочу сейчас! — отрезала Джилсепони. — То, что происходит в королевстве, не моя война. Будь проклят Де'Уннеро, но он и Эйдриан — проблема народа Хонсе-Бира, не моя.

— Неужели? — спросил Роджер, и она сердито посмотрела на него. — Так значит, ты готова бросить этих людей? Тех, которым служила всю жизнь?

— И отдала им все, что смогла.

— Ты теряешь больше, чем они, — сказал Роджер.

Эти слова больно задели женщину, но не изменили ее настроения.

— Я отправляюсь в Дундалис завтра утром. И буду рада, если ты, Роджер, вместе с Дейнси составишь мне компанию. А если нет, я поеду туда одна.

С этими словами она встала и покинула Чейзвинд Мэнор, самый большой особняк Палмариса, в прошлом поместье семьи Бильдборо. Джилсепони выбрала его своей резиденцией, когда правила городом сначала как баронесса, а потом как епископ; выйдя замуж на короля Дануба, она передала дом в пользование Роджеру и Дейнси.

Она, однако, не успела дойти даже до ворот, как услышала конский топот и голоса внезапно разбуженных людей. Даже отсюда, с окраины, чувствовалось, что смятение охватило весь город.

Женщина замерла, прислушиваясь.

Спустя мгновение рядом с ней оказались Роджер и Дейнси.

— Браумин поднимает народ, — сказал Роджер. — Он решил сражаться.

— И люди откликнулись на его призыв, — добавила его супруга.

Джилсепони хотела ответить, но не успела. Шум послышался совсем рядом с Чейзвинд Мэнор. Мимо ворот проскакал всадник, крича:

— Да здравствует принц Мидалис! Смерть узурпатору Эйдриану!

Лицо Джилсепони превратилось в маску ужаса и гнева, дыхание стало прерывистым.

— До этого не дойдет. — Роджер успокаивающим жестом обнял ее за талию. — Люди напуганы, вот и все. Глашатаев послали, чтобы разбудить горожан. Они не могут…

Джилсепони взмахом руки остановила друга. Она понимала: чтобы поднять народ на борьбу с целой армией, нужны именно такие, жесткие и беспощадные слова.

Но от этого слышать их было не менее больно.

— Значит, вы решили сражаться, — сказала Джилсепони чуть позже, встретившись с епископом Браумином и магистром Виссенти в кабинете Браумина в главном здании аббатства Сент-Прешес.

— У нас не остается выбора, — отозвался Браумин Херд. — Я выступил перед людьми на площади перед аббатством.

— Даже не послав сообщения мне или Роджеру в Чейзвинд Мэнор?

— Я не собирался призывать их к чему бы то ни было, — ответил он совершенно искренне. — Просто хотел понять, как жители Палмариса относятся к происшедшему, что они чувствуют.

— Ты понимаешь, о чем их просишь?

— Я понимаю, чего они от меня требуют.

— Как только епископ рассказал правду о нашем самозванце-короле и его ближайшем сподвижнике, больше убеждать людей не пришлось, — вмешался в разговор Виссенти Мальборо. — Они не желают мириться с возвращением Маркало Де'Уннеро, разве что его приволокут сюда в цепях!

— Они преданы королевскому роду Урсалов и короне, которую украли у законного короля, — добавил Браумин Херд.

Глядя на него, Джилсепони понимала, какие противоречивые чувства раздирают этого человека. Да, в какой-то степени он испытывал облегчение от того, что от жителей Палмариса не укрылась суть происходящего и они готовы поддержать его во всем, но в то же время Браумина не оставляло чувство вины и беспокойства за то, чем это может для них кончиться.

— Ты запрешь ворота и не позволишь Эйдриану войти в город?

Епископ Палмариса расправил плечи.

— Именно так.

— А что ты будешь делать, если он разобьет ворота?

— Что же нам, просто сдаться на его милость? — Херд возбужденно взмахнул руками. — Разве это дело, чтобы тот, кто сильнее, мог безнаказанно захватить трон? Разве в этой стране больше нет традиций и не действует закон?

Джилсепони не знала, что ответить на это.

— Если ты будешь сражаться вместе с нами, у нас есть шанс, — закончил он.

— Ты ведь не покинешь нас в эти мрачные дни? — спросил Виссенти.

— Да уж, мрачнее не бывает, — вздохнул Браумин. — Но сможем ли мы уважать себя, если уступим страху и пожертвуем собственными принципами? Кем мы сможем себя считать, если предпочтем выживание в ущерб душевному спокойствию? Мы знаем, что произошло, и понимаем, насколько это несправедливо.

— И ты решил вступить в борьбу с этой несправедливостью.

— Да, и думал, что ты поступишь так же. Разве не Джилсепони вместе с Элбрайном, несмотря на ужасное неравенство сил, боролась с Марквортом, душой которого овладел демон? Разве не Джилсепони готова была отдать жизнь, но не поступиться принципами?

Женщина бросила на епископа Браумина отчаянный, умоляющий взгляд и ответила еле слышно:

— Он мой сын!

— Тогда мы ни за что не победим! — Виссенти в полном отчаянии вскинул руки.

— Мы в любом случае не можем победить, — заметила Джилсепони. — Я имею в виду, здесь и сейчас. Вы знаете, что я умею искусно обращаться с магическими камнями, и думаете, что это может сыграть нам на руку. Однако я видела, насколько силен в этом Эйдриан. Никакого сравнения! Ему не составит труда разрушить ворота Палмариса, если вы закроете их перед ним.

— Тогда да здравствует король Эйдриан! — трагическим тоном воскликнул магистр, вновь заламывая руки. — И да здравствует отец-настоятель Де'Уннеро! К дьяволу традиции церкви и государства! К дьяволу…

— Существует и третий выход, — сказала женщина.

Епископ Браумин перевел взгляд на Виссенти, тот мгновенно успокоился, после чего оба воззрились на Джилсепони, горя желанием услышать ее совет.

— Вы можете оказать Эйдриану пассивное сопротивление. Дайте понять, что вы против него, если считаете нужным, но не вовлекайте в это противостояние жителей города. Направьте свою энергию в другое русло — в Вангард, например. Рассчитывать победить Эйдриана может лишь объединенное сопротивление всех противостоящих ему сил Хонсе-Бира. В его распоряжении армия Урсала, Бригада Непобедимых и многотысячный резерв, стянутый со всех провинций вокруг Энтела. Простым людям трудно разобраться в происходящем; они думают, что у нового короля есть все права на трон; к тому же притязания Эйдриана подкреплены копьями Непобедимых, что усиливает подобное впечатление. Народ начнет понимать, что к чему, только после того, как принц Мидалис публично заявит о своих преимущественных правах на трон.

«Это, конечно, имеет смысл, — подумал Браумин, — если не считать того…»

— Ты ведешь к тому, что нужно сдать город, — заметил он.

— Я веду к тому, что нужно спасти гарнизон Палмариса и его жителей для принца Мидалиса, — поправила его женщина. — Сейчас любой союзник для него на вес золота.

— Ты пойдешь к нему?

Джилсепони невольно отпрянула, не зная, что ответить; по правде говоря, она не заглядывала так далеко. Спустя несколько мгновений женщина покачала головой.

— Я пойду домой. Сейчас мне очень нужно попасть в Дундалис.

Магистр Виссенти хотел было что-то возразить ей, но чуткий Браумин понял, что ничего уже не изменить, и вскинул руку, призывая собрата к молчанию. После чего подошел к Джилсепони и, приобняв за плечи, заглянул ей в глаза.

— Прости мне… Прости нам наше бессердечие, — мягко сказал он. — Тебе столько пришлось пережить! Ты, столько отдавшая Хонсе-Биру, ничем больше ему не обязана. Отправляйся домой, мой дорогой друг, и залечивай раны.

— Епископ! — воскликнул Виссенти, но Херд снова остановил его.

Подойдя к письменному столу, он выдвинул один из ящиков и достал оттуда маленький кожаный мешочек.

— Возьми это. — Браумин Херд протянул магические камни Джилсепони.

Женщина сделала движение, как бы не желая брать мешочек, но епископ просто сунул его ей в руки.

— Используй их, если сочтешь нужным. Можешь не прибегать к их помощи, но быть они должны у тебя. — Он заглянул ей в глаза. — Просто на всякий случай.

Джилсепони взяла мешочек.

— Так ты говоришь о пассивном сопротивлении? — спросил напоследок Херд.

В ответ женщина лишь пожала плечами и вместе с монахами покинула аббатство.

— От всей души желаю тебе успокоить свое сердце, вновь обрести мужество и силы и встать рядом с нами в предстоящей битве, — сказал епископ Браумин. — Мы упорно боролись за то, чтобы церковь Абеля стала отвечать чаяниям Эвелина, чтобы простой народ видел в нас защиту и опору. Уверен, Маркало Де'Уннеро все это очень быстро разрушит.

— Отвечала чаяниям Эвелина? — переспросила Джилсепони с некоторой долей скептицизма, поскольку даже она не очень хорошо представляла себе, что это такое, «чаяния Эвелина».

Она вспомнила друга, прозванного безумным монахом, пьяного забияку, которого еще во времена службы в береговой охране встретила в таверне неподалеку от Пирет Талме. Того самого человека, который ценой собственной жизни победил демона Бестесбулзибара на горе Аида. Того, который научил ее обращаться с магическими драгоценными камнями. Что испытывал бы Эвелин при виде всего, что творится вокруг? Может, такую же усталость, какая владела ею?

Рядом с ними остановилась повозка, и все трое вздрогнули от неожиданности, глядя на возницу.

— Садись, — сказал Джилсепони Роджер. — У нас впереди долгий путь.

Вопреки мрачному настроению и владеющему ею отчаянию женщина не смогла не улыбнуться при виде Роджера на козлах и Дейнси в повозке, нагруженной всем необходимым для дороги.

Дороги, которая приведет ее домой.

ГЛАВА 8 ХУДШИЕ ОПАСЕНИЯ ПОДТВЕРЖДАЮТСЯ

— На них цвета Хасинты, — сказал Астамиру высокий, худощавый Пароуд.

Судя по акценту, он был уроженцем Косиниды, юго-западной провинции Бехрена. Мистик удивился, когда среди троих посланцев ятола Ваадана увидел человека из Косиниды. Там заправлял ятол Перидан, причинявший Хасинте немало неприятностей тем, что развязал настоящую войну с ятолом Де Хамманом. Это лишь подтверждало тот факт, что в Бехрене сейчас царил страшный хаос и никакой четкой линии раздела между враждующими сторонами не существовало.

Все четверо стояли на скалистом утесе севернее оазиса Дадах. Они вышли из Хасинты несколько дней назад, направляясь в Дариан-Дариалл с целью укрепления союза между двумя городами. Однако дорога была забита повозками, и пришлось взять чуть-чуть на север, в предгорья.

Действительно, в оазис входил отряд из трех сотен солдат, облаченных в форму гарнизона Хасинты.

— Может, они возвращаются домой и просто отстали от остальных, — заметил Печтер Дан Тарк, самый старший из посланцев, невысокий человек со свисающими на плечи густыми с проседью волосами и длинными, тоже тронутыми сединой усами. Кожа у него была красноватого оттенка, а глаза постоянно прищурены, как у большинства жителей пустыни.

— Что, так месяцами и бродят по пустыне? — с сомнением спросил третий посланец по имени Морипикус, мускулистый мужчина с квадратной челюстью. — Самый тупой солдат знает, что солнце восходит на востоке. А если Хасинта как раз на восточном побережье и расположена, стало быть, добраться до нее труда не составит, верно?

— Они не возвращаются в Хасинту, — сказал Астамир, и трое остальных с любопытством посмотрели на него. — Во всяком случае, не сразу. Повозки нагружены припасами — больше, чем понадобилось бы целой армии, чтобы добраться отсюда до восточного побережья, в особенности если учесть, что в Хасинту ведет хорошая дорога.

Приглядевшись, все поняли, что мистик прав. Вошедший в Дадах отряд был снаряжен для долгой дороги, причем по безводной пустыне.

— Бардох? — выдохнул Морипикус.

— Вот это нам и нужно выяснить, — отозвался Астамир.

Печтер Дан Тарк скептически усмехнулся.

— Если они в союзе с ятолом Бардохом, то уж, мягко говоря, не обрадуются посланцам ятола Маду Ваадана!

— И еще меньше мистику Джеста Ту, — добавил Пароуд.

Астамир молча кивнул и начал спускаться к оазису.

— Куда ты? — спросил Морипикус.

— Хочу разобраться, что к чему, — ответил мистик. — А вы решайте сами, идти вам туда или нет. Если да, то лучше сверните к дороге и войдите в Дадах открыто. Сделаем вид, что не знаем друг друга. Я догоню вас сегодня ночью западнее оазиса.

— Ну, что будем делать? — спросил Пароуд, когда Астамир скрылся из виду.

— Можно просто обойти Дадах с севера и подождать мистика, как он и предлагает, на западной дороге, — предложил Печтер Дан Тарк.

— С пустыми шкурами для воды? — пожал плечами Морипикус.

— Со своими собственными целыми шкурами! — резко ответил Дан Тарк.

— Информация для нас сейчас важнее всего, — рявкнул его спутник. — Нас послали унижаться перед какой-то там ру, даже не зная точно, собирается ятол Бардох нападать на ятола Маду Ваадана или нет. Здесь мы можем разобраться, что к чему.

— Ну что же, заявимся мы в оазис, — присоединил голос к их спору Пароуд. — И что скажем? Да вот что, наверное: как приятно встретить вас здесь, гнусные изменники! А мы — посланцы ятола Ваадана, которого вы собираетесь свергнуть!

Морипикус сощурился, глядя на уроженца Косиниды.

— Нет, мы… совсем не так можем сказать, — нерешительно предложил Печтер Дан Тарк. — Мы… торговцы. Ну да, торговцы! Идем из Хасинты.

— Без товаров? — сухо спросил Морипикус.

— В поисках товаров! — уже более уверенно воскликнул Дан Тарк.

— И без денег? — вставил Пароуд, опередив Морипикуса, тоже собирающегося указать на это явное несоответствие.

— Мы… мы… — перебирая в уме возможности, забормотал их товарищ. — Мы зарыли деньги неподалеку отсюда, в пустыне! В конце концов, кругом полно грабителей!

— Ага, и когда мы расскажем об этом изменникам, они на кончиках копий погонят нас в пустыню, а потом, когда выяснится, что никаких денег нет, без сожаления заколют и бросят тела на растерзание грифам!

— Но… — попытался было возразить Печтер Дан Тарк, однако его перебил Морипикус.

— Мы ученые.

Спутники посмотрели на него с явным сомнением.

— По-моему, рукописи из знаменитого скриптория Прады находятся теперь в Дариан-Дариалле? Ну так мы идем в Праду, чтобы ознакомиться с хранящимися там учеными трудами, а если кто-то из солдат скажет, что их похитила Тогайский Дракон, что ж… Мы выразим по этому поводу крайнее сожаление. Добавив, разумеется, что презираем и ненавидим грязных псов ру, в руки которых попали труды наших выдающихся мудрецов.

— Да, мы всего лишь хотим удостовериться, что эти бесценные труды не пострадали, — добавил Пароуд, ухватившись за эту идею.

— Ученые, направляемся в Праду, политикой не интересуемся, если не считать того, что ненавидим ру, — подытожил Морипикус.

— Это не так уж трудно изобразить, — согласился Пароуд, который и в самом деле терпеть не мог тогайранцев, которых многие жители Бехрена именовали не иначе как презрительным словечком «ру».

— Тогда зачем мы идем в Дариан-Дариалл? — спросил Печтер Дан Тарк, не отличающийся крепкой памятью. — Там же кишмя кишат эти самые ру!

Остальные двое посмотрели друг на друга, округлив глаза, и двинулись обратно к дороге, чтобы выйти на нее подальше от оазиса.

Как обычно, в оазисе Дадах стояли несколько торговых караванов, но присутствие солдат сильно бросалось в глаза. Они были везде — бродили у края воды, шныряли вокруг каждого каравана. Досматривали товары и безнаказанно забирали себе все, что приглянулось.

Едва оказавшись в оазисе, Астамир почувствовал устремленные на себя взгляды. Из соображений безопасности он сейчас не носил одеяние Джеста Ту, но все равно выглядел чужеродным среди солдат и громкоголосых торговцев. Во избежание столкновения он старался не встречаться взглядом с вооруженными людьми. Ему нужно собрать информацию, а не затевать потасовку.

Спокойно идя в тени деревьев, он оказался рядом с повозкой, владелец которой кричал, обращаясь к солдату:

— Ты не имеешь права отбирать у меня, что тебе вздумается!

Он попытался вырвать у солдата рулон шелковой ткани. Солдат же тянул ткань на себя, свободной рукой отмахиваясь от торговца.

— У меня есть меч, — предостерегающе сказал он, сверкнув белозубой улыбкой.

Торговец замахал кулаком в воздухе:

— У меня тоже есть оружие!

— Ну разумеется, только со мной еще триста мечей, — усмехнулся бехренец.

В подтверждение его слов трое других солдат окружили беднягу торговца, со смехом оттесняя его к повозке ударами кулаков.

— Я пожалуюсь властям в Хасинте! — закричал он. — У меня найдутся покровители в Чом Дейру!

Солдаты только этого и дожидались, хотя эффект был совсем не тот, на который рассчитывал торговец. Он все еще беспорядочно махал кулаками в воздухе, когда ближайший из них выхватил кинжал и вонзил ему в бок. Тот взвыл и побежал — точнее, попытался сделать это, потому что двое других солдат тоже выхватили кинжалы.

Втроем они навалились на него, нанося удары даже после того, как несчастный рухнул на землю.

Астамиру стоило невероятных усилий не вмешаться; снова и снова мистик напоминал себе, что сделай он это, и последствия могут оказаться гораздо серьезнее, чем гибель одного невезучего торговца.

Заметив, что Астамир остановился и наблюдает за происходящим, солдат с рулоном шелка в руках спросил у него:

— Ты друг этого человека?

— Я простой путешественник, — отозвался Джеста Ту.

— И куда же ты идешь? В Хасинту?

— Нет, из Хасинты, — ответил Астамир. — Направляюсь на запад.

— В нем чувствуется кровь ру, — заметил один из солдат, принимавших участие в убийстве торговца.

— Верно, от него так и несет ру, — согласился второй.

Все трое подошли к тому, у кого в руках был украденный шелк. Обходя мистика, они махали руками, как бы отгоняя скверный запах.

— Тебе известно, как поступают с ру в Бехрене? — спросил один, размахивая окровавленным ножом.

Не спуская взгляда с разошедшегося солдата, Астамир заметил, что в оазис вошли трое его спутников. Пытаясь продемонстрировать вежливость и даже покорность, они кивали и кланялись всем солдатам, мимо которых проходили, чем добились лишь того, что привлекли к себе всеобщее внимание.

Они быстро миновали несколько групп солдат, но потом Пароуд заметил мистика и остановился. Все трое, глупо вытаращив глаза, уставились на своего спутника.

— Я не понимаю, чем вызвал ваше недовольство, любезные, — спокойно произнес Астамир. — Я пришел с юга, услышав разговоры о смуте. Мои господа могут оказать помощь в исцелении пострадавших бехренских воинов.

— Пострадавших? — Солдат, держащий рулон шелковой ткани, посмотрел на приятелей, и все дружно расхохотались. — Если что и пострадало, так это сундуки обманщиков, подчинившихся власти самозваного правителя Хасинты! Их самих разорвали на клочки, а драгоценности — фьють! — исчезли.

— Прямо к нам в руки! — плотоядно улыбаясь, добавил второй.

— Вы идете в Хасинту? — спросил Астамир.

— Что-то ты слишком много вопросов задаешь, — тут же вскинулся один из бехренцев. — Кто твой господин?

— Вот-вот, объясни нам, кому отослать твое обезглавленное тело, — вставил второй.

Двое других, размахивая ножами, с обеих сторон двинулись к безоружному, как они сочли, человеку.

Глянув в сторону, мистик увидел другую группу солдат, быстро приближающихся к его спутникам. Последние тоже заметили их.

Пароуд бросился бежать. Его наверняка тут же схватили бы и выпустили ему кишки, как вдруг Морипикус указал на Астамира и закричал:

— Джеста Ту!

Все находящиеся поблизости бехренцы замерли, их взгляды обратились к мистику.

Астамир почувствовал, как нарастает напряжение. Ясное дело, приближающиеся к нему солдаты были готовы разорвать его в клочки.

Тот, что стоял прямо перед ним, замахнулся ножом, однако мистик, резко нагнувшись, выбросил вперед сведенные вместе руки и снизу вверх нанес удар такой силы, что нападавший, взлетев в воздух, кулем рухнул наземь, держась руками за пах и беззвучно, как рыба, раскрывая рот.

Покончив с первым противником, Астамир сделал стремительный выпад вправо и резко ударил второго солдата в лоб открытой ладонью. Бехренец запрокинул голову назад и, получив еще один удар в горло, упал как подкошенный в придорожную пыль.

Мистик сделал невероятно высокий прыжок и, перелетая через повозку незадачливого торговца, нанес ногой мощный удар в челюсть третьему нападавшему. Этого было достаточно: солдат, не успевший выхватить из ножен оружие, упал навзничь, не подавая более признаков жизни.

Пароуд, естественно, слышал крик Морипикуса. Сожалея, что его друг выдал Астамира, он в то же время обрадовался, что таким образом получил возможность спастись. Погнавшиеся было за ним солдаты внезапно прекратили преследование и бросились на подмогу товарищам, которые предприняли попытку померяться силой и ловкостью с Джеста Ту.

Насмерть перепуганный Пароуд нырнул в толпу торговцев, прошмыгнул между ними, бросился по уходящему к воде склону и помчался вдоль берега, стремясь как можно скорее выбраться за пределы оазиса. Оказавшись на дороге, он рванул по ней туда, откуда пришел, — в Хасинту.

Печтер Дан Тарк тоже использовал инцидент с мистиком, чтобы убраться из оазиса, но, в отличие от товарища, помчался на запад.

Морипикус на мгновение задержался, глядя, как Астамир яростно сражается с врагами. Он даже прошептал:

— Ты должен простить меня, мистик.

После чего бросился вслед за Печтер Дан Тарком.

И налетел прямо на будто бы выросшего из-под земли солдата, который, по всей видимости, услышал его последние слова.

Астамир не совсем удачно приземлился, совершая прыжок через повозку. Солдаты стремительно приближались к месту скоротечной схватки, и на раздумье времени не было. Мистик метнулся под колеса и, раскинув руки, усилием воли поднял тело в воздух, прижавшись спиной к днищу повозки. Солдаты, потерявшие его из виду, беспорядочно бегали вокруг, однако никто их них не додумался осмотреть повозку снизу.

Вскоре бехренцы прекратили розыски, но Астамир понимал, что время покидать убежище еще не пришло.

Потом неподалеку послышался шум, и знакомый голос произнес умоляюще:

— Разве не я предупредил вас, что он Джеста Ту?

Это был Морипикус.

— А откуда ты это узнал? — рявкнул один из солдат.

Астамир затаил дыхание. Судя по тону, каким это было сказано, ничего хорошего Морипикуса не ожидало. Мистик осторожно выглянул из-под повозки.

И увидел, что солдаты заставили Морипикуса встать на колени. Один из них наклонил голову жертвы вперед, с силой дернув за волосы, а двое других завели ему руки за спину.

Все, что осталось Астамиру, — это отвести взгляд, когда взмах меча обезглавил Морипикуса. Осуществляя привычное действие, палач сделал это с именем Чезру Гайсана Бардоха на устах.

Мистик поискал взглядом двух других посланцев из Хасинты, но их нигде не было видно. С чувством огромного сожаления он решил дождаться в укрытии темноты.

Печтер Дан Тарк лежал на склоне песчаной дюны, неподалеку от оазиса, дрожа от холодного ночного воздуха и ужаса при мысли о возможной погоне. Интуиция подсказывала ему, что Морипикус погиб, хотя собственными глазами он ничего не видел, потому что удирал со всех ног. Понимал он и то, что сам бы тоже погиб, если бы солдаты схватили его.

Что делать?

Мелькнула мысль вернуться в Хасинту и рассказать ятолу Ваадану о разыгравшейся трагедии, хотя перспектива снова оказаться в непосредственной близости от солдат в оазисе прельщала мало.

Тогда что? Идти в Дариан-Дариалл? Ему с самого начала претила идея переговоров с чуждыми для него тогайру, а мысль явиться к ним в одиночку просто-напросто приводила его в ужас. Хотя в данный момент, дрожа от холода в пустыне, вслушиваясь в ночные звуки и вглядываясь в мерцающие в ночном мраке солдатские костры, Дан Тарк пришел к выводу, что испытал бы огромное облегчение, увидев перед собой ворота города Тогайского Дракона.

Раздавшийся рядом шорох прервал ход его мыслей. Под пристальным взглядом немигающих глаз приблизившегося к нему существа Печтер Дан Тарк съежился, пытаясь как можно глубже вжаться в песок.

Потом ночной гость — это оказался небольшой, сильно смахивающий на собаку волк — быстро потрусил прочь, время от времени оглядываясь на человека. Одинокий волк — не такая уж большая опасность, однако Дан Тарк достаточно хорошо знал пустыню, чтобы понимать: там, где встречаешь одного волка, обычно вскоре оказывается целая стая.

Он знал, что нужно сдвинуться с места и найти хоть какое-то укрытие, где волки не смогли бы наброситься на него со всех сторон. Только вот конечности почему-то отказывались ему повиноваться.

А потом чья-то рука похлопала его по плечу.

Печтер Дан Тарк замер, горло перехватило, и в нем застрял крик ужаса. Между ногами вдруг стало тепло и мокро.

— Один из твоих товарищей мертв, — негромко сказал Астамир. — Солдат обезглавил Морипикуса во имя Чезру Бардоха.

Дан Тарк испытал такое огромное облегчение, услышав знакомый голос, что почти не осознавал смысла слов. Повернув голову, он в тусклом свете звезд увидел мистика. Широко улыбаясь и кивая с совершенно идиотским видом, Печтер Дан Тарк хрипло задышал, судорожно хватая ртом воздух.

Астамир подхватил его под мышки и помог встать.

— Нам придется идти всю ночь, — заметил он. — Где Пароуд?

— Помчался в Хасинту, — пролепетал Дан Тарк. — Сбежал, жалкий трус, как только столкнулся с первой опасностью.

— Ну и ладно, — улыбнулся мистик. — Будем надеяться, теперь он в безопасности. Ятолу Ваадану не лишним будет узнать, что его худшие опасения подтверждаются. Ятол Бардох действительно собирает армию, причем переманивает в нее и солдат Хасинты.

Печтер Дан Тарк непонимающе таращился на него.

— Твоего товарища казнили во имя Чезру Бардоха, — Астамир сделал ударение на неправомочно присвоенном ятолом звании.

Бехренец задрожал так сильно, что, казалось, вот-вот рассыплется на части.

— Это очень скверно, — стуча зубами, произнес он. — Очень скверно. Ятол Бардох ужасный человек!

— Я это знаю не хуже, чем ты, — отозвался Астамир. — Хасинте повезло, что она имеет союзником тогайру, потому что Бринн Дариель тоже неплохо его знает.

Печтер Дан Тарк нервно закивал и поспешил за быстрым шагом удалявшимся мистиком.

ГЛАВА 9 ПАДЕНИЕ ПАЛМАРИСА

— Тысяч двадцать? — спросил Виссенти епископа Браумина.

Они стояли на южной стене Палмариса, глядя на костры, появившиеся на равнине этой ночью; это были лагерные костры армии короля Эйдриана.

— Вполне возможно, — ответил Браумин Херд таким тоном, словно это не имело особого значения.

В сущности, так оно и было, поскольку епископ решил прислушаться к совету Джилсепони и ограничиться, как она выразилась, «пассивным сопротивлением». Существенная часть гарнизона Палмариса вместе с большинством братьев аббатства Сент-Прешес тайно покинули город и отправились к принцу Мидалису в надежде присоединиться к нему, когда он выступит из Вангарда. В том, что рано или поздно это произойдет, никто не сомневался.

Как трудно оказалось Браумину Херду принять это решение! Сдать Палмарис практически без боя…

В городе царила суета. Он предоставил жителям выбор — либо присоединиться к тем, кто решил оказать сопротивление новому королю, либо просто попрятаться по домам. Пообещал, что ни на кого не будет в обиде. И, по правде говоря, подивился тому, как много людей предпочли вступить на путь сопротивления.

Вдохновленные мужеством и решимостью членов пятитысячной бехренской общины Палмариса — большинство из них поселились в городе не так давно, в годы после чумы, — граждане решили запереть ворота и не выказывать гостеприимства узурпатору Эйдриану и его отлученному от церкви приспешнику. Их преданность королевскому роду Урсалов и той церкви Абеля, за которую ратовал Браумин, заставила его задаться вопросом, правильно ли он поступил, отослав из города почти тысячу воинов.

А может, ему следовало отослать прочь всех солдат и всех граждан, пожелавших оказать сопротивление Эйдриану? Пусть бы узурпатор вместе с негодяем Де'Уннеро вошли в опустевший Палмарис!

Жаль, что это неосуществимо, усмехнулся епископ. Осень вот-вот вступит в полную силу, и зима к северу от Палмариса наступает рано, а только в ту сторону и могли бы направить стопы беглецы. Если бы Браумин призвал их к такому добровольному изгнанию, он бы многим из них — даже большинству — вынес приговор, обрекая на смерть от голода и холода. А от тех, кто все же добрался бы до принца Мидалиса, вряд ли был бы какой-то прок; напротив, они повисли бы у него на ногах, точно тяжелые гири.

Значит, остается одно — часть уходит, часть защищает город.

Сам епископ уйти не мог. Он будет сражаться с Эйдрианом — или, точнее говоря, с Де'Уннеро — до конца. Ближе к рассвету пришло сообщение, что флот Урсала сопровождает армию по Мазур-Делавалу и к утру блокирует залив.

— Тебе нужно поторопиться, — сказал Херд Виссенти Мальборо.

— Я останусь с вами! — порывисто воскликнул худощавый нервный магистр.

— Ты и останешься, но только как наблюдатель, — твердо заявил Браумин. — С восточного берега залива. Будешь свидетельствовать о судьбе Палмариса и аббатства Сент-Прешес перёд нашими братьями в Санта-Мер-Абель.

— Но это должен сделать епископ Браумин Херд! Ты, а не какой-то там магистр Виссенти, можешь подтолкнуть отца-настоятеля Фио Бурэя к тому, чтобы выступить против Де'Уннеро.

— Отец-настоятель Бурэй не нуждается, чтобы его подталкивали в этом направлении, — заверил друга Браумин. — Мой долг остаться здесь, с жителями Палмариса.

— Палмарис недолго выстоит против короля Эйдриана, — в отчаянии произнес Виссенти.

— Что ж, епископ Браумин будет стоять за правду до конца, — ответил его собеседник. — Для простого народа Палмариса и моих братьев я — символ надежды и неповиновения. Когда-то роль маяка сыграл для нас магистр Джоджонах, а теперь я должен помочь своим людям пережить долгую ночь, что может принести с собой правление Эйдриана.

Каждое слово этой мрачной пророческой речи Виссенти Мальборо сопровождал покачиванием головы. Джоджонах мученически погиб, сожженный на костре отцом-настоятелем Марквортом. Светлый образ магистра Джоджонаха действительно указал путь многим молодым братьям церкви Абеля; именно он вдохновлял собой Эвелина Десбриса, что знаменовалось чудом, явленным на горе Аида.

Но это не меняло того факта, что Джоджонах мертв.

— Ты должен уйти, а я останусь в Палмарисе, — продолжал упрямо стоять на своем Виссенти.

Браумин Херд одарил магистра пристальным взглядом.

— Я не просто возглавляю аббатство Сент-Прешес, — сказал он, и в его взгляде Виссенти Мальборо прочел опыт всех пятидесяти прожитых епископом лет, — я еще и осуществляю светскую власть в Палмарисе. В качестве епископа я принес клятву верности отцу-настоятелю Фио Бурэю, королю Данубу и королеве Джилсепони. И, что еще важнее, простым людям Палмариса, придерживающимся кто абеликанской веры, а кто бехренской религии. Я остаюсь здесь, магистр Виссенти, и приказываю тебе пересечь воды залива сегодня же ночью, до того как флот Урсала отрежет тебе путь. Ты будешь свидетельствовать о падении Палмариса, о падении монастыря Сент-Прешес и о падении епископа Браумина. Ты отправишься в Санта-Мер-Абель, расскажешь обо всем нашим братьям и, главное, никогда не свернешь с пути борьбы с извращениями нашей истинной абеликанской религии, с Маркало Де'Уннеро. Мало кому я могу доверить столь важную миссию, друг мой. Только вера в то, что ты сделаешь все как надо, дает мне силы выполнить долг.

Виссенти начал было спорить, но Браумин положил руки ему на плечи.

— Иди, — твердо сказал он.

Обливаясь слезами, магистр Виссенти Мальборо скрытно покинул аббатство Сент-Прешес и в сопровождении нескольких братьев заторопился на пристань Палмариса. Там поджидали бехренские рыбаки, которые собирались перевезти их через Мазур-Делавал.

Когда на востоке заалело небо, зрелище армии, готовой к броску на Палмарис, предстало перед жителями города во всем своем грозном великолепии. Солдаты стояли вдоль всей южной стены Палмариса. Их знамена развевались на утреннем ветру, обозначая различные отряды или, как в Бригаде Непобедимых, различные гербы благородных семей. Одно знамя реяло выше всех остальных: стоящие на задних лапах медведь и тигр, обращенные друг к другу, а под ними стилизованное в виде треугольника изображение ели. Это искажение гербов короля Дануба и церкви Абеля казалось епископу Браумину весьма показательным. На королевском знамени был изображен стоящий на задних лапах медведь, а символом абеликанской церкви служила ель, вознесенная над сторожевыми башнями аббатства Санта-Мер-Абель. Эйдриан взял какие-то элементы из обоих гербов и добавил к ним тигра, символизирующего, без сомнения, Маркало Де'Уннеро.

В центре стояли Непобедимые в изумительных сверкающих доспехах, лучшие воины в мире, верхом на крепких тогайских пони. И в окружении их молодой король Эйдриан, доспехи которого отливали золотом, восседал на легендарном Даре, коне Элбрайна-Полуночника. Жеребец, тоже в позолоченной броне, с накинутой поверх нее черной с красной окантовкой попоной, нетерпеливо рыл копытами землю.

Запели трубы, возвещая наступление рассвета и прибытие молодого короля Хонсе-Бира.

Для стоящего на парапете рядом с южными воротами Браумина Херда эти трубы прозвучали как голос рока.

От строя воинов отделились три всадника. Когда они достигли городских ворот, всадник, что был в центре, снял украшенный плюмажем шлем и встряхнул волнистыми черными волосами.

— Я герцог Таргон Брей Калас, в прошлом барон Палмариса, — звучным голосом заявил он.

— И я, и жители Палмариса хорошо знаем тебя, — послышался ответ Браумина, и герцог как будто только сейчас заметил его. — При короле Данубе мы были союзниками. Тогда церковь и государство гармонично объединялись на благо народа Хонсе-Бира.

— Приветствую тебя, епископ Браумин Херд! Я принес вам важные известия! — с воодушевлением воскликнул Калас.

— Ты хочешь сообщить, что король Дануб мертв?

— Да упокоится его душа с миром, и да здравствует король! — Герцог взмахнул рукой, указывая себе за спину, в направлении Эйдриана.

— Почему ты явился к воротам моего города со всей этой армией, герцог Калас? — спросил Браумин Херд неожиданно требовательным тоном.

— Мы сопровождаем нового короля, право которого на престол провозгласил сам Дануб в тот день, когда сочетался браком с Джилсепони, — заявил герцог. — Перед тобой Эйдриан, сын Элбрайна, сын Джилсепони! Эйдриан, король Хонсе-Бира!

Браумин Херд пробежал взглядом по рядам защитников Палмариса, заметил ошеломленное выражение на их лицах и почувствовал, что, наверное, ему не следовало ни о чем их просить. Людям и в самом деле трудно разобраться в хитросплетении происходящего. Калас все сказал верно, и все же Браумин призвал народ Палмариса отвергнуть сына двух величайших героев. И это притом, что, обращаясь к храбрым горожанам с просьбой выступить против прекрасно обученной и экипированной армии, он отослал из города гарнизон, который мог бы его защитить.

И тем не менее вот они, здесь, стоят плечом к плечу, занимая все свободное пространство стены.

— Скажи мне, герцог Калас, — медленно, взвешивая каждое слово, заговорил епископ Браумин, — как отнесся принц Мидалис к тому, что на троне теперь новый король? Поднявшийся из неизвестности, носящий имя, которое к северу от Урсала, по-моему, никто и не слыхивал. Да, он сын Джилсепони и Элбрайна, но до падения короля Дануба королева даже не подозревала о его существовании.

— Что же, остается лишь радоваться, что Бог даровал нам Эйдриана, — отозвался герцог Калас. — Чтобы помочь пережить тяжелые времена…

— И на мудрость каких же советников опирается молодой король? — перебил его епископ. — На твою, разумеется, и в этом нет ничего дурного. Но скажи, прошу тебя, на чью еще? Кто это справа от молодого короля? — Даже с такого расстояния Браумин Херд смог разглядеть, как напряглось лицо герцога Каласа. — Мыслимое ли дело? Если мои глаза не обманывают меня, значит, я вижу Маркало Де'Уннеро! Не так ли, герцог Калас?

Браумин понимал, что это решающий момент для столпившихся на стене защитников города. И действительно, как только он произнес проклятое имя Маркало Де'Уннеро, люди начали перешептываться.

— Тот самый Де'Уннеро, который когда-то правил Палмарисом? Тот самый тиран, который от имени отца-настоятеля Маркворта подверг его жителей истинному террору?

Шепот и крики недовольства в толпе стали сильнее.

— Король Эйдриан, — ответил герцог Калас, — взошел на престол, опираясь на слова самого короля Дануба. Он, в своей мудрости…

— Он, в своем неведении о том, что Джилсепони уже была матерью, имел в виду ребенка, которого новая королева может родить от него! — прервал его епископ Браумин.

Вот, дело сделано: он открыто и недвусмысленно отверг притязания Эйдриана на престол, выказал ему полное неприятие.

Вдохновленный этой мыслью, Браумин Херд продолжил:

— Мы здесь, в Палмарисе, примем Эйдриана как законного короля тогда и только тогда, когда принц Мидалис даст ему благословение. Мы не угрожаем вам, а просто предлагаем вернуться в Урсал и оставаться там до тех пор, пока принц Мидалис, брат короля Дануба и единственный законный наследник, придет из Пирет Вангарда и либо предъявит права на трон, либо согласится с тем, что королем станет Эйдриан. Только тогда жители Палмариса принесут этому человеку клятву верности.

— Я… Мы пришли сюда не для того, чтобы вступать с тобой в переговоры, епископ Браумин Херд! — взревел герцог Калас. — Ты… — Он драматическим жестом взмахнул рукой, как бы отметая все услышанное. — Вы все присягали на верность короне Хонсе-Бира. Мы пришли сюда, чтобы отпраздновать великое событие, дабы сообщить, что в соответствии со словами и желаниями короля Дануба Брока Урсальского корона перешла к Эйдриану Будабрасу. Открывай ворота, епископ Браумин, и прекрати изменнические речи. Твой король пришел к тебе с визитом!

— Отправляйся домой, герцог Калас, — без колебаний ответил Браумин Херд. — Мы слышали твои слова и теперь знаем, что Эйдриан претендует на трон. Однако на наше решение это не влияет. В особенности с учетом того, что вы явно посягаете и на церковь Абеля.

— Открывай ворота и приветствуй нового короля с должным уважением! — предостерегающим тоном крикнул Калас.

— Когда прибудет принц Мидалис, мы встретим его как положено, — отозвался Херд.

Герцог Калас вперил в епископа яростный взгляд, перевел его на стену и прищурился с угрожающим видом.

— Значит, таково решение Палмариса? — спросил он.

Ответом ему послужил град презрительных насмешек.

— Ну что ж, так тому и быть. Надеюсь, ты позаботился выдать городским могильщикам побольше лопат?

Калас надел шлем с плюмажем, развернул коня и поскакал назад.

— Ты все сделал правильно. — Стоящий рядом с епископом человек похлопал его по плечу.

Браумин с благодарностью кивнул, задаваясь вопросом, будет ли этот человек испытывать те же чувства, когда стены Палмариса превратятся в руины.

— Тут чувствуется рука Джилсепони, — заявил герцог Калас, вернувшись к королю Эйдриану. — Ты недооценил влияние матери, и теперь ворота Палмариса перед нами захлопнуты!

— В таком случае мы, возможно, должны быть ей благодарны, — заметил Маркало Де'Уннеро, и все остальные удивленно воззрились на него.

— Если все королевство по доброй воле объединится вокруг короля Эйдриана до того, как принц Мидалис покинет Вангард, война закончится, не успев начаться, — сказал герцог. — Для нас было бы лучше…

— Ты боишься сражения? — резко прервал его монах. — Падение Палмариса может оказаться полезным уроком для всего остального королевства. Настало время показать людям, во что им обойдется сопротивление Эйдриану Будабрасу.

Многие вокруг согласно закивали. Калас не стал продолжать спор и посмотрел на молодого короля в ожидании приказа.

Взгляд голубых глаз Эйдриана, казалось, ввинчивался в мозг герцога, напоминая о том, что однажды он уже погрузился в мир теней и это он, Эйдриан, вырвал его оттуда. Эти глаза ясно сказали герцогу о том, что король, а не абеликанская церковь владеет секретом жизни после смерти, тайной подлинного бессмертия.

— Вперед, герцог Калас, — приказал Эйдриан. — Если они не откроют ворота, мы их попросту разобьем в щепки.

Герцог кивнул в знак согласия и направил коня к группе подчиненных.

Держась рядом с Эйдрианом, Садья искоса, оценивающе поглядывала на него. Он, несомненно, обладал силой. И этот юноша отличался редкой дальновидностью. Он был настолько значительнее всех остальных, включая Де'Уннеро, его окружала такая аура величия, что чувствовалось — он не боится вообще ничего. Поистине, он король — и Хонсе-Бира, и остального мира за его пределами. Поистине, весь мир должен склониться перед ним, потому что он… выше его.

Певице пришлось сделать глубокий вдох, настолько ее поразила эта мысль. Она пристально смотрела на Эйдриана, на его яркие голубые глаза, сверкавшие сквозь прорези шлема, на светлые, выбившиеся между золотыми пластинами волосы. Она смотрела на его доспехи, самые лучшие в мире, и понимала, что при всем их великолепии человек, которого они прикрывают, несравненно великолепнее их.

Сердце Садьи затрепетало, но тут она заметила в глазах молодого короля что-то еще. Проблеск сожаления, быть может?

Потом взревели трубы, и тысячи королевских солдат устремились в сторону города.

Певица взяла лютню и заиграла песнь победы.

Епископ Браумин наблюдал за приближением армии с тяжелым сердцем. Пути назад не было, переговоры закончились. Он сказал жителям Палмариса правду, как понимал ее, и они сделали выбор, решив оказать сопротивление молодому королю. И теперь вся эта мощь надвигалась на них.

Несколько стрел полетели в сторону наступающих, но упали, не долетев до них. Браумин хотел призвать людей не тратить стрелы зря, но сдержал себя. Нервы их и так напряжены, понимал он.

Начали действовать и катапульты Палмариса, однако эффект оказался таким же.

Херд медленно повернул голову влево, потом вправо. Немногие оставшиеся с ним братья получили магические камни, с помощью которых они должны были выполнить особые задачи. Епископ постарался разместить их таким образом, чтобы добиться максимального эффекта.

Убить как можно больше нападающих.

Эта мысль вызвала в нем ужасное чувство вины и сожаления, и Браумин Херд, отнюдь не новичок во всем, что касалось войн и конфликтов, с трудом справился с нахлынувшей на него волной отчаяния.

Наконец наступавшие приблизились к зоне поражения. В их сторону полетел с городских стен град стрел. Первая в это утро кровь окрасила землю за воротами Палмариса, послышались, разрывая епископу Браумину сердце, первые крики боли.

Нападающие, яростно взревев, устремились вперед. Однако при всем великолепии своего внешнего вида, при всей своей воинской славе и силе, они не были в должной мере подготовлены к нападению на окруженный мощной стеной город. У них не было ни лестниц, ни верёвок с крюками, ни таранов. Они двигались вперед, защищенные сияющей броней, и на глаз их число почти не уменьшилось, когда они достигли стен.

Однако с учетом того, что делали монахи со своими магическими камнями, действия защитников города оказались эффективнее; да и стрелять сверху было гораздо удобнее — почти каждый выстрел достигал цели.

Солдаты навалились на прочные городские ворота, пытаясь сломать их, однако эти усилия оказались тщетными.

Тогда в наступление бросились гвардейцы Бригады Непобедимых, но это был не более чем эффектный выход, сопровождавшийся грохотом копыт.

А монахи с магическими камнями ответили огненными молниями, сосредоточив усилия в области ворот.

Один монах, выкрикивая имя Эвелина, спрыгнул со стены. Приземлившись среди толпы врагов, он пустил в ход рубин. Взорвался огромный огненный шар, разнеся в клочья и самого монаха, и множество нападающих.

Епископ Браумин отвернулся, смаргивая слезы.

Стоя в отдалении, Эйдриан с растущей тревогой наблюдал за происходящим. Совесть снова одолевала его, требуя остановить сражение, отменить поход, прекратить войну — и заняться поисками мирного пути.

«Это же просто скоты!» — неожиданно завопил голос у него в голове, тот самый, который провел его сначала через Мирианик к Пиманиникуиту, давая возможность запастись магическими камнями, а потом в Урсал и подсказал, как убить короля Дануба. Это был голос из зеркала, голос Оракула, голос, который открыл ему правду о Дасслеронд и показал, как велика его внутренняя сила. «Они сопротивляются, потому что боятся тебя, — продолжал голос. — Они отвергают тебя, потому что боятся своей нелепой веры, которая является по сути ложью!»

Молодой король невольно начал спорить с голосом, испытывая чувство, как будто он сам — та тень в зеркале, которая всегда боролась с другой за влияние на него. Эта тень советовала ему прислушиваться к словам госпожи Дасслеронд, принимать мудрость эльфов как дар, на что вторая неизменно возражала.

Тот голос, который сейчас говорил с ним, увел Эйдриана очень далеко от Эндур'Блоу Иннинес и по большей части, за исключением некоторых болезненных, критических моментов, владел его душой.

Однако в свете происходящего — все эти жестокие, ужасающие сцены и несмолкающие крики боли — второй голос не оставлял молодого короля в покое, снова и снова призывая обдумать, правильный ли он сделал выбор.

Эта борьба продолжалась без перевеса в ту или иную сторону. И потом внезапно с поразительной ясностью и определенностью в «разговор» вклинился третий голос.

— Ты выше всех. — Садья положила руку на плечо Эйдриану. — Перед тобой путь славы и величия! Не позволяй жалости увести себя в сторону! Все эти люди, и жители Палмариса, и твои солдаты, уже давно мертвы! Они были мертвецами большую часть своей жизни, хотя и не понимали этого!

Услышав слова певицы, Эйдриан, пришпорив Дара, поскакал вперед, выхватив Ураган, украшенный магическими драгоценными камнями меч.

И всадника, и коня окружило бело-голубое мерцание, а потом их обоих поглотила внезапная огненная вспышка. Она быстро рассеялась, но молодой король верхом на Даре продолжал скакать, по-прежнему охваченный защитным магическим мерцанием.

Епископ Браумин, как и все остальные, защитники и нападающие, не мог не заметить, что в бой вступил Эйдриан Будабрас. У него мелькнула мысль крикнуть лучникам и монахам с магическими камнями, чтобы они сосредоточились на этой единственной цели. В конце концов, если Эйдриан погибнет, разве все происходящее не утратит какой-либо смысл?

Однако прежде, чем он успел открыть рот — а многие стрелы и без его особых указаний уже летели в сторону Эйдриана, — Браумин Херд почувствовал странное ощущение, нечто вроде жужжания в голове.

Немало сбитый с толку, епископ все же поднял руку с зажатым в ней графитом и вытянул ее в сторону Эйдриана, собираясь направить в него удар молнии.

Но не смог этого сделать, внезапно утратив связь с камнем под воздействием этого жужжания в голове.

Он посмотрел на Эйдриана. Молодой человек, заявляющий о своих правах на престол, гарцевал на вороном коне чуть позади столпившихся у ворот солдат, высоко вскинув меч.

Браумин все понял. В рукоятку меча был вправлен солнечный камень, обладающий свойством гасить любые магические силы, и Эйдриан сейчас использовал его. Епископу уже приходилось встречаться с подобным, но больше всего его поразило, что эта противостоящая действиям магических камней волна была направлена не против него лично, а воздействовала на всю стену Палмариса! Лишив братьев возможности использовать силу магических камней, молодой человек тем самым лишил защитников их самого главного преимущества перед лицом огромной армии.

— Невероятно… — пробормотал Браумин Херд.

Пробежав взглядом по лицам братьев, он увидел, что все они в недоумении смотрят на камни, не понимая, что с ними произошло.

Без поддержки магии перевес достаточно быстро оказался на стороне нападающих. Солдаты изменили тактику. Они больше не пытались разбить ворота, а вместо этого перестроились, образовав с десяток каре, в центре которых разместились лучники, а по краям те, кто защищал их большими щитами. В результате град обрушившихся на стены стрел стал заметно плотнее.

К тому же магия по-прежнему бездействовала. Еще один монах, видимо так и не поняв, что происходит, спрыгнул со стены с рубином в руке, намереваясь последовать примеру сгоревшего собрата. Он с трудом, шатаясь, поднялся на ноги, но огненный шар с его руки так и не сорвался.

Монах все еще стоял, недоуменно сжимая в руке камень и взывая к его магии, когда конные гвардейцы навалились на него и втоптали в землю.

— Невероятно… — снова пробормотал Браумин и перевел взгляд на Эйдриана, сына Джилсепони.

А ведь она предупреждала, что Эйдриан обладает невероятной силой во владении магическими камнями — силой, многократно превосходящей ее собственные способности.

Как будто прочтя мысли епископа, молодой король посмотрел на него, и на губах его появилась кривая улыбка.

И тут же, совершенно неожиданно, опустил меч, направив его в сторону городских ворот. Жужжание в голове Браумина стихло, но прежде, чем он хотя бы успел осознать этот факт, из сверкающего лезвия изумительного, сработанного эльфами меча вырвалась ослепительная молния и ударила в ворота Палмариса.

Металл под воздействием немыслимого жара потек, и в мгновение ока огромные городские ворота превратились в груду дымящихся обломков.

Браумин Херд от ужаса широко распахнул глаза.

Бригада Непобедимых пошла в атаку на город.

Защитники его бросились кто куда в поисках укрытия.

И в довершение всего, лишая их всякой возможности оказать сопротивление, король Эйдриан снова привел в действие антимагию солнечного камня.

Епископ Браумин стоял перед сторожкой у ворот аббатства Сент-Прешес, глядя на центральную площадь Палмариса, сейчас запруженную солдатами Урсала. Сражение продолжалось, с отдельными очагами сопротивления, весь день и всю ночь, но сейчас, на утро следующего дня, в городе снова все успокоилось.

Браумин Херд вполне мог представить себе, сколько народу погибло. Доходили слухи, что солдаты Урсала особенно беспощадно расправляются со смуглокожими бехренцами. Епископ чувствовал себя виноватым за то, что вместе с уцелевшими братьями отступил в аббатство. Надо было остаться среди людей и вместе с ними пасть на улицах города, сражаясь до конца.

Нет, поступить так было нельзя, напомнил себе Браумин. Когда ворота были разбиты и солдаты ворвались в город, главное сражение закончилось и исход всего последующего был также предрешен. Даже если бы весь город вооружился и попытался дать отпор солдатам и Непобедимым, это привело бы лишь к тому, что мужчины, женщины и дети оказались бы вырезаны до единого. Предчувствуя возможность такого развития событий, епископ заранее предупредил жителей, что, если захватчики ворвутся в город, следует прекратить сопротивление и разойтись по домам.

Сражение, как и предполагал Херд, быстро докатилось до ворот аббатства. Хотя он надеялся, что упорное сопротивление дорого обойдется нападающим. И надеялся также нанести мощный разрушительный удар по амбициям молодого узурпатора.

Однако теперь, когда солдаты наконец замкнули кольцо вокруг аббатства и оказались в пределах досягаемости, действие солнечного камня разрушило все планы епископа дать им достойный отпор с помощью магии. Стащив артиллерийские орудия со стен Палмариса, нападавшие расставили их в углах площади.

Епископ вздрогнул, когда первый залп обрушился на стены аббатства, и посмотрел на Эйдриана, непоколебимо застывшего посреди площади с поднятым мечом. А потом он посмотрел на стоящего рядом с королем Маркало Де'Уннеро, и тот ответил Браумину пылающим от ярости взглядом.

— Браумин всегда отличался невероятным упрямством, — заметил Де'Уннеро, обращаясь к Эйдриану и Каласу под звуки продолжающегося обстрела аббатства Сент-Прешес. — Он не сдастся по доброй воле, предпочитая умереть за свое дело. Точно так он себя вел, когда бок о бок с Элбрайном, твоим отцом, сражался с отцом-настоятелем Марквортом.

— Подобная стойкость достойна похвалы, ты с этим не согласен? — спросил Эйдриан.

— Браумин глуп и введен в заблуждение, — отозвался монах. — Он фанатично следует заветам Джоджонаха и Эвелина и всячески способствовал созданию нелепого, лживого образа церкви.

— Почти такого же нелепого, какой был и до него, — не удержался герцог Калас.

Де'Уннеро сверкнул на него злобным взглядом.

— Здешние люди глубоко верят Херду, — продолжал он, обращаясь исключительно к Эйдриану и стараясь не смотреть на Каласа. — Если мы взорвем аббатство Сент-Прешес и убьем епископа, они запомнят это и никогда не проникнутся расположением к тому, кому предстоит быть их королем.

— Ты же сам только что сказал, что склонить его на свою сторону нам не удастся, — заметил герцог Калас.

На это у монаха ответа не было.

Стоящий между ними Эйдриан загадочно улыбнулся.

Через какое-то время действие солнечного камня прекратилось, и епископ Браумин почувствовал некоторое облегчение, сумев выпустить молнию в сторону нападавших. По-видимому, и для Эйдриана существовал предел силы и выносливости, хотя этот предел, казалось, превышал все, доступное смертному человеку!

Итак, теперь монахи снова могли пустить в ход свои магические камни. Однако складывалось впечатление, что нападающие предвидели такой поворот событий, потому что площадь практически мгновенно опустела и бомбардировка хоть и продолжалась, но издалека, из-под прикрытия соседних зданий.

Херд понимал, что конец стремительно приближается. Аббатство Сент-Прешес доживало последние если не мгновения, то часы. Тут и там полыхали пожары, а подвергшиеся обстрелу из катапульт стены и ворота вряд ли долго выстоят. И уж конечно, епископ понимал, что при желании Эйдриану ничего не стоит сровнять ворота аббатства с землей, как он поступил с городскими. Однако он не делал этого.

Почему? Ответа Браумин не знал. Вместе с ним в аббатстве осталось всего два десятка братьев, и они уже прекратили тщетные попытки хоть как-то защититься или хотя бы потушить пожары. Все собрались в главной часовне, где, предаваясь молитвам, ждали, подобно Браумину Херду, своего конца.

Епископ прошел мимо, снова и снова повторяя, что Бог не оставит их, покинул часовню и зашагал к восточной стене аббатства.

Поднявшись на нее, он окинул взглядом Мазур-Делавал и мачты боевых кораблей Палмариса на противоположной стороне залива. Епископ знал: его старый товарищ Виссенти стоит сейчас на борту одного из них и смотрит на него.

Сжав в руке камень души, Браумин погрузился в его магические глубины. Его дух отделился от тела и устремился через воды залива. С аббатством Сент-Прешес покончено, понимал епископ. Палмарис пал. Однако все случившееся здесь должно послужить уроком для Санта-Мер-Абель. То, что Херду стало известно об Эйдриане, может оказаться бесценным для братьев, которым предстоит защищать монастырь, эту неприступную крепость, когда Эйдриан Будабрас доберется и до них.

Дух Браумина нашел залитого слезами магистра и приблизился к нему, хотя и понимал, что Виссенти почувствует лишь чье-то присутствие, от которого будет исходить ощущение тепла и добросердечности. Когда-то Маркворт использовал магические камни для самого настоящего общения с теми, кто находился за много миль от него; в какой-то степени это умела делать и Джилсепони, однако Браумину подобное было не под силу. Он никогда не отличался особым умением в обращении с магическими камнями. Поэтому все, что ему сейчас оставалось, это приблизиться к Виссенти Мальборо и сконцентрировать все свои душевные силы на том, свидетелем чего он стал, надеясь внушить магистру хоть какое-то представление о невероятном могуществе Эйдриана.

Виссенти среагировал на присутствие Браумина, неожиданно выпрямившись и вытаращив глаза.

Взывая к нему, Браумин Херд сосредоточился, пытаясь передать все то, на что оказался способен Эйдриан.

Он старался изо всех сил, хотя такая односторонняя связь не позволяла понять, удалось ему передать что-нибудь Виссенти или нет.

Внезапно контакт прервал чей-то голос.

Браумин резко повернулся и едва не бросился бежать. Перед ним с кривой улыбкой на лице стоял Маркало Де'Уннеро. Одна рука у него заканчивалась тигриной лапой, с которой капала кровь.

— Ну, вот мы и встретились снова, брат Браумин, — произнес отлученный от церкви монах.

— Зло неистребимо, — ответил епископ.

— Твоя глупость неистребима. — Де'Уннеро рассмеялся. — Должен ли я объяснять, что король Хонсе-Бира считает нужным освободить тебя от обязанностей епископа Палмариса?

Браумин Херд хотел ответить, но, в общем-то, сказать ему было нечего. Он просто покачал головой.

— Ты знал, кто он такой. Джилсепони приходила сюда и рассказала тебе.

— Да, она рассказала мне правду об этом монстре, Эйдриане, — ответил Браумин.

— Правду? Занятное слово. Существует столько всяческих «правд»! Правда Маркворта. Правда безумного Эвелина. Правда отца-настоятеля Фио Бурэя, с которой вряд ли согласится аббат Олин.

— Не его дело соглашаться или не соглашаться с Коллегией аббатов.

— Которая, как известно, непогрешима, — продолжал Де'Уннеро. — Вот тебе еще одна правда, брат Браумин: Эйдриан, сын Джилсепони, сын Элбрайна, ныне король Хонсе-Бира. Его поддерживают придворные и армия. И его поддерживает церковь.

Браумин бросил на собеседника недоверчивый взгляд.

— О, разумеется, не опустившаяся, потерявшая былое величие церковь отца-настоятеля Бурэя и введенного в заблуждение Браумина Херда. Настоящая абеликанская церковь, снова воспрянувшая после того бедствия, каким оказался для нее Эвелин. Итак, Эйдриан — король Хонсе-Бира. Вот, брат Браумин, и вся правда.

Херд продолжал сверлить взглядом лицо ненавистного Де'Уннеро.

— Жаль, что ты не понимаешь этого. То, что мы враги, — твой и только твой выбор.

Услышав эти слова, Браумин едва не задохнулся от гнева.

— Я не питаю к тебе ненависти, брат. Я понимаю — ты введен в заблуждение. И предлагаю тебе шанс переосмыслить свое отношение к той церкви Абеля, какой она была раньше — более могущественной, более достойной.

— Избавь меня от лживых слов! — прервал его Браумин и добавил, когда Де'Уннеро снова рассмеялся: — Также можешь оставить при себе и свои милости!

Он бросился на монаха, хотя прекрасно понимал, что тот может расправиться с ним играючи. Но тут на пороге комнаты возникла еще одна фигура.

— Встречай своего нового короля, — возвестил Де'Уннеро.

— Приветствую тебя, брат Браумин, — произнес Эйдриан. — Я немало о тебе наслышан.

— Прибереги вкрадчивые речи для тех, кто не понимает, что такое на самом деле Эйдриан, — возразил Браумин Херд со страстью, хотя вид молодого короля — сияющие золотом доспехи, магические драгоценные камни на нагруднике, знакомый меч у бедра — не мог не потрясти его. — Как посмел ты прийти сюда как захватчик?

— Как посмел ты противиться моему приходу? — вопросом на вопрос спокойно ответил Эйдриан.

— Если бы ты был законным королем, тебе нечего было бы опасаться нас, потому что, признай тебя принц Мидалис, и жители Палмариса приняли бы…

Браумин замолчал. Невидимая рука с такой силой стиснула ему горло, что стало невозможно дышать, и даже приподняла его, заставив вытянуться на кончиках пальцев. Поистине, невероятное могущество!

Он решил, что ему конец, но магическая хватка Эйдриана внезапно ослабела. Херд схватился руками за горло и, зашатавшись, едва не упал.

— Брат Браумин, — медленно, взвешивая слова, начал Эйдриан, — и жители Палмариса, и жители всего Хонсе-Бира примут меня как короля или погибнут. Все крайне просто.

— Будут убиты, ты имеешь в виду, — прохрипел Браумин.

— Король защищает свое королевство, — вставил Де'Уннеро.

— Однако ты можешь предотвратить эту трагедию, — продолжал Эйдриан, — избавить меня от необходимости прибегать к насилию и смерти.

Бывший епископ, прищурившись, посмотрел на него.

— Ты намерен манипулировать мной, добиваясь одобрения своих действий? Надеешься, что в этом случае сомнения жителей Палмариса улягутся и не поднимутся вновь, даже когда из Вангарда придет законный король, — ответил он, с презрением выплевывая каждое слово. — Я не стану говорить людям ничего, что поможет узурпатору Эйдриану.

Молодой король с улыбкой посмотрел сначала на Де'Уннеро, потом на Браумина. Его улыбка стала еще шире, когда он поднял руку с зажатым в ней камнем души, точно таким же, как тот, который держал в руке Браумин Херд.

— А вот здесь ты ошибаешься, — зловещим тоном изрек Де'Уннеро. — Епископ Браумин скажет все, что пожелает король Эйдриан.

ГЛАВА 10 КОРОЛЬ РАСШИРЯЕТ СФЕРУ ВЛИЯНИЯ

Насколько ныне живущие помнят, в лесах Тимберленда, неподалеку от маленьких городков Дундалис, Сорный Луг и На-Краю-Земли, Лесной Дух — так называли это создание местные жители — всегда играл на волынке. Вот и этой ночью незамысловатая мелодия плыла между стволами деревьев. Она в такой степени воспринималась как естественная часть ночи, что многие обитатели Дундалиса даже не замечали ее, пока кто-нибудь не обращал на нее их внимание.

Зато трое путешественников, пришедших сюда именно затем, чтобы найти играющего на волынке Лесного Духа, сразу же выделили звуки мелодии среди ночных шумов.

— Смотритель, — с неподдельным благоговением произнес Роджер He-Запрешь. — Так отрадно снова слышать его музыку.

— Думаю, наша подруга того же мнения, — со смешком заметила Дейнси.

Проследив за взглядом жены, Роджер тоже посмотрел на Пони.

Она сидела на крыльце единственного деревенского трактира под названием «У доброго друга», закрыв глаза и покачиваясь в такт музыке.

Супруги He-Запрешь обменялись взглядами и понимающе улыбнулись друг другу, наслаждаясь зрелищем того, что на измученном лице Пони сейчас отражалось спокойствие. Она сидела, утонув в лунном свете и отдавшись чарам незатейливой мелодии. Наконец Роджер пробормотал:

— Смотритель совсем недалеко.

Пони открыла затуманенные глаза и посмотрела на спутников.

— Ну, мы идем или нет?

После мгновенного замешательства женщина покачала головой.

— Сначала мне хотелось бы поговорить со Смотрителем наедине.

Роджера задел ее ответ, но он сумел не показать этого.

— Конечно! — воскликнула Дейнси. — Но тогда ты уж иди прямо сейчас. Смотритель, как известно, не из тех, кто любит долго сидеть на одном месте.

— Это правда.

Пони поднялась, одернула штаны, тунику и убедилась, что мешочек с магическими драгоценными камнями, подаренными ей Браумином, свисает с пояса у правого бедра. После чего спустилась по ступеням, вышла на главную улицу Дундалиса и зашагала на север.

Вскоре женщина углубилась в непроглядную тьму ночного леса, однако страха не испытывала. В этих местах прошло ее детство; сейчас она шла по тропам, по которым часто бегала некогда с Элбрайном. Звуки музыки плыли в воздухе, окружая ее со всех сторон, и возникало ощущение, что сейчас Смотритель не ближе, чем когда Пони сидела на крыльце. В этом проявлялась магия кентавра. Его песня была просто частью ночи и, казалось, не исходила из какого-то определенного места. Пони, обладавшая даром следопыта, не могла понять, в каком направлении искать Смотрителя.

Напомнив себе, как Дасслеронд обошлась с ней, женщина сунула руку в мешочек с магическими камнями и достала гематит, камень души. Приложила его к груди и закрыла глаза, сосредоточившись на ощущении гладкой поверхности камня. Он обладал особой магической глубиной по сравнению с другими камнями, и вскоре серый водоворот затянул в себя сознание Пони.

Она выскользнула из тела и оглянулась на себя, неподвижно застывшую с зажатым в руке камнем, связывающим ее дух и плоть.

Отбросив оковы смертного тела, дух Пони воспарил на крыльях ночного ветра, того самого, который разносил среди деревьев мелодию кентавра. Поднявшись над лесом, она полетела со скоростью, которую не способен был развить даже могучий стремительный Дар.

Отыскав Смотрителя, женщина почувствовала, как потеплело у нее на сердце; то же самое она испытала, снова после долгого перерыва встретившись с Браумином и Роджером. И вот он перед ней, все восемьсот фунтов крепких мышц. Издалека несведущий наблюдатель мог бы подумать, что крупный человек сидит на небольшом гнедом жеребце. Однако вблизи становилось ясно, что всадник и конь представляют собой единое целое: мускулистое человеческое туловище Смотрителя поднималось из того места, где должна была бы начинаться шея жеребца.

Поглощенный музицированием, кентавр закрыл глаза, держа волынку под мышкой и пальцами перебирая ее отверстия. Все еще густые черные волосы на голове и бороде вились крупными кольцами, и, хотя он, конечно, стал старше, в мышцах не ощущалось и намека на дряблость. Кентавр выглядел так, словно мог раздавить пальцами камень с такой же легкостью, с какой выдувал воздух из волынки.

Дух Пони приблизился к Смотрителю и на несколько мгновений задержался у его лица. Потом кентавр почувствовал чье-то присутствие — судя по тому, как широко он распахнул глаза. Песня оборвалась нестройным взвизгом.

Смотритель оглянулся по сторонам, явно насторожившись и не понимая, что происходит.

Пони держалась от него на прежнем расстоянии. Одно из искушений, часто овладевающее теми, кто совершает путешествия в духе, состоит в неистребимом инстинкте, подталкивающем дух войти в оказавшееся поблизости физическое тело. Путешествие духа — прелюдия к овладению телом, а овладение телом — не то, к чему следовало относиться легкомысленно. Так что, не приближаясь, Пони попыталась передать кентавру чувство глубокого дружеского расположения.

— Да быть того не может, — пробормотал Смотритель и удивленно заморгал, оглядываясь, поскольку ощущение тут же исчезло.

Не выдав пока своего присутствия, Пони вернулась в свое тело. Дорогу она запомнила и, хорошо зная местность, представляла себе, какое расстояние придется пройти и сколько на это уйдет времени. Снова услышав звуки мелодии, она обрела уверенность в том, что сумела заинтересовать кентавра и он остается на месте.

— Ах, сколько раз я спрашивал себя, увидимся ли мы снова, Пони из Дундалиса! — воскликнул Смотритель, когда его подруга наконец возникла перед ним.

Пони, не в силах произнести ни слова, просто бросилась к кентавру и заключила его в объятия.

— Как это — королева и без сопровождения охраны? — спросил через некоторое время Смотритель, слегка отодвигая ее от себя. — Твоему супругу это, наверное, не…

Он замолчал, недоуменно глядя на нее.

— Моего мужа больше нет, — сказала Пони. — Король Дануб покинул этот мир.

— Тогда ты, наверное, идешь к принцу Мидалису, — рассудил кентавр.

Однако, судя по его тону, сообщение Пони потрясло Смотрителя сильнее, чем можно было предположить.

— Когда принц Мидалис доберется сюда, он будет возглавлять целую армию, — ответила женщина. — И хорошо бы эта его армия оказалась побольше, если он хочет вернуть себе трон, принадлежащий ему по праву.

Кентавр бросил на нее понимающий взгляд и медленно кивнул.

— Ты знал о нем, — заявила Пони.

— О ком? Ты о Мидалисе, что ли, толкуешь?

Она покачала головой и сделала шаг назад, освободившись из его объятий.

— Не прикидывайся, Смотритель. Мы с тобой слишком давние друзья. Против скольких врагов мы сражались бок о бок? Разве не ты спас нас с Элбрайном в Барбакане после сражения с демоном?

— Ох, не напоминай мне об этом! — притворно ужаснувшись, взмолился кентавр. — Ты понятия не имеешь, девочка моя, каково это, когда на тебя обрушивается целая гора! Ты даже…

Он замолчал, увидев, что Пони сердито смотрит на него, давая понять, что не позволит с такой легкостью уйти от ответа на вопрос.

— Ты знал о нем, — жестко повторила женщина. — И прекрасно знаешь, что я имею в виду не принца Мидалиса. Я говорю об Эйдриане, моем сыне. Ты знал о нем!

Смотритель поджал губы, так что они почти исчезли в зарослях густой бороды и усов.

— Знал! — обвиняющим тоном продолжала Пони. — И не сказал мне! Выходит, ты с самого начала был в сговоре с госпожой Дасслеронд? И с легкостью обманул ту, которую называл другом?

— Нет! — взвился кентавр. Потом выражение его лица и тон смягчились. — Я встретил твоего парнишку пару лет назад, когда зима начала поворачиваться к весне. У него были Ураган и Крыло Сокола, а рядом с ним вышагивал Дар.

— Это мне известно, — с горечью сказала Пони.

— Да, но какое горе для всех созданий мира, что Дар принял сторону этого человека! — жалобно воскликнул Смотритель. — И ты ошибаешься, я не вступал в сговор с госпожой Дасслеронд. Подумать только, я всегда считал тол'алфар такими мудрыми! Никогда прежде они не совершали подобных ошибок…

— Значит, ты все-таки знал о нем, пусть и не так давно, но не пришел и не рассказал мне, — произнесла женщина печальным, полном разочарования голосом человека, преданного другом.

— А как бы я сделал это? — возразил кентавр. — Прискакал в Урсал и заявил, что хочу поговорить с королевой? — Пони вздохнула, беспомощно пожав плечами. — Ах, и все же ты права! Я должен был что-нибудь предпринять, хотя совершенно не могу представить, каким образом! Но в одном не сомневайся, Пони. Смотритель не дал мальчишке по имени Эйдриан своего благословения.

Снова пожав плечами, женщина шагнула вперед и снова крепко обняла кентавра. Предполагалось, что это объятие должно показать ему, что все прощено, должно успокоить его. И тем не менее, когда мускулистые руки Смотрителя обхватили Пони, именно она почувствовала, как спадает внутреннее напряжение. Потекли слезы, и женщина не пыталась их удержать. Плечи Пони сотрясались от рыданий, и Смотритель крепко, но нежно прижимал к груди подругу.

Чуть позже она снова отодвинулась от кентавра, вытерла слезы и издала смешок, как бы давая понять, что проявила слабость.

— В какую глупую слезливую старуху я, должно быть, превратилась!

— Ничего подобного, — без колебаний отозвался Смотритель. — Ты просто чувствуешь себя старой, так мне кажется. Да и неудивительно: мало кому пришлось вынести столько горя.

— И, боюсь, это только начало.

— Ну, так значит, у тебя — у нас, я хотел сказать — есть еще один повод вступить в драку, не так ли? — рассудил кентавр.

Пони бросила на него скептический взгляд.

— Предлагаешь мне сражаться с собственным сыном?

Смотритель даже не счел нужным отвечать на этот вопрос.

Женщина поняла его и испустила смиренный вздох.

— Принц Мидалис наведет тут порядок, не сомневайся, и ему будет очень не хватать Пони, — сказал Смотритель.

— А Пони, чтобы выстоять, будет очень не хватать тебя, — ответила она.

Кентавр усмехнулся с характерным для него самоуверенным видом и подмигнул подруге.

— Уж я-то ни в жизнь не допущу, чтобы на тебя обрушилась гора.

— Не стоит недооценивать гарнизон Палмариса, — предостерегающе сказал герцог Калас. — На протяжении долгих лет им пришлось выдержать немало испытаний, и это лишь закалило их. А командуют ими закаленные в сражениях офицеры.

— Мы можем догнать их и уничтожить, причем это не займет так уж много времени, — возразил Маркало Де'Уннеро. — Если поторопиться, успеем это сделать еще до того, как они пройдут через Кертинеллу.

Сидевший за столом напротив них Эйдриан откинулся в кресле. Все трое были уверены, что епископ Браумин отослал большую часть своего гарнизона на север до того, как появился Эйдриан. Совсем незадолго до этого, судя по тому, что рассказывали жители захваченного города. Сейчас, спустя несколько дней после падения аббатства Сент-Прешес, сбежавшие солдаты, скорее всего, приближались к Кертинелле и Ландсдауну, двум небольшим городкам севернее Палмариса, на половине расстояния до Тимберленда, где когда-то жили родители Эйдриана.

— Нужно действовать быстро, — повторил Де'Уннеро, обращаясь к королю. — Мы и так слишком затянули с этим.

— Важнее всего прочно удерживать в своих руках Палмарис, — заметил герцог Калас. — Вот-вот наступит зима. Мы должны в самое ближайшее время восстановить тут порядок и закрепить город за собой.

Эйдриан кивнул. Они уже не раз обсуждали эту проблему. На данной стадии захвата королевства приоритетным являлся контроль над Палмарисом и налаживание в нем мирной жизни. Люди только в том случае проникнутся к Эйдриану расположением, если он внесет не слишком много беспорядка в их жизнь. Пока продолжалось сражение и по улицам города метались солдаты, его жители пережили немало ужасов. Однако Палмарис был захвачен с минимальными жертвами. Пленников одного за другим допрашивали и отпускали по домам, объясняя им, что новый законный король Хонсе-Бира — добрый, справедливый правитель, который не станет мстить запутавшимся людям, хотя они и осмелились воспротивиться ему.

— Так ты предпочитаешь позволить вражеской армии разгуливать на свободе? — спросил монах, обращаясь к Каласу. — У солдат этого гарнизона в городе остались семьи. Тебе не приходит в голову, что они ведь могут и вернуться?

Герцог рассмеялся, словно для него это не имело значения.

И в глубине души Де'Уннеро готов был согласиться с ним. В городе сейчас находились десять тысяч солдат, включая гвардейцев Бригады Непобедимых. Может, гарнизон Палмариса и мог бы оказать этой армии серьезное сопротивление, если бы во время наступления оставался здесь, под защитой прочных городских стен. Но сейчас, вынужденный нападать извне, он не имел ни малейшего шанса.

— Они не вернутся, — сказал герцог Калас, обращаясь к Эйдриану. — Думаю, солдаты, сбежавшие из Палмариса, совершенно растеряны и потому пойдут на север. Им трудно что-либо предпринять без руководства принца Мидалиса, но они доберутся до Вангарда не раньше чем наступят зимние холода. Пусть себе идут! Лишние рты, которые Мидалису придется кормить в трудное зимнее время. Когда он в конце концов поведет их на Палмарис, это будет банда истосковавшихся по дому, оголодавших оборванцев.

Звучало резонно, и молодой король снова кивнул. Подумаешь, на север сбежали несколько сот человек. Его это не сильно беспокоило. Палмарис у него в руках, и сейчас это важнее всего. Ну и конечно, нужно как можно скорее подчинить себе ближайшие к городу земли, может, даже до Кертинеллы и Ландсдауна.

Однако самая желанная добыча, та, которой Эйдриан жаждал даже сильнее, чем Де'Уннеро, аббатство Санта-Мер-Абель, лежала не на севере, а на западе.

Конечно, он пока ничего не говорил командирам о предстоящей ему небольшой «прогулке».

— Принц Мидалис будет представлять собой угрозу только в том случае, если сумеет найти слабые звенья в наших замыслах, — заметил Эйдриан. — Однако до наступления зимы это вряд ли возможно, а до тех пор мы вполне успеем закрепить за собой все провинции от Энтела до Урсала и от Урсала до Палмариса. Нужно показать жителям этих самых населенных областей Хонсе-Бира, что правление короля Эйдриана несет им мир и процветание. В конечном счете, это ведь все, чего они хотят. Простых людей мало заботит, какое имя носит король. Им важно, чтобы была еда на столе.

— От притязаний Мидалиса на престол так просто не отмахнешься, — возразил монах. — Он многих поднимет против нас.

— Чем дольше мы будем удерживать его на расстоянии, тем меньше народу он сможет поднять, — с усмешкой вставил герцог Калас. — Чрезвычайно важно, чтобы принц действовал там и тогда, как и когда предопределим для него мы, а уж наша забота сделать его путь как можно более длинным и трудным. Чем дальше от Урсала состоится сражение с принцем Мидалисом — если вообще до этого дойдет, — тем меньше у него будет поддержки.

Король перевел взгляд на Де'Уннеро.

Эта дискуссия, касающаяся сугубо мирских дел, была монаху явно в тягость, и он молча сидел, постукивая кончиками пальцев друг о друга.

— Терпение, друг мой, — посоветовал ему Эйдриан. — Скоро дойдет дело и до Санта-Мер-Абель.

— Недостаточно скоро для меня, — отозвался Де'Уннеро.

— Мы пока не готовы к этому, — сказал герцог Калас. — Ты же знаешь, я не меньше твоего жажду увидеть падение Санта-Мер-Абель! Но кроме этого нам нужно обеспечить преимущество на море, чтобы полностью изолировать принца Мидалиса.

— Мы захватим и море, и побережье Лапы Богомола, — заверил обоих король. — И Санта-Мер-Абель обложим со всех сторон, но только тогда, когда все другие аббатства Хонсе-Бира, за исключением Сент-Бельфур в Вангарде, будут в наших руках и Фио Бурэй лишится поддержки за пределами Санта-Мер-Абель.

Маркало Де'Уннеро кивнул, изо всех сил сдерживая раздражение. Ему, конечно, был известен этот план, поскольку наиболее сложную его часть он сам разрабатывал вместе с аббатом Олином еще задолго до восхождения Эйдриана на престол. Однако король внес в него изменения, даже не посоветовавшись с кем-либо из них. И как искусно все обстряпал! Просто потряс перед носом аббата Олина морковкой, перед которой старый осел не смог устоять. Интересно, как Эйдриану удастся захватить восточное побережье Хонсе-Бира, когда вся его наемная армия оттянута на юг, в Хасинту?

— Время — наш союзник, а не враг, — сказал Эйдриан монаху, словно прочтя его мысли. — Церковь только тогда сильна, когда имеет поддержку извне. А по мере того как на нашу сторону будет переходить все больше и больше аббатств, влияние нынешнего отца-настоятеля станет сокращаться и в конце концов превратится в ничто. Мы будем иметь возможность убеждать людей, а Бурэю и его приспешникам придется сидеть взаперти в темных коридорах Санта-Мер-Абель.

Он улыбнулся и откинулся назад с таким видом, будто все идет в точности как задумано.

Эйдриан взмахом руки отпустил гонца. Тот хотел было возразить, но, увидев, что король нахмурился, поспешил удалиться.

— По правде говоря, я думал, что аббат Олин пошлет его к нам еще с половины пути, — заметил Де'Уннеро.

У монаха был такой вид, словно услышанное позабавило его. Гонец явился в Палмарис с нижайшей просьбой от аббата Олина прислать подкрепление. Дескать, без этого ему не выполнить свою задачу в Хасинте.

— Олину еще даже не известно, насколько силен или слаб его противник, — проворчал Эйдриан.

Де'Уннеро заметил, что король назвал аббата просто по имени, без титула; наверняка это не было простой оплошностью.

— Зато ему уж точно известно, что некоторые наши наемники разбежались по домам, — сказал он.

— А разве мы этого не ожидали?

— Аббат Олин жаждет заполучить Хасинту больше, чем ты себе представляешь, — продолжал монах.

— У него десять тысяч наемников, флот жаждущих добычи пиратов, несколько боевых кораблей Урсала с прекрасно обученными экипажами и гарнизон Энтела, две тысячи сильных воинов, по опыту и снаряжению уступающих только Бригаде Непобедимых. Если с такой поддержкой ему не удастся установить контроль над раздираемой смутой страной, вряд ли он заслуживает нашего уважения.

И снова Де'Уннеро удивился тому, как пренебрежительно отзывается молодой король об Олине.

— Завладеть Хасинтой будет нелегко, — предостерег он.

— Судя по сообщениям, бехренцы сейчас заняты исключительно междоусобными драками.

— Это так, но ситуация может быстро измениться перед лицом внешней угрозы. Аббат Олин просто проявляет разумную предосторожность. К тому же нам все еще неизвестны настроения береговой охраны на восточном побережье. Если они не перейдут на нашу сторону, часть сил, приданных аббату Олину, будут вынуждены отвлечься от основной цели.

— Береговая охрана не пойдет против Энтела! — стоял на своем Эйдриан. — Их всего-то несколько сотен, и то если они объединят усилия, а Энтел — огромный город. И монахи ордена Абеля в Энтеле подчиняются Олину.

— Только аббатство Сент-Бондабрис, — напомнил ему Де'Уннеро. — Там ведь есть и второй монастырь, Сент-Ротельмор. Его настоятель и братья никогда не питали особо дружеских чувств к аббату Олину.

— По сравнению с Сент-Бондабрисом это совсем небольшое аббатство, — возразил король.

Де'Уннеро кивнул, уступая. В глубине души он и сам полагал, что сил у аббата Олина для осуществления его миссии более чем достаточно — если для Хонсе-Бира вообще существует возможность использовать беспорядки, царящие ныне в Бехрене. Олин получил все, что ему обещал Эйдриан; к тому же в тайниках Сент-Бондабриса хранился самый большой запас драгоценных камней из Пиманиникуита, не обладающих магией. Имея их под рукой, аббат может в случае необходимости удвоить, а то и утроить армию.

Тем не менее его насторожило, что просьба Олина так сильно вывела из себя Эйдриана.

— Аббат Олин не подведет, — сказал он.

— Боюсь, как бы мне не пришлось самому отправиться туда, — недовольно отозвался молодой король.

— Что же, там теплый климат, а впереди, как известно, зима. Вряд ли принц Мидалис причинит нам какое-либо беспокойство до поздней весны, а вероятнее всего, даже до середины лета. Если хочешь ускорить развитие наших дел в Хасинте…

— Нет! — решительно заявил Эйдриан, его тон немало удивил монаха. — У меня здесь есть одно дело.

Де'Уннеро с любопытством воззрился на него.

— И что за дело?

Король, как ему показалось, хотел было ответить, но внезапно махнул рукой.

— Думаю, все уладится, и достаточно скоро, — сказал он. — Если аббату Олину потребуется моя помощь, что же… Я прибуду к нему.

— Даже на твоем замечательном коне потребуется больше месяца, чтобы добраться до Энтела.

— Существуют способы заставить скакуна двигаться намного быстрее, — ответил Эйдриан. — С помощью магических камней можно влить в Дара энергию других лошадей. Он уже доказал свою восприимчивость к этому.

— Ну хорошо — пару недель.

— Никуда не денешься, если мое присутствие там будет необходимо. Хотя, надеюсь, до этого не дойдет.

— По крайней мере, ты можешь не волноваться из-за того, что оставляешь здесь, — сказал монах. — Два самых больших города уже в наших руках. Вскоре Калас выступит на запад и закрепит за нами большую часть страны.

Эйдриан кивнул, и Де'Уннеро встал, собираясь уйти. Ему еще предстояло много возни с захваченными в плен братьями аббатства Сент-Прешес. Некоторые из них вроде бы склонялись к сотрудничеству, но большинство, как и следовало ожидать, проявляли упрямство.

— Если я отправлюсь в Хасинту, то без тебя, — сказал Эйдриан ему в спину. Де'Уннеро повернулся и посмотрел на молодого короля, снова удивившись его тону. — Я не могу оставить герцога Каласа одного, без присмотра.

Это прозвучало логично, но… не слишком убедительно.

— Лично меня интересует только одно путешествие — на восток, — заверил Эйдриана монах. — К вратам Санта-Мер-Абель, где я смогу начать наконец необходимые реформы абеликанской церкви.

Он повернулся, собираясь уйти, но король снова заставил его остановиться, добавив:

— Вот что еще… Я хочу, чтобы Садья отправилась со мной.

Де'Уннеро застыл на месте. Ему припомнились все взгляды, которые Садья бросала на Эйдриана на протяжении последних нескольких дней — нет, что там, последних нескольких недель! По возрасту она была гораздо ближе к молодому королю. И монах понимал, что именно привлекало певицу и вызывало ее восхищение. Она любила силу, любила опасность. Она оказалась в объятиях Де'Уннеро только потому, что ее возбуждала сама мысль иметь дело с таким опасным созданием, как тигр-оборотень. Именно это подогревало ее страсть, и разве могла такая женщина не потянуться к Эйдриану Будабрасу? Он молод, хорош собой, он непревзойденный воин. Он король, и скоро его влияние распространится на весь мир! И этот мальчик опасен, очень опасен. О да, Де'Уннеро теперь отчетливо понимал это. Эйдриан — невероятно опасный человек, чьи уверенность и могущество возрастают с каждым днем.

Монах медленно повернулся и посмотрел на того, кто совсем недавно был его учеником.

— Ты хочешь, чтобы Садья оставила меня и поехала с тобой?

— Вот именно.

Это прозвучало сухо, даже прозаично. Но у Де'Уннеро не было сейчас настроения ссориться с Эйдрианом.

— Ты же знаешь, я не могу обойтись без вас обоих, — медленно сказал он. — Существует еще одна маленькая проблема. Я оборотень.

— Я сделаю так, что ты сможешь полностью сдерживать тигра внутри себя, — пообещал король. Де'Уннеро прищурил глаза, не сводя с него взгляда. — Это в моих силах. Зверь утратит над тобой власть, потому что я объясню тебе, как обращаться к человеческой стороне собственной натуры. И научу с помощью магического камня сохранять нужный уровень самообладания.

Монах не отвечал. После долгой паузы Эйдриан заговорил снова.

— Я предлагаю тебе свободу. Предлагаю стать полностью независимым от меня.

Ошеломленный Де'Уннеро по-прежнему молчал.

— Рано или поздно это должно было случиться, тебе не кажется? В конце концов, я не смогу неотлучно сидеть при тебе в Санта-Мер-Абель, после того как аббатство станет нашим, а ведь ты наверняка захочешь править абеликанской церковью именно оттуда. К тому времени, когда мы победим, ты сам должен научиться держать хищника внутри себя в узде.

— И взамен я должен уступить тебе женщину, которую люблю?

Молодой король пожал плечами. Де'Уннеро понял, что в данный момент он не готов к схватке. Это было всего лишь прощупыванием почвы.

— В конце концов, она сама вправе выбирать путь, по которому идти, — уронил Эйдриан.

— Она уже сделала выбор, — ответил монах и снова повернулся к двери.

— И что за жизнь ты можешь предложить ей в Санта-Мер-Абель? — спросил Эйдриан, скорее всего, просто чтобы лишний раз причинить боль Де'Уннеро.

Потому что, в самом деле, что за жизнь ожидает Садью, запертую в мрачных стенах аббатства?

Ответа на этот вопрос монах не знал. Он уже вышел из комнаты, однако голос Эйдриана догнал его и за дверью.

— А я предложу ей весь мир, — дерзко крикнул вслед Де'Уннеро молодой король. — Весь мир!

ГЛАВА 11 КАЖДЫЙ ИЩЕТ СОЮЗНИКОВ КАК МОЖЕТ

Тропа петляла по северному склону горы, и сильный холодный ветер дул в лицо Белли'мару Джуравилю. Склон уходил вниз, к плотному слою густого серого тумана, затянувшего широкую долину.

Ах, как хорошо Джуравиль знал эти тропы вокруг родной долины! Как хорошо он знал Эндур'Блоу Иннинес с ее городом-деревом Кер'алфар, домом тол'алфар, крылатых эльфов! Он ушел отсюда почти пять лет назад, да и вообще за последние два десятилетия чаще бывал за пределами родного дома, чем в нем.

Приятно вернуться домой, хотя при мысли об Эйдриане, занявшем престол Хонсе-Бира Эйдриане, улыбка Джуравиля увяла.

Он оглянулся и посмотрел на спутников, эльфов док'алфар, которые держались чуть поодаль.

— Что ты натворил? — раздался резкий голос из-за деревьев.

Несмотря на необычную резкость тона, Джуравиль узнал голос То'эль Даллии. Вглядываясь в деревья, он попытался разглядеть ее среди переплетения ветвей.

— Это наши давным-давно потерянные собратья, — торжественно ответил эльф.

Оказавшись почти рядом с Джуравилем, То'эль Даллия пристально разглядывала его. На ее лице явственно проступило смешанное выражение радости и беспокойства.

— Сейчас не время приводить чужаков в Эндур'Блоу Иннинес, — уронила эльфийка. — Скажи им, чтобы они убирались отсюда, да побыстрее!

Джуравиль едва не рассмеялся, но вовремя остановил себя: именно абсурдность этого предложения свидетельствовала о том, в каком сильном расстройстве пребывает его соплеменница. Потому что не существовало «подходящего» времени для того, чтобы приводить чужаков в Эндур'Блоу Иннинес! Очень немногим посторонним позволялось увидеть зачарованную эльфийскую долину, и это были либо будущие рейнджеры, либо люди, которым предоставляли убежище во времена какого-нибудь ужасного бедствия. Именно так много лет назад поступила госпожа Дасслеронд по отношению к людям, бежавшим от напавшего на них демона-дракона. Это привело к тому, что вместе с беженцами в долине эльфов оказался сам Бестесбулзибар, и оставленное им гнилое пятно оскверняло прекрасную землю, увеличиваясь в размерах, что могло привести…

К тому, к чему привело. Только много позже Джуравиль осознал все последствия столь нехарактерного для Дасслеронд великодушия. Именно из-за того, что демон попал в эльфийскую долину, именно из-за оставленного им гниющего пятна госпожа Дасслеронд послала Бринн на юг освобождать из-под ига Бехрена тогайские степи, считая, что тем самым обеспечивает эльфам потенциальную возможность бегства, если увеличивающееся в размерах пятно в конце концов выживет их из долины. Именно из-за этого Джуравиль отправился на юг вместе с Бринн, хотя обычно рейнджеры покидали долину в одиночку. И хорошо, что он оказался рядом; именно его присутствие спасло девушку от безжалостных — по человеческим меркам — док'алфар.

Именно из-за этого повелительница эльфов похитила сына Джилсепони и вырастила его, рассчитывая использовать как орудие против следов тлетворного воздействия демона.

И все это стало результатом одного-единственного, великодушного, но недальновидного поступка.

Пожав плечами, Джуравиль подумал, что если то, что рассказывают об Эйдриане, правда, то перечень последствий того давнего события еще далеко не исчерпан.

Он снова посмотрел на кипящую возмущением То'эль Даллию.

— Как ты мог сотворить такое? — повторила она.

— Я привел в долину эльфов наших собратьев, — ответил Джуравиль и махнул рукой в сторону приближающихся спутников. — Среди них Каззира, моя супруга, и сам король Элтирааз, владыка док'алфар Тимвивенна.

Эти имена и названия, конечно, ни о чем не говорили То'эль Даллии, за исключением, пожалуй, одного.

— Док'алфар? — повторила она, едва справившись с собой от волнения.

Потрясенная, она даже пропустила мимо ушей, что Джуравиль только что назвал одну из представленных своей женой.

Каждый шаг капитана Альюмета сопровождали любопытные, иногда настороженные взгляды.

Он и сам с интересом посматривал по сторонам, на палатки из оленьих шкур и людей со светлыми волосами. Какие, однако, они все высокие! Альюмет и сам был отнюдь не коротышка, но рядом с жителями южного Альпинадора ощущал себя именно таковым. Наконец-то славный капитан понял, на чем основана репутация альпинадорских варваров. У любого здешнего деревенского жителя руки выглядели массивнее, чем бедра сопровождавших Альюмета «медведей», как обычно называли за пределами Хонсе-Бира его жителей.

На капитана это зрелище производило немалое впечатление, а вот принц Мидалис явно не первый раз был в этой деревне, и многие варвары узнавали его. Мидалис держался с истинно королевским величием. Ему уже перевалило за тридцать, но он обладал телосложением и энергией юноши. Принц был очень похож на брата, короля Дануба, хотя тот по сравнению с ним казался грузным. Оба унаследовали от предков густые черные волосы и проницательные голубые глаза, пристальный взгляд которых заставлял большинство людей невольно съеживаться. Коротко подстриженная борода Мидалиса не скрывала сильной линии челюсти.

Рядом с ним аббат Хейни выглядел довольно хрупким. Настоятель Сент-Бельфура рано облысел, отчего лоб его казался неестественно высоким, и один его глаз видел хуже другого. Несмотря на то что в последние годы его здоровье оставляло желать лучшего, Хейни держался с достоинством и самообладанием.

Внезапно у смуглокожего Альюмета мелькнула мысль: какое, наверное, странное впечатление производит на обитателей здешних мест их троица.

К ним приблизился человек, крупный даже по меркам Альпинадора. В его длинные, густые волосы с одной стороны были воткнуты орлиные перья; грудь едва прикрывала безрукавка из оленьей кожи, а стягивающий правое предплечье ремень подчеркивал могучие мускулы варвара.

Суровое, с резкими чертами лицо великана при виде гостей расплылось в улыбке.

— Брунхельд! — окликнул его принц Мидалис. — Давненько же мы не виделись!

Они обменялись рукопожатием, но варвару, видимо, этого показалось мало, потому что он заключил Мидалиса в крепкие объятия. Тем не менее его взгляд остановился на Альюмете: надо полагать, появление бехренца в Альпинадоре удивило его не меньше, чем других деревенских жителей.

— Ты, как я погляжу, без труда нашел нас? — спросил Брунхельд на ломаном языке «медведей». — Наверное, нужно лучше заметать следы, если какой-то южанин смог нас выследить!

— Только потому, что этого южанина обучал твой соотечественник Андаканавар, — ответил принц Мидалис, и улыбка великана стала еще шире. — А где сейчас наш друг?

— Путешествует по северным просторам, — коротко объяснил варвар и сделал приглашающий жест в сторону палатки. — Заходите. Подкрепимся и выпьем меду.

Мидалис кивнул, принимая его приглашение, и сделал знак спутникам не отставать от него. Хотя Брунхельд и был главой всех южных племен Альпинадора, в его палатке отсутствовали какие-либо признаки роскоши, за исключением, может быть, устилавших пол меховых шкур.

— С аббатом Хейни ты знаком, — сказал принц; Брунхельд кивнул и бросил на аббата дружелюбный взгляд. — Позволь представить тебе Альюмета, капитана прекрасного торгового судна «Сауди Хасинта», из города Палмарис.

— Мое племя к твоим услугам, — сказал капитану гостеприимный варвар. — Далеко же ты забрел на берег, бехренец. По правде говоря, я помню тебя еще со времени свадьбы короля Дануба и Джилсепони.

Альюмет учтиво ему поклонился.

— Капитан Альюмет сообщил мне крайне огорчительное известие, друг мой, — продолжал принц Мидалис. — Мой брат мертв.

— Это известие ранит мне сердце, — с неподдельной болью откликнулся варвар. — Я считал короля Дануба другом.

— Есть и еще кое-что, — снова заговорил принц, бросив взгляд на капитана, сообщившего ему также новости об Эйдриане Будабрасе и Маркало Де'Уннеро. — И, боюсь, они также доставят тебе боль. Мы пришли к тебе, потому что считаем важным, чтобы твой народ знал о происходящем в южном королевстве. Мы пришли к тебе, потому что сомневаемся, что новый король Хонсе-Бира, по существу являющийся узурпатором, будет соблюдать соглашения относительно границ между нашими государствами.

— Почему именно этот человек занял престол Хонсе-Бира? — с удивлением и гневом спросил, выслушав его, Брунхельд. — А как же Джилсепони? И ты сам?

Принц сделал бехренцу знак. И капитан Альюмет еще раз, стараясь не упускать никаких подробностей, рассказал о недавних событиях в южном королевстве.

Рассказ длился больше двух часов, и все это время великан слушал, ни разу его не перебив. Когда Альюмет закончил, предводитель альпинадорцев долго молчал, обдумывая услышанное.

— О чем ты просишь, во имя нашей дружбы? — в конце концов спросил он Мидалиса.

Принц бросил взгляд на товарищей и снова перевел его на Брунхельда; он был искренне благодарен варвару за то, что он именно таким образом поставил этот вопрос.

Беда заключалась в том, что, по крайней мере сейчас, принц Мидалис не знал на него ответа.

С огромной неохотой магистр Виссенти повернулся наконец спиной к заливу Мазур-Делавал, Палмарису и пустился во второе за последний месяц путешествие в Санта-Мер-Абель. Он долго оставался на восточном берегу лениво катящего свои воды залива, жадно ловя все доходящие до него новости и слухи. После того как Палмарис оказался в руках Эйдриана, флот короля повернул на восток, чтобы закрепить за новым властителем Хонсе-Бира все населенные пункты по берегам залива. Армия, которой по большому счету больше нечего было делать в городе, с той же целью растеклась по близлежащим землям.

Вскоре Виссенти Мальборо затерялся в длинной веренице беженцев, устремившихся в Санта-Мер-Абель. Прибыв наконец в огромный древний монастырь, на поле перед его воротами он увидел целый палаточный город. Людей тут собралось не меньше, чем когда на страну обрушилось бедствие розовой чумы! Они страшно напуганы, вздрагивая от волнения, понимал магистр. Напуганы, сбиты с толку и естественным образом обращают взоры к тому единственному месту, которое, как им кажется, стоит непоколебимо.

В свое время Фио Бурэй не проявил особого участия к многочисленным жертвам чумы, и Виссенти задавался вопросом, окажется ли он более великодушен на этот раз.

Внутри огромного аббатства царило всеобщее возбуждение. На каждом шагу магистра останавливали братья, умоляя рассказать им последние новости. Он по возможности старался уклониться от вопросов, отделавшись немногими словами, поскольку еще у ворот его встретил посланник отца-настоятеля и попросил немедленно явиться для аудиенции. В конце концов, с помощью магистров из непосредственного окружения отца-настоятеля, Виссенти сумел добраться до покоев Фио Бурэя.

Не вызывало сомнений, что настроение у того было скверное. Хмуро глядя на Виссенти, Бурэй, не тратя времени на приветствия, резко спросил:

— Что произошло?

— Эйдриан взял Палмарис, — ответил магистр из аббатства Сент-Прешес.

И пересказал все, что ему стало известно о падении города.

Когда он перешел к описанию сражения, отец-настоятель прервал его.

— Я слышал, епископ Браумин выступил со словами одобрения действий не только нового короля, но и аббата Олина и даже Маркало Де'Уннеро.

Он даже не пытался сдержать гнев — безошибочный признак того, что чрезвычайно подозрительный Бурэй поверил в капитуляцию Браумина.

Магистр Виссенти опустил взгляд, поскольку от беженцев до него дошли такие же слухи. По их словам, они собственными ушами слышали, как епископ Браумин поддержал короля Эйдриана.

— Я слышал об этом, — заметно нервничая, ответил магистр. — И сие не дает мне покоя с тех пор, как Палмарис пал.

— Пал? Или, может быть, капитулировал?

— Пал! — уже более резко повторил Виссенти Мальборо. — Я видел это собственными глазами. Жители Палмариса яростно сражались, но были разбиты. И братья аббатства Сент-Прешес стояли насмерть, пока стены аббатства не запылали и солдаты Эйдриана не ворвались внутрь!

— Тебе, который видел все это, удалось сбежать оттуда?

— Я наблюдал за происходящим с другой стороны залива. И то, что я видел, подтверждают люди, покинувшие город, — сказал магистр.

— Те самые, которые говорят, что епископ Браумин выступил с одобрением действий нового короля?

Виссенти Мальборо испустил беспомощный вздох.

— Нет, — ответил он растерянно и добавил куда более убежденно, словно вся картина только сейчас стала яснее вырисовываться в его сознании: — Нет. Эти последние сообщения о якобы высказанном епископом Браумином одобрении появились позднее. Я бы сказал, что это весьма похоже на попытку короля-самозванца ввести горожан в заблуждение. Может, люди, распускающие эти слухи, были внедрены…

— Шпионы? — прервал его Фио Бурэй и покачал головой, явно отклоняя это предположение. — Нет, магистр Виссенти. Ты, как и я, видел этих людей. Они искренне недоумевают, потому и прибыли в Санта-Мер-Абель. К тому же их слишком много.

Виссенти снова вздохнул.

— Так каким же образом ты все это объяснишь? Неужели епископ Браумин утратил веру? Тот самый человек, который выстоял против отца-настоятеля Маркворта, когда, казалось, все было потеряно? — спросил отец-настоятель.

Магистр Виссенти повесил голову. Да, он слышал об этом от многих людей, но не мог даже представить себе, что на самом деле произошло и как это могло произойти.

Конечно, ни Виссенти, ни Фио Бурэй, ни кто-либо еще из присутствующих не догадывались, что Эйдриан Будабрас обладает необыкновенным могуществом в использовании камня души и благодаря этому сумел завладеть телом даже такого знающего, опытного человека, как Браумин Херд. И заставил его уста произнести то, что желал услышать.

— Значит, вы нуждаетесь в нас больше, чем мы в вас, — заметил король Элтирааз, после того как повелительница тол'алфар рассказала ему и Джуравилю правду о новом короле Хонсе-Бира.

Джуравиль, теперь прекрасно владеющий языком док'алфар — который, кстати, не слишком сильно отличался от языка его народа, — перевел слова владыки бескрылых эльфов, постаравшись передать все оттенки, поскольку Элтирааз отнюдь не хотел никого унизить и не добивался выгодного для себя соглашения с позиции силы. Он просто констатировал факт, и в его тоне звучали нотки сочувствия, не оставляющие сомнений, что в это тревожное время он намерен помочь собратьям.

Эльф подчеркивал эту мысль в разговорах с Дасслеронд на протяжении всей первой недели после возвращения в Эндур'Блоу Иннинес. Поначалу повелительница тол'алфар пришла в ярость, узнав, что он осмелился привести док'алфар в долину, месторасположение которой хранилось в глубокой тайне, даже несмотря на то что новости Джуравиля ошеломили ее, как и всех крылатых эльфов. Мало кто из них предполагал, что их считавшиеся погибшими собратья уцелели.

Однако постепенно госпожа Дасслеронд начала склоняться к мысли, что он поступил правильно, приведя с собой Каззиру и короля док'алфар. И уже одно это не оставило у Джуравиля никаких сомнений в том, насколько отчаянно хозяйка Кер'алфара испытывала ныне потребность в помощи.

— Если Эйдриан таков, как я предполагаю, то очень скоро ты поймешь, что в опасности и мы, и вы, — сказала госпожа Дасслеронд.

Джуравиль заметил, что на лице Каззиры, тоже понимающей его язык, мелькнуло недовольство. Он успокаивающе кивнул любимой, давая понять, что его повелительница не хотела задеть короля Элтирааза. Потом, стараясь быть как можно более точным, перевел сказанное владыке док'алфар, назвав особо удачным то обстоятельство, что в такое нелегкое время они оказались вместе.

Элтирааз долго не сводил взгляда с госпожи Дасслеронд.

— Что мы предпримем? — наконец спросил он. — Если этот юный Эйдриан действительно столь мстителен и могуществен, как ты предполагаешь, и в его распоряжении десятки тысяч людей-воинов, как нам следует поступить?

У Дасслеронд прямого ответа не было.

— Нужно держаться как можно дальше от Эйдриана. И постараться как можно больше разузнать о его намерениях. В этом противостоянии у нас есть союзники, и среди них его мать, — сказала она.

— А как насчет Бринн? — спросил Джуравиль. — Нужно сообщить ей о том, что произошло в Хонсе-Бире.

Госпожа Дасслеронд задумалась, пытаясь оценить, в связи с новым положением Бринн Дариель, может ли тогайранка стать союзницей эльфов в борьбе против Эйдриана или, на худой конец, оказать помощь, если им придется бежать из родной долины.

— Док'алфар знают, что такое бриста'ку'вени? — спросила она Джуравиля.

Повелительница крылатых эльфов имела в виду способ посылать свой голос с ночным ветром, способным переносить даже тихий шепот на огромные расстояния, где переданное сообщение могло быть услышано и расшифровано теми, кто владеет этим искусством.

Джуравиль начал переводить вопрос, но Элтирааз прервал его, вскинув руку, и кивнул; очевидно, он уже понял, о чем идет речь.

— Есть возможность усилить эффект.

Владыка Тимвивенна достал из мешочка синий, отсвечивающий фиолетовым сапфир, не менее впечатляющий драгоценный камень, чем тот, которым владела Дасслеронд. Он протянул его повелительнице тол'алфар.

— Это а'бу'кин Диноньел. Камень воздуха и тумана.

— Тел'не'кин Диноньел, — ответила Дасслеронд, после чего достала свой сверкающий изумруд и поднесла его к сапфиру. — Камень цветущей земли.

— Разлученные, как Тол и Док, — продолжал Элтирааз. — Изумруд был даром Тол, чтобы они могли сохранить любимую долину цветущей и в безопасности. Сапфир был подарен Док, чтобы они могли спрятать свое убежище под покровом густого тумана. Эти камни близки друг другу, как родные братья — и как их прежние владельцы, повелитель и повелительница Эндур'Блоу Иннинес.

— А мы с тобой восстановим эту древнюю связь, собрат мой король, — заявила госпожа Дасслеронд. — И протянем связующую нить с севера на юг, от Эндур'Блоу Иннинес до Тимвивенна.

— И еще дальше на юг, через горы и логово Аграделеуса до тогайских степей и ушей Бринн Дариель, — развил ее мысль Элтирааз.

— А дракон позволит? — осведомилась повелительница тол'алфар.

— Это создание довольно дружелюбно, хотя может потребовать за проход рассказать ему интересную историю, да не одну, — объяснил Джуравиль. — И конечно, сокровища Аграделеуса должны остаться в неприкосновенности. Он крайне раздражается, если кто-то имеет дерзость на них покуситься. Хотя, если среди них есть что-либо полезное для дела, его можно убедить предоставить это нам на время.

— Дракон, готовый поделиться с эльфами, — пробормотала Дасслеронд. — Это кажется столь невероятным!

Король Элтирааз понимающе усмехнулся.

— Тилвин Док и Тилвин Тол, воссоединяющиеся в интересах общего дела. Это кажется еще более невероятным! — Он постарался в точности повторить ее интонацию.

В ответ повелительница тол'алфар лишь пожала плечами.

Все крылатые эльфы, а также прибывшие из Тимвивенна гости собрались в круг на просторном поле рядом с Кер'алфаром — том самом поле, где сначала Элбрайн был провозглашен рейнджером, а спустя много лет стала им и Бринн. В центре круга лицом к лицу стояли госпожа Дасслеронд и король Элтирааз. Эльфы пели песнь, которую знали и тол'алфар, и док'алфар. Она бережно хранилась в памяти поколений с тех далеких времен, когда раса эльфов была единой.

— Как мы когда-то были разлучены, так пусть теперь мы воссоединимся, — нараспев сказала госпожа Дасслеронд.

— Не два народа, а один, — отозвался Элтирааз.

— Различные телесно, но схожие духом, — продолжала повелительница тол'алфар.

— Объединенные общей целью.

Госпожа Дасслеронд начала поднимать правую руку вверх ладонью, на которой покоился изумруд. Владыка док'алфар последовал ее примеру. Когда их ладони соприкоснулись, магические драгоценные камни засверкали во мраке ночи — внутренним светом, понял Джуравиль, а не отраженным лунным.

Госпожа Дасслеронд торжественно произнесла:

— А'бу'кин Диноньел!

Так назывался сапфир Элтирааза, но когда владелица родственной драгоценности произнесла эти слова, изумруд внезапно начал пульсировать, посылая во все стороны ослепительно зеленые кольца. Сияние медленно опускалось, окружая повелительницу тол'алфар, и наконец заплескалось у ее ног.

— Тел'не'кин Диноньел! — воскликнул владыка Тимвивенна, и от сапфира во все стороны начали распространяться синие всполохи, тоже стекая вниз и собираясь у ног короля.

Оба повторяли названия камней снова и снова, и сияние становилось все ярче, водопадом стекая к земле вдоль их уже смутно различимых фигур. И потом оба эльфийских повелителя начали медленно поворачиваться, следя за тем, чтобы синие и зеленые кольца пересекались при каждом новом повороте.

Король Элтирааз взял госпожу Дасслеронд за руку и притянул поближе к себе.

— А'бу'иэх'тел'кин Диноньел! — воскликнули они в унисон, что означало «камень земли, воздуха и тумана».

Зеленые и синие кольца смешались и, казалось, ожили в удивительном волшебном танце.

Все тревоги и опасности окружающего мира, казалось, отступили. В этот момент триумфа Белли'мар Джуравиль испытывал лишь острое чувство радости.

Стоящая рядом док'алфар, жена Джуравиля, носящая под сердцем их ребенка, крепко сжала его руку.

ГЛАВА 12 У КОГО ИСКАТЬ ПОМОЩИ?

Тогайранка провела рукой по трем глубоким трещинам в стене. Она просила Аграделеуса пометить дорогу в его логово особыми знаками, которые они вместе придумали. Он так и сделал, оставив следы острых когтей на всех развилках. Некоторые обозначали правильный путь, другие неправильный, но Бринн улавливала еле заметные различия в оставленных драконом метках.

Разрабатывая эти знаки, оба надеялись, что ей никогда не придется ими воспользоваться. Мысли об Аграделеусе вызывали в душе тогайранки сложную гамму чувств. С одной стороны, дракон, несомненно, помог ей освободить Тогай; без его помощи она вряд ли сумела бы столь сильно досаждать бехренцам на их собственной территории. Мало того что он был могучим бойцом, с которым никто не мог сравниться в силе и ярости; Аграделеус помог воинам Бринн покинуть разделяющее тогайские степи и Бехрен высокогорное плато, где они могли оказаться в смертельной ловушке. Кроме того, благодаря огромной силе и невероятной выносливости он обеспечивал войско тогайру припасами, давая возможность быстро передвигаться по бесплодной пустыне.

Без Аграделеуса Бринн никогда не одержала бы победу над бехренцами и ей не удалось бы заключить мирное соглашение, принесшее свободу тогайским племенам и превратившее город Дариан в Дариан-Дариалл, где две различные культуры, как предполагала тогайранка, могли обмениваться товарами и знаниями. Бринн надеялась, что этот город «наведет мосты» между Тогаем и Бехреном, подарит народам обеих стран надежду на то, что они могут жить в мире и согласии.

Однако участие дракона в войне на стороне тогайру, при всей его несомненной пользе, обходилось весьма дорого — такую цену Бринн Дариель считала непомерной. Она выпустила на волю страшную, зачастую неуправляемую мощь дракона, и ее по этому поводу мучили угрызения совести. Тогайранка своими глазами видела, как Аграделеус ровнял с землей целые деревни, а его смертоносное дыхание превращало улицы городов в пылающие развалины. Она слышала вопли умирающих — и эхо этих отчаянных криков до сих пор отдавалось у нее в ушах и звучало в ее снах. Больше всего на свете Бринн боялась не нападения бехренцев на свой народ; нет, больше всего ее страшила мысль о том, что может возникнуть необходимость прибегнуть к помощи Аграделеуса еще раз, снова использовать это самое грозное оружие.

Добираясь в сопровождении Астамира сюда, на север Тогая, она снова и снова твердила себе и мистику, что будет использовать Аграделеуса исключительно для разведки. Ну, может быть, еще для того, чтобы держать ятола Гайсана Бардоха на расстоянии…

Тогайранка страстно хотела верить в это.

Каждая метка на стенах бесконечных туннелей напоминала ей о невероятной силе дракона. И вызывала в душе содрогание.

Но Бринн упорно продолжала путь, стараясь избавиться от чувства вины и все время напоминая себе, насколько полезен может быть могучий Аграделеус. Ее народ свободен; тогайру не только вернулись к жизни по заветам предков, но и получили, благодаря Дариан-Дариаллу, возможность познакомиться с современным миром и, взяв из него все лучшее, обогатить свою культуру. Дети тогайранцев в Дариан-Дариалле учились читать в стенах огромного нового скриптория, который Бринн возвела для размещения известнейших ученых трудов, хранившихся ранее в Праде.

Однако стоило ей подумать о несомненных преимуществах, которые может принести участие дракона, как тут же возникала мысль о цене, которую неизбежно придется за это заплатить.

— Тебе не собрать армию, которая в состоянии воспрепятствовать ятолу Бардоху захватить Хасинту, если он все же надумает это сделать, — словно прочтя ее мысли, сказал Астамир. — Для этого нужно поднять весь Тогай. А ты уверена, что люди откликнутся на призыв защищать Бехрен? И имеешь ли ты моральное право просить их об этом?

Бринн пристально смотрела на него в тусклом свете факела. Они, конечно, уже обсуждали это прежде, когда Астамир и Печтер Дан Тарк появились в Дариан-Дариалле с известием о том, что ятол Бардох собирает армию. Обеспечив надежную защиту Дариан-Дариалла, тогайранка и мистик поспешили на северо-запад, к потайному входу на Дорогу Беззвездной Ночи. Вместо себя Бринн оставила Таналака Кренка, своего верного соратника, поручив ему охранять город и поднимать тогайру, хотя ей самой не до конца было еще ясно, что она сможет сделать, имея под рукой это войско.

— Уверена, наш город мы Бардоху не сдадим, — заявила тогайранка, хотя, в общем-то, это был не ответ на вопрос Астамира, потому что ответа она как раз и не знала.

— Твои люди вновь обрели свободу, и лишить их этой свободы могло бы только хорошо организованное нападение объединенных сил Бехрена, — согласился мистик. — К тому же мне не кажется, что на этот раз ятол Бардох нападет на Дариан-Дариалл. Если он совершит эту ошибку, тогда против него поднимется весь Тогай, и он прекрасно понимает это. Для ятола это было бы слишком большим риском сейчас, когда по-настоящему желанная добыча манит его с побережья. Если ты в самом деле хочешь помочь Маду Ваадану, что вытекает из вашего договора и что, по всей видимости, в долгосрочной перспективе обернется пользой для твоего народа, то без Аграделеуса тебе не обойтись.

— Долгосрочной перспективы?

— Ты же понимаешь — если Гайсан Бардох одержит победу в Хасинте, тогда-то он уж точно обратит свои взоры на Дариан-Дариалл.

Бринн хотела было возразить, но вовремя прикусила язык. Астамир, конечно, прав. Как ни тяжело признавать это, она понимала, что все беды и испытания, сопровождающие появление дракона, бледнеют по сравнению с трагедией, которой не избежать, если Гайсан Бардох захватит власть в Бехрене.

Тогайранка заторопилась дальше, решительно напоминая себе, что время бежит быстро; по всему, что ей было известно, сражение за Хасинту уже началось.

Под вечер того же дня они услышали ритмичные грохочущие звуки — храп спящего дракона.

Вскоре узкий туннель привел спутников в просторную пещеру, заваленную монетами и драгоценностями, замерцавшими в свете факела. Однако это была не главная сокровищница дракона, где когда-то Бринн, Джуравиль и Каззира впервые столкнулись с Аграделеусом; та, как помнилось тогайранке, располагалась гораздо глубже и была гораздо больших размеров. Другого выхода нигде не было видно, хотя прямые, ровные стены уходили вверх и терялись где-то высоко над головой.

Астамир пристально разглядывал сверкающие груды. Проследив за его взглядом, Бринн сообразила, чем вызван интерес мистика. Здесь не хранилось практически ничего по-настоящему ценного, даже монеты в основном были серебряные и медные.

— Аргх-х-х-х! — внезапно послышался рев над их головами.

Каменная плита перегородила выход, и они оказались в ловушке.

Бринн выхватила эльфийский меч, Пляшущий Огонь, и воспламенила его — вправленный в рукоять магический рубин уловил ее желание.

— Аграделеус! — позвала она.

В то же мгновение они увидели огромную голову дракона, свешивающуюся сверху на длинной шее.

Огромное создание замерло, широко распахнув зеленовато-желтые глаза с вертикально расположенными зрачками, и насмешливо фыркнуло, выдыхая дым из ноздрей.

— Ах, это ты, малютка! — воскликнул он. — Во второй раз я по ошибке принял тебя за вора!

С этими словами дракон бросил на нее быстрый внимательный взгляд, и Бринн, прекрасно помнившая, где она взяла доспехи и меч, могла лишь пожать плечами.

— И тогда ты у меня кое-что все же позаимствовала, верно, малютка? — Аграделеус издал смешок и снова фыркнул, что сопровождалось очередным выбросом пламени и дыма.

— Вот именно — позаимствовала. Я взяла эти вещи на время. — Бринн спрятала меч. — Всего лишь на время моей жизни — не такой уж долгий срок по меркам Аграделеуса.

— Совсем недолгий, — согласился дракон. — И вообще можешь считать все это своим, даром Аграделеуса в благодарность за прекрасные истории и воспоминания! Еще раз приветствую тебя, малютка! Приятно снова видеть тебя здесь, хотя я удивлен, что ты пришла одна.

Тогайранка оглянулась.

— Не одна, великий Аграделеус.

С этими словами мистик шагнул вперед из тени, точно материализовавшись из пустоты.

Ни Бринн, ни дракона, однако, это не удивило, поскольку они хорошо знали возможности Джеста Ту.

— Приветствую тебя, мистик! — пророкотал Аграделеус. — Как тебе моя ловушка? Приходится проявлять особые меры предосторожности — сейчас, когда люди наслышаны о моем логове. Среди вас, должен тебе сказать, есть немало воров!

— Ну конечно, тогда как сам ты, разумеется, честным путем заработал сокровища, — сухо заметил Астамир.

— Таков кодекс драконов, — в тон ему отозвался Аграделеус. — Слопай владельца и сохрани все блестящее, что было на нем.

Мистик оглянулся.

— Я вижу, ты тут не голодал.

— Это? — скептически уронил дракон. — Это все пустяки. — Он опустил голову почти до земли. — Садитесь мне на шею, и я покажу вам подлинные сокровища, друзья мои.

Как только они оказались наверху, Аграделеус отошел в сторону, его кости затрещали, трансформируясь, и дракон слегка уменьшился в размерах, обратившись в подобие двуногой ящерицы, от которой, однако, по-прежнему исходила чрезвычайно грозная аура.

— Пошли, я покажу вам мои сокровища во всем их великолепии, — сказал он.

Исключительно ради Астамира Бринн позволила дракону устроить им экскурсию по пещерам, набитым сокровищами, хранившимися столетиями. Чего тут только не было! Монеты, драгоценности, сверкающие доспехи, оружие — грозные кривые мечи воинов чежу-лей, широкие палаши из закаленного металла, повсеместно употребляемые в Хонсе-Бире, и многое-многое другое. Остановившись у очередной «безделушки», дракон пускался в долгое описание схватки, в которой ее заработал. Это и в самом деле были захватывающие истории. Они относились к временам, когда не только Бринн и Астамир, но даже родители родителей их родителей еще не появились на свет.

— Надеюсь, вы пришли ко мне с новым рассказом, — заявил наконец дракон.

Бринн посмотрела на мистика.

— Можно сказать и так. И, в этом можно не сомневаться, с новым приключением.

Снова широко распахнув глаза, Аграделеус с любопытством посмотрел на тогайранку.

— Да ты, я смотрю, не теряешь времени даром, малютка! Ну и какую кашу ты заварила на этот раз?

За последние пару лет Бринн не раз приходилось видеть это выражение на лицах самых разных людей. И все же она не могла не улыбнуться, заметив его на физиономии Печтера Дан Тарка, когда знакомила его с новым другом.

Бехренец, конечно, слышал о крылатом чудовище — в конце концов, именно из-за него Бринн получила прозвище Тогайского Дракона, однако встретиться нос к носу с этим невероятным созданием прямо у стен Дариан-Дариалла — совсем не то что увидеть издалека или тем более с замиранием сердца внимать историям, которые о нем рассказывали.

— По моей просьбе сделали специальное седло, на котором могут уместиться трое, — объяснила Дан Тарку Бринн.

Глаза бехренца едва не выскочили из орбит, он инстинктивно отпрянул и в ужасе замахал руками.

— Ты ведь хочешь помочь спасению Хасинты? — спросила она. — В этом и будет заключаться твоя помощь.

— Мы должны летать… на этом… на нем?

— Мы покрыли расстояние от северной границы тогайских степей до Дариан-Дариалла за один день, — вмешался в разговор Астамир. — Аграделеус летает с такой скоростью, что в борьбе с ятолом Бардохом мы сможем рассчитывать каждый следующий ход и быстро связываться с ятолом Вааданом.

Трудно сказать, слышал ли потрясенный Дан Тарк эти рассуждения или нет. Он стоял, качая головой, размахивая руками и что-то бормоча себе под нос.

— Аграделеус? Ты сказала, Аграделеус? — спросил он спустя несколько мгновений. — Так этот… это животное… имеет имя?

Дракон прищурил глаза с вертикальным зрачком и издал низкое рычание, весьма напоминающее звуки, сопровождающие сход снежной лавины.

— У нас в тогайских степях принято говорить, что мудрый человек не станет оскорблять дракона, — спокойно заметила Бринн.

— Думаю, эта поговорка распространена не только в Тогае, — согласился с ней мистик, — а среди всех народов, которые существуют в нашем мире.

— Можно, я его съем? — осведомился Аграделеус.

Колени вконец перепуганного бехренца подкосились, и он едва не рухнул прямо там, где стоял.

— Ну, поговорили, и довольно.

Бринн прошла мимо опущенной головы дракона, ухватилась за кожаный ремень, обхватывающий его плечи, одним плавным движением подтянула тело наверх и уселась на широкой спине Аграделеуса.

— Ну же, залезайте, — поторопила она мужчин. — День только начинается. Сейчас мы сможем увидеть, как далеко продвинулся Гайсан Бардох.

После того как слабо сопротивляющегося Печтера Дан Тарка втащили наверх и усадили в седло, Аграделеус взмыл в небо. Когда он пролетал над Дариан-Дариаллом, кто-то съеживался от страха, однако многие приветствовали дракона радостными криками. Не меняя направления, точно стрела в полете, крылатое создание устремилось в сторону дороги на восток.

На следующий день они уже пролетали над оазисом Дадах. К их удивлению, они не заметили здесь солдат ятола Бардоха или примкнувших к нему изменников из войска Хасинты, с которыми Астамир и бехренец столкнулись на пути в Дариан-Дариалл. Опасаясь худшего, Бринн той же ночью велела Аграделеусу подлететь поближе к Хасинте и под прикрытием темноты опуститься в предгорьях севернее города.

Мистик и Дан Тарк соскочили на землю, а тогайранка осталась на спине дракона, собираясь, как она объяснила, продолжить разведку в окрестностях города. Встретиться договорились в заранее условленном месте.

На прощание Астамир одобрительно улыбнулся Бринн. Он понимал подругу — та без колебаний решила не идти с ними по той простой причине, что в этом случае ей пришлось бы предоставить Аграделеуса самому себе в непосредственной близости от ворот Хасинты.

Могут пострадать слишком много ни в чем не повинных людей, и тогайранка не могла решиться на подобный риск.

— Город все еще в руках ятола Маду Ваадана, — сообщил Астамир Бринн, когда они снова встретились.

Вместе с мистиком пришел не только Печтер Дан Тарк, но и второй посланец ятола, Пароуд. Пока Астамир беседовал с тогайранкой, Дан Тарк стоял на краю небольшой поляны и уговаривал явно нервничающего товарища идти дальше, уверяя его, что все будет хорошо, а огромный дракон по имени Аграделеус им друг, а не враг.

В конце концов Пароуд сумел преодолеть вполне естественный страх и подошел поближе, отвешивая низкие, подобострастные поклоны Бринн и дракону.

— Похоже, беспорядки в Бехрене улеглись, — сказала Бринн. — Думаю, можно отпустить Аграделеуса домой.

Дракон сердито заворчал, не находя, судя по всему, ничего хорошего в подобной перспективе.

— Ты ошибаешься, ситуация только ухудшилась, — выпалил вдруг Пароуд, внезапно обретя голос. — Ятол Бардох сговорился с ятолом Периданом из Косиниды, моей родной провинции. Он… Они собираются напасть на ятола Де Хаммана, и, как только одолеют его, больше никаких препятствий на пути к Хасинте не останется.

— То, что ятол Перидан по доброй воле вступил в союз с Бардохом, весьма скверно для ятола Ваадана и Хасинты, — заметил мистик. — Боюсь, вдвоем они представляют собой значительную силу.

Тогайранка посмотрела на Астамира, безмолвно спрашивая у него совета. Как ей поступить? Возвращаться в Дариан-Дариалл и поднимать людей, призывая их помочь Маду Ваадану? Как у нее язык повернется сделать это после того, как бехренцы на протяжении более десяти лет жестоко угнетали тогайру?

— Не стоит ничего предпринимать раньше времени, — отозвался мистик и добавил, обращаясь к испуганным посланцам: — Возвращайтесь к ятолу Ваадану и спросите, чем Бринн Дариель может ему помочь.

— Он уже объяснил нам, какая помощь ему требуется! — воскликнул Пароуд. — Ему нужны солдаты, все, которых Тогай сможет выставить, и как можно быстрее!

— Тебе не кажется, что ты слишком много берешь на себя? — холодно уронила Бринн, и ее тон заставил Пароуда отпрянуть.

Что-то ей в этом человеке не нравилось. Бехренцы в массе своей были людьми, прежде и больше всего преданными своей родной провинции, а уж потом стране в целом. Пароуд, уроженец Косиниды, только что горячо ратовал за помощь, которая будет способствовать поражению правителя его провинции. Возможно, тут скрывается какой-то тайный умысел, рассудила тогайранка. Хотя не исключено, что этот человек надеется, что ятол Маду Ваадан поторопится заменить ятола Перидана на другого, более надежного человека из Косиниды.

В конечном итоге все это имело не такое уж большое значение для Бринн. Понимая, что в основе беспорядков в Бехрене лежат козни и интриги людей, занимающих в стране самое высокое положение, она снова напомнила себе, что необходимо действовать с величайшей осторожностью.

— Ситуация производит впечатление крайне неустойчивой, — заговорил Астамир, уже в который раз как бы прочтя мысли подруги. — Давайте выясним все, что удастся. Может быть, Бринн и Аграделеусу стоит явиться к ятолу Бардоху с визитом. Не исключено, что тогда он умерит аппетит, а ятол Перидан призадумается, стоит ли связываться с человеком, способным на столь опрометчивые поступки.

— Вполне возможно, — ответила Бринн, по-прежнему не сводя пристального взгляда с Пароуда.

Ее терпение по отношению к нахальным бехренцам может и закончиться. Да, она хочет, чтобы в Бехрене правил кто-нибудь вроде ятола Маду Ваадана, у которого хватило мудрости заключить мир с тогайру. Но добровольно он этого, конечно же, никогда бы не сделал. Так что должен существовать предел подобной сомнительной дружбе.

Недалеко от гавани Хасинты, на военном корабле, над которым реял флаг Хонсе-Бира, аббат Олин и герцог Брезерфорд внимательно слушали рассказ магистра Маккеронта об изменении ситуации в Хасинте.

— Маду Ваадан в ужасе, — заметил Маккеронт. — Он прекрасно понимает, что, если ятол Де Хамман потерпит поражение, нападение Бардоха на Хасинту станет неизбежным. Маду Ваадан открыто просит любой помощи, которую мы сможем ему предложить. Однако по городу ходят слухи, что в поисках защиты он обращает взор и на запад, к Тогайскому Дракону и ее неистовым воинам.

— И тогайру откликнулись на этот призыв? — поинтересовался аббат Олин.

Самодовольное выражение исчезло с его лица при одной мысли о том, что Хасинта может найти помощь у кого-нибудь другого. В его распоряжении имелся целый флот, и воины, которые готовы в любой момент высадиться на берег, а также еще десять тысяч солдат могут пройти через перевал, зажав противника в клещи.

— Нет, — ответил магистр. — Пока не поступало никаких сообщений о том, что из Дариан-Дариалла выступили войска. Сомневаюсь, чтобы эта Бринн сумела быстро собрать такие силы, которые могли бы остановить ятола Бардоха. — Он усмехнулся с весьма самоуверенным видом. — Сомневаюсь также, что ей удалось поднять воинов на помощь Бехрену. Ненависть между этими двумя народами слишком глубока, несмотря на вынужденный мирный договор.

Судя по кривой улыбке на губах аббата Олина, эти новости явно его обрадовали.

— И, таким образом, Маду Ваадану не остается ничего, кроме как просить вас прийти к нему на помощь как можно быстрее, — закончил речь Маккеронт.

Старый аббат посмотрел на герцога Брезерфорда.

— Ты говорил с Майшей Дару?

Герцог кивнул.

— Как ты и предполагал, ятол Перидан встречался с ним после того, как заключил союз с ятолом Бардохом. Просил удвоить усилия.

— Он понимает, что ему следует делать?

— Мешки с драгоценностями в состоянии прояснить разум любого пирата, — угрюмо отозвался герцог Брезерфорд.

Аббат Олин рассмеялся и перевел взгляд на магистра.

— Ну, значит, так тому и быть.

— Так я могу заверить ятола Ваадана…

— Ни в чем его не надо заверять, — перебил Маккеронта аббат Олин. — Ятолу Ваадану придется подождать, пока я не решу, что настало подходящее время. Отчаяние Хасинты — наш верный союзник. В конце концов Маду Ваадан встретит нас с распростертыми объятиями. Я стану спасителем Хасинты, и, опираясь на это, мы добьемся всего, чего желаем.

— Будете обращать бехренцев в свою веру? — не скрывая скепсиса, осведомился герцог Брезерфорд.

Он пребывал в отвратительном настроении со времени своего появления в Энтеле и на всем пути сюда, в Хасинту, хотя аббат Олин предоставил ему в качестве флагманского корабля «Мечту Ротельмора», поистине самый великолепный корабль во всем флоте Урсала, включая и «Речной дворец».

— Будем искать общую основу наших религиозных учений, — наставительно ответил аббат Олин.

— Чтобы привести заблудших овец в свое стадо, — уронил герцог.

— Если угодно. Король Эйдриан желает получить Бехрен. Ну, мы и вручим ему эту страну. Все очень просто.

Брезерфорд с видом покорности судьбе отсалютовал, подняв кружку. Он прекрасно понимал, что у аббата Олина тут свой интерес. Да, молодой король полон амбиций, но этот поход на Бехрен — в то время как в самом Хонсе-Бире еще далеко не улажены все проблемы — в огромной степени был затеян потому, что отвечал страстному желанию аббата Олина.

Герцог достаточно долго вращался при дворе Урсала, чтобы отдавать себе отчет — Эйдрианом двигало прежде всего желание убрать Олина подальше; точно так он проделал это и с ним самим. Причем легче всего было выманить из Хонсе-Бира старого аббата, посулив ему Хасинту. Красивый ход, ничего не скажешь. Армия, тайно прибывшая из Хонсе-Бира, в состоянии защитить Хасинту и тем самым открыть Олину дорогу к захвату власти в Бехрене. И все же с тех самых пор, как власть в Хонсе-Бире сменилась, Брезерфорда, герцога Мирианского, словно ноющая зубная боль, снова и снова одолевали тревожные мысли.

У этой тревоги было имя: принц Мидалис.

ГЛАВА 13 ПОД ПОКРОВОМ ТЬМЫ

— Это безумие, — прошептал Роджер. — Ты добьешься лишь того, что мы оба погибнем!

Смотритель не отвечал, слишком увлеченный разворачивающимся перед ним в высшей степени неожиданным зрелищем.

Гвардейцы Бригады Непобедимых и солдаты Урсала буквально заполонили городки Кертинелла и Ландсдаун. Никакого сопротивления они не встретили, поскольку, придя сюда из захваченного Палмариса, обнаружили, что большое число горожан просто покинули жилища.

— Это ведь вы их предупредили, не станешь отпираться? — спросил кентавр.

— Мы в эти деревни не заходили, — отозвался Роджер. — Пони хотела добраться до Дундалиса как можно быстрее, поэтому мы прошли стороной.

— Ну, значит, это сделал кто-то другой, — заключил Смотритель.

— Гарнизон Палмариса, — предположил его собеседник. — Его солдаты покинули город сразу вслед за нами. Наверное, сделали здесь остановку и посоветовали местным бежать куда глаза глядят.

— Или признать нового короля, — вздохнул Смотритель. — Погляди, похоже, не так уж мало народа предпочли именно это. Но меня вот что интересует — куда делись те, кто покинул эти городки? Не в Дундалис же они направились — в таком случае мы бы встретили их по дороге.

— Не догадываешься, значит? Вовсе не в Дундалис. В Вангард, — ответил Роджер. — Они ушли с палмарисским гарнизоном к принцу Мидалису.

— Ну, тогда их ждет долгая дорога по холоду. Зима в этом году ранняя даже здесь, а на севере она наступает и того раньше. — Могучий кентавр перевел взгляд на собеседника. — Сходи-ка ты туда сегодня вечером, изобрази из себя деревенщину.

— Туда? — недоверчиво спросил Роджер. — Да ты знаешь, на кого я могу там напороться? Маркало Де'Уннеро ошивается где-то поблизости, а если не этот мерзавец, то герцог Калас уж точно. Они оба могут меня узнать. Если я проникну в Кертинеллу или Ландсдаун, то вряд ли скоро выберусь оттуда.

— У нас нет выбора.

— У нас?

— Ну, у тебя, по крайней мере. Чтобы добраться до Палмариса и сделать то, что нужно, нам необходима информация, — сказал Смотритель.

— Тогда давай подползем поближе и послушаем, что болтают вокруг, — предложил Роджер. — Стражники любят трепать языками, а об осторожности и думать забыли. Я спрячусь где-нибудь рядом с ними, и мы узнаем все, что требуется.

Он улыбнулся, щелкнул пальцами и начал спускаться к деревне.

— Ты отправишься в Кертинеллу, — в спину ему произнес кентавр, — но не по улицам болтаться будешь, а зайдешь в трактир. Там из пьяной болтовни за полчаса узнаешь куда больше, чем всю ночь проторчав рядом с полузамерзшими стражниками.

Роджер надвинул пониже капюшон плаща, но не настолько, чтобы создавалось впечатление, будто он боится быть узнанным. Он всегда был человеком изобретательным. Во времена войны с демоном, будучи еще мальчишкой, удачно использовал воровские навыки, умение прятаться и заговаривать зубы, для того чтобы беженцы из этих самых городков, бывших тогда деревнями, не умерли с голоду и не попадались на глаза кровожадным поври. Занимался он этим до тех пор, пока появившиеся в этих краях Элбрайн и Пони не увели несчастных беженцев туда, где были сосредоточены все силы для борьбы с Бестесбулзибаром.

Но тогда противостояли ему всего лишь поври — неистовые в своей ярости, невероятно выносливые карлики. А сейчас он может столкнуться с Маркало Де'Уннеро.

От одной мысли об этом человеке по спине пробегала дрожь. Де'Уннеро здесь, и узнай он Роджера, никто в мире — ни кентавр, ни Пони — не сможет его спасти.

Однако, оказавшись на улицах деревни, где солдат было больше, чем местных жителей, Роджер начал успокаиваться. В конце концов, здесь он вырос и считал эту деревню — ну, или городок — родным домом.

Как и велел Смотритель, он направился к трактиру, однако с удивлением обнаружил, что он почти пуст. Повинуясь внезапному порыву, Роджер свернул в один из боковых переулков и зашагал к дому одного из горожан, своего старого друга.

Тихонько постучав и не получив ответа, он оглянулся по сторонам, убедился, что за ним никто не наблюдает, молниеносно вскрыл замок на двери и проскользнул в дом. Никаких признаков того, что здесь спешно собирали вещи, не было. Напротив, заметив доспехи и прислоненный к стене рядом с камином меч, Роджер проникся уверенностью, что его друг не покинул город.

Это его не удивило, поскольку он знал, что хозяин этого дома, капитан Шамус Килрони, не имел привычки уклоняться от боя.

Роджер прошел в гостиную, опустился в кресло рядом с потухшим камином и, усевшись поудобнее, принялся ждать.

Спустя пару часов им начала овладевать тревога. Может, с Шамусом что-то случилось? Он открыто выступил против нового короля и его бросили в темницу?

В тот самый момент, когда Роджер собрался уйти и уже поднялся на ноги, дверь внезапно распахнулась и вошел явно усталый хозяин. Швырнув шляпу на столик рядом с дверью, он зашагал к креслу, как будто собираясь упасть в него, но потом, что было совершенно нехарактерно для этого обычно спокойного и уравновешенного человека, схватил кресло и швырнул его в стену.

— Дела идут не слишком хорошо, а? — осведомился Роджер, появляясь из темного угла.

Шамус подскочил от звука голоса и немедленно занял оборонительную позицию. Однако, разглядев, кто перед ним, заметно расслабился.

— Что ты тут делаешь? — спросил бывший вояка, когда-то возглавлявший отряд королевской армии в Палмарисе.

— Я тоже рад тебя видеть, — сухо ответил Роджер.

— Прости, я был слишком ошеломлен твоим неожиданным появлением, — сказал хозяин. Подойдя к Роджеру, он широко раскинул руки. — Старый дружище!

С этими словами капитан заключил его в объятия.

Что тоже было крайне нехарактерно для Шамуса Килрони, имевшего привычку ограничиваться крепким рукопожатием. И это больше, чем что-либо другое, поведало Роджеру о состоянии дел в Кертинелле.

— Как быстро меняется мир, — продолжал Шамус, рухнув в кресло и сделав гостю знак тоже сесть. — Скажи, что случилось с Джилсепони после гибели короля Дануба? Она в безопасности? Или…

— В безопасности? Думаю, да, — откликнулся Роджер. — Хотя ты, конечно, понимаешь, что она испытала страшный шок, узнав правду об Эйдриане.

— Так это правда? — Капитан Килрони взволнованно наклонился вперед. — Новый король действительно ее сын?

— Да, но, хотя в его жилах и течет кровь Элбрайна и Джилсепони, больше он ничего от них не унаследовал. Судя по тому, что творит.

— Не знаю, куда все это нас заведет, — вздохнул Шамус. — Но добром не кончится, это точно. Хотя принц Мидалис без боя, конечно же, не сдастся. Да королевство просто развалится на части!

— Эйдриан сейчас в Кертинелле?

— Нет, остался в Палмарисе.

— А Маркало Де'Уннеро? — осторожно спросил Роджер. — Он здесь?

— Де'Уннеро? — переспросил бывший капитан. — А он-то тут при чем?

— Кто представляет здесь короля Эйдриана?

— Герцог Калас, командующий Бригадой Непобедимых.

— И наш добрый герцог не счел нужным сообщить тебе, кто у Эйдриана главный советник?

— Де'Уннеро? — Вид у Шамуса был совершенно ошеломленный.

— Именно он помог Эйдриану захватить трон.

— Не могу поверить!

— Джилсепони сама рассказала мне об этом, — объяснил Роджер, — так что сомневаться в этом нет смысла. Если его здесь нет, значит, он остался в Палмарисе с Эйдрианом. Очень надеюсь, что это так. — Против воли он нервно оглянулся. — Пусть лучше этот отвратительный оборотень сидит там, а не бродит где-то поблизости.

Стараясь осознать все невероятные новости, обрушившиеся на него за последние несколько минут, капитан Килрони несколько раз провел рукой по почти седым волосам.

— Я ничего не понимаю, — заметил он наконец. — Герцог Калас, до сих пор ничем не запятнавший себя человек, ведет себя так, будто предал род Урсалов. Как он может действовать заодно с Маркало Де'Уннеро, если всем известно, что он терпеть не может церковь и церковников?

— Думаешь, он с ним заодно вполне искренне?

В первое мгновение такая постановка вопроса показалась бывшему капитану интригующей, но он быстро нашел на него ответ.

— Он захватывает деревни именем короля Эйдриана, — сказал он. — И те солдаты из палмарисского гарнизона, что проходили тут пару недель назад, говорили, что именно герцог Калас возглавлял поход королевской армии на их город. Послушай, сегодня ночью я должен встретиться с герцогом — он может появиться здесь с минуты на минуту. Прими участие в нашей беседе. Может, мы и сумеем проникнуть в эту тайну.

— Вряд ли, — усмехнулся Роджер. — Калас никогда не проявлял ко мне нежных чувств, а Джилсепони он просто ненавидит.

— Может, мы сумеем убедить его…

— Гораздо вероятнее, что он велит заковать меня в кандалы и потащит за собой в Палмарис. И это еще в лучшем случае, — возразил Роджер. — Нет, я не имею ни малейшего желания встречаться с герцогом Каласом.

Он встал, подошел к окну, слегка отодвинул занавеску и, выглянув на улицу, увидел группу направляющихся к дому военных.

— Калас? — догадался Шамус Килрони.

Роджер кивнул.

— Не выдавай меня. Не знаю, куда все это нас заведет, старый дружище, но одно ясно: с людьми вроде герцога Таргона Брея Каласа мне не по пути!

— Тогда уходи, и побыстрее.

Роджер не успел еще выйти из комнаты, как в дверь громко постучали.

Бывший капитан отозвался на стук не сразу, чтобы выиграть немного времени. Когда он наконец распахнул дверь, солдаты, рассеянно кивнув Шамусу, молниеносно рассредоточились по всему дому, обыскивая каждый уголок, каждый шкаф, переворачивая одеяла и ложась на пол, чтобы заглянуть под все предметы, под которыми можно было спрятаться.

Хозяин дома хотел было запротестовать, но передумал. Проведя большую часть жизни в королевской армии, на службе барону Бильдборо из Палмариса и другим сановникам, он понимал, что, проверяя дом перед приходом командира, солдаты просто выполняют долг.

Не дожидаясь, пока обыск будет закончен, в комнату вошел герцог.

— Герцог Калас. — Шамус отвесил низкий поклон. — Давненько мы не виделись.

Услышав, как в соседней комнате что-то со стуком упало, и от всей души надеясь, что никто не натолкнулся на Роджера, он приложил немало усилий, чтобы эти чувства не отразились на его лице.

— Я удивлен, обнаружив тебя здесь, капитан Килрони.

Герцог сел и знаком велел Шамусу сделать то же самое.

— Это мой дом, — отозвался тот. — Где еще мне находиться?

— На большой дороге с Джилсепони и другими, кто охвачен теми же настроениями, — произнес герцог Калас. — Тебе не впервой вместе с ней выступать против короны.

Это было оскорблением, конечно, но бывший капитан ожидал чего-нибудь в этом роде. Когда мрак надвигался на страну, он действительно поддержал Элбрайна и Джилсепони и даже отправился вместе с Элбрайном в Барбакан. Герцог Калас и Маркало Де'Уннеро в это время возглавляли отряд, посланный, чтобы захватить его нового друга.

В комнату вошли солдаты, и, к облегчению Шамуса, Роджера He-Запрешь они за собой не тащили.

— Верно, я был в свое время на стороне Джилсепони и Элбрайна, — не стал отпираться капитан. — Только я бы не сказал, что она когда-либо выступала против короны. Ты и сам понимаешь это, герцог Калас, Джилсепони боролась с отцом-настоятелем Марквортом и…

— Избавь меня от перечисления достоинств этой дамы, — сквозь зубы процедил Калас. — За последние годы я наслушался слишком много подобных славословий. У меня одна надежда, что она сбежала в леса и ее задрал медведь.

— Или тигр?

Этот явный намек на Де'Уннеро заставил герцога выпрямиться в кресле и прищуриться.

— Да, я слышал о неожиданном возвращении Маркало Де'Уннеро, — продолжал Шамус Килрони. — Хотя, признаюсь, был чрезвычайно удивлен, узнав, что он и герцог Калас снова на одной стороне.

— Да при чем тут Де'Уннеро! — взорвался герцог, и этот резкий тон красноречиво свидетельствовал о его истинном отношении к бывшему монаху. — Наша задача — вернуть королевству Хонсе-Бир прежнее могущество и восстановить…

— Именем королевского рода Урсалов?

— Капитан Килрони! — негромко, но с отчетливо прозвучавшей в голосе угрозой произнес герцог Калас.

Шамус кивнул, давая понять, что готов не вдаваться более в эту тему.

— Поверь, я не меньше твоего удивлен подобным поворотом событий. Однако я абсолютно уверен в том, что под властью Эйдриана наша страна достигнет такого процветания, какого не знала никогда прежде.

— Откуда такая уверенность?

Калас, пробормотав что-то невразумительное, пожал плечами.

— Все дело в нем самом…

Бывший капитан наклонился, вглядываясь в лицо собеседника, на котором застыло странное выражение покорности. Никогда в жизни не видел он гордого и упрямого герцога Каласа таким.

— Если на свете существует человек, рожденный быть королем, то это Эйдриан.

— Да, происхождение у него достойное.

Герцог нахмурился, услышав эти слова.

— Он избавился от многих недостатков своих родителей. А теперь будь любезен, скажи мне, его мать побывала здесь?

— Нет. Пока ты не сообщил мне, что она покинула Урсал, я опасался, что Джилсепони брошена в темницу.

— Станешь утверждать, что и солдаты палмарисского гарнизона здесь не проходили? — подозрительно спросил герцог Калас.

— Нет, не стану, они проходили через Кертинеллу, но слишком спешили, и я не успел их ни о чем расспросить. Полагаю, они направлялись в Вангард.

— И многие жители ушли вместе с ними.

Это было утверждение, не вопрос.

— Верно, многие, — согласился Шамус Килрони. — В этой местности очень уважают принца Мидалиса и короля Дануба, и не менее их — Джилсепони Виндон.

При этих словах Калас снова нахмурился.

— Так что будь осторожен, герцог. Что бы там ни произошло в Палмарисе и к югу от него, на севере имя Джилсепони по-прежнему произносят с чрезвычайным уважением, все прекрасно помнят, что она и Элбрайн сделали для здешних жителей.

— Именно поэтому я и рассчитывал, что, покинув Палмарис, она отправится на север. Однако ты говоришь, что она тут не проходила.

— Ее здесь не было, а если бы это произошло, я непременно встретился бы и побеседовал с ней.

Герцог некоторое время пристально разглядывал Шамуса, а потом кивнул, по всей видимости удовлетворенный.

— Хотя тот факт, что она не заходила сюда, еще не означает, что она не направилась туда, куда ты предполагаешь, — продолжал бывший капитан королевской армии. — Джилсепони никогда не считала Кертинеллу своим домом.

— Может, она и вправду ушла дальше на север, — кивнул герцог Калас. — В Дундалис.

— И ты погонишься за ней?

— Нет, — без колебаний ответил Калас. — На этот раз Тимберленд не имеет никакого значения. В мою задачу не входит разыскивать Джилсепони. И, признаться, я умру счастливым, если никогда в жизни больше ее не увижу. Я должен был взять эти деревни, которые величают себя городами, для Эйдриана, что и выполнил. А теперь солдаты короля и Бригада Непобедимых проделают то же самое в других местечках в окрестностях Палмариса, где все встречают Эйдриана с распростертыми объятиями. Даже епископ Браумин не исключение.

Последнее заявление немало удивило Шамуса, хотя виду он не подал. И как не удивиться? Разве все эти годы Браумин не был одним из самых верных приверженцев Джилсепони?

— Однако я пришел сюда не для пустой болтовни, — неожиданно заявил герцог Калас и снова выпрямился в кресле. — У меня не вызывает сомнений, что жители этих деревень, питая к тебе серьезное уважение, считают тебя ни много ни мало своим предводителем.

— Я бы не стал так утверждать…

— Зато я утверждаю и еще могу добавить, что это меня отнюдь не удивляет, — перебил собеседника герцог. — Король Дануб воспринял твой уход из королевской армии как огромную потерю. Долгие годы все считали, что тебя ждет большое будущее при дворе, даже после того, как ты принял сторону Элбрайна и Джилсепони.

Шамус Килрони хотел возразить, что, по его мнению, поступил правильно, однако промолчал. Он знал, каким упрямым может быть герцог Калас, и знал также, что он всегда скептически воспринимал героев севера, относясь к рассказам о них исключительно как к досужим домыслам.

— Я хочу, чтобы ты вернулся на службу, — продолжал Калас. — Говорю тебе: я от всего сердца уверен, что король Эйдриан приведет Хонсе-Бир к такому процветанию, какого наше королевство никогда не знало. Однако при всем своем могуществе он нуждается, чтобы в рядах его сторонников были опытные, обстрелянные командиры.

Бывший капитан разве что рот не разинул от удивления. Подумать только! Слушать, как герцог Калас превозносит достоинства другого человека! Подобное было совершенно немыслимо для этого гордеца.

— Я слишком долго был в отставке, — выговорил наконец Шамус. — И у меня нет желания снова выходить на открытую дорогу, мой герцог.

— Я не собираюсь выводить тебя ни на какую дорогу, — отозвался Калас. — Мне требуется лишь отсутствие беспорядков в этих деревнях. И, по моему мнению, ты можешь обеспечить ее для короля Эйдриана.

— То есть, заняв позицию против принца Мидалиса?

— Справедливый вопрос. Скажу вот что: я творю молитвы, чтобы до драки между ними дело не дошло. Потому что, если Мидалис выступит против Эйдриана, принц будет уничтожен. Так что, развязав войну, он получит по заслугам. В данный момент я хочу лишь быть уверен, что в Кертинелле и Ландсдауне все будет тихо и мирно. Надеюсь, удастся уговорить вернуться тех, кто сбежал, — их опасения совершенно необоснованны. Король Эйдриан по натуре не завоеватель. Он питает искреннюю любовь к своей стране и ее жителям.

Эти слова звучали слегка наигранно, и все же Шамус Килрони пошел бы против истины, сказав, что не рад их услышать. Дело было не в том, кому принадлежит его верность — Джилсепони или придворным Урсала; в конце концов, он давно не виделся с бывшей королевой и никогда — с ее сыном, так что бывшему капитану было трудно по-настоящему разобраться в происходящем. Да он к этому не слишком и стремился. В данный момент его волновало как раз то, о чем говорил герцог Калас: мир и спокойствие в Кертинелле и Ландсдауне.

— На нашу долю выпало слишком много сражений, — задумчиво произнес Шамус.

— Ну, так рекомендую держаться в стороне от всех будущих баталий. Поддерживай в деревнях спокойствие и безопасность. Убеждай людей, что король Эйдриан всегда будет оказывать им поддержку и заботиться о них, чего бы это ни стоило.

— Тогда почему ты пришел сюда едва ли не с целой армией, герцог Калас? — осмелился спросить капитан Килрони. — Если ты сказал правду, почему было просто не послать гонца, который сообщил бы новости и передал просьбу нового короля о поддержке?

— Потому что весьма вероятно, что без войны не обойдется, и нам неизвестно, когда она может начаться, — без обиняков ответил герцог. — Значительная часть гарнизона Палмариса — в сущности, просто введенные в заблуждение люди — покинула город. Откуда нам знать, где и когда мы можем наткнуться на них?

— И ты хочешь быть уверен, что Кертинелла и Ландсдаун не дадут им приют в зимние морозы, — сделал вывод Шамус.

— Сомневаюсь, что они где-то поблизости, — сказал Калас. — Но в общем ты прав. Я вскоре уйду отсюда, однако оставлю солдат, которые будут охранять деревни и помогать людям на протяжении трудных зимних месяцев. И мне хотелось бы, чтобы ты содействовал им в этом.

Шамус Килрони молчал, пристально глядя на собеседника. Он понимал, что на самом деле выбора у него нет. Прежде всего и больше всего его преданность принадлежала этим городкам, которые он называл своим домом, и поднимать их жителей против армии короля было бы чистой воды безумием.

Мгновение за мгновением утекали прочь. Бывший капитан королевской армии погрузился в тягостные размышления.

— Ты всегда был другом Джилсепони, а не Де'Уннеро, — неожиданно произнес герцог Калас.

— Верно, я был ему не большим другом, чем ты.

— Верно подмечено. Значит, я могу сообщить королю Эйдриану, что капитан Килрони от его имени будет поддерживать порядок в Кертинелле и Ландсдауне?

Шамус, отгоняя мрачные мысли, тряхнул головой и ответил:

— Мы не будем воевать с теми, кто придет к нам не как враг.

Герцог Калас, по-видимому, понял, что большего ему не добиться, и удовлетворился этим. Он встал и сделал солдатам знак покинуть дом.

— Я оставлю тебе небольшой отряд, — сказал герцог. — В твою задачу не входит сражаться с принцем Мидалисом, если он тут объявится, — а я уверен, что он не минует этих мест. Просто разошли во все стороны гонцов, чтобы мы могли защитить провинции вокруг Палмариса.

— Мы не хотим никаких сражений в этих местах, — заверил его Шамус. — Однако дай мне слово, что не станешь охотиться на Джилсепони.

— Старая преданность не умирает, верно? — усмехнулся Калас. — Маркало Де'Уннеро страшно не понравилось, что Эйдриан отпустил ее из Урсала. Он хотел тут же броситься вдогонку за ней в Тимберленд, если она действительно туда отправилась. А лично я надеюсь, что просто больше никогда ее не увижу.

Шамус Килрони поджал губы, но счел за лучшее оставить его реплику без ответа.

Все прошло даже удачнее, чем он ожидал, однако капитан был искренне рад, когда закрыл дверь за герцогом и вернулся в комнату.

Как раз в этот момент из камина вылез весь покрытый сажей Роджер Не-Запрешь.

— Ты все слышал?

— Каждое слово, — отозвался Роджер. — Я, конечно, человек уже немолодой и хвори начинают меня одолевать, но со слухом у меня все в порядке. В особенности если речь идет о том, что дорого моему сердцу. — Он, отряхиваясь, засмеялся. — Удивительно, как это герцог Калас так легко поверил тебе. Он должен понимать, что две эти, как он пренебрежительно называет их, деревни, кстати не такие уж маленькие, наверняка будут играть существенную роль в планах принца Мидалиса. Их населяет тысяч пять человек, и больше половины, причем самых сильных и выносливых вояк, в данный момент находятся на пути к Мидалису.

— Герцог Калас не доверяет мне ни на грош. Просто он знает, что я солдат и, стало быть, человек чести, — сказал Шамус. — Думаешь, зачем он оставляет тут отряд? И для того тоже, чтобы приглядывать за мной. Уверяю тебя, при первых же признаках того, что я готов переметнуться на сторону принца Мидалиса, меня закуют в кандалы и отволокут в Урсал.

Улыбка с лица его собеседника исчезла.

— Смотри, Роджер He-Запрешь, будь осторожен. И, молю тебя, береги Джилсепони. Боюсь, победить в этой войне будет очень и очень нелегко. В отличие от борьбы с приспешниками демона-дракона, тут сразу и не разберешь, кто друг, а кто враг. Будь крайне осмотрителен в выборе союзников!

— Неужели ты поверил в законность водворения Эйдриана на престол?

Бывший капитан пожал плечами с таким видом, словно это не имело особого значения.

— Мы далеко от Урсала. Умри король Дануб несколько лет назад, для нас мало что изменилось бы. Если этот Эйдриан не будет себя вести как тиран, не обложит нас зверскими налогами и не будет силой загонять людей на военную службу, какая нам, в сущности, разница?

— Не ожидал услышать такие слова от Шамуса Килрони! — сокрушенно воскликнул Роджер.

— Ничем не могу помочь. Это слова человека, который слишком много сражался.

— Твоя преданность не принадлежит более роду Урсалов?

— Почему? Я вполне ему предан.

— А как же тогда быть с принцем Мидалисом? Законным наследником престола?

И снова Шамус пожал плечами.

— Пока что нам ничего не известно о замыслах принца. Ты что, подталкиваешь меня поднять мятеж против Бригады Непобедимых и королевской армии? Хочешь, чтобы я призвал людей бежать в леса, скрываться от врага, которого нам, это ясно каждому, имеющему голову на плечах, не одолеть? Кроме того, откуда нам знать, может, Эйдриан истинное дитя Элбрайна и Джилсепони не только по крови, но и по духу? Если это так, Хонсе-Бир и впрямь ждет светлое будущее.

В рассуждениях бывшего капитана, безусловно, присутствовал здравый смысл, и Роджер его слова опровергнуть не мог. Особенно по части явной бессмысленности сопротивления мощной армии герцога Каласа. Однако у него в запасе был весьма сильный довод, касающийся того, с кем Эйдриан водит дружбу. Роджер и пустил его в ход, просто произнеся:

— Маркало Де'Уннеро.

Килрони нахмурился.

Ему очень не хочется думать о плохом, понимал Роджер, а надеяться хочется на лучшее. И точно так же поступят многие в королевстве, но эти надежды связаны с тем, кто смог узурпировать престол, руководствуясь советами страшного человека, о чьих прошлых «подвигах» забывать ни в коем случае нельзя.

Роджер He-Запрешь вернулся в лес еще до рассвета, нашел Смотрителя в условленном месте и подробно пересказал ему события этой ночи. Кентавр слушал его очень внимательно, то одобрительно кивая головой, то презрительно фыркая.

Ожидая от темпераментного собеседника более шумной реакции, Роджер повторил:

— Они, видишь ли, не желают сражаться!

— Что ж, это вполне разумно, — отозвался Смотритель. — Шамус Килрони не хочет, чтобы его люди погибали. Если ты воображаешь, будто у них есть хоть малейший шанс победить королевскую армию, ты глубоко заблуждаешься.

— Но надо же делать что-то!..

— Посмотрим, как пойдут дела, — сказал кентавр. — Не лезть же в драку прямо сейчас? Не сомневайся, мы довольно скоро услышим о принце Мидалисе. Когда он вступит в борьбу, и нам найдется дело.

Надо же, Шамус тоже советовал ему быть поосторожнее.

— И сидеть в ожидании принца сложа руки?

— Ну, нам есть чем заняться, — ответил Смотритель. — У нас друг на севере, которому мы очень нужны, и друг на юге, у которого серьезные неприятности. Лично я не бросаю друзей в беде, чего бы это ни стоило. И Роджер He-Запрешь, насколько мне известно, тоже.

Роджер с любопытством посмотрел на кентавра, не до конца понимая смысл его слов. Друг на севере, по всей видимости, Пони, но что за друг на юге? Браумин Херд? Неужели кентавр воображает, будто он сам, или Роджер, или кто-то еще может ухитриться пробраться к нему, если этот человек вообще еще жив? К тому же герцог говорил что-то о том, что епископ Палмариса поддерживает нового короля. Врал, наверное…

— Залезай-ка ко мне на спину, — распорядился Смотритель. — До Палмариса путь неблизкий, а нам нужно спешить.

Роджер, все еще погруженный в размышления, последовал его совету. Кентавр взял с места в карьер, только клочья дерна полетели из-под копыт.

— Хорошо, что столько солдат сейчас собралось в этих двух городках, — бросил он через плечо. — Может, по дороге к Палмарису обойдется без стычек.

Роджер в это время думал лишь о том, как бы не свалиться.

ГЛАВА 14 ГРУЗ ОТВЕТСТВЕННОСТИ

Бринн смотрела на сотни всадников, выстроившихся позади Таналака Кренка. Он привел большой отряд тогайру из Дариан-Дариалла, чтобы их предводительнице, Тогайскому Дракону, по дороге не пришлось беспокоиться о безопасности.

Женщина с сомнением перевела взгляд на Астамира и Аграделеуса, в данный момент пребывающего в виде двуногой ящерицы. Они были сейчас гораздо ближе к Дариан-Дариаллу, чем к Хасинте, причем исключительно благодаря дракону.

— Их не так много, как я рассчитывал, — разочарованно протянул Пароуд. — Хотя ведь они ру… тогайру, я хотел сказать, известные доблестью воины.

— К Дариан-Дариаллу стекаются и другие, — отозвался Таналак Кренк. — И я рад, что ты не сомневаешься в воинах, сумевших нанести поражение твоему великому государству.

Пароуд открыл рот, чтобы ответить, но Бринн резко оборвала его.

— Довольно!

Она посмотрела на мистика, безмолвно прося о помощи. Что ей делать? Отослать эту армию на помощь Хасинте, а Дариан-Дариалл пусть защищают те воины, которые сейчас собираются в городе, откликнувшись на ее призыв? Только что имевший место обмен репликами между Кренком и Пароудом свидетельствовал о не угасшей окончательно враждебности между двумя народами, о взаимной подозрительности, взращивающейся на протяжении сотен лет. С учетом этого имеет ли она право обращаться к тогайру с просьбой идти на смерть ради упорядочения ситуации в Бехрене, ради спасения жреца-ятола, долгие годы усердно служившего недавно погибшему правителю Чезру? Разве ятол Маду Ваадан когда-нибудь ставил под сомнение решение Чезру Дуана захватить тогайские степи и поработить их народ?

И тем не менее другим участником разворачивающейся в Бехрене схватки за власть был человек, которого Бринн ненавидела едва ли не больше всех на свете. Да, Чезру Эаким Дуан приказал захватить Тогай, но исполнителем его воли был ятол Бардох, безжалостный, невероятно жестокий человек, без раздумий уничтоживший множество ее соотечественников.

В том числе и родителей Бринн.

Тогайранка закрыла глаза и постаралась сосредоточиться. Лично ею владело желание отомстить Бардоху, но справедливо ли это — втягивать свой народ в междоусобицу в Бехрене?

Почувствовав легкое прикосновение к плечу, Бринн открыла глаза. Астамир сделал ей знак отойти в сторону, чтобы они могли поговорить, не делая беседу достоянием посторонних ушей.

— Сражаться с ятолом Бардохом на улицах Хасинты было бы чистым безрассудством, — сказал мистик. — Твои всадники лучше приспособлены к боям на открытой местности. Используй их, чтобы трепать армию ятола Бардоха по флангам. — Он умолк, вглядываясь в хмурое лицо истерзанной сомнениями подруги. — Если ты вообще решишь использовать своих людей.

— Имею ли я на это право?

— Ты их предводительница, — отозвался Астамир. — И если прикажешь им идти в бой, они с радостью подчинятся тебе.

— Как я могу просить их об этом? В первую очередь я должна думать о благе своего народа.

— А будет ли тогайру польза, если власть в Бехрене захватит ятол Бардох? — сказал мистик. — Ни для кого не секрет, что он точит зуб на Тогай.

Так оно и было, и в этом как раз и состояла основная проблема. Если Бринн не вмешается и Гайсан Бардох одержит верх в охватившей Бехрен междоусобной войне, тогайранцы очень скоро так или иначе окажутся в нее втянуты. И разумеется, первым делом Бардох попытается вернуть себе Дариан-Дариалл.

Конечно, Бринн хорошо понимала, что ее возможности ограниченны. Она перевела взгляд на всадников тогайру. Их было так немного! Смогут ли они повлиять на исход схватки, даже если она бросит их в самое ее пекло?

Тогайранка посмотрела на Астамира и решительно направилась к поджидавшему ее отряду. На протяжении двух последних недель она старательно избегала мыслей о необходимости принять решение. На всем пути от пещеры Аграделеуса Бринн надеялась, что Маду Ваадан сам разделается с Гайсаном Бардохом и ей не придется ввязываться в войну между ними.

Однако сейчас время колебаний закончилось.

— Возвращайся в Дариан-Дариалл и собирай силы, — приказала она Таналаку Кренку.

— Только поторопитесь! — вставил Пароуд. — Иначе может оказаться слишком поздно.

Тогайранка, прищурившись, метнула в его сторону недобрый взгляд и снова посмотрела на верного соратника.

— Организуй защиту Дариан-Дариалла, перекрой все дороги. Если ятол Бардох одержит победу, он, не сомневаюсь, тут же повернет войска против нас. И мы должны быть готовы встретить его.

— Все так и будет сделано, — заверил ее Таналак Кренк.

— Что за глупости? — возмутился Пароуд. — Ты бросаешь нас в час нужды?

— Бросаю вас? — холодно переспросила Бринн.

— Ты для виду заверила ятола Ваадана в дружбе, чтобы добиться от него желаемого, а когда эта дружба подверглась испытанию…

— Дружба, говоришь? — перебила она бехренца. — Я никогда не заверяла ятола Ваадана в дружбе, ни для виду, ни на самом деле.

Не находя слов, Пароуд, задыхаясь, беспорядочно замахал руками.

— Когда ятол Бардох… стоял у твоих ворот… когда ты оказалась в беде… разве не ятол Ваадан…

— …отозвал гарнизон Хасинты и осаждавшую Дариан-Дариалл армию, потому что не рискнул продолжать сражение, обходившееся столь дорогой ценой? — закончила Бринн. — А теперь послушай меня внимательно. Я не враг твоему ятолу Ваадану. Но все, и ты в том числе, прекрасно знают: прекращение осады Дариан-Дариалла было выгодно и ему, и всему Бехрену.

— Он позволил тебе править городом! — закричал Пароуд. — Бехренским городом!

— Потому что перед ним стоял выбор: или я, или ятол Бардох, который, как он уже тогда предполагал, в самое ближайшее время нападет на него, — ответила тогайранка. — Так что теперь я приняла решение в интересах в первую очередь своего народа.

Бринн кивнула Таналаку Кренку, и тот, отвесив короткий поклон, развернул пони и поскакал к воинам.

Бехренец снова принялся было протестовать, но она вперила в него холодный взгляд.

— Я не стану просить тогайру проливать кровь ради благополучия твоей страны, — заявила Бринн. — Нет, не сейчас, когда воспоминания о жестокости бехренцев еще слишком свежи в их памяти. Если ятол Ваадан и впрямь хочет союза или, более того, дружбы между нашими народами, его долг сделать все, чтобы подобная дружба возникла.

Пароуд долго молчал, переваривая услышанное.

— Ятолу Ваадану будет трудно это сделать, если он погибнет, — изрек он наконец.

— Такой исход был бы крайне нежелателен, — отозвалась тогайранка. — И я, насколько это будет в моих силах, постараюсь помешать этому.

Бехренец, казалось, перестал вообще что-либо понимать.

— Ты же только что сказала…

— Что не стану просить свой народ проливать кровь за Бехрен. Что же касается меня лично, наша вражда с ятолом Бардохом имеет гораздо более глубокие корни.

— Одна женщина? — скептическим тоном осведомился присутствующий здесь же Печтер Дан Тарк. — Каким бы выдающимся воином она ни была, армию она собой не заменит.

— Одна женщина и один Джеста Ту, — сказала Бринн, бросив взгляд на Астамира.

Аграделеус издал низкое обиженное рычание.

— Тебя мы тоже не забудем, — успокоил его мистик.

Поначалу это были лишь небольшие ручейки бредущих с юга беженцев, отчаявшихся и безутешных. Вскоре, однако, ручейки превратились в мощный поток, просачивающийся между ветхими лачугами возле стен Хасинты и устремляющийся к городу. Это были жители Авру Даза и Пейерита, двух самых больших городов Медины, провинции, которой правил ятол Де Хамман. Еще не задав беженцам ни одного вопроса, ятол Маду Ваадан понял, что произошло.

Объединенные силы Бардоха и Перидана одолели Де Хаммана. Больше между ними и Хасинтой не осталось никаких препятствий.

Беженцы прибывали весь день и всю ночь; казалось, им не будет конца. Ятол Ваадан приказал закрыть ворота, но люди все равно продолжали стекаться к Хасинте, потому что больше им идти было некуда. Тысячи и тысячи роились за стенами города, на полях между полуразрушенных хибарок. У них заканчивались еда и питье, а в измученных глазах стремительно таяла надежда.

На вторую ночь после того, как все это началось, разведчики вернулись в город с сообщением, что в небе на юге видны яркие, достаточно характерные отблески. Маду Ваадан понял, что это горит Авру Даз.

Вскоре один из беженцев добился аудиенции у ятола Ваадана, и тот не сразу даже узнал этого измученного человека в разорванных, покрытых грязью одеждах.

— Я ожидал большего милосердия от Хасинты, — заговорил он голосом, в котором сквозили боль и неимоверная усталость.

— Ятол Де Хамман! Друг мой! — Маду Ваадан подошел к нему и участливо провел рукой по его грязной щеке. — Мы ничего не знали…

— Ты знал, что ятол Бардох собирает огромную армию, и знал, что он повернул на юг, — возразил Де Хамман.

— Но мы не могли быть уверены, с какой целью.

— Разве это не очевидно? Мои земли в руинах, мои города сожжены. Многие мои воины все еще на западе, куда их отправил Чезру Дуан ради затеянной им безумной войны, а оставшиеся смертельно утомлены от бесконечных стычек с Периданом.

— Подумай сам — откуда мне было знать о планах Гайсана Бардоха? — запротестовал ятол Ваадан. — Он с равной вероятностью мог наброситься как на тебя, так и на Перидана.

Не являясь откровенной ложью, рассуждения Маду Ваадана выглядели тем не менее шаткими и неубедительными, что было очевидно для всех присутствующих. С самого начала мятежа ятол Бардох открыто заявлял о притязаниях на главный город Бехрена, и, учитывая это, на юг он мог повернуть только ради союза с Периданом, враждующим с Де Хамманом, которого поддерживала Хасинта.

Тем не менее вконец отчаявшийся ятол Де Хамман не стал углубляться в дискуссии на эту тему.

— Мы не могли оказать им серьезного сопротивления, — горестно сказал он. — Ятол Перидан неожиданно, как из-под земли, возник у стен Пейерита, а тут еще и ятол Бардох подоспел. В общем, соотношение сил было пять к одному, причем не в нашу пользу. Многие бежали с поля боя, а оставшиеся погибли все до одного. В тот же день Пейерит запылал. Я пытался каким-то образом организовать оборону Авру Даза, но…

Он беспомощно покачал головой и закрыл глаза, плечи ятола сотрясались от рыданий.

— Мы остановим их, — решительно заявил ятол Ваадан, — и заставим заплатить за горе, причиненное тебе и твоим людям. После чего, мой старый друг, я помогу возродить разрушенные города Медины. Даю слово!

Казалось, это немного утешило ятола Де Хаммана. Он смахнул слезы, посмотрел на Маду Ваадана и кивнул; на лице его появилась надежда.

Ятол Хасинты сделал знак помощникам отвести Де Хаммана туда, где он мог бы привести себя в порядок и восстановить силы. После чего удалился в спальню, преследуемый образами гибнущих людей и пылающей Хасинты.

Сон к Маду Ваадану не шел.

А на следующее утро, когда разведчики сообщили новые подробности того, что произошло на юге, ятол Ваадан понял, что не сможет уснуть еще очень долго.

— Авру Иза, Прада, Алзат, Терамен…

Это были города — почти все большие города западного Бехрена, — перешедшие на сторону ятола Бардоха в его походе против Хасинты.

Рабия Эвоу продолжал перечислять, перейдя теперь к юго-западной части королевства, владению ятола Перидана Косиниде. Учитывая, что источником этих сведений являлся Рабия Эвоу, Ваадан не сомневался в их подлинности. Этот человек был лучшим шпионом Хасинты, на редкость сообразительным, великолепно умеющим менять не только внешность, но и манеру поведения и способным просочиться куда угодно. Много лет назад по приказу Чезру Дуана невысокий, худощавый, смуглый Рабия Эвоу проник в орудующую в доках Хасинты воровскую шайку, добыв поистине бесценную информацию.

— Прада? — тем не менее недоверчиво переспросил Маду Ваадан.

Дело в том, что этот город, в недавнем прошлом считавшийся центром науки и искусств Бехрена, всегда держался в стороне от войн.

— Жители Прады возмущены тем, что ты позволил Бринн Дариель не возвращать рукописи из знаменитого скриптория, которые она выкрала, — ответил Рабия.

— А как бы я мог их вернуть? — раздраженно спросил Ваадан. — Призвать добрых жителей Прады к походу на Дариан-Дариалл, против Тогайского Дракона?

Рабия Эвоу лишь пожал плечами, как если бы его эта проблема не касалась.

— Нужно же им кого-то обвинить в том, что они потеряли, — отозвался он.

— Ятол Де Хамман сказал, что напавшая на него объединенная армия впятеро превосходила силы, которыми он располагал…

— Значит, там присутствовала всего лишь половина армии Бардоха, — с мрачным видом перебил ятола Рабия Эвоу, тем самым окончательно сразив его.

Теперь не оставалось сомнений — Хасинта обречена.

Не отдавая себе отчета в том, что делает, Маду Ваадан повернулся к окну и устремил взгляд на залив, а точнее говоря, на усеивающие его у самого горизонта крошечные темные пятнышки.

Наступили ранние сумерки. Бринн и ее спутникам было хорошо видно, где заканчивается вереница беженцев и начинается волна преследующих их воинов. Аграделеус опустил седоков на высоком бархане, откуда прекрасно проглядывалась дорога. На юге небо освещалось зарницами — это полыхал пожарами Авру Даз, над песками звенели крики и стоны боли.

— Прикажи своему чудовищу напасть на них! — закричал Пароуд, обращаясь к Бринн. — Неужели ты так и будешь стоять, глядя, как гибнут ни в чем не повинные люди? Тебя нисколько не мучает совесть?

За их спинами Аграделеус издал низкое, громыхающее рычание. Бехренец обернулся и испуганно воззрился на дракона.

— Если ты еще раз назовешь меня чудовищем, я тебя съем, — посулил Аграделеус.

У посланца Хасинты был в этот момент такой вид, словно он вот-вот рухнет замертво.

— Гайсан Бардох умеет воевать против Аграделеуса, — ответила тогайранка, не столько давая объяснения бехренцу, сколько рассуждая сама с собой. — Я не хочу, чтобы он раньше времени узнал о драконе.

— Я съем их всех, — объявил Аграделеус.

Пароуд ткнул в его сторону пальцем, словно говоря Бринн, что вот, даже дракон согласен с ним, и тогда Аграделеус добавил:

— Но первым — тебя.

И снова бехренец едва удержался на ногах.

— Летим на юг, — решила тогайранка. — Если я правильно понимаю Гайсана Бардоха, он именно там, прячется за спинами воинов, дожидаясь, пока его победа не будет вызывать сомнений.

Она взглянула на Астамира, и тот кивнул в знак одобрения.

Когда стемнело, дракон снова взмыл в воздух и понесся по ночному небу, сворачивая к тыловым частям Бардоха.

С высоты Бринн без труда отыскала огни лагерных костров.

— Зачем тебе понадобилось, чтобы я прибыл сюда лично? — спросил ятол Ваадан, задыхаясь от гнева.

Мало того что ему пришлось залезать в маленькую, лодку и плыть до «Мечты Ротельмора», чтобы встретиться с аббатом из Энтела; этот человек даже не удостоил его личной аудиенции! По обеим сторонам аббата Олина сидели герцог Брезерфорд и магистр Маккеронт, а сопровождающих Маду Ваадана в каюту вообще не допустили.

— Будь доволен, что существует это «сюда», куда ты можешь прибыть, — сказал аббат Олин, с улыбкой превосходства взглянув на обоих подчиненных.

Огорошенный, ятол Ваадан посмотрел на Маккеронта.

— Ты говорил, что все приготовления закончены и аббат Олин в состоянии в любой момент помочь Хасинте! Где же обещанные солдаты, магистр Маккеронт? Где помощь, в которой мы нуждаемся сейчас, когда армия ятола Бардоха на расстоянии однодневного перехода от Хасинты?

Губы магистра искривила усмешка.

— Наши возможности гораздо богаче, чем ты в состоянии себе даже представить, друг мой, — ответил вместо него Олин. — Однако скажи — с какой стати я должен посылать солдат Хонсе-Бира на бой за Хасинту, если мне даже неизвестно, желает ли та на самом деле нашей помощи? Мне, знаешь ли, не улыбается мысль докладывать королю Эйдриану о его потерях в этой войне — войне, принять участие в которой нас пока никто не приглашал.

Силы, казалось, совсем покинули ятола Ваадана; плечи у старика поникли.

— Хочешь, чтобы я тебя умолял о помощи? — угрюмо спросил он.

Олин усмехнулся.

— Умоляй не умоляй, мне от этого никакой пользы не будет.

— Тогда что тебе надо, аббат Олин? — спросил ятол Ваадан. — Что я должен предложить в обмен за оказанную тобой помощь? Разумеется, ты понимаешь, что твоя позиция заметно усилится, если в Хасинте буду править я, а не ятол Бардох.

— А вот это еще как сказать, ятол, — ответил настоятель Сент-Бондабриса. — Я знаю ятола Бардоха много лет, и мы всегда симпатизировали друг другу. Он гораздо терпимее многих других в Чом Дейру относился к соглашению между Чезру Дуаном и Энтелом.

Маду Ваадан вздрогнул; это, несомненно, был намек на него лично.

— Однако пока ты имеешь дело со мной, и магистр Маккеронт недвусмысленно заявлял мне о вашей готовности помочь, — все более теряя надежду, с отчаянием произнес он. — Ты сам только что сказал, что готов выступить против ятола Бардоха. Поэтому перестань говорить загадками, аббат, и скажи, чего ты хочешь.

Аббат Олин внезапно резко наклонился вперед.

— Я остановлю армию Бардоха и спасу для тебя Хасинту, — заявил он. — А в качестве награды сделаю своей резиденцией Чом Дейру.

— У нас, конечно, имеются покои для гостей…

— Не в качестве твоего гостя, ятол, — усмехнувшись, уточнил Олин. — В качестве равного тебе!

Маду Ваадан изменился в лице и непонимающе заморгал.

— Мы вместе будем ковать новые взаимоотношения между церковью Абеля и вашей, — продолжал аббат. — Найдем то, что объединяет наши религиозные учения, и на основе этой общности создадим новую религию.

— Ты хочешь добиться распространения в Бехрене абеликанского вероучения!

Ятол Ваадан прекрасно понимал, что стояло за внешне скромными притязаниями Олина.

Тот снова удобно откинулся в кресле и посмотрел на помощников.

— Я предлагаю тебе место рядом со мной, — уронил он. — Очень удобное, я бы даже сказал, прямо-таки роскошное место.

— Место подставного лица, марионетки, доверием к которому ты воспользуешься, чтобы утвердиться в Бехрене, выражаясь более точно!

— А если и так? — отпарировал аббат Олин. — Твоя религия дышит на ладан, и я не поверю, что ты не понимаешь этого. Как только открылся ужасный обман Чезру Эакима Дуана, основа ее рухнула. Жрецы-ятолы почитают магические драгоценные камни орудием демона, поскольку именно на них держится могущество абеликанской церкви, а верховный правитель Бехрена, ваш Глас Бога, использовал эти самые камни, чтобы обеспечить себе бессмертие. Неужели ты и в самом деле надеешься, что ваша религия выдержит такое потрясение? Ну а я предлагаю тебе альтернативу. Вместе мы сможем снова завоевать доверие бехренского народа. Советую хорошенько подумать, прежде чем отвергать мое предложение, ятол. Если я разгромлю Бардоха, Хасинта уцелеет. Если же не тронусь с места… в этом случае я смогу увидеть, насколько высоко взметнется пламя над Хасинтой.

Маду Ваадан, словно загнанное в угол животное, оглянулся по сторонам и снова испытал ощущение, будто последние силы покидают его.

— Останови Бардоха… — почти прошептал он, умоляюще глядя на аббата Олина.

Улыбка его собеседника расплылась едва ли не до ушей.

— Помни, моя цена — место в Чом Дейру. Оно того стоит. Когда есть за что сражаться, я наилучшим образом выполняю свою задачу.

Аббат Олин посмотрел на Брезерфорда и кивнул ему, после чего герцог поднялся и покинул каюту. Задержавшись на мгновение в дверях, он оглянулся на аббата. На его лице застыло выражение сомнения — то самое, которое появилось на нем со времени восхождения на трон Эйдриана и оставалось неизменным на всем протяжении неожиданного путешествия в Хасинту.

— Возвращайся в свой… я хотел сказать, в наш город, ятол Ваадан, и прикажи лучникам, чтобы не стреляли, когда воины Хонсе-Бира появятся у западной стены, — распорядился аббат. — Своих же солдат расставь только на южной стене.

— На южной стене и в порту, — поправил его Маду Ваадан. — Есть сведения, что ятол Перидан собрал внушительный флот.

Аббат Олин и магистр Маккеронт рассмеялись.

— Только на южной стене, ятол, — повторил Олин. — В порту никакого сражения не будет.

Маду Ваадан непонимающе посмотрел на него.

Аббат, не считая нужным давать какие бы то ни было объяснения, расхохотался еще громче.

Из района притулившихся около южной стены Хасинты хибарок послышались отчаянные вопли.

Ятол Ваадан и люди из его свиты наблюдали за начавшейся резней с одной из башенок Чом Дейру. Легионы Бардоха и Перидана — причем многие солдаты по-прежнему носили цвета гарнизона Хасинты! — наступали между лачугами, безжалостно — а главное, без всякого смысла — убивая крестьян и беженцев, не успевших убраться с дороги.

Огромная толпа спасающихся от смерти хлынула к южной стене. Испуганные люди колотили кулаками по камню, напирали на ворота. Их было так много, что многих тут же затоптали насмерть.

— Скажите этим трусам, пусть сражаются! — вскричал Маду Ваадан, обращаясь к сопровождающим. — Стреляйте в них! Лейте горячее масло, если нельзя иначе отогнать людей от стены и заставить сражаться с Бардохом!

— Ятол, но у них нет оружия, чтобы противостоять солдатам, — попытался защитить несчастных один из свиты.

Однако охваченный яростью ятол Ваадан заставил его замолчать, влепив пощечину, и процедил сквозь стиснутые зубы:

— Скажите им, пусть сражаются.

Вопли стали громче, напор на стену усилился — именно этого враги и добивались, понимал он. Безжалостный Бардох использовал крестьян как скот, заставляя солдат Хасинты впустую тратить стрелы и лить масло, чтобы отогнать несчастных. Подстегиваемые ужасом, сотни ни в чем не повинных людей превратились в подобие тарана Бардоха, долбящего городскую стену.

Маду Ваадан перевел взгляд на море, где уже можно было различить быстро приближающийся флот. Это были не низко сидящие, обтекаемые пиратские суда, которые, по сообщениям, входили в морские соединения ятола Перидана, а огромные боевые корабли Хонсе-Бира. С той возвышенной точки, на которой находился ятол Ваадан, он видел даже сигнальщиков на носу каждого корабля, размахивающих флажками.

Ятол посмотрел на север, в сторону гор.

— Поторопись, аббат Олин, — еле слышно пробормотал он.

Крики у южной городской стены начали стихать, и Маду Ваадан услышал призывы своих командиров. Спустя несколько мгновений сражение уже разгорелось в полную силу. Нападавшие обрушили на защитников град стрел; те, в свою очередь, поливали их горящей смолой. Однако Бардох и Перидан неплохо подготовились к штурму, и мощный залп катапульт, в том числе и с высокого бархана чуть в стороне, нанес городской стене серьезные разрушения: большой ее участок дал трещину и, казалось, готов был вот-вот развалиться.

Прикрыв глаза ладонью, ятол Ваадан смотрел, как к бархану подтаскивают новые осадные машины. Еще один мощный залп — и стена может не выдержать.

В город полетели камни, пылающие головни, и очень скоро городские дома у южной стены охватило пламя.

— Общее наступление! — приказал Абу Дез Абу, один из командиров сухопутного войска ятола Перидана, которое было переброшено сюда морем.

Этот страдающий от избыточного веса человек сидел в огромном, специально изготовленном с учетом его размеров мягком кресле. В прошлом известный воин, которого даже сравнивали по мастерству с чежу-леями, Абу Дез Абу много лет назад был серьезно ранен, в результате чего нижняя часть его туловища полностью потеряла чувствительность. Как правило, в не отличающемся милосердием бехренском обществе подобное ранение означало смертный приговор, однако ятол Перидан высоко ценил боевые навыки Абу Дез Абу и все эти годы оказывал ему поддержку. Именно этот человек свел Перидана с вожаком пиратов Майшей Дару, когда конфликт с ятолом Де Хамманом только разгорался. И этот союз дал ятолу Косиниды существенный перевес, решивший исход противостояния на севере.

Сейчас, когда решалась судьба Хасинты и, следовательно, всего Бехрена, союз с пиратами, похоже, в очередной раз принес немалую выгоду, поскольку, откликнувшись на призыв Перидана, Майша Дару привел для его поддержки целый флот. На кораблях, быстро приближающихся с севера, находилось более пяти тысяч солдат, в то время как пехота наступала на Хасинту с юга.

— Пусть сражение разгорится в полную силу, тогда и высадимся, — приказал Абу Дез Абу Майше Дару; губы его кривила злобная улыбка. — Перидан и Бардох стянут на себя все силы Хасинты, и на пристани никого не останется!

— Предлагаю пока уйти подальше в море, — отозвался пират, — чтобы дозорные на пристанях не заметили нас раньше времени. Там мы сможем поймать приливное течение с севера, что станет для обороняющихся полной неожиданностью.

Абу Дез Абу задумался, взвешивая каждое слово пирата. Это, пусть и небольшое, изменение плана не было оговорено заранее, и хотя Абу Дез Абу хотел, чтобы пехота первой подошла к городу, солдатам на судах сильно отставать от нее не следовало.

— Я знаю эту акваторию как свои пять пальцев. — Майша Дару хлопнул старого вояку по плечу. — Стоит нам миновать южное береговое течение, и ты поразишься, какую мы разовьем скорость. Благодаря обратному приливу мы понесемся к Хасинте быстрее тогайских пони.

— Обратному приливу? — недоверчиво спросил Абу Дез Абу. — Это еще что такое?

— Увидишь, — загадочно улыбаясь, ответил пират. И отошел, чтобы дать знак лоцману взять круто вправо, уводя корабли глубже в воды великого Мирианика.

В точности так, как было обговорено у него с герцогом Брезерфордом.

— Видишь, Перидан? Все идет как задумано, — самоуверенно заявил ятол Бардох, следя взглядом за тем, как рушится южная стена Хасинты. Они стояли на высоком холме рядом с внушительной батареей катапульт. — Как только люди твоего Абу Дез Абу высадятся, у защитников Хасинты не останется ни малейшей надежды и город будет наш.

Ятол Перидан непроизвольно пригнулся, когда катапульты дали очередной залп. «До чего же впечатляюще работают эти машины!» — снова подивился он. Они — козырная карта ятола Бардоха, как у него самого — солдаты старого вояки Абу Дез Абу. Люди Бардоха потратили несколько недель на сооружение этих огромных боевых машин. Перед их мощью Хасинта долго не устоит, пообещал он Перидану. Они же помогут — и ятол Перидан знал, что это станет для Бардоха самой большой наградой, — изгнать из бехренского города Дариана столь ненавистную ему Тогайского Дракона.

Похоже, события и вправду развиваются наилучшим образом. Даже с такого далекого расстояния Перидан видел, что защитники держатся из последних сил. Целые секции стены уже рухнули, в городе полыхали пожары. Все пространство перед самой стеной было усеяно телами мертвых крестьян и беженцев, покинувших города Де Хаммана еще до начала наступления Перидана и Бардоха. Теперь, как только Абу Дез Абу высадится на берег…

А ведь это уже должно было произойти! И тем не менее никаких признаков активизации военных действий со стороны пристани не наблюдалось, хотя вообще-то оттуда, где они стояли, увидеть, что там происходит, было почти невозможно.

Ятол Перидан испытал огромное облегчение, когда увидел скачущего к гребню холма всадника, который громко кричал, что в гавань входят корабли.

— Абу Дез Абу наконец-то, — сказал он Бардоху.

Ятол Авру Изы, одобрительно усмехнувшись, кивнул.

— Корабли в гавани! — снова закричал посланец, пока его конь с трудом взбирался по песчаному склону бархана. — Огромные боевые корабли! А над ними знамена с медведем и тигром!

Лица Перидана и Бардоха потемнели.

— Хонсе-Бир? — спросил ятол Бардох у гонца.

— Да, ятол, — ответил тот. — Это «медведи», нет никаких сомнений. И среди них корабли аббата Олина!

— А где же наш флот? — осведомился Гайсан Бардох, устремив злобный взор на Перидана.

— Не знаю! — воскликнул гонец.

Ятол Бардох, дрожа от ярости, сделал жест в сторону Анг Лик Ду, своего личного телохранителя, испытанного в боях воина чежу-лей. Тот шагнул вперед, выхватил из ножен за спиной изогнутый меч и одним плавным движением снес принесшему дурные вести голову с плеч, так быстро, что тот даже не успел вскрикнуть.

Голова несчастного покатилась по песку и остановилась, вперившись невидящим взглядом в обезглавленное тело, которое только еще начало падать.

— Ты уверял меня, что Абу Дез Абу заслуживает доверия, — рявкнул Гайсан Бардох, обращаясь к Перидану.

— Уверен, сейчас он окружает корабли Хонсе-Бира, чтобы потопить их в гавани, — пролепетал ятол Перидан, переводя ошеломленный взгляд с Анг Лик Ду на отрубленную голову и обратно.

— Как они вообще здесь оказались? — спросил Бардох.

Однако ответить Перидан не успел. Вдали затрубили рога, множество рогов!

Все оглянулись на этот звук. Даже с такого расстояния нападение «медведей» производило ошеломляющее впечатление.

Они плотным строем наступали на западную стену Хасинты — впереди несколько каре пехотинцев с сомкнутыми щитами и сверкающими в утреннем свете копьями; за ними кавалерия, не меньше тысячи, все закованы в броню, и всадники, и кони.

— Я не могу понять… Откуда? — прошептал ятол Перидан.

— Он заключил союз с Хонсе-Биром! — взревел ятол Бардох. — Такой же глупец, как его предшественник, который ради магических камней водил дружбу с абеликанскими монахами. И на свою религию Маду Ваадану так же наплевать! Но этот союз будет стоить ему жизни!

Ятол вперил яростный взгляд в Перидана.

— Прикажи всем отступать к этому холму. Сражение с вооруженными до зубов «медведями» прямо сейчас нам не по силам, нужно заставить их погоняться за нами. Пусть хорошенько пожарятся на нашем солнце, посмотрим, надолго ли их хватит! Когда они доберутся до этого холма, то будут падать от изнеможения. Вот тогда мы и сразимся с ними.

Он повернулся к солдатам, стоящим у катапульт.

— Стреляйте по «медведям» горящей смолой и будьте готовы в любой момент откатить машины. Кто знает, какими еще союзниками обзавелся этот пес Ваадан!

Закончив, Бардох увидел, что солдаты, обслуживающие катапульты, внезапно побледнели и, вытаращив глаза и раскрыв в ужасе рты, смотрят куда-то ему за спину. Проследив за их взглядами, он понял, что ятол Ваадан действительно обзавелся еще одним союзником — огромным драконом, реющим над солдатами Бардоха!

Бехренцы завопили и бросились в разные стороны, а дракон устремился к катапультам. Гайсан Бардох повернулся, явно собираясь сбежать вниз по склону, однако телохранитель схватил его за руку и оттащил назад, справедливо полагая, что здесь нацелившийся на осадные орудия дракон не причинит им вреда.

— Бардох! — закричала Бринн, узнав человека, которого столь ненавидела.

Понимая, что дракон не может быстро изменить направление полета, она перекинула ногу через его шею и спрыгнула вниз, не удержавшись на ногах и покатившись по песку.

Аграделеус, как и следовало ожидать, не стал прерывать движения. Вскоре две катапульты вспыхнули под порывами его огненного дыхания, а третья развалилась под ударом могучей когтистой лапы.

Тогайранка вскочила на ноги, круто развернулась и увидела, что Астамир вслед за ней спрыгнул на песок, а Аграделеус уже расправился с несколькими осадными машинами.

Бринн бросилась к Бардоху. Все бехренские солдаты, попадавшиеся ей на пути, с криками разбегались: никто не брал на себя смелость встретиться лицом к лицу с охваченной яростью женщиной.

Однако один все же решился на это — чежу-лей Анг Лик Ду.

Перекрывая ей путь, он встал перед тогайранкой, расставив ноги и покачиваясь взад-вперед, что помогало ему более устойчиво держаться на зыбком песке.

— Прочь с дороги! — крикнула она. — Сколько еще воинов чежу-лей должны закончить жизненный путь в этих песках? Неужели вам мало того, что произошло в Огненных горах?

Произнося эти слова, Бринн прекрасно понимала, что упоминание об Огненных горах разозлит воина, поскольку не так давно именно там, у подножия каменной лестницы, ведущей в Обитель Облаков, мистики Джеста Ту с помощью Аграделеуса, двух эльфов и ее самой наголову разбили внушительный отряд чежу-леев.

Анг Лик Ду прыгнул вперед, описывая мечом круги на уровне глаз тогайранки. Она хотела поднырнуть под сверкающее лезвие, но чежу-лей внезапно изменил тактику и нанес несколько рубящих ударов, заставив Бринн отступить.

Но недаром она в совершенстве владела искусством би'нелле дасада, танца с мечом, которому обучили ее эльфы.

Оказавшись вне пределов досягаемости меча Анг Лик Ду, тогайранка приняла боевую стойку.

Чежу-лей внезапно бросился вперед, перекидывая меч из руки в руку и нанося удары то в одном направлении, то в другом. Когда Бринн пыталась парировать их, он разворачивал меч по диагонали и словно ускользал от нее.

Тогайранка поняла, что ей следует просто уворачиваться от таких ударов.

Анг Лик Ду продолжал атаки, сверкающий меч со свистом разрезал воздух. Казалось, энергия и скорость движений воина чежу-лей возрастали с каждым мгновением, и женщине приходилось отступать.

У нее мелькнула мысль ошеломить противника, воспламенив Пляшущий Огонь, однако Бринн решила повременить с этим и попытаться оценить все его возможности, а уж затем прибегать к уловкам. При других обстоятельствах она с самого начала заставила бы меч вспыхнуть, хотя бы из соображений чести, однако сейчас ее целью был не чежу-лей, а Бардох. Тогайранка рассчитывала чуть позже использовать все возрастающую энергию противника против него же самого.

Боковым зрением она заметила двух бехренцев, которые приближались к ней с тыла с копьями наперевес. Однако между Бринн и ними словно из-под земли возник Астамир. Ему хватило нескольких отточенных взмахов рук и ног, чтобы вывести из строя нападавших.

Слишком занятая схваткой с чежу-леем, тогайранка не могла следить за ходом этого впечатляющего действа, но все же успела заметить, что появление Джеста Ту отвлекло и ее противника.

Тогда Бринн наконец воззвала к мечу, и он ослепительно вспыхнул. Она на мгновение вскинула его вверх и, погасив, резко опустила вниз. Взгляд чежу-лея, прикованный к внезапно запылавшему над головой тогайранки пламени, не последовал за движением ее меча, и через мгновение безжизненное тело Анг Лик Ду упало к ее ногам.

Бардох уже скрылся за ближайшим барханом. Бринн крикнула, чтобы Аграделеус показал ей, где находится ненавистный бехренец.

— Он там! — ответил дракон, указывая взглядом направление.

— Запомни, Бардох — мой! — воскликнула тогайранка, вскакивая в седло.

Перевалив через гребень бархана, Аграделеус на мгновение завис в воздухе, что позволило Бринн спрыгнуть едва ли не на голову охваченного ужасом Бардоха. Тот воздел вверх руки, показывая, что сдается без боя, но разъяренная женщина словно не заметила этого жеста.

Тогайранка слишком хорошо помнила этого человека, вторгшегося в ее родные степи и поработившего ее народ. Он убил ее родителей и устраивал массовые казни исключительно ради того, чтобы приучить ненавистных ру к дисциплине.

Бринн думала именно об этом, когда ее эльфийский меч рассек шею Гайсана Бардоха и отделил от плеч его голову.

ГЛАВА 15 В ЛОВУШКЕ

— Да, нынче ты не слишком-то похож на прежнего любителя жареной свинины! — воскликнула Дейнси Не-Запрешь, войдя вместе с Пони в одну из жилых комнат трактира «У доброго друга», названного так в честь трактира в Палмарисе, чьи хозяева приютили когда-то юную Пони, заменив ей отца и мать.

Единственное окно было задернуто занавеской, не пропускающей дневной свет. Комната произвела на женщину впечатление места, куда смертельно раненное существо приползает, чтобы расстаться с жизнью. Выглядевший измученным и совершенно обессиленным, Белстер О'Комели полулежал, прислонившись к подушкам, отчего казался еще массивнее. Рубашка на нем была несвежей; немногие уцелевшие волосы всклокочены, лицо заросло щетиной.

— Что касается свиней, то вскоре они, наверное, сами меня сожрут, — флегматично отозвался старик.

На то, чтобы произнести эти слова, потребовались все его силы, и в результате Белстер натужно раскашлялся.

Доставая из мешочка камень души, Пони подошла к постели.

— Расскажи, где у тебя болит, я попробую тебе помочь.

Тучный хозяин трактира слабо улыбнулся.

— У тебя есть лекарство от старости, Пони? Где у меня болит, спрашиваешь? Ну, насмешила!

Пони поразило, что Белстер говорил с сильным тимберлендским акцентом. Она, однако, не стала задерживаться на этой мысли. Не в силах сопротивляться кривой усмешке на хорошо знакомом лице, она крепко обняла дорогого друга.

— Вот оно, лучшее лекарство, о котором можно только мечтать, — проворчал Белстер О'Комели.

— Трактир полон клиентов, старина, — сказала Пони, слегка отстраняясь. — Почему ты в постели?

Лицо ее собеседника приобрело серьезное выражение.

— Да знаешь ли, ногу повредил, давно еще, так она все хуже и хуже. Теперь уже и не встать.

— Потому что ты слишком растолстел, старый дурак, — проворчала Дейнси, и Белстер рассмеялся.

— Сильно болит? — спросила Пони и протянула руку, чтобы ощупать его колено.

Однако едва она коснулась его, старик подскочил и едва не взвыл: воспаленное колено, видимо, причиняло ему нестерпимую боль. Женщина вспомнила день свадьбы с королем Данубом, когда впервые узнала о том, что у Белстера что-то не в порядке с ногой, и выругала себя за то, что пообещала навестить старого друга, но так и не нашла времени заняться его излечением.

— В одни дни лучше, в другие совсем мочи нет терпеть, — признался он. — Зато я могу точно предсказывать, когда погода испортится!

Пони была рада снова увидеть улыбку на его губах. Белстер был для нее надежным другом и защитником во времена ее борьбы с отцом-настоятелем Марквортом. До этого мгновения она даже не осознавала, как сильно соскучилась по старому другу. Как приятно сидеть вот так рядом с ним в его маленьком трактире в самом сердце Тимберленда! Странно, но она чувствовала себя так, точно вернулась домой. Удивительное ощущение — будто она не виделась с Белстером десятилетия и одновременно будто они расстались только вчера.

— Я могу исцелить твое колено. — Пони показала старику камень души. — Но пузо — это твоя забота, и ты делаешь себе только хуже, валяясь тут на подушках.

Белстер лишь улыбнулся в ответ. Женщина снова потянулась к его ноге, но он схватил ее за руку и повернул лицом к себе.

— Не представляешь, как я рад снова тебя видеть. — Старик провел рукой по ее светлым волосам. — Ах, поистине, золотые денечки настали! Мы отдали Маркворту все, что он мог проглотить, а теперь взгляни на себя: королева Хонсе-Бира!

Внезапно он замолчал, с любопытством глядя на нее: ясное дело, заметил набежавшее на лицо Пони облако.

— Я больше не королева, — сказала она. — Король Дануб мертв, на троне теперь другой.

— Ее мальчик, Эйд… — начала было Дейнси, но оборвала себя на полуслове, заметив, что на лице ее подруги появилось сердитое выражение.

Женщина снова повернулась к Белстеру, лицо ее смягчилось.

— Теперь я опять просто Пони. И мне это по душе.

Однако старику, прожившему на свете немало лет и выслушавшему на своем веку великое множество секретов, заговорить зубы было не так-то просто.

— Что за мальчик? — осведомился он.

— Пусть тебя все это не беспокоит, — сказала Пони. — С Хонсе-Биром будет то, что будет, меня это больше не касается. Я вернулась домой, Белстер. Меня не волнует, что происходит в Урсале и даже в Палмарисе, если не считать того, как это отразится на нашем друге, Браумине Херде. Я пришла в Дундалис в поисках мира в своей душе. Время королевы Джилсепони кончилось, сейчас снова настало время просто Пони. Твоей подруги Пони, которая собирается в самое ближайшее время поставить тебя на ноги.

Женщина снова бережно ощупала болезненное место на его колене. Белстер между тем перевел взгляд куда-то ей за спину. Обернувшись, Пони увидела, что Дейнси беззвучно шевелит губами.

Старик, как это было ему свойственно, вовсе не собирался сдаваться.

— Так чей это сын на троне? — спросил он. — Как его, Эйдр?..

— Эйдриан, — вздохнув, ответила Дейнси. — Эйдриан Виндон, который утверждает, что его родители — Пони и Элбрайн.

Пони повернулась и бросила на нее предостерегающий взгляд, но Дейнси решительно покачала головой.

И она права, в глубине души понимала Пони. С какой стати хранить такой секрет от Белстера О'Комели, всегда бывшего для них обеих верным другом?

Женщина на мгновение закрыла глаза, пытаясь представить себе, с чего лучше начать рассказ об Эйдриане. Как выяснилось, объяснять ей пришлось не так уж много.

— Ну конечно, все это из-за демона-дракона, — пробормотал старик. — Да и госпожа Дасслеронд, небось, приложила к этому руку?

Пони ошеломленно распахнула глаза.

— Откуда тебе известно?

— Разве не эльфы унесли тебя с поля после твоего сражения с Марквортом? — Голос Белстера прозвучал с неожиданной силой, которую трудно было ожидать от человека в его состоянии. — Перед ним у тебя в чреве был ребенок, а вернулась ты без него. И я никогда не верил рассказу эльфов о том, что произошло!

С невероятным усилием старик подтянул тело и принял сидячее положение, сделав Дейнси знак снова задернуть занавеску, после чего воззрился на Пони.

— Ну а теперь рассказывай. И давай выкладывай все без утайки. Не воображай, что сможешь сильно поразить чем-нибудь такого старого жирного борова, как я.

Ему удалось-таки застать Пони врасплох. Однако это ощущение исчезло, как только женщина напомнила себе, что и в хорошие, и в недобрые времена он всегда был рядом, всегда поддерживал, защищал, укрывал ее по мере сил — да что там, просто нянчился с ней! Белстер хотел знать правду, и уж он-то имел право ее знать.

Она рассказала ему все о возвышении Эйдриана и гибели Дануба. И о возвращении Маркало Де'Уннеро тоже, что, похоже, огорчило старика больше остальных ошеломляющих известий.

Когда Пони закончила, в комнате надолго воцарилось молчание. Потом Белстер спросил:

— Ты считаешь, он ненавидит тебя?

— Эйдриан думает, что я подкинула его эльфам, а они были не слишком добры к нему, насколько мне известно. Да, полагаю, он ненавидит меня всей душой. Я вообще удивлена, что он сохранил мне жизнь.

— Отравлен ядом, капающим с языка Маркало Де'Уннеро, тут никаких сомнений, — сказал старик. — Этот негодяй крайне коварен, всегда был таким! Все только выиграли бы, если бы ты тогда в Палмарисе прикончила его.

— Я и сама начинаю жалеть, что не сделала этого. — Пони даже сумела улыбнуться. Однако улыбка ее быстро угасла. — И теперь Де'Уннеро руководит поступками Эйдриана, такова реальность.

— А ты сбежала сюда, — произнес Белстер. — Но почему все-таки сюда? Почему не в Вангард, к принцу Мидалису?

— Ты хочешь, чтобы я сражалась с Эйдрианом? — спросила женщина таким подавленным, расстроенным тоном, что это предотвратило дальнейшие расспросы. — Как я могу?

— Но тебя переполняет гнев! Это же видно!

— Верно, — не стала возражать она.

— По отношению к эльфам, — внезапно догадался старик. — О, да ты просто ненавидишь их, не так ли?

Пони долго не отвечала, устремив на него пристальный взгляд.

— Давай-ка я займусь твоей ногой, — сказала она наконец. — А потом ты, глядишь, и сможешь подняться. Приведешь себя в порядок, взбодришься немного. По Белстеру О'Комели могила пока еще не плачет!

Покидая через некоторое время комнату, женщина чувствовала удовлетворение, оттого что сумела помочь другу и, главное, поднять ему настроение. Дейнси осталась со стариком, намереваясь во что бы то ни стало вытащить его из постели и заставить заняться собой — помыться, побриться и все такое прочее.

Возвращаясь в трактир, однако, Пони не убрала камень души в мешочек. Последние несколько лет она не пользовалась магическими камнями, но, когда приступила к излечению Белстера, связь с ними удалось восстановить быстро. Теперь, глядя на гематит, она задумалась о других возможностях этого камня.

Пони намеревалась какое-то время посидеть в зале трактира, просто для того, чтобы окунуться в когда-то привычный для нее мир. Однако пробыла она там совсем недолго, после чего направилась к дому, который великодушные местные жители предложили для постоя ей, Дейнси и Роджеру, как только они здесь объявились.

Оказавшись внутри, она задернула занавеску на единственном окне и уселась в уголке, перекатывая камень в пальцах.

Погрузившись в его серые магические глубины, женщина отпустила на волю свой дух. Взлетела над Дундалисом и устремилась дальше, на запад, к далеким горам, в которых прятались Эндур'Блоу Иннинес и госпожа Дасслеронд.

Пони долго парила над горами, разыскивая долину эльфов, но, к своему огорчению, так и не смогла ее отыскать. Правда, она заметила несколько примечательных особенностей местности, показавшихся ей знакомыми. Прежде ей пару раз приходилось бывать в Эндур'Блоу Иннинес, случалось и находить ее с помощью камня души. Она знала, что на местоположение долины наложены чары, и предполагала, что сейчас госпожа Дасслеронд прикладывает дополнительные усилия, чтобы укрыть ее еще надежнее.

Женщина вернулась в свое тело, удовлетворенная тем, как прошло этот первое после длительного перерыва путешествие в духе. Используя гематит, она сможет облазить все вокруг и в конце концов поймет, где находится Эндур'Блоу Иннинес, и сумеет снова найти к ней путь и в телесном облике. Она отправится туда и встретится лицом к лицу с повелительницей эльфов, которая столь многого ее лишила.

— Ты что-то почувствовала? — спросил Белли'мар Джуравиль госпожу Дасслеронд.

Та стояла у края леса, пристально и недоуменно вглядываясь в сторону гор.

— Она была здесь.

— Кто?

— Джилсепони, — пояснила госпожа Дасслеронд. — Ее дух пролетел совсем рядом. Она ищет нас.

Эльф с сомнением посмотрел на нее.

— Откуда ты это узнала?

Дасслеронд подняла над головой сверкающий изумруд, камень тол'алфар, подаренный им Терраненом Диноньелом во времена первого нашествия демона-дракона. Изумруды считались не только самыми чудодейственными магическими камнями, но и самыми редкими. А уж второго такого, равного по силе изумруду госпожи Дасслеронд, точно не было во всем подлунном мире; могущество других изумрудов с Пиманиникуита сводилось обычно к тому, что они лишь помогали быстрее передвигаться. Однако повелительница эльфов владела камнем самой земли, камнем, связывающим ее с почвой под ногами. Он искривлял пространство и позволял преодолевать огромные расстояния, сделав один-единственный шаг. И еще благодаря ему Дасслеронд могла чувствовать все, что непосредственно связано с землей — растения и животных.

И, возможно, ощущать присутствие парящих над землей духов.

— Она ищет нас, — повторила повелительница тол'алфар. — Теперь она, конечно, знает об Эйдриане, и вряд ли ей все это пришлось по вкусу.

— Другого и не следовало ожидать, — отозвался Джуравиль.

Остро ощущая и понимая опасения Дасслеронд, эльф постарался скрыть свое облегчение при известии о том, что Пони жива.

— Она человек, — сказала та с характерным для нее, плохо скрытым презрением к этим, по ее мнению, представителям низших рас. — Ей никогда не понять, на что способен ее сын. Его ждут великие свершения.

— Или великие неудачи, — осмелился вставить Джуравиль, вызвав недовольный взгляд госпожи.

— Только Эйдриан может спасти Эндур'Блоу Иннинес от гниющего пятна, оставленного Бестесбулзибаром, которое рано или поздно поглотит долину, — возразила госпожа Дасслеронд. — Оно стало результатом самоотверженности, проявленной нами при спасении людей. Это была огромная жертва с нашей стороны.

— Я помню.

— А мы хотели, чтобы всего лишь один из них пожертвовал собой ради нас, — продолжала повелительница эльфов. — Разве Элбрайн, родной отец Эйдриана, не отдал бы жизнь, чтобы спасти Эндур'Блоу Иннинес? Его мать, конечно, нет, но в Элбрайне я не сомневаюсь…

— И Джилсепони тоже, — перебил ее Джуравиль. — Ты всегда недооценивала эту женщину. Она с готовностью пожертвовала бы собой ради тол'алфар, если бы ее попросили об этом. С точки зрения характера она вряд ли отличается от любого из воспитанных нами рейнджеров.

Судя по выражению лица госпожи Дасслеронд, она не желала снова затевать с Джуравилем этот спор. Нет, сейчас это представлялось ей совершенно излишним.

— Она ищет нас не для того, чтобы помочь, — сухо произнесла она.

— Джилсепони совсем недавно узнала правду об Эйдриане. Я вполне понимаю…

— Ее или меня? — сердито спросила хозяйка Кер'алфара, и резкий, нехарактерный для нее тон свидетельствовал о том, что нервы Дасслеронд на пределе.

— Я понимаю, на чем основано твое мнение о Джилсепони.

Эльф не стал разъяснять, что на самом деле хотел сказать совсем другое. А именно, что он понимает чувства Пони. Ее обманули, и притом обман этот касался судьбы ее ребенка, что не может оставить равнодушной ни одну мать. Как же ей не прийти в ярость?

— Она будет искать нас и дальше, — сказала Дасслеронд. — И в конце концов найдет дорогу в Эндур'Блоу Иннинес.

— В качестве духа — возможно, — заметил Джуравиль.

— А что помешает ей потом найти нас и в телесном облике? — заметила повелительница тол'алфар. — Или даже, сговорившись с Эйдрианом, показать дорогу сюда ему?

— Она не сделает этого.

— Мы не можем рисковать!

— И что же ты собираешься предпринять? — спросил Джуравиль, охваченный внезапным и сильным чувством тревоги.

Он знал, какой холодной и безжалостной может быть Дасслеронд, в особенности по отношению к низшим расам. И в большинстве случаев эльф был согласен с ней или, по крайней мере, понимал склонность своей госпожи из чувства предосторожности даже перехватить через край. В конце концов, тол'алфар осталось совсем немного, и дети у них рождаются крайне редко. Их несложно, невзирая на магические способности и великолепное владение боевыми искусствами, уничтожить всех до единого.

Но ведь речь идет о Джилсепони! О Пони! Женщине, которая была верной подругой Элбрайна! Женщине, которая на протяжении всех этих лет хранила тайну эльфийского танца с мечом и самой долины Эндур'Блоу Иннинес. Которая всегда была другом тол'алфар, хотя госпожа Дасслеронд и придерживается на этот счет иного мнения.

— Я могу сделать так, что наша встреча, если уж ее нельзя избежать, произойдет там и тогда, где я сочту нужным, — сказала госпожа Дасслеронд. — Когда дух Джилсепони снова вернется, я узнаю об этом, и найду его, и при помощи этого, — она снова подняла изумруд, — сделаю так, что она окажется тут в телесном облике.

— Госпожа… — У Джуравиля перехватило дыхание.

— И ты будешь рядом со мной, — закончила хозяйка Кер'алфара.

Эльфа обуревало желание закричать, что так поступать нельзя. Он любил и уважал вдову Элбрайна-Полуночника, и ему казалось, что та испытывает к нему сходные чувства. Джуравиль подозревал, что Дасслеронд недаром настаивала на его присутствии: с его помощью она хочет хотя бы отчасти усыпить бдительность женщины и таким образом застать ее врасплох. Или, не исключено также, повелительница эльфов хотела проверить, насколько сам Джуравиль предан своему народу.

Это было невыносимо! Крик рвался из его груди, но эльфу усилием воли удалось сдержать порыв.

Снова отправившись на следующий день на поиски зачарованной долины, Пони поняла, что находится на правильном пути. Многие приметы местности показались теперь ей знакомыми; они сохранились в памяти с тех времен, когда она путешествовала здесь с Элбрайном.

Женщина расширила сферу поисков, разыскивая неприметные глазу тропы, которые могли бы привести ее к горному склону над затянутой облаками долиной эльфов. Ей очень хотелось, чтобы это произошло уже сегодня. Однако потом она почувствовала усталость и решила не упорствовать, вернуться к своему оставшемуся в Дундалисе телу.

И тут чей-то голос окликнул ее на духовном уровне.

Дух Пони полетел вдоль тропы, вслушиваясь, откуда раздается призыв, и вскоре обнаружил его источник. И будь женщина сейчас в телесном облике, у нее наверняка перехватило бы дыхание.

Потому что она увидела госпожу Дасслеронд и Белли'мара Джуравиля.

Джуравиль! При всей ненависти, испытываемой ею сейчас к тол'алфар, Пони охватило теплое чувство при виде старого товарища и друга.

Однако даже это не пригасило эмоций, нахлынувших на нее, когда женщина увидела Дасслеронд, хозяйку Кер'алфара, похитившую ее дитя и сделавшую из него то, во что превратился Эйдриан.

Пони направилась к ним, и ей понадобилась вся сила воли, чтобы не наброситься сразу же на госпожу Дасслеронд. Впрочем, когда она попыталась сделать это, то наткнулась на невидимый барьер. И только тут заметила в руке повелительницы эльфов магический камень — сверкающий зеленый изумруд.

— Возвращайся в свое тело, — на языке Хонсе-Бира велела госпожа Дасслеронд. — Я последую за тобой, раз ты так хочешь… встретиться со мной.

Пони парила перед ней, раздираемая противоречивыми чувствами.

— Уходи, потому что я не могу долго поддерживать связь с тобой! Если не сделаешь этого, наша встреча никогда не состоится!

Женщина понимала, что стоит за этими словами: Дасслеронд пытается помешать ей найти эльфийскую долину, возможно опасаясь, что Пони, пылая жаждой мести, может вернуться сюда с целой армией. Решение следовало принимать незамедлительно. Кто, собственно, ее главный недруг — все тол'алфар или одна госпожа Дасслеронд?

Вид стоящего рядом с хозяйкой Кер'алфара Джуравиля и, главным образом, выражение явного сочувствия на лице эльфа — вот что помогло Пони справиться с вихрем эмоций и найти правильное решение. Не ответив Дасслеронд, она со всей возможной скоростью понеслась обратно в Дундалис. Она предполагала, что, вернувшись в свое тело, увидит перед собой повелительницу эльфов, возможно, с мечом в руке.

Та и впрямь ждала ее; рядом с ней, как и на расстоянии многих миль отсюда — сцена повторилась, как будто между горами и домом Пони был всего один шаг, — так же стоял Джуравиль. Он протянул Пони руку, и та, не раздумывая, пожала ее.

И тут же воспарила снова, но уже не в духе. Каким-то образом — скорее всего, благодаря магическому камню Дасслеронд — ее во мгновение ока перебросило обратно, туда, где на горном склоне над Эндур'Блоу Иннинес она увидела Дасслеронд и Джуравиля. Только теперь до Пони дошло, что ее обманули.

Только теперь она поняла, что Дасслеронд догадывалась о ее намерениях и «поймала» ее первой. Кроме камня души, у Пони не было с собой ничего, даже меча!

Безоружная, она стояла перед грозной госпожой Дасслеронд, владычицей тол'алфар.

ГЛАВА 16 ТРИ ПОБЕДЫ

Шагая по продуваемым осенними ветрами улицам Палмариса, Роджер прибег к лучшему способу маскировки — вообще пренебрег ею. Даже не надвинув поглубже капюшон плаща, он шагал открыто, с самым непринужденным видом.

Хотя, конечно, его настроению это отнюдь не соответствовало.

А как могло быть иначе? Он находился в городе, который на протяжении многих лет называл своим домом, где ему, мальчишке из простонародья, удалось войти в круги правящей знати, а потом Джилсепони выбрала его преемником, когда отправилась на юг, чтобы стать супругой Дануба и королевой Хонсе-Бира. Однако чем-чем, но теперь домом Роджера He-Запрешь Палмарис больше не был. И это еще куда как мягко сказано. В городе царило волнение, жители выглядели обеспокоенными и подавленными. Здесь находился Эйдриан, он принял на время управление городом, тогда как в аббатстве Сент-Прешес утвердился ненавистный Де'Уннеро. И все это, по слухам, при полной поддержке епископа Браумина Херда, что смущало едва ли не больше всего. Роджер понимал, что ему тут вряд ли будут рады, поэтому и счел за лучшее проскользнуть в город, примостившись под днищем повозки какого-то крестьянина, ничего, естественно, о том не подозревавшего.

Приходилось постоянно напоминать себе, что ему предстоит провести тут всего несколько часов, если, конечно, удастся осуществить план Смотрителя.

Путь Роджера пролегал мимо караульных помещений и казарм, тянувшихся вдоль городской стены. Сейчас, в связи с тем, что значительная часть здешнего гарнизона покинула город, направившись в Вангард, здесь разместились солдаты королевской армии. В каком-то смысле для Роджера это было совсем неплохо, поскольку никто из этих людей не знал его, чего нельзя было сказать о солдатах Палмариса.

Вдоль этой же стены располагались городские конюшни, в которых помещались сотни лошадей. Роджеру эта часть города была хорошо знакома. Тем не менее, подойдя поближе, он невольно затаил дыхание. Роджер вовсе не был уверен, что именно здесь находится стойло Дара, хотя от всей души надеялся на это. Потому что в противном случае не было сомнений, где искать великолепного коня: в тщательно охраняемых конюшнях Чейзвинд Мэнор. От одной мысли о том, чтобы проникнуть туда, Роджеру становилось не по себе: осуществить это было совершенно невозможно. Слуги немедленно узнают его и конечно же позовут солдат.

Так что теперь нужно в первую очередь выяснить…

— Ну, явился наконец! — Невероятно худой, лысый человек с клочковатой темной бородой набросился на Роджера, как только тот вошел внутрь. — Проклятая кобыла весь день покоя не дает! Посмотри, что за напасть с ней приключилась.

Начиналось все очень даже удачно. Его, судя по всему, приняли за коновала.

— Видишь ли, любезный, меня послали осмотреть коня короля, а он, насколько я понимаю… э-э… не кобыла, — произнес Роджер.

— Коня самого Эйдриана? Так чего же ты приперся сюда? — осведомился конюший.

Похоже, сбывались худшие опасения Роджера. Дар содержится в другом месте.

— А куда же мне надо было идти?

— Ты все на свете перепутал, — усмехнулся конюший. — Ты не местный, как я погляжу, так что спроси у любого, где находится Чейзвинд Мэнор, и дуй туда со всех ног — жеребец, к которому тебя послали, именно там. Кстати, на твоем месте я бы не мешкал: король не любит не вовремя исполненных приказаний, а тебе еще предстоит топать через весь город.

Роджер кивнул и поспешно ретировался. По дороге он обдумывал дальнейшие действия, представляя себе план Чейзвинд Мэнор — конюшни, как он помнил, расположены там с задней стороны дома. А стало быть, видны из окон всех гостиных. Хуже того, участок с конюшнями всегда хорошо освещен.

И все же Роджеру нужно было обязательно попасть туда, причем побыстрее, поскольку совсем скоро в вечернем воздухе зазвучит песнь Смотрителя.

Роджер без труда пробрался к замку. Правда, чем ближе к нему, тем больше солдат патрулировали улицы, зато там чаще возвышались живые изгороди, за которыми можно было укрыться. Довольно скоро он уже добрался до стены Чейзвинд Мэнор неподалеку от главных ворот. Он стоял с видом любопытного зеваки, приглядываясь к тому, как действуют охранники — на этот раз гвардейцы Бригады Непобедимых, а не солдаты короля.

И в этот момент Роджер впервые в жизни увидел сына Джилсепони. Он сразу понял, что это именно Эйдриан выехал в экипаже с откинутым верхом из ворот замка. Роджеру он был виден всего какое-то мгновение, но молодой король повернул голову в его сторону, и сходство было просто поразительное — чувственные губы и густые волосы Пони, глаза и сильная челюсть Элбрайна. У Роджера мелькнула даже совершенно дикая мысль, будто перед ним снова его дорогой, ныне покойный друг Элбрайн!

Экипаж укатил. Роджер сразу же обратил внимание, что после отъезда короля охранники, похоже, стали нести службу с куда меньшим усердием.

В воздухе поплыла чудесная мелодия, и потрясенного встречей с королем Роджера охватила ужасная грусть. Прекрасная песнь была так незатейлива, настолько органично сливалась с наступавшими сумерками, что вокруг никто, разве что кроме его самого, ее не замечал.

Однако, по мнению Смотрителя, был в городе и еще кое-кто, кто непременно должен был услышать эту песнь.

Понимая, что мешкать более нельзя, Роджер побежал вдоль стены, в сторону от ворот. Хорошо зная окрестности, он, невысокий и ловкий, без труда находил затененные места, где можно спрятаться, и вскоре оказался с задней стороны поместья. Убедившись, что его никто не видит, Роджер взобрался на стену, спрыгнул вниз и спрятался в тени раскидистого вяза. Надеясь только, что у темных окон гостиных сейчас никого нет, он торопливо прошмыгнул к конюшням и вскоре услышал звуки, свидетельствующие о волнении и суматохе внутри.

— Разбудите короля Эйдриана! — закричал кто-то. Каждое слово сопровождалось возбужденным ржанием и ударами сильных копыт в стену денника.

Испугавшись, как бы Дар в ярости не причинил себе вреда, Роджер без колебаний ворвался в конюшню.

Перед стойлом огромного жеребца стояли трое солдат, присматривающих за конюшнями. У одного в руке был кнут, который он, похоже, собирался пустить в ход.

— Он убьет тебя, если ты туда войдешь! — крикнул Роджер, и это была чистая правда.

Смотритель призывал к себе жеребца, играя на волынке. Песня кентавра, на протяжении многих лет охранявшего Дара и всех других диких коней Тимберленда, просила огромного жеребца вернуться домой.

И не вызывало сомнений, что Дар рвался откликнуться на этот зов.

Удивленные солдаты воззрились на Роджера.

— Ты кто такой? — спросил один из них.

— Я хорошо знал этого коня еще задолго до того, как король Эйдриан нашел его! — ответил Роджер.

Он метнулся к стойлу и ласково окликнул жеребца. И тот, хотя по-прежнему взбудораженный, совершенно определенно узнал его.

— Нужно выпустить его побегать в загоне, — сказал Роджер, и, предложи он солдатам вспороть себе животы прямо тут, на месте, вид у них, наверное, был бы менее ошарашенный. — Все дело в том, что этот жеребец очень силен. Ему нужно много бегать, чтобы выплескивать энергию. Ну же, быстрее! Помогите мне вывести его в загон. Дайте ему хорошенько набегаться, и он успокоится.

Ни один солдат при этих словах не шелохнулся.

— Он же дикий жеребец, рожденный и выросший на холмах Тимберленда, и не в состоянии вытерпеть долго в замкнутом пространстве. Если вы не пошевелите задницами, конь вашего короля сломает ногу!

— Ты кто? — повторил вопрос солдат.

— Я уже лечил лошадей в Кертинелле, когда на этом замечательном жеребце ездил еще отец короля Эйдриана, Элбрайн-Полуночник, — соврал Роджер и опустил взгляд, притворяясь, словно засмущался, сделав такое признание. — И я служил королеве Джилсепони, когда она была баронессой Палмариса, вскоре после чумы. Мало кому известно — и я умоляю вас не рассказывать об этом, — что в те времена этот великолепный конь был любимцем Джилсепони.

На физиономиях солдат возникло ошеломленное выражение — в точности то, чего Роджер и добивался, рассчитывая вызвать доверие к произнесенным им словам и таким образом добиться своего.

— Пожалуйста, умоляю вас, если не ради коня, то чтобы защитить себя от гнева короля Эйдриана, помогите мне вывести Дара в загон.

— Тебе с ним не управиться! — возразил один из солдат. — Если открыть дверь, он тебя просто растопчет!

— Да нет же! — воскликнул Роджер и посмотрел на коня. — Дар, ты ведь не причинишь мне вреда?

Огромный жеребец перестал ржать и метаться, глядя на Роджера с таким видом, словно понимал каждое слово. Воспользовавшись моментом затишья, тот быстро подошел к деннику, снял засов и открыл дверь. Охранники не успели пальцем пошевелить, как Дар подошел к Роджеру, обнюхал его и, казалось, внезапно успокоился.

Роджер посмотрел на солдат, и один из них бросил ему недоуздок. Он начал надевать его на коня, но остановился, поглаживая морду Дара — и заодно давая ему возможность продвинуться к выходу из стойла.

Снова сделав вид, что возится со сбруей, он наклонился и зашептал коню в ухо, словно успокаивая его. На самом деле он и не думал его успокаивать — напротив, подстрекал бежать!

После чего Роджер отпрянул, словно конь причинил ему боль. И Дар, словно молния, пронесся мимо него и ошеломленных солдат. Опустив голову, жеребец галопом вырвался из конюшни, фыркнул, встал на дыбы и поскакал прочь.

— Держите его! Держите его! — завопил Роджер, прекрасно понимая, что никто не сумеет догнать могучего быстроногого красавца. Солдаты, правда, рванулись вдогонку, и это уже было хорошо: по крайней мере, он сам больше не привлекал их внимание.

— Беги, Дар, — прошептал он. — Беги туда, откуда летит призыв кентавра. Мчись к бывшей хозяйке — единственной, кто ныне заслуживает право скакать на тебе.

Прислушавшись, Роджер убедился, что шум погони перемещается все дальше от конюшен, к главным воротам. И мудро решил, что ему тоже самое время сматывать удочки. Выскочив из боковой двери конюшни, он укроется в тени какого-нибудь большого дерева…

По крайней мере, так он надеялся.

— Господин He-Запрешь? — прозвучал у него за спиной чей-то голос.

Роджер не сразу узнал его, но только от неожиданности. Он замер, медленно повернулся и увидел перед собой Илтина Дингля, одного из садовников Чейзвинд Мэнор.

— Господин He-Запрешь! — повторил старик более настойчиво. — А я думал, ты ушел на север с Джилсепони.

Роджер приложил палец к губам, призывая говорить тише, и тревожно оглянулся по сторонам.

— Так оно и было, добрый господин Дингль, а вернулся я, просто чтобы взглянуть на этого нового короля, ее сына.

Морщинистое лицо старика заросло седой щетиной. У него были длинные волосы, стянутые сзади в «конский хвост», что придавало этому человеку не по возрасту беспечный вид, вполне соответствующий его часто непредсказуемому поведению.

— Не верится мне, что ты пришел только за этим, — с понимающей усмешкой уронил садовник.

Роджер снова оглянулся.

— Твоя правда, старик. Я вернулся за Даром.

— Не может быть!

— Да, это так. Дар слишком хорош для нового короля, каким бы достойным он ни был…

— Ты сам не веришь в это! — рассмеялся Илтин Дингль.

— Дар не для него, говорю тебе, — повторил Роджер.

— О, в это-то ты, не сомневаюсь, веришь. Я насчет «достойного»…

Роджер застыл, глядя на Дингля.

— Многие думают так же, — продолжал старик. — Несмотря на слова епископа Браумина. Вообще все это меня страшно удивляет. Не ожидал я от Браумина Херда, что он вдруг проявит к нему такую благосклонность. И это после того, как столько людей погибло, защищая город.

— А что именно говорил епископ Браумин?

— Ну, что с королем все в порядке, он, дескать, занял трон вполне законно. И аббата Де'Уннеро защищал. Он сейчас в аббатстве Сент-Прешес всем заправляет, так что лучше туда не суйся!

Роджер He-Запрешь выслушал ошеломляющую новость молча. Он не сомневался в правдивости слов старого садовника. И для него, имеющего представление о магии драгоценных камней, не составило труда догадаться, каким образом Эйдриан мог заставить епископа Браумина говорить то, что ему было нужно.

— Возможно, на самом деле все не так, как кажется, добрый Дингль, — ответил он, и старик снова рассмеялся. — Умоляю, не проболтайся никому. Если не ради меня, то хотя бы ради Дара.

В глазах Дингля вспыхнули огоньки подозрительности.

— И ради Джилсепони.

Похоже, эти последние слова растопили сомнения старика.

Шум преследования усилился; по-видимому, всё новые люди включались в погоню за Даром.

— Мне нужно бежать, — вздохнул Роджер.

Они со стариком обменялись последним понимающим взглядом, и Роджер растаял в тени, бесшумно пробираясь к стене.

К тому времени, когда он перелез через нее и огибал стену замка, солдаты, многие верхом на тогайских пони, уже скакали по улицам Палмариса, преследуя Дара. Роджер понятия не имел, кто открыл главные ворота, дав могучему жеребцу возможность покинуть поместье. Может, именно Дингль, притворившись, будто испугался разбушевавшегося коня?

Собственно, это и преследованием-то назвать было нельзя, поскольку ни один конь по скорости не мог сравниться с Даром, тем более если он скакал без всадника. Да и пони плохо слушались всадников, зачарованные игрой на волынке, которая указывала Дару дорогу домой.

Северные ворота Палмариса, как обычно, были открыты, и никто не рискнул захлопнуть их перед жеребцом, которого, конечно, все узнали. Лишь один охранник, то ли самый храбрый, то ли самый глупый, попытался остановить коня, но Дар просто сбил его с ног ударом копыта.

И вот уже жеребец летел по холмистым полям по направлению на север — туда, куда его звала мелодия Смотрителя.

Она обещала ему свободу и возвращение домой.

Эйдриан воспринимал встречи, подобные этой, как самую бесполезную, нудную часть своего нынешнего положения. В те времена, когда аббат Олин и Де'Уннеро лишь обсуждали, как они будут возводить его на трон, ему не раз приходилось участвовать в подобного рода «заседаниях», где его покровители снова и снова обдумывали вслух будущие действия. Что приводило в уныние больше всего, так это понимание Эйдрианом абсолютной бессмысленности таких собраний. Его тогдашние наставники встречались исключительно ради того, чтобы успокоить собственные нервы и убедить самих себя в том, что они действуют правильно.

Молодому королю не требовалось ни успокаивать нервы, ни убеждать себя в чем бы то ни было. Он следовал советам тени — «второй», как он ее называл, — в Оракуле. День за днем он все лучше чувствовал как свои возможности, так и их, пусть даже весьма относительные, пределы.

Хотя следовало признать, что как раз эта встреча была одной из самых важных. Она происходила не по инициативе Де'Уннеро, с головой ушедшего в наведение порядка в аббатстве Сент-Прешес, или герцога Каласа, в данный момент надзиравшего за происходящим в Кертинелле и Ландсдауне, или других придворных, сопровождавших Эйдриана из Урсала. Поводом для этой встречи стала обеспокоенность вельмож, владевших землями, лежавшими вокруг Палмариса; сейчас все они собрались здесь, кроме епископа Браумина, разумеется, который находился под домашним арестом в аббатстве Сент-Прешес.

Король обвел взглядом собравшихся за большим столом, напоминая себе, что для его дела позиция этих людей имеет большое значение. Если Мидалис выступит в поход, он никак не минует Палмариса. Если бы удалось заручиться поддержкой всех этих знатных вельмож, крупных землевладельцев и влиятельных граждан, их расположению к незаконно лишенному власти принцу пришел бы конец.

Тем не менее самого себя не обманешь, он испытывал неимоверную скуку. Однако когда слово взял Монмут Треши, герцог Йоркский, председательствующий на этом собрании, Эйдриану пришлось отрешиться от мыслей и напомнить себе о деле.

— Итак, мы все знаем, господа, — услышал он слова Монмута, — что процесс перехода власти в Урсале прошел практически бескровно. Так будет и дальше, если все присутствующие просто примут заявление, сделанное самим королем Данубом.

— Король Дануб был твоим другом, герцог Монмут, — произнес один из состоятельных торговцев, часто бывавший в Урсале.

— Это правда, и я горжусь тем, что он называл меня другом!

— А разве принц Мидалис тоже не был твоим другом? — спросил другой человек, и эти слова заставили Эйдриана насторожиться. — Когда он прибыл на свадьбу Дануба и Джилсепони в сопровождении альпинадорских варваров, разве не ты, герцог, приветствовал его с радостью и восторгом?

— Все так и было, барон Брайтон, — ответил Монмут. — Я и сейчас готов назвать принца Мидалиса другом, но при условии, что, узнав о смерти брата, он посчитается с его желаниями. Надеюсь, так и произойдет.

Эйдриан увидел в глазах многих сидящих за столом сомнение. И, учитывая, как настороженно герцог Йоркский вел себя в Урсале, Эйдриан понимал этих людей. Одно время молодой король подумывал даже устранить Монмута с дороги любым путем, включая физический. Однако вскоре после начала похода он «наведался» к герцогу Треши на духовном уровне и сумел внушить ему мысль о славе, которая ждет его под сенью власти нового короля.

И, главное, заставил его ужаснуться, показав, что будет, если он выйдет из этой сени.

Барон Брайтон посмотрел на Эйдриана с явным вызовом, что заставило многих собравшихся встревожиться.

— А если этого не произойдет? — смело спросил он. — Если принц Мидалис предъявит права на престол?

— У него нет для этого законных оснований, — чересчур горячо возразил герцог Монмут. — Он…

— Он их не предъявит, — вмешался в разговор Эйдриан, и это были первые слова, произнесенные им с начала собрания, длившегося уже более часа. — Трон Хонсе-Бира уже занят. Это же так просто. Всякий осмелившийся притязать на трон, который отчим в своей мудрости завещал мне, суть предатель короны и государства. Соответственно с ним и поступят.

— Многие поддерживают принца Мидалиса, — с тем же вызовом заявил барон.

Собравшиеся за столом широко распахнули глаза, многие тяжело, встревоженно задышали.

— А что, барон Брайтон, в Хонсе-Бире сейчас уже правит народ? — осведомился Эйдриан. — Если бы люди решили, что им не нравится король Дануб, могли ли они сместить его и посадить на трон другого? К такой анархии вы призываете?

— В самом деле, что за глупость? — откликнулся кто-то.

— Вопрос поставлен прямо! — заявил барон Брайтон. — Если суждено разразиться войне…

— Тогда я рекомендую вам продуманно выбирать себе союзников, — прервал его молодой король. — Если принц Мидалис, не в состоянии преодолеть разочарование и не желая считаться с мнением короля Дануба, начнет делать глупости, мы совершенно обоснованно сочтем подобные действия предательством и на него обрушится гнев короны. Вы, господа, смею вас заверить, видели только незначительную часть моей армии, и тем не менее у Палмариса хватило мудрости уступить моей силе еще до того, как в городе не осталось камня на камне. Даже епископ Браумин, добрый друг моей матери, пришел к пониманию неизбежности и законности моего правления. Вопрос о том, кому сидеть на троне Хонсе-Бира, больше не стоит, барон Брайтон. Эта проблема давно решена. И, как ваш король, я понимаю, какое огромное значение имеют крупные города и возглавляющие их персоны. Король Дануб правил долго и правил хорошо главным образом потому, что понимал: в таком могущественном королевстве, как Хонсе-Бир, нельзя полагаться лишь на самого себя. Его мудрость в том и заключалась, что он умел разбираться в людях и давал возможность другим служить королевству свободно, полагаясь на собственные суждения.

Эта последняя реплика заставила всех присутствующих закивать в знак согласия, у многих в глазах вспыхнула надежда. Олин и Де'Уннеро неплохо потрудились над воспитанием Эйдриана. Короля, предлагающего амбициозным и жадным сановникам свободно править своими маленькими «государствами» в пределах Хонсе-Бира, неизбежно будут обожать — по крайней мере, те, кого это непосредственно касается. Даже барон Брайтон слегка растерялся, как бы разрываясь между подвешенной Эйдрианом перед его носом морковкой и своей преданностью принцу Мидалису.

Молодой король ясно осознавал конфликт в душе барона и решил непременно склонить этого человека на свою сторону.

Собравшиеся в зале продолжали бурное обсуждение, но тут в зал ворвался мальчик-слуга, подбежал к Брайтону, низко поклонился ему и взволнованно прошептал что-то на ухо. Глаза у того широко раскрылись.

— Что случилось? — спросил Эйдриан.

Барон встал.

— Небольшие беспорядки, мой король.

Чувствовалось, что он встревожен. Коротко поклонившись, Брайтон зашагал к двери.

— Барон Брайтон! — внезапно окликнул его Эйдриан. Тот остановился и повернулся, глядя на короля. — Что тебе сообщили?

— Беспорядки у северной стены, мой король, — ответил Брайтон. — Группа солдат из гарнизона Палмариса, оставшаяся в городе, захватила кузницу. Некоторые солдаты короля ранены.

Эйдриан встал и подошел к нему.

— Веди! — приказал он.

— Мой король, это может быть опасно, — запротестовал барон, а вслед за ним и некоторые из присутствующих, в особенности гвардейцы Бригады Непобедимых из королевского эскорта. — На тебе даже нет доспехов…

Криво усмехнувшись, молодой король положил руку на рукоятку меча, висевшего у пояса.

— Вперед, барон Брайтон. Я хочу сам поговорить с этими… обманутыми людьми.

— Но, мой король…

— Не перечь мне! — бросил Эйдриан и слегка подтолкнул барона к двери.

За королем последовали герцог Монмут и Непобедимые. Дом, где они находились, стоял недалеко от северных ворот, и, едва выйдя из него, все услышали шум схватки.

Эйдриан двинулся в направлении шума. Солдаты короля окружали небольшой сарай, прилепившийся к северной стене города. В маленьком загоне рядом с ним взволнованно метались и ржали лошади. На земле лежали трупы, в основном в форме солдат палмарисского гарнизона, но было среди них и несколько гвардейцев. Со всех сторон — с балконов или прячась за стенами и желобами для стока воды — за происходящим с интересом наблюдали жители города.

Неожиданное появление короля Хонсе-Бира немедленно переключило внимание зевак на него. Как всегда, Эйдриан почувствовал удовольствие оттого, что за его действиями наблюдают сотни людей, и не просто глазеют, но испытывают при этом благоговейный трепет.

Сквозь распахнутую дверь кузницы виднелись мерцающий оранжевым огнем горн и лежащие в отдалении вязанки дров. Время от времени из-за них высовывался какой-нибудь человек и посылал в сторону королевских солдат стрелы.

Эйдриан, зажав в левой руке камень души, прошел сквозь кольцо солдат и выхватил Ураган. Командир осаждающих сарай воспринял это как указание и криком призвал солдат последовать за королем, но тот отмахнулся от него. Когда же к нему бросились гвардейцы, а один из них даже осмелился схватить Эйдриана за руку в попытке вывести его из зоны обстрела в более безопасное место, молодой король резко оттолкнул его.

— Туда нельзя, мой король! — вскрикнул гвардеец.

— Не мешай мне, а следи лучше за происходящим, — сказал ему Эйдриан. — Эти люди не понимают нового короля. Ну так пусть увидят, каков я на самом деле.

— Я поклялся защищать тебя! — стоял на своем тот.

— Король Эйдриан, будь благоразумен! — закричал и барон Брайтон. — Позволь солдатам расправиться с изменниками! Это их долг…

— Никому не приближаться ко мне! — приказал молодой король и двинулся дальше.

— На тебе даже нет доспехов! — надрывался сзади Брайтон.

Эйдриан лишь усмехнулся в ответ. Судя по затихающему голосу барона, тот не только остановился, но даже успел подыскать себе неплохое укрытие.

Король пересекал хорошо простреливаемую зону перед осажденной кузницей, находясь в поле зрения всех — и мятежников, и солдат, и жителей Палмариса.

Из-за дров вынырнул лучник, и Эйдриан постарался не замедлить шаги. Вторая тень в зеркале Оракула говорила ему, что он может делать это, может действовать, глядя на себя словно со стороны, находясь где-то между духом и телом, и так ему никто не в состоянии причинить вреда.

Молодой король плотнее стиснул в ладони гематит и погрузился в магический водоворот. Его физическое сознание, однако, не померкло, он заметил, как лучник выстрелил, и должен был приложить все усилия, чтобы воспротивиться настойчивому желанию отбить летящую стрелу мечом.

Стрела вонзилась в ногу короля, и все его тело немедленно пронзила жгучая боль.

Однако это длилось лишь мгновение — Эйдриан выровнял дыхание, сосредоточился на ране, внутренним взором осмотрел ее и послал к ней волны исцеляющей силы гематита.

Наклонившись, он вытащил стрелу и отшвырнул ее в сторону. Кровотечение было небольшим, поскольку благодаря исцеляющей магии рана закрылась почти сразу же, как только король удалил из нее стрелу.

Когда из-за вязанок дров появился еще один лучник, Эйдриан решил, что повторяться не стоит. И лишь только мятежник поднял лук, король вскинул меч. В тот миг, когда стрела полетела в его сторону, навстречу ей рванулась ослепительная молния. Мощный сгусток энергии, отклонив стрелу в сторону, ударил в лучника, отбросив его в глубину кузницы.

Эйдриан слегка изменил наклон меча, и с его клинка сорвалась еще одна пылающая молния. На этот раз она угодила в дрова, воспламенив их.

— Вы отказываетесь мне повиноваться? — спокойным и уверенным тоном спросил молодой король, бестрепетно входя в кузницу.

Справа на него бросился человек с копьем, но Эйдриан небрежным жестом протянул в его сторону Ураган и выбил копье из рук нападавшего. Несколькими взмахами меча он вынудил противника отступить, и наконец тот остановился, ошеломленно взирая на противника.

Меч короля нанес мятежнику несколько неопасных, но достаточно болезненных ран. Эйдриан достиг желаемого: он хотел лишь остановить, но не убивать противника, если крайней необходимости в том не было.

Из затемненного угла кузницы выскочили еще двое мятежников. Они ринулись на короля, размахивая мечами.

Ураган рассек воздух вниз по диагонали, обломив острие меча одного из нападавших, после чего, молниеносно взмыв вверх, отразил удар второго меча всего лишь в дюйме от лица Эйдриана.

Прибегнув к приемам би'нелле дасада, молодой король оказался вне пределов досягаемости так неожиданно, что нападавшие на миг замерли, но тут же возобновили атаку.

Ураган, повинуясь Эйдриану, отбил удары, и оба меча нападавших, словно согнутые ветви деревьев, образовали проход, в который немедленно устремился молодой король, пронзив того противника, что находился справа от него, и молниеносным ударом кулака в подбородок повергнув наземь второго.

Тут же, инстинктивно ощутив опасность, Эйдриан резко развернулся и, рассекая мечом воздух, отбил направленную в него откуда-то с чердака стрелу.

Король бросился к лестнице, но, не успев добежать до нее, услышал за спиной дикий рев.

Де'Уннеро, понял он, даже не обернувшись. Оборотень стремительно пронесся мимо него и, одним прыжком преодолев расстояние до чердака, повалил лучника, трясущимися руками пытавшегося выпустить очередную стрелу.

Увидев, что творит наверху его «наставник», Эйдриан заскрежетал зубами.

Топот за спиной заставил его обернуться. В кузницу ворвались гвардейцы. Со вздохом разочарования молодой король убрал меч в ножны.

Прежде чем вынырнуть из магических глубин камня души, он еще раз проверил, в каком состоянии находится полученная им рана. Убедившись, что та уже затянулась, он вышел из транса, которым сопровождалось погружение в магию гематита, и увидел Маркало Де'Уннеро, вернувшегося к своему обычному виду; монах злобно распекал герцога Монмута за то, что тот позволил королю подвергнуть себя такой немыслимой опасности.

«Как будто у Монмута был выбор», — с улыбкой подумал Эйдриан. А может, улыбка была вызвана тем, что ему нравилось наблюдать за охваченным яростью Де'Уннеро?

Как раз в этот момент один из мятежников, находящихся на чердаке, рухнул к ногам Эйдриана, забрызгав его сапоги кровью.

Де'Уннеро мгновенно оказался рядом и вскинул руку, все еще имевшую вид тигриной лапы, собираясь прикончить раненого.

Однако король удержал его и, наклонившись, правой рукой обхватил бесчувственного противника. Вновь погрузившись в магию камня души, он исторг из его глубин поток исцеляющей энергии. Увы, бедняга был уже совсем плох, и жизнь прямо на глазах уходила из него.

Эйдриан, недовольно буркнув что-то себе под нос, опустился на колени рядом с ним, а потом, как это уже происходило однажды с герцогом Каласом, его дух пронесся через портал камня души и устремился в погоню за духом умирающего солдата.

Спустя несколько мгновений король открыл глаза и отодвинулся от лежащего на земле человека. Тот, еще несколько минут назад не подававший никаких признаков жизни, внезапно открыл глаза.

Эйдриан с усмешкой взглянул на столпившихся вокруг многочисленных зрителей, которые были не просто потрясены, а охвачены благоговейным ужасом.

Только Маркало Де'Уннеро не разделял это чувство.

— Что ты себе позволяешь? — выкрикнул он.

— Я не сторонник резни, если угодно; предпочитаю этому любые игры, пусть и жесткие, — спокойно ответил Эйдриан.

Монах в оцепенении уставился на него.

— По-твоему, это игра? — спросил он.

— По-моему, это возможность завоевать доверие своего народа, — сказал молодой король, оттолкнув Де'Уннеро, и с удовольствием заметил среди столпившихся вокруг людей Садью.

Подойдя к спасенному им солдату, он сильным рывком заставил его встать.

— Ты понял, кто я? — спросил он дрожащего, вконец ошеломленного человека. — Понял, что я рожден быть вашим повелителем?

— Да… Да… — пролепетал исцеленный, недоуменно моргая; потом он зашелся в рыданиях и, дрожа, снова рухнул наземь.

— Приведите тут все в порядок, уберите мертвецов, а пленников и раненых доставьте в Чейзвинд Мэнор, — распорядился Эйдриан. — И не вздумайте скверно обращаться с ними. Мы узнаем от этих людей много интересного. А они поймут, что король Эйдриан им не враг.

Все потянулись к выходу, а молодой король и Де'Уннеро ненадолго оказались с глазу на глаз.

— Что ты… — снова начал было монах, но вдруг остановился и покачал головой.

Чувствовалось, что он явно выбит из колеи и ошеломлен, почти как тот солдат, которого Эйдриан только что вытащил из мира теней.

Король прекрасно понимал его переживания. Каково это — осознать, что твой бывший ученик теперь на голову выше тебя!

Все так же недоуменно покачивая головой, Маркало Де'Уннеро побрел прочь.

Проводив взглядом уходящего друга, Садья приблизилась к Эйдриану.

— Он только начинает понимать, кто я такой, — сказал молодой король, глядя ей в глаза. — Начинает осознавать, что теперь я далеко обошел его.

На лице женщины смешались любопытство и недоверие.

— И он боится за свое положение. Боится, что я больше не буду нуждаться в нем и даже сочту, что его репутация — а он ее заслужил — может стать препятствием на моем пути.

— О чем ты говоришь?

— Ты меня прекрасно понимаешь. — Взгляд сверкающих голубых глаза Эйдриана, казалось, проникал в самые сокровенные мысли Садьи. — А Маркало Де'Уннеро — нет.

— Он так много сделал для тебя, — напомнила ему маленькая певица. — Нашел тебя в Вайлдерлендсе, открыл перед тобой путь — от Тимберленда до Урсала и дальше в Энтел. Драгоценные камни Пиманиникуита — тоже дело рук Маркало, а ведь именно это богатство больше, чем что-либо другое, способствовало твоему возвышению. Неужели у тебя такая короткая память, король Эйдриан?

— Я ничего не забыл, — ответил он. — Если бы у меня была, как ты говоришь, короткая память, я оставил бы его в Урсале, потому что после смерти короля Дануба пользы от него ни малейшей. Разве тебе не ясно, что меня приняли бы в Палмарисе гораздо лучше, если бы я прибыл сюда без их бывшего епископа, ухитрившегося вызвать к себе всеобщую ненависть? Но нет, я не оставлю своего бывшего наставника. И в благодарность за все сделанное для меня он, как того желает, получит церковь Абеля.

— Звучит так, словно дальше ты собираешься действовать в одиночку.

Кривая усмешка вернулась на уста юноши; собственно, ею все и было сказано.

— Сегодня я открыл мятежникам — тем, кто не был убит в удовлетворение жажды крови, владеющей Де'Уннеро, — правду о короле Эйдриане. Человек, которого я вырвал из лап смерти, будет счастлив назвать меня королем и расскажет об этом товарищам. И сомневаюсь, чтобы кто-нибудь из них осмелился в дальнейшем поднять на меня руку. Более того, они с радостью примут своего спасителя, кем я, собственно, и являюсь.

Он скользнул взглядом по ее телу.

— Хотелось бы мне знать, когда Садья осознает эту истину?

Женщина отвела прядь волос, упавшую ей на глаза, — жест, позволивший Эйдриану понять, как сильно потрясена и взволнована обычно невозмутимая певица. Их взгляды встретились. Она первой отвела свой и повернулась, собираясь уйти.

Король легко коснулся ее плеча. Садья остановилась так резко, словно он, грубо схватив, рванул ее назад, и оглянулась. Кончики его пальцев, едва заметно прикасаясь, пробежали по шее Садьи, по ее нежной щеке.

На мгновение она закрыла глаза, глубоко дыша, но потом вздрогнула, как бы внезапно очнувшись, и на этот раз ушла не оборачиваясь.

Эйдриан знал, что ему удалось разбередить душу певицы. Да, она ушла, но он ни на мгновение не сомневался, что больше всего ей хотелось повернуться и броситься в его объятия.

Поплотнее закутавшись в одеяло, которое она накинула на плечи, как только вернулась в свое тело, Пони пристально смотрела на повелительницу эльфов. Неужели Дасслеронд благодаря магическому изумруду сумела перенести ее сюда из Дундалиса? Уму непостижимо.

— Эйдриан мой сын, — сказала она.

— Да, — ровным, без малейших признаков чувства тоном ответила госпожа Дасслеронд.

— Ты украла его у меня тогда, на поле близ Палмариса.

— Да, я сделала это, — все так же спокойно произнесла повелительница тол'алфар.

У Пони чуть ноги не подкосились. Однако почти сразу же нахлынула волна силы и возникло страстное желание броситься на миниатюрную эльфийку, задушить ее…

— Если бы я этого не сделала, вы оба, и мать, и дитя, погибли бы на том поле, став жертвами Бестесбулзибара. Жертвами того самого демона-дракона, который победил Джилсепони и был изгнан только благодаря вмешательству тол'алфар.

— Это не дает тебе права…

— Того самого демона-Дракона, который еще раньше проник в Эндур'Блоу Иннинес, после того как я вырвала из его когтей группу бегущих от него людей. Он оставил в нашей долине тлетворный след. И только ребенок, который иначе непременно умер бы там же, на поле, мог бы остановить это гниение, грозящее захватить всю нашу долину.

Признавая логику этих рассуждений, Пони никак не могла согласиться с окончательным выводом.

— Это не давало тебе права украсть у меня дитя! — отчаянно вскричала она.

Ответом ей был холодный взгляд Дасслеронд — она ясно давала Пони понять, что ее слова ничего не значили для хозяйки Кер'алфара.

Что абсолютно соответствовало действительности.

— Как ты можешь стоять здесь и смотреть на меня так, будто ничего особенного не произошло? — воскликнула женщина. — Тебе безразлично, как ты обошлась со мной? С Эйдрианом?

— Я спасла жизнь тебе и ему.

— Ты украла моего ребенка! — крикнула Пони, и, казалось, вся ее сила ушла в этот вопль, потому что продолжила она чуть слышным, дрожащим голосом: — Что тебе мешало сообщить мне о том, что произошло? Что мешало отвести меня к нему? Неужели ты не могла, по крайней мере, сказать мне, что он жив и здоров?

Дасслеронд вздрогнула, правда еле заметно; она тут же справилась с собой и ответила ледяным тоном:

— Такова цена спасения твоей жизни.

— Я никогда не согласилась бы на это!

— Это не имеет значения, — сказала хозяйка Кер'алфара. — Я действовала исключительно в интересах своего народа, поскольку речь шла, по сути, о его выживании. Только это меня волнует, а не разбитое сердце человеческой женщины. Тол'алфар не враги тебе, Джилсепони. Вспомни, когда много лет назад гоблины напали на Дундалис, только наше вмешательство спасло тебе жизнь. Вспомни, сколько эльфов погибло в войне с демоном-драконом, а ведь сражались мы не только в собственных интересах, но и во благо людей. Тебе известен секрет би'нелле дасада и многие другие тайны моего народа, и тем не менее мы сохранили тебе жизнь. Это не так уж мало. Уйми гнев, Джилсепони, здесь и сейчас. Пусть на этом наши пути разойдутся.

— Мы никогда и не шли одним путем, — бросила женщина.

— У меня долг перед своим народом, у тебя — перед своим, и это превыше всего. Сейчас долг призывает тебя сражаться с мраком, сгущающимся над твоей страной.

— Ты считаешь, что я должна вступить в борьбу с собственным сыном?

— А разве у нас с тобой есть выбор? — спросила повелительница эльфов. — Ты понятия не имеешь, кто он такой. В обращении с магическими камнями ему нет и не было равных, а в умении владеть мечом он, возможно, превосходит самого Элбрайна! У него есть Оракул — мы думали, что этот дар поможет ему в выборе правильного пути, однако ошиблись. Увы, он даже оттуда умудряется черпать лишь дурное!

— И люди, которыми он себя окружил, тоже дают ему дурные советы, — добавил Белли'мар Джуравиль, и ни Пони, ни хозяйка Кер'алфара не могли не согласиться с ним.

— Опасайся его, — продолжала госпожа Дасслеронд. — Может случиться так, что, когда ты поймешь его истинную суть, будет уже слишком поздно.

— Для тебя, хочешь ты сказать, — попыталась уязвить ее Пони.

— Возвращайся к друзьям, — не дрогнув, ответила Дасслеронд и подняла руку с изумрудом. — Одолей своего сына если не ради тол'алфар, то ради собственного народа. И, ради себя самой, забудь о нашем существовании…

Голос повелительницы эльфов звучал все тише. Пони поняла, что ее относит обратно в Дундалис. Однако гнев и ненависть к высокомерной владычице Кер'алфара по-прежнему переполняли женщину. Она нырнула в магические глубины гематита и бросилась на Дасслеронд.

Атака была столь неожиданной, что в первое мгновение Пони едва не сломила железную волю повелительницы эльфов, на протяжении столетий позволявшую той не дать погибнуть тол'алфар и их зачарованной долине.

Однако потом, к ужасу Пони, что-то начало происходить с пространством. Ландшафт мялся и скручивался. Возникло ощущение, будто она падает с огромной высоты, а земля с головокружительной скоростью летит навстречу и вот-вот поглотит ее.

Все закончилось так же неожиданно, как началось. Она лежала в холодной луже, спиной ощущая под собой глину и грязь. Тело ныло от сильного удара о землю, но тем не менее женщина поднялась на четвереньки и оглянулась.

И поняла: ее забросило в Вересковую Пустошь, безлюдную и потому кишащую гоблинами местность далеко к западу от Дундалиса. Она огляделась, хотя и понимала, что никого из эльфов рядом нет.

Сознавая, что без пищи и оружия надежды на спасение почти не осталось, она уткнулась лицом в грязные ладони.

ГЛАВА 17 ПОЯВЛЕНИЕ ДРАКОНА

Тогайранка пришла в себя, только когда рядом с ней с грохотом приземлился Аграделеус.

Лежащий на песке у ее ног ятол Бардох, сознание того, что родители наконец отомщены, — все это заставило Бринн мысленно вернуться во времена детства, прошедшего в тогайских степях. Его трудно было назвать счастливым: бехренцы жестокими методами завоевывали страну, и не желающие подчиниться им родители девочки почти все время находились в бегах. Тем не менее отец и мать любили Бринн и воспитывали в духе прежних традиций. За те несколько лет, что девочка прожила с родителями, они дали ей очень много: научили ее понимать, что существует нечто большее, чем она сама, чем даже все они, вместе взятые; научили жить в гармонии с душой мира, со всеми растениями и животными, обитающими рядом с ними.

А потом они погибли от рук вот этого самого бехренского военачальника, чье обезглавленное тело сейчас истекало кровью у ее ног.

— Сражение продолжается, — услышала тогайранка чей-то голос и, оглянувшись, увидела Астамира.

Она бросилась к нему и тут же заметила, что воин чежу-лей, опираясь на локоть, сидит на песке. Это ее немало удивило: Бринн думала, что нанесла ему смертельный удар. Однако потом ее осенило. Она, нахмурившись, посмотрела на мистика.

— Ты исцелил его?

— Он уже никогда больше не выступит против нас, — отозвался тот. — Его смерть была бы напрасной.

— Этот человек пытался убить нас!

— Он, в соответствии с их кодексом чести, защищал своего господина, — возразил Астамир, взглянув на труп Бардоха.

Насколько Бринн помнила, мистик всегда пытался укротить ее боевой дух, неизменно склонял к милосердию.

— Сражение продолжается, — повторил Астамир, и оба посмотрели в сторону Хасинты, откуда доносились бряцанье металла о металл, стоны раненых и победные крики. — А где доблестные посланцы ятола Ваадана?

— Попрятались, — улыбнулся мистик. — Пошли. Может, увидев тебя и Аграделеуса, воины Бардоха поймут наконец, что ничего больше добиться здесь не смогут.

Они направились к дракону, но тогайранка внезапно шагнула в сторону и подняла что-то с песка. Когда она догнала Астамира, тот уже сидел на спине Аграделеуса, протягивая ей руку.

Дракон взмахнул огромными кожистыми крыльями и направился в сторону гавани. Увидев там корабли, мистик попросил Аграделеуса пролететь вдоль побережья, чтобы все, кто бы они ни были, друзья или враги, как следует разглядели его.

Звуки сражения стали стихать вскоре после того, как огромная тень дракона заскользила над полем битвы. Все бехренцы, как изменившие Хасинте, так и сохранившие ей верность, равно как и «медведи», с одинаковой прытью разбегались при виде могучего Аграделеуса, позабыв о схватках, которые вели до этого: все остальное показалось перепуганным воинам крайне незначительным рядом с новой, несравненно более грозной опасностью.

И верхом на невиданном существе сидела женщина, держащая в высоко поднятой руке голову ятола Бардоха.

Преданные Хасинте бехренцы разразились радостными воплями.

Те же, кто перешел на сторону Перидана и Бардоха, пали на колени, моля о милосердии.

Солдаты Хонсе-Бира, впервые увидевшие дракона и донельзя пораженные этим зрелищем, тем не менее, повинуясь воинской дисциплине, не разбежались кто куда, а начали организованное отступление.

Стоящие на пристани аббат Олин, магистр Маккеронт и герцог Брезерфорд потрясенно разглядывали крылатого монстра. Им, конечно, приходилось слышать — главным образом из старых легенд — о драконах, но никто из них никогда подобного существа не видел.

— Тогайский Дракон, — пробормотал Маккеронт. — Значит, это не просто легенда и не плод разыгравшегося воображения перепуганных бехренцев.

— Наши солдаты отступают, — заметил аббат Олин. — По какой причине?

— Может, у них хватает на это ума? — с кривой улыбкой произнес Брезерфорд.

— Судя по приветственным крикам с городской стены, дракон выступает в роли нашего союзника, — сказал магистр, которому было известно о соглашении между предводительницей тогайру и Маду Вааданом. — Эта женщина на его спине — Бринн Дариель. Она пришла на помощь ятолу Ваадану.

Старый аббат с трудом оторвал взгляд от дракона, устремившегося вниз, к полю битвы.

— Пошли гонцов на пристань, — велел он Маккеронту. — Нет, иди сам! Выясни, что все это означает.

— Опасаешься, что появление дракона осложнит отношения с твоим новым другом, ятолом Вааданом? — спросил герцог Брезерфорд, когда магистр отошел.

— Не в том дело, — отозвался Олин. — Судя по словам Де'Уннеро и Садьи, эта Бринн Дариель — давняя знакомая Эйдриана. Не исключено, что наш молодой король только что обрел в ее лице нового союзника.

Если бы аббат Олин в этот момент оказался в состоянии оторвать взгляд от дракона, то заметил бы по лицу Брезерфорда, что эта перспектива, мягко говоря, не привела герцога в восторг.

Когда вечером того же дня Бринн и Астамир вошли в Хасинту, Аграделеус их не сопровождал. Не имело смысла заставлять и без того переживших многое людей в страхе разбегаться по улицам, что, несомненно, произошло бы, если бы дракон сопровождал их, даже в ипостаси огромной двуногой ящерицы.

Несколько человек встретили тогайранку и мистика у южных ворот и тут же отвели их во дворец Чом Дейру. Они заметили, как много на улицах солдат, в особенности из Хонсе-Бира.

— Похоже, ятол Ваадан, решив, что помощи Тогая ему не дождаться, нашел себе другого союзника, — заметила Бринн.

— Это наверняка произошло гораздо раньше, — не согласился с ней Астамир. — Такую огромную армию быстро не соберешь. Похоже, твой приятель, тот, что теперь правит в северном королевстве, уже несколько недель назад решил поддержать ятола Ваадана.

По правде говоря, в последнее время тогайранка не вспоминала об Эйдриане, занятая сначала собственными делами, а потом походом к Аграделеусу и обдумыванием того, чем она, не поступившись интересами своего народа, может помочь Маду Ваадану.

— А может, все дело в аббате Олине из Энтела, — продолжал мистик. — По слухам, он давно поддерживал дружеские отношения с Хасинтой.

На это Бринн нечего было сказать, поскольку ей мало что было известно о ситуации в Хонсе-Бире. О том, что Эйдриан стал королем, она услышала вскоре после заключения перемирия с Бехреном и начала своего правления в Дариан-Дариалле, но, кроме самого этого факта, больше ничего узнать ей не удалось. А что, если в Чом Дейру она как раз и встретится с Эйдрианом?

Ответ на этот вопрос — отрицательный — она получила довольно скоро, когда их с Астамиром ввели в большой трапезный зал, где шло пиршество. Пароуд и Печтер Дан Тарк тоже присутствовали здесь; последний вскочил и бросился к тогайранке, тепло приветствуя ее.

Он же повел их вдоль длинного стола, полукругом изгибающегося вокруг небольших столиков, уставленных яствами. Бринн покачала головой. Столько еды! Хватило бы прокормить целое племя тогайру на протяжении половины зимы.

А ведь в зале собралось всего человек сорок, набивающих животы и без сожаления швыряющих на пол полуобглоданные кости.

Дан Тарк первым делом подвел Бринн и Астамира к Маду Ваадану, и старый ятол поднялся из-за стола и тепло обнял Бринн.

— Ты принесла голову Бардоха? — глядя на мешок в руках тогайранки, спросил сидящий рядом с ним человек, как она узнала позже, ятол Де Хамман.

— В знак поддержки ятола Ваадана, — кивнула Бринн, поднимая мешок, который держала в руках. — Хотя я предпочла бы оставить ее снаружи, а не приносить в зал, где идет празднество.

— На этом настояли люди, которые проводили нас сюда, — добавил мистик.

— И правильно сделали! — воскликнул Де Хамман.

Чувствовалось, что ятола охватило радостное возбуждение при мысли о том, что сейчас он собственными глазами увидит вещественное доказательство гибели заклятого врага, разорившего его земли. Он сделал знак стражнику, тот взял мешок и, к отвращению тогайранки, вытряхнул из него голову Бардоха и положил ее прямо на столик.

Все сидящие за длинным столом бехренцы тут же поднялись и сдвинули кубки с вином в честь отважной Тогайского Дракона, повергшей гнусного изменника.

По кивку ятола Ваадана Печтер Дан Тарк представил Бринн бехренским сановникам, жрецам-ятолам и офицерам гарнизона Хасинты. Затем он подвел ее к трем чужеземцам из Хонсе-Бира.

С трудом поднявшийся из-за стола старик — Печтер Дан Тарк сказал, что это аббат Олин из Энтела, — протянул тогайранке унизанную кольцами руку. Не догадываясь о том, что тот ожидал, что она поцелует ладонь, Бринн крепко пожала ее.

Аббат Олин лишь улыбнулся и посмотрел на двух спутников.

— Позволь представить тебе магистра Маккеронта, моего представителя в Хасинте, — сказал он, указывая на второго монаха. — А рядом с ним герцог Мирианский Брезерфорд, сановник при дворе короля Эйдриана Будабраса.

Услышав это имя, тогайранка не смогла скрыть интереса. Ее карие глаза вспыхнули, и она перевела взгляд с Брезерфорда на аббата Олина.

— Ты знакома с моим господином? — осведомился последний.

— Возможно, — ответила Бринн. — Но если и так, это было много лет назад, любезный аббат.

— Когда он проходил обучение у тол'алфар в Вайлдерлендсе, — сказал Олин, и тогайранка удивленно посмотрела на него. — Он сын Элбрайна-Полуночника и Джилсепони Виндон Урсал, бывшей королевы Хонсе-Бира. Да, полагаю, это тот самый Эйдриан, которого ты знала. Вряд ли существуют два столь необычных молодых человека с одинаковыми именами, верно?

Аббат Олин отвел взгляд от Бринн, как будто лишь сейчас заметив стоящего рядом с ней Астамира.

— Ты прошла удивительный путь, моя добрая госпожа. — Голос аббата, до этого звучавший подчеркнуто учтиво, слегка изменился. — И приобрела удивительных друзей.

Мистик спокойно выслушал это замечание, оскорбительный оттенок которого скрывался как за самими словами, так и за насмешливо-презрительным тоном, но тогайранка тут же бросилась на защиту друга.

— Это так. Но разве того же самого нельзя сказать и об Эйдриане?

Старый аббат, сочтя за лучшее не вдаваться в дискуссию по этому поводу, поклонился и приветственно поднял стакан с вином.

Почувствовав внезапно возникшее напряжение, Печтер Дан Тарк отвел гостей в дальний конец стола, к предназначенным для них местам.

Еда оказалась восхитительной, вино — крепким и вкусным. К тому же пиршество сопровождалось представлением — через обеденный зал непрерывным потоком шествовали акробаты, певцы, танцоры и уморительно гримасничающие клоуны. Тем не менее ни Бринн, ни Астамир не могли чувствовать себя здесь свободно. Вокруг все только и говорили о том, как примерно наказать ятола Перидана и других предателей, в особенности солдат гарнизона Хасинты, которые переметнулись к Бардоху.

Тогайранку поразило, что аббат Олин принимал активное участие в обсуждении, причем, как казалось, выступал отнюдь не в роли стороннего советника.

Мистик тоже обратил на это внимание.

— Такое впечатление, будто твой друг Эйдриан не просто пришел на помощь ятолу Ваадану в час бедствия, а занимает здесь гораздо более прочные позиции.

Бринн уловила в голосе друга беспокойство. Она почти не принимала участия в застольной беседе. Лишь в какой-то момент тогайранка спросила сидящего рядом жреца-ятола об обстоятельствах появления в городе аббата Олина и получила загадочный ответ, что теперь, дескать, Хасинта будет в безопасности, как никогда, и вообще очень скоро в Бехрене воцарятся мир и порядок.

Наконец музыка стихла, пиршество явно подходило к концу. Бринн и Астамир встали, собираясь уйти. Мистик жестом подозвал Печтера Дан Тарка, одного из немногих присутствующих, кто еще не свалился под стол, и попросил проводить их.

Сначала они подошли попрощаться к ятолу Ваадану, стоящему в стороне и беседующему с гостями из Хонсе-Бира.

Тут к ним обратился аббат Олин; чувствовалось, что этим вечером старик позволил себе расслабиться и изрядно выпил.

— Ты действовала сегодня как друг, и это не будет забыто, — не совсем внятно произнес он, обращаясь к тогайранке.

Бринн пожала протянутую руку, но смотрела не на него, а на Маду Ваадана. Тот улыбался, однако несколько натянуто.

— Я желал бы встретиться с тобой снова, отважная предводительница Тогая, — с энтузиазмом продолжал аббат Олин. — Я желал бы больше узнать о твоем народе и об этом удивительном «скакуне»! Без сомнения, столь замечательное существо может оказать нам огромную помощь в защите Бехрена.

— Конечно.

Тогайранка вежливо поклонилась и в сопровождении Астамира покинула зал, пройдя мимо двух стражников у двери, — как ни странно, оба они явно были уроженцами Хонсе-Бира.

— Оказать нам огромную помощь в защите Бехрена? — изумленно прошептала Бринн.

— Не сомневаюсь, взгляд твоего приятеля Эйдриана устремлен ныне на юг, — так же негромко ответил мистик. — И его интерес носит отнюдь не мимолетный характер. Нужно бы выяснить о нем побольше.

Позже, когда тогайранка крепко спала у костра, Астамир оседлал Аграделеуса и полетел на восток. Промчавшись мимо Хасинты, они повернули на север, стараясь, чтобы силуэт дракона нельзя было рассмотреть на фоне темной горной гряды, и опустились на дамбу, возвышающуюся над водами Мирианика. Неподалеку покачивались на волнах пришвартованные в гавани боевые корабли Хонсе-Бира, а между ними шныряли суда меньшего размера.

Время от времени ночную тишину взрывал жуткий вопль.

— Вода около лодок бурлит, — заметил Аграделеус.

Мистик прищурился, но в зоркости он значительно уступал дракону. Астамир различал лишь смутные силуэты больших кораблей.

Словно в ответ на его слова, издалека донесся новый пронзительный крик.

Скрестив ноги, мистик сел на камень, положил руки на колени ладонями вверх, погрузился вглубь себя и разорвал связь своего духа с телом.

Освободившись из оков, дух его взмыл ввысь. Того же эффекта монахи абеликанской церкви достигали с помощью магических камней, но они могли посылать дух на более далекие расстояния. Впрочем, в данном случае путь его был недальним — всего лишь до стоящих на якорях кораблей.

Там Астамир более пристально вгляделся в происходящее. И то, чему он стал свидетелем, ужаснуло мистика.

Солдаты Хонсе-Бира захватили бехренские суда, прибывшие в порт Хасинты на помощь Бардоху и выступающему в союзе с ним ятолу Перидану, и теперь допрашивали изменников, добиваясь признания, кто именно подстрекал их к предательству.

А потом, вне зависимости от того, удалось развязать им язык или нет, несчастных, связав за спиной руки, сбрасывали в море.

У акул сегодня тоже выдался праздник.

ГЛАВА 18 СХВАТКА В БОЛОТЕ

Защищаясь от холодного ветра, Пони поплотнее закуталась в одеяло. Правда, оно намокло, да и ветер был влажный, пропитанный испарениями бесчисленных озер и болот, столь характерных для Вересковой Пустоши. Светлые волосы Пони слиплись от грязи. Похоже, в этой мрачной местности никогда не бывает сухо. Измученная схваткой с госпожой Дасслеронд и совершенно подавленная ее признанием в собственном вероломстве, женщина с трудом находила в себе силы, чтобы передвигать ноги. Больше всего ей хотелось лечь в жидкую грязь и умереть.

Дасслеронд сказала, что ради всех их Пони должна вступить в схватку с Эйдрианом, и, по правде говоря, трудно было не согласиться с ней. Но как можно убедить себя действовать подобным образом против собственного сына? И как можно одолеть ту силу, которая нашла воплощение в Эйдриане? Пони отчетливо ощущала эту силу. Ее сын сумел сломить волю Дара; ее сын оказался способен проникнуть в царство самой смерти и вызвать из могилы призрак Констанции Пемблбери.

Впрочем, что толку ломать голову над этими проблемами здесь, в мрачной Вересковой Пустоши? Пони достаточно хорошо знала эту местность, чтобы понимать всю глубину опасности, которая ей угрожала. Вода тут в основном была затхлая, вонючая, найти пропитание было очень трудно. Приближалась зима, и насыщенный влагой холодный ветер уже пронизывал женщину до костей. Ей не обойтись без убежища и костра, однако найти здесь сухое дерево практически невозможно. И вдобавок в этих безлюдных краях обитают гоблины и другие не менее мерзкие создания.

В ладони она сжимала гематит, но прекрасно понимала, что с точки зрения тепла, или еды, или помощи в случае нападения гоблинов толку от этого камня немного.

Пони шла и шла, упорно переставляя одну ногу за другой и надеясь лишь на то, что изумруд Дасслеронд зашвырнул ее куда-то не слишком далеко от восточного края Вересковой Пустоши.

Наступила ночь, и дикая местность вокруг ожила. Женщина, дрожа от холода, притаилась у края глинистого выступа.

Снова и снова раздавался волчий вой, с каждым разом все ближе. Пони поплотнее завернулась в одеяло и накинула его на голову в тщетных усилиях не слышать этих страшных звуков.

Это ей не удалось. Наконец, совершенно измученная, она погрузилась в магические глубины камня души, сначала собираясь лишь облететь местность поблизости, чтобы посмотреть, угрожает ли ей непосредственная опасность. Однако спустя некоторое время Пони непреодолимо потянуло на восток, хотя бы поглядеть на костры, горящие на крестьянских подворьях.

И там, к северу от Палмариса, скорее всего в Кертинелле, она внезапно ощутила связь с кем-то очень знакомым. Это было совсем мимолетное ощущение, и ничего конкретно ей заметить не удалось.

Эта вспышка узнавания заставила дух женщины отчаянно воззвать о помощи. Оглядываясь по сторонам, Пони пыталась найти какие-нибудь узнаваемые приметы местности, но внезапно у нее возникло отчетливое ощущение, что нужно срочно возвращаться в тело.

Женщина открыла глаза и откинула одеяло.

И услышала совсем неподалеку от себя сопение гоблинов.

Пони торопливо вскочила и, спотыкаясь, побежала в противоположную сторону. Мелькнула мысль бросить одеяло, но она решила не делать этого. Нельзя оставлять следов, к тому же одеяло — единственное, чем она может хоть как-то укрыться.

Обойдя глинистый холм, женщина увидела болото, чьи воды были столь же темны, как небо над головой.

Пони оглянулась, понимая, что гоблины наверняка уже учуяли ее запах. Но куда бежать? Судя по рассказам, в Вересковой Пустоши было немало бездонных болот, которые служили местом обитания ужасных древних созданий.

Стараясь дышать ровно и глубоко, женщина шагнула в холодную воду, двигаясь медленно и плавно, чтобы не издавать шума и иметь возможность ощупывать ногой дно. Опасаясь в любой момент провалиться, но понимая, что отступать некуда, она продолжала идти вперед.

Теперь, когда вода доходила до бедер, двигаться совсем бесшумно стало невозможно. Но она не замедлила шага. Гоблины были уже за спиной, обшаривая местность взглядом желтых, светящихся во мраке глаз.

Внезапно совсем недалеко позади послышался всплеск. Оглянувшись, Пони увидела уходящее в темную воду копье. Гоблины пронзительно завопили. Потом, судя по звукам, они разделились и побежали, с обеих сторон огибая болото.

Пони присела, подняла гематит, снова погрузилась в него и освободила свой дух. Он полетел сквозь ночной воздух к южному краю озера, куда мчались три гоблина. Догнав их, женщина собрала всю волю и, напав на одного из них, проникла в его тело.

Это было ужасно! Пришлось сражаться не только с духом гоблина, но и с отвращением к тому, что она делала. Завладеть телом другого существа — в практике работы с магическими камнями для нее не было более противоестественного действа.

Гоблина Пони удалось застать врасплох, поскольку он понятия не имел о магических камнях, об освобожденных от телесной оболочки духах и о схватках подобного рода. Тем не менее, руководствуясь одним лишь инстинктом, он яростно сопротивлялся вторжению Пони, отчаянно борясь за свою жизнь.

Однако она еще не утратила навыка работы с магическими камнями и в особенности с гематитом. В последние недели жизни в Урсале женщина проводила много времени, ухаживая за больными и помогая им с помощью камня души. Так что вытеснить дух гоблина из его тела особого труда ей не составило.

Это ненадолго, понимала Пони, глядя на мир глазами твари. Она споткнулась и едва не упала, поскольку равновесие этого тела отличалось от человеческого. Гоблины меньше ростом и передвигаются прыжками, низко пригибаясь и используя длинные руки, чтобы хвататься для равновесия за землю.

Тем не менее, несмотря на всю необычность ощущений и на то, что дух гоблина предпринимал отчаянные попытки вернуться в тело, женщина сумела вскинуть копье и вонзить его в бегущего впереди гоблина. Тот подскочил, и Пони нанесла новый, еще более сильный удар. Гоблин повернулся, взвыл и тоже поднял копье.

Удары сыпались на него один за другим, лишая возможности защититься. Тварь отчаянно увертывалась, но в конце концов рухнула в грязь.

Внезапно женщина ощутила резкую боль в спине. Падая, она сумела заметить, что третий гоблин снова заносит вверх дубинку.

В этот момент Пони выскользнула из тела гоблина и устремилась прочь, а изгнанный из него прежде дух тут же вернулся в свое тело.

Недоуменно моргая, он успел разглядеть опускающуюся на него дубину — за мгновение до того, как та раскроила ему череп.

Пони ничего этого уже не видела. Пролетев мимо своего тела, ее дух метнулся в ту сторону, где бежали еще двое гоблинов.

Как и в первом случае, ей довольно быстро удалось завладеть телом одного из них.

Однако она испытывала сильное утомление от работы с гематитом, да и вообще была измучена и подавлена, поэтому удерживать власть над этой тварью оказалось гораздо труднее. И все же у женщины хватило сил заставить гоблина наброситься на того, что бежал впереди, свалить его в грязь подножкой и нанести удар кулаком в лицо.

Тварь зарычала, отчаянно замолотила руками и ринулась на Пони с явным намерением нанести ей — или, точнее говоря, своему товарищу — ответный удар, поскольку, увидев надвигающуюся на нее отвратительную харю, женщина выскользнула из тела. И быстро понеслась обратно, беспокоясь о том, что ее собственное тело слишком долго пробыло в воде.

Оставшуюся часть пути до берега она пробежала, не обращая уже больше внимания на то, чтобы не производить шума. Выбравшись из воды, рухнула в грязь, но тут же вскочила, сняла с себя одеяло, наскребла глины и скатала из нее шар.

Первая пара гоблинов не заставила себя долго ждать. Без промедления они с разных сторон приближались к подготовившейся к встрече с противником женщине: один с копьем наперевес, другой — угрожающе размахивая дубинкой. Швырнув грязное, влажное одеяло в того, что целился в нее копьем, Пони выиграла несколько мгновений, которые позволили ей прицельно бросить глиняный шар, угодивший прямо в физиономию второго гоблина. Ошеломленный, он инстинктивно выпрямился, и женщина, сделав подсечку, опрокинула его в грязь, нанеся удар локтем в солнечное сплетение, после чего молниеносно повернулась к первому гоблину, который уже сумел отбросить мешавшее ему одеяло. Однако Пони была уже не так проворна, как в молодости, да и волнения последнего времени сказались на ее действиях. Показав противнику, что сейчас отклонится вправо, она резко нырнула влево и вниз, пытаясь руками захватить его ногу, но тот, утомленный долгой пробежкой по вязкой прибрежной глине либо же просто в силу природной инерции, не смог среагировать на ее первое движение и продолжал атаку в прежнем направлении. Для женщины эти мгновения словно растянулись во времени. Она почувствовала, как острие копья коснулось ее левого плеча и начало разрывать плоть. Вцепившись в древко копья правой рукой, Пони замедлила продвижение тронутого ржавчиной куска металла. Гримаса боли исказила ее лицо, но тем не менее она шагнула вперед и полусогнутыми пальцами левой руки нанесла удар в паховую область гоблина. Туловище нападавшего согнулось, и он перестал напирать на древко копья.

Не обращая внимания на страшную боль и хлеставшую кровь, она поднырнула под гоблина и рывком повалила противника в грязную жижу. Мгновенно вскочив на ноги, Пони, коротко замахнувшись, вонзила копье в поверженного гоблина.

В это время второй пришел в себя и, приблизившись к Пони, попытался раскроить ей череп дубинкой. В его действиях не было никаких ухищрений; в действиях измазанной с ног до головы глиной женщины тоже, просто она успела раньше, и атака нападавшего захлебнулась — лишь только он занес оружие над головой, копье Пони проткнуло его волосатое брюхо.

Увлеченная схваткой, женщина едва не оказалась застигнутой врасплох приближением еще двух врагов. У одного в руках был короткий меч, а у другого никакого оружия не имелось, но он первым набросился на нее, выставив вперед длинные, заостренные, грязные когти.

Схватив дубинку поверженного гоблина, Пони почувствовала себя намного увереннее, хотя и могла действовать только одной рукой. Отмахнувшись от безоружного противника, она сосредоточилась на том, который взмахами меча оттеснял ее к воде. В какой-то момент женщина поскользнулась, и разъяренные гоблины моментально воспользовались этим. Тот, что был с мечом, рубящим ударом заставил ее отпрянуть назад, а безоружный, используя удобный момент, ринулся ей в ноги в надежде опрокинуть навзничь. Каким-то чудом Пони удалось сохранить равновесие и почти наугад нанести дубиной удар, который оказался на удивление силен и точен: хруст шейных позвонков безоружного гоблина перекрыл сопение его вооруженного товарища, который, к собственной беде, еще и споткнулся об убитого, выронив из рук меч и оказавшись головой в воде. Женщина, не в силах более наносить удары тяжелой дубиной, всем телом навалилась на него, не давая тому возможности глотнуть хоть каплю воздуха. Он отчаянно брыкался и извивался на мелководье, но Пони, не обращая внимания на боль в плече, держала его крепко. Казалось, это длилось целую вечность, но в конце концов тварь перестала подавать признаки жизни.

Женщина выбралась на берег, пошатываясь, по-прежнему зажимая рукой рану и чувствуя, что силы стремительно покидают ее. Попытавшись прибегнуть к помощи гематита, Пони, к своему ужасу, обнаружила, что потеряла его во время схватки.

Силы ее иссякли, и, сделав еще несколько шагов, она рухнула лицом в раскисшую глину и провалилась во тьму.

Последняя мысль Пони была об Элбрайне: она спрашивала себя, ждет ли ее любимый.

ГЛАВА 19 ЗАГРЕБУЩИЕ ПАЛЬЦЫ

В порту Палмариса работа шла полным ходом. Один за другим к причалу подходили боевые корабли Урсала, на пристани вытянулась вереница повозок. Одновременно шли учения королевских солдат, осваивавших приемы быстрой высадки на берег. Несколько кораблей встали в сухие доки на ремонт — заново смолили корпуса, при необходимости меняли обшивку. В преддверии зимних штормов на крупных судах устанавливали дополнительные якоря.

Имелись в виду, конечно, не шторма в заливе Мазур-Делавал. Любой житель прибрежного города, наблюдающий за этими приготовлениями, без труда догадывался, что многие из этих кораблей вскоре отбудут на север, в открытый всем ветрам залив Короны.

И кроме экипажа на их борту будут находиться солдаты.

В маленьком каменном доме неподалеку от доков собрались семеро монахов. Перед братьями сидел король Эйдриан, держа в одной руке гематит, а в другой — графит.

— Этот камень, — он показал всем камень души, — может служить своего рода каналом ко второму камню. Впав с его помощью в состояние транса, легче получить доступ к могуществу, заключенному в графите.

Молодой король поднял оба камня и закрыл глаза. Мгновение — и ударил мощный заряд, ошеломивший монахов; пара из них даже свалились на пол.

Послышались испуганные возгласы, но Эйдриан расхохотался, и довольно быстро все успокоились.

Король продолжил объяснения, после чего неожиданно обрушил на братьев еще один удар; так повторялось несколько раз. Через некоторое время его смеху вторили уже почти все монахи — следует заметить, что с помощью Де'Уннеро были отобраны самые преданные и честолюбивые новообращенные монахи абеликанского ордена. Надежда овладеть могуществом, которое Эйдриан только что продемонстрировал, помогала им набраться мужества для освоения этой сложной премудрости.

Молодой король убеждал их в легкости достижения цели, что, разумеется, не вполне соответствовало действительности, поскольку сам он постиг величайшие секреты обращения с магическими камнями с помощью наставника, являвшегося ему посредством Оракула. Если бы он хоть на мгновение допустил, что кто-либо из братьев достигнет его могущества в этом искусстве, Эйдриан, разумеется, не стал бы делиться с ними мастерством.

Затем король вывел монахов в узкий проулок за домом, перекрытый по его приказу солдатами, чтобы в него не могли проникнуть прохожие. Там братья перешли к практической работе с камнями, в проулке засверкали молнии.

В основном, конечно, это было весьма жалкое зрелище, но Эйдриан заставлял монахов снова и снова повторять магические приемы. Никто из них не проявлял признаков усталости, что доказывало: пускать в ход графит действительно легче, используя технику проникновения в магию этого камня через гематит.

Несколько раз на протяжении урока молодой король сам погружался в глубины гематита, покидая свое смертное тело и приближаясь к кому-нибудь из монахов. Не с целью завладеть его телом, но лишь для того, чтобы, установив с ним связь, направлять его на пути от камня души до графита.

Обучение было в самом разгаре, когда внимание Эйдриана привлекли звуки ссоры неподалеку. Узнав голоса, он не слишком удивился.

Оставив молодых монахов тренироваться, король вернулся в дом и обнаружил там Маркало Де'Уннеро и графа Де Лурма.

— Кому пришла в голову такая глупость? — воскликнул Де'Уннеро. — В это время года делать в заливе нечего! Еще неизвестно, что мы приобретем, а потерять рискуем многое.

— Прежде чем делать подобные заявления, не мешало бы попросить короля поделиться с нами мнением на этот счет, — отозвался Де Лурм, худощавый молодой человек с пронзительным взглядом темных глаз.

Де Лурм, молодой амбициозный офицер Бригады Непобедимых, заменил герцога Брезерфорда на посту командующего флотом. Его рекомендовал герцог Калас, и сейчас, слушая графа, молодой король без труда понимал, что стояло за этим советом Кал аса.

Де Лурм перевел взгляд за спину Де'Уннеро, тот обернулся и увидел стоящего в двери и явно забавляющегося происходящим короля Эйдриана.

— Все идет прекрасно, друг мой, — примирительно сказал тот монаху. — Что тебя, собственно, так беспокоит?

— Залив Короны — тот враг, в противостоянии с которым тратить силы просто бессмысленно. — Де'Уннеро перевел взгляд с Эйдриана на Де Лурма с таким видом, словно хотел попросить молодого короля поставить на место выскочку. — Если корабли покинут Мазур-Делавал, а в это время налетит шторм, мы можем потерять тысячи людей.

— Я верю, что наш друг Де Лурм благополучно доведет корабли до Пирет Данкард и захватит остров, — ответил Эйдриан.

— Мы одолеем их, мой король. — Граф преданно вытянулся по стойке «смирно». — Через две недели Пирет Данкард окажется у меня в руках, и флаг короля Эйдриана будет развеваться на самой высокой башне крепости!

— Ну вот, видишь? — улыбнулся Эйдриан, на что монах ответил угрюмым взглядом.

— Ты отсылаешь лишь треть наших боеспособных кораблей, — сказал Де'Уннеро таким тоном, как если бы этот факт подтверждал, что на самом деле король обеспокоен больше, чем показывает. — Почему бы в таком случае не послать весь флот? Тогда уж мы точно без труда одолеем маленькую крепость.

— Другие корабли нужны, чтобы продолжать патрулировать залив и доставлять солдат на восточный берег.

— У принца Мидалиса тоже есть корабли, — напомнил монах.

— Именно поэтому я и хочу захватить Пирет Данкард до того, как мы двинемся дальше в южную часть страны, — терпеливо объяснил Эйдриан. — Как только остров окажется у нас в руках, корабли Мидалиса, в том числе и те, которые он наверняка будет посылать к нашим берегам с целью разведки, лишатся базы для пополнения припасов. — Король усмехнулся и подкинул обеспокоенному соратнику приманку. — И Санта-Мер-Абель мы тем самым со стороны моря тоже «запечатаем». Ведь это не в наших интересах — чтобы Фио Бурэй и его сообщники договорились с Мидалисом, верно?

— Может, Мидалис уже плывет на юг, — возразил Де'Уннеро. — Если он доберется до Пирет Данкард раньше Де Лурма, тех людей, которых ты посылаешь, не хватит, чтобы одолеть его.

— Нет его там, — с огромной убежденностью заявил Эйдриан и показал монаху камень души.

Тот понял намек, поскольку знал, что король постоянно совершает путешествия в духе и вообще чрезвычайно искусен в обращении с магическими камнями.

— Я тоже времени даром не теряю и ни за что не отослал бы треть флота без предварительной разведки. Корабли принца Мидалиса, как мы и рассчитывали, пришвартованы в гавани Вангарда.

— Вот именно, — не унимался монах. — У Мидалиса много опытных, прекрасно знающих залив моряков. В это время года стоять на якоре — самое разумное решение.

Эйдриан улыбнулся. Его не утомляли возражения Де'Уннеро, хотя ими и сопровождался каждый шаг молодого короля. Он понимал, как натянуты нервы у этого человека, как многое его огорчает, в особенности растущее неприятие Садьей перспективы жизни в Санта-Мер-Абель. Да и в любом случае Эйдриан радовался, когда ему задавали вопросы. Вечно сомневающийся монах вынуждал его тщательно просчитывать все возможные варианты, учитывать все опасности и только потом принимать решение, так что король полагал, что эти дискуссии приносят исключительно пользу.

— Плыть не так уж далеко, — вмешался в разговор граф Де Лурм, глядя ни Эйдриана, но отвечая, в сущности, Де'Уннеро. — Едва захватив остров, я тут же пришвартую корабли в защищенных бухтах, и никакой шторм им будет не страшен. Ты не потеряешь ни одного корабля, мой король, а людей если и лишишься, то совсем немногих!

Эйдриана забавляла усмешка на губах Де'Уннеро, предназначенная выскочке графу. Де Лурм, похоже, тоже заметил выражение лица монаха.

— Брат Де'Уннеро просто опасается отвлекать наши силы от цели, кажущейся ему основной, — пояснил графу король. — По его разумению, она превыше всего. Разве я не прав? — Монах вперил в него сердитый взгляд, но счел за лучшее промолчать. — Санта-Мер-Абель — вот венец его устремлений. И действительно, когда Маркало Де'Уннеро подчинит себе абеликанскую церковь, наше желание вернуть королевству былую славу и даже намного превзойти ее станет более осуществимо… Терпение, друг мой, — продолжал Эйдриан, обращаясь к Де'Уннеро с нотками снисходительности в голосе. — Сначала следует перекрыть залив и изолировать Мидалиса, а уж потом мы займемся аббатством. Как только его братья окажутся отрезаны от всякой поддержки извне, между ними начнутся разногласия. Ты получишь заслуженную награду, станешь отцом-настоятелем абеликанской церкви в Хонсе-Бире, а аббат Олин одновременно займет ту же позицию в бехренской церкви, которая также будет носить имя святого Абеля. И не сомневайся, мой друг, я никогда не забуду, какую бесценную помощь вы с аббатом мне оказываете.

Конечно, это были просто слова, и Эйдриан уже далеко не впервые утихомиривал ими Де'Уннеро. Однако очень важно, что сейчас они были произнесены в присутствии графа Де Лурма, только что поднявшегося на одну из высших ступеней в военной иерархии королевства. Слегка успокоившись, растеряв все аргументы, монах пристально взглянул на короля, поклонился и вышел.

Проводив его насмешливым взглядом, Де Лурм посмотрел на Эйдриана с таким выражением, как будто его забавляла легкость, с которой молодой король отмел все возражения монаха.

Однако у Эйдриана было совсем другое настроение. Репутация Де'Уннеро среди Непобедимых и придворных заметно упала в последнее время, когда стало ясно, что жители покоренных городов, в особенности Палмариса, не испытывают к нему ничего, кроме ненависти и презрения.

— Этот человек — самый выдающийся воин в мире, — сказал Эйдриан, и улыбка сбежала с губ графа Де Лурма. — Не считая меня самого, разумеется. В схватке он за пару минут разделается с тобой или любым другим Непобедимым. Причем, покончив с одним, тут же перейдет к другому, пока все его противники не будут мертвы.

Его собеседник немедленно расправил плечи и ощутимо напрягся.

— Не сочти это за оскорбление, любезный граф. Даже ваш герцог Калас понимает, что дело обстоит именно так. Человек настолько умелый в боевых искусствах, как Маркало Де'Уннеро, — в самом деле редкое сокровище, истинное воплощение воинского духа. Он человек чести и немалой отваги, прошедший через такие испытания, которых ты и вообразить себе не в состоянии. Я призываю тебя относиться к нему с уважением, которого он, несомненно, заслуживает. Поверь, когда Маркало Де'Уннеро возглавит церковь Абеля, она снова станет самым надежным подспорьем дворянскому сословию Хонсе-Бира.

— Да, мой король, — покорно ответил Де Лурм.

— И не забывай ни на мгновение, любезный граф, — продолжал Эйдриан, — что, если ты позволишь себе слишком открыто насмехаться над Де'Уннеро, он, как я уже объяснил, может попросту тебя прикончить.

«Как раз такой пинок по самолюбию Де Лурма, какой требуется», — подумал король.

— Хватит об этом, — тут же добавил он, не желая слишком сильно раздражать нового командующего флотом. — Давай вернемся к проблемам твоей миссии. Свои обязанности ты, как я вижу, понимаешь. Так что готовь корабли и людей. Я посылаю тебя с уверенностью в благополучном исходе похода и нисколько не сомневаюсь, что ты закрепишь крепость за королем Эйдрианом. Как только мы получим этот остров, ключ от залива Короны окажется в наших руках, а число тактических уловок, доступных нашим врагам с севера, существенно сократится. Однако будь все время настороже, поскольку не исключена возможность, что принц Мидалис нападет на тебя до того, как мы пришлем подкрепление. Держись во что бы то ни стало и заставь его дорого заплатить, если это случится.

— Да, мой король, — отчеканил граф Де Лурм; казалось, молодого командующего флотом так и распирает от гордости. — Я не подведу тебя. Когда по окончании зимы ты поплывешь на север, над Пирет Данкард будет развеваться флаг с изображением медведя и тигра, а люди, которым ты доверил выполнение этой важной миссии, будут готовы отплыть вместе с тобой, чтобы завоевать Пирет Вангард!

Эйдриан улыбнулся и мысленно одобрительно похлопал сам себя по плечу за мудрое решение вывести флот королевства из-под командования стареющего, слишком уж осторожного, а главное — не поспешившего вовремя выразить ему преданность герцога Брезерфорда.

— Де'Уннеро просто проявляет осторожность, — вечером того же дня сказала Садья Эйдриану, когда они остались наедине в одном из роскошных помещений Чейзвинд Мэнор. — Он, конечно, убежден, что твой победный марш остановить никто не в состоянии, но предпочитает действовать более медленно и осмотрительно.

Король с улыбкой посмотрел на нее.

— С каких пор Садья заговорила об осмотрительности? Разве не эта женщина бродила по Вайлдерлендсу с шайкой головорезов? Разве не она упала в объятия Маркало Де'Уннеро только потому, что он опасен и это заставляет ее трепетать от восторга?

— Тут было нечто большее, — с некоторым раздражением бросила маленькая певица.

— Да неужели? О да, еще, разумеется, надежда на власть. Именно она более всего разжигает твою чувственность.

Садья пыталась сохранять спокойствие, но было очевидно, что достаточно откровенные высказывания Эйдриана сердят ее все сильнее. Тот придвинулся к ней поближе — может быть, слишком близко! — и женщина отпрянула — надо сказать, совсем чуть-чуть.

— Я понимаю тебя, — продолжал молодой король, понизив голос почти до шепота. — Мы оба осознаем очарование власти и опасности. Мы оба понимаем, что только тот по-настоящему чувствует себя живым, кто подходит вплотную к опасному краю.

Грудь певицы тяжело вздымалась. Эйдриан ощущал на лице ее дыхание, подогреваемое внутренним жаром. Он видел, как темные глаза женщины мерцают все ярче по мере того, как разгоралось, угрожая взорваться всплеском необузданной страсти, ее желание.

Он наклонился еще ближе, стремясь впитать в себя ее запах, ее дыхание, почувствовать притяжение ее прекрасного тела.

Садью тянуло к нему все сильнее, и, казалось, голос здравого смысла в ней вот-вот смолкнет.

— Я должен идти на совет, — внезапно сказал Эйдриан и сделал шаг назад, разрушив наваждение.

Он невероятно сильно хотел Садью. Не вкусив еще любви женщины, он ощущал прелесть, которую обещало обладание ею, судя хотя бы по сиянию в глазах певицы, по жару, исходящему от ее тела.

Но не сейчас, когда до обещанной Де'Уннеро и такой желанной для того награды пока далеко. Придет время, и Эйдриан совершит с монахом сделку — церковь Абеля в обмен на женщину, — на которую он согласится. Кроме того, король понимал, что доводит Садью до безумия, пробуждая в ней вожделение к себе, и ему хотелось продолжить эту игру, разжечь огонь такой страсти, чтобы певица умоляла его овладеть ею.

Бросив на женщину многообещающий взгляд, Эйдриан повернулся и покинул комнату, оглянувшись лишь раз.

Мысли о ней преследовали его на всем пути из Чейзвинд Мэнор до дома у северных ворот Палмариса, где была назначена встреча. Де'Уннеро, Калас и командиры, не занятые в подготовке к походу, возглавляемому графом Де Лурмом, собрались у стола, на котором была разложена карта Хонсе-Бира.

Король, подойдя к столу, встал между Де'Уннеро и герцогом. Он изучал карту, в особенности закрашенные красным области, находящиеся под его контролем. К ним относилось пространство к югу от Кертинеллы на западном берегу залива Мазур-Делавал и все южные земли от провинции Йорки до Энтела. В особенности Эйдриан обратил внимание на флажки, позволяющие судить о направлениях дальнейшего продвижения его армии. Одна стрелка шла от Мазур-Делавала к Пирет Данкарду — этим путем должен был следовать Де Лурм, — а другая начиналась от Палмариса, пересекала водное пространство и по диагонали уходила на юго-восток, в направлении Энтела.

— Продолжайте обсуждение, — сказал король, понимая, что остальные смолкли, давая ему возможность тщательно изучить карту.

Калас сделал знак Де'Уннеро, тот наклонился над столом и перечеркнул устремленную в юго-восточном направлении стрелу, слегка сместив ее к востоку. Теперь наконечник стрелы указывал на Сент-Гвендолин, самое большое аббатство королевства близ побережья Лапы Богомола.

Последовала короткая пауза, после чего заговорил герцог Калас.

— Ты рискуешь оставить очаги сопротивления у нас за спиной. Не все городки и деревни к югу уже наши. Уверяю тебя, у принца Мидалиса там найдется много преданных сторонников.

— Чем дольше мы мешкаем, тем быстрее в этих очагах сопротивления перейдут к открытой борьбе, — возразил монах. — Пройдя севернее деревень, мы отрежем их от остальной части страны, и их жители поймут бессмысленность сопротивления.

— Мешкаем? — переспросил человек с противоположной стороны стола. — Разве не ты призывал нас к осмотрительности и терпению, возражая против отправки графа Де Лурма к Пирет Данкард?

— Брат Де'Уннеро хочет лишь, чтобы были приняты все меры предосторожности, — вмешался в разговор Эйдриан, прежде чем вспыльчивый монах успел огрызнуться. — Что весьма мудро. Есть существенная разница между быстрым маршем и нападением с моря в это время года. Тогайские пони прекрасно скачут в любую погоду, а шторм в заливе может дорого нам обойтись.

Люди за столом, главным образом те, кто поддерживал решение Эйдриана послать Де Лурма на север, начали недоуменно переглядываться.

— Де'Уннеро хочет удостовериться, что возможные потери учтены и оценены — что, по-видимому, заботит сейчас и герцога Каласа, склоняющегося к походу в направлении Энтела. — Король сделал паузу и в знак поддержки улыбнулся монаху. — Думаю, никакая серьезная опасность нам тут не угрожает. — Он показал на стрелку, указывающую в направлении Сент-Гвендолин. — Если у нас за спиной вспыхнет мятеж, мы тут же вернемся и погасим его. Армия, которую мы пошлем к Сент-Гвендолин и к морю, будет гораздо меньше той, которая сопровождала нас до Палмариса. И следовательно, сможет быстрее перемещаться. Мы пройдемся по всему королевству от Мазур-Делавала до Мирианика, а потом развернемся и двинемся в глубь страны, одновременно и со стороны моря, и со стороны залива.

Эйдриан прикоснулся пальцами к указанным стратегическим точкам и начал медленно сближать руки; в итоге они сошлись на Санта-Мер-Абель.

Его не удивило удовлетворенное выражение на лице Маркало Де'Уннеро. Бросив взгляд на Каласа, король увидел, что тот склоняет голову в знак согласия.

— Это будет самый славный поход Бригады Непобедимых и королевской армии на протяжении столетий! — с энтузиазмом воскликнул офицер, который совсем недавно высказывал недовольство позицией Де'Уннеро.

— Десять тысяч солдат, марширующих под знаменем с изображением медведя и тигра, знаменем короля Эйдриана! — поддержал его один из товарищей. — Сама земля содрогнется!

— Армия готова выполнить твой приказ, — заверил короля герцог Калас, и многие командиры закивали.

— Герцог Калас должен выступить из Палмариса как можно быстрее, — заявил Эйдриан. — Зима в глубине страны мягче, чем здесь. Поскольку часть Непобедимых останется в Палмарисе, нужно сформировать из них и разослать во все стороны небольшие разведывательные отряды, от Кертинеллы на север и от Урсала на юг, а также западнее Мазур-Делавала по всему королевству. Также необходимо подготовить карательные отряды на случай возможных мятежей. Если какой-нибудь местный вельможа окажет сопротивление, нужно уничтожить его и заменить верным трону человеком.

Некоторые военные с энтузиазмом закивали, другие, однако, выглядели слегка растерянными.

— Ты возвращаешься в Урсал, мой король? — спросил герцог Калас. — Твои слова звучат так, словно ты не собираешься участвовать в нашем походе.

— Это близко к действительности, — ответил Эйдриан, вызвав новые недоуменные взгляды.

— Неужели ты поплывешь с графом Де Лурмом к Пирет Вангард? — с тревогой воскликнул один из участников совета, выразив сомнения, проступившие на всех лицах — за исключением двух: самого короля и Маркало Де'Уннеро.

Эйдриан бросил взгляд на монаха и убедился, что тому ясны его намерения.

— Герцог Калас утвердит за нами области к западу от Палмариса, — заметил Де'Уннеро, давая возможность королю начать, отталкиваясь от этих слов.

— Не сомневаюсь, что мы одолеем врагов короны, о которых всем известно, — заговорил Эйдриан. — Однако на западе притаился еще один противник. Он может представлять для нас серьезную угрозу, но только в том случае, если мы позволим ему применить свою излюбленную тактику уверток и ударов исподтишка. Если же мы встретимся с этим врагом лицом к лицу в честном поединке, эта угроза будет устранена.

Он замолчал, пробегая взглядом по лицам собравшихся, на которых стало заметно недоуменное выражение; в чьих-то глазах можно было прочесть и подозрительность. Молодой король, разумеется, прекрасно их понимал. Его восхождение на престол втянуло королевство в междоусобицу, заставило знать и военных выступить против человека, который, как они до тех пор полагали, будет в случае смерти Дануба их королем. А теперь Эйдриан сообщает им о чем-то вовсе доселе неизвестном — еще одна угроза, еще одна война.

— Я сам займусь этой проблемой и решу ее до наступления весны.

Король встал и теперь возвышался над сидящими.

— Пока граф Де Лурм перекрывает залив, герцог Калас и вы, доблестные господа, завоевываете южные провинции страны, а брат Де'Уннеро продолжает наставлять заблудших овец абеликанской церкви и готовится вдохнуть в нее новую жизнь, я отправлюсь на запад в сопровождении четырех сотен воинов.

— Бригада Непобедимых в твоем распоряжении, мой король, — воскликнул герцог Калас. — А остальных я лично отберу из числа самых надежных солдат королевской армии.

— Ты уже забыл о том, что только что было сказано? — осведомился Эйдриан. — Твои обязанности перед короной касаются южных провинций Хонсе-Бира.

— Но, мой король…

Эйдриан перегнулся через стол, нависнув над герцогом, и, к удивлению остальных присутствующих, привыкших воспринимать герцога Каласа как сильного и гордого человека, тот внезапно съежился и как будто даже стал меньше ростом.

— Мне совсем не по вкусу, когда со мной обращаются как с хрустальной вазой, — ровным тоном произнес молодой король. — Не забывай, это я сделал возможным захват Палмариса, а затем подавил в зародыше бунт в этом городе, и именно я незадолго до того одержал победу на турнире в честь полувекового юбилея короля Дануба.

Едва произнеся последнюю фразу, Эйдриан тут же пожалел об этом. Герцог Калас, который до сих пор не мог избавиться от ужасных воспоминаний о том дне, когда ему было нанесено сокрушительное поражение, заметно напрягся; остальные вельможи тоже моментально ощетинились. Молодой король услышал, как у него за спиной шумно задышал Маркало Де'Уннеро.

— Если у меня хватило мужества принять участие в том же турнире, что и герцог Калас, — нашелся он, — то, конечно, я достаточно умелый воин, чтобы одолеть грозного врага на западе.

Калас слегка расслабился — не полностью, конечно, однако достаточно, чтобы Эйдриан мог надеяться, что целительный бальзам, приложенный к ранам герцога, все же подействовал.

— У кого-нибудь еще есть возражения? — спросил молодой король, выпрямившись и оглядывая присутствующих.

Те в один голос забормотали, что возражений у них не имеется. Глянув влево, Эйдриан увидел, что Де'Уннеро откинулся в кресле, плотно сжав челюсти и скрестив на груди могучие руки.

— Но молю тебя, открой нам наконец, кто этот враг, мой король, — попросил герцог Калас. — Ты опасаешься охотников Вайлдерлендса?

— Я никого не опасаюсь, — ответил Эйдриан. — Ни принца Мидалиса, ни Санта-Мер-Абель, ни народа тол'алфар.

Все присутствующие, без сомнения, испытали чрезвычайное потрясение. Некоторые из них никогда, по сути, не верили в существование эльфов и знали о них лишь из сказок, которые им рассказывали в детстве, да еще из совершенно невероятных слухов, в последнее время наводнивших Урсал, — о том, что короля Эйдриана вырастили и воспитали таинственные тол'алфар.

— О да, господа, они вполне реальны, эти неуловимые создания, — заверил их Эйдриан. — До вас наверняка дошли слухи о моем прошлом — я говорю сейчас не о своих родителях, — и они соответствуют действительности. Я хорошо знаю этого врага. Знаю, где обитают эльфы. И знаю, как можно быстро их уничтожить. Со мной пойдут четыре сотни солдат — и ты, герцог Калас, как и предлагал, сам отберешь их, причем это должны быть люди, способные выдержать натиск зимы, владеющие навыками выживания в суровых условиях Вайлдерлендса и в нагорьях. Лучше всего охотников и тех, кто вырос у северо-западных границ этого края.

— Это просто глупо, — неожиданно раздалось с противоположной стороны стола.

Эйдриан и все остальные перевели взгляды на говорившего — герцога Тречента из Фалидина, самой южной провинции района побережья Лапы Богомола.

— Ты осмеливаешься поставить под сомнение слова короля? — рявкнул Калас, но Эйдриан вскинул руку и попросил герцога Тречента продолжать.

— Я… Я только… — Тречент беспокойно оглянулся по сторонам.

Король медленно двинулся вокруг стола, не сводя с герцога взгляда, внешне спокойного, но душа у того все равно ушла в пятки.

— Ведь ты же не сомневаешься в моей способности уничтожить опасного врага? — подбодрил его Эйдриан.

— Нет, мой король, разумеется нет! — воскликнул герцог.

— Ты опасаешься за королевство: в мое отсутствие может произойти что-либо непредвиденное, — предположил король, и Тречент нервно сглотнул. — Ты не уверен, что народ так уж безоговорочно принимает короля Эйдриана.

Он остановился рядом с герцогом, и тот снова с трудом проглотил ком в горле. Некоторые из сидящих за столом начали обеспокоенно перешептываться.

— Не для этого ли под моей рукой есть такие люди, как брат Де'Уннеро и герцог Калас?

Эйдриан шагнул в сторону и продолжал, обращаясь теперь ко всем собравшимся.

— Вы боитесь. И мне понятны ваши опасения. Да, на всем пути из Урсала мы почти не встретили сопротивления. Только Палмарис посмел взбунтоваться, но и то… — Король махнул рукой и рассмеялся. — А теперь нам предстоит опасное морское путешествие на север и весьма вероятное сражение на юге. И с Мидалисом так или иначе придется сразиться, да и аббатство Санта-Мер-Абель пока еще не признало мою власть. — При этих словах Эйдриан посмотрел на Де'Уннеро. — Величайшая крепость в мире, за стенами которой более семисот братьев, обученных военному искусству и умению обращаться с магическими камнями. Вы все встревожены, что совершенно естественно. И вот я заявляю о новом враге, о существовании которого большинство из вас даже не подозревали. Ваши сомнения закономерны, если не считать того…

Он замолчал и оглянулся, дабы удостовериться: все взгляды обращены на него, все уши жадно ловят каждое его слово.

— Если не считать того, что я ваш король. И этого нового врага понимаю, как никто другой. А также знаю, как уничтожить его, — что и сделаю.

Никаких перешептываний, никаких вопросов или тем более возражений не последовало; даже герцог Калас и Маркало Де'Уннеро молчали.

— Все свободны, — распорядился Эйдриан. — Возвращайтесь к исполнению своих обязанностей. Зима вот-вот наступит, а до прихода весны, когда предстоят самые серьезные сражения, нужно многое успеть сделать.

Бросая друг на друга взволнованные взгляды, собравшиеся заторопились к выходу.

За исключением одного.

Маркало Де'Уннеро по-прежнему сидел в кресле в той же позе — откинувшись назад и скрестив на груди мускулистые руки. Не спуская взгляда с короля, он медленно развел их и несколько раз демонстративно хлопнул в ладоши.

— Ты справился с ними, словно с малыми детьми, — одобрительно произнес он. — А ведь большинство этих вельмож находились при дворе куда дольше, чем ты живешь на свете. Ну-ка, объясни, мой бывший ученик, откуда в тебе это умение вести политические игры?

Эйдриан пожал плечами.

— Это всего лишь результат непоколебимой уверенности, друг мой.

— Ты настолько уверен, что выше них?

— Абсолютно, — невозмутимо отозвался молодой король. — И ты, как никто другой, прекрасно понимаешь, что так оно и есть. Если я обращаюсь с ними как с детьми, то лишь потому, что рядом со мной они и впрямь ими выглядят.

На лице Де'Уннеро проступило выражение недоверия.

— Поразительно…

— Больше, чем ты в состоянии себе представить.

Монах усмехнулся.

— Ты что, в самом деле собираешься сразиться с госпожой Дасслеронд?

— Я так же страстно жажду этого, как ты — заполучить Санта-Мер-Абель. Но моя задача несравненно легче.

Де'Уннеро теперь выглядел гораздо более серьезным.

— Не стоит недооценивать мелкий народец, — предостерег он. — Это они сумели вырастить такого человека, как твой отец. Эльфы также способствовали падению отца-настоятеля Маркворта и всей церкви Абеля, какой она была при нем. Это не пустяк!

— Я уже говорил — Дасслеронд можно рассматривать как серьезного противника только в том случае, если дать ей возможность действовать исподтишка, — заявил король. — Но я намерен разжечь на подступах к ее долине такое пламя, что не останется тени, где она смогла бы спрятаться. Это не первое наше столкновение. Даже когда я был гораздо моложе и неопытнее, повелительница эльфов ни разу не сумела одержать надо мной верх. Тем более не произойдет этого и сейчас.

— Мне следует отправиться туда с тобой, — сказал Де'Уннеро, но Эйдриан решительно покачал головой еще до того, как прозвучали эти вполне предсказуемые слова.

— Мы еще не полностью завладели умами монахов аббатства Сент-Прешес. Обратить их на путь истины несравненно ценнее, чем просто устранить.

— Тогда подожди до весны или, еще лучше, до следующей зимы, когда все королевство окажется в твоей власти.

— Неужели ты думаешь, что Дасслеронд будет спокойно сидеть и смотреть, как мы захватываем все новые территории? Тебе трудно понять, как яростно она ненавидит и как сильно боится меня. Она знает, что я приду к ней, — как монахи Санта-Мер-Абель знают, что ты не оставишь их в покое, причем приведешь с собой могучую армию, против которой они окажутся бессильны. Чем дольше я буду выжидать, тем сильнее и опаснее будет становиться повелительница тол'алфар.

— Зима в Вайлдерлендсе — на редкость суровое время.

— Именно поэтому я не беру с собой двадцать тысяч человек, — отозвался король. — Я имею полное представление о том, что такое Эндур'Блоу Иннинес, госпожа Дасслеронд и ее пакостный народец. Четырех сотен вполне достаточно. Я вернусь через три месяца, и к тому времени угроза с запада перестанет существовать. Если герцог Калас добьется успеха, как задумано, мы существенно продвинемся в реализации наших замыслов. И сможем полностью сосредоточиться на походе против Мидалиса, а покончив с ним, переключимся на нашу — то есть на твою — главную цель.

— К тому времени аббат Олин окончательно укрепит свое положение в Бехрене, — сказал Де'Уннеро, — а люди, которых мы поставим в Вангарде, — возможно, граф Де Лурм, горячая голова, — начнут разработку планов завоевания Альпинадора. Ну а дальше что, мой бывший ученик? Поплывем к островам Непогоды и разобьем поври?

Эти слова должны были прозвучать саркастически, но, судя по выражению лица Эйдриана, подобная возможность его заинтересовала.

— Однако не стоит забывать и о Бринн Дариель, этом Тогайском Драконе, которая сумела заварить в Бехрене такую кашу.

— Что ты сам думаешь по этому поводу? Молодой король больше не улыбался.

— Не нужно слишком растопыривать пальцы — иначе между ними может что-нибудь проскользнуть, — сказал монах. — Ты уже нажил себе немало врагов, более серьезных, чем тебе кажется.

— Возможно, ты просто недооцениваешь меня, — заявил Эйдриан.

— Ну конечно, у тебя на все один ответ, — проронил Де'Уннеро, и молодой король снова улыбнулся. — А если тебя убьют в Вайлдерлендсе? Что тогда будет с нами?

— Для поддержавших меня знати и Непобедимых обратного пути нет, — ответил Эйдриан. — Они открыто выступили против Мидалиса и, если он станет королем, не сохранят столь желанную для них власть — если при этом, конечно, им удастся сохранить собственную жизнь. Им отступать некуда. Я, конечно же, не погибну, но если предположить, что такое возможно… Что же, Маркало Де'Уннеро от этого только выиграет. Вы и без меня одержите верх, а потом, только представь себе, насколько сильнее станет твоя церковь, если в королевстве не будет истинного лидера.

Монах внимательно слушал Эйдриана и, судя по выражению лица, готов был согласиться с ним.

— Так что наберись мужества, друг мой, и верь в своего, — молодой король ослепительно улыбнулся, — бывшего ученика.

ГЛАВА 20 ДУХ БОРЬБЫ

Ночь была хоть глаз выколи. Вроде бы подняв веки, Пони вовсе не была уверена, что сделала это. А может, она их все-таки открыла, но оказалась в таком месте, где, царствует тьма, — в месте, никогда не знавшем, что такое свет.

Холодно, страшно холодно; влажная глина внизу, у лица и под голыми руками; ноги совсем онемели; тупая боль в боку; очень сильная, жгучая боль в животе. Очевидно, она на грани смерти.

Женщина попыталась поднять голову, но не смогла. Попыталась повернуться на бок, чтобы холодная, смешанная с песком глина не лезла в рот, но тоже не смогла сделать этого.

Удивительно, почему она вообще еще шевелится, почему не умерла, не приходя в сознание…

Внезапно что-то толкнуло ее в плечо, причем уже не в первый раз.

С невероятным усилием Пони слегка повернула голову. Сначала она по-прежнему ничего не видела, но потом ей удалось разглядеть какой-то темный силуэт.

Последовал новый толчок.

Конским копытом.

— Дар?.. — пробормотала женщина одними губами, поскольку сил говорить вслух у нее не было.

Силуэт — теперь она могла разобрать, что это действительно был конь, — поднялся на дыбы, забил передними ногами, и она ощутила между ним и собой связь, ставшую возможной благодаря магической бирюзе, которую Эвелин Десбрис когда-то утопил в груди Дара.

— Дар… — На этот раз Пони удалось прошептать его имя.

Конь заржал и яростно забил копытом землю, явно понуждая ее сдвинуться с места. Но у женщины не было сил.

Дар снова толкнул ее, более настойчиво, и даже сумел перевернуть на бок. Волны боли прокатились по этой стороне тела, но с ними пришло ощущение, что она еще жива, что смерть дает ей на время передышку. Хотя она вовсе не была уверена, что хочет этой передышки. Разве не легче просто закрыть глаза и позволить царству смерти поглотить себя? Уйти к Элбрайну… Сбежать от боли в плече, раненном ударом гоблинского копья, и еще горшей муки, которую представлял собой Эйдриан.

Призрак сына парил над ней, парализуя волю и даже сам инстинкт самосохранения. Пони видела, насколько он силен и как черно его сердце. Заглянув в голубые глаза Эйдриана, так похожие на ее собственные, женщина поняла, что ее сын способен натворить и каким ужасным человеком стал. Ей не одолеть его — но и не вынести зрелища его восхождения к вершинам власти.

Для нее конец один — смерть.

Дар снова заржал и затопал копытами. Он фыркал, становился на дыбы и молотил по воздуху передними ногами. Настойчивость коня заставила Пони отвлечься от горестных размышлений, задуматься над тем, какой несокрушимой силой духа и решимостью он обладал.

Осознав это, женщина внезапно поняла, что ужасно глупо валяться тут в грязи и покорно ждать смерти, когда где-то неподалеку должен лежать исцеляющий камень!

Опираясь руками о землю, она попыталась подняться. Увы, наверное, ей следовало сделать это раньше, когда дело еще не зашло так далеко. Она снова рухнула в грязь и прошептала с мольбой:

— Дар…

Конь подошел к ней и наклонил голову, легко покусывая губами ухо и волосы Пони.

— Магический камень… — пробормотала она и, что было гораздо важнее, мысленно передала жеребцу образ гематита.

Точнее, попыталась передать.

Увы, сделать это было невозможно, не имея под руками этого самого камня.

Не желая сдаваться, Пони вспомнила об Оракуле, даре Андаканавара, предназначенном для того, чтобы дать ей возможность связываться с духом Элбрайна. На протяжении последних лет женщина практически не прибегала к помощи Оракула. Потому что в тех случаях, когда она все же сидела перед затемненным зеркалом, никакой связи с Элбрайном не возникало, ею овладевали лишь боль и горечь потери. Однако сейчас на удивление легко удалось уйти за темную завесу, как будто она и впрямь сидела в полутемной комнате, глядя в зеркало. Возникло ощущение чьего-то присутствия — в некотором роде тень в зеркале.

Дар тоже почувствовал это, она знала; теперь он фыркал и бил копытом землю в явном возбуждении.

Пони воззвала к тени, которая, она не сомневалась, была Элбрайном. Мысленно женщина вернулась к сражению с гоблинами, к тому моменту, когда, больше не скрываясь, она пошла через болото, но теперь как бы глядя на себя со стороны. Когда она остановилась посреди болота, камень души еще был у нее, иначе ей не удалось бы завладеть телами гоблинов. А потом она выбралась на берег, навстречу приближающимся врагам, швырнула одеяло в одного гоблина, а когда бросилась под ноги второму…

Спустя мгновение Дар прыгнул и умчался. Тень растаяла, а Пони, совершенно измученная, осталась лежать в грязи с закрытыми глазами. Послышался плеск, а потом фырканье коня начало удаляться вдоль берега.

Холод и темная пустота затягивали женщину в себя…

Через некоторое время она снова почувствовала толчок в плечо, но у нее не было сил на это отреагировать. Толчок повторился, а потом еще и еще раз. Жеребец не отступит, это ясно. Огромным усилием воли Пони открыла глаза и увидела прямо перед собой на земле какой-то камешек. Ощутив внезапный прилив энергии, она протянула руку и накрыла ладонью… камень души!

Прочь, прочь из холода и мрака! Женщина погрузилась в теплый серый водоворот гематита, высвобождая дух из тела, сломленного слабостью и болью. Что-то с силой прижалось к ее руке; да, это была нога Дара. Камень души оказался зажат между холодной, онемевшей ладонью Пони и копытом огромного жеребца.

Внезапно она поняла, чего именно добивается от нее Дар, и ее дух инстинктивно отпрянул. Жеребец, однако, подвинулся еще ближе, издавая громкое, настойчивое ржание. Конь, несомненно, прекрасно понимал, что происходит, и сам стремился поделиться с ней частью своей жизненной силы.

И тогда дух Пони, перестав сопротивляться, слился с его духом, вытягивая из Дара силу, насыщая себя ею.

Почувствовав, что энергии у нее значительно прибавилось, женщина потянулась к ране и пустила в ход исцеляющую силу гематита.

Словно теплая вода, волны исцеляющей магии накатывали на лежащую ничком Пони, согревая ее, унося боль. Вскоре части тела, которые она уже почти перестала ощущать, начало слегка покалывать.

По мере того как все это происходило, непохожий на другие тип исцеляющей магии совершенно неожиданно нашел дорогу к сердцу Пони, поскольку от сердечной боли она страдала едва ли не больше, чем от других ран. Лежа в грязи, продолжая пропускать через себя исцеляющую энергию гематита, она погрузилась в воспоминания о тех событиях, которые привели ее сюда. Тогда, на поле у стен Палмариса, Маркворт победил ее, и она наверняка умерла бы без помощи эльфов.

Тогда она и потеряла Эйдриана, отнятого у нее тол'алфар.

Женщина сумела перевернуться на спину. Она лежала, глядя на звезды, и вдруг увидела…

Гало Короны.

При виде этих чудесных разноцветных колец сердце Пони подпрыгнуло, как будто ее дух потянулся к ним. Припомнился тот день, много лет назад, когда они с Элбрайном были еще детьми и сидели на северном склоне холма неподалеку от Дундалиса. Тогда им тоже довелось увидеть это волшебное зрелище. Именно Гало было источником магических камней, которые Пони воспринимала как дар Божий. Женщину охватило необыкновенное чувство связи между воспоминаниями и настоящим моментом, между нею и теми, кто уже ушел из жизни. Сияние Гало говорило, что любимый все еще с нею, что песнь Полуночника живет не только в ее воспоминаниях, но звучит в деревьях и птицах, во всем, к чему прикасался Элбрайн. Подобно незатейливой мелодии Смотрителя, она плывет с вечерним ветром, никогда не смолкая.

На Пони снизошло чувство удивительной благодати, исцеляющее душу так же глубоко, как магические волны гематита лечат тело. Слезы хлынули из глаз, и женщина не пыталась их сдерживать. Она лежала, любуясь на чудесное разноцветное свечение над головой и чувствуя, что дух ее соприкасается с духом Элбрайна.

Он здесь, с ней — она остро ощущала это! Элбрайн не оставил ее; это он привел к ней Дара.

И любимый пытается что-то сказать ей.

Пони мысленно вернулась в день смерти короля Дануба. Она постаралась не сосредоточиваться на ощущении шока, который испытала при виде призрака Констанции Пемблбери, при виде того, как погибает ее муж, и еще более внезапного, резкого шока от узнавания собственного сына, о существовании которого даже не подозревала. В этот момент, лежа в грязи, глядя на Гало Короны, чувствуя омывающую ее душу любовь Элбрайна, женщина старалась взглянуть на все совсем с другой точки зрения. Она сумела отбросить гнев по отношению к госпоже Дасслеронд и прошептала слова благодарности ей и всем эльфам за то, что они спасли жизнь ей и Эйдриану. Она сумела отрешиться от боли и возмущения, от страха перед чудовищем, которым стал мальчик, воспитанный повелительницей тол'алфар, и посмотреть на Эйдриана другими глазами. Он — ее сын. И он попал в большую беду.

Он страдал, ужасно страдал, и только поэтому превратился в того безжалостного человека, что предстал перед нею. Именно эти страдания пробудили в нем чувство возмущения матерью. Да, это сделали страдания и Маркало Де'Уннеро.

Однако даже это имя не вызвало в душе Пони прежнего всплеска эмоций; сейчас в ней не было места гневу.

К тому же, может, Де'Уннеро — всего, лишь мелкая сошка и тут замешано нечто гораздо большее, подумала женщина, и дрожь пробежала по ее спине. Она снова припомнила все обстоятельства того, как потеряла Эйдриана. Это произошло в разгар ее духовной схватки с отцом-настоятелем Марквортом и другим созданием, чьи возможности намного превышали те, которыми мог располагать весьма преклонных годов монах.

Впервые за долгие годы Пони почувствовала, как в ней возрождается дух борьбы, тот самый огонь, на крыльях которого она летела к горе Аида, чтобы сразиться с демоном-драконом; тот самый огонь, который поддерживал ее, когда она сражалась с Марквортом и потеряла тех, кого любила; тот самый, что помог ей пережить розовую чуму, указал дорогу к месту упокоения Эвелина и открыл чудо его завета, которое спасло тысячи и тысячи страдающих людей.

Она снова задумалась об Эйдриане и еще раз призналась себе самой, что, каким бы чудовищем он ни стал, у нее нет мужества сражаться с собственным сыном.

Зато у нее хватит мужества сразиться с Маркало Де'Уннеро.

Без дальнейших раздумий, исполненная решимости, Пони заставила себя подняться и подошла к терпеливо ждущему Дару. Ласково погладила его морду, поблагодарила за все и прижалась щекой к теплой шее. Прошептала на ухо, чтобы он отвез ее домой, вскарабкалась на могучего жеребца и вцепилась в густую черную гриву.

И он помчался — несравненный конь, способный лететь с такой скоростью, как ни один другой в мире.

Не зная усталости, Дар нес ее через Вересковую Пустошь и потом дальше в лес, где опавшие листья густо покрывали тропы. Он взлетал по склонам холмов и грациозно, бережно спускался вниз. И вот конь уже мчался по полям, заросшим оленьим мхом, и мох взлетал из-под копыт, точно белая пыль. Увидев эти поля, женщина поняла, что она уже почти дома.

Склонившись к Дару, она снова прошептала ему несколько слов, и жеребец понял ее. Он, конечно, не забыл дорогу и спустя несколько дней в сумерках подскакал к небольшой роще.

Пони спрыгнула на землю, только сейчас осознав, что в воздухе плывет песнь Смотрителя, как обычно созвучная звукам природы. Чувствуя вызванный музыкой прилив сил и испытывая ощущение чьего-то присутствия, которое всегда возникало у нее в этом необычном месте, она вошла в рощу и остановилась перед двумя каменными пирамидами.

— Я принесу сюда твой меч, Мазер Виндон, — сказала Пони. — И Крыло Сокола для тебя, любовь моя. Я не допущу, чтобы наш сбившийся с пути сын погубил все, за что мы боролись и чего сумели достичь.

— Твои слова звучат музыкой, с которой не сравнится моя игра на волынке, — послышался у нее за спиной голос Смотрителя. Женщина с улыбкой обернулась. — Ты виделась с повелительницей эльфов?

— Да, но расстаться друзьями нам не удалось, — ответила Пони. — Тем не менее в нынешних обстоятельствах мы союзники, не имеющие другого выбора.

— Ты решила забыть о том, как поступили с тобой тол'алфар?

Она пожала плечами.

— Как я могу? Но я же говорю: другого выхода у нас нет.

Кентавр усмехнулся.

— Ох, нелегкая у тебя жизнь, Пони из Дундалиса! Пони, которая сражалась с демоном сначала в его логове, а потом в теле Маркворта, которым он овладел.

— И которой, возможно, предстоит снова сразиться с Бестесбулзибаром, — мрачно заявила она.

Улыбка сбежала с губ Смотрителя, и он с любопытством воззрился на Пони.

— Принц Мидалис не откажется от моей помощи, — продолжала она, не желая углубляться в тему, имеющую отношение к ее опасениям. — И теперь, когда Дар вернулся ко мне, я найду его.

— Можешь поблагодарить Роджера He-Запрешь — и меня тоже — за то, что мы вызволили этого красавца из конюшни твоего сыночка, — заметил кентавр.

— Дару лишь одна конюшня по душе — бескрайние поля.

— Уж кому, как не мне, не знать этого.

Пони повернулась к пирамиде, под которой покоился ее возлюбленный, и Смотритель умолк. На прекрасном лице женщины возникло чувство огромного облегчения, как будто недавние тяжкие испытания заново открыли для нее ценность жизни и напомнили, что у нее есть долг.

И, как казалось кентавру, она была готова выплатить этот долг.

— Отправишься в Вангард весной?

Пони посмотрела на него, качая головой.

— Никаких отсрочек больше. Сегодня ночью я буду в Дундалисе, а завтра утром — на пути к принцу Мидалису.

— Чем дальше на север, тем сильнее оковы зимы.

— Дару холода нипочем.

— Это верно, — согласился Смотритель. — Ну, и мне теплая постель тоже не слишком нужна. Тем более что и согревать ее некому.

Пони с благодарностью посмотрела на кентавра, поняв, что он намерен сопровождать ее, и зная, что отговорить его не сможет, не стоит и пытаться.

— Но вот только отправиться в путь завтра утром у тебя не получится. Ты должна хотя бы денек провести с Дейнси. Она страшно беспокоится за Роджера и, мне кажется, очень нуждается в твоей помощи.

— За Роджера? — с внезапно вспыхнувшей тревогой спросила Пони.

— Мы с ним вместе отправились в Палмарис вызволять Дара, — ответил Смотритель, и в его голосе не слышалось особой тревоги. — Ему удалось покинуть город, но потом, ни говоря мне ни слова, он снова вернулся туда. Я так думаю, хочет освободить нашего друга Браумина, захваченного Эйдрианом и Де'Уннеро.

Некоторое время Пони обдумывала услышанное, и внезапно чувство тревоги вернулось в десятикратном размере. Она верила в Роджера He-Запрешь — человек он находчивый и умный. И все же не ровня Маркало Де'Уннеро! Как и Браумин Херд.

У женщины даже мелькнула мысль изменить планы и сначала отправиться в Палмарис. Однако на одной чаше весов лежала судьба ее дорогих друзей, а на другой — долг гораздо более весомый, долг по отношению ко всему Хонсе-Биру, ко многим тысячам людей. Тот самый долг, который в свое время подвигнул ее отправиться в Барбакан, чтобы сразиться с демоном. Нет, ее путь лежит на северо-восток, к Мидалису, и она последует этим путем, отложив в сторону все личное и сохраняя веру в друзей.

Дейнси все еще оставалась в жилых комнатах трактира «У доброго друга» с Белстером О'Комели, который после того, как Пони занялась его лечением, чувствовал себя значительно лучше. Щеки старика окрасил бодрый румянец, ноги вновь обрели способность носить его крупное тело. Он стоял за стойкой, обслуживая многочисленных клиентов, и при виде Пони пролил буквально реки слез, сорвавшись с места и заключив ее в объятия, — словно отец, после долгой разлуки встретившийся с любимой дочерью.

Его радость, однако, пошла на убыль, когда она стала расспрашивать о Дейнси.

— Она у себя, совершенно извелась из-за Роджера.

Пони выскользнула из объятий Бел стера, и тот, понимая ситуацию, не стал ее удерживать. Она прошла за стойку и потом по недлинному коридору к комнате Дейнси.

Негромко постучалась и, не получив ответа, мягким нажатием открыла дверь. Дейнси сидела в кресле у окна, глядя в ночь.

Женщина неслышно приблизилась к ней, и Дейнси лишь тогда заметила ее, когда Пони положила ладонь ей на плечо. Ее подруга повернулась и упала в раскинутые для объятия руки Пони.

— Снова очередная заваруха, верно? — спросила она. — Похоже, неприятности находят тебя, даже если их не ищешь.

— Да, Роджер, видимо, угодил в беду, — не стала спорить Пони, постаравшись, чтобы ее голос прозвучал как можно более беззаботно, поскольку голос подруги, мрачный, полный страха, ее просто напугал. — Друзьям Роджера никогда не было нужды просить его о помощи. Помнишь, как вы с ним приходили ко мне в замок в Урсале? И какие высокомерные взгляды бросали на меня придворные, и с каким вызовом в глазах смотрел на них твой Роджер?

— Да уж. И хотя все они сплошь были вельможами и сановниками, и долго учились, как воевать, и доспехи на них весили больше, чем мы с Роджером, вместе взятые, но если бы дошло до драки…

— …этим напыщенным дворянчикам потом долго пришлось бы отлеживаться, — закончила Пони, и Дейнси наконец тоже улыбнулась.

— Он хочет помочь Браумину, потому и задержался.

— Да, Смотритель так мне и сказал, — ответила Пони.

— И тут, наверное, не обошлось без этого подлеца Де'Уннеро.

— Ну, Де'Уннеро в таком случае можно лишь пожалеть.

Пони провела с подругой несколько часов, а потом ушла к себе в комнату. Уснула она много позже, чем намеревалась, и, проснувшись, обнаружила, что Белстер и Дейнси уже ждут ее и перед ними на столе лежат набитые припасами седельные сумки.

— Нынче ночью я разговаривал со Смотрителем, — объяснил Белстер. — Мы знаем, что ты торопишься.

— Нам будет недоставать тебя, — вздохнула Дейнси.

Час спустя Дар уносил Пони из Дундалиса, рядом с ней скакал кентавр.

До Вангарда путь неблизкий, а зима уже разгулялась вовсю.

Однако оба понимали, что этот неприятель — ничто по сравнению с тем, с которым им вскоре предстоит встретиться лицом к лицу, и потому мелкие неудобства пути не пугали спутников.

Что касается Пони, для нее существовали лишь три цели: уничтожение Де'Уннеро, возвращение короны законному владельцу и спасение сына.

ГЛАВА 21 ЦЕНА ПРЕДАННОСТИ

— Сезон заканчивается! — надтреснутым голосом возвестил старый торговец рыбой. — Покупайте речную треску и белого окуня! Сезон заканчивается!

Низко наклонившись над тележкой, он с видимым усилием толкал ее по мощенной булыжником улице Палмариса в северо-восточном квартале, неподалеку от аббатства Сент-Прешес.

— Сезон заканчивается! — снова закричал он, поднял руку и пригладил длинную седую бороду — одновременно незаметно поправив, поскольку та съехала набок.

К тележке подошли двое абеликанских монахов в коричневых рясах.

— Говоришь, сезон заканчивается, добрый торговец? — спросил один из них.

— Ну да.

Теперь братья стояли совсем рядом с тележкой.

— Господин Не-Запрешь? — спросил один из них, по имени Хойет; на лице его отразилось искреннее любопытство.

Роджер поднял взгляд, повторил свой призыв и подмигнул монахам.

— Отличная маскировка, — с одобрением заметил второй брат, Тарин Дестау. — Уж сколько лет я прослужил в Чейзвинд Мэнор помощником епископа Браумина, и то, стоя сейчас перед тобой, с трудом тебя признал.

— Так и было задумано, — с невозмутимым видом ответил Роджер.

Монахи посмотрели друг на друга, усмехнувшись.

— Так вам белого окуня, значит? — громко спросил Роджер, завидев пару проходивших мимо жителей Палмариса. Порывшись в тележке, он достал оттуда рыбу, уже явно лежалую. — Прекрасный выбор, любезные! Прекрасный выбор!

Брат Хойет с опаской взял в руки вонючую рыбину.

— Как там епископ Браумин? — опять понизив голос, спросил Роджер. — Я опасался, что если не Де'Уннеро, то Эйдриан убьет его, как только Палмарис окажется в их руках, но, насколько я понимаю, он после этого уже не раз выступал перед народом.

— Да, он несколько раз обращался к людям, заявляя о том, что поддерживает короля Эйдриана, — вздохнул брат Хойет.

— Чтобы успокоить горожан и предотвратить резню, без сомнения?

— Он поддерживал и Маркало Де'Уннеро, — сокрушенно добавил Дестау, и Роджер против воли вздрогнул.

Его опасения оправдывались. Без сомнений, дело здесь было в одержании души бывшего епископа значительно превосходящим его в магическом мастерстве человеком. Потому что никогда, ни из страха перед самой страшной угрозой, ни даже ради блага людей, которым он служил, епископ Браумин Херд по доброй воле и в здравом уме не встал бы рядом с бывшим монахом — разве что если бы они стояли под виселицей и петля была бы уже накинута на шею Де'Уннеро!

— Он обращался к горожанам с просьбой ради славы и благополучия Хонсе-Бира принять короля Эйдриана и изменить несправедливое мнение о брате… я хотел сказать, об аббате Де'Уннеро, признать его в качестве законного главы аббатства Сент-Прешес, а в скором времени и отца-настоятеля церкви Абеля.

— Епископ Браумин никогда не сказал бы такого! — воскликнул Хойет.

— Конечно нет, даже если бы ему к горлу приставили отравленный кинжал, — согласился Роджер. — Когда он все это говорил, где вы были? Близко от него?

— В третьем ряду, — ответил брат Хойет. — Это и вправду был епископ Браумин, не какой-нибудь самозванец.

— А может, самозванец был внутри епископа Браумина? — спросил Роджер.

Монахи, явно придерживающиеся того же мнения, кивнули.

— Де'Уннеро? — осведомился их собеседник.

— Может быть. Ходят слухи, однако, что сын Джилсепони весьма поднаторел в обращении с магическими камнями. Достиг даже большего в этом искусстве, чем она сама, — высказался брат Дестау.

— Судя по его делам, он не сын Джилсепони, даже если физически это так и есть, — вздохнул Роджер. — Вы знаете, где они держат епископа? Как с ним обращаются?

— Думаю, в подземелье аббатства, — ответил Хойет. — С тех пор как тут объявился новый король, темницы прямо-таки забиты пленниками. Нас, конечно, туда и близко не подпускают. Только тех братьев, которые прибыли с новоявленным аббатом.

— Разве можно говорить что-либо о нормальном обращении, если епископа держат в цепях? — добавил брат Дестау. — Только когда он понадобится, его вытаскивают наружу и приводят в себя.

— Значит, ты точно знаешь, что он находится в аббатстве? — спросил Роджер.

Монах пожал плечами.

— Я заметил следы цепей у него на запястьях и еще, что он сильно исхудал. Но, говоря по правде, не видел, как его выводят из темницы аббатства.

Роджер воздел очи горе в совершенном отчаянии. Конечно, он предполагал такой поворот событий. Едва узнав, что Браумин не покинул город и не был убит, а превратился вдруг в приверженца Эйдриана и Де'Уннеро, Роджер заподозрил, что его добрый друг попал в крайне тяжелую и опасную ситуацию и, скорее всего, находится в темнице аббатства или в подвалах Чейзвинд Мэнор.

— Где он выступал?

— Как обычно, на площади перед аббатством, — ответил Дестау.

— И он появлялся на площади вместе с братьями? — продолжал допытываться Роджер. — Шел ли хоть раз перед его выступлениями дождь?

— Было такое.

— А выглядел епископ сильно промокшим?

— Нет, пожалуй, — сказал брат Хойет.

Внезапно лицо молодого монаха просветлело — он наконец-то понял смысл настойчивых расспросов собеседника.

— Де'Уннеро остановился в аббатстве? — задал тот очередной вопрос, и Хойет кивнул. — А король Эйдриан — в Чейзвинд Мэнор?

Последовал новый кивок.

— Хотя как раз сейчас он покидает город, возглавляя поход на запад, — добавил Хойет.

Роджер обдумывал услышанное, покачивая головой. Он хорошо знал темницы Чейзвинд Мэнор. Многих его друзей бросили туда, когда в городе воцарилась власть Маркворта, жестоко борющегося с последователями Эвелина, в числе которых были и Браумин Херд с Джилсепони. И конечно, прожив в поместье последние несколько лет, любопытный Роджер имел возможность облазить его сверху донизу, проникнуть во все подземелья, все темницы и потайные проходы.

— Ты попробуешь пробраться к епископу? — спросил брат Дестау.

— Я его друг, как же я могу оставить Браумина Херда в беде? — удивленно ответил Роджер, и монахи повесили головы, словно это замечание заставило их устыдиться.

Роджер оценил эту реакцию. Он понимал, что, если бы эти двое молодых братьев открыто выступили в защиту Браумина, их тоже бросили бы в темницу. Без сомнения, обоих грызет чувство вины. В молодости Роджер наверняка обвинил бы их в трусости; однако, проведя столько времени рядом с Элбрайном и Джилсепони, теперь он был в состоянии понять их терзания.

— Вы не предали епископа Браумина, — великодушно сказал он. — И вы сильно рисковали, встретившись со мной сегодня. Берегите белого окуня. — Роджер подмигнул им и покатил тележку дальше.

Братья дружно кивнули, и Хойет поднял рыбину в подобии салюта. Спасаясь от холодного ветра, молодые монахи поплотнее закутались в рясы и зашагали в сторону аббатства.

Будь Хойет и Дестау повнимательней, они заметили бы прячущуюся в тени фигуру человека, с напряженным интересом наблюдающего за ними.

Маркало Де'Уннеро стоял у северных городских ворот, провожая взглядом Эйдриана, во главе четырехсот королевских солдат покидающего Палмарис. Молодой король, казалось, не выказал особого огорчения при известии о бегстве своего жеребца. Он восседал на крепком тогайском пони, множество которых сейчас находилось в конюшнях Палмариса, поскольку большая часть Бригады Непобедимых отправилась с графом Де Лурмом к заливу Короны.

Позади отряда грохотали повозки. Прекрасно обученные солдаты безупречно держали строй, и, похоже, половина города собралась тут, наблюдая за их уходом.

Де'Уннеро вскоре переключил внимание с Эйдриана на толпившихся вокруг горожан, некоторые из них, он замечал, поглядывали на него с большой тревогой. Хотя прошло уже почти двадцать лет, многие в Палмарисе хорошо помнили правление епископа Маркало Де'Уннеро, сколь бы недолгим оно ни было.

«На этот раз все будет по-другому», — мысленно сказал себе монах.

Они с Эйдрианом тщательно продумали, что нужно сделать, чтобы жители Палмариса если и не были очарованы молодым королем, то, по крайней мере, относились к нему терпимо. Как и к его ближайшему советнику. Они не будут устраивать никаких публичных казней. Не будет массовых арестов, равно и каких-либо указов, нарушающих права граждан и течение привычной для них повседневной жизни.

Более того, Де'Уннеро пока не будет официально провозглашен ни епископом города, ни даже настоятелем аббатства Сент-Прешес. Пока жители Палмариса не успокоятся, произнося звание аббата, будет для них исполняющим роль доверенного лица Эйдриана при епископе Браумине Херде.

Конечно, на самом деле Маркало Де'Уннеро имел гораздо больший вес. Теперь, когда Эйдриан покинул город, а Калас занимается покорением южной части страны, монах стал фактически единоличным правителем Палмариса. Епископ Браумин — всего лишь прикрытие, ничего более; теперь, в отсутствие Эйдриана, Де'Уннеро вообще не собирался выпускать его из тюремной камеры. Указы от имени епископа Браумина будет оглашать один из новообращенных братьев — но писать эти указы будет не кто иной, как Маркало Де'Уннеро.

Его задача не так уж сложна. Спокойно переждать зиму, удерживая в своих руках власть и накапливая силы для серьезных сражений, ожидающихся с приходом весны.

Он тем не менее добился от Эйдриана одной уступки, касающейся того, что они с отцом-настоятелем Марквортом уже пытались сделать прежде. Тогда все закончилось для Де'Уннеро весьма плачевно. Его политика возвращения церкви магических драгоценных камней резко настроила против него жителей Палмариса. Хотя, когда он впал в немилость, Маркворт, а потом и назначенный вместо него епископом Фрэнсис Деллакорт использовали это обстоятельство для дальнейшего собирания камней и увеличения популярности новой власти. Множество камней, которые тогда Де'Уннеро удалось прибрать к рукам, теперь хранились в церковных сундуках, однако он считал едва ли не важнейшей задачей возвращение всех остальных.

Магические драгоценные камни относятся исключительно к компетенции церкви Абеля, в этом монах был абсолютно уверен. Мысль, что множество камней все еще болтаются где-то, проданные бывшими настоятелями Санта-Мер-Абель и зачастую превращенные в магические предметы доморощенными алхимиками, заставляла его дрожать от ярости.

Хотя на этот раз Де'Уннеро намеревался заняться собиранием магических камней в более дипломатичной манере, примерно так, как действовал Деллакорт. Возвращать их церкви не угрозами и проклятиями, а путем выплаты вознаграждения. Ради этой цели он привез с собой множество мешков с лишенными магических свойств, хотя и достаточно ценными камнями.

Да, теперь Де'Уннеро был настроен «подружиться» с жителями Палмариса, равно как и всех других городов вдоль побережья Мазур-Делавала. Или, по крайней мере, установить дружеские отношения со всеми важными и влиятельными людьми. Драгоценности позволят выкупить множество магических камней — или сведения о том, у кого из торговцев и знати имеются такие камни или другие магические предметы. Выявив каждого укрывателя, Де'Уннеро займется ими лично и перво-наперво предложит вознаграждение.

И только если получит отказ, той же ночью вернется и заберет то, что по праву принадлежит церкви.

Понимая, что множество глаз устремлены сейчас на него, монах заставил себя согнать с лица характерное для него выражение хмурой сосредоточенности и улыбнулся.

Для Маркало Де'Уннеро это было не таким уж легким делом.

Роджер не мог избавиться от чувства вины, кивая в ответ брату Хойету, первому в ряду почти дюжины молодых монахов. Они должны были сопровождать епископа Браумина по темным улицам города к заливу, а потом на другой берег, к поджидающей там карете, которая должна была доставить его в Санта-Мер-Абель. Роджер приободрился, обнаружив, сколь у многих братьев хватило мужества предложить помощь для спасения Браумина, хотя они прекрасно понимали, что тем самым подвергают свою жизнь неслыханному риску. Маркало Де'Уннеро не прощает ничего!

Роджер, несколько раз тайно встретившись с Хойетом и Дестау, поначалу подталкивал их к подобному решению, да что там, просто-напросто подстрекал молодых братьев. Рассказывал о том, как много лет назад начиналась поистине реформаторская деятельность самого Браумина, когда он вместе с Андерсом Кастинагисом, Виссенти Мальборо и другими тайно встречался с магистром Джоджонахом прямо в недрах аббатства Санта-Мер-Абель, впоследствии ставшего цитаделью отца-настоятеля Маркворта, чтобы не дать угаснуть пламени надежды, которое зажег для них Эвелин Десбрис. Тогда братьям тоже угрожало серьезное наказание, но они следовали зову сердец и остались верны своим принципам. Некоторые, как и Джоджонах, который был сожжен по указанию Маркворта на костре, дорого заплатили за отступничество. Но тем не менее все они сознательно шли на риск.

Роджер знал, что те же самые чувства владели сейчас Хойетом, Дестау и девятью другими братьями, которые помогали организовать эту попытку бегства. Они пошли на смертельный риск из любви и уважения к Браумину Херду и доверия к Роджеру.

— Я не допущу, чтобы они погибли, — прошептал он, пробираясь вдоль живой изгороди, окружающей Чейзвинд Мэнор.

Перебраться через стену и спрыгнуть на темный задний двор поместья не составило труда. Невдалеке Роджер, как и обещал ему брат Хойет, разглядел силуэт человека.

«Элбрайн организовал бы все иначе, — сокрушенно подумал Роджер. — Он пришел бы спасать Браумина Херда в одиночку, и его путь можно было бы проследить по трупам врагов, которые он оставил бы у себя за спиной».

Роджер прекрасно понимал, что, прибегая к помощи монахов, ставит их в отчаянное положение. Однако он не видел другого способа осуществить задуманное. Да, он умел сражаться и все же в этом смысле не шел ни в какое сравнение с прекрасно обученными солдатами армии короля, которые к тому же были на пару десятков лет моложе него! И уж конечно, он вряд ли сумел бы оказать достойное сопротивление гвардейцам Бригады Непобедимых.

А между тем поместье буквально кишмя кишело и теми и другими. Спрятавшись в тени позади дома, Роджер слышал, как переговариваются солдаты. И видел стражников у ворот и других, обходящих, несмотря на поздний час, стены поместья по периметру.

— Слушай внимательно — ты пришел сюда утром, — послышался старческий голос, и человек, чей силуэт он заметил ранее, появился перед Роджером. — Прошел, как все наемные работники, через ворота, и тебя дали мне в помощь.

— Илтин? — спросил Роджер и тут же снова отпрянул в тень, услышав шаги проходящих мимо солдат.

— Принимайся за дело, лежебока, — произнес человек, действительно оказавшийся старым Динглем, и швырнул к его ногам лопату. — Мне еще до рассвета нужно выкорчевать дерево, а справиться с этими погаными корнями не под силу человеку даже вдвое моложе меня!

— Что тут еще за гвалт? — прозвучал раздраженный голос, и командир патруля подошел к Роджеру и Илтину, подозрительно вглядываясь в их лица.

— Мой работник не стоит тех денег, которые я ему плачу, — проворчал Илтин. — Может, врежешь ему хорошенько, а, гвардеец? У тебя получится лучше.

Солдат злобно воззрился на Роджера и потянулся к свисающей с пояса дубинке.

— Подождите! Да подождите же! — Роджер умоляюще вскинул руки. — Я не заснул, нет! Я… мне нужно было…

Он беспомощно оглянулся по сторонам и провел рукой по передней части штанов.

— Столько шуму из-за того, что ему понадобилось отлить? — огрызнулся солдат, уставившись уже на старого садовника.

Тот превосходно играл свою роль, сверля Роджера подозрительным взглядом.

— Что-то долго ты возился, в таком случае, — не унимался старик, но показал все же взмахом руки солдату, что инцидент исчерпан. — Ладно, бери лопату, ленивый пес, и если тебе еще раз понадобится отлить, можешь делать это прямо в штаны, не отлынивая от работы! Нужно выкорчевать дерево до рассвета.

Роджер подхватил лопату и торопливо зашагал за Илтином.

Когда патрульные ушли, Илтин Дингль подвел Роджера к старому дереву у заднего крыльца.

— По твоей милости меня едва не избили, — проворчал Роджер.

— Можно подумать, ты предпочел бы болтаться в петле, — хихикнул садовник и движением подбородка показал Роджеру на дерево. — Давай приступай.

— Мы что, в самом деле будем его выкорчевывать?

— Пока стражники не сменятся, по крайней мере, — безмятежно отозвался Илтин. — А это произойдет где-то через час.

Роджер оценил его находчивость. Хотя он не сомневался, что старик сознательно помогает ему в деле спасения епископа Браумина, по словам того догадаться об этом было невозможно. Он вел себя так, будто страшно недоволен подручным. Роджер принялся копать, ворча, когда приходилось отсекать особо толстый корень.

Спустя несколько минут он уже тяжело дышал и куда медленнее ворочал лопатой.

— Ха! — воскликнул Илтин и снова захихикал. — Да ты, как я погляжу, белоручка, господин Не-Запрешь! Конечно, за столько лет привольной жизни в Чейзвинд Мэнор…

Вонзив лопату в землю и опираясь на нее, Роджер сердито посмотрел на старого садовника.

— Это не игра, — сказал он. — Хотя я рад, что тебе удалось немного поразвлечься за мой счет.

Дингль резко оборвал смех и внезапно посерьезнел.

— Поразвлечься? Да ведь теперь ты весь в поту и грязи, а значит, можешь спокойно пройти в умывальню рядом с кухней.

Обдумав сказанное, Роджер одобрительно кивнул. Умывальня и кухня находились неподалеку от лестницы, ведущей в темницы.

— У, проклятье, не получится у нас в темноте свалить поганое дерево, придется ждать рассвета, — внезапно в полный голос произнес Илтин. Роджер даже не сразу понял, что эти слова обращены не к нему, а предназначены для ушей патруля, показавшегося из-за угла здания. — Ладно, приведи себя в порядок и можешь соснуть немного. Но попробуй только мне не подняться с рассветом!

Роджер отдал лопату старику, бросил взгляд на солдат — похоже, никто из них не заинтересовался ни им, ни садовником — и зашагал к дому.

Без всяких происшествий он проник внутрь и пошел по коридору мимо хорошо знакомых ему помещений. В этот поздний час в доме в основном стояла тишина, хотя, судя по звукам, где-то шла игра в кости, а в другом месте горячо обсуждали творящиеся в королевстве события. Справедливости ради надо заметить, что никто здесь не выступал против короля Эйдриана.

Используя навыки, приобретенные в юности в Кертинелле и впоследствии усовершенствованные во время стычек с карликами поври, этими мерзкими приспешниками демона-дракона, Роджер двигался совершенно бесшумно, стараясь никому не попадаться на глаза, и в конце концов добрался до служебных помещений и лестницы, уходящей вниз, к темницам.

Он подошел к слегка приоткрытой двери караульного помещения, из которой падал свет. Приложил к ней ухо, прислушался, а потом решился приоткрыть дверь чуть пошире и заглянуть внутрь.

Разумеется, караулка не была пустой. Там находились два солдата: один сидел и, похоже, дремал — или, по крайней мере, был крайне близок к тому, чтобы уснуть, — а второй стоял, прислонившись к шкафу в правом, дальнем конце помещения.

А выходящая на лестницу дверь была слева.

Может, Роджеру и удалось бы незамеченным прокрасться к ней мимо утомленных тяжелой службой охранников, но как он потом выведет Браумина?

Он оглянулся в поисках решения. Рука скользнула к поясу, с которого свисал маленький кинжал, но Роджер тут же отбросил мысль о нападении на стражников. Без шума провернуть это дельце ему нипочем не удастся. Тогда он внимательно изучил дверной проем и простенький замок. Улыбаясь, низко пригнулся, вернул дверь в прежнее положение, почти закрыв ее, достал маленькую отмычку и поковырялся в механизме замка.

После чего неслышно проскользнул в помещение и присел на корточки, пригнувшись к полу, чтобы на него не падал свет. Внезапно он уловил какое-то движение и замер. Через некоторое время, набравшись мужества и обернувшись, он увидел, что гвардеец у шкафа просто повернулся поудобнее. Только тут до Роджера дошло, что этот стражник тоже спит, хотя каким образом ему удается не падать, оставалось загадкой.

Спустя несколько мгновений Роджер уже стоял у двери в темницу. Убедившись, что стражников по-прежнему ничто не потревожило, он взялся за ручку двери.

Дверь оказалась заперта.

Роджер снова умело и бесшумно заработал отмычкой и вскоре оказался на лестничной площадке, запирая за собой дверь.

Неровные, грубо сколоченные ступени были едва видны, но внизу горели факелы. Держась за стену правой рукой, Роджер начал медленно спускаться, страдальчески морщась каждый раз, когда расшатанная старая ступенька скрипела под его ногами. Лестница привела его к вырубленному в скале туннелю; под ногами то и дело попадались лужи, слышались звуки ударов молотом по металлу и звон цепей.

По всей видимости, король Эйдриан решил возобновить старую практику заставлять узников тяжко трудиться, дабы окупать свой хлеб.

Роджер услышал свист и щелканье кнута, потом жалобный стон и понял, что не только это было вновь призвано к жизни.

Он ускорил шаги, подумав, что и Браумин, его дорогой друг, может находиться среди этих несчастных. Сделав несколько поворотов и пройдя парой боковых коридоров, он увидел тюремщика и заключенных. Последние, скованные цепями, стояли в ряд у помоста каменной кладки, каждый около своей наковальни. Перед ними пылал огромный горн, двое узников в толстых рукавицах подавали стоящим у наковален разогретые в огне металлические прутья.

Надзиратель, огромный, мускулистый детина, расхаживал взад-вперед у помоста, с кнутом в одной руке и коротким мечом в другой. Внезапно он осыпал бранью одного из молотобойцев и хлестнул его кнутом. Бедняга вскрикнул и припал на одно колено.

— Решил отдохнуть, ленивый пес? Вставай, гнусный предатель! — заорал на него надзиратель.

Кнут засвистел снова, заставив несчастного пригнуться еще ниже, что лишь больше разъярило тюремщика.

— Я велел тебе подняться! — завопил он и вскинул кнут для нового удара, но внезапно резко повернулся, почувствовав движение за спиной.

Он не успел парировать удар молота, нанесенный ему неизвестно откуда взявшимся незнакомцем, зашатался, сделал движение назад и, споткнувшись о помост, упал на спину.

— Где ключ? — требовательно спросил Роджер, занося над ним молот.

Испуганно заслоняясь рукой, надзиратель, дыша неровно и хрипло, покачал головой.

— Я сказал: дай мне ключ!

— Нет никакого ключа! — закричал один из заключенных.

— Теперь мы все обречены! — в отчаянии воскликнул другой.

Остальные вторили ему, но тут их крики перекрыл знакомый Роджеру голос.

— Господин He-Запрешь? — неуверенно спросил епископ Браумин Херд. — Неужели это ты, Роджер?

Роджер перевел взгляд на друга, но тут же вынужден был снова переключить внимание на надзирателя, внезапно ухватившего его за ногу. Молот опустился, однако детина ухитрился оттолкнуть молот, да с такой силой, что Роджера потащило за ним, и, чтобы не свалиться на пол, он вынужден был выпустить молот из рук.

Надзиратель мгновенно вскочил на ноги и бросился на обидчика.

Точнее, попытался сделать это, поскольку, получив удар по ногам от епископа Браумина, упал головой вперед, распростершись перед Роджером. Тот, сцепив руки замком, обрушил ему на затылок мощный удар.

Ражий детина уткнулся лицом в пол и затих.

Оставив его, Роджер прошел мимо испуганных, ничего не понимающих узников и попал в объятия Браумина Херда.

— Как ты оказался здесь? — спросил тот. — Ведь нам не выбраться отсюда!

Игнорируя слова друга, Роджер присел на корточки и занялся тяжелыми кандалами на его ногах. Тут запор был посложнее, чем на дверях, но во всем Хонсе-Бире лучше Роджера He-Запрешь никто не умел открывать какие угодно замки!

Спустя всего несколько мгновений щиколотки епископа были освобождены от оков.

— А как же мы? — спросил стоящий рядом узник.

Херд умоляюще посмотрел на Роджера, но тот покачал головой.

— Наверху полным-полно стражников, — объяснил он. — Я не уверен, что мне удастся вывести даже тебя одного, что уж говорить об остальных!

— Но здесь находятся не преступники, а люди, преданные мне и нашему делу, — возразил Браумин. — Не проси меня просто бросить их здесь!

— Я и не собираюсь просить, — отозвался Роджер. — Я вынужден просто пропустить твои слова мимо ушей.

Стоящие вокруг люди что-то возмущенно забормотали.

— И если эти достойные граждане действительно преданы тебе, они меня поймут. Тебя совершенно необходимо вывести отсюда, а потом как можно скорее и из города.

Епископ, потемнев лицом, не отрываясь смотрел на Роджера.

— Здесь, в Палмарисе, ты вел, насколько я наслышан, весьма странные речи. Но я знаю, что епископ Браумин Херд никогда не сделал бы это по доброй воле.

Последние слова буквально подкосили епископа. Он покачнулся, и плечи его внезапно затряслись от рыданий. Роджер обнял Браумина, ободряюще похлопав его по спине. В конце концов тот взял себя в руки и смог взглянуть в глаза другу.

— Он завладевал моим телом, — прошептал Браумин. — Эйдриан, наш король. А у меня не хватало сил воспротивиться его вторжению. Он обладает невероятной мощью, Роджер, просто невероятной!

— Поэтому-то ты и должен следовать за мной. — Роджер He-Запрешь решительно обвел взглядом остальных узников. — Я должен вывести его отсюда, чтобы он смог рассказать правду о короле Эйдриане, чтобы наш новый король больше не использовал его ради своей выгоды! Я прошу вас о великой жертве — остаться в этой темнице и сделать это во благо королевства.

Роджер не стал ждать ответа. Он перевел взгляд на Херда — тот, похоже, больше не был настроен спорить, — схватил его за руку и потащил за собой, не обращая внимания ни на протесты узников, ни на укоры собственной совести.

На самом деле Роджеру ужасно не хотелось бросать здесь этих несчастных, но он не видел способа вывести их из Чейзвинд Мэнор. Мелькнула мысль освободить их от кандалов, но он отбросил и ее. Чего он добьется таким образом? Им это не поможет, без сомнения. Разве что в тщетной попытке вырваться на свободу они отвлекут на себя внимание стражников и тем самым немного помогут ему…

Нет. Он не станет приносить их в жертву.

Роджер повел епископа вверх по лестнице. Попросив его подождать, сам он прошмыгнул в караульное помещение. После чего широко распахнул дверь и жестом велел епископу следовать за собой. Тот, однако, буквально замер на месте, с ужасом глядя на солдата, который корчился на полу, тщетно пытаясь вдохнуть перерезанным горлом воздух.

— Роджер, что ты натворил? — с трудом выдавил из себя Браумин Херд, но тот шикнул на него, указывая на второго стражника, сладко спящего за столом, уронив голову на руки.

— He заставляй меня убивать и этого, — прошептал Роджер, и в голосе его слышались нотки искреннего сожаления.

Они, соблюдая крайнюю осторожность, двинулись темными коридорами Чейзвинд Мэнор. Друзья почти выбрались наружу, когда позади них поднялась суматоха. Сначала послышались истошные крики надзирателя, затем кто-то завопил:

— Держи их!

— Бежим! — Роджер потащил епископа в темноту ночи.

Сзади раздавались крики преследователей. Друзья бросились к стене.

— Залезай!

Браумин, обладая явными излишками веса, с трудом подтягивал свое тело вверх. Роджер изо всех сил подталкивал его снизу.

— Брат Хойет ожидает тебя, — сказал он. — Беги к нему!

Последнее усилие, и епископ оказался на стене. Он, однако, замешкался и даже протянул Роджеру руку.

Тот покачал головой.

— Торопись! — умоляюще сказал он и рванул прочь.

Не успев добраться до середины двора, Роджер понял, что его заметили.

Он продолжал бежать, стараясь увести преследователей как можно дальше от того места, где оставил Херда. Завернув за угол огромного здания, он изменил направление, едва не наткнувшись еще на одну группу стражников.

Роджер попытался вернуться, но дорогу ему преградили стражники, широкой цепью бегущие сзади.

— Стойте! — закричал он, резко остановившись и вскинув руки. — Я все объясню!

Не обращая на его слова никакого внимания, первый подбежавший к нему стражник взмахнул коротким мечом, и Роджер почувствовал, что голова у него словно раскалывается на части.

А потом все исчезло.

Когда известие о побеге достигло аббатства Сент-Прешес, Маркало Де'Уннеро оно не слишком удивило. Он знал, что затевается нечто подобное. Его шпионы давно следили за Дестау и Хойетом как уличенными в неблагонадежности и быстро засекли тех братьев, которые могли стать пособниками этих предателей. Новоявленного аббата удивило другое — бесстыдная наглость их действий. Вытащить епископа Браумина из самой надежной тюрьмы города! Он-то думал, что Хойет и Дестау сами собираются сбежать из Палмариса.

Спустя несколько мгновений Де'Уннеро покинул аббатство. Поскольку его люди следили за монахами все предыдущие дни, он знал, где их искать.

К этому времени город уже ожил. Солдаты носились по улицам, оглашая воздух яростными воплями.

Не обращая внимания на суматоху, Де'Уннеро свернул в темный проулок. Он почувствовал, как внутри поднимает голову зверь, и не стал останавливать его.

Вскоре из переулка выскочил огромный тигр, который понесся к берегу залива, где за две ночи до этого были замечены братья Хойет и Дестау. Де'Уннеро понимал, что они попытаются как можно быстрее переправить Браумина на другую сторону Мазур-Делавала, чтобы отправить его дальше, в Санта-Мер-Абель.

Прячась в тени, полосатый зверь заметил приближение лодки. Возникло острое желание прыгнуть в воду, перевернуть утлое суденышко и разорвать на части тех, кто там находится. Однако в нем еще оставалось что-то от мыслящего существа, и Де'Уннеро сдержал порыв. И был вознагражден за это несколько минут спустя, когда заметил на берегу три фигуры: два человека вели под руки третьего.

Они вошли в воду и направились к лодке, но при виде огромного хищника, неожиданно ринувшегося на них, без малейших колебаний Хойет и Дестау оттолкнули епископа Браумина и, выхватив оружие, кинулись навстречу нападавшему.

— Епископ! Беги! — отчаянно закричал Хойет.

Херд заметил приближавшуюся к нему лодку, но заколебался, оглядываясь на молодых монахов, которые самоотверженно заступили дорогу оборотню.

— Не делай нашу смерть бессмысленной! — воскликнул Дестау; последнее слово прозвучало почти неразборчиво, потому что огромный полосатый хищник вонзил когти в его грудь.

В ужасе Браумин, скользя и спотыкаясь о невидимые под водой камни, поспешил вперед, и вскоре какой-то человек, протянув епископу руку, помог ему взобраться на борт.

Браумин Херд оглянулся и увидел, как Хойет отступает перед тигром, отчаянно размахивая коротким мечом.

Через некоторое время монах упал, сраженный ударом когтистой лапы. Полосатый зверь, мощно загребая лапами, поплыл к лодке. Но теперь у него не осталось надежды догнать ее: течение уже подхватило суденышко, быстро унося его прочь.

Браумин был вне пределов досягаемости оборотня.

Однако он испытывал ужасающие муки, когда вглядывался в очертания берега и представлял себе воду, окрашенную кровью Хойета и Дестау, и разорванные тела преданных ему молодых монахов. Тягостно ему было думать и о Роджере, которому, как он полагал, вряд ли удалось сбежать из Чейзвинд Мэнор.

Так много людей отдали этой ночью ради него свои жизни!

Браумина Херда охватило непреодолимое желание соскользнуть в воду и позволить волнам залива поглотить себя.

Однако он прекрасно понимал, что таким образом он обесценил бы самоотверженность спасших его людей. Они отдали жизни за его освобождение, зная, что, оставаясь в плену у короля Эйдриана, он, Браумин Херд, пусть и против воли, будет способствовать победе неправого дела. Находящийся в неволе епископ был глашатаем объявившего себя королем самозванца. На свободе же он мог выступать против узурпатора, помогая сплочению людей вокруг принца Мидалиса.

Умом Браумин понимал все это и отчаянно надеялся, что, если ему суждено оказаться в похожей ситуации, это понимание поможет ему действовать так же храбро и самоотверженно, как действовали Роджер, Хойет, Дестау и остальные его сподвижники нынешней ночью.

Однако никакие рассуждения не облегчали страшную боль потерь, и бывший епископ Палмариса, опустив голову, затрясся в горьких рыданиях.

ГЛАВА 22 ВАЖНОЕ ОТКРЫТИЕ

— Ятол Ваадан! Неслыханная удача, что в этот трудный час именно ты возглавляешь Хасинту! — воскликнул ятол Де Хамман, хлопая в ладоши и стремительно пересекая огромный зал для аудиенций в Чом Дейру.

На другом конце зала Маду Ваадан с унылым видом сидел на троне, предназначавшемся для верховного правителя Бехрена Чезру. Старик ссутулился, обхватив голову руками, и немигающим взглядом смотрел в пол, а отнюдь не на приближающегося к нему возбужденно подпрыгивающего человека.

Ятол Де Хамман, взбудораженный известием о капитуляции ятола Перидана и разгромом его сил, даже не замечал, в каком состоянии находится ятол Ваадан.

— Могу предложить на место Перидана чрезвычайно многообещающего человека. После того, разумеется, как мы казним гнусного предателя, — продолжал Де Хамман, слегка замедляя шаги по мере приближения к помосту, на котором высился трон.

Только теперь он заметил стоящего рядом с троном аббата Олина из Энтела и солдат Хонсе-Бира у него за спиной. Аббата, казалось, забавляло это зрелище, а также радостное выражение лица Де Хаммана вкупе с убитым видом ятола Хасинты.

— Пусть тебя не заботит, ятол, кем следует заменить Перидана, — заявил аббат Олин на превосходном бехренском языке.

Сложив на животе руки, утопающие в широких рукавах коричневой рясы, он шагнул навстречу приближающемуся ятолу.

— Но ведь нельзя же позволить ему и дальше править Косинидой! — воскликнул Де Хамман, недоуменно глядя на ятола Ваадана. — Он совершил…

— Разумеется, ятол Перидан будет должным образом наказан, — заявил аббат. — И разумеется, ничем управлять он больше не будет. Если ему сохранят жизнь, он проведет остаток своих дней в изгнании, благословляя милосердие ятола Хасинты.

Де Хамман чувствовал себя совершенно сбитым с толку не столько тем, что услышал, сколько личностью говорящего. Почему планы относительно дальнейшей судьбы изменника исходят из уст священника абеликанской церкви, в особенности если учесть, что ятол Ваадан находится тут же, однако не произнес до сих пор ни слова?

— Мы уже приняли решение о том, кем заменить ятола Перидана, — продолжал аббат Олин. — Это человек в высшей степени надежный и пользующийся нашим доверием.

— Мы? — недоуменно повторил ятол Де Хамман, переводя взгляд с Олина на Маду Ваадана и обратно. — Какое участие во всем этом принимает аббат церкви Абеля?

— Возможно, ты не заметил, что солдаты, сражающиеся с объединенным войском ятола Перидана и ятола Бардоха, были в форме Хонсе-Бира, — сказал аббат Олин. — Возможно, ты также упустил из виду, что солдаты, вытеснившие Перидана из его владений, были облачены в ту же форму и действовали при поддержке боевых кораблей, над которыми развевался флаг не Бехрена, а его северного соседа.

— И следовательно, вы заслуживаете нашей искренней благодарности, — рассудительно заметил Де Хамман. — Хотелось бы, однако, услышать от…

— Все, что я говорил, сказано с благословения ятола Ваадана, — перебил его Олин.

Церковник из Энтела и Де Хамман вперили друг в друга долгие, внимательные взгляды.

— Невозможно переоценить дружбу и помощь аббата Олина, предложенные во времена, когда мы столь глубоко в них нуждались, — с явным напряжением в голосе заговорил наконец Маду Ваадан, и внимание Де Хаммана снова сосредоточилось на ятоле Хасинты. — И в его поддержке мы будем нуждаться и дальше, друг мой, если хотим, чтобы Бехрен снова стал единым и сильным государством.

— Государством? — не удержался Де Хамман; правда, произнес он эти слова негромко. — Или провинцией нашего северного соседа?

Аббат Олин расхохотался.

— Мы не враги вам, ятол Де Хамман, — воскликнул он. — Неужели ты этого не понимаешь? Король Эйдриан серьезно рисковал, посылая сюда столь значительные военные силы сейчас, когда в его собственном королевстве неспокойно. Однако он понимал, что навести порядок в Бехрене необходимо не только для вас, но и для Энтела и всех других городов Хонсе-Бира, являющихся постоянными торговыми партнерами Хасинты.

— И ваша помощь будет высоко оценена, — с некоторым облегчением сказал Де Хамман, снова переводя взгляд на ятола Ваадана.

— В самом деле, цену за это придется заплатить немалую, — кивнул аббат Олин. — Вот ты, ятол, ведешь себя сейчас так, словно совершенно ошеломлен происходящим. Неужели ты действительно не понимаешь, что, уйди я сегодня со всеми солдатами и флотом, ятол Ваадан вряд ли сумеет удержать Бехрен от продолжения междоусобиц и последующего распада?

— Но ведь Перидан разбит, и Бардох тоже…

— И Авру Иза в руках людей, преданных Хасинте? И Прада? И вся Косинида, прежние владения Перидана?

Каждый новый вопрос заставлял ятола Де Хаммана вздрагивать.

— Солдаты Хонсе-Бира остаются здесь, и цена этому — необходимость считаться с советами старика, отдавшего жизнь служению церкви Абеля, — продолжал аббат Олин. — Маду Ваадан согласен прислушиваться к моим советам, и ты поступишь мудро, последовав его примеру.

Де Хамман ощетинился, но не осмелился открыто проявить недовольство.

— Кто станет новым ятолом Косиниды, провинции к югу от моих земель? — только и спросил он.

— Пароуд, мой доверенный советник, — ответил ятол Ваадан. — Его преданность не подлежит сомнению. С таким соседом, несущим ответственность перед Хасинтой, твоя провинция будет в большей безопасности, чем когда бы то ни было.

— В особенности если учесть, что военные корабли Хонсе-Бира будут продолжать патрулировать твое побережье, — добавил аббат. — При поддержке кораблей пиратов. Прежде они были на стороне Перидана, однако теперь убедились, что намного выгоднее для них служить ятолу Хасинты.

За плечами у ятола Де Хаммана был немалый жизненный опыт, и он мог понять, когда идет по-настоящему большая игра. У него не возникло ни тени сомнения, что цена помощи Хонсе-Бира гораздо выше, чем просто согласие принять аббата Олина в качестве советника Маду Ваадана. Одновременно он отчетливо понимал, что повлиять на происходящее никак не может. Ятол Ваадан был чрезвычайно близок к тому, чтобы потерять власть над Бехреном, и, окажись страна в руках ятола Бардоха, Де Хамману уж точно не сносить бы головы! И аббат Олин прав: только при помощи его людей можно восстановить целостность раздираемого на части государства. Ятол Хасинты согласился заплатить назначенную аббатом из Энтела цену по той простой причине, что у него не было выбора.

Что можно возразить против этого?

— Вы в окружении, — начал аббат Олин, обращаясь к ятолу Де Хамману, чье радостное возбуждение рассеялось как дым под влиянием столь неожиданного поворота событий. Он напрягся, спрашивая себя, содержат ли эти слова вызов, и тут Олин завершил фразу: — Друзей.

Де Хамман не знал, что и сказать. Конечно, для него обстоятельства складывались бы лучше, если бы Олин с солдатами убрался из Бехрена. Сложившаяся ситуация глубоко задевала ятола. Чезру Эаким Дуан нанес невосполнимый урон ордену жрецов-ятолов да и попросту подорвал сами основы исповедуемой в Бехрене религии, долгие годы тайно используя магический драгоценный камень, что считалось непростительным святотатством. И нанесенный Дуаном вред лишь усугублялся тем, в каких целях он этот камень использовал — чтобы захватывать в утробе матери тела еще не рожденных младенцев, на протяжении столетий снова и снова возрождаясь в качестве Гласа Бога. Сейчас насущной задачей было сохранить целостность государства, и в этом, безусловно, помощь аббата Олина представлялась неоценимой.

Однако ятол Де Хамман понимал — а вот Маду Ваадан, по-видимому, нет, — что вслед за проблемой сохранения, так сказать, «тела» Бехрена возникнет другая — сохранение его, «души». И конечно, возврат к истинной вере возможен лишь на основе древних догматов религии, что совершенно не согласуется с присутствием здесь в явно доминирующей роли священника абеликанской церкви.

Де Хамман напомнил себе, что он по-прежнему хозяин в Медине и что угрозы со стороны Перидана и Бардоха более не существует.

Теперь можно снова двигаться вперед, куда бы этот путь ни привел. У него забот выше головы: в частности, нужно как можно быстрее возродить собственное войско, собрав его из разбросанных по всей провинции отрядов.

Ятол Медины отвесил глубокий поклон Маду Ваадану, кивнул аббату Олину и покинул зал для аудиенций.

Стоя в глубине зала для аудиенций, Печтер Дан Тарк с возрастающим беспокойством наблюдал за происходящим. На первый взгляд казалось удивительным, что столь часто проявляющий вздорный характер Де Хамман с такой готовностью смирился с присутствием здесь священнослужителя абеликанской церкви. Однако, обдумав ситуацию, Дан Тарк понял — как и сам Де Хамман, — что в данный момент нет практически никакой возможности изменить ситуацию. Без аббата Олина и солдат Хонсе-Бира власть ятола Ваадана, так или иначе, будет висеть на волоске.

Потом Де Хамман покинул зал, а Печтер Дан Тарк потихоньку приблизился к помосту, на котором стоял трон, и навострил уши. Ятол Ваадан и аббат Олин, как он догадывался, не воспринимали его всерьез и, следовательно, считали возможным в присутствии Дан Тарка свободно обсуждать только что состоявшийся разговор с ятолом Медины.

— Ты был чересчур резок с ним, — заметил Маду Ваадан.

— Он меня страшно раздражает, — признался аббат. — Де Хамману пришел бы конец, если бы не я. Можно было бы выказать хоть немного благодарности.

— А немного уважения, проявленного с твоей стороны, существенно помогло бы нам в дальнейшем, — сказал ятол Ваадан. — Де Хамман нам нужен.

Аббат Олин при этих словах презрительно фыркнул.

— Твои солдаты и корабли господствуют в прибрежном регионе, аббат. Во времена наших войн с Хонсе-Биром это всегда создавало проблемы.

— Сейчас мы не воюем друг с другом.

— И именно поэтому твои надежды на дальнейшее развитие отношений между нашими странами, на распространение твоего влияния на весь Бехрен могут осуществиться.

Глаза у Печтера Дан Тарка прямо-таки полезли на лоб, дыхание участилось. Пришлось приложить немалые усилия, чтобы жгучий интерес, который он проявлял к разговору, не был замечен.

— Как твои воины будут чувствовать себя вдали от прохладных ветров побережья? Солнце здесь такое горячее, что они могут просто изжариться в тяжелых доспехах, — продолжал ятол Ваадан с почти умоляющими нотками в голосе, явно стремясь добиться от аббата Олина понимания того, что бехренцам лучше бы самим управлять в своей стране!

— От ситуации на побережье зависит торговля, — возразил тот. — Успешность торговли определяет благосостояние духовенства. С чем бы вы остались, если бы не торговля с Хонсе-Биром и между вашими крупными городами, если бы Хасинта вообще не имела выхода вовне?

— Ятол Де Хамман знает, как вести войну. Он один в состоянии собрать силы, способные нанести удар по Авру Изе, — сказал Маду Ваадан.

— Город Бардоха фактически беззащитен. Нам осталось только протянуть руку и сорвать этот плод.

— И сделать это должны бехренские солдаты, — настаивал старый ятол, и в этот момент он действительно показался Печтеру Дан Тарку ужасно дряхлым и изможденным.

Не вызывало сомнений, что последнее слово останется за аббатом Олином; от понимания этого холодная дрожь пробежала по спине Дан Тарка. Мимо его внимания не прошло, как построил фразу аббат Олин: Авру Изу должен взять не ятол Ваадан, а «мы», вот что он сказал.

Дискуссия продолжалась еще некоторое время, и касалась она множества проблем. Говорили о границах, торговле, о том, какова истинная цена преданности предводителя пиратов Майши Дару, о будущей торговой политике между Энтелом и Хасинтой, о расквартировании солдат, бехренских и Хонсе-Бира, внутри Чом Дейру и в городе.

Прислушиваясь к этому разговору, Печтер Дан Тарк отчетливо и окончательно осознал, что решающими каждый раз оказывались не суждения ятола Ваадана, а аббата Олина. Когда затрагивалась очередная проблема и священнослужитель из Энтела высказывал по поводу нее свое мнение, Маду Ваадан, как правило, задавал вопросы или выражал обеспокоенность. На некоторые вопросы он получал ответ, а другие его оппонент просто отметал взмахом руки или презрительным фырканьем. Как больно было Дан Тарку видеть, что какой-то исповедующий еретическую религию церковник унижает его господина!

И в первый раз Печтер Дан Тарк спросил себя, не ошибся ли он, обратившись за помощью к Бринн Дариель, благодаря вмешательству которой удалось нанести поражение ятолу Бардоху. В первый раз он задался вопросом: а может, это не к добру, что Хасинта одержала победу? Он никогда не был приверженцем ятола Бардоха — хотя, разумеется, предпочел бы видеть на месте верховного правителя Бехрена ятола Перидана, а не этого вечно ноющего ятола Де Хаммана…

Бехренец вынужден был прервать невеселые раздумья, поскольку с ужасом осознал, что аббат Олин и ятол Ваадан пристально смотрят на него. В первый момент Дан Тарк подумал, что они каким-то образом догадались, какие предательские мысли его обуревают.

— Известно, сколько воинов ятола Де Хаммана уцелело в сражении в южном квартале города? — осведомился Маду Ваадан, причем, судя по его раздраженному тону, уже не в первый раз.

Печтер Дан Тарк испустил вздох облегчения, расправил плечи и покачал головой.

— Нет, но я могу быстро выяснить это.

— Действуй, — приказал аббат Олин. — Да не слишком мешкай!

Небрежным взмахом руки он отпустил Дан Тарка и вновь обратился к ятолу Ваадану.

— Нужно как можно быстрее отослать Де Хаммана на запад. А все южные провинции необходимо взять под наш контроль.

Последние слова аббата, коснувшиеся ушей Печтера Дан Тарка, в особенности поразили его:

— Возможно, имеет смысл склонить Тогайского Дракона вступить в войну с любым недоумком, сопротивляющимся переменам, которые, как нам понятно, жизненно необходимы Бехрену.

В покоях для гостей Чом Дейру этой ночью стояла тишина, в противовес шумному веселью в расположенных на первом этаже залах, где жрецы-ятолы и командиры чежу-леев праздновали победу. Предполагалось, что Печтер Дан Тарк среди веселящихся, но уж никак не здесь!

Бехренец спешил. Сняв сандалии, он нес их в руке, чтобы производить как можно меньше шума. По счастью, стражников тут было мало; еще больше ему повезло в том, что по приказу ятола Ваадана дубликаты ключей от всех комнат находились в помещении, куда Печтер Дан Тарк имел доступ.

Беспокойно оглядываясь, он остановился перед покоями, отведенными аббату Олину, взглянул в один конец темного коридора, в другой и сделал глубокий вдох, заклиная Бога, чтобы проклятый еретик не установил с помощью магических камней ловушку в дверном проеме. Потом медленно повернул ключ и вошел в темную комнату. Вытащив из кармана свечу, кремень и огниво, он зажег свечу и направился к стоящему напротив двери письменному столу, свободной рукой заслоняя огонь.

Ему понадобилось всего несколько мгновений, чтобы найти незапечатанное послание, адресованное королю Эйдриану. Дан Тарк медленно расправил пергамент на столе. Он владел языком Хонсе-Бира, вот разве что каракули Олина поначалу было разобрать трудно.

По мере того как он осознавал содержание письма, Печтера Дан Тарка охватывала все более сильная дрожь: худшие его опасения подтверждались. Аббат Олин писал вовсе не о помощи ятолу Ваадану в частности и всему Бехрену в целом; он явственно давал понять, что религия, исповедуемая здесь, вполне созрела для того, чтобы принять догматы абеликанской церкви!

Давал понять, что жрецы-ятолы готовы отказаться от своих заветов в пользу заповедей церкви Абеля!

Дрожа, Печтер Дан Тарк снова перечитал послание, пытаясь вникнуть в его смысл, надеясь поначалу, что просто запутался в витиеватых оборотах чужого языка. Увы, тщетно — он с первого раза все понял правильно.

Аббат Олин прибыл сюда с честолюбивыми, далеко идущими намерениями, а вовсе не в качестве друга.

По-прежнему дрожа, бехренец задумался, что ему делать дальше. Он мог рассказать о своем открытии ятолу Ваадану, вывести коварного предателя на чистую воду…

Однако он почти сразу же отбросил эту мысль.

Потому что в сердце своем Печтер Дан Тарк уже знал истину.

Маду Ваадан не удивится. Потому что ятол Хасинты сам является участником этого заговора.

Дан Тарк покинул комнату в таком смятении, что забыл на столе свечу и даже не запер за собой дверь. Он не вернулся туда, где шло пиршество и где его ожидали, а вышел из Чом Дейру и зашагал по улицам, на которых праздничные гулянья продолжались еще со времени победы над ятолом Бардохом.

«Победы ли?» — спрашивал себя Печтер Дан Тарк. Правильно ли называть победой вторжение в Бехрен церкви Абеля на копьях армии Хонсе-Бира?

Вскоре он, раздобыв повозку и припасы в дорогу, покинул Хасинту. И направился на запад, мимо оазиса Дадах, в город Дариан-Дариалл. Хотя и не мог сказать точно, какова была цель его путешествия.

Бехренец знал одно: нужно покинуть место, которое он больше не ощущал своим домом.

ГЛАВА 23 ЖАЖДА СЛАВЫ

Брата Стимсона из часовни Оберд Маркало Де'Уннеро выбрал среди множества других и самолично присвоил ему звание магистра не только за умение искусно обращаться с магическими камнями. Стимсон, которому едва перевалило за тридцать, принадлежал к числу немногих людей своего возраста, открыто отвергавших учение Эвелина Десбриса. Его ровесники пришли к власти в абеликанской церкви во время нашествия розовой чумы и явленного на горе Аида чуда завета Эвелина. Брат Стимсон сам был участником тех событий и не мог отрицать, что Бог использовал Эвелина для избавления мира от чумы, однако был уверен, что магические драгоценные камни — дар Божий, предназначенный исключительно для монахов церкви Абеля, и считал абсолютно неприемлемым использование камней для оказания помощи простолюдинам. Не удивительно, что Стимсон выделился во время коренного перелома, которому подвергалась ныне церковь Абеля, когда Де'Уннеро и Олин преобразовывали аббатства по образу и подобию тех, что были в ордене до Эвелина. По разумению Стимсона, превыше всего являлись интересы абеликанского ордена и кардинальные перемены в нем были бы невозможны, не взойди Эйдриан на трон. Потому, несмотря на былую преданность королю Данубу, он не осуждал нарушение порядка престолонаследия и стал приверженцем политики нового короля.

Маркало Де'Уннеро полагал, что только с помощью таких, как брат Стимсон, можно было достигнуть цели, которую они с Эйдрианом поставили перед собой: превратить королевство в стадо покорных овец. В качестве вознаграждения за преданность он поручил новоиспеченному магистру ответственную задачу: возглавить группу из семерых монахов, направленных вместе с эскадрой под командованием графа Де Лурма к островной крепости Пирет Данкард. Погода благоприятствовала этому походу — все пятнадцать кораблей, несшие на борту отряд гвардейцев Бригады Непобедимых, без потерь вышли к намеченной точке.

Едва услышав крик сигнальщика, магистр Стимсон одним из первых оказался на баке «Атакующего тигра» — флагманского корабля эскадры, названного Эйдрианом в честь Маркало Де'Уннеро. Мачтовая команда уже успела убрать кливера, и при виде выступавшей на горизонте Пирет Данкард магистр крепко сжал поручень. За его спиной сгрудились остальные монахи.

— Камни у нас уже наготове, — возбужденно сказал Стимсону брат Мипауз, протянув вперед руку с графитом и гематитом, которые получил от Де'Уннеро.

Магистр был настроен более сдержанно: пройдет еще несколько часов, пока дело дойдет до использования магических камней.

К тому же в глубине души Стимсон надеялся, что ни камни, ни какие-либо другие боевые средства вообще не понадобятся. Вполне вероятно, что гарнизон крепости вообще не будет ничего предпринимать против эскадры графа Де Лурма. Так было бы лучше всего, думал новоиспеченный магистр. Чем меньше Эйдриану придется сражаться, наводя порядок в королевстве, тем больше сил он сможет уделить охваченной раздорами абеликанской церкви.

— Только медведь! — послышался с фока крик впередсмотрящего, и Стимсон заскрежетал зубами.

Над центральной крепостной башней развевался флаг Урсала, а не новый флаг Хонсе-Бира с изображением ели, символизирующей абеликанскую церковь, и стоящих над ней на задних лапах медведя и тигра.

— Без боя не обойдется! — взволнованно воскликнул за спиной магистра один из молодых монахов. — Они поддерживают принца Мидалиса!

Окинув взглядом окружавших его братьев, Стимсон не стал приводить доводы о том, что, возможно, иного флага в Пирет Данкард просто не имеется.

— Все вы знаете, в чем состоит ваш долг, — сказал он собратьям. — Граф Де Лурм счел необходимым собрать нас на флагмане эскадры, чтобы мы действовали более эффективно и согласованно. Если гарнизон крепости окажет сопротивление, мы должны как можно быстрее подавить его, не дав возможности нанести существенный урон кораблям и находящимся на них гвардейцам. Понятно?

Ответом ему были полные воодушевления возгласы. Слишком уж радостные, подумал Стимсон, ставший свидетелем серьезного бунта в дни чумы и яростного сражения, разыгравшегося на площади маленького городка к северу от Урсала, где находилась его часовня. В те времена ему довелось слышать предсмертные крики множества людей, и, несмотря на веру в Де'Уннеро и Олина и понимание того, что навести порядок в церкви и королевстве не удастся без боя, он не испытывал особого желания услышать эти вопли вновь.

— Идите и подкрепитесь, если вы еще этого не сделали, и обратитесь к Богу. Пройдет еще несколько часов, прежде чем вам придется занять свои позиции, братья, — промолвил магистр.

С этими словами он направился в каюту графа Де Лурма, где обсуждали будущие действия командиры.

— Четыре корабля во главе со «Смелым» обойдут остров слева. Им предстоит запереть выход из южной бухты. «Дерзкий» выдвинется вперед и высадит на пристань штурмовую группу. Остальные будут обстреливать крепость, — говорил Де Лурм.

— Я бы посоветовал четверке проследовать мимо Данкарда, — сказал Джулио Джаннет из Бригады Непобедимых. — На случай, если кому-то захочется сбежать — если, конечно, островитяне не ударились в бегство, как только заметили нас.

Де Лурм кивнул в знак согласия.

— Прости, что я позволяю себе высказаться, но не много ли мы берем на себя, граф? — вмешался в разговор магистр Стимсон. — Мы даже не знаем определенно, кто нас встретит в Данкарде, друзья или враги.

— Над ними развевается флаг Урсала, а не короля Эйдриана, — возразил один из командиров.

— А может, у них просто нет флага с медведем и тигром? — парировал монах. — Может, они еще до конца не поняли, кто такой король Эйдриан? Что ни говори, гарнизон крепости — это береговая охрана. Может, их убедит то, что среди нас находятся гвардейцы Бригады Непобедимых?

— И когда же мы все это выясним? — осведомился граф Де Лурм. — Когда окажемся в пределах досягаемости их катапульт?

— Я всего лишь имею в виду…

— Их флаг — достаточно веский довод, — заявил Джаннет. — Если бы нас встретило полотнище с медведем и тигром, тогда мы вели бы себя иначе.

Стимсон прекрасно понимал, что происходит, и, по правде говоря, ничего другого не ожидал. Если Данкард перейдет на сторону Эйдриана, это будет весьма для него на руку; но если враждебно настроенный гарнизон силой будет приведен под знамена нового короля, это окажется весьма удачным для карьеры честолюбивых Де Лурма и Джаннета. Именно поэтому амбициозно настроенный граф столь страстно желал сражения.

Вернувшись на палубу, Стимсон увидел, что на «Дерзком» взвился служивший Хонсе-Биру на протяжении более ста лет флаг с изображением медведя, стоящего на задних лапах.

— Что это означает, магистр? — спросил его один из монахов, с интересом наблюдавших за происходящим.

Стимсон хотел ответить, что Де Лурм собирается навязать гарнизону Данкарда бой независимо от того, хотят того островитяне или нет, но вместо этого лишь пожал плечами. Маркало Де'Уннеро не без причины выбрал именно его, напомнил себе новоиспеченный магистр. И пусть он, Стимсон, не согласен с методами графа Де Лурма, зато его более чем устраивала политика Эйдриана, в особенности в том, что касалось абеликанской церкви, в самом деле потерявшей, как он искренне считал, верные ориентиры.

Корабли эскадры перестроились в боевой порядок и двумя группами двинулись к острову. Вскоре уже стало возможно явственно различить пристань, центральную крепостную башню, возвышающуюся на скалистом утесе, а развевающийся над ней флаг был виден даже без подзорной трубы. Растительность на берегу практически отсутствовала, лишь кое-где виднелись низкорослые деревья. В правой части острова, на склоне, ютилось маленькое поселение из каменных домов, и там были заметны высыпавшие на улицу жители, не сводившие тревожных взглядов с приближающихся кораблей.

На расстоянии около тысячи ярдов от острова «Дерзкий» под флагом Урсала отделился от основной группы кораблей и двинулся к пристани. Остальные, развернувшись, убрали до минимума парусную оснастку и легли на боевой курс, готовясь поддержать атаку лидера корабельными катапультами.

— Будь начеку, магистр Стимсон, — послышался сзади голос графа Де Лурма. — Я рассчитываю, что ты и остальные братья окажетесь на высоте.

Взглянув на него и стоящего рядом Джулио Джаннета, Стимсон увидел на их лицах все то же нескрываемое страстное желание.

В свои пятьдесят с лишним лет Константин Прессо был одним из старейших и опытнейших командиров береговой охраны. Ему приходилось служить почти на всех сторожевых заставах от Пирет Талме до Пирет Вангард. Игры, в которые часто играли жаждущие быстрого пути к продвижению по службе горячие молодые люди, были ему не внове. Высокий, стройный мужчина с коротко остриженной бородкой, он всегда держался безупречно прямо, отводя назад широкие плечи, и ни при каких обстоятельствах не опускал взгляда темных глаз.

Как только эскадра показалась на горизонте, командир гарнизона поднялся на центральную крепостную башню.

— Впереди корабль под флагом Урсала! — закричал сигнальщик.

Да, так оно и было: над приближающимся к острову кораблем развевался не этот странный флаг, наличие которого на других судах подтверждало слухи о смене власти в Хонсе-Бире, а флаг короля Дануба и его предшественников. Однако, заметил командир, на грот-мачте корабля был поднят и второй — белый флаг перемирия.

Прессо прошелся по смотровой площадке башни, окидывая взглядом позиции, на которых уже разместились боевые расчеты береговой охраны. Крепость Пирет Данкард предназначалась не для того, чтобы держать длительную оборону; она была всего лишь сторожевым постом для части материка на юге и Вангарда на севере.

— Какому королю они служат? — в недоумении спросил командир ближайшего расчета.

В этот момент на идущем впереди корабле, расстояние до которого было менее пяти сотен ярдов, сменили флаги. Теперь на гроте развевались два новых — один такой же, как и на остальных судах эскадры, а другой с символом, означающим требование капитуляции.

Прессо заметил, что корабельная катапульта была готова к выстрелу. Не веря собственным глазам, он наблюдал за тем, как на палубу высыпал отряд лучников в форме королевской армии.

— Не стрелять! — приказал он, но было уже поздно.

К несчастью для него самого и Пирет Данкард, почти никто в гарнизоне крепости не имел опыта настоящих сражений. Командир гарнизона понимал, что маневры на корабле — провокация, однако его подчиненные поддались на эту уловку противника.

Первый горящий смоляной шар, выпущенный катапультой крепости, просвистел в воздухе и упал в воду рядом с корпусом «Дерзкого». Второй попал в цель. С палубы судна ответили выстрелами — пылающие стрелы вонзились в пристань, раскаленный снаряд корабельной катапульты ударил в основание крепостной стены.

Поврежденное судно накренилось, и его начало разворачивать прибрежным течением. Константин Прессо перевел взгляд на другие корабли развернувшейся фронтом эскадры и увидел залп десяти корабельных катапульт; небо прочертили полосы черного дыма от горящей смолы.

Магистр Стимсон тоже наблюдал за этим залпом, заметив, что из десяти снарядов только шесть были нацелены в сторону крепости, остальные же — на поселок с мирными жителями.

Монах закрыл глаза, и до его ушей вновь донеслись крики отчаяния, точно так же как это происходило во время бунтов его юности. Это не были боевые вопли сражающихся; это были крики ужаса, испускаемые ошеломленными, ни в чем не повинными людьми, оказавшимися в самой гуще сражения, сути которого они не понимали. И среди них отчетливо слышались голоса женщин и детей.

Новоиспеченный магистр абеликанской церкви оглянулся на графа Де Лурма и убедился, что того ничуть не обеспокоили эти на первый взгляд случайно отклонившиеся снаряды. Стимсон понял: Де Лурм втягивает Пирет Данкард в кровопролитное сражение, не желая оставлять ни малейшего простора для компромисса. Крепость внезапно оказалась поставленной в условия, когда должна была сражаться за само существование. Солдаты гарнизона вынуждены защищать не только ее, но и свои семьи. На острове постоянно проживают около четырехсот человек, всего лишь четверть из которых — военные, а остальные — мирное население.

Стимсон перевел взгляд на пристань как раз в тот момент, когда накренившийся и пылающий корпус «Дерзкого» врезался в причал, почти наполовину разрушив его. Тем не менее лучники продолжали посылать стрелы в защитников пристани и находящихся на крепостных стенах солдат береговой охраны. Им отвечали тем же.

Резкий звук заставил магистра поднять взгляд к башне. Он увидел, как из стоящей на ней баллисты вырвался снаряд, полетевший в сторону кораблей основной группы эскадры. Он едва не задел «Атакующего тигра», но, проскользнув перед самым его носом, упал в воду, не причинив никакого вреда.

На флагмане подняли паруса, и судно устремилось к крепостной пристани. С остальных кораблей на воду спустили шлюпки, которые должны были доставить на берег гвардейцев Бригады Непобедимых.

— Магистр Стимсон! — окликнул монаха граф Де Лурм.

— Братья, наша цель — катапульта слева от центральной башни, — сказал Стимсон товарищам.

Потирая лицо, Константин Прессо наблюдал за разворачивающимся сражением. Ему с первой минуты стало ясно, что удержать остров, борясь со столь мощным натиском, дело безнадежное. Он надеялся лишь нанести урон вражеским силам, с тем чтобы замедлить их продвижение, после чего начать переговоры.

Не исключено, что с помощью катапульт можно будет вывести из строя еще пару кораблей и лучники гарнизона сумеют удержать подходы к крепости, поскольку к пристани могли причалить одновременно только два крупных корабля. Если бы Прессо удалось задуманное, он вынудил бы противника высаживаться на берег исключительно со шлюпок, что гораздо труднее и требует больше времени. Поврежденный корабль противника затруднял высадку десанта на пристань, и командующий гарнизоном верил, что прицельные выстрелы его катапульт смогут полностью заблокировать гавань.

Однако произошло то, от чего у потрясенного Прессо перехватило дыхание и глаза едва не вылезли из орбит: с приближающегося к пристани корабля вырвались семь молний, нацеленных на катапульту справа от него. Грозное боевое орудие вмиг лишилось опор и стало заваливаться набок. Его расчет словно разметало; никто из солдат не подавал признаков жизни.

— Монахи-абеликанцы! — вскрикнул офицер, стоящий рядом с Прессо.

— Гвардейцы Бригады Непобедимых! — закричал другой, показывая на застрявший корабль и солдат, высаживающихся на пристань.

С «Атакующего тигра» ударил следующий залп молний, перевернувший вторую катапульту.

Константин Прессо знал, что во всем мире боевой магией всерьез владели лишь монахи церкви Абеля, которые служили королю Хонсе-Бира. Пирет Данкард не имела никакой защиты против них.

— Прекратить сопротивление! — закричал он.

Последние слова были адресованы лучникам на крепостной стене. Командир гарнизона посмотрел на стоящего рядом ошеломленного офицера и приказал тому поднять белый флаг.

— Мы должны доверять Непобедимым и монахам церкви Абеля, — сказал он, обращаясь к тем, кто находился на смотровой площадке башни. — Они — сердце и душа Хонсе-Бира. Нам остается лишь просить их о милосердии.

— Они служат узурпатору! — воскликнул офицер, памятуя о том, что рассказывали экипаж и пассажиры «Сауди Хасинты», которая останавливалась в Пирет Данкард несколько недель назад на пути к Вангарду. — Законный наследник короля Дануба — принц Мидалис!

— Я вполне с тобой согласен, но сейчас мы ничего не в силах сделать. — Прессо зашагал к лестнице, чтобы спуститься вниз. — Без катапульт нам не удержать их на расстоянии. И, по моим оценкам, численно они превосходят нас впятеро.

— Мы можем продержаться долго! — возразил офицер, имея в виду сооруженную на острове целую сеть разветвляющихся туннелей, где было множество узких, проходов и всяческих ловушек.

— Против кого? Против своих? — осведомился Константин Прессо. — Против вооруженных магическими камнями монахов абеликанской церкви? Наши туннели построены как последнее, отчаянное средство защиты от поври или другого врага, от которого не приходится ждать пощады. Что же, по-твоему, наши соотечественники будут обращаться с нами так же?

Офицер стиснул зубы и ничего ему не ответил.

В грохоте сражения одинокий голос готового капитулировать командира гарнизона услышан не был, и множество людей, как нападающих, так и защитников, были убиты или ранены на пристани и крепостной стене. Корабли эскадры продолжали поливать остров градом пылающих стрел. Вперед пошли Непобедимые, прикрываемые огнем лучников и разящими молниями магических камней. К тому времени, когда Константин Прессо добрался до ворот и широко распахнул их, сражение докатилось до крепости и десант уже успел высадиться на берег.

Командир гарнизона, схватив белое полотнище, кинулся туда, где шла ожесточенная схватка. Его попытку прервал заряд молний… Упав на спину, Прессо внезапно понял, что не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. Прежде чем потерять связь с миром, он заметил, что какой-то солдат подхватил выпавший из его руки белый флаг.

— Удачный сегодня день, — сказал граф Де Лурм, обращаясь к магистру Стимсону и Джулио Джаннету.

Они шли вдоль южной части защитных сооружений Пирет Данкард. В воздухе повис тяжелый запах пожарищ. Среди защитников крепости в живых остались не более десятка, сколько было убитых из числа обитателей поселка, никто не считал.

— Командир гарнизона Прессо пришел в себя, — сообщил графу Стимсон.

Он сам вернул этого человека к жизни при помощи гематита, а остальные шесть монахов сейчас занимались исцелением раненых островитян.

— Только ради того, чтобы болтаться в петле, — отозвался Де Лурм и злорадно рассмеялся.

— Стоит ли проявлять такую жестокость? — спросил магистр. — Прессо честно служил Хонсе-Биру много лет, солдаты и простой народ уважают его и любят.

— И что же, я должен закрыть глаза на факт измены? — с притворным возмущением осведомился граф Де Лурм, поскольку все прекрасно понимали, что действия командира гарнизона, продиктованные стремлением к самозащите, изменой можно было назвать с большой натяжкой. — Любезный магистр, нам в армии не нужны изменники, настроенные против короля Эйдриана.

— Ты уверен, что этот человек хотя бы знает имя нового короля?

— Узнает, — отрезал Де Лурм. — Непосредственно перед тем, как петля затянется у него на шее.

Магистр Стимсон отвернулся, обдумывая то, чем предстояло заняться ему самому. В Пирет Данкард был один монах церкви Абеля, магистр Коюсад. Достойный церковнослужитель, он в свое время, когда Фио Бурэй был избран отцом-настоятелем абеликанской церкви, даже удостоился чести выступить на Коллегии аббатов. По происхождению этот человек был из бехренцев, хотя предки Коюсада более столетия назад переселились в Энтел и за это время так часто вступали в смешанные браки, что цветом кожи магистр ничуть не отличался от остальных жителей Хонсе-Бира. На Коллегии он голосовал за Фио Бурэя, а не за аббата Олина, поскольку большую часть жизни Коюсад прослужил в аббатстве Сент-Ротельмор, соперничавшем с энтельским монастырем Сент-Бондабрис, где властвовал Олин.

Правда, вспомнил Стимсон, на Коллегии он долго колебался, прежде чем проголосовать, и едва не перешел на сторону аббата Олина. Возможно, в новой церкви Абеля найдется место и для старого магистра.

В этот момент его внимание привлек отчаянный женский вопль. Какая-то женщина на бегу с плачем выкрикивала имя мужа. Она почти добежала до площадки у основания крепостной стены, где были свалены тела убитых, когда путь ей преградили гвардейцы Бригады Непобедимых. Один из них грубо оттолкнул женщину и приказал убираться.

Магистр прекрасно понимал, что уговорить Коюсада присоединиться к ним будет значительно труднее, если то, что творилось сейчас на острове, войдет в обычную практику. Он взглянул на Де Лурма, ожидая, что тот одернет солдата. Однако граф лишь рассмеялся, и ему вторил Джулио Джаннет.

ГЛАВА 24 ЭЙДРИАН СТАНОВИТСЯ МУЖЧИНОЙ

Неприветливым снежным зимним днем, когда члены семей на дальнем западе, в Вайлдерлендсе, обычно собираются у камина, чтобы насладиться его теплом, обитатели Фестертула высыпали наружу, выстроившись вдоль главной улицы этой небольшой деревни. Они махали шляпами и платками и возбужденно подпрыгивали, с особенным жаром приветствуя молодого короля Хонсе-Бира — ведь человек этот, Эйдриан, жил когда-то в их деревне и был известен по всей округе под именем Тай'маквиллок, рейнджер из Фестертула.

Садья скакала рядом с Эйдрианом в окружении гвардейцев Бригады Непобедимых, эскортирующих их от самого Палмариса, не обращая особого внимания на ликующий народ. Чтобы убедиться, что Эйдриану ничто не угрожает, еще до начала парада в деревню вошли два десятка королевских солдат. Остальные, общей численностью более трехсот человек, маршировали позади короля и его ближайшего окружения под барабанный бой, гулко разносившийся в холодном зимнем воздухе.

Эйдриан наслаждался всем происходящим. Таким сияющим женщина еще никогда его не видела. Они, конечно, уже успели пройти через несколько деревень и небольших городков с такой же помпой, как сейчас, но здесь все было иначе, поняла певица. В этой деревне Эйдриан приобрел первый опыт общения с людьми после того, как сбежал от тол'алфар и изучил язык Хонсе-Бира. Именно здесь за очень короткое время из своенравного мальчишки он превратился в героя, защитника окрестных деревень; и вот теперь вернулся сюда как герой, завоевавший все королевство.

В этот момент он казался Садье прекрасным — с раскрасневшимся от холода и гордости лицом и яркими алыми губами, подчеркивающими очарование выразительных голубых глаз. Он ехал без шлема, откинув капюшон тяжелого плаща, и великолепные золотистые волосы короля развевались над его головой. Женщине он казался как никогда полным жизни и энергии. Поистине, Эйдриан был король во всех значениях этого слова, и лишь оттого, что она просто находилась рядом с ним, по ее спине пробегала дрожь.

Певица все еще не сводила с него взгляда, когда они добрались до конца улицы, и Эйдриан спешился, чтобы встретить старейшин деревни. Он обвел их взглядом, и по блеску его глаз Садья поняла, что некоторые были ему знакомы.

— Эй, парень, я гляжу, ты неплохо использовал меч старого Румпара! — воскликнул какой-то старик, и все остальные засмеялись.

Но тут же смолкли под холодным взглядом Эйдриана.

Медленно, очень медленно он вытащил из ножен Ураган и вскинул его высоко в воздух. От одного вида меча стоящие рядом люди, а за ними и все остальные пораскрывали рты, а уж когда сверкающий клинок охватило пламя, восторгу собравшихся не было предела.

— Добрые жители Фестертула! — начал Эйдриан, повернувшись к толпе. — Вы знали меня как человека, защищающего вас от разбойников и чудовищ. А теперь я вернулся к вам как король.

В толпе раздались приветственные крики, разносясь во все стороны и с каждым мгновением становясь все громче. Без сомнения, их подхлестывали стоящие тут и там солдаты, но, как казалось Садье, люди вовсе не нуждались в поощрении. Их радость была искренней и объяснимой; действительно, жители дальней, всеми забытой деревеньки сейчас в двух шагах от себя видели живое воплощение славы мира. Интересно, мелькнула у женщины мысль, встретила ли, став королевой, такой же прием у жителей Дундалиса Джилсепони?

В этот момент Эйдриан перевел взгляд на нее. В его глазах сияла гордость и что-то еще, какая-то напряженность, заставшая певицу врасплох.

Она инстинктивно крепко обхватила плечи руками, как бы пытаясь — впрочем, тщетно — сдержать внезапно охватившее ее горячее чувство.

Во время трапезы они сидели вдвоем, и прислуживавшие за столом слуги ловили каждое их желание. И хотя еда была довольно незамысловатой, Садья оценила немалые усилия, приложенные Эйдрианом, чтобы сделать этот вечер запоминающимся.

Она заметила также, как король поглядывал на нее через стол, и поняла, что голодный взгляд его голубых глаз никак не связан с отсутствием пищи.

На этот раз, однако, он ее врасплох не застал. Она не отвела взгляда, напротив, подняла стакан с вином — один из немногих деликатесов, которые армия везла из самого Палмариса, — и ответила Эйдриану дразнящей, многообещающей улыбкой.

Король отпустил слуг еще до окончания трапезы. А потом, не дав ему обогнуть стол и подойти к ней, Садья поднялась первой и направилась к окну. Отодвинув занавеску, она оглядела тихую деревушку и мерцающие вокруг нее огни лагерных костров.

— Герой возвращается домой, — заметила певица, когда Эйдриан встал рядом с ней.

Глядел он не в окно, а на нее, пристально, неотрывно, как бы пытаясь запечатлеть в памяти тонкие черты ее лица.

Похоже, прошло какое-то время, прежде чем до него дошел смысл слов женщины.

— Домой? — спросил он. — Сюда? Ты смеешься!

— Разве это не твой дом? Где же он, в таком случае?

Эти вопросы словно ударили молодого короля, заставив его отпрянуть; он удивленно заморгал, как бы стряхивая с себя опьянение очарованием Садьи.

— Может, твой дом в месте, которое ты называешь Эндур'Блоу Иннинес? — продолжала допытываться женщина.

Эйдриан покачал головой.

— Я не желаю говорить об этом.

— Неужели мои вопросы так глубоко задевают тебя?

— Нет, я просто не хочу говорить об этом! — решительно повторил король и отвернулся. — Не здесь. Не сейчас.

Он снова повернулся к ней и придвинулся еще ближе.

— Время неподходящее, — произнес юноша чуть мягче, но с прежней настойчивостью, положив руки ей на плечи и тем самым лишая возможности отодвинуться. — Не сейчас.

И наклонился, чтобы поцеловать певицу.

Ловко изогнувшись, Садья нырнула под удерживающие ее руки и отошла на середину комнаты.

Эйдриан резко повернулся и посмотрел на нее, широко распахнув глаза. На его лице возникло странное выражение, являвшее собой нечто среднее между удивлением и гневом.

— Ты отвергаешь меня?

Певица почувствовала неподдельное смятение в голосе юноши и, как и ожидала, отсутствие уверенности, скрывающееся за внешне величественным фасадом. Она не стала отвечать на его вопрос, не желая, чтобы это смятение и эти сомнения выплыли наружу, вместо чего просто лукаво улыбнулась.

Эйдриан шагнул к ней, однако грациозная женщина снова выскользнула из его объятий.

— Что за игру ты ведешь? — спросил явно озадаченный король.

— Игру?

Юноша неожиданно метнулся вперед — недаром ему не было равных как фехтовальщику, — столь резко сократив между ними расстояние, что Садья не успела уклониться.

Она не стала вырываться, однако взгляд певицы изменился, став ледяным.

Эйдриан остановился и покачал головой.

— Ты всегда берешь все, что пожелаешь? — спросила она.

Юноша едва не ответил утвердительно, однако выражение лица Садьи заставило его остановиться, прежде чем он совершил эту ошибку.

— Я король, — заявил он. — И я могу иметь все, что пожелаю.

— Нет, — коротко ответила певица.

— Я могу иметь любую женщину королевства!

— Любую, кроме одной.

Эйдриан с силой стиснул кулаки, и Садья подумала, что сейчас он топнет ногой. Хотелось рассмеяться, глядя на него, но она сдержалась.

— Мое слово — закон, — возразил юноша и повторил: — Я получу все, что пожелаю.

Он двинулся к ней, но женщина, не шевелясь, оттолкнула его одним взглядом.

— Более всего, — сказала она, — ты желаешь того, что не дается просто так тебе в руки.

Похоже, эти слова слегка охладили пыл юноши. Он отступил на шаг, с любопытством глядя на певицу.

— Ты, конечно, мог бы взять меня силой. И я не смогла бы помешать тебе ни словами, ни делом, поскольку ты и в самом деле король.

Эйдриан задумался над ее словами. Садья поняла, что ей еще предстоит немало потрудиться над неискушенным в подобных делах молодым человеком.

— Однако оно того не стоит, — продолжала она. — Ты не получишь ничего, кроме физического облегчения, и если это твоя цель, лучше найди кого-нибудь, кто тебе безразличен или кто сам…

— Довольно!

— Но мной ты таким образом не овладеешь, Эйдриан. — Женщина прищурила глаза. — Я смогу отстраниться от всего, что произойдет. Ты не причинишь мне боли и не покоришь меня, потому что получишь только мое тело.

— Может быть, мне этого достаточно!

Садья издала сдавленный смешок.

— Если ты и вправду так думаешь, ты просто глуп.

Отвернувшись от него, она замолчала. Ей требовалось время, действительно требовалась некоторая отстраненность, чтобы преподать ему урок. Отойдя на несколько шагов, певица громко рассмеялась, не насмешливо, но просто чтобы дать Эйдриану понять: она знает нечто такое, чего не знает он.

— Ты подчинил своей воле Дара, не так ли?

Явно сбитый с толку, юноша пристально посмотрел на нее, а потом еле заметно кивнул.

— И тем не менее конь не стал твоим. Дар сбежал от тебя при первой же возможности.

— Животное всегда остается…

— Тем не менее я слышала, что к Элбрайну и Джилсепони он пришел по доброй воле. Тебе не приходило в голову, что за его непокорностью стояло нечто такое, чего ты так и не понял в Даре?

Лицо юноши исказилось.

— При чем тут конь? Какое отношение он имеет…

— Ты можешь взять все, что пожелаешь, король Эйдриан Будабрас, — сказала певица. — Однако не все можно взять; кое-что можно лишь дать.

— Все дело в Де'Уннеро, не так ли?

Садья не снизошла до ответа. Отвернувшись от него, она вышла из комнаты, даже не оглянувшись. Услышала шаги — это юноша бросился вдогонку, — но лишь улыбнулась, когда они внезапно смолкли. Певица понимала: ее слова Эйдриану воздвигли перед ним глухую стену, и у него не было опыта, который бы мог подсказать, каким образом преодолеть ее. И никакое оружие тут было не властно. Ей удалось остановить его.

Это был первый урок, который она дала королю.

Садья вернулась в отведенный ей дом, потратила несколько часов на приготовления и только после этого послала одного из телохранителей за юношей. Жаль, что нельзя было отложить на день-два следующий, едва ли не самый важный урок, но утром отряд двинется дальше, а это был не тот урок, который хорошо усваивается в палатке посреди дикой местности.

Эйдриан с хмурым видом шагал по деревне. Он с трудом верил, что и впрямь откликнулся на призыв Садьи; первым побуждением было ответить ее посланцу резким отказом. Ничего другого не заслуживала женщина, посмевшая отвергнуть его. И все же по причине, которая была выше его понимания, молодой король Хонсе-Бира покинул свой дом и шел сейчас по улице, плотно завернувшись в плащ, чтобы защититься от холодного ночного ветра.

Он постучал в дверь, но потом, не дожидаясь ответа, резко ее распахнул.

Мгновенно все его чувства обострились. Слева от двери в камине пылал огонь, по всей комнате горели свечи, которые временами затенялись плывущими в воздухе слоями ароматного дыма. Эйдриан сделал глубокий судорожный вдох и почувствовал, как по его телу разлилось странное тепло.

Он закрыл за собой дверь и пошел туда, где в центре комнаты лежали подушки и одеяла, а над ними слегка покачивались свисающие откуда-то сверху полосы тонкой ткани. И тут юноша услышал музыку. Лютня Садьи, понял он. Мелодия текла медленно и плавно, один звук незаметно сменялся другим.

Внезапно послышалось шипение. Эйдриан обернулся и едва разглядел певицу в окутывающих ее облаках пара; вылив на раскаленные камни воду из кувшина, она вернулась к лютне.

Ее одежда представляла собой полосы той же похожей на паутину тонкой материи, полотнища которой свисали с потолка; затейливо обернутая вокруг ее гибкого тела, ткань едва его прикрывала. Играя на лютне, женщина пританцовывала среди плывущих в воздухе слоев пара и дыма. На ее изящных плечах и волосах дразняще блестели капельки воды.

— Что это? — спросил Эйдриан, но его слова заглушили звуки лютни. — Что ты затеяла?

Он стянул с плеч тяжелый плащ и отбросил его. Садья с улыбкой последовала его примеру, сняв обмотанную вокруг талии полоску ткани.

Взгляд юноши приковал к себе ее прекрасный обнаженный живот, странным образом казавшийся и мягким, и крепким, и изящные завитки волос в нижней его части, которые исчезали под куском ткани, обернутым вокруг бедер.

От этого зрелища все в нем встрепенулось. Эйдриан криво улыбнулся, снял и отшвырнул рубашку, обнажившись до пояса.

Продолжая вращаться и пританцовывать, Садья снова сделала то же самое. Потом она двинулась в сторону Эйдриана, лишь едва прикрываясь руками и не спуская с него такого пристального, напряженного взгляда, что у юноши едва не подогнулись колени. Тяжело дыша, он сорвал с себя всю оставшуюся одежду и рванулся к женщине.

Однако она грациозно ускользнула, а когда он метнулся за ней в надежде схватить, повернулась и вперила в него ледяной, отталкивающий взгляд.

— Садья? — умоляюще произнес он.

Певица приложила палец к губами, призывая его к молчанию. Только тут до него дошло, что теперь она полностью обнажена.

— Ты опять продолжаешь свои игры? — спросил Эйдриан нетерпеливо.

Садья двинулась в обход лежащей на полу груды подушек, то и дело пропадая за свисающими с потолка кусками ткани. И тут юноша внезапно бросился ей наперерез. Он сделал этот столь стремительно, что в один миг оказался рядом, и теперь их разделяла лишь полоска тонкой ткани. Эйдриан вскинул руки и грубо обхватил певицу за плечи.

Музыка смолкла, хмурая тень легла на прекрасное лицо Садьи. Она тут же вырвалась из его рук.

— Я уже предостерегала тебя, — сказала женщина. — Ты получишь меня, но все будет так, как я этого хочу. А теперь вернись туда, где лежат подушки.

Эйдриан отпустил Садью и теперь стоял, сердито глядя на нее.

— Я король.

Певица скользнула к нему, слегка задев его телом и едва не прикоснувшись к его лицу губами. Стон сорвался с губ юноши, он наклонился вперед, но Садья уже отступила. Так и продолжалось — он делал шаг вперед, она назад, в точности повторяя его движения, так что их тела все время находились почти вплотную друг к другу.

Наконец он остановился, тяжело дыша, и теперь уже женщина шагнула к нему. Вначале она взмахнула невесть откуда взявшейся в ее руке горящей, источающей запах лаванды веткой, затем бросила ее в огонь и неожиданно с силой прижалась всем телом к Эйдриану и страстно поцеловала его.

Он стиснул ее в объятиях, желая лишь одного: слиться с певицей, стать с нею единым целым. Волны страсти сотрясали тело юноши, голова шла кругом. С трудом, хрипло дыша, он жаждал соединения, жаждал, чтобы невыносимое напряжение наконец разрядилось.

Однако Садья со смехом снова ускользнула, взяла лютню и закружилась среди свисающих полотнищ.

Эйдриан погнался за ней, но вдруг остановился, глядя на Садью и беззвучно шевеля губами, словно желая сказать что-то, но не находя слов. Руки его были сжаты в кулаки, все тело напряжено, а выглядел он так, словно вот-вот взорвется.

— Ты чем-то недоволен, король Эйдриан? — поддразнивающим тоном спросила его Садья.

— Что ты делаешь со мной? — воскликнул он. — Какое колдовство…

— Я учу тебя, — ответила женщина. — И если тебя что-то не устраивает, на этом я и закончу.

— Я возьму тебя! — произнес король сквозь стиснутые зубы.

— И получишь несравненно меньше того, что я могу дать. — Певица снова рассмеялась. — Бедный Эйдриан! Всегда должен чувствовать себя хозяином положения.

Он покачал головой, сделал шаг к ней, но женщина, продолжая смеяться, снова увернулась.

— Не понимаешь? Ты жаждешь, чтобы все происходило в точности так, как ты приказал. Все, даже Маркало Де'Уннеро, превратились в твоих марионеток. И ты, молодой самодержец, держишь в руках все ниточки.

— Видимо, не все…

— А за это скажи спасибо Садье, — промурлыкала певица. — Нет, ты не подчинишь меня себе. Ты так силен, что, конечно, в состоянии взять меня силой, но, поверь, в этом случае ты получишь гораздо меньше удовольствия. Ты можешь просто зарубить меня на месте, и никто не посмеет задать тебе ни единого вопроса, но, даже умирая, я буду смеяться над тобой, и ты знаешь это.

— Уже была одна такая, которая воображала, что заставит меня плясать под свою дудку. — В голосе короля внезапно послышались угрожающие нотки. — Я сейчас как раз к ней и направляюсь — чтобы прикончить ее за это.

— Ах, но Дасслеронд командовала тобой ради своих целей и своей выгоды. — Садью, похоже, ничуть не устрашило предостережение Эйдриана. — Я же делаю это исключительно ради… твоей же пользы, глупый!

Она сделала жест в сторону подушек, и на этот раз, несмотря на то что все внутри его взбунтовалось против необходимости подчиниться, он улегся на них.

Некоторое время певица продолжала танцевать вокруг Эйдриана. В воздухе плыла музыка, будоражащие ароматы, слоистый дым; все тело женщины блестело от пота.

Постепенно, очень медленно, она приблизилась к Эйдриану. То ложилась рядом с ним, то вдруг становилась на колени, скользящими прикосновениями доводя его едва ли не до безумия.

В конце концов она накрыла тело юноши своим и прошептала, покусывая ему мочку уха:

— Теперь ты заслужил меня.

Слегка отодвинувшись, она посмотрела на него и внезапно страстно прижалась к нему всем телом.

Комната начала вращаться вокруг Эйдриана; возникло ощущение, будто он поднимается в воздух. Дышать он не мог, но это его не заботило. Бедра так свело, что мелькнула мысль: а вдруг мышцы просто разорвет на части?

Чуть позже Эйдриан лежал на спине, совершенно опустошенный, утопая в сладких воспоминаниях. Рядом сидела Садья; прислонившись к груде подушек и положив на колени лютню, певица рассеянно перебирала струны.

— Я никогда даже не представлял себе… — пробормотал юноша; каждое слово давалось ему с трудом.

— Потому что ты все время стремишься подчинить себе все, даже тигра-оборотня внутри Маркало, — ответила Садья.

— Я король. И буду править всем миром.

— Почти всем. — Скрестив ноги, певица лукаво улыбнулась. — Только не мной. Ты никогда не подчинишь меня себе. Пойми это.

Лицо Эйдриана напряглось от гнева.

— Ты так и останешься мальчиком, Эйдриан, если будешь и дальше стремиться управлять всем вокруг. Я же могу научить тебя, как стать мужчиной.

— Что за глупость…

— Потому что, лишь отказавшись от политики «железного кулака», лишь позволив эмоциям вырваться из-под контроля воли, ты сможешь полностью понять, что это значит — быть человеком, — очень серьезно продолжала женщина. — Только когда в тебе проснется эта вторая твоя сторона, когда ты поймешь, что существуют такие вещи, как взрыв чувств, свобода действий, опасность неизвестного, — только тогда ты станешь в полной мере человеком, а лишь став в полной мере человеком, ты станешь мужчиной.

На лице короля возникло удивленное выражение, но он промолчал.

— Маркало во многом был похож на тебя, — снова заговорила Садья, и Эйдриан вздрогнул при упоминании имени другого ее любовника.

— И что же собирается делать Садья? — спросил Эйдриан. Она непонимающе посмотрела на него. — Если ты вернешься к нему, я…

— Убьешь меня? — прервала его Садья. — Убьешь его? Кого еще ты захочешь убить?

— Не советую играть со мной!

— Ты во многих отношениях нравишься мне, Эйдриан, — лукаво ответила певица. — Продолжай в том же духе, и тебе нечего будет бояться.

Король закрыл глаза; сейчас все это было слишком сложно для него, наслаждающегося утратой невинности.

Садья снова принялась перебирать струны лютни и негромко запела; ее нежный голос стал чудесным завершением чудесной ночи.

Эйдриан медленно уплывал в сон.

Женщина еще долго сидела рядом, глядя на прекрасного молодого короля, прекрасного юного человека. Едва ли не самого могущественного человека в мире.

Только не тогда, когда он был с ней.

ГЛАВА 25 ДРУЗЬЯ ИЛИ ЗАВОЕВАТЕЛИ?

Бринн стояла на восточной стене Дариан-Дариалла, снова и снова прокручивая в сознании события двух последних недель. Она никак не могла выбросить из памяти образ аббата Олина в Чом Дейру и выражение его лица — такое самодовольное и самоуверенное.

И такое угрожающее.

Все полученные тогайранкой известия лишь усиливали это тяжелое впечатление. Воодушевленная победой над главным противником, армия бехренцев выступила из Хасинты. Некоторые провинции и города уже оказались под властью ятола Маду Ваадана, на что, собственно говоря, Бринн и ее друзья рассчитывали с самого начала. Однако бехренские войска сопровождало множество священнослужителей — причем не только ятолов, но и монахов-абеликанцев! А в одном полученном Бринн отчете из оазиса Дадах утверждалось, что во главе многих воинских подразделений Хасинты стояли люди с севера.

— У тебя такой вид, словно ты в любой момент ждешь нападения, — прервал размышления тогайранки знакомый голос.

Повернув голову, она увидела подошедшего к ней Астамира.

— Меня мучают опасения, что мы сражались не за Хасинту и Маду Ваадана, а за аббата Олина из Хонсе-Бира, — сказала Бринн.

— Да, такие слухи имеют место.

— Что же мы сделали на самом-то деле? — спросила она.

— Остановили Гайсана Бардоха, что во всех случаях на руку для Тогая, — ответил мистик. — Если бы твой старый враг захватил Хасинту, тогда на этой стене стояло бы гораздо больше народу. И они бы взирали на приближающееся войско Гайсана Бардоха.

— Этот негодяй никогда не смирился бы с тем, что Дариан-Дариалл находится под властью тогайру, — согласилась Бринн.

— Значит, мы все же поступили правильно?

Тот факт, что Астамир высказал не утверждение, а вопрос, заставил тогайранку догадаться: тот хочет, чтобы она поглубже заглянула в себя и разобралась наконец в своих чувствах. Именно поэтому мистик был для нее больше чем близким другом. Спокойствие и здравомыслие составляли саму суть его существа, а приверженность моральным принципам Джеста Ту позволяла рассматривать все проблемы, как большие, так и малые, исключительно в свете рационализма, внимательно рассматривать со всех сторон с целью оценить скрытый в них баланс добра и зла. Даже когда воины чежу-лей, явившиеся в Огненные горы, навязали монахам жестокий бой, мистики, возглавлявшие Обитель Облаков, в числе которых был и Астамир, не поддались эмоциям, действуя хладнокровно и взвешенно.

Глядя на безмятежного, как всегда, Астамира, Бринн подумала, что Джеста Ту — истинно совершенные человеческие существа. В ее друге ощущалась глубокая внутренняя гармония, что вызывало у тогайранки зависть и стремление достичь подобного состояния души.

— Я опасаюсь, что аббат Олин взял верх над ятолом Маду Вааданом, — спустя некоторое время снова заговорила Бринн. — На покрывале Хасинты, наброшенном на страну, все более проступает узор абеликанской церкви. По крайней мере, такие слухи доходят из капитулирующих перед наступающей армией городов. Бехрен, без сомнения, вскоре снова обретет единство, с севера до юга, с запада до востока, но это будет не та страна, какой она была до падения Чезру Эакима Дуана.

— А как она может остаться такой же? — спросил мистик. — Падение Дуана вскрыло столь ужасные факты, что это нанесло удар в самое сердце религии ятолов. Вера поколеблена, а может быть, и разрушена до основания. Если церкви Бехрена и удастся подняться из пепла, она неизбежно будет отличаться от прежней.

— А не будет ли она сильно смахивать на церковь Абеля? — спросила тогайранка. — Очень может быть, что аббат Олин ради этого тут и объявился. Это вполне понятно, но вот ятол Ваадан, как я посмотрю, ничего не имеет против.

— Если и так, кто знает, к добру сие или нет? Абеликанская церковь не так давно тоже прошла через тяжелые испытания. Когда-нибудь я расскажу тебе о падении отца-настоятеля Маркворта и усилении влияния последователей Эвелина Десбриса.

Бринн с любопытством посмотрела на мистика. Ей уже приходилось кое-что слышать об этом, сначала от тол'алфар и позже, когда она возглавила свой народ и узнала, что Эйдриан, ее юный товарищ по обучению у эльфов, захватил трон северного королевства.

— То, что Эйдриан стал королем, видимо, как-то связано с этими событиями, поскольку его родители были преданными сторонниками Эвелина.

— И теперь Хонсе-Бир пришел на помощь южному соседу в трудный для него момент, — продолжал Астамир. — Возможно, аббат Олин неплохо разбирается в такого рода проблемах и поделится опытом с отчаявшимися правителями Бехрена.

Тогайранка устремила на него пристальный взгляд, зная, что, высказывая то или иное предположение, мистик хочет не столько убедить ее в его правильности, сколько заставить рассмотреть все альтернативы.

— А возможно, аббат Олин пришел сюда, увидев, какие открываются возможности, когда страна охвачена междоусобицей, а народ раздроблен, сбит с толку, — сказала она.

Судя по выражению лица Астамира, тот не исключал подобного варианта.

— Вполне возможно, что аббат Олин и впрямь стремится расширить сферу влияния Эйдриана, — заметил он.

Бринн перевела взгляд на восток и пожала плечами.

— Чем это обернется для тебя и твоих людей? Если король Хонсе-Бира хочет подчинить себе южного соседа, разве в этом случае угроза Тогаю со стороны Бехрена не уменьшится? Ведь Эйдриан твой друг, если не ошибаюсь?

— Может, и уменьшится.

— Тогда почему тебя так тревожит, что мы оказали ятолу Ваадану помощь во время битвы за Хасинту, даже если помощь наша, возможно, способствовала интересам аббата Олина? — спросил мистик. — Ты отодвинула угрозу войны от своих границ. Разве не в этом долг любого предводителя?

Это, конечно, имело смысл, но не вызвало отклика в душе тогайранки, поскольку существовало еще одно соображение.

— А как же Бехрен? — спросила она.

— Разве твой друг Эйдриан не заслуживает доверия? Ты считаешь его таким страшным тираном?

— Он не бехренец, — ответила Бринн. — И не уверена, что монахи церкви Абеля достаточно разбираются в концепции веры жрецов-ятолов.

— Веры, основы которой подорваны, а не исключено, что и разрушены до основания.

— Да, у людей внезапно возникло ощущение, что их молитвы, возможно, некому услышать. Неужели лучший выход для них — чужеземное завоевание?

Тогайранка взволнованно взглянула в лицо Астамира и поняла, что он сознательно подвел ее к этому выводу.

— Выходит, я способствовала тому, что народ Бехрена оказался под пятой чужеземной армии и церкви, как в свое время мои соотечественники оказались под пятой самих бехренцев?

— Разве это делается, по утверждениям тех, кто взял здесь верх, не ради благополучия самих бехренцев?

— Нет, — без малейших колебаний ответила женщина. — Когда-то тогайру тоже пытались убедить, что бехренцы покажут им дорогу к лучшей жизни. А между тем они учили нас приспосабливать природу к своим нуждам, а не жить в согласии с ней.

— И твоих соотечественников подобный подход не устроил?

— Нет, потому что тогда мы утратили бы самобытность, — сказала Бринн. — Наше издревле возникшее мировоззрение не просто традиция; это сама суть народа тогайру. И нас хотели лишить его, не оставив выбора…

По выражению лица мистика было ясно, что он рассчитывал именно на такой ответ.

— Нет, я не могу оставаться спокойной, если Хонсе-Бир и вправду покушается на независимость Бехрена. И боюсь, я еще не раз пожалею, что сыграла «медведям» на руку. Бехрен должен принадлежать бехренцам, как тогайские степи — тогайру. Если Хонсе-Бир и абеликанские монахи готовы помочь этой стране в тяжелый час испытаний, даже если они хотят распространить свое влияние на бехренцев, чья собственная вера пошатнулась, это, возможно, не так уж и плохо. Но использовать такой кризис для завоевания… Этого быть не должно.

— Может, вскоре ты встретишься со старым другом Эйдрианом и он поделится с тобой своей версией происходящего.

— Я как раз сказала Аграделеусу, что вскоре мне понадобится его помощь.

— Это весьма кстати. Дракон понадобится нам если не для военных действий, то хотя бы для того, чтобы иметь возможность быстро перемещаться.

— Нам? — В голосе Бринн вспыхнула надежда.

Она опасалась, что в ближайшее время Астамир отправится на юг, в монастырь в Огненных горах.

— Обитель Облаков существует не одно столетие, — сказал мистик. — Она дождется меня и через год, и через два.

— Меня радует, что ты видишь свое место рядом со мной.

Астамир ласково обнял подругу за внешне хрупкие, но на самом деле такие сильные плечи. Они долго стояли под темным небом, глядя на восток.

— Они не тратят времени даром, — заметила Бринн.

Один из ее лазутчиков только что сообщил, что армия под знаменами Хасинты, предводительствуемая ятолом Де Хамманом, приготовилась к штурму Авру Изы. Этим городом правил Гайсан Бардох, и сейчас, когда Дариан-Дариалл перешел под управление тогайру, Авру Иза стала одним из самых значимых бехренских городов в западной части страны.

Тогайранка перевела взгляд на Астамира.

— Я должна отправиться туда.

К удивлению Бринн, ее друг возражать не стал. Он сидел, глядя прямо перед собой и задумчиво поглаживая подбородок.

— Я могу слетать туда на Аграделеусе, все разузнать и быстро вернуться, — предложил он.

— Я хочу сама все увидеть, — возразила тогайранка. — То, как Хасинта обойдется с жителями Авру Изы, подскажет, чего можно ждать от сформировавшегося в Бехрене странного союза.

Не прошло и часа, как Бринн и мистик в сопровождении двухсот всадников покинули Дариан-Дариалл. Дракон Аграделеус, в обычном для него облике огромного крылатого змея, кружил над головами, выступая со своим острым зрением в качестве дозорного, и был готов в любой момент откликнуться на призыв тогайранки.

На протяжении двух последующих дней, пока они скакали на юг, направляясь к огромному плато, разделяющему Бехрен и тогайские степи, Бринн несколько раз использовала необыкновенную силу и скорость дракона. Летая над местностью, по которой они передвигались, она пополняла отряд за счет живущих здесь тогайру. В результате к тому времени, когда они приблизились к Авру Изе — неделю спустя после выхода из Дариан-Дариалла, — их численность увеличилась до пятисот человек.

Аграделеус, облетев окрестности, сообщил, что Авру Иза уже сдалась Де Хамману. Бринн подвела воинов к городу, чтобы их увидели с западной стены, и вместе с Астамиром и еще дюжиной солдат, один из которых держал белый флаг перемирия, поскакала к воротам.

Тогайский Дракон, захватывавшая город всего несколько месяцев назад, понимала, что вряд ли ее встретят здесь с распростертыми объятиями, если, конечно, у ворот по-прежнему стояли стражники Авру Изы. Однако стражники, приветствующие тогайранцев со сторожевых башен на западной стене, оказались из Хасинты.

И, как заметили Бринн и Астамир, среди них попадались светлолицые солдаты в доспехах Хонсе-Бира.

Небольшой отряд тогайру впустили в город без всяких препятствий. Бринн это не слишком удивило. Разве не она со своими людьми изменила ход сражения за Хасинту? Одержи Бардох победу, сколько бы из этих людей ныне уцелело?

— Мне надо переговорить с ятолом Де Хамманом, — заявила тогайранка офицеру охраны.

Тот подозвал двух солдат и велел отвести ее в храм, где временно разместился их предводитель.

Еще даже не успев войти в пострадавшее от боев, но по-прежнему величественное здание, Бринн получила ответ на многие вопросы.

Потому что на площади перед храмом во множестве лежали раненые солдаты, все в бело-красных тюрбанах, которые носили люди Бардоха. Эти несчастные сейчас находились в ужасных условиях. За окружающим их кольцом солдат из Хасинты стояли зеваки, но мало кто из них осмеливался хотя бы попытаться подойти к раненым. Женщины умоляли облегчить участь своих мужей, дети плакали, однако стражники не обращали на все это никакого внимания, грубо отпихивая тех, кто все же предпринимал попытку прорваться сквозь их строй.

Более того, и это говорило о многом, — среди раненых ходили монахи церкви Абеля и жрецы-ятолы, наклоняясь к лежащим и разговаривая с ними.

Тогайранка оставила пегого пони по кличке Крепыш чуть в стороне и, подойдя поближе, прислушалась к одному из таких разговоров.

— Боли больше не будет, — говорил ятол тяжелораненому, измученному солдату. — Мы приведем сюда твою жену и дочь. Они будут держать тебя за руки, когда магистр Маккеронт откроет тебе истину догматов святого Абеля. Ты познаешь гармонию нашей общей веры, друг мой.

Раненый, с презрительным выражением на лице, угрюмо смотрел в сторону. Поддаваться на посулы он явно не желал. Жрец выпрямился, сплюнул в сердцах и перешел к следующему.

Или, точнее, только вознамерился сделать это, потому что Бринн остановила его.

— Сколько времени лежат здесь эти люди?

Все повернулись к ней, а на лице абеликанца, в котором она узнала магистра Маккеронта, вспыхнула широкая улыбка.

— Рад видеть тебя… — начал он, но суровый взгляд и вскинутая рука тогайранки заставили монаха умолкнуть.

— Сколько времени они лежат здесь? — повторила она.

— Три дня, — отозвался ятол. — Их было гораздо больше, конечно, но многие уже скончались от ран.

Его лицо неожиданно просветлело.

— Но еще больше тех, кому открылся свет истины. Сейчас они покоятся с миром!

— Вы притащили сюда их семьи и держите здесь, даже не оказывая раненым никакой помощи? — холодно спросила Бринн. — Это так церковь Абеля распространяет слово Божье?

— Мы предоставляем им возможность, которой все эти годы тирании были лишены несчастные бехренцы, — ответил Маккеронт, и женщина почувствовала, насколько привычно ему произносить эти слова. — Пусть проявят хотя бы сожаление о том, что долгие годы прожили в слепоте и неведении. Последователи религии Абеля добры и великодушны, но мы не можем тратить дарованную Богом магию на еретиков.

Тогайранка в бешенстве стиснула зубы. Понимая, что толку сейчас от ее возмущения не будет никакого, она, бросив последний взгляд на жуткое зрелище на площади, вернулась к спутникам и с угрюмой решимостью зашагала в сторону дворца.

Оказавшись перед ятолом Де Хамманом, она не стала тратить время на формальные приветствия.

— Как ты мог допустить такое? — спросила она.

Ятол сделал вид, будто не понимает, о чем речь, однако Бринн не поверила ему ни на миг.

— Ты силой заставляешь бехренцев переходить в абеликанскую веру. На тебе одеяние ятола, но ты предал все заповеди своей религии.

За спиной тогайранки и ее спутников возникла суматоха. Обернувшись, она увидела, что на носилках в комнату вносят того самого человека, который недавно лежал у ног магистра Маккеронта. Рядом шли женщина и девочка, по-видимому жена и дочь раненого, держа его за руки и горько плача. Маккеронт был тут же; приложив одну руку к своей груди, другую он прижимал к боку раненого.

— Неужели твое двуличие не имеет границ? — спросила разозленная Бринн Де Хаммана.

— Двуличие? — с иронией переспросил ятол. — И в чем же оно состоит? В признании того, что Чезру Дуан обманывал народ? В том, что бехренцы приняли помощь друзей с севера?

— Эти «друзья» — монахи церкви Абеля, — напомнила ему тогайранка. — Они поклоняются другому богу и вряд ли станут радеть за интересы Бехрена в ущерб своим собственным.

Заметив, что при этих словах Де Хамман вздрогнул, она подумала, что, может быть, ятол не так глубоко погряз во всем этом бесстыдстве, как хочет показать.

— Освободись от ненависти в душе, Бринн Дариель, — посоветовал ей между тем собеседник. — Мы живем в просвещенные времена. И поверь, мы поступаем так, учитывая в первую очередь благополучие Бехрена.

— Ты готов растоптать саму душу своей страны! — запальчиво воскликнула женщина и тут же почувствовала, что Астамир успокаивающим жестом положил ей на плечо руку.

— А разве ты не водишь дружбу с мистиками Джеста Ту? — возразил Де Хамман.

Бринн не стала продолжать спор и усилием воли заставила себя успокоиться. Она понимала, конечно, что эта аналогия неверна — в конце концов, мистики Джеста Ту не пытались обратить в свою веру тогайранцев, — и понимание этого позволило ей оставить замечание ятола без ответа.

— Кто правит Бехреном, ятол Де Хамман? — без обиняков спросила она. — Ятол Маду Ваадан? Или аббат Олин из Хонсе-Бира, прикрываясь завесой так называемой «просвещенности»?

Это замечание, похоже, по-настоящему задело ятола, но он сумел взять себя в руки и вернулся к прежней жесткой позиции.

— Сейчас я был бы уже мертвецом, — сказал он. — Без помощи аббата Олина, предложенной Хасинте в час нужды, я был бы уже мертвецом, как и множество других последователей нашей религии.

Этот нехитрый довод слегка остудил пыл тогайранки.

— И на каких небесах я оказался бы после смерти? На тех, что были обещаны Чезру Дуаном? На тех самых, которых он так стремился избежать на протяжении всех этих столетий, когда завладевал телами еще не рожденных младенцев, чтобы снова и снова продлевать свое подлое существование?

Бринн задумалась над последним замечанием ятола. Ужасный обман Эакима Дуана стал причиной раскола в Бехрене и вдребезги разбил основу исповедуемой его жителями религии. Де Хамман вряд ли так уж сильно отличался от них; тяготы войны и междоусобицы многих могли отвратить от древних традиций. Придя к этому выводу, тогайранка бросила взгляд в сторону занавески, за которой скрылись раненый и те, кто его сопровождал. Криков боли больше слышно не было.

— Это дружеский жест? — спросила она, пристально глядя в глаза собеседника. — Или завоевание?

Ответ ятола поразил Бринн в самое сердце и убедил в том, что огромное восточное королевство ожидают в самом ближайшем будущем крайне серьезные неприятности.

— Какая разница? — уронил Де Хамман.

ГЛАВА 26 СБОР СВЕДЕНИЙ

— Наконец-то у нас есть король, который понимает, что священными магическими камнями, этим даром Божьим, должны распоряжаться исключительно монахи, представляющие Бога на земле, — как-то утром заявил Маркало Де'Уннеро внимательно слушающим его братьям, которых он собрал в аббатстве Сент-Прешес. — С благословения короля Эйдриана, мы можем снова заняться возвращением магических камней церкви Абеля.

Многие закивали в знак согласия, а некоторые даже разразились одобрительными возгласами, хотя братья, конечно, понимали, что Де'Уннеро и монахи, которых он привел с собой из аббатства Сент-Хонс, именно этим и занимались на всем пути из Урсала.

Один пожилой магистр аббатства, много лет прослуживший в Палмарисе, особого энтузиазма не проявлял, что и было замечено как окружающими, так и Де'Уннеро, зорко приглядывающим за «вверенными его заботе» братьями.

— Магистр Де Наур? — вопросительно произнес он.

Старик — хотя он прожил на свете и не намного дольше, чем Де'Уннеро, но выглядел гораздо старше неестественно молодо выглядящего тигра-оборотня — поднял на него взгляд подслеповатых серых глаз.

— Разве ты уже не занимался этим прежде, аббат? — спросил он. — Разве не это входило в обязанности епископа Де'Уннеро, когда он явился в Палмарис в качестве представителя отца-настоятеля Маркворта?

Маркало Де'Уннеро вперил в старого магистра пристальный взгляд, пытаясь вспомнить его. Был ли этот человек среди братьев-отступников, окружавших Браумина Херда? Может, он последователь Джоджонаха и Эвелина? Стоило монаху лишь подумать об этом, как испытующее выражение на его лице сменилось злобным, а внутри зашевелился дикий зверь. Де'Уннеро постарался утихомирить его, на время по крайней мере. Напомнил себе, что они с Эйдрианом с осторожностью отбирали братьев захваченного аббатства и что со времени завоевания Палмариса только приверженцам Эйдриана и нового образа церкви Абеля дозволено видеть дневной свет. И Де'Уннеро знал, что способности юного короля позволяют ему выйти далеко за рамки обычной человеческой интуиции. Прибегая к магическим камням, Эйдриан мог проникать в самые сокровенные мысли монахов и без труда выяснял, кто из них настолько поддался лживым словам Браумина Херда, что стал непригоден для использования Де'Уннеро и той церковью, которую он пытался выстроить.

— По-твоему, все, что делал отец-настоятель Маркворт, было неправильно? — спросил Де'Уннеро, прищурив темные глаза.

Магистр Де Наур откинулся в кресле и даже глазом не моргнул, встретившись с его угрожающим взглядом.

— Дело в том, брат, что и я, и король Эйдриан придерживаемся вот какого мнения: последователи Эвелина Десбриса, полные энтузиазма в связи с победой над розовой чумой и впавшие в излишнюю самоуверенность после падения отца-настоятеля Маркворта, существенно перегнули палку в том, что касается великодушия абеликанской церкви. Они, вероятно, полагали, что должны раскрыть сундуки всех аббатств и отдать магические камни каждому крестьянину, который этого пожелает. Может, они даже собирались обучить крестьян использовать камни! — Произнося эти слова, Де'Уннеро расхаживал перед братьями, трагически взмахивая руками. — Однако мнение брата Эвелина, что церковь ничем не отличается от простого люда, которым мы служим, было в корне неверным!

— Никогда не слышал, чтобы святому Эвелину приписывались подобные высказывания, — осмелился сказать старый магистр.

Де'Уннеро чуть не подскочил, когда старик назвал Эвелина святым.

— Святой Эвелин? — с иронией повторил он.

— Санта-Мер-Абель осталось лишь сделать официальное заявление по этому поводу, — ответил Де Наур. — Процесс канонизации был успешно завершен, ты ведь знаешь об этом?

— Заявления Санта-Мер-Абель сейчас не имеют никакого веса, дорогой брат, — уронил Де'Уннеро. — По крайней мере пока — или если — тамошние братья не признают Эйдриана королем.

— А вслед за тем и Маркало Де'Уннеро отцом-настоятелем?

Этот вопрос породил волну ярости, пробежавшую по всему телу Де'Уннеро и пробудившую в нем дикое, первобытное желание. Ему необходимо присутствие рядом Эйдриана, понял он. Или Садьи! В общем, кого-то, кто способен обуздать поднимающего внутри его голову оборотня. Монах изо всех сил пытался удержаться от непоправимого; ведь если сейчас зверь вырвется на волю, уговаривал он себя, и растерзает этого надоедливого старикашку, как он, Де'Уннеро, сможет и дальше держать в кулаке всю остальную братию? Смертоносная лапа тигра в клочья разорвет и всякое доверие к нему!

Устав сражаться с самим собой, он сосредоточился на том, чему его учил Эйдриан. Закрыв глаза, впал в кратковременный транс и приложил все усилия, чтобы погасить яростное желание обернуться зверем. Он успел сунуть правую руку в широкий рукав рясы и сделал это вовремя, поскольку чувствовал, что под коричневой тканью уже не человеческая рука, а смертоносная лапа огромного полосатого хищника.

Однако, благодаря преподанным Эйдрианом методам, разум, управляющий этой лапой, не стал примитивным, основанным на инстинктах разумом тигра.

Де'Уннеро открыл глаза и посмотрел на упрямого магистра.

— Когда король Эйдриан захватил Палмарис, каждому брату был задан прямой вопрос, готов ли он присягнуть на верность ему, — напомнил он.

— Я признал Эйдриана королем, — отозвался Де Наур.

— Ну, ну… — с нетерпением подтолкнул его Де'Уннеро.

— И то, что церковь Абеля отклонилась с верного пути, — признал магистр. — В свое время мантию отца-настоятеля следовало отдать не Фио Бурэю, а аббату Олину Жантилю.

— Аббат Олин и в нынешнем качестве очень много делает для церкви! — с воодушевлением воскликнул Де'Уннеро. — Благодаря ему абеликанская церковь распространяет свое влияние так далеко, как никогда со времен шестого столетия.

Монах расхаживал туда и обратно перед внимавшими ему братьями, наслаждаясь блеском обращенных на него, полных восхищения глаз.

— Но! — Он внезапно остановился и многозначительно поднял палец. — Чрезвычайно важные обязанности аббата Олина не позволят ему вернуться к нам еще много месяцев, а может быть, и лет. Учитывая это, мудрый король Эйдриан имеет другие намерения в отношении церкви Абеля, и нам стоит с ними посчитаться.

— Отец-настоятель Де'Уннеро! — с энтузиазмом воскликнул какой-то молодой монах, и множество голосов радостно присоединились к нему.

Поглядывая на Де Наура, Де'Уннеро заметил, что хотя тот не проявляет подобного воодушевления, но и открытого несогласия тоже высказать не решается.

— Брат Де Наур, — сказал Де'Уннеро, когда восторженные возгласы смолкли, — выскажись, если ты не согласен с этими планами.

— Если бы я был не согласен, меня бы здесь не было, брат, — отозвался старый магистр, и от Де'Уннеро не укрылся двойной смысл его слов. — Но хотя я не являюсь фанатичным приверженцем Эвелина Десбриса, однако верю, что он был благочестивым человеком, благодаря чуду завета которого страна была спасена от розовой чумы, и достоин называться святым. А твое решение касательно магических камней я ставлю под сомнение не от недостатка уважения к тебе, а потому, что мне не дают покоя мучительные воспоминания. Как отнесется к этому Палмарис, если братья снова постучатся в двери зажиточных людей, требуя вернуть драгоценные камни? Камни, как правило, купленные у нашей церкви, причем за немалые деньги?

Выслушав старика, Де'Уннеро понимающе кивнул.

— Сначала нужно найти и опознать каждый камень, а потом мы в частном порядке вступим в контакт с их владельцами. Мы не станем отбирать камни, как поступал некогда отец-настоятель Маркворт, а предложим за них приличный выкуп. Король Эйдриан понимает, насколько взрывоопасной может оказаться подобная акция, и потому оставил нам значительные средства, позволяющие вернуть камни, которые церкви никогда не следовало выпускать из своих рук.

Он умолк на миг, дабы перевести дыхание.

— Мы откроем новую главу в истории нашей веры, братья, — возбужденно продолжал Де'Уннеро. — Церковь Абеля больше не будет отделена от светского общества Хонсе-Бира. Теперь мы едины, церковь и государство. Король Эйдриан наш союзник.

Предвидя возражения, он неожиданно резко повернулся к Де Науру.

— И не так, как якобы была нашим союзником королева Джилсепони, — воскликнул он, не дав старику открыть рот. — Потому что король Эйдриан понимает саму суть нашей веры. Его наставником был не Эвелин Десбрис — да, не спорю, благочестивый, весьма достойный во многих отношениях человек, но ведь во многом же и заблуждавшийся! Король Эйдриан понимает как брата Эвелина, так и отца-настоятеля Маркворта. Он знает, в чем каждый из них был прав, а в чем отошел от истины. Нам оставлено огромное состояние, братья. И у нас за спиной могущество трона. Так давайте призовем на помощь всю свою мудрость и достойно реформируем абеликанскую церковь!

Снова зазвучал хор восторженных голосов, и Маркало Де'Уннеро с трудом сдержал усмешку. Ему, конечно, было крайне неприятно произносить даже одно-единственное доброе слово об Эвелине, но ведь надо же, надо подсластить свои распоряжения хоть малой толикой великодушия. Эти молодые братья знали Эвелина лишь со слов его восторженных последователей вроде Браумина Херда и тех, кто пережил розовую чуму, что, как верили эти люди, явилось следствием чуда завета Эвелина. Де'Уннеро был достаточно умен, чтобы не оспаривать открыто эти убеждения. Нет, он лучше будет опираться на них, исподволь, ненавязчиво подталкивая братьев в желательном для себя направлении.

В тот же день братья аббатства Сент-Прешес, вооружившись магическими камнями, способными обнаруживать присутствие магии, и составленными еще во времена епископов Деллакорта и Де'Уннеро списками богатеев, владеющих волшебными камнями, вышли на улицы Палмариса. Провожая их взглядом, Маркало Де'Уннеро уже в который раз поблагодарил удачу, сведшую его с Эйдрианом. Произойди сегодняшнее собрание монахов несколько лет назад, магистр Де Наур сейчас был бы уже мертв, разорванный когтями тигра-оборотня. К старикашке-то он, разумеется, жалости никакой не испытывает; но это принесло бы ему вред, поскольку привело бы к тому, что братья аббатства Сент-Прешес в страхе отвернулись бы от Де'Уннеро.

Но теперь…

Теперь впереди замаячила надежда. Эйдриан научил его держать себя в узде, и теперь присутствие тигра-оборотня внутри не помешает ему приобрести должное влияние в церкви.

Стоя у окна в аббатстве Сент-Прешес, Де'Уннеро устремил взгляд на восток, по ту сторону лениво катившего свои воды залива. Перед его внутренним взором возникли величественные каменные стены Санта-Мер-Абель, самого древнего, пользующегося наибольшей славой аббатства. Он знал, что рано или поздно будет править оттуда церковью.

Или с помощью короля Эйдриана сровняет эти стены с землей.

Прошло несколько дней после возвращения тогайранки из Авру Изы, и как-то после полудня она услышала крик дозорного:

— Дракон!

Оказавшись снова в Дариан-Дариалле, она послала своих командиров на Аграделеусе поднимать воинов тогайру. Происходящее в Бехрене ее тревожило; беспокойство, овладевшее Бринн в Авру Изе, не ослабевало. Похоже, Хонсе-Бир решительно наступал и ее друг Эйдриан явно имел захватнические намерения.

И тогайранка отдавала себе отчет в том, что отчасти эта тревога объяснялась воспоминаниями об Эйдриане того времени, когда они обучались у тол'алфар. Он, единственный человек, бывший на протяжении нескольких лет товарищем Бринн, всегда нравился ей, но даже тогда она отчетливо ощущала таящуюся в нем опасность. Она не раз слышала, что ни один рейнджер не доставлял столько хлопот госпоже Дасслеронд. И причиной тому был пылавший в Эйдриане внутренний огонь, не идущий ни в какое сравнение даже со страстным желанием самой Бринн видеть Тогай свободным от бехренского ига. В Эйдриане ощущалось что-то такое… Он даже в детстве был слишком амбициозен и нетерпелив.

Из предосторожности и учитывая, что у ее степного народа охотничий сезон сейчас заканчивался, Бринн собрала воинов вдоль плато, отделяющего тогайские степи от Бехрена, и еще больший отряд перевела в Дариан-Дариалл с целью как можно более усилить охрану города и иметь возможность рассылать разведчиков в горы, на плато и в пустыню. Неоценимую пользу приносил ей в этом Аграделеус. Благодаря его зорким глазам и небывалой скорости тогайранка могла следить за перемещением по пескам пустыни любого воинского подразделения.

Так что она знала: пока Де Хамман не выдвигал войска за пределы Авру Изы.

Когда дракон подлетел поближе, Бринн разглядела, что на спине у него находится всадник. Сердце женщины радостно забилось. Было не так уж много людей, которым Аграделеус сделал бы такое одолжение, а если учесть, что он летел с юга…

Дракон спланировал к своему обычному «насесту» — плоской крыше главной сторожевой башни Дариан-Дариалла. Ожидания тогайранки оправдались: на спине Аграделеуса восседал Астамир. Спустя несколько минут он уже выходил из сторожевой башни, у подножия которой и встретил подругу.

— Как я рада, что ты вернулся! — С этими словами Бринн заключила мистика в крепкие объятия.

После того как тогайранка покинула город, Астамир остался в Авру Изе с целью присмотреться получше к столь неожиданно возникшей дружбе между жрецами-ятолами и абеликанскими монахами. Бринн, конечно, предпочла бы, чтобы ее главный советник находился рядом во время подготовки Тогая к возможному нападению с востока, и все же она не возражала, когда тот предложил ей это.

— Я боялась за тебя, — призналась ему подруга. — И ятолы, и церковники из Хонсе-Бира не слишком-то жалуют Джеста Ту.

— И это после того, как благодаря мне был раскрыт обман Чезру Дуана! — с деланным сокрушением вздохнул Астамир.

— Как раз поэтому. Что ни говори, именно это нарушило привычный порядок в Бехрене.

— Внешне все вели себя со мной уважительно, хотя и держали на расстоянии, — сказал мистик. — Впрочем, подозреваю, эта вежливость объясняется не столько моим участием в деле свержения Эакима Дуана, сколько тем, что я выступал там в качестве твоего советника.

— На расстоянии? — переспросила Бринн. — От тебя пытались что-то скрыть?

— Пытались, — подтвердил Астамир. — Я, однако, многое вынес из одних только официальных воззваний Де Хаммана. Согласно им, именно лживая политика Эакима Дуана была основной причиной разрушительного и ненужного разлада между церковью Абеля и жрецами-ятолами. Не вызывает сомнений, что нынешнее руководство бехренской церкви на всех уровнях принимает абеликанских монахов как друзей и союзников. Эти новости заставили тогайранку вздрогнуть.

— Ятол Де Хамман зашел даже так далеко, что заявил, будто на самом деле обе церкви поклоняются одному богу, хотя и под разными именами, и имеют одинаковые представления о вечной жизни на небесах, общие для праведников обоих народов.

— Значит, ничего удивительного в их союзе нет. Церковники ничем не отличаются друг от друга по сути, — заметила Бринн.

— Для нашего ордена подобное никогда не было тайной, — сказал мистик.

Бринн усмехнулась и лукаво посмотрела на него.

— Это относится и к самим Джеста Ту?

— Возможно, — ответил он. — Однако тот факт, что нам известно об этом, делает моих собратьев терпимее к тем, кто идет своим, отличным от нас путем.

— Как думаешь, внедрение абеликанских догматов действительно сделает народ Бехрена более просвещенным? — спросила тогайранка. — Или ввергнет их страну в еще больший мрак?

— Так просто на этот вопрос не ответишь.

— Признаться, меня это сильно тревожит. И я боюсь Эйдриана.

— Да, теперь можно без сомнений сказать: солдаты и священники Хонсе-Бира двинулись на юг решительно, быстро и целеустремленно, — согласился Астамир. — И они пришли в Бехрен отнюдь не с целью выручить из беды передравшихся между собой ятолов.

— Это может привести к тому, что они растекутся по пескам до самых наших ног.

— Ну и какой ты сделаешь вывод?

Вопрос мистика застал Бринн врасплох.

— Не знаю, — призналась она. — Мы готовы отразить нападение, если «медведи» на нас нападут, но сама я не склонна развязывать войну в защиту бехренцев против вторжения с севера. В особенности если учесть, что многие в Бехрене ничего не имеют против монахов-абеликанцев.

— Тут есть еще один момент, который вызывает тревогу, — заметил Астамир. — Если дело дойдет до нападения на Тогай, на этот раз враг будет лучше вооружен — в особенности против нашего главного «оружия».

— Дракон боится магии камней.

Тогайранка перевела взгляд на площадку сторожевой башни, с которой свисал хвост Аграделеуса; тот слегка помахивал им из стороны в сторону.

Судя по выражению лица мистика, он не только знал о том, как дракон относится к магии камней, но и считал, что у него есть все основания ее бояться.

Когда стражник развязывал веревки на запястьях Роджера, лицо того исказила гримаса; тем не менее он не отвел взгляда от человека, который вызвал его к себе.

Роджер находился в одном из потайных помещений аббатства Сент-Прешес. Он хорошо знал его, поскольку провел здесь немало часов с аббатом Браумином и магистром Виссенти в те времена, когда они вместе управляли Палмарисом. Ему всегда нравилось бывать в этой уютной комнате с великолепными гобеленами на стенах и огромным камином, перед которым лежал толстый шерстяной ковер и стояли три в высшей степени удобных кресла.

Сейчас, однако, она казалась холодной и неуютной. Трудно сказать почему — то ли из-за присутствия того, кто составлял компанию Роджеру, то ли из-за отсутствия огня в камине.

— Можете идти, — приказал Де'Уннеро стражникам, и те молниеносно испарились.

Роджер остался стоять у двери, потирая нывшие запястья.

Конечно, распухшие запястья были не самой серьезной проблемой. Солдаты, схватившие его, отвели душу, основательно помяв ему бока. Несколько глубоких царапин на груди и животе Роджера без лечения и даже без возможности промыть раны от грязи заживали плохо.

— Я страшно устал от тебя, господин He-Запрешь, — произнес Де'Уннеро, прерывая молчание.

Роджер глянул в сторону, на лежащий на маленьком столике штопор, который аббат Браумин держал здесь на случай встреч с Роджером и Виссенти. Мельком взглянув на монаха, Роджер увидел, что тот отошел к окну и выглянул наружу, не обращая на него внимания.

Роджер сделал незаметный шажок в сторону столика.

— Долго еще мы будем враждовать? — Де'Уннеро оглянулся на Роджера, тут же замершего на месте. — Сколько десятилетий это длится?

— Мне казалось, вражда между нами закончилась много лет назад, — ответил тот. — Когда свергли Маркворта. Но я ошибся.

Монах издал короткий смешок и снова отвернулся к окну.

— Потому что затем ты привел в этот город братьев Покаяния, чем обесчестил себя и заслужил вечное проклятие. — Роджер продвинулся еще немного и схватил наконец штопор. — Не забыл, как Джилсепони с позором выгнала тебя из Палмариса?

Де'Уннеро с окаменевшим лицом медленно повернулся к нему.

— Мы думали, ты сдох, Де'Уннеро. — В голосе Роджера прозвучал откровенный вызов. — Мы надеялись, что ты сдох. Все беды, которые ты принес…

— Беды? — не сулящим ничего доброго тоном прервал его монах. — Это ты и твои жалкие друзья способствовали разложению величайшего в истории человечества ордена. И ведь ты до сих пор даже не понимаешь, какой вред вы причинили! Не понимаешь, что вы лишили людей Хонсе-Бира всякого чувства духовности и понятия хоть о какой-то справедливости!

— А я вот думаю, что именно ты в этом виновен.

— Я говорю истину! — яростно воскликнул Де'Уннеро. — Ты и твои гнусные друзья, начиная с этого идиота Эвелина, способствовали падению церкви Абеля. Когда-то они… — монах взмахнул рукой в сторону окна и улиц Палмариса за ним, — воспринимали нас как посланцев Божьих. Отец-настоятель абеликанской церкви был могущественнее короля во всем, что касалось людских душ. Вы в оголтелом эгоизме разрушили все это. Сначала Эвелин, чтобы покрыть собственное преступление — убийство. Потом его приспешники — Джоджонах, Элбрайн, Джилсепони. А дальше совсем жалкие ничтожества, околдованные уже ими.

— У меня нет ни малейшего желания обсуждать с тобой ход течения войны с демоном-драконом, Де'Уннеро. Как и окончание нашествия розовой чумы — ты ведь наверняка помнишь это незначительное событие? Если веру людей и поколебало падение Маркворта — я-то считаю, что в этом не было ничего удивительного, — то потом она вернулась и стала вдесятеро крепче. И это произошло благодаря тем, кто отправился на гору Аида, где человек, которого ты назвал идиотом, спас смертные тела людей!

Роджер думал, что от этих слов монах разъярится и набросится на него. И незаметно сжал покрепче штопор, надеясь, что у него появится шанс вонзить его в грудь Де'Уннеро.

— Ты неисправим, и потому тебя ждет тот же конец, — фыркнул, однако, тот. — Все они мертвы теперь, тебе это известно? Эвелин, Джоджонах… О да, мне доставило особое удовольствие складывать бревна для костра, на котором сожгли этого еретика. И Элбрайн. Я горжусь, что он погиб именно от моей руки.

Де'Уннеро вперил злобный взгляд в Роджера.

— И Браумин Херд, чтобы ты знал. Он тоже погиб от моей руки.

— Лжешь… — внезапно охрипшим голосом еле слышно произнес тот.

— Думаю, рыбы уже успели до костей обглодать его плоть. — Видно было, что монах чрезвычайно доволен собой.

— Лжешь! — уже громче воскликнул Роджер, чувствуя, как внутри закипает гнев.

Он старался подавить этот гнев, понимая, что Де'Уннеро нарочно подстрекает его — точно так же, как он сам недавно подстрекал этого человека в расчете на его вспыльчивость. Судя по самодовольной улыбке монаха, его намерения не вызывали сомнений.

— Все они мертвы, — повторил он. — А помнишь, кстати, брата Кастинагиса? Который был назначен служить в часовне Эвелина близ Кертинеллы? Этого я убил тоже, и часовню поджег я. В то время я был там вместе с молодым Эйдрианом, заявившим права на меч и лук отца, принадлежащие ему по праву.

Дыхание у Роджера вырывалось из груди с хрипом, колени подгибались. И все же он упрямо старался держать себя в руках, не желая доставлять Де'Уннеро ожидаемого удовольствия.

— Но трое все-таки остались, — задумчиво продолжал монах. — Ты здесь живой исключительно потому, что мне так взбрело в голову. Надоедливый коротышка Виссенти, конечно, прячется в Санта-Мер-Абель и очень скоро встретит там заслуженный конец. По правде говоря, мне наплевать как на него, так и на тебя. Я без огорчения дал ему сбежать, как могу позволить тебе выйти отсюда свободным человеком.

Роджер, услышав эти слова, сплюнул ему под ноги.

— Потому что, Роджер He-Запрешь, из трех оставшихся меня волнует только один человек. И ты знаешь, о ком я говорю.

Де'Уннеро зловеще расхохотался.

— Ты, она и твоя жена удрали, словно трюмные крысы, незадолго до того, как король Эйдриан ворвался в Палмарис, — продолжал он. — Думаешь, в этом городе все настолько преданы тебе и твоей приятельнице Джилсепони, что я ничего не смогу узнать? Воображаешь, все братья здесь, в аббатстве Сент-Прешес, настолько отравлены ложью Браумина Херда, что одобряют любые, даже самые нелепые перемены в церкви Абеля?

— Ты жаждешь узнать о ней? Спроси лучше об этом своего хозяина, демона-дракона! — закричал Роджер.

— Где она? — с убийственным спокойствием спросил монах.

— Не знаю!

— Врешь, скотина!

Де'Уннеро шагнул к нему — и Роджер, выбросив вперед руку, направил штопор прямо ему в грудь.

И тут же ощущение радостного предвкушения того, что ему наконец вот-вот удастся сразить самого ненавистного врага, сменилось взрывом дикой боли. Несравненный воин, Де'Уннеро среагировал молниеносно. Схватив протянутую к нему руку за запястье, он дернул ее вперед и вверх, заставив Роджера упасть на одно колено.

— Где она? — повторил монах, продолжая выворачивать ему руку.

Послышал хруст локтевого сустава, и Роджера накрыла волна боли. Он свалился бы на пол, если бы Де'Уннеро не схватил его за волосы, резко вздернув вверх. Бедняга потянулся к сломанной руке, но монах с силой ударил его по лицу, и Роджер, свалив столик, грохнулся на пол у стены.

Снова обретя способность видеть, он различил склонившегося над ним Де'Уннеро. И попытался ударить его ногой, но тот с силой прижал ее к полу.

— Ты ушел на север со своей женой, — сказал монах. — За Кертинеллу. Значит, в Дундалис. Когда я разыщу твою драгоценную женушку, может, мне удастся вытянуть из нее, где сейчас Джилсепони.

Упоминание о Дейнси придало сил Роджеру, и он попытался нанести удар свободной ногой, целясь в колено противника.

Однако Де'Уннеро успел отскочить и, не дав Роджеру возможности отвести ногу для нового удара, сам ударил его в лицо.

В глазах у того потемнело.

— В твоих силах облегчить участь жены, как и свою собственную, Роджер He-Запрешь, — как бы издалека донеслось до него.

Почувствовав, что его поднимают в воздух и ставят на ноги, он заставил себя открыть глаза и постарался сфокусировать взгляд.

Но все, что ему удалось увидеть, так это кулак Де'Уннеро, нацеленный в его челюсть.

Кулак метнулся вперед, и Роджер с размаху стукнулся затылком о стену.

Де'Уннеро с яростными криками набросился на него, осыпая ударами.

Очнулся Роджер некоторое время спустя на грязном полу камеры, в луже собственной крови. Почувствовал, что он тут не один, и с трудом приподнял голову.

В дверном проеме он различил темный силуэт Де'Уннеро.

— Мы продолжим наш разговор, когда ты будешь в состоянии чувствовать боль, — заявил он. — И понимать, чем твой отказ грозит твоей разлюбезной Дейнси.

С этими словами монах ушел.

Роджер без сил опустился на грязный пол. Ясно, что он провалялся без чувств несколько часов, и все же монах стоял здесь, дожидаясь, пока сможет отпустить это последнее замечание.

Головокружение. Боль. Однако навязчивее всего перед внутренним взором Роджера маячил внушительный темный силуэт, вызывающий у него неизведанное доселе, острое чувство беспомощности.

ГЛАВА 27 КРОВАВЫЙ СМЕРЧ

Погода на удивление благоприятствовала походу, а с помощью магических камней Эйдриан мог без труда заставить гореть даже самое сырое дерево. Камни помогали и в другом: всякий раз, когда на пути возникало какое-либо препятствие, молодой король, используя малахит, переносил через него по воздуху даже самые большие повозки.

Не удивительно, что отряд быстро и без происшествий пересек Вересковую Пустошь и уже начал подниматься в горы. Ни у кого не вызывало сомнений, что они находятся уже достаточно близко к странному противнику, тол'алфар: каждую ночь в лагере звучали негромкие мелодичные голоса, призывающие их «уйти», «вернуться домой», что заставляло солдат испуганно перешептываться.

Но если его люди и испытывали страх, об Эйдриане этого сказать было нельзя. Полный воодушевления, он расхаживая по лагерю и объяснял солдатам, что наличие этих голосов означает лишь близость цели.

— Они пытаются отпугнуть нас, — заявил он, — потому что знают: в честном бою им нас не победить. Когда мы найдем Эндур'Блоу Иннинес, а это непременно вскоре произойдет, тол'алфар останется лишь бежать от нас в страхе или умереть!

Подбодренные его словами и более всего — звучащей в них непробиваемой уверенностью, солдаты, услышав тихие голоса, начали потрясать в ярости кулаками и выкрикивать угрозы.

Убедившись, что его людьми вновь обретен боевой дух, молодой король вернулся в палатку, охраняемую двумя стражниками у входа. Оказавшись внутри, он не стал зажигать свечу, а, усевшись в темноте, сжал в руке камень души. Эльфы были совсем рядом!

Его дух покинул тело и понесся над лагерем, ориентируясь на летящие по ветру голоса. Вскоре он обнаружил группу тол'алфар среди деревьев, в лесистой лощине всего в нескольких сотнях ярдов к северу. Одни поодиночке, другие парами, они прятались в листве — и шептали, шептали, шептали.

Эйдриан хорошо знал этот трюк: с помощью магии эльфы могли посылать голоса вдаль, могли, изменяя их тембр, как сплести сеть звуков, так и полностью заглушить их.

Королю ничего не стоило, подойдя сюда с частью отряда, отогнать тол'алфар. Он, собственно, так и решил сделать, но, уже собираясь вернуться, заметил среди листвы знакомое лицо единственного эльфа, о котором он мог вспомнить как о друге.

Белли'мар Джуравиль.

Эйдриан не видел Джуравиля с того времени, когда тот вместе с Бринн Дариель отправился на юг. Надо полагать, поставив Бринн во главе Тогая, эльф вернулся домой.

Жаль. Среди всех тол'алфар только к нему он испытывал теплые чувства и не хотел убивать Джуравиля вместе с остальными его соплеменниками, которых искренне ненавидел.

Однако, похоже, ничего другого не остается.

Его дух вернулся в лагерь, скользнул в оставленное на время тело, и Эйдриан вышел из палатки.

— Сообщите офицеру Непобедимых, — сказал он стражникам у входа, — что мне нужна сотня его лучших людей! Выступаем немедленно.

Молодой король устремил взгляд на север, и на его точеном волевом лице заиграла удовлетворенная улыбка.

— Первая встреча, — прошептал он. — Которая, без сомнения, увенчается победой.

— Они прекрасно обучены и дисциплинированны, — сказал Джуравиль Каззире, сидя рядом с ней на низкой ветке. — Ничего другого от солдат Эйдриана я и не ожидал.

— Зачем он пришел? — уже не в первый раз спросила у него подруга. — Если люди заслуживают доверия, как ты с самого начала убеждал мой народ, почему юный Эйдриан обманул доверие Тилвин Тол?

Белли'мар Джуравиль с мрачным видом пожал плечами. Дасслеронд рассказала ему о последнем столкновении с Эйдрианом, о магической схватке между ними, в которой повелительница тол'алфар едва не погибла. Она знала, что юный упрямец, ставший королем Хонсе-Бира, непременно попытается найти путь в зачарованную долину эльфов, так что его появление ни для кого из них не стало неожиданностью.

Джуравиль вывел из Эндур'Блоу Иннинес большую группу тол'алфар. Рассеявшись вокруг приближающегося отряда, они песнями пытались убедить солдат отступить.

Результата их действия не принесли.

— Блайн Сенаннил видит их! — послышался голос снизу. — По твоему приказу ее лучники начнут предупредительный обстрел.

Ох как трудно было Джуравилю отдать подобный приказ! В этом вопросе, однако, госпожа Дасслеронд не шла ни на какой компромисс: если людей не удастся отогнать с помощью магического пения, Джуравиль должен вселить ужас в их сердца, поражая их в темноте, убивая во сне.

Его колебания рассеялись, как только он вспомнил выражение лица повелительницы тол'алфар, когда она давала ему последние напутствия; она — да теперь и сам Джуравиль — не сомневалась, что в намерения короля входит уничтожить эльфийскую долину.

— Пусть Блайн сама принимает решение, — отозвался Джуравиль, и обратившийся к нему эльф растворился в темноте.

— Может, когда-нибудь ты найдешь в своем сердце ответ на мой вопрос, — заметила Каззира, когда Джуравиль снова посмотрел на нее.

Ее тон и выражение лица причинили ему боль.

— Может, когда-нибудь я пойму, почему юный Эйдриан так отличается от родителей. — Джуравиль нежно сжал тонкие пальцы подруги. — Полуночник был великий человек, и Джилсепони доказала, что достойна его.

— Ты всегда отзывался о них обоих только с самым искренним восхищением. Но как же Эйдриан? Ведь он вырос среди вас. Как получилось, что в его душе поселилась тьма?

— Может, все дело именно в этом, — ответил Джуравиль. — Я всегда считал, что той ночью на поле близ Палмариса мы поступили неправильно, забрав у Джилсепони новорожденного Эйдриана. Ребенка должна была воспитать его мать.

— Возможно, именно в этом все корни дальнейшего зла, — согласилась Каззира. — Теперь не только Эйдриан, но и Джилсепони испытывает к вам ненависть. Они очень серьезные враги.

— Джилсепони страдает и чувствует себя обманутой, но она нам не враг, — задумчиво произнес эльф.

— Ты в этом уверен? А Эйдриан?

— Мальчик в ярости, он заблуждается — настолько, что я никогда ничего подобного даже и представить себе не мог, — ответил Джуравиль.

— Чары наши на людей не действуют. Нам придется сражаться с ними.

Джуравиль и сам понимал это. Внезапно Каззира вздрогнула и недоуменно оглянулась, широко распахнув глаза.

— Что случилось? — насторожился эльф.

— Я почувствовала холодное дуновение, — ответила она. — Странно. Как будто что-то пронеслось мимо. Похожее ощущение возникало, когда мы бросали людей в болото и их дух покидал тело.

Джуравиль, доверявший чуткости подруги, не совсем понял, о чем она говорит. Спустя мгновение их взгляды встретились.

— Очень странно, — повторила Каззира.

Молодой король шагал во главе отряда, Садья рядом с ним игрой на лютне поднимала дух солдат.

— Тол'алфар! — закричал Эйдриан. — Я желаю видеть вашу повелительницу!

Не получив ответа, он вскинул руку в сторону маленькой рощицы. С его пальцев сорвалась ослепительная молния. Деревья вспыхнули.

Эйдриан подал знак, и солдаты разделились, окружая рощу.

— И немедленно! — крикнул король. — Иначе я в клочья разнесу всю вашу драгоценную долину!

Из-за деревьев со свистом вылетело множество маленьких стрел, устремившихся в его сторону. Король, не моргнув глазом, схватил Садью за руку и прикрыл ее телом. Дотронувшись до одного из магических камней, вправленных в нагрудник доспехов, он окружил себя мерцающей волной энергии, как щитом заслонившись ею от града стрел.

Король простер руку с зажатым в ней графитом; и вновь засверкали разрушительные молнии, срезавшие деревья, словно косой. Эйдриан подал команду, и солдаты, обнажив мечи, бросились к маленькой роще.

Некоторые из них падали, сраженные короткими стрелами, выпущенными с фланга. Заметив, откуда летят стрелы, король послал молнию в том направлении, и на землю упало обуглившееся тело эльфийки.

— Ох… — прошептала Садья, прижав к губам ладонь. — Эйдриан… Это же…

Не слушая ее, он рванулся вперед, удерживая невидимый магический щит, защищающий его от стрел.

На бегу он услышал голос Джуравиля, отдающего тол'алфар приказ отступить.

Спустя несколько мгновений король был уже подле деревьев и воззвал к магии рубина, вправленного в эфес Урагана, своего чудесного меча. Огненный шар обрушился на отступающих эльфов.

Эйдриан стал свидетелем, как один из закованных в доспехи гвардейцев столкнулся с эльфом, который нанес удар, не имевший никаких шансов достигнуть цели. Нападавший молниеносно отпрянул, но тут же снова ринулся вперед и вонзил тонкий меч между пластинами доспехов гвардейца.

Тот упал, и его место с улыбкой занял Эйдриан.

— Ну, вот мы и встретились, предатель, — сказал эльф, в котором король узнал Тес'тен Давия. — Не думал, что мне выпадет шанс прикончить заблудшего сына Элбрайна-Полуночника!

С этими словами эльф ринулся вперед.

Молодой король не захотел тратить время на поединок по правилам. Направив меч в сторону противника, он послал волну энергии через вправленный в эфес графит. Ослепительная молния оторвала нападавшего от земли и с силой швырнула о ствол дерева; при этом и упавшего эльфа, и само дерево охватило пламя.

— Вот чем обернулся твой шанс, — насмешливо заметил Эйдриан, хоть эльф его, конечно, не слышал. — Удовлетворен? — С усмешкой, больше напоминающей гримасу, молодой король отвернулся.

— Джуравиль! — закричал он. — Я знаю, ты здесь! Выходи, встретимся лицом к лицу!

Тот, однако, не появился. Сражение, так быстро завязавшееся, столь же быстро и закончилось.

— Они отступили на запад! — сообщил один из гвардейцев.

— Будем преследовать, мой господин? — спросил у Эйдриана другой.

Король улыбнулся и покачал головой.

— Пусть отступают… дальше своей долины все равно убежать не смогут. Они от меня нигде не скроются.

Вскоре отряд Эйдриана вернулся на исходную позицию, потеряв в схватке шестерых и получив около двух десятков раненых, некоторые из них находились в тяжелом состоянии. На поле боя остались лежать семь эльфов; все они, за исключением одного, погибли от магических ударов короля.

— Убивайте любого, кого увидите, — приказал король командирам и в сопровождении потрясенной Садьи удалился в палатку.

— Эти мелкие пакостники воображают, будто могут выдержать мой натиск, — сказал он ей. — Все еще не понимают, кто такой Эйдриан Будабрас!

— Как же глубоко ты ненавидишь их, — заметила певица. — Там, в этой роще…

— Они много лет держали меня в рабстве, издеваясь надо мной, так что теперь только получают по заслугам, — прервал ее Эйдриан и знаком предложил сесть рядом.

Потом он показал Садье камень души, закрыл глаза и снова предпринял путешествие в духе.

Скользя между деревьями, он довольно скоро увидел двух эльфийских лучников.

И не колебался ни мгновения. Эльфийку ему удалось застать врасплох; король мгновенно проник в ее тело. Конечно, он понимал, что долго там не продержится — воля тол'алфар была гораздо сильнее человеческой, — но много времени ему и не требовалось. Находясь в его власти и побуждаемая его волей, эльфийка выскочила из-под сени деревьев, взмахнув рукой.

Да, она почти сразу же сумела вытолкнуть наружу завладевший ее телом дух, но лишь для того, чтобы увидеть летящий в ее сторону град стрел. В цель попали не многие, но этого оказалось достаточно.

Второй эльф, все еще находящийся в укрытии, отчаянно звал назад безрассудную, как он полагал, подругу, когда дух Эйдриана напал и на него.

Однако эльф был настороже — возможно, потому, что стал свидетелем гибели подруги. Он сражался более яростно и, предостерегая друзей, громко выкрикнул: «Демон!» Он даже успел произнести слово «одержание».

Солдаты снова выпустили лавину стрел. На этот раз цели достигли лишь несколько, но эльф, сраженный ими, упал замертво, как и его подруга.

Путешествие в духе требовало огромного напряжения, и Эйдриан почувствовал усталость. Тем не менее он не сдавался и пролетел вдоль всего периметра лагеря.

Однако других тол'алфар поблизости не обнаружил.

Вернувшись в свое тело, Эйдриан объяснил солдатам, где нужно искать. И те вскоре принесли в лагерь тяжелораненую эльфийку.

— Свяжите ее и не спускайте с нее глаз, — приказал король. — С первым лучом солнца она выведет нас к Эндур'Блоу Иннинес.

Белли'мар Джуравиль и госпожа Дасслеронд стояли на высоком гребне горы над затянутой туманом долиной, своим родным домом, Эндур'Блоу Иннинес. Воздух был свежий, холодный, ослепительно сияло солнце. Время, казалось, замерло, все вокруг дышало миром и покоем.

Однако оба эльфа прекрасно понимали, насколько обманчиво это впечатление. Оба они знали, что Эйдриан и его отряд быстро приближаются.

— Он безошибочно движется в нашем направлении, — произнесла хозяйка Кер'алфара.

Она стояла с закрытыми глазами, держа на раскрытой ладони зеленый магический камень. Джуравиль и без ее слов знал об этом. Вернувшиеся этим утром лазутчики в очередной раз сообщили, что Эйдриан быстро приближается к Эндур'Блоу Иннинес.

— Я приказал лучникам держаться подальше от людей, — сказал эльф.

— Обычно тол'алфар всегда нападают на врагов из укрытия, — заметила госпожа Дасслеронд. — Не только чтобы поразить их стрелами, но чтобы сломить их мужество и заставить отказаться от своих намерений.

— В данном случае это невыполнимо, — вздохнул Джуравиль, хотя и понимал, что повелительница эльфов не нуждается в его объяснениях. — Со времени сражения в роще мы постоянно предпринимали попытки напасть на людей. Все они закончились неудачей: Эйдриан находил наших стрелков и сообщал солдатам, где они прячутся, или же сам нападал на них, используя магию драгоценных камней. Более двух десятков тол'алфар пропали, моя госпожа, и, боюсь, большинство из них мертвы или находятся в плену у людей.

Дасслеронд закрыла глаза; эти слова каленым железом жгли ей сердце. В мире, где властвовали люди, тол'алфар были малочисленным народом, и потеря двадцати из них была почти невосполнимой.

— Ты считаешь, что нам следует спрятаться в долине под прикрытием тумана, создаваемого магией изумруда, — прошептала она.

— Именно так, моя госпожа.

— Он захватил в плен Блайн Сенаннил, — сообщила Дасслеронд. — Это показывает изумруд. С помощью камня души Эйдриан овладел ее сознанием. Вопреки собственному желанию она выводит его на нас.

— Ты можешь укрыть Эндур'Блоу Иннинес и от Блайн, — посоветовал Джуравиль. — Ею придется пожертвовать.

Госпожа Дасслеронд одарила его ледяным взглядом золотистых глаз. У Джуравиля возникло ощущение, будто она стала выше ростом и от нее повеяло холодом. Однако спустя мгновение хозяйка Кер'алфара уже выглядела как прежде.

— Не могу… — сказала она.

Джуравиль удивленно посмотрел на повелительницу эльфов.

— Она сама потребовала бы, чтобы ты поступила именно так!

— Я готова предоставить Блайн своей судьбе, хотя это разрывает мне душу, — ответила Дасслеронд. — Но это не поможет мне укрыть долину от Эйдриана.

Джуравиль молча выслушал это ошеломляющее признание.

— Он ищет меня с помощью магии — и здесь он сильнее меня. Какую бы защиту я ни воздвигла, он ее преодолеет.

— В таком случае мы обречены, — сказал Джуравиль. — И Эндур'Блоу Иннинес тоже. Сражаться с этим человеком бессмысленно.

— Не все еще потеряно, — сказала госпожа Дасслеронд. — Протяни руку.

Мгновение поколебавшись, эльф подчинился.

Хозяйка Кер'алфара опустила правую руку к бедру, выхватила из ножен маленький кинжал и полоснула им Джуравиля по ладони. Тот сжал зубы, но не отстранился.

Открыв левую ладонь, госпожа Дасслеронд прикоснулась к лежащему на ней изумруду. Потом, не дрогнув, сделала разрез на собственной ладони и принялась перекатывать по ней камень. После чего накрыла рукой ладонь Джуравиля.

— Пестил пе'инфор тесту, — нараспев произнесла повелительница эльфов.

Джуравиль широко распахнул глаза. Эти слова означали: «Даю тебе мое знание». Начало песни передачи силы тол'алфар — песни, которую, если уж она была заведена, следовало непременно допеть до конца.

Голос госпожи Дасслеронд глубоко проникал в сознание Джуравиля, а тайны изумруда открывались сознанию, многократно повышая его восприимчивость.

Эльф закрыл глаза, погрузившись в глубь своей души. Время, казалось, остановилось или, может быть, текло сейчас с другой скоростью. Перед его внутренним взором возникали места, где он когда-то бывал. Он увидел гору Аида и воздетую над застывшей лавой руку Эвелина — причем не как воспоминание, а въяве! Он увидел Дундалис и Тимвивенн, родину народа Каззиры далеко на юге. И ему стало ясно, что с помощью невероятного могущества изумруда он может попасть в эти места, может свернуть само пространство и время.

Внезапно все эти ощущения исчезли, вокруг был только мрак. Джуравиль не сразу смог открыть глаза, а когда все же с усилием распахнул их, то увидел, что рядом с ним и Дасслеронд стоит Каззира.

И еще он почувствовал усталость, неимоверную усталость…

— Владычица, что ты задумала? — прошептал он.

Дасслеронд убрала руку, оставив изумруд у него на ладони. Каззира подошла к возлюбленному и обняла за плечи, поддерживая и ободряя.

На губах Дасслеронд заиграла теплая улыбка. Джуравиль подумал, что повелительница эльфов выглядит так, словно избавилась от непосильной ноши.

— Эйдриан идет к долине эльфов, чтобы дать нам бой. — Голос Дасслеронд звучал почти безмятежно. — Я разочарую его, показав, как можно спастись, когда, казалось бы, все уже потеряно. А ты собери всех тол'алфар, живущих в Эндур'Блоу Иннинес, Белли'мар Джуравиль, и вместе с Каззирой и нашим дорогим гостем, королем док'алфар, перенесись подальше от этого места. Камень теперь твой. И ты знаешь, как это сделать.

— Повелительница, ты не можешь…

— Не сомневайся во мне, Белли'мар Джуравиль. Я знаю, как опасен Эйдриан. И эту опасность навлекла на наш народ я. Теперь для меня настало время расплатиться за ошибки. Поторопись, пока изумруд еще не утратил связи с моей душой и телом.

Джуравиль смахнул с ресниц выступившие слезы.

— Моя госпожа… — только и смог прошептать он.

Владычица эльфов со спокойной улыбкой перевела взгляд на его подругу.

— Моя жизнь была долгой и богатой событиями. Жаль, конечно, что я не увижу своими глазами воссоединение наших народов. Храбрая Каззира, ты должна достойно воспитать детей Белли'мара Джуравиля. Именно они со временем будут править тол'алфар. И я надеюсь, что король Элтирааз будет милостив к собратьям, которые так нуждаются в его помощи в эти мрачные времена.

— Так и будет, повелительница, — горячо ответила эльфийка.

Дасслеронд подняла над головой окровавленную руку, сжала ее в кулак и в последний раз перевела на Джуравиля и Каззиру взгляд золотистых глаз.

Потом откинула голову назад и… исчезла.

Каззира вопросительно посмотрела на друга. Тот стоял с пульсирующим изумрудом на ладони, остро чувствуя, как камень отдает ему часть силы владычицы, с которой был связан на протяжении столетий. Ощущение было невероятно сильным, жизненные энергии Джуравиля и Дасслеронд словно слились через камень воедино.

Эльф сделал глубокий вдох, стараясь взять себя в руки, не давая завладеть душой нахлынувшему на него чувству сожаления и скорби.

— Мы все должны как можно быстрее покинуть это место.

— А что будет с Эндур'Блоу Иннинес?

Джуравиль поднял взгляд на горы и не произнес ни слова, лишь задумчиво покачав головой.

Владычица Кер'алфара внезапно возникла перед людьми, словно появившись из воздуха. В отряде тут же воцарилась необычайная суматоха. Одни солдаты испуганно попятились, другие бросились вперед.

Однако Дасслеронд вскинула окровавленную руку, на расстоянии вытягивая из изумруда силы. Земля перед ней осела и покатилась, точно волна, сметая тех, кто рванулся вперед.

Кое-кто из солдат вскинул лук и выстрелил, но их стрелы не достигли повелительницы эльфов, защищенной магией изумруда.

Но когда вперед вышел человек, на чьих губах играла кривая улыбка, госпожа Дасслеронд даже не попыталась обрушить на него магию.

— Долго же мне пришлось ждать этого момента, — небрежно уронил Эйдриан. — Занимаясь моим обучением, ты допустила серьезную ошибку, Дасслеронд. Сделала меня слишком сильным.

— Моя главная ошибка в том, что я не позволила тебе умереть на поле у стен Палмариса, — ответила повелительница тол'алфар. — Я совершила страшную глупость, и все потому, что считала твоим отцом Элбрайна-Полуночника. В то время как им воистину был сам Бестесбулзибар!

Эйдриан расхохотался.

— Ты так говоришь, потому что я отвергаю тебя и твой гнусный народец? Потому что я стал слишком могуч, чтобы тол'алфар могли по-прежнему управлять мной? Ты боишься меня, потому что понимаешь: тебе меня не одолеть!

— Я уже сделала это, — спокойно ответила владычица эльфов.

Произнеся нараспев несколько слов, она подняла руку и взмахнула ею, окутывая себя кровавым туманом.

Эйдриан, яростно взревев, вскинул Ураган. С клинка сорвалась сверкающая молния и ударила в маленькую стройную фигурку.

Однако кровавый туман рассеял молнию, и Дасслеронд она не принесла никакого вреда. По-прежнему держа руку над головой, она начала медленно кружиться на месте.

— Истекай, моя кровь, истекай, моя душа, — пела хозяйка Кер'алфара. — Кружись вихрем, моя кровь, кружись вихрем, мой дом.

— Что за чушь ты несешь? — прошипел молодой король.

— Пусть мое сердце кровью истекает, пусть кровавый туман мою долину укроет…

Эйдриан начал осознавать смысл происходящего. Глаза у него расширились, лицо исказила злобная гримаса.

— Нет! — закричал он и махнул рукой, приказывая схватить повелительницу эльфов.

С его меча сорвалась еще одна молния, самая мощная, самая яркая, на какую только он был способен.

Но Дасслеронд словно и не заметила этого, продолжая кружиться внутри полупрозрачной красноватой сферы, в которую оказалась замкнута.

Первый ряд наступающих замер, едва их оружие соприкоснулось с туманом, окружавшим владычицу эльфов; спустя мгновение их тела оказались охваченными алым пламенем. Несчастные с воплями отскочили назад.

— Что за колдовство ты творишь, Дасслеронд? — вопросил король, вплотную подойдя к красноватому кокону.

— Никто не найдет это зачарованное место. — Хозяйка Кер'алфара в упор взглянула на взбешенного Эйдриана. — Не будет к нему ни пути, ни следа. Не выведет туда ни птичий щебет, ни ветра нескончаемая песнь. Ни друг, ни враг мой дом не обнаружат. И способ есть один — чтоб кровь врага с моей смешалась кровью.

Она замолчала, испустив удовлетворенный вздох, словно выполнила все, что намеревалась, по-прежнему глядя прямо в лицо короля.

— Да, я потерпела поражение, Эйдриан, — заговорила госпожа Дасслеронд.

Голос ее становился все тише, а тело словно таяло, становясь прозрачным, в то время как сфера вокруг нее наливалась алым цветом и увеличивалась в размерах.

— Но до Эндур'Блоу Иннинес тебе не добраться.

— Я найду твою драгоценную долину! — прорычал король.

Повелительница эльфов лишь улыбнулась и растаяла, оставив после себя пульсирующий алый смерч. Все быстрее и быстрее вращался созданный Дасслеронд вихрь, а потом, сорвавшись с места, унесся в сторону запада.

Мысленно потянувшись к вправленному в нагрудную пластину камню души, молодой король освободил свой дух. Тот полетел за смерчем и даже обогнал его, когда впереди показалась Эндур'Блоу Иннинес. Спустя мгновение дух Эйдриана пересек границу зачарованной долины эльфов — места, где он вырос.

Однако ему тут же пришлось спасаться бегством, и он едва не угодил в ловушку, когда кровавый вихрь, в который обратилась владычица эльфов, вторгся в долину и раздался вширь, покрывая все, что находилось в Эндур'Блоу Иннинес, втягивая в себя каждое дерево, каждую травинку, каждую пядь земли.

А потом волшебный вихрь неожиданно исчез, и нечто непреодолимое отшвырнуло дух Эйдриана назад, вернув его в тело.

Возвращение было таким неожиданным и резким, что молодой король с трудом устоял на ногах — он наверняка бы упал, если бы Садья не поддержала его. Лишь сейчас осознав, что же именно только что сотворила Дасслеронд, он едва не взвыл от ярости.

— Будь ты проклята! — закричал вне себя Эйдриан, и его слова унес ветер. — Будь ты проклята, Дасслеронд!

Она погибла, растворившись в кровавом вихре, вложив всю себя в магическое действо невероятной силы. Молодой король понял, что его победа теперь ничего не стоит, поскольку, покидая этот мир, повелительница эльфов унесла с собой всякую надежду на покорение Эндур'Блоу Иннинес.

Эльфийская долина была для госпожи Дасслеронд намного дороже собственной жизни.

ГЛАВА 28 ВЕРОЛОМНОЕ НАПАДЕНИЕ

— Этот тоже времени даром не теряет, — с оттенком иронии заметила Бринн Дариель.

Они с Астамиром стояли на зубчатой стене Дариан-Дариалла, глядя на юг, откуда приближалась огромная армия Хасинты, причем среди ее знамен можно было разглядеть, что уже мало их удивило, хоругви абеликанской церкви.

— Видимо, ятол Де Хамман направился сюда прямо из Авру Изы, — сказал мистик. — Вообще-то я думал, что прежде он обратит внимание на юг, вступив в схватку с теми, кто противится объединению Бехрена под властью ятола Ваадана.

Надо сказать, появление Де Хаммана не застало их врасплох. Тогайранка успела не только собрать значительные силы на разделяющем страны плато, но и послала туда некоторых командиров своего гарнизона и дракона Аграделеуса, чтобы укрепить линию обороны.

— Как думаешь, это результат его самонадеянности? — спросила Бринн.

То, с какой надеждой она посмотрела на Астамира, напомнило ему, насколько еще его подруга молода и неопытна.

— Или так, или мы недооцениваем объединенную мощь Хасинты и армии аббата Олина. — Судя по тону мистика, он скорее придерживался второй точки зрения. — Немногие города встали на сторону ятола Бардоха. А раз так, то, как только Авру Иза отошла к Хасинте, Де Хамман имел все основания считать, что Бехрен снова в руках ятола Ваадана. Но даже если это так, я ожидал, что он хорошенько подумает, прежде чем вести армию на Дариан-Дариалл.

— Аббат Олин не желает поступиться одной из традиционно принадлежащих Бехрену территорий.

Взглянув на Бринн, Астамир увидел, что в ее карих глазах вспыхнули огоньки, точно такие же, как во времена давних победоносных схваток с бехренцами.

— По большому счету меня беспокоит не столько аббат Олин, сколько твой юный друг, нынешний король Хонсе-Бира, — сказал мистик.

— Нам неизвестно, какую роль во всем происходящем играет Эйдриан. — Тогайранка, казалось, хотела отвести от молодого короля обвинения. — Может, он даже не знает о походе Олина на Хасинту.

— Аббат Олин пришел сюда с десятью тысячами солдат Хонсе-Бира.

— Это в основном наемники.

— Но тем не менее они выступают под новым флагом короля Эйдриана, — возразил ее друг. — И Олина поддерживает флот Хонсе-Бира. Если аббат Олин, который не является главой абеликанской церкви, в состоянии ради удовлетворения собственных прихотей собрать подобные силы, то, поистине, в королевстве твоего друга с порядком еще хуже, чем в Бехрене.

Судя по выражению лица тогайранки, Астамиру удалось ее убедить.

В этот момент они заметили группу всадников, отделившихся от основных сил Де Хаммана и скачущих в направлении южных ворот Дариан-Дариалла.

Бринн и мистик поспешили к этим воротам и оказались на стене подле них одновременно с всадниками. Над ними развевались три штандарта: Хасинты, церкви Абеля со стилизованным изображением ели и третий — белый, флаг переговоров. Всадники осадили коней у закрытых ворот.

— Я принес небывалые новости! — прокричал человек, находящийся в центре группы всадников, широкоплечий, чрезвычайно внушительно выглядящий бехренский воин, хотя, судя по всему, чежу-леем он не был. Пышные усы опускались по сторонам его рта и переходили в мелко вьющуюся бороду; из-под тюрбана выбивались черные густые волосы.

— Сообщи их! — ответила тогайранка, опередив привратника.

Всадник поднял на нее взгляд; по его смуглому лицу пробежала тень узнавания.

— Тогайский Дракон! — закричал он. — Мой господин, ятол Де Хамман, послал меня сообщить тебе, что, к великой нашей радости, Бехрен снова единая страна.

Бринн бросила на Астамира обеспокоенный взгляд.

— Нам поручено еще раз поблагодарить тебя, Тогайский Дракон, за помощь, повлиявшую на исход сражения с изменниками, не пожелавшими признать власть ятола Ваадана: Мои господа считают, что они перед тобой в долгу.

С этими словами он учтиво склонил голову к шее своего чалого жеребца.

— Господа, — сказала тогайранка так тихо, что ее услышал лишь стоящий рядом мистик. — Ну разумеется, господин у него теперь не один.

— Аббат Олин неплохо потрудился, — так же тихо отозвался тот.

— От имени Тогая желаю ятолу Ваадану успешно преодолеть последствия войны, — ответила Бринн посланцу. — Однако меня удивляет, с какой стати ятол Де Хамман счел возможным наступать на Дариан-Дариалл.

— Но ты ошибаешься, предводительница Тогая. Ятол Де Хамман вовсе не собирается завоевывать город, он хочет лично сообщить тебе о нашей великой победе и долгожданном воссоединении Бехрена. Именно поэтому мы пришли сюда, прежде чем вернуться домой.

— В таком случае, передай мои поздравления ятолу Де Хамману, — сказала тогайранка. — А вам желаю доброго пути.

Воин заколебался, как будто слова Бринн удивили его.

— Госпожа, — спросил он, — разве Дариан-Дариалл не распахивает ворота перед бехренцами точно так же, как перед тогайру? Разве, согласно договору, он не является открытым городом?

— Является.

Под пышными усами расплылась широкая улыбка.

— В таком случае, будь добра, прикажи распахнуть ворота и позволь нам войти в город. Мы передохнем, пополним припасы и отпразднуем нашу великую победу вместе с союзниками, тогайранцами!

Бринн посмотрела на Астамира.

— Это, конечно же, уловка. Бехренские солдаты хотят войти в Дариан-Дариалл, а мы, чтобы они не слишком утомились при штурме, должны распахнуть перед ними ворота!

— И тогда ятол Де Хамман, пальцем о палец не ударив, сможет доложить в Хасинту, что Бехрен восстановлен в прежних границах, — отозвался ее друг.

— Ты тоже считаешь, что это не просто визит вежливости?

Мистик бросил взгляд на замершую в ожидании армию.

— Де Хамман явился сюда с десятью тысячами солдат. Быстро в Дариан-Дариалле они припасы не пополнят, и ятол отлично это понимает. И до Дариан-Дариалла было ничуть не ближе, чем до Хасинты. Долгонько же ему пришлось идти по открытой пустыне, чтобы нанести тебе визит вежливости!

— К тому же дорога на Хасинту лучше, и там расположено насколько оазисов, — добавила тогайранка.

— Так ты откроешь им ворота?

— Скорее волчью стаю пущу в конский загон, — решительно отрезала она и снова обратилась к посланцу: — У нас нет условий для размещения такой большой армии. Для ваших скакунов не хватит конюшен, да и припасов для пути в Хасинту для такого количества солдат под рукой не найдется. Если вашим людям необходим отдых, они могут заходить — человек по сорок.

— Боюсь, моего господина, ятола Де Хаммана, крайне удивит подобное к нам отношение, — сказал широкоплечий бехренец. — Он призывает тебя распахнуть ворота в соответствии с договором, заключенным тобой с ятолом Вааданом, по которому Дариан был передан под твое управление. Мы не станем надолго задерживаться в вашем славном городе, госпожа, и нам не требуется большого количества припасов. Нам нужно лишь подковать и напоить коней.

— Понятно, — ответила Бринн. — Ну что же, против этого возразить трудно. Заходите… по сорок, как я сказала, человек.

— Но мой господин…

— Только на подобных условиях, посланец.

— Но ведь существует договор!

— Я его неукоснимо соблюдаю, — твердо заявила тогайранка. — По сорок человек.

Пышноусый бехренец открыл было рот, но потом, по-видимому, передумал. По взмаху его руки всадники развернули коней и поскакали обратно.

Бринн посмотрела на Астамира, и тот кивнул в знак одобрения. Потом она перевела взгляд на одного из своих командиров.

— Соберите всех воинов, но так, чтобы их не было видно из-за стены. Пошлите сигнальщиков на башни.

— Что они должны передать?

— Пока ничего, — сказала тогайранка. — Таналак Кренк со своими людьми и Аграделеус неподалеку. Если понадобится, они быстро окажутся у стен города.

Командир кивнул и удалился.

— Можно не сомневаться, ятол Де Хамман будет крайне недоволен, — заметил мистик, провожая взглядом посланцев, уже почти достигших передовых отрядов армии ятола.

— Думаешь, он решится напасть?

— Или окружить город, — отозвался Астамир. — Вряд ли ятол осмелится атаковать нас по собственной инициативе… в особенности если учесть, что часть его армии составляют солдаты Хонсе-Бира. Он, несомненно, выполняет приказ ятола Ваадана.

— И аббата Олина.

— Скорее всего.

— Но чем это все закончится? Неужели аббат осмелится затеять войну с тогайру, даже не закончив наводить порядок в Бехрене? Разве всего несколько недель назад Маду Ваадан в своем собственном дворце не провозгласил, что мы союзники?

— Неизвестно, насколько обоснованны наши опасения, — пожал плечами мистик. — Может, как утверждает посланец, это и впрямь всего лишь визит вежливости. — Не успел он договорить, как войско ятола пришло в движение, перестраиваясь по ходу фронтом, словно готовясь к атаке. — Может, правители Хасинты просто тебя проверяют. Без сомнения, намерения у аббата Олина самые хищнические, а раз так, он, конечно, хочет, чтобы Дариан-Дариалл вернулся к Бехрену.

— Мы однажды уже выстояли против бехренцев, — последовал решительный ответ.

Однако Астамир, хорошо знавший Бринн, понял, что ее решимость была скорее вынужденной.

— Отступление бехренцев объяснялось не столько тем, что ты одержала над ними верх, сколько падением Чезру Эакима Дуана, — возразил он. — Долго бы ты продержалась, если бы Хасинта не отозвала войска?

— Верно, — не стала спорить тогайранка. — А теперь они еще сильнее — с ними монахи с магическими камнями и солдаты с севера.

Она помолчала, задумавшись.

— Неужели я совершила ошибку, поверив Маду Ваадану?

— Ты не могла предугадать, каковы будут истинные намерения аббата Олина, — заметил мистик.

От основной массы бехренцев отделилась новая группа всадников; на этот раз в центре ее виднелась знакомая фигура ятола Де Хаммана.

— Бринн Дариель! — крикнул он, достигнув ворот. — Как понимать твои слова? Разве мы не сражались на одной стороне против Гайсана Бардоха и этого пса Перидана? Разве не ты своим замечательным мечом отсекла голову ненавистному Бардоху?

— Твоя правда, ятол, мы были союзниками, — ответила тогайранка. — Именно поэтому я в недоумении, видя у ворот города армию Хасинты.

— Не на людях, — прошептал Астамир, незаметно коснувшись ее руки.

Бринн сделала Де Хамману знак подождать, в сопровождении мистика спустилась по лестнице и вышла навстречу всадникам через потайной лаз недалеко от ворот.

Астамир обратил внимание на то, что при их приближении Де Хамман не спешился.

— Но ведь мы по-прежнему союзники? — спросил ятол с высоты своего скакуна. — Несмотря на кое-какие имеющиеся между нами разногласия, ятол Ваадан считает Бринн Дариель свои другом.

— А что думает по этому поводу аббат Олин? — осведомилась тогайранка, и мистик снова прикоснулся к ее руке.

— Мы не меньше вас самих обеспокоены состоянием дел в Бехрене, — быстро сказал он, чтобы не дать разгореться зарождающейся враждебности. — Вы нанесли столь быстрый и решительный удар по Авру Изе, что мы до сих пор теряемся в догадках, как это вам удалось.

— Ятол Ваадан старается возродить единство Бехрена. Тебя это удивляет, Джеста Ту? — Де Хамман рассерженно воззрился на тогайранку. — Аббат Олин, заключивший с Бехреном союз, помогает нам в этом. Мы считали, что Бринн Дариель и Тогай тоже являются нашими союзниками.

— Так оно и есть, если ваша цель возродить свою страну, вернуть Бехрену мир и спокойствие, — сказала Бринн.

— Мы стремимся именно к этому.

— Тогда союзу между нашими народами ничто не угрожает.

— В таком случае я распоряжусь, чтобы мои командиры начали вводить в город усталых солдат, — с натянутой улыбкой произнес ятол.

— Разумеется — по четыре десятка человек, я ничего не имею против.

Де Хамман мгновенно помрачнел.

— Ни о чем подобном не упоминается в соглашении, по которому Дариан отошел тебе.

— Это соглашение касается торговли и возможности мудрецов посещать скрипторий. Я не считаю, что оно распространяется на армию, пришедшую под стены моего города.

— Даже на армию союзников?

— На любую армию, если она не подчиняется власти Тогая.

— Расторжение договора будет на твоей совести, Бринн Дариель, — предостерег ее ятол. — Мы пришли как друзья…

— В таком случае отпусти большую часть солдат, — перебила она Де Хаммана. — Пусть возвращаются в Хасинту, а ты и несколько командиров можете войти в город. Я уже сказала, что не желаю впускать в Дариан-Дариалл чужеземную армию, даже учитывая твои заверения, что она явилась сюда с дружественным визитом. Как думаешь, ятол Ваадан хотел бы, чтобы во главе десяти тысяч тогайру я вошла в Хасинту? И нет особой разницы, под каким предлогом я бы вздумала это сделать.

— Чужеземную армию, — раздраженно повторил ятол Де Хамман. — Очень многие в Дариане вряд ли сочтут бехренскую армию чужеземной!

— Вполне возможно, — ответила тогайранка, слегка отступая назад. — Только вот армия эта далеко не бехренская. А город этот называется Дариан-Дариалл, и по соглашению с ятолом Вааданом принадлежит он Тогаю.

— Много ли стоит соглашение, заключенное под давлением?

— Это был выбор со стороны ятола Ваадана, при каких бы обстоятельствах соглашение ни заключалось.

— Выбор… — Де Хамман повернулся и посмотрел на свою армию. — Любопытное ты нашла слово.

Он снова вперил в Бринн взгляд из-под насупленных бровей.

— Наши народы стоят на крутом обрыве, и чем это кончится, зависит от выбора, который сделают их предводители. На таком же крутом обрыве, как тот, что на краю плато, разделяющем Бехрен и тогайские степи, — и тебе, Тогайский Дракон, надо определиться, на какой ты стороне.

Ятол сидел в седле, возвышаясь над женщиной, величественно скрестив на груди руки, и вся его поза выражала несокрушимую уверенность.

— Смотри не ошибись, делая выбор.

— Я его уже сделала.

Астамир мысленно похвалил подругу за решимость и за то, как она вела себя с высокомерным Де Хамманом. Подумать только! Всего несколько недель назад, когда ятол Перидан прогнал его до самой Хасинты, этот человек выглядел жалким и сломленным, а теперь, поди ты, — самоуверенный предводитель армии, стремительно наступающей по пескам пустыни.

Он очень опасен сейчас, понимал мистик. Потому что Де Хамман, конечно, осознавал, что маячившее перед ним сражение — если он предпочтет сражение — будет самым трудным со времени падения Перидана и Гайсана Бардоха. Неужели он успел проникнуться такой самоуверенностью, что в самом деле предпримет подобную попытку?

Или, добиваясь своего, поищет способ полегче?

Эта мысль заставила взгляд Астамира заметаться из стороны в сторону, внимательно ощупывая всех, кто сопровождал ятола. И поэтому он ничуть не удивился, когда спустя несколько мгновений Де Хамман подал своим людям знак возвращаться и один из них как бы невзначай приподнял край попоны, наброшенной на седло.

Инстинктивно, за мгновение до того, как уловил легкий шелест, мистик с силой оттолкнул Бринн, сбив ее с ног. Тогайранка возмущенно вскрикнула, а Астамир почувствовал острую боль: в его предплечье вонзилась стрела, выпущенная из арбалета — оружия, широко распространенного у монахов церкви Абеля. Не обращая на нее внимания, мистик метнулся вперед и в прыжке высоко вскинул ногу. Пытаясь задержать его, всадник натянул поводья, и конь с протестующим ржанием поднялся на дыбы, но пятка Астамира, врезавшись в живот вооруженного арбалетом, сбросила бехренца на землю, а сам мистик, успев перехватить поводья, занял его место в седле.

Яростно стегнув коня, ятол Де Хамман пустил его в галоп, выкрикивая:

— Нападение! На нас напали!

Его свита понеслась следом — все, кроме троих, бросившихся на Астамира и Бринн.

Тогайранка молниеносным движением выхватила Пляшущий Огонь, воспламенила клинок и ткнула его в морду приблизившегося коня одного из нападавших. Скакун встал на дыбы, а Бринн метнулась в сторону, укрывшись за ним от второго надвигавшегося на нее всадника. Вынужденный удерживать испуганное животное, тот не сумел должным образом оценить маневр тогайранки и тут же получил удар мечом в бок. Он взвыл от боли, и конь рванулся вперед, сбросив седока.

Преграда между Бринн и приближающимся к ней вторым всадником исчезла.

Развернув коня, Астамир увидел мчащегося на него с копьем наперевес всадника. Мистик слегка отклонился, и копье проскользнуло между его левой рукой и телом. Джеста Ту словно клещами сжал его древко под мышкой.

Нападавший, продолжая одной рукой удерживать копье, попытался другой рукой нанести Астамиру удар в голову, но в ответ сам получил столь мощный удар, что вылетел из стремян и свалился на песок.

С упорством, достойным лучшего применения, бехренец вскочил на ноги, намереваясь расправиться с обидчиком. Мистик, перехватив копье, метнул его в противника, поразив того в грудь. Переключив внимание на выбитого из седла арбалетчика, Астамир направил коня в его сторону, но тот, не выказав ни малейшего желания оспаривать преимущества Джеста Ту в открытом бою, хлестнув скакуна, сломя голову помчался вдогонку за улепетывающими Де Хамманом и его свитой.

Круто развернувшись, мистик увидел Бринн, защищавшуюся от занесенного над ней всадником копья. Но ему даже не пришлось спешить к ней на помощь: на бехренца со стены Дариан-Дариалла обрушился град стрел. Не менее дюжины из них достигли цели, поразив и всадника, и скакуна под ним. Тогайранка поймала рукой поводья и заставила освободившегося от наездника коня остановиться, нашептывая ему на ухо успокаивающие слова.

В этот момент армия ятола Де Хаммана пошла в атаку на Дариан-Дариалл.

Затрубили рога, призывая защитников города изготовиться к бою.

— Недолго же продолжался мир, — заметила Бринн и вместе с Астамиром вернулась под защиту городских стен.

Бехренцы быстро приближались. Тогайранка подала знак сигнальщику. Тот поднял большое зеркало и послал отраженный им солнечный луч в сторону плато.

— Подпустим врага поближе! — такой приказ Бринн, проходя по стене, отдавала своим людям, удерживая рвущихся в бой.

Когда лавина всадников Де Хаммана достигла зоны поражения, воины тогайру осыпали бехренцев смертоносным градом стрел, и они вынуждены были остановить дальнейшее продвижение.

— Де Хамман не предполагал, что мы собрали в городе столько воинов, — заметил мистик.

Не успел он договорить, как из рядов атакующих вырвались в сторону города ослепительные молнии, частично разрушившие каменные стены и поразившие их защитников.

Наступавшим ответили катапульты и баллиста Дариан-Дариалла. Пылающие смоляные шары и огромные копья полетели в сторону монахов-абеликанцев, приводящих в действие магию драгоценных камней.

Сражение продолжалось. Тогайранка в сопровождении Астамира стремительно передвигалась по стене, подбадривая защитников города.

Потом на город снова обрушились молнии, на этот раз нацеленные на южные ворота. Дерево кое-где раскололось; было ясно, что створки ворот не выдержат серьезного натиска закованных в броню лошадей и всадников тяжелой кавалерии Хонсе-Бира.

— Любой ценой удерживайте ворота! — приказала Бринн, ища взглядом мистика, который уже вступил в схватку с двумя вскарабкавшимися на стену солдатами противника.

— Беги! — закричал он ей.

Мистик понимал, что нужно действовать быстро и решительно. Уклонившись от удара мечом одного из противников, он подсечкой сбил его с ног и, словно кошка, прыгнул на второго. Даже не дав ему выхватить меч из ножен, Астамир вонзил вытянутые пальцы в горло воина. Тот захрипел и стал оседать, но мистик не дал ему упасть, а, подхватив, использовал как живой щит против первого солдата, который уже поднялся и нанес мощный удар, целясь ему в живот. Однако удар этот угодил в доспехи второго солдата, пронзив их насквозь. Тех мгновений, пока нападавший вытаскивал меч из тела смертельно раненного соратника, вполне хватило Астамиру, чтобы ударом ноги столкнуть их обоих со стены.

— В седло! — приказала спустившаяся со стены Бринн, понимая, что пешим не выстоять против тяжелой кавалерии, накатывающей на ворота.

Вокруг гремело сражение — ужасные звуки, которые тогайранка надеялась никогда более не услышать. Ей с трудом верилось, что события повернулись так неожиданно и круто; в особенности тяжело было сознавать, что источником всего этого хаоса является Эйдриан, бывший на протяжении многих лет ее товарищем!

Полная яростной решимости, она вскочила на Крепыша и двинулась во главе группы всадников к воротам.

— Сражайтесь достойно! — закричала она.

— Умрем достойно! — ответили воины, как было принято у тогайранцев.

И тут вдали зазвучали рога, послышались радостные крики:

— Таналак!

Бринн удовлетворенно кивнула. Она знала: ее верный, испытанный в сражениях товарищ ударит в тыл армии Де Хаммана, заставив бехренцев отвлечься от атаки на городские стены.

Наверху снова закричали и замахали руками. Тогайранка перевела взгляд вверх.

— А теперь встречай Аграделеуса, ятол, — пробормотала она сквозь зубы.

Ей хотелось собственными глазами увидеть это зрелище, но тут ворота не выдержали напора и одна из огромных створок отворилась. В образовавшуюся брешь ринулась кавалерия Хонсе-Бира.

Бринн немедленно оказалась в гуще сражения. Ее проворный маленький пони не испугался, когда она направила его навстречу лавине закованных в железо всадников. Пони и сидящая на его спине женщина действовали удивительно слаженно, словно единое существо. Взмах воспламененного клинка — и один из «медведей», вторгшихся в ее город, с грохотом свалился на землю. Еще взмах — и раненый конь второго повалился на бок, увлекая за собой седока.

Следующий «медведь» оказался более проворным, направив коня наискось, словно тараном пытаясь сбить с ног пони, заставляя его всадницу отражать мощные рубящие удары меча. Тогайранка почувствовала момент, когда противник ослабил напор, и, натянув уздцы, подняла Крепыша на дыбы. Пони, уже не раз применявший этот маневр, передними ногами лягнул всадника в самый момент, когда тот замахнулся для нанесения очередного удара. Судя по расстоянию, которое преодолело в полете закованное в тяжелые доспехи тело «медведя», ноги Крепыша обладали недюжинной силой.

Бой кипел вовсю. Тогайру, умело используя высокую маневренность и более легкое оружие, а также богатейший опыт в сражениях верхом, ни в чем не уступали «медведям» с их тяжелыми мечами и великолепными доспехами. Воины Бринн сражались храбро, однако нападавших было больше, и они медленно, но верно увеличивали давление.

— Астамир! — пытаясь перекричать шум боя, закричала тогайранка, понимая, что нужно любыми силами остановить продвижение конницы через ворота.

Услышать ее мистик не мог, но, как это случалось не раз, как будто прочел ее мысли. Он находился на стене прямо над воротами, мешая врагам взбираться на стену, что давало защитникам города возможность расстреливать их почти без помех. И все же Бринн боялась, что этого будет недостаточно.

Со стороны наступавших в небо снова взметнулись молнии, а затем раздался рев, столь яростный и громкий, что заставил многих на время оглохнуть, а некоторых — бежать куда глаза глядят с поля боя. Вслед за ревом раздался звук мощного удара — это дракон рухнул с неба, задев городскую стену рядом с проломленными воротами. От удара задрожала земля, во все стороны разлетелись осколки камней, поражая как защитников, так и нападающих.

Астамир устоял на ногах и закричал, обращаясь к дракону и указывая рукой в сторону ворот.

— Туда, Аграделеус!

Дракон выдохнул в направлении зияющей бреши мощную струю пламени, опалив лезущих в нее «медведей».

Спрыгнув со стены, мистик оказался в самой гуще схватки. Бехренцы, рядом с которыми приземлился дракон, удирали во все лопатки.

— Давай, давай! — закричал Астамир дракону.

Снова полыхнули молнии, на этот раз не такие яркие, как прежде. Тем не менее их удары были достаточно болезненны для дракона, поскольку некоторые из них угодили ему в раненый бок.

— Ненавижу монахов с их мерзкими игрушками! — взревел Аграделеус, выворачивая шею, чтобы рассмотреть, откуда летят в него огненные молнии.

Один из убегающих бехренцев нечаянно оказался слишком близко к разъяренному дракону, и тот, не тратя времени даром, схватил его когтистой лапой. Человек яростно вырывался, молотя руками и ногами. Аграделеус поднял солдата повыше, чтобы все могли видеть его, и с размаху отбросил в сторону.

Со страшным ревом дракон приподнялся на задних лапах.

Охваченные ужасом бехренцы пытались найти хоть какое-нибудь укрытие — крылатое чудовище казалось им непобедимым и всемогущим.

Однако Астамир заметил, что дракон не может расправить одно крыло, и понял, что тот серьезно пострадал от удара. По всему было видно, что Аграделеус собирался напасть на монахов.

— Нет! — попытался остановить его мистик. — Они только этого и ждут!

Дракон повернулся к нему. Из его ноздрей валил дым, по сторонам рта вырывались языки пламени.

— Они хорошо подготовились, — продолжал мистик. — Построили машины, предназначенные специально для твоего уничтожения. И у них есть магические камни.

Аграделеус заворчал, издав долгий утробный звук, и снова яростно взревел, когда в него угодил очередной сгусток молний.

Астамир не оставлял попыток удержать и успокоить его, настаивая, чтобы дракон оставался в городе и помог защитить ворота.

Его усилия не пропали даром. Вскоре остававшиеся у ворот бехренцы, побросав оружие, отхлынули от стены.

Через западные ворота в Дариан-Дариалл вошел Таналак Кренк с отрядом. Чтобы враги не могли помешать этому, лучники на стенах осыпали их градом стрел.

Сражение было почти закончено. Поняв, что им не одолеть бушевавшего у сломанных ворот дракона, бехренцы отступили.

Таналак Кренк поспешил к Бринн. Та радостно приветствовала своего командира, прекрасно справившегося с поставленной перед ним задачей. Всадники под его предводительством напали на противника с тыла, вызвав немалый переполох в рядах, развернулись и двинулись к западным воротам, отвлекая на себя внимание нападающих, которым пришлось ослабить давление с южной стороны.

— И все же это с трудом можно назвать победой, — сказала тогайранка, обращаясь к Кренку и тем, кто стоял поблизости. — Хотя мы не допустили в город врагов и нанесли им серьезный урон. Может, настолько серьезный, что это заставит их повернуть назад.

— А если нет, то ведь у нас есть еще время убедить их принять такое решение, — заметил Таналак Кренк.

Его решительная поддержка очень много значила для Бринн, потому что она знала: на этот раз тогайру имеют основания поставить под сомнение ее лидерство. Разве сегодняшних противников послал в бой не тот же самый человек, которому Бринн только что помогла укрепить свое положение в Бехрене?

Но она не позволила сомнениям прорваться наружу. Приказав привести в порядок ворота, женщина спешилась и с Крепышом в поводу отошла в сторону. Свою собственную решимость тогайранка попыталась укрепить, напомнив себе, что обстоятельства сложились чрезвычайные и что она поступила правильно, вступив в сражение с ненавистным Гайсаном Бардохом, несмотря на вероломство, проявляемое ныне ятолом Вааданом и аббатом Олином.

Ей так нужно было верить в это!

ГЛАВА 29 СОМНИТЕЛЬНАЯ ПОБЕДА

Толстые, крепкие пальцы Гленденхука, настоятеля аббатства Сент-Гвендолин, судорожно скомкали пергамент. Густые брови над глубоко сидящими глазами нахмурились, ладони сжались в кулаки. Туссен Гленденхук больше любого другого в ордене Абеля был обязан возвышением Фио Бурэю. Он долгие годы держался в тени Бурэя и делал это по доброй воле, хотя и сам обладал немалыми достоинствами. В особенности в области военного искусства. Его считали одним из самых выдающихся воинов, вышедших из стен Санта-Мер-Абель. Не чета, возможно, не к ночи будет упомянутому Маркало Де'Уннеро, но все же один из лучших.

Тем не менее он всегда осознавал, что у него нет никаких шансов подняться выше уровня магистра — до тех пор, пока его друг Бурэй не занял место отца-настоятеля абеликанской церкви. На всем пути к этому званию Гленденхук был рядом с Фио Бурэем, неизменно оказывая ему поддержку. В частности, во время выборов отца-настоятеля он немало потрудился, борясь за голоса в пользу друга. Укрепившись в Санта-Мер-Абель, Фио Бурэй отплатил соратнику за верность, назначив его настоятелем Сент-Гвендолин, монастыря, традиционно управляемого женщинами.

Мало кто противился этому назначению; и то сказать — когда негодяй Де'Уннеро захватил Сент-Гвендолин и принялся сбивать уцелевших после чумы монахов в шайку печально известных ныне братьев Покаяния, магистр Гленденхук приложил все силы, дабы спасти аббатство. За годы, прошедшие после своего назначения, аббат Гленденхук приобрел хорошую репутацию и у монахов, и у жителей соседних деревень. По посещаемости и денежным пожертвованиям на душу населения монастырь Сент-Гвендолин был среди первых, и, не являясь ярым последователем Эвелина Десбриса и происходящих в церкви Абеля перемен, аббат Гленденхук не препятствовал подчиненным ему братьям и сестрам, если те желали исцелять простой люд с помощью камня души. Как и нынешний глава абеликанской церкви, аббат Гленденхук приспособился к переменам, пусть даже не принимая их полностью, и сумел поднять Сент-Гвендолин из пепла.

А теперь такое…

Дородный, сильный человек расправил скомканный пергамент и снова принялся изучать его, пытаясь как можно больше прочесть между строк. Он, конечно, не удивился, узнав, что герцог Калас с огромной армией приближается к Сент-Гвендолин: всю зиму Гленденхук, как и жители центрального и южного Хонсе-Бира, следил за победным маршем Каласа, за тем, как близлежащие города один за другим покорно склоняют перед ним головы. Герцог сейчас находился на побережье южнее Сент-Гвендолин, и пару недель назад стало ясно, что он не остановился там, а повернул на север.

Однако этот указ, изданный самим Каласом да еще посланный вперед, когда он находился всего в тридцати милях от аббатства… Нет, подобного Гленденхук никак не ожидал! Герцог официально уведомлял о своем появлении и требовал, чтобы Сент-Гвендолин открыл перед ним ворота как перед представителем короля Эйдриана, а также чтобы братья и сестры аббатства признали законными права аббата Олина и Де'Уннеро на главенствующее положение в ордене Абеля.

— Он понимает, что мы… что я никогда не приму Маркало Де'Уннеро, — воскликнул Гленденхук, обращаясь к магистру Белазарусу, вместе с ним перешедшему в аббатство из Санта-Мер-Абель.

— Ни в какой форме! — воскликнул магистр. — Этот человек — редкостный негодяй, и он очень опасен! Маркало Де'Уннеро, будь проклято это имя, нет места в церкви Абеля!

Аббат Гленденхук помахал рукой, успокаивая рассерженного, крайне обеспокоенного сложившейся ситуацией магистра.

— Разумеется, места среди нас ему нет. Отец-настоятель Фио Бурэй официально отлучил от церкви Маркало Де'Уннеро — почти сразу же после того, как тот покрыл себя позором в Палмарисе, вызвав у горожан ненависть и презрение.

— И теперь аббат Олин с ним заодно? — недоверчиво проворчал магистр Белазарус. — Он что, последнего ума лишился?

— Думаю, дело обстоит еще хуже, — ответил Гленденхук. — Ни для кого не секрет, что аббат Олин не смирился с поражением, которое он потерпел на Коллегии аббатов. Но такого… такого, конечно, никто и представить себе не мог!

— Они двинутся на Санта-Мер-Абель, — заявил магистр. — Отец-настоятель Бурэй не откроет перед ними ворота. Неужели король Эйдриан собирается эти ворота взломать?

Аббат Гленденхук снова посмотрел на пергамент и лишь пожал плечами. Эту проблему предстоит решать чуть позже, хотя, скорее всего, еще до середины лета. Что касается его самого, перед ним проблема стояла прямо сейчас, в форме вот этого самого письма. Зачем Калас отправил такое послание?

Гленденхук всего пару раз и весьма мимолетно встречался с Каласом. Во многих отношениях эти люди были вылеплены из одного теста. Оба держались в тени подлинной власти — Фио Бурэя и предыдущего главы церкви Абеля, отца-настоятеля Агронгерра, как это было с Гленденхуком, и короля Дануба, а теперь, по-видимому, и короля Эйдриана, в случае Каласа. Оба были предводителями армий; настоятель Сент-Гвендолин сражался во имя церкви, а герцог во имя короны. Вражды между ними не было; по крайней мере, аббат ничего подобного никогда не замечал. Так возможно ли, что герцог Калас послал это письмо вперед с той целью, чтобы аббат Гленденхук успел собрать людей и укрыться за стенами Санта-Мер-Абель? По поступавшим сообщениям, дорогу туда солдаты еще не перекрыли.

— Чего ты хочешь от меня, герцог Калас? — задумчиво произнес аббат вслух.

— Он знает, что мы не можем открыть ворота королю, ратующему за подобные перемены в абеликанской церкви, — сказал магистр Белазарус. Гленденхук поднял на него взгляд. — И герцог Калас, без сомнения, понимает, что ни один из нас никогда не признает Маркало Де'Уннеро главой церкви. Как и аббата Олина, если только Коллегия аббатов не утвердит его в этой должности, которой он так домогается.

— Где сейчас Олин? — спросил аббат. — Все еще в Бехрене?

— Так все говорят.

В дверь покоев негромко постучали. Гленденхук сделал знак магистру, тот открыл дверь и впустил начальствующую сестру Треизу, занимавшую наивысшее для женщины положение в аббатстве, возможную преемницу аббата Гленденхука. Незадолго до того, как над Хонсе-Биром сгустились тучи, ходили слухи, что отец-настоятель Фио Бурэй намерен перевести Гленденхука в другой монастырь, возможно даже в Сент-Хонс в Урсале, и поставить на его место сестру Треизу. Статная, решительная женщина за сорок, она была вполне способна возглавить аббатство. За годы, проведенные в Сент-Гвендолин, она пережила множество испытаний, в том числе нашествие как розовой чумы, так и Маркало Де'Уннеро. Причем всегда вела себя мудро и с достоинством, а со времени паломничества к горе Аида, где она приобщилась к чуду завета Эвелина, излучала такое ощущение безмятежности, что одно ее появление могло успокоить любую мятущуюся душу. Все последние годы аббат Гленденхук пользовался неизменной поддержкой Треизы; они стали так близки, как это возможно для брата и сестры абеликанского ордена. Злые языки поговаривали, что их дружба даже выходит за рамки пристойности.

Хотя никто не стремился выяснить, так ли это на самом деле, многие считали, что слухи соответствуют действительности. Поскольку все окружающие могли убедиться, что под влиянием начальствующей сестры Треизы Гленденхук стал куда терпимее и великодушнее.

При ее появлении настоятель Сент-Гвендолин встал и, несмотря на скверное настроение, встретил сестру теплой улыбкой.

Та, однако, не улыбнулась в ответ.

— Герцог Калас будет здесь через два дня, — сообщила она. — Его армия движется достаточно быстро, не встречая сопротивления.

— Им предстоит пройти еще через два селения. Может, это задержит их, — предположил магистр Белазарус.

— Я бы не рассчитывала на это, — сказала Треиза. — Его армия растет на глазах. Говорят, он вышел из Палмариса всего с несколькими тысячами.

— А сейчас? — спросил Гленденхук.

— Сейчас она насчитывает двадцать тысяч. Возможно, и больше, — ответила начальствующая сестра.

Ошеломленный услышанным, аббат Гленденхук рухнул в кресло.

— Все селения признают короля Эйдриана, а их жители с радостью вливаются в победоносную армию герцога Каласа.

— И, без сомнения, его конечная цель — Санта-Мер-Абель, — вздохнул Белазарус.

— Двадцать тысяч… — эхом отозвался аббат.

— Может, и больше, — повторила Треиза. — К тому же ходят слухи, что еще одна армия идет сюда с запада.

— Собираются нас окружить, — рассудил магистр.

— Столько людей присоединилось к нему… — Настоятель Сент-Гвендолин сокрушенно покачал головой.

— Разве у них есть выбор? — спросила сестра Треиза. — Представьте: герцог Калас и его до зубов вооруженные Непобедимые в сияющих доспехах входят в деревню, превознося короля Эйдриана. Выступать против было бы чистым самоубийством.

— А соглашаться — значит предать истинного короля! — запротестовал Белазарус.

— Простых людей мало волнует, кто именно сидит на троне Хонсе-Бира, — ответила Треиза. — Их волнует лишь, чтобы семьи ели досыта, а дети жили лучше, чем они сами. С точки зрения простого народа, все эти политические дрязги их не касаются — если только не оборачиваются войной.

— А она непременно разразится, если принц Мидалис перейдет к действиям, — заявил магистр.

— Возможно, он опоздает.

Пессимизм, прозвучавший в этих словах Гленденхука, произвел на Белазаруса крайне тяжелое впечатление.

— Люди идут за герцогом Каласом, потому что у них нет другого выхода, — высказала предположение сестра Треиза. — Может, армия короля Эйдриана начнет разваливаться, когда — если — появится принц Мидалис.

— А какая роль во всем этом отводится абеликанской церкви? — осведомился Белазарус. — Готовы ли мы удовлетворить требования короля, узурпировавшего трон, если одним из них является отстранение отца-настоятеля Фио Бурэя и возведение на его место аббата Олина или Маркало Де'Уннеро?

— Разумеется нет! — без малейших колебаний ответил настоятель Сент-Гвендолин и вперил в магистра суровый взгляд, который несколько смягчился, когда он перевел его на Треизу. — Что посоветуешь ты?

Черноволосая, с едва наметившимися морщинками у глаз, начальствующая сестра помолчала, задумчиво нахмурив брови, глядя в пол и покусывая нижнюю губу — характерный для нее жест, когда она углублялась в свои мысли, обычно вызывающий улыбку на лице аббата. Наконец она подняла взгляд и заговорила:

— Если бы король Эйдриан захватил трон, не вовлекая в интриги церковь, я бы посоветовала закрыть на все глаза, несмотря даже на то, что его действия привели к изгнанию из Урсала начальствующей сестры аббатства Сент-Хонс Джилсепони, немало сделавшей для блага нашего ордена и государства. Однако поскольку на стороне Эйдриана выступил аббат Олин и, хуже того, Де'Уннеро, официально отлученный от церкви, мы не можем устраниться от происходящего. Совершенно очевидно, что расстояние между церковью и государством сокращается. Король не только собирается внедрить в структуру абеликанского ордена одного из своих преданных сторонников, но и желает, чтобы тот занял в нем самый высокий пост. В результате победоносного марша своей армии герцог Калас уже подмял под себя двенадцать крупных монастырей, и на своих местах удержались лишь те наши братья, которые поклялись в верности не только королю Эйдриану, но и аббату Олину и Маркало Де'Уннеро. Все остальные были изгнаны, если не подверглись более страшной участи.

— Некоторые из них просили у нас убежища, — заметил Гленденхук.

— Значит, нам придется встать на ту или на другую сторону. — Треиза перевела взгляд с магистра Белазаруса на аббата. — Мы не можем быть заодно с аббатом Олином и гнусным отступником Де'Уннеро, не можем принести в жертву свою бессмертную душу.

— Но что тогда — бежать? Или сражаться? — спросил Белазарус, глядя на аббата.

Тот, в свою очередь, вперил вопросительный взгляд в Треизу.

— Ни то ни другое. — Начальствующая сестра распрямила плечи. — Нет смысла закрывать ворота перед Каласом, поскольку он попросту разнесет их в щепки. Думаю, что следует оказать герцогу пассивное сопротивление. Покидать обитель мы не станем, но и признания человека, отлученного от церкви, они от нас не дождутся; просто будем, словно ничего не замечая, заниматься своим делом.

— Разве это не означает, что мы признаем аббата Олина и Де'Уннеро?

Чувствовалось, что магистр Белазарус явно сбит с толку.

Сестра Треиза покачала головой.

— Нельзя допустить, чтобы нас так поняли. Ни герцог Калас, ни жители окрестных селений. Мы уступаем без боя, потому что не можем одержать в нем победу, но не станем служить королю Эйдриану, узурпировавшему трон и поощряющему подобные действия своих сторонников. Может быть, наш поступок внесет хотя бы небольшой раскол в армию герцога Каласа, создаст незаметную на первый взгляд трещину, которая начнет расширяться, когда из Вангарда выступит истинный король Хонсе-Бира.

— Чтобы наша позиция произвела хоть какой-то эффект, мы должны выразить ее предельно четко, — сказал магистр.

— И сделать так, чтобы наша капитуляция не способствовала усилению герцога Каласа, — добавил аббат Гленденхук. — Нужно отправить в Санта-Мер-Абель самых молодых и отважных братьев. Пусть они унесут с собой наши ценности, в первую очередь магические камни.

— Герцогу Каласу это не понравится, — заметила Треиза.

— А Маркало Де'Уннеро придет в настоящую ярость. Что ж, именно на это и направлены наши действия, — заявил аббат.

— Требуется что-то более впечатляющее, — сказал Белазарус. — Чтобы все, в особенности простые люди, из которых в большой степени состоит армия герцога Каласа, поняли, что братья и сестры аббатства Сент-Гвендолин не поддерживают короля Эйдриана.

Обдумывая услышанное, Гленденхук заметил, что лицо сестры Треизы внезапно просияло. Аббат подбодрил ее взглядом.

— Мои сестры почти закончили изготовление напрестольной пелены для церемонии канонизации Эвелина Десбриса, — сказала она. — Воздетая к небу нетленная рука Эвелина — копия того изображения, что отец-настоятель Бурэй заказал для витража в Санта-Мер-Абель.

— И что ты предлагаешь? — спросил крайне заинтересованный аббат.

— Пусть она, подобно знамени, гордо развевается над Сент-Гвендолин! — с воодушевлением воскликнула Треиза. — А рядом с ней — штандарт Урсала со стоящим на задних лапах медведем. Все говорят, что герцог Калас выступает под другим флагом, на котором по приказу Эйдриана Будабраса рядом с медведем изображен тигр.

Аббат Гленденхук кивнул в знак согласия, не сомневаясь, что слух об этой демонстрации разойдется по всем восточным областям Хонсе-Бира.

— Но таким образом мы отдадим напрестольную пелену для предстоящей канонизации Эвелина в руки аббата Олина и Маркало Де'Уннеро, — возразил Белазарус.

— Это произошло бы так или иначе, — решительно заявила сестра Треиза, прежде чем настоятель Сент-Гвендолин успел открыть рот. — Мы напомним всему королевству о чуде завета Эвелина, а заодно лишний раз напомним Санта-Мер-Абель о необходимости его канонизации, которая явно запоздала.

Аббат Гленденхук, как и отец-настоятель Фио Бурэй, особо не разделял воодушевления Треизы в отношении Эвелина Десбриса. Однако оба они уже давным-давно обсудили между собой эту проблему и пришли к выводу, что правильнее всего рассматривать возведение человека, прозванного некогда безумным монахом, в ранг святых, как лавину, способную похоронить любого противостоящего ей. После чуда Эвелина, когда, несмотря на все трудности пути, огромное множество жителей Хонсе-Бира совершило паломничество на гору Аида, чтобы излечиться от розовой чумы или не заразиться этой смертельной болезнью, возражать против приобщения его к лику святых стало просто невозможно. Процесс должен был завершиться еще несколько лет назад, однако с характерной для себя медлительностью церковь все еще не довела дело до конца — главным образом потому, понимал Гленденхук, что Фио Бурэй придерживал завершающую стадию канонизации на случай возможного кризиса в церкви. Осуществить этот процесс мог лишь отец-настоятель, и таким образом он получал в руки хлыст, дабы отмахиваться от молодых выскочек, в особенности от Браумина Херда и поддерживающих его братьев в аббатстве Сент-Прешес и Вангарде.

— Пусть остаются все, кто пожелает, — решил аббат. — А те, кто захочет уйти, должны сделать это сегодня же. И я настоятельно советую всем нашим сестрам покинуть аббатство, сестра Треиза. В церкви Абеля так мало женщин! — Лицо Гленденхука приняло предельно серьезное выражение. — И тебя я очень прошу сделать так же.

— Слыша от тебя подобные слова, я прихожу к выводу, что ты не понимаешь, насколько глубока моя вера, аббат Гленденхук, — последовал суровый ответ Треизы. — В моего Господа, в святого Абеля, в мою церковь и в моего аббата.

Хотя ему страшно хотелось выбранить ее, аббат Гленденхук, глядя на эту решительную, сильную женщину, не смог сдержать улыбки.

— Магистр Белазарус, — сказал он, не отводя взгляда от Треизы, — прошу тебе возглавить отход наших братьев в Санта-Мер-Абель. Расскажи отцу-настоятелю Бурэю о том, что мы решили здесь предпринять, и о флагах, которые будут развеваться над нашим аббатством.

— Но… — начал Белазарус, однако оборвал себя и вздохнул. — Да, аббат, я так и сделаю.

Глазам трех дюжин оставшихся в аббатстве братьев и нескольких сотен жителей соседних деревень, пришедших в Сент-Гвендолин в поисках убежища, предстало невиданное зрелище: вдоль всей линии горизонта тянулись бесконечные ряды копий; столь огромной армии никто из них до сих пор никогда не видывал. Солдаты из числа присоединившихся к герцогу Каласу крестьян не могли похвастаться такой выучкой, как солдаты армии короля или береговой охраны, и, уж конечно, не выглядели столь эффектно, как гвардейцы Бригады Непобедимых в сияющих доспехах, зато они, несомненно, брали числом. Вдоль них верхом на тогайских пони гарцевали гвардейцы, поддерживая дух новобранцев призывами выполнить долг во славу короля и отечества.

В центре была сосредоточена главная ударная сила Каласа, солдаты армии короля, вместе с ним вышедшие из Палмариса. И аббат Гленденхук понимал, что им одним не составит особого труда овладеть Сент-Гвендолин.

Стоя у западных ворот монастыря, аббат взглянул на два поднятых над ним флага, с силой хлопающих под порывами морского ветра. Что ж, он достаточно ясно выразил свою позицию.

Повинуясь приказам, солдаты начали движение в сторону монастыря. На холмы за их спинами вползали огромные катапульты и нагруженные тяжелыми камнями телеги. Теперь Гленденхук уже ясно различал лица приближавшихся солдат. В них не было ни капли страха; они понимали, что, даже если бой и состоится, погибнут не многие.

Прикажи герцог Калас начать наступление, и понадобится совсем немного времени, чтобы захватить аббатство.

Затрубили рога, наступающие остановились всего в двух сотнях футов от высоких стен монастыря. От центральной группы отделились и поскакали вперед несколько гвардейцев во главе с герцогом Каласом и всадником, который держал в руке новый флаг Хонсе-Бира. Вскоре они остановились у ворот Сент-Гвендолин.

— Кто возглавляет это аббатство? — спросил герцог Калас.

— Тот, кого ты хорошо знаешь, добрый герцог Калас. — Настоятель Сент-Гвендолин подошел к краю стены, чтобы командующий Бригадой Непобедимых мог рассмотреть его. — Аббат Гленденхук.

Герцог отвесил поклон.

— Я принес из Урсала великие новости, аббат Гленденхук, — сказал он. — И печальные, и славные.

— О том, что король Дануб мертв, а молодой Эйдриан захватил трон, — откликнулся аббат.

— Я так и думал, что молва опередит меня.

— Так и произошло.

— И тем не менее над стенами твоего монастыря поднят старый флаг, — заметил герцог. — Думаю, другим вы просто не располагаете; ничего страшного, мы принесли вам новый штандарт.

— Мы в нем не нуждаемся, — ответил настоятель Сент-Гвендолин. Сквозь металлическую сетку шлема, украшенного плюмажем, он разглядел кривую улыбку, исказившую губы герцога. — Мы подняли флаг Хонсе-Бира, флаг принца Мидалиса. Ведь именно он должен, согласно списку наследников короля Дануба, занимать ныне трон.

— Дела государства не должны тебя заботить, любезный аббат, — ответил Калас, и в его голосе не было слышно раздражения или гнева. — Трону Урсала, а не абеликанской церкви решать, как должен выглядеть флаг королевства.

— Согласен. И все же именно в данном конкретном случае церковь Абеля не может промолчать, поскольку то, чем сопровождалось возвышение Эйдриана, имеет отношение не только к государству. Мы знаем, кто его союзники, герцог Калас… Однако не довольно ли перекрикиваться на расстоянии?

Отойдя от края стены, Гленденхук окликнул стражу, и ворота Сент-Гвендолин со скрипом распахнулись.

— Можете входить, но только для ведения переговоров.

Герцог и его свита, миновав ворота, остановились посреди небольшого внутреннего двора аббатства.

— Ты поступил мудро, открыв ворота, — сказал Калас Гленденхуку и сестре Треизе, когда спустя некоторое время в сопровождении одного из рыцарей встретился с ними в личных покоях аббата. — Некоторые монастыри проявили упрямство, не желая признавать короля Эйдриана. Пришлось навести там порядок.

— Я вижу, что сердце герцога Каласа возрадовалось этому, — заметил настоятель Сент-Гвендолин.

Калас бросил на него угрожающий взгляд.

— Впрочем, сейчас не время обмениваться колкостями. Мы знаем, зачем ты здесь, а ты знаешь, почему над нашим аббатством развеваются именно такие флаги. И еще нам известно, как сильна твоя ненависть к церкви Абеля. Так же как и происхождение этой ненависти. Поверь, вот уже много лет смерть королевы Вивианы тяжким грузом давит на плечи каждого монаха абеликанского ордена.

Аббат Гленденхук понимал, что таким прямым заявлением задевает в собеседнике болезненный нерв. Мало что повлияло на характер герцога Таргона Брея Каласа в такой степени, как смерть Вивианы, первой супруги Дануба. Когда она заболела, аббат Джеховит, тогдашний настоятель Сент-Хонса, сделал все возможное, чтобы спасти королеву. Но, увы, он приступил к исцелению слишком поздно. Эта утрата, несомненно причинившая боль королю Данубу, еще сильнее ранила герцога Каласа, питавшего к Вивиане нежные чувства, оставив незаживающий шрам в его сердце. На протяжении двух десятков лет, прошедших с кончины Вивианы, герцог Калас предпринимал неустанные нападки на церковь Абеля — в основном из-за того, кто и как правит в Палмарисе, но и вообще по любому поводу, включая даже такую вещь, как паломничество к горе Аида. Не желающий успокоиться герцог был причиной многих жарких дискуссий в Санта-Мер-Абель в годы, когда Гленденхук служил там под началом отца-настоятеля Маркворта, чье место впоследствии занял Агронгерр, а после него — Фио Бурэй.

— Королева Вивиана — не тема для обсуждений, — ответил герцог Калас сквозь стиснутые зубы.

— В самом деле? — сказал аббат Гленденхук, внимательно вглядываясь в исказившееся лицо герцога.

Он хотел попытаться переубедить Каласа, но отнюдь не злить его.

— Моя задача — рассказать людям о короле Эйдриане, и ничего более, — продолжал герцог. — Хотя, разумеется, его противники будут уничтожены, кто бы они ни были — деревенские жители, дворяне или священнослужители. Ваши аббатства самим существованием обязаны великодушию трона Хонсе-Бира. Не забывай об этом.

— Трон уже давным-давно понял, как велико миротворческое влияние церкви. Только совместными усилиями можно сохранить мощь государства, — вмешалась в разговор сестра Треиза. — Это сотрудничество выгодно обеим сторонам.

— Значит, подняв флаг короля Эйдриана и признав его властелином…

— У нас один властелин — Бог, — решительно перебила герцога Треиза.

Герцог Калас устремил на сестру пристальный взгляд. Потом, однако, выражение его лица смягчилось, и он кивнул в знак уважения.

— Это ваше право. — Он учтиво поклонился. — Позвольте мне, однако, обозначить свою позицию. Над аббатством должен развеваться и светский флаг, не так ли? Подняв над его стенами флаг Эйдриана и признав его законным королем Хонсе-Бира, вы можете ничего не опасаться и рассматривать мое появление здесь лишь как повод для празднества.

— Новый король, приказы которого ты столь ревностно выполняешь, затруднил нам принятие такого решения, — сказал аббат Гленденхук, — поскольку он вторгается в области, выходящие за пределы управления государством.

— Священнослужители церкви Абеля сами обратились к нему, — сказал герцог Калас. — Аббат Олин одним из первых понял правомерность притязаний Эйдриана и признал его королем.

— Как и Маркало Де'Уннеро, — вставила сестра Треиза.

— Его, отлученного от церкви, священнослужителем уж никак не назовешь, — добавил настоятель Сент-Гвендолин.

Герцог Калас усмехнулся.

— Все это меня не касается, — сказал он. — Хотя, можете мне поверить, Маркало Де'Уннеро без разговоров прикончил бы вас на месте, увидев поднятые над монастырем флаги.

— Ну так сообщи ему об этом, — с вызовом ответила Треиза.

Услышав эти слова, герцог Калас и аббат Гленденхук широко распахнули глаза, а сопровождающий герцога гвардеец тяжело задышал. Треиза, однако, не обратила на это внимания.

— Возможно ли, чтобы такой благородный человек, как герцог Таргон Брей Калас, друг короля Дануба, был заодно с этим безумным псом Де'Уннеро? Неужели ты предал того, кто столько лет был твоим другом? Неужели верность гвардейцев Бригады Непобедимых такая ненадежная вещь?

— Посоветуй сестре быть поосторожнее в выражениях, — предостерег Гленденхука Калас.

— Я готов повторить каждое ее слово, — отозвался настоятель Сент-Гвендолин.

Герцог, казалось, ошеломленный такой дерзостью, готов был вот-вот наброситься на него. Тем не менее Гленденхук бестрепетно подхватил знамя из рук непреклонной сестры.

— Аббат Олин по доброй воле отверг святого Абеля и церковь, носящую его имя. Полагаю, совсем скоро он будет смещен с должности в Сент-Бондабрис.

— Большинство братьев, посвятивших себя служению церкви, предпочтут, чтобы он, а не твой друг Бурэй возглавил абеликанский орден.

— Если на Коллегии аббатов Фио Бурэю будет отказано в доверии, уверен, найдется немало достойных братьев, которые будут в состоянии заменить его на посту отца-настоятеля, — сказал аббат Гленденхук.

— Заменить, ты считаешь… — усмехнулся герцог Калас. — Ненадолго, смею полагать.

— Этими словами ты подтверждаешь, что корона выходит за рамки того, чем ей положено заниматься, — воскликнул настоятель Сент-Гвендолин. — Дела ордена следует оставить самой церкви! Между тем тебе и твоей армии наверняка предстоит поход в Санта-Мер-Абель, не так ли?

— Я пойду с армией туда, куда прикажет король Эйдриан, — отрезал Калас. — Куда угодно — в том числе и в Санта-Мер-Абель.

— Подобное недостойно монарха!

— Ты не понимаешь! — воскликнул герцог. — С приходом Эйдриана все изменилось. Во время рыцарского турнира он едва не убил меня. Я уже был в руках смерти. Нет, аббат, даже твой друг Бурэй не смог бы…

Калас с коротким смешком оборвал себя и посмотрел прямо в глаза Гленденхуку.

— И, однако, как видишь, я жив. Жив, потому что сейчас в Хонсе-Бире правит король, который имеет власть над самой смертью!

Сбитый с толку, настоятель Сент-Гвендолин покачал головой и бросил вопросительный взгляд на Треизу, но та выглядела столь же ошеломленной.

— О чем ты толкуешь? — спросила сестра. — Ни одному человеку такое не под силу.

— В церкви Абеля уж точно никому, — не сказал, а словно выплюнул Калас. — Когда умирала королева Вивиана, разве старый дурень Джеховит сумел ее спасти? Вы, церковники, обещаете людям вечную жизнь. Ну а я заявляю, что Эйдриан властвует над самой смертью. Ты осмеливаешься осуждать его, а заодно и меня, потому что не в силах понять главного. Вы здесь настолько погрязли в заумных ритуалах и лживых обещаниях, что такой король, как Эйдриан, кажется вам выше понимания.

— А как же чудо Эвелина? — запальчиво возразила Треиза. — Разве не святой Эвелин спас от чумы королевство? Королевство, которым, между прочим, правил твой друг!

— Святой, говоришь, Эвелин? — насмешливо переспросил герцог Калас.

— Он скоро им будет.

— Эту болтовню я слышу уже много лет. — Герцог пренебрежительно махнул рукой. — Не важно. Разумеется, Эвелин — герой в глазах черни Хонсе-Бира. Джилсепони тоже считалась героиней — когда-то. Теперь они больше никого не интересуют. Эйдриан — король, и горе тому, кто встанет у него на пути.

— И ты готов предать принца Мидалиса, который тоже был твоим другом?

Герцог расправил плечи, в его глазах появился стальной блеск.

— Принц Мидалис согласился бы со мной, если бы понимал Эйдриана так, как я.

У настоятеля Сент-Гвендолин буквально отвисла челюсть.

— Что такое юный Эйдриан сотворил с тобой? Что это за колдовство?

— Можешь не сомневаться, настоящее колдовство, — отрезал герцог. — Церковь Абеля на такое не способна.

Двое сильных, наделенных несомненной храбростью мужчин напряженно смотрели в глаза друг другу.

— А теперь довольно досужей болтовни. Вы должны открыть ворота солдатам короля Эйдриана. И поднять тот флаг, который теперь принят в королевстве.

— А если нет?

— Тогда я сломаю ворота, — хладнокровно заявил Калас, поднимаясь и выходя из покоев.

— Что нам делать? — спросил Гленденхук Треизу, как только они остались одни.

Улыбка ее была довольно бледной.

Аббат Гленденхук улыбнулся в ответ, подошел к прекрасной сестре и нежно поцеловал ее в щеку. После чего покинул покои и снова поднялся на стену. Он уже продемонстрировал свою позицию, подняв те флаги, которые считал нужным. Теперь он собирался сделать еще одно уточняющее заявление.

— Герцог Калас! — прокричал он вслед удаляющимся всадникам. Непобедимые, все как один, тут же обернулись на крик. — Уводи отсюда армию. Это дом Божий.

— Открой ворота, аббат Гленденхук! — предостерегающе ответил герцог.

— Мы откроем ворота Сент-Гвендолин и даже Санта-Мер-Абель, когда твой король Эйдриан сделает то, что положено, — как можно громче продолжал аббат, чтобы его речи стали также и достоянием людей Каласа. — Когда преступник Маркало Де'Уннеро окажется в темнице, а аббат Олин будет передан церковным властям для совершения суда. До тех пор находящийся под моей рукой монастырь закрыт для вас.

Это заявление, казалось, ничуть не обеспокоило герцога.

— Герцог Калас! — снова окликнул его аббат Гленденхук, увидев, что тот разворачивает коня.

Произнося эти слова, настоятель Сент-Гвендолин сунул руку в свисающий с пояса мешочек и достал оттуда тяжелый магический камень.

— Что ты намерен предпринять? — спросил он.

— Я несу жителям Хонсе-Бира слово короля Эйдриана. Те, кто принимает его, становятся друзьями и союзниками короны. Для тех, кто отказывается сделать это, ответ один — меч.

— Сент-Гвендолин не откроет перед вами ворота!

— Тогда я объявляю тебя врагом! — крикнул герцог Калас.

Аббат Гленденхук вытянул в сторону Каласа руку с зажатым в ней магнетитом и погрузился в образы, посылаемые ему камнем. В результате он очень ясно увидел великолепные доспехи герцога, а весь остальной мир как будто затянуло туманом. Аббат сосредоточил внимание на одном месте доспехов, на пластине, прикрывающей сердце, и позволил энергии камня проникнуть себе в душу и мысли.

Калас кричал что-то, но настоятель Сент-Гвендолин не слышал слов герцога. За его спиной вскрикнула сестра Треиза, но он и этого не заметил. Имело значение одно: нарастающая энергия магического камня; аббат был полон решимости нанести чувствительный удар королю Эйдриану и думал только об этом.

Гленденхук вложил в магнетит всю свою энергию и с резким криком выпустил «ядро».

Вокруг несущегося с невероятной скоростью камня потрескивал воздух, а когда он врезался в грудь герцога Каласа, раздался звук, напоминающий звон церковного колокола.

Герцог Калас свалился с коня, сильно ударившись о землю.

— Что ты наделал? — закричала Треиза, подбегая к аббату.

— Послал королю Эйдриану сообщение о том, что церковь Абеля не уступит неправомочным требованиям государства!

Внизу, на поле, несколько гвардейцев щитами прикрыли упавшего герцога, а другие спрыгнули с лошадей и подняли его, чтобы отнести Каласа в безопасное место.

Немедленно вступили в дело катапульты. На Сент-Гвендолин, кроша его древние стены, обрушились огромные камни. Солдаты короля пошли в наступление. Земля дрожала под ногами двадцати тысяч воинов; казалось, монастырь развалится от одного этого грохота.

Настоятель Сент-Гвендолин собрал оставшихся братьев в нефе большой часовни аббатства.

— Не оказывайте сопротивления, — приказал он. — Мы ясно обозначили свою позицию.

— Они проломили ворота! — закричал один из монахов, выглянув наружу.

— Закрой дверь, брат, — велел ему аббат Гленденхук. — Сядь и вознеси молитву.

Спустя всего несколько мгновений в часовню вломились солдаты.

— Помолитесь вместе с нами, друзья мои, — сказал им аббат Гленденхук.

Он первым упал под ударом тяжелого щита и был вскоре избит до потери сознания. Вскоре его, сестру Треизу и испуганных братьев поволокли куда-то.

Когда позже в тот же день едва живого Гленденхука притащили в те самые покои, где этим утром он разговаривал с герцогом Каласом, там его ждали два сюрприза.

— Итак, мы снова встретились.

Первым сюрпризом стал герцог Калас, сидящий в кресле аббата. Если не считать небольшой вмятины, его доспехи не пострадали.

Настоятеля Сент-Гвендолин грубо швырнули на скамью по другую сторону стола, за которым сидел герцог.

— Не стоит недооценивать оружейников Бригады Непобедимых, любезный аббат, — продолжал Калас. — Изготавливая наши доспехи, они учли, что мы можем столкнуться с подобной несдержанностью чувств.

— Был бы я посильнее… — пробормотал Гленденхук. — Окажись этот камень в руках у Джилсепони…

— Этого я не знаю, а вот если бы им воспользовался король Эйдриан, мои доспехи рассыпались бы, как стеклянные, — отозвался герцог. — Впрочем, оставим это. Важнее другое: ты продемонстрировал всем малодушие и двуличие.

— Ты объявил нас врагами, не я.

— А я пришел к тебе под флагом перемирия, — возразил герцог Калас. — Ты же напал на меня подобно убийце… Не очень-то красиво, как тебе кажется? — Он помолчал. — Впрочем, все это не имеет значения. Над Сент-Гвендолин реет флаг короля Эйдриана. Следовательно, аббатство снова стало частью королевства Хонсе-Бир. Все ваши монахи, и братья, и сестры, будут должным образом допрошены.

— Братья и сестра, ты хочешь сказать, — поправил его аббат, находя утешение хотя бы в том, что большей части монахов удалось вовремя покинуть Сент-Гвендолин.

В ответ Калас с издевательской улыбкой взмахнул рукой. Солдат открыл небольшую дверь в стене, и двое других втащили в комнату избитого в кровь Белазаруса.

При виде Гленденхука по щекам магистра потекли слезы.

— Они подкарауливали нас в пяти милях отсюда, на побережье…

Аббат, несмотря на все старания не показывать Каласу своей слабости, в отчаянии закрыл руками глаза.

По знаку герцога Белазаруса выволокли из комнаты.

— Теперь, как уже было сказано, — вновь заговорил Калас, — их с пристрастием допросят. Те, кто признает короля Эйдриана, очень скоро убедятся, как выгодно иметь его правителем.

— А те, кто откажутся?

— Предстанут перед судом аббата Олина, без сомнения, — ответил герцог. — Меня это не касается.

— Что будет со мной?

Герцог Калас отвернулся.

— Я сочувствую тебе. В самом деле сочувствую.

К собственному удивлению, аббат Гленденхук почувствовал, что верит ему.

— Значит, меня отдадут на растерзание Олину и Де'Уннеро.

— Ты без всякого повода напал на должностное лицо, причем даже не церкви, а государства. — Герцог снова перевел взгляд на обреченного аббата. — Будет проведено расследование, конечно, но мы оба с тобой понимаем, что в подобных случаях оно сведется к пустой формальности. Твое преступление не вызывает сомнений. Вот разве что появятся какие-то смягчающие обстоятельства, которые смогут уменьшить твою вину…

Гленденхук вскинул на него взгляд.

— Ты предложишь мне признать Эйдриана законным королем Хонсе-Бира?

— Да, для начала.

— И еще ты потребуешь, чтобы я поддержал аббата Олина и Маркало Де'Уннеро?

— Это значительно облегчит страдания твоих братьев, — ответил герцог. — И если у вашей церкви хватит ума сотрудничать с нами, в королевстве будет гораздо спокойнее и прольется меньше крови.

Аббат задумался.

— Может, на свете есть вещи, за которые стоит умереть, — произнес он спустя некоторое время.

— Настоятельно советую тебе одуматься, — сказал герцог Калас. — И ради себя самого, и ради тех, кто готов слепо следовать за тобой. Эта дорога приведет вас к смерти.

Гленденхук откинулся в кресле и закрыл глаза, пытаясь разобраться в собственных чувствах. Среди братьев абеликанского ордена он всегда отличался не столько набожностью, сколько прагматизмом, что было свойственно и его наставнику, отцу-настоятелю Бурэю. Сейчас, казалось, та же дилемма встала перед аббатом в полный рост: принципы или прагматизм. Поистине, судьба жестоко испытывала Туссена Гленденхука. Ситуация обострила эту дилемму до крайности — он не мог остаться на позиции прагматизма, не предав свою веру.

С мыслью о той, кто была истинной вдохновительницей его жизни — сестре Треизе, настоятель Сент-Гвендолин произнес голосом, в котором звучали мужество и убежденность:

— Сооружай виселицу.

ГЛАВА 30 ИЗВИНЕНИЕ

— Далеко же ты забрался от дома, — изумленно воскликнула Пони, когда у входа в пещеру, где они со Смотрителем устроились на ночь, внезапно возник Белли'мар Джуравиль.

Снаружи ярился снежный буран, ветер кружил вихри снега и наметал его у деревьев и скал.

Удивление женщины было легко объяснимо — они находились сейчас гораздо восточнее Дундалиса, а даже от этого городка до Эндур'Блоу Иннинес было отнюдь не близко.

Эльф, вздрагивая от холода, не отвечал.

— Я считаю, что мы с твоей повелительницей высказали друг другу все, что было необходимо, Белли'мар Джуравиль, — оправившись от удивления, сухо продолжила Пони и внезапно почувствовала у себя на плече сильную руку Смотрителя.

— Полегче, полегче, девочка, — сказал кентавр. — Разве ты не считала его когда-то другом?

После чего повернулся к Джуравилю.

— Что-то скверное случилось, если я правильно угадал. Девочка права, эльф, ты действительно зашел далеко от дома. По правде говоря, я уже давным-давно не видел, чтобы твои соплеменники забредали в такую даль. Разве что ты ищешь вашего друга, рейнджера Андаканавара.

Джуравиль медленно покачал головой.

— Значит, ты пришел ко мне, — сделала вывод Пони. — В таком случае хочу, чтобы ты знал: мне нечего больше сказать ни тебе, ни любому другому тол'алфар. Я не испытываю враждебности к тебе лично, но после того, что вы сотворили со мной, вряд ли когда-нибудь снова смогу назвать тебя другом.

Произнося эти слова, она сунула руку в мешочек с магическими камнями, на случай если Джуравиль или любой другой эльф, прячущийся поблизости, вздумают напасть на нее.

В ответ он медленно вытянул руку и открыл ладонь, на которой лежал изумруд — сердце и душа его народа и Эндур'Блоу Иннинес.

— Госпожи Дасслеронд больше нет, — еле слышно произнес Джуравиль.

Женщина широко распахнула глаза, а Смотритель так просто едва не задохнулся от потрясения.

— Она всю себя без остатка отдала Эндур'Блоу Иннинес. Ее жизненная сущность окутала долину, чтобы защитить ее от ищущего взгляда.

— Я не возвращалась в долину эльфов… — прошептала Пони.

— Это был не твой взгляд.

— Так ее сына, значит, — ахнул кентавр. — Ничего себе! Новый король охотится на эльфов, которые вырастили и обучили его!

— Многие тол'алфар погибли от руки Эйдриана, — подтвердил его догадку Белли'мар Джуравиль. — Он появился на подступах к нашей долине во главе нескольких сотен воинов. Мы пытались заставить его повернуть назад. Однако нам это не удалось. Он могуществен. Слишком могуществен…

— Ты хочешь сказать, — спросила Пони, — что Эйдриан напал на вас?

— Мы надеялись убедить его отказаться от этого, а когда ничего не вышло, оказали ему сопротивление, — ответил эльф. — Которое он легко преодолел с помощью магических камней.

— И тогда ваша владычица встретилась с ним лицом к лицу? — предположил Смотритель.

— Чтобы не пропустить его, она прибегла к единственному способу, который знала. Слившись с изумрудом воедино, своей жизненной силой наша повелительница окутала долину. Теперь Эндур'Блоу Иннинес затеряна где-то, и, пока чары Дасслеронд не рассеются, никто не сможет найти туда путь.

— Так Эйдриан не сумел разрушить эти чары? — продолжал допытываться кентавр. — Ага, значит, не такой уж он и всемогущий!

— Не сумел.

— Тогда почему ты здесь? — спросила женщина. — Почему Джуравиль покинул своих собратьев, оставшихся в вашей затерянной неизвестно где долине?

— Она укрыта не только от людей, но и от тол'алфар.

Теперь и Пони, и Смотритель широко распахнули глаза.

— Вот это, я понимаю, чары… — протянул кентавр.

— Теперь мы лишились дома и вынуждены скрываться от всех.

— Где-то поблизости?

Женщину снова охватила подозрительность.

— Я пришел один, — ответил эльф. — Магический камень тол'алфар обладает огромным могуществом. К примеру, он позволяет быстро перемещаться на огромное расстояние. И все же мне понадобилось несколько дней, чтобы найти тебя.

— И вот тебе удалось сделать это, но я прошу тебя уйти, — заявила Пони, и Смотритель с силой стиснул ее плечо.

Женщина резко обернулась к кентавру.

— Чего ты хочешь от меня? — сердито спросила она, а когда снова перевела взгляд на Джуравиля, в ее голубых глазах полыхали ярость и боль. — А ты чего от меня ждешь? Я-то действительно думала, что в отличие от всех вас ты был мне другом…

— Я всегда был тебе другом, Джилсепони, — ответил Белли'мар Джуравиль.

— Однако прежде всего ты всегда был тол'алфар! — взорвалась она.

Понимая, что Пони права, эльф опустил взгляд.

— Я понимаю твои чувства. И прошу у тебя прощения за горе, которое мы тебе причинили, — с раскаянием произнес он.

— Услышать извинения от эльфа? Ну-у, это дорогого стоит! — воскликнул Смотритель.

— Уж конечно… Он приносит их потому, что теперь я ему понадобилась. Разве не так? — спросила женщина у Джуравиля.

— Госпожа Джил… — начал тот, но замолчал, сделал глубокий вдох и начал снова: — Пони… Я действительно признаю нашу ужасную ошибку. Мне давно следовало прийти и рассказать тебе о сыне.

— Верно, следовало.

Суровый тон Пони отметал какую бы то ни было возможность компромисса.

— Я, поверь, не раз заговаривал об этом с моей повелительницей, — продолжал эльф. — Но уговорить ее мне так и не удалось. Это она так решила — забрать Эйдриана в качестве платы за нашу помощь тебе и Элбрайну в схватке с Марквортом.

— Платы! — разъяренно воскликнула женщина.

— Позволю себе повторить: это было ее решение, не мое. Ты знаешь, я никогда не скрывал от тебя этого: тот, кто правит Эндур'Блоу Иннинес, может прислушиваться к советам собратьев, но их мнение не является решающим. Окончательные решения принимала она сама, мы лишь следовали ее велениям. Никто из нас не мог действовать независимо от госпожи Дасслеронд — даже моя подруга Тантан, которая погибла, сражаясь рядом с тобой и Элбрайном в недрах горы Аида.

Напоминание о Тантан слегка пригасило гнев женщины. Отважная эльфийка погибла ужасной смертью, ценой своей жизни спасая Пони и Элбрайна, когда они сражались с демоном-драконом. Одно лишь упоминание о Тантан напомнило женщине обо всем хорошем, что тол'алфар сделали для нее и тех, кого она любила. Начать с того, что эльфы спасли ее и Элбрайна почти три десятилетия назад, когда гоблины напали на Дундалис. Эльфы и в особенности Белли'мар Джуравиль вместе с ней прошли через многие выпавшие на ее долю суровые испытания и действительно спасли ей жизнь той роковой ночью на поле под Палмарисом — и жизнь Эйдриана, между прочим, тоже.

— Я всегда считал, что моя повелительница приняла насчет твоего сына неверное решение, — признал Джуравиль. — Она и сама признала это незадолго до того, как пошла на смерть. И я хочу попросить у тебя прощения за нее и за себя самого тоже. Меня всегда будет преследовать мысль, что я, которого, я знаю, ты считала другом, не оправдал твоего доверия.

От этих слов у женщины сжалось сердце. Она знала: эльф говорит именно то, что думает. И теперь Пони ясно видела боль, исказившую лицо Джуравиля с тонкими, красивыми чертами.

— Я не в силах исправить то, что уже сделано, — продолжал он. — Однако теперь мы все столкнулись с таким страшным испытанием, которое можно сравнить разве что с нашествием демона-дракона. У Эйдриана аппетиты не меньше, чем у самого Бестесбулзибара…

Привалившись к стене, женщина обессиленно сползла по ней на пол пещеры. Как будто она сама не понимала этого! Склонившись над Пони, Смотритель безмолвно попросил разрешения, и она еле заметно кивнула.

— Ну, заходи давай, чего стоишь, там же холодно, — сказал кентавр эльфу. — Я только что принес еще дровишек. Сейчас подброшу, огонь и разгорится как следует.

Джуравиль с настороженным видом вошел в пещеру и уселся напротив Пони рядом с едва тлеющим костром. Они не обменялись ни словом, пока Смотритель подбрасывал в костер сначала дрова, потом растопку, а женщина, достав рубин и змеевик, окружила руку с зажатым с ней рубином защитным щитом, просунула ее между поленьями и воззвала к силе рубина. Спустя несколько мгновений костер ярко запылал.

Пони откинулась назад, глядя на эльфа. В ее голубых глазах мерцали отсветы костра. Так они долго сидели в молчании, просто ощущая присутствие друг друга, — снова не как враги, но как друзья.

— Госпожа Дасслеронд считала, что Эйдриан — наша единственная надежда, — заговорил наконец Джуравиль. — Моя повелительница верила, что только он может избавить долину от гниющего пятна, оставленного демоном-драконом. Поэтому она и сохранила ему жизнь — чтобы использовать его в качестве своего орудия. В ее сознании это преломилось таким образом: будто той ночью на поле ты уцелела, а Эйдриан — нет; мальчик, которого мы забрали с собой, был не твоим сыном, а только надеждой Эндур'Блоу Иннинес. Я знаю, это звучит ужасно бессердечно. Однако пойми: само наше существование оказалось под угрозой из-за того, что владычица эльфов проявила милосердие к людям. И тем не менее, отдавая себе отчет во всем этом, я считаю, что она действительно допустила ужасную ошибку. Прежде всего потому, что нельзя таким образом использовать человека. Любого человека.

— И теперь мы видим результат.

— За заблуждение она поплатилась жизнью, — напомнил Джуравиль. — Однако теперь мы должны смотреть вперед и постараться спасти то, что осталось в мире.

С его губ сорвался беспомощный смешок. Это было чисто человеческое проявление; никогда ни один эльф не вел себя так в присутствии Пони.

— Ирония в том, что в каком-то смысле причиной всего, что творится ныне, стал я сам. Это я постоянно втягивал мою повелительницу и свой народ в дела людей. Со времен Терранена Диноньела мы не позволяли себе этого, а тогда, без сомнения, мир был совсем другим. И вот я здесь, лишенный родного дома, и снова обстоятельства вынуждают меня и мой народ принять в них участие.

— Вместо того чтобы как можно дальше скрыться от глаз людей.

— Вообще-то мы могли бы поступить именно таким образом, — сказал эльф. — Мы нашли дальних родичей, док'алфар, и они протянули нам руку помощи. Мы могли бы постараться забыть об Эндур'Блоу Иннинес и начать новую жизнь вдали от Эйдриана, Джилсепони и всех прочих людей.

— Тогда почему ты здесь?

— Потому что он знает, что твой Эйдриан… то, во что он превратился… в большой степени стал таким по вине эльфов, — вмешался в разговор Смотритель.

Пони посмотрела на кентавра и снова перевела взгляд на сидевшее напротив нее миниатюрное создание.

— Он прав, — ответил Джуравиль на ее невысказанный вопрос. — Мы, тол'алфар, несем весь груз ответственности за короля Эйдриана — за того монстра, каким он стал. Поэтому я и пришел к тебе в час нашей общей беды, чтобы предложить свои услуги.

— У Эйдриана огромная армия, — сказала женщина. — А если он и впрямь так силен с магическими камнями, то тем более вряд ли удастся его остановить.

Она пожала плечами.

— И все же люди переживут этот беспощадный вихрь, с которым можно сравнить появление Эйдриана. Человеческий род не угаснет, когда Эйдриан давно уже сойдет в могилу. Ваш же народ, как ты сам говорил, гораздо малочисленнее. Уходите и спрячьтесь, Джуравиль, — говорю тебе это как друг. Согласна, вы великолепные воины, но вас слишком мало, чтобы повлиять на исход схватки. Победим мы или проиграем, вряд ли сотня эльфов сможет склонить чашу весов в ту или иную сторону.

— Я не собираюсь снова бросать соплеменников в бой с Эйдрианом, — ответил эльф. — Мы действительно не можем позволить себе новые потери, иначе само наше существование окажется под угрозой!

— Тогда что же ты предлагаешь? — спросил кентавр.

Джуравиль снова поднял над головой изумруд.

— У нас есть союзники, — объяснил он. — Они обитают в тогайских степях, к югу от гор. Женщина-рейнджер, которую я сам обучал, по имени Бринн Дариель, боролась за освобождение своего народа от бехренских угнетателей — и одержала в этой борьбе верх. Сейчас Эйдриан покушается на Бехрен, и мои лазутчики сообщают, что Бринн оказывает этому сопротивление.

— Первый проблеск света! — с надеждой воскликнул Смотритель и локтем подтолкнул Пони.

— С этим камнем я могу преодолевать огромные расстояния за очень короткое время, — продолжал эльф. — Могу взять с собой и еще кого-то, хотя в этом мои возможности определенным образом ограничены. Однако в том, чтобы стать связными между теми, кто противостоит Эйдриану, а также в разведке нам, тол'алфар, равных не найдется.

Женщина задумчиво смотрела на него, уже начиная прикидывать, какую из этого можно извлечь выгоду. Внутренне она уже давно почти не верила, что от ее похода в Вангард может получиться хоть какой-то толк. Слишком уж силен Эйдриан, чтобы принц Мидалис смог его одолеть, с ее ли поддержкой, или без оной.

Но теперь, если верить эльфу, появилась возможность отыскать отдельные нити сопротивления Эйдриану и сплести их в единую сеть…

— Я принимаю твои извинения, Белли'мар Джуравиль, — сказала Пони. — И принимаю предложенную тобой помощь. Ты и твой народ сможете помочь сделать мир таким, каким он был.

— Помочь тебе нанести поражение собственному сыну?

Логика подсказывала произнести: «Да, именно так», но все чувства женщины взбунтовались против этого. Пони и сама не знала, откуда к ней пришли эти слова:

— Нет, помочь мне спасти его.

Джуравиль и Смотритель с беспокойством и недоумением смотрели на женщину. О, она их понимала! По крайней мере, лучше, чем смысл собственных слов.

И все же не готова была от них отказаться.

Ведь если она утратит надежду, что еще ей останется?

ГЛАВА 31 РАССТАНОВКА СИЛ

На обратном пути Эйдриан часто прибегал к помощи магических камней, и, несмотря на пронизывающий до костей встречный ветер, времени на дорогу его отряд потратил меньше. Тем не менее и он сам, и солдаты испытали чувство облегчения, когда холодным зимним днем в конце второго месяца 847 года Господня снова увидели стены Палмариса.

Скачущему впереди колонны королю бросилось в глаза, что они усыпаны преданными ему солдатами Урсала.

— Маркало крепко держит город в узде, — заметил он, обращаясь к скачущей рядом Садье.

— Как и следовало ожидать, — ответила певица.

Эйдриан придержал коня, с подозрением глядя на нее.

— Ты все еще любишь его? — неожиданно спросил он.

Женщина с безразличным видом пожала плечами.

— Мое уважение к нему не уменьшилось… Да и с какой стати?

Теперь настала очередь короля пожать плечами.

— Ты сам поставил его в положение, уступающее по значимости разве что твоему, — продолжала Садья. — По какой причине?

Не получив от короля ответа, она сделала это за него:

— Потому что понимаешь, как много он для тебя сделал — и еще может сделать. Ты даже аббата Олина убрал с его пути, поскольку знаешь: если отцом-настоятелем церкви Абеля станет Маркало Де'Уннеро, трон Хонсе-Бира под тобой вряд ли сможет зашататься. Он честолюбив не меньше тебя — просто сейчас его амбиции сосредоточены на одном.

— Ты все еще любишь его!

— Если уважать Маркало и его честолюбивые устремления означает любить его, то да, люблю. И ты тоже.

Их взгляды встретились.

— Тебе совершенно ни к чему разыгрывать сцены ревности. А что касается Маркало… Слишком многие его заветные желания зависят от тебя, так что ему ничего не останется, кроме как держать ревность при себе.

— Если бы он знал Садью, как я, у него было бы одно заветное желание: удержать ее, — ответил Эйдриан, опустив взгляд.

Взрыв смеха едва не заставил его подскочить в седле.

— Слова не мужа, но мальчика, — продолжая смеяться, заявила певица. — Скажи мне, Эйдриан Будабрас, который собирается править всем миром, ты готов отказаться от своих планов и отречься от престола, если я об этом попрошу, пообещав, что в ответ буду любить тебя и исполнять все твои желания?

Молодой король, не зная, что сказать, молча смотрел на нее.

— Ну? Готов или нет?

И снова, не получив ответа, Садья ответила за него:

— Конечно же нет! Множество мужчин оказываются в ловушке сиюминутных желаний, лишаясь тем самым возможности смотреть вперед, видеть открывающийся перед ними путь. Однако ни ты, ни Маркало Де'Уннеро к числу столь недальновидных людей не относитесь. Да, Маркало придет в ярость, когда узнает, что я теперь с тобой, но, во-первых, он уже давно догадывался об этом, а во-вторых, возникшая напряженность не будет угрожать вашим великим целям и задачам. По крайней мере, я на это надеюсь.

Эйдриан промолчал и на этот раз. Пришпорив скакуна, он направился к западным воротам, откуда уже доносились приветственные крики; это действовало на него успокаивающе и помогало отвлечься от тревожных раздумий.

Лозан Дайк был не первым эльфом, которого видели тогайру, и все же, следуя за своими сопровождающими по улицам Дариан-Дариалла, он постоянно ловил на себе пристальные взгляды.

Эльф вошел в огромное здание с множеством коридоров, отделанных со вкусом, но без кричащей роскоши, хотя последнее, по слухам, было принято у большинства правителей-людей. По стенам коридоров висели гобелены, перед ними стояли различные изваяния. Установленные на постаментах золоченые чаши были наполнены тем, что представляло самую большую ценность этого засушливого региона — водой. И, судя по брызгам вокруг, посетители часто подходили к чашам и с удовольствием освежались. Под потолком вдоль стен коридоров тянулись длинные окна, верхняя часть которых представляла собой витражи; проникая сквозь них, солнечные лучи образовывали на полу разноцветные блики.

В конце длинного коридора, в зале за огромными дверями, Лозан Дайк снова увидел тогайранского рейнджера, которая несколько лет назад побывала в Тимвивенне в сопровождении Тилвин Тол. Его поразило, насколько возмужала за прошедшие годы Бринн Дариель. Физически это была все та же невысокая, привлекательная молодая женщина, но в глубине карих глаз, там, где прежде светилась юношеская неискушенность, он увидел огоньки мудрости и решимости. Эльфа приятно удивило, что одета она просто и без вычурности и не прячет природную грацию и красоту за немыслимыми головными уборами и многослойными кричащими одеждами, которые, также по слухам, обычно предпочитали многие люди-правители.

Тогайранка тепло, по-дружески улыбнулась Лозанну Дайку.

— Приветствую тебя, Бринн Дариель, — сказал тот на родном языке, мало отличающемся от языка тол'алфар, который Бринн выучила за годы обучения у них.

— Хорошо, что ты здесь. Мое сердце радуется при виде старого друга.

Выждав, пока она перевела сказанное стоящему рядом с ней человеку средних лет, по-видимому советнику, Лозан Дайк заговорил снова.

— Я думал, в твоих краях все спокойно, и был крайне удивлен, увидев за стенами города целую армию.

— Это долгая и сложная история, — ответила тогайранка. — Мы поговорим об этом после того, как ты расскажешь, с какой целью пришел в такую даль.

— Я здесь, чтобы сообщить тебе новости о том, что происходит к северу от гор, — объяснил эльф. Бринн перевела его слова Астамиру. — Твой друг Эйдриан захватил престол королевства Хонсе-Бир.

— Это я знаю. Он протягивает руки и к соседнему с ним Бехрену. Мы опасаемся, что, явившись туда под видом друга, по сути, новый король Хонсе-Бира действует как завоеватель.

— Твои опасения, к сожалению, не беспочвенны, — сказал Лозан Дайк. — Эйдриан с большой армией напал на земли Тилвин Тол.

Бринн потрясенно распахнула глаза.

— Он одержал верх над самой госпожой Дасслеронд, но, умирая, она надежно укрыла долину эльфов от всех — но также и от собственного народа. К тебе меня послал Белли'мар Джуравиль. Он хочет, чтобы ты была в курсе захватнических устремлений короля Эйдриана. Знай, Бринн Дариель, и не сомневайся в этом: тот, кто был когда-то твоим другом, крайне враждебен ныне к воспитавшим его Тилвин Тол и Тилвин Док.

— Значит, вы теперь заодно со своими некогда потерянными собратьями? — спросила тогайранка, предварительно переведя новости Астамиру.

— Мы снова единый народ во главе с королем Элтираазом и Белли'маром Джуравилем. — Эльф вытянул руку и показал лежащий на ладони синий сапфир. — Это магический камень моего народа, родственный изумруду, с помощью которого скрыта от глаз всего мира Эндур'Блоу Иннинес. Король Элтирааз и госпожа Дасслеронд снова объединили наши камни — как и народы. Я и Белли'мар Джуравиль, которому она передала вместе с частью своей силы изумруд, можем найти друг друга, где бы ни находились.

Бринн, в какой-то степени уже знакомая с историей эльфов, выглядела не слишком удивленной, в отличие от мистика, которому она в очередной раз перевела и объяснила услышанное.

— Оба народа эльфов вынуждены в настоящее время спасаться бегством, — сказал Лозан Дайк, меняя тему разговора. — В первую очередь мы скрываемся от дозорных короля Хонсе-Бира. Послав меня к тебе на юг, сам Джуравиль отправился на восток в поисках Джилсепони, матери Эйдриана. Мы сочли, что сможем оказать помощь противникам короля, служа связующим звеном между ними.

— Я не могу понять, когда же погибла госпожа Дасслеронд? — спросила тогайранка. — Даже если бы все эльфы растянулись цепочкой от далеких северных краев до Дариан-Дариалла, новости и то не смогли бы распространиться быстро.

— Владычица тол'алфар погибла около двух недель назад.

— Но как тогда…

— Изумруд Джуравиля позволяет ему перемещаться с удивительной скоростью — а также перемещать других. Всего два дня назад я был с южной стороны Дороги Беззвездной Ночи, где он меня и нашел. Я отправился туда в поисках Аграделеуса, но, увы, не обнаружил дракона в его логове.

— Аграделеус здесь.

На бледном лице док'алфар проступила улыбка.

— Джуравиль ознакомил меня с тем, что происходит на севере, и рассказал, какую угрозу таит в себе Эйдриан. Он попросил найти тебя и сказать, что в этот мрачный час мы не оставим тебя и твой народ.

— Два дня назад? — спросила Бринн. — Удивительно, до Дороги Беззвездной Ночи не меньше недели пути…

— Белли'мар Джуравиль с помощью магического изумруда перенес меня сюда еще вчера в сумерках, — объяснил Лозан Дайк. — Но не в сам город, поскольку мы не могли понять, что за армия его окружает. Мне понадобились серьезные усилия, чтобы проскользнуть мимо выставленных постов.

Тогайранка перевела эти слова Астамиру, после чего заметила:

— Похоже, подтверждаются все мои самые худшие опасения насчет Эйдриана.

— В свете этого даже аббат Олин кажется не таким негодяем. Он просто выполняет поставленную перед ним задачу, — ответил мистик и прикоснулся к черным волосам Бринн, заставив женщину повернуться к нему. — Я вижу, ты очень огорчена.

— Ты не видел Эндур'Блоу Иннинес, — ответила тогайранка, — и не можешь в полной мере понять, что произошло. И ты не знал госпожу Дасслеронд. Она поистине заменила мне мать…

Не в силах продолжать, Бринн глубоко вздохнула и покачала головой. Она постаралась взять себя в руки, понимая, что должна быть сильной, что кроме осадившей Дариан-Дариалл армии на нее надвигаются новые, весьма серьезные неприятности. Однако все усилия привели лишь к тому, что перед ее внутренним взором замелькали образы детских лет, проведенных рядом с повелительницей эльфов и ее народом. Тогайранке пришлось прикрыть лицо рукой, чтобы не разрыдаться на глазах у всех.

В конце концов она сумела справиться с собой в достаточной мере, чтобы приказать стражникам отвести Лозана Дайка в удобные покои для отдыха. Эльфу Бринн сказала, что вскоре они снова увидятся.

— Хочешь побыть одна? — спросил Астамир, как только док'алфар ушел.

Сначала женщина хотела ответить утвердительно, но потом покачала головой.

— Удели мне немного времени, — сказала она самому верному другу и бесценному советнику. — Я хочу, чтобы ты выслушал мой рассказ о зачарованной долине эльфов и госпоже Дасслеронд.

Мистик кивнул, обошел кресло, протянул Бринн руку и помог ей встать.

Еще по дороге в свои апартаменты Тогайский Дракон начала с воодушевлением вспоминать самые яркие впечатления тех лет, которые она провела среди эльфов.

Они медленно преодолевали глубокий снег — Смотритель, невзирая на сложности передвижения наигрывающий на волынке, впереди, за ним Пони, восседавшая на Даре.

Далеко впереди Белли'мар Джуравиль бежал по снегу, не проваливаясь и без видимых усилий; время от времени он останавливался и указывал спутникам, где лучше пройти. Эльф обнаружил местонахождение принца Мидалиса, используя волшебный изумруд, и уже собирался с его помощью перенести к принцу Пони и кентавра; однако, к всеобщему облегчению, выяснилось, что Мидалис совсем недалеко от этих мест, не более дня пути.

Волнение Пони лишь усилилось, когда, войдя в маленькую избу, временно занятую принцем, она увидела рядом с ним еще одного доброго друга.

— Радость встречи с тобой сделает менее мрачными полученные мною новости, дорогая Джилсепони.

Принц Мидалис вскочил и заключил ее в крепкие объятия.

— Значит, ты уже слышал о моем сыне и о его марше по королевству, которое по праву должно принадлежать тебе, — вздохнула женщина.

Мидалис посмотрел на стоящего рядом с ним улыбающегося человека.

— Наш славный капитан Альюмет с экипажем рискнул, несмотря на зимние шторма, войти в залив Короны. Каким-то образом они сумели сюда пробиться. Наверное, людьми капитана двигало понимание того, сколь важно доставить нам известия из аббатства Сент-Прешес от епископа Браумина.

— Боюсь, правда, что наш добрый Браумин не является больше ни епископом, ни аббатом, — вступил в разговор Альюмет. — Еще в море мы получили известия, что армия Эйдриана подошла к Палмарису. У нас есть основания полагать, что город очень быстро оказался в его власти.

— Большая часть флота Урсала не стала задерживаться в городе, пройдя мимо него в залив, — добавил принц. — Всего три недели назад прибыл корабль, которому удалось покинуть Пирет Данкард. Его спас только разыгравшийся шторм; в противном случае судно захватили бы военные корабли под флагом с изображением медведя и тигра. Полагаю, это новый флаг, который выбрал для себя Эйдриан Будабрас.

— Будабрас… — В первый раз Пони услышала, что ее сын так называет себя.

— Эльфийское слово, — объяснил Смотритель. — Означает «вихрь».

— Очень для него подходит, — с саркастической улыбкой заметил принц Мидалис.

— Будет нелегко установить точно, какую часть суши и моря Эйдриан держит под контролем. — Пони перевела взгляд на окно, за которым снова начал падать снег. — Что это за городок? Далеко мы от Вангарда?

— На расстоянии недельного марша, — ответил Мидалис. — Место вполне безопасное; именно отсюда мы сможем начать контрнаступление на Палмарис.

— Поступить так весьма разумно, только ведь и Эйдриану это тоже первым придет в голову, можешь не сомневаться, — высказал мнение кентавр.

— Мой флот не идет ни в какое сравнение с флотом Урсала. — В голосе принца Мидалиса отчетливо прозвучала досада. — А по земле мой путь к трону неизбежно проходит через Палмарис. Значит, с этого города и нужно начинать.

Пони скользнула взглядом по лицам собравшихся и задержала его на Смотрителе, молчаливо спрашивая у него согласия. Тот кивнул в ответ, и женщина посмотрела на Мидалиса.

— Мы нашли тебя с помощью еще одного друга и очень могущественного союзника. Ты ведь знаешь о тол'алфар?

В серых глазах принца, бесспорно выдающих его принадлежность к королевскому роду Урсалов, блеснуло любопытство.

— Эльфы смогут производить для нас разведку, — продолжала Пони. — С их помощью нам удастся следить за переброской сил Эйдриана и обнаруживать слабые места в расположении его войск.

— Даже учитывая это — а я, признаюсь, очень рад услышать такую новость, — наш выбор по-прежнему ограничен, — заметил принц Мидалис. — Если нам предстоит воевать с Эйдрианом, то, хочешь не хочешь, придется идти на юг. Мои лазутчики на протяжении нескольких недель собирали для меня сведения, и я пришел к выводу, что возможны три варианта развития событий. Первый: Эйдриан пойдет на раздел королевства, оставив себе южные, западные регионы и залив, а Вангард предоставит самому себе.

— Не слишком-то я верю в такое, — проворчал кентавр.

— Мне это тоже кажется сомнительным. Второй: он нападет на подвластные мне земли либо с суши, либо с моря, — продолжал Мидалис. — В любом случае сражение его ждет нелегкое, поскольку я тоже не сидел сложа руки и нашел себе союзников. Я расположил армию к западу от Вангарда на случай нападения с суши, хотя, по правде говоря, не жду, что это произойдет, пока стоит зима. Сам город Вангард тоже хорошо защищен, и при необходимости мы сможем быстро туда вернуться. Если же Эйдриан решит, несмотря на неблагоприятные погодные условия, ввести флот в залив… Это было бы для нас редкой удачей, поскольку не сомневаюсь, что он оставит там не меньше половины кораблей.

— Не пойдет он туда, пока не захватит Санта-Мер-Абель, а это так быстро ему не удастся, — заметила Пони.

— А с севера и востока Вангард защищают мои союзники. Причем сражаться они будут столь же яростно, как мои подданные.

— Тебе на помощь пришел Андаканавар! — радостно воскликнула женщина.

— И Брунхельд, — сказал принц. — Я не рассчитываю, что они последуют за мной на юг, но если король Эйдриан заявится в наши края, он обнаружит, что верные северные соседи будут яростно сражаться против его войск, отстаивая свободу Вангарда.

— А что ты будешь делать, если Эйдриан решит отдать тебе земли к северу от залива, оставив все остальное себе? — поинтересовался Смотритель.

Мидалис распрямил плечи; в этот момент никто не усомнился бы, что перед ним истинный король.

— Мое королевство — Хонсе-Бир, а не только Вангард, — ответил он. — Я утверждаю, что претензии Эйдриана на трон не имеют под собой никаких оснований, и буду сражаться с ним, пока один из нас не погибнет.

Произнеся последние слова, принц невольно обратил взгляд на Пони и вздрогнул, возможно только теперь осознав, к кому они обращены.

Та, однако, постаралась разрядить возникшее напряжение.

— Я буду сражаться рядом с тобой, — заявила она.

— Тогда давайте начнем разрабатывать план наших действий, — предложил Мидалис.

— Тол'алфар Белли'мар Джуравиль уже перешел к действию, — сообщила Пони. — Его лазутчики рыщут по Хонсе-Биру. В этой борьбе за твое королевство у нас будет одно бесспорное преимущество — своевременное получение сведений.

Она посмотрела на Альюмета, и неожиданная усмешка искривила ее губы.

— Мне хотелось бы побольше услышать от тебя о Пирет Данкард, мой добрый капитан. Возьми меня в море и покажи, в каком направлении находится эта крепость.

— Что это ты задумала? — встревоженно спросил Смотритель.

На губах женщины продолжала играть недобрая улыбка.

— Что я задумала? Все очень просто. Мы должны отыскивать нитки, торчащие из покрова, который Эйдриан пытается накинуть на страну, и вытягивать их, пока вся ткань не развалится.

Город, казалось, был защищен лучше некуда. По улицам постоянно маршировали солдаты, на стенах вышагивали караульные. Во всех стратегически важных точках строились новые укрепления, устанавливались катапульты и баллисты.

Эйдриан не мог сдержать улыбки, когда скакал по улицам укрощенного Палмариса под восторженные выкрики солдат и горожан.

— Маркало проделал прекрасную работу, — заметила Садья.

Не отвечая, король продолжал оглядываться по сторонам; охваченный кипучей деятельностью Палмарис стал похожим на пчелиный улей.

Он остановился на большой площади перед аббатством Сент-Прешес, где офицеры тут же начали выстраивать солдат ровными рядами.

Двери аббатства распахнулись, и появился Маркало Де'Уннеро в сопровождении дюжины монахов. Он остановился перед королем, который уже успел спешиться.

— С возвращением в принадлежащий тебе город, король Эйдриан, — заговорил Де'Уннеро, когда смолкли приветственные крики горожан, собравшихся вокруг площади. — Могу тебя заверить, в Палмарисе царят мир и спокойствие. Солдаты гарнизона уже привели в порядок крепостные стены и другие защитные сооружения. Если враги решатся напасть на город, они обнаружат, что Палмарис превратился в несокрушимую крепость.

— Есть известия от герцога Каласа? — осведомился Эйдриан.

— Согласно последним сведениям, он приближается к Сент-Гвендолин. Его армия уже возросла в несколько раз. Новые рекруты сбегаются со всех сторон, стремясь разделить с королем Эйдрианом его триумф.

Эйдриан с видом полного удовлетворения посмотрел на певицу, которая просияла, услышав столь благоприятные новости.

— А как обстоят дела в церкви? — спросил король.

— Когда нам подчинится Сент-Гвендолин, останутся лишь два оказывающих сопротивление аббатства: Санта-Мер-Абель и Сент-Бельфур в Вангарде.

Отвечая, монах смотрел не столько на короля, сколько на Садью. Женщина не сводила с Эйдриана взгляда, прочесть смысл которого не составляло труда.

Король заметил, как вытянулась физиономия Де'Уннеро, заметившего выражение лица певицы, и спросил, сочтя разумным его отвлечь:

— Герцог Калас повернет на Санта-Мер-Абель, как только Сент-Гвендолин окажется в наших руках?

Монах посмотрел на него с таким видом, словно с трудом возвращался к действительности.

— Д-да, разумеется, — запинаясь ответил он. — Как и было… решено ранее.

И тут же его взгляд снова метнулся к Садье.

— Имеет смысл продолжить разговор в более уютной обстановке… Дайте солдатам, — продолжал Эйдриан, обращаясь к офицерам, — пару дней на отдых, а потом пусть включаются в работу. Я отправлюсь в путь с наступлением весны и хочу оставить город в таком состоянии, чтобы никакой Мидалис был ему не страшен. Мы с герцогом Каласом встретимся на юге и вместе предпримем марш на Санта-Мер-Абель.

Снова переведя взгляд на Де'Уннеро, он не упустил случая еще раз упомянуть о том, чего тот так страстно домогался.

— Либо отец-настоятель Фио Бурэй откроет нам ворота, либо мы разнесем их на куски.

Спустя недолгое время двое мужчин уже сидели в маленькой уютной комнате. Садья хотела присоединиться к ним, но король предложил ей отправиться в Чейзвинд Мэнор, где она сможет хорошенько отдохнуть. Певица попыталась возражать, но Эйдриан решительно дал ей понять, что это не обсуждается.

Итак, они остались одни. Король откинулся в удобном кресле, остро ощущая, что Де'Уннеро напряжен, зол, но одновременно одержим честолюбивыми замыслами.

— Я начал обучать около восьмидесяти новых монахов, — заговорил он, расхаживая взад и вперед перед горящим камином. — Думаю, в процессе этой войны число монахов уменьшится более чем вдвое. Хочу пополнить их ряды как можно быстрее, причем имеет смысл с самого начала обучать новых адептов обращению с магическими камнями. Когда дело дойдет до схватки с братьями Санта-Мер-Абель, нам будет что им противопоставить.

— Прекрасная мысль, — отозвался Эйдриан. — То же можно сказать и про меры, предпринятые тобой по укреплению обороны города. Мы вместе пойдем на Санта-Мер-Абель, и, если понадобится, я сам взломаю эти их знаменитые ворота. Хотя, может, до подобного и не дойдет. Возможно, удастся убедить Браумина послужить моим посланником, даже если для этого придется снова завладеть его телом.

Молодой король заметил тень, внезапно набежавшую на лицо Де'Уннеро.

— Ты убил его, — скорее с утвердительной, чем с вопросительной интонацией произнес он.

— Нет, Браумин Херд сбежал. Ему помог друг, для которого это обернулось потерей собственной свободы.

— Друг?

— Роджер He-Запрешь, задушевный приятель твоей матушки, — ответил монах. — Я бросил его в темницу. Скорее всего, он уже мертв, а если нет, то страстно желает этого.

Покачав головой, Эйдриан постарался — впрочем, тщетно — скрыть охватившую его ярость.

— Хотя вообще-то он еще может нам пригодиться. Когда-то этот Роджер был бароном Палмариса, и его можно использовать в тех же целях, что и аббата Браумина. Кроме того, ему известно местонахождение нашего самого опасного врага — той, которой ты позволил покинуть Урсал.

Плохо скрытый язвительный сарказм в голосе Де'Уннеро заставил молодого короля улыбнуться.

— Если самым опасным нашим врагом ты считаешь мою мать, то особому риску, смею заверить, мы не подвергнемся.

— Незадолго до нашего появления в Палмарисе она покинула город и отправилась на север. Скорее всего, в Дундалис, — продолжал монах. — Однако, по моему глубокому убеждению, там ее уже нет. Она на пути к Мидалису.

— Ну и пусть себе; мне только меньше хлопот, не будет здесь болтаться под ногами.

— Не забывай, народ ее любит, — предостерег короля Де'Уннеро. — Неразумно сбрасывать Джилсепони со счетов. Она прекрасно владеет и мечом, и магией.

— Я убил того, кто обучал мою мать, — сказал Эйдриан.

— Ее учил Элбрайн, а его убил я, — возразил монах.

— Ну, значит, я убил того, кто учил моего отца.

— Надо понимать так, что ты разыскал госпожу Дасслеронд и ее народец? — спросил Де'Уннеро.

— Тол'алфар больше не угрожают моей власти — те, которые уцелели.

Де'Уннеро устремил на своего короля долгий, пристальный взгляд, в котором светилось искреннее восхищение.

— Тем не менее, — сказал он, — следует принимать всерьез Джилсепони и Мидалиса.

— Я так и делаю, — заверил его Эйдриан. — Однако считаю, что на пути к овладению южной частью королевства у нас одно препятствие — Санта-Мер-Абель. Уверен, братья будут стоять твердо, но, самое малое, мы сумеем нанести им серьезный урон, деморализуем их и не позволим носа высунуть из-за монастырских стен. Если Мидалис настолько глуп, чтобы все же выступить против нас, от Санта-Мер-Абель ему будет мало толку. Уж неделю-то твой Палмарис выстоит против него, а за это время мы по заливу перебросим сюда армию и под корень уничтожим род Урсалов.

— Можешь не сомневаться, — заверил Эйдриана монах. — У нас несколько тысяч воинов, а вся магия, которой располагает Мидалис, заключена в умении твоей матери.

— А если Мидалис не появится, мы займем выжидательную позицию и выступим на север только после того, как покончим с Санта-Мер-Абель. Может, даже подождем до весны следующего года, прежде чем начать завершающий поход. Тогда вся южная часть королевства уже будет в нашей власти, и Бехрен мы крепко зажмем в кулаке. Пусть себе Мидалис прячется среди высоких деревьев. Конец один, что так, что эдак.

— Это с самого начала было ясно.

Де'Уннеро наконец перестал расхаживать взад-вперед и остановился перед Эйдрианом, глядя прямо ему в лицо.

— Совсем скоро ты станешь во главе абеликанской церкви, — сказал король.

— Я уже, можно считать, сделал это, — с вызовом заявил монах. — Санта-Мер-Абель ныне в полной изоляции; ни одно южное аббатство не поддерживает более Фио Бурэя. Он обречен, хотя Санта-Мер-Абель еще и не пало.

— В таком случае, приветствую тебя, отец-настоятель Де'Уннеро, — улыбнулся Эйдриан. — Может, стоит провести официальную церемонию возведения тебя в эту должность еще до похода на Санта-Мер-Абель?

Монах слегка задумался, после чего решительно кивнул.

— Расскажи мне, какой ты видишь подвластную себе новую церковь. Насколько я понимаю, ты не поддерживаешь канонизации святого Эвелина.

— Нет, разумеется.

— И ты собираешься сделать так, чтобы магическими камнями владели исключительно монахи, причем не одобряешь использование их силы для помощи простому люду?

— Без сомнения, — отозвался Де'Уннеро. — За время твоего отсутствия братья изъяли у жителей Палмариса множество магических камней. В страну уже возвращаются старые порядки, когда церковь стояла выше простого народа. Однако тебе и самому известно обо всем этом. Зачем ты спрашиваешь?

Король вперил в монаха долгий, пристальный взгляд.

— Я отослал Садью в Чейзвинд Мэнор, — без обиняков заявил он. — Там она и останется. Со мной.

Де'Уннеро стоял, тяжело дыша, прищурив глаза и непроизвольно сжав кулаки.

— Вообще-то я могу вернуть ее тебе, отказавшись от каких-либо притязаний на эту женщину. Но только при условии, что ты по доброй воле откажешься от другой награды, которой так страстно домогаешься.

— Выбирай выражения, — угрожающе произнес монах.

Эйдриан встал с кресла, подошел к камину и демонстративно повернулся к Де'Уннеро спиной, показывая, что ничуть не боится его.

— Теперь я во всех отношениях выше тебя, и ты знаешь это. Ты желаешь получить абеликанский орден? Я отдаю его тебе. — Он снова повернулся лицом к монаху. — Тебе одному. Не правда ли, я очень кстати отослал аббата Олина на юг?

— В обмен отбирая у меня подругу?

— Я не брал ничего, что мне не было предложено, — сказал король.

Де'Уннеро рванулся вперед, словно собираясь наброситься на него, но в последний момент сдержался.

Эйдриан даже не шелохнулся.

— Пусть Садья станет королевой Хонсе-Бира, — сказал он. — Она, как тебе прекрасно известно, страстно желает этого. Почему бы и нет? У меня свое королевство, а тебе я даю твое. Какая жизнь будет у Садьи рядом с тобой? Кем она станет? Твоей тайной супругой? И все братья и даже крестьяне будут презрительно перешептываться у вас за спиной? Разве это жизнь для женщины столь яркой?

Судя по виду дрожащего от бешенства Де'Уннеро, эти слова ничуть не успокоили монаха.

— Но самое главное — это не твой выбор, — продолжал Эйдриан. — И не мой. Это выбор Садьи, и только ее одной. Я прошу — отпусти ее и не преследуй. Храни в памяти счастливые времена, когда она была рядом, но осознай наконец истину: твое нынешнее положение несовместимо с ней. Нельзя руководить церковью, пытаясь вернуть ей прежний облик и былую славу, если имеешь жену и не скрываешь этого! Будь благоразумен, друг мой! Ты оказался в крайне щекотливом положении. Не станешь же ты рисковать всем, чтобы удержать Садью?

— А если стану?

— Тогда я скорее договорюсь с Фио Бурэем, чем доверю руководство церковью Хонсе-Бира такому глупцу, — отрезал король. — Это не пустая угроза, Маркало Де'Уннеро. Ты желаешь получить церковь, и я готов отдать ее тебе. Однако если ты не поставишь превыше всего свой долг, то и Санта-Мер-Абель тебе не видать!

Произнося эти слова, Эйдриан надвигался на монаха, и теперь они едва не соприкасались лбами.

— Подумай хорошенько. Выбор за тобой.

Он видел ненависть в глазах Де'Уннеро, как тот ни старался ее скрыть; дрожащие руки выдавали желание монаха вцепиться в горло сопернику.

Однако молодой король знал, что тот не бросится на него, потому что понимал, что творится в глубине души Маркало Де'Уннеро.

Санта-Мер-Абель — вот кто его истинная невеста.

ГЛАВА 32 ПЕРВЫЙ УДАР

Более всего Пони поразило то, насколько маленьким оказался Пирет Вангард. Он и городом-то не выглядел по меркам женщины, большую часть жизни проведшей в Урсале и Палмарисе. Скорее он походил на деревню вокруг замка-крепости, возвышающегося на мысу над защищенной скалами бухтой с длинной пристанью. В некотором удалении от города виднелись крестьянские наделы, тоже небольшие, не такие, как под Палмарисом. Дороги же просто представляли собой колеи от телег, ничего более.

Пони когда-то служила в береговой охране, в Пирет Талме, самой южной из трех крепостей, предназначенных для защиты Хонсе-Бира с моря. Пирет Вангард был, конечно, больше, чем сторожевая крепость, и все же Пони всегда представляла себе этот город чем-то вроде приморского Палмариса, с огромной крепостью и множеством улиц и домов. Каково же было ее удивление, когда принц Мидалис сказал, что во всем Вангарде, этих обширных, покрытых лесами землях, обитателей меньше, чем в Палмарисе. Как, учитывая все это, можно надеяться противопоставить что-либо Эйдриану, чью власть признал почти весь юг страны?

Когда отряд принца вошел в Пирет Вангард, Пони также бросилось в глаза, что у причалов нет кораблей — если не считать «Сауди Хасинты» капитана Альюмета, причем весь экипаж был на борту, а паруса развернуты, как будто судно вот-вот собиралось отчалить.

— Мы должны быть готовы быстро свернуть лагерь и выступить, как только погода улучшится, — заявил Мидалис, когда его спутники, среди которых были капитан Альюмет и аббат Хейни из Сент-Бельфура, расположились в большом помещении внутри башни, откуда открывался вид на гавань.

— А направление нам подскажет Джуравиль, — вставил кентавр.

Они снова вернулись к обсуждению планов. Пони расспросила аббата Хейни о здоровье магистра Делмана, старого друга, который оказал поддержку ей, Элбрайну и Браумину Херду в последние дни правления Маркворта.

— С ним все в порядке, — ответил аббат Хейни. — Хотя он испытывает сильную тревогу за епископа Браумина.

«Как и все мы», — подумала женщина, лучше чем кто-либо понимающая, сколь серьезными последствиями чревато возвращение в Палмарис Маркало Де'Уннеро. Постаравшись выкинуть из головы эти мрачные мысли и отключившись от общего разговора, она заставила себя сосредоточиться на сложившейся к данному моменту ситуации. Они должны найти способ нанести удар, и удар как можно более ощутимый, чтобы разрушить впечатление от доселе победоносного шествия по стране нового короля и таким образом дать принцу Мидалису возможность снова вернуть себе доверие простого народа. Пока власть Эйдриана кажется несокрушимой, законный наследник престола, брат покойного короля, не может рассчитывать на сколь-либо серьезную поддержку даже среди людей, в глубине души ему сочувствующих.

Встреча продолжалась недолго, поскольку обсуждать, собственно, было особо нечего, пока не появятся новые сведения о расположении и намерениях врага. Однако едва принц Мидалис собрался подвести итог, прибыли трое новых гостей, и это резко изменило настроение собравшихся.

— Приветствую тебя, прекрасная королева Джилсепони! — воскликнул Лиам О'Блайт, близкий друг принца Мидалиса.

Худощавый, с коротко остриженными рыжими волосами и неизменной улыбкой на усыпанном веснушками лице, он выглядел далеко не столь импозантно, как его высокородный друг.

Пони тепло улыбнулась ему.

— Слава высокогорным богам, мы снова встретились, мой старый друг! — прогремел второй гость, Андаканавар, могучий рейнджер из Альпинадора. Широким шагом он пересек комнату и стиснул Пони в крепких объятиях. — Ты не представляешь, как я рад увидеть тебя, несмотря даже на то, что неприятности, похоже, следуют за тобой по пятам!

Друзья тепло улыбнулись друг другу. Потом женщина взглянула на Брунхельда, предводителя альпинадорских варваров, сделавшего так много для своего народа во времена розовой чумы. Эти двое фантастически сильных людей сумели преодолеть присущее им недоверие к любому человеку, не являвшемуся уроженцем Альпинадора; во время нашествия чумы они привели на гору Аида огромное множество соотечественников, предотвратив тем самым вторичную, наверняка не менее разрушительную вспышку этой страшной болезни в холодном северном краю. В последний раз Пони видела обоих на церемонии по случаю ее бракосочетания с королем Данубом, где они присутствовали в качестве почетных гостей.

И вот они снова здесь, и вместе с ними внушительная армия, раскинувшая лагерь к северо-востоку отсюда. «Принц Мидалис сделал великое дело, — подумала Пони, — укрепив связи между Вангардом и Альпинадором, традиционно враждебными друг другу».

— Я слышал, что это твоему сыну мы обязаны нынешними неприятностями, — сказал Андаканавар. — Кто бы мог подумать — мальчик, прошедший обучение у тол'алфар…

— Мальчиком его сейчас назвать уже нельзя, — поправила его Пони. — Эйдриан жаждал отомстить эльфам, которых ненавидел с самого детства, и совсем недавно ему удалось сделать это.

Альпинадорец недоверчиво прищурил яркие голубые глаза.

— Госпожа Дасслеронд погибла, а ее народ вынужден спасаться бегством. Повелительница тол'алфар применила сильные чары, которые не позволили Эйдриану сровнять с землей прекрасную долину, но в то же время это сделало ее недоступной и для эльфов, а саму Дасслеронд погубило.

Могучий рейнджер приложил немалые усилия, чтобы сохранить спокойствие, и все же женщина ощутила вздымающуюся в его душе волну гнева; руки альпинадорца, все еще обнимающие Пони за плечи, непроизвольно сжались. Андаканавару уже перевалило за семьдесят, однако он по-прежнему был невероятно силен.

— Твоя дружба с этими странными созданиями, которых ты называешь тол'алфар, всегда разжигала мое любопытство, — сказал товарищу Брунхельд, и Пони удивило, как хорошо он владеет языком Хонсе-Бира. — Что эта новость означает для тебя, друг мой?

— То, что король Эйдриан перешел все мыслимые границы, — угрюмо отозвался рейнджер и перевел взгляд на принца Мидалиса. — Я — твой союзник. Мы пришли из Альпинадора, чтобы поддержать друга, однако теперь это уже нечто гораздо большее. — Он мрачно воззрился на Пони. — Твой сын имеет в моем лице смертельного врага. Хочу, чтобы ты понимала это.

Эти слова больно ранили женщину, несмотря на то что она приняла твердое решение способствовать падению Эйдриана и возвращению принцу Мидалису того, что принадлежало ему по праву рождения. Глядя в голубые, сверкающие гневом глаза альпинадорца, она не сомневалась, что видит в них смерть своего сына.

Но что она могла возразить Андаканавару, рейнджеру, выращенному и обученному Дасслеронд и ее народом? Разве Элбрайн не сражался бы за Эндур'Блоу Иннинес с той же яростью, с какой некогда Олван Виндон и отец его маленькой подружки Пони защищали Дундалис от нападения гоблинов?

Женщина кивнула Андаканавару и почувствовала, как его пальцы слегка ослабили железную хватку.

С прибытием альпинадорцев разговор возобновился, поскольку принц Мидалис счел нужным посвятить их во все детали происходящего. Однако Пони извинилась и в сопровождении одного из стражников удалилась в предоставленную ей крошечную комнату.

Настало время и ей самой кое-что выяснить.

Вскоре дух женщины высвободился из оков тела и пролетел через помещение, где продолжался совет. Похоже, только Смотритель и Андаканавар ощутили ее присутствие, когда она пролетела мимо, прошла сквозь каменную стену, словно та была соткана из дыма, и вырвалась на открытый простор.

Собиралась буря, дождь со снегом уже хлестал по стенам башни и по земле, но духу Пони это ничуть не мешало, разве что слегка затрудняло видимость.

Оказавшись над пристанью и используя указания капитана Альюмета относительно направления, она полетела над открытым морем и, поднявшись повыше, довольно скоро увидела темный остров и башню Пирет Данкард.

Снизившись и облетев остров, женщина заметила пятнадцать кораблей графа Де Лурма. Двенадцать стояли на рейде. Два были подтянуты к самой пристани и, по-видимому, подвергались ремонту, а еще один, получивший наиболее сильные повреждения, был вытащен на сушу.

Приблизившись к покачивающимся на воде кораблям, Пони убедилась, что, кроме небольшого числа дозорных, остальных членов экипажей на их борту нет, и предположила, что моряки сошли на берег, прячась от непогоды в теплых домах.

Женщина направилась к берегу, миновав поселок, а потом и саму крепость. В Данкард прибыл большой отряд королевских войск, определила она, и это снова напомнило, насколько трудна стоящая перед ней и принцем Мидалисом задача. Даже если бы принц повел на Данкард весь флот и всю армию, его ожидало бы жесточайшее сражение — а ведь здесь, без сомнения, сосредоточена лишь малая часть собранных Эйдрианом сил. Однако даже одной этой группировки достаточно, чтобы не подпустить принца к острову.

Скоро она начала ощущать слабость от долгого использования магического камня; за последние годы Пони редко совершала путешествия в духе и забыла, сколько сил они отнимают.

Вернувшись в свое тело, она испытывала одно желание — свернуться клубком и уснуть. Тем не менее, понимая, как важно сразу же сообщить о том, что ей удалось узнать, женщина вернулась в помещение, где проходил совет. Обсуждение уже закончилось, но ее друзья еще находились там, подкрепляя силы едой и напитками.

Когда измученная Пони появилась в дверях, к ней тут же обратились все взоры.

— С тобой все в порядке, девочка? — с тревогой спросил Смотритель.

Принц Мидалис шагнул к Пони и подал ей руку.

— Она использовала силу магического камня и крайне утомлена, — сказал аббат Хейни.

— Верно. — Со вздохом облегчения женщина опустилась на подушки, которые предложил ей Хейни. — Я нанесла визит в Пирет Данкард. Как мы и опасались, в море и у пристани стоят полтора десятка боевых кораблей, а в крепости полно солдат королевской армии.

— Юный Эйдриан торопится перекрыть залив, — заметил капитан Альюмет. — Данкард — самая подходящая стоянка для любого корабля, собирающегося пересечь залив и нуждающегося в пополнении припасов. А уж тем более для большой эскадры.

— Он делает все, чтобы вынудить тебя двигаться по суше, если уж ты решишься наступать, — сказал Смотритель, обращаясь к принцу.

— Или создает базу для поддержки флота, если предпочтет нанести удар по Пирет Вангард со стороны залива, — высказал предположение Мидалис.

— В любом случае позиция весьма сильная, — сказал Альюмет.

— Значит, мы должны завладеть ею, — заметил принц.

— Данкард — большая крепость, — предостерегла его Пони. — Захватить её крайне сложно. Я уж не говорю о сражении с лучшими боевыми кораблями Хонсе-Бира.

— Корабли стоят на якоре? — осведомился капитан Альюмет.

— Да, — ответила женщина. — Охраны на них немного.

— Они уверены в том, что до прихода весны напасть мы не сможем, — рассудил Мидалис.

— Или сможем? — Капитан Альюмет многозначительно посмотрел на Пони.

Та улыбнулась, прекрасно понимая, что он имеет в виду, поскольку ее посетила та же самая мысль.

— Идти под парусами в разгар зимы — безумие, — с явным сожалением в голосе возразил принц. — Любой налетевший шторм потопит корабли, а вместе с ними и надежду овладеть Пирет Данкард.

— Даже если мы пробьемся к острову, — добавила женщина, — захватить Пирет Данкард будет нелегко. Солдаты, которые пришли под знаменем Эйдриана, прекрасно обучены и имеют боевой опыт. К тому же среди них много гвардейцев Бригады Непобедимых.

— И, скорее всего, братья, владеющие магическими камнями, — вставил аббат Хейни.

— Тогда, похоже, выбор у нас ограничен, — подвел итог принц Мидалис. — Либо идти на Палмарис, либо остаться здесь и сражаться с теми, кого король Эйдриан пошлет сюда морем весной или летом, если он станет выжидать так долго.

— Захватить Пирет Данкард сложно, — сказала Пони. — Но если нападение на крепость пройдет удачно, нам удастся усилить свой флот.

Все взгляды обратились на нее.

— Я выйду в море на своем корабле и направлюсь к Пирет Данкард, — подхватил мысль женщины Альюмет. — С помощью Джилсепони мы захватим несколько кораблей Эйдриана и, возможно, сумеем затопить остальные.

— Но зимние шторма… — начал было Мидалис.

— Учтем и зимние шторма, — продолжал капитан, глядя на Пони. — Они всегда приходят только с запада или северо-запада. Если Джилсепони в состоянии долететь до Данкарда, она может обследовать и западную часть залива, сообщив нам, когда там будут подходящие погодные условия.

— Если понадобится, — согласилась женщина и, поднявшись с подушек, подошла к сидящему в кресле принцу Мидалису. — Это наш первый шанс. В разгар зимы они оставляют корабли фактически без охраны. Мы можем нанести по Пирет Данкард молниеносный удар и сразу же отступить. Даже если нам удастся захватить совсем немного кораблей, а затопить лишь несколько, мы намного лучше сумеем подготовиться к весеннему наступлению Эйдриана.

— Но сколько моряков может взять на борт «Сауди Хасинта»? — возразил Мидалис. — Понадобится по крайней мере полтора десятка человек, чтобы вывести в открытое море только один боевой корабль Хонсе-Бира. Даже если мы загрузим это судно до предела, капитан Альюмет сможет увести за собой всего три корабля.

— Значит, нужно отправить и другие суда, — заметила Пони.

— Наши рыболовные суда не годятся для походов по беспокойному морю, — сказал принц.

— А наши баркасы годятся, — послышался звучный баритон Брунхельда.

Пони, Мидалис и все остальные с удивлением воззрились на могучего варвара — точнее говоря, все, за исключением Андаканавара, который сидел рядом с Брунхельдом, скрестив руки на груди поверх туники из волчьего меха.

— По-моему, это совсем неплохой план, — продолжал тот. — Мы все согласны с тем, что, поскольку шансов победить в открытом сражении у нас нет, нужно искать слабые места короля Эйдриана и наносить по ним прицельные удары. Пирет Данкард — одно из таких мест.

— Даже если Джилсепони обследует весь залив, мы сможем ориентироваться на ее сведения о погоде лишь на пути к Данкарду. — Было видно, что сомнения принца не улеглись. — А на обратном пути, который займет неделю или даже больше, наши корабли могут сильно пострадать от штормов.

— На побережье Альпинадора погода всегда отвратительная, — заметил Андаканавар, — а вода холодная как лед. И все же мои соотечественники во все времена выходили в море. Я считаю, что Брунхельд прав и нам следует нанести удар королю Эйдриану.

Принц Мидалис обвел взглядом собравшихся как бы в поисках поддержки, а быть может, совета. Когда его взгляд на мгновение остановился на Пони, та улыбнулась и кивнула, постаравшись придать лицу как можно более решительное выражение.

Принц посмотрел на Брунхельда.

— Составь вместе с капитаном Альюметом подробный план действий, — сказал он. — Если повезет, твои суда смогут перевезти достаточно людей, чтобы мы смогли угнать все корабли Эйдриана, стоящие на якоре у Пирет Данкард… Сегодня же ночью, — продолжал Мидалис, обращаясь к Лиаму, — отбери самых опытных моряков, в особенности тех, кто когда-то служил под началом герцога Мирианского и ходил на боевых кораблях.

Лиам О'Блайт, казалось, заколебался. Он испытующе взглянул на Пони и только потом, как бы набравшись решимости, кивнул.

— В этом походе нам понадобятся монахи, умеющие обращаться с магическими камнями, — обратился принц Мидалис к аббату Хейни.

— Нам? — удивленно переспросил монах. — Не собираешься же и ты отправиться с ними, мой принц?

— Неужели ты думаешь, что я пошлю людей, а сам буду отсиживаться в Вангарде? — осведомился Мидалис.

— Ты — краеугольный камень всего сопротивления королю Эйдриану, — возразил аббат Хейни. — И единственный человек вне церкви Абеля, к кому мы испытываем доверие. Рисковать твоей жизнью просто недопустимо.

— Если мы хотим взять верх над Эйдрианом, рисковать, мой дорогой аббат, нам всем так или иначе придется, — отрезала Пони столь решительным тоном, что спор мгновенно угас. Она перевела взгляд на Мидалиса, подивившись в который раз, как тот похож на ее второго мужа. — Мы с тобой пойдем на «Сауди Хасинте». Солдаты, захватившие Пирет Данкард, останутся ни с чем, причем будут знать, что им нанес поражение сам принц Мидалис!

Принц ничего против не имел.

На этом встреча завершилась, и все разошлись, чтобы заняться приготовлениями к задуманной операции. Немного задержавшись, чтобы сказать несколько ободряющих слов Мидалису, Пони догнала в коридоре кентавра и Андаканавара.

— Прекрасные слова, госпожа. — Рейнджер взял руку Пони и почтительно припал к ней губами. — И мысль напасть на Пирет Данкард тоже неплоха. Теперь для меня перестало быть загадкой, почему юный Эйдриан столь силен, вот только с пути он немного сбился…

— Ничего себе немного, — возмущенно фыркнул Смотритель.

— Иметь матерью Джилсепони, а отцом Элбрайна-Полуночника… Существует ли в мире человек с лучшей наследственностью? — продолжал Андаканавар.

— Тройка рейнджеров, вся семья, — сказал кентавр.

Его слова заставили женщину нахмуриться.

— Он правильно сказал, ты ведь и в самом деле рейнджер, пусть это никогда и не было признано эльфами! — воскликнул альпинадорский рейнджер. — Госпожа Дасслеронд поступала весьма неразумно, не признавая этого, как и не принимая во внимание, что только ты можешь по-настоящему понимать и любить сына.

Пони, благодарно улыбнувшись, положила руку на плечо могучему альпинадорцу.

— Мы исправим ошибки Дасслеронд, — сказала она.

— Я знаю, как много славных дел ты успела совершить за свою недолгую жизнь, и ничуть не сомневаюсь в этом, — отозвался Андаканавар.

Пони снова прибегла к помощи магических камней, обследовала всю западную часть залива и убедилась, что погода благоприятствует замыслу. Корабли принца, во главе с «Сауди Хасинтой», на борту которой разместились сам Мидалис, Пони и Смотритель, вышли в море. Альпинадорские баркасы были не так быстры, как флагман эскадры, но обладали неплохими мореходными качествами и с легкостью выдерживали удары высоких зимних волн.

На второй день после выхода из Пирет Вангард женщина снова предприняла путешествие в духе и обследовала достаточно большое пространство на западе, убедившись, что шторма оттуда не приближаются. Появилась надежда, что по крайней мере до крепости они доберутся без потерь и, может быть, даже успеют без осложнений отправиться в обратный путь.

— Нужно разработать план на случай возможного изменения погоды, — сказал Пони принц Мидалис. — Если мы доберемся до Пирет Данкард и выяснится, что шторм сможет обрушиться на корабли до возвращения в защищенную бухту Вангарда, лучше захватить остров и переждать непогоду там.

— Сделать это будет очень сложно, — заметила женщина.

— Лучше потерять людей в бою, чем из-за шторма, — возразил Мидалис. — Родственникам и друзьям погибших будет легче от сознания того, что их близкие погибли в борьбе с Эйдрианом. Эта мысль поможет им выдержать долгую войну, которая нам всем предстоит.

Бессердечность этого высказывания больно задела Пони, но она тут же решительно тряхнула головой. Женщина знала, что такое война, и понимала, что принц мыслит как воин. В какой-то степени он и должен быть бессердечным, а иначе вряд ли стоит ввязываться в войну с узурпировавшим трон королем.

— Я знаю, если бы существовала такая возможность, ты предпочел бы, чтобы люди вообще не гибли, — сказала она. — Но мужества тебе не занимать.

Мидалис удивленно посмотрел на нее.

— Мужества для чего?

— Сначала мы с Элбрайном сражались с гоблинами и другими монстрами, подручными демона-дракона. Здесь не вызывало сомнения: если ты не убьешь врага, он уничтожит тебя. Когда же пришлось сражаться с людьми, поддерживающими отца-настоятеля Маркворта, все оказалось гораздо сложнее. Одно дело воевать с созданиями, воплощающими собой зло, и совсем другое — с теми, у кого, не исключено, просто не было выбора. Мне совсем не по вкусу убивать людей, и все же этого не избежать, если мы хотим достигнуть цели.

— Нам всем придется делать это, — жестко произнес принц. — Потому что, если мы откажемся от борьбы, конечный результат будет для людей гораздо плачевнее.

— Только мысль об этом и поддерживает меня. — Пони устремила взгляд на холодные, темные воды Мирианика. — И, как ни странно, я думаю, что мой сын испытывает то же самое чувство.

— Человек, который украл у меня трон?

— Человек, который убежден, пусть и без всяких на то оснований, что трон принадлежит ему по праву рождения, — пояснила она свою мысль. — По-моему, Эйдриан искренне верит, что мир под его владычеством будет более совершенным.

— Разве может тиран думать иначе?

— Нет, конечно. — Пони достала из мешочка горсть магических камней. — Сколько людей погибнет, когда я буду вынуждена прибегнуть к ним?

Принц Мидалис положил руку на плечо женщины, наклонился к ее уху и прошептал:

— Столько, сколько необходимо, и ни одним больше. — Пони благодарно улыбнулась ему, и принц отстранился. — Мы ловим попутный ветер, идя за грозой. Еще пара дней — и мы у цели.

Они без всяких происшествий подошли к Пирет Вангард.

Стояла безлунная темная ночь. Как сообщила Пони, воды залива к западу по-прежнему были спокойны. Снова выйдя из тела, ее призрачный дух облетел все стоящие на якоре корабли; как и прежде, число дозорных на каждом из них было невелико.

— Теперь вопрос в том, как подобраться к судам, чтобы нас не заметили ни с пристани, ни с соседних кораблей, — сказал Мидалис, обращаясь к тем, кто собрался на палубе: вернувшейся из путешествия Пони, капитану Альюмету, Брунхельду и Андаканавару. — И как ориентироваться в полном мраке.

— Я буду показывать вам наиболее безопасный путь. — Женщина достала из мешочка и продемонстрировала им кусок янтаря. — С ним можно быстро и совершенно бесшумно идти по воде. Я побываю на кораблях и на каждом, незаметно для караульных, поставлю свечу.

По ее знаку капитан достал из трюма кожаный мешок и протянул Пони. Порывшись в нем, она вытащила вырезанную из дерева пустую полусферу.

— Мы с капитаном подумали, что это подойдет, — объяснила женщина. Она укрепила свечу в полусфере и поставила ее на палубу. — Двигайтесь на огонек свечи. Я установлю ее так, что с берега и других кораблей свет не будет виден.

— Разумеется, девочка продумала все до мелочей, — фыркнул Смотритель. — Ну, оно и понятно, ведь это я ее обучал!

— На одном из кораблей, самом крупном, — продолжала Пони, глядя на Мидалиса, — охрана более серьезная. Около двух десятков человек.

— Значит, я сам им и займусь, — сказал принц.

Вскоре дюжина альпинадорских баркасов неслышно заскользили в сторону острова. Пони стояла рядом с Мидалисом и кентавром, который сжимал в руке огромный лук.

— Страшно отпускать тебя одну в эту тьму, — признался принц.

Женщина удивленно посмотрела на него.

— Ну, тогда идем со мной, — предложила она. — Сначала укажем путь к крайнему судну, а потом захватим флагманский корабль еще до того, как прибудут наши.

— Ты можешь это сделать?

Пони с улыбкой протянула Мидалису руку. Он взял ее, и женщина подвела принца к краю баркаса, скользящего, казалось, поверх темной воды. Оглянувшись и подмигнув Смотрителю, Пони шагнула за борт, потянув за собой спутника.

Чтобы Мидалис смог вместе с ней идти по воде, Пони пришлось кроме янтаря использовать еще и гематит, но для нее это не составило труда. Вскоре уже можно было различить темные силуэты больших боевых кораблей с похожими на скелеты мачтами, вздымающимися в ночное небо. В стороне неясно вырисовывалась крепость Пирет Данкард.

Сначала женщина подвела принца к самому крайнему кораблю. Когда они без всяких происшествий добрались до него и вскарабкались на борт, Пони достала из мешочка на поясе полусферу. Свечу она установила так, чтобы свет от нее был виден лишь с приближающихся баркасов. Перейдя на следующий корабль, женщина повторила свои действия. Ей удалось пометить пять кораблей, когда стало ясно, что времени до начала захвата остается в обрез.

— Остальные они найдут и без нашей помощи, — сказала Пони, взяла Мидалиса за руку и устремилась к флагману королевской эскадры.

Оказавшись на его борту, они остановились у входа в кают-компанию.

— Ты готов? — спросила Пони.

Принц лишь усмехнулся, изумленный смелостью спутницы.

Она открыла дверь, сделав Мидалису знак оставаться пока снаружи.

Внутри за усыпанным монетами столом сидела без малого дюжина мужчин.

— Какого… — начал было один, с изумлением подняв взгляд на вошедшую женщину.

— Приветствую вас, — спокойно сказала Пони.

Мужчины вскочили, некоторые потянулись к оружию.

— Похоже, герцог Де Лурм решил позаботиться о нашем досуге, — с похотливой ухмылкой произнес один из моряков.

— А на хрена она нам сдалась, эта старуха! — не согласился с ним второй.

— Вижу, вы меня не узнаете… — Пони придала голосу оттенок сокрушенности. — И это после того, как я несколько лет ходила с вами на «Речном дворце»!

Моряки взирали на нее с невероятным удивлением.

— Королева Джилсепони! — ошарашенно протянул наконец кряжистый седобородый мужчина.

Теперь на всех лицах отразилось совершеннейшее недоумение. Те, кто успел выхватить оружие, уронили его на пол.

— Короткая же у вас память, — упрекнула моряков женщина. — Вы забыли как меня, так и брата короля! — С этими словами она распахнула дверь, за которой стоял принц Мидалис.

Лишь двое из присутствующих нашли в себе решимость броситься на принца. Однако Пони оказалась проворнее. С ладони ее вскинутой руки сорвалась молния, которая обрушилась на нападавших и отшвырнула их в другой конец каюты.

— Постыдились бы! — воскликнула она. — Перед вами законный король Хонсе-Бира!

— Наш король — Эйдриан! — огрызнулся один из моряков.

— Так утверждает Эйдриан, — спокойно сказал Мидалис. — Я намерен довести до его сведения, что он ошибается. А вам… — он повел рукой вокруг, — всем вам советую хорошенько обдумать свой выбор. Я понимаю, что вы были введены в заблуждение, поэтому не стану никого наказывать. Но только в том случае, если выбор, сделанный вами, окажется правильным.

Когда принц замолчал, стал слышен топот на палубе.

— Ну, теперь-то ты получишь свое, обманщик! — закричал один из моряков, а остальные потянулись за оружием.

Но мгновенно отпрянули, когда из-за спины принца показался огромный кентавр с луком в руках, на тетиву которого была наложена стрела величиной с копье.

— Те, у кого голова варит, немедленно бросят оружие на пол, — заявил он. — Если, конечно, никто не хочет оказаться пришпиленным к стене!

Пони вскинула руку с магическим камнем, принц Мидалис выхватил меч.

— Снимаемся с якоря! — закричали с палубы. — Четыре корабля уже наши, мой принц! И остальные скоро последуют за ними.

— Мне придется на время позаимствовать ваш корабль, добрые солдаты Хонсе-Бира! — Мидалис отсалютовал им мечом. — Если кто желает присоединиться к нам, его примут с радостью. А тех, кто предпочитает Пирет Данкард, посадят в гребную шлюпку и спустят на воду.

— Я должна идти. — Пони прикоснулась к щеке Мидалиса губами, желая ему удачи. — Не уходи слишком далеко. И следи, чтобы сигнальные огни не погасли.

Она выбежала из каюты и на мгновение задержалась на палубе, где моряки — среди них были и альпинадорцы, и «медведи» — вытягивали из воды тяжелый якорь. Прибегнув к магии янтаря, женщина спрыгнула на воду и устремилась к берегу. Там уже царила суматоха; находящиеся на пристани солдаты, видимо, услышали шум на рейде.

Вскоре она добралась до пристани, окружив себя бело-голубым сиянием, сотворенным с помощью змеевика. Появление Пони сразу же привлекло внимание: растерянные защитники крепости с криками показывали на нее пальцами.

Она поднялась на палубу корабля, который, судя по внешнему виду и оснастке, должен был обладать неплохими мореходными качествами. Там находилось несколько караульных, тут же выхвативших короткие мечи.

Женщина вскинула руку с зажатым в ней рубином и повела ею, окружая себя стеной пламени.

— Вы ведь узнаете королеву Джилсепони? — спросила она, и огненная стена стала расширяться, вынуждая моряков отступить. — Стало быть, вам известно, что я умею работать с магическими камнями. Немедленно покиньте корабль, и вы, те, что охраняете соседний, тоже! Повторять дважды я не буду!

Пони подбежала к трапу и быстро спустилась на нижнюю палубу, оставляя за собой шлейф дыма. Она с радостью услышала, как моряки на верхней палубе затопали к пристани, а некоторые с плеском бросились в воду.

Женщина погрузилась в рубин, взывая к его силе.

И потом освободила ее. Ужасающий огненный шар с ревом пронесся вверх сквозь палубный настил, во все стороны полетели пылающие доски, корабль загорелся.

Пони успела взбежать по трапу, прежде чем тот занялся огнем. Продолжая удерживать мерцающую защиту, она спрыгнула на пристань и бросилась к следующему кораблю.

И тут рядом с ее головой просвистела стрела.

Не дрогнув, женщина выбежала на середину палубы. На борту, похоже, кто-то остался… возможно, там было несколько человек.

Однако сейчас времени для колебаний не было. Все солдаты Пирет Данкард, судя по всему, уже были подняты по тревоге.

Загорелся второй корабль. Какой-то человек, охваченный пламенем, спрыгнул, издавая громкие вопли, с горящей палубы в воду.

Пони снова обратилась к янтарю и, спрыгнув на воду, убрала видимый издалека защитный кокон. Она устремилась к третьему, последнему кораблю, стоящему в доке, и быстро подожгла и его.

Потом женщина, пробежав по берегу, снова спрыгнула на воду и подбежала к раненому, но все еще держащемуся на плаву человеку, спрыгнувшему с горящего корабля.

Понимая, что это чистое безумие, но просто не в силах заставить себя бросить несчастного, терзаемого болью моряка, она достала гематит. Погрузившись в магические глубины, воззвала к исцеляющей силе камня и направила ее в тело умирающего человека. Почувствовала, как его дух ускользает прочь, и устремилась следом, пытаясь дотянуться до него, взывая к нему.

Моряк открыл глаза, судорожно хватая ртом воздух и сплевывая воду.

— Помни, ты сегодня уцелел только благодаря милости принца Мидалиса, — сказала Пони. — Он — законный король Хонсе-Бира и вскоре придет, чтоб свергнуть Эйдриана. Расскажи своим товарищам, что на пути к трону принц не хочет проливать лишней крови.

Она помогла ошеломленному моряку добраться до суши и только тут заметила двух солдат, бегущих к ней с поднятыми луками.

Женщина понимала, что ничто не помешает им убить ее. Однако при виде бредущего к ним чудом исцеленного товарища они не осмелились выпустить стрелы.

Пони метнулась во тьму и снова прибегла к магии янтаря. За ее спиной загрохотали катапульты, над головой пронеслись огненные шары, с шипением упавшие в ледяную воду.

Но даже сквозь весь этот шум женщина расслышала голос принца Мидалиса, приказывающего немедленно выводить в море захваченные корабли. Этот голос сопровождался звуками волынки. Смотритель наигрывал бодрую мелодию, стараясь воодушевить людей принца.

Оставаясь неподалеку от трех горящих кораблей, Пони наблюдала за происходящим. Она вздрогнула, когда в один из уходящих кораблей попал пылающий шар. Потом и второй корабль охватило пламя. На этот раз причиной пожара, скорее всего, была схватка на его борту. Вскоре послышались крики спрыгнувших с горящих кораблей людей, плеск воды и возгласы альпинадорцев, подбадривающих оказавшихся за бортом соплеменников.

Последовал новый залп береговой батареи, и на этот раз пострадал флагманский корабль королевской эскадры, на борту которого сейчас находился Мидалис. У женщины мелькнула страшная мысль — а стоила ли эта операция той цены, которую приходится за нее платить?

Однако все захваченные корабли, кроме трех, быстро вышли из зоны обстрела, держа направление на сигнальный огонь, зажженный на мачте «Сауди Хасинты». Один из пылающих кораблей, управляемый, надо полагать, выигравшим схватку за него экипажем Хонсе-Бира, быстро приближался к берегу.

Пони не могла этого допустить. Она устремилась наперерез судну и оказалась в опасной близости от шлюпки со спасшимися моряками с флагмана. Однако те, похоже, не заметили ее, и женщина помчалась дальше. Прибегнув к магии малахита, она взлетела над баком корабля. Едва Пони опустилась на палубу, защитники корабля прекратили тушить огонь и бросились на нее.

Женщина легко отбила первый удар и с силой ударила ногой нападавшего на нее, сбросив моряка за борт.

Яростно рубя мечом, Пони сама бросилась в атаку, заставив второго противника пятиться; когда тот понял, что отступить может либо к горевшему полубаку, либо прыгнуть в ледяную воду, он благоразумно выбрал последнее.

Она тут же резко развернулась, со звоном парировав удар меча еще одного нападавшего на нее моряка. Он отступил в сторону, а от следующего удара женщины свалился на палубу. Через мгновение, когда в ее сторону полетело копье, она последовала его примеру. Однако быстро вскочила на ноги и обрушила на противника целую серию ударов.

Бело-голубое мерцание снова окутало ее.

— Прочь с корабля! — закричала она. — Немедленно убирайтесь отсюда! Это приказываю вам я, королева Джилсепони!

Ее слова, казалось, произвели впечатление на нападавших. Один из моряков бросил меч на палубу и спрыгнул в воду. Мгновение спустя Пони почувствовала рвущую боль в боку, в который вонзилась стрела.

Женщина пошатнулась и почувствовала, как ее связь со змеевиком внезапно ослабла. Понимая, что надо восстановить ее, но не имея на это времени, она решила, что остается одно: прибегнуть к магии рубина.

С ее ладони сорвался огненный шар, не такой уж большой, но достаточный, чтобы воспламенить все на своем пути.

Как будто издалека послышались крики тех моряков, которые все еще оставались на борту. Пони тоже охватило жаром, а от боли она едва не теряла сознание.

Она почувствовала запах своих горящих волос.

Ей нужно собрать силы. Нужно воспользоваться янтарем и покинуть палубу…

Женщина прекрасно понимала, что должна сделать, но было трудно, так трудно отвлечься от ощущения жгучей боли в боку и надвигающейся стены пламени…

Потом она все же спрыгнула на воду и побрела к далеким кораблям. Однако спустя некоторое время почувствовала, что холод оцепенения снова охватывает все тело. И даже не сразу сообразила, что потеряла ориентацию и находится не на воде, а в ней.

И движется не в сторону друзей, а в противоположную — к берегу.

Вокруг были лишь тьма и холод, а у нее не осталось сил, чтобы прибегнуть к магическим камням. Странно, но боли в боку она больше не чувствовала. Боль как будто осталась где-то далеко, а на саму Пони снизошло ощущение удивительного мира и спокойствия.

ГЛАВА 33 КОГДА ЖИЗНЬ ВЫНУЖДАЕТ СДЕЛАТЬ ВЫБОР

— Они крайне удивлены понесенными потерями, — сказал Астамир тогайранке и другим командирам Дариан-Дариалла, как только посланец ятола Де Хаммана удалился.

Тот прибыл к ним под флагом перемирия и заявил, что недавнее сражение было ужасной ошибкой, результатом отсутствия четко налаженной связи между Хасинтой и Дариан-Дариаллом, рассыпавшись в извинениях — от имени ятола Де Хаммана, ятола Ваадана и в особенности аббата Олина.

— Слишком многие солдаты Де Хаммана помнят последнюю осаду этого города, — закончил рассуждения мистик.

— В прошлый раз им пришлось несколько недель хоронить мертвецов! — воскликнул Таналак Кренк. — А если они снова нападут на нас, то зарывать их трупы будет просто некому!

Собравшиеся разразились одобрительными возгласами.

Бринн искренне восхищалась своим командиром. За последние несколько месяцев он стал заметной фигурой, пройдя путь от вождя племени до человека, способного руководить воинами всего Тогая. Она полностью доверяла Кренку и всегда поручала самые важные, самые трудные задачи, ни разу не усомнившись, что тот справится с ними. Тот и в самом деле ни разу не подвел ее, как и в этот раз, когда примчался на помощь Дариан-Дариаллу, оказавшемуся под ударом Де Хаммана. Кренк со своими людьми патрулировал разделяющее Бехрен и тогайские степи плато, чтобы выявить все слабые звенья в обороне тогайру и при необходимости исправить положение. Когда его разведчики донесли, что на север движется Де Хамман, он собрал мощный отряд лучших воинов и незаметно последовал за бехренской армией. Когда Де Хамман напал на город, тогайранец точно рассчитал время, когда следовало ввести в бой кавалерию, и место, куда можно было с максимальной эффективностью нанести удар.

Более того, именно Таналак Кренк организовал линию связи с помощью системы солнечных отражателей и добился, чтобы она работала без малейших сбоев. И он же провел всю подготовительную работу и сейчас ожидал прибытия второго отряда, который должен был нанести удар по флангам Де Хаммана, если бы тот продолжил наступление на город. Это был смелый, почти отчаянный шаг, поскольку, отведя на север такое большое число воинов, тогайру тем самым обнажали собственные южные фланги.

Однако Бринн поддержала эту инициативу, в особенности когда Кренк заверил ее, что разослал по южной пустыне лазутчиков. Согласно их сообщениям, кроме солдат Де Хаммана, других войск поблизости не наблюдалось.

— Они признали, что аббат Олин имеет отношение ко всему происходящему, и это не сулит нам ничего хорошего, — заметила тогайранка. — В особенности в свете того, что сообщил наш гость Лозан Дайк. Теперь не вызывает сомнений, что интересы короля Эйдриана простираются далеко за пределы Хонсе-Бира.

— Значит ли это, что нам предстоит воевать и с Бехреном, и с северными «медведями»? — спросил один из командиров.

От мысли о такой перспективе на лицо Бринн набежало облако. Крайне озабоченным выглядел и мистик. Тогай представлял собой малонаселенную страну. Тогайру располагали лишь магией волшебного меча своей предводительницы, им не из чего было изготавливать хорошие доспехи и строить военные машины. Их единственным преимуществом, кроме отваги опытных всадников и великолепных пони, мог бы стать Аграделеус, но бехренцы сумели найти эффективные средства для борьбы с драконом. Бринн понимала, что ей не собрать армию, способную противостоять даже одному вновь восстановившему единство Бехрену, и единственная причина, почему они выдержали нашествие армии Чезру Эакима Дуана, состояла в том, что Астамир разоблачил того в глазах жрецов, повергнув тем самым страну в хаос. Если аббат Олин и Маду Ваадан сумеют объединить Бехрен и снова положат глаз на тогайские степи, Бринн не сможет защитить Дариан-Дариалл, и это при минимальном — пока! — участии северного королевства. Если же Бехрен и Хонсе-Бир в полной мере объединят силы, то вместе они просто раздавят Тогай. Все понимали это: и она сама, и Астамир, и присутствующие здесь воины, и даже неистовый Таналак Кренк.

— Боюсь, аббат Олин просто пытается выиграть время, дожидаясь более благоприятного момента, — сказала тогайранка. — Армия стоит лагерем и не собирается уходить отсюда.

— Олин, наверное, надеется, что сюда придет сам король Эйдриан, который приведет с собой подкрепление, — высказал предположение Лозан Дайк, после того как она на эльфийском языке пересказала ему ход своих мыслей.

Потом Бринн перевела остальным слова эльфа.

— Или планирует сначала укрепить позиции в Бехрене, а уж потом бросить армию на Дариан-Дариалл, — сказал Астамир. — Уверен, большинству воинов ятола Де Хаммана не улыбается мысль снова сражаться с Тогайским Драконом. Однако если аббату удастся задуманное, он сможет собрать силы, которые во много раз превзойдут наши. Численное преимущество поднимет боевой дух бехренцев, и нам придется довольно туго.

— Может, лучше опередить их и напасть первыми? — спросила тогайранка. — Или продолжать укреплять защиту города в надежде, что враги откажутся от нападения на него, когда поймут, какой серьезный урон мы в состоянии им нанести?

— Я могу отправиться в Хасинту в качестве твоего посланника, — предложил мистик. — Возможно, тогда нам лучше удастся разобраться в намерениях аббата Олина и твоего друга, короля Эйдриана.

— На это уйдет по меньшей мере месяц, — возразила Бринн. — Разве у нас есть столько времени?

Лозан Дайк вопросительно посмотрел на нее, и тогайранка перевела ему предложение Астамира.

— Я позову Белли'мара Джуравиля, — сказал он, — и он сможет быстро доставить твоего друга в Хасинту и обратно.

Чуть позже док'алфар, скрестив ноги, уселся на площадке сторожевой башни и положил на колени волшебный сапфир своего народа. Погрузившись в камень, он представил себе изумруд Джуравиля.

Почувствовал контакт, воззвал к крылатому собрату, а потом мысленно направил его путь.

Когда Лозан Дайк открыл глаза, он увидел стоящего рядом Белли'мара Джуравиля с магическим изумрудом в руке.

У Бринн и Джуравиля не было времени для долгих разговоров после разлуки; они провели вместе едва ли час, пока Астамир готовился к путешествию на восток. Эльф пообещал, что, вернувшись, подробно расскажет ей о событиях в северном королевстве, после чего повел мистика на восточную стену города и протянул ему руку.

Джуравиль воззвал к изумруду, и пораженный Астамир увидел, что земля под его ногами внезапно зашевелилась, сворачиваясь, точно волна. Вслед за эльфом он послушно шагнул со стены, земля развернулась, и мистик оказался далеко к востоку от Дариан-Дариалла, за линией бехренских войск.

— Поразительно! — воскликнул он.

— Силы изумруда не так уж велики, но возможности весьма разнообразны, что делает его необыкновенно могущественным, — сказал эльф. — Пространство искривляется только для владельца камня и тех, кто находится рядом с ним, но лишь при условии, что он хочет этого. Только ты и я могли шагнуть со стены, поскольку, кроме нас, никто не увидел, как исказилось пространство.

Джуравиль снова закрыл глаза, произнес несколько слов, земля вздыбилась, и они сделали следующий гигантский «шаг».

Хасинты они достигли за несколько часов до рассвета. Договорившись с эльфом о месте, где тот будет его ждать, Астамир зашагал к городу.

— Если я не вернусь к заходу солнца, возвращайся к Бринн, — бросил он через плечо.

— Это будет означать войну с Бехреном, — покачал головой Джуравиль. — Твоя задача слишком важна, поэтому даю тебе на ее выполнение два дня.

Мистик добрался до ворот Хасинты, когда солнце только-только взошло над горизонтом.

Караульные у городских ворот узнали его и не прогнали прочь, но продержали в сторожевой башне несколько часов, отказываясь будить ятола Маду Ваадана и аббата Олина в такую рань. Наконец Астамира препроводили к Чом Дейру, и там снова пришлось ждать — пока, как ему объяснили, господа откушают.

Если, прибегнув к такому обращению, они пытались смутить или обескуражить мистика, то успеха не достигли, поскольку одной из основных черт подлинных адептов ордена Джеста Ту являлось терпение. «Пусть потешат тщеславие, — решил он, — цели своей они все равно не достигнут».

— Ах, да это же сам Астамир! — воскликнул ятол Ваадан, когда наконец мистика привели на восточный балкон.

Здесь был разбит великолепный сад; среди огромного множества цветов распевали птицы, а деревья были посажены с таким расчетом, чтобы на протяжении всего долгого дня создавать равномерно распределенные области света и тени. С плеском падая в маленькое озеро, разбрызгивал воду водопад, обеспечивая приятную прохладу и увлажняя воздух. В озере мелькали плавники разноцветных рыбок.

За двумя небольшими столами, сидели пятеро — аббат Олин, Маду Ваадан, другой, неизвестный Астамиру ятол, еще один монах абеликанской церкви и солдат Хонсе-Бира — скорее всего, военачальник, судя по богато расшитому мундиру.

— Если бы мы знали, что прибывший в наш город Джеста Ту посланец Бринн Дариель, то выбрали бы другое место для завтрака, — продолжал ятол Ваадан. — Прошу тебя, присоединяйся к нашей трапезе. Я велю принести еще…

Мистик вскинул руку, останавливая слугу, уже было метнувшегося выполнять приказ ятола.

— У меня мало времени. Я только что прибыл из Дариан-Дариалла. Город в осаде.

— Значит, ты покинул его до прибытия наших посланцев, — вмешался в разговор аббат Олин. — С извинениями перед Бринн Дариель и признанием того, что нападение стало возможным в результате ужасного недоразумения.

— Нет, я слышал его слова, — ответил Астамир; Маду Ваадан и аббат Олин с любопытством воззрились на него, поскольку, как они прекрасно знали, посланец должен был появиться в Дариан-Дариалле всего сутки назад. — Я здесь для того, чтобы сделать ответное заявление.

— Бринн Дариель не верит нашим словам? — осведомился аббат Олин.

На мистика произвел впечатление не столько сам вопрос, сколько вкрадчивые нотки в голосе аббата. Что-то за ними скрывалось, и это что-то позволило Астамиру заглянуть в самое сердце Олина и увидеть там надежду на то, что его предположение соответствует действительности.

— Учитывая действия ятола Де Хаммана, мы сочли разумным получить подтверждение слов посланца и только после этого предпринять что-либо, — ответил мистик.

— Ну разумеется, — с плохо разыгранным дружелюбием откликнулся Олин. — Однако, боюсь, мы забыли о пристойных манерах. Джеста Ту Астамир, позволь представить тебе магистра Маккеронта из аббатства Сент-Бондабрис, моего доверенного помощника, и Брезерфорда, герцога Мирианского, командующего могущественным флотом Урсала.

— А я ятол Син-серан, — представился второй жрец, когда стало ясно, что аббат Олин делать этого не намерен; момент, не оставшийся незамеченным Астамиром.

Внимание мистика, однако, сосредоточилось на физиономии герцога Мирианского, на которой явственно читалось… что? Он бы мог побиться об заклад, что это было плохо скрытое отвращение ко всему происходящему.

— Далеко, однако, ты оказался от собственного дома, любезный герцог, — с поклоном произнес Астамир.

И отметил про себя, что герцог ему не возразил.

— Как и ты, мистик Джеста Ту, — с елейной улыбкой вставил аббат Олин.

— Я — Бринн Дариель придерживается того же мнения — рассчитываю, что ятол Де Хамман со своим войском будет отозван в Хасинту, — перешел к делу Астамир.

— Я позабочусь об этом… — начал было ятол Ваадан, но аббат из Энтела прервал его.

— А разве армия ятола Де Хаммана разбила лагерь не на территории Бехрена?

Мистик отметил еще две вещи: услышав эти слова, ятол Ваадан слегка вздрогнул; и, судя по выражению лица Брезерфорда, тот еще менее одобрял поведение аббата, чем Маду Ваадан.

— Присутствие его армии в непосредственной близости от Дариан-Дариалла заставляет город находиться в состоянии боевой готовности, — ответил Астамир.

— Только если вы не имеете к нам доверия, — возразил Олин.

— Дариан-Дариалл фактически в осаде, — продолжал мистик, — что сильно вредит торговле между нашими странами. Купеческие караваны вряд ли согласятся пробираться через лагерь войск, совсем недавно напавших на город.

— Тебе, кажется, это удалось без труда, — сухо заметил аббат Олин.

— Мне открыты пути, неведомые многим.

— Ах, эти таинственные Джеста Ту! — с иронией заметил ятол Син-серан.

— Ваша армия собирается возвращаться в Хасинту? — игнорируя слова этого глупца, спросил Астамир.

И снова, как только ятол Ваадан открыл было рот, Олин перебил его:

— Это пусть решает ятол Де Хамман, который отвечает за неприкосновенность границ Бехрена. Он пойдет туда, куда сочтет нужным, и будет в своем праве, пока остается на территории своей страны. И мы были крайне удивлены, узнав, что предшествовало этому злополучному сражению. Разве Дариан-Дариалл не провозглашен открытым городом? И тем не менее, по сообщению Де Хаммана, он принял решение об атаке только потому, что Бринн Дариель нарушила этот договор. Может, он поступил несколько необдуманно, но ты должен объяснить вашей предводительнице, что договор — это не просто слова на пергаменте. К договорам нужно относиться с уважением и неукоснительно их соблюдать, иначе они теряют всякий смысл.

— Город открыт для ученых и путешественников, — ответил мистик. — Мы не могли впустить в него армию, значительно превосходящую числом гарнизон города. Договор договором, но Бринн Дариель прежде всего отвечает за безопасность Дариан-Дариалла и всего Тогая. Она не вправе подвергать своих людей смертельной опасности.

— Каждый судит о событиях по-своему, это его право, — предостерегающим тоном произнес Олин. — Однако договор вы нарушили. Дариан-Дариалл не так давно носит это название. Город остается, как и всегда был, бехренским по своим корням, и солдаты, вставшие вокруг него лагерем, помнят об этом.

— Как по-твоему, ятол, имел право ятол Де Хамман с армией войти в Дариан-Дариалл? — спросил Астамир, подчеркнуто обращаясь к Маду Ваадану.

— Допускаю, что это вопрос спорный, — ответил тем не менее аббат Олин. — Однако, согласно договору, у Бринн Дариель не было права отказать им в этом.

— Я согласен, что следует уважать букву договора, — мистик по-прежнему не отрывал взгляда от лица Маду Ваадана, — так же, впрочем, как и его дух.

Ятол еле заметно кивнул, но так и не решился открыть рот.

Астамир обвел взглядом сидящих на балконе. Ятол Син-серан не союзник, это очевидно, да и магистр Маккеронт разделяет, в этом нет сомнений, позицию аббата Олина. И снова внимание мистика привлек герцог Брезерфорд. Душу этого человека раздирал конфликт, о чем свидетельствовал взгляд его потухших, усталых глаз.

Не задерживаясь в городе, Астамир вернулся к Джуравилю, поджидающему его в холмах.

— Судя по поведению Олина, все ваши предостережения относительно молодого короля Эйдриана верны, — сказал он. — Так или эдак, но аббат придумает оправдание, чтобы вернуть Дариан-Дариалл Бехрену — своему Бехрену.

— Эйдриан — клубок из самомнения и амбиций, — отозвался эльф.

— Однако когда король протягивает руки так далеко, он может не заметить кое-каких проблем у себя под носом, — заметил Астамир. — При сем присутствовал военачальник из Хонсе-Бира, так я что-то не увидел в его глазах особого воодушевления.

— Брезерфорд, герцог Мирианский… — Заметив в глазах мистика удивление, Джуравиль пояснил: — Я пробрался на пристань и узнал флагманский корабль флота Урсала. Во времена Элбрайна и потом, когда Джилсепони стала королевой, тол'алфар многое узнали о происходящем в Хонсе-Бире. Моя повелительница опасалась, что Джилсепони может привести в долину эльфов королевскую армию. К сожалению, госпожа Дасслеронд никогда не понимала истинной натуры этой женщины.

— Так ты знаешь герцога Брезерфорда?

— Я знаю кое-что о нем, — отозвался эльф. — Брезерфорд был всем сердцем предан королю Данубу.

— И возможно, сейчас не слишком предан королю Эйдриану.

— Думаю, просто угодил в сотканную Эйдрианом паутину, — сказал Джуравиль. — Разве у герцога Брезерфорда, да и у всех остальных, был выбор? Эйдриан силой захватил трон. Что они могли противопоставить его невероятному могуществу?

Прислонившись к валуну, Астамир долго обдумывал услышанное, стараясь восстановить в памяти утренний разговор и то, как реагировал на отдельные его моменты герцог Мирианский.

— А что, если мы предложим ему достойный выбор?

— Пробраться на его флагманский корабль не составит труда, — заметил эльф. — Но чем ты можешь привлечь его на сторону противников Эйдриана? Не станешь же ты рассказывать о Джилсепони и принце Мидалисе?

— Можно подумать, король Эйдриан об этом не догадывается.

Теперь настала очередь Джуравиля задуматься.

— Давай сделаем вот что, — сказал он наконец. — Укроемся неподалеку от ворот Хасинты, — эльф поднял на ладони изумруд и протянул Астамиру руку, — и дождемся, когда герцог Брезерфорд будет возвращаться на ялике к себе на корабль. А там посмотрим.

На небе мерцали звезды, боевые корабли Хонсе-Бира мягко покачивались на волнах. Хасинта спала, и моряки на кораблях тоже, поэтому никто не заметил, как мистик пробрался на борт «Мечты Ротельмора», флагманского корабля герцога Брезерфорда. Эльф остался ждать его на пристани, затаившись в укромном месте.

Моряк, стоящий в карауле, так удивился, увидев его, что едва не свалился в темную воду.

— Стой! — завопил он, хватаясь за рукоять кинжала.

Одним прыжком, двигаясь со скоростью и грацией, доступными только Джеста Ту, Астамир оказался рядом с ним.

— Успокойся… — начал он, но караульный попытался ударить его кинжалом в живот.

Мистик без труда перехватил его руку.

— Да успокойся же, — повторил он и, сжав запястье моряка, подхватил выпавший из него кинжал. Все было проделано очень спокойно, и посторонний наблюдатель наверняка решил бы, что караульный отдал оружие совершенно добровольно. — Я не враг. Мне просто нужно побеседовать с герцогом Брезерфордом.

Их, однако, уже окружили другие моряки, обеспокоенно наблюдая за происходящим.

Мистик вернул кинжал ошеломленному караульному и сделал шаг назад, демонстрируя пустые руки.

— Я не собираюсь ни на кого нападать, — пояснил он. — Прошу вас, передайте герцогу Брезерфорду, что Астамир, посланец Тогайского Дракона, хочет с ним поговорить.

Столпившиеся на палубе тревожно переглядывались, не зная, что предпринять. Все они, однако, держали наготове оружие, и мистик понимал, что в любой момент, сделай он неверное движение, может стать объектом для атаки.

— Если вы убьете меня, то герцог, когда выяснит, что я говорил правду, будет крайне рассержен. Если же вы разбудите его и он придет к выводу, что беседовать со мной не желает, вы мало что потеряете. Ну разве что герцог, разбуженный посреди ночи, проявит недовольство. А вот если вы со страху убьете того, кто мог оказаться полезным другом, этим, можете поверить, дело не ограничится.

Один из моряков, видимо пользующийся уважением товарищей, кивнул, и другой стремглав бросился докладывать о происшедшем герцогу Брезерфорду.

Спустя несколько минут Астамира провели в каюту герцога.

Брезерфорд в полном одиночестве накачивался ромом и, казалось, не слишком удивился, когда мистик сообщил ему, что Джилсепони действует теперь заодно с принцем Мидалисом, собирая силы для борьбы с королем Эйдрианом.

— Откуда тебе это известно? — осведомился герцог. — Вангард далеко от Бехрена и еще дальше от тогайских степей.

— Незаконный захват трона Хонсе-Бира вызвал гораздо большее недовольство, чем ты можешь себе представить, — сказал Астамир. — И поскольку в твоем королевстве магия драгоценных камней — дело обычное, ты должен понимать, что понятия «близко» и «далеко» определяются отнюдь не одним расстоянием.

— Зато ты, как я вижу, совершенно не понимаешь, насколько могуществен король Эйдриан и какими преданными людьми он себя окружил, — угрюмо произнес Брезерфорд.

— Преданными? — повторил мистик. — И герцог Брезерфорд тоже причисляет себя к ним? Мне говорили, когда-то ты был другом короля Дануба. Так значит, ты считаешь, что притязания на трон его брата незаконны?

— Ты понятия не имеешь, о чем толкуешь, Джеста Ту, — возмущенно воскликнул герцог. — Как ты смеешь…

— Смею — потому что я жив и удостоился встречи с тобой с глазу на глаз, — прервал его Астамир. — Ты наверняка наслышан о способностях адептов моего ордена и понимаешь, что, оказавшись здесь, я мог бы без труда убить тебя. И тем не менее согласился встретиться со мной.

— Может быть, только для того, чтобы разузнать побольше в интересах аббата Олина и короля Эйдриана.

— Мне сложно в это поверить. — Астамир отвесил ему легкий поклон.

Брезерфорд выпил последний глоток рома и отшвырнул стакан, бесшумно покатившийся по покрытому ковром полу каюты.

— Чего ты от меня хочешь? — спросил герцог бесцветным, каким-то обреченным голосом.

— Я хочу, чтобы ты не терял надежды, — ответил мистик. — Хочу, чтобы ты пристально следил за событиями, от которых зависит будущее мира. И в заключение, я хочу, чтобы, делая выбор, ты руководствовался мужеством и совестью, а не трусостью и чувством самосохранения. Согласись, это не больше, чем требуется от любого порядочного человека.

Астамир снова поклонился и покинул каюту. Пройдя мимо столпившихся на палубе моряков, проводивших его настороженными взглядами, он сошел на берег. Джуравиль протянул мистику руку, и через мгновение они на глазах десятка людей словно растаяли в воздухе, оказавшись на берегу к северу от Хасинты.

— Еще один союзник? — спросил эльф.

— Не знаю, — признался Астамир. — Однако, на мой взгляд, этот человек не утратил окончательно понятие о достоинстве и чести. Вполне возможно, что его удастся склонить на нашу сторону. — Он взглянул в глаза Джуравиля. — Этот твой магический изумруд… В сочетании с сапфиром док'алфар он может дать нам небывалое преимущество. Я прошу тебя, Белли'мар Джуравиль, призвать свой народ более активно вмешаться в происходящее. Я знаю, что вас очень мало, но эльфы могут стать нашими глазами и ушами. Бринн Дариель сумела освободить Тогай от ига Бехрена в большей степени потому, что знала о врагах больше, чем они могли предположить, и могла наносить неожиданные удары.

— То была борьба за свободу, — возразил Джуравиль. — Ты же предлагаешь нам вступить в схватку со всем королевством Эйдриана — причем не за свои интересы. В конце концов, независимо от своих возможностей, мы должны будем сойтись с ним и его огромной армией в решающем сражении. Никакие переговоры, никакие отдельные победы не гарантируют нам желаемого.

— Любая победа, пусть даже и не столь значительная, может вселить надежду в сердца возможных союзников и подтолкнуть их к тому, чтобы перейти на нашу сторону, — отозвался мистик. — Итак, какую роль во всем происходящем готовы сыграть Белли'мар Джуравиль и его народ?

— Если бы госпожа Дасслеронд не приняла участие в судьбе людей, на мир не обрушилось бы бедствие, имя которому Эйдриан, — вздохнул эльф.

— Значит, прямой долг Белли'мара Джуравиля помочь исправить содеянное и вернуть миру покой.

Джуравиль долго, мучительно долго обдумывал слова Астамира.

ГЛАВА 34 ПОМОЩЬ ИНОГО МИРА

Ни боли, ни холода. Она вообще ничего не ощущала. Казалось, время и пространство утратили какой бы то ни было смысл.

Прошло много времени, прежде чем Пони поняла, что пребывает в магическом пространстве, где оказывалась, когда дух ее освобождался от оков тела. Нет, пожалуй, она попала куда-то еще дальше, поскольку не видела здесь никаких признаков реальности, не было и портала для возвращения в нее. Скорее это походило на место, в котором протекало ее сражение с духом отца-настоятеля Маркворта в тот далекий день в Чейзвинд Мэнор — единственный раз, когда она отважилась настолько углубиться в мир теней. Постепенно мысли женщины вернулись к тому, что случилось во время сражения у Пирет Данкард: как отчаянно она сражалась, как в нее вонзилась стрела, как океан потянул ее на глубину и потом вышвырнул обратно.

«Я умерла?»

Пони задала этот вопрос не вслух, потому что сейчас была лишена голоса. Впрочем, ее вопрос и не требовал ответа. Вглядываясь в клубящийся вокруг туман и не ощущая никакой связи со своим смертным телом, женщина могла сделать лишь одно предположение.

Может, совсем скоро и она станет тенью в зеркале Оракула — в зеркале своего сына, например. Она, Пони, ничуть не возражает против этого. Может, хотя бы после смерти она сумеет дотянуться до утратившего все нравственные ориентиры Эйдриана и вывести его на правильный путь. Жаль только, что она не смогла сделать это при жизни.

«Это правда? — мысленно воскликнула женщина. — Я мертва? Элбрайн, ответь мне!»

«Возвращайся», — пришел ответ. Это тоже не был голос в физическом смысле, и все же Пони мгновенно узнала его.

Элбрайн! Она не сомневалась, что к ней обращается ее любимый!

И тут она увидела Элбрайна или, скорее, ощутила его присутствие. И хотя никаких иных проявлений этого присутствия не было, она знала, что возлюбленный здесь, совсем рядом с ней.

«Элбрайн! — мысленно потянулась к нему Пони. — О любовь моя! Я так устала».

Женщина рванулась вперед, попыталась обнять любимого, прижаться к нему — душа к душе. Однако он словно удалялся по мере ее приближения.

«Возвращайся! — Эти слова болью отдались в ее сознании. — Тебе здесь не место. Еще не время! Ты не можешь покинуть нашего сына сейчас, когда так нужна ему».

Пони замерла, поразившись этим словам.

«Возвращайся!» — снова услышала она.

«Элбрайн, любимый, умоляю, не гони меня!»

«Возвращайся!»

«Эйдриан сильнее меня, сильнее всех на свете. Нет ничего…»

«Возвращайся!»

Призыв Элбрайна звучал все настойчивее, и каждый раз женщина пыталась возразить, пыталась объяснить, что невероятно устала и находится сейчас там, где сама хотела бы оказаться, она вполне готова…

«Возвращайся!»

Пони обернулась. На первый взгляд позади нее не было ничего, кроме тумана, но постепенно она стала различать в нем круглое темное пятно, похожее на вход в туннель.

«Возвращайся! Время уходит!»

Женщина устремилась к темному пятну. Это действительно оказался туннель, и, едва войдя в него, она увидела очень далеко впереди проблеск света.

«Быстрее! Поторопись, любовь моя!» — снова послышался призыв Элбрайна.

И Пони вопреки своим чувствам и неимоверной, всепоглощающей усталости устремилась вперед, настолько велико было ее доверие Элбрайну. Свет впереди становился все ярче, ярче, ослепляя ее глаза. И, вырвавшись наконец из тьмы туннеля, она вдруг услышала, что затихающий вдали голос любимого произнес странную фразу: «В зеркале Эйдриана две тени!»

Кентавр, принц Мидалис и капитан Альюмет смотрели, как накренившийся корабль медленно уходит под воду; люди, однако, успели его покинуть, захватив все имеющиеся на борту припасы. Из двенадцати стоящих на якоре у Пирет Данкард кораблей восемь захваченных оставались на плаву; из них шесть не пострадали вообще, а оставшиеся нуждались лишь в небольшом ремонте. Нападавшие потеряли в схватках чуть более десятка человек и примерно столько же были легко ранены. По всем меркам операцию можно было бы считать чрезвычайно успешной.

Если бы Пони была сейчас с ними.

Эту женщину все считали самым важным союзником Мидалиса, самым могущественным оружием в его арсенале — и прежде всего символом надежды, объединяющим противников Эйдриана. По приказу капитана Альюмета всю ночь на кораблях горели сигнальные огни, но она так и не вернулась из Пирет Данкард, не пришла по волнам с янтарем в руке.

— Возможно, ее схватили и держат в крепости, — пробормотал принц Мидалис, переведя взгляд с тонущего корабля, чья мачта накренилась уже под углом почти в сорок пять градусов, на далекое пятнышко у северо-восточного горизонта, в которое превратилась крепость Пирет Данкард. — Платой за ее смерть не могут стать ни весь флот Урсала, ни даже трон Хонсе-Бира!

Смотритель похлопал принца по плечу.

— Тогда, может, вернемся и выручим нашу девочку?

Это предложение вызвало слабую улыбку на лице Мидалиса.

— И таким образом сведем на нет все, ради чего Джилсепони погибла, если она и в самом деле мертва? — послышался голос; обернувшись, они увидели приближающегося к ним Андаканавара. — У тебя множество альпинадорских баркасов, это прекрасное судно и восемь боевых кораблей Урсала, принц, но экипажа на них едва-едва хватает, и мало кто из воинов достаточно вооружен и подготовлен для ведения боя на суше. Если мы попробуем напасть на остров, то потеряем сначала несколько кораблей под выстрелами катапульт, а потом придется ввязаться в сражение, к которому враг готов гораздо лучше нас. Неужели ты готов рискнуть всем ради одной женщины, какой бы героиней она ни была? Ты должен отдавать себе отчет, что, если потерпишь здесь поражение, тебе больше нечего будет противопоставить Эйдриану.

— А если я готов пойти на такой риск? — спросил принц Мидалис. — Останутся тогда со мной Андаканавар, Брунхельд и его воины?

— Не могу говорить от имени Брунхельда, — сказал рейнджер, — но мне кажется, я знаю, каков будет его ответ. Он спросит совета у меня, а я посоветую ему на всех парусах возвращаться в Пирет Вангард.

Капитан Альюмет явно выглядел озадаченным, а Мидалиса эти слова откровенно разозлили, но Смотритель кивнул и сильнее сжал плечо принца. Кентавр понимал и мотивы, и ход рассуждений альпинадорца. Андаканавар был рейнджером, как и Элбрайн; Пони они считали одной из них. А рейнджеры умеют жертвовать собой.

И рейнджеры считают оскорблением тому, кто совершает самоотверженный поступок, если потом предпринимаются действия, которые мешают ему или хотя бы умаляют значимость результата, ради которого и была принесена жертва.

— Я не допущу, чтобы все, чего мы добились этой ночью, пропало втуне, — объяснил свою позицию могучий альпинадорец.

— Может, ты просто не хочешь, чтобы твои соплеменники гибли ради женщины из Хонсе-Бира? — обвиняющим тоном спросил принц Мидалис.

На лице Андаканавара отразились сожаление и разочарование.

— Я воспринимаю твои слова как крик души человека, который испытывает нестерпимую боль, — сказал он. — Но тому, кто хочет стать королем, такие речи говорить не пристало. Я советую и тебе, и Брунхельду отказаться от предложенной тобой безумной затеи, причем делаю это и ради своих людей тоже. Но не только. Еще и ради принца Мидалиса и его надежд на будущее королевства. На берегу мы неминуемо вступим в схватку с абеликанскими монахами, а той, которая могла бы противостоять магии камней, с нами больше нет. Так что последуй моему совету: возвращайся как можно быстрее в Вангард, пока зимний шторм не потопил твои корабли.

— И ты готов так вот просто взять и бросить Джилсепони? — спросил Мидалис.

— Я — нет, как, полагаю, и Смотритель, и капитан Альюмет тоже, — отозвался рейнджер. — Тебе следует вернуться, а вот «Сауди Хасинта», если капитан согласен, будет продолжать патрулировать воды около Пирет Данкард. Мы постараемся выяснить, что случилось с нашей отважной подругой. У капитана Альюмета великолепный корабль. Я горячо надеюсь, что мы нагоним тебя еще до Пирет Вангард, причем с Пони на борту!

Те, кого он упомянул, обменялись удовлетворенными взглядами и дружно закивали в знак согласия.

— А если ее захватили в плен? — Мидалиса, как видно, сомнения все еще не оставили.

— Тогда мы с рейнджером высадимся на берег и разнесем на куски эту крепость, — заявил Смотритель столь убежденно, что ни у кого даже мысли не возникло поставить слова кентавра под сомнение.

Принц подошел к перилам и бросил печальный взгляд на далекий остров.

— Я не могу представить, как уйду отсюда, бросив ее…

— Это твой долг, — веско сказал Андаканавар. — И прежде всего ради самой Пони — в особенности если она в плену или…

Принц Мидалис обернулся и бросил на него такой свирепый взгляд, что слова замерли на губах альпинадорца.

— Мы найдем ее, — закончил речь могучий рейнджер из Альпинадора.

Яркое утреннее солнце заставило Пони открыть глаза.

Она лежала на спине на холодном песке, глядя в чистейшие голубые небеса, по которым медленно плыло одно-единственное серое облако.

Нет, это не облако, внезапно поняла она, и с огромным усилием повернула голову. И в этот момент внезапно все вспомнила.

Она лежала на покрытом водорослями берегу Данкарда, ногами почти касаясь линии прибоя. Справа, уходя далеко в море, тянулся утес, а за ним поднимался серый дым — наверное, это догорают подожженные во время их нападения корабли, решила женщина.

Пони села — или, точнее говоря, попыталась сделать это, потому что все тело немедля пронзила жгучая, вызывающая ощущение тошноты боль. Дыхание перехватило, грудь свело так, что воздух перестал поступать в легкие. Она в отчаянии перевела взгляд вниз…

…и увидела оперение стрелы, торчащей между ребрами. Она сразу же поняла, что стрела очень глубоко вошла в ее тело. Женщина чувствовала острое жжение в том месте, где наконечник стрелы соприкасался с противоположным ребром.

Никаких сомнений — при таком ранении она должна быть уже мертва или, по крайней мере, вот-вот проститься с жизнью. Инстинктивно сжав кулаки, она почувствовала, что сжимает в правой ладони два магических камня. Не в силах поднять руку, чтобы посмотреть, что это за камни, Пони сосредоточилась и вскоре поняла, что один из них — янтарь. Значит, даже находясь в полубессознательном состоянии, она с помощью этого магического камня не позволила себе утонуть. Потом пришло ощущение гематита, и женщина погрузилась в него, собрав для этого все оставшиеся силы.

Ей удалось сделать глубокий вдох, потом второй, и паника слегка отступила. Однако разве можно рассчитывать одолеть последствия такого ужасного ранения? Она все еще жива лишь благодаря камню, но ведь силы ее небеспредельны…

Женщина знала, что нужно вырвать стрелу из тела, и с упрямой настойчивостью подняла-таки правую руку и приложила ладонь к оперению стрелы. Закрыв глаза, она глубже погрузилась в камень души, укрепляя свою решимость. Потом глубоко вдохнула и принялась за дело.

Она не успела даже слегка сдвинуть стрелу, прежде чем ее накрыла, отнимая последние силы, волна ужасающей боли.

Пони охватило отчаяние. Нет, ей ни за что с этим не справиться…

Снова погрузившись в гематит, она сделала еще один глубокий вдох и каким-то образом ухитрилась сесть.

Удивительно, как это ее не разбило об острые, покрытые кораллами скалы.

Без сомнения, ее спас Элбрайн, другого объяснения тому, что она все еще жива, нет. Дух Элбрайна явился ей в момент полного отчаяния, вывел сюда и помог даже в полубессознательном состоянии использовать камень души, чтобы пережить эту ночь. Любимый, подобно ангелу-хранителю, спас ей жизнь. Уже в который раз.

Женщина покачнулась от слабости и едва не упала; однако как раз в этот момент она вспомнила, о чем говорил с ней Элбрайн. У нее в этом мире особое предназначение, и она не имеет права поддаваться чувству безысходности. Каким-то образом, не понимая, как ей это удалось, Пони сползла к океану, не только продолжая поддерживать жизнь в израненном теле с помощью камня души, но и приведя в действие магию янтаря…

…И стала удаляться от берега в открытый океан. Вскоре после того, как выступающий в море утес остался позади, послышались чьи-то крики. Видимо, кричали с пристани.

Пони даже не оглянулась. Она старалась как можно дальше уйти от острова, надеясь, что успеет преодолеть достаточное расстояние, прежде чем крики услышат артиллеристы и лучники.

Из-за покачивания волн тошнота усилилась, но женщина упрямо заставляла себя двигаться все дальше и дальше. Пару раз она теряла связь с камнем души и вместе с ним способность дышать. Несколько раз она теряла связь с янтарем и с головой погружалась в воду…

Дрожащая от холода, смертельно бледная от потери крови, вскоре Пони утратила всякое ощущение того, где находится и даже что делает. Но она была не одна. Кто-то вел ее, помогал не выронить камни: кто, если не Элбрайн?

Светило солнце, но женщина не ощущала его теплых лучей.

Она продолжала путь, закрыв глаза, не имея представления, куда движется.

И была настолько измучена и настолько сосредоточила все силы и помыслы на этом нехитром действии, что не увидела «Сауди Хасинты», не услышала криков Смотрителя и остальных, заметивших ее. Корабль подошел к ней, но Пони продолжала идти вперед, не обращая внимания ни на него, ни на людей, столпившихся на палубе, потрясенных ее истерзанным видом.

Женщина почувствовала прикосновение чьих-то рук, и это действие разрушило состояние транса, в котором она находилась. Андаканавар осторожно положил ее на палубу «Сауди Хасинты» и коснулся стрелы, глубоко ушедшей в тело Пони. Потом она услышала, как альпинадорец сказал:

— Не понимаю, каким образом она вообще еще жива!

— Ох, Пони! — откуда-то очень издалека раздался удрученный голос Смотрителя. — Бедная моя, упрямая девочка… Как же ты упустила момент, когда нужно было уходить?

Она открыла глаза и увидела склонившихся над ней рейнджера и кентавра. Стоявший в ногах Пони капитан Альюмет осторожно накрыл ее одеялом. Женщина хотела ответить Смотрителю, но сил на это у нее не было.

— Как нам ей помочь? — спросил Альюмет. — Да делайте же что-нибудь!

— Невозможно вытащить стрелу, не убив Пони, — сказал рейнджер. — А если попытаться вытолкнуть ее… Она все равно может не вынести этого!

— Я тоже удивляюсь, как ей до сих пор удается оставаться в живых, — заметил Смотритель. — Рана-то смертельная. Она уже давно должна была умереть.

— Магические камни, — высказал предположение Альюмет.

Пони почувствовала, как он мягким движением поднял ее руку и слегка разжал пальцы, чтобы все увидели янтарь и гематит.

— Пусть вон тот, серый, остается у нее! — воскликнул кентавр, имея в виду гематит. — Да, вот она, разгадка. Девочка поддерживала в себе жизнь с помощью этого камня, хотя ума не приложу, откуда у нее взялись силы в таком-то состоянии. — Смотритель крепко стиснул ее руку, прижал к груди, наклонился еще ниже и прошептал на ухо: — А теперь, родная моя, я поделюсь с тобой силой. Возьми ее у меня. Я знаю, ты сможешь.

Пони услышала его слова и почувствовала, что связь с янтарем разорвалась, — каким-то образом Смотритель добился этого, заставив ее целиком сосредоточиться на одном камне.

Плохо соображая от холода и мучительной боли, женщина тем не менее сумела глубже погрузиться в гематит и установить связь с кентавром, ощутить невероятную жизнеспособность и силу удивительного создания.

«Смотритель!» — мысленно воскликнула она.

«Бери, бери мою силу, девочка, — точно так же ответил он. — Бери столько, сколько понадобится!»

Пони заколебалась. Ее рана смертельна — и может обернуться тем же самым для ее друга, несмотря на могучий организм Смотрителя.

— Бери, кому говорю! — закричал кентавр уже в полный голос.

И женщина подчинилась: Элбрайн просил ее об этом, она не имеет права умереть. И почти сразу же Пони ощутила мощный прилив энергии.

Она погрузилась в тепло и жизненную силу, вливающуюся в нее из кентавра.

Потом внутри у нее все запылало. Она услышала собственный крик, оглушительно громкий, поскольку боль стала просто невыносима.

— Борись, девочка! — воскликнул Смотритель. — Если понадобится, возьми мое сердце!

Пони знала, что не должна этого делать, что она может стать причиной смерти кентавра. Однако сейчас ею правила лишь дикая, нестерпимая боль.

Потом как бы где-то вдалеке послышался щелчок, и из груди что-то выскользнуло — точно из тела ушла вся жизненная сила.

Туман окутал сознание женщины, и она с наслаждением погрузилась в него, подумав напоследок, что она не выполнила требования Элбрайна, но зато теперь уже совсем скоро встретится с ним.

ГЛАВА 35 ВРЕМЯ СОБИРАТЬ УРОЖАЙ ДОВЕРИЯ И ДРУЖБЫ

— Это то, чего мы и опасались, — сказала Бринн, когда Белли'мар Джуравиль и Астамир вернулись в Дариан-Дариалл и рассказали ей о том, что произошло в Хасинте.

— На словах аббат Олин осуждает нападение на нас, но его намерения не вызывают сомнений, — подтвердил мистик.

— Я не собираюсь отсиживаться в городе. — Тогайранка подошла к окну башни, из которой открывался вид на восточную стену Дариан-Дариалла и бехренский лагерь возле нее.

За последние два дня он был перенесен немного дальше, а по восточной дороге ушли несколько караванов, однако Бринн подозревала, что это не более чем уловка и солдаты Де Хаммана находятся в полной боевой готовности. Астамир и эльф, в несколько «шагов» пересекшие пустыню, подтвердили ее опасения: оказывается, те просто разбили еще один лагерь, чуть восточнее первого.

— Они освобождают для нас этот путь, чтобы мы могли вернуться в Тогай, — сказала Бринн.

Вошли Таналак Кренк, скромно державшийся немного позади Печтер Дан Тарк и Лозан Дайк. Некоторые говорили, что Дан Тарка следует изгнать из города; в основном эта идея исходила от так и не примирившегося с бехренскими «завоевателями» Кренка. Однако тогайранку подобное развитие событий совершенно не устраивало, и она настояла на том, чтобы Печтер Дан Тарк остался в Дариан-Дариалле.

— Этого хочет твой ятол Ваадан, Печтер Дан Тарк? — осведомилась она.

Тот беспомощно оглянулся по сторонам, не понимая вопроса, поскольку не слышал предыдущих слов Бринн.

— Ятол Де Хамман отводит войска к востоку, подталкивая нас к отступлению в тогайские степи, — пояснила тогайранка.

— Ты же сама хотела, чтобы он ушел, — в недоумении ответил Дан Тарк. — Может, он как раз так и поступает?

— Нет, — сказал Астамир. — Ятол только делает вид, что это так, дожидаясь благоприятного момента и прибытия свежих сил из Хасинты.

Бехренец растерянно молчал.

— Мы тебе не враги, — заверила его Бринн. — Прошу, говори свободно, не тревожась о последствиях.

— Ятол Ваадан ратует за сохранение целостности Бехрена.

— Включая Дариан-Дариалл? — спросила тогайранка. — Неужели он готов нарушить договор, который позволил ему утвердиться в Хасинте?

Вопрос, прозвучавший как обвинение, казалось, больно задел бехренца.

— Что у тебя на душе, Печтер Дан Тарк? — продолжала Бринн. — Ты ведь, наверное, тоже предпочел бы, чтобы Дариан-Дариалл снова перешел под власть Бехрена?

— Я хочу мира, госпожа, — ответил Дан Тарк, и впервые это прозвучало так, словно он говорит от чистого сердца, а не руководствуясь какими-либо соображениями. — Кощунственный обман Эакима Дуана привел к развалу страны. Ты даже представить себе не можешь, какое разлагающее влияние оказало это на души моих соотечественников.

— Почему же, могу, — сказала тогайранка.

— Ятол Маду Ваадан стремится объединить Бехрен под властью Хасинты, поскольку только это не даст стране снова скатиться к хаосу.

— И аббат Олин помогает ему в этом, — вздохнула Бринн. — Но скажи, кто именно добивается, чтобы Дариан-Дариалл снова стал бехренским? Ятол Ваадан или аббат Олин?

— Моя госпожа, я не знаю ответа на этот вопрос, — признался бехренец. — Ятол Ваадан никогда не высказывался…

— А я думаю, что это, скорее всего, аббат Олин. Это весьма точно характеризует степень его власти над Маду Вааданом. Он использует все преимущества отчаянного положения твоего господина.

Печтер Дан Тарк открыл было рот, собираясь ответить, но потом просто пожал плечами, явно не желая соглашаться с выводами тогайранки, однако не в состоянии опровергнуть их.

— Может, стоит послать голову этого глупца ятолу Ваадану? Чтобы он наконец сообразил, что нас его планы не устраивают, — заявил неистовый Таналак Кренк, свирепо поглядывая на Дан Тарка.

Бедняга съежился, словно стараясь стать как можно меньше и незаметнее.

Тогайранка бросила на своего командира сердитый взгляд.

— А что ты думаешь о недавнем сражении? — продолжила она расспросы. — Кому принадлежит Дариан-Дариалл? Или ты предпочитаешь название Дариан?

Посланец ятола Ваадана в замешательстве закусил губу.

— Говори, не бойся. Я уже сказала, что никаких дурных последствий твоя искренность иметь не будет.

— Город по праву носит имя Дариан-Дариалл, — отозвался после некоторого раздумья Печтер Дан Тарк. — Он получил его по договору и к выгоде обоих наших народов. Так я считал, когда советовал ятолу Ваадану заключить этот договор. И последующие события не изменили этого моего мнения.

— Тогда уходи, — приказала Бринн, и Печтер Дан Тарк недоуменно воззрился на нее. — Отправляйся к ятолу Де Хамману и выясни, чего он хочет. Думаю, он скажет тебе, что лагерь сворачивается и армия возвращается в Хасинту — полагая, что ты, вернувшись, сообщишь об этом мне.

— А что передать ему от Тогайского Дракона?

— От меня — ничего, а от себя добавь, что не являешься моим другом, — ответила женщина.

Бехренец устремил на нее пристальный взгляд.

— Ты хочешь, чтобы я шпионил за своими людьми?

— Только если ты считаешь таковым аббата Олина, — сказала Бринн. — Поскольку все происходящее — дело рук Олина, а не Маду Ваадана. Кстати, возможно, ятол Де Хамман и в самом деле собирается уйти. Если он поверит, что ты не подослан мной, то скажет тебе правду.

— Но ты хочешь, чтобы я вернулся и…

Тогайранка пожала плечами.

— Это выбор, который должен сделать Печтер Дан Тарк, и я соглашусь с любым его решением. Если ятол Де Хамман признается, что намерен вернуть Дариан-Дариалл Бехрену, тогда, возможно, тебе станут понятны мои опасения, суть которых в том, что в Бехрене ныне правит аббат Олин, а не ятол Ваадан. И, осознав это, ты, возможно, поверишь, что Хасинте друг скорее я, чем монах абеликанского ордена.

Дан Тарк замешкался, как бы собираясь ответить, но потом произнес лишь:

— Ладно, тогда я пойду.

И с поклоном удалился.

— Он может выдать нас, — заметил Таналак Кренк.

— Выдавать-то, собственно, и нечего, — не согласился с ним Астамир.

— Или Де Хамман наврет ему с три короба, с тем он и вернется — если вернется, конечно, — не унимался тогайранец.

— Нам и так известны истинные намерения ятола Де Хаммана, что бы ни сообщил Печтер Дан Тарк, — сказала Бринн.

— Тогда какой смысл было посылать к нему Дан Тарка?

— Чтобы позже, если Де Хамман нападет на нас, было кому выступить от нашего имени в Хасинте, — ответила тогайранка и посмотрела на стоящих в стороне эльфов. — Вы видели Аграделеуса?

— Дракон вполне оправился от ран и с нетерпением ждет встречи с тобой, — сообщил Джуравиль. — Он в полной боевой готовности. Утверждает, что может лететь без отдыха несколько дней.

— Плохо то, что для него вообще опасно подниматься в воздух, — сказал мистик. — Бехренцы научились делать боевые машины, способные поражать Аграделеуса, и когда близилась к завершению война за свободу Тогая, из-за этого мы почти не могли использовать мощь дракона. Мы тогда потерпели бы поражение, не начнись заваруха у самих бехренцев.

Таналак Кренк насмешливо фыркнул, но даже он не решился открыто оспорить сказанное.

— А то оружие, которым теперь располагает Де Хамман, представляет еще большую угрозу для Аграделеуса, — продолжил Астамир.

— Монахи ордена Абеля, — уточнила Бринн.

— Им удалось серьезно ранить дракона. Он всегда с большим опасением относился к каменной магии, да и вообще к магии любого рода.

Тогайранка кивнула. Она хорошо помнила время, когда отослала Аграделеуса на юг, в Огненные горы. Еще тогда дракон не проявлял особой охоты приближаться к Обители Облаков, монастырю ордена Джеста Ту, адепты которого, как он знал, тоже владели различного рода магией.

Бринн сосредоточенно обдумывала сложившуюся ситуацию. Одно у нее не вызывало сомнений — попытка отсидеться в городе в конечном счете обернется для ее соотечественников бедствием. Слишком велик перевес сил, и долго сопротивляться бехренцам они не смогут. Но и перспектива возвращения в тогайские степи ее не привлекала, в особенности учитывая то, что Джуравиль рассказывал об Эйдриане вкупе с явно захватническими амбициями аббата Олина.

Это фактическое отсутствие выбора подводило тогайранку к решению, казавшемуся в свете рассказа Астамира о возможном расколе в рядах людей Хонсе-Бира в Хасинте наиболее разумным. Она повернулась к остальным, и суровое, полное решимости выражение лица молодой женщины поведало о ее намерениях еще до того, как она заговорила.

— Нужно прорвать осаду, прежде чем к людям Де Хаммана прибудет помощь, — заявила Бринн. — Нужно нагнать на бехренцев такого страху, чтобы они бросились бежать отсюда со всех ног, лишить их той уверенности, которую они обрели в результате своего победоносного марша, и напомнить, по каким причинам они когда-то испытывали ужас перед Тогайским Драконом.

— Пусть земля загорится у них под ногами! — воскликнул Таналак Кренк, однако его воодушевление быстро угасло. — Только я боюсь, моя госпожа, что это сражение обойдется нам слишком дорогой ценой. Тюрбаны…

Он оборвал себя, и это наряду с тем, что ее командир только что сказал о цене будущего сражения, позволило чуткой к любым мелочам Бринн почувствовать, как сильно тот изменился. Таналак Кренк начал понимать, что одного неистовства и доблести, присущих всем тогайру, для военачальника мало; требуется еще мудрость и наличие широкого взгляда на происходящее.

— Я хотел сказать — бехренцы, — поправился тогайранец, — численно в несколько раз превосходят наши силы, да и врасплох мы вряд ли их застанем. Как только мы выйдем из-под прикрытия стен, неприятель обрушит на нас шквал стрел, и сражение может закончиться, еще не начавшись. И все же мы будем биться до конца, если Тогайский Дракон о том нас попросит!

— Было бы глупо сражаться с такой армией в открытом бою, — сказала Бринн. — Аграделеус, вот наше самое мощное оружие. Дракон, бесспорно, в состоянии посеять страх в сердцах бехренцев, а его наводящие ужас атаки заставят их броситься в разные стороны и сломя голову бежать по открытой пустыне. Однако, чтобы это произошло, нужно сначала подготовить поле боя, причем там, где это нам выгодно. — Тут она посмотрела на Джуравиля. — Можешь ты с помощью изумруда перемещать и Аграделеуса?

— Только если он будет в человекообразном облике, — ответил эльф.

— Как насчет того, чтобы тайно перебросить его в тыл бехренского лагеря? — спросила тогайранка. — А заодно Астамира, меня и еще нескольких воинов.

— По одному за раз, — напомнил Джуравиль.

— Очень хорошо. Опустишь нас на землю там, откуда удобнее всего ударить по позициям, представляющим для дракона наибольшую угрозу. Он их уничтожит, и врагу будет нанесен непоправимый урон.

— Ты готова ударить из-за угла, подобно разбойнику? — спросил мистик.

— Я готова любыми средствами обеспечить безопасность Дариан-Дариалла и Тогая, — без раздумий ответила Бринн, и Астамир кивнул в знак того, что одобряет ее помыслы. — Если мы… Если Аграделеус сможет нанести упреждающий разрушительный удар по монахам и боевым машинам, что находятся в распоряжении Де Хаммана, мы сведем на нет превосходство бехренцев и сможем прорвать осаду.

— А дальше что? — спросил эльф, и все с любопытством обратили к нему взоры. — Потом ты опять спрячешься за стенами города и будешь ждать, пока сюда явится аббат Олин?

— Нет. Я, чтобы встретиться с ним, буду с боями пробиваться к Хасинте.

— Тогда у меня есть предложение. У нас на севере есть союзник, имеет смысл согласовать с ним наши действия, — сказал Джуравиль. — Зима уже на исходе, и возможности противников Эйдриана увеличиваются.

— Он сам может попробовать укрепить после прекращения холодов свою власть в Хасинте, — предостерегающе произнес мистик.

— Я согласна, отправляйся, только возвращайся как можно быстрее, — ответила эльфу Бринн и перевела взгляд на Лозана Дайка. — Ты пробрался сюда через лагерь ятола Де Хаммана и говорил, что для тебя это не составило труда.

Ухмылка док'алфар растянулась почти от одного остроконечного уха до другого.

— Дай мне две ночи, и ты получишь схему лагеря Де Хаммана во всех подробностях. И если Джуравиль сможет задержаться на несколько часов, мы с ним перенесем сюда множество моих собратьев, которые сейчас растянулись цепочкой от плато, разделяющего Бехрен и тогайские степи, до южной оконечности Дороги Беззвездной Ночи.

Собравшиеся обменялись улыбками и дружно закивали в знак согласия. На этом совет завершился, и все разошлись по своим делам. Только Астамир задержался, чтобы поговорить с подругой.

— Хотелось бы все-таки удостовериться, что наши подозрения относительно аббата Олина не являются ошибочными и он действительно собирается напасть на Дариан-Дариалл, — сказал он.

— Я рассчитываю, что Печтер Дан Тарк вернется и подтвердит, хоть это и не будет для нас слишком приятным известием, что дело обстоит иначе.

Мистик кивнул в знак согласия, и женщина заметила огоньки искреннего восхищения в его миндалевидных карих глазах — явный признак тогайского происхождения. Ее наставник и друг полагает, подумала Бринн, что она предусмотрела все.

Тем не менее, глядя в окно на раскинувшийся в пустыне лагерь противника, тогайранка понимала: чтобы осуществить задуманное, одной предусмотрительности мало.

Пони открыла глаза, увидела солнце и удивленно заморгала. Солнце… Значит, она снова в мире живых, который, как ей казалось, покинула навсегда. Она лежала в каюте корабля — «Сауди Хасинты», надо полагать, — у самого иллюминатора, заботливо укутанная в теплые одеяла.

— С возвращением, Джилсепони, — сказал Андаканавар, опускаясь, на колени рядом с постелью и тем не менее словно скала возвышаясь над женщиной. — Мы уж было подумали, что ты решила нас покинуть. Хорошо еще, что Смотритель разбирается в магических камнях!

Эти слова вызвали у Пони воспоминания об ужасных, отчаянных мгновениях на палубе. Смотритель! Она вытягивала из него жизненную энергию с помощью камня души!

Охваченная ужасом, Пони попыталась было сесть, однако боль и сильная рука альпинадорца удержали ее.

— Тебе надо как следует отдохнуть, — мягко, но решительно произнес рейнджер. — До Вангарда еще два дня пути. Воспользуйся этим временем, чтобы восстановить силы.

— Смотритель? — одними губами спросила Пони. — Где он?

— На палубе, отдыхает там со всеми удобствами, — заверил Андаканавар. — Ты же понимаешь, он потерял много сил, но сейчас быстро идет на поправку.

— Я забрала у него слишком много сил! Скажи мне правду! Он ведь мог не уцелеть после этого…

Альпинадорец издал негромкий смешок.

— Ему и вправду потребовалось отдать тебе немало энергии. Мы думали, что потеряли кентавра, — и едва не потеряли капитана Альюмета, когда Смотритель рухнул на него! Тем не менее он быстро пришел в себя, и можешь мне поверить, я не скрываю от тебя правды.

Пони покачала головой.

— Это просто невозможно, — упрямо возразила она.

— Он толковал что-то о повязке на руке, — пояснил альпинадорец. — Ты должна знать — красной повязке.

Ах, а ведь она и в самом деле забыла о волшебной повязке! Эльфы подарили ее Элбрайну, и на человека исцеляющая магия этого предмета воздействовала прекрасно. Однако в случае с кентавром ее воздействие превзошло самые смелые ожидания. Когда демон-дракон был повержен и гора Аида рухнула, Смотритель оказался погребен под камнями и неминуемо должен был погибнуть. Однако волшебная повязка спасла его: находясь буквально на волосок от смерти, кентавр тем не менее выжил, хотя его заточение в каменной темнице затянулось на долгие месяцы.

И теперь повязка снова спасла его, а значит, и саму Пони — она бы не перенесла того, что Смотритель погиб по ее вине.

— Расскажи, чем закончился наш поход, — попросила женщина.

— По любым меркам он может считаться успешным, — ответил Андаканавар. — Теперь наш флот увеличился на восемь боевых кораблей.

Он засмеялся, и Пони тоже, хотя боль в боку позволяла ей делать это с большой оглядкой.

— Не следует на этом успокаиваться, — посерьезнев, заметила женщина. — Можно не сомневаться, Эйдриан пришлет подкрепление на Пирет Данкард.

— Теперь, получив эти корабли, принц Мидалис сможет погрузить на них достаточное количество воинов, чтобы захватить островную крепость.

— Они хорошо окопались, и, мне кажется, не стоит тратить силы, выбивая их оттуда.

Альпинадорский рейнджер пожал плечами.

— Вот доберемся до Вангарда, там и решим, что нам делать дальше.

— Нам?

Он снова пожал могучими плечами.

— Брунхельд с большим уважением относится к принцу Мидалису. Пусть они разной крови, но интересы у них общие. Этим людям многое пришлось пережить вместе. Брунхельд должен окончательно убедиться, что Мидалис послужит Хонсе-Биру лучше Эйдриана, а уж если он придет к выводу, что Альпинадору в случае победы Эйдриана над законным королем будет угрожать опасность, он и его люди, разумеется, непременно встанут плечом к плечу с принцем.

— А что ты ему посоветуешь?

— Посмотрим… — Андаканавар приложил палец к губам Пони. — А теперь, Джилсепони, тебе нужно как следует отдохнуть. Нас впереди ждет долгий и опасный путь.

«Сауди Хасинта» догнала эскадру и подошла к Пирет Вангард, лишь ненамного опередив свирепый зимний шторм. Едва корабли укрылись в гавани и встали на якорь, а альпинадорцы вытащили на сушу свои баркасы, как на берег обрушились огромные водяные валы, которые яростный ветер гнал по заливу Короны из глубин Мирианика.

Тем не менее весны оставалось ждать недолго. Вот-вот дороги на Кертинеллу очистятся от снега, а залив снова станет судоходным.

Полностью восстановив благодаря магическим камням здоровье, Пони и Смотритель включились в составление плана будущих действий. Однако, несмотря на победу у Пирет Данкард, настроение в Вангарде было не слишком радужное. Люди знали — об этом свидетельствовали все сообщения, и это же подсказывал здравый смысл, — что Эйдриан очень многого добился на юге. Мидалис догадывался, что сражение неизбежно, но и принц, и те, кто составлял его окружение, понимали, что одержать победу в нем не удастся ни при каких обстоятельствах.

Спустя пять дней после возвращения из Пирет Данкард общее настроение стало еще мрачнее, поскольку явился Белли'мар Джуравиль и сообщил крайне неутешительные новости. Выступающие в роли лазутчиков эльфы принесли известия о происходящем на юге: марше герцога Каласа, значительном увеличении за счет присоединяющихся к ней местных жителей армии герцога, об отъезде Эйдриана из Палмариса во главе еще одной большой армии, о падении Сент-Гвендолин и казни аббата Гленденхука.

Однако Джуравиль принес и более хорошие вести: южнее Пояса-и-Пряжки возник очаг сопротивления вторжению короля Эйдриана в Бехрен. И, что обнадеживало на общем неблагоприятном фоне более всего, о возможном расколе в рядах узурпатора.

Последнее было связано с именем герцога Брезерфорда. Пони встречалась с Брезерфордом, когда тот сопровождал короля Дануба, приезжавшего в Палмарис, добиваясь ее расположения. И именно герцог на «Речном дворце» доставил ее в Урсал, когда после короткой размолвки Пони вернулась к Данубу. Брезерфорд не слишком одобрял этот брак, но всегда вел себя с ней искренне и открыто, никогда не критикуя королеву за глаза, как поступали почти все остальные придворные. Главным же Пони считала то, что герцог был всем сердцем предан ее второму супругу.

— Как по-твоему, что предпримет герцог Брезерфорд, если Бринн выйдет из Дариан-Дариалла и поведет армию на Хасинту против аббата Олина? — спросила Пони принца после того, как Джуравиль рассказал собравшимся об осаде Дариан-Дариалла ятолом Де Хамманом и планах Тогайского Дракона.

— Будет сражаться на стороне аббата Олина, — ответил Мидалис, и, судя по выражению лица эльфа, тот придерживался такой же точки зрения. — Какие бы чувства герцог ни испытывал к нынешнему королю, интересы Хонсе-Бира для него превыше всего.

В глазах Пони вспыхнули лукавые огоньки.

— Если только мы не дадим ему повод поступить иначе.

— Что это ты задумала, девочка? — спросил Смотритель.

— Будет ли герцог Брезерфорд поддерживать аббата Олина, если в сражении против него к Бринн присоединится принц Мидалис?

— Ты советуешь нам погрузиться на захваченные корабли и взять курс на Хасинту? — спросил явно озадаченный принц.

— Разумеется, это крайне рискованно, — призналась она. — Но зато какое впечатление произведет на Эйдриана наше появление в Хасинте одновременно с Бринн Дариель, когда мы возьмем аббата Олина в тиски! И что подумает Эйдриан — и, гораздо важнее, что подумают его сторонники, — если герцог Брезерфорд перейдет на сторону принца Мидалиса?

— Это стало бы серьезной победой, — согласился Мидалис. — Более значимой даже, чем у Пирет Данкард.

— Но стоит ли идти на подобный риск, особенно учитывая, что он сопряжен с необходимостью далекого похода? — вмешался в разговор Лиам О'Блайт. — В конце концов, ведь зима еще не закончилась.

Все посмотрели на принца Мидалиса, интересуясь его мнением по этому вопросу. Принц откинулся в кресле, закрыл глаза и надолго задумался.

— Если мы останемся здесь, дожидаясь Эйдриана, мы сможем дать ему отпор, в особенности если Брунхельд и его воины поддержат нас, в чем я не сомневаюсь, — заговорил он наконец. — Да, мы сможем отразить нападение Эйдриана или же, в крайнем случае, убедим его в том, что за Вангард ему придется заплатить чрезвычайно дорогую цену. Но что потом? Вряд ли мы будем в состоянии нанести серьезный контрудар.

— Если же мы, переправив армию, навяжем ему бой в южном Хонсе-Бире, соотношение сил будет далеко не в нашу пользу, — продолжал Мидалис. — Чтобы иметь хотя бы малый шанс выстоять против войска, которое собирает герцог Калас, нужно, чтобы на нашу сторону перешли многие солдаты и даже гвардейцы Бригады Непобедимых. Учитывая все это, а также то, что сообщил наш друг Джуравиль, не кажется ли вам, что попытка заручиться поддержкой герцога Брезерфорда на самом деле слишком рискованное предприятие?

— Нужно тянуть за все свободные ниточки того покрова, которым Эйдриан пытается окутать страну. — Пони пожала плечами и подмигнула. — Кроме того, мне всегда хотелось увидеть Хасинту.

— Если мы сумеем убедить герцога Брезерфорда перейти на нашу сторону или даже если просто вместе с Бринн нанесем аббату Олину поражение у Хасинты, польза для нас окажется весьма значительной, — стоял на своем Джуравиль. — Если герцог станет нашим союзником или мы разобьем его флот, контролировать положение на море станешь ты, принц Мидалис, и Эйдриану будет гораздо труднее следить за твоими перемещениями.

— Тогда он, скорее всего, предпримет поход на Вангард, — сказал принц.

— А ты сможешь морем перебросить солдат и высадиться у него за спиной, где-нибудь на побережье Хонсе-Бира, — возразил эльф.

— Конечно, обретя неоспоримое преимущество на море, мы станем более опасными для Эйдриана, — согласилась с ним Пони.

Принц Мидалис посмотрел на нее, безмолвно прося совета. Однажды, много лет назад, на горе Аида, он доверился ей и сейчас снова страстно желал поверить этой отважной женщине. Пони улыбнулась ему и кивнула с самым решительным видом.

— В таком случае, мы выходим в Мирианик, — заявил принц. — Скажите капитану Альюмету, чтобы начал подготовку к походу.

Чуть позже Пони вместе с Мидалисом пришли к Брунхельду в его шатер в лагере альпинадорцев к северу от Пирет Вангард. И очень удивились — так же, впрочем, как и присутствующий здесь Андаканавар, — когда тот объявил, что вместе со своими воинами примет участие в походе принца на юг.

— Ты недаром посеял семена доверия и дружбы, — сказала Пони принцу, когда они возвращались в Пирет Вангард.

— И урожай оказался куда богаче, чем можно было предположить, — ответил Мидалис.

— Потому что ты сеял эти семена от всей души, не преследуя никакой тайной цели. Брунхельд знает, что ты пришел к нему как искренний друг, озабоченный судьбой обоих ваших народов. В свое время он принял твое предложение дружбы, последовал за тобой на гору Аида и убедился, что сделал правильный выбор. Поэтому и сейчас альпинадорец остается с тобой.

— Вплоть до того, что готов отправиться со мной в Бехрен, — со странным смешком проговорил Мидалис.

— Вплоть до того, что готов отправиться с тобой в Бехрен, — словно эхо повторила Пони.

ГЛАВА 36 ВПЕРЕД, НА ВСЕХ ПАРУСАХ

— Мы до конца не представляли себе, сколь многого достигли, пока наконец не добрались до этого города, — с победоносным видом заявил Эйдриан Де'Уннеро, Садье и герцогу Каласу, когда они оказались в Энтеле.

Переход через весь Хонсе-Бир можно было без особого преувеличения назвать триумфальным, повсюду нового короля встречали толпы ликующих людей. Эйдриан понимал, что такая реакция доказывает влияние и силу герцога Каласа, который надежно закрепил за ним почти все королевство. Исключение составляли лишь Пирет Талме на востоке и Санта-Мер-Абель, куда армия герцога добраться еще не успела.

Они посетили Энтел по настоянию Каласа главным образом с целью проверить, велики ли достижения аббата Олина на юге, и убедиться, что в его отсутствие в огромном городе, более населенном даже, чем Палмарис, поддерживается должный порядок. Абеликанская церковь имела здесь значительное влияние, хотя и была разделена на две группировки. Сент-Бондабрис, один из самых крупных монастырей, беспрекословно подчинялся, разумеется, настоятелю Олину, а вот Сент-Ротельмор, не такое большое, основанное гораздо ранее аббатство, имело довольно тесные связи с Санта-Мер-Абель.

Герцог Калас опасался, что Сент-Ротельмор может воспользоваться отсутствием аббата Олина, чтобы укрепить свои позиции в Энтеле, но то, как в этом городе встречали короля Эйдриана, позволяло отбросить подобные опасения. Тысячи людей — буквально весь город! — высыпали на улицы, размахивая оранжевыми шарфами: именно так теперь было принято встречать молодого короля. И над всеми зданиями, а также над стенами обоих аббатств реяли флаги короля Эйдриана — стоящие на задних лапах медведь и тигр, а под ними стилизованное в виде зеленого треугольника изображение ели, символ церкви Абеля.

— Братья Сент-Ротельмора поступили весьма мудро, — заметил Де'Уннеро, увидев флаг над древним аббатством.

— Еще бы! Герцог Калас полностью отрезал их от Санта-Мер-Абель, — отозвался Эйдриан. — Они, наверное, думают, что тамошние братья о них забыли.

— Не очень-то я верю в их преданность, — нахмурив брови, сказал Калас. — Они всегда были крайне прагматичны и наверняка держат старый флаг Урсала наготове, чтобы поднять его, если только ситуация претерпит изменения.

— Необходимость беспокоиться по этому поводу отпадет, как только мы захватим Санта-Мер-Абель.

Король посмотрел на Де'Уннеро, и тот кивнул в знак согласия, не в силах скрыть плотоядной ухмылки.

— Я уже давно послал сообщение герцогу Брезерфорду, — сказал герцог Калас. — И рассчитываю, что аббат Олин будет встречать нас. Или, по крайней мере, скоро появится в Энтеле.

— Может, и не так уж скоро, если его еще нет здесь, — возразил Де'Уннеро. — У нас за спиной остаются очень опасные враги. Санта-Мер-Абель и принца Мидалиса не следует сбрасывать со счетов. Весна уже на подходе, а с ней, по-видимому, надо ждать и нашего основного противника.

— И Палмарис, и Урсал прекрасно защищены. — Судя по тону Каласа, он воспринял слова монаха едва ли не как оскорбление.

— Вот уж я бы порадовался, услышав, что Мидалис, объединивший силы с братьями из Санта-Мер-Абель, напал на Палмарис, — сказал Эйдриан. — Это было бы нам на руку.

— Мидалис действительно может прийти не один, — предостерег его Де'Уннеро.

— Я разделаюсь с ним в любом случае, — самоуверенно заявил молодой король, не упустив из виду, как лицо герцога искривила легкая гримаса.

Эйдриан понимал его. Принц Мидалис долгое время был другом Каласа, и его брату герцог все эти годы служил верой и правдой. Однако это не имело значения и не вызывало у короля особого беспокойства. Калас при любых обстоятельствах никуда от него не денется.

— И чем скорее мы избавимся от Мидалиса, тем скорее все королевство окажется в моих руках. Тогда можно будет помочь аббату Олину окончательно покончить с Бехреном, — продолжал Эйдриан. — Куда вот только потом? В Тогай? Или на север, в Альпинадор?

Вся компания остановилась, оказавшись у огромных железных ворот Сент-Бондабриса. Встретившие их ликующие братья повели короля и его приближенных в главный зал аббатства. Это было просторное помещение, не такое большое, как подобный зал в Урсальском замке, но выгодно отличающееся от небольших помещений Санта-Мер-Абель, хозяева которого более всего были озабочены тем, чтобы сохранить тепло, из-за близости холодных вод Мирианика.

Аббатство Санта-Мер-Абель по размеру во много раз превосходило Сент-Бондабрис, братьев оно насчитывало по крайней мере в десять раз больше, а хранящиеся там сокровища — искусно сотканные гобелены, богато украшенные золотом ритуальные потиры, артефакты не только всех веков существования абеликанской церкви, но и предшествующих ей древних религий — считались бесценными. По богатству, запасам магических камней, великолепному собранию книг и рукописей и множеству произведений искусства Сент-Бондабрис не шло ни в какое сравнение с Санта-Мер-Абель, да и архитектурных достопримечательностей вроде окон с цветными витражами в главной башне Санта-Мер-Абель, глядящих на залив Всех Святых, здесь не наблюдалось. Однако с учетом благоприятного южного климата аббатство Сент-Бондабрис не нуждалось в низких потолках и имело множество высоких башенок, слегка напоминающих минареты. Потолок в его главном зале, не менее пятидесяти футов высотой, был расписан яркими узорами в духе скорее Бехрена, чем Хонсе-Бира.

В характере меблировки тоже чувствовалось влияние южного соседа — богатые, ярко окрашенные ткани и легкие сетки, оплетающие широкие спинки кресел. Этому влиянию Сент-Бондабрис в огромной степени было обязано аббату Олину, что лишний раз напомнило Эйдриану о том, как удачно и вовремя он убрал старика с дороги, отослав в столь любимую им страну.

— Король Эйдриан! — Пожилой, аккуратно подстриженный человек быстро вышел из боковой двери зала для аудиенций, отвесил глубокий поклон и пригласил молодого короля сесть в кресло, предназначавшееся для аббата.

— Приветствую тебя, магистр Маккеронт. — Король помнил этого человека по путешествию вместе с Де'Уннеро в южные моря, когда они уговорили пирата Майшу Дару с его флотом перейти на службу Эйдриану. — Передай аббату Олину, что мы здесь и что наше время чрезвычайно дорого.

Маккеронт выглядел смущенным, что, разумеется, не укрылось от внимания ни одного из гостей.

— Аббат Олин все еще в Хасинте, — сказал магистр. — Ситуация там постоянно меняется, и он опасается, что его отсутствие может нанести ущерб…

Эйдриан уселся в кресло, не сводя с Маккеронта пристального взгляда.

— Постоянно меняется?

Магистр оглянулся по сторонам и взволнованно откашлялся.

— Не беспокойся, король Эйдриан, с Бехреном все в порядке. — Он явно старался произвести впечатление человека, вполне уверенного в своих словах, что не слишком соответствовало действительности. — По крайней мере, сейчас страна находится под властью ятола Маду Ваадана, а тот, в свою очередь, является ныне не чем иным, как публичным голосом аббата Олина. Как ты и предполагал, в Бехрене царил полнейший хаос, и помощь аббата пришлась там весьма кстати.

— Но тем не менее… — подбодрил его король, поскольку рассказ о победах плохо сочетался с несомненно нервозным поведением Маккеронта.

— Во время войны Бехрена с Тогаем был заключен договор, по которому город Дариан отошел Бринн Дариель и возглавляемым ей тогайру. И сейчас у нас возникли трудности с… возвращением его обратно.

Эйдриан громко расхохотался.

— Неужели аббат Олин имел глупость ввязаться в драку с Бринн?

— Не сам, конечно, но тот, кто действовал по его указке. Им является ятол Де Хамман.

Молодого короля по-прежнему разбирал смех.

— Ятол Де Хамман с армией беспрепятственно пересек всю страну, — продолжал магистр; чувствовалось, что смех короля окончательно сбил его с толку. — На его пути города, все до одного, сдались на милость Хасинты. С каждым днем влияние аббата Олина увеличивается, и, без сомнения, твои планы в отношении Бехрена в самое ближайшее время будут осуществлены. Однако армия устала от долгого похода, и солдаты не испытывают желания встречаться с неистовыми всадниками Тогайского Дракона. Меня как раз и послали в Энтел, чтобы передать просьбу аббата Олина о подкреплении.

— Я дал ему достаточно мощную армию, — нахмурив брови, заметил Эйдриан.

— Однако существенной частью этой армии является флот, от которого мало толку в сражениях с всадниками Бринн Дариель, — объяснил магистр Маккеронт. — Аббат Олин считает, что, получив еще пять тысяч солдат, он в течение трех недель сможет захватить Дариан-Дариалл и тем самым завершить воссоединение Бехрена.

— А дальше что? — все еще хмурясь, спросил король.

— Как только Дариан снова попадет под власть Бехрена, сопротивление тогайру пойдет на убыль. Если ты пошлешь не пять, а десять тысяч солдат, аббат Олин покончит со всеми его очагами еще до конца года! Эта победа воинов Хонсе-Бира упрочит позиции аббата Олина в Хасинте и позволит практически полностью отстранить от управления страной ятола Маду Ваадана. Таким образом, все земли к югу от Пояса-и-Пряжки станут твоими.

— Звучит весьма заманчиво. Но, видишь ли, любезный магистр, кое о чем аббат Олин, как я вижу, запамятовал. Я особо указал аббату, чтобы Бринн Дариель его люди не трогали. — В голосе Эйдриана послышались гневные нотки.

— Столкновение с ней произошло по недосмотру, — пошел на попятный немало встревоженный магистр. — Это просчет ятола Де Хаммана, которого мысли о блестящей победе заставили забыть о полученных указаниях. Но теперь, раз уж сражение развязано…

— Аббат Олин, который ответствен за это, немедленно откажется от своих намерений, причем принеся Бринн Дариель самые искренние извинения.

— Но нам осталось совсем немного до того, чтобы одолеть ее, мой король! — воскликнул совершенно сбитый с толку магистр Маккеронт.

— У тебя что, проблемы со слухом, любезный? — вмешался в разговор Де'Уннеро.

Король взмахом руки велел ему замолчать.

— Говори открыто, магистр, не бойся, — приказал он.

Тот снова нервно откашлялся, прочищая горло.

— Де Хамман едва не захватил город, и это несмотря на появление в решающий момент схватки второго отряда тогайру. Сейчас город в осаде, бежать им некуда. Обидно было бы упустить такую великолепную возможность. В открытой пустыне или в открытой степи Тогайский Дракон — грозный враг, и там так просто ее всадников не одолеть.

— Кого ты имеешь в виду, говоря «Тогайский Дракон», женщину или зверя? — поинтересовался Де'Уннеро.

— Обоих, — ответил Маккеронт. — Женщину, Бринн Дариель, называют Тогайским Драконом из-за чудовища, которое ей подчиняется и на спине которого она летает.

— Дракон? — изумилась Садья. — Настоящий дракон?

— Если бы я не видел его собственными глазами, то разделил бы твои сомнения, — отозвался магистр Маккеронт. — Самый настоящий дракон, огромный и ужасный, изрыгающий пламя. Однако бехренские солдаты сражаются с ним уже не первый год и знают, каким образом можно против него защититься. И нам поможет, разумеется, магия братьев абеликанского ордена.

— Тогда остается лишь одна проблема, — с иронией заметил Эйдриан.

— Да, мой король. — Магистр опустил взгляд.

— Я уже сказал, что аббат Олин не должен выступать против Бринн, — заявил король. — По крайней мере сейчас. Даже ради того, чтобы преподнести мне на блюде весь Бехрен. Я не хочу воевать с этой женщиной. У меня в отношении ее иные планы.

Собравшиеся обменялись удивленными взглядами, а на лице Садьи возникло недовольное выражение. В особенности ее задело, каким фамильярным тоном он говорил о Бринн, внезапно понял Эйдриан и с трудом сдержал ухмылку.

— Аббату Олину хватит и тех солдат, которые у него есть, — решительно заявил он, обращаясь к магистру Маккеронту. — С каждым днем становится все теплее, поэтому в любой момент можно ожидать появления нашего врага с севера. И проблема Санта-Мер-Абель тоже пока не решена. Надеюсь, вы со своим аббатом еще не забыли, что существует такой монастырь?

Произнося эти слова, Эйдриан перевел взгляд на Де'Уннеро и с удовольствием отметил алчный блеск в его глазах и в глазах герцога Каласа тоже.

— Разумеется, мой король.

— Не желаешь же ты, чтобы я ослабил давление на не полностью еще покорившийся нам орден Абеля и отложил завоевание его главного аббатства только ради того, чтобы настоятель Сент-Бондабриса мог собрать в мои сундуки для сокровищ еще немного песка пустыни?

— Нет, конечно же нет, мой король.

— Тогда поспеши обратно и скажи аббату Олину, что он должен отказаться от планов завоевания Тогая и заняться укреплением своего влияния в Бехрене, используя тех солдат, которых я предоставил в его распоряжение. Завершив дела здесь, я прибуду в Хасинту, приведя с собой всю армию Хонсе-Бира. А Бринн Дариель рано или поздно будет действовать на моей стороне. Ступай, не медли.

— Да, мой король…

Маккеронт поклонился и, покинув зал для аудиенций, проследовал прямо к воротам Сент-Бондабриса.

— Я крайне удивлен тем, что аббат Олин не явился сюда для личной встречи с тобой, — заметил Маркало Де'Уннеро.

— И герцог Брезерфорд тоже, — добавил Калас. — Не исключено, что аббат не так крепко держит Бехрен в кулаке, как он пытается нас в этом заверить.

— Давайте будем надеяться, что дела Олина обстоят не так уж плохо, — сказал Эйдриан. — Потому что мой взгляд прикован к северу, и так будет до тех пор, пока мы не завоюем Санта-Мер-Абель и не нанесем поражение принцу Мидалису. От графа Де Лурма поступали какие-либо сообщения?

— В последнем, пришедшем с гонцом в Палмарис, он извещает нас, что им взята крепость Пирет Данкард, — ответил герцог Калас. — С тех пор других сообщений не было.

— Сейчас, когда погода улучшилась, Де Лурм мог бы и сам явиться в Палмарис, — недовольно заметил Де'Уннеро.

— Может, он и прибыл уже, да мы разминулись, — высказал предположение герцог.

Де'Уннеро, возбужденно сверкая глазами, открыл было рот, чтобы ответить, но Эйдриан прервал его.

— Сейчас это не должно нас волновать. Обратим взоры к Пирет Талме — я желаю как можно скорее овладеть этой крепостью. А после этого мы должны сосредоточить усилия на Санта-Мер-Абель. Если принц Мидалис осмелится появиться на моих землях, мы его раздавим. Если нет, займемся укреплением своей власти в южной части королевства, включая главное аббатство.

— А что насчет столь жаждущего отличиться Де Лурма? — Де'Уннеро даже не пытался скрыть презрения к этому молодому выскочке.

— Я сам свяжусь с ним, — ответил Эйдриан. — Как только крепость Пирет Талме станет нашей и мы запечатаем залив, Санта-Мер-Абель окажется в полной изоляции. И принц Мидалис тоже. Время работает на нас. Уверен, даже те немногие сельские жители, которые ныне втайне поддерживают Мидалиса, начнут склоняться к мысли перейти на сторону короля Эйдриана.

— Да, народ у нас весьма переменчив. — Герцог Калас иронически усмехнулся.

Судя по выражению лиц, остальные придерживались того же мнения.

Дух Эйдриана парил над гладью залива, наблюдая, как по нему движется эскадра принца Мидалиса. Попутный ветер раздувал паруса. Изящная «Сауди Хасинта» шла во главе колонны, разрезая носом темную воду. За ней следовали боевые корабли, которые были похищены в Пирет Данкард.

Больше всего короля поразило даже не то, что Мидалис сумел захватить эти суда и столь быстро воспользоваться ими, а то, что в кильватере за ними следовали альпинадорские баркасы.

Значит, принц все-таки нашел себе союзников.

При виде столь внушительной эскадры молодой король тут же отбросил мысль выслать навстречу принцу весь оставшийся в Палмарисе флот. Пролетая мимо Пирет Данкард, он заметил на мелководье обугленные остовы трех кораблей и торчащие из-под воды мачты судна, затонувшего на входе в бухту, и начал догадываться, что произошло. На островную крепость было совершено нападение, и корабли, составляющие ныне мощь флота противника, были уведены из-под носа графа Де Лурма.

И вот они на всех парусах устремились в поход против него.

В каком-то смысле Эйдриан даже обрадовался — наконец-то ему открылись намерения принца Мидалиса. И, учитывая размеры флота, он был в состоянии прикинуть, с армией какой численности ему придется иметь дело. Пятьдесят судов, среди которых девять тяжелых боевых кораблей, остальные — баркасы.

Не больше пяти тысяч воинов.

Жаль, что он не мог превратиться в ветер и сильнее надуть вражеские паруса. Не для того, чтобы утопить, — напротив, чтобы ускорить их бег. Эйдриан предпочел бы, чтобы Мидалис как можно быстрее оказался у южного побережья Хонсе-Бира.

Тогда все будет кончено, и у него не останется противников.

Радужные мечты молодого короля прервал неожиданный выброс энергии. Возникло ощущение, будто его физическое тело очень, очень далеко, почти недостижимо! Охваченный паникой, дух Эйдриана устремился обратно в Энтел и возвратился в свое тело. Молодой король сел, от волнения хватая ртом воздух.

Постепенно успокоившись и поняв, что произошло, он простил себе эти мгновения паники и недоумения.

Он не привык отступать.

Противопоставленная его действиям магия солнечного камня — вот что заставило его сделать это. Несомненно, гораздо легче послать волну энергии солнечного камня, чем нейтрализовать камень души, позволяющий совершать путешествия в духе. Для первого даже не требуется особого искусства во владении магией камней.

Выходит, кто-то обнаружил его присутствие, а ведь он не подходил близко к кораблям принца. Кто-то очень, очень ему знакомый стоял на палубе одного из этих кораблей… кто-то весьма поднаторевший в каменной магии!

— Мать? — с кривой усмешкой прошептал молодой король.

Стоя у ограждения на баке «Сауди Хасинты», Пони глядела на темные воды Мирианика. Соленый морской ветер вздымал ее волосы, но женщина этого не замечала. Она пришла сюда одна, чтобы обдумать все обстоятельства происходящего, лучше понять действия Дасслеронд и нынешнее стремление Джуравиля помочь исправить последствия прошлых ошибок.

И еще поразмышлять над особенностями характера принца Мидалиса и той отчаянной авантюрой, в которую все они ввязались, пытаясь обнаружить брешь во все возрастающей силе короля Эйдриана.

Чтобы подумать об Эйдриане, своем сыне, заблудшем, сбившемся с пути мальчике.

И вспомнить об Элбрайне. Что это было — просто сон, иллюзия, порожденная слабостью и невыносимой болью? Или она и впрямь побывала в чертогах, где царствует смерть? Здравый смысл подсказывал женщине, что ничем иным, кроме как иллюзией, это быть не могло. Но в таком случае как, будучи смертельно раненной, ей удалось сохранить связь с камнем души?

Может ли быть, что дух любимого направлял ее, удерживал ее руку, через магический камень раздувал в ней искру жизни?

Пони не знала, а последние слова Элбрайна насчет двух теней еще больше ставили ее в тупик.

— Мы идем быстро, однако капитан Альюмет опасается, что сильный ветер предвещает надвигающийся шторм, — сказал подошедший к ней принц Мидалис.

— Нет, в ближайшее время никаких бурь не предвидится, — заверила его Пони, которая прошлой ночью обследовала всю акваторию залива. Она выяснила, что, обогнув материк у Пирет Талме, они окажутся в той части залива, которую шторм не затронет.

Словно прочитав ее мысли, Мидалис заметил:

— Капитан Альюмет говорит, что к востоку от побережья весной и летом всегда тихо.

— Чем дальше на юг, тем безопаснее, — отозвалась Пони.

Некоторое время они стояли в молчании, глядя на сверкающую темную воду и увенчанные белой пеной волны, с плеском разрезаемые корпусом «Сауди Хасинты».

— Если бы не ты, Джилсепони, я никогда не решился бы действовать столь дерзко, — заговорил наконец принц. Женщина с любопытством взглянула на него. — Сначала нападение на Данкард, а теперь этот поход. Твоя роль во всем этом гораздо значительнее, чем ты можешь себе представить. Скажи, ты действительно веришь, что герцог Брезерфорд способен колебаться?

— Герцог Брезерфорд был искренне предан твоему брату.

— Как и герцог Калас, — напомнил Пони Мидалис.

— Однако в отличие от Каласа Брезерфорд никогда не выглядел человеком, ослепленным амбициями. Можно удивляться тому, с какой готовностью герцог Калас пошел за Эйдрианом, если не учитывать, как сильно этот человек меня ненавидел.

— В таком случае он просто глупец.

Принц протянул руку и нежно прикоснулся к золотистым волосам женщины. Та как будто не заметила этого, по-прежнему вперив взгляд в темную воду.

— А герцог Брезерфорд, значит, не презирал королеву Джилсепони?

— Я не назвала бы нас друзьями, но и враждебных чувств мы друг к другу не питали. Я всегда относилась к герцогу Брезерфорду по-доброму, а он, в свою очередь, был прям и искренен со мной. Возможно, единственный при дворе твоего брата, кто вел себя со мной так.

— Признайся, это на редкость отчаянный план?

— Ну, в меньшей степени, чем наш поход на Пирет Данкард несколько недель назад, когда обстановка на море была гораздо опаснее, — ответила женщина. — Насколько мне известно от Белли'мара Джуравиля, флот герцога Брезерфорда у Хасинты не слишком велик. Мы сумеем одолеть его, если герцог не перейдет на нашу сторону.

— Я имею в виду не только этот поход, а вообще все, — уточнил принц Мидалис. — Саму попытку свергнуть твоего сына, чья армия, по всем подсчетам…

Он оборвал себя, заметив, что Пони внезапно оглянулась, вид у нее был озадаченный.

— Что случилось?

Женщина вскинула руку, предотвращая дальнейшие расспросы, и продолжала настороженно скользить взглядом по сторонам.

— Как я могла не догадаться… — пробормотала она и сунула руку в свисающий с пояса мешочек.

— В чем дело? — требовательно спросил Мидалис.

— Я чувствую чье-то присутствие, и мне кажется, что это Эйдриан.

Достав магические камни, Пони начала лихорадочно перебирать их, пока не остановилась на солнечном камне. Она погрузилась в него, воззвала к энергии антимагии, а потом направила ее во все стороны. Спустя некоторое время женщина вздохнула и посмотрела на принца.

— Эйдриан отпустил свой дух на волю и нашел нас, — пояснила она. — Думаю, это был именно он.

— Может быть, кого-нибудь из братьев Санта-Мер-Абель?

— Будем надеяться, что я ошиблась, — вздохнула Пони.

— Солнечный камень рассеивает чужую магию?

— Да, — сказала она. — Солнечный камень — действенная и достаточно доступная защита от подобных вторжений, поскольку дух, почувствовав первые признаки его наличия, устремляется обратно в свое тело.

— А разве не могла ты вместо этого сама с помощью гематита высвободить свой дух? — спросил принц. — Чтобы удостовериться в истинности возникшего у тебя… ощущения?

Женщина задумалась, после чего покачала головой. В словах Мидалиса, несомненно, был смысл, но она знала совершенно точно, что по крайней мере пока не желала встречаться с Эйдрианом, в какой бы форме ни протекала эта встреча.

— Отныне я буду проявлять большую бдительность, — сказала она.

— Если Эйдриан теперь знает о том…

— Он знает лишь, что мы вышли из Вангарда, и ничего более. Ведь мы можем направляться в Палмарис. Или в Санта-Мер-Абель. Или в Пирет Талме. Уверенным он быть не может. А если даже Эйдриан и догадался о цели нашего похода, то что он может противопоставить нам, если существенная часть его флота в наших руках?

Пони пробежала взглядом по следующим за «Сауди Хасинтой» боевым кораблям и альпинадорским баркасам. Впечатляющее зрелище, ничего не скажешь. Оно подтверждало правоту ее слов и давало основания верить, что на этот раз принц Мидалис сможет полностью и достаточно быстро овладеть преимуществом на море. Другое дело, конечно, военные действия на суше…

Обыгрывая в уме эту мысль, она посмотрела на принца и сказала:

— Пирет Данкард.

Тот удивленно взглянул на нее.

— Может, нам стоит по пути через залив еще раз заглянуть туда, — объяснила женщина. — И бывшие ее защитники, и захватчики вот уже несколько недель заперты там, как в ловушке. Может, появление принца Мидалиса вселит надежду в сердца людей, сохранивших, несмотря ни на что, преданность тебе, а тех, кто поддерживает Эйдриана, заставит изменить свою позицию.

— Но ведь это замедлит наше продвижение на юг?

— Нет. — На лице Пони мелькнула усмешка. — Пусть эскадра идет дальше, а «Сауди Хасинта» слегка задержится. Или, что даже еще лучше, попросим капитана Альюмета прибавить ходу и потом догоним остальных. На остров сойдем, воспользовавшись помощью магических камней, только мы с тобой.

— И дальше что? — недоверчиво спросил принц. — Вдвоем будем сражаться с гарнизоном крепости?

— Разузнаем все, что сумеем, а если представится возможность, нанесем удар, — ответила женщина, по-прежнему улыбаясь.

Мидалис устремил на нее пристальный взгляд. Потом и на его лице с красивыми правильными чертами появилась улыбка.

— А ведь ты просто любишь рисковать, верно?

— Вовсе нет — если вижу разумный ход, позволяющий избежать риска, — ответила Пони. — Можешь предложить такой?

Принц в ответ лишь рассмеялся.

Они сошли на берег во мраке ночи, шагнув с волн на обточенные прибоем валуны, неподалеку от того места, где не так давно лежала раненая Пони. На расстоянии мили за их спинами «Сауди Хасинта» бросила якорь, тогда как корабли эскадры Мидалиса продолжали путь на юг.

Слева от себя они увидели огни на крепостной башне, а справа, на скалистых склонах, силуэты зданий. Оттуда слышался шум, и принц с Пони повернули на этот звук.

— Трактир, — сказала женщина, заглянув в окно.

— И в основном тут, кажется, горожане. — Мидалис наклонился, вглядываясь. — Но и солдаты тоже есть.

— Давай войдем туда. Хочу, чтобы все увидели тебя. А потом нагрянем в крепость и объявим ее владением законного короля.

— Ты обещала Смотрителю и Андаканавару, что мы идем на разведку, и ничего более, — напомнил ей принц.

Так оно и было, Пони не могла этого отрицать. Когда они с Мидалисом сообщили о планах проникнуть в Пирет Данкард, кентавр прямо-таки вскипел от ярости и продолжал громогласно возмущаться, пока не получил заверения, что действовать они будут крайне осторожно.

Услышав за спиной голоса, оба отпрянули в тень и вскоре увидели группу из пяти человек, судя по всему рыбаков.

Пони и Мидалис обменялись взглядами, после чего женщина выступила вперед, а принц отошел чуть дальше в тень.

— Приветствую вас, — сказала она.

Мужчины так резко остановились, что чуть не попадали друг на друга.

— Эй, Конни, подружка! Это ты, что ли? — неуверенно спросил один.

— Нет, это не Конни, — отозвался второй. — Кто ты, девочка?

— Вряд ли меня можно назвать девочкой. — Пони откинула капюшон плаща и встряхнула длинными светлыми волосами.

— Тогда кто же? — спросил второй. — Я в Данкарде всех знаю, и ты не наша. С солдатами пришла, что ли? Чтобы поднимать их дух, верно?

Остальные заулыбались, а Пони рассмеялась.

— Ошибаешься, любезный. Я вестник, посланный нынче ночью на ваш остров.

— Нынче? — засомневался один из рыбаков, а остальные оглянулись на океан, как бы ожидая увидеть приближающийся флот. — Что-то я не слышал о судах, пришедших на Данкард нынче ночью!

— Потому что я прибыла не на корабле, — ответила Пони. — И я не шлюха. Повторяю: я вестник принца Мидалиса из Вангарда, законного короля Хонсе-Бира.

Рыбаки обменялись недоуменными взглядами.

— Принца Мидалиса, который возглавил нападение на Пирет Данкард и запер солдат крепости на острове, угнав их корабли.

— Я все понял, она из шпионов графа Де Лурма! — воскликнул один рыбак. — Это он нас проверяет, как, мол, мы относимся к Мидалису. Прочь с дороги, голубушка, нас интересует только выпивка!

— Да уж, какой там из нее вестник, — отозвался второй.

— Вы заблуждаетесь.

Мидалис вышел из тени и встал перед рыбаками, уперев руку в бок и широко распахнув плащ, чтобы тем был виден изображенный на доспехах герб рода Урсалов со стоящим на задних лапах медведем.

Рыбаки сразу узнали его, потому что принц не раз бывал в Данкарде, в том числе и два года назад, на обратном пути из Урсала, где он присутствовал на церемонии бракосочетания Пони с его братом.

Послышался общий вздох изумления.

— Ты пришел, чтобы убить Де Лурма и прогнать с острова его бандитов? — неуверенно спросил кто-то.

— Да, он тот еще пес. — Второй рыбак сплюнул на землю.

— Он повесил начальника гарнизона Прессо, вот что он сделал, — добавил третий.

— Прессо? — Это имя пробудило в памяти Пони события ее молодости.

— Ага, он был нашим командиром до Де Лурма. Достойный человек. Много лет прослужил в береговой охране.

— Ты знала его? — спросил принц Мидалис.

— Много лет назад я знала человека, которого звали Константин Прессо, но он служил в Пирет Талме, — ответила женщина и холодно спросила: — Где этот ваш граф Де Лурм?

Все как один повернулись в сторону башни.

— Что у тебя на уме, Джилсепони? — негромко спросил принц.

Она не ответила — потому что сама пока еще этого не знала.

— Будьте тверды в преданности законному королевскому роду, — обратилась она к рыбакам, после чего повернулась и скрылась во тьме, направляясь к высившейся неподалеку башне.

— Мой принц? — спросил кто-то, явно не зная, что делать, однако будучи в уверенности, что грядут серьезные неприятности.

— Идите куда шли, — сказал принц Мидалис. — О вас не забыли, хотя пройдет некоторое время, прежде чем я смогу вернуться. Но я непременно приду снова в Пирет Данкард, даю вам слово. Как только верну себе трон Хонсе-Бира.

С этими словами, зная, что Пони не станет его ждать, принц растаял в ночи.

Он догнал ее далеко за пределами поселка. Женщина решительно шагала в сторону крепостной башни.

— Джилсепони! — Принц схватил ее за руку. — Мы же обещали кентавру и Андаканавару ни во что не ввязываться!

— Мы и не будем. Но я считаю необходимым перекинуться несколькими словами с графом Де Лурмом. — Женщина посмотрела в лицо Мидалису, и даже в ночной тьме он смог разглядеть яростное мерцание ее голубых глаз. — С человеком, который убил начальника гарнизона Прессо.

Она зашагала дальше, увлекая Мидалиса за собой. Перед закрытой дверью башни стояли два охранника с длинными копьями в руках.

— Стой! Кто идет? — послышался окрик.

— Открывайте дверь! — потребовала Пони.

— Что за разговоры? — взревел в ответ охранник. — Убирайтесь домой, оборванцы!

— Вот как ты называешь бывшую королеву и принца Хонсе-Бира? — воскликнула женщина, откидывая капюшон плаща. — Дорогу принцу Мидалису, или будешь повешен как изменник!

У стражников глаза полезли на лоб. Мгновение они молча таращились сначала друг на друга, потом на стоящую перед ними удивительную пару.

Один из них повторял как заведенный:

— Этого не может быть… Этого не может быть…

Рука второго медленно поползла к ножнам с мечом.

— Открывайте дверь! — снова крикнула женщина.

— Не могу, госпожа, — пробормотал первый стражник и нерешительно поднял копье.

Его товарищ шагнул вперед, явно с намерением задержать Пони и принца. Однако ослепительная огненная стрела отбросила его к стене башни, и он рухнул на землю.

Первый стражник попятился и закричал, когда с руки Пони сорвалась еще одна голубая молния, нацеленная, однако, не в него, а на дверь, которую он загораживал телом.

Дверь провалилась внутрь, и стражник свалился на нее; ничто не мешало теперь Пони и Мидалису войти в башню.

— Где граф Де Лурм? — спросила она у лежащего ничком, дрожащего от страха человека.

Тот указал на лестницу в дальней части круглого помещения башни.

Женщина начала подниматься, принц последовал за ней. Они быстро миновали второй этаж, где располагались казармы. Большинство солдат спали, кто-то лениво поинтересовался, что там, демоны всех побери, за шум.

К тому времени, когда они добрались до третьего этажа, снизу послышались окрики с требованием остановиться, но Пони и Мидалис не обратили на них внимания и, заперев за собой на засов дверь, ведущую с лестницы в темный коридор, на мгновение остановились.

Привыкшие к темноте глаза позволили различить три имеющиеся двери.

— Куда, хотела бы я знать? — спросила женщина.

Принц Мидалис лишь пожал плечами.

— Если опять пришли жаловаться по поводу крестьянского скота, я покажу… — недовольно произнес голос из-за дальней двери.

Она распахнулась, и в проеме показался молодой мужчина. На нем была лишь ночная рубашка из прекрасного шелка. Волосы и борода аккуратно подстрижены — не было сомнения, что человек этот принадлежит к высшим кругам знати.

— Граф Де Лурм, надо полагать, — сказала Пони.

Мгновение тот просто с любопытством смотрел на нее, а потом глаза у него едва не вылезли из орбит.

— Королева… королева… — ошарашенно залепетал он.

— И с ней принц… принц… — передразнила его женщина.

Де Лурм повернулся, с пронзительным криком захлопнув за собой дверь. Пони решительно подошла к ней и, распахнув, увидела, как на потолке захлопнулся люк, ведущий, надо полагать, на смотровую площадку башни.

— Ставьте что-нибудь тяжелое! — послышался приглушенный крик графа. — Да хоть сами ложитесь сверху, кретины!

Женщина с кривой улыбкой посмотрела на Мидалиса.

— Можешь убедиться — никаких неприятностей.

И вскинула руку с зажатым в ней графитом.

Люк разнесло на куски, разбросав в стороны двух навалившихся на него солдат.

Когда Пони выбралась на смотровую площадку, один из них все еще лежал в полубессознательном состоянии, а второй поднялся на одно колено, столь отчаянно тряся головой, что его губы издавали шлепающие звуки.

Слева на нее обрушился удар клинка, но женщина, конечно, предвидела нападение. Спокойно парировав его выхваченным из-за пояса мечом, она повернулась и молниеносно выбила оружие из руки противника.

Солдат короля хотел было вновь броситься на нее, но Пони процедила, сверкнув на него глазами:

— Будь благоразумен, дружок. Не вынуждай меня убивать тебя.

Как будто только сейчас осознав, что у него в руке нет оружия, солдат отступил и вскинул руки.

— К оружию! — в ужасе закричал Де Лурм, перегнувшись через край зубчатого парапета. — К оружию! Джаннет, ты где?

— Где бы он ни был, тебе это не поможет, предатель! — холодно произнесла Пони, приближаясь к нему. Граф Де Лурм взвизгнул и метнулся в сторону. — Поведай-ка мне, как ты казнил командира Прессо. Расскажи подробно, как убивал моего старого друга.

— Я представитель короля Эйдриана, — запинаясь ответил граф. — Мне было приказано…

— Ты гвардеец Бригады Непобедимых, поклявшийся защищать королевский род Урсалов! Род, к которому относится вот этот человек! — Женщина вытянула руку в сторону проявляющего явные признаки беспокойства принца Мидалиса.

Стоя у развороченного люка и глядя вниз, он сказал:

— Думаю, совсем скоро нами заинтересуются остальные.

Это замечание, похоже, слегка придало графу Де Лурму уверенности — он выпрямился и сделал жест в сторону солдат, призывая их действовать.

Один из них ринулся вперед, но Пони оказалась проворнее. Она шагнула к графу, приставила кончик меча к его горлу, а другой рукой потянулась к мешочку с магическими камнями.

— Вели своим людям убраться.

— Помогите! — завопил окончательно потерявший разум Де Лурм. — Помогите! Убейте их!

Женщина хлопнула рукой с зажатым в ней малахитом по груди графа, переключив левитирующее воздействие камня с себя на него. Де Лурм встал на цыпочки, а потом и вовсе оторвался от пола. Пони пожала плечами и позволила ему взлететь над площадкой.

— Давайте убейте меня, — сказала она, повернувшись к остальным.

Солдаты короля — трое стояли на крыше, четвертый как раз вылезал из люка — заколебались.

— Оставьте ее! — закричал граф Де Лурм, неистово молотя по воздуху руками и ногами. — Не трогайте!

Женщина приказала солдатам бросить оружие и покинуть смотровую площадку через люк, что те и сделали.

— Я требую, чтобы крепость Пирет Данкард сдалась законному королю Хонсе-Бира, принцу Мидалису Дану Урсалу! — заявила она Де Лурму. Тот, заикаясь, пролопотал что-то, но был слишком напуган, чтобы спорить с ней. — Если ты так веришь в своего короля Эйдриана, опровергни мое заявление здесь и сейчас! Вели своим людям убить меня, граф Де Лурм. Вели им сражаться со всем мужеством и верой в то, что, даже умирая, ты служишь своему монарху.

Граф Де Лурм издал звук, более всего напоминающий жалобное блеяние.

— Я опровергаю твое заявление! — послышался крик снизу. Пони и принц посмотрели в сторону окруженного солдатами монаха-абеликанца, стоящего у подножия башни. — Королем Хонсе-Бира является Эйдриан!

Монах жестом руки послал солдат в башню. Не вызывало сомнений, что он и все остальные внизу готовы были смириться с потерей графа Де Лурма, если до этого дойдет.

— Если постараться, я могу уронить Де Лурма прямехонько на голову этого дурака, — сказала Пони Мидалису.

Однако принц накрыл ладонью ее руку.

— Опусти его, — сказал он.

Женщина недоверчиво посмотрела на него, но принц отскочил в сторону и взял лежащую рядом с баллистой веревку. Он швырнул один конец графу и, когда тот схватил его, с силой дернул, подтянув невесомого Де Лурма к крыше башни, где Пони освободила его от магического воздействия. Граф упал, сильно стукнувшись, но тут же поднялся, охая от боли.

— Очень разумно, принц Мидалис, — заявил он, пытаясь хотя бы отчасти обрести утраченное достоинство. — Возможно, я замолвлю за тебя словечко королю Эйдриану.

Не успел он произнести имя Эйдриана, как Мидалис с силой ударил его по лицу.

— Хорошенько обдумай, в каком положении ты здесь оказался, граф Де Лурм, — сказал он. — Ты отрезан от сторонников, море теперь мое, а скоро моим будет и все королевство. Я не забуду ни твоей измены, ни того, как ты поступил с командиром гарнизона Прессо.

— Который был моим другом. — Пони подошла к съежившемуся графу, бросая на него яростные взгляды. — Наш разговор еще не окончен.

Нужно было уходить. Внизу столпилось уже множество солдат, и даже те трое, что находились на площадке, как будто обрели некоторую уверенность.

— И вы тоже хорошенько обдумайте свою позицию. — Женщина убрала меч в ножны и достала еще один магический камень, при виде которого солдаты в ужасе отпрянули. — Король Дануб мертв, но его род на нем не закончился. Эйдриан к нему не принадлежит и поэтому не имеет права быть законным королем Хонсе-Бира.

Схватив Мидалиса за руку, Пони воззвала к могуществу малахита, подбежала к краю башни и спрыгнула вниз. Как только они оказались в воздухе, женщина достала магнетит и использовала его энергию, чтобы их притянуло к чему-нибудь металлическому в поселке. Рука об руку они поплыли сквозь темную ночь.

Наконец они легко приземлились и бросились к берегу, слыша, как за спиной яростно трубят рога. С янтарем в руке отважная женщина вместе с Мидалисом заскользила по темной воде к поджидающей их «Сауди Хасинте».

— Нужно было сбросить его вниз, чтобы он разбился насмерть, — недовольно бросила Пони, как только они оказались в безопасности.

— Трусливое поведение графа, без сомнения, уронило его в глазах подчиненных, — ответил принц. — Если бы ты убила его, это могло бы привести к попытке мятежа, а она неизменно закончилась бы гибелью горожан. Сейчас у нас нет возможности оказать им поддержку — нет ни времени, ни сил, чтобы сражаться за Пирет Данкард. Наша цель на юге, ты помнишь об этом?

Женщина, вздохнув, вынуждена была согласиться.

— В Данкарде, как ты мог убедиться, есть люди, поддерживающие тебя. У графа Де Лурма наверняка возникнут проблемы.

— Пусть он с ними и разбирается, пока мы не в состоянии изменить ситуацию. Солдатам известно теперь о моих намерениях. Считаю, что мы одержали здесь немалую победу.

Пони не чувствовала подобной уверенности, но понимала, что кое-чего они, конечно же, добились. Тем не менее ее не оставляло желание снова проскользнуть на берег, вывести из строя вражеские батареи и покончить с Де Лурмом и другими командирами. А потом корабли Мидалиса практически беспрепятственно вошли бы в гавань острова… Нет, принц прав, вынуждена была признать она. Что им делать с солдатами, даже если те перейдут на сторону Мидалиса? На кораблях и так уже нет свободного места…

Да, ее друг прав. Пусть люди Эйдриана сидят на этом скалистом острове; чем дольше это продлится, тем сильнее окажется брожение в их рядах.

И пусть Де Лурм трясется от страха.

Пока не придет время.

ГЛАВА 37 НИТИ, ВЫДЕРНУТЫЕ ИЗ ПОКРОВА

— Мне было приказано вернуться сюда и убедить тебя в том, что мы вот-вот уйдем из-под стен города, — сказал Печтер Дан Тарк Бринн, Астамиру и другим командирам. — Ятол Де Хамман хочет пустить пыль в глаза, поскольку ждет через несколько недель подкрепление.

Глядя в глаза Дан Тарка, Бринн понимала, сколь противоречивые чувства его обуревают. Раскрывая ей намерения Де Хаммана, он предавал соотечественников, что приводило его в истинное смятение. И поступал этот человек так лишь потому, что действительно понял: в Бехрене сейчас властвует не ятол Ваадан, а аббат Олин из Энтела, действующий исключительно в интересах Хонсе-Бира. Ценой крови бехренцев Олин добивается расширения державы короля Эйдриана и усиления в его стране влияния церкви Абеля.

Тогайранка видела сомнение на суровой физиономии вечного скептика Таналака Кренка; в глазах остальных командиров отражался всплеск самых разнообразных чувств.

— Те, кто покинул лагерь Де Хаммана… — заговорила она наконец. — Как далеко они отступили?

— На расстояние всего часового марша, не больше, — ответил Печтер Дан Тарк. — Ятол Де Хамман считает, что опасно распылять силы, если существует возможность, что ты попытаешься вырваться из Дариан-Дариалла.

— Тогда зачем они вообще пошли на это? — вмешался в разговор Кренк.

— Затем, что ятол полагает: мы выйдем за городские стены, если посчитаем, что он начал отступление, — объяснил мистик.

— Его силы во много раз превышают наши, — возразил Таналак Кренк. — Удастся ли нам взять верх над ятолом, если выйдем из-под защиты городских стен?

— Да, сражение будет нелегкое, — сказала Бринн. — И все же мы победим.

На самом деле она не слишком верила в это, понимая, что дело не только в численном превосходстве Де Хаммана, но и в том, что его войско лучше вооружено; не следует также забывать о магических камнях монахов церкви Абеля, которые способны свести на нет эффективность действий Аграделеуса. Бринн знала, что в конечном счете они могут победить, поскольку, по ее мнению, один тогайранский воин, которым нет равных в конном бою, стоит по меньшей мере двух бехренцев, но это будет кровавая и трудная битва, из которой ее армия выйдет обескровленной. А ведь та часть армии Де Хаммана, которая якобы покинула лагерь, в самое короткое время способна вернуться под стены города, и надежда на это поможет продержаться тем, с кем ей придется вести бой.

Тогайранка испытывала угрызения совести из-за того, что ей приходилось использовать Печтера Дан Тарка, и все же полного доверия к бехренцу у нее не было: ведь он отправился к Де Хамману, чтобы доложить ему, что Бринн якобы готовится к защите города, а теперь вот вернулся и говорит вовсе не то, что от него ожидали.

Ее командиры начали перешептываться, в особенности те, кто искренне верил, что тогайру в состоянии победить бехренцев и гнать их до самой Хасинты.

— Пока ятол Де Хамман отослал слишком мало солдат.

Как только Бринн заговорила, все разговоры тут же смолкли.

— Если ты хочешь, — продолжала она, обращаясь к Дан Тарку, — чтобы мы выступили из Дариан-Дариалла и двинулись на Хасинту, чтобы поддержать ятола Ваадана, тебе придется убедить Де Хаммана в том, что мы слабее, чем ему кажется. Тогда он решит, что можно отослать большее количество солдат. Выступить мы сможем только при этом условии.

Услышав это предложение, Печтер Дан Тарк напрягся и словно ощетинился. А какой другой реакции можно было от него ожидать? Ведь она только что попросила бехренца сделать так, чтобы армия его страны оказалась близка к поражению!

— Если ты сделаешь так, я разгромлю Де Хаммана, — без всяких уверток продолжала тогайранка. — Но еще до этого ты отправишься в Хасинту и объяснишь тем, кто управляет городом, что тяжесть вины за надвигающееся бедствие целиком и полностью ложится на плечи аббата Олина. Ятол Ваадан должен знать, что, если он избавится от церковника из Хонсе-Бира, тогайру не станут препятствовать его усилиям по объединению Бехрена.

— Если меня сразу же не повесят за то, что я обманул ятола Де Хаммана, — угрюмо отозвался Печтер Дан Тарк.

Бринн вынуждена была признать, что опасения его вполне обоснованны. Если влияние аббата Олина в самом деле столь сильно, бехренца действительно могут казнить.

— Риск, на который ты идешь, оправдается, если ты добьешься цели, — сказал Астамир.

— Прислушайся к своему сердцу, Печтер Дан Тарк, — добавила женщина. — Ты ведь и сам понимаешь, что Бехрен сейчас не в руках бехренцев и угроза твоему отечеству исходит не от Бринн Дариель, а от короля Эйдриана. Я протягиваю тебе руку, чтобы мы вместе могли справиться с этим злом, и знаю, как тебе больно. Но другого выхода нет.

— Для того чтобы изгнать из страны аббата Олина, в жертву придется принести бехренских воинов…

— Да, это так, — только и могла сказать, тяжело вздохнув, тогайранка. — Но другого выхода у нас нет.

Изломанные стрелы молний раскалывали ночное небо, высвечивая бегущие по нему тучи. Волны бились о песчаный берег у Пирет Талме, подбрасывая альпинадорские баркасы и раскачивая большие боевые корабли. По палубам с яростной силой хлестал дождь.

Спасаясь от него, Пони и принц Мидалис поплотнее закутались в плащи, а вот Андаканавара, казалось, непогода ничуть не беспокоила, да и Смотритель лишь время от времени прерывал игру на волынке, энергично встряхивая головой.

— Странное у меня чувство, — заметил Мидалис. — Будто бы я прибыл сюда как завоеватель, хотя все здесь принадлежит мне по праву.

— Если нам удастся все задуманное, мы восстановим прежний порядок в мире, — заверила его Пони.

— Если, разумеется, шторм потопит не все наши корабли, — вставил кентавр и гулко расхохотался.

Остальные, не разделяя его веселья, продолжали сквозь пелену дождя смотреть на вздымающиеся волны, которые с грохотом обрушивались на берег, и темные громады кораблей. Они добрались сюда еще до того, как начался шторм, и были уверены — во всяком случае, надеялись на это, — что якоря выдержат. Тем не менее любая потеря могла оказаться роковой, с учетом и без того превосходящих сил противника.

Хорошим признаком было, однако, то, что шторм пришел из-за края материка, с просторов Мирианика. Ветер принес теплый южный воздух. Те, кто разбирался в капризах погоды в заливе Короны, что в полной мере относилось к капитану Альюмету и принцу, воспринимали шторм как предвестника весны, а это означало, что в скором времени их ожидает улучшение погоды на море.

Щурясь из-за дождя и ветра, Пони заметила вдалеке небольшой домик, в окнах которого поблескивали огни. Вскоре она и ее спутники оказались в приятном тепле и сухости крестьянского амбара. Кентавр держался недалеко от входа и продолжал играть, указывая путь Белли'мару Джуравилю. Дело в том, что, предприняв очередное путешествие в духе, Пони увидела эльфа. Джуравиль, также почувствовавший ее присутствие, попросил женщину сойти на берег. Оставалось надеяться, что он услышит мелодию, которую наигрывал Смотритель.

— Нужно продолжить путь еще до рассвета. — Принц Мидалис встряхнул мокрый плащ. — И раз уж мы высадились на берег, использовать эту возможность, чтобы захватить Пирет Талме.

— Тебе все равно не удержать крепости, — сказал Андаканавар. — Армия, завоевавшая ее для короля Эйдриана, может достаточно быстро сюда вернуться.

— Но можно захватить крепость и уйти, — возразил принц.

— Это даст понять Эйдриану, что ты не отказался от борьбы за трон. — Пони тоже сняла плащ, встряхнула влажными волосами и убрала упавшие на лицо пряди.

— Да, но также даст понять народу, что альтернатива узурпатору существует, — воскликнул Мидалис. — Мы нападем на Пирет Талме, захватим крепость и выбросим оттуда марионеток короля Эйдриана. Пусть они сообщат ему о поражении. И хотя Эйдриану не придется снова сражаться за крепость, поскольку, Андаканавар прав, нам все равно придется ее покинуть, это больно заденет его гордость.

Пони была полностью согласна с принцем. Подобную возможность нужно использовать при каждом удобном случае; она улыбнулась, вспомнив придуманное ею самой сравнение: следует ниточку за ниточкой выдергивать из покрова, которым Эйдриан накрыл Хонсе-Бир. Надо думать, потеря Пирет Талме произведет впечатление на тех, кто служит королю-узурпатору. Совершая путешествия в духе, Пони узнала, что солдаты береговой охраны Пирет Талме, как и их товарищи из Пирет Данкард, храня верность законному наследнику трона, оказали сопротивление Эйдриану.

Не успели они продолжить разговор, как Смотритель прервал игру и издал приветственный рев при виде миниатюрной фигурки, возникшей в дверном проеме. Белли'мар Джуравиль выглядел так, точно дождь вообще не коснулся его: пройдя сквозь бурю, он остался сухим.

Пони это, впрочем, ничуть не удивило.

Эльф вошел внутрь, и Пони тут же с помощью рубина воспламенила небольшую груду заранее собранных дров.

— Приятно видеть вас снова, друзья мои. — Джуравиль пожал руки Андаканавару, Мидалису и кентавру, а Пони заключил в объятия. — Я принес вам новости не только из страны к югу от гор, но и из вашего королевства.

— Как Бринн Дариель отнеслась к возможному союзу с нами? — поинтересовался принц Мидалис.

— Она опасается Эйдриана и монахов церкви Абеля, — ответил эльф. — Тот, кто занимает сейчас трон Хонсе-Бира, и его приспешники пытались скрывать захватнические намерения, но перешли все границы, напав на город, которым управляет тогайранка. Как раз сейчас она готовится к прорыву блокады и походу на Хасинту — хочет, ни более ни менее, добиться изгнания аббата Олина из Бехрена. — Джуравиль умолк, но никто не произнес ни слова, и невысказанный вопрос повис в воздухе. — Бринн Дариель будет рада поддержать принца Мидалиса. За пределами Бехрена, конечно, ее возможности ограничены, но если тогайранке и впрямь удастся добиться изгнания аббата Олина и тем самым нанести Эйдриану поражение в Бехрене, согласитесь, польза от этого будет немалой.

Пони вздохнула. По правде говоря, она надеялась на большее, надеялась, что Джуравиль принес новости о готовности тогайру отправиться морем в Энтел и принять участие в борьбе принца Мидалиса. Наверное, ожидать такого было совершенным безумием.

— И в самом деле немало! — воскликнул Мидалис, в отличие от нее, по-видимому, довольный услышанным.

— Я не сразу направился сюда, — продолжал эльф, — ведь мои лазутчики, что собирают для нас сведения, разбросаны по всему Хонсе-Биру. — Достав из-под плаща грубо набросанную карту Хонсе-Бира, он бережно развернул ее на земле у костра. — Король Эйдриан движется маршем из Энтела в Урсал и сейчас пересекает провинцию Йорки. — Джуравиль повел пальцем по карте. — Он отправил большое воинское подразделение на север, подавлять сопротивление между Пирет Талме и Палмарисом, и еще несколько отрядов скапливаются южнее Санта-Мер-Абель.

— Завоевание этого аббатства чрезвычайно важно для нашего противника, — заметил принц Мидалис.

— У Эйдриана имеется несколько слабых мест, — сказал Джуравиль.

Остальные с улыбкой переглянулись.

— Я же говорила, тол'алфар — бесценные помощники, — заявила Пони.

— Да, было бы неплохо наносить удары по этим слабым местам, — сказал принц, — и скрываться, прежде чем неприятель успеет должным образом ответить на них.

— Именно так Бринн Дариель воевала в Бехрене, — сообщил эльф. — А потом, выигрывая одно небольшое сражение за другим, долго не подпускала их к завоеванному ею городу, пока бехренцы не поняли, что война обходится им слишком дорого, чтобы стоило продолжать ее.

— Эйдриана, однако, мы таким способом не одолеем, — сказал Мидалис. — Он не отступится. Рано или поздно нам придется встретиться с ним лицом к лицу.

— Верно, — согласился Смотритель. — Но когда еще это настанет! А до тех пор, думаю, нужно брать то, что под рукой.

— Разумеется, — ответил принц и посмотрел на Джуравиля.

— Аббатство Сент-Гвендолин сейчас практически беззащитно, — продолжал эльф. — Большинство братьев так и не перешли на сторону Эйдриана, и монастырь практически опустел. Маркало Де'Уннеро изо всех сил старается заполнить образовавшуюся пустоту, но в его распоряжении не так много людей. В основном все новоиспеченные монахи сейчас передвигаются вместе с войсками и проходят спешное обучение применению магии камней.

— Удивлена, что кто-то поддается посулам этого пса Де'Уннеро! — При одном упоминании ненавистного имени голос Пони зазвенел от гнева.

— Солдаты Эйдриана поддерживают видимость защиты на побережье рядом с Сент-Гвендолин, — продолжал Джуравиль. — Однако это действительно всего лишь видимость, потому что фортификационные сооружения защищать некому. И еще: они погасили два маяка рядом с аббатством, в надежде, надо полагать, что любое приблизившееся к берегу судно разобьется о скалы. Однако мои лазутчики будут в течение нескольких дней зажигать там факелы, чтобы вы смогли подойти к этому месту.

— Помощь твоего народа невозможно переоценить, мой добрый Джуравиль, — заметил принц Мидалис. — Это дает мне надежду.

— Сент-Гвендолин имеет смысл захватить без промедления, — закончил эльф. — Там мы встретимся с вами. За это время я рассчитываю получить известие о том, что Бринн Дариель вышла из Дариан-Дариалла и движется к Хасинте. Тогда и согласуем наши последующие действия.

— Первой падет крепость Пирет Талме, — непреклонно заявил принц. — А за ней Сент-Гвендолин.

Джуравиль встал и поклонился.

— В таком случае я возвращаюсь к Бринн. Поторопись и нанеси удар со всей силой, принц Мидалис. На тебя надеются не только жители Хонсе-Бира.

Снова поклонившись, эльф поднял руку с лежащим на ладони сверкающим изумрудом и исчез.

Пони понимала, что Мидалисом владеет яростное желание как можно скорее выполнить задуманное.

— Терпение, друг мой. — Она положила ему на плечо руку. — Терпение, и победа останется за нами.

— Твой посредник действовал неплохо, — сообщил Бринн Лозан Дайк. — Не знаю уж, что там Печтер Дан Тарк наговорил ятолу Де Хамману, но реакция последовала незамедлительно. Уже отошедшие от города бехренские силы отведены еще дальше, и значительная часть армии заняла оставленные ими позиции.

— А что насчет монахов? — спросила тогайранка. — И баллист, способных поразить дракона?

— Все пока на местах, за исключением того, что главный среди монахов отбыл — в Хасинту, надо полагать.

Бринн задумалась. Она-то знала совершенно точно, что именно сделал Печтер Дан Тарк, поскольку долго инструктировала его, прежде чем отослать из Дариан-Дариалла. Он сказал Де Хамману, что, поскольку тот отвел часть войск не так уж далеко, тогайру опасаются возможности их быстрого возвращения и потому не рискуют ослабить защиту. А также, что если защитники Дариан-Дариалла начнут опасаться, что бехренцы просто стараются выиграть время и дождаться подкрепления, то они сами нанесут удар. Фактически Дан Тарк сказал ятолу правду, но при этом создал обманчивое впечатление, будто определенными действиями опасения тогайру можно свести к минимуму и тогда они будут сохранять выжидательную позицию.

В результате войско ятола Де Хаммана растянулось еще больше, но при этом он допустил ошибку, отведя значительные силы за те пределы, откуда было невозможно быстро вернуть их назад. Раньше, в случае прорыва из-за стен Дариан-Дариалла, бехренцы держались бы стойко, зная, что вот-вот подоспеет подмога; теперь же те, кто остался на позициях вокруг города, могли рассчитывать только на свои силы.

Однако Бринн понимала: чтобы в полной мере воспользоваться преимуществами этой ситуации, действовать надо быстро. Поэтому она почувствовала облегчение, когда в тот же день из Хонсе-Бира вернулся Джуравиль. Мало того что тот принес утешительные новости о северных союзниках Бринн по борьбе с Эйдрианом, которым удалось за это время кое-чего добиться; у эльфа был волшебный камень, изумруд, и она рассчитывала с его помощью сделать наступление более эффективным.

Тем же вечером, едва лишь солнце опустилось за горизонт и на небе загорелись первые звезды, Белли'мар Джуравиль приступил к действиям. Первым он перенес Астамира, опустив его рядом с группой док'алфар позади основных сил Де Хаммана, около палаток, где разместились абеликанские монахи. Следующим эльф туда же доставил дракона.

Осуществив около сорока перебросок, Джуравиль почувствовал, что силы его истощены. Тем не менее он присоединился к мистику, Аграделеусу и док'алфар, не желая оказаться в стороне от того, что должно было произойти этой ночью. Он остался с Астамиром и драконом, а эльфы выдвинулись вперед, уничтожая выставленные вокруг лагеря дозоры.

Незадолго до рассвета южные и восточные ворота Дариан-Дариалла широко распахнулись; один отряд тогайру, возглавляемый Бринн, двинулся на восток, второй, ведомый Таналаком Кренком, на юг. В тот же момент мистик, Джуравиль и док'алфар ворвались в одну из палаток, в которой размещались монахи. Астамиру это задание было сильно не по душе, но в их положении брать пленников не представлялось возможным. Он старался не убивать людей, а лишь выводить их из строя; тем не менее, когда нападающие покинули палатку, четверо из пяти монахов были мертвы, а в пятом жизнь едва теплилась.

Действующего в соседней палатке Аграделеуса подобные — да и никакие другие — сомнения не мучили. Отшвырнув единственного охранника, так что бедняга отлетел в сторону футов на тридцать, дракон ворвался внутрь и набросился на полусонных испуганных монахов. Аграделеус пребывал сейчас в ипостаси, представлявшей собой нечто среднее между человеком и огромной двуногой ящерицей, но силой обладал по-прежнему неимоверной. Мощным ударом когтистой лапы он сломал шею одному монаху, чешуйчатой ногой с такими же длинными когтями вспорол живот второму.

И выскочил из палатки как раз в тот момент, когда из другой выбежали мистик, Джуравиль и остальные. По всему лагерю трубили рога, солдаты как безумные выскакивали из палаток и сломя голову мчались на позиции.

Глядя на них, Астамир отметил, насколько более профессионально действовали солдаты Хонсе-Бира. Однако лишь недавно влившихся в армейские ряды, едва обученных крестьян было гораздо больше; сейчас они тряслись от страха и плохо соображали, что нужно делать.

Два отряда тогайранцев наступали яростно и быстро.

Кости Аграделеуса затрещали, разрывая чешуйчатую шкуру, — дракон приобретал свою естественную форму.

Только увидев поднявшегося в воздух дракона, бехренцы поняли, что подверглись нападению с тыла. Все еще туманный утренний воздух прорезали крики, требующие развернуть баллисты и уничтожить крылатое чудовище.

Однако никаких действий в ответ на них не последовало — усилиями док'алфар почти все расчеты осадных машин были выведены из строя.

Тогайру прорвали первую линию обороны практически без сопротивления; бехренцы, казалось, были мало озабочены тем, чтобы сражаться, почти все они пытались бежать с поля боя. Отряд Бринн, однако, вынужден был задержаться, столкнувшись с двумя подразделениями «медведей»: те стояли, сомкнув щиты и выставив перед собой копья.

Однако Аграделеус, пролетев над ними, огненным дыханием обдал их позиции, и последний очаг сопротивления был сломлен.

Дракон летал без всяких опасений, не обращая внимания на не причинявшие ему особого вреда стрелы и отвечая на каждую угрозу струей пламени или сокрушительным ударом когтистой лапы.

Когда солнце поднялось над горизонтом, Бринн верхом на Крепыше расположилась на возвышенности, откуда открывался прекрасный обзор. Печтер Дан Тарк выполнил свою задачу — бехренцы оказались застигнутыми врасплох. Лишившись возможности сбить дракона, имея в тылу искусно действующего неприятеля, бехренцы почти не сопротивлялись, разбегаясь во все стороны по пустыне.

По восточной дороге быстро приближалась покинувшая ранее позиции часть бехренской армии, но и их удалось обратить в бегство и рассеять. Совершенно неожиданно для себя они обнаружили, что неприятель превосходит их числом; а ведь против них выступали воины тогайру, известные яростью и мощью. Хуже того, возвращающиеся к городу бехренцы увидели парящего над собой дракона; и по совершенно непонятной причине никто не предпринимал попыток сбить чудовище.

Вскоре Астамир подвел к тогайранке выглядящего совершенно подавленным Печтера Дан Тарка и связанного, но тем не менее донельзя разъяренного ятола Де Хаммана.

— Предательство! — завопил ятол при виде Бринн. — У нас же было объявлено перемирие!

— Ты сделал вид, что у нас перемирие, но лишь для того, чтобы выиграть время, дождаться подкрепления и напасть на Дариан-Дариалл, — спокойно ответила она.

— У тебя нет доказательств!

— Мне они не нужны. Я опираюсь на данные моих лазутчиков и внутренний голос.

— Готовься к войне, Бринн Дариель. — Взбешенный ятол прямо-таки кипел от злости. — И помни, это ты развязала ее!

Тогайранка слезла с Крепыша, приблизилась к Де Хамману и остановилась, пристально глядя ему в глаза.

— Нет, это ты ее развязал — по указке аббата Олина из Хонсе-Бира. Можешь сколько угодно изображать невинность, я знаю правду. — Она подошла к нему почти вплотную, так что ятол почувствовал ее горячее дыхание на лице. — Запомни: Тогай свободен, и Дариан-Дариалл — мой. Я поклялась защищать своих людей любой ценой, и если для этого потребуется жизнь бехренца, все равно, мужчина то, женщина или ребенок, это меня не остановит. Если потребуется, я без колебания велю Аграделеусу сровнять с землей любое бехренское поселение. Ты плохо запомнил уроки прошлой войны между нами, ятол Де Хамман.

Бринн перевела взгляд на залитое солнечным светом поле битвы; ятол невольно проследил за ее взглядом.

И увидел ряды лежащих тел бехренцев, мертвых и раненых. И стервятников, уже расхаживающих по песку в ожидании утреннего пиршества.

Снова переведя взгляд на Де Хаммана, тогайранка заметила, что ятол сник, наконец-то осознав весь ужас поражения.

— Аббат Олин стремится обрести власть над Бехреном и ради этого послал тебя завоевывать Тогай, — холодно сказала она.

— Ты же вместе с ним сражалась против ятола Бардоха! — возразил Де Хамман.

— Да, я сражалась с этим псом Бардохом, но поддерживая ятола Маду Ваадана, — поправила его Бринн.

— Аббат Олин — друг…

— …королю Эйдриану, а не Бехрену, и ты прекрасно это знаешь.

Ятол Де Хамман перевел взгляд на поле боя, где продолжали сражение жалкие остатки его войска. Солдатами руководило не стремление организовать хоть какую-то оборону, а скорее ощущение животного ужаса, так похожее на его собственное состояние.

— Бехрен скатится к хаосу, — запричитал он. — Без помощи со стороны Хасинты провинции снова передерутся между собой.

— Я предпочту подобную неприятность воцарению здесь абеликанских монахов.

Тогайранка сделала знак Астамиру. Тот оттащил ятола к другим пленникам, которых сгоняли сюда с поля боя. Бринн бросила сочувственный взгляд на несчастного, совершенно раздавленного горем Печтера Дан Тарка.

— Ты сделал мудрый выбор, — сказала она. — В конечном счете он, поверь мне, обернется благом для твоего народа. Знаю, сейчас, когда столько твоих соотечественников лежат здесь мертвыми, тебе трудно поверить в это…

Она смолкла, когда бехренец внезапно отскочил в сторону, выхватив из-под плаща длинный тонкий кинжал.

— Освободи их! — угрожающе взмахнув им, произнес Дан Тарк.

Тогайранка тут же встала в боевую стойку.

— Ты сошел с ума! — выкрикнула она в ответ. — У тебя нет ни единого шанса!

Бехренец, однако, не уступал.

— Освободи их, — повторил он уже спокойнее. — Ты обещала!

Бринн в замешательстве выпрямилась и опустила меч.

И ахнула, увидев, что Печтер Дан Тарк, с видом покорности судьбе, внезапно вонзил кинжал себе в грудь, зашатался и начал падать навзничь.

Женщина бросилась к нему и подхватила, удерживая от падения на песок. Позвала на помощь, но тут же поняла, что ничего сделать уже нельзя. Прижимая к себе безвольно обмякшее тело бехренца, она снова и снова твердила ему, что обещает: Бехрен будет свободным. Тогайранка не знала, слышал ли он ее, потому что, отодвинувшись, увидела, как жизнь уходит из его глаз.

Тогда Бринн сморгнула набежавшие слезы, бережно положила тело Печтера Дан Тарка на песок, подошла к Крепышу и вскочила в седло.

День только начинался; им теперь предстоял марш на Хасинту.

Едва утренний свет позволил защитникам Пирет Талме разглядеть, сколь мощная армада надвигается на них, как солдаты побросали оружие, предпочтя сдаться.

Взяв с них единственное обещание, что они не поднимут больше против него оружие, принц Мидалис приказал вывести их на дорогу и отпустить. Потом его люди захватили из крепости все, что могло пригодиться, — продовольствие, оружие, доспехи. Корабли покинули остров еще до полудня. Обогнув выступ материка, они двинулись вдоль восточного побережья Хонсе-Бира.

Погода благоприятствовала продвижению вперед, и на пятый день после того, как Джуравиль расстался с ними, эскадра принца под прикрытием ночи подошла к берегу севернее аббатства Сент-Гвендолин. Как Джуравиль и обещал, эльфы на берегу установили факелы, указывавшие им путь. Вскоре объединенные силы Вангарда и Альпинадора вступили на материк.

В отличие от гарнизона Пирет Талме, находящиеся в Сент-Гвендолин солдаты и монахи оказали им сопротивление. Братья попытались отразить атаку, используя магическую силу камней, но Пони, зажав в руке солнечный камень, заставила погаснуть пущенные ими огненные стрелы, а потом с помощью графита обрушила на монахов собственные молнии, расшвыряв защитников аббатства.

Взятием ворот руководили Андаканавар и Брунхельд. Тут ни к каким ухищрениям не прибегали; альпинадорцы просто взломали преграду, и немногочисленные защитники в ужасе разбежались, прячась в лабиринтах подземных помещений монастыря.

Когда Джуравиль прибыл к принцу Мидалису, аббатство Сент-Гвендолин уже капитулировало.

— Хорошие новости с юга, — сообщил эльф. — Бринн разгромила армию, осаждавшую Дариан-Дариалл.

— И как же ей это удалось? — спросила Пони.

— Среди ее врагов нет единства, — сказал Джуравиль, — и Бринн научилась использовать это. У тогайранки прекрасные советники, да она и сама достаточно умна, чтобы понимать истинные мотивы человеческих поступков.

— Интересно, что она, в таком случае, думает об Эйдриане? — поинтересовался Мидалис.

Эльф оставил этот вопрос без ответа.

— Мы разослали в ближайшие селения вестников, которые расскажут о возвращении принца Мидалиса, — сказала Пони. — Чтобы люди знали, что существует сопротивление Эйдриану, и могли надеяться на возрождение королевства.

Пока женщина говорила, Джуравиль внимательно вглядывался в ее лицо, почувствовав под маской внешней решимости скрытое смятение.

— Или чтобы предупредить их о том, что вот-вот вспыхнет новая война? — спросил эльф.

— И это, конечно, тоже… — Пони вздохнула.

По лицу сидящего рядом с ней принца можно было догадаться, что эти слова поразили его.

— Боюсь, ты возлагаешь слишком большие надежды на простой народ Хонсе-Бира, — прямо ответил Джуравиль на его невысказанный вопрос. — Все твои проблемы, как мне кажется, чрезвычайно далеки от них. Больше всего они хотят мира и спокойствия в своих селениях.

— Но ведь ты сам говорил, что крестьяне со всех сторон стекаются в армию Каласа, — возразил Мидалис.

— Это так, — сказал эльф. — Народ Хонсе-Бира не похож на наших друзей из Альпинадора, — он уважительно поклонился Брунхельду и Андаканавару, — и на бехренцев не похож, а уж тем более на тогайру. На протяжении многих столетий в королевстве не было раздоров и смут, и здешние обыватели привыкли к миру и благоденствию. Урсал и Санта-Мер-Абель защищали людей, мудро — так они считали почти всегда — руководили ими, и это всех устраивало. С появлением Бринн Бехрен переживает нечто подобное тому, что творится сейчас в Хонсе-Бире, хотя, конечно, и не в такой степени. Когда власть правителя Чезру пала, людей охватило смятение. Чезру безраздельно правил Бехреном, и все же внутри отдельных племен по-прежнему сильны старые связи. В Хонсе-Бире же народ поистине един и потому крайне зависим от власти.

Он умолк.

— И вот сейчас они выбиты из колеи и серьезно напуганы, — продолжил через какое-то время Джуравиль. — И ты поступаешь правильно, демонстрируя им, что королевский род Урсалов не угас со смертью короля Дануба и его сыновей. И все же, основываясь на донесениях лазутчиков и собственных наблюдениях, я предостерегаю тебя: не рассчитывай, что простой народ Хонсе-Бира поднимется против Эйдриана. С гвардейцами Бригады Непобедимых и королевскими солдатами за спиной он практически неуязвим.

Принц Мидалис кивнул в знак согласия.

— Именно поэтому мы наносим удары при любой возможности. Мы будем добиваться поддержки народа, медленно, постепенно размывая кажущееся непоколебимым влияние Эйдриана, — сказал он.

— И именно поэтому ты должен как можно скорее перебросить войска в Хасинту, на помощь Бринн, — заявил Джуравиль. — Вместе вы сможете нанести ему еще одно сокрушительное поражение.

Все взгляды обратились на принца, на лице которого возникло скептическое выражение.

— Ты хочешь, чтобы я воевал на стороне бехренцев и тогайру против собственного народа? — спросил он.

— Против короля Эйдриана, — поправил его эльф. — Разве не этим ты занимаешься? Разве не поэтому захватил Пирет Талме и Сент-Гвендолин?

— Ты хочешь, чтобы я стал союзником другого государства против Хонсе-Бира, — уточнил Мидалис с возросшей уверенностью в голосе. — Здесь, знаешь ли, есть существенное различие, и народ Хонсе-Бира определенно почувствует его, даже если ты не в состоянии.

Все долго хранили молчание. Наконец Джуравиль перевел взгляд на Пони.

— Может быть, тебе следует подойти к проблеме шире, думая не только о том, как это будет воспринято в Хонсе-Бире, — сказала она, прикасаясь к руке Мидалиса.

— Известие о нашем участии в войне на территории южного соседа будет воспринято резко отрицательно, в этом нет никаких сомнений, — возразил принц. — Что подумают матери и дети, когда узнают, что их мужья и отцы, их братья и сыновья погибли в сражении с моим войском?

Женщина покачала головой.

— Как ты можешь претендовать на роль короля Хонсе-Бира, если считаешь допустимым, чтобы наше королевство без объявления войны нападало на соседа? — спросила она. — Если позволить Эйдриану, выразителем идей которого выступает аббат Олин, развязать крупномасштабную войну, в ней погибнет гораздо большее число твоих соотечественников. Не говоря уж о ни в чем не повинных жителях Бехрена и храбрых воинах тогайру, поднявшихся против завоевателей.

Принц Мидалис отпрянул, покачав головой.

— Прежде всего следует добиться, чтобы на нашу сторону перешел герцог Брезерфорд. Этот человек знает, что переступил через что-то главное в своей душе, хоть и пытается, наверное, убедить себя в обратном, — закончила Пони. — А после этого мы сможем остановить аббата Олина.

— Что же, тогда в путь, — сказал после некоторого раздумья принц.

ГЛАВА 38 НАДЕЖДЫ СБЫВШИЕСЯ И НЕСБЫВШИЕСЯ

Браумин Херд чувствовал себя лучше — физически, но отнюдь не душевно, учитывая известия, просачивающиеся извне. Палмарис, если им верить, был полностью в руках короля Эйдриана, а герцог Калас триумфальным маршем прошел по стране. Бывший епископ Палмариса стоял на широкой лестнице в зале для аудиенций Санта-Мер-Абель, глядя на огромное окно, где витраж изображал воздетую к небу руку Эвелина.

Нетленная рука несла в себе обещание вечной жизни, которой столь жаждало сердце Браумина, поскольку он чувствовал, что смерть его, похоже, не за горами. Армия короля Эйдриана приближалась к Санта-Мер-Абель, почти не встречая сопротивления. Глядя на витраж, Браумин Херд мысленно перенесся на много лет назад, в те дни, когда в подземельях этого самого аббатства он слушал, как магистр Джоджонах пересказывает слухи об Эвелине, Элбрайне и наступлении демона-дракона. Он вспоминал бегство из Санта-Мер-Абель, обезумевшего отца-настоятеля Маркворта, братьев Виссенти, Кастинагиса и Делмана. Виссенти, его дорогой друг… Какое счастье, что ему удалось невредимым выбраться из Палмариса! Что касается магистра Делмана, Браумин надеялся, что тот благополучно достиг аббатства Сент-Бельфур в далеком Вангарде. Он знал: как человек преданный, тот останется с принцем Мидалисом, если понадобится, до последнего.

Внимание Браумина привлек стук каблуков по твердому полу. По мерному, ровному шагу он понял, что это отец-настоятель Фио Бурэй, еще до того, как тот возник перед ним.

— Одобряешь? — спросил Бурэй, тоже глядя на огромное окно.

В его голосе отчетливо прозвучали неуверенные нотки. Браумин понимал, в чем тут дело. Рядом с воздетой к небу рукой Эвелина маячила еще одна фигура — однорукого монаха абеликанского ордена.

— Все наши деяния тускнеют перед тем, что сделал брат Эвелин, — отозвался Браумин.

Явно испытывая неловкость, Фио Бурэй переступил с ноги на ногу.

— Со временем я и сам пришел к пониманию этой истины, — после долгой паузы произнес он.

— Знаю. — Браумин пристально посмотрел на отца-настоятеля, и тот в конце концов тоже перевел на него взгляд, оторвавшись от созерцания окна. — Эта картина прекрасна. Мастера превзошли самих себя, что неудивительно, ведь они изображали, возможно, величайшее чудо в истории человечества. И очень к месту, — добавил он, чувствуя, что Бурэй нуждается в словах утешения в это тяжкое время, — что здесь мы можем видеть и монаха, ставшего впоследствии отцом-настоятелем, оказавшегося способным предвидеть столь значительное событие. А то, что на твоем лице изображены и сомнения, и нежелание отправляться в Барбакан, чтобы приобщиться к этому чуду, придает всей картине еще большую выразительность и силу воздействия.

— Ты крайне любезен, — ответил отец-настоятель.

Браумин Херд снова посмотрел на окно.

— Мало кого из нас обходят стороной сомнения, — сказал он. — Бывает, мы сомневаемся даже в своей вере и своих принципах, в особенности если нашей жизни угрожает опасность. Конечно, это в полной мере относится и к Эвелину Десбрису. Ты знаешь, что, когда Джилсепони нашла его, он пил горькую?

Фио Бурэй издал смешок, совершенно нехарактерный для этого в высшей степени серьезного человека.

— Истинное чудо Эвелина — его дар понимания, — продолжал Херд. — Он сознавал, что церковь Абеля должна существовать в первую очередь для людей. Он был уверен, что священные магические камни не должны использоваться исключительно для нужд церкви, но мудро и с осторожностью служить всем людям. Полагаю, его охватил настоящий ужас, когда он лицом к лицу столкнулся с демоном-драконом. На мгновение по крайней мере. Потому что он знал, что смотрит в глаза собственной смерти.

— Но он не отступил, во благо всего мира, — сказал отец-настоятель Бурэй.

— Как и мы не отступим, брат, — произнес Браумин Херд.

— Этим утром вернулся один из моих посыльных, — сообщил Бурэй. — Вручил мне так и оставшийся нераспечатанным документ, объявляющий Эвелина святым. Вынужден признать, я слишком затянул с этим. Следовало давным-давно закончить процесс канонизации — или, по крайней мере, ускорить его, когда стало известно о восхождении на престол Эйдриана и возвращении Маркало Де'Уннеро. Боюсь, многие мои гонцы попали в плен или обратились в бегство, охваченные ужасом перед наступающей тьмой, которую несет с собой Эйдриан. Люди так ничего и не узнают…

— Узнают, — уверенно ответил Браумин. — Истину не спрячешь, по крайней мере надолго. Помнишь магистра Джоджонаха и примкнувших к нему заговорщиков, среди которых был и я?

— Помню, — в замешательстве и даже со страхом в голосе подтвердил Фио Бурэй.

«Наверное, вспомнил, что в свое время с одобрением высказывался о казни магистра Джоджонаха, как и многие другие последователи отца-настоятеля Маркворта», — подумал Браумин.

— Может, это второе подлинное чудо Эвелина, — продолжал Браумин. — Каждому из нас свойственно также и заблуждаться. Эвелину Десбрису было не чуждо ничто человеческое, в том числе и грехи; я не сомневаюсь, что он на самом деле причастен к гибели магистра Сигертона. И тем не менее Бог, очевидно, простил его, иначе как можно объяснить то, что мы называем чудом завета Эвелина? Все мы дети милосердного Господа.

— Де'Уннеро иначе смотрит на это. Его Бог мстителен и жесток.

— Тогда будем надеяться, что наш Бог не только милосерден, но и справедлив.

На измученном лице отца-настоятеля Бурэя возникла бледная улыбка.

— Работа по укреплению обороны продолжается? — спросил Херд.

— Днем и ночью. Более тысячи крестьян укрылись в Санта-Мер-Абель, напуганные маршем герцога Каласа. Всех их обучают обращаться с оружием, что позволит освободить братьев и дать им возможность полностью сосредоточиться на применении магических камней.

— Позволь напомнить тебе, что аббатство Санта-Мер-Абель никогда не сдавалось, — сказал Браумин. — Ни одному врагу. Ни огромному флоту поври, атаковавшему нас во времена войны с демоном-драконом. Ни ордам гоблинов, напавших на цивилизованные страны во времена отца-настоятеля Дес'кута. Ни заблудшему отцу-настоятелю Далеберту Маркворту. Ни чуме, во всех ее проявлениях. Стены нашего монастыря крепки, но еще крепче наша вера.

— Прекрасные слова, брат, — заявил Фио Бурэй. — Когда под эти стены придет король Эйдриан, мы повторим их вместе, так громко, чтобы услышали все.

Браумин Херд еще долго оставался в зале для аудиенций, глядя на величественное изображение простертой руки Эвелина и вспоминая решения, принятые в поворотные моменты своей жизни.

Он был убежден, что Санта-Мер-Абель и весь абеликанский орден столкнулись сейчас с величайшим вызовом в истории церкви и всего человечества. Он не верил, что стены монастыря выстоят под натиском вихря, имя которому Эйдриан, и не рассчитывал дожить даже до осени.

Однако в душе Браумина Херда царил мир.

— Пирет Талме, а теперь вот Сент-Гвендолин. — Герцог Калас раздраженно скомкал пергамент и сделал шаг к гонцу, принесшему огорчительные известия о победе принца Мидалиса. Тот побледнел и в страхе отпрянул. — Я ведь предупреждал, что нужно было оставить там более многочисленные гарнизоны.

— Судя по донесениям, армия принца Мидалиса не столь уж велика, — заявил генерал Блаксон Тре'фелаус, один из лучших и самых опытных офицеров Бригады Непобедимых. — До Сент-Гвендолин не более трех дней пути. Мы могли бы…

Даже не дав ему закончить фразу, Калас покачал головой.

— Принца Мидалиса там уже нет, как и в Пирет Талме, — сказал он.

— Потому что он понимает — ему против нас не выстоять.

— И наносит нам удары, надеясь расшатать поддержку, которую народ оказывает королю Эйдриану, — заметил герцог. — Если бы мне довелось оказаться в столь незавидном положении, как у него, я действовал бы так же.

— Его положение и впрямь незавидное, поскольку все эти мелкие победы ничего не стоят, — пожал плечами Тре'фелаус. — Но Мидалису рано или поздно придется встретиться лицом к лицу с королем Эйдрианом.

— Где сейчас король? — осведомился герцог Калас.

— По последним донесениям, в Урсале, вместе с Де'Уннеро, — ответил генерал. — Хотя, полагаю, сейчас он уже снова находится в пути. Скорее всего, король желает присутствовать при падении Санта-Мер-Абель.

Калас покачал головой.

— Мы еще до его прибытия подойдем к воротам аббатства. Надо будет разместить катапульты вдоль побережья, по обеим сторонам от монастыря. Принц Мидалис, возможно, рассчитывает высадиться на берег где-нибудь неподалеку от Санта-Мер-Абель. Мы должны помешать ему сделать это.

— Думаешь, от Сент-Гвендолин он повернет на север?

— Без сомнения, — ответил герцог. — Приближается лето, самая благоприятная пора для мореплавания. То, что принц Мидалис бросил захваченные им крепость и аббатство, показывает, что он отдает себе отчет в собственной слабости. Ему требуется помощь, и, поскольку доступ к Пирет Данкард для него закрыт, остается лишь Санта-Мер-Абель… Пошлите сообщение в Палмарис, — распорядился он. — Пусть наши корабли немедленно идут к Санта-Мер-Абель.

— У принца Мидалиса, по словам самого короля Эйдриана, внушительная эскадра, — предостерег Каласа Блаксон Тре'фелаус.

— Мы не станем навязывать Мидалису бой на море, — ответил герцог Калас. — Но и его высадку у Санта-Мер-Абель не допустим, разрушив причалы подле аббатства. А наши корабли и береговые катапульты не дадут эскадре принца подойти к берегу.

— И тогда Санта-Мер-Абель окажется в полной изоляции, — подытожил его рассуждения генерал Блаксон.

Герцог Калас расправил плечи.

— Именно так.

Виссенти Мальборо вошел в личные покои Браумина Херда и сообщил о появлении гостя, причем — тут магистр слегка запнулся — это… м-м-м… дама. Бывший епископ удивился. Он удивился еще больше, когда явно чувствующий себя не в своей тарелке магистр Виссенти ввел в покои То'эль Даллию, миниатюрную эльфийку.

— Ты… из народа Джуравиля? — запинаясь, как прежде Виссенти, спросил Браумин. — Как… Что ты здесь делаешь?

— Тол'алфар приняли решение действовать заодно с нами, — пояснил магистр. — Они выступают в роли лазутчиков и осуществляют связь между Санта-Мер-Абель, армией принца Мидалиса и еще одним потенциальным нашим союзником, сражающимся ныне в Бехрене против аббата Олина.

— В Бехрене?

— У Эйдриана загребущие руки, — ответила То'эль Даллия. — Слишком загребущие, будем надеяться.

— Известия одновременно и хорошие, и плохие, — продолжал магистр Виссенти. — Принц одержал три победы, не имеющие, возможно, серьезного веса, но сейчас он рассчитывает одержать четвертую, уже гораздо более значительную. Однако принц далеко на юге, а герцог Калас с армией приближается к Санта-Мер-Абель. В ближайшее время помощи от принца Мидалиса ожидать не приходится.

— И если принц в самом деле одержит победу на юге, Эйдриан, скорее всего, нанесет особенно мощный удар по Санта-Мер-Абель, — добавила эльфийка.

— Ты говоришь так, словно хорошо знаешь его, — заметил Браумин.

— Это действительно так. Я обучала его в Эндур'Блоу Иннинес. Пыталась сделать из него рейнджера, хотя, к сожалению, по своему темпераменту он не годился для этого. Этот человек принес страшное несчастье моему дому, моему народу и накроет тьмой весь мир, если мы не сможем остановить его. — Эльфийка с мрачным видом посмотрела в глаза Браумину Херду. — И вы должны остановить его здесь.

— Ты уже беседовала с отцом-настоятелем Фио Бурэем?

— Да, — вмешался в разговор Виссенти. — Стражники у ворот аббатства, которые едва не напали на нее, когда она совершенно неожиданно появилась перед ними, провели… м-м-м… даму к нему, когда она им все объяснила.

— Я не удивлен действиями стражников. Эльфы — это же живая легенда. Мне понятен охвативший их трепет! — заметил Браумин.

— Вскоре мы встретимся с отцом-настоятелем Бурэем еще раз, чтобы окончательно привести в соответствие наши планы, — сказала То'эль Даллия. — Но я хотела увидеться именно с тобой, потому что ты для тол'алфар не являешься чужим, как большинство людей. Джилсепони всегда высоко ценила епископа Браумина Херда.

— Не так высоко, как бывший епископ Браумин ценит Джилсепони… Все это в высшей степени удивительно. — Браумин Херд покачал головой и провел рукой по редеющим волосам. — Но я рад, очень рад. Если Эйдриан овладеет Санта-Мер-Абель, разделаться с принцем Мидалисом будет для него лишь проблемой времени. Кто тогда сможет выступить против него?

— Мы будем держаться, — заявил Виссенти. Зубы магистра постукивали, и он слегка вздрагивал, но не от страха, а от извечной нервозности. — Этот Эйдриан еще пожалеет, что ему вообще пришло в голову напасть на Санта-Мер-Абель!

— Будем надеяться, брат. — Браумин ободряюще похлопал друга по плечу. — Будем надеяться. Это единственное, что нам осталось.

Наступил день, когда войско под предводительством герцога Каласа вплотную подошло к стене аббатства Санта-Мер-Абель и разбило подле нее лагерь. Армия была столь велика, что ей не составило труда охватить монастырь, стоящий на берегу темных вод залива Всех Святых, полукольцом с севера на юг.

Где-то в центральной части этого полукольца, прямо напротив ворот аббатства, располагался герцог Калас, ожидавший сообщения о приближении кораблей из Палмариса. Калас сгруппировал штурмовые отряды из бывших крестьян, за ними выступали Непобедимые и королевские солдаты.

Напасть на причалы Санта-Мер-Абель с суши он не мог, поскольку те находились существенно ниже восточной стены аббатства, построенной на обрывистом утесе.

Ранним утром следующего дня стали видны паруса приближающихся кораблей.

Заработали катапульты, посылая огромные каменные глыбы за стену аббатства.

Ответные действия со стороны Санта-Мер-Абель выглядели не менее впечатляюще; ряды штурмующих буквально выкашивали ослепительные молнии, пылающие магические шары и хорошо пристрелянные баллисты. Наступающие гибли во множестве, но продолжали штурм, выкрикивая имя короля Эйдриана.

Лицо герцога Каласа, наблюдавшего за ходом сражения, выражало обеспокоенность. Он то и дело поглядывал куда-то влево, явно ожидая сигнала.

— Глупец! — неожиданно раздалось совсем рядом; повернувшись в седле, герцог увидел кипящего от злости Маркало Де'Уннеро. — Кто приказывал тебе нападать на аббатство? Ты должен был лишь блокировать его, не более!

Пока монах бушевал, Калас заметил, как сигнальщик, находящийся к северу от аббатства, замахал флажками, красным и голубым. Красный означал, что пристань разрушена, голубой же — что корабли вновь отошли от берега.

Отвлекающий маневр удался!

Герцог приказал дать сигнал к отступлению.

— Ты потерял сотни людей! — продолжал возмущаться Де'Уннеро. — И что это тебе дало?

— Нам это дало очень многое, — хладнокровно парировал Калас. — Пристань Санта-Мер-Абель разрушена и доступ к аббатству с моря перекрыт. И если принц Мидалис подойдет с моря, ему не поздоровится. — Лицо командующего излучало непробиваемую уверенность. — Теперь монастырь полностью окружен.

Де'Уннеро перевел взгляд на ряды отступающих и поле, усыпанное мертвыми телами.

— Если бы Эйдриан с армией был здесь, мы бы просто задавили их числом, — стоял он на своем.

— Но короля здесь нет, и вряд ли он скоро появится, судя по сообщениям моих разведчиков. Зато теперь монахи Санта-Мер-Абель не смогут удрать из-за своих стен, а принц Мидалис не сможет прийти им на помощь.

Герцог Калас понимал, до чего трудно монаху признать неправоту, и потому, когда тот махнул рукой и молча удалился, воспринял это как в некотором роде уступку.

ГЛАВА 39 КАК МОЖНО СЫГРАТЬ НА СТРАХЕ

— В твоей власти уничтожить их всех, — сказал ятол Де Хамман Бринн, глядя вниз на открытую всем ветрам песчаную долину, по которой сейчас рассыпались его удирающие от тогайру солдаты.

Стоящие на склоне отряды всадников ожидали лишь сигнала Бринн, чтобы ринуться вниз и добить остатки армии Де Хаммана.

Сигнала, однако, все не поступало.

— У меня нет желания убивать ни бехренцев, ни «медведей», ни вообще кого бы то ни было, — ответила женщина.

— Твое нападение на мою армию у стен Дариан-Дариалла доказывает обратное.

— Не делай вид, что не понимаешь ситуации. — Хладнокровие тогайранки лишало ятола, восседавшего напротив Бринн на гнедом пони, последних остатков присутствия духа. — Я получила совершенно точные сведения, что ты лишь ожидаешь подкрепления, чтобы пойти на штурм города. У тебя просто не хватает мужества признать это.

Ятол прикусил нижнюю губу и демонстративно отвернулся, однако не мог надолго отвести взгляд от решительной, сильной молодой женщины.

Астамир откашлялся, привлекая к себе внимание.

— Я снова пошлю Аграделеуса поискать сбежавших солдат, что направляются в Хасинту.

— Конечно, — кивнула Бринн. — Мы совсем не заинтересованы усилить гарнизон аббата Олина.

Так они действовали вот уже на протяжении недели на пути из Дариан-Дариалла в Хасинту. Дракон, меры против которого принимать теперь было некому, осуществлял разведку, что давало им бесценное преимущество. Одну за другой они обнаруживали группы уцелевших бехренцев и одну за другой заставляли их свернуть с пути в Хасинту, рассеивая по пустыне.

— Неужели ты и впрямь веришь, что сможешь нанести поражение Хасинте? — сквозь зубы процедил ятол Де Хамман;

— Я верю, что Хасинта сама нанесет себе поражение — если уже не сделала этого, — отозвалась тогайранка. Ятол устремил на нее вопросительный взгляд. — Разве вы не сдали страну королю Эйдриану? Разве не отказались от своего наследия и образа жизни под натиском захватчиков с севера?

Судя по выражению лица Де Хаммана, Бринн удалось задеть его за живое. Она не сомневалась — у ятола нет никаких иллюзий относительно истинных намерений аббата Олина.

— Какая вам польза от этого, ятол Де Хамман? — спросила тогайранка. — Или, выражаясь точнее, какая вам будет польза от этого?

— Что ты имеешь в виду?

— Позиция ятола Маду Ваадана упрочилась. Именно этого все мы и желали, когда Эаким Дуан пал и сражения между нами у ворот Дариан-Дариалла прекратились.

— Выходит, мы достигли цели! — воскликнул ятол.

— Отнюдь. Хотя бы потому, что решения правителя Бехрена зависят теперь от желаний аббата из Энтела, — возразила Бринн. — Да ты и сам прекрасно все понимаешь. Я уверена в этом так же, как в том, что на самом деле ты собирался напасть на Дариан-Дариалл. Сможешь открыто признаться в этом или нет? И кто отдал приказ напасть на город, ятол Ваадан или аббат Олин?

— Это была ошибка…

Тогайранка презрительно улыбнулась.

— Глупец. Что ж, если тебе так нравится, держись и дальше за свою гордыню и за свою ложь. Я спасу самобытность Бехрена от короля Эйдриана — с твоей помощью или без нее.

— Ты и впрямь веришь, что можешь нанести поражение Хасинте, — насмешливо изрек ятол.

Бринн обвела взглядом ряды воинов — их было много, несколько тысяч. На открытом пространстве она могла одолеть армию, вдвое или даже втрое превышающую ее собственную. Однако против хорошо укрепленного города большинство ее преимуществ теряли силу.

— Нет, Хасинту мне не одолеть, — признала она и добавила, заметив, что Де Хамман непроизвольно расправил плечи: — В одиночку.

Губы ятола презрительно скривились.

— Неужели ты рассчитываешь воскресить дух ятола Бардоха? — бросил он. — Натравить бехренцев друг на друга?

— Король-захватчик слишком многих восстановил против себя, — ответила тогайранка с загадочным выражением лица и пришпорила Крепыша.

— Те немногие, кто сумел вернуться…

Ятол Ваадан едва мог говорить. Впрочем, его слушатели — аббат Олин, недавно возведенный в ранг ятола Пароуд и магистр Маккеронт, только что вернувшийся из Энтела, — и так прекрасно понимали ситуацию. Де Хамман был наголову разбит у Дариан-Дариалла. Бехренские солдаты, и без того не слишком жаждущие сражаться со знаменитым Тогайским Драконом, потерпели поражение, бежали, но в Хасинту вернулись лишь немногие.

От ярости Маду Ваадан не находил слов, и эта реакция была всем понятна.

— Судя по донесениям, твои потери не так уж велики, — заметил аббат Олин.

— Не так уж велики, говоришь? — завопил ятол Ваадан. — Сотни, может быть тысячи, убиты. Мало того, неизвестно, сколько человек скитаются теперь по бесплодной пустыне. Ты не в состоянии в полной мере понять, что это значит, Бехрен не Хонсе-Бир.

— Ну, по крайней мере, этого Тогайского Дракона выманили из норы, — хладнокровно сказал аббат.

— Тогайру опаснее всего в открытой пустыне, — осмелился вставить ятол Пароуд.

— Только не против монахов церкви Абеля, — заявил Олин.

— Из оставшихся в живых у Дариан-Дариалла возвращаются сюда немногие, — напомнил Пароуд, и аббат бросил на него злобный взгляд.

— Довольно! — потребовал ятол Ваадан.

— Что задумала Бринн Дариель? — спросил аббат Олин. — Метаться по пустыне, нанося удары по маленьким городкам? Или напасть на Хасинту? На мой взгляд, это было бы чистой воды безумием.

— Скорее всего, она предпочтет сражения в открытой пустыне, — ответил ятол Ваадан.

— Ради чего? — Старый аббат встал и принялся расхаживать по комнате; давно уже никто не видел его таким оживленным. — Время работает против тогайранки. Ей неоткуда пополнять ряды, а потери будут лишь возрастать. Она не может нанести нам поражение и, следовательно, удовлетворив жажду мести, снова уберется к себе в нору. Все, что от нас требуется, — это перегруппировать силы и ждать.

Маду Ваадан бросил на него сердитый взгляд.

— Ну что ж, на данном этапе нам не удалось полностью воссоединить Бехрен, — продолжал Олин. — Дариан подождет до тех пор, пока король Эйдриан сможет уделить все внимание Бехрену. Это произойдет скоро.

— Когда из Хонсе-Бира придет подкрепление, Бринн уже благополучно спрячется за своими стенами, и дракон вместе с ней, — возразил ятол Ваадан.

— Для короля Эйдриана это не составит особого затруднения, — заверил его аббат Олин. — Король Хонсе-Бира без труда расправится с драконом. Ты воспринимаешь сражение под Дарианом как бедствие, друг мой, но, боюсь, плохо вникаешь в детали.

Во взгляде Маду Ваадана мелькнула искорка любопытства.

— Помнишь? Моим монахам удалось сбить дракона. Однако все их молнии и огненные шары — ничто по сравнению с могуществом молодого короля.

— Ныне все твои монахи мертвы, — напомнил аббату ятол Ваадан.

— Это были братья, не обладающие особо выдающимися способностями. Их легко заменить. Нам нужно держаться и по возможности избегать сражений с дерзкой тогайранкой до тех пор, пока король Эйдриан не сможет лично заняться ею. Пусть Бринн Дариель нападает на мелкие города, но при этом она будет нести потери, и замену выбывшим, как я уже сказал, найти ей будет нелегко. В конце концов она вернется в свой город, и тогда мы пошлем новую армию, которая осадит Дариан-Дариалл. Когда появится король Эйдриан, мы уничтожим Тогайского Дракона и ее жалкую армию.

Слушая аббата Олина, ятол Пароуд восторженно кивал, глаза у него сияли. Однако Маду Ваадан не разделял его воодушевления. Неужели аббата Олина не волнует гибель тысяч бехренских граждан? Неужели он не понимает, насколько древние племена Бехрена привержены традициям, возникшим в незапамятные времена? На протяжении сотен лет Бехрен был един только на словах, и даже во времена правления Эакима Дуана уклад жизни его жителей носил скорее племенной характер.

— Согласно последним донесениям, Бринн Дариель уже около оазиса Дадах, — сказал ятол Ваадан. — И движется к Хасинте.

— И сколько у нее воинов?

— Скорее всего, около тысячи, — не стал приукрашивать ятол Ваадан, хотя и догадывался, как смехотворно это звучит. Чтобы овладеть Хасинтой, где находились сейчас почти десять тысяч солдат Хонсе-Бира, не считая ее собственного гарнизона, требовалась несравненно более внушительная армия. — И у нее есть дракон.

— Ну, пусть тогда приходит, — заявил аббат Олин. — Пусть проникнется уверенностью, что этот ее монстр поможет ей победить, и атакует наши стены. Магистр Маккеронт привел с собой более двадцати братьев, прекрасно владеющих умением обращаться с графитом и змеевиком, которые обеспечат защиту от огня дракона и смогут его обезвредить. Если тогайранка и впрямь вознамерилась пойти на нас, как ты считаешь, ее самоуверенность ее и погубит. Подумай только, насколько вырастет авторитет ятола Ваадана в глазах соотечественников, когда он одержит победу над Тогайским Драконом?

Маду Ваадан задумчиво кивнул.

— Сейчас самое уязвимое место — наш флот, поэтому я приказал герцогу Брезерфорду вывести корабли из гавани Хасинты и передислоцировать их севернее, — продолжал аббат Олин. — Если Бринн со своим чудовищем будет преследовать эскадру Брезерфорда в водах Хонсе-Бира, она немедленно навлечет на себя гнев короля Эйдриана, и тогда ее не спасут даже сотни драконов. Отбрось все страхи, ятол, — закончил аббат, поднимаясь и в сопровождении магистра Маккеронта направляясь к двери. — Момент триумфа Бринн Дариель краток, и она знает это. Тогайранка не имеет ни одного шанса одолеть нас — если она не уберется в свою нору, ей неизбежно придет конец.

— И цена тебя, надо полагать, не волнует?

Аббат Олин, уже стоящий у дверей, с усмешкой обернулся к ятолу Ваадану:

— Не слишком.

После чего удалился.

— Тогайский Дракон никогда не захватит Хасинту, мой господин, — заметил ятол Пароуд.

— Ее появление может стать причиной возникновения серьезных распрей. — В голосе Маду Ваадана зазвучали предостерегающие нотки. — И они уже, можно сказать, начались. У нас могут уйти месяцы на то, чтобы перегруппировать разбросанные по пустыне остатки армии ятола Де Хаммана, а без них…

— Мы еще больше зависим от аббата Олина, — закончил Пароуд и, кажется, сам удивился собственным словам, словно на него только что снизошло озарение. — Мой господин, но не думаешь же ты…

— Что все происходит в точности так, как аббат Олин и рассчитывал? — закончил за него ятол Ваадан. — Нет, не думаю. Уверен, он крайне недоволен поражением у Дариан-Дариалла. Ничто не обрадовало бы аббата больше, чем возможность доложить своему королю о взятии города.

— Во время встречи вернувшегося из Энтела магистра Маккеронта с аббатом Олином наши люди подслушали их разговор, — сообщил ятол Пароуд. — Король Эйдриан передал указ, в котором запрещает вступать в бой с Бринн Дариель. Судя по тону и выражениям этого указа, он намерен заключить союз с Тогайским Драконом.

Маду Ваадан отвернулся к окну, из которого открывался вид на гавань Хасинты, и плотно сжал губы. Ему очень не хотелось верить подозрениям Пароуда, но он не находил, что на них возразить.

— Мой господин, возможно ли, что аббат Олин пришел сюда с целью уничтожить Бехрен? — спросил Пароуд, и ятол Ваадан вздрогнул. — Возможно ли, что он помог нам в борьбе с ятолом Бардохом только потому, что считал его более серьезным препятствием на пути короля Эйдриана?

И снова Маду Ваадан не мог найти ответа. Он понимал, что у Бехрена возникла проблема — куда более серьезная, чем представлял себе аббат Олин. Скорее всего, те, кто остался в живых после поражения ятола Де Хаммана, объединились по племенному признаку, и эти люди с оружием в руках бродят сейчас по стране, обозленные на всех и вся. Очень может быть, что, пока он сидит тут в безопасности за высокими стенами Хасинты, Бехрен уже снова начинает разваливаться на части.

И если в стране возникнут беспорядки, да еще с учетом того, что по пустыне носятся Бринн Дариель с драконом, ятол Ваадан окажется бессилен снова собрать Бехрен воедино без помощи аббата Олина и его молодого короля Эйдриана, интересы которых уже ни для кого, наверное, не представляют секрета.

Ятол Ваадан продолжал смотреть на гавань, где все еще стояли на якоре боевые корабли Хонсе-Бира. И почти надеялся, что Бринн со своим драконом появится сейчас в поле его зрения и обрушится на этот чужеземный флот.

Полдюжины боевых кораблей герцога Брезерфорда, подняв паруса, устремились на север, к безопасным водам Хонсе-Бира. В это же время корабли пирата Майши Дару взяли курс на юг. Пиратам неплохо заплатили за их услуги, и они, получив временный отдых, уходили в тайные, одним им известные бухты.

Герцог Брезерфорд не слишком огорчился, получив приказ покинуть Хасинту. Он, конечно, слышал о поражении у Дариан-Дариалла; в частности и о том, что кое-где бехренские солдаты отступающей армии расправляются с входящими в нее же «медведями».

Брезерфорда мало волновали проблемы Бехрена; гораздо больше его беспокоило то, что творилось в его родной стране. Он планировал, после того как будут пополнены запасы воды и пищи, отправиться в Энтел, чтобы из первых уст узнать последние новости о короле Эйдриане и принце Мидалисе.

Ранним утром следующего за выходом из Хасинты дня, когда эскадра Брезерфорда шла в виду пиков Пояса-и-Пряжки, герцогу доложили, что встречным курсом движется крупная эскадра. Предполагая, что это Эйдриан идет на помощь аббату Олину, герцог поднялся на капитанский мостик «Мечты Ротельмора», но, глядя в подзорную трубу, изменил мнение, поскольку приближающиеся корабли несли флаги Урсала со стоящим на задних лапах медведем.

Брезерфорд смотрел, как в поле зрения появляются все новые и новые корабли.

— И это чьи же такие? — спросил стоящий рядом с ним рулевой.

— Альпинадорские баркасы, — ответил герцог.

— Принц, кажется, нашел себе союзников, — пробормотал он себе под нос и громко скомандовал: — Убрать паруса! Абордажная команда — товсь! Баковые катапульты — к бою!

Приближающиеся корабли замедлили ход, за исключением одного, с изящными очертаниями, в котором герцог Брезерфорд без труда узнал «Сауди Хасинту» — гордость флота Палмариса.

— Капитан Альюмет, — пробормотал он, поскольку знал этого человека, и знал его как старого доброго друга королевы Джилсепони.

На мачте «Сауди Хасинты» подняли белый вымпел — знак переговоров. Корабль продолжал приближаться, пока до «Мечты Ротельмора» осталось не более трех сотен ярдов, после чего убрал паруса.

— Просигналь, что я согласен на переговоры, — скомандовал Брезерфорд матросу.

— Мы ничего другого и не ожидали от благородного герцога Брезерфорда, — послышался голос у него за спиной.

Резко обернувшись, герцог увидел троих — миниатюрного эльфа, королеву Джилсепони и принца Мидалиса, — ступивших на палубу, казалось бы, из ниоткуда. Они держались за руки и были окутаны голубовато-белым мерцанием.

Офицеры на капитанском мостике «Мечты Ротельмора» обнажили мечи.

Пони предостерегающе повела рукой, показав Брезерфорду лежащий на ладони рубин.

— Я могу испепелить твой корабль, — сказала она. — Но мне совсем не хотелось бы прибегать к этому.

— Ты сказал, что согласен на переговоры, — добавил принц Мидалис. — Мы явились сюда именно с этой целью.

Как завороженный глядя на рубин, герцог Брезерфорд едва ли осознал то, что сказал принц. Он знал, как сильна Джилсепони во владении магическими камнями, и понимал, что она говорит правду. Герцог сделал знак людям убрать оружие.

— Прошу в мою каюту, — сказал он, делая жест в сторону трапа.

— Нет, мы поговорим здесь, — заявил Мидалис. Отпустив руку Пони, он шагнул в сторону, выходя за пределы защитного поля змеевика. — Я принц Мидалис, брат короля Дануба Брока Урсала, — величественно заговорил он, обращаясь к офицерам и матросам флагмана эскадры Брезерфорда. — Вы меня знаете. Вы достойно служили моему брату. И вам известно также, что человек, захвативший трон Хонсе-Бира, не является законным королем. Этот трон мой, и я требую от вас присяги на верность!

Ответом ему были изумленные взгляды.

— Эйдриан является королем по праву, твой собственный брат сам написал так в завещании, — возразил Брезерфорд.

— Его слова были неверно истолкованы, и для тебя это не является секретом, — ответила Пони.

Герцог лишь пожал плечами. По его мнению, вопрос был довольно спорный.

— Либо ты присягнешь мне на верность, либо сдашься, герцог Брезерфорд, — сказал Мидалис и добавил, заметив, что тот с вызовом расправил плечи: — В моем распоряжении пятьдесят боевых кораблей, королева Джилсепони с ее магическими камнями, Андаканавар, рейнджер из Альпинадора, с могучими воинами и… — Он замолчал и сделал жест в сторону Джуравиля. — И другие союзники, возможности которых, пожалуй, даже выше твоего понимания. Обдумай это со всей серьезностью и не заставляй меня убивать соотечественников, виновных лишь в том, что они сбились с пути.

— Эйдриан весомо заявил свои права на трон, — не сдавался герцог Брезерфорд. — Весь южный Хонсе-Бир подчинился ему, и ты не можешь надеяться…

— На что я надеюсь, а на что нет, не должно иметь для тебя значения, герцог Брезерфорд, — перебил его принц. — Ты был другом моему брату и королеве Джилсепони, и я предлагаю тебе возможность свернуть с неверно избранного пути.

— Но под его рукой Бригада Непобедимых, все королевские солдаты и армия наемников, не уступающая его собственной! — воскликнул Брезерфорд. — Неужели ты веришь, что у тебя имеется хоть какой-то шанс победить?

— А разве у меня есть выбор? Или ты думаешь, что я растопчу свое достоинство и уступлю все, что мне дорого, наглому узурпатору, захватившему мой трон?

— Тебе не победить его, — повторил Брезерфорд.

— А тебе не победить меня, — заявил Мидалис. — И не убежать от меня тоже. Я захвачу твои корабли или потоплю их…

Пони прикоснулась к плечу принца, заставив того умолкнуть, и подошла к герцогу Брезерфорду.

— Я знаю, что у тебя есть чувство чести, — начала она.

— И своего сына Эйдриана ты тоже знаешь, — возразил герцог. — Знаешь, насколько он силен!

— Да, это так. Не исключено, что наша попытка восстановить справедливость — чистейшей воды безумие.

— Тогда сверни с этого пути.

— Другого пути нет, и я прошу тебя — присоединяйся к нам! — воскликнула Пони. — Под Эйдрианом весь Хонсе-Бир, от Палмариса до Урсала и от Энтела до Пирет Талме, зато мы властвуем на море.

Герцог покачал головой.

— По-твоему, я должен менять союзника всякий раз, как сталкиваюсь с противником, который сильнее меня? — саркастически осведомился он. — Я герцог и служу королю Хонсе-Бира!

— И по закону этот король — Мидалис Дан Урсал!

— Чего ты от меня хочешь, женщина? — в запальчивости воскликнул Брезерфорд. — Чтобы я себя обесчестил?

— Я хочу, чтобы ты следовал велению сердца, — сказала Пони.

Герцог Брезерфорд потер покрасневшее лицо.

— Если ты вынудишь меня сражаться, не жди милосердия, — предостерег его принц Мидалис. — На это у нас нет времени.

— Мы держим курс на Хасинту, чтобы помочь Бринн Дариель одолеть аббата Олина, — объяснила Пони, и герцог изумленно раскрыл рот.

— Откуда вам известно…

— Это звенья одной цепи, — сказал Мидалис.

Пони подошла к нему и что-то шепнула на ухо. Принц, задумавшись на мгновение, кивнул в знак согласия.

— Во имя нашей дружбы и веры я могу сделать для тебя лишь одно, — сказал он герцогу. — Пусть решат твои люди. Предложи им выбор: король Мидалис или король Эйдриан. Те, кто поддерживает королевский род Урсалов, пойдут с нами. Те же, кто на стороне узурпатора Эйдриана, будут высажены на побережье близ Энтела. В любом случае все корабли твоей эскадры отойдут ко мне.

— Следуй велению своего сердца, — повторила Пони.

— Мы не сможем победить, — посетовал Брезерфорд и заметил, как на лицах его собеседников при слове «мы» возникли улыбки.

— Значит, умрем за правое дело. — Принц Мидалис вытащил из мешка флаг Урсала и бросил его герцогу. — Внутри найдешь еще пять штук. — Мешок упал к ногам Брезерфорда. — Мы ждем твоего решения.

Он встал между Пони и миниатюрным эльфом, который поднял руку со сверкающим в ней изумрудом.

И в тот же миг все трое исчезли.

Ошеломленный герцог смотрел на «Сауди Хасинту», которая, подняв паруса, описала широкую дугу вокруг флагмана эскадры Брезерфорда. Остальные корабли Мидалиса тоже подняли паруса.

— Мы их всех отправим на дно, мой герцог! — вскрикнул один из офицеров.

Другие загомонили, явно не разделяя его чувств.

Герцог Брезерфорд, посмотрев сначала на флаг в своих руках, а потом на трепещущее на ветру знамя короля Эйдриана, спустился в каюту и налил себе рома. Погрузившись в глубокое раздумье, он крутил в руке стакан, вглядываясь в его содержимое.

Потом залпом проглотил ром и, охваченный тревогой и раздражением, с силой отшвырнул стакан. Тот, сделанный из прочного стекла, ударился о стену, но не разбился, а упал на пол и покатился. Так перекатываются волны под днищем корабля, подумал Брезерфорд, и так перекатываются сомнения в его душе.

В голове эхом отдавались сказанные на прощание слова Пони: «Следуй велению своего сердца».

В конечном счете, это то, чем должен руководствоваться в действиях любой человек.

Герцог Брезерфорд никогда не обманывался насчет нравственного величия Эйдриана, а также мало доверял громким восхвалениям, расточаемым молодому узурпатору герцогом Кал асом. Брезерфорд хорошо знал короля Дануба и горячо любил его. И понимал, возможно, лучше всех остальных придворных Урсала, что характер у принца Мидалиса сродни тому, какой был у покойного короля.

Герцог Брезерфорд опустил взгляд на валявшийся на полу каюты стакан. Тот, невзирая на увеличившуюся качку, больше не перекатывался, найдя, видимо, какое-то устойчивое положение.

Буря в душе герцога тоже улеглась, хотя в глубине души он не сомневался, что решение присоединиться к принцу Мидалису очень скоро приведет его в мир теней.

Значит, так тому и быть. Он умрет с сознанием того, что сохранил свое доброе имя и преданность королевскому роду Урсалов.

Умрет с сознанием того, что следовал велению собственного сердца.

— По оценке герцога Брезерфорда, они появятся вскоре после полудня, — сообщил Бринн Белли'мар Джуравиль.

Она встала и подошла к скалистому обрыву. Внизу на юго-востоке перед ними раскинулась Хасинта.

— Этот герцог Брезерфорд… От него будет толк как от союзника? — спросила тогайранка.

— Хорошо уже то, что он сражается на нашей стороне, а не против нас, — сказал эльф. — Людей на его кораблях не так уж много. Больше половины тех, кто шел на них до встречи с нами, предпочли сохранить верность королю Эйдриану и высадились на побережье близ Энтела. Однако герцог имеет весьма значительное влияние при дворе Хонсе-Бира. Может быть, его решение придаст мужества и другим колеблющимся, которые совершили выбор под нажимом, из опасения за свою жизнь или свое благосостояние.

— Хотя ты, как я погляжу, в это не веришь, — заметила Бринн.

— Да, не верю, — после недолгой паузы признался Джуравиль. — Мои лазутчики сообщают, что влияние короля Эйдриана на большую часть населения Хонсе-Бира по-прежнему весьма значительно. Однако теперь, когда герцог Брезерфорд с нами, мы доминируем на море, и это имеет чрезвычайно важное значение.

Тогайранка не отвечала, не желая продолжать бессмысленный спор. Они с Астамиром долго обсуждали сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что положение их более чем серьезно. Численность армии принца Мидалиса не позволяет ему с успехом воевать на суше. Он рискует стать для Хонсе-Бира тем, чем Майша Дару был для Бехрена: источником постоянного раздражения, не более.

Однако для задачи, стоящей перед Бринн в Бехрене, и, следовательно, для дела Тогая принц Мидалис и герцог Брезерфорд могут оказаться бесценными союзниками.

— Ты пробрался этой ночью в Хасинту. И каков результат? — спросила Бринн.

Джуравиль сделал ей и мистику знак следовать за собой и обошел большой валун, позади которого — чтобы его не было видно из Хасинты — горел факел. Он достал карту города, которой снабдила его тогайранка, и бережно расправил ее на каменистой земле.

— Вот здесь конюшни и склады. — Он указал место на карте. — Солдаты Хонсе-Бира привезли с собой огромное количество сена. Почти все сараи забиты им до потолка.

Лицо Бринн моментально напряглось; все ее впитанные с молоком матери инстинкты восставали против того, чтобы поджигать конюшни. Кочевники любят и ценят лошадей превыше всего.

— Недалеко отсюда смоляной склад. — Палец эльфа скользнул к центру города.

— Ты сумеешь найти эти здания с воздуха, да еще ночью? — спросил Астамир, и Джуравиль кивнул.

Тогайранка почувствовала, что оба ее товарища смотрят на нее, и поняла, что обуревающие ее эмоции ясно читаются у нее на лице.

— Терпеть не могу делать такие вещи, — созналась она.

— А что можно предложить взамен? — сказал мистик. — Боюсь, это понравится тебе еще меньше.

Бринн подняла взгляд на советника. Она почти слышала крики людей, испуганное ржание лошадей; почти видела вздымающееся высоко над Хасинтой пламя — яростное, разрушительное.

— Эйдриан собирается подчинить себе весь мир, — услышала она словно издалека голос Джуравиля. — Эйдриан погубил госпожу Дасслеронд и стремится уничтожить Эндур'Блоу Иннинес.

Тогайранка и сама понимала, что ее бывшего товарища по обучению у эльфов необходимо остановить. Однако было невыносимо больно сознавать, что путь к достижению этой цели проходит по трупам невинных.

— Ладно, давайте осветим дорогу нашим союзникам, — вздохнула она.

За два часа до рассвета Бринн, Астамир и эльф уселись на плечи могучему Аграделеусу. Дракон поднялся в воздух и, ловя восходящие воздушные потоки, стал планировать, бесшумной тенью опускаясь все ниже и ниже, чтобы использовать преимущество, которым обладал в утренней туманной дымке. Сначала Джуравиль указал дракону на склад со смолой, и, хотя это здание было построено в основном из камня, огненное дыхание Аграделеуса пробилось сквозь щели и воспламенило хранящиеся там припасы.

Потом перед ним возникла следующая цель, и на этот раз струи пламени произвели намного более ужасающий эффект. Сухое сено вспыхнуло точно порох.

Тогайранка не оглядывалась — просто не могла! — однако крики отчаяния достигали ее ушей.

Дракону, видимо, вся эта оргия разрушения доставляла истинное удовольствие. Он собирался совершить еще один заход, но мистик велел ему лететь дальше, напомнив, что солдаты и монахи, без сомнения, уже подняты по тревоге.

Чуть позже, со скал, Бринн Дариель посмотрела вниз. Весь горизонт полыхал оранжевым, а по небу, затмевая уже начинавшие гаснуть в предрассветном воздухе звезды, растекались клубы черного дыма.

Женщина постаралась выкинуть из головы все сожаления.

— Мы начнем наступление с первым лучом солнца, — сказала она. — Нужно сделать так, чтобы внимание противника было сосредоточено на западной стене.

Солдат, защищавших подход к Хасинте с запада, было меньше обычного — многие из них вынуждены были заняться тушением бушующих пожаров. Те, кто остался на стене, с восходом увидели изготовившихся к атаке всадников Тогайского Дракона, которые пока были вне зоны поражения стрелами.

В сторону тогайру полетели массивные каменные глыбы, выпущенные катапультами бехренцев. Однако всадники были слишком проворны, чтобы стать их жертвой. Увертываясь от камней, они выкрикивали в адрес солдат на стене насмешки и оскорбления.

— Обычные уловки ру, — заметил ятол Ваадан, обращаясь к аббату Олину. — Они пытаются выманить нас из-под прикрытия городских стен.

— Проклятые дикари, — проворчал аббат. — Наносят удар под покровом ночи, после чего удирают. Да они просто трусы!

— Вряд ли можно назвать так воинов, которые побеждают снова и снова, причем там, где этого никак не приходилось ожидать, — вздохнул Маду Ваадан.

— Воюя против бехренцев! — презрительно бросил аббат Олин. — «Медведи» — совсем другое дело, и эти, как ты говоришь, ру скоро об этом узнают.

— Воинам Тогайского Дракона, с их умением владеть луком и великолепными скакунами, нет равных.

— И что эти жалкие луки смогут поделать с кирасами «медведей»? — вскипел от злости старый аббат. — Или с магическими камнями монахов? — Ятол пожал плечами. — Все складывается крайне удачно: я разделаюсь с дерзкой тогайранкой. А докучает она нам до сих пор лишь потому, что твои люди боятся ее! Уверен, только страх разогнал армию этого твоего Де Хаммана по пустыне. Если бы он быстро перегруппировался, то вполне бы сумел одержать над ней верх.

— У нас есть серьезные основания опасаться ее, — возразил ятол.

— Вот давай и изменим это! Если Бринн Дариель будет и дальше сопротивляться могуществу Хонсе-Бира, я вырежу ее людей всех до единого. Если же она, как и следует ожидать, побежит с поля боя, твои солдаты станут свидетелями ее поражения и поймут, что могущество Тогайского Дракона не более чем легенда!

— Меня пугает такое развитие событий.

— Тебя все пугает! — взорвался аббат Олин и выскочил из комнаты, призывая своих командиров готовиться к контратаке.

— Дракон точно не крутится где-то поблизости? — спросил Астамир, стоя вместе с Белли'маром Джуравилем рядом с восседающей на Крепыше тогайранкой.

— Я отослала его в Дариан-Дариалл сообщить о том, что мы вступаем в сражение, — ответила Бринн. — Вернувшись, он найдет нас, где бы мы ни были.

Мистик одобрительно взглянул на подругу. Сейчас было особенно важно удержать кровожадного дракона в стороне от сражения.

— У нас все получится, — уверенно заявила она.

— А если нет?

— Тогда я пойду на Алзат и разграблю этот город, — ответила тогайранка. — А потом и все другие между ним и Дариан-Дариаллом. И больше никакого милосердия к сбежавшим бехренским солдатам проявлять не буду.

Астамир снова послал ей одобрительный взгляд.

— Но, я уверена, у нас все получится здесь!

В ушах мистика это прозвучало не столько как утверждение, сколько как вопрос и отчаянная мольба поддержать ее.

— Даже ятол Де Хамман думает так же, — успокаивающе заметил Астамир.

Спустя всего несколько мгновений огромные ворота Хасинты распахнулись и выпустили за городские стены отряд «медведей».

— Удачи! Стреляйте так, как договорились, — напутствовал подругу Астамир.

Потом он протянул руку Джуравилю, последовала зеленая вспышка изумруда, и оба они исчезли.

Солдаты Хонсе-Бира под прикрытием огненных молний со стен Хасинты ринулись в атаку. В центре наступал отряд тяжелой кавалерии.

С выдержкой, не имеющей себе равных в мире, тогайру дождались мгновения, когда монахи прекратили действия, дабы не поразить сблизившихся с противником «медведей», а затем развернули быстроногих пони и поскакали прочь, осыпая наступающих градом стрел. Однако ни один «медведь» и ни один конь под всадниками из Хонсе-Бира не пострадали.

Ятол Ваадан меньше всего ожидал сейчас увидеть Астамира, доверенного советника Бринн Дариель, вышедшего из затененной части зала для аудиенций.

Стоящие рядом с ним жрецы-ятолы вздрогнули, стражники бросились вперед, собираясь грудью защитить правителя.

Однако мистик поднял вверх руки, показывая, что безоружен.

Ятол Ваадан вскочил на ноги и сердито воззрился на Астамира.

— В Хасинте бушуют пожары, — заявил он. — Сейчас не самое подходящее время для переговоров.

— Если бы я по-прежнему был союзником Бринн Дариель, то согласился бы с тобой, — ответил мистик. — Однако я расстался с предводительницей Тогая. Ее позиция вызывает у меня такое же неприятие, как и позиция Хасинты. — Это любопытное заявление заставило Маду Ваадана прищуриться. — Потому что обе они ничем не отличаются друг от друга.

— Этой ночью Бринн напала на Хасинту, — возразил ятол Ваадан.

— И ничто не могло ей помешать, — отозвался Астамир. — Дело в том, что она точно следовала инструкциям аббата Олина.

Маду Ваадан рухнул в кресло. Стоящие рядом жрецы начали переглядываться, недоуменно раскрыв рты.

— Лжешь, — заявил старик.

Мистик отвесил низкий поклон.

— Слишком поздно Бринн Дариель обнаружила, чем грозит ей твоя дружба с аббатом из Энтела, — объяснил он. — И когда под угрозой оказался ее народ, тогайранка не смогла отвергнуть предложение аббата Олина и короля Эйдриана, бывшего когда-то ее другом. Хонсе-Бир, без сомнения, еще более укрепит свою власть в Бехрене, сопротивления он здесь особого не встречает. Править страной будет та или иная ветвь церкви Абеля, которая, несомненно, будет выстроена так, чтобы соответствовать нуждам отчаявшихся людей. Аббат Олин подпишет с Тогаем договор, по которому соотечественники Бринн получат независимость — хотя на деле будут подчиняться воле короля Эйдриана.

— Это невозможно! — воскликнул какой-то ятол.

— Отряд «медведей» благополучно вернулся в город? — многозначительно спросил Астамир.

— Да, с триумфом, они прогнали этих дьяволов ру прочь! — ответил ятол.

— И сколько «медведей» погибло во время атаки за пределами города?

Жрецы начали удивленно переглядываться.

— Ну, у них же прекрасная броня… — неуверенно произнес один из них.

— А сколько коней под ними пострадало? — продолжил расспросы мистик, однако никто не произнес более ни слова.

Тогда он посмотрел на ятола Ваадана.

— Ты считаешь, что тогайранцы внезапно разучились метко стрелять?

На лице Маду Ваадана отразились сомнения, но ятол все же упрямо покачал головой.

— Это невозможно! — воскликнул он. — То, о чем ты говоришь…

— А прямо сейчас огромный флот Хонсе-Бира приближается к вашей пристани, — прервал его Астамир и показал рукой на большое окно.

Несколько человек бросились к нему, чтобы взглянуть на гавань. Вырвавшиеся у них крики ужаса неопровержимо доказывали правоту мистика.

Как нарочно, именно в этот момент в помещение ворвались аббат Олин и магистр Маккеронт, которым один из сумевших незаметно ускользнуть охранников доложил о появлении мистика.

— Что это значит? — требовательно воскликнул старый аббат.

Ятол Ваадан, пылающий яростью, перевел взгляд с него на Астамира и обратно, после чего сделал знак охранникам.

— Взять его под стражу! — приказал он.

Аббат в недоумении воззрился на ятола.

— Ты сошел с ума?

— Если ты принимаешь мой гнев за безумие, то верно, я никогда в жизни не был столь безумен, как сейчас!

Люди ятола окружили аббата Олина и магистра.

На крики Олина в зал вбежали его собственные солдаты, завязалась потасовка. Не оставшийся в стороне от нее мистик рассыпал налево и направо удары, сшибая с ног солдат аббата.

Победа осталась за людьми ятола Ваадана.

— Уведите этого лжеца, — приказал он, показав на аббата, — а его, — он указал на магистра Маккеронта, — отпустите.

Пока отчаянно вопящего и брыкающегося старого аббата выволакивали из зала, Маду Ваадан подошел к магистру и поглядел ему в глаза.

— Я насажу твою голову на кол, предатель! — Это были последние слова аббата, после чего торцом копья его стукнули по лбу, заставив замолчать.

— Мне известно о ваших планах, — заявил ятол Ваадан Маккеронту. — Могу сообщить, что они провалились.

Магистр хотел было что-то сказать, но Маду Ваадан отвесил ему пощечину.

— Вы готовы во имя короля Эйдриана принести в жертву весь Бехрен.

Маккеронт только вжимал голову в плечи.

— Возвращайся к королю и разворачивай свою эскадру.

— Мою эскадру? — недоуменно переспросил магистр, тут же заработав новую пощечину.

— Убирайтесь из Хасинты! Все до одного! — в бешенстве закричал ятол Ваадан. — Королю Эйдриану в Бехрене нет больше места!

Магистр Маккеронт вперил в ятола злобный взгляд, но не сказал ни слова, лишь слегка поклонился и вышел.

Слух о происшедшем неимоверно быстро распространился по городу, между бехренцами и «медведями» повсюду начались стычки. Астамир вместе с бехренскими жрецами наблюдал за происходящим из окна зала для аудиенций Чом Дейру.

Эскадра между тем приблизилась к пристани. На лице старого ятола было теперь написано полное отчаяние.

— Они идут под флагом Хонсе-Бира! Его старым флагом! — крикнул мистик, показывая рукой в сторону моря. — И с ними альпинадорцы!

Ятол Ваадан недоверчиво на него воззрился.

— Принц Мидалис одержал победу на море! — Астамир хлопнул Маду Ваадана по плечу с такой силой, что стоящие рядом охранники немедленно схватились за оружие. — Это единственное, на что я надеялся!

Выражение недоверия на физиономии Ваадана усилилось; он явно не мог уловить суть происходящего.

— Не понимаешь? — спросил мистик, с нехарактерным для него оживлением размахивая руками, что, как и было договорено, послужило сигналом Джуравилю, скрывающемуся в дальнем, затененном конце зала. Тот понял, что пора отправляться к принцу Мидалису и сообщить ему о том, как разворачиваются события. — В Хасинту прибыли не враги, а союзники!

— Ты что, за идиота меня принимаешь? — холодно осведомился Маду Ваадан.

— Уверен, с эскадрой прибыл сам принц Мидалис, законный король Хонсе-Бира, заклятый враг Эйдриана и аббата Олина. Твой город спасен, и больше никакие внешние силы не поставят под сомнение твое правление, ятол.

Изумление ятола Ваадана было столь велико, что колени у него подогнулись, и старик осел бы на пол, если бы Астамир не подхватил его. Мысли ятола неслись вскачь. Он догадывался, что его провели, но не понимал, кто именно, аббат Олин или Джеста Ту.

Мелькнула идея вернуть Олина, но Маду Ваадан сознавал, что перешагнул ту черту, за которой это было бы возможно. Когда аббат угрожал насадить его голову на кол, он отнюдь не шутил, и ятол понимал это.

— Но что нам-то делать? — жалобно спросил один из стоящих рядом с Маду Вааданом жрецов.

Тот лишь молча взирал на охваченные смятением улицы Хасинты. На этот вопрос ответа у него не было.

ГЛАВА 40 ТРУДНЫЙ ВЫБОР

Бринн, окруженная свитой, проезжала на Крепыше по разгромленной Хасинте. Улицы были усыпаны мертвыми телами, многие дома горели, хотя огонь в районе конюшен и складов сейчас уже погас, оставив после себя груды почерневших, дымящихся развалин. Кое-где еще продолжались стычки. Солнце уже село, и в темноте понять, кто с кем сражается, было затруднительно.

Сомнений не вызывало одно — Хасинта в шоке, в городе воцарился настоящий хаос. Эскадра принца Мидалиса, не встретив особого сопротивления, пришвартовалась в гавани. Личная охрана ятола Ваадана образовала кольцо вокруг Чом Дейру. Большому отряду «медведей» удалось покинуть город и направиться к Поясу-и-Пряжке. Вырваться из Хасинты смогли не более трети из числа тех воинов, что недавно с таким триумфом вошли в главный город Бехрена.

Старательно объезжая трупы солдат в тяжелых доспехах, тогайранка понимала, что большинство «медведей» мертвы. А не так давно она миновала дом, из окон которого свисали тела пятерых повешенных, и четверо из них были в коричневых рясах монахов церкви Абеля.

— Ты удачно сыграл на страхе Хасинты, — сказала женщина сопровождавшему ее Астамиру.

— Ятол Ваадан до сих пор не знает, чему верить, — отозвался мистик. — Конечно, он подозревает меня в обмане. Старик на самом деле не так уж глуп, но ненависть к аббату Олину заставила его поверить мне с необыкновенной легкостью.

— Так заморочить голову уважаемому человеку… И тебя не мучает совесть? — сварливо осведомился ятол Де Хамман.

Он следовал невдалеке, зажатый между двумя всадниками, одним из которых был Таналак Кренк.

— Все происшедшее серьезно огорчает меня, — сказал Астамир. — Включая и то, что ты без всякого повода напал на Дариан-Дариалл.

Его ответ слегка осадил зарвавшегося ятола.

— Что хорошего из всего этого последует? — тем не менее не унимался он. — Хасинта лежит в развалинах, а без ее миротворческой политики негодяи вроде моего старого врага Перидана раздерут Бехрен на части!

— Последуют по крайней мере две вещи, — ответила Бринн, бросив взгляд на мистика.

— Бехрен, какой бы страна ни стала, снова будет бехренским и для бехренцев, — продолжил тот мысль подруги.

— И Бехрен больше не будет угрожать Тогаю, — добавила она. — Что бы ни произошло в твоем государстве, ятол, тебе и тем, кто таит подобные мысли, никогда больше не удастся убедить свой народ выступить против меня — в особенности после того, как я подпишу договор с принцем Мидалисом из Хонсе-Бира и предводителями Альпинадора, так неожиданно появившимися в Хасинте.

— В Хонсе-Бире правит другой, — напомнил ей Де Хамман.

— Кто бы там ни правил, если он вздумает снова напасть на Бехрен или подчинить страну своему влиянию, знай — Тогай поднимется вместе с вами, чтобы изгнать его.

Ятол хотел было что-то ответить, но потом лишь покачал головой и сплюнул на мостовую.

Вообще-то Бринн не слишком осуждала Де Хаммана; так или иначе, богатейший город его страны лежал в развалинах. Тогайранка не испытывала гордости за роль, которую она сыграла во всем происходящем, — зрелище каждого распростертого на улице мертвого тела причиняло ей нестерпимую боль. Однако она не испытывала и сожалений по поводу решения ударить, и ударить со всей силой, в ответ на захватнические действия Олина против Дариан-Дариалла — а по сути, против самого Бехрена.

Солдаты вокруг Чом Дейру с опаской поглядывали на Бринн и ее свиту, но никто не сделал ни единого угрожающего жеста в ее сторону, поскольку среди них находился и Аграделеус в виде огромной двуногой ящерицы.

Чом Дейру тоже пострадал. Хотя мертвые тела уже убрали, широкие ступени, ведущие к колоннам по обеим сторонам от входа, были испещрены пятнами засохшей крови, а одна из огромных дверей угрожающе накренилась. На полированных каменных стенах остались ожоги — следы от магических ударов монахов церкви Абеля, а часть построек слева от входа превратилась в развалины. Тогайранке докладывали, какое жестокое сражение здесь произошло, сколько солдат Хонсе-Бира погибло в попытке вызволить аббата Олина. Она без труда представляла себе, что это было за зрелище — воины чежу-лей против гвардейцев Бригады Непобедимых.

Прямо на Крепыше Бринн поднялась по ступеням к разрушенным дверям и сквозь них проехала в огромный вестибюль дворца.

— Где ятол Ваадан? — спросила она у испуганного стражника.

— Сюда нельзя верхом! — Бехренец замахал рукой тогайранке и ее сопровождающим, давая им знак, чтобы те развернулись.

Бринн проехала мимо, крупом пони задев стражника и заставив его отскочить в сторону. «Никаких признаков неуверенности», — сказала она себе. И посмотрела на второго стражника, совсем еще юношу, дрожащего так сильно, что, казалось, вот-вот ударит сам себя длинной рукояткой алебарды.

— Где ятол Ваадан? — повторила она.

Стражник кинулся в коридор.

Тогайранка спешилась лишь у порога зала для аудиенций; охранник, который привел их сюда, сделал шаг вперед, чтобы принять у нее поводья Крепыша.

Бринн вскинула руку, удерживая его.

— Если ты хоть пальцем тронешь этого пони, моему дракону — видишь, он вон там, позади, — велено тут же съесть тебя, — заявила она.

Несчастный бехренец покачнулся и побледнел; казалось, он вот-вот хлопнется в обморок.

— Бринн, — мягко, но с укоризной произнес Астамир.

— Зато теперь никто из них не притронется к нашим лошадям.

Тогайранке не потребовалось много времени, чтобы разобраться, кто есть кто в зале для аудиенций. Ваадана и его советников она, конечно, знала; и герцога Брезерфорда тоже. Рядом с ним стояли несколько мужчин и женщина из Хонсе-Бира; один из них заметно выделялся среди прочих. Принц Мидалис, надо полагать.

И кто такая стоящая рядом с ним женщина, Бринн ломать голову не пришлось. Она немедленно узнала в ее лице черты Эйдриана — глаза и полные губы — и сразу же поняла, что перед ней знаменитая Джилсепони Виндон, его мать, жена Элбрайна-Полуночника, вторым браком ставшая супругой короля Дануба.

Рядом с принцем Мидалисом и Джилсепони стояли двое очень крупных мужчин — наверное, это были альпинадорцы.

Войдя в сопровождении мистика и Таналака Кренка в зал, тогайранка намеревалась обратиться к ятолу Ваадану, как того требовали правила, но передумала и подошла к Джилсепони, склонившись перед ней в низком учтивом поклоне.

— Я так много слышала о тебе, госпожа Джилсепони, — сказала Бринн.

Астамир, стоящий рядом с ней, перевел ее слова, а потом повернулся к альпинадорцам и начал повторять ту же фразу на их родном языке, но те остановили его, заверив, что понимают язык Хонсе-Бира.

— Есть ли язык, которым ты не владеешь? — с изумлением спросила у него тогайранка.

— Сейчас я пытаюсь овладеть эльфийским, — отозвался мистик. — А вот язык поври дается мне плохо.

Его подруга только усмехнулась.

— О твоих делах скоро будут рассказывать легенды по всему миру, — сказала Пони.

Она сделала шаг в сторону, взяла за руку одного из альпинадорцев, того, что постарше, и подвела его к Бринн.

— От всего сердца предлагаю тебе свой меч, тогайранский рейнджер, — на превосходном эльфийском произнес Андаканавар, и женщина удивленно распахнула карие глаза.

— Ты Андаканавар из Альпинадора? — неуверенно спросила она.

— Да, — ответил он. — И сочту за честь встретиться с тобой.

Он низко поклонился, взял ее руку и поцеловал.

У тогайранки перехватило дыхание: даже для женщины, повидавшей так много, сведшей дружбу с драконом и одолевшей немало врагов, эта встреча стала подлинным потрясением.

Андаканавар, по-видимому, испытывал сходные чувства.

Проявляющий явные признаки нетерпения, ятол Ваадан прочистил горло. Все взоры обратились к нему.

— Надеюсь, с любезностями покончено? — резко спросил он, и переводчики тут же включились в дело.

— А что ты имеешь против любезностей? — осведомилась Бринн. — Разве мы не среди друзей?

— Не уверен, — заявил Маду Ваадан. — Учитывая, что здесь стоит твой шпион Джеста Ту, нагло воспользовавшийся моим доверием!

Тогайранка перевела взгляд на Астамира. Тот ограничился легким поклоном, не считая нужным опровергать слова ятола.

— Он заслужил суровое наказание!

Старый ятол приподнялся в кресле, и его солдаты, выстроившиеся вдоль стен зала, настороженно замерли, стискивая оружие.

— Я доберусь до тебя куда быстрее, чем твои стражники до нас, — предостерегла его Бринн. — Хотя, думаю, Астамир успеет раньше.

Стоящий у дверей Аграделеус угрожающе фыркнул. Струя пламени лизнула плитки пола, и находящиеся в зале солдаты задрожали от страха.

Ятол Ваадан снова откинулся на спинку кресла.

Тогайранка повернулась к двери и кивнула. Один из ее солдат ввел в зал ятола Де Хаммана и подтолкнул его вперед. Ятол выпрямился, встряхнулся в попытке хоть в какой-то степени обрести достоинство и, сделав несколько шагов вперед, поклонился Маду Ваадану.

— Если бы я хоть на мгновение поверила, что ятол Де Хамман напал на мой город, действуя по приказу ятола Ваадана, а не аббата Олина, кровавая бойня в Хасинте сейчас была бы в самом разгаре, — заявила Бринн. — Докажи мне, что я не ошиблась, вместо того чтобы несправедливо обвинять моих друзей.

Ятол Ваадан заметно дрожал и, казалось, готов был вот-вот взвыть от отчаяния; однако, к его чести, старик сумел справиться с собой.

— Аббат Олин взят под стражу, — проговорил он.

Тогайранка удовлетворенно кивнула.

— «Медведи» больше не играют никакой роли в Хасинте и вообще в Бехрене.

Маду Ваадан посмотрел на принца Мидалиса, и тот, как только ему перевели сказанное, склонил голову в знак согласия.

— Они в самое ближайшее время будут отосланы в Хонсе-Бир.

— Нам еще очень многое нужно сделать в собственной стране, — сказал Мидалис и взглянул на Бринн. — Нам крайне пришлась бы на руку твоя помощь.

Та в поисках поддержки повернулась к Астамиру. У нее не вызывало сомнений, сколь опасен Эйдриан и как важно его остановить. Однако чем Тогай может помочь в борьбе, разворачивающейся в королевстве к северу от гор? Она не может позволить себе отослать воинов так далеко от дома, когда соседний Бехрен объят смутой!

— Я предлагаю тебе искреннюю дружбу, принц Мидалис, — заявила она. — И когда ты вернешь себе трон, для наших людей настанет время союза и взаимовыгодной торговли. Однако твоя борьба за трон не затрагивает Тогай, и в нынешней сложной ситуации я не смогу оказать тебе существенную помощь. Пообещаю только, что, если твой враг, Эйдриан, попытается снова обратить взоры на Бехрен, мои люди будут сражаться с ним до последнего.

Когда принцу Мидалису перевели эти слова, на его лице возникло выражение глубокого разочарования. К его чести, однако, принц учтиво поклонился в знак того, что принимает позицию тогайранки.

— Кроме того, я собираюсь вместе с ятолом Вааданом отправиться в Энтел, чтобы встретиться с королем Эйдрианом. — Это заявление Бринн в немалой степени ошеломило всех присутствующих, в особенности же Маду Ваадана. — Хочу повидаться со старым товарищем и довести до сведения Эйдриана, что решительно не одобряю его действий. Ты не должен опасаться, принц: я не стану добиваться того, что могло бы нанести тебе вред. Единственное соглашение, которое мы можем заключить с нынешним королем Хонсе-Бира, — это соглашение о том, что наши государства не находятся в состоянии войны.

— Но я в первый раз слышу об этом! — воскликнул ятол Ваадан. — И совершенно не согласен с твоим решением. Ты просишь меня покинуть Хасинту? В такое время?!

— Если не хочешь ехать туда сам, пошли вместо себя полномочного представителя — ятола Де Хаммана, к примеру, — ответила тогайранка. — Нам непременно нужно встретиться с Эйдрианом. Меня будет сопровождать Астамир… На спине Аграделеуса могут поместиться трое, так что есть место еще для одного человека.

Перспектива лететь на спине дракона заставила старого ятола еще глубже вжаться в кресло.

— Думаю, будет лучше, если с вами отправится ятол Де Хамман, — пробормотал он.

Де Хамману, явно не испытывавшему удовольствия от решения Маду Ваадана, понадобилось определенное усилие, чтобы кивнуть в знак согласия.

— Вы будете возвращаться морем? — спросила Бринн Мидалиса.

— Да, как только убедимся, что в Хасинте не осталось солдат Эйдриана, — ответил принц. — Ятол Ваадан любезно позволил нам пополнить припасы. Мы здесь лишь для того, чтобы исправить ошибки нынешнего короля Хонсе-Бира.

Тогайранка понимала, что эти слова — всего лишь дань дипломатии, не более. Принц Мидалис достаточно умен, чтобы воспользоваться возможностью нанести противнику удар там, где он наиболее уязвим. Внешне она этого, однако, никак не выразила.

— В таком случае желаю тебе успеха.

Бринн подошла к принцу и крепко пожала руку сначала ему, потом Пони, после чего хотела пожать ее и Андаканавару, но тот заключил храбрую тогайранку в объятия.

— Тебе известно, как Эйдриан обошелся с госпожой Дасслеронд и ее народом? — спросил ее альпинадорский рейнджер.

Бринн кивнула.

— Будь осторожна, имея дело с молодым Эйдрианом, — предостерег ее Андаканавар. — Он самый опасный человек во всем мире.

Тогайранка в этом ничуть не сомневалась.

— Я вернусь за тобой не позднее чем через пару недель, — сообщила она ятолу Де Хамману. — После того как Эйдриан даст согласие на встречу.

С этими словами Бринн покинула Чом Дейру и поскакала через разгромленный город. Неподалеку от ворот Хасинты, ближе к предгорьям Пояса-и-Пряжки, она встретилась с Белли'маром Джуравилем.

— Ты присоединишься к принцу Мидалису и Джилсепони? — с надеждой спросил эльф.

— Нет. Наша война с Эйдрианом окончена, — ответила тогайранка. — Если, конечно, мой старый товарищ откажется от захватнических устремлений.

Это ее заявление тяжким грузом легло на хрупкие плечи Джуравиля.

— Поверь, он непременно предпримет новый поход на юг! — воскликнул он. — Если Эйдриан победит принца Мидалиса, он пошлет к границам Бехрена гораздо большую армию, чем та, что была в распоряжении аббата Олина. Этот человек хочет завоевать весь мир… Неужели ты не понимаешь этого?

— Его людям придется забраться очень уж далеко от собственного дома, чтобы нанести удар по Тогаю, — возразила Бринн. — Слишком далеко, даже для Эйдриана, чтобы стоило развязывать войну.

— Рассчитывать только на это крайне рискованно!

— Не более рискованно, чем оставить мою страну без защиты, отослав тогайранских воинов сражаться с Эйдрианом у него на родине, — сказала женщина.

Она посмотрела на Астамира в поисках поддержки. Тогайранка уже успела обсудить с ним эту проблему и пришла к выводу, что у нее нет причин испытывать чувство ответственности перед кем бы то ни было, кроме себя самой и своего народа.

— Теперь бехренцы, скорее всего, объединятся по племенному признаку, а многие племена обитают в пустыне, у самой границы с тогайскими степями, — объяснила она. — И если они поймут, что открывается возможность напасть на Тогай, то, разумеется, сделают это. Я, однако, не собираюсь предоставлять им такой возможности и не хочу, чтобы у ятола Ваадана зародилась надежда снова воссоединить Бехрен, напав на оставленный без защиты Дариан-Дариалл!

— Без твоей помощи принцу Мидалису не одержать победы, — не отказался от попыток убедить ее эльф. Бринн молчала. — Тебе это все безразлично? Безразлично, что госпожа Дасслеронд погибла по вине Эйдриана? Безразлично, что Эндур'Блоу Иннинес затерялась неизвестно где?

Эти слова ранили тогайранку в самое сердце. Никогда в жизни не стояла она перед столь душераздирающим выбором. Конечно, это не было ей безразлично, отнюдь Но дело вовсе не в ее отношении; так говорил ей Астамир, так подсказывал и собственный опыт. Нельзя, принимая решения, руководствоваться собственными желаниями, иначе она рискует стать не лучше Эйдриана! Она — предводительница тогайру и в ответе за гордых соотечественников, которые верят, что она примет те решения, которые будут им во благо.

И она не обманет их доверия. Бринн знала: прикажи она воинам сесть на корабли и отправиться в Энтел, чтобы сражаться с Эйдрианом, они с радостью подчинятся. И ее страна останется без защиты. Этого тогайранка допустить не могла.

— Я хочу, чтобы ты передал каким-либо образом Эйдриану, — сказала она Джуравилю, — что я и посланник ятола Маду Ваадана, правителя Бехрена, хотим встретиться с ним для переговоров в городе Энтеле в пределах трехнедельного срока. Сообщи ему также, что аббат Олин находится под стражей. Можешь оказать мне такую услугу?

Эльф посмотрел сначала на Астамира, потом на Таналака Кренка, стоящего с хмурым видом, скрестив на груди руки.

На немую мольбу Джуравиля, однако, ответила сама Бринн.

— Не стану скрывать, моя душа желает откликнуться на твой призыв, друг мой. Но я не могу так поступить. Я вместе со всем миром буду оплакивать потерю чудесной долины эльфов, если это произойдет, но принести в жертву Тогай считаю слишком дорогой ценой… Нет, мой народ не станет карающей рукой Белли'мара Джуравиля.

На лице эльфа возникло выражение гнева и сожаления. Он попытался было объяснить бывшей ученице, что никогда не заводил речь об этом, но тогайранка прервала его, спросив:

— Так ты передашь мое сообщение Эйдриану?

Эльф, сумевший взять себя в руки, улыбнулся ей и кивнул. После чего поднял изумруд, разочарованно пожал плечами и исчез.

— Я понимаю, как трудно это тебе далось, — сказал мистик, подходя к Бринн. — Ты поступила мудро, руководствуясь исключительно интересами своего народа.

Тогайранке было приятно это услышать, хотя она поступила именно так, как советовал Астамир еще до похода на Хасинту. «Интересно, — подумала она, — как пройдет наша встреча с Эйдрианом?» Она не виделась с ним пять лет; сейчас он уже мужчина и, более того, король могущественной страны.

И теперь они больше не друзья. Что бы Эйдриан ни сказал ей, какие бы доводы ни приводил в свою защиту, для Бринн Дариель, тогайранского рейнджера, его действиям нет оправданий.

— Через надежных людей нам удалось довести до сведения короля Эйдриана просьбу о встрече в Энтеле для проведения переговоров с предводителями Тогая и Бехрена, и он ответил согласием, — сообщил Джуравилю один из его лазутчиков в Урсале через несколько дней после того, как эльф попросил его выполнить это поручение Бринн.

Вскоре эльф встретился с другим лазутчиком в Палмарисе, который поведал ему о пленении Роджера Не-Запрешь.

— Нам непременно нужно спасти его, — сказал Джуравиль.

Лазутчик покачал головой.

— К нему невозможно подобраться близко. Даже с изумрудом Эндур'Блоу Иннинес нам пришлось бы прорываться с боем — и я далеко не уверен, что кому-то удалось бы ускользнуть оттуда живым.

Джуравиль закрыл глаза и заставил себя успокоиться. Он понимал, что нельзя рисковать всем ради одного человека, даже близкого друга.

— Ладно, не спускайте глаз с подземелья, — сказал он лазутчику. — Вдруг все же нам представится хоть какая-то возможность. Нельзя ее упускать.

Джуравиль поспешил в Хасинту, стремясь поскорее увидеться с Пони.

Пони верхом проезжала мимо обвалившихся домов, забаррикадированных дверей. Повсюду валялись мертвые тела. Давно она не видела такого множества трупов! Хасинта еще долго будет приходить в себя после разыгравшегося здесь жестокого сражения и того, что последовало за ним. Даже сейчас, спустя более недели после изгнания аббата Олина, банды мародеров продолжали бесчинствовать в охваченном хаосом городе.

Женщина прилагала все усилия, чтобы не обращать внимания на раздававшиеся то и дело вокруг крики отчаяния и боли. Не в ее возможностях помочь Хасинте. И все же каждый раз, услышав новый крик, она вздрагивала.

Этой ночью на небе не было видно звезд; с океана набежали тяжелые тучи. Пони надеялась, что пройдет дождь, который хоть частично смоет следы пролитой крови.

Она почувствовала облегчение, оказавшись за воротами города. Увидев на севере огни тогайских костров, женщина развернула коня и двинулась им навстречу.

Спустя примерно час ее остановили окрики дозорных. Выступив из темноты, они окружили ее. Не понимая их приказов, женщина тем не менее спешилась и вручила одному из них свой меч, хотя мешочек с магическими камнями оставила при себе и даже потихоньку зажала в руке графит. Если случится что-либо непредвиденное, она сможет обрушить на противника огненную молнию невиданной силы.

Однако ей не угрожали и без промедления отвели к шатрам, разбитым на каменном плато. Там Пони обнаружила Бринн и Астамира; они обменялись дружескими приветствиями.

— Можем мы поговорить наедине? — спросила она.

Взмахом руки отпустив охранников, тогайранка вместе со спутниками направилась к той части плато, куда не достигал ни свет костров, ни лагерный шум. Далеко внизу были видны темные силуэты домов Хасинты, а за ними костры беженцев, возвращающихся с ятолом Пароудом в Косиниду.

— Город просто завален трупами, — посетовала Пони.

— Судя по полученным мной донесениям, счет идет на тысячи, — вздохнула Бринн. — Возможно, на десятки тысяч.

Ее собеседница испустила столь же горестный вздох; такой жестокости, как в Хасинте, ей не доводилось видеть никогда в жизни.

— И в других областях Бехрена вновь начались междоусобные стычки, — продолжала тогайранка. — Ятолу Ваадану будет нелегко навести порядок в стране. Думаю, это вообще невозможно. Если «медведи» вернутся, бороться с ними будет некому. Эйдриан хитроумен и коварен; ему наверняка удастся заключить союз с некоторыми племенами.

— Эйдриан сюда не вернется. — Слова Пони прозвучали как клятва.

— Бехренцы, которые в глубине души всегда тяготели к племенному образу жизни, — произнес Астамир дважды, на языках, понятных его спутницам, — будут яростно защищать границы своих поселений от любого, кто попытается туда вторгнуться.

Некоторое время все молчали, глядя на разрушенный город.

Пони высоко оценила проявленную Бринн выдержку. Тогайский Дракон не спешила выяснить причину ее неожиданного визита.

— Ты уже обдумала, о чем будешь говорить с моим сыном… с Эйдрианом? — спросила она наконец.

— Бринн отправится в Энтел, чтобы сообщить ему о провале миссии аббата Олина, — ответил мистик еще до того, как перевел вопрос Пони подруге. — И чтобы предостеречь Эйдриана от попыток снова покуситься на страны, лежащие к югу от гор. Она предложит ему перемирие, но не союз.

Женщина дождалась, пока Астамир переведет и ее вопрос, и ответ Бринн, после чего сказала:

— Спроси, не сможет ли она передать от меня сообщение Эйдриану. Сказать ему, что ятол Ваадан великодушно передал мне захваченного в плен аббата Олина и что я хотела бы обменять его на другого пленника.

Мистик передал просьбу Пони Бринн и заверил женщину, что они сделают все, что необходимо.

Пони более подробно объяснила ситуацию Астамиру, и он пересказал ее тогайранке.

— Мы непременно сообщим об этом, — еще раз пообещала та. — И я буду настойчиво просить короля Эйдриана согласиться на твои условия.

Пони благодарно улыбнулась, и все трое снова устремили взгляды на Хасинту. Женщина, которая была некогда королевой Хонсе-Бира, явно хотела просить о чем-то еще, но колебалась, очевидно испытывая неловкость.

— У тебя есть ко мне еще какая-то просьба? — спросила догадавшаяся об этом Бринн.

— Ты знала Эйдриана, — запинаясь, начала Пони. — В детстве. Мне хотелось бы услышать…

Голос женщины задрожал.

Астамир перевел ее слова, и на лице тогайранки заиграла улыбка.

— Мне многое хотелось бы рассказать тебе о нем, — ответила она. — Я не каждый день встречалась с Эйдрианом в Эндур'Блоу Иннинес, и все же у меня сохранилось много воспоминаний, которыми я с удовольствием поделюсь с тобой.

Всю оставшуюся часть вечера они провели вместе. Бринн рассказывала Пони о жизни ее сына в долине эльфов. Она не стала утаивать правду о своевольном мальчишке, рассказала и о том, что он вечно спорил с госпожой Дасслеронд.

Слышать все это женщине было и приятно, и мучительно. Мысль о том, что мимо ее сына не прошли простые радости детства, утешала. Однако все это заставляло лишь еще острее сожалеть о том, что мальчик вырос вдали от нее.

ГЛАВА 41 ТОГАЙ ВЫХОДИТ ИЗ ВОЙНЫ

— Олин потерпел поражение, — сообщил Эйдриан Садье. — Он навлек на себя ярость Бринн Дариель, которой удалось договориться с бехренцами, и совместными силами они нанесли ему удар. Как раз в то время, когда магистр Маккеронт просил меня послать в Хасинту подкрепление, Тогай выступил против аббата.

— Ты думаешь, лучше было послать это подкрепление?

— Нет, — без колебаний ответил Эйдриан. — Сейчас ситуация здесь, у нас дома, куда серьезнее. Аббатство Санта-Мер-Абель стоит как скала, принц Мидалис, опираясь на поддержку альпинадорских варваров, не встречает никакого отпора на море. Я не мог послать еще десять тысяч воинов аббату Олину, чтобы тот реализовал свою мечту за пределами Хонсе-Бира!

Садья подошла к юному возлюбленному и нежно обняла его.

— Как велики наши потери? — спросила она. — Убитых много?

— Не знаю, — признался король. — Пришли сообщения о том, что группа солдат переваливает через горы по дороге в Энтел. Больше всего, однако, меня беспокоит вот что: где герцог Брезерфорд? Идя из Хасинты под парусами, сейчас он уже должен был добраться до Энтела.

— Слухи из Энтела… — пробормотала певица.

Поговаривали, что близ Энтела сошло на берег множество моряков, утверждающих, что они представляют собой остатки флота герцога Брезерфорда, захваченного принцем Мидалисом. Эйдриан не придавал значения этим разрозненным, не слишком вразумительным слухам; однако в свете того, что происходило сейчас, они неожиданно вызвали у него тревогу.

— Могло ли случиться, что принц Мидалис направился в Хасинту, чтобы изгнать оттуда аббата Олина? — спросил молодой король.

— Твой вопрос звучит так, словно в глубине души ты надеешься именно на это.

— Да, так оно и есть, — отозвался Эйдриан. — Ведь если Мидалис так далеко на юге…

Певица с любопытством смотрела на него, не упустив из виду ни расплывшуюся на лице ее возлюбленного улыбку, ни тон, которым были произнесены последние слова.

— …то Вангард почти беззащитен, — закончила она мысль короля.

— Можно снова собрать людей в Пирет Данкард и послать их через залив.

— Такое впечатление, будто принцу Мидалису хорошо известны наши намерения, — предостерегла его Садья. — Если наши корабли уйдут к Вангарду, а он сумеет нагнать их, они окажутся в ловушке.

В том-то и дело, понимал Эйдриан. Мидалису как будто действительно было известно о каждом их шаге. Он молниеносно захватил Пирет Талме с ее небольшим гарнизоном и успешно избежал всех ловушек, расставленных вдоль побережья у Сент-Гвендолин. А теперь, по-видимому, каким-то образом узнал, что у аббата Олина в Хасинте крупные неприятности. Что-то шло не так, но молодому королю никак не удавалось разобраться, что именно.

— Я отправляюсь на переговоры в Энтел, — сказал он. — Даже не желая того, Бринн и ятол поведают мне о многом.

Поговорив с торговцами в восточной части провинции Йорки, король вернулся в карету и достал камень души. Дух Эйдриана обогнул Пояс-и-Пряжку, и передним вдали предстала Хасинта. В гавани во множестве стояли боевые корабли Хонсе-Бира и другие, принадлежащие альпинадорским союзникам Мидалиса. Рассмотреть все как следует мешало докучливое действие солнечного камня, создававшего антимагический заслон, но увиденного хватило, чтобы понять, что к чему.

По прибытии в Энтел король получил сообщение о том, что герцог Калас и Маркало Де'Уннеро осадили Санта-Мер-Абель и перекрыли доступ к аббатству с моря.

Хоть какие-то хорошие известия за последнее время…

Переговоры должны были состояться в маленьком крестьянском доме к западу от Энтела, в месте, где все заинтересованные лица могли надеяться, что им никто не помешает.

Эйдриан и его свита прибыли первыми, и король в ожидании сидел у печи, задумчиво глядя на пляшущие языки огня. При установившейся в этих краях теплой погоде огонь можно было и не разводить, но зрелище мечущегося оранжевого пламени всегда помогало королю сосредоточиться.

Садья сидела рядом, обняв Эйдриана и склонив голову на крепкое плечо возлюбленного.

Стук в дверь заставил обоих вздрогнуть.

— Гвардеец Бригады Непобедимых Маллон Янк, мой король! — послышалось из-за двери.

— Входи, Непобедимый, — откликнулся Эйдриан.

Со скрипом дверь отворилась, и вошел пожилой, весьма внушительный на вид воин: великолепная выправка, безупречно начищенные доспехи и шлем, зажатый под мышкой.

— Я привел к тебе Бринн Дариель из Тогая и ятола Де Хаммана из Бехрена.

Гвардеец повернулся и взмахнул рукой в сторону двери.

Бринн возглавляла процессию, и при виде ее у Эйдриана перехватило дыхание. Он не видел тогайранку более пяти лет. Он никогда не забывал эти миндалевидные карие глаза, создававшие удивительный контраст с черными как вороново крыло волосами. Не сдержав улыбки, в нарушение установившихся правил, молодой король вскочил и бросился вперед, словно собираясь заключить ее в объятия.

Холодный взгляд Бринн остановил его и заставил отпрянуть.

Вслед за ней вошли мужчины. Один в традиционной одежде жрецов-ятолов — Де Хамман, надо полагать, другой, на вид лет сорока пяти, одетый совсем просто, но держащий себя с достоинством.

— Приветствую тебя, король Эйдриан, — начал ятол на языке «медведей», которым, по-видимому, владел в совершенстве. — Я посланец правителя Бехрена ятола Маду Ваадана и наделен правом говорить от имени Хасинты.

— А что, ятол Ваадан не пожелал обеспокоить себя, явившись сюда лично?

По лицу Де Хаммана пробежала тень неуверенности.

— Предательские действия аббата Олина вызвали серьезные беспорядки в Бехрене, — ответил он, не заметив брошенного на него хмурого взгляда тогайранки, недовольной тем, что тот запросто выбалтывает важные сведения. — В Хасинте бушуют пожары, и вся страна охвачена войной!

— Довольно, ятол. — Эти слова Бринн произнесла на языке, которого Эйдриан не понимал, но женщина тут же посмотрела на него и продолжила уже на языке тол'алфар: — Бехрен сильно пострадал. Аббат Олин опозорил церковь Абеля и Хонсе-Бир, а ты, благодаря его действиям, выглядишь захватчиком. — Она в упор посмотрела на Эйдриана. — Как бы отнеслась ко всему этому госпожа Дасслеронд?

При упоминании имени повелительницы эльфов молодой король не смог сдержать усмешки.

— Ты пришла, чтобы объявить мне войну? — без обиняков осведомился он.

— Я пришла, чтобы потребовать мира, — сказала тогайранка. — И посоветовать тебе не забывать о границах между твоей страной и моей… нашими странами, — поправилась она, взглянув на ятола Де Хаммана.

— Аббат Олин вышел за пределы того, что ему было предписано, — уронил Эйдриан.

— И что же ему было предписано?

— Помочь Бехрену обрести стабильность, ничего более, — не слишком убедительно ответил тот. — Решить, кто действует по справедливости, и, используя солдат, поддержать этого человека в его усилиях объединить охваченную междоусобицей страну.

— Жест доброй воли со стороны северного благодетеля? — осведомилась Бринн; в ее тоне был слышен неприкрытый сарказм.

— Совершенно верно.

Лицо тогайранки стало угрюмым. Она шагнула вперед и оказалась совсем рядом с молодым королем.

— Эйдриан, что ты творишь? — прошептала она, хотя особого смысла говорить тихо не было; по-эльфийски все равно никто, кроме них и Астамира, не понимал. — Что ты сделал с госпожой Дасслеронд?

Лицо короля мгновенно окаменело.

— Ты пришел в Бехрен, чтобы завоевать эту страну. И ты неправедным путем захватил престол своего королевства. Что ты…

— Неправедным? — переспросил Эйдриан. — Моя мать была королевой Хонсе-Бира, ты, возможно, об этом не знаешь.

— Твоя мать делает все, чтобы помешать тебе утвердиться на троне.

— И откуда тебе это известно?

Бринн устремила на него долгий, пристальный взгляд и отступила назад.

— Я пришла, чтобы заключить соглашение о ненападении, — теперь она говорила на тогайском языке; Астамир переводил ее речь. — Тебе нечего делать к югу от гор, разве что ятол Ваадан или я пригласим тебя нанести нам визит. Если ты согласишься на это, происходящее в Хонсе-Бире не станет предметом беспокойства ни Тогая, ни Бехрена.

Когда мистик перевел, Де Хамман кивком выразил согласие.

— Прекрасно. — Эйдриан сделал жест в сторону длинного стола, стоящего в глубине комнаты, где лежали пергамента, перья для письма и стояли чернильницы.

Тут же из угла появились два писца, пристроившиеся у краешка стола. Эйдриан и Садья заняли кресла с одной его стороны, Бринн и ятол Де Хамман — с другой, Астамир встал за спиной тогайранки.

Никаких сложностей при составлении соглашения не возникло. Бринн и ятол Де Хамман обещали не нападать на Хонсе-Бир, Эйдриан согласился, что его армия будет держаться к северу от гор. Писцы принялись за дело, и достаточно скоро договор был подписан.

— Есть что-нибудь еще? — спросил король Хонсе-Бира.

— Есть многое, о чем мне нужно поговорить с тобой, — ответила Бринн, снова на эльфийском языке. — Кем ты стал, Эйдриан?

— Тем, кого не надеялась увидеть во мне госпожа Дасслеронд, — дерзко ответил он.

Тогайранка прищурила карие глаза.

— Я знаю, что ты сделал с ней — и с Эндур'Блоу Иннинес.

— Откуда, интересно?

Не отвечая на вопрос, Бринн снова перешла на тогайский.

— Есть еще одна проблема, которую мне хотелось бы выяснить.

— Говори, — сказал Эйдриан, после того как мистик перевел ее слова.

— Аббат Олин у нас, и мы готовы вернуть его в обмен на находящегося у тебя пленника. Его имя Роджер Не-Запрешь, и он содержится в темнице Палмариса. Место и время по твоему выбору.

Молодой король громко расхохотался.

— Ах, моя матушка! Все так же сентиментальна, все готова отдать за своих приятелей — и непроходимо глупа.

— Ты ничего не знаешь о своей матери, — вмешался в разговор Астамир.

Эйдриан устремил на него пристальный взгляд.

— Кто ты такой? — требовательно спросил он. Мистик, не отвечая, еле заметно склонил голову и отступил на шаг. — Так значит, аббат Олин в обмен на Роджера Не-Запрешь?

— Считаю, это будет взаимовыгодной сделкой. Ты сам сказал, что знаешь: Роджер — друг твоей матери, и она хочет, чтобы он оказался на свободе.

— Уже по одной этой причине я вынужден отказать тебе, — холодно заявил король. — Не в моих интересах делать подарки моей матери.

Тогайранка снова бросила на него осуждающий взгляд, который, как и ранее, он оставил без внимания.

— Так что я отвергаю твою просьбу. Можете повесить этого осла Олина на самой высокой башне Хасинты или, если предпочитаете, на рее флагмана принца Мидалиса. Меня он больше не интересует. Старый болван ослушался меня, потерпел неудачу и в итоге, по твоему собственному признанию, погрузил Бехрен в хаос.

— В Бехрене действительно очень неспокойно. — Бринн наклонилась над столом, пристально глядя в глаза Эйдриану. — Однако я хочу предостеречь тебя. Если ты решишь воспользоваться этим хаосом и снова двинешь войска на юг, весь Бехрен поднимется против тебя и рядом с ним встанут воины тогайру.

Она слегка отодвинулась и предприняла последнюю попытку.

— Эйдриан, Эйдриан! Я всегда была тебе другом. Мы выросли вместе, вместе учились в эльфийской долине…

— Тебя эльфы, может, и учили, а меня мучили! — взорвался молодой король и так сильно наклонился вперед, что его лицо оказалось всего в дюйме от лица тогайранки. — Кто я? Кошмар госпожи Дасслеронд! Вихрь!

— Ты убил ее!

— Хотелось бы мне, чтобы это было так! — воскликнул он. — Но нет, она лишила меня удовольствия, сделав это своими руками!

Бринн гневно ударила ладонью по столу, и Маллон Янк бросился вперед с намерением вмешаться.

Разумеется, Астамир его опередил и, обогнув испуганно вскрикнувшего ятола, встал на пути гвардейца. Янк потянулся к мечу, но мистик схватил его за запястье и, нажав на болевые точки, обездвижил вцепившуюся в рукоять меча руку. Маллон Янк попытался нанести Астамиру удар левой рукой, но тот легко уклонился от него и отшвырнул гвардейца к дальней стене, по которой тот сполз на пол, с трудом ворочаясь в тяжелых доспехах.

Ятол Де Хамман тут же нырнул под стол; Эйдриан и тогайранка выхватили из ножен мечи.

Снаружи донеслись крики охранников и ужасный рев, сотрясший весь дом. Дверь распахнулась, и на пороге возник, выпуская из ноздрей струи огня, Аграделеус в облике огромной двуногой ящерицы.

Бринн вскинула руки и закричала:

— Довольно!

Но тут произошло нечто странное, совершенно неожиданное для всех присутствующих и крайне пугающее.

Молодой король посмотрел на дракона, Аграделеус на него, и внезапно оба взревели, словно охваченные безмерной яростью. Дракон выпустил длинные когти, но Эйдриан оказался проворнее. Его рука метнулась к мешочку с магическими камнями, и спустя мгновение короля окружил бело-голубой щит, созданный магической силой змеевика, а огненная молния отбросила Аграделеуса на другой конец комнаты.

— Довольно! — снова закричала тогайранка и подскочила к Эйдриану.

Тот повернулся к ней, дрожа от бешенства.

— Ты водишь дружбу с этой тварью и еще смеешь осуждать мои поступки? — закричал молодой король. — Убирайся отсюда! Немедленно!

Бринн чувствовала, что за этим стоит чрезвычайно глубокое, какое-то почти дикое, первобытное чувство. Почему Эйдриан без малейших колебаний, невзирая на опасность, кинулся на дракона?

И почему так повел себя Аграделеус?

Тогайранка устремила на короля долгий, испытующий взгляд, но предпочла не углублять конфликта и захлопнула за собой дверь, опасаясь, что дракон примет естественный вид и тогда просто сровняет дом с землей.

Выяснилось, однако, что он вряд ли в состоянии сделать это; слишком ошеломляющим оказался нанесенный Эйдрианом удар. Аграделеус сидел во дворе с ужасно потрясенным и несчастным видом — Бринн за ним такого никогда ранее не замечала.

— Быстро уходим! — Астамир схватил ее за руку и потянул за собой. Ятол Де Хамман уже успел обогнать их обоих.

Дракон между тем не двигался с места.

— Аграделеус? — окликнул его мистик.

Тот медленно поднялся на ноги; на морде дракона застыло странное выражение. Что это было? Ярость? Страх?

— Поторопись, — сказал Астамир. Аграделеус не двигался, враждебно косясь на покинутое ими здание. — Соглашение подписано. Наше дело завершено. Мы должны уходить.

— И как можно дальше, — откликнулся наконец дракон. — Как можно дальше, — повторил он.

— Эйдриан! — Увидев, что молодой король перестал расхаживать по комнате и решительно направился к двери, Садья схватила его за руку.

Он повернулся к ней, яростно сверкая глазами. Однако певица, сумевшая приручить оборотня внутри Маркало Де'Уннеро, не дрогнула.

— Что происходит? — спросила она и, почувствовав, как напряглись мышцы ее возлюбленного, сильнее стиснула его руку. — Что это было?

— Дракон, — ответил Эйдриан сквозь плотно стиснутые зубы. — Вторая древнейшая раса, самая мерзкая из всех!

— Будто ты не знал, что, по слухам, Бринн Дариель летает на крылатом чудовище, — пожала плечами Садья.

— И что?

— Твоя ярость при виде его меня более чем удивила, — ответила она.

Эти простые слова заставили молодого короля слегка расслабиться и словно привели его в чувство. Он действительно слышал рассказы о драконе, страстно желал увидеть это удивительное создание и даже воображал, будто именно на драконе пристало разъезжать человеку, который собирается править миром. Вопросы подруги оправданны, понимал он. И в самом деле, что такого особенного только что произошло?

— Не могу объяснить, — признался Эйдриан. — Такое омерзение внутри… потом вспышка ярости. Я и сам не ожидал…

— Помнишь, ты говорил, что хотел бы летать на таком звере?

— Все, чего я хочу, — это заполучить голову этого чудовища в качестве трофея! — взорвался король.

— Эйдриан!

Он стоял, качая головой, немало удивленный собственной вспышкой.

— Мой король, я немедленно подниму солдат по тревоге, — сказал Маллон Янк. — Мы прикончим монстра и принесем тебе его голову!

— Оставайтесь на месте, — отрезал Эйдриан. — Южане были здесь под флагом перемирия, нельзя забывать об этом.

— Да, мой король.

— То, что произошло напоследок, по существу ничего не меняет, — продолжал он. — Мы подписали договор и будем придерживаться его, так же как, уверен, Тогай и бехренцы. Проблема с южным соседом теперь, к моему облегчению, улажена, и мы можем заняться собственными делами, покончить наконец с принцем Мидалисом и его мятежом.

Собравшиеся были рады услышать эту новость.

— Может, когда ты в следующий раз надумаешь встретиться с Бринн, стоит посоветовать ей оставить дракона в тогайских степях, — сказала Садья.

Эйдриан обнял подругу и засмеялся.

— Действительно, стоит сделать это, — согласился он.

ГЛАВА 42 ПТИЧКА ПО ЗЕРНЫШКУ КЛЮЕТ

По возвращении в Хасинту ятол Де Хамман с огорчением узнал, что в южных кварталах города стычки возобновились.

— Никакого порядка! По твоей милости весь Бехрен объят хаосом! — в очередной раз накинулся он на Бринн. — Непростительное безрассудство!

— Мое терпение небезгранично, ятол, — спокойно ответила тогайранка. — Не напади ты на мой город, я бы сюда не пришла. — Ятол снова начал было протестовать, но Бринн резко оборвала его: — Прекрати наконец досужую болтовню о допущенных якобы ошибках. Сейчас не время для этого. Твоя страна на грани развала, и винить за это некого, кроме аббата Олина — и себя самого. Возвращайся в Медину, ятол. Направь пыл, с которым ты предъявляешь претензии мне и Тогаю, на наведение порядка в собственном доме. Лучшего, поверь мне, ты сделать не в состоянии.

Звучащая в ее словах откровенная угроза заставила Де Хаммана побледнеть и отпрянуть.

— Не думаю, что он прислушается к чьему-либо благому совету. Давай вернемся к нашим людям, — предложил Астамир.

— В самом деле, — ответила тогайранка. — Я по горло сыта Бехреном.

Они без труда нашли в предгорьях лагерь, что разбили тогайру. К этому времени большинство воинов уже вернулись в свои дома, для патрулирования местности осталось человек восемьдесят. Таналак Кренк, однако, был здесь, он дожидался возвращения Бринн.

— Конфликт между Тогаем и Хонсе-Биром исчерпан, — сообщила она Кренку. — Король Эйдриан согласился держаться по свою сторону гор, и, учитывая его потери здесь, пройдет много времени, прежде чем он снова обратит взоры на юг. Когда они с принцем Мидалисом разберутся, кому из них занимать трон, мы вступим в переговоры с победителем и заново утвердим подписанный договор.

— Ты чрезвычайно много сделала в интересах своего народа. — Соратник с почтением склонил перед ней голову.

— Твои заслуги перед ним также неоценимы, — отозвалась тогайранка. — Не говоря уже обо всем остальном, только благодаря тебе мы вырвались из осажденного Дариан-Дариалла. — Она посмотрела на мистика; как обычно, безмятежность Астамира придала ей уверенности. — И именно поэтому я отдаю правление Тогаем в твои надежные руки, Таналак Кренк, — торжественно объявила Бринн.

Наверное, впервые в жизни у мужественного тогайранского воина едва не подкосились ноги!

— Но почему? — с трудом выговорил он. — Неужели ты собираешься покинуть нас?

— Мой путь лежит на север, — кивнула женщина. — Действия Эйдриана сделали его моим врагом. Я не могу спокойно наблюдать за тем, как он проводит порочную политику.

— Враг Бринн Дариель — враг Тогая! — решительно заявил Таналак Кренк.

Она благодарно улыбнулась, покачав, однако, головой.

— Злодеяния Эйдриана по отношению к тол'алфар не затрагивают никого из тогайру, кроме меня. Я не только тогайранка, но еще и рейнджер. Я не зову соотечественников принять участие в моем походе на север. Госпожа Дасслеронд заменила мне мать, но, защищая ее народ, я не стану втягивать свой в новую войну. Долг велит мне принять участие в борьбе с Эйдрианом, и я уверена, что управляемый твоей рукой Тогай будет в безопасности. И еще я прошу позаботиться о Крепыше, который очень мне дорог.

— А что будет, когда ты вернешься? — спросил ее соратник.

— Заберу пони, только и всего. Править Тогаем теперь будешь ты. Если я когда-нибудь понадоблюсь своему народу, тебе стоит лишь позвать меня. Однако если мне суждено вернуться из Хонсе-Бира, мой путь лежит в…

Бринн замолчала, глядя на Астамира. Тот улыбнулся и кивнул.

— Ты хочешь пройти обучение у Джеста Ту, — воскликнул Кренк.

— Если выживу в борьбе с Эйдрианом, — повторила она, послав мистику ответную улыбку. Таналак Кренк, как она с удивлением отметила, как будто не был склонен оспаривать ее решение.

— Даже если я сумею послужить Тогаю и вполовину так хорошо, как Бринн Дариель, мое имя станет легендой.

Отважный воин низко поклонился ей; когда он поднял голову, тогайранка увидела, что его темные глаза затуманили слезы.

— Я готов скакать за тобой хоть на край света, сражаться с любым врагом, даже с самим драконом, только попроси. Ты не знаешь…

Женщина прервала соратника, заключив его в объятия.

— Если бы не ты, я не смогла бы сделать то, что велит мне сердце, — прошептала она. — Покидаю тогайские степи с уверенностью, что ты будешь мудро править нашим народом.

Бринн снова крепко обняла его и вместе с Астамиром покинула лагерь. Аграделеус уже ждал их.

Тогайранка заметила, что дракона буквально распирает от нетерпения.

— Его нужно уничтожить, — заявил Аграделеус.

— И кто же это сделает? Ты сам?

Огоньки в змеиных глазах дракона слегка угасли.

— Нет, я на это не способен, — ответил он. — Но я буду летать над королевством этой твари, испепеляя его города.

— Нет, — решительно отрезала Бринн.

В ее памяти всплыли картины того, что натворил раздираемый жаждой борьбы Аграделеус, когда она позволила ему учинить бойню в бехренских поселениях на территории Тогая. Ужасные крики умирающих до конца дней будут звучать в сознании. Однако сейчас она собиралась воевать не с Хонсе-Биром, а с Эйдрианом… Да, именно с Эйдрианом.

И следовательно, не допустит, чтобы дракон снова принялся за бесчинства.

Ночь Бринн и Астамир потратили на сборы и обсуждение того, как лучше помочь принцу Мидалису, а с рассветом на спине Аграделеуса отправились на восток.

Тем утром на поле у стен Санта-Мер-Абель постоянно действовали три катапульты. Каменные глыбы, пролетев огромное расстояние, с грохотом обрушивались на стены старинного монастыря.

Катапульты Санта-Мер-Абель отвечали лишь изредка и с гораздо меньшей эффективностью. Воздействие магической энергии камней на столь далекое расстояние не распространялось.

Время от времени все пятнадцать катапульт одновременно выпускали заряды из горящих смоляных шаров, и через стену аббатства устремлялся настоящий огненный вал.

— Тебе это доставляет такое же удовольствие, как и мне? — спросил Калас, вместе с Де'Уннеро наблюдавший за обстрелом.

— Дай тебе волю, ты сровнял бы все здесь с землей, — ответил монах. Герцог не удостоил его ответом. — Тебе не кажется, что ты просто снабжаешь их боеприпасами?

— Ни в коей мере. Мы забрасываем в монастырь только горящую смолу, а камнями долбим стену. Почти все камни остаются с нашей стороны. Хотя это не имеет значения. Когда здесь появится король Эйдриан, братьям из Санта-Мер-Абель станет не до стрельбы. Они будут думать лишь о том, как унести ноги из монастыря.

— Скоро он прибудет?

— Судя по донесениям, завтра.

— А что слышно о делах на юге?

— Мне доложили, что аббат Олин потерпел поражение и захвачен в плен, — ответил герцог Калас. — И причастен к этому принц Мидалис. Боюсь, король Эйдриан слишком далеко протянул руки. И возможно, несколько поторопился.

— Нет, — возразил монах. — Это промах не Эйдриана, а аббата Олина. Нужно было действовать благоразумнее, не распыляться, сосредоточиться только на Хасинте и Бехрене. Для этого у него хватало воинов.

— Как думаешь, мы нагнали на них страху? — Калас повел рукой в сторону аббатства.

Де'Уннеро устремил взгляд на древний монастырь.

— Они, конечно, страшно напуганы, — ответил он. — Но в то же время понимают, что с такого расстояния тебе не удастся причинить серьезный вред прочным стенам. И знают, что могут выдержать осаду, сколько бы она ни продолжалась, — аббатство находится на полном самообеспечении. Чтобы взять Санта-Мер-Абель, тебе или Эйдриану придется штурмовать эти неприступные стены. Такое происходило уже много раз, мой добрый герцог. Но без всякого успеха.

— Аббатству не приходилось сталкиваться с яростью Эйдриана, — тут же ответил герцог Калас и добавил, искоса взглянув на монаха: — И с яростью Маркало Де'Уннеро тоже.

— Санта-Мер-Абель, безусловно, падет, — согласился Де'Уннеро, но в словах его, как ни странно, звучала грусть.

Он, конечно, хотел захватить аббатство, поскольку без этого не мог занять подобающее ему место. И все же было больно сознавать, что для наведения порядка в церкви придется сломить несокрушимую прежде крепость. Ее неподвластный времени неукротимый дух мистическим образом взывал к сердцу воина-монаха.

— Как по-твоему, хватит с них на сегодня? — осведомился герцог.

— Главное, не следует заваливать валунами стену, — ответил Де'Уннеро, — а то, прорываясь к воротам, мы будем о них спотыкаться.

Герцог Калас фыркнул и бросил через плечо:

— Прекратить обстрел! — Один из его подчиненных отсалютовал и кинулся передавать приказ. — Завтра утром будет то же самое, — объяснил Калас. — Как и каждое последующее утро. — Он удовлетворенно рассмеялся при виде черных клубов дыма, поднимающихся за стенами аббатства. — Ничего, решимости братьев хватит ненадолго. И тогда Санта-Мер-Абель окажется во власти Эйдриана.

Маркало Де'Уннеро устремил на герцога долгий взгляд, борясь с желанием поправить его. Санта-Мер-Абель, несомненно, падет, но окажется не во власти Эйдриана, а в его собственной власти.

Позже в тот же день герцогу сообщили, что к востоку отсюда на побережье снова замечен принц Мидалис.

— Сент-Гвендолин? — с надеждой спросил герцог Калас; по его приказу в этом аббатстве теперь было сосредоточено крупное воинское подразделение. — Наконец-то этот отступник получит то, на что давно нарывается.

— Нет, Пирет Талме, — ответил офицер Бригады Непобедимых. — И город Макомбер.

Герцог посмотрел на Де'Уннеро, но тот лишь пожал плечами. И на этот раз принц точно знал, куда нанести удар.

— Соберите отряд побольше и выбейте их оттуда, — раздраженно приказал герцог Калас.

— Да, мой господин.

Взмахом руки Калас отпустил офицера.

— Молись, чтобы Эйдриан прибыл как можно скорее, — буркнул он, обращаясь к монаху. — Победа здесь необходима нам как воздух — пока люди не начали верить в превосходство принца Мидалиса. Хотя он пока не одержал ни одной крупной победы!

— Может, они ему и не понадобятся, — буркнул Де'Уннеро.

На следующий день трубы возвестили прибытие короля Эйдриана во главе пятитысячного войска. Не тратя время на формальности и даже не поинтересовавшись, какие повреждения успело получить аббатство, король, сопровождаемый Садьей, прошел в шатер для встречи с Де'Уннеро и герцогом Каласом.

— Слышали о провале аббата Олина? — рявкнул Эйдриан, едва завидев их.

Про себя он отметил, что взгляд Де'Уннеро был прикован к певице.

— Да, до нас дошли такие слухи, — ответил герцог Калас.

— Старый осел сам все испортил, — сказал король. — Он напал на Бринн Дариель, мою старую знакомую, и ее народ, тогайру. И потерпел сокрушительное поражение. А Бринн помогло то, что ей оказал поддержку принц Мидалис, как раз в это время объявившийся в гавани Хасинты.

— Он стал просто бельмом у нас на глазу, — заметил Калас. — Мечется вдоль побережья и наносит то тут, то там удары, как будто точно знает, где нас нет.

— Это все твоя матушка с ее магическими камнями, — буркнул Де'Уннеро. — Которой ты столь недальновидно позволил покинуть Урсал.

Он и король воззрились друг на друга, причем первым отвел взгляд Эйдриан. Он понимал — возможно, монах действительно прав. Неужели в чрезмерной самоуверенности он допустил ошибку, отпустив мать на свободу? Ведь это конечно же она, используя камень души, сейчас помогает Мидалису наносить точные удары. И даже сумела добраться до Бехрена, правильно оценить ситуацию в Хасинте и подсказать принцу, что стоит встать на сторону Бринн…

Нет, это уж слишком, казалось Эйдриану, — в конце концов, для путешествий духа существуют пределы.

— Бехрен и Тогай теперь не участвуют в нашей борьбе с принцем, — сообщил король. — Я подписал договор с Бринн Дариель и представителем Хасинты.

— Если они будут его придерживаться, — уронил герцог.

— Слово Бринн Дариель не может быть подвергнуто сомнению, — холодно возразил Эйдриан. — Если она сказала, что тогайру не станут воевать с Хонсе-Биром, так оно и будет. Что касается Бехрена, то, судя по сообщениям, все там слишком заняты борьбой друг с другом, чтобы обращать взоры на север.

— Значит, нам нет нужды укреплять Энтел. Хватит и гарнизона, способного отогнать при случае принца Мидалиса, — заметил Калас.

— Энтел надежно защищен, — заверил его король. — Вряд ли он заинтересует принца Мидалиса. Он придерживается трусливой тактики — нанести удар по слабому месту и сбежать.

— Еще он старается лишить нас поддержки народа, — заметил Де'Уннеро. — Делает все, пытаясь убедить простой люд, что именно он такой король, который им нужен.

— И противопоставить этому мы можем лишь значительную победу, какую принц никак не может рассчитывать одержать. — Эйдриан повел рукой в сторону открытого входа в шатер, сквозь который в отдалении вырисовывалась серо-коричневая громада Санта-Мер-Абель. — Как только аббатство станет нашим, армия сможет переключиться на защиту береговой линии. Тогда принц Мидалис не сможет больше наносить удары!

— Монастырь уже отрезан со стороны моря, мой король. — Сообщая хорошие новости, герцог Калас расправил плечи и горделиво выпятил грудь. — Пристань Санта-Мер-Абель разрушена, и любой корабль, рискнувший приблизиться к берегу, встретит огневой вал с утеса. Боевые корабли из Палмариса стоят на рейде под защитой этих батарей. Если Мидалис попробует сунуться сюда, это дорого ему обойдется.

— Нашими усилиями защита аббатства заметно ослаблена, — добавил Де'Уннеро. Калас бросил на него косой взгляд, и король понял, что монах заговорил, не желая упускать возможности показать, что и он причастен к достигнутым успехам. — Братья в Санта-Мер-Абель каждое утро просыпаются от грохота каменных снарядов и вони горящей смолы.

В общем и целом Эйдриан был доволен услышанным. Он не сомневался, что его армия способна захватить аббатство. В особенности с учетом того, что его присутствие поможет нейтрализовать магические действия монахов и обеспечит более разрушительный характер атак. Однако одновременно он понимал, что подземелья Санта-Мер-Абель по размерам не уступают зданиям, расположенным над ними, и представляют собой целую сеть укрепленных катакомб. Эйдриан знал, что без труда сможет проломиться сквозь ворота, — разве не сделал он то же самое в Палмарисе? Однако этим дело не кончится, борьба за полное овладение монастырем наверняка окажется долгой и крайне трудной.

В последнее время гордость молодого короля слегка пострадала, и он хотел сделать все, чтобы выиграть это едва ли не самое важное сражение. Аббат Олин подвел его, да тут еще принц Мидалис преподносил сюрприз за сюрпризом…

Он не мог допустить, чтобы такое повторилось!

Пока Де'Уннеро, Калас и другие командиры занимались обсуждением плана захвата монастыря, Эйдриан уединился в затемненном шатре. Установив зеркало, он уселся напротив него и погрузился в глубину Оракула, задаваясь вопросами относительно неожиданно открывшейся способности принца наносить удары за пределами его, Эйдриана, досягаемости и появляться там, где больше всего можно было рассчитывать на успех.

Долгое время ничего не происходило. Король старался удерживать в сознании образ матери, летающей над землей в виде духа и собирающей сведения для принца. Откуда она вообще узнала о существовании Бринн? И как сумела наладить с ней такую прочную связь, которая позволила согласовывать их действия? Ведь, судя по сообщениям, тогайру и флот принца очень точно выбрали время появления, получив таким образом возможность учинить беспорядки в Хасинте.

В памяти всплыло воспоминание о его первом сражении с госпожой Дасслеронд. В тот день с помощью магического изумруда она свернула пространство и отбросила его к границе Эндур'Блоу Иннинес.

Ну конечно же! Изумруд!

Весьма, весьма похоже. Разбросанные по всей земле тол'алфар не прячутся, а воюют против Эйдриана, объединившись с его врагами!

Он широко распахнул глаза. Мыслимое ли дело?

Молодой король тут же достал камень души и воспарил над палаткой. Если он не ошибся, то наверняка найдет какое-то доказательство этого рядом с основными, стратегически важными пунктами — Сент-Гвендолин, к примеру, или Пирет Талме.

Или же Санта-Мер-Абель.

Лазутчика, однако, Эйдриан заметил очень не скоро. В поисках ощущения присутствия рядом живого существа, того самого ощущения, которое притягивает странствующий дух возможностью завладеть чужим телом, ему пришлось обшарить всю местность вокруг аббатства.

Но потом он обнаружил то, что искал: неподалеку от северной стены Санта-Мер-Абель увидел эльфийку, причем узнал ее — то была То'эль Даллия, его бывшая наставница в Эндур'Блоу Иннинес. Она изучала месторасположение батарей Каласа, установленных, чтобы прикрывать подход к берегу.

Вернувшись в свое тело, молодой король задумался.

Так значит, тол'алфар шпионят для принца Мидалиса. Эти маленькие пакостники делают все, чтобы погубить его, Эйдриана!

Однако теперь, когда он понял это, может быть, удастся сделать так, чтобы гнусные шпионы сработали в его пользу. Варианты вихрем закружились в его сознании, но король понимал, что действовать нужно крайне осторожно и продуманно.

Как выиграть эту войну, причем в самое кратчайшее время?

Эйдриан, конечно, не представлял себе всех деталей, но общий план действий четко вырисовывался в его сознании. Он хотел покончить с Санта-Мер-Абель и посадить туда Де'Уннеро. Он хотел покончить с принцем Мидалисом, безраздельно завладеть королевством и, таким образом, получить возможность снова переключить внимание на юг. Однако больше всего он теперь хотел покончить с неугомонной матерью. Отпуская ее, он надеялся, что та забьется куда-нибудь в глухой уголок и зачахнет там от тоски. Ее способность восстановить силы и воспрянуть духом удивила и, более того, страшно разозлила короля.

Вот теперь пусть и расплатится за все.

Дух Эйдриана снова покинул тело и устремился на северо-запад, в сторону Дундалиса.

Вскоре он уже глядел сверху на две сложенные из камней пирамиды: одна — на месте захоронения брата его деда, Мазера, другая — на могиле погибшего отца.

Дух Эйдриана воззвал к миру теней.

И не успел еще он вернуться в свое тело, как одна из пирамид зашевелилась и начала разваливаться.

ГЛАВА 43 ЗАПАДНЯ

Молодой король не стал излагать план герцогу Каласу, посчитав, что тот не поймет всех его тонкостей. Де'Уннеро, однако, он обо всем рассказал, и тот злобно улыбнулся.

— Теперь понятно, каким образом принц Мидалис точно знает, куда нанести удар, — заявил монах. — Всегда терпеть не мог этих крылатых тварей!

— Поверь, твоя неприязнь к ним бледнеет рядом с моей ненавистью, — отозвался Эйдриан.

— Ты заставишь их работать на себя?

— Я… то есть я хотел сказать, мы обманем их, — чуть запнувшись, ответил король. — И я постараюсь, чтобы этот обман не обнаружился до тех пор, пока не окажется слишком поздно для Мидалиса.

— Ты собираешь вместе всех врагов, — задумчиво сказал Де'Уннеро. — Разумно ли это?

— Как по-твоему, Санта-Мер-Абель устоит против нас?

— Нет конечно.

— В таком случае, неужели герцогу Каласу, под началом которого закаленные в боях воины, будет трудно разделаться с принцем Мидалисом и его жалкой армией, едва насчитывающей несколько тысяч всякого сброда?

Монах снова задумался.

— Не советую недооценивать альпинадорских варваров, — предостерег он Эйдриана. — И существует еще одна, не такая уж немаловажная проблема…

— Моя мать, — закончил король. — Да, знаю. И поверь, у меня есть способ вывести ее из игры.

— Однажды ты уже недооценил ее.

— Это так, — вынужден был признать Эйдриан. — Мне следовало прислушаться к твоему совету и покончить с ней еще в Урсале.

— Думаю, именно от матери ты унаследовал такой замечательный характер, — сказал Де'Уннеро, и король, услышав это, едва не подскочил.

Неужели монах сделал ему комплимент? После того как Эйдриан открыл ему правду о себе и Садье, в их отношениях все время сквозила такая принужденность, что он не раз спрашивал себя, затянется ли вообще когда-нибудь эта трещина.

Однако сейчас подлинная картина открылась ему во всей полноте, и король вынужден был признать, что это его не удивляет. Де'Уннеро любил Садью и сейчас продолжал испытывать к ней страсть, но власти он жаждал больше. А именно Эйдриан, не певица, мог обещать ему эту власть.

— Аббат Олин находится в плену в Хасинте, в руках то ли бехренских жрецов, то ли Бринн Дариель, — сообщил король. — Я рассчитываю, что мы сможем освободить его, как только покончим с Мидалисом.

— Ты интересуешься, как бы я хотел поступить с ним?

— Ты сейчас фактически являешься первым лицом абеликанской церкви в Хонсе-Бире, — заявил Эйдриан. — Как только Санта-Мер-Абель окажется в наших руках — думаю, это произойдет в течение недели, — с оппозицией в церкви будет покончено и ты будешь официально провозглашен отцом-настоятелем. Так что предоставляю тебе самому решить судьбу аббата Олина, хотя, должен признаться, я им недоволен.

— И что ты посоветуешь?

— Снова отдать ему Бехрен — после того, как мы захватим эту страну и окончательно закрепим ее за собой, — ответил король. — Он всегда туда стремился, а ты сам учил меня, что от человека всегда больше толку, если его возможности совпадают с желаниями.

Двусмысленность этой фразы, по всей видимости, не осталась скрытой для Де'Уннеро. Он пристально посмотрел на Эйдриана.

Сначала молодой король хотел развить свою мысль, но потом передумал. Это не способ решения проблемы, понимал он. Злость монаха на то, что он отнял у него Садью, утихла, но вряд ли угасла окончательно.

Да, скорее всего. Необходимо просто сделать так, чтобы Маркало Де'Уннеро постоянно был занят проблемой Санта-Мер-Абель и как можно реже сталкивался с певицей. Только в этом случае оба они будут по-прежнему полезны для Эйдриана.

— Нужно построить некое подобие приличного сооружения, дома, если хочешь, в северо-западной части лагеря, — продолжал король. — Объясни тем, кто займется этим, что поручаешь им очень важную задачу — там разместится командный пункт, откуда будет осуществляться руководство операцией по захвату аббатства.

— Понятно, хочешь бросить эльфам наживку.

С этими словами монах вышел и немедленно отдал соответствующие распоряжения.

Эйдриан вернулся к себе в шатер. Садья принялась расспрашивать его о разговоре с Маркало, но король был не в настроении обсуждать эту тему. Он вообще не желал сейчас обсуждать что бы то ни было, намереваясь просто наслаждаться обществом женщины, которую считал одним из величайших завоеваний.

Позже, когда строительство дома уже шло полным ходом, Эйдриан снова прибег к камню души, обследовал местность, обнаружил То'эль Даллию и остался удовлетворен тем, что идущие работы уже привлекли ее внимание.

Других тол'алфар поблизости не обнаружилось. Тогда он устремился на запад и произвел разведку там. Поскольку предстоящий марш герцога Каласа будет очередной уловкой, подсматривающие глаза могут испортить весь замысел. И вскоре Эйдриан действительно обнаружил еще одного эльфа-лазутчика.

Корабли, отдав якоря, слегка покачивались на волнах Мирианика. Отсюда едва можно было различить высокие деревья, растущие на Неспокойном побережье, далеко на юге. Захват Пирет Талме прошел так гладко, что люди Мидалиса рвались снова высадиться на берег. Однако от Белли'мара Джуравиля поступили новые сообщения, и принц пока воздерживался от решительных действий.

Этим летним утром он стоял на палубе «Сауди Хасинты» рядом с Лиамом О'Блайтом. Мидалис ощущал его молчаливую поддержку. Он очень ценил этого человека — как и всех остальных, решившихся присоединиться к нему в борьбе с узурпатором. Ведь положение его было просто отчаянное. Да, он нашел союзников и одержал несколько не таких уж значительных побед, но возможности противника значительно превышали его собственные. Судя по оценке Джуравиля, Эйдриан располагал армией, больше которой, возможно, не было ни у кого в мире. Как мог Мидалис надеяться одолеть его?

Плывущая в воздухе песнь Смотрителя действовала на принца успокаивающе, напоминая ему, каких великолепных друзей он обрел. Кентавр, Пони и капитан Альюмет вышли на палубу, наслаждаясь теплой погодой и передышкой между сражениями. Песня Смотрителя воздействовала, казалось, даже на океан; во всяком случае, качка слегка утихла.

Тем неожиданнее прозвучали крики дозорных, заметивших скользящее над водой огромное крылатое создание.

— Бринн и дракон, — сказала Пони, подбежавшая к принцу и его спутнику.

— И твой друг Роджер, будем надеяться, — отозвался Мидалис.

Пока Аграделеус заходил на посадку, стоявшие на палубах матросы с трудом удерживались, чтобы не вскинуть лук или копье.

Заметив Мидалиса и остальных, тогайранка и Астамир велели дракону опуститься на воду рядом с «Сауди Хасинтой».

— Где Роджер? — первым делом, даже не успев поприветствовать прибывших, спросила Пони.

Бринн посмотрела на мистика.

— Твоего сына не волнует судьба аббата Олина, — ответил тот. — Нам не удалось вызволить Роджера из плена.

— Я должна спасти его! — Женщина умоляюще посмотрела на спутников. — Как только Джуравиль вернется, я попрошу, чтобы он доставил меня в Палмарис.

— Роджер вряд ли одобрил бы твои действия, — сказал Смотритель. — Если с тобой и эльфом что-то случится, это обойдется нам дороже, чем ты можешь себе представить. Для нашего дела ты и Джуравиль сейчас неизмеримо важнее. Роджер пожертвовал собой, чтобы спасти епископа Браумина, а ты хочешь сделать его самоотверженность напрасной.

Пони подавленно молчала, понимая, что мудрый кентавр прав.

— Тогай и Бехрен заключили мир с Хонсе-Биром? — спросил Астамира принц Мидалис.

— Договор об этом подписан, — ответил мистик. — Хотя я не сомневаюсь, что, если Эйдриан одержит здесь победу, он снова вернется к своим намерениям.

— Я тоже так думаю.

— Бринн больше не правит Тогаем, — продолжал мистик. Эти его слова вызвали удивленные взгляды присутствующих. — Она считает делом чести отомстить за смерть госпожи Дасслеронд, но не хочет вовлекать свой народ в эту кровопролитную борьбу. Тогай не воюет с Хонсе-Биром, но о мире между бывшей предводительницей Тогая и королем Эйдрианом не может быть и речи.

— И ты тоже хочешь сражаться вместе с нами? — спросил Мидалис, даже не пытаясь скрыть прозвучавшую в его голосе надежду.

— Если не будет возражений, — сказал мистик.

Оглянувшись, принц Мидалис увидел, что его спутники широко улыбаются. Ну что ж, полку его союзников прибыло!

— Бринн хочет сражаться с Эйдрианом, чтобы он не ушел от кары за свои поступки, — произнес принц. — А по какой причине вступает в борьбу Астамир?

— Потому что он друг Бринн Дариель.

— А это создание почему? — Принц показал на покачивающегося на волнах Аграделеуса, похожего на огромную чайку с головой ящерицы.

Мистик издал короткий смешок.

— Аграделеус просто любит сражаться.

«Очень удачно, — подумал принц Мидалис, — что сражается он на моей стороне!»

Ожившее существо двигалось вдоль дороги, которая поздно вечером привела его в Дундалис. Несколько человек, радуясь теплой летней погоде, сидели на траве, отдыхая после дневных работ. Они увидели приближающуюся по дороге с севера фигуру и, решив, что это путешественник, окликнули его.

Тот не отвечал, продолжая шагать вперед: по дороге, если под его негнущимися ногами оказывалась дорога, или напрямик, через подлесок и даже через крестьянские дворы.

Окликнув его раз, другой, люди подбежали, чтобы остановить его.

— Эй, ты! Сначала скажи, кто ты такой, потом мы посмотрим, пропустить ли тебя в деревню! — закричал кто-то.

Зомби двигался размеренно и не слишком быстро, так что люди без труда оказались перед ним.

Он не замедлил движения; даже, казалось, не заметил их.

Какой-то человек попытался его остановить — и тут же одним-единственным взмахом руки создания был отброшен в сторону на добрый десяток футов.

Остальные стали надвигаться на незваного гостя, но тут из какого-то дома на него упал луч света, и люди смогли как следует рассмотреть странника.

Они с криками отпрянули, охваченные ужасом. Среди них было не так уж много верующих, но в момент этого страшного откровения они осенили себя знаком треугольника — символа ели, как делали монахи церкви Абеля, и все до одного воззвали к Господу.

Зомби, однако, люди не интересовали. Он просто продолжал шагать вперед, отвечая на призыв своего господина.

— Это неслыханно! — Герцог Калас с силой грохнул кулаком по столу. — Наш самый главный враг перед нами, а ты отсылаешь меня и моих солдат прочь?

Эйдриан сидел за столом напротив герцога, упираясь подбородком в ладонь и с трудом сдерживая усмешку, поскольку Калас, не отдавая себе в том отчета, превосходно разыграл свою роль перед эльфийской шпионкой, которая, король это знал, пряталась где-то рядом. На протяжении нескольких дней он постоянно следил за То'эль Даллией, рассчитывая, что она переберется к только что построенному дому рядом с палатками королевских солдат — зданию, которое, совершенно очевидно, должно было стать своего рода полевым тронным залом, командным пунктом Эйдриана.

Он так же внимательно наблюдал за передвижениями принца Мидалиса после вторичного захвата Пирет Талме и теперь был уверен, что флот принца сейчас уже недалеко от Санта-Мер-Абель.

Как раз там, где ему лучше всего находиться, чтобы уловка сработала.

— Мне не нужны твои люди, чтобы овладеть аббатством, — ответил король. — Хватит и тех солдат, что я привел с собой. А тебя я отправляю в поход на Вангард. Принц Мидалис не может рассчитывать одолеть тебя, где бы он ни высадился.

— Ты слишком сильно рискуешь, — предостерег его герцог Калас. — Возможно, по-настоящему ты даже не представляешь, насколько это грандиозная задача — захватить Санта-Мер-Абель! За всю долгую историю аббатство ни разу не открыло ворота перед неприятелем, а ведь под его стены приходили армии покрупнее твоей.

— Однако во главе ни одной из этих армий никогда не стоял человек столь могущественный в обращении с магическими камнями, как я, — безмятежно отозвался Эйдриан. — И столь искусный в умении отражать магическое нападение монахов. Сколько их сейчас в аббатстве? Какие-то жалкие несколько сотен!

— И столько же крестьян, если не больше.

Король пожал плечами, как будто это вообще не имело никакого значения.

— Если я нейтрализую магические действия монахов, мы пробьемся через ворота, и, как только это произойдет, монастырь падет, — ответил он.

— Монахи — прекрасно обученные воины, — возразил Калас.

— Да, некоторые из них, — вступил в разговор Маркало Де'Уннеро. — Однако большинство обучены только самым элементарным действиям. Мы с королем Эйдрианом в первую очередь отыщем тех, кто руководит обороной, тем самым обезглавив аббатство. К тому же я уверен, что многие монахи с радостью примут новую церковь и нового короля. А остальные… Тем хуже для них, верно?

Герцог Калас недоверчиво покачал головой.

— Не лучше ли вместе начать решающую атаку завтра утром, — предложил он. — А когда с монастырем будет покончено, заняться и принцем Мидалисом.

— Мы все время совершали именно эту ошибку, — ответил Эйдриан. — Держали свои силы собранными в единый кулак. Именно поэтому Мидалис сумел наносить нам удары то там, то здесь. Нет, настало время разделиться. И я пока не готов к нападению на Санта-Мер-Абель. Я постоянно провожу разведку, чтобы иметь возможность продумать, как лучше использовать их слабые места. Я покончу с Фио Бурэем и его сообщниками в течение недели, и к этому времени ты с двадцатью тысячами воинов уже доберешься до Палмариса. Остальные твои десять тысяч, разбившись на две части, отправятся на юг и восток, а еще три тысячи усилят гарнизон Энтела и будут защищать район Лапы Богомола и Неспокойного побережья. Вряд ли Мидалис снова отправится в Бехрен, когда ему станет известно о твоем походе на Вангард, но если это произойдет, мы сможем достойно встретить его.

— Мой король… — не унимался герцог, но Эйдриан прервал его.

— Я принял решение, — заявил он, жестом давая понять, что обсуждение закончено. — Меня и пяти тысяч гвардейцев хватит, чтобы одолеть братьев Санта-Мер-Абель. Потом Маркало Де'Уннеро будет провозглашен отцом-настоятелем церкви Абеля, и я отведу войска туда, куда сочту необходимым. Надеюсь присоединиться к тебе в Вангарде, друг мой, чтобы разделить честь нашей славной победы. Так что давай покончим со всем этим, и побыстрее.

— Да, мой король, — ответил Калас.

На лице Эйдриана заиграла улыбка, не столько в ответ на его слова, сколько при мысли о том, что То'эль Даллия наверняка уже в пути, торопится сообщить только что услышанные новости.

И рассказать о якобы возникшей в его обороне бреши.

— Похоже, твой сын допустил ошибку, и очень серьезную, — сказал принц Мидалис Пони, когда Джуравиль сообщил о передислокации войск Эйдриана.

— По слухам, именно таким образом он захватил Палмарис, — откликнулся капитан Альюмет. — Сомневаюсь, что Санта-Мер-Абель продержится долго, даже под натиском сравнительно небольшой оставшейся под его стенами армии.

— Но при этом сам он остается незащищенным — тот человек, кто оспаривает мое законное право на трон, — заметил принц.

— Пять тысяч! — воскликнул Андаканавар. — Это все равно больше, чем имеется в твоем распоряжении.

— Верно, — сказал Мидалис. — Но зато с нами два рейнджера. — Он перевел взгляд с Андаканавара на Бринн Дариель. — Не говоря уж о славной Джилсепони и драконе!

— Ты забыл упомянуть Джеста Ту, мой добрый принц Мидалис, — добавила тогайранка, как только мистик перевел ей слова принца.

Прежде чем перевести ответ подруги, Астамир отвесил ей учтивый поклон.

— Если мы будем действовать быстро и высадимся на противоположном от Санта-Мер-Абель берегу полуострова, то окажемся на месте еще до того, как Эйдриан атакует монастырь, — заметил принц Мидалис. — А когда наступление начнется, подумайте только, как наше появление поднимет дух отца-настоятеля Бурэя и остальных братьев!

— Но если мы потерпим неудачу, то потеряем все, — возразила Пони.

— А если не воспользуемся этой возможностью, когда еще представится такой случай? — не уступал принц. — Герцог Калас с армией уже в пути и в данный момент далеко от Санта-Мер-Абель. Если мы сейчас не решимся выступить и опять будем придерживаться прежней тактики, добиваясь незначительных побед, падут и Санта-Мер-Абель, и Вангард. И что тогда нам останется? Вечно скитаться вдоль побережья, изредка нанося никого особенно не беспокоящие удары? Можно не сомневаться, со временем Эйдриан создаст новый флот посильнее прежнего; и тогда даже воды Мирианика не дадут нам приюта.

Он глубоко вздохнул, подошел к Пони и, положив руки ей на плечи, заглянул в глаза.

— Твой сын допустил ошибку, — повторил Мидалис. — Недооценил нас и наших союзников, доставляющих бесценные сведения. Чем поставил себя в уязвимую позицию у ворот Санта-Мер-Абель. Нужно нанести ему удар в тот самый момент, когда он собирается захватить и подчинить себе абеликанскую церковь. Если нам удастся нанести ему поражение и у…

Тут он замолчал, испустив еще один глубокий вздох.

— И убить его, — спокойно закончила Пони.

— Нет, захватить в плен. Будет тогда герцог Калас и дальше поддерживать его? А другие придворные? И, что гораздо важнее, будет ли народ Хонсе-Бира так уж рваться защищать его дело? Эйдриану необыкновенно повезло в том, что он оказался в Урсале, когда я был в далеком Вангарде. Народ принял его без сопротивления, потому что, во-первых, был введен в заблуждение якобы законностью его притязаний на трон, а во-вторых, потому что никто не видел ему альтернативы, а также не верил в возможность бороться с герцогом Каласом и его Непобедимыми. Без Эйдриана все это испарится как дым. Народ Хонсе-Бира примет меня как законного короля Хонсе-Бира — даже у герцога Каласа не останется другого выхода.

— А не может герцог Калас, с такой-то армией, сам попытаться захватить трон? — осведомился Смотритель.

Принц покачал головой.

— Это не в его характере. Он — командир Бригады Непобедимых, дальше этого его интересы не простираются. Если мы одержим победу над Эйдрианом, война будет окончена и королевский род Урсалов снова станет править в Хонсе-Бире.

Он пробежал взглядом по лицам собравшихся, надеясь услышать их мнение.

— Пожалуй, лучшей возможности нам и впрямь не представится, — задумчиво произнес Андаканавар.

— Согласна, следует покончить со всем этим, — присоединилась к нему Пони, сверхъестественным образом повторив мысль, днем раньше высказанную ее сыном.

Как только она поддержала предложение Мидалиса, возражений ни у кого не осталось.

Спустя час эскадра принца выступила в поход, огибая выступ полуострова с противоположной от Санта-Мер-Абель стороны.

В это самое время герцог Калас и его двадцать тысяч солдат быстро двигались в сторону Палмариса. Перед началом операции король все же посвятил Каласа в маленький план, рассчитанный на присутствие рядом с ними эльфийских лазутчиков.

Герцог должен был двигаться на запад три дня, после чего повернуть обратно. Эйдриан не сомневался, что к тому времени уже будет знать о намерениях принца Мидалиса и месте его высадки. Вот тогда Калас и сожмет тиски.

Эйдриан несколько раз предпринял путешествия в духе.

Юг и восток сейчас его не интересовали. Десять тысяч солдат на самом деле, без всякого обмана, были отправлены в те края, и любой шпион только подтвердил бы то, что То'эль Даллия, без сомнения, уже сообщила принцу Мидалису.

В основном король следил за побережьем рядом с Санта-Мер-Абель. И как только почувствовал действие солнечного камня, сопротивляющееся его присутствию, сразу же составил себе четкое представление о том, куда направляется принц.

Он сообщил эту информацию Маркало Де'Уннеро, и тот, обернувшись тигром, вскоре догнал армию герцога.

Поздно вечером монах вошел в палатку Каласа.

Еще до наступления рассвета герцог послал большой отряд на север, в сторону побережья, в район, где, по предположению, собирался высадиться принц Мидалис.

Принц, конечно, разгромит его, но в том как раз и состоял план. Когда Мидалис с армией будет пересекать полуостров, герцог Калас нападет на него с тыла.

И все, кто был в курсе этого плана — и Эйдриан, и Де'Уннеро, и герцог Калас, — понимали, каков будет неизбежный результат. Как только принц Мидалис высадится на берег и удалится от кораблей, он отрежет себе всякую возможность для спасения.

Воды залива лишь ненадолго задержали продвижение ожившего создания. Влекомый призывом Эйдриана, зомби вошел прямо в Мазур-Делавал. Дышать ему не требовалось, поэтому необходимости выныривать на поверхность не было. Течение норовило утащить его в сторону, но зомби обладал невероятной силой.

Его путь пролегал точно по прямой.

Вперед — к Эйдриану, его хозяину, который правит не только Хонсе-Биром, но и царством смерти.

ГЛАВА 44 ВИХРЬ

Сойдя летним днем на берег, Пони с особой остротой почувствовала — что-то идет не так. В ее представления о противнике этот отчаянный план никак не укладывался. Еще когда «Сауди Хасинта» огибала мыс полуострова, женщина предприняла путешествие в духе, но все, что сумела обнаружить, подтверждало сведения, полученные от лазутчиков Джуравиля.

И тем не менее ощущение неправильности не проходило, и оно, кроме того, усугублялось угрызениями совести из-за того, что ей не удалось освободить Роджера Не-Запрешь. Характерно, что это ощущение тревоги испытывала не одна она.

Даже Дар, воспринимавший путешествие на «Сауди Хасинте» как в некотором роде тюремное заключение и сейчас наконец вырвавшийся на свободу, нервно фыркал, крутил головой и вздрагивал от каждого прикосновения.

— Жеребца пугает наш поход, — сказала Пони Смотрителю. — И я тоже испытываю чувство страха.

— По-моему, это совершенно естественно, девочка, — отозвался кентавр. — И я решил бы, что у тебя с головой что-то не в порядке, если бы ты не чувствовала ничего подобного. Мы ввязались в очень рискованную игру и поставили на кон все, что у нас есть.

Женщина задумалась над его словами. Эта вылазка была неизмеримо более опасной по сравнению со всеми предыдущими. Во время нападения на Пирет Талме и Сент-Гвендолин, даже во время похода на Хасинту против аббата Олина они никогда не удалялись более чем на расстояние двухчасового перехода от кораблей, способных унести их в безопасные воды Мирианика. Теперь, однако, им предстоит идти по суше долгих три дня.

— И мы наконец встретимся с ним лицом к лицу, — снова заговорил Смотритель, оторвав Пони от раздумий. — С твоим сыном. Как же тут не бояться?

— По-твоему, на донесения эльфов можно положиться? — спросила она.

— Не думаю, что лазутчики Джуравиля ошиблись, а значит, лучшего шанса у нас не будет. Если твой сын настолько самоуверен, что оставил при себе столь малое войско, было бы глупо не воспользоваться этим. — Кентавр невесело усмехнулся и посмотрел на женщину с высоты своего роста. — Ты понимаешь, какая тьма покроет мир, если Санта-Мер-Абель падет под натиском Эйдриана и Де'Уннеро?

Пони понимала логику его рассуждений; она кивнула и постаралась справиться с охватившей ее тревогой.

И, тронув поводья Дара, поскакала вперед, догоняя возглавляющих поход принца Мидалиса, Брунхельда и Андаканавара.

Их послали на побережье с единственной целью: установить место высадки принца Мидалиса. Ведомые своим командиром, генералом Блаксоном, эти три тысячи человек знали, что не будут участвовать в славной битве, которая вот-вот грянет у стен Санта-Мер-Абель. И в то же время все до одного понимали, что их миссия крайне важна для победы короля.

Никто не должен отступить!

Генерал Блаксон Тре'фелаус отдавал себе отчет в том, что они рискуют гораздо больше, чем армия самого Эйдриана. Герцог Калас посвятил его в подробности замысла короля, и генерал был достаточно опытным воином, чтобы понимать, как много здесь будет зависеть от точного расчета времени.

Кто может знать, заглотил ли принц Мидалис наживку, подброшенную ему молодым королем?

И если да, то сойдет ли он на берег именно там и тогда, где и когда они предполагали? Поскольку, если этого не произойдет, Блаксон с солдатами рискует столкнуться с самим Мидалисом, его армией, которая значительно превосходит по численности отряды генерала, не говоря уж о том, что принца поддерживает сама Джилсепони Виндон!

Блаксон Тре'фелаус предупредил воинов о возможности этого сражения, и его гордость возросла вдесятеро, если не больше, когда солдаты, прекрасно осознавая грозящую им опасность, отмахали за этот день двойную норму, неустанно шагая с рассвета до заката.

И были назавтра вознаграждены за это. В хорошо защищенной бухте совсем недалеко от полуострова Всех Святых они обнаружили флот принца Мидалиса.

Альпинадорские баркасы были вытащены на берег, крупные суда стояли на рейде.

Суда на берегу охраняли примерно три сотни альпинадорцев.

Когда разведчики вернулись с докладом, генерал Блаксон не колебался ни мгновения.

— Вы знаете, в чем состоит ваш долг, — воскликнул он, разъезжая перед строем на тогайском пони. — Бывший принц привел чужеземных захватчиков на наши мирные берега. Варваров из Альпинадора! Этим северянам неведомо милосердие. Они стремятся убивать наших людей, а женщин собираются увезти в свою холодную пустошь, чтобы было кому согревать их постели! Мы должны остановить их! Прикончить варваров, уничтожить их суда. За то, что принц Мидалис привел этих убийц к мирным берегам Хонсе-Бира, его ожидает вечное проклятие! Как и весь прочий сброд, который идет рука об руку с ним, предавая отечество!

Чуть ли не на каждом слове солдаты Тре'фелауса разражались одобрительными криками, их возбуждение росло, они рвались в бой.

— Смерть варварам, пришедшим грабить наши земли! — закончил генерал Блаксон и, развернув коня, выхватил меч.

Нападающие быстро перевалили через высокий отвесный берег и устремились к бухте. Идущие впереди пехотинцы скатывались по склонам, обходя варваров с флангов, чтобы оставить центр для кавалерийской атаки.

К чести альпинадорцев, они не бросились врассыпную. Отдавая дань наследию своих гордых предков, варвары действовали в соответствии с их заветами, как истинные воины, — выхватили оружие и запели песнь Дейна Торсона, бога войны. Стоя бок о бок, они встретили катящийся на них атакующий вал метательными топорами, а потом, когда он приблизился, вступили в сражение голыми руками.

Каждый могучий варвар во время этой схватки сумел убить по меньшей мере двух «медведей». И все же как бы сильны они ни были, отбить атаку всадников королевской армии и гвардейцев Бригады Непобедимых они не смогли. Кавалерия разгоняла альпинадорцев, а потом их добивала пехота, поскольку соотношение сил было один к десяти.

Даже раненые, даже лежа на земле, могучие северяне все еще продолжали сражаться — буквально до последнего вдоха. Ни один варвар не попросил о пощаде, и Тре'фелаус не оставил жизнь ни одному раненому. Их зарубили и бросили тела среди прочих на залитый кровью берег.

Задача была выполнена, и генерал Блаксон приказал своим людям уничтожить большую часть альпинадорских баркасов. Оставшиеся подтащили к воде, и солдаты Хонсе-Бира погрузились на них; баркасы тут же устремились к стоящим на якоре кораблям, охраны на которых почти не было.

Некоторые из них, правда, в том числе и «Сауди Хасинта», успели поднять паруса и устремились в открытое море. На одном судне даже привели в действие катапульту и обстреляли приближающиеся баркасы, хотя толку от этого, можно сказать, не было никакого.

Один за другим огромные боевые корабли Хонсе-Бира снова переходили под власть короля Эйдриана.

Каждый раз, когда на очередном корабле спускали старый штандарт и поднимали флаг с медведем и тигром, Блаксон Тре'фелаус, стоя на берегу, салютовал мечом. Генерал знал: то, что двум-трем кораблям удалось уйти, не может повлиять на ситуацию. Он отлично послужил королю.

Теперь принцу Мидалису путь к отступлению был заказан.

— Все в точности как рассказывал Джуравиль, — заметил Мидалис, когда они увидели Санта-Мер-Абель.

В отдалении безошибочно угадывались силуэты катапульт, и прямо на глазах некоторые из них начали разворачиваться.

— Похоже, наше приближение замечено, — сказала Пони.

— Они не успеют их развернуть, — заверил ее принц и вскинул руку. — Вперед, мои воины! Настал час расплаты!

Смотритель заиграл на волынке воодушевляющую мелодию. По знаку Брунхельда и Андаканавара альпинадорцы грянули песнь Дейна Торсона.

Внезапно все они застыли в благоговейном страхе, завидев в небе огромное крылатое создание. Спустившись с далеких горных утесов, оно обрушилось на катапульты армии Эйдриана. С сидевшими на его спине Бринн и Астамиром дракон промчался мимо охваченных ужасом «медведей», яростным дыханием воспламенив одну катапульту и перевернув огромными когтистыми лапами вторую.

Люди принца снова пошли вперед под возобновившиеся звуки волынки.

Мало кто был в состоянии противостоять им; почти все солдаты передовых постов армии Эйдриана и расчеты установленных на высотке катапульт бросились удирать со всех ног. На втором заходе Аграделеус поджег еще одну катапульту, и на этот раз, завидев, что люди принца уже близко, Бринн и мистик спрыгнули на землю, в самую гущу до полусмерти напуганных, разбегающихся во все стороны солдат.

Пони верхом на Даре первой оказалась рядом и обрушила огненные стрелы молний на оставшиеся катапульты; во все стороны полетели деревянные осколки. Взрывной волной многих солдат противника расшвыряло по, земле. Едва придя в себя, они побросали оружие и запросили пощады.

Пони, тогайранка и Астамир сражались бок о бок, Аграделеус приземлился рядом с ними. Их яростная атака прорвала оборону передовых постов.

После чего в образовавшуюся брешь устремились основные силы принца Мидалиса, захватившие стратегически важную высоту.

Отсюда была недалеко до северной стены Санта-Мер-Абель, а также до темной шевелящейся массы в районе западных ворот — основных сил армии Эйдриана.

Внезапно перед ними возник Белли'мар Джуравиль; прекрасное лицо эльфа было искажено отчаянием.

— Нас обманули! — с горечью воскликнул он. — Армия герцога Каласа возвращается!

Все головы повернулись на запад, где в воздухе стало заметно облако пыли, поднятой приближающейся армией.

— Как такое могло случиться? — спросил у него Мидалис. — Как твои лазутчики не заметили…

— Эйдриан, — ответил эльф. — Эйдриан с магическими камнями… Он обвел нас вокруг пальца!

— Сражаться с ними бесполезно, — заметила Пони.

— Если мы отступим, аббатство будет обречено, — ответил принц.

— Оно обречено в любом случае, — сказал Джуравиль. — У герцога Каласа огромная армия.

Принц Мидалис оглянулся, не зная, что предпринять. Казалось, тиски отчаяния с каждым мгновением все сильнее сжимают его сердце. Но тут Пони прикоснулась к его плечу, призывая взять себя в руки.

— Нам все равно некуда отступать, — сказала она.

Принц кивнул в знак согласия.

— Тогда — в бой! — воскликнул он голосом, полным решимости.

— Ну, начинаем, — сказал Эйдриан, сидя на коне перед воротами Санта-Мер-Абель. Он посмотрел на стоящего рядом молодого монаха. — Ты принес то, что я велел?

— Да, мой господин, — робея, ответил юноша и протянул Эйдриану колчан со стрелами.

Со злобной улыбкой на губах тот приказал Маркало Де'Уннеро обстреливать из катапульт главные ворота и начать наступление. Потом молодой король вытащил из колчана одну стрелу и повертел ее перед глазами, любуясь на вправленный в наконечник маленький рубин.

Он все еще глядел на стрелу, когда к нему подошел Де'Уннеро.

— Неужели ты хочешь… — начал монах, но Эйдриан остановил его, громко рассмеявшись.

Молодой король достал камень души, отцепил свисающий с седла лук Крыло Сокола, некогда принадлежащий его отцу, одним быстрым текучим движением вскинул его и наложил на тетиву стрелу.

— Давно я не практиковался в стрельбе из лука, — посетовал он. Катапульты открыли огонь, наступление началось. — И все же, думаю, мимо сторожевой башни моя стрела не пролетит и кое-кому сумеет доставить неприятности. Причем весьма серьезные.

Со сторожевых башен западных ворот огромного монастыря монахи осыпали наступающих стрелами магических молний. Точно сияющие бело-голубые руки, молнии тянулись вниз, опаляя и сбивая с ног солдат.

В левой башне рядом с отцом-настоятелем Фио Бурэем стоял епископ Браумин. Он всячески подбадривал братьев, убеждая ни на мгновение не ослаблять внимания. Браумин Херд собственными глазами видел действия Эйдриана во время атаки в Палмарисе и понимал, что молодой король и сейчас может повторить их.

Отец-настоятель Фио Бурэй тоже не остался в стороне от происходящего: громким голосом он напоминал братьям, что аббатство Санта-Мер-Абель еще ни разу не уступало врагам, и призывал их выстоять и на этот раз. Защитники монастыря — и монахи, и простые крестьяне — со стен и из башен поливали наступающих градом стрел и огненных молний, сбрасывали на них кипящее масло и тяжелые камни.

Заметив вдалеке группу наблюдавших за сражением всадников, епископ Браумин догадался, что среди них Эйдриан и Де'Уннеро. Особенно, впрочем, он к ним не приглядывался, поскольку они находились слишком далеко, вне досягаемости магических огненных стрел. Поэтому не заметил, как молодой король, не слезая с коня, поднял огромный эльфийский лук.

На вид его стрела ничем не отличалась от всех прочих и тут же затерялась среди них. Описав дугу на фоне утреннего неба, она влетела в расположенную справа сторожевую башню. Она стукнулась о камень, раскололась и…

…И взорвалась. Вспыхнул огромный огненный шар, и всех находившихся в башне монахов внезапно охватило всепожирающее пламя.

— Великий Боже, — ошеломленно пробормотал Браумин. Колени у него подогнулись; он услышал доносившиеся из соседней башни душераздирающие крики, увидел, как сначала один, а потом другой охваченной пламенем человек спрыгнул на землю. — Великий Боже!

— Солнечный камень! Создавайте заслон! — в отчаянии закричал Фио Бурэй, но, к ужасу своему, увидел, как на дальнем конце поля Эйдриан снова поднимает лук.

Монахи кинулись за солнечными камнями, но, увы, времени им не хватило.

Вторая стрела упала во внутренний дворик за воротами. Стоящие там крестьяне, готовившиеся защищать ворота, с криком разбежались, когда вспыхнул еще один огненный шар. Пламя охватило одежду, волосы, кожу людей. Но что было даже еще хуже, занялись огромные балки, поддерживающие ворота.

— Там, внизу, задействуйте кто-нибудь змеевик! — закричал Фио Бурэй. — На худой конец, просто лейте воду.

Браумин Херд, окружив себя сияющим бело-голубым щитом змеевика, рванулся к отцу-настоятелю, стараясь прикрыть и его. И тут полетела третья стрела, нацеленная на башню, где они находились.

Силой взрыва епископа, не отпустившего плечи Бурэя, отбросило к задней стене. Браумин поднялся на ноги, помог встать отцу-настоятелю и потащил его из горящего помещения сначала к винтовой лестнице, а потом вообще вон из башни.

— Держитесь, пока сможете, а потом отступайте к подвалам, — оказавшись во дворе, распорядился он, обращаясь к магистру Мачузо, возглавляющему отряд во дворе.

— Сражайтесь за каждый дюйм земли. Сражайтесь, даже переступая через тела мертвых товарищей!

Старый магистр кивнул и бросился бежать, на ходу успокаивая братьев и крестьян. Вскоре монахи, используя солнечные камни, создали щит по фронту обороны. Действительно, следующая стрела с вправленным в нее рубином влетела в область противостоящей ей магии, и больше ужасные огненные шары ущерба им не наносили.

— Теперь будем сражаться обычным оружием, — решительно заявил магистр Мачузо; он не сомневался, что братья сделают все, что смогут, даже не используя магию камней.

И тут в сердцах монахов вспыхнула надежда — с северной стены донеслись крики, возвещающие о появлении на поле боя армии, возглавляемой принцем Мидалисом.

Эйдриан и Де'Уннеро тоже слышали эти крики, а вскоре увидели и солдат принца Мидалиса, наступающих с севера.

— Нужно не подпускать их к стене, — сказал Де'Уннеро.

— Нельзя допустить, чтобы Мидалис укрылся в монастыре, — кивнул молодой король. — Это не входит в наши планы.

Де'Уннеро повернулся, чтобы уйти, но Эйдриан остановил его, схватив за плечо.

— Посмотри-ка туда. Вот и герцог Калас!

Монах, повернув голову, увидел, что к полю битвы быстро приближается еще одна армия, втрое превосходящая войско Мидалиса. Быстрый расчет подтвердил, что Калас доберется до ворот раньше принца.

— Герцог Калас разделается с ними в два счета, — заявил король. — Пойдем к воротам, попытаемся прорваться внутрь.

Эйдриану пришлось двигаться перебежками. По оценке на глаз примерно треть его личной пятитысячной армии была уже выведена из строя, но это короля мало заботило; главное, что ворота монастыря уже трещали и защита теряла силы. Воспользовавшись гематитом, он убедился, что действие антимагии солнечного камня за воротами еще не прекратилось, но его могуществу она противостоять не могла.

Подобно волне, люди Эйдриана расступались перед ним, открывая дорогу к огромным воротам. Король выхватил Ураган и вложил всю свою силу в графит, вделанный в рукоятку меча. Ударила ослепительная белая молния.

Ворота содрогнулись и прогнулись внутрь; огромные запирающие брусья, ослабленные пожаром и давлением снаружи, разлетелись на куски.

Наступающие хлынули во двор Санта-Мер-Абель.

— Убивайте всех, кто не сдается, — приказал Эйдриан своим людям.

Сопровождаемый Садьей и Маркало Де'Уннеро, молодой король вбежал на монастырский двор.

— Мы опоздали! — подавленно заметил принц Мидалис, увидев огромную армию, идущую ему наперехват.

— Побежим? Или будем сражаться? — спросил Смотритель.

Мидалис бросил на него суровый взгляд.

— Сражаться достойно и умирать достойно! — взревел кентавр и вытащил волынку.

Люди из Вангарда и альпинадорцы образовали защитное каре вокруг предводителей.

Армия герцога Каласа развернулась и сейчас заходила с севера, чтобы отрезать противнику всякую возможность отступления; войско принца, однако, бежать не собиралось.

Все его люди как один низко пригнулись, когда Аграделеус пронесся над ними с Бринн и Астамиром на спине. Он подлетел совсем близко к вражеской армии и даже ухитрился опалить огнем своего дыхания первые ряды солдат, но потом на дракона обрушился такой ливень стрел, что тогайранка принудила его развернуться и улететь прочь.

— Эйдриан сумел приучить к дисциплине своих людей, — заметила Пони Мидалису. — Теперь посмотрим, как они справятся вот с этим.

Она вытянула вперед руку. Огненный заряд обрушился на ближайших пехотинцев; все они тут же попадали на землю.

— Летим с нами! — закричал мистик принцу Мидалису, когда по приказу Бринн Аграделеус приземлился недалеко от него. — Нам не остановить их, действуя обычными методами!

Мидалис обвел взглядом союзников.

— Вперед! — подбодрил его Андаканавар.

— И поторопись! — присоединился к нему Брунхельд. — Мы заставим их призадуматься! — Повернувшись к своим людям, варвар закричал: — Сражайтесь достойно и умрите достойно!

Альпинадорцы дружным ревом поддержали командира.

Принц уселся позади Астамира.

— Надо отыскать Эйдриана, — сказал он мистику и Бринн.

— Я чую его запах, — прорычал Аграделеус, взмывая в воздух.

Послышался грохот, а затем из-за стены донеслись отчаянные крики.

— Он пробился внутрь аббатства! — закричал Джуравиль. — Нужно остановить его.

Пони на Даре и Смотритель вплотную приблизились к эльфу. Тот поднял руку, на ладони которой сверкал изумруд госпожи Дасслеронд.

— Ты тоже, рейнджер, — сказал Джуравиль Андаканавару.

Альпинадорец на мгновение заколебался и с тревогой оглянулся на Брунхельда.

— Иди и убей его в бою! — мгновенно откликнулся тот. — Я погибну, в песне прославляя твое имя, могучий Андаканавар!

Спустя мгновение Белли'мар Джуравиль и четыре его товарища оказались у расколотых ворот Санта-Мер-Абель.

И тут же бросились внутрь, с боем прокладывая себе путь сквозь ряды воинов Эйдриана. За их спинами дрогнула земля — это солдаты герцога Каласа вступили в бой с войском принца.

Оставив отца-настоятеля Фио Бурэя и остальных в огромном зале главной монастырской башни, Браумин Херд взбежал по широким ступеням, по винтовой лестнице достиг самого верхнего этажа, откуда выбрался на плоскую крышу.

Оттуда он увидел, как герцог Калас вступил у монастырских стен в яростный бой с людьми принца Мидалиса. Увидел и огромного дракона с тремя человеческими фигурами на его спине, парящего над полем боя и сражающегося, по-видимому, на стороне принца. Епископ Браумин понятия не имел, что представляло собой это огнедышащее чудовище, откуда оно явилось и по какой причине стало союзником принца; охваченный трепетом, он лишь радовался, что это союзник, а не враг.

Какую бы надежду ни породило появление дракона, долго, однако, она не просуществовала. Переведя взгляд вниз, епископ увидел, что бой идет за каждое здание, вдоль каждой стены. Он понимал: защитники аббатства гибнут десятками, а он не в силах ничему помешать.

— Что нам делать, епископ? — подавленно спросил один из последовавших за ним молодых монахов.

— Молитесь, братья, — ответил Браумин. — И стреляйте как можно более метко.

Испустив тяжкий вздох, епископ, стараясь обуздать волнение, зашагал к лестнице.

— Крыса забилась в свою нору. — Эйдриан сделал жест в сторону башни, возвышающейся над заливом Всех Святых.

— Ну, тогда самое время уничтожить эту тварь, — заявил Де'Уннеро.

Эйдриан и Садья замерли, услышав, как трещат его кости. На Де'Уннеро была монашеская ряса, поэтому детали трансформации не слишком бросались в глаза. Они видели лишь, как ходуном ходит ткань.

— Встретимся внутри, — бросил Де'Уннеро — вернее, тигр — и помчался через двор к основанию главной башни.

Казалось бы без всяких усилий тигр-оборотень сделал невероятный прыжок и приземлился на подоконнике второго этажа.

Оглянувшись на Эйдриана, Де'Уннеро проскользнул на балкон зала для аудиенций, подбежал к перилам и посмотрел вниз, на Фио Бурэя. Тот сидел на единственном стоящем в зале кресле с высокой спинкой, за которым столпились братья Санта-Мер-Абель.

Ограждение было высоким, что обеспечивало хорошее прикрытие. Монах не сомневался, что сумеет незаметно подобраться к лестнице на дальнем конце балкона.

Он, однако, на мгновение остановился, бросив взгляд на широкую лестницу и в особенности на огромное окно над ней. Утренний свет лился в стекла, а на витраже была изображена воздетая к небу рука Эвелина.

Прежде чем двинуться дальше, Де'Уннеро услышал, как внизу с грохотом распахнулась дверь, и понял, что это король Эйдриан.

Принцу Мидалису было очень тяжело покидать соратников. Он хотел, чтобы все они остались с ним — и дракон, и мистик, и эта удивительная женщина с юга, с ее разящим мечом.

Они летели на спине Аграделеуса над сражающимися солдатами.

— Я чую его! — снова и снова ревел дракон.

Хлопая огромными кожистыми крыльями, Аграделеус поднялся повыше, медленно развернулся и, набирая скорость, полетел вниз, мимо северной оконечности монастыря, над краем утеса.

Мидалис смотрел, как протекает сражение, пока утес не загородил от него поле битвы, Лиама О'Блайта, Брунхельда и всех остальных.

Грохот боя, однако, по-прежнему достигал его ушей.

Надежда умирает последней, напомнил себе принц.

Они без труда пробились сквозь свалку, образовавшуюся подле разбитых ворот. Ничего удивительного. Раскидать в стороны противников могли и просто два воина, обученные би'нелле дасада, не говоря уж о невероятной силе Смотрителя и способности Белли'мара Джуравиля исключительно метко стрелять из лука.

Пони соскочила с Дара и встала рядом с рейнджером из Альпинадора. Как только они вступили в бой, стало ясно, что им не достигнуть того уровня гармонии, который был в свое время у нее с Элбрайном. Исполняемый Андаканаваром танец с мечом был в основном приспособлен к его гигантскому росту и огромной силе. Могучий рейнджер сначала быстро отступал, парируя удары движением меча, после чего делал большой шаг вперед. Противник вынужден был остановиться, и альпинадорец эльфийским мечом наносил ему смертоносный рубящий удар.

Именно этот маневр Андаканавара в один из моментов схватки привел к тому, что Пони оказалась одна против двух солдат, но это не остановило женщину, с видимой непринужденностью отражающую удар за ударом.

К ней рванулся, встав слева от нее, Смотритель. Одному из противников Пони пришлось повернуться к кентавру, и тот ткнул его огромным луком, точно копьем. Кончик лука вошел чуть пониже нагрудника, Смотритель еще немного поднажал и оторвал гвардейца от земли. Молотя руками и ногами, тот грохнулся навзничь, однако сумел подняться и снова намеревался вступить в бой. Однако, увидев, как кентавр выхватывает огромную — размером не меньше копья — стрелу и оттягивает тетиву, в ужасе вскрикнул и бросился бежать.

Смотритель выстрелил в подбежавшего к нему солдата, и стрела, с легкостью пробив металлический нагрудник, отшвырнула того в сторону.

Пони отступала под напором чуть ли не вдвое превосходившего ее по весу гвардейца. В какой-то момент ее противник слишком высоко вскинул меч, открыв плечо. Последовал точный удар, настолько быстрый, что гвардеец даже не заметил этого движения, но в тот же момент глаза у него чуть не вылезли на лоб от боли.

Пони ударила снова, на этот раз метя в живот. Гвардеец со стоном упал, зажимая руками рану. В это время сбоку на нее напал очередной противник, но она успела вовремя развернуться и изготовиться к отражению атаки. Солдат, не успев даже приблизиться к ней, внезапно остановился, с хрипом втягивая ртом воздух, — крошечная эльфийская стрела вонзилась ему в горло.

Подняв взгляд, женщина увидела сидящего на створке распахнутых ворот Джуравиля с луком в руке. Эльф подмигнул ей.

В этот момент еще один солдат упал под ударом меча Андаканавара; тут же на могучего альпинадорца бросился следующий.

Великолепная четверка могла стоять здесь и бесконечно отражать удары противников, у которых доставало смелости вступить с ними в схватку. Но какой в этом был смысл? Убивать солдат, ставших невольными орудиями в руках Эйдриана, не только не доставляло Пони радости, но и не приносило никакой пользы.

Бросив взгляд в глубину двора, она увидела огромного тигра, совершившего кажущийся невероятным прыжок до окна второго этажа. Женщина зловеще прищурила глаза. Наконец-то она встретилась с Де'Уннеро!

— Помогите мне добраться туда! — закричала Пони Смотрителю и Андаканавару, показывая в сторону башни.

— Джуравиль! — завопил кентавр, но, подняв взгляд, эльфа не обнаружил. — Без него это будет потруднее, — вздохнул он.

Тем не менее Смотритель бок о бок с рейнджером из Альпинадора начали пробиваться к подножию башни. Пони следовала за ними. Некоторые солдаты противника пытались преградить им путь, но сделать это было не в их силах. Одного из безрассудных смельчаков Смотритель просто сбил с ног и втоптал в землю. Двух других раскидал в стороны Андаканавар.

Какой-то солдат хотел поразить кентавра сзади, но Пони, идущая следом, пронзила нападающего мечом. Почувствовав за спиной появление еще одного противника, она быстро отскочила в сторону и ладонью слегка шлепнула кентавра по крупу. Тот, правильно поняв ее, вскинул задние ноги и ударом копыт отбросил солдата.

Кося врагов направо и налево, они довольно быстро оказались у подножия центральной башни.

— Помогите мне. — Женщина показала на окно второго этажа, то самое, через которое недавно проник Маркало Де'Уннеро.

Андаканавар подсадил ее на спину Смотрителя и тут же развернулся, продолжая отбиваться от наиболее упорных преследователей.

— Готова? — спросил кентавр.

— Давай! — ответила Пони, перебирая пальцами магические камни в мешочке.

Смотритель встал на дыбы и подбросил ее в воздух. Пони уже зажала, в руке малахит и благодаря его левитирующему действию продолжала подниматься все выше, пока не коснулась наконец оконного выступа.

Как только она проникла внутрь башни, на том же выступе возник Джуравиль. Он хотел последовать за женщиной, но его внимание привлекло происходящее внизу; там целая толпа солдат набросились на Смотрителя и Андаканавара.

— Рад, что ты снова с нами, эльф! — закричал отбивающийся сразу от нескольких противников кентавр, когда один из них внезапно пошатнулся и упал с торчащей из груди стрелой.

— Кто-то же должен помочь тебе, если ты сам не справляешься, неразумный кентавр! — ответил Джуравиль.

— Как смеешь ты осквернять это святое место! — властно обратился Фио Бурэй к Эйдриану, поднявшись с кресла навстречу приближающемуся молодому королю, в то время как остальные монахи за спиной отца-настоятеля в страхе отступили.

— Осквернять? — насмешливо повторил Эйдриан. — Отнюдь! Я возвращаю Санта-Мер-Абель его былую славу!

Не считая нужным прибегать к мечу, он сжал в руке магнетит. Прицелиться он решил не в Бурэя; король сосредоточился на металлической пластине, вправленной в высокую спинку кресла за спиной отца-настоятеля.

— Как ты смеешь? — Фио Бурэй тоже вскинул в сторону Эйдриана руку с зажатым в ней магнетитом.

Садья испуганно вскрикнула, когда противники одновременно отпустили магические камни.

Несмотря на то что Бурэй вложил в бросок всю свою ярость, его снаряд врезался в блестящий нагрудник Эйдриана, не причинив тому особого вреда.

Тогда как удар короля пробил вскинутую руку Бурэя, а затем, продолжая движение, проделал отверстие в голове отца-настоятеля и стукнулся о металлическую пластину кресла.

Безжизненное тело Фио Бурэя сползло на пол.

— Неужели вы не понимаете? Вам меня не одолеть! — заявил Эйдриан потрясенным монахам.

— Тогда мы умрем с надеждой на спасение! — закричал один из них и поднял руку с зажатым в ней магическим камнем.

— Будь проклят и ты, и ненавистный Де'Уннеро! — воскликнул второй.

— Кажется, кто-то упомянул мое имя? — послышался голос с внутреннего балкона.

Все обернулись и увидели Маркало Де'Уннеро; оборотень, вновь вернувший себе человеческий облик, стоял у перил, скаля зубы в злобной усмешке.

Садья затянула песнь во славу короля Эйдриана. Де'Уннеро пошел по балкону к лестнице.

Эйдриан выхватил из ножен Ураган, с лезвия которого в магистров ударила сверкающая молния, заставив вздрогнуть все вокруг.

Из-за одной из множества статуй, установленных вдоль балкона, выскочил Браумин Херд с кинжалом в руке и попытался ударить им Де'Уннеро, чье внимание было отвлечено тем, что происходило внизу.

В тот момент, когда он занес руку для удара, а Эйдриан шагнул вперед, намереваясь прикончить уцелевших магистров, огромное окно с изображением руки святого Эвелина разлетелось на тысячи осколков, цветные стекла дождем посыпались на пол, и на месте изображения воздетой к небу руки появился огромный дракон с широко раскинутыми крыльями.

Что не помешало Браумину Херду отказаться от своего намерения, поскольку для него не существовало на свете монстра ужаснее Маркало Де'Уннеро. Епископ надеялся, что не промахнется, но Де'Уннеро схватил его за запястье и остановил движение кинжала. Ощущение было такое, словно Браумин наткнулся на каменную стену.

Он вскрикнул, но не отступил: поднырнул под удерживающую его руку, свободной рукой целясь монаху в голову.

Однако тот молниеносно развернулся и отбил удар.

Мысли Херда понеслись галопом, но одно не вызывало сомнений: ему с Де'Уннеро не справиться. А потом произошло нечто совершенно неожиданное: он почувствовал себя свободным, а монах отступил.

Возможности снова ударить негодяя не представилось. Де'Уннеро отступил назад лишь для того, чтобы замахнуться. Выбросив вперед ногу, он нанес епископу страшный удар в лицо.

Ошеломленный, ничего не соображающий Браумин рухнул бы на пол, но Де'Уннеро подхватил его и, удерживая, стал колотить его о стену.

Вскоре сознание Браумина Херда затопила спасительная тьма.

Голос, знакомый голос, и именно то, что он так хорошо его знал, вырвали Де'Уннеро из овладевшей им смертоносной ярости. По ступеням бежала Садья, истекая кровью из множества порезов, лицо певицы превратилось в маску ужаса.

Она умоляла о помощи.

Она умоляла Эйдриана спасти ее.

Она взывала не к королю, не к Де'Уннеро; осознав это, монах застыл на месте, глядя, как маленькая светловолосая женщина шарахнулась от дракона и от… Неужели? Де'Уннеро узнал в этом человеке самого принца Мидалиса! Впрочем, сбегавший по усыпанным осколками ступеням принц и сопровождавший его воин не обратили на Садью никакого внимания.

Третий человек, сидящий на спине огромного крылатого змея, сдерживал его, и это ему удавалось — до тех пор, пока не произошел новый взрыв. Грохот был даже громче, чем при неожиданном появлении дракона. Ослепительно белая огненная стрела ударила в крылатое создание, и все находящиеся в помещении на мгновение ослепли. Воздух вокруг дракона потрескивал от вырвавшейся на волю энергии, и силой взрыва его вместе со всадником вышвырнуло через разбитое окно.

Де'Уннеро, словно выйдя из транса, оглянулся, дабы убедиться, что Браумин не представляет для него никакой угрозы. Он понимал, что сейчас — может быть, впервые — Эйдриану противостоят очень серьезные враги, и все же бросился бы на помощь Садье, а не королю, если бы…

Если бы, умоляя о помощи, певица выкрикивала его имя!

Монах заворчал и кинулся к перилам балкона, чтобы взглянуть вниз. Он собрался спрыгнуть в зал, несмотря на то что для этого пришлось бы преодолеть добрых тридцать футов, и сражаться бок о бок с Эйдрианом, но его остановил еще один знакомый голос.

— Мир был бы намного чище, если бы Маркало Де'Уннеро умер тогда в Палмарисе, — сказала Пони.

Де'Уннеро повернулся: перед ним стояла женщина, которую он ненавидел едва ли не больше всех на свете.

Аграделеус и чудом удержавшийся на его спине мистик падали со знаменитой скалы над заливом Всех Святых, венцом которой была центральная башня аббатства. Безвольные крылья дракона лишь ненамного уменьшали скорость этого полета. Берег внизу был усеян каменными валунами, и Астамир сомневался, что при ударе них он или Аграделеус уцелеют. Хотя… Может, дракон уже мертв? Нанеся удар, Эйдриан продемонстрировал такое владение магией, такую невероятную мощь, каких мистику Джеста Ту в жизни не доводилось видеть.

— Аграделеус! — закричал он перед тем, как они должны были вот-вот рухнуть на скалы.

Внезапно кожистые крылья развернулись, дракон выгнул спину, едва не сбросив Астамира, и, придя в сознание, вышел из пике и понесся над водой, едва не задевая лапами буруны.

— Выручай нас! — закричал мистик сквозь вой ветра, но дракон, казалось, его не слышал.

— Мой смертельный враг! — взревел он. — С незапамятных времен! Демон пробуждается!

Астамир оторопел.

— Что это значит? — прокричал он.

— Прошла вечность с тех пор, как драконы и демон вместе существовали в этом мире! — ревел Аграделеус, который, казалось, по-прежнему ничего не слышал.

Мистик продолжал взывать к нему. К счастью, Аграделеус опомнился, и его рев смолк.

— Что это значит? — повторил вопрос Астамир. — Что тебя так взволновало? Этот молодой человек — король Эйдриан, сын Элбрайна и Джилсепони. Ты же видел…

— Он нечто гораздо более страшное! — прервал его дракон. — Он не человек, этот король Эйдриан! Не совсем человек. Он чудовище, проклятие нашего рода!

Астамир с трудом верил своим ушам. Он вспомнил, что произошло в Энтеле, когда Эйдриан и Аграделеус столкнулись впервые. Оба тогда впали в неописуемую ярость, лишь только завидев друг друга. Могут ли слова дракона быть правдой? И почему он не сказал обо всем раньше?

— Тогда возвращайся и уничтожь его! — закричал мистик.

Дракон протестующе взревел.

— Я не могу!

— Чудовище необходимо убить!

— Я ничем не могу помочь, — повторил Аграделеус. — Он сильнее меня. Это страшное создание подчинит мои мысли и заставит напасть на вас. Я не смогу противиться его воле!

Астамир задумался, пытаясь найти выход из положения. За спиной он слышал несмолкающий шум сражения, как внутри монастыря, так и за его стенами. Люди гибли десятками, сотнями.

— Значит, нашим друзьям остается положиться на удачу, — решил в конце концов мистик. — А мы попытаемся спасти тех, кого сможем! Прошу тебя, летим туда, где идет сражение! Мне нужен твой громкий голос, крылатый змей!

Дракон, повернув к берегу, полетел на звуки сражения, эхом отражавшиеся от стен древнего аббатства.

Осколки разлетевшегося стекла, казалось, не коснулись Эйдриана. Тогайранка и принц Мидалис сбежали по ступенькам навстречу судьбе, в то время как немногие уцелевшие магистры ползали по полу, истекая кровью.

— Вот, значит, чего стоит слово Бринн Дариель, — сухо заявил Эйдриан на эльфийском языке. — Разве Тогай не заключил со мной мир?

— Да, Тогай его заключил. Он будет и дальше придерживаться мирного соглашения, — ответила Бринн.

— И это говорит предводительница тогайру, стоящая передо мной с мечом в руке!

— Я больше не предводительница Тогая. А здесь я потому, что ты напал на мою вторую родину, Эйдриан.

Молодой король расхохотался.

— Не дури! Дасслеронд больше нет. И хорошо, что мы избавились от нее! Мир принадлежит нам, тебе и мне, и мы можем править им, как пожелаем. Ты готова отказаться от всего этого?

Бринн подняла Пляшущий Огонь. Увидев это, принц Мидалис тоже выхватил меч.

— Я остановлю тебя, — заявила тогайранка.

— Проси пощады или умри! — закричал принц Мидалис.

Эйдриан снова расхохотался.

Бринн внезапно рванулась вперед, со стремительностью и превосходным чувством равновесия би'нелле дасада, желая поразить мечом защищенный доспехами тор Эйдриана. Молодой король, впрочем, легко парировал ее удар, что не смутило тогайранку, которая, отступив на шаг, снова устремилась в атаку, воспламенив чудесный меч и на этот раз метя в лицо противника.

Эйдриан, судя по всему, ожидал таких ее действий; он отскочил назад, отклонив меч Бринн в сторону. При этом он остался открыт слева и ничуть не сомневался, что Мидалис не преминет воспользоваться моментом.

Принц не догадывался, какое воздействие способен оказать магнетит, вправленный в блестящий нагрудник Эйдриана. Нацеленный точно в плечо короля меч отклонился в сторону и проткнул воздух.

Сам же Эйдриан резко выбросил руку с мечом и рубанул принца по предплечью. Только благодаря прекрасной выучке Мидалис сумел повернуть руку так, чтобы избежать глубокой раны.

Тогайранка снова бросилась на короля. Тот вскинул меч, целясь ей в голову, но потом резко повернул его вниз. С лезвия меча сорвалась и ударила в пол огненная молния, заставив всех отшатнуться, что дало Эйдриану короткую передышку.

Только тут он почувствовал, насколько нападение на дракона истощило его силы: король вложил в удар всю свою магическую энергию. Ненависть к этому монстру, поднимающаяся из самых глубин его существа, отдавала чем-то диким, первобытным.

Впрочем, Эйдриан знал, что силы вскоре к нему вернутся, и потому не слишком тревожился. К тому же он не сомневался, что сможет одолеть противников, даже не прибегая к магии драгоценных камней.

Он умело отразил очередной выпад Бринн и собирался нанести ответный удар, когда почувствовал, что пришедший в себя Мидалис снова бросился вперед.

Быстрый разворот и укол мечом заставили принца пошатнуться и отступить.

Эйдриан не смог сдержать улыбки, почувствовав прилив магической энергии, позволивший ему ощутить притяжение графита и рубина, вправленных в рукоятку Урагана.

Время работало на него.

Зомби не обращал никакого внимания на то, что происходило вокруг него на поле боя. Он шагал вперед, движимый одной целью, не слыша ни стонов умирающих, ни боевых кличей, не замечая того, как альпинадорцы упрямо теснят солдат герцога Каласа, а гвардейцы Бригады Непобедимых, в свою очередь, уже почти раскололи армию принца Мидалиса на две части.

Зомби шагал в направлении ворот, повинуясь призыву своего господина.

Только это имело значение.

Ни схватка внизу, ни звуки далекого сражения, ни даже появление дракона не могли отвлечь внимание Пони от стоящего перед ней монаха, к которому она питала неизмеримую ненависть, — убийцы ее возлюбленного Элбрайна.

Она вскинула руку.

— Отправляйся к демонам, негодяй!

Де'Уннеро не отскочил, не увернулся, не сделал попытки ответить.

С ладони Пони сорвалась магическая молния. Она прожгла дыру в рясе монаха и заставила его отступить на несколько шагов. Однако, невзирая на это, Де'Уннеро тут же упрямо бросился вперед.

Женщина нанесла ему второй удар, менее сильный, и через миг они сошлись лицом к лицу: звериная сила против меча, би'нелле дасада против долгих лет обучения рукопашному бою. Монах был быстрее и сильнее Пони, но той удалось, выставив вперед клинок, не дать Де'Уннеро дотянуться до нее.

Он умело выходил из зоны поражения; удары меча запаздывали. Женщина, выбросив распространившуюся по всем направлениям мощную волну магической энергии, услышала хриплый вдох и молниеносно рубанула по предплечью монаха в тот самый момент, когда он когтями задел запястье ее руки, держащей меч.

Противники отстранились друг от друга, но внезапно Де'Уннеро прыгнул на Пони. Она сумела защититься, но вынуждена была снова отступать под натиском монаха.

Женщина понимала: эта его атака имеет целью не столько поразить ее, сколько оттеснить к лестнице. Возможность свободного перемещения представляла собой главное ее преимущество, и Де'Уннеро пытался лишить Пони этого.

Она обрушила на монаха еще один удар молнии, захвативший его врасплох и заставивший отшатнуться. Воспользоваться этим замешательством она не сумела, поскольку вверх по лестнице взбежала небольшого роста женщина, размахивая Победителем.

— Тебя-то мне только и не хватало, — пробормотала Пони и развернулась, чтобы отразить не слишком ловкую атаку Садьи, а затем, схватив за плечо, толкнула перед собой, прикрываясь ею, точно щитом.

Увидевший это Де'Уннеро остановился, и на его лице возникло странное выражение. Печаль? Замешательство? До сих пор Пони никогда не видела ничего подобного на физиономии неистового, никогда ни о чем не сожалеющего монаха.

Отбросив прочь эти несвоевременные размышления, она согнула явно ослабевшую руку Садьи, вырвала у нее Победитель, вскинула ногу и с силой ударила женщину в спину, отшвырнув ее на пол, к ногам Де'Уннеро. Тот помог ей подняться, она вскрикнула и протянула руки, словно собираясь обнять его. Однако, словно не заметив этого, монах грубо толкнул женщину себе за спину.

И снова бросился в атаку, вот только теперь в руках Пони был великолепный эльфийский меч. Тут же последовал ответный удар, и ей удалось нанести противнику ранение, заставив его снова отступить на несколько шагов.

— Всемогущий Господь, из какой преисподней выползли наши враги? — в ужасе закричал один из братьев Санта-Мер-Абель.

Он и несколько других монахов во главе с магистром Виссенти пробегали через двор и остановились, увидев, как у стены башни Андаканавар и Смотритель сражаются с целым сонмом насевших на них солдат.

— Это не враги! — торжествующе воскликнул Виссенти. — К ним, друзья мои! Это наша надежда!

Подняв взгляд, он увидел в окне маленькую фигурку эльфа, осыпающего стрелами тех, кто нападал на кентавра и альпинадорского рейнджера.

Пробиваясь к месту схватки, Виссенти увидел еще одного старого знакомца — скачущего по полю, лавируя между сражающимися людьми, великолепного Дара. В последний раз он видел коня, когда на его спине восседал король Эйдриан. Что это означает? Может, с Эйдрианом уже покончено?

— Рад видеть вас, малыши! — завопил Смотритель, когда монахи, присоединившись к ним, внесли в сражение свою лепту в виде выстрелов из арбалетов и магических ударов. — Ну, теперь мы точно их одолеем!

— Мой добрый Смотритель… — начал было Виссенти, но его слова потонули в таком оглушительном реве, какого ему в жизни не приходилось слышать.

— ПРЕКРАТИТЕ БОРЬБУ! — ревел Аграделеус, по указанию Астамира кружа над двором монастыря. — ЧТО ТОЛКУ УМИРАТЬ ЗА ЭЙДРИАНА ИЛИ МИДАЛИСА, КОГДА ТОЛЬКО ОНИ В СОСТОЯНИИ РЕШИТЬ, КОМУ БЫТЬ КОРОЛЕМ? СЕЙЧАС ОНИ СОШЛИСЬ В СМЕРТЕЛЬНОЙ СХВАТКЕ, ЖИВЫМ ИЗ КОТОРОЙ ВЫЙДЕТ ЛИШЬ ОДИН. ПРЕКРАТИТЕ БОРЬБУ, ЛЮДИ! ПУСТЬ ЭТИ ДВОЕ РЕШАТ САМИ, КОМУ БЫТЬ КОРОЛЕМ!

Закончив громоподобную речь, дракон развернулся и устремился на север, туда, где сражались войска.

Постепенно бой во дворе стих, то ли под воздействием призыва Аграделеуса, то ли просто потому, что при виде крылатого монстра противники принца разбежались и попрятались в укрытия.

Эйдриан без труда поддерживал ритм схватки и чувствовал, что с каждым мгновением его магическая энергия прибывает. Парировав очередные удары сначала Бринн, а потом Мидалиса, он успел даже ткнуть мечом в сторону, пронзив бок пытавшегося отползти в сторону магистра. Тот, смертельно раненный, издал душераздирающий стон, а король вернулся к бою с двумя противниками, с легкостью отбивая удар за ударом.

При этом он размышлял, кого из них стоит прикончить ударом молнии. Мидалиса, решил Эйдриан, поскольку все еще не оставил надежды переманить Бринн на свою сторону, и приготовился воззвать к вправленному в эфес графиту.

Но тут его отвлекло нечто странное. Да, это был зов из мира теней, который он не мог проигнорировать. Как только Эйдриан осознал, откуда исходит этот призыв, чувство удивления и даже страха сменилось почти головокружительным ощущением всемогущества. Бросив взгляд в сторону двери, он увидел появившегося в зале пришельца из мира теней.

— На твоей стороне сражаются рейнджеры, принц Мидалис, — воскликнул молодой король. — Склоняю перед тобой голову. Ты поступил мудро, приведя сюда мою мать и Бринн Дариель.

— И Андаканавара, наглец! — ответил принц. — Ты наверняка слышал это имя!

— А, так значит, здесь собрались все рейнджеры, какие есть на свете! — возбужденно воскликнул Эйдриан. — Удивительное зрелище! Трое за Мидалиса, поскольку я отношу к рейнджерам и свою матушку, и двое за Эйдриана!

Он обогнул забрызганное кровью кресло Бурэя, добиваясь, чтобы его противники повернулись в сторону двери и собственными глазами увидели входящего в зал ожившего Элбрайна.

— Это твоих рук дело? — У Бринн перехватило дыхание.

Король сжал в руке камень души и погрузился в него, вытягивая энергию из мира теней. В зале сгустился полумрак, разгоняемый лишь черно-голубым мерцанием, испускаемым рукой Эйдриана. Потусторонняя энергия устремилась к наполовину истлевшему зомби. Тот внезапно выпрямился, расправил плечи, движения его стали более плавными, раны начали на глазах зарубцовываться, словно тело само исцеляло себя.

Спустя несколько мгновений полуистлевший труп превратился в прежнего Элбрайна, с той лишь разницей, что выражение лица у него было угрюмым и мрачным.

— Встречайте Элбрайна-Полуночника! — торжествующе воскликнул король. — Рад приветствовать тебя, отец!

Он бросил Ураган тому, кому принадлежал до него этот меч, и сделал жест в сторону тогайранки.

— Убей ее!

Не успели она или Мидалис и рта раскрыть, как Элбрайн бросился вперед и напал на Бринн, нанося такие яростные и коварные удары, что ей не осталось ничего другого, как отступать.

Эйдриан повернулся к Мидалису.

— Король против короля! — Он выхватил из-за спины Крыло Сокола со снятой тетивой и выставил его перед собой наподобие посоха. — Хонсе-Бир мой, безумец! Королевскому роду Урсалов конец!

Испустив гневный вопль, принц Мидалис бросился в атаку.

Черно-голубое мерцание дотянулось и до балкона, окутав Пони и Де'Уннеро странной, сверхъестественной дымкой.

Услышав слова Эйдриана, противники тем не менее продолжали схватку, сместившись ближе к перилам. Оба они замерли, увидев ожившего зомби.

— Элбрайн… — пробормотал Де'Уннеро, с трудом веря, что молодой король оказался способен на такое безрассудство.

Однако стоило ему повернуться и бросить взгляд на Пони, как он все понял. Эйдриан не уставал повторять, что Джилсепони не представляет для него никакой реальной угрозы, потому что он знает способ вывести ее из игры. Теперь монаху, вглядывавшемуся в побледневшее лицо женщины, в то, как она открывает рот в тщетной попытке вдохнуть воздух, все стало ясно.

Де'Уннеро расхохотался.

— Да, он властен над самой смертью! — Монах сделал осторожный шаг в сторону скованной ужасом Пони. Внезапно она показалась Де'Уннеро такой старой, такой слабой и жалкой! — Может быть, когда-нибудь твой удивительный сын выкопает из хладной земли и твой разлагающийся труп и заставит выполнять свои приказания.

Он продолжал приближаться, а женщина, опустив Победитель, словно и не помышляла о защите.

«Все получится слишком просто», — разочарованно подумал монах.

На поле боя за пределами Санта-Мер-Абель призыв Аграделеуса прекратить сражение поначалу не произвел сколько-нибудь заметного впечатления. Значительно уступая врагам в численности, альпинадорские варвары сражались с такой яростью, что боевой дух в сердцах сторонников принца Мидалиса разгорался все сильнее. И герцогу Каласу с его Непобедимыми пока не удавалось одолеть их.

Астамир, с одной стрелой, застрявшей в плече, и второй — в бедре, понял, что необходимо сменить тактику. Он велел дракону лететь к центру сражения, туда, где герцог Калас и Непобедимые сцепились с Брунхельдом и альпинадорцами. С диким ревом Аграделеус пошел на снижение и ворвался в самую гущу схватки.

Мистик, соскочив с его спины, совершил один из своих невероятных прыжков, прямо на герцога Каласа. Командир Бригады Непобедимых не успел развернуться, и инерция удара бросила обоих на землю.

— Аграделеус! — закричал Астамир, и дракон снова проревел призыв прекратить сражение.

Калас понимал, что противник может в любой момент прикончить его. Однако вместо этого мистик вскочил и протянул ошеломленному герцогу руку.

— Нет нужды продолжать сражение, — объяснил он. — Кто из них уцелеет, тот и будет править!

— Эти люди напали на нашу страну! — Герцог Калас сделал жест в сторону Брунхельда и альпинадорцев; впрочем, в его голосе не чувствовалось особой убежденности.

— Нет нужды продолжать сражение! — повторил Астамир, обращаясь на этот раз к подошедшим Лиаму О'Блайту, Брунхельду и другим соратникам принца. — Прошу вас, сложите оружие. Довольно кровопролития!

Вокруг них по-прежнему кипело сражение, и даже рядом с мистиком и драконом перемирие, если о нем вообще можно было говорить, казалось, в лучшем случае, хрупким. Однако постепенно бой все же начал стихать — и на душе у Астамира стало легче от сознания того, что ему удалось сделать хоть что-то по-настоящему имеющее значение.

Живя у тол'алфар, Бринн часто слышала рассказы о великом Полуночнике, и все же сейчас просто не могла поверить, как превосходно владеет мечом оживший рейнджер. Он с легкостью отбивал любую ее атаку — либо уходил от прикосновений меча, просто отклонившись назад, либо легким движением Урагана отводил Пляшущий Огонь в сторону. И сам наносил удары с исключительной быстротой, заставляя тогайранку использовать весь свой арсенал. Но даже сражаясь на пределе возможностей, Бринн понимала, что она не ровня легендарному рейнджеру. Он был слишком стремителен, слишком искусен — почти так же хорош, как Эйдриан, если не лучше.

И все же она сражалась, вкладывая в схватку всю душу, используя весь опыт и стараясь не думать о том, что, если даже она сумеет прорваться сквозь кажущуюся непробиваемой защиту, ее меч может не причинить вреда этому потустороннему созданию!

По другую сторону возвышения, на котором стояло кресло отца-настоятеля, Эйдриан сражался с принцем Мидалисом, схожим образом превосходя его в мастерстве. Правда, молодому королю, использовавшему вместо меча посох, пришлось сменить стиль боя. Делая широкие взмахи и внезапные повороты, он заставлял древко посоха бешено вращаться в его руках.

Его стремительные действия вынудили Мидалиса отступать, не оставляя ни малейшей возможности перейти к атаке. Принц все больше проникался убеждением, что вот-вот последует удар, которого он отразить не сможет.

Наконец ему показалось, что Эйдриан открылся. С яростным криком Мидалис нанес удар, но Эйдриан рассмеялся, легко уклонившись от выпада, и обрушил Крыло Сокола на спину по инерции проскочившего мимо противника.

Двое против двоих; но ни у Бринн, ни у Мидалиса не было ни малейшего шанса на победу.

Однако в этот миг ситуация внезапно изменилась — в зал с ревом ворвались Смотритель и Андаканавар.

Вот он, момент величайшего удовлетворения, момент, когда он наконец избавится от ненавистной Джилсепони.

Укола первой стрелы в шею Де'Уннеро почти не почувствовал, просто инстинктивно потянулся к этому месту той рукой, которая все еще оставалась рукой человека. Удар второй оказался гораздо ощутимее. Монах в ярости развернулся и увидел стоящего на подоконнике эльфа, который как раз послал в цель очередную стрелу.

Оттолкнувшись, Де'Уннеро совершил прыжок, и Джуравиль, понимая, что не успеет отступить через окно, сделал то единственное, что ему оставалось, — прыгнул вперед.

Пролетев над монахом, эльф вскочил на ноги и бросился к окаменевшей женщине.

— Пони! — закричал он. — Пони! Ты не должна проявлять сейчас слабость!

Последние слова прозвучали как стон — тигриная лапа с размаху ударила эльфа по голове. Пролетев через весь балкон, он ударился о стену и затих.

Если призыв Джуравиля и не вернул Пони к жизни, то это сделало зрелище ее поверженного друга. Когда Де'Уннеро снова бросился на нее, женщина нанесла ему удар молнии, заставивший монаха отшатнуться.

Как только он выпрямился, последовал второй и за ним третий удар, сопровождающиеся его диким рычанием.

Вскинув Победитель, Пони отринула страх и неуверенность и рванулась в атаку, заставляя оборотня все время пятиться и предвосхищая каждое его движение.

Де'Уннеро был потрясен. Перед ним была не королева Джилсепони, уже немолодая, измученная невзгодами вдова короля Дануба. Это была не та сломленная женщина, что едва нашла в себе силы уползти из Урсала.

Нет, это была Пони, жена Элбрайна, та самая Пони, которая много лет назад в Палмарисе нанесла поражение Де'Уннеро, та молодая, сильная Пони, которая великолепно владела в равной степени и мечом, и магией.

И этому преображению в существо, воплощающее в себе чистую ярость, она была обязана именно благодаря появлению ожившего Элбрайна.

Теперь-то Де'Уннеро стало ясно, как сильно просчитался молодой Эйдриан.

Плечом к плечу с Мидалисом встал Андаканавар, и выяснилось, что эти двое способны действовать исключительно слаженно. Тем не менее Эйдриан знал, что и это ему нипочем. Где-то внутри его зародилась и стала разрастаться какая-то инстинктивная, первобытная сила, и, подчиняясь ей, он отражал внезапные выпады противников и переходил от обороны к атаке, держа Крыло Сокола то наподобие дубинки, то снова сжимая его обеими руками и действуя как копьем.

Ему удалось нанести Мидалису сильный удар, после которого принц, не удержавшись на ногах, отлетел в сторону, почувствовав, что меч выпадает из его руки.

Эйдриан молниеносно развернулся к Андаканавару.

— Пришло твое время, старик, — заявил он, устремившись в атаку.

Альпинадорский рейнджер замахнулся, как бы собираясь нанести боковой удар, но внезапно изменил направление меча и ударил напрямую.

Однако Эйдриан, уклонившись в сторону, размахнулся Крылом Сокола и нанес Андаканавару столь мощный удар по голове, что услышал, как хрустнули кости противника.

Могучий рейнджер из Альпинадора упал, обливаясь кровью.

Посчитав, что он уже не доставит ему хлопот, Эйдриан развернулся навстречу идущему на него Мидалису. Принц нетвердо держался на ногах, и очередной удар Эйдриана заставил его рухнуть на пол.

Мидалис попытался подняться, но противник ногой прижал его к полу. Принц поднял взгляд и узрел воплощение своей смерти — стоящего над ним Эйдриана, который взмахнул Крылом Сокола.

«Вот и все», — пронеслось в голове у Мидалиса.

Когда в борьбу вступил неистовый, могучий, размахивающий тяжелой дубинкой кентавр, схватка Элбрайна с Бринн обрела новое качество.

— Мы не поддадимся! — взревел Смотритель.

Его дубинка просвистела рядом с головой Полуночника, и тот, круто развернувшись, атаковал кентавра.

Однако подоспевшая на помощь Смотрителю Бринн заставила его отступить, и удар Элбрайна не достиг цели.

— Да мы с тобой, я погляжу, неплохо спелись! — рявкнул кентавр, хотя тогайранка, конечно, не поняла из сказанного им ни слова.

Как обычно, пренебрегая всякими уловками и хитростями, Смотритель с ревом бросился вперед, но Элбрайн отразил его удар и нанес ответный. Кентавр попытался увернуться, однако его копыта заскользили на залитому кровью полу. Усилия удержать равновесие оказались тщетными; задние ноги Смотрителя разъехались в стороны, и он грянулся наземь.

— Я сломал ногу! — взвыл он, услышав, как хрустнула кость.

И тут в зал ворвался огромный конь; не обращая внимания на сражающихся, он проскакал мимо них, направляясь к возвышению, на котором стояло кресло Фио Бурэя.

От неожиданности Элбрайн и Бринн отпрянули друг от друга. Однако уже в следующий миг Полуночник вновь кинулся на нее с еще большей яростью.

Полный решимости умереть достойно, принц Мидалис взглянул в глаза Эйдриану и дерзко сказал:

— Никогда тебе не быть королем!

Человек, захвативший по праву принадлежавший принцу трон, опустил Крыло Сокола.

Он, во всяком случае, собирался поступить именно так, но в этот момент в него врезался Дар, отбросивший его в сторону.

Эйдриан быстро вскочил на ноги и вытянул руку с зажатым в ней гематитом в сторону жеребца, который в этот момент разворачивался для новой атаки. Мощная волна магической энергии захлестнула коня, проникнув в него через утопленную в груди бирюзу.

Юноша почувствовал, что конь совсем не так послушен его воле, как это было прежде. Тем не менее ему, по крайней мере, удалось остановить Дара.

Мидалис за эти мгновения успел подняться на ноги и снова бросился на Эйдриана, чем не застал его врасплох: он отбил нападение принца и сам нанес ему жесткий удар посохом в пах. Согнувшись пополам и хватая ртом воздух, законный претендент на трон Урсала вновь рухнул на пол.

— Все было бы гораздо проще, если бы ты не вмешался, Дар, — промолвил Эйдриан и сделал шаг вперед: пора было наконец покончить с принцем Мидалисом.

Ярость Пони была столь велика, что она почувствовала невероятный прилив сил — словно к ней вернулась молодость. Беспрерывно нанося Де'Уннеро удары и не давая ему обрести равновесие, женщина заставляла его все время пятиться. При всякой, даже слабой попытке нанести ответный удар он натыкался на меч или получал удар молнии, пусть даже с каждым разом и становившийся все более слабым. И хотя пока полученные царапины не причинили Де'Уннеро серьезного вреда, они медленно, но верно лишали его сил.

Понимая, что время не на его стороне, монах собрал всю свою энергию и с отчаянной решимостью бросился вперед.

Однако Пони тоже понимала это, поэтому ее не застал врасплох маневр Де'Уннеро, вытянувшего в прыжке когтистую лапу, стремясь дотянуться до лица женщины.

Удар молнии заставил его словно зависнуть в воздухе — всего на мгновение, но этого оказалось достаточно, чтобы Пони успела вскинуть меч.

В тот момент, когда монах, казалось, должен был подмять ее под себя, Победитель вонзился ему между ребрами, проткнув легкое.

Пони отскочила в сторону, потянув на себя меч. Де'Уннеро свалился на пол, она же, выдернув клинок, принялась наносить удары, оставляя глубокие раны и на человеческой руке, и на тигриной лапе, которыми противник пытался от них заслониться.

Один из ударов сломал ключицу монаха, и клинок глубоко вошел в тело. Ослабевший Де'Уннеро уже не мог более оказывать сопротивление и, хватая ртом воздух, злобно воззрился на одолевшую его женщину.

— Ты, конечно, надеешься исцелить эти раны? — промолвила Пони, наклонившись над ним.

Монах молчал, с хрипом втягивая ртом воздух.

— Ты чувствуешь? — Рука женщины коснулась раны на его груди. — Чувствуешь этот камень, Маркало Де'Уннеро?

Мощная волна магической энергии хлынула из ее руки в разверстую рану. Солнечный камень.

Пони почувствовала сопротивление магии тигриной лапы, долгие годы поддерживающей молодость и здоровье в теле Де'Уннеро и позволившей ему оправиться даже от смертельных ран, которые она нанесла ему во время их давнего сражения в Палмарисе.

Та рука монаха, что еще сохранила способность двигаться, его человеческая рука, метнулась вверх и вцепилась Пони в запястье.

— На этот раз ты умрешь, Маркало Де'Уннеро, — заявила она и послала новую волну антимагии, сумевшую наконец пробить его защиту.

Полностью обессилев, он выпустил ее руку и распростерся на каменном полу.

Странное выражение удовлетворения возникло на лице монаха, как если бы он смирился с судьбой; Де'Уннеро поднял на Пони затуманенный взгляд и, дернувшись несколько раз, застыл без движения.

Обернувшись, женщина отыскала взглядом лежащего у стены Джуравиля. Она не могла ничем сейчас помочь эльфу; бой внизу продолжался, и ей нужно было спешить. Пони сбежала по ступеням вниз, не обратив никакого внимания на рыдающую Садью.

Повсеместно на поле боя все еще вспыхивали яростные схватки, но там, где лицом к лицу стояли Брунхельд с Лиамом О'Блайтом и герцог Калас, наступило затишье. Дракон поглядывал на воинов противостоящих сторон с почти одинаковым вожделением.

— Хватит смертей, — продолжал настаивать Астамир. — Пусть все решит поединок принца Мидалиса и Эйдриана.

— А что вы станете делать, если победит Эйдриан? — спросил герцог, обращаясь к Брунхельду.

— Мои воины пришли сюда как союзники принца Мидалиса, — ответил могучий варвар. — И если дело между ним и Эйдрианом уладится, нам тут больше делать будет нечего.

— Прикажите им остановиться! — закричал мистик, обращаясь к обоим предводителям. — Сохраните жизнь тем, кому еще возможно!

Герцог Калас устремил на него пристальный взгляд и, хоть и испытывал явные колебания, отдал все же своим командирам приказ прекратить бой.

— Мой господин! — запротестовал кто-то, но Калас оборвал его, резко вскинув руку.

— Учти, в случае победы Эйдриана ни один сторонник принца Мидалиса не уйдет отсюда живым, — предостерег он мистика.

Астамир спокойно выдержал его взгляд.

Рядом с ним Аграделеус опустил голову, угрожающе заворчал и выпустил дым из ноздрей.

Сбегая по ступеням, Пони опасалась, что не успеет помочь Бринн. Смотритель беспомощно лежал на полу, и преимущество Элбрайна над тогайранкой не вызывало сомнений. Думая, что Полуночник собирается сделать очередной выпад, Бринн готова была отразить его, но рейнджер обманул ее, сделав шаг назад и вынудив тогайранку пойти в контратаку без подготовки. Поймав ее на встречном ударе, он выбил из ее руки меч и без малейших колебаний нанес удар кулаком в лицо.

— Элбрайн! — закричала Пони, подбегая к ним.

Пришелец из мира теней повернулся, посмотрел на женщину, и внезапно свет узнавания вспыхнул в его глазах. Потрясая Ураганом и не обращая больше внимания на Бринн, Элбрайн шагнул к Пони.

Женщина знала, что в бою с Полуночником ей не одержать победы. При жизни, много лет назад, он был несравненно сильнее ее. Но она тогда была молода. А сейчас…

Пони решила действовать по-другому. Погрузившись в магию камня души, она швырнула в Элбрайна мощную волну энергии.

Закрыв глаза, она следила за приближением его духа и поняла, что, по крайней мере, сумела замедлить его движения.

Продолжая изливать поток магической энергии, женщина мысленно отвергала само существование Элбрайна, заклиная его вернуться в царство теней. Однако он продолжал надвигаться, и Пони стало ясно: Эйдриан настолько хорошо выполнил свою гнусную задачу, что нет никакой надежды изгнать из этого мира вызванный им призрак Элбрайна. Она уступала этому созданию и физически, и духовно!

Что еще оставалось отчаявшейся женщине? Перестав сражаться с Элбрайном, она приняла его. Поискала во тьме и нашла искорку его души.

Ощутила холод, когда он оказался рядом, почувствовала твердые ступени у себя под спиной, хотя не осознала даже, что упала.

Открыв глаза, Пони подняла взгляд на Элбрайна. Острие меча было совсем рядом с ее ничем не защищенным горлом.

— Элбрайн, — прошептала она. — Любовь моя…

Клинок Урагана дрогнул; женщина почти физически ощущала, что ее покойного мужа раздирает внутренняя борьба.

— Борись! Борись, Элбрайн, умоляю тебя! — Она еще глубже погрузилась в магию гематита и вновь выскользнула из тела, стремясь духовно обнять возлюбленного.

«Сопротивляйся призыву Эйдриана! — мысленно умоляла его Пони. — Элбрайн, любовь моя! Вспомни все, что было между нами. Вспомни меня!»

Ураган отодвинулся. Женщина, едва не теряя сознание от напряжения, видела, что мрачные черты Полуночника внезапно прояснились. Он казался таким живым! Пони заглянула ему в глаза, в эти умопомрачительно зеленые глаза, которые так пленили ее, когда она только-только начинала понимать, в чем разница между мужчиной и женщиной.

Внезапно Элбрайн, словно окончательно избавившись от чар, отдернул меч и протянул Пони руку, которую она с радостью приняла.

Муж нежно погладил ее по щеке.

— Мы должны остановить нашего сына, — сказала она.

— Что ты натворила? — послышался яростный вопль.

Обернувшись, они увидели стоящего на возвышении Эйдриана. Рядом с ним в луже крови лежал принц Мидалис.

— Что ты натворил? — крикнула в ответ женщина.

Закрыв глаза; взбешенный Эйдриан потянулся к Элбрайну через магнетит, вправленный в его нагрудник, и вырвал Ураган из руки рейнджера. Меч пролетел по воздуху, и Эйдриан ловко поймал его.

— Видишь? — хвастливо спросил он. — Ничто не остановит меня! — С этими словами юноша нацелил смертоносное оружие в их сторону.

Пони в отчаянии зашарила в мешочке с магическими камнями в поисках солнечного камня, но вдруг вспомнила, что оставила его рядом с телом Де'Уннеро.

— Теперь тебе конец! — воскликнул Эйдриан и бросил свою энергию в графит.

Однако внезапно перед ним возник пламенеющий клинок Бринн, оттолкнувший Ураган в сторону. Молния, посланная Пони, расколола мраморный пол под ногами Эйдриана.

— Вторая тень в зеркале! — крикнул ей Элбрайн. — В него, как когда-то в Маркворта, вселился демон!

Он схватил Пони за руку, сжимающую гематит. Они вместе покинули свои тела и напали на Эйдриана в реальности духа. Пришедшая в себя Бринн между тем продолжала сражаться с ним в телесном облике.

Двойственная природа Эйдриана позволила ему ответить и на этот вызов. Пока его тело продолжало отражать удары тогайранки и само наносило удары мечом, сгусток тьмы в его душе отражал духовное нападение собственных родителей.

Тьма в душе юноши не позволяла прорваться сквозь нее, не давала Пони и ее мужу дотянуться до потерянного сына. Элбрайн был прав: то же ощущение возникало, когда они сражались с Марквортом, но на этот раз тьма была еще более непроницаема.

Бринн наступала с Пляшущим Огнем, Пони, вернувшаяся в свое тело, с Победителем. Три меча мелькали с такой быстротой и скрещивались, издавая звон, столь часто, что казалось, будто непрерывно звонят в колокола, а Элбрайн, чувствуя близость столь хорошо знакомой ему второй тени в зеркале, нападал на молодого короля духовно.

Однако перед ними возвышалась скала без единой трещины, сквозь которую можно было бы пробиться: враг, неизменно опережающий их на шаг, враг, не знающий усталости.

Победить такого было невозможно.

Сильно прихрамывающая Садья, пройдя мимо лежащих на полу Де'Уннеро и Джуравиля, крикнула Эйдриану:

— Победа за тобой, любовь моя! Убей их! Никто с тобой не сравнится, Эйдриан!

Эйдриан… Любовь моя…

Услышав этот страстный призыв, Де'Уннеро встрепенулся и открыл глаза.

Победитель и Пляшущий Огонь надвигались на Эйдриана, и все же он отбил оба клинка одним молниеносным движением Урагана. Он даже сумел нанести Пони сильнейший удар, заставивший женщину отступить. Молодой король тут же развернулся и бросился на Бринн.

Их мечи снова скрестились с такой силой, что у тогайранки онемела рука.

Пони подоспела как раз вовремя, чтобы спасти Бринн, но Эйдриан с легкостью отразил все ее выпады.

Элбрайн между тем все так же безуспешно продолжал сражаться с темной бездной в душе Эйдриана.

Потом прозвучали слова Садьи. Все, кроме Элбрайна, непроизвольно взглянули в сторону лестницы, по которой спускалась маленькая женщина, и заметили выросшую за ее спиной фигуру.

И потом увидели, как она замерла, изогнувшись назад, когда меч пронзил ее тело.

Певица смотрела вниз ничего не понимающим взглядом, ее глаза расширились от ужаса. Потом она упала лицом вниз, скатившись по ступеням, а меч, оставленный Пони во время схватки с оборотнем, после того как у той появилась возможность завладеть Победителем, торчал у нее меж лопаток.

И только сейчас жизнь окончательно покинула стоящего позади нее Маркало Де'Уннеро, тело которого покатилось по ступеням вслед за убитой им Садьей.

Вопреки собственному желанию Эйдриан не смог сдержать горестный возглас. И в этот момент боли и шока, в момент, когда он испытал чувство безысходной потери, в темной пелене, окутавшей его дух, возникла и засияла ярким светом крошечная искорка.

Элбрайн рванулся к ее свету; Пони почувствовала притяжение духа своего возлюбленного и присоединилась к нему; они вместе потянулись к сыну, обнимая его, взывая к нему, защищая его, изливая на него ту любовь, которую только родители могут дать ребенку.

Владевший душой Эйдриана монстр глумливо ухмыльнулся, отвергая все, что они могли предложить.

Однако они сумели все-таки почувствовать тепло души своего сына, похороненное под гнетом демонических чар.

Они отчаянно воззвали к свету — частице человечности Эйдриана.

Находясь за пределами духовной реальности, Бринн увидела, как молодой король внезапно замер, широко открыв глаза.

И, не колеблясь, вонзила Пляшущий Огонь ему в грудь.

ГЛАВА 45 КОНЕЦ БИТВЫ

По мере того как темная пелена таяла, Пони и Элбрайн прикладывали все силы, чтобы не потерять эту искорку света. Однако радость по поводу освобождения сына от власти демона оказалась недолгой. Внезапно жизненные силы юноши начали стремительно таять, увлекая его в мир смерти.

Пони уже испытывала подобное ощущение, когда Элбрайн погиб в схватке с Марквортом. Осознав, что происходит, она в ужасе открыла глаза и увидела, что Эйдриан лежит на полу.

— Нет! — закричала женщина и погрузилась в магию гематита, в то время как ее физическое тело рухнуло возле умирающего сына. — Нет!

Пони призвала Элбрайна и понеслась по серому, опускающемуся в царство смерти коридору, стены которого кружились, словно в водовороте. Дух Эйдриана плыл впереди нее. «Нет, только не это!» — стенала женщина. Она не для того спасла сына, чтобы тут же потерять его!

Однако там, куда она сейчас стремительно приближалась, сделок не заключают. Это было царство смерти, место, где кончается все.

Не думая ни о чем другом, она мчалась по туннелю с колеблющимися стенами, взывая к Эйдриану, отрицая саму смерть. Мир теней не получит ее сына, по крайней мере пока она рядом с ним!

Второй раз женщина углубилась столь далеко в мир теней. Всякая связь с телом была потеряна; возможно, теперь ей не удастся найти путь назад. Не исключено, что, бросившись вдогонку за духом сына, она обрекла на смерть и себя.

Об этом Пони тоже не думала. Она нагнала Эйдриана, обхватила его за плечи, обняла, заклиная вернуться вместе с ней в мир живых, не подпуская темные щупальца, тянущиеся к душе ее сына.

А потом рядом с ней и их сыном оказался Элбрайн. Он повлек их назад по серой спиральной тропе, обратно к свету жизни.

Пони совершила то же, что и Эйдриан, сумевший когда-то вернуть из мира теней убитого им герцога Каласа. Она вернула дух сына в его тело; она снова вдохнула в него жизнь и продолжала исцелять рану Эйдриана, по крупицам собирая энергию, пока ее мальчик не открыл глаза.

Женщина, тяжело дыша, подняла голову и осмотрелась вокруг. Она увидела прислонившегося без сил к стене Смотрителя, увидела стоящего рядом с ним, с вызовом бьющего копытом Дара. Увидела Бринн и принца Мидалиса, израненных, до предела измученных, с непомерным изумлением следивших за ее действиями. Увидела тела погибших монахов и недвижную фигуру могучего рейнджера из Альпинадора; мертвых Садью и Де'Уннеро на ступенях лестницы.

Увидела Элбрайна, стоящего рядом и выглядевшего таким живым!

У дверей зала стояли Астамир, Брунхельд и герцог Калас.

— Довольно возиться с ним! — мрачно сказал Пони принц Мидалис. — С этим пора кончать.

— Все и так окончено! — промолвила женщина. Она крепко обняла сына и бросила на принца решительный взгляд. — Вы все должны оставить его в покое!

— Он принес миру ужасные бедствия, — возразил Мидалис. — Хочешь, чтобы мы забыли об этом?

— Это не он! — воскликнула Пони. — Не Эйдриан виновен в этом!

— Душой нашего сына овладел демон, — сказал Элбрайн, и Пони заметила, что голос у него напряжен и заметно слабеет. — В тот день на поле боя, когда он появился на свет, демон, вселившийся в отца-настоятеля Маркворта, перебрался в тело младенца. Теперь демон изгнан.

— Откуда такая уверенность? — осведомился принц Мидалис.

— Аграделеус, вот кто скажет нам правду, — заявил мистик. — Они одной древней расы, дракон безошибочно ощущает присутствие демона.

— И когда дракон подтвердит мои слова, вы все оставите его в покое, — требовательно сказала Пони. — Простите его, забудете о нем и позволите нам уйти.

Мидалис хотел было снова возразить ей, но потом вздохнул, сделал шаг вперед, протянул женщине руку и помог ей встать на ноги.

— Сражение окончено? — спросил он герцога Каласа.

— Окончено…

Калас сделал шаг вперед, снял с головы роскошный шлем и зажал его под мышкой. А потом гордый герцог опустил взгляд и бросил меч к ногам Мидалиса.

— То, что ты выступил на стороне короля Эйдриана, причинило мне сильную боль, — заявил принц Мидалис. — Не знаю, сумею ли я забыть это.

— Я заранее согласен с любым твоим приговором, — еле слышно произнес герцог Калас.

Пони не обращала на происходящее вокруг никакого внимания. Она прижалась к Элбрайну, сердцем чувствуя, что ее муж слабеет на глазах.

— Никто, окончательно перешедший черту, не может вернуться в мир живых. — Он поднял руку и смахнул слезу с ее щеки.

Каким прекрасным показалось ощущение прикосновения Элбрайна несчастной женщине! Все было в точности так, как когда-то, — нежность и любовь, связывающие ее с этим человеком. И сейчас это не иллюзия; это Элбрайн, ее Элбрайн во плоти!

— Не покидай меня! — взмолилась она, но муж приложил палец к губам Пони и поцеловал ее.

— Никогда не покидал и никогда не покину, — ответил он. — Я буду ждать, любовь моя. Но не торопись. Время этому придет.

— Элбрайн, как мне жить…

— Ты должна, — сказал ее муж. — Сейчас наш сын нуждается в тебе больше, чем когда бы то ни было. Ты должна позаботиться о нем, должна заново научить его жить. В отличие от моего, его путь еще не окончен.

Слезы неудержимо заструились из глаз женщины. Неужели им снова суждено расстаться? Внезапно промелькнувшая мысль о том, как, должно быть, ужасно она сейчас выглядит, заставила ее издать короткий смешок. Да, жизнь продолжается, и ей придется смириться с этим, как бы ни было больно.

— Ты такой молодой и прекрасный. — Она погладила Элбрайна по щеке. — В точности такой, каким я тебя помню. А я стала старой и безобразной…

Муж крепко обнял ее и поцеловал с былой страстью.

— Для меня ты тоже в точности такая, какой я тебя помню. Ты — моя Джилсепони, моя Пони, мой верный друг, моя единственная возлюбленная.

Внезапно почувствовав, что он уходит от нее, женщина в отчаянии обняла его.

— Я никогда не покину тебя… — донесся до нее голос мужа.

Увы, только голос. Сам Элбрайн исчез, возвратившись в царство теней.

Свет померк в глазах Пони, но она огромным усилием воли справилась с собой, проявив ту самую решимость, которая помогла ей пройти через все выпавшие на ее долю ужасные испытания. Мелькнула мысль снова погрузиться в магию гематита, догнать возлюбленного, но…

Женщина знала, что Элбрайн не вернется, никогда не сможет вернуться назад, в мир живых. И еще вспомнила его слова о том, что сейчас она нужна их сыну.

Пони глубоко вздохнула, борясь со слезами и охватившей ее слабостью.

— Ты помилуешь моего сына и никогда не вспомнишь о том, виновником чему он непроизвольно стал, — заявила она, обращаясь к принцу Мидалису. — Я требую этого и надеюсь, уж это-то я заслужила. У меня одна просьба — отпустить нас с Эйдрианом с миром. Мы отправимся в Дундалис и больше тебя не побеспокоим.

— А я надеялся, что мы вместе вернемся в Урсал, — сказал принц.

— Нет. Больше я не в силах помочь никому, кроме Эйдриана, который, как никто другой, нуждается во мне.

Голос откуда-то сверху напомнил им, что все решения такого рода могут быть приняты и позже. На верхних ступенях лестницы стоял, держась за перила, епископ Браумин, весь в пятнах запекшейся крови.

— Мидалис — король! — воскликнул появившийся в дверях Лиам О'Блайт. — Долгой жизни королю Хонсе-Бира!

— Мне так много предстоит сделать, так многое исправить, — чуть позже сказал король Мидалис Пони.

Вокруг бродили монахи, исцеляя раненых, и солдаты, складывая в груды тела тех, кому помочь уже было невозможно.

Столько трупов!

— Ты помилуешь герцога Каласа? — спросила женщина.

— Да, — ответил он. — Со временем. Хочу, чтобы прежде он как следует обдумал все, что натворил. Но потом я действительно его помилую. И предложу вернуться ко двору, чтобы он служил мне, как служил моему брату. Герцог тоже оказался жертвой Эйдриана… — Спохватившись, Мидалис тепло улыбнулся Пони. — Я хочу сказать, демона-дракона, который едва не отнял у тебя сына.

— Мудрое решение, — сказала она. — Месть порождает ответную ярость. Вспомни историю Констанции Пемблбери, друг мой. Сострадание сослужит тебе хорошую службу.

— Я надеялся, что и Джилсепони еще мне послужит.

Женщина улыбнулась.

— Джилсепони умерла, — сказала она, и, хотя, по-видимому, это была шутка, ее глаза были серьезными, как будто Пони внезапно осознала, насколько точно выразилась. — Я дважды обманула смерть. На Вересковой Пустоши и в Пирет Данкард. Если бы не Элбрайн, я уже была бы мертва.

— Значит, мы обязаны Полуночнику спасением королевства.

— Такой цели он не преследовал. — Женщина бросила взгляд туда, где в тени монастырской стены сидели Эйдриан, Смотритель и Белли'мар Джуравиль. — Он спас меня, чтобы я спасла нашего сына. И я сделаю это. — Она посмотрела в глаза Мидалису. — А потом уйду к своему супругу, туда, где мне уже давно следовало бы быть.

Король Мидалис хотел ответить, но слова застряли у него в горле.

— Хотя и мне еще многое предстоит сделать. — Пони снова перевела взгляд на Эйдриана.

— Ты уходишь прямо сейчас?

— Здесь мне нечего больше делать. — Женщина подошла к Мидалису и обняла его. — Правь достойно… Знаю, так и будет! Я же возвращаюсь домой, в Дундалис. Когда-то мы с Элбрайном беззаботно бегали там, среди заросшего оленьим мхом подлеска, дожидаясь возвращения охотников или надеясь увидеть мерцание Гало. Как давно это было!

Она отстранилась и махнула друзьям рукой. Кентавр свистом подозвал Дара и двинулся к Пони, слегка прихрамывая, хотя она, используя камень души, просто чудеса сотворила с его сломанной ногой.

К ней торопливо приближался Браумин Херд.

Друзья крепко обнялись.

— Неужели ты и впрямь покидаешь нас? Просто не верится, — не отпуская Пони, сказал монах.

— Тебе предстоит возрождать церковь, а мне — спасать сына, — ответила женщина.

Браумин Херд испустил тяжкий вздох. Услышав позади сопение, оба обернулись и увидели магистра Виссенти. Тот стоял с несчастным видом, повесив голову.

— Разве Санта-Мер-Абель не самое подходящее место, чтобы спасти его? — осведомился Браумин.

Пони покачала головой.

— Нет, это может произойти только в Дундалисе.

Прошло, однако, еще много времени, прежде чем они отправились в путь, Пони и Эйдриан на Даре, Джуравиль на Смотрителе. Чтобы облегчить и ускорить путешествие, эльф прибег к изумруду. И благодаря этому в тот же день они оказались в Эмвое, пересекли на пароме Мазур-Делавал и прибыли в охваченный смятением Палмарис.

Там они первым делом спустились в подвалы Чейзвинд Мэнор. Ничего не понимающий охранник беспомощно вертел в руках ключи, и Пони вырвала их у него. Она нашла нужный ключ со второй попытки и, продлись это хоть чуть дольше, просто вытащила бы графит и взорвала дверь.

Измученный человек за этой дверью изумленно воззрился на нее, явно не узнавая. Женщина склонилась над ним с камнем души в руке, хотя, поистине, ее теплое объятие исцелило истерзанного узника лучше всякой магии.

На следующий же день, когда Палмарис поверил наконец в удивительные известия и готовился встречать короля Мидалиса Дана Урсальского, друзья покинули город через северные ворота. Усталый, но, по крайней мере, живой Роджер He-Запрешь отправился в путь вместе с ними.