День плиточника

СТРАННАЯ ИНТЕРЛЮДИЯ

Звонки не умолкали. Кто бы ни стоял на крыльце, ему, похоже, и впрямь что-то нужно.

Щепка куда-то запропастился, волей-неволей напрашивается подозрение. Наверняка опять наверху, трясет старый сейф. Неужто нет предела ребячливым надеждам, какими люди способны себя тешить? Или он просто прикорнул где-нибудь в тихом уголке? А вся эта трепотня насчет Бромстена явно попахивает выдумкой.

В руке Торстен Бергман по-прежнему держал насквозь мокрую тряпку, которой безуспешно пытался мало-мальски подтереть пол в ванной. Такое впечатление, что воды не убывало, а, наоборот, прибавлялось. А этот, ну, который на крыльце, тоже хорош — нет чтобы потрогать дверь и обнаружить, что она не заперта, знай себе трезвонит. Уму непостижимо.

Целая вереница малоприятных картин промелькнула в голове, пока Торстен шел открывать. Однако ожидало его совсем другое.

На пороге стояла крепкая рыжеватая блондинка с орущим малышом на руках, второй ребенок цеплялся за ее юбку; младшему года два, старшему лет пять. Торстен давно разучился определять на глаз возраст ребятишек. На женщине было аккуратно отутюженное, нарядное синее платье с короткими рукавами. Мускулистые руки усыпаны веснушками. Боже правый, что этой женщине тут надо? Она почему-то упорно рвалась в дом, и от неожиданности Торстен даже не спросил, чего она хочет. Учтиво распахнул дверь, и женщина без колебаний шагнула в переднюю.

— Та-ак. — Она огляделась по сторонам, прошла в гостиную, быстрым шагом, словно спасалась бегством — от кого-то или от чего-то. Потом в упор посмотрела на Торстена; глаза у нее были голубые и немножко строгие. — Телефон?

— Нет. Нету здесь телефона. Рановато пока для этого. Не скоро еще проведут. Если жильцы поселятся.

— Но мне нужно позвонить. Срочно.

Остается надеяться, что она не хитрит, подумал Торстен. Говорят, иные ловкачи под таким вот предлогом заходят в квартиры к старикам, а потом грабят их. Хотя здесь, черт возьми, красть нечего. Разве что водку из холодильника, да и той уж нету. Так что красть вовсе нечего. А ежели она решила ограбить меня, пускай приходит на Брункебергспумпен, нет вопроса. И все время в ванной капает эта треклятая вода. Как бы мне отделаться от нежданной гостьи? И сколько пройдет времени, пока вода хлынет через порог?

— Так нет у нас тут телефона.

— Мне позарез нужно позвонить. Поговорить с мужем.

Вместо объяснений женщина поставила двухгодовалого малыша на теперь уже грязноватый и лишь местами застланный бумагой паркет. Старший мальчонка быстро спрятался у нее за спиной. Где же черт носит этого окаянного Щепку?

Может, у нее даже полиция на хвосте? Торстен смутно припоминал заголовки в вечерних газетах, насчет иностранцев, беженцев, которые прятались от иммиграционной полиции по церквам и домам. Или может, муж по пятам за ней гонится? Вдруг с минуты на минуту заявится сюда и устроит жуткий скандал? Может, все ж таки стоит отнестись к ней маленько подружелюбнее? Он попытался выманить мальчонку из-за мамашиной спины. Бедра у мамаши роскошные, ничего не скажешь, но мальчонка предпочел остаться в укрытии.

— К сожалению, телефона здесь нет.

Торстен был не слишком уверен, иностранка ли она. Но вот с пониманием у нее точно есть сложности. Он чувствовал, что размякает.

— Здесь поблизости живет некто Петтерсон. Очень услужливый человек. Тачку нам одолжил и пару лопат. Может, и позвонить разрешит, если мой коллега пойдет с вами и потолкуем с ним.

Пока Торстен говорил (а для него это была невероятно длинная речь), он всматривался в лицо женщины. Нет, вряд ли она зарится на его бумажник. Лицо широкое, открытое. Голубые глаза глядят прямо и даже твердо. Вокруг одного — темные желтоватые тени. Она что же, налетела впотьмах на дверь, или ее вправду кто-то ударил? Лицо вообще-то говорит о сильном характере — чуть широковатое, очень открытое и какое-то растерянное. А в холодной голубизне глаз почему-то сквозит усталость. Будто они насмотрелись на всякие ужасы. И вот теперь пристально глядят на него.

На миг он оказался как бы во власти этого взгляда. И ничего не имел против. Люди редко так пристально глядели на него, даже не припомнить, когда это было последний раз. Он провел ладонью по щетинистому подбородку. Утром не успел побриться, только кое-как ополоснул лицо холодной водой. Да и позавчера, кажись, тоже не брился. Позавчера было так давно, что он напрочь запамятовал, чем в тот день занимался. И, как назло, гостья заявилась именно тогда, когда он хотел вернуться к работе. К своей стене, первой за такое долгое время. К тому единственному, что придавало этому дурацкому дню хоть какой-то смысл.

А теперь он, ясное дело, нипочем не закончит.

— Стыдно сказать, но он выставил меня и детей за дверь, заперся на замок и не пускает нас в квартиру. Единственный шанс — поговорить с ним. Стоять на лестнице и стучать без толку. Поэтому мне нужен телефон.

Торстен долго медлил, так долго, что младший ребенок опять расплакался, а это отнюдь не способствовало разговору. Хоть бы Щепка, будь он неладен, пришел да подсказал что-нибудь дельное.

Во всяком случае, вроде не иностранка. Ну а соображает медленно, скорей всего, от неимоверной усталости. Может, ей давно не удавалось как следует выспаться?

— Не знаю, — нерешительно сказал Торстен. — Раз уж так плохо дело, может, лучше властям позвонить, а?

У женщины вырвался короткий невеселый смешок. Торстен прикусил губу. Не успел договорить — и сразу понял, что совет не слишком удачный. Да и не ему соваться с такими советами. Сам-то скорей бы с голоду помер, колючую проволоку поверху забора протянул и запустил в «сад» голодных овчарок, чем с властями связался, будь они неладны. Он аж вздрогнул, вспомнив, каково ему пришлось во время недавней переписи населения. Женщина покачала головой и пошла к двери, но детей с собой не взяла. Оба мальчика сидели на полу и оглушительно орали. Щепка, который, оказывается, все же торчал наверху, сейф этот дурацкий обнюхивал, спускался по лестнице, вроде как медленно, нетвердой походкой. А бледный какой, без кровинки в лице. Уж не надорвался ли? С него станется поднимать эту окаянную бандуру.

Явно не по себе мужику, думал Торстен. Что-то с ним определенно не то, только не пойму, в чем дело. Руку ко лбу прижимает, ровно от боли. Или может, глазам своим не поверил, как увидал тут эту дылду с детьми.

— Слушай, ты как? — спросил Торстен.

— Не очень. Плоховато себя почувствовал, но сейчас уже лучше.

— Я же говорил, незачем тягать этот чертов сейф. Чушь ведь собачья.

— Кто она? А дети откуда? Чего ей надо?

— Позвонить хочет. Но телефона тут нету. Муж ее выгнал.

Щепка рассеянно смотрел на младшего из малышей, который по-прежнему орал во все горло.

— Бедняжка! А малышам-то каково! Они ведь даже ругаться не умеют.

Малыш умолк, словно смекнул что-то, и вдруг просиял. Но Щепка уже не смотрел на него. Думал о своем, будто и впрямь никак не мог оторваться от собственных мыслей.

— Слушай, все ж таки дурной это дом. Сплошные странности. Жуткое дело! Одному Богу известно, выйдем ли мы отсюда живыми. А дети тут зачем? И с какой стати ей приспичило звонить? Неужто дома телефона нет? — Он снова глянул на детей — старший спрятался за спиной у матери и лишь изредка осторожно оттуда выглядывал — и добавил: — Может, они кушать хотят?

— Съестного у нас не осталось. Кстати, пить тоже нечего. Как ни странно, — заметил Торстен.

Между тем женщина, подхватив малыша, энергичным шагом исчезла в передней, буквально волоча за собой старшего мальчонку.

— Черт, так все же нельзя! Ну на что это похоже, черт подери! Мы не можем оставить ее на произвол судьбы! Дай-ка я хоть гляну, куда она направилась.

— Валяй, — кивнул Торстен. — Я здесь побуду. А ты ступай присмотри за ней. Или лучше наоборот сделаем?

— Ну уж нет. Только бы мне ее догнать.

— Ага. Главное — не нервничай.

— Мы когда-нибудь разделаемся с этой окаянной плиткой?

— Мне и самому любопытно. Ступай! А то ведь не догонишь.