Тёмно-серые пятиэтажки кондового хрущёвского стиля, слегка облагороженные теплоизоляцией и покраской, не желали пускать оперативника и участкового. Из домофонов доносились сердитые голоса, вещавшие, что уже два раза за вечер ходили-спрашивали о взрыве, дескать, совесть надо иметь.
Многоголовое начальство, позировавшее у входа во взорванный гастроном, не договорилось об элементарной координации. Поэтому рядовые стражи порядка без всякой нужды дублировали друг друга.
– Лёха! Прикинь, из каких домов ближе к «Заряне», а не к «мини» на Кедышко? Вообще-то, не мой уже участок, но чем по третьему кругу топтать…
Опер кивнул.
– Вверх пошли, к трём столбикам. Оттуда ближе к «Соседям», но там очереди на километр. Жильцы могли и в «Заряну» заглянуть.
У подъезда столбика крутились знакомые лица – опера из МУРа, официально именуемого Управлением уголовного розыска криминальной милиции Минского ГУВД. Старший по особо важным, у которого Лёша проходил стажировку на последнем курсе в Академии МВД, узнал воспитанника и сочувственно спросил:
– Твоя земля? Ну, крепись браток. Всё, что нас не убивает, делает сильнее.
– Понял я. Выживу – пойду работать вместо автомобильного домкрата. Сильный же буду? – он взъерошил пятернёй грязные волосы.
– Кончатся выходные, Алексей, выпишут тебе орден святого Ибукентия с закруткой на спине, и заходи в спортзал ГУВД. Неделю уже прогуливаешь.
– Если отстранят, на турнике крутись хоть сутки напролёт! – эти слова опер произнёс в тёплом подъезде, где слушателем был один Говорков.
Тот не замедлил отозваться.
– Раз городские трутся, они и здесь наверняка опросили. На восьмом один мужик живёт, бизнесмен…
– Так мужик или бизнесмен?
– Знаешь, среди торгашей тоже нормальные попадаются, – Гаврилыч вызвал лифт. – Если и крутит, то края видит. Помню, я шпану отловил, что его «Хонду» царапали, он мне большой монитор на опорный поставил. Тот, что сразу в РУВД утянули.
Лифт тронулся вверх.
– Натрави мелких, чтоб ещё царапнули. Будет второй монитор. Или даже ноут.
– Вряд ли, – участковый снял шапку, обнажив несминаемый седой ёжик на макушке. – Бекетов теперь машину в гараж ставит. У кладбища. Раньше ленился.
На лестничной площадке, необычно тесной, Лёша сориентировался: кто-то объединил две квартиры и сделал одну дверь. Эта дверь была приоткрыта, внутри горел яркий свет.
– Можно, Евгений Михайлович?
Капитан двинулся вперёд, опер шагнул за ним и почувствовал обычную неловкость. Так всегда с ним бывало в квартирах, где квадратные метры стоят меньше, чем ремонт и обстановка.
В зеркалах Лёша увидел себя и участкового со стороны. Невысокий пожилой капитан с тоскливым выражением на лице, в потёртой шинели, само воплощение долгой, но не слишком удачной карьеры. Рядом – долговязый парень в куртке мешком, с распухшим курносым носом, озябшие руки оттягивали карманы.
– Ваши всё уже записали. Но проходите. Теперь чего уж там…
Глянув мимо крупной, представительной фигуры хозяина, Лёша увидел женщину лет шестидесяти в чёрном платке. Она завешивала простынёй большое зеркало шкафа-купе.
Из прихожей просматривалась гостиная, в центре стола возвышался небольшой фотопортрет в рамке, перехваченный чёрной лентой.
– Не шумите только, – добавил Бекетов. – Я Гришу уложил, пока тёща не пришла. Пусть поспит последнюю ночь, не зная, что его мама…
Голос дрогнул. Мужчина не рыдал, не заламывал руки, был бледен и спокоен, между фразами блеклые губы сжимались в линию, у широких скул перекатывались желваки. На чисто выбритом лице краснел свежий порез.
– Так вы… – догадался Лёша.
– Побывал в треклятой «Заряне». Потому что София упёрлась – ма-а-ма придёт, нужен майонез на салатик. Майоне-ез! – название продукта он произнёс как ругательство, и лейтенант подумал, что человек сейчас сорвётся. Но тот судорожно сглотнул, отчего кадык дёрнулся над воротом зелёной футболки, и взял себя в руки самым буквальным образом – обхватив ладонями плечи. – Сходил бы я сам, но она не согласилась – вдруг не то возьмёшь! И ждать не хотела, ни интернет-доставки, у них до Нового года все развозы расписаны, ни чтобы я помощницу отправлял. Та рядом болталась. Софа говорит – только из больницы вышла, хочу сама прогуляться… Я – с ней, боялся – толкнут. Она два месяца лежала в седьмой на сохранении… Два месяца лежала…
Лейтенант и капитан украдкой переглянулись. Значит, в семье Бекетова оборвалась не одна – две жизни. И порез на лице не из-за бритвы.
– Евгений Михайлович, не знаю, что сказать. Может, вам чем-то помочь?
Вдовец мазнул взглядом по лицу участкового.
– Бытовые вопросы решу сам. Сам. От вас нужна одна помощь – найдите убийцу.
Несмотря на трагизм ситуации и строгий женский взгляд с фотографии поверх чёрной полосы, Лёха едва сдержался, чтоб не хмыкнуть.
Расследование к рукам прибрало КГБ, ментам остаются разовые поручения: поднеси-подай и не путайся под ногами. Так что не по адресу просьба.
– Тут уж всё, что от нас зависит… – Гаврилыч попытался укрыться за стандартными фразами, но Бекетов не позволил договорить. Он потащил обоих в кухню.
Переделанная, видно, из жилой комнаты, кухня вместила дизайнерский гарнитур в стиле «техно» с островком посередине.
Сыщик с некоторым смущением заметил следы от мокрых сапог участкового на дорогой плитке. Хозяина это явно не заботило. Точно как в американских фильмах, где персонажи вваливаются к себе в дом в обуви и в той же обуви падают на кровать, ничуть не ощущая дискомфорта. Впрочем, в Штатах Лёха не бывал и не мог проверить это на практике.
Офицеры устроились на угловом диванчике за обеденным столом.
– Кофе? Виски? Или кто-то за рулём?
– За рулём чего? – первый раз подал голос лейтенант.
– Служебного транспорта. Не угадал?
– Не угадали. Я, например, на места преступлений езжу на милицейском троллейбусе маршрутом номер двадцать восемь во главе опергруппы в составе меня одного. Везу полный чемодан оперативных спецсредств, конкретно – папку с бланками.
Участковый со вздохом подтвердил.
– Не думал, что до сих пор так бедно… Неужели по делам о терактах тоже? – Бекетов уселся на стул напротив них.
Он стянул с носа очки в массивной оправе – явно не пластик, какая-то кость, быть может, слоновья. Бекетов принялся протирать носовым платком и без того чистые стёкла, занимая руки привычными движениями.
Лёха рискнул нарушить молчание.
– Теракты расследует КГБ. У них лучше с обеспечением. Да, Николай Гаврилович?
– Оставим гэбистов в стороне, – отрезал хозяин, не интересуясь мнением участкового, вряд ли хорошо осведомлённого о КГБ. – Они будут раскручивать версию теракта. Но… Но это не США и не Россия со своей Чечнёй. У нас даже террористы – просто злобные хулиганы. Кто-то своими руками заложил взрывчатку в магазине. Здесь! Где вы двое ориентируетесь лучше, чем вся госбезопасность вместе взятая.
– Виски. Или просто водку, грамм сто пятьдесят для прогрева и ясности мысли, – Лёха не позволил уйти в небытие высказанному пару минут назад предложению выпить и проигнорировал возмущённый жест капитана. – Не обещаю, что отработаю эти сто пятьдесят грамм. Конечно, я знаю «шваль» на районе: судимых, мелкое ворьё, содержателей притонов. Вытрясу изо всех, кто и что слышал. Но минировать магазин – не их профиль, поверьте.
– Верю! Но вы и бытовую версию учтите. Целые самолёты взрывали, чтоб убрать одного пассажира. Кто такие погибшие? И кто раненые? Кто был в «Заряне» или рядом, что подорвал заряд?
– Мы были, – пожал шинельными плечами капитан. – Я краем уха слышал, бомба лежала в металлических ящиках для покупательских сумок. Железо там вокруг, бомба радиосигнал не услышит. Наверно, взрыватель с таймером. Завели на вечернее время, когда народу полно. Чтоб жертв больше.
– Точно? А я вот не уверен. Во-первых, достаточно выпустить всего сантиметр антенного провода в щель между дверцей и стенкой шкафа, и будет обеспечен приём. Во-вторых, вспомните Коновалова. Он, сволочь такая, ещё стоял на лестнице, любовался, как у второго вагона люди умирают[1]. Стоял… Не удивлюсь, если эта тварь тоже устроилась поблизости, кнопочку нажала и смо-отрит, как трупы увозят!
Лёха одним махом опрокинул широкий четырёхгранный стакан с виски безо льда. Дорогое пойло проскользнуло в горло, початая бутылка призывно расположилась на столе. Опер с благодарностью глянул на Бекетова.
– Ухх… Хорошо пошло. Спасибо. Вы, вижу, успели обдумать. Я тоже. Всех вспомнил, перебрал, времени хватило. За две минуты до взрыва первой вышла толстая тётка с двумя сумками, глянув на меня волком. Девушка, тёмненькая, в шикарном прикиде, уехала на белом «Сандеро» буквально через несколько секунд. Два алкаша, их знаю, купили пузырь вскладчину. Ещё трое – семья. Возле магазина все травоядные были.
Участковый промолчал и только подтвердил кивком.
– А внутри?
– Это уже вам, Евгений Михайлович, виднее, – опер с огорчением заглянул в пустой стакан, но жидкости в нём не прибавилось. – Вы же внутри оказались.
– Оказался. И могу свидетельствовать – внутри, дальше от кассы, было сравнительно безопасно. Грохнуло только основательно, до сих пор в ушах звенит. Понимаешь… – он вдруг перешёл с Лёхой на «ты», лейтенант не возражал. – Мне пиво жизнь спасло. Софа у кассы стояла, а я вдруг захотел простого пива. Пива… Нашего, белорусского, копеечного. Спасло! На людях хуже «Гиннеса» себе не позволяю. А тут вспомнилось, как в студенчестве, лет тридцать назад, в пивнухе-стекляшке за Красным костёлом лил водку в «Жигулёвское». И надо было это «Жигулёвское» с майонезом… Софа ждала у кассы…
Бекетов в тот же стакан набулькал до краёв и выпил безо льда и закуски до дна.
Со стороны входной двери раздался стук каблуков, затем послышался недовольный голос пожилой дамы.
– Женя! К тебе эта…
«Этой» оказалась та самая брюнетка, что болтала по телефону у «Заряны» под плотоядные лёхины взгляды.
– Я всё сделала, Евгений Михайлович.
– Хорошо, Инга. Сейчас. Обожди, всё решу.
– Пойдём мы, – поднялся Гаврилыч.
– Не задерживаю. Но вот что запомните. Если транспорт или ещё что нужно – на поездки, на переговоры, поляну накрыть – язык развязать, давайте без церемоний ко мне. Я премию установлю. Сколько надо: косарей пять в долларах? Десять? Без вопросов. Только найдите выродка. Найдите. И лучше не арестовывайте пару часов. Позвольте мне потолковать.
На выходе из кухни Лёха придержал коней. Брюнетка встретилась с ним взглядом, не обещавшим никаких перспектив – ни завтра, ни до окончания тысячелетия. Потом чуть сморщила крохотный носик, уловив запах виски, перемешанный с чадом после десятков сигарет.
– Её в водители дадите?
– Нет, молодой человек. Не потому, что жадничаю. А чтоб от деловых мыслей не отвлекался.
Он крепко пожал сыщику руку. Для своих лет – около пятидесяти – Бекетов был крепок. Густые тёмные волосы седина тронула только на висках. Блеклые карие глаза смотрели твёрдо и скорбно через линзы очков.
На улице Лёха выдвинул первую гипотезу.
– Гаврилыч! Прикинь, он походу о себе рассказал. И что внутри магазина в безопасности был. И что приёмник к взрывному устройству мог бы приделать. Да и жёны, пришитые своими мужьями, у нас на районе не редкость. Вспомни Чижевскую.
– И что виски натощак пить тебе вредно. Он помочь хочет, а ты… Я о тебе, Лёха, лучшего мнения был, думал, человеком станешь, до главка дорастёшь, до полковничьих звёзд.
– Дорастёшь тут, с выговором за теракт. Скисну до пенсии, как ты, на самой низовой должностёнке.
Капитан с укором посмотрел на рослого лейтенанта, даже как-то виновато: «Полгода жизни учу, а ты не просёк элементарных вещей…»
– Не можешь понять, мелочь зелёная… И чему вас в Академии учат? Участковый – это основа милиции. И от меня не убудет с того же опорного уйти на пенсию. Пусть это никто не оценит. А… Что уж теперь…
– Теперь всем скверно. Ты как раз топаешь в опорняк? Пошли. Провожу тебя, основа.
Гаврилыч несколько смягчился.
– Дул бы спать. Завтра с пятиминутки начнётся карусель.
– Не трави душу. Лучше давай о приятном. Как тебе Инга? И, главное, Бекетов этот – жук. Мужику полтинник, только жену потерял, а даже не скрывает, что свою помощницу имеет.
– Откуда ты взял?
– Элементарно, Ватсон! – Лёха взмахнул рукой с воображаемой трубкой. – Помнишь, как он сказал? Не оттого, что жадничаю. Слышал? То есть она – его, и он решает – дать попользоваться или нет, понял? Просто типа не хочет меня отвлекать. То есть, по правде, именно жадничает.
Гаврилыч обидно засмеялся. Первоначальный шок с тремором рук у него понемногу проходил.
– Шерлок Холмс из тебя как пуля из… На бабу рот раззявил, аж пуговицы от ширинки отлетают! В зеркало посмотри, а? Деревня – как есть деревня, к губе лушпайка от семки присохла.
Леха потёр губу и убедился – действительно, приклеилась шелуха. А он эти семечные губы на Ингу раскатал… Стыдоба!