Дерзкое предложение

Глава 2

Малак был в ярости.

И это еще слабо сказано. Он был на грани взрыва, и хуже всего то, что он прекрасно понимал, что не имеет права срываться, потому что именно он был причиной всей ситуации. И осознание собственной вины только подпитывало его возмущение.

Малак не поверил, когда дворцовые советники положили перед ним фотографии. Он был сыт по горло недавними событиями, включавшими отречение его брата Зуфара, которое последовало сразу после отречения отца, а также ошеломляющую новость о том, что теперь королем стать предстоит ему. И это после того, как его всю жизнь игнорировали! Хотя безразличие со стороны родственников его вполне устраивало, так как это означало, что он может делать что хочет и никто не будет укорять его за то, что он пренебрегает своими обязанностями.

Малак никогда не хотел становиться королем, предпочитая жизнь полную излишеств и экстрима. Кому нужна такая ноша? А вот Зуфар радовался, и Малак, который хорошо знал брата, так как они выросли вместе, никогда бы в это не поверил, если бы не видел собственными глазами.

Однако судьба распорядилась по-своему, Малаку пришлось принимать решение. Оно было простым, так как он любил своего брата и свою страну. А вот сам комплекс мер по претворению этого решения в жизнь оказался сложным. Посвящение в его новую роль было то, чего он боялся. Больше того, оно начиналось с тщательного изучения всего его сибаритского существования. По мере того, как одно за другим обнажались его «свершения», Малак все сильнее уставал от самого себя и от множества непристойных и развращенных порывов, которые он никогда не пытался обуздать.

Раньше он редко испытывал стыд, но сейчас ему трудно было избежать мук совести, когда он смотрел на бессчетное количество фотографий и толстые досье, в которых перечислялись все его опрометчивые поступки и назывались имена всех женщин, уже давно ставших для него лишь смутными приятными воспоминаниями.

А вот Шону Малак помнил отчетливо.

Да разве мог он ее забыть? Среди множества красивых женщин, которых ему посчастливилось узнать, Шона стояла особняком. То был его последний день в Новом Орлеане после недели хандры и сумасшедшего загула. Он обосновался в лобби своего элегантного отеля, чтобы выпить и подготовиться к возвращению домой, где ему предстояло увидеться с родственниками, которые тут же набросились бы на него с упреками за недостойное поведение и выразили бы глубокое неодобрение его выходкам.

А потом появилась она. Она была почти непередаваемо хороша собой, с нежной смуглой кожей и пухлыми губами, которые одним своим видом вызывали ненасытное желание припасть к ним в поцелуе. Прекрасные волосы лежали тяжелой массой, и ему дико захотелось запустить в них руки. На ней было короткое блестящее золотое платье, которое облегало восхитительные изгибы ее тела.

Она подошла к деревянной барной стойке и заняла единственное свободное место – рядом с ним.

Малак был всего лишь мужчиной. Причем таким, который ничего из себя не представляет и которому нечем гордиться, если верить словам родственников. Он и повел себя в соответствии с этой характеристикой: просто улыбнулся самой красивой девушке и придвинулся к ней поближе, после того как она улыбнулась ему в ответ. Все это было вполне безобидно.

– Я здесь впервые, – сказала она ему, наклонив голову так, словно делилась секретом. – Сегодня мне исполняется двадцать один год, и я решила отпраздновать день рождения с размахом.

Сначала Малаку потребовалась почти минута, чтобы вспомнить, где он находится, а потом и те американские законы, которые он считал странными: восемнадцатилетних юношей и девушек называли «взрослыми» и наделяли правом идти воевать, но ограничивали их в алкоголе.

– И вы решили отпраздновать его здесь? – спросил Малак. – Ведь есть более интересные места для такого грандиозного события, чем полутемный бар на тихой улице. В конце концов, это Новый Орлеан.

Чем дольше она на него смотрела, тем задорнее становилась ее улыбка.

– В детстве я постоянно проходила мимо этой гостиницы и всегда мечтала о том, что я однажды приду сюда. День рождения оказался идеальной возможностью.

Малак прекрасно понял, что искру, которая проскочила между ними, почувствовал не он один. Не он один ощутил вспыхнувший в душе огонь.

Ему никогда не приходило в голову игнорировать подобные вещи ради высшего блага. Поэтому он купил симпатичной девушке первый коктейль, а потом с радостью лишил ее невинности в своем номере наверху. Он до сих пор, будто это случилось вчера, отчетливо помнил ее удивление, ее искреннюю радость. А если постараться, он мог бы вспомнить вкус ее кожи.

На фотографиях, которые ему показывали его советники, была единственная женщина, которую он помнил в мельчайших деталях. Малак понимал, что прошли годы, но по фотографиям этого видно не было. Шона была так же красива, независимо от того, одета она была в униформу официантки или в один из длинных ниспадающих сарафанов, которые Малак очень одобрял, настолько идеально они подчеркивали ее изящную фигуру.

Возможно, размышлял Малак, она стала даже красивее. Ее образ на фотографии напомнил ему, как он исследовал ее тело, как она восторженно вскрикивала, когда он гладил ее шелковистую кожу.

Однако советники в первую очередь были нацелены не на то, чтобы объяснить Малаку каждую его ошибку. Эти форсированные марши по улицам его памяти были неприятны всем заинтересованным сторонам. Малак категорически отказывался извиняться и выказывать хоть малейшее сожаление о том, как он прожил свою жизнь в качестве запасного игрока без надежды приблизиться к трону.

Его советники были заинтересованы в ребенке.

Четырехлетнем ребенке, поразительно похожем не только на Малака, но и на других членов семьи. Если у кого-то и были сомнения, они сразу развеивались, стоило увидеть у мальчика такие же темно-зеленые глаза, как у Малака, доставшиеся ему в дар от прабабушки. Эти проклятые глаза Малак видел каждый раз, когда смотрел на свое отражение.

Малак никогда не предполагал, что станет королем. Да он и не хотел взваливать на себя это бремя. Но он был принцем Халии, независимо от того, что родители игнорировали его, несмотря на долгие годы беспечной жизни, в течение которых он оправдывал самые худшие ожидания окружающих. В его жилах текла королевская кровь, и поэтому он согласился выполнить свой долг и своими поступками доказать, что он достоин этой чести, что из него получится хороший монарх.

Сейчас ему предстояло сосредоточиться на текущих делах и научиться выбирать из повестки дня те вопросы, которые способствовали процветанию его королевства. Один из таких вопросов касался ребенка – плода одной ночи любви. Раньше он отмахнулся бы от многочисленных лекций глубоко оскорбленных советников и просто проигнорировал бы тот факт, что у него есть ребенок, которого он в глаза не видел. Сейчас же наличие сына приобретало особую значимость. И Малак был взбешен тем, что Шона скрыла от него его рождение. Правда, он понимал, что у нее не было возможности известить его, так как он не сказал ей, кто он на самом деле. Однако это не меняло того факта, что он пропустил первые годы жизни собственного ребенка.

И вот теперь он злился из-за того, что попался в ловушку, которую сам же и устроил.

Выход из сложившейся ситуации был один – брак.

Но Малак не хотел жениться на женщине, которую едва знал. Не хотел он жениться и только потому, что совершил очень большую ошибку пять лет назад. Как ни хороша была Шона, как ни восхитительно было то соитие, когда она отдала ему свою невинность, желания видеть ее своей женой у него не было.

А теперь выяснилось, что и у нее такого желания нет. Что перспектива стать его женой вызывает у нее лишь ужас.

– Надеюсь, это была метафора, когда ты назвал меня своей королевой, – с пренебрежением заявила Шона, словно он предложил ей заняться проституцией на ближайшем углу.

Оказалось, что Новый Орлеан – совершенно другой город при свете дня. И в трезвом виде.

И Шона, оказывается, другая.

Малак мгновение изучал ее, стараясь держать себя в руках.

– Ты поймешь, что я редко говорю метафорами.

– Мне все равно. – Шона покачала головой. По ее взгляду было ясно, что она считает его безумцем. – Мне неинтересно, говоришь ты метафорами или нет. Лучше тебе уйти прямо сейчас, или я вызову полицию. И поверь мне, я тоже не говорю метафорами.

Шона вытащила из кармана фартука телефон, и Малак ей поверил. Если на свете была женщина, способная вызвать местную полицию, чтобы избавиться от него, то это была она.

Выяснилось, что Шона обладает неистовым характером. Малак, в жилах которого текла кровь королей пустыни, знал: народы пустыни высоко ценят неистовость – или оценят ее по достоинству, если ему удастся направить ее в правильное русло. Шона угрожала ему, не боясь вооруженных людей рядом с ним, готовых умереть, защищая его. Малак высоко ставил этот факт.

По правде говоря, собираясь в Америку, он был почти уверен в том, что американская официантка с сомнительным финансовым положением и «карьерой» в такой унылой забегаловке едва ли сочтет идею выйти замуж за принца Халии столь ужасной. Однако то, что выяснилось, ему совсем не понравилось.

– Если ты думаешь, что полиция тебе поможет, то вызывай ее, – сказал Малак тоном полным ярости. – Я уверен, им понравится урок про дипломатический иммунитет. А еще им захочется прочитать тебе лекцию о том, что нельзя зря тратить их время. Но конечный результат не изменится. Возможно, пришло время принять неизбежное.

Шона жестом показала альтернативное, анатомически невозможное предложение, которое заставило охрану Малака ощетиниться от возмущения.

– Какое неуважение, сир! – воскликнул охранник справа.

Малак поднял руку, и его люди успокоились. Он понимал: если позволить ей думать, что она может разговаривать с ним таким образом, то это станет опасным прецедентом. Поэтому нужно поставить ее на место, пресечь неуважение к нему. Он мог с ходу перечислить несколько вполне приятных способов, которые можно было бы применить прямо здесь, в этой грязной дыре, называющей себя рестораном.

– Я советую тебе помнить о том, что я король, нравится тебе или нет, – мягко сказал он. – Возможно, со временем я проникнусь твоим неугомонным духом, но мои люди вряд ли.

– Единственное, что меня волнует еще меньше, чем ты, так это мнение твоих нянек.

Малак не ответил и на эту дерзость, потому что он был не в Халии. Это Америка. Есть у тебя дипломатический иммунитет или нет, но людям не понравится, если он перебросит кричащую женщину через плечо, а затем запихнет ее в ожидающую машину.

Такая стратегия была бы неправильной. Малак не хотел похищать Шону и собственного сына, хотя и допускал вероятность такого варианта, силой, если иного пути не будет. Правда, в этом случае он стал бы злейшим врагом Шоны.

Малак подвел первые итоги: никто из них не хочет этой неизбежной связи и предстоящего брака, это очевидно. А нежеланный брак родителей может повредить ребенку. Он лучше кого-либо знает, каково это – расти в тени ужасного брака, и готов сделать многое, чтобы его ребенок об этом не узнал. Поэтому для Шоны было бы лучше принять неизбежное, чем вести с ним непрерывную борьбу. По крайней мере, так будет лучше для построения его отношений с сыном, которого он пока не видел, а о существовании которого услышал всего неделю назад.

– Жду тебя снаружи, – властно произнес Малак. Шона прищурилась, и он словно прочитал ее мысли. – Мои люди у каждого выхода, Шона. Так что о побеге не может быть и речи. Все, что тебе нужно, – это спросить себя, не хочешь ли ты, чтобы я заплатил твоему боссу за твое увольнение. И ведь я это сделаю. С легкостью. Потому что это ускорит процесс.

– Еще бы, кому, как не тебе, пугать меня увольнением, из-за которого мне не на что будет жить, – сказала Шона, качая головой и всем своим видом выражая ему свое отвращение. Малак вдруг обнаружил, что ему это неприятно. – Конечно, что для тебя значит работа? Тебе нет необходимости думать о том, как купить еду. Ты, наверное, считаешь, что она просто появляется на столе по волшебству.

Малак не удостоил ее ответом. Вместо этого он развернулся и вышел на улицу, где на Французский квартал уже начала опускаться ночь, а дневная жара спала. Он ожидал, что она последует за ним, но Шона этого не сделала. Она заставила его ждать. Она не только не ушла с работы, как он рассчитывал, но и проработала до конца смены, в перерывах проверяя каждый выход, о чем ему послушно докладывали его люди.

Малак почти восхищался ее основательностью и целеустремленностью.

Почти.

Когда Шона наконец вышла из ресторана и увидела, что он ждет ее, как и обещал, она вздернула свой маленький волевой подбородок и хмуро уставилась на него. Малаку потребовалось гораздо больше самообладания, чем следовало, чтобы не среагировать на это. Он похвалил себя за сдержанность, а в том, что сдержаться сможет Шона, он сомневался.

– Не знаю, о чем ты думаешь. На что ты рассчитываешь? – спросила Шона.

– Я уже тебе сказал, что будет дальше. – Малак прислонился к боку «ренджровера», на котором прибыла его охрана с аэродрома, где его ждал самолет. Вечер в Новом Орлеане был душным, таким же, как и тот пять лет назад, он это хорошо помнил. Люди, спокойные днем, вечером словно оживали и открывались веселью. В воздухе звенел смех, чуть ли не из каждой открытой двери доносились приятные звуки музыки. И посреди всего этого они с Шоной стояли и смотрели друг на друга с взаимной неприязнью.

«А ведь ты не испытываешь к ней никакой неприязни, – вдруг заговорил его внутренний голос. – Тебе просто неприятен тот факт, что ты ей не нравишься и что она демонстрирует это так открыто».

Малак предпочел не обращать на это внимания. Он не привык к тому, чтобы кто-то испытывал к нему неприязнь. Его игнорировали, его хотели – с этим он часто сталкивался. Но вот чтобы его ненавидели – это было впервые.

– Я не собираюсь становиться твоей королевой, – ответила четко Шона. – Я позволю тебе видеться с Майлзом, потому что, нравится мне это или нет, но ты его отец. Я полагаю, он заслуживает того, чтобы об этом знать.

С каждым мгновением Малаку все труднее было сдерживаться.

– Ты так полагаешь.

– Ты для меня всего лишь случайный знакомый из бара, – тихо сказала Шона, не сводя с него глаз. Ее слова обрушились на него словно удар. А ведь это была правда. – Мне и тогда ничего от тебя не было нужно. Не надо и сейчас. Я не ожидала снова тебя увидеть.

– Ясно. – Каждая линия ее тела была вызывающей. Та искра, что вспыхнула между ними в баре много лет назад, не давала Малаку покоя, тлея где-то в глубинах его души, и ему это совсем не нравилось, потому что желание владеть ею только усложнило бы дело. – Но я вернулся. Я не могу понять одного: почему ты так безжалостна к своему ребенку? Почему ты предпочитаешь воспитывать его в тяготах и невзгодах и запрещаешь участвовать в этом процессе мне?

– Тяготы и невзгоды, – усмехнулась Шона. – Кто бы говорил о тяготах и невзгодах? Да что ты о них знаешь?

– Ты должна понимать, что я могу обеспечить его тем, о чем ты только можешь мечтать. Какая мать такого не захочет?

– Мой сын ни в чем не нуждается, – спокойно сказала Шона. – Он счастливый ребенок. Хороший сын. И он мой.

– Чего хорошего в том, что он твой, если это означает необходимость обращаться в органы соцопеки для получения пособия? Если его мать должна пахать ради чаевых в таком заведении? – Малак кивнул в сторону ресторана.

– Ты считаешь ниже своего достоинства добросовестно трудиться на своем месте.

– Разве вопрос в добросовестности, Шона? Или в собственной неуступчивости?

Шона закатила глаза.

– Ему четыре года! Знаешь, почему четыре? Потому, что когда люди занимаются сексом, у них иногда появляются дети. Я удивлена, что такой светский человек, как ты, не знает этого.

– Я использовал презерватив.

Малак всегда ими пользовался. Всегда.

– Они не стопроцентная гарантия. И все это время я справлялась с последствиями самостоятельно. И вот теперь ты появляешься в городе, говоришь о тронах и королях. Я что, должна все бросить? Я должна поблагодарить тебя за то, что ты узнал о нашем существовании? Я так не думаю.

В ее словах Малака задевало не то, что она говорила язвительным тоном, а то, что это было правдой. Он знал, что в ту ночь Шона потеряла невинность, но если бы не отречение отца и брата от Халийского трона, чего никто не мог предсказать, он бы никогда не вернулся сюда.

– Ты могла со мной связаться, когда узнала, что беременна, – сухо сказал Малак.

Взгляд, которым Шона на него посмотрела, был отнюдь не дружелюбным.

– Как бы я это сделала? – спросила она холодным тоном. – Ты никогда не называл своего полного имени, не оставил номер телефона. Я узнала, кто ты на самом деле, совершенно случайно.

– Ты имеешь в виду, что узнала сегодня?

– Я имею в виду, что примерно через полгода я увидела твою фотографию в журнале. – Она покачала головой. – Предваряю твой вопрос: мне в голову не пришло гоняться за принцем-плейбоем, окруженным моделями, приехавшим из какой-то страны, о которой я никогда не слышала. С какой стати?

– Если ты так давно узнала, кто я, тогда тебе нет оправдания.

– У нас была случайная связь, – ответила Шона тем же холодным тоном. Малак понял, насколько она сейчас отличается от той улыбчивой, умной девушки, которую он встретил в баре, и отказывался спрашивать себя, он ли виноват в этой перемене. Он был совершенно уверен в том, что ответ ему не понравится. – К тому же, насколько я могу судить, такие связи у тебя были каждую ночь. Почему бы вдруг ты меня запомнил?

Действительно, почему? И почему ему не захотелось отвечать на этот вопрос?

– Теперь я тебя вспомнил, – сказал Малак. – А если бы я тебя не вспомнил, то дворцовые сыщики нашли бы тебя самостоятельно. Они сообщили мне, на случай, если я забыл, что я был в Новом Орлеане ровно за девять месяцев до того, как ты родила маленького мальчика, очень похожего на меня. И я мог бы поверить в совпадение, учитывая то, что всегда использую защиту, но они не верят. Теста ДНК не надо, чтобы доказать то, что видно невооруженным взглядом.

В ее глазах был вызов – ни один человек не отважился бы так смотреть на него. Малак пытался убедить себя в том, что никаких проблем с этой женщиной – с ее явной неспособностью знать свое место – не будет, но в глубине души понимал, что ошибается.

– Я так думала, что ты будешь королем. Разве ты не можешь приказать своим людям, что делать, а что не делать?

Малак никогда не задумывался о женитьбе. И уж тем более не планировал быть прикованным к женщине, которую знал всего одну ночь. Его не учили заботиться о продолжении рода. Но с того момента, как Зуфар отрекся от престола, советники стали выкрикивать имена подходящих женщин королевской крови – принцессы Амары Бхаратской, леди Сюзетты и так далее, – и требовать, чтобы он начал думать о своих наследниках. До тех пор, пока не оказалось, что у него уже есть сын.

И это напомнило ему, кто он. Что он больше не принц-плейбой – ухмыляющаяся звезда тысячи бульварных статей. Что он король с обязательствами перед своим народом и его будущим, нравится ему это или нет. Что теперь не имеет значения, что произошло за последние несколько лет. Имеет значение то, что происходит сейчас.

– Я понимаю твое нежелание, – сказал Малак. – Но я здесь только из вежливости. Я подумал, что будет лучше, если я сам приеду за вами, вместо того чтобы посылать своих людей.

– Ты не можешь меня забрать. Я не из тех, кого можно подцепить…

Шона замолчала, и воздух между ними изменился. Что-то темное и опасное, казалось, замаячило вне досягаемости.

– Я должен предупредить тебя, что мое терпение и так ограничено, – мягко сказал Ма-лак. – Причем я осознаю свою вину, но факт остается фактом: мой сын и наследник не будет воспитываться вдали от меня. Короли Халии растут во дворце под присмотром наставников, которые подготавливают их к будущей роли. Так было веками. Так оно и останется.

Шона стояла и не двигалась, сжав кулаки.

– Мой сын не король.

– Нет, он – принц. – Малак смотрел на нее сверху вниз, и в его венах бурлила кровь предков. – Наследный принц Халии. Осталось только придать ему легитимности. А это означает, что тебе придется выйти за меня замуж. Нравится тебе это или нет.

– Я не собираюсь выходить за тебя замуж. Я не собираюсь отдавать тебе на воспитание своего ребенка. Ты сумасшедший.

– Может, тебе проще так думать, но, уверяю тебя, я не сумасшедший.

– Неужели все в Халии женятся на совершенно незнакомом человеке?

– На самом деле в моей семье многие браки устраивались по договоренностям. – Малак подумал, что сейчас не время и не место вдаваться в подробности, как эти договоренности развивались на протяжении столетий. Бурный брак его родителей был основным примером для него. – В конце концов, мы монаршие особы. Мой брат был воспитан как наследный принц и был помолвлен с подходящей принцессой с момента ее рождения.

Малак не стал рассказывать, чем все закончилось для Зуфара и Амиры, девушки, которая была обещана ему в жены, но на которой он в итоге не женился. Не говоря уже о единоутробном брате Адире, о существовании которого он узнал, только когда тот появился из ниоткуда на похоронах матери и похитил Амиру в день ее свадьбы с Зуфаром.

– Как ты понимаешь, женитьба на незнакомке не является для меня препятствием.

– Однако это препятствие для меня, – твердо произнесла Шона. – Потому что я в своем уме.

– У тебя есть выбор, Шона. Ты можешь бороться со мной сколько угодно, но ты все равно проиграешь. В любом случае я вернусь в Халию с сыном. – Малак наблюдал, как грудь Шоны быстро поднимается и опускается от частого дыхания. – Если хочешь, можешь остаться. Но я не потерплю неприятностей и скандалов. Королевство не выдержит еще один беспорядок. Так что спроси саму себя, готова ли ты отдать своего ребенка? Подписать отказ от своих прав на него и никогда не упоминать об этом?

– Я лучше умру, – процедила она сквозь зубы.

– Тогда позволь снова поздравить тебя. Единственный выбор, который у тебя есть, – это уехать с нами в Халию и занять место моей королевы.

– Я лучше…

– Аккуратнее, – предупредил ее Малак. – То, что я тебе предлагаю, – великая честь. Ты уверена, что хочешь оскорбить меня? Смирись с неизбежными последствиями.

– Я не выйду за тебя, Малак.

– Нет выйдешь, – безжалостно заявил Малак. – Или останешься здесь без прав на ребенка и повязанная договорами, гарантирующими твое молчание на веки вечные. Это твой выбор?

– Ты не можешь заставить меня сделать хоть что-то из этого, – как будто с удивлением, что он думает иначе, сказала Шона. Как будто ожидая, что грязные улицы Нового Орлеана встанут на ее защиту. – Ты не можешь меня принудить.

Однако Малак только улыбнулся, и теперь его улыбка была настоящей. Его терпению пришел конец.