День всех пропавших

Глава 4

Примерно через час спускаюсь вниз по лестнице. У меня еще остались вопросы к Ребекке, однако та начала впадать в полудрему минут за десять до того, как мать объявила, что пришло время принять новую порцию лекарства и поспать. Я оглядываюсь: Кирни в гостиной нет, а вот Эддисон присел на подлокотник дивана, положив руку на спину Дэниелу. Брат Ребекки почти сложился вдвое, спрятав лицо в ладонях. Не вмешиваюсь, а иду на кухню вслед за раздающимися оттуда звуками. Илай стоит у длинного стола, на котором, как на конвейерной ленте, разложены компоненты сэндвичей.

– Он винит себя, – произносит мужчина, не оборачиваясь. – Говорит, ему не следовало отправляться на экскурсию, не удостоверившись, что девочки благополучно добрались до дома. Ему четырнадцать, он не должен… не должен…

– Ребекка сказала мне, что он очень хороший брат, хотя и мальчик.

Илай издает что-то вроде фырканья – в не столь скверный день это могло бы сойти за смех. На краю стола большая тарелка с грудой уже готовых сэндвичей. Подозреваю, он готовит их, просто чтобы занять себя чем-нибудь, а не потому, что Коперники проголодались. Большинство сэндвичей, скорее всего, раздадут соседям и полицейским.

– Вчера Мири позвонила Алисе после того, как привела домой Ребекку. Предложила забрать Бруклин после уроков. Алиса посоветовала ей больше беспокоиться о том, чтобы показать Ребекку врачу, а они с Фрэнклином займутся дочерью.

– И их планы нарушились?

– Фрэнк сказал, что позаботится о девочке, но его вызвали на срочное совещание по проекту. Он послал сообщение Алисе, однако та находилась на конференции и несколько часов не доставала телефон, пока не отправилась домой. Я… – Он беспомощно качает головой. – Я вообразить не могу, как сильно они сейчас, должно быть, ненавидят себя. И… все мы оказывались в ситуациях «упс, я что-то забыл», но чтобы из-за этого пропал твой ребенок…

– Моя мать однажды забыла про меня и уехала из города.

– Что?

– Мой папа уехал за границу в командировку, а мы собирались отправиться на выходные к ее сестре, которая жила в нескольких часах езды от нас. Вот только мать уехала, не забрав меня из школы. В результате я провела все выходные у лучшей подруги.

– Она не вернулась?

– Не замечала моего отсутствия, пока тетя ее не спросила. Думала, что я просто дуюсь на заднем сиденье. Потом решила, что ехать обратно и тратить столько часов на дорогу – это чересчур для ее нервов.

Прислоняюсь к другому краю стола и наблюдаю за мерными движениями рук Илая над сэндвичным конвейером.

– Повезло, что семья моей лучшей подруги не планировала никуда уезжать. Несчастья случаются, но не стоит всегда ожидать худшего.

Он смотрит на меня саркастически, однако не спорит.

– Как я и сказала вашей дочери, это вина похитителя Бруклин. Не кого-то еще.

– Я веду криминальную колонку в «Таймс диспатч» и знаю, каковы шансы найти ее. Особенно учитывая, что начинаем так поздно.

– Плевать на «шансы».

– Но…

– Серьезно – плевать. Да, у нас бывали неудачи, но случались и чудеса. Я не собираюсь списывать Бруклин со счетов из-за «шансов», и вы не должны. Надежда – очень сильная штука.

– Древние греки считали ее худшим из зол. Единственным, которое Пандоре удалось снова запереть.

– Но является ли надежда злом? Или помогает в борьбе со злом?

Его руки застыли. Горчица капает с ножа для масла.

– Вы так похожи на нее…

К счастью, как раз в этот момент к нам присоединяются Дэниел и Эддисон. У парня красные глаза, он напряжен. Отец тут же откладывает нож и хлеб и заключает сына в объятия, в которых тот размякает.

– Мы вернемся, когда появятся новые вопросы, – тихо говорит Эддисон. – Если что-нибудь понадобится, моя визитка на каминной полке. Если вам потребуется снова отвести Ребекку к врачу, предупредите одного из агентов или полицейских, пожалуйста.

Илай кивает и утыкается лицом в растрепанные волосы сына.

Выходим и плавно закрываем за собой дверь. Нельсона и Мэрдока нигде не видно, но ничего страшного.

– Ребекка нарисовала мне маршрут, по которому они ходят домой из школы. Есть здесь еще какие-то дела или пойдем проверять? – спрашиваю я.

– Дел нет, только пошли сообщение Уоттс: пусть знает, что мы уходим.

Я докладываю Уоттс. Та пишет в ответ: «вас поняла все еще с меРсерами». Должно быть, печатает левой рукой.

Когда-то давно Мерседес была, можно сказать, пропавшим ребенком. Благодаря этому она отличается не только добротой, но и особой чувствительностью к подобным делам. Примерно как Эддисон, который, несмотря на свой характер, очень хорошо успокаивает ребят вроде Дэниела – перепуганных старших братьев.

Моя же специализация обычно пригождается позже, как только устанавливаем личность подозреваемого. Я лучше всех общаюсь с родственниками тех, на кого мы охотимся.

Откладываю телефон. Мы спускаемся по улице. Вокруг слоняются желающие помочь, которые в основном только путаются под ногами.

Через несколько домов нас останавливает пожилая женщина и берет меня за руку.

– Привет, милая. Ты, случайно, не сестра Алисы?

Это потому, что у Бруклин волосы того же цвета, что и у ее матери.

Слегка распахиваю куртку, демонстрируя значок и кобуру с пистолетом:

– Нет, мэм. Я агент Стерлинг, а это агент Эддисон. Мы из ФБР.

Она отдергивает руку.

– Ох, прошу прощения. Я просто подумала… вы так похожи…

– Понимаю. Вы хорошо знаете Мерсеров?

– Нет… не особо хорошо. Бруклин и Ребекка в одном отряде «Брауни»[14] с моей внучкой Сьюзи. Они, м-м… – Она смущенно хихикает и машинально приглаживает седеющие волосы. – Боюсь, они плохо ладят.

После нескольких минут разговора продолжаем путь по улице. Эддисон заносит заметки в свой планшет. Подобное повторяется еще четырежды, прежде чем мы заворачиваем за угол. Какой-то грустный старик – ему, вероятно, почти семьдесят или чуть больше – делает шаг назад при виде меня и прижимает к груди пачку листовок. Когда через минуту он расслабляется и опускает руку, вижу на них лицо Бруклин.

Замечаю, как внимательно смотрит на меня Эддисон.

– Скажи уж вслух, что думаешь.

– Решение за Уоттс…

– Но?

– Но, думаю, стоит быть готовой к тому, что теперь ты будешь оставаться в офисе. Раз сходство такое сильное, его заметят люди не только в этом квартале.

– Разве оно не может пригодиться? Напугать тех, кто похитил девочку?

– Если она по-прежнему у них. И если похитители бродят поблизости.

И то верно.

Вздыхаю и оглядываю улицу.

– Путь свободен.

В ответ на неуклюжую попытку сменить тему Эддисон ухмыляется, но подыгрывает:

– Развесистых деревьев нет, улица широкая, много фонарей. Скорее всего, она пропала при свете дня… Тем не менее, если планируешь киднэппинг, не лучшая улица для похищения.

– Но было ли оно запланировано? Может, похититель воспользовался первым удобным случаем?

– Что сказала Ребекка?

На лице Эддисона мелькает болезненное выражение. У его сестры были такие же друзья, в том числе лучшая подруга, с которой она, по идее, всегда должна была ходить домой.

Я прижимаюсь к нему; наши руки на мгновение соединяются – касаются настолько, насколько мы можем позволить себе на службе.

– Она не замечала никаких странных людей в течение прошлых недель вплоть до вчерашнего дня. Никто не проявлял повышенного интереса и не задавал неуместных вопросов. К ним никто не приближался, кроме соседей, школьников и учителей.

От входной двери соседнего дома видно стоящую дальше по дороге школу. На главном входе висят таблички с красным сигналом светофора и с большими – для детей – значками пешеходного перехода. На каждом углу скамеечка для постовых.

– Путь прямой, – говорит Эддисон, теребя свой темно-зеленый шарф. Это его служебный аналог неоново-зеленого шарфа, который он обычно носит, когда холодно. – Предсказуемый, но местность открытая. Скрыться негде, внезапно выпрыгнуть неоткуда. Любой остановившийся здесь автомобиль оказался бы очень заметен – у всех на виду. Все больше кажется, что похититель, должно быть, знакомый ей человек, с которым она пошла бы.

– Нужно выяснить и составить список тех, кто находился дома после полудня. Узнать, как далеко девочка могла уйти, пока никто не спохватился.

– Чем ее могли заманить?

– Скорее всего, не домашним животным. По словам Ребекки, Бруклин терпеть не может кошек своей матери и распространила ненависть на домашних питомцев в целом.

– Не может терпеть настолько, что не купилась бы на трюк с «потерявшимся» или «раненым» животным?

– Не знаю. Ребекка сказала, что это она обычно любит задержаться, поглазеть на что-нибудь или поболтать с кем-нибудь по пути домой, а Бруклин не дает ей отвлечься.

Несколько минут стоим на углу и оцениваем трафик. Трудно сказать, обычный он или повышенный – из-за проводимых поисков. Эддисон смотрит на часы, трогает меня за локоть, и мы подходим к школе. Это комплекс опрятных зданий из тускло-красного кирпича и серого камня; по задумке, он не должен выглядеть ни представительно, ни эффектно. Школа кажется гостеприимной и уютной. Если не считать выстроившуюся в кольце автобусов шеренгу полицейских машин.

– Дополнительные полицейские? – спрашиваю я, указывая на автомобили.

– Видимо, да. Дети знают о пропаже Бруклин. Если школьная администрация достаточно сообразительна, то проведет с учениками беседу, а не позволит распространяться слухам и накапливаться страхам.

Молодой полицейский встречает нас у входа в здание администрации.

– Что вы здесь делаете? – резко спрашивает он.

В ответ Эддисон молча смотрит на него.

Через секунду полицейский слегка краснеет.

– Приношу извинения. Просто сегодня в школе дополнительные меры безопасности.

– Это понятно, – спокойно отвечает Эддисон. – Я расстегну куртку и достану удостоверение личности, если не возражаете.

Следую его примеру. Полицейский испытывает видимое облегчение при виде фэбээровских значков, заносит в журнал наши имена и открывает дверь. За столом сидят и стоят сотрудники школы. Подвешенный в верхнем углу комнаты телевизор с приглушенным звуком показывает местные новости о прогрессе поисков Бруклин. Большинство смотрят на экран.

Пожилая женщина оглядывает нас и улыбается тепло, хотя и напряженно:

– Стерегущий ворота щеночек впустил вас?

– Значит, не только мне показалось, что он слишком юн для таких обязанностей, – соглашается Эддисон.

Женщина обходит стол и смотрит на значки, по-прежнему лежащие в наших ладонях.

– Меня зовут Синтия, я одна из ответственных секретарей. Чем могу помочь?

– Мы хотели бы побеседовать с директором школы, если можно. Понимаем, что сегодня он очень занят…

– Все сегодня заняты, – мягко прерывает она, – причем таким образом, что в результате ничего не делается. Бо́льшую часть дня в кафетерии проводятся классные собрания. У третьеклассников сегодня тоже дополнительные занятия. Бедная девочка…

Расписываемся в очередном журнале – первый, очевидно, сугубо для полицейских нужд, а этот для школьного учета, – и Синтия ведет нас обратно в здание самой школы. Помещения светлые. Странное сочетание блеклости и чрезмерной чистоты, которое встречается только в школах и других государственных учреждениях. Все двери, через которые мы проходим, украшены в общем стиле – то ли на тему Хеллоуина, то ли просто осени. На красиво оформленных досках объявлений – информация о школьных событиях и конкурсах чтецов. На одной перечислены меры предосторожности при выпрашивании сладостей во время Хеллоуина[15].

Синтия замечает мой взгляд.

– Мы обдумываем вариант открыть школу в ночь на Хеллоуин, чтобы дети играли в «Сладость или гадость», ходя по классам. Здесь безопасно и светло. Дети, возможно, будут несколько разочарованы, зато многие родители спокойны.

– Неплохая идея, – говорю я, – особенно учитывая, как часто дети гуляют сами по себе или со старшими братьями и сестрами, без взрослых.

Сейчас в кафетерии сидят, ерзая на стульях, пятиклассники. Перед ними по очереди выступают полицейский и женщина в брючном костюме лавандового цвета. Это не лекция и не совсем презентация. Так отреагировала на инцидент школа. Я признательна, что они не пытаются скрыть случившееся от детей. Другие взрослые – учителя, добровольные помощники и бóльшая часть администрации – стоят вдоль стен.

Синтия жестом велит подождать здесь, проскальзывает к дальней стене и останавливается рядом с мужчиной в темно-сером костюме. Он опоясан тяжелым ремнем, за которым скрывается кончик желтого галстука. Мужчина смотрит на нас, кивает и следует за Синтией. Ждет, пока мы снова выйдем в холл, после чего начинает разговор:

– Джошуа Мур. – Протягивает руку, которую мы поочередно пожимаем. – Я директор школы.

– Спасибо, что нашли для нас время, директор Мур. Я агент Эддисон, а это агент Стерлинг; мы здесь по заданию ФБР.

Задаюсь вопросом, сколько раз за каждое расследование мы повторяем эту фразу.

– Есть ли какой-то прогресс? – спрашивает Мур, когда мы трогаемся с места. Синтия машет нам рукой и уходит в сторону кабинета.

– Пока нет, – отвечает Эддисон. – Разумеется, мы занимаемся поисками Бруклин, но, помимо этого, пытаемся сложить по кусочкам картину вчерашних послеполуденных событий.

– Да, понимаю. Говорить удобнее в библиотеке, чем в моем кабинете. Мы стараемся держаться у детей на виду. Увы, из канцелярской работы сегодня делается только самое необходимое.

– Сколько родителей сегодня оставили детей дома?

– Процентов тридцать, наверное. Большинство работают, так что, оставаясь дома, им будет затруднительно платить по счетам. Здесь же детей поддерживают друзья, учителя, консультанты. Мы постараемся возобновить уроки в понедельник.

Библиотека – теплая, гостеприимная, хорошо просматривающаяся комната. Высокие книжные шкафы располагаются вдоль стен; шкафы вдвое ниже через равные промежутки разделены столами, компьютерными столиками или удобными креслами. В центре помещения – что-то вроде пятиугольной выемки, к которой, словно в амфитеатр, ведут две широкие ступени. И сама она, и ступеньки завалены большими подушками. В одном из углов – несколько столов. За ними двое – по виду студенты – разбирают и скрепляют пачки бумаг.

– Они получают высшее образование, – поясняет Мур, проследив за моим взглядом. – Часть из них – волонтеры, некоторых направили сюда на педагогическую практику. Мы попросили их собрать воедино информацию для родителей и передать через детей. Некоторые родители оплатили стоимость копирования.

– Значит, биография каждого помощника проверена?

– Да. Волонтеры, имеющие дело с детьми, должны пройти проверку перед началом работы.

Директор подводит нас к столу, который стоит немного в стороне от других на низкой платформе. Отсюда хорошо видна вся комната. Ждет, пока мы усядемся, потом садится сам.

– Это верно и в отношении всех сотрудников, вне зависимости от того, взаимодействуют они с детьми напрямую или нет, а также работающих в школе подрядчиков.

– Вам доводилось отклонять заявки на основании проверок?

Эддисон вынимает из заднего кармана потрепанный блокнот от «Моулскин», открывает и ищет в карманах куртки авторучку. Протягиваю ему ту, что торчала у меня в прическе. Если нет другого выхода, Эддисон заносит заметки в планшет, однако ему лучше думается, когда можно записать на бумаге, а позже повторно пробежаться по ним при переносе в электронный вариант.

– В этом учебном году? Бывало. Несколько обвиненных в употреблении наркотиков, несколько – в воровстве. Припоминаю только одного с обвинениями в насилии. В отношении мужчины, подававшего заявку на должность физрука, действует судебный запрет, а в его биографии обнаружили случаи бытового насилия. Не в отношении детей, однако мы не собирались потенциально рисковать нашими сотрудниками женского пола. Не помню его имени, но этим утром его заявку достали из архива и скопировали для полиции.

– Прошлым вечером вам звонили?

Директор кивает и поправляет галстук. После этого ему приходится заново подтянуть ремень, так что галстук съезжает опять.

– У нас есть телефон, доступный в нерабочее время. Порой дети что-нибудь забывают и не могут ждать до следующего учебного дня – скажем, лекарства или ингалятор, – так что мы договариваемся, что ответственный за ключи передаст потерянную вещь родителям. По этому номеру также звонят предупредить, если ребенок или его родственник заболел. В случае настоящей чрезвычайной ситуации любой сотрудник, находящийся у телефона, может связаться со мной или дежурным администратором. Мне позвонили сообщить о пропаже ребенка.

– В котором часу?

– Чуть позже десяти вечера. Бернал – начальник школьного отдела кадров – и я сразу после шести часов осмотрели школьные здания и территорию, перед тем как уйти. Мы не видели ничего и никого странного. Когда мне позвонили, я вернулся в школу – чуть позже половины одиннадцатого. Встретился с полицейскими, и мы совершили еще один обход. Никаких признаков того, что Бруклин была здесь после занятий или что вернется сюда.

Эддисон кивает и записывает названное время.

– Понимаю, у вас слишком много учеников, чтобы вы знали всех… – начинаю я и умолкаю при виде улыбки на лице директора.

– Так оно и есть, но я стараюсь. Каждое утро навещаю классы по очереди. Если все идет нормально, то дважды в четверть провожу утро в каждом классе. Это не значит, что я хорошо знаю учеников, но, по крайней мере, поверхностно знаком с большинством из них.

– Следовательно, вы знакомы и с Бруклин.

– Да, немного. В прошлом году в первый школьный день она пришла в мой кабинет, рыдая, потому что ее и Ребекку Коперник распределили в разные классы. Она умоляла поместить их в один.

– А вы это сделали?

– После консультации с учителями и с родителями – да. Оказалось, что отсутствие Ребекки – лишь часть проблемы. Другая девочка в изначальном классе Бруклин травила ее и Ребекку, и Бруклин не хотелось учиться с ней.

– Это девочку зовут… случайно, не Сьюзи Грей?

Директорские брови приподнимаются.

– Именно. И все три девочки состоят в одном отряде «Брауни».

– Бабушка Сьюзи рассказала нам, что они плохо ладят.

– Не стану утверждать, что Бруклин и Ребекка никогда не совершали ничего дурного, но, к сожалению, Сьюзи – задира. Для решения этой проблемы мы назначили ей еженедельные встречи со школьным консультантом.

– Не знаете, есть какие-то конкретные причины такого поведения?

– Полагаем, это реакция на домашние неприятности. Очевидно, ее родители стараются как минимум не контактировать друг с другом. Мы в основном общаемся с бабушкой.

– Со службой опеки ни разу не связывались?

– Нет. Бабушка – законный опекун, и мы не заметили никаких признаков, что со Сьюзи плохо обращаются. Бабушка активно интересуется ее делами и явно обожает внучку. Судя по нашей информации, скорее всего, Сьюзи приревновала к тому, как деятельно Алиса Мерсер и Мириам Коперник заботились о своих дочерях, когда те состояли в «Дейзи»[16], и стала срываться на них.

– Директор Мур?..

Все трое поворачиваемся к стоящей на почтительном расстоянии женщине в длинной юбке-«метле» и толстом джемпере. Она или консультант, или учительница начальных классов.

– Да?

– Тут, в холле, заплаканная Сьюзи Грей. Она хочет поговорить с вами.

Мур встает и оглядывает комнату – полагаю, удостовериться, что рядом нет учеников.

– Приведите ее. Мы только что о ней говорили.

Женщина кивает и поспешно выходит. Почти сразу возвращается в компании другой женщины, более пожилой и грузной, и девочки-брюнетки, из-за слез толком не разбирающей дороги и спотыкающейся, так что ее приходится вести.

Мур подставляет ей свой стул, на который та буквально рушится, и садится рядом на корточки. Женщины устраиваются на краю платформы.

– Сьюзи? – мягко спрашивает директор. – Мисс Сьюзи, расскажите, что случилось.

– Это я виновата, – всхлипывает девочка. – Виновата в пропаже Бруклин. Я не хочу в тюрьму!