Держава под зверем

Глава 6

Нет, Лаврентий Павлович, это было решение отца, и отменять его я не собираюсь.

Вася, но оно же противоречит Конституции Советского Союза, – продолжал убеждать меня Берия.

Я посмотрел прямо в глаза этого очень уважаемого мною человека через увеличивающие круглые линзы пенсне на его переносице.

Папу вы так же бы убеждали?

Маршал ухмыльнулся:

Умеешь ты, Василий, задавать вопросы. Уговорил. Но что будем делать сейчас?

Как что? Менять конституцию. Выкинем несколько статей и добавим новые.

Это тебе что, инструкция к посудомоечной машине, чтобы вот так по твоему желанию пункты менять? – спросил Берия и задумался.

Я закурил сигарету и стал ждать, что он скажет. Да, с основным законом государства у нас здесь довольно весело. Если Конституции двадцать четвертого и тридцать шестого годов были тождественны тому миру, то вот Конституция тридцать восьмого года, названная здесь Второй Сталинской, была по- своему контрреволюционна, так как разрешала в достаточно широких пределах частную собственность на средства производства. Как назовут Основной закон Союза сорок первого года? Конституция Сталина-младшего? Но вот сто двадцать шестую статью я непременно поправлю. Не должно быть одной партии. Или, в моем Союзе, не должно быть их вообще! Но это уже следующий этап.

Василий, а ты уверен, что Иосиф Виссарионович собирался вводить такие изменения?

Опять двадцать пять! Да, Синельников тогда здорово придумал, как дешево и сердито захватить Канаду. Но вот возложить весь труд по почти добровольному вхождению новой республики в Советский Союз на Североамериканские Соединенные Штаты – это моя идея, когда я был еще полковником ФСБ в том мире. Хорошо мы тогда с отцом поспорили! И о многопартийности в том числе. Черт! Уже столько времени прошло, а все продолжаю спорить с ним в своих мыслях. Но уже не со сторонних позиций человека не отсюда, а как сын, продолжающий его дело.

Не просто уверен, Лаврентий Павлович, – знаю.

Но зачем нам столько партий?

Ну что, пора? Намеков я давал уже достаточно.

Нам вообще не нужны партии. Но вот чтобы убрать их все, сначала их должно быть как минимум несколько.

Все, Рубикон перейден! Сказано вслух и громко.

Ты хочешь убрать Коммунистическую партию Советского Союза?

Ух, как он на меня смотрит! Кажется, сейчас насквозь прожжет.

Вы правильно меня поняли, – я не отвожу взгляда. Это не детская игра в гляделки, кто кого пересмотрит. Здесь достаточно всего одной-двух секунд. Он примет к сведению информацию, не соглашаясь с ней. Примет, но обдумывать сразу не будет. Не может, потому что все его естество просто восстает против этого. Убеждения всей жизни не позволяют. Но вот еще чуть-чуть, и он будет готов выслушивать доводы. Но только выслушивать, не соглашаясь. А уж только потом Берия начнет их осмысливать.

Лаврентий Павлович, а вы присмотритесь повнимательней к нашей партии. В ней уже сейчас можно заметить отдельные признаки кастовости. Карьеристы идут в партию, потому что без нее им наверх не подняться. В результате когда-нибудь ситуация дойдет до того, что на вершину власти смогут попасть не лучшие, а хитрозадые, извините за грубость. Которым власть нужна ради самой власти, – начал я даже не с самого важного.

Он молчит, но слушает внимательно.

Ну, ведь как там основоположники Маркс с Энгельсом писали? Построение бесклассового общества возможно только в мировом масштабе. Голая теория. И подтвердить ее фактами нельзя. В то же время общество само не стоит на месте. Сегодня уже полностью понятно, что на данном этапе развития цивилизации объединить человечество в масштабах планеты невозможно. Как следствие – невозможно построить коммунизм. Зачем нам тогда партия, основная цель которой невероятна в принципе?

А каким ты вообще видишь общественное построение нашей страны? – неожиданно спросил маршал.

О! Значит, он уже сейчас частично согласен на запрет компартии?

Сложно это все, Лаврентий Павлович. Очень сложно. Рассматривать государство без учета структуры его управления невозможно. Надо как-то ранжировать общество. Я вижу три основных уровня. Подданные нашей державы, граждане и элита.

Элита наследственная? – почти перебил меня Берия. Вот умеет он смотреть в корень.

Ни в коем случае. Иногда природа отдыхает на детях даже великих людей, – усмехнулся я, – Возврат к монархии никому не нужен. Да нас просто народ не поймет. Возврат сегодня в Советском Союзе к царизму даже теоретически невозможен. Мне дико хочется создать такое общество, чтобы наверх пробивались самые умные, трудолюбивые, талантливые и честные. При этом они отчетливо должны сознавать, что чем выше они будут стоять на ступеньке общественной лестницы, тем большая ответственность будет ложиться на их плечи. Более того, мы здесь и сейчас уже достаточно близко подошли к построению такого общества.

Он помолчал, а потом неожиданно усмехнулся:

Да, Василий, чем дальше, тем все больше ты меня удивляешь. Тебе задаешь один вопрос. Ты отвечаешь. В результате вопросов появляется еще больше. Ладно, я подумаю над твоими словами.

Когда я вечером пересказал нашу с Берией беседу Синельникову, тот удивленно посмотрел на меня:

А как же тогда те разговоры?

Действительно, около года назад по внутренним часам… Всего-то год? А кажется – сто лет назад! Еще на старой базе проекта «Зверь», во время одной из вечерних «посиделок» руководства я выдал схему превращения Советского Союза именно в монархию. Правда, тогда я в самых дурных снах не мог предположить, что сам окажусь в центре той схемы. То, что я сегодня сказал Лаврентию Павловичу, что народ не поймет… А кто его спрашивать будет в такой ситуации? Качественная пропаганда на фоне роста уровня жизни, и проглотят все что угодно. Ну, интеллигенция немного потрепыхается… (я вытащил сигареты, закурил и глубоко затянулся), только вот оно мне на хрен не надо. Хочу ли я, чтобы наши с Галиной дети находились с самого рождения под жутким прессом такой ответственности? Да никогда в жизни! О! До меня только сейчас дошло, что у меня здесь наверняка когда-нибудь будет ребенок. За пару последних десятков лет в том мире я уже как-то на эту тему задумываться совершенно перестал. А ведь, действительно, мало того что у меня сейчас в личной жизни не просто хорошо, а великолепно, так ведь вполне радужные перспективы открываются!

Я посмотрел на ожидающего моего ответа Егора и улыбнулся:

А вот не хочу! – и, глянув на его недоумевающую рожу, выложил свои мысли.

Синельников задумался, и помаленьку его губы тоже растянулись в улыбке. Правильно Лаврентий Павлович тогда сказал, что на его лице все написано. Пришлось сунуть ему кулак под нос:

Рано еще Светке иметь детей!

Этот хмырь расцвел еще больше: – А мы никуда и не торопимся. Спорное утверждение! Не знаю, как мой друг, а вот я домой тороплюсь! И дело совершенно не в детях. А в моей жене. Почему-то мне сегодня хочется пораньше ее увидеть. Впрочем, как и всегда…

Деревня. А вот не был я никогда в деревне по- настоящему. Даже в том мире. Так, проезжал мимо. Ну, ночевал несколько раз, когда к знакомым на рыбалку заглядывал. Городской я житель. А тут Галинка захотела меня познакомить со своей бабушкой. Ну какое к черту знакомство, если я прикачу под охраной батальона спецназа? Егор выручил. Перенес плановые учения бригады ВДВ в тот район. Десантники грамотно прочесали все вокруг и полностью контролируют местность. Здешнее население вроде бы не против. Основные уборочные работы проведены, а солдаты с народом вежливы. А уж как деревенские у нас падки на такое отношение…

Бабка у моей жены оказалась очень интересная. Политика и государственный строй ей до лампочки. «Лишь бы жить не мешали», как она выразилась. Неграмотная, но бойкая. Говорит все в глаза. Авторитетов для нее не существует. Высокая, на голову выше меня, костлявая, подслеповатая – вечно забывает свои очки на собственных волосах, а потом ищет их – и очень работящая. Ни минутки не может посидеть без дела. Родила восьмерых детей, но выжили пятеро. Не знаю, сколько у нее всего внуков, но то, что очень любит единственного ребенка своего младшего сына, весьма заметно. Обрадовалась внучке довольно прилично. Посмотрела на меня, буркнула «ноги вытирай», указав на половичок, и тут же усадила за стол. Как кормят в деревне? Не скажу, что вкусно, потому что это будет очень большим преуменьшением! Наваристый борщ со сметаной и свежим ржаным хлебом («Как знала! Сегодняшний», – сообщила бабка) – корочка которого натерта чесноком и… самогон. Прозрачный как слеза и мягонький. Градусов под шестьдесят, наверное. На мой вопрос: «Участковый куда смотрит?» – ответила: «Что ж он, дурной? Не на продажу же, а самой разговеться и хороших людей угостить». Налила мне и себе по полстакана и Галинке накапала на самое донышко.

А баня вечером… Мало того что пар до костей пробирает, а березовый веничек… Ну, если еще учесть, что я, как свою благоверную вижу в чем мать родила, сам не свой становлюсь… Н-да. В общем, хорошо мы с женой попарились… До последних сил. Еле потом постелили себе на сеновале. Под самым распахнутым окном положили на свежее душистое сено толстое одеяло шинельного сукна, чтобы не кололось, и только потом простыни, подушки и пуховое одеяло. Яркие колючие звезды смотрели прямо на нас. А мы, уставшие, но счастливые, на них.

Васенька, а там, правда, тоже живут люди?

Не знаю, родная. И никто пока не знает.

А когда узнают?

Ну, наверное, когда полетят туда.

На Луне точно никого нет, там воздух отсутствует. Но на Марсе и на Венере должны же быть?

И там нет никого. На Марсе ночью жуткая холодрыга за сотню градусов, а на Венере наоборот – круглые сутки жара под полтысячи и давление, как на пятикилометровой глубине у нас в океане.

А есть у нас такие глубины?

Галинкина головка лежала у меня на груди, но сейчас она подняла ее, повернула и смотрела на меня широко открытыми глазами. Ничего увидеть в темноте она, конечно, не могла, но смотрела. Я погладил милую по шелковистым волосам и уложил обратно.

Есть. И даже глубже.

Я гладил жену по голове и думал о том, что совершенно не хочу контролировать себя в разговорах с ней.

А все-таки ты у меня, Васенька, странный. Иногда мне кажется, что ты пришелец с одной из этих далеких звезд. Все на свете знаешь.

Не со звезд, родная моя, – решился я неожиданно для самого себя, – из будущего. Причем – из будущего другого мира.

Как это? – она опять подняла головку и опять смотрела на меня широко раскрытыми глазами, доверчиво прижимаясь ко мне своей голой грудью.

И тогда я начал рассказывать ей все. И про параллельный мир, и про проект «Зверь», и про то, что было мне в том мире под семьдесят. Про свои беседы оттуда с отцом здесь и про Женю-Егора. Про то, что тот мир катится неизвестно куда, и про мое нежелание получить такое же здесь. Про то, что я считаю, что человеческая цивилизация не должна развиваться только вглубь, как там, нарываясь на все большие свои внутренние проблемы, а должна двигаться вширь и вдаль, к этим колючим огонькам звезд, которые смотрят на нас сейчас. Даже про свою случайную любовь той юности рассказал и про то, что у меня там остались дочь и внуки, которых я люблю. И страна осталась, которой я очень много должен. Не знаю сейчас, как ей помочь, но постараюсь сделать все возможное, чтобы святой долг отдать. Конечно, я не мог за одну ночь рассказать Галинке все. Это было просто невозможно. Но вот то, что во мне странным образом переплелись та жизнь и эта, что Светка здесь мне родная сестра, хотя там у меня вообще не было братьев и сестер, я все-таки успел рассказать.

Бедненький, мой, – ее ладошка ласково гладила мою щеку, а слезы капали мне на грудь.

Глупенькая, – я усмехнулся, – здесь у меня есть ты и моя держава. Я самый богатый человек в мире! Богаче просто быть не может!

Проснулся я, когда уже давно рассвело и под окном раскудахтались куры. Укутал поплотнее забавно сопящую носиком Галинку – утром в начале сентября уже довольно прохладно – натянул бриджи, мягкие кавказские сапоги, несколько пар которых мне надарили, сунул в карман вытащенную из кобуры привычную «Гюрзу» и по скрипучей лестнице спустился вниз. Во дворе на вытертом от утренней росы столе меня ждали заботливо укрытые вышитым полотенцем большой глиняный кувшин парного молока и половина каравая свежего белого хлеба – бабуся давно встала и, позаботившись о моем завтраке, куда-то умотала. Я с удовольствием потянулся. Эх. Хорошо-то как здесь! Но надо возвращаться в Москву: работы – выше крыши…

Все приемные аппараты УСИ работали без перерыва. Офицеры только успевали менять бобины и нажимать клавиши готовности, как тут же происходила синхронизация, и электромоторы начинали протягивать кинопленку. Информация шла потоком. Мы с Егором не успевали просматривать списки приходящих файлов. На девяносто девять процентов была только техническая и научная информация. Совсем немного из искусства того мира. И ничего о том, что происходит там вообще. Связь была односторонняя. Сработана закладка Викентьева – файл-сервер на восемьсот терабайт с подключенной автоматикой аппаратурой пробоя. Но у него самого, получается, по-прежнему доступа к аппаратам нет? Что же у них там произошло? Как нам с ними связаться? Нет, конечно, я, со своей ныне идеальной памятью, знал полностью теоретическую и техническую стороны аппаратуры пробоя в параллельный мир. Но, во-первых, без цифровых технологий заниматься здесь этим было пока бессмысленно. Значит, вынь да положь несколько лет для создания достаточно совершенных компьютеров. Без них необходимую точность настройки аппаратов не получить никаким способом. А во-вторых… численные значения параметров пробоя именно в наш мир и, соответственно, обратно, отсюда туда. Я их действительно никогда не знал. Вначале очень не хотелось напрягать Викентьева и наших молодых гениев, довольно ревностно относившихся к секретности проекта и своей значимости в нем. А потом… Потом мне этого просто не требовалось, так как все необходимое было забито в тех программах, которые предоставили мне ребята вместе с портативным аппаратом пробоя. Даже когда у нас здесь будет все необходимое, пробовать связаться отсюда с моим прошлым миром бессмысленно. Я достаточно хорошо разбираюсь в математике, чтобы понимать, что десять в минус четырнадцатой, чтобы найти хоть какой-нибудь параллельный мир вообще, и тем более десять в минус шестнадцатой, чтобы связаться с моей первой Родиной – это не просто низкая вероятность, а абсолютный ноль. Что нам остается? Ждать и надеяться, что Викентьев там разберется со всеми своими заморочками и все-таки выйдет на связь. А также дожидаться появления у нас здесь необходимого уровня технологий и после этого напрягать наших ученых, передав им всю информацию по теории пробоя. Может, что и придумают?

Н-да. Этого не мог ожидать даже я. Американцы бегут в Канадскую ССР! Бегут поодиночке и семьями. Граница с нашей стороны практически прозрачная. Невозможно нормально построить ее за без малого три месяца. Да особой спешки вроде и не было. Ведь граница не с потенциальным противником, а, строго наоборот, с военным союзником. Нет, конечно, не все подряд, а только некоторые, но бегут. На несколько сотен тысяч за эти месяцы нас уже прибыло.

Что делать будем? Мои контрразведчики зашиваются. Мы же обязаны проверить всех, – генерал-полковник Синельников недовольно пробарабанил пальцами по столу.

Не бурчи, – одернул я друга, – все равно эту работу делать надо. Американские власти молчат?

А куда им деваться? Общественное мнение Штатов на нашей стороне. Да и репортеры их постарались. Расписали, как героические американские солдаты с большим трудом и достаточно тяжелыми боями уже третью неделю Южно-Африканский Союз освобождают от британских оккупантов, а тут очередной полнометражный фильм голливудского сериала «Великая Освободительная Война» вышел, который они из роликов нашего «Совинформбюро» монтируют. Там очень красочно показано, как мы в Сирию и в Ирак входим практически без сопротивления, а израильтяне с боями, но с приличным темпом, освобождают Иорданию и Ливан. Египет у них на очереди.

Да я в курсе. Но все-таки нашей со Штатами границей надо заняться серьезно. Зверев жалуется, что почти десять процентов ввозимых из основной части Советского Союза в нашу Канаду товаров уходит в САСШ контрабандно. Цены-то по всей державе у нас фиксированные. Наценка только за полярным кругом идет. Но там и зарплаты выше. Нам же сверхприбыли не требуются. В результате приличная часть нашей продукции утекает за кордон по нашим внутренним ценам.

Знаю я, Вася, все. Выше головы не прыгнешь. Кстати, это еще одна причина, по которой американское правительство молчит в тряпочку и не пытается придушить эмиграцию к нам. В Штатах цены на наши товары чуть ли не на порядок выше. Дай мне еще пару месяцев и гарантирую, что все будет тип-топ.

Взгляд у Егора был такой уморительный просительно-извиняющийся, что я расхохотался. Этот громила – а как его еще можно назвать с его ростом и силой? – сидел передо мной и оправдывался, как нашкодивший школьник за разбитое футбольным мячом окно. А ведь работает не щадя сил ни своих собственных, ни своих подчиненных. Сформировал и открыл четыре новых пограничных училища СГБ. Развернул пропаганду в действующей армии и тащит оттуда молодых офицеров. Переучивает их на специальных курсах и направляет на новые погранзаставы. Отлично наладил взаимодействие с внутренними войсками и активно привлекает их для войсковых операций по защите наших внешних рубежей. А людей все равно не хватает. Мы поставили под ружье уже четыре с половиной миллиона человек. Причем практически не увеличивая Советскую Армию. Резкий рост войск СГБ, так как пограничники входят в их состав. И просто громадное увеличение внутренних войск и милиции. Хотя в новых республиках, как и в Канаде, мы оставляем старое название – полиция. Как Лаврентий Павлович там справляется, я просто не представляю.

Я опять посмотрел на Егора. Он все так же сидел и ждал моего решения.

– Вот что, товарищ генерал-полковник, время я тебе дам. Ну куда же я денусь? И еще. Готовься. К седьмому ноября генерала армии получишь. Не дело, что при таком объеме и уровне работы ты всего с тремя звездами на погонах ходишь. Сразу маршала, извини, дать не могу. Скажут – семейственность в ГКО развожу.

Мы оба теперь посмеялись. Тут ведь и ко мне Паша Рычагов как с ножом к горлу пристал, чтобы я прошел плановую переаттестацию. Меня ведь из ВВС никто не увольнял. На него самого министр Госконтроля Мехлис насел: опять в военной авиации у нас порядка нет. Впрочем, по мнению Льва Захаровича, у нас везде порядок отсутствует. Очень въедливый товарищ.

Вася, – моя Галка явно не знала, как начать очень важный для нее разговор, – а можно маме и папе квартиру побольше дать?

Н-да. Ну и как ей объяснить?

Увы, родная моя, но нельзя. Даже поселить их здесь, хотя у нас полно пустующих комнат, невозможно. Все это, – я обвел рукой вокруг (спальня была площадью метров двадцать, но Галинка прекрасно поняла, что я имею в виду всю Ближнюю дачу), – принадлежит не мне, а государству. И живем мы здесь именно как государственные люди. А родители… Понимаешь, нельзя дать даже малейшего повода людям подумать, что кто-то может быть для меня важнее, чем весь народ. Ведь сразу же разговоры пойдут: «Кузнецовым теперь можно все. У них дочка замужем за самим Василием Сталиным». А все обстоит строго наоборот. На них, как на моих родственниках, только больше ответственности стало. Ничего, они у тебя люди умные. Все понимают.

Я обнял свою милую, ласково погладил по щеке.

А вот совет дать могу, – я прекрасно помню, какое впечатление на меня произвела малюсенькая квартирка во время того единственного посещения. Она вся была завалена великолепными плюшевыми игрушками, сделанными Софьей Моисеевной. У тещи явно был художественный талант.

– Отец ведь у тебя хороший инженер-технолог по пластмассовым изделиям? – не дожидаясь ответного Галинкиного кивка, я продолжил: – Вот пусть родители увольняются, берут производственный кредит в Сбербанке на общих основаниях и открывают фабрику игрушек. У них все получится. Я уверен. И пользу стране принесут, и сами денег заработают. На кооперативную квартиру с лихвой хватит.

Я и представить себе не мог, что всего через какой-то год куклы Маша и Ваня, которых можно было раздевать и одевать, а девчонки сразу стали шить на них свои варианты одежды, затмят славу Барби в том мире. Еще через несколько лет международная корпорация «Кузя» стала брендом номер один на всей планете по производству игрушек и оборудования для обучения детей. Ребенок, у которого не было плюшевого Чебурашки или радиоуправляемой модели гоночной машины «Формулы-один» команды «Зенит» – частого лидера мирового чемпионата – доводил родителей до белого каления, пока не получал желаемого. Вот что значит, люди занялись своим делом! Конечно, я иногда подкидывал им идейки игрушек, которые, как я знал из истории того мира, должны были пользоваться определенным спросом. Как, например, сборные модели самолетов и машин. Или та же детская железная дорога на столе. Хотя придумали ее в прошлом девятнадцатом веке, но настоящий ее расцвет наступил только с появлением корпорации «Кузя». Но все остальное, от разработки модели изделия и технологии изготовления в своем огромном конструкторском бюро до выбора одного из своих многочисленных производств, на котором именно сейчас надо запустить на конвейере эту игрушку, мои тесть и теща делали сами.

Вась, а я разве государственный человек? – Галка смотрела мне в глаза, а я как всегда тонул в синеве ее зрачков.

Конечно, родная. И поверь, что это очень важная работа – создавать хорошее настроение руководителю державы, – вот что-что, а с этой задачей моя жена отлично справляется! Чтобы подтвердить всю серьезность своего заявления, я повел руку по ее спине ниже, ниже и…

Довольный Синельников ворвался ко мне в кабинет уже перед самым окончанием рабочего дня.

В Берлине переворот! Вся фашистская верхушка во главе с Гитлером расстреляна! Даже Бормана сумели убрать. Высшие чины СС частично арестованы, частично уничтожены.

Жаль. Многих не мешало бы сначала на скамью подсудимых посадить, – выразил сожаление я и спросил: – Кто? Кто возглавил переворот?

Ялмар Шахт, адмирал Канарис и генерал-полковник Гудериан, – тут же перечислил Егор.

Так, за Шахтом промышленники и финансисты, за Канарисом спецслужбы, за Гудерианом армия, – начал вслух рассуждать я, – вполне реально могут удержать власть. Они уже пробовали связаться с нами?

Так точно. Очевидно, домашняя заготовка. Через французских дипломатов с нашим послом в Швейцарии. Предлагают немедленное перемирие и переговоры, – генерал-полковник докладывал и одновременно устраивался в кресле у низкого столика. Тонкий намек, что не мешало бы выпить и чего-нибудь пожрать. Мой вечно голодный друг. Я как-то сумел немного прижать свои аппетиты. А вот ему, с его под сотню килограммов массой, состоявшей из одних каменных мышц без единой капли жира, это было довольно сложно.

Отказать. Только безоговорочная капитуляция и немедленный ввод наших войск. Без этого нормально денацификацию не проведешь, – ответил я, нажимая кнопку вызова дежурного секретаря. Старший лейтенант ГБ появился немедленно, посмотрел сначала на меня, затем на Синельникова, понимающе кивнул и, дождавшись моего ответного кивка, исчез за дверью.

Ну, подумай сам, куда они денутся? – я тоже сел в кресло. – Экономика и промышленность без импортного сырья находятся на грани коллапса. Запасов продовольствия на ближайшую зиму не хватит. Подумают несколько дней и капитулируют. На словах можешь передать через свои каналы, что массовой национализации промышленности не будет. Даже нынешних руководителей переворота на своих местах оставим. Вполне вменяемые люди.

А репарации? – удивился Егор.

И чего с них сейчас можно взять? – ответил я и прервался. Старший лейтенант с еще одним секретарем быстренько сервировали низенький столик.

К моим вкусам здесь привыкли достаточно быстро. Предпочитаю хорошую беленькую коньяку с его дубящими свойствами. На глазах запотевающая литровая бутылка «Столичной», стапятидесятиграммовые хрустальные стаканчики, большое блюдо бутербродов с копченой колбасой, сыром и ветчиной, на которой перемежались ярко-розовые полоски мяса и белые прожилки сала. Большая салатница с маринованными грибами и не меньшая – с маленькими солеными огурчиками. Тарелка с горкой свежего черного хлеба и гвоздь программы – вытянутое блюдо с нежной жирной соленой селедкой, усыпанной белыми кружками лука. Мы одновременно посмотрели на нее, переглянулись и расхохотались. Обоим вспомнился тот вечер, когда Егор через день после нашего нового знакомства в этом мире опять прилетел в мой полк. Нам тогда о многом надо было поговорить. Прихватил, соответственно, коньяк. Ну не пить же командиру полка с генерал-полковником на глазах у подчиненных? Да и слушатели для нашего разговора нам совершенно не требовались. Я тогда, думая совершенно о другом, стащил с полковой кухни трехлитровую банку с селедкой. И мы укатили в ближайший лесок. Когда устроились под березкой, выяснилось, что о нормальной закуске и столовых приборах никто не позаботился. Не будем же мы возвращаться из-за такой мелочи? И вот сидим, общаемся, пьем коньяк из горлышка, руками достаем из банки жирную селедку и закусываем. Селедка к коньяку не подходит? Еще как подходит, если компания нормальная и разговор важный! Ухайдакали тогда четыре бутылки и не заметили как. Хотя на нас алкоголь не особо действует, а все равно приятно. Сейчас же мы чинно-культурненько приняли отличной холодной беленькой и, совмещая приятное с полезным, продолжили разговор. Не знаю, как Синельников, но я в очередной раз сначала отметил для себя качество нашей водки. Никакой «Абсолют» того мира и близко не стоял. Это значит – нет никаких нарушений технологии и качественное сырье.

Ну, заберем у них все золотовалютные запасы и лучшую станочную базу, которая еще окончательно не устарела морально, в качестве репараций, а дальше? – спросил я после того, как проглотил нежные, тающие во рту грибочки.

Мммм? – Егор в два приема уложил в свою пасть большой бутерброд с ветчиной и теперь закидывал туда вилкой маленькие огурчики, придвинув к себе салатницу, чтобы не капать рассолом.

Нам еще предстоит завязать всю их промышленность на себя, – я разлил еще по порции.

А конкретнее? – тут же потребовал Егор.

Холодная водка упала куда-то внутрь и там стала разливаться приятным теплом. Селедочка с хрустящими кружочками лука и ароматный ржаной хлеб. Что может быть лучше? Никогда не понимал европейскую кухню. Как вообще можно есть без хлеба?

За время нашей оккупации и последующего контроля мы обязаны очень жестко интегрировать германскую экономику с Советским Союзом. Причем сделать это так, чтобы такое положение вещей было взаимовыгодным.

Мммм? – оторваться от бутербродов Синельников не мог. При этом одновременно его вилка мелькала с завидной скоростью от блюда с селедкой ко рту.

Ну, пусть их промышленность производит что-то очень нам нужное, но без чего мы, в случае прекращения поставок, какое-то время переживем и сами, достаточно быстро сможем наладить производство. А вот для них, в случае разрыва связей, это оказалось бы экономической катастрофой.

Например? – теперь уже Егор разлил очередную порцию.

Ну, скажем, те же трубы для газопроводов. Нам пора уже начинать разработку газовых месторождений. Заодно посадим всю Европу на голубую иглу дешевого и удобного топлива. Дорожно-строительная техника. Такой огромный рынок для нее есть только у нас. Да позиций можно набрать вполне достаточно, чтобы загрузить германскую промышленность. В конце концов – комплектующие для нашей военной техники. В случае серьезной войны все равно будет не до наращивания производства. Отныне мы всегда должны быть готовы к боевым действиям заранее.

Еще стопочка холодненькой «Столичной». Хорошо пошла. Н-да. Сами не заметили, как опустошили бутылку. И ведь по большому счету – ни в одном глазу. Я закурил сигарету, а Егор, с некоторым сожалением оглядев пустую посуду на столике, констатировал:

Ну вот, теперь можно спокойно дожить до ужина.

Вот ведь проглот так проглот! Сам же говорил, что нормальный мужчина должен всегда выходить из-за стола немного голодным…

Закрылки на сорок пять и ручку чуть от себя. Машина с заметной перегрузкой вспухает (В общем-то такого термина официально не существует, но это нам более близко но ощущениям пилота, когда машину резко тащит вверх с одновременной потерей скорости) вверх, как пробка из бутылки теплого шампанского. Колька Зарубин проносится подо мной, а за ним, пытаясь взять на прицел моего ведомого, Саша Покрышкин со своим напарником Павлом Рычаговым. Не получится у них. Не успеют. Николай идет с приличным скольжением. Причем переменным. Этому я его еще на фронте научил. Хрен прицелишься в него. Зато я теперь спокойненько успеваю опустить капот, обоих преследователей поочередно загнать точно в центр своего прицела и нажать на большую кнопку гашетки на ручке управления. Финита ля комедия! Мои фотопулеметы зафиксировали, что условный противник сбит. Чем ниже скорость, тем лучше маневренность. Это всегда надо учитывать во время боя. Вот теперь можно и на посадку. На сегодня вполне достаточно.

Ну как? – я расстегиваю замок ремешка и снимаю привычный за десятки лет шлем. Здесь его точно скопировали с того мира. Даже кронштейн видеокамеры для компьютерной системы захвата целей в наличии.

Да, Вася, превратить недостаток в достоинство. Такого даже я от тебя не ожидал, – Александр Покрышкин уже снял шлем и с удовольствием вытирает поданным техником полотенцем мокрую голову.

А не было у меня другого выхода. Вы же с Пашей, – я киваю на подошедшего Рычагова, – очень правильно расставили остальные пары эскадрильи. Оставалось делать то, что противник никак не ожидает. Скорость решает только тогда, когда враг тебя не видит или есть возможность оторваться от него при явном преимуществе противника. В бою надо думать и еще раз думать. И во много раз больше думать задолго до боя.

А все-таки, Александр Иванович, вы меня в прицел поймать так и не успели, – довольно изрекает тоже подошедший Колька. Он перед начальством на земле немного робеет и называет по имени-отчеству. Вот в воздухе для Николая авторитетов нет. Кроме меня, конечно.

Ведущего своего благодари, – не хочет соглашаться Покрышкин, махнув полотенцем в мою сторону, – мне каких-то десяти секунд не хватило, чтобы из тебя пух и перья посыпались.

Кто же спорит, – немедленно отвечает капитан, – я ведомый у лучшего летчика в мире.

Вот паразит! Загнал-таки меня в краску. Хвалебные речи жутко надоели. Надо срочно перевести разговор на что-то другое.

Товарищ генерал-лейтенант, – обращаюсь я к Паше Рычагову, – по-моему, эту группу пилотов можно уже отправлять по своим частям. Вполне готовы. А вот Мангалиева стоит оставить здесь инструктором. Талант у парня несомненный и схватывает все на лету.

Командующий ВВС ситуацию прокачал мгновенно. Не первый день во властных структурах. Собственно говоря, ни он, ни Покрышкин тоже не любят восхвалений. Это не конструктивная критика, которую надо обдумать и найти решение вопроса.

Полностью с вами согласен, товарищ полковник, – отвечает Паша, тоже переходя на официальный тон. Но на лице его, если приглядеться, можно все-таки заметить улыбку.

Под постоянным давлением командующего наших ВВС пришлось мне все-таки найти время пройти переаттестацию и получить третью – привычную – звезду на каждый погон. Теперь моей Галинке будет несколько больше денег на тряпки. Зарплату я получаю в трех местах: в Президиуме Верховного Совета СССР, в Политбюро и в штабе ВВС. Первые две (надо признать, очень приличные), перечисляю в фонд Сталинских премий. Теперь они называются с обязательным добавлением имени отца. А вот зарплату полковника с надбавками за классность, тоже в общем-то не маленькую, отдаю жене. Мне-то самому деньги совершенно не нужны. Живу на всем готовом.

Перемирия с немцами официально объявлено не было. Но третьи сутки огонь не открывали ни та, ни другая сторона по всей линии фронта. С нашей стороны были полностью прекращены бомбардировки. Летали только разведчики. В первый день прекращения огня был засечен воинский эшелон, двигающийся на восток. Хватило одного пролета шестерки Ту-2, чтобы немецкое командование опомнилось и прекратило подвоз войск, техники и боеприпасов к молчащему фронту. Через пару часов на одном из мостов через Вкру, разделяющую стороны, появился оберет с белым флажком и передал подошедшему нашему старшему лейтенанту пакет с коротеньким списком грузовых эшелонов с продовольствием для немецкой армии. Солдаты перестали прятаться друг от друга. Более того, даже стали иногда сходиться на нейтральной территории. Наши воины, как следует проинструктированные замполитами, что победитель обязан быть великодушным, угощали немцев сигаретами. Не отказывались даже поговорить с ними, если кто знал язык. Но братания ни в коем случае не было. Советские офицеры, также иногда выходившие на нейтралку, вежливо козыряли германским и тоже выкуривали с ними сигаретку-другую. Презирать противника было не за что. Да, конечно, вина на немецком народе, что они допустили к власти над собой бесноватого фюрера и всю его клику, была. Но за это они еще расплатятся приличным снижением уровня жизни на определенный, совсем не маленький, срок, а попавшие в плен – еще и отработкой в Советском Союзе.

На четвертые сутки верхушка захвативших власть в Германии согласилась на безоговорочную капитуляцию. В четверг, девятнадцатого сентября тысяча девятьсот сорокового года, документ был подписан в Варшаве министром обороны Советского Союза маршалом Тимошенко и генерал-полковником Гудерианом в присутствии полковника Сталина, то бишь меня, и генерал-полковника Синельникова, с одной стороны, и Ялмара Шахта и адмирала Канариса – с другой, под объективами многочисленных фото- и кинокамер. Маршал Берия отказался приехать в Варшаву, мотивируя это большим количеством работы. Внутренние войска СССР немедленно двинулись по территории генерал-губернаторства к границе Германии и двадцать первого числа вошли в Берлин. Но еще в понедельник шестнадцатого сентября многочисленными десантами были захвачены и взяты под охрану все концентрационные лагеря. Кое-где разгорелись ожесточенные бои с частями СС, но без поддержки вермахта сопротивление нацистов было быстро подавлено.

На всей территории сдавшейся страны стали появляться советские военные комендатуры. Нет, существующая власть не была отстранена от руководства, но выполняла все требования победившей стороны. Немедленный вывод всех германских войск с оккупированных территорий. Доступ ко всем архивам для советских специалистов. Попытка утаивания или уничтожения документации будет расцениваться как вооруженное сопротивление с соответствующей карательной реакцией Советской армии. Полное разоружение и помещение под арест всех членов СС вплоть до рядового. Судили эсэсовцев тройками военного трибунала.

А тогда, девятнадцатого сентября, я отозвал адмирала в сторону, и мы прошли в отдельную комнату.

Кто разработал, организовал и провел операцию на Гавайях? – говорить пришлось на английском. Я сел в кресло.

Он напрягся и чисто автоматически положил руку на демонстративно расстегнутую пустую кобуру. Опомнился и встал по стойке смирно.

Эсэс. Службы Гиммлера. Мой абвер здесь не виновен, – короткие рубленые фразы.

Вы же понимаете, адмирал, что ваши слова будут проверяться? – я достал пачку своих «Лаки страйк» и закурил.

Он немного тоскливо проводил взглядом голубоватую струйку дыма от моей сигареты.

Так точно, господин председатель, – хотя мы оба были в форме, Канарис не позволил себе назвать меня по званию и тем самым подчеркнуть огромную разницу в воинском ранге. Да и в возрасте, в конце концов.

Да вы расслабьтесь, адмирал, садитесь и, если хотите, курите, – я указал рукой на другое кресло. Н-да. А ведь почему-то верю. Он просто никогда не осмелился бы приехать сюда, в Варшаву, если бы был хоть отчасти виновен в смерти отца.

Канарис сел и тут же достал свои сигареты.

Как вы представляете будущее своей страны?

А она у меня будет?

И где же ты раньше был, когда работал на Гитлера? Впрочем, не было у него другого выхода. Так делал бы, вероятно, любой немец на его месте.

Будет. И несколько больших размеров, чем вы ожидаете. Даже протекторат Богемия и часть генерал-губернаторства останется. – В Судетах отличный станочный парк. Ну а как мы его реквизируем, если это будет свободная, независимая Чехия? Вообще – не вижу смысла в маленьких государствах в центре Европы. А до дружественного СССР Евросоюза еще многие десятки лет. – Австрия тоже будет в составе независимой Германии.

Адмирал поперхнулся дымом своей сигареты.

Не сразу, конечно, независимой, – уточнил я. – Но придется очень постараться, чтобы реабилитировать немцев перед другими народами.

Все. Теперь немецкое правительство будет делать все, что может захотеть наше. И не только правительство, но и весь их народ.

Что может быть лучше, чем превратить злейшего врага в преданного друга?

А с Италией и франкистской Испанией теперь французы, наконец-то присоединившиеся к нашему антифашистскому военному союзу со Штатами, быстро разберутся. Пусть тоже понюхают, почем фунт лиха. С другой стороны, де Голль – союзник. А нам уже оружие девать некуда. Один танковый завод и два авиационных остановили и перепрофилируем на мирную продукцию. А танки и самолеты продаем своим друзьям за звонкую монету. Франция, кстати сказать, в этом мире не лишилась своего золотого запаса, как в том, где французское золото навсегда осело в Форт-Ноксе. Думаю, пока еще Третья Республика со своими «лепшими» соседями долго не провозится.

– Мы должны честно признать, что в результате Великой войны наша держава превратилась в Империю. Именно с большой буквы – Советскую Империю. Вот и давайте, товарищи, исходить из этого факта.

Молчат. Обдумывают. Насколько все же проще с молодым и средним поколениями руководства Союза. Вон Андрей Громыко уже что-то строчит в блокноте своей ручкой с золотым пером. Не признает шариковых и гелевых. «Дипломат обязан быть консервативным!» А вот не буду здесь я с ним спорить! Министру иностранных дел виднее. Выходец из Ленинграда Алексей Кузнецов. Наш главный строитель атомных станций. Правая рука маршала Берии. Арзамас-16 тоже в его ведении, как и весь атомный проект. Курчатов, Роберт Оппенхеймер и Эдвард Теллер обещают относительно чистую пяти- мегатонную бомбу уже весной. Соответственно, чистую, конечно, – только при воздушном взрыве. Подождем. Нам не к спеху. Другой Кузнецов – Николай. Адмирал. Раскатал губу. Подавай ему пять атомных авианосцев. По числу основных морских регионов, чтобы в каждом была наша АУГ (Авианосная ударная группировка) с как минимум тактическим ядерным оружием. Перебьется. Сначала нам парочка атомных ледоколов нужна. Северный морской путь, пока не модернизировали Транссиб и БАМ не построили, дешевле. И увеличить там сезон проводки караванов на пару месяцев с помощью ледоколов сейчас нужнее. А вот десяток атомных подводных ракетоносцев мы Коле Кузнецову все-таки построим. Хотя бы на первое время. Не сегодня и не завтра, но надо. Оборона державы должна быть сбалансированной. А пока теми авианосцами, что у англичан и итальянцев захватили, пусть обходится. Да заберем у гордых бриттов все, что у них на верфях заложено, когда сдадутся на нашу милость. Там много чего Туманный Альбион строит. Не понимает, что их империя уже накрылась медным тазом. Зачем Англии авианосцы? Зачем им вообще Роял Нэви?' Лет на тридцать запретим военные корабли строить, а потом сами не захотят. Ракетную программу им все равно не потянуть. Ну, у нас с этим вопросом все несколько проще. Вариант «Тополя-М» обещают собрать уже будущим летом. А еще через год и «Воеводу» должны начать испытывать. То бишь, по обозначению НАТО того мира, SS-18 или, более точно, «Сатана». На космос сейчас вообще у нас бешеные деньги идут. Уже строятся тысячи заводов и предприятий. Создается целая космическая промышленность. Но – надо! Это – будущее человечества. Зверев – мой министр финансов – рычит, но бюджет кроит, как надо. Интересно, а как он, точнее, его аналог в том мире после жутко разорительной тотальной войны нашел деньги на большой космос? Ведь всего через каких-то полтора десятка лет после Великой Отечественной Гагарин на орбиту Земли взлетел! Здесь я этого парня обязательно найду и по той же дорожке направлю. Достоин! Ну не будет он первым на орбите, не успеет, но на Луне или Марсе – обеспечим! Вот только Королев с Брауном что-то тянут. Прошерстили всю информацию оттуда. Но ни «Союз», ни «Аполлон», ни «Спейс-шатл», ни даже «Буран-Энергия» их не устраивают. Хотят что-то свое – дешевле, но лучше. Флаг им в руки. Торопить здесь нельзя. Ведь это будет многоразовый комплекс минимум на полсотни лет, если не больше. Они, эти гении космонавтики, сами торопятся. А вот годков так через пять-десять, ну, как дорастем, надо будет запустить работу по ЯРД (Ядерный ракетный двигатель). Без них нормально Солнечную систему не освоить. А как потом к звездам лететь? Черт его знает. Но ведь у нас сейчас собрался весь цвет мировой науки! Разберутся с научным наследием начала того двадцать первого века и обязательно что-нибудь придумают. Я уверен!

И вот что нам с ними теперь делать? Нет, ну надо же до такого додуматься?! Взрослые они, видите ли! Нельзя на минутку одних оставить. Решили «только попробовать». Мол, вкусно или нет? Теперь клянутся, что никогда и ни-ни. Пороть надо, без всяких сомнений!

Синельникову доложили немедленно, как только забеспокоившаяся их долгим отсутствием охрана решила проверить. Генерал-полковник, естественно, тут же отзвонился мне, и мы оба помчались на Ближнюю дачу. Впервые после моего появления в Москве в качестве руководителя государства пришлось включить сирену. «Уазики» охраны отстали от моего «Паккарда» сразу. А что вы думали, я сам в такой ситуации за руль не сяду? Уф-ф, ни в городе, ни на трассе никого не задел. О том, что я двигаюсь на Ближнюю дачу со всей возможной скоростью, туда доложили вовремя, и ворота были распахнуты заранее. Я вломился в собственную спальню. Вот они, красавицы сопливые, рядышком отдыхают! Заботливо укрытые одеялом и уже проблевавшиеся под надзором врача. Добрались до маленького папиного винного погреба и решили только попробовать. Коллекционные вина, которые регулярно привозили отцу из Грузии и частенько присылали со всего мира в качестве подарков. Всего по полглоточка приняли. Сами не заметили, как контроль потеряли. А там уже… Допробовались, в общем. Егор появился через пять минут после меня. Ему тоже успели доложить, что опасности для жизни и здоровья уже нет. Обычная алкогольная интоксикация. Без серьезных последствий, если случаи отравления повторяться не будут.

Что делать будем? – задал риторический вопрос генерал-полковник.

Пороть надо, – без тени сомнения ответил я.

Мой друг посмотрел на Светку, разметавшуюся под одеялом и несколько тяжело дышащую. Впрочем, как и моя благоверная.

Я, наверное, не смогу, – чуть стушевавшись, произнес он.

Ну, не в прямом же смысле. Морально, – я тоже еще раз посмотрел на наших девчонок и, несколько более пристально, на свою Галинку. Нет, поднять на нее руку я тоже никогда не посмею. Даже не то что не посмею – очень сомневаюсь, что у меня когда-либо может возникнуть такое желание, – ладно. Выспятся – побеседуем с ними. Пошли в кабинет. Что у тебя с Грецией?

Синельников только утром прилетел из Афин, где был всего с односуточным официальным визитом. Я был в курсе, что переговоры прошли успешно, но подробностей еще не знал.

А нормально, – с довольной улыбкой произнес Егор, устраиваясь в кресле, скрипнувшем под большим весом, – заставил Метаксаса и Велухиотиса пожать друг другу руки.

Даже так? – удивился я.

Иоаннис Метаксас, шестидесятидевятилетний генерал и премьер-министр. Патриот, но явно правый. При этом – сторонник фашизма. И тридцатипятилетний Арис Велухиотис, настоящее имя Атанасиос Кларас, революционер, член ЦК КПГр, главнокомандующий Народно-освободительной армии Греции. Первый из этих двоих отказал всем требованиям Муссолини о вступлении греков в фашистскую коалицию и в войну против Советского Союза. Патриот в нем существенно превышал фашиста. На каждый ультиматум отвечал «охи» (нет). Интересно, в этом мире тоже будет «День охи»? (День ответа Метаксаса является в Греции национальным праздником) А потом регулярные греческие части вместе с Народно-освободительной армией разгромили вторгшиеся из Албании итальянские войска и даже частично отвоевали Албанию у итальянцев.

Когда премьер решился на низложение Георга Второго (Георг II – король Греции, до того уже дважды изгнанный), я пообещал им Смирну-Измир (Смирна (по-турецки – Измир) – большой город на западном побережье Турции, по результатам ПМВ отошедший к Греции. Основное население там было православным. Был отвоеван турками в ходе Второй Греко-турецкой войны в 1922 году. Почти все христианское население было вырезано победителями.) и разрешение на присоединение Албании. Метаксас тут же согласился на немедленный плебисцит, – заявил Егор, – Греция теперь навсегда станет республикой и нашим искренним другом. Ну а если еще учесть будущую Великую патриархию…

Н-да. Я знал, что Синельников хорош в таких делах, но настолько? Даже у меня вместе с Андреем Громыко лучше бы не получилось. С другой стороны, чем меньше будет мелких стран в Европе, тем проще будет потом объединять ее. Вот еще режим Салаши, который пытался переплюнуть самого Гитлера в Венгрии, и усташи в Хорватии. А пусть-ка ими вермахт займется под нашим контролем, пока его еще не переименовали в бундесвер.

Великая патриархия. Предварительное название полунезависимого православного государства со столицей Царьградом. Я вспомнил свою недавнюю встречу с Патриархом Московским и всея Руси Сергием. Избранный осенью тридцать восьмого после встречи с моим отцом высокий представительный старик с довольно жестким взглядом в глазах. Перекрестил меня и протянул руку для поцелуя. Которую я тут же достаточно крепко, но аккуратно, чтобы не причинить боль, пожал. Он что, думает, раз я разрешил очень серьезные послабления церкви, вплоть до собственных радио- и телеканалов, то я верующий? Пришлось вежливо, даже уважительно, но достаточно твердо объяснить свое отношение к религии. Да, несомненно, составляет неотъемлемую часть культуры русского и большинства славянских народов. Да, именно сейчас, во время Великой Освободительной войны мы, руководство державы, согласны пойти навстречу православию, как, впрочем, в определенной степени, и другим религиям, но будем продолжать мягкую политику атеизма.

Как вы относитесь к тому, чтобы лично обвенчать мою сестру и директора СГБ генерала Синельникова? – перешел я к делу.

Такого вопроса он явно не ожидал. Мне же нужен был сосредоточенный удар по компартии. Сейчас, когда уже везде в державе разрешена деятельность любых, кроме крайне правых, партий, когда в Верховном Совете и даже в Политбюро ЦК КПСС, у меня подавляющее большинство, этот ход должен резко обострить все внутренние противоречия как в самой партии и в руководстве страны, так и во всем многонациональном народе огромного ныне Советского Союза. В конце концов, все основные территориальные приобретения уже сделаны. Остались мелочи. А почивать на лаврах по поводу победы в Великой войне нам рано.

В каком храме? – наконец-то отреагировал патриарх.

По вашему выбору в Москве. Желательно только не там, где венчались русские цари. И, по возможности, достаточно скромно.

Елоховский собор подойдет? – собственно говоря, другого предложения я и не ожидал. Ближайший к канцелярии и резиденции самого Сергия.

Это тот, в котором Пушкина крестили?

Он очень удивился моим знаниям и с заметным уважением кивнул: -Да.

Вполне подойдет.

Действительно для моих целей – хороший вариант. Подъезды к церкви удобные. Архитектурный комплекс и внутреннее убранство, как доложил мне порученец, прогулявшийся туда на прошлой неделе, – красивые.

А потом, вероятно, вы сами захотите покинуть нашу ныне златоглавую столицу, – решил я удивлять его дальше.

Почему? – на его лице появилось несколько испуганное и крайне озабоченное выражение.

Вы разве не захотите лично возглавить восстановление главного православного храма мира, Святой Софии в Царьграде, и очищение его от мусульманской скверны? С учетом того, что сам Царьград должен стать столицей небольшого православного государства, подчиняющегося высшему иерарху православной церкви? – я подошел к карте и обвел контуры будущей Великой патриархии. Европейская территория бывшей Турции с прилично отрезанной северо-западной частью. Общая граница церковников с Грецией мне была совершенно не нужна.

Он подошел к карте и молча смотрел на нее, иногда бросая короткие взгляды на меня.

Только учтите, власть ваша не будет абсолютной. Войска там будут мои. И вся промышленность – тоже. А вот полиция и частично экономика будут подчиняться вам, – я коротко обрисовал свои мысли об этом государстве внутри Советского Союза. И про то, что другие религии там запрещены не будут. Царьград должен стать не просто столицей православия, а религиозной столицей мира. Отношения и с Меккой, и с Иерусалимом должны быть благожелательными.

Минареты вокруг Айя-Софии (Айя-София – один из трех эпитетов, обращенных к Богу Эти три эпитета определяются так Айя-София (Святая Мудрость), Айя-Ирена (Святое Благодушие) и Айя Динамис (Святая Сила) И в то же время – одно из названий храма Святой Софии в Стамбуле) мне позволено будет снести? – только и спросил тяжело задышавший Сергий.

Конечно, Иван Николаевич, – ну не буду же я его владыкой называть?! – И… сядьте. Сядьте и успокойтесь, – я пододвинул стул и помог старику сесть. Вот только не хватало мне, чтобы ему сейчас от радости поплохело, – поймите, что хотя церковь отделена у нас от государства, но православие все-таки будет основной религией в Советском Союзе.

Британцы на Кипре сдались без боя. Какие могут быть военные действия, если наша фронтовая авиация с аэродромов в Турецкой ССР, Ливане, ставшем членом Израильской Федерации, и военно-морской базы Советского Союза на Синайском полуострове с легкостью контролирует все Средиземное море?

Н-да. Та база на Суэце… Менахем Бегин прилетел в Москву в конце сентября. Прилетел, облеченный всеми полномочиями Временного правительства Израиля, для заключения долгосрочного договора о дружбе, военном, экономическом и культурном сотрудничестве с СССР. Я с некоторым удивлением увидел, как он с искренней радостью обнимается с Синельниковым на аэродроме. Переговоры были довольно легкими и проходили в по-настоящему дружественной атмосфере. Обеим сторонам обоюдовыгодно было плотное сотрудничество. Быстро договорились о безвизовом режиме, двойном подданстве многих наших граждан и приличных кредитах с нашей стороны под невысокий процент. А когда зашел разговор о военно-морской базе…

Нет. Не аренда. Никаких двадцать пять, пятьдесят или даже девяносто девять лет. Вы, ваше государство, а никак не правительство, продаете нам эту территорию на веки вечные. За… Как будет называться ваша валюта?

Шекели, – с готовностью ответил Бегин.

Шекель, шекель, шекель, – я повторил это слово несколько раз, как бы пробуя его на вкус, как будто никогда не слышал его раньше, в той жизни, – Годится. Так вот, вы продадите нам эту территорию под военно-морскую базу ровно за один этот ваш шекель.

Бегин посмотрел на меня, улыбнулся и сказал:

Если учесть, что эта территория освобождена с помощью советского оружия, то это будет даже дорого.

Потом относительно долго решали вопрос с освобожденными в Германии евреями. Их было больше пяти миллионов, свезенных гитлеровцами в свои концлагеря со всей оккупированной тогда Европы. Накормить, одеть, обуть и оказать медицинскую помощь оказалось не так уж и сложно. В конце концов, среди них самих было довольно много квалифицированных медицинских работников. Медикаментами мы смогли обеспечить всех. Но вот… Подавляющее большинство не желало возвращаться в родные места. А ехать в Израиль захотели далеко не все. Освободителями для них были советские солдаты. Больше двух миллионов выразили желание, соединившись со своими семьями, раскиданными войной, выехать в Советский Союз на постоянное место жительства. Препятствовать им? Зачем? У нас столько неосвоенных территорий и острейшая нужда в квалифицированных специалистах. Бегин же категорически стоял на позиции выезда всех евреев в Израиль. Все-таки сумели договориться, что Еврейское агентство (Сохнут) может проводить агитацию везде в Германии, но свобода выбора ограничиваться не будет. Даже в Советском Союзе пусть открывают отделения своего Сохнута. Надо быть честными со своими друзьями. В конце концов, как ни агитируй, но своя голова у советских евреев есть. Уж я-то могу судить об этом достаточно объективно…

Всего одна песня того мира… Никто даже думать не думал о таком эффекте. Всего-то несколько исполнений по телевидению и радио. Соответственно, от всесоюзного вещания до круглосуточного «Маяка». «Казачья» Розенбаума…

Под зарю вечернюю солнце к речке клонит,

Все, что было – не было, знали наперед.

Только пуля казака во степи догонит,

Только пуля казака с коня собьет.

Только пуля казака во степи догонит,

Только пуля казака с коня собьет.

Из сосны, березы ли саван мой соструган,

Не к добру закатная эта тишина.

Только шашка казаку во степи подруга,

Только шашка казаку в степи жена.

На Ивана холод ждем, в святки лето снится,

Зной «махнем» не глядя мы на пургу-метель.

Только бурка казаку во степи станица,

Только бурка казаку в степи постель.

Отложи косу свою, бабка, на немного,

Допоем, чего уж там, было б далеко.

Только песня казаку во степи подмога,

Только с песней казаку помирать легко.

Бернес исполнил ее как свою. Как-то так получилось, что на патриотические настроения в державе она упала, как катализатор. Как будто только ее и ждали. Казаки вдруг вспомнили, что именно их предки защищали рубежи России. Конкурс в погранучилища возрос до небес. Вся казачья молодежь ринулась поступать туда. Синельников только ухмылялся и загадочно строил рожицы, когда его спрашивали, не работа ли это его пятого управления. Однажды вечером за рюмкой чая все-таки раскололся:

– Ну, провели исследование. Развернули пропагандистскую кампанию. Вовремя, в самый нужный момент песню запустили. Зато через пять лет у меня все пограничные заставы и даже таможенные пункты в министерстве Зверева будут гарантированно обеспечены младшим офицерским составом.

Н-да, вот что значит творческий подход к решению проблемы!

Как Егор Синельников справился с непосильной задачей обеспечения надежности наших границ, я не проверял. Не потребовалось, так как Зверев, мой министр финансов, на прозрачность рубежей державы для контрабандистов жаловаться перестал.

Опять не успевают. И что мне с ними делать? Н-да, бестселлер середины двадцатого века… Нет, конечно, за всю историю книгопечатания суммарный тираж Библии может быть был и больше. Но вот чтобы за один год свыше восьмидесяти миллионов экземпляров? Такого вроде бы еще не бывало. Американские издатели предложили свои услуги, но мы пока отказались. Уровень нашей полиграфии уже сегодня на голову выше и экономически выгоднее, чем за океаном. Хотя учебник, совмещенный со словарем, нам нужен именно сейчас. Я ведь еще месяц назад провел через Верховный Совет решение о ведении всего делопроизводства в державе только на русском языке. Да и обязательное изучение иностранных языков в средней и высшей школе, кроме специальных, по всей территории Советского Союза отменил. Нет, конечно, разведчик, дипломат и историк иностранные языки знать обязаны. А инженеру зачем? Большинство научных и технических ведущих издания мира уже сегодня выходят именно на русском языке. Да, научить хотя бы разговорному языку всех наших новых подданных не очень просто. Но куда же они денутся, если все вывески на государственных учреждениях и магазинах только на русском? Включая ценники на прилавках? Учителя у нас уже сейчас – одна из самых массовых гражданских специальностей. То ли еще будет. Кто-то скажет, что это насильственная русификация. Может быть. Принесет отрицательные плоды? Очень сомневаюсь. При таких-то арабских цифрах на ценниках?…