День ВДВ (сборник)

Особенности национального травматизма

Борисыч сломал ногу.

Как, где, когда – никто не знал. Федюня с раннего утра крутился на стройке. Подвезли сборные дома, и надо было побыстрее сбивать доски с опалубки заранее приготовленных фундаментов.

Сентябрь. Дождливо. В солнечные редкие окна отдыхать не приходится. До зимы чуть осталось. И так уже зори прохладные. Зябко. Федюня по утрам пиджак набрасывает на плечи. А каково людям, что в школе живут? Условия-то не домашние. Толком не умыться, не побриться. И харчи казённые. Жалко людей. Но и сердце народ в деревне на безуютных держал, но помалкивал. Досталось крепко бездомным, когда потоп случился. Дожди несколько суток лупили нещадно. Уровень в реке поднялся неимоверно. А выше по руслу в водохранилищах перехлестнула вода через плотину, сломала укрепления и ринулась вниз огромной волной. Вот этой волной и смыло нижний берег деревни. Почти мгновенно. Те дома, что покрепче держались, ещё несколько суток простояли покосившиеся, зачерневшие илом подсыхающим и сползли-таки ночью в реку, вслед уходящей воде. Только на взгорке остался десяток краснокирпичных коттеджей. Фундамент удержал их и плита монолитная каменная, природой заложенная. Спокон веку не строились там. Ни огорода выкопать, ни колодца пробить. Лопата дзенькает, аж искры сыплются. А вот теремки понастроили. И гранит пробили глубоко. Метра по три высотой подвалы поставили. Бильярдные, бани, гаражи под землёй оказались. Федюня сам в строительстве участие принимал, помнил, как нежалеючи первосортный цемент немеряно уходил. А ограда вокруг домов какова, не менее чем на метр в грунт вкопанная! Из того же штучного, в три кирпича. Так что устояли дома. Понятно, ребята зажиточные в них жили. Как только успокоилась река, навезли жильцы стройматериалов. За пару недель мощную дамбу поставили. Укрепили, значит, свой бережок. Да только под суд отдать бы их! Речка не то чтобы очень уж бурлива, но и не особо спокойная, журчит на перекатах, новый путь себе пробивает и подтачивает потихонечку высокий берег, от которого до домов метров пятьдесят осталось.

Можно было, конечно, всем миром шум поднять против стройки той. Но глава сельский, мужик с башкой на плечах, свой, местный, на сходе поутихомирил. Взял ответственность на себя за дамбу, поскольку богатеи за свой счёт мост построили на месте старого, снесённоuj вместе с быками опорными. Прочный, широкий поставили и дорогу провели. Когда ещё обещанные на дамбу деньги придут. А как только появятся, так и на высоком берегу построим.

Всё лето строились. Из города народу уймища приезжало на помощь. Рабочие с заводов, солдаты, студенты. Здорово помогли. Много тонн ила, обломков домов, трупов животных диких, из леса принесённых, и домашней скотины вывезли. На стройке помогали. Спасибо им. Тогда помощь шла отовсюду. Бестолково везли что нужно и не нужно. Для стройки много чего было. Председатель быстро распределил материалы. Ничего на сторону не ушло, всё в будущие дома.

Только помощь бескорыстная во вред пошла. Это когда вещи и продукты привозить стали. Пострадавших на помощь в возведении им же жилья поднять не удалось. Упирались. Говорили, что правительство поможет. Ждали прихода новых караванов с гуманитаркой, давились в очередях, кривили губы при виде поношенной одежды и обуви, мяли в руках и выбрасывали тут же на площади центральной под памятник мужичку-боровичку, руку протянувшему. За подаянием небось! На ту руку кто-то и привесил лифчик женский невероятного размера. После этого перестали возить подержанное. Только новенькое, в упаковках блестящих, фабричных. Вот и томился народ бездомный в ожидании, не обращая внимания на угрюмые взгляды односельчан, с утра до позднего вечера вкалывающих на восстановлении.

Поначалу, когда ещё стихия не схлынула, главный российский спасатель драндюлей губернатору вставил знатных, и сам президент самолично прилетал на место бедствия, драндюлей добавив. Работа кипела. К концу августа должны были сто домов двухквартирных в эксплуатацию сдать. Именно столько семей пострадало. А в итоге? Эххх… Еле-еле двадцать завершили.

Сегодня губернатор в беленькой рубашечке со свитой приедет, будет смотреть, как строители вновьприбывшие конструкторы ставить будут. Вот и закрутился Федюня. Не заметил, как день прошёл. Зато почти два дома собрали. Приноровились мужики к домам сборным – конструкторам. Легко устраняли промашки заводские. Стягивали брусья, обшивали фанерой стены, обкладывали камнем по низу, стучали молотками на крышах, вгоняли гвозди в половые лаги, расстилали линолеум, а женщины возили по стенам квачами, размазывали клей и обои лепили, пока плотники рамы оконные уже со стёклами в проёмы вставляли. Детвора тут же крутилась, подметали стружки, полы вытирали от потёков клея, помогали, как могли. А что ж им делать-то? В школу только с первого октября пойдут, как только расселят страдальцев. А там…Короче, слепой казав: «Побачимо!»

Федюня зашёл домой переодеться. Не переться же к Борисычу в рабочей одежде! Таисия к ужину позвала. Федюня отказался, мол, Борисыча проведать надо. Степенно, не торопясь, помылся в душе, открыл шкаф, достал светлые брюки, рубашку. Оделся. Также неторопливо, по-хозяйски влез рукой на полку под накрахмаленное постельное бельё, выудил несколько купюр, не считая, сунул в карман. Таисия ни слова не сказала, как и вчера вечером, когда Федюня пришёл домой с изрядным запахом свежевыпитой водки. А что тут скажешь, коли мужик в дом приволок такую тьму деньжищ?! Пусть уж сходит к дружку, проведает, может, поможет чем-нито. Марья укатила в санаторий, а дочка Дарья с мужем в городе теперь живёт. Борисыч один пока да со сломаной ногой.

– Фёдор, возьми вот сала, пирожков напекла, борща сейчас сварила, в банку налью, отнесёшь Борисычу…

– Тай, ну что у него, сала, что ли, нет? В сельпо зайду, куплю что-нибудь, – отмахнулся Федюня.

Пока шёл к магазину, повстречался пастух Степаныч, уже пригнавший коров, разбредающихся по своим дворам. Степаныч издалека кивнул и заторопился в сторону своей избы.

– Ххеххх, – усмехнулся Федюня, – раньше меня к Борисычу заявится.

Хотел было один «чупа-чупс» взять, слышал в городе, как мужики «мерзавчики», малёхонькие бутылки водки называли. Но, не забыв о Степаныче, рассовал по карманам брюк две, а ещё одну в пакет положил, куда продавщица Светка сложила кольцо колбасы, пару банок шпротов и плитку шоколада.

– Шоколад, Федюня, больным всегда носят, – настояла Светка, – чтоб быстрее выздоравливали. Да и неудобно как-то без него.

Как и думал Федюня, Степаныч уже сидел на углу койки возле правой ноги Борисыча, стиснутой до колена гипсом.

– Здорово! – чувствуя неловкость от пакета и бугрившихся карманов, пожал руку Борисыча. – Как это тебя угораздило?

Подвинул табуреты. Один для себя, на другой Степанычу махнул:

– Чего расселся на постели? Потревожишь ногу-то.

Начал вынимать гостинцы, выставлять на стол. Степаныч засуетился в поисках ножа консервного, вилок и стаканов, быстренько вспорол банки, накромсал колбасы, разломал пальцами буханку пахучего ржаного хлеба, четвертинками нарезал несколько помидорин огромных, розовых, лопнувших от сока и сахара.

– Так чего молчишь? Что случилось? – опять спросил Федюня.

– Да потом расскажу, – поморщился Борисыч, ворочаясь, полусидя в подушках. – Как стройка?

Федюня добросовестно изложил прорабу, что сделали, как ждали губернатора, так и не приехавшего, сколько успеют ещё, если дождь не помешает. Степаныч уже разлил одну бутылку по стаканам и поторапливал друзей:

– Ну, чего ждёте? Прокиснет!

Выпили. Зажевали колечками колбасы. Помолчали.

– Нога не болит? – поинтересовался Степаныч, отвинчивая крышку следующей бутылки, накладывая на ломоть чёрного хлеба рыбёшку из банки, подвинув к краю стола, откуда Борисыч мог бутерброд ловчее взять.

– Пройдёт, – пробурчал Борисыч, принимая водку. – Ты бы, Степаныч, не торопился наливать. Давай покурим, поговорим, – глотнул из стакана и потянулся к сигаретам.

– Борисыч, пожуй, – забеспокоился Федюня, – небось не жрамши с утра.

– Таисия твоя прибегала, как только врачи уехали, приносила покушать. Спасибо передай. А то я после обеда да таблеток вырубился почти сразу, не успел сказать.

– Обязательно! – потеплело на душе у Федюни. – Передам! Она и завтра занесёт чего-нито. Вон, борща наварила кастрюлю огромную. Отказался брать с собой.

– Да нет, не надо. Дашка завтра приедет. Пока Марьи нет, поможет мне тут.

– Ну и ладно, – захмелел Федюня, прикуривая примину. – Ты мне вот что скажи, Борисыч. Как тебе удалось деньги вышибить из Армена?

Договор на строительство коттеджей заключали с этим самым Арменом. На все десять домов чохом. Все пункты изучил Борисыч, ни одного из них не нарушили ни заказчики, ни подрядчики. Всё в срок поставлялось, и зарплата выплачивалась вовремя. А вот как только вселились хозяева, платежи прекратились. Мужики-строители с кулаками к Армену, а он их в договор носом ткнул, что предоплату в размере стольки-то процентов они получили, а вот остальные денежки будут только тогда, когда дома будут сданы в эксплуатацию. А на вопрос, когда ж случится сдача, Армен честно ответил, что, может быть, и никогда. Всё просто. Не ставит, к примеру, хозяин дома унитаз или раковину в одном из санузлов – дом не готов. Этим и пользуются многие. Чего ж платить налоги с дома, коли он к жилью не приспособлен пока? Борисыч и Федюня все деньги, полученные ранее, на книжки отложенные, собрали, выплатили строителям. А что делать было? Они ж бригады сколачивали, плательщиками были за работы, вот и ответили.

А вчера Борисыч притащил на стройку чемоданчик, в котором покойненько лежали уютненькие толстенькие пачки денег. Много. Столько ровно, сколько задолжал им Армен по договору. Всё до копеечки отдал. Гульнули немного вечером. Не успел Федюня расспросить Борисыча, как ему удалось добыть заработанное. Пока домой возвращался с деньгами в газетном кульке, размышлял, на что потратить. Ну, «копейку» свою уж обязательно продать нужно и «четвёрку» взять. Всё побольше да поподъёмнее машина, а то и на «Ниву» с прицепом пересесть. Село есть село, то сена, то кирпич, то ещё что подвести, мало ли, какая оказия приключится. Опять же, телек поменять надо, а то старый только кашу-размазню на экране разводит. Дальше этого мысли ленились бежать, пусть уж Таисия думает, как и что.

– Не поверишь, Федюня, – озадаченно ответил Борисыч. – Чёрт его знает, как удалось. Сам Армен меня нашёл, поехали в банк, он там деньги получил, в бумагах расписались и всё. Говорил, что дом принят в эксплуатацию.

– Хм, а с чего это он? – погасил окурок Федюня, одобрительно кивнув Степанычу, взявшемуся за последнюю бутылку, – то, блин, два года не сдавал дома, а тут вдруг – на тебе…

– Не пойму, – задумчиво потянулся к стакану Борисыч, – может быть, совесть заговорила? – и сам рассмеялся.

– Ой, ну что вы как дети, ей Богу, – крякнул Степаныч, запихивая в рот кусок помидора, – Неужели не понимаете, в чём дело?

– Вот загадка. В глазах тоска, под бородой доска, а двери – на крючке. Что это, а, Федюнь? – прищурился пастух.

– Да ну тебя, Степаныч, – отмахнулся Федюня.

– А всё же? – настаивал Степаныч.

– Ну, мужик в нужник провалился. А при чём здесь это? – выпил, занюхивая корочкой хлеба.

– Да при том, что вы с Борисычем дальше загадок детских умишком не вышли, – торжествующе ухмыльнулся пастух.

– Степаныч, ты поостынь маленько, – обиделся Борисыч, мигнув Федюне, чтобы остатки водки от Степаныча отодвинул. – Коли знаешь, в чём дело, так объясни, а не изгаляйся тут.

– Да ладно, чего там, – заторопился Степаныч, мягко отстраняя ладонью руку Федюни от бутылки. – Только газеты читать надо, что в мире творится.

– Степаааааныч, это у тебя время есть для газеток, весь день на траве валяешься, – возмутился и Федюня, – Тут на стройке и себя позабудешь. Газеты, газеты, – бурчал, успокаиваясь.

– Ага, – удовлетворился покоем Степаныч, – значица так. Помните, что наказано было Путиным сдать до конца августа столько-то метров жилья?

– Ну, – заинтересовался Борисыч.

– Вот тебе и ну, – передразнил пастух, – а где ж они, эти метры?

– А то сам не знаешь, – загорячился Федюня. – Не видишь что ли? Было б из чего, так понастроили бы и побольше.

– Погоди, погоди, Федюня, – остановил его Борисыч. – Дальше то что?

– Дык ить…и всё, – презрительно вытянул губы пастух. – Губеру-то нашему припекло одно место, понимает, что коль власть российская дала такой план, то и гриву сшибут. Хорошо только если гриву, а то ведь и кресло вышибут из-под задницы! Так?!

– Так, – подтвердили мужики.

– Вот он, губер нашенский, и надавил на своих министров, чтоб те в свою очередь надавили на хозяев домов новых. Не хрен, мол, в прятки играть с государством. И принудили в обязательном порядке сдать дома. Чем стращали, уж не знаю, – пожал плечами Степаныч – Видать, страшно им стало от будущих убытков, вот и сдались. А отсюдова и метров жилья набежало. Да ещё сверх плана. Губер – молодец. Герою слава! Дошло? – хохотнул издевательски, не удержался.

– Делааааа, – протянул Федюня удивлённо, ничуть не сомневаясь в услышанном.

На том разговор и потух. Допили водку, покурили. Степаныч понял, что больше выпивки не светит, хоть и намекал прозрачно, что не лень ему будет к Светке сбегать или к Прокофьевне за самогоном, уж на что денежек наскребётся. Но Федюня с Борисычем намёков не поняли. Распрощался пастух и ушёл.

Федюня тоже засобирался, вспомнил вдруг:

– Борисыч, а как же ты один останешься? Может, заночевать у тебя? Вдруг на двор захочешь или пить, к примеру?

– Ничего, Федюня, управлюсь, – отнекался Борисыч, – Видишь, костыли какие? Я уже скакал сегодня. Больновато под мышками с непривычки. А так ничего, вытерплю.

– Борисыч, так как же ты с ногой угораздился? – остановился уже в дверях Федюня.

Борисыч вздохнул:

– Федюня, если кто узнает, убью! Понял?

– Понял-понял, – закивал Федюня.

– Понимаешь, утром влез под душ. В доме никого. Вышел голяком. Вытираюсь. Наклоняться поленился. Поставил ногу на табурет, полотенцем тру, – замолчал было, – а тут котёнок, мать его в три погибели, вертится. Прыганул на меня и когтями вцепился…

– В ногу? – охнул Федюня.

– Да какой хрен в ногу-то, – заорал Борисыч, – чего он на ноге не видел? Вот я и дёрнулся, а нога в табурет, да хрусь… Еле трусы со штанами напялил, пока скорую ждал.

– Твою мать! Так во что же он вцепился-то? – озадачился Федюня. – Аааааааа…!!! – взревел хохотом уже в дверях и поперхнулся, споткнувшись в сенях о пустое ведро.