Когда падает сердце,[8] мы все спешим на помощь к нему, к не рожденному еще человеку, который изо всех сил пытается появиться на свет. Такая уж наша работа – помочь ему выжить, даже если Богу угодно, чтобы сердце его остановилось еще в материнской утробе. Может, Бог хочет дать ему шанс? Сделать так, чтобы в момент, когда сердце его устало и больше не может биться, рядом оказались мы? Потому что он – наш… Но мы – не боги и делаем только то, что умеем.
Когда падает сердце – мы все знаем, что делать. Мы бежим по коридору, мы открываем дверь в операционную и зажигаем огни бестеневой лампы. Каждый из нас, от хирурга до санитара, пытается спасти ему жизнь. Потому что он – наш. Он такой же, как мы: веселый, хмурый, добрый, сердитый, обидчивый, капризный, храбрый и трусливый. Он способен любить, как мы, и прощать тем, кого любит, как мы.
Но это – в будущем. Если получится. Если хватит времени. А сейчас – сердце его упало в ноль. Но он этого не знает, он просто жил, слушал сердце матери, и его собственное сердце училось биться в такт с материнским, и душа его улыбалась.
Сегодня – жизнь или смерть. Секундомер запущен. И если он умрет, то, конечно, попадет в рай, где таким, как он, уже приготовлены крылья и маленький лук со стрелами. А если выживет – он станет таким же, как мы. Или лучше…
Гул голосов в операционной. Отрывистые команды. Яркий свет ламп и монотонный писк наркозного аппарата. Мы идем на помощь! Он наш! Мы подходим к нему со скальпелем, мы киваем анестезиологам. Можно начинать!
– Эй, ребенок! Если ты еще жив, пожалуйста, не умирай еще две минуты!
Разрез.
– Подожди еще одну минуту!
Апоневроз. Брюшная полость.
– Послушай-ка, здесь свет, свежий воздух и Мама!
Тридцать секунд.
Нижний сегмент матки. Извлечение. Пуповина.
Ноль секунд.
Реанимация.
Времени – нет.
– Ну кричи же, ты же можешь просто заорать, и все…
…Легкие расправляются. Словно хлопок запасного парашюта. Первый крик. Первая пощечина смерти. Жизнь в этот раз победила, потому что так было угодно Богу. И нам.
Потому что он – наш.